Агент Звездного корпуса

Глава 8

Главный центурион был тем еще ублюдком. Это читалось на его лице так явственно, словно было написано пылающими буквами в палец толщиной.

Кстати, никто другой на его должности не продержался бы и двадцати минут.

Итак, этот монстр сидел напротив Михаила, положив ноги на стол, курил толстенную сигару и, время от времени сплевывая в корзинку для бумаг, низким, утробным голосом рычал:

– Значит, так, землянин, ты влип и тебе конец… полный офигенно неприятный конец. Я сейчас скажу своим мальчикам одно слово, и они превратят тебя в отбивную. Они давно мечтали добраться до кого-нибудь из инопланетного района. И вот мечта их исполнилась. Я слишком добр, чтобы лишить их этой небольшой радости.

– Я никогда не жил в инопланетном районе, – уточнил Михаил.

– А мне на это плевать, – прорычал главный центурион. – Суть – ты поганый инопланетчик, который прилетел на нашу Абаузу, считая, что тут можно спокойно заниматься своими гнусными штучками. И сделал большую ошибку. Сказать, в чем она состояла?

– В чем? – покорно спросил Михаил.

– В том, что здесь, я имею в виду на этой планете, погаными штучками заниматься не рекомендуется. Нельзя стрелять в прохожих, убивать своих собратьев инопланетян и нападать на честных портье.

– Ничего этого я не делал, – в который уж раз стал объяснять Михаил. – И в прохожих не стрелял, и не убивал Хаку…

– Молчать! – зарычал главный центурион. – Стало быть, целая куча свидетелей, которые готовы присягнуть, что ты этим занимался, врут?

– Еще как, – сказал Брадо.

Главный центурион заскрежетал зубами. Получилось это у него вполне убедительно. Видимо, не обошлось без долгих, изнурительных тренировок.

– Значит, ты упорствуешь?

– Точно, – сказал Михаил. – И не только. Я требую, чтобы мне немедленно назначили адвоката. И буду разговаривать только в его присутствии.

Главный центурион захохотал. Слегка улыбнулись даже здоровяки, стоявшие по бокам от кресла, в котором сидел агент звездного корпуса.

– Адвоката?! Нет, у нас на планете такой зверь не водится, – сообщил главный центурион. – Тебе еще повезло, что ты не попал сюда всего лишь пару десятков лет назад. Суд у нас тогда длился не более пяти минут и, как правило, заканчивался препровождением обвиняемого к ближайшему дереву с крепкими ветвями. Исполнение приговора откладывалось лишь на то время, которое требовалось, чтобы украсить это дерево веревкой с петлей на конце.

– Какой же это к дьяволу суд? – спросил Михаил. – Фарс, не более.

– Самый справедливый суд из всех возможных. Суд народа. А народ, как известно, подкупить невозможно.

– Но народ может ошибаться.

– Конечно, может. Только, я уверен, число ошибок при этой системе гораздо меньше, чем в ваших судах, в которых всем заправляют продажные судьи, купленные на корню обвинители и готовые на любую подлость ради денег адвокаты.

Михаил хмыкнул.

Может, в чем-то главный центурион был прав.

– Стало быть, сейчас время, отведенное на суд, несколько увеличилось?

– Значительно. Например, суд над тобой будет лишь завтра. Правда, время приведения приговора в исполнение уменьшилось. Теперь нам не приходится искать дерево, на котором удобно вздернуть осужденного. Лет пять назад наша планета обзавелась оборудованной по последнему слову техники виселицей.

Сказав это, главный центурион довольно осклабился. Похоже, покупка виселицы была именно его идеей.

– Это был с вашей стороны гуманный поступок, – промолвил Михаил.

– Еще какой гуманный, – кивнул главный центурион. – Кроме того, у нас действует нелепый закон, по которому преступника нельзя вешать второй раз.

Стоило оборваться веревке, на которой вешали, или обломиться суку, к которому она была привязана, и матерый вор становился свободным человеком. Купив виселицу, мы избавились от угрозы подобных досадных случайностей.

– Очень предусмотрительно.

Почувствовав в голосе Михаила неподдельную иронию, главный центурион мрачно посмотрел на него. После этого он закрыл глаза и некоторое время сидел так, словно собираясь с силами, чтобы сказать. Наконец он открыл глаза и взглянул на агента звездного корпуса с нескрываемым отвращением и промолвил:

– Ладно, вижу, ты крепкий орешек. Но мы бы тебя сломали, как пить дать. Если бы не эти проклятые журналисты, которые уже вот-вот начнут штурм управления по делам центурионов. Кое-кому наверху очень не хочется, чтобы завтра они подняли вой о том, что центурионы обращаются с инопланетчиками негуманно. Хотя, мне кажется, самый гуманный способ обращения с ними – это прямо у трапа рейсовика вешать каждого второго прибывающего на нашу планету. Для острастки остальных, конечно.

– Похоже, инопланетный квартал сидит у вас как кость в горле, – участливо промолвил Михаил.

– Сидит. Еще как сидит. Но ничего, твоя казнь заставит кое-кого из его жителей попритихнуть. Смекаешь?

– Ты имеешь в виду комитет по делам инопланетян?

Главный центурион смачно сплюнул в корзинку для бумаг и буркнул:

– Их тоже.

После этого он глубоко затянулся сигарой, бросил на Михаила еще один злобный взгляд, снова сплюнул в корзинку и, лишь проделав все эти манипуляции, махнул рукой конвоирам.

– Ладно, уведите этого негодяя. Поместите его в лучшую камеру, ту, из которой никто еще не убегал. И следите хорошенько, чтобы к нему не пробрался никакой жареный журналистишка.

Выходя из комнаты, Михаил покачал головой. Когда они миновали секретаршу и оказались в коридоре, один из конвоировавших его центурионов тихо сказал:

– Не правда ли, наш шеф очень милый и добрый человек?

– Просто очаровашка, – пробормотал Михаил и испытующе посмотрел на центуриона.

Вполне возможно, заговоривший был из числа тех стражей порядка, которых не удалось перекупить рагнитам. Хотя он мог быть и подкупленным. В этом случае он всего лишь пытался втереться в доверие к арестованному.

Впрочем, им почти тотчас стало не до разговоров.

Тюрьма находилась в противоположном конце здания управления делами центурионов. Чтобы попасть в нее, пришлось спуститься по широкой, с начищенными до блеска перилами лестнице вниз и пройти через множество комнат, большинство из которых занимали чиновники различных рангов. Конечно, каждый из них не мог отказать себе в удовольствии вволю поглазеть на арестованного.

В одной из комнат оказались непонятно каким образом пробравшиеся в нее журналисты. Они тотчас же подбежали к Михаилу и чуть ли не хором затараторили:

– Один вопрос, только один-единственный вопрос. Ответьте нам…

Пытавшийся заговорить с Михаилом центурион вытащил серебряный свисток и дунул. Не прошло и полминуты, в течение которых центурионы отпихивали журналистов от Михаила, а сам арестованный угрюмо молчал, как в комнату ворвалось около десятка стражей.

Мгновенно оценив обстановку, четверо из них схватили журналистов под руки и сноровисто потащили прочь. До Михаила донеслись удаляющиеся вопли:

– Один вопрос! Как вы относитесь к мылу «Последняя заря?». Нравится ли вам бюст знаменитой актрисы Гражины Грабской? В каком возрасте вас в первый раз выпороли родители?

– Сумасшедшие, – сказал один из центурионов. Тот, который пытался заговорить с Михаилом, пожал плечами:

– Работа у них такая. Не хуже и не лучше нашей. Просто работа.

Вот это уже Михаилу понравилось. Похоже, одному из его конвоиров можно было доверять. Конечно, в той степени, в которой можно доверять центуриону.

Они двинулись дальше. Вскоре комнаты чиновников закончились. Они миновали комнату отдыха центурионов, еще несколько совершенно пустых помещений и наконец достигли здоровенной, перегораживающей коридор решетки. Возле нее стояли два стража. Увидев Михаила и его конвоиров, они открыли в решетке дверцу и отступили в сторону.

Дальше был узкий, грязный и сырой коридор. Михаил прикинул, каких усилий стоило построить это здание так, чтобы вся сырость скапливалась именно в этой его части, и пришел к выводу, что немалых.

Он принюхался.

Да, витавшие в этой части управления по делам центурионов запахи были для его сверхчуткого нюха серьезным испытанием.

В дальнем конце коридора находилась бронированная дверь с узким, забранным решеткой окошечком. Михаила подвели именно к ней. Один из центурионов открыл ее.

– Заходи.

Михаил вошел в камеру. Послышался скрежет ключа, проворачивающегося в замке, дверь за ним закрылась.

Кажется, все.

Брадо быстро осмотрел камеру. Она была небольшой. Шага три в ширину, шагов пять в длину. Окна не было. Единственным источником света являлась тусклая лампочка под потолком. Постелью служили узкие нары, на которых лежал плоский, засаленный матрац. Возле нар стояли железные стол и стул. Они были привинчены к полу здоровенными болтами. Никакой другой мебели в камере не было.

Михаил машинально полез в карман за сигаретами. Конечно, их там не оказалось.

Ах да, их же отобрали в кабинете главного центуриона. Так же, как и обе карточки: всекредитную и идентификационную. Всекредитную было жалко более всего. Без денег он обречен на проигрыш. Стало быть, теперь перед ним стояла задача не только выбраться из этого здания, но и вернуть себе карточку.

«Для начала хотя бы придумай, как выбраться из этой камеры», – сказал себе Михаил".

К счастью, о пластисимбиотах центурионы пока не имели понятия. Таким образом, у Брадо все-таки осталось кое-какое оружие. Теперь нужно лишь придумать, как его применить.

А чего думать-то? Все очень просто. Для того чтобы выбраться из камеры, он должен превратиться в того, кто может свободно из нее выйти. И не только из нее, но и из управления. Причем это должен быть не рядовой центурион, а кто-то рангом повыше. Кто-нибудь вроде главного центуриона.

Кстати, превратившись в него, можно без помех добраться до сейфа, в котором лежала всекредитная карточка. Этот сейф стоял в кабинете главного центуриона.

Михаил плюхнулся на нары и тяжело вздохнул.

Итак, объект намечен. Теперь осталось лишь придумать, как заманить его в камеру. Причем так, чтобы остаться с главным центурионом с глазу на глаз не менее чем на шесть-семь минут.

Сделать это трудно. Почти невозможно.

Сказать, что он желает сообщить главному центуриону что-то очень важное? Это не выход. Скорее всего его опять потащат к нему в кабинет. В самом деле, с каких это веников главный центурион отправится к нему в камеру? Проще приказать привести арестованного к себе. И разговаривать с ним он будет, надо думать, в присутствии конвойных.

Нет, этот вариант не годится. Надо придумать другой. Какой?

Окошечко на двери в его камеру распахнулось. В нем показалось лицо центуриона-надзирателя.

– Кстати, предупреждаю, – сказал он. – Если надумаешь стучать в дверь и вообще шуметь, будешь наказан. Обычное наказание состоит в том, что тебе в камеру наливают ведер десять воды. Потом дают кусок материи размером с носовой платок и заставляют им эту воду собирать. Как правило, к утру заключенный становится тихим как мышка и теряет всякое желание скандалить.

– Приму к сведению, – сказал Михаил.

Окошечко закрылось.

Михаил прислонился спиной к стене и закрыл глаза.

Итак, для того чтобы выбраться отсюда, ему сначала нужно выйти из камеры. Потом необходимо пересечь все здание и попасть в кабинет главного центуриона. После этого выйти из здания, причем сделать это так, чтобы никто не заподозрил неладное.

Единственной личиной, под которой это можно беспрепятственно проделать, был главный центурион. Ему-то никто никаких вопросов задавать не будет, даже если он вздумает прогуляться по потолку. Вот только как до него добраться?

Михаил усмехнулся.

Не проще ли сделать несколько по-другому. Есть очень старый метод. Если проблема не решается целиком, ее надо разбить на этапы.

Итак, этап первый: выйти из камеры.

Как это сделать? Заманить внутрь надсмотрщика и хорошенько дать ему по голове. Чего проще? Вот только как сделать так, чтобы он вошел в камеру?

Брадо открыл глаза и посмотрел на окошечко.

А что, если?..

Он встал и подошел к двери. Да уж, если стучать в нее кулаком, все пальцы отобьешь.

Повернувшись к двери спиной, Михаил заколотил в нее пяткой. Сильно. Размеренно.

Звук получался глухой, но достаточно громкий, чтобы услышал надзиратель.

Тум-тум-тум! Еще раз. Тум-тум-тум-тум!

Открылось окошечко.

– Эй, ты, я предупреждал, что шуметь не стоит? Не обращая ни малейшего внимания на надзирателя, Михаил продолжал колотить в дверь.

– Ну ты сам этого хотел.

«Еще бы. Хотел, – подумал Михаил. – Давай, начинай».

Окошко захлопнулось. Послышались тихие, удаляющиеся шаги.

«Сейчас он вернется. И не один, – подумал Михаил. – Впрочем, ему это не поможет. Вряд ли их будет больше трех. А с тремя я справлюсь в любом случае. Потом попытаюсь удрать. Именно – попытаюсь».

Больше всего его беспокоило одно соображение. Ну хорошо, центурионы умом не отличаются. Может, они и в самом деле считают, что удрать из этой камеры невозможно. Но уж рагнитам-то должно прийти в голову, что он попытается сбежать. Они должны принять какие-то дополнительные меры, чтобы помешать ему это сделать.

Какие? Вот в чем вопрос. И можно ли угадать, какие именно?

Некоторое время Михаил раздумывал. Потом пришел к выводу, что гадать бесполезно. Оставалось лишь рассчитывать, что его маскарад обманет и наемников, и рагнитов. Кстати, почему бы и нет? Похоже, рагниты так до сих пор и не знают, что у него есть пластисимбиот.

Дверь в камеру открылась.

Надзирателей было трое. Тупые, без единого проблеска мысли лица, здоровенные мускулы, тяжелая, неуклюжая поступь.

Мысленно Михаил себя поздравил. Похоже, справиться с этой троицей будет еще легче, чем он рассчитывал.

Каждый надзиратель держал в руках по ведру воды. У самого первого была зажата в кулаке еще и крошечная тряпочка.

– Ну вот, настало время помыть пол, – прогудел он. – Конечно, в другом месте тебе бы просто отбили почки, но мы здесь очень гуманные. Да и неприятно, я думаю, тебе завтра будет всходить на эшафот с отбитыми почками. Опять же проклятые журналисты… Нет, мы всего лишь помоем пол. Конечно, если ты будешь послушным мальчиком. Если же не желаешь, то уж тогда дойдет очередь до почек. Кстати, ребра мы тоже ломать умеем. Да так, что почти никаких следов не останется. Ну как, будем бороться за чистоту?

Сказав это, он вылил воду из своего ведра на пол и протянул Михаилу тряпку.

Тот пожал плечами.

– Ну хорошо. Будем мыть пол.

Протянув руку будто бы за тряпкой, Михаил, неожиданно для троицы, ухватил вместо тряпки державшего ее надзирателя. Ловкий выверт. Подсечка. Загремело упавшее на пол ведро. Надзиратель звучно приложился лбом о стену и рухнул на мокрый пол.

Второй, стоявший рядом, успел лишь удивленно крякнуть. Михаил коротко пнул его носком ботинка под коленку и смачно врезал сцепленными в замок руками по голове.

Третий надзиратель успел лишь сделать полшага назад, когда настал и его черед.

Михаил двигался как машина. Ни одного лишнего движения, стремительность и натиск. Крутанувшись на пятке, он врезал надзирателю ногой по физиономии. Быстрый шаг к ошалело мотавшему головой противнику. Полуоборот, так, что он почти прижался спиной к противнику, и резкий удар локтем правой руки в солнечное сплетение. Надзиратель задохнулся. Быстро повернувшись, Михаил нанес противнику удар коленом между ног.

Тот придушенно завопил и наконец-то упал на залитый водой пол.

Все, кажется, дело сделано.

Михаил быстро оглядел поверженных противников. Ему нужен был более-менее сухой комплект обмундирования.

Ага, вот этот, кажется, намок меньше других.

Ворочать тяжеленного бесчувственного надзирателя в тесной камере было несподручно, но Михаил справился. Через пару минут он уже обладал полным комплектом одежды надзирателя, а также широким поясом, на котором висели дубинка-парализатор и кобура с лучеметом.

Теперь оставалось лишь выйти из камеры и запереть дверь. Изъяв у одного из валявшихся на полу охранников здоровенную связку ключей, Михаил так и сделал.

Конечно, обмундирование было ему великовато.

Брадо натянул его поверх своей одежды, застегнул пояс и задумчиво взвесил на руке связку ключей.

Итак, теперь можно приступать ко второму этапу. Сейчас ему нужно попасть в кабинет главного центуриона. Похоже, это будет труднее всего.

Он прислушался.

В камерах было тихо. Похоже, их обитатели, услышав странные крики надзирателей, затаились, гадая, что же все-таки происходит в соседней камере. По логике кричать должен был ее обитатель. Однако…

Что там все-таки происходит?

«Да, пора действовать», – подумал Михаил.

И все-таки он потратил еще несколько минут на то, чтобы активизировать пластисимбиот.

Вот так, теперь он стал одним из надзирателей. Конечно, надзиратель этот был не таким толстым, как настоящий. Но уже с этим Михаил поделать ничего не мог. Осталось только надеяться, что никто не заметит его странного похудания. Главное все-таки – лицо. А оно было в наличии.

Теперь – поведение. Те, в камере, очнутся еще не скоро. Может, минут через десять. Ему этого времени должно хватить. На все про все.

Позвякивая ключами, он пошел по коридору. Благо до перекрывающей его решетки было еще несколько поворотов. Охранявшие ее центурионы наверняка криков надзирателей не слышали. Иначе уже подняли бы тревогу.

Итак, он рисковал более необходимого. Можно было положить этих троих так, чтобы они не издали ни звука. Но тогда пришлось бы собирать воду с пола и ждать, пока надзиратели расслабятся. Терять время.

«А все-таки ты совершил ошибку, – сказал себе Михаил. – Больше ты ее не повторишь. Надо будет – станешь навоз руками черпать. Если это потребуется для безопасности».

Он шел по коридору неспешной, слегка шаркающей походкой, как обычно ходят надзиратели. Пусть другие арестованные ее слышат, пусть знают, что ничего особенного не случилось, пусть не питают беспочвенных надежд и, самое главное, пусть не шумят.

Поворот. Еще поворот. Вот наконец и решетка.

Стоявшие возле нее центурионы откровенно скучали. Один смотрел в потолок, видимо разглядывал пересекавшие его трещины, второй ковырял в носу, причем делал это так, словно выполнял некую архиважную работу.

Михаил остановился перед решеткой и, стараясь сохранять на лице тупое выражение, приказал:

– Отопри.

Ковырявший в носу центурион отер о брюки указательный палец и поинтересовался:

– Зачем?

– Надо.

– Приспичило, что ли?

– Отопри.

– А если не отопру?

– Получишь в ухо.

– Как же ты мне дашь в ухо, если будешь по ту сторону решетки?

– Потом дам. Два раза.

– Да отопри ты ему, – сказал второй центурион. – И в самом деле даст. Натренировался небось на заключенных.

– Натренировался, – подтвердил Михаил. – Дам.

– Вот ведь жизнь, – пробормотал любитель ковыряться в носу, вытаскивая из кармана ключ. – Любой, ну просто любой норовит заехать в ухо.

Он открыл дверцу и, отступив на шаг, спросил:

– А двое других где?

– Занимаются, – криво ухмыльнулся Михаил. – С заключенным.

– С инопланетчиком, стало быть? – оживился второй центурион.

– С ним.

– Ну и как он, моет?

– А куда ему деться? Моет.

Удовлетворенно ухмыльнувшись, Михаил пошел дальше по коридору. За спиной его послышались голоса центурионов:

– И все-таки нехорошо это. Завтра его вздернут, а эти стервятники своего упустить не желают. Пусть бы отдохнул, приготовился к смерти.

– Твое-то какое дело?

«Ну вот, – с удовлетворением подумал Брадо. – Теперь осталось лишь проникнуть в кабинет главного центуриона. Третий этап. Что же придумать? Секретарша. Вряд ли она пропустит простого надзирателя к своему шефу. Насколько я знаю секретарш, она должна продержать его в приемной не менее получаса. Этого времени у меня нет. Стало быть… Да, придется бедную женщину напугать».

Одну за другой он миновал комнаты чиновников. Некоторые из центурионов были даже на местах, а кое-кто занимался чем-то, напоминающим работу. На надзирателя в несколько мешковатой форме никто не обратил внимания.

Совершенно беспрепятственно протопав до комнаты секретарши главного центуриона, Михаил зашел внутрь.

Секретарша, стройная девица с пышной прической и макияжем, делающим ее и без того огромные глаза еще больше, увидев его, скривила недовольную гримаску.

Пришлось извлечь из кобуры лучемет.

Взяв секретаршу на мушку, Михаил сказал:

– Быстро, без вранья. Главный центурион у себя? Секретарша ошарашенно кивнула.

– Тогда пошли. Откроешь дверь, зайдешь в кабинет, сделаешь шаг в сторону и ляжешь на пол. Поняла?

Секретарша снова кивнула.

Михаил махнул в сторону двери кабинета главного центуриона стволом лучемета.

Не сводя с него испуганных глаз, секретарша двинулась к ней. Взявшись за ручку, она хотела было что-то спросить, но передумала.

– Заходи, заходи, – сказал Михаил. «Ну вот, – подумал он. – Теперь начинается следующий этап».