Агент пси-класса

ГЛАВА 28. Вольтеранцы

Виктория Палладиум

События понеслись так быстро, что я потерялась во времени. Редж скомандовал собрать палатку и вещи, а через полчаса мы уже неслись во весь опор обратно. Брайт долго переговаривался с Кимом по коммуникатору, что-то согласовывал – я слышала это по кускам фраз, которые доносил встречный ветер, – а к вечеру мы прискакали к шлюпке. Это не была та платформа, под которой мы прятались, – просто обычное место в лесу. Судя по всему, друг Реджа удалённо подключился к шлюпке и подогнал её к нам, как флаер на автопилоте. Мы загрузились за считанные минуты, корабль поднялся на орбиту, а затем и в открытый космос.

Стоило намекнуть, что я не предполагала четверо суток провести с лошадьми в одном пространстве, как Редж сунул в руки скафандр и приказал переодеваться.

– Куда мы? И зачем переодеваться? – Я засыпала полуларка вопросами. Мне-то было очевидно, что на лошадей скафандры не шьют. Неужели они умрут, когда мы будем пересаживаться?

Но вместо подробного ответа Редж опустил перегородку – явную переделку стандартного шлюпа. Обычно подобный транспорт используется при посадке и высадке в атмосфере планеты, но в нашем шлюпе был предусмотрительно создан шлюз, и мы смогли в космосе перебраться в болтающийся рядом бесхозный сверхскоростной истребитель, а лошади при этом не пострадали.

– Ким подберёт Феникса и Грозу, но у нас нет времени на то, чтобы дожидаться его. Сейчас даже пара часов – роскошь, которой я не могу раскидываться, – коротко пояснил полуларк.

Мне оставалось лишь поражаться тому, как Ким всё грамотно организовал, и слепо подчиняться командам Реджа.

Меньше чем через сутки мы зашли в знакомую квартиру на Танорге. Брайт скинул вещи на пол, неожиданно тепло меня поцеловал и сказал:

– Жди меня здесь, я постараюсь вернуться так быстро, как получится.

Не успела я расспросить, что именно случилось, как входная дверь хлопнула. Редж очень торопился. Настолько, что даже забыл свой коммуникатор в изоляционном мешке. Покрутив устройство, я шумно вздохнула и принялась ждать.

***

Неделя пролетела как в тумане.

Я нервничала.

Вроде бы повода не имелось: задание от шефа по сопровождению сделки с Пиксом выполнено, место обитания вольтов найдено, взрывать лабораторию или устраивать другую диверсию Редж тоже не стал, рассудив, что это не решит проблему. Но беспокойство сгрызало изнутри неумолимо, как ржавчина сжирает металлическое днище флаера, припаркованного на зиму в сугроб. Я была этим самым днищем. Или сугробом – не знаю.

Жизнь застыла.

Я могла пойти на кухню, чтобы сделать чай, и забыть на середине шага, зачем шла. Могла сделать пресловутый чай и на весь день оставить его на столе. В мозгах какая-то неведомая сила устроила короткое замыкание, и все мысли постоянно крутились вокруг Реджа, как планеты вокруг звезды. Если бы Брайт не забыл коммуникатор, то я бы уже десять раз наплевала на гордость и отправила сообщение с вопросом, как он. Но Редж – будь он неладен! – так некстати забыл коммуникатор дома!

С одной стороны, как специалист по поведенческому анализу я должна была радоваться этому факту: люди редко забывают ценные вещи в присутствии тех, кому не доверяют. Тот факт, что Редж оставил свой наручный браслет и даже возвращаться за ним не стал, определённо говорил о том, что я ему не чужая. С другой стороны – это ужасно злило!

Я чувствовала себя хлипкой лодчонкой, которую океан швыряет в шторм то вправо, то влево. В мыслях и сердце творился полнейший беспорядок. Раньше я работала на разведку Танорга и понимала, что такое хорошо, а что такое плохо. Красть изобретения, шантажировать, убивать – плохо. Работать в университете, учить студентов, делать пожертвования в детские фонды – хорошо. Мир вокруг был если не чёрно-белым, то всё равно понятным. Сейчас же в душе царил раздрай, а ещё нервы сдавали от того, что любимый мужчина всё не возвращался и не возвращался.

Наверное, что-то сломалось во мне после нападения хищника на Падэме-3 в огненную грозу, потому что я теперь даже мысленно могла спокойно признаться себе, что влюбилась в Реджа Брайта. Самого неподходящего мужчину, которого только можно вообразить: наглого, яркого, самоуверенного и харизматичного секретного агента неизвестной мне организации, имеющего такое количество секретов, что мне и не снилось. А ещё прожжённого манипулятора и сердцееда – в общем-то, квинтэссенцию всего того, что я раньше терпеть не могла в людях и при наличии хотя бы нескольких черт из списка старалась держаться как можно дальше. Вишенкой на торте к параду идиотизма ситуации являлось ещё и то, что Редж Брайт не человек вовсе.

Чтобы как-то отвлечься, я взяла в университете удалённых лекций по поведенческому анализу так много, как только было возможно[16]. Студенты вначале обрадовались, а затем, чувствуя состояние лектора, погрустнели.

– Итак, класс, запомните, все манипулируют всеми. – Я бездушно читала заученную лекцию, уставившись в глазок камеры ноутбука. – Пожалуй, самые безобидные, но профессиональные манипуляторы – это наши домашние животные, которые выпрашивают еду, давя на жалость. Обратите внимание, что некоторые аспекты совпадают с поведением гуманоидов, как то: наклонить голову к плечу…

– Почему, профессор Палладиум?

Звонкий голос из ноутбука перебил меня, и я нашла на экране взглядом студента Ярцева. Кто бы сомневался… Он единственный, кто мог так беспардонно влезть в лекцию, хотя после показательного выступления Реджа «я пещерный человек и тащу свою самку на спаривание» студенты в принципе стали относиться ко мне проще.

Я глубоко набрала воздух в лёгкие, предчувствуя, что Ярцев собирается поиграться. Вон как глаза блестят, и рот расползается в улыбке. Не к месту, студент, у меня сегодня очень плохое настроение.

– Что «почему»? Поясните свой вопрос, – холодно сказала я.

– Почему вы всегда подаёте материал так, будто манипулирование – это обязательно плохо?

О как. Неожиданно.

– Потому что такова суть людей. Чаще всего бытовое манипулирование относительно безвредно. Ярким и частым примером является работодатель, который просит сотрудника в его законный выходной, которого тот очень ждал и хотел провести время с семьей, прийти на корпоратив со словами: «Неужели тебе всё равно, как идут дела у компании? Я был о тебе лучшего мнения». Вы должны отдавать себе отчёт, когда вами пытаются управлять.

– Это всё понятно. – Ярцев тряхнул головой и ослепительно улыбнулся. – Но я говорю о манипулировании в целом. Разве оно не может считаться хорошим, если цель достойная? Да и просто… Вы же нас учите этому. Неужели вы нас учите плохому, профессор Палладиум?

Скрипнула зубами. Иногда у этого студента просыпался талант раздражать меня… совсем как у одного получеловека-полуларка.

– Студент Ярцев, я учу вас распознавать манипуляции и иметь возможность противостоять им! Это большая разница.

– Но и манипулировать вы тоже учите, – не унимался парень.

Я прищурилась, обдумывая ответ, но вдруг с другой стороны экрана из-за парты поднялся Кунцев. Отточенным движением он поправил на переносице очки со сломанной дужкой и сказал:

– Вообще-то, я согласен с Ярцевым. Манипулирование – это всего лишь инструмент. Оно не может быть плохим или хорошим, как не может быть плохим или хорошим молоток или законы. Это ведь тоже инструменты. Всё зависит от того, в чьих руках они находятся. Мы привыкли, что с помощью молотка робот может починить мебель, с помощью законов регулируются правила в обществе, но ведь это не всегда так.

– Простите? – вырвалось непроизвольно.

Наверное, меня слишком выбило из колеи, что впервые на моей памяти Кунцев в чём-то согласился с Ярцевым.

– Кто сказал, что законы – это всегда правильно? – продолжил мысль студент. – В некоторых отсталых Мирах на законодательном уровне запрещены аборты. Это разве хорошо? Вместо того чтобы создать нормальные условия для жизни детей и социальные льготы, Аппарат Управления Планетой вмешивается в тело женщин, отбирая у них права, которые дала сама природа. Это разве правильно? Но с точки зрения Аппарата Управления Планетой, это благо, потому что они закрывают демографическую яму и им плевать, что они приравнивают население к скоту. Вон на Цварге до недавнего времени была запрещена контрацепция[17]. На взгляд любого гуманоида из развитого Мира – это репродуктивное насилие на планетарном уровне. Но всё же законно. Законы – это то же манипулирование, просто более масштабное, профессор Палладиум, вот и всё. Это инструменты. Они могут быть как плохими, так и хорошими, всё зависит от того, кто за ними стоит.

Понятия не имею, до чего бы дошёл наш спор, но в этот момент у меня провибрировал будильник на коммуникаторе, напоминая о конце занятия.

– Всем спасибо за лекцию. Домашнего задания сегодня не будет.

– Спасибо за лекцию, профессор! – хором отозвался класс.

Наверное, именно студенты и поддерживали во мне энергию всё время, что я ждала Реджа. Они задавали вопросы, спорили, ставили в тупик… Часть меня испытывала гордость за подопечных, а часть всё ещё продолжала безумно волноваться за одного черноглазого Гроссмейстера.

На десятый день я не выдержала, взяла коммуникатор Реджа и набрала контакт «Ким» из адресной книги, сразу же включив полноценную голосвязь. Прошло несколько секунд, прежде чем передо мной развернулась голограмма усталого, слегка ссутулившегося мальчишки с короткими вихрами на голове и в растянутой футболке.

– Здравствуйте, – быстро затараторила я, пока не сбросили, подумав, что я украла коммуникатор. – Меня зовут Виктория Палладиум. Я хотела бы поговорить с…

– А я вас узнал, – огорошил мальчишка, едва улыбнувшись. – Вы очень красивая.

Я растерянно развела руками, не зная, как реагировать на комплимент.

– Спасибо… Я очень хотела бы поговорить с Реджем. Понимаю, что это не совсем корректно, но он у вас, да? Он получил сообщение об… отце. – Я запнулась и замолчала, размышляя, что имею право рассказывать, а что нет. – Я хотела бы с ним поговорить.

Ким растерянно кивнул.

– Я тоже. Но, боюсь, это невозможно.

Липкое и противное, как слизь, предчувствие обволокло внутренности. Я и так всю неделю жила с этим ощущением, но сейчас оно стало особенно поганым.

– П-почему? Мне минута, не больше. Клянусь, я не отвлеку надолго.

– Его теперь вообще мало кто отвлечь сможет. – Парень посмотрел на меня затравленно-больным взглядом. – Редж предложил вольтеранцам себя вместо Рафаэля. Он сильнейший после него, так что они согласились. Теперь у нас есть лет двести или триста…

– Что? – Я тряхнула головой, отчетливо понимая, что не понимаю ничего.

Ким тяжело вздохнул и взлохматил и без того торчащие во все стороны волосы.

– Виктория, я не знаю, что именно рассказывал вам Редж, вольтеранцы живут в собственном измерении по правилам, которых нам не понять. Да что уж там… даже их язык и тот не все из нас понимают. Они идут на контакт лишь с теми, кого сочтут достойными, а понятия у них весьма и весьма расплывчатые… Пару месяцев назад они впервые затребовали «то, что у них украли». Мы потратили некоторое время, чтобы разобраться, что речь идёт о вольтах… Боюсь, преступно много времени.

– Дальше. – Я сглотнула колючий ком в горле, и он камнем ухнул в желудок, попутно раздирая пищевод.

– Вольтеранцы начали злиться. Рафаэль несколько раз летал к ним, пытаясь успокоить, но, к сожалению, с каждым разом ему это удавалось всё сложнее и сложнее… В последний раз его мозг не выдержал… Чтобы вернуть Рафаэля, Редж бросился его заменить. Не так давно я получил сообщение от вольтеранцев. Они дали понять, что если мы не можем освободить вольтов, то Редж на какое-то время им подойдёт.

Ким говорил чётко, но по тому, как подрагивали его руки и сияли фиолетовые синяки под глазами, я понимала, что всё очень плохо. Такие эмоции горя не сыграешь, это любой специалист по поведенческому анализу скажет. Слишком натурально. Пугающе натурально. Подсознание же поняло ответ на вопрос, почему Брайт до сих пор не связывался со мной, но рациональная часть профессора Виктории Палладиум всё никак не могла поверить.

– Что значит «подойдёт»?

Мальчишка неловко пожал плечом и отвернулся.

– Вольтеранцы любят энергию. И мысли. У Реджа их много…

– Они едят его мозг?!

– Нет, что ты! – Ким округлил глаза. – Вольтеранцы сами собой представляют неантропоморфные сгустки энергии, понимаешь? Вольты – частичка их Мира, питомцы или симбионты, считай как хочешь, они генерят энергию, вольтеранцы поглощают её излишки. Это их способ общения, возможно, даже проявление любви. И тем и другим нравится. Просто… сами вольтеранцы другие, понимаешь? Это сложно объяснить, но они по-другому мыслят, существуют, взаимодействуют… И гуманоидов они, если уж на то пошло, считают не очень разумными – чем-то вроде мелких насекомых, не очень приятных, но вроде как в биоценозе они необходимы. Редж, на их взгляд, достаточно умное животное.

Достаточно умное животное…

Нервный смешок вырвался из горла. Ещё несколько дней назад я думала о том, достаточно ли разумные животные обитают на Падэме-3, а тут выясняется, что для сторонней расы они априори разумнее, чем гуманоиды.

– Это совсем другой уровень интеллекта и возможностей. – Ким неловко потеребил край оверсайз футболки. – И, к сожалению, мы, люди, не всегда переживаем их контакт. Ну, как слон, который захочет погладить попугая, с большой вероятностью его раздавит. Мы для них как назойливые и очень вредные муравьи, портящие любимый лилейник в саду. Причем вместо того, чтобы сортировать муравьёв на хороших и не очень, им проще залить всю клумбу ядохимикатами и наслаждаться цветением. То, что они вообще идут с кем-то из нас на контакт – огромная удача и в некотором смысле одолжение с их стороны.

Виски загудели от информации, я помассировала их.

– Так ты хочешь сказать, что Редж сейчас умирает от чересчур большой любви вольтеранцев?

Не знаю, каким чудом мне удалось сохранить голос ровным.

– Да. Но я определил, что они создали аномалию в пространстве-времени, куда отправился Редж, то есть время в той части космоса течёт по-другому. По моим расчётам, у нас есть около двухсот или трёхсот лет. Это приличный отрезок времени, чтобы договориться с Пиксом на прекращение использования вольтов в своих исследованиях. Правда, сложность будет ещё и в том, чтобы пикси прекратили любой контакт с вольтами. Даже если у шестируких получится заметно увеличить поголовье альпак и перевести, скажем, на другую планету, вольтеранцы это почувствуют.

– И ты считаешь, что если животных освободят, то вольтеранцы вернут Реджа?

– Разумеется. Вольты, с точки зрения вольтеранцев, с самого начала были частью их мира – и плевать, что Падэм-3 – другое измерение, планета в составе ФОМа и юридически принадлежит Пиксу. Для них миллионы световых лет может быть как тебе зайти к соседу на чашку чая. Там, где сейчас Редж, время течёт скачкообразно, я не берусь судить, сколько прошло часов или лет для него и в каком он состоянии, но вольтеранцы отдадут его или его тело сразу же. Думаю, через телепортационный туннель.

– Через что?..

Я уже ничему не удивлялась. Просто слушала Кима и пыталась уловить суть.

– Вольтеранцы представляют собой чистую энергию, – терпеливо принялся объяснять Ким. – Они живут в собственном измерении, и для них нормально создать, к примеру, чёрную дыру, ведь, по сути, любая чёрная дыра – это энергетически очень плотная точка в космосе. А что им стоит искривить пространство-время в паре точек и соединить их?

– Действительно, что? – повторила я, облизав сухие губы.

Собеседник вздохнул.

– Они на голову выше нас в развитии, Виктория. – Голограмма мелькнула, и рядом с лицом Кима появилась ось координат и небольшой серый кружочек. Похоже, программист подключил проекцию со своего экрана и наскоро стилусом нарисовал картинку. – Что ты видишь?

– Круг.

– Отлично. Представь, что есть человечки, которые живут в этой плоскости, ходят вокруг и их проблемы касаются того, чтобы поспасть внутрь. Представила?

Я кивнула.

– А теперь у человечка спрашивают, из какого материала этот круг.

– Что? Но ведь, они не могут пощупать…

– В том-то и дело! – воскликнул Ким. – Круг – это всего лишь проекция шара на двумерное пространство. Для трехмерных существ будет очевидно, что это тень от баскетбольного мяча, он отличают резину от кожи на ощупь, а двумерные не в состоянии вообще понять, что такое «материал». Трёхмерные в отличие от двухмерных существ мыслят иными категориями, которые плоскому миру недоступны. С вольтеранцами нельзя спорить или воевать, они такие какие есть, и если они говорят, что этот круг – тень от резинового мяча, мы просто должны это принять как должное.

– Спасибо, Ким, я всё поняла. До свидания.

– Да не за что. – Мальчишка грустно улыбнулся, а затем тихо добавил: – Вик, мне тоже будет его очень не хватать. Незадолго до полёта на Падэм-3 он открыл дополнительный счёт и просил в случае своей… – Ким закусил губу, не зная, как выразиться. – В общем, в случае дать доступ к деньгам тебе. Я думаю, это как раз такой случай. Я пришлю коды доступа тебе на коммуникатор.

– Спасибо.

И он отключился.

Голограмма исчезла, а я вдруг осознала, что плачу. И, видимо, уже давно, потому что кофта на груди мокрая и неприятно прилипла к телу. Ещё недавно Редж был рядом, смеялся и шутил, наполняя всё вокруг светом и теплом, страшно бесил своими замечаниями, спорил, обманывал, злил, целовал, любил… а теперь его нет.

Я попыталась нажать на кнопку выключения коммуникатора, но от прикосновения экран пошёл трещинами. Совсем как моя жизнь.

Голос Кима всё ещё звенел в воздухе, но не находил пути к разуму. Его слова казались чужими, невозможными, невероятными. Мозг отказывался верить в то, что Редж мёртв. Кто угодно – только не он! Время текло, но для меня оно застыло в том мгновении, когда любимый мужчина сказал: «Жди меня здесь, я постараюсь вернуться так быстро, как получится».

Мир резко потерял свои краски и звуки.

Я трясла головой как болванчик, всё никак не веря в то, что услышала, а затем внутренний голос вдруг придумал: «Это всего лишь игра. Он вернётся. Он обязательно вернётся, это же такая ерунда, надо всего лишь подождать немного подольше», и я судорожно уцепилась за эту мысль. По привычке приготовила ужин на двоих, как раскладывала тарелки в походе – а вдруг раздастся скрип входной двери и он войдет прямо сейчас? Вдруг он уже паркует в подземке свой навороченный флаер с хамелеон-краской? Вдруг Ким просто всё не так понял?

Но Редж не явился ни к ужину, ни к завтраку на следующий день, ни к обеду.

Жестокая реальность била наотмашь.

Дни шли, а он так и не приходил. Я перестала считать даты, сбилась с календаря. Если бы меня спросили, какой сегодня день недели, – я бы не ответила. Студенты слали обеспокоенные сообщения с вопросами, когда будет следующая лекция, но я кидала их в «корзину», не отвечая. Сил не было ни на что. Миражи надежды, возникающие из глубин отчаяния, постепенно рассеивались, оставляя после себя лишь боль и… неожиданно гнев.

Первый раз я разозлилась, когда готовила завтрак и случайно полоснула ножом по пальцу. Это было так оглушительно больно, что чтобы сосредоточиться на чём-то другом, я подумала о Редже и внезапно для себя – взбесилась. Зачем он брал с меня слово, что я буду есть, если больше не готовит? Что за дурацкие игры? Как так можно?!

Потом нахлынули воспоминания…

«Ты занимаешься самообманом, закапываешься в свою убогую раковину "пока я холодный робот без привязанностей, никто не пострадает", но на деле ты боишься жить. Ты отстраняешься от людей, маскируя всё это заботой о них».

– Кто из нас двоих ещё боится жить? Ненавижу тебя, Редж Брайт! Вначале влюбил, а затем ушёл… Зачем было быть таким идеальным?! – закричала я, глотая солёные слёзы, и принялась искать пластырь, чтобы залепить рану.

Весь день всё валилось из рук, ломалось, билось. Я ненавидела целый мир, но ещё сильнее – Реджа, который посмел меня оставить.

– Умоляю, не поступай так больше, как с этим жучком. Не ври мне. Хорошо?

– В этой жизни – не буду. За следующие – не отвечаю.

В памяти то и дело всплывал наш разговор на Падэме-3. Зараза Брайт и тут меня обыграл! Не будет он врать в этой жизни просто потому, что решил умереть. Скотина!

Уборка и мелкие бытовые дела частично отвлекали. Надо было съехать из квартиры Реджа, тем более у меня имелась своя, но внезапно я поняла, что не могу этого сделать. Физически не могу. Ещё недавно думала, что это место чуть ли не тюрьма, а сейчас понимала – спасение. Там, в другом мире, где находится моя квартира, о ней знает и РУТ. Как только я вернусь, начнутся расспросы, проверки, мне обязательно предоставят мозгоправа. Пардон, пси-специалиста, нормирующего полевых агентов после заданий.

Не хочу.

Хочу побыть здесь ещё немного. С Реджем. Пускай он бесит. Но пока бесит, я чувствую, что он жив.

Проклятая шахматная доска, которая оказалась разложенной на журнальном столике, всё никак не хотела складываться: фигур было слишком много. Неожиданно для себя я сжала в кулаке чёрного короля с металлической короной – цвет один в один как штанга в языке Реджа – и швырнула в напольное зеркало.

Стук осыпающихся осколков градом пронёсся по квартире. Кусочки стекла усыпали ковёр и стоявшее рядом кожаное кресло, протыкая обивку. Среди осколков как в мозаике я увидела себя настоящую – злую, потерянную, с кулаками, все ещё сжимающими воздух, задыхающуюся от ненависти.

Я ненавидела себя.

Я ненавидела Реджа Брайта.

Я ненавидела шварховы шахматы.

Теперь в моем мире не осталось места для игр, а каждая шахматная фигура была напоминанием о том, что иногда невозможно выиграть, сколько бы фигур ты ни сбросил с доски.

– Трус, проклятый трус! – заорала я. – Предложил себя в качестве равноценного обмена! А обо мне ты подумал?!

Тело содрогалось.

В тишине, разорванной только моими рыданиями, я ощущала его отсутствие так остро, словно это было физическое ощущение – пустота там, где должно биться сердце. Его запах, его привычки, его голос – всё это чувствовалось в каждом уголке пустой квартиры. Каждая вещь или предмет казались наполненными его неповторимой сущностью, и каждый взгляд на них был сокрушительным ударом по израненной душе.

Я осела на пол, обхватила колени руками и позволила воспоминаниям накрыть меня волной. Сквозь слёзы мир казался размытым, и я пыталась заставить себя поверить, что это всего лишь кошмар. Проклятый Мистер Самоуверенность-И-Непредсказуемость даже решил отправиться в тот мир непредсказуемым образом!

Я плакала навзрыд. Плакала так, как будто кто-то в этот момент убивал меня. Будто от количества моих слёз зависела чья-то судьба. Тело трясло, горло драло, руки дрожали как у эпилептика. Никогда в жизни я не плакала так, потому что никогда и ни к кому не давала себе привязываться. Даже когда мне объяснили, что родители умерли, было скорее грустно, но сейчас это было какое-то запредельное чувство, разъедающее изнутри словно серная кислота.

Я прорыдала всю ночь напролёт, а утром, когда первые лучи солнца пробрались сквозь занавески в гостиной, на автопилоте пошла в ванную. Что-то изменилось этой ночью. Я умылась и сказала отражению:

– Ты просил меня не бояться жить, и я не буду. Редж, ты не умрешь. Не сегодня.