Глава 1

Было утро второго декабря 1926 года, и часы на кухне усадебного дома в поместье «Стайлз», что в деревушке Санингдейл, показывали четверть десятого. Горничная Джейн, склонная к известному педантизму, пихнула локтем дворецкого:

– Пора подавать машину.

Дворецкий не торопясь допил свой чай, после чего направился в гараж, включил зажигание бутылконосого «морриса» и задним ходом въехал на дорожку.

Дом, как и машина, излучал собой комфорт и благосостояние. Большое здание в неотюдоровском вкусе – красный кирпич и черные балки, высокие каминные трубы и узкие решетчатые окна, а вокруг всего этого великолепия – целый акр сада, окруженный строем высоких угрюмых сосен. Из труб поднимался дым. Дворецкий, сбив с голого куста засохшую розу, вошел в дом через кухню.

Тем временем из парадной двери вышла высокая женщина в элегантном пальто, зябко подняв меховой воротник, остановилась, взявшись за дверцу машины, и оглянулась на дом. Ее дыхание повисло белым паром в холодном декабрьском воздухе. Рыжеволосой, стройной, с прелестным лицом, отмеченным печатью чиста английского аристократизма, ей было тридцать шесть лет, и впервые за последние шесть месяцев ей сегодня хотелось жить.

Прошло уже пять минут, но Агата Кристи не выказывала ни малейшего нетерпения. Прошло еще две минуты, прежде чем тридцатисемилетний красавец полковник Арчибальд Кристи, хлопнув парадной дверью, спустился и сел в машину на место пассажира. Красота его была того свойства, какую можно увидеть на рекламе сигарет или на вербовочных армейских плакатах. Впрочем одет он был в штатское и направлялся в свою контору в Сити.

Машина катила через зажиточную деревушку, мимо аляповатых псевдоготических и псевдотюдоровских особняков – логовищ отставных армейских офицеров и бывших колониальных чиновников, в чьих услугах изрядно съежившаяся Британская империя больше не нуждалась. Так что теперь, вернувшись из-за моря, они осели в городишках и деревнях вроде Санингдейла, откуда не больше часу до их лондонского клуба: взамен былых парадов и управления покоренными народами им приходилось коротать дни за гольфом и бриджем и обходиться тремя слугами вместо сотни.

Как и Арчи, Агата Кристи происходила из офицерской среды – по линии матери. А ее отец, родом американец, получил скромное наследство и всю жизнь с тех пор предавался досугу, не омрачаемому никакой заботой. Это полнейшее отсутствие честолюбия отчасти передалось и дочери.

Что же до Арчи Кристи, то он, – сын чиновника гражданской администрации в Индии, отличившийся на войне и вернувшийся в Англию героем и кавалером нескольких орденов, – как и его мать, и младший брат, и почти все обитатели Санингдейла, чувствовал себя обманутым и разочарованным послевоенной жизнью.

Однако, несмотря на принятое в офицерской среде скептическое отношение к коммерции, финансовой деятельностью Арчи не гнушался. Жена его тоже, как говорится, сама зарабатывала на хлеб, хоть и не воспринимала всерьез свои великолепные детективы, считая их чем-то вроде игры или хобби типа вышивания, помогающего скоротать одинокие часы, когда Арчи уезжал играть в гольф. Это хобби позволяло ей немного отвлечься от настоящей, взрослой жизни, целиком подчиненной мужу и дочери, – жизни, в которой, как ей казалось до недавнего времени, она обрела счастье и будет счастлива всегда.

Выпорхнув из пушистого кокона своего девонширского детства, уютного и такого далекого от реальной жизни, где под ласковым маминым крылышком можно было дни напролет предаваться грезам, Агата замерла на пороге этой самой жизни в ожидании того, что няни и гувернантки именовали «судьбой». Множество молодых людей продефилировали перед ее глазами: и на верховых прогулках в Париже, и на воскресных домашних приемах, и на танцевальных вечерах во время зимнего сезона в Каире, пока она наконец не влюбилась. Арчибальд Кристи был высок, синеглаз и независим. Их разлучила Первая мировая. Агата ухаживала за ранеными, а Арчи, профессиональный военный, был направлен в Королевские ВВС и вернулся командором орденов Святого Михаила и Святого Георгия, кавалером ордена «За боевые заслуги» и нескольких медалей, а кроме того, был целых пять раз упомянут в сводках боевых действий. С тех пор супруги обзавелись своим домом, произвели на свет дочку и успели прожить двенадцать лет, прежде чем их семейная жизнь дала глубокую кровоточащую трещину. Прошлым летом, вскоре после того как умерла мама Агаты, Арчи признался, что полюбил другую.

…Но есть верное средство – когда ты ясным днем ведешь послушную машину, сама собой приходит уверенность, что и жизнь тебе так же послушна. Тогда, в тот декабрьский четверг, Агата поверила вдруг, что все будет хорошо, что тяжелая полоса осталась позади, что сама она полностью оправилась от нервного срыва, вызванного маминой смертью и изменой мужа. Стоило Арчи дружески пошутить насчет ее шляпки или взять ее за нос таким милым, давно знакомым жестом, – как Агата улыбалась, словно ребенок, которого наконец простили. Арчи был самоуверен, как и все люди, лишенные фантазии. Да и зачем она, когда есть твердое общественное положение, неотразимая улыбка и фигура греческого бога?

Арчи был, что называется, непотопляем.

Агата припарковалась на привокзальном дворике. Выйдя и небрежным жестом распахнув дверцу перед женой. Арчи направился к зданию вокзала и, протянув билет контролеру, повел жену под руку вдоль перрона.

– Вон туда он и пошел, – Агата показала на пути. – Тот коротышка из белого домика напротив нашего пошел туда, встал на колени и, когда поезд уже приближался, положил голову на рельс.

– Эффектно, – отозвался Арчи. – Интересно, чего ради было затевать такое шоу. – И, помолчав, снисходительно заметил:

– Можешь взять на вооружение. Ты же таких вещей не пропустишь. Вот тебе еще кусочек для страшилки – как раз по зубам.

– Не люблю кровавых смертей. – Она поглубже просунула руку под локоть Арчи. Какое безмерное счастье – слышать это обычное приветствие начальника вокзала: «Доброе утро, полковник Кристи! Доброе утро, мэм!» Какое наслаждение – эта уютная безымянность, означающая «да, я твоя, милый мой, я принадлежу тебе целиком и полностью». Она взглянула на мужа:

– Теперь все будет хорошо, правда?

Сегодня утром я подумала, что если бы я снова стала веселой, снова смешила бы тебя… Но, Арчи, с того дня, как не стало мамы, мне не было весело ни единого дня. Я так тосковала!

Он чуть улыбнулся, продолжая идти к подземному переходу на другую платформу.

– Надо держаться!

Она подняла на него глаза:

– Если бы только твоя жизнь не была такой…

– Подлой?

Пронзительный свисток не дал ей ответить. Когда же показался поезд, Арчи вдруг отвернулся к путям и решительно устремился на другую платформу прямо через рельсы – почти перед самым паровозом. Поезд закрыл от него Агату, а когда состав наконец прошел, стало видно, что она стоит на самом краю перрона и плачет.


* * *

Мистер Гиллинг держал аптеку в Санингдейле с тех самых пор, как там построили вокзал, а стало быть, с середины девятнадцатого века. Пыль сохранила отпечатки его пальцев на кувшинах цветного стекла и старинных аптекарских пузырьках. Смолоду он составлял свои снадобья с легкостью и вдохновением опытного чародея и по ею пору не растратил былого энтузиазма. Любитель загадочных историй про таинственные убийства, он прочитал все книги миссис Кристи и ничего так не любил, как поболтать с их автором – с местной санингдейлской знаменитостью – на близкую для обоих тему. Агата подала ему рецепт на снотворную микстуру.

– А у меня для вас тут пузыречек из-под гиосциамина!

Агата посмотрела на него с недоумением.

– Вы же просили, для обложки. Вот, уже которую неделю для вас держу!

Агата взяла у него пузырек и внимательно его разглядывала.

– Да, мне и правда очень важно, как выглядят мои книги, – сказала она наконец, и мистер Гиллинг радостно закивал. – Если бы мне пришлось покончить с собой, я бы выпила только гиосциамин!

– Вот и правильно, – подхватил мистер Гиллинг, – хотя если вы не желаете вскрытия, то небольшая доза мышьяка предпочтительнее бы!

– Как Чарльз Браво? – улыбнулась Агата. – По-моему, это самое загадочное из всех нераскрытых дел. Как по-вашему, там был мышьяк? Я склоняюсь к версии, что он сам принял яд.

– А по-моему, это врач нахимичил.

– Скажите, мистер Гиллинг, неужели вам самому никогда не хотелось кого-нибудь отравить?

– Да боже сохрани, миссис Кристи!

– Ну да. Ну да, конечно же нет.

Аптекарь кивнул.

– А вы сегодня выглядите получше, – ни с того ни с сего добавил он.

Агата улыбнулась.

– А дочка как?

– Превосходно!

– А собачка?

– В большом порядке, мистер Гиллинг.

В деревне все знали, что миссис Кристи пришлось хлебнуть горя.

Усевшись снова в машину, она опять погрузилась в свою одинокую тоску, ставшую за последнее время такой привычной. Ее измучила беседа с аптекарем, а еще больше – собственные потуги казаться бодрой и веселой. Утро обмануло, не сдержало своих посулов. Она снова окунулась в спасительный мир воспоминаний – детство в Девоне, любимая няня, мама на освещенной солнцем лужайке, и как они катаются на коньках на катке в Торки и вышивают огромные букеты клематисов на чехлах для подушек. Но сами собой всплывали другие, тревожные сюжеты: как умирает отец, когда ей было всего одиннадцать, и как горюет мама, убитая утратой. И нынешний ее страх – он тоже страх перед утратой. Вот только нет больше рядом мамы, и некому ни помочь, ни утешить.

Наконец Агата завела мотор и поехала домой. Но не успела она свернуть за угол, как прямо под колеса бросилась собака, – от резкого торможения машину развернуло поперек дороги. Почему-то показалось, что это тот самый пес, верный друг ее детства, которого когда-то сшибла машина на девонширской дороге. Тогда она перевязала своим шарфом его рану и осторожно отнесла домой, к маме: мама знает, что делать. Мама всегда знала, что делать.

Полисмен постучал в окно машины, потом распахнул дверцу.

– Не знаю, о чем вы задумались, мэм, – сурово произнес он, – но ваша машина перекрыла все движение на дороге. – Агата смотрела на него невидящими глазами. – Ваша фамилия и права, пожалуйста.

Уставившись на незнакомого молодого человека, она не могла вспомнить, как ее зовут. Ее колотила дрожь. Открыв сумочку, она достала права и протянула ему. Парень долго и внимательно изучал их, потом, увидев, что несчастная женщина до смерти перепугана, смягчился.

– Надеюсь, миссис Кристи, в дальнейшем вы будете внимательнее. – Он отдал ей права, и Агата поехала дальше – в «Стайлз».

В дверях ее встретила плотная девица без малого тридцати лет, простоватая, но миловидная – Шарлотта Фишер, дочь шотландского пастора, одновременно выполняющая обязанности гувернантки юной мисс Кристи, Розалинды, и Агатиного секретаря. А кроме того – подруги, наперсницы и второй мамы.

– Звонил мистер Коллинз, – сообщила она, помогая хозяйке снять пальто. – Предложил послать за тобой машину, но я сказала, ты сама приедешь в Лондон. – Следом за Агатой она прошла через обшитый дубом холл в ее кабинет.

– Он же знает, я уже вот сколько месяцев не пишу ни строчки.

– А я сказала ему, ты только что закончила рассказ.

Агата улыбнулась.

– Бесполезно, Шарлотта. Что ты станешь придумывать в следующий раз? – Покопавшись на столе, она вытащила несколько печатных оттисков, сколотую скрепкой подборку газетных вырезок и несколько ее собственных фотографий из газет. Под печатной машинкой лежала перехваченная резинкой пачка бумажных полосок. Перебрав их, Ага-, та написала на одной из них крупными буквами «СУРЬМА», снова сложила их вместе и скрепила резинкой.

Потом обвела взглядом маленькие фигурки животных – статуэтки, купленные в Южной Африке, во время их с Арчи; большого путешествия по белу свету. Вот книжные полки, абажур с бахромой, акварельные пейзажи Египта, фотография восьмилетней Розалинды и всех их собак. Нет, этой комнате тоже больше нечем ее утешить. Шарлотта не сводила с хозяйки тревожных глаз, словно ожидая от нее какой-нибудь необычной выходки.

Агата вдруг рассмеялась.

– Не стой ты там как тюремщик! Я не собираюсь ни сходить с ума, ни биться в конвульсиях. Да погляди на свои ноги, Шарлотта, они даже хуже моих!

Шарлотта удивленно уставилась на свои фильдекосовые чулки и разношенные туфли без каблуков.

– Да не на туфли, – продолжала Агата, – а на то, на что они надеты. У тебя в ногах нет жизни, вот что. Хочешь, я буду давать тебе уроки танцев – может, они расшевелят тебя еще больше, чем в свое время меня.

– Агата, я что-то не пойму, о чем ты. И вообще тебе пора собираться. Мистер Коллинз говорит, половина Лондона выйдет тебя чествовать!

– Издательские игры, – отмахнулась та. – Коллинз говорит, просто журналистам хочется дармовщинки. Но Арчи считает, он это так сказал нарочно, для отвода глаз – не знаю. Арчи ведь таких вещей терпеть не может. Вот были бы там только он да я – хотя, честно говоря, у меня нет ни малейшего настроения туда идти.

– А ты свое настроение не показывай. – Шарлотте хотелось подбодрить Агату. – Оно его отталкивает.

– Как ты не понимаешь? Невозможно спрятать свои чувства от самого близкого человека!

– Наверное, не понимаю. Но со временем люди меняются и могут стать не такими уж и близкими. И общего у них с годами будет все меньше.

– У нас никогда не было особенно много общего – разные вкусы, разное отношение к некоторым вещам…

– Например, к гольфу?

– И к гольфу, и ко многому другому. Но мы ведь связаны браком. Нельзя просто так взять и выбросить прошлое и заказать себе будущее, как пузырек тонизирующего в аптеке. Если наш брачный союз дал трещину, наш долг – его склеить. Другого решения просто быть не может. – Она подошла к каминной полке и поставила рядышком снимки двух стаффордширских терьеров, а потом обернулась к секретарю:

– Что, эти выходные он проводит с Нэнси?

Мисс Фишер простодушно кивнула:

– Наверное.

– Вот бы он увез меня куда-нибудь…

– Ты ведь уже уезжала, а что толку? Нет, на помощь полковника рассчитывать не стоит. Он твой… твой… противник!


* * *

В дверях импозантного, в эдвардианском стиле, клубного здания на Пэлл-Мэлл теснилось человек пятьдесят, медленно проталкиваясь вперед, чтобы предъявить свои билеты и попасть внутрь, – остатки толпы в четыре сотни приглашенных на чествование Агаты Кристи, устроенное ее издателем Уильямом Коллинзом.

Кое-кому из опоздавших повезло. Уолли Стентон расплатился с таксистом, поправил шляпу и вошел в клуб, где был немедленно узнан. Такая шляпа, впервые появившаяся на сцене в этом месяце в «Ярмарке тщеславия», в Нью-Йорке считалась криком моды. Однако и в Лондоне она превосходно сидела и на голове Уолли Стентона, уроженца Лавленда, что в штате Колорадо, – богом забытого городишка у подножия Скалистых гор. Уолли был невысок, опрятен и элегантен: в собственном теле он себя ощущал так же легко и непринужденно, как в своем превосходном костюме. И во всем, за что бы он ни брался, его отличала та же изящная тщательность – в юности он и почту разносил, и сено косил, и торговал овощами, однажды была в его жизни зима, когда приходилось ежедневно отмахивать добрый десяток миль по сорокаградусному морозу, чтобы преподавать «Поэтику» Аристотеля неким старшеклассникам. Его мать – бедная иммигрантка из Англии – заставляла сына читать Мильтона, Тома Пейна и Библию и внушала своему усердному отпрыску, что ему принадлежит весь мир. И пока сынок Уолли прилежно учился в колледже, ее недотепа-муж пустил по ветру ферму, а старший сын, Арон, успевший пристраститься к бутылочке, свалился с лестницы и умер в луже собственной блевотины. Зато Уолли держался молодцом. Он писал сперва для «Лавленд рипортера», а потом и в «Денвер пост». Но, как и все бравые парни из глубинки, мечтал он о Нью-Йорке.

– Ну, скоро доберешься до большого города? – ехидствовали приятели.

– Скоро, – отвечал он невозмутимо.

И добрался. Теперь, к сорока годам, ему, процветающему журналисту, порой казалось, что нищему мальчишке из захолустья такая судьба не могла и присниться, а порой – что братец его Арон был, в сущности, поэтом и сделал, пожалуй, более правильный выбор.

Теперь Уолли Стентон уже шесть месяцев кряду проживал в Лондоне, командированный газетным трестом Херста в «Глоб инкуайерер». Владелец «Глоба», один из пэров Англии, оказавшись под сильным впечатлением от заокеанской журналистики вообще и бойкого пера Стентона в частности, нанял его вести колонку светских сплетен. Все прочие «сплетники» были почти сплошь титулованные особы, однако лорд Динтуорт находил в этом даженекий шик – распахнуть закрытую дверь перед чужаком.

Стентонова еженедельная воскресная колонка оказалась непредсказуемой, порой скандальной – и при всем том очень смешной. Истый американец, он умел пролезть куда угодно ради того, чтобы удивить, а то и шокировать читающую публику, и к тому же прилежно сообщал все новенькое и остренькое, что случилось по ту сторону Атлантики. Английские читатели находили его забавным – он предоставил им возможность посмеяться над самими собой.

Если Уолли был тепло встречен сотрудником издательства Коллинза, то Джону Фостеру из «Эха Санингдейла» прием оказали довольно прохладный – его билет, по словам того же самого сотрудника, оказался «не совсем в порядке», – как, впрочем, и костюм. Протесты Фостера не нашли понимания – в число достоинств молодого журналиста не входили ни хитрость, ни ловкость – только доброе сердце и умеренные литературные способности.

Его отец, отслуживший в Индии армейским денщиком, считал сына полудурком, которому повезло устроиться в газету.

– Понимаете, – лепетал Фостер, – миссис Кристи – наша местная знаменитость. Меня просто выгонят, если я – не сделаю репортажа.

– А-а! Джон Фостер! – шумно перебил его Уолли Стентон. – Рад вас видеть! – Он повернулся к сотруднику издательства:

– Этот со мной!

Корреспондент «Эха Санингдейла» только хлопал глазами. Сотрудник издательства сменил гнев на милость. Уолли подтолкнул остолбеневшего Фостера локтем, и оба наконец вошли в помещение клуба.

– Фостер моя фамилия, – все-таки сообщил санингдейлский репортер. – Вы очень добры, мистер Стентон.

Я никогда не пропускаю вашей колонки.

Арчибальду Кристи пришлось потруднее, чем Джону Фостеру. Он забыл своей пригласительный на банкет в честь собственной жены, да и вообще не горел особым желанием туда попасть, а оказанный ему прием и вовсе вывел полковника из себя.

Мужчина в невообразимом клетчатом костюме поинтересовался без особого энтузиазма:

– Вам помочь?

– Я ищу свою жену, – процедил Кристи сквозь зубы.

– Простите, с кем я…

– Арчибальд Кристи.

Клетчатый наглец мигом переменил тон:

– О-о, так вы – супруг! Пожалуйста, сюда…

Вдоль балкона, кольцом охватившего внутренний зал, прогуливался лично Уильям Коллинз, ведя под руку своего Прославленного автора.

– Это какой-то кошмар, мистер Коллинз. Вы не представляете, как меня убивают такие вещи. Не нужно больше, хорошо?

– Такие вещи, дорогая моя, иногда весьма даже полезны!

Она даже вздрогнула.

– Запереть человека среди такого количества народа! Четыреста человек! Обязательно об этом напишу. Я – жертва, а все остальные так или иначе причастны к моей смерти.

– А дальше?

– Гм. Дальше будет, например, какая-нибудь игра слов.

Женское имя, скажем, – а на самом деле так зовут мальчика, а? Но вот четыреста убийц – как по-вашему, не слишком много? Я бы, пожалуй, ограничилась дюжиной. – Она с тревогой глянула на толпу, собравшуюся внизу. – Или дюжины маловато?

Коллинз улыбнулся:

– Вы сегодня просто очаровательны!

– Арчи говорит, я выгляжу ужасно!

– Значит, обычно, дорогая моя, вы выглядите вообще потрясающе!

– Мистер Коллинз, моя секретарь вам сказала, будто я закончила тот рассказ. Боюсь, это не совсем так. Концовка не годится. Слишком легкая работа для этого маленького напыщенного Пуаро!

– А может, его и сделать убийцей?

– Только через мой труп! – засмеялась она, и оба пошли вниз по круговой лестнице к ожидающим их гостям.

Героиня дня не привлекла к себе особого внимания – ее прелестный облик невообразимо портило бесформенное, какое-то старушечье платье и совершенно не идущая ей шляпка. Она беспокойно искала глазами мужа, чей высокий рост и выправка, напротив, неизменно приковывали взгляды, и, найдя, ощутила то пьянящее облегчение, которое, как известно всем наркоманам, лишь на время заглушает привычную боль.

Коллинз подвел Агату к Арчи.

– Рад вас видеть. – Он поклонился. – Я знаю, вы ею ужасно гордитесь. А последняя ее вещь просто все рекорды побила…

Тот самый сотрудник, что провел Арчи в клуб, теперь отозвал Коллинза в сторонку, и улыбающаяся Агата осталась наедине с мужем.

– Я так рада…

– Что это за нахальный тип? – перебил он. – Вон тот коротышка в костюме в здоровенную клетку и запонках чуть ли не со сковородку?

– Не знаю, – засмеялась Агата. – Как хорошо, что ты пришел!

Коллинз сделал им знак, и оба последовали за ним в просторную столовую, за главный стол, стоящий на возвышении, и посыпались приветствия, представления, тосты и щедрые комплименты в адрес застенчивой женщины, которой было теперь совсем не до них. Все ее мысли занимал Арчи. Ей пришло в голову, что такая чрезмерная любовь к собственному мужу – это грех, за который следует неизбежная кара.

Позади главного стола помещался транспарант – гигантская обложка последнего бестселлера Кристи, «Убийство Роджера Экройда». Профиль мужчины – и напротив него профиль женщины. Кипы экземпляров этой же книги громоздились по всей столовой.

Уолли Стентон вместе со своим непритязательным провинциальным коллегой сидел поблизости от главного стола, созерцая окололитературную суету с нарастающей скукой. Он уже проглядел выданный ему по распоряжению Коллинза список приглашенных и пометил в нем несколько фамилий. Затем ему представили некоторых из гостей, причем каждый заискивающе улыбался, надеясь увидеть завтра свое имя в пресловутой колонке. На Джона Фостера это произвело сильное впечатление. Второй раз в его жизни редактор «Эха» доверил ему освещать события, происходящие за пределами Санингдейла! Джон старательно что-то записывал в блокноте, то и дело нервно приглаживая светлые вихры и чересчур усердно налегая на бренди. Ему ведь было только двадцать шесть, а вокруг бил ключом праздник жизни!

– Наверное, довольна, как слон, – указал он Уолли на миссис Кристи.

Тому, однако, показалось, что знаменитость сильно расстроена.

– А этот, слева, ее муж, – продолжал Джон. – Наш полковник, большой любитель гольфа!

– Надо думать, – отозвался Уолли. – И вряд ли большой любитель литературы.

– Знаете, ее так критиковали за эту книгу! Ее Уотсон оказывается убийцей! Специалисты говорят, это обман читателя. Признаюсь вам, мистер Стентон, это меня тревожит.

Уолли вежливо кивнул. Убийства как-то совсем не вязались с обликом грустной женщины, сидящей за столом на возвышении. Он заметил, что в течение всего обеда полковник Кристи ни разу не заговорил с женой, ни разу не улыбнулся, и даже когда она коснулась его руки, пытаясь привлечь внимание, он никак не отреагировал.

Когда подали кофе с коньяком, Уильям Коллинз, сидевший слева от Агаты, поднялся и постучал вилкой о рюмку, требуя тишины.

– Я хотел бы выразить нашу огромную гордость по поводу того, что нам удалось собрать тут так много видных деятелей литературы, а главное – тем, что я сейчас сижу рядом с этой очаровательной женщиной. В нынешнем году мы наконец поймали ее в свои сети – и она вознаградила нас поистине шедевром детективного жанра. А мы в свою очередь вознаградили ее – я полагаю, новой оранжереей.

Совершенно очевидно, что издательский дом Коллинза внакладе не остался!

Публика засмеялась. Уолли заметил, что все время, пока Коллинз говорил, полковник Кристи пытался знаками подозвать официанта.

Издатель между тем продолжал:

– «Убийство Роджера Экройда», на мой беспристрастный взгляд, – он сделал паузу, пережидая смех, – это ее лучшая книга, притом что вообще все, что было написано ею за последние шесть лет, после выхода в свет «Таинственного происшествия в „Стайлз“, превосходного качества.

Миссис Кристи очень быстро вошла в число лучших современных мастеров детективного жанра. Сегодня я намерен кое-что поведать о ней. Поскольку миссис Кристи начисто лишена тщеславия, и вообще она – самая скромная и самая скрытная из наших авторов, то мои изыскания стоили мне огромного труда. Тем не менее, войдя в образ сыщика-любителя и воспользовавшись невольной помощью мистера Кристи, я выведал кое-какие секреты этой леди, которая сейчас сидит рядом со мной, и раздобыл информацию, проливающую некоторый свет на ее творчество, и вот теперь я намерен предать ее огласке.

Итак, наша героиня – младшая дочь Фредерика и Клары Миллер – выросла в большом загородном доме в Торки. Этот модный курорт в свое время пришелся по вкусу ее отцу-американцу, человеку до того обаятельному и компанейскому, что он даже возглавил местный крикетный клуб.

Что до миссис Миллер, то это была женщина неординарных взглядов. Старшую свою дочь она отправила учиться в закрытый пансион, но к тому времени, как пришла пора учиться младшей, воззрения леди на систему образования успели измениться. Теперь она считала, что до восьмилетнего возраста незачем учить детей даже читать и что самое лучшее, что родители могут дать своей дочери, – это позволить ей проводить время так, как хочется. Результат превзошел все ожидания. Сама миссис Миллер, как я понимаю, была прирожденной рассказчицей всяческих историй.

А дочь – такой заядлой их любительницей, что в неполных пять лет уже выучилась читать. Как грабитель вскрывает сейф, как математик решает прежде неразрешимую задачу, так маленькая Агата при потворстве невежественной няньки, читавшей ей книжки с картинками, запоминала слово за словом, а потом разгадывала с их помощью новые книги, как разгадывают головоломки.

Позже начались уроки фортепьяно и танцев, отец занимался с ней математикой. Но – никакой школы. Вместо нее – долгие, часами, игры с воображаемыми друзьями.

У миссис Миллер были свои тайны и, видимо, остались до сих пор. Миссис Кристи конечно же, оставляет нам ключик от них, но так хитро его прячет, что только очень немногие из нас догадываются, где же его искать.

Гости зааплодировали.

– Завершила она это свое необычное, но очень счастливое образование в Парижской консерватории, где обучалась пению и игре на фортепьяно. К счастью, однажды у нее за роялем сдали нервы, и она отказалась от намерения стать профессиональной музыкантшей.

Вы спросите, с чего все началось, где и когда перо наконец коснулось бумаги? Однажды миссис Кристи прочитала кое-что про подвиги Шерлока Холмса, и это оказало на нее примерно такое же воздействие, как на Ньютона – пресловутое падение яблока.

Под смех присутствующих Коллинз продолжал:

– Кстати, миссис Кристи обычно придумывает свои сюжеты, сидя в ванне и грызя яблоки. Вот теперь и думайте!

Миссис Кристи улыбнулась своему издателю, а ее супруг сидел с непроницаемым лицом, глядя прямо перед собой.

– Итак, наш сюжет набирает обороты. Сестра подбивает миссис Кристи попробовать себя в жанре детектива, и несколько лет спустя, работая во время войны в лазарете, она принимается за «Таинственное происшествие в „Стайлз“.

Но я приберег для вас еще один секрет и сейчас его открою. Тогда, как и теперь, миссис Кристи считала себя дилетантом, литератором-любителем. Однако эти ее слова опровергаются не только ее книгами, но фактически и самим их автором. Она удивительный мастер детали. Какое-то время назад она сказала мне с решимостью, какой я никак не ожидал от столь хрупкого создания, что не желает, чтобы хоть одно ее предложение редактировались. «Зачем выверять в них грамматику, – заявила она, – когда все они – часть чьей-то живой устной речи?» Как она оказалась права! И точно так же, как она защищает свой текст, она беспокоится и об обложке и прочих мелочах, из которых, собственно, и складывается хорошая книга. Я аплодирую ее профессионализму и уважаю его!

Первый же ее роман дал жизнь маленькому бельгийцу – отставному офицеру полиции с необычайным количеством.»маленьких серых клеток». Леди и джентльмены, я предлагаю всем встать и выпить за здоровье Эркюля Пуаро и его блистательного творца!

Следом за речью Коллинза последовали другие спичи и крики: «Автора!». Агата встала, почти неслышно произнесла: «Благодарю вас!» – и снова села.

Тут снова вскочил издатель.

– Между Роджером Экройдом и его знаменитой создательницей есть нечто общее. На устах у обоих – печать.

Миссис Кристи пошла на то, чтобы сегодня все мы могли ее тут увидеть, но чтобы услышать – на это она согласия не давала. – Он наклонился и что-то шепнул Агате на ухо. – Впрочем, друзья мои, если вы желаете получить книгу с автографом, миссис Кристи с удовольствием окажет вам такую честь.

Стулья задвигались. Уильям Коллинз помог Агате спуститься с возвышения и подвел к столику, на котором громоздилась кипа только что отпечатанных томиков «Убийства Роджера Экройда». Пока она подписывала книги, он по ее просьбе изо всех сил старался развлечь Арчи Кристи.

Уолли Стентон небрежно обошел помещение, задал два-три вопроса, черкнул пару строчек в блокнот и представил своего санингдейлского прихвостня одному-двум литераторам.

А снаружи на Пэлл-Мэлл, у входа в клуб, полиция как могла удерживала толпу, человек сорок. Большинство ожидавших появления знаменитости были явные бедняки, иные и вовсе безработные. Они провожали всех выходящих из клуба серьезными, полными любопытства взглядами.

Уолли вышел на улицу и остановился, разглядывая толпу. Вскоре за ним последовали Агата и Арчи Кристи в сопровождении Уильяма Коллинза. Героиню дня не узнал никто. Коллинз уселся в машину, сказав напоследок:

– Я позвоню вам.

Агата улыбнулась и помахала издателю. Тем временем Уолли подобрался поближе к супругам Кристи, ожидавшим своей машины.

– С какой стати было надевать черное платье, – процедил Арчи. – Нельзя же всю жизнь носить траур.

– Да нет, оно мне просто понравилось. – Она погладила руку мужа, он ее тут же отдернул. – Неприятно, когда я к тебе прикасаюсь, да?

– Да нет, ничего.

– Я так благодарна тебе, что ты пришел!

Он отвернулся.

– По-моему, все это крайне неприлично, все эти шуточки насчет того, что ты купила оранжерею. Знаешь, я сыт по горло и этой шумихой, и твоей писаниной, да и твоим садом, черт его дери. Я теперь все равно что бесплатное приложение ко всему этому!

– Пожалуйста, милый, давай поговорим об этом в машине.

– К себе в контору я пойду пешком, – отчеканил муж и, резко повернувшись, стремительно пошел прочь.

А Агата села в машину и повернула на юг, к Темзе, оттуда по Флит-стрит, мимо собора Святого Павла и дальше, через Сити, мимо мужчин в цилиндрах и стоячих воротничках, с раскрасневшимися после обеда лицами неохотно возвращающихся за свои конторские столы. Агата поставила машину напротив высотного здания на Лиденхолл-стрит и осталась ждать за рулем, время от времени взглядывая в зеркало заднего обзора. Потом сняла шляпку и кое-как причесала стриженые волосы. Продавец в газетном киоске рядом с машиной, поплевав на пальцы, протянул Агате вечернюю газету. Огромный заголовок гласил: «Шахтеры вернулись в забой. Семимесячные „каникулы“ закончились».

Она опустила стекло и расплатилась с киоскером.

– Теперь все, привет, – сообщил тот, просовывая газету в окно машины. – Теперь они домой приносят меньше денег, чем до забастовки. Поучительно, правда?

Агата кивнула и закрыла окно. Она увидела, как муж выходит из такси и поднимается вверх по лестнице к себе в контору – пружинистой походкой, до того родной, что щемит сердце. Она бездумно поплелась следом и, миновав три лестничных пролета, остановилась перед дверью с табличкой «Акционерное общество промышленного развития Британской Империи. Лондонское отделение» и попросила служащую сообщить мужу, что она его ждет. Та с дежурной улыбкой уже потянулась к телефону на столе, но потом передумала.

– Будьте любезны, миссис Кристи, подождите, пожалуйста, здесь.

Спустя две минуты девица вернулась и проводила Агату в кабинет мужа – скромно обставленную комнату с кожаными креслами и фотографией самолета-истребителя.

И картой, где красный цвет явственно давал понять, что большей частью мира по-прежнему правит Британия. Когда Агата вошла, ей навстречу поднялась секретарша полковника, молодая женщина лет двадцати пяти, темноволосая, с алебастровой кожей и великолепной, чуть полноватой фигурой. Мисс Нэнси Нил буквально излучала безмятежное обаяние.

– Я сообщила вашему мужу, что вы здесь, но он просил сказать, что ужасно занят и что вы могли бы передать ваше поручение через меня.

Агата решительно глянула на соперницу:

– Нет, мне нужно самой с ним поговорить.

Секретарша принялась рыться в бумагах на столе.

– Я ему именно так и сказала, но он ждет председателя, так что, разумеется…

Агата заметила, что Нэнси носит шелковые чулки и модную короткую юбку.

– Надеюсь, муж не перегружает вас работой, – проговорила она.

Мисс Нил кисло улыбнулась.

– Я говорила ему, что очень устала, а он сказал, что я просто растолстела, говорит, что мне нужно – так это съездить на пару недель на воды и пройти там курс какой-нибудь гадостной терапии. Так что в понедельник я уезжаю. – Она с преувеличенной старательностью принялась раскладывать документы. – Может быть, не имеет смысла ждать так долго?

– Я, наверное, и так ждала слишком долго, – вздохнула Агата.

Секретарша, явно растерявшись, повернулась к ней спиной и, открыв картотеку, принялась так отчаянно там рыться, словно искала что-то жизненно важное.

– Может, вам что-нибудь… – наконец бросила она через плечо, но жена полковника уже ушла.


* * *

Вечером того же дня Агата вернулась в «Стайлз». Шарлотту Фишер она нашла в оранжерее, примыкающей к столовой, – в переднике, с садовым совком в руке и с печатью раздумий на челе она извлекала луковицы из маленьких горшочков, чтобы пересадить их в емкости попросторней.

Агата остановилась в дверях. Мисс Фишер метнула на нее зоркий взгляд:

– Не может быть!

– Где Розалинда? – спросила Агата.

– Укладывается спать. Она хотела, чтобы ты почитала ей.

– Она хочет, чтобы ей читал Арчи.

Агата подняла горшок с пуансеттиями.

– Ты знаешь, что я их терпеть не могу? Не представляю, зачем было их покупать. – Она поставила горшок. – Представляешь, Шарлотта, он сказал, что ненавидит наш сад. А по-моему, ему просто не нравится, что я трачу на это деньги. Если бы избавиться от этого дома, жить как-нибудь поскромнее…

Мисс Фишер отложила совок и язвительно заметила:

– И чтобы поближе к гольф-клубу, да?

– Да, – горячо согласилась Агата.

– Пойди выпей чаю. – Мисс Фишер вместе с Агатой прошла через столовую в гостиную, где в камине пылал огонь. Это была удобная и не лишенная элегантности комната, полная разных старинных вещиц, среди которых неплохо смотрелись несколько современных ламп и шкафчиков. Оконная ниша была задернута плотными шелковыми гардинами, а на рояле лежала вышитая шаль с бахромой.

На подносе уже ожидала тарелочка с аккуратными бутербродиками, украшенными кусочками огурца, и фарфоровый чайник с ароматным бергамотовым чаем «Эрл Грей».

Агата опустилась на колени рядом с Питером, жесткошерстным терьером, и тот от избытка чувств повалился на спину.

А она все глядела в огонь, потом повернулась к секретарше:

– Если бы я только успела!

– Ты что, опоздала на банкет?

– Нет, Шарлотта. Если бы я успела увидеть маму перед смертью. Я должна была успеть – ты же знаешь.

– Будет тебе переживать, выпей-ка лучше чаю, – ласково проговорила Шарлотта Фишер. – А сколько времени ты уже не садилась за рояль! Надо найти себе занятие, чтобы отвлечься. Почему бы снова не попробовать состряпать очередное фирменное блюдо?

– То есть написать что-нибудь, так? – Агата рассеянно гладила жесткую, словно из проволоки, собачью шерсть. – Может, поговорить с Кемпбеллом?

– Только не сегодня, хорошо? К тому же он – брат полковника, так что для тебя все это обернется сплошным расстройством.

Агата посмотрела на своего секретаря.

– Я сегодня побывала у него в конторе. И видела ее, – А вот это уже глупость, – отрезала мисс Фишер.

Загрузка...