Агнец на заклание

Глава 4

Берди бросила в сумку еще одну рубашку. Сколько она уже взяла? Надолго ли уезжает? На три дня? Четыре? По словам Бет – на четыре. А Берди хватило бы и трех. За глаза. В первый день в Хоупс-Энде будет Джуд: вернет Тревора Лэма в лоно семьи, познакомит ее саму со всеми, – но уже завтра рано утром помчится обратно в Сидней. На следующий день ему нужно быть в суде. После его отъезда она останется один на один с Лэмом и его семьей. Вот уж чего Берди совсем не ждала. С недавних пор она и так проводила с ними слишком много времени, хоть и опосредованно. Последнюю пару недель, в ожидании помилования, освежала в памяти сведения по делу Тревора Лэма.

Расшифрованная и переплетенная стенограмма судебного процесса и собранная Бет увесистая папка с заметками и газетными вырезками лежали рядом с сумкой. Их она возьмет с собой. И, конечно, «Агнца на заклание». Берди как раз закончила перечитывать его. В определенном смысле больше ей ничего не требовалось. Книга была превосходной. Во второй раз она впечатлила Берди еще сильнее, чем в первый.

«Агнец на заклание» оказался выставочным образцом всего лучшего, что есть в Джуде Грегоряне: его редкостной способности сочетать в себе страсть, идеализм, логику и внимание к мелочам. Книга получилась не только безоговорочно искренней, но и скрупулезной. Она не просила задуматься. Не замалчивала обременительные факты или впечатления, а заставляла читателя понять, почему присяжные признали Тревора Лэма виновным, а затем доходчиво объясняла, почему их приговор ошибочен.

Как ни парадоксально, все это выглядело особенно убедительно, потому что самому Джуду Грегоряну откровенно не нравился Тревор Лэм. Не нравился так же, как полицейским, судье и присяжным. Просто Джуд считал неприязнь недостаточно веской причиной, чтобы упечь человека за решетку чуть ли не на всю жизнь. С точки зрения Джуда, Лэм был невиновным. Неприятным, пьющим, грубым, но невиновным. Джуд полагал, что этого человека прогнали через вынесение обвинительного приговора к тюремному заключению с той же черствостью и неотвратимостью, с какими откормленного ягненка тащат на убой. И дело было не в том, что Лэм натворил, а в том, кто он такой. Приговор Тревору Лэму вынесли его личность и репутация, а не факты, относящиеся к делу. Не удалось найти никаких подтверждений тому, что именно он убил свою жену. Все доказательства в том виде, в котором были представлены, являлись сугубо косвенными.

В книге это излагалось подробно, пункт за пунктом, беспощадно демонстрировалась и непрочность фундамента, на каком строилось обвинение, и прискорбная несостоятельность защиты. Что выглядело особенно эффектно, так это проведенные Джудом параллели между судом над Лэмом и другими скандальными процессами минувшего столетия, в которых косвенных доказательств хватило присяжным, чтобы вынести обвинительный вердикт, однако впоследствии осужденных оправдывали или их невиновность была неопровержимо доказана. Джуд утверждал, что в каждом из упомянутых случаев личность, репутация, цвет кожи, социальная или религиозная принадлежность, а также моральный облик обвиняемых, оказали на полицию, судью и присяжных гораздо больше влияния, чем было допустимо, разумно и даже когда-либо признавалось теми людьми, какие вынесли приговор.

Джуд не пытался оправдать Тревора Лэма. Если он и рассматривал предысторию Лэма во всех подробностях – нищета, отец-рецидивист, восемь братьев и сестер, неоконченная школа, сомнительные культурные ценности и традиции семьи, такие как алкоголизм, невежество и мелкое хулиганство, – то лишь для того, чтобы дополнить образ главного действующего лица. Никто не знал лучше, чем Джуд, что даже в самых неблагоприятных условиях крайней нищеты мальчишки способны вырасти и не стать при этом преступниками, хулиганами, бандитами и алкоголиками. Много лет назад, услышав историю его семьи (за бараниной с рисом и бутылкой вина в греческом ресторане), Берди чуть не устыдилась обиды, которую у нее до сих пор вызывали мысли об изнурительном одиночестве собственного комфортабельного детства в семье, принадлежавшей к среднему классу.

Одиночество и неприкаянность? Острое осознание, что ты не такая, как сверстники? Натянутые и так до конца и не выясненные отношения с матерью? Что все это значит по сравнению с мрачным, полным отчаяния миром мальчика-армянина, которого дети прозвали Льюис-Муха?[4] С отцом, трудолюбивым, но под старость совершенно беспомощным, умиравшим от рака легких в спальне, и матерью, которая горбатилась над швейной машинкой? С тем, как оба возлагали надежды на смышленого ясноглазого сына, потому что не могли иметь других детей? И с тем, как умерли один через год после другого, оставив ребенка в холодных и скользких руках государства? Без родных, без друзей, без денег. Без ничего. Кроме надежды, целеустремленности, решимости и жажды справедливости.

Никогда Берди не чувствовала себя настолько эгоистичной и благополучно-буржуазной, как в тот день, когда их обед затянулся чуть ли не до вечера, а Джуд все говорил и говорил, сидя над замусоренным столом. Но в каком-то смысле это помогло ей понять, почему в итоге у двух таких разных людей нашлось столько общего. Почему они сблизились и заключили нечто вроде альянса. Ни он, ни она никуда не вписывались. В юридической школе обоих считали странными. Большинство сверстников воспринимали их как бесхитростных и наивных идеалистов.

Однако в конце концов различия между ними все-таки проявились.

Реакцией Берди на прагматизм и элитарность, вызывавшие отвращение у них обоих, стал уход из этой среды. Учебу она закончила только потому, что не любила сдаваться и не желала отступать перед ушлыми, холеными, чуждыми остальными. А потом покинула юридическую сферу не оглядываясь.

В отличие от нее Джуд поступил типичным для него образом – очертя голову ринулся в профессию. Он стремился перевернуть в ней все с ног на голову. Бросить вызов. Компромиссов не признавал. Наживал врагов из числа тех, с кем было опасно связываться. Снискал репутацию горячей головы. Скандалиста. Опасного противника.

Перебиваясь редкими процессами в роли бесплатного адвоката, предоставляемого государством, имея слишком много свободного времени, Джуд увлекся делом Тревора Лэма. С точки зрения Джуда, оно олицетворяло недостатки системы правосудия. И он написал «Агнец на заклание», книгу, которая полностью изменила его жизнь и, как недавно выяснилось, жизнь Тревора Лэма тоже.

Берди впихнула в сумку запасные ботинки, но, несмотря на все старания, не помять рубашки ей не удалось. Взглянув на часы, она вздохнула. Уже поздно. Пора звонить Дэну Тоби. Прямо сейчас, пока он на работе. Услышав, что ей предстоит, Дэн наверняка возмутится, но есть шанс, что в офисе отреагирует на известие сдержаннее, чем дома, где стесняться некого.

По коридору Берди добрела до своего кабинета в передней части дома. Села к заваленному столу и взялась за телефонную трубку. Потом отложила ее. Завести этот разговор она не спешила. Что разладилось в ее жизни? В последнее время она, похоже, если и делала что-то, то вопреки своему желанию. И каким-то образом всегда оказывалась в невыгодном положении. Как это получалось?

«Это все Джуд. Надо было тебе сразу отказать Бет. И не звонить ему. Зачем же ты позвонила?

Не знаю.

Знаешь. Тебе хотелось посмотреть, какой он сейчас, через столько времени. Ты не удержалась и позвонила ему, как только нашелся предлог. Когда можно было уверять себя, что ты просто поддалась уговорам Бет. Ты думала, что Джуд тебе откажет и этим все закончится. И просчиталась. Вот и влипла. Вини саму себя».

Все верно. Неприятно, но верно. Берди с мрачным видом снова сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Ты… что-о?!

Берди отдернула трубку от уха и уставилась в пустоту. Ей представился Дэн Тоби на другом конце провода. Навалившись на край стола и побагровев, он яростно дергал узел галстука. Конечно, подобную реакцию Берди предвидела. Но в любом случае следовало поставить его в известность, верно? Не оставлять же Дэна в неведении, чтобы завтра вечером он напрасно ждал ее в пабе. Рано или поздно он все узнает. Уж лучше сразу признаться и отмучиться.

Свирепый голос беспомощно зудел в трубке:

– Берди! Ты слышишь? Берди!

Из трубки донесся пронзительный свист. Терпение Дэна лопнуло. Он окончательно вышел из себя.

Берди со вздохом приложила трубку к уху.

– Да? – вежливо произнесла она.

– Я не ослышался? Ты сказала, что едешь в Хоупс-Энд?

– Ты ведь знаешь, что еду, Дэн. Потому и кричишь. Ты беспокоишься.

– А как же! Разумеется, беспокоюсь!

Берди поморщилась и положила трубку на стол, мрачно посмотрев на разбросанные по нему бумаги, в основном счета, в том числе с неприятно краткими приписками. Надо бы найти возможность оплатить до отъезда хотя бы некоторые из них. Выписать чеки прямо сегодня и завезти их на почту по дороге в…

– Берди, подними меня! Подними меня! – надрывалась трубка.

Берди не обращала на нее внимания. Она принялась читать одно из писем:

Она вздохнула, сгребла письмо со стола и швырнула в сторону переполненной корзины для бумаг. Голос в телефоне умолк, а потом вдруг сменил тон. И зазвучал добродушно и рассудительно:

– Ладно, дружище, я уже не кричу. А теперь перестань ребячиться, хорошо?

Берди схватила трубку.

– Это ты ребячишься, Дэн! – воскликнула она. – А у меня нет времени на споры. Я укладываю сумку. И уезжаю в Хоупс-Энд собирать материалы по Тревору Лэму для Эй-би-си. Меня попросили, и я выполняю просьбу.

– Почему именно ты? – Голос стал подозрительно приглушенным.

– Видимо, потому, что я хорошо умею собирать материалы.

– Чушь! Ты на короткой ноге с этим чертовски опасным, прекраснодушным и преступниколюбивым мошенником Джудом Грегоряном! Значит, он все это и подстроил?

– Дэн, с тобой рядом кто-нибудь есть?

– Никого. Милсон вышел, когда я свистнул. Вид у него был такой, словно ему всадили деревянную ложку в задницу.

И на том спасибо, подумала Берди. Ее голос зазвучал жестче:

– А теперь слушай меня, Дэн. Отчитываться перед тобой я не обязана. Как и объяснять тебе что-либо. Я позвонила только затем, чтобы сообщить: завтра вечером не смогу встретиться с тобой. Вот я и сообщаю. С Божьей помощью я буду в Хоупс-Энде – там же, где Тревор Лэм и компания. Только не подумай, что я жду этой поездки с нетерпением. Нет, не жду. И заслуживаю сочувствия, а не оскорблений.

– Глупости! Если бы не хотела, ты бы туда не поехала. Я тебя знаю. Просто не удержалась, да? Ну как же, встреча с такой знаменитостью! Стыд и срам. Он мерзавец, Берди. Этот человек избил свою жену до смерти. Бедная девчонка была вдвое меньше его, да еще беременная…

– Дэн…

– И что же он за это получил? Крышу над головой и кормежку на пять лет, курс обучения, а по окончании – интервью на телевидении, планы сочинить книгу, да еще женщины пишут ему, предлагают себя в жены, и все вокруг хлопают его по плечам и уверяют, что он прямо сокровище. Мир сошел с ума.

– Дэн, ты не понял главного. Тревора Лэма выпустили из тюрьмы, потому что он не убивал свою жену. Его вообще не должны были сажать за решетку.

– Чушь!

– Ты что, газет не читал? Или книгу Джуда?

– Читал, как же. Ну, частично. Она меня не убедила. И всех моих знакомых тоже.

– Только потому, что все твои знакомые – полицейские.

– Лэм сто процентов виновен. Это ясно, я нюхом чую.

– Что ты несешь? С каких пор твой нюх – юридический довод? Дэн, речь идет о человеке, которого приговорили к чуть ли не пожизненному заключению. А подобный приговор выносят лишь при условии отсутствия обоснованных сомнений. И тебе это известно. Нужны доказательства.

– Он был весь в ее крови.

– Как был бы и ты, если бы нашел ее мертвой, бросился к ней и обнял. Вот и Лэм поступил так же.

– Это он так говорит. Лэм врет. Если он невиновен, зачем сбежал?

– Лэм бросился за помощью! А что еще ему оставалось? Он был пьян и в шоке. В темноте врезался на машине. Вот поэтому…

– Вот поэтому его и схватили, Берди! Поверь мне, Лэм пытался сбежать. Только далеко уйти не успел. Обычное дело для таких, как он.

– Но показаний он так и не изменил. Ни во время суда, ни позднее.

– Подобные ему учатся лгать с колыбели. Они врут как дышат. Господи, ты что, не видела его родных в суде?

– Только на снимках. Вот об этом я и говорю, Дэн. И Джуд имеет в виду то же самое. Неужели ты не читал?

– Да читал я эту книжку!

– Человека осудили лишь потому, что он не понравился присяжным. Против него не выдвинули никаких убедительных доказательств. Орудие убийства так и не нашли. В доме было полно отпечатков пальцев и ног. Похоже, к тому времени, когда приехала полиция, там успел перебывать весь город.

– И что?

– Дафна Лэм находилась дома одна с пяти часов дня до одиннадцати вечера. Ее мог убить кто угодно.

– Если не Тревор Лэм, то кто?

Берди замолчала. Тоби поспешил закрепить победу:

– Если твой приятель Джуд, чертов покровитель провальных дел, настолько уверен, что Тревор Лэм не убивал свою жену, почему не выяснил, кто это совершил?

– Джуд не был заинтересован в поисках доказательств чьей-либо виновности. Просто хотел добиться освобождения того, кого считал невиновным. Жертвой. Потому он и занялся этим делом. Вот такой он, Джуд. И всегда был таким.

– Ну, тебе лучше знать.

Берди вздохнула. Опять он за свое. Пытается поддеть ее на крючок. Ни в коем случае нельзя попасться на него. И вместе с тем она не могла согласиться с тем, на что намекал Дэн. От одной этой мысли ее бросило в жар. На щеках проступил румянец.

– Дэн, к твоему сведению, я вовсе не «на короткой ноге» с Джудом Грегоряном, как ты выразился, – произнесла Берди. – Я не близка с ним сейчас и никогда не была раньше. Мы друзья. Вот и все. Поговорим, когда я вернусь.

– Если вообще вернешься, Бердвуд! Недаром это место называется Хоупс-Энд[5].

– До свидания, Дэн!

Берди повесила трубку, включила автоответчик: на всякий случай, – вышла из кабинета и побрела обратно в спальню укладывать вещи. В маленьком доме было тихо. Обычно ей это нравилось, но сегодня вечером тишина казалась тревожной. Почему-то даже с включенным автоответчиком Берди не покидало ощущение, будто ее обложили со всех сторон. Не дозвонившись по телефону, кто-нибудь вполне мог явиться к ней лично. К примеру, Бет Босуэлл – с лавиной запоздалых и никчемных напоминаний, договоренностей и распоряжений в последнюю минуту. Даже сам Тоби мог вломиться к ней и продолжить спор, не желая оставлять за ней последнее слово. Думая об этом, она настороженно втянула голову в плечи.

Сумка лежала там, где Берди оставила ее – рядом со встроенным шкафом, вмещающим весь ее спартанский гардероб. Она бросила в сумку еще несколько пар носков. Потом вспомнила, что носки уже уложила, и вытащила обратно, а вместо них сунула коричневые сандалии. Джуд предупредил, что в Хоупс-Энде обещали жару.

Позднее она позвонит отцу. Обычно Берди сообщала ему, если собиралась уезжать, хотя он этого и не просил. Ему она просто скажет, что едет в Хоупс-Энд. В отличие от Дэна от комментариев отец воздержится. Не будет ни любопытства, ни настойчивости, ни скованности, ни угроз. Внезапно Берди охватило желание повидаться с отцом. Даже, может, поужинать вместе. У него в доме или в ресторане, где он обычно ужинал, когда оставался один. С белоснежными салфетками из плотного полотна, столовым серебром и хрусталем, цветами, вкусной едой. Просто расслабиться наедине с человеком, который безоговорочно принимает ее такой, какая она есть, и не требует в ответ ничего.

Берди быстро вернулась в кабинет, сняла трубку и набрала рабочий номер Ангуса Бердвуда. В такое время он наверняка еще в офисе. Домой отец никогда не торопится. Разумеется, у него может быть запланирован на вечер деловой ужин. Подобное случается часто. Бизнес обязывает. В будние дни отец чаще всего ужинал с деловыми партнерами. А для встреч с немногочисленными близкими друзьями приберегал субботний гольф и воскресные обеды.

– Маделейн, это Верити, – произнесла она, когда на звонок ответила секретарь Ангуса. – Отец у себя?

– Соединяю! Как всегда, Маделейн не тратила время на пустую болтовню. Личным секретарем у Ангуса она служила с тех пор, как Берди училась в школе, но за весь этот период они обменялись лишь несколькими дежурными фразами.

В трубке воцарилась тишина. Берди представила Маделейн, сидевшую за своим безукоризненно чистым столом в тихой приемной, где она обычно проводила целые дни. С давних пор Берди смутно подозревала – впрочем, при полном отсутствии доказательств, – что под маской деловитой любезности Маделейн осуждает ее. Наверное, думает: какая жалость, что профессия, внешность и темперамент дочери Ангуса Бердвуда не годится для напряженной светской жизни. Ангус вдовел и не выказывал ни малейшей склонности вновь жениться. Дочь, соответствующая стандартам, могла бы стать ценным вкладом в карьеру. Блистательной хозяйкой приемов для представителей прессы. Дальновидным организатором политически выгодных званых ужинов. Очаровательной компаньонкой на коктейлях и премьерах. Но даже в самых смелых фантазиях Маделейн не смогла бы вообразить в этой роли Берди. Если у Маделейн вообще есть смелые фантазии. В чем Берди сомневалась.

Конечно, если бы Берди не ушла из юридической сферы, все могло быть по-другому. Став адвокатом, она заслужила бы одобрение Маделейн. Если бы бралась за громкие дела, выигрывала их и посещала хорошего парикмахера.

– Добрый день, детка! – послышался в трубке невозмутимый голос Ангуса.

Чувство, будто ее обложили со всех сторон, покинуло Берди.

– Привет. Я уезжаю на пару дней. Вот и хотела узнать: может, поужинаем сегодня вместе? Перед моим отъездом? Ты не занят?

Она вдруг заметила, что по-детски скрестила пальцы «на удачу» и тут же решительно распрямила их. Нет уж, хватит!

– Свободен как птица, детка. «Пьер» подойдет? В половине восьмого?

– Отлично.

– Тогда до встречи. Буду ждать с нетерпением.

– Спасибо, папа.

В трубке воцарилась тишина. Берди вернулась в гостиную и включила музыку погромче, чтобы слышать в ванной. Она вынимала из встроенного шкафа приличный, пригодный для ужина в «Пьере» с отцом наряд – черные брюки, кремовую шелковую блузку и черные туфли, – а тем временем музыка Моцарта заполняла открытые пространства пустого дома и ее мысли. Берди выложила одежду на стул у шкафа, прошлась по комнате, чтобы задернуть шторы, и окинула взглядом маленький двор с качающей ветками зеленью и шныряющими соседскими кошками.

Она вытеснит из головы Хоупс-Энд и Тревора Лэма до завтрашнего утра, пообещала себе Берди. Не станет думать ни о Джуде Грегоряне, ни о судебных ошибках, а тем более о безнадежно запутанных ситуациях, нищете, потерях, жертвах, впустую потраченной жизни и возможностях.

Как и о смерти.

Но когда Берди возвращалась из душа, шлепая босыми ногами по шелковистым отполированным половицам, зазвучал «Реквием». Одеваясь в черное, она жалела о том, что не выбрала другой диск, что когда-то посмотрела «Амадей», и в особенности – никак не могла выбросить из головы все тот же вопрос.

Вопрос, который задал Тоби. Если Тревор Лэм не убивал свою жену, тогда кто?