Пленный, Железяка и другие
Железяка смотрел в глаза сидящему напротив подростку, смотрел пристально, старался задавить, подчинить его уже одним взглядом, и явственно чувствовал, нет, не выходит. Дают сбой многократно апробированные выверенные как часы методики психологического давления. Не удается, хоть ты тресни выстроить в комнате для допросов нужную атмосферу. Нет контакта с этим пацаном, нет осознания в полной мере им роли в разыгрываемой пьесе. Вон, сидит, таращится, ни малейшего испуга в глазах, не говоря уж о раскаянии. Такое впечатление, что это он проводит допрос, а не наоборот. Железяка тяжело вздохнул, опуская взгляд в раскрытую перед ним папку дела.
– Перегуда Максим Валентинович, – не то спросил, не то просто зачитал утвердительно.
Тоже маленький, простенький, но тест, позволяющий оценить состояние допрашиваемого, проверить насколько нервничает, насколько не в своей тарелке.
– Он самый, – с улыбкой подтвердил пацан, по-прежнему не выказывая ни малейшей нервозности.
– Ну а я, Лымарь Вадим Сергеевич, следственный отдел Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации.
Вот так вот, без плебейского сокращения ФСБ, полностью, торжественно и веско. Действует обычно… Но не в этот раз… Ни один мускул не дрогнул, смотри-ка, выходит выдержка имеется… Или просто дурак, не понимает, что означает интерес ФСБ к твоей персоне…
– Будем считать, что познакомились…
– Очень приятно, – не преминул вставить свои "пять копеек" юнец.
– Да? – Железяка изобразил на лице искреннее недоумение. – А вот мне, честно говоря, не очень приятно, Максим Валентинович. Я, лично, предпочел бы познакомиться с Вами при других обстоятельствах.
Если не знаешь как себя вести на допросе, если не можешь по ходу действия выстроить свою линию, ту, единственную, что неминуемо и математически точно приведет к победе, к полному расколу противника, а допрашиваемый и следователь действительно противники, без всяких скидок, будь по-крайней мере безупречно вежлив, не показывай своей растерянности и беспомощности, не груби, не срывайся на крик… Тяни время, там посмотрим, прокачивай оппонента, старайся его спровоцировать на неподдельные глубинные реакции, проникай в его мозг, а там, глядишь, и нарисуется что-нибудь реальное…
Максим в ответ на замечание следователя лишь пожал неопределенно плечами, мол, что ж теперь поделаешь. Так уж вышло…
– Однако и наворотили Вы дел, Максим Валентинович, – в притворном сочувствии покачал головой Железяка. – Вам же всего шестнадцать, жизнь только на пороге, а по таким статьям, как у Вас вырисовываются можно лет на десять за колючку загреметь, если не на пятнадцать… Выйдете лет в тридцать, никому не нужный, без образования, без друзей, без связей… Вот собственно и финал, жизнь сломана на старте… Угораздило же Вас…
– И не говорите, – ядовито ухмыляясь, подхватил Максим. – Это все дурная компания, влияние улицы и телевизионных передач, пропагандирующих насилие…
Внутренне Железяка аж передернулся, ну что за наглец, еще и издевается, однако, на лицо эмоций не выпустил, вновь опустил взгляд в дело, выговорил неспешно:
– Итак, что мы имеем: публичное разжигание межнациональной розни, незаконное изготовление и хранение взрывчатых веществ, покушение на жизнь и имущество с использованием этих самых взрывчатых веществ… Да, не плохой букетик для несовершеннолетнего…
Максим кивал в такт перечислению, корчил страдальческое выражение лица, полное раскаяния, а глаза смеялись, поблескивая шалым лихим отсветом. Однако шалишь, сейчас мы тебя слегка раскачаем.
– Ты палатку зачем взорвал, лишенец?! Там же люди были, только по случайности никто не погиб? Ты понимаешь, что в свои детские игры чуть реальную смерть не вплел, а?!
Резкий немотивированный переход от того тона, в котором уже налажен разговор к совершенно другому, да еще эмоционально окрашенному, всегда выбивает собеседника из колеи, заставляет нервничать, раскрываться. Позволяет приоткрыть краешек той маски, что любой из нас машинально натягивает при контакте с другими людьми. Масок у человека много, для каждого случая разная, а вот что под ними… Эх, если бы всегда сразу знать…
– Зачем взорвал?! А ты не понял, да?! Не понял?! – голос пацана завибрировал от прорвавшихся, наконец, наружу чувств.
Железяка довольно потер ладони, мысленно конечно, ты гляди, проняло-таки. Ну-ка, ну-ка, теперь дожимать, только аккуратно, не переигрывая.
– Ну, поясни мне, раз я такой тупой, а ты типа умный. Поясни! – в голосе тщательно выверенная доза "нерва" ровно столько чтобы попасть в унисон подскочившему на стуле парнишке.
– Да я устал видеть этот черный беспредел! Устал, понимаешь?! Все мои дворовые друзья сели на гашиш, которым торговали эти суки! Все до одного! Кто не курил, те вечно синие от паленой водки, которую там же бодяжили! Я мимо спокойно не мог пройти, обязательно кто-нибудь из друзей, хороших знакомых был там и клянчил у меня денег на очередной коробок, на очередную бутылку… А эти откормленные, все в золоте, ржут, скоты, давай, мол, "борщи" налетай на отраву! Как можно было это терпеть?
По мере того как изливались потоком гневные обличительные слова Максим выдыхался, голос переставал дрожать от волнения, становился тише. Наконец, полностью выпустив пар, он опустился обратно, на привинченный к полу табурет и скрестив руки на груди молча уставился в окно. По его внешнему виду было понятно, что парень уже жалеет о своей несдержанности и теперь готовится полностью замкнуться, уйти в себя. Об этом дополнительно свидетельствовали и скрещенные перед грудью руки – жест отстранения, любой психолог подтвердит. Железяка психологом не был, по-крайней мере никогда этой науке специально не обучался, но в плане практического знания людей, закономерностей их поведения и возможностей ими управлять, мог дать сто очков вперед любому дипломированному специалисту. Работа такая…
– Руки опусти! И на меня смотри! Чего там, в окне увидел?!
Сейчас годились и явная грубость, и командный тон, лишь бы переломить еще не оформившуюся окончательно тенденцию, не потерять с пареньком контакт. Подействовало, скорее не из страха, а просто из рефлекторного желания подчиняться требованиям взрослого человека, Максим опустил руки на колени, и, всем своим видом изображая крайнее недовольство, все-таки сел прямо. Успех следовало закреплять, теперь самое время слегка подстроиться, показать некое сочувствие и заинтересованность.
– Наркотой, говоришь, в той палатке приторговывали?
– А то вы не знали!
Еще пытается ершиться, но уже клюет на брошенную наживку, иначе вообще бы не ответил.
– Конечно, не знал, откуда?! – как можно больше искренности в голос, и чуть-чуть, всего пару ноток обиды, за высказанный в возгласе паренька сарказм. – Наркотой у нас в стране ОНОНы занимаются, ну, обычные менты при случае интересоваться могут. А я-то боевой пес, мой профиль террористы, шахиды там всякие, наемники арабские…
Это удачно ввернул про шахидов и арабов, должен зацепиться, должен…
– Вот и ловили бы чурбанов, которые дома взрывают, а не тех, кто, наоборот, с ними борется!
– А ты, значит, с чурбанами борешься?
– Ну вроде того…
Мнется, уже настроился соскочить с неудобной темы, нет, братец, шалишь!
– Выходит ты у нас этот, как его… – Железяка замолкает, и даже шевелит в холостую губами, изображая напряженное вспоминание трудного слова. – Скинхед, да?
Вопрос ключевой, признается или нет? В принципе формально это признание ему ничем не грозит, быть скинхедом не преступление. Пока по-крайней мере… Однако такое признание ничего не значит для следователя только на первый взгляд. На самом деле зацепившись за него, можно будет потом вытаскивать остальных членов группы. Скинхедов одиночек не бывает. Ну, да или нет?
Однако вместо ответа Максим неожиданно разражается вполне искренним смехом, громким и заливистым, от души, чуть с табурета не падает.
Железяка откровенно сбит с толку, и только многолетняя выучка спасает, не дает показать замешательства. Что за нетипичные реакции, откуда такое бурное веселье? Наконец арестант отхлюпал носом последнюю радость, перестал молотить себя ладонями по ляжкам и более-менее успокоился.
– Ну и что нас так рассмешило? – с кислым выражением лица спросил Железяка.
– Да так, Вадим Сергеевич, мелочь…
– Что за мелочь?
– Ничего, – Максим опять сдержанно хрюкает в кулак. – Вы себя в зеркало давно видели?
– Не понял…
– А тут и понимать нечего. Вот я тут сижу перед вами, татуировок скиновских на мне нет, башка тоже не бритая. А напротив такой здоровущий мужик, с головой на бильярдный шар похожей, этак заговорщицки спрашивает, не скинхед ли я. Ну, не смешно разве?
– Смешно, – деревянным голосом произнес Железяка, невольно проводя рукой по гладко выбритой голове.
Да уж, поддел, малолетка, ничего не скажешь. Зато несколько разрядили атмосферу. Ладно, похоже, сегодня мы уже ничего нового не добьемся, пара закруглять.
– Хорошо, Максим, поговорили мы с тобой, посмеялись… Информацию твою про наркотики я обязательно проверю… Теперь несколько формальных вопросов.
Паренек насторожился, весь подался вперед, напяжен, готов к подвоху. Хитер, гаденыш, но мы хитрее…
– Вместе с кем ты задумал и осуществил подрыв торговой палатки?
– Один.
– Один, бля, сам, бля, без ансамбля! Врешь ведь…
– Нет, честно, действительно сам, один…
– Не верю, но пока пусть так, кстати, учти, за сотрудничество со следствием можно получить неплохую скидку. А можно даже статью слегка поменять, так чтобы срок полегче вышел. Подумай…
– Хорошо, подумаю.
Слишком быстро, с готовностью, лишь бы отстали, видно, все уже решил для себя, ни фига он думать не будет, пока реально на нарах не окажется лет на десять. Пионер-герой, блин!
– Откуда взрывчатка?
– Сам сделал.
– Вот как? Ты что химик? Профессиональный диверсант-подрывник? Чего ты мне тут тюльку травишь?
– Да, ладно, Вадим Сергеевич, это Вы как из леса выбрались. Сейчас в интернете, что хочешь найти можно, вплоть до рецепта атомной бомбы, не то что простенький аммонал.
Ага, аммонал, значит, надо уточнить у экспертов, что там реально взорвалось, потом если что припомнить ему, хотя тут вряд ли проколется. Кстати, может и впрямь не врет, сейчас какой только гадости в свободном обращении не найдешь: справочник диверсанта, пособие для террориста, тьфу, пропасть!
– Ясно, собственно это все, что я хотел от тебя услышать, на первый раз. Подробности будем уточнять при следующей встрече, мы теперь часто с тобой будем видеться. В хате-то как, нормально? Не обижают?
– Кто обидит-то? – Максим недоуменно пожимает плечами. – Я ж малолетка, отдельно сижу, вообще без компании…
– Ты смотри, как тебе повезло… А так попал бы в черную хату, или к извращенцам каким, могло и плохо быть…
– Намекаете? – глаза арестанта опасно сощурились.
– Боже упаси, – покачал головой Железяка. – Только всякое бывает. К примеру, СИЗО переполнен, все хаты забиты, люди в три смены спать вынуждены. А тут шестнадцатилетний лоб как король в одиночку сидит! Поди, никто начальника тюрьмы не осудит, если он к нему пару тройку соседей подселит. А уж кого селить, славян, или черных, куму и вовсе без разницы, у нас законы всем нациям равные права гарантируют. Так что могут, к примеру, трое черных беспредельщиков соседями оказаться. Легко…
На протяжении всей тирады Максим внимательно всматривался в Железяку, оценивающе так, словно прицеливался.
– Напугать решил? – хрипло произнес он, когда следователь замолчал. – Так можешь, не трудиться, не выйдет. Слыхал я про ваши пресс-хаты и прочую гнилуху… Не страшно, пусть насмерть забьют, но одного с собой на тот свет точно утяну…
И такой мрачной уверенностью повеяло в этот момент от паренька, что многоопытный следак почуял вдруг себя не в своей тарелке, настолько вылетел из привычной колеи допроса, что даже признал это вслух.
– Странный ты арестант… Не часто таких увидишь…
– А я не арестант, Вадим Сергеевич. Арестанты ваши мелочь по карманам тырят, да по пьянке дружков ножами пыряют… А я из другой колоды. Я солдат, хоть и пленный… И я, в отличие от них, на войне…
Прозвище свое, капитан Лымарь получил давно, практически сразу после того, как еще совсем зеленым лейтенантом пришел на работу в территориальный отдел, самым обычным оперуполномоченным. Уже тогда старшие товарищи с удивлением обнаружили в Лымаре фанатичную веру в силу и разумность приказов и ведомственных инструкций и, хуже того, несгибаемую волю к их исполнению. А еще он абсолютно не умел отступать и останавливаться на полдороги. В любое порученное дело Лымарь вцеплялся зубами, что твой бульдог, и уже не выпускал, пока не доводил до ясного логического завершения. При этом идти на компромиссы, договариваться с кем бы то ни было, даже с собственным начальством молодой лейтенант не желал в принципе, уповая на железную правоту буквы закона и ведомственного параграфа, чем повергал иных начальников в ступор.
Железякой его впервые обозвал заместитель начальника отдела. Случился этот исторический момент после того как банда катал-наперсточников, работавшая под его негласным покровительством в полном составе отправилась за решетку потому как, к несчастью своему являлась ответвлением кавказского преступного сообщества.
Сообществами у нас занимается ФСБ, обычной милиции они не по зубам, поскольку от обычной преступной группы отличаются разветвленными связями в органах государственной власти, да и в самой милиции в том числе. Но ФСБ организация весьма специфическая, цели ее туманны, методы не подлежат широкой огласке, а результаты работы порой сказываются лишь через много лет после окончания. Пользуясь этим, на рубеже второго тысячелетия у некоторых работников закрытых контор стало модно, вульгарно выражаясь брать правильных бандитов под крышу. Выигрывали от этого все: бандюки начинали бандитствовать аккуратно, с оглядкой на куратора, лишний раз не борзели и не беспределили, простым гражданам выгода на лицо, в свою очередь сами работники ножа и топора, приобретали некую респектабельность и общественный статус, надежно прикрывались от поползновений чересчур ретивых милиционеров упрятать их за решетку, ну а рыцари плаща и кинжала взамен получали весьма существенную прибавку к скудному государственному содержанию, плюс возможность как сказал один интеллектуал из их рядов "решать государственные задачи не государственными методами", то бишь при нужде подтянуть для выполнения специфических поручений десяток другой коротко стриженых молодцев с бейсбольными битами, а то и помповыми ружьями. Ну и иерархия, какая-никакая, само собой установилась, к примеру, ежели разрабатывали серьезную группировку областного значения, то делом занимался лично начальник территориалов, он же в итоге и курировал главного пахана, вора в законе, или авторитета, а уж составные звенья преступной империи давались на откуп более молодым коллегам, и они уже работали с ними. Так две пирамидальных структуры взаимопроникали друг в друга и объединились, чтобы потом уже жить душа в душу.
Все бы хорошо, но вот в инструкциях, директивах и приказах директора ФСБ, о таком методе работы с организованной преступностью ничего не говорилось. А вовсе даже наоборот утверждалось со всей непреложностью, что вор должен сидеть в тюрьме, а террориста положено мочить, пусть даже в сортире. Такая вот генеральная линия. Не поспоришь. А никто и не спорил, просто пропускали мимо ушей по умолчанию. А вот лейтенант Лымарь пропускать мимо ушей и читать между строк не умел. От того и вышел конфуз, когда подкинули ему в разработку группу мелочевки – кидал-наперсточников, работавших в самом низу очередной преступной империи. А он вместо того чтобы тихонько прижать слегка обнаглевших к тому времени хлопцев, чтобы особо не беспредельничали лохов разводя, да потом кормиться с их благодарности, процент от выигрышей получая, взял да и слил всю гоп-компанию в отделение милиции по подведомственной территории. Те, естественно в легком обалдении, от того, что в разбор полетов подведомственной их епархии шушеры вмешались ни с того, ни с сего "старшие братья", быстро и качественно довели дело до суда. Так что несколько охмуревшие от таких крутых раскладов лохотронщики в себя прийти не успели, как уже огребли по пятерке в зубы и отправились осваивать зауральские просторы нашей необъятной родины.
Скандал вышел тот еще, главпахан, даже попенял слегка ФСБешному куратору, за такую активность его человечка. Оно ведь как, весь преступный авторитет на слове держится, а коли слово твое фуфлом обернулось, какой же ты после этого вор в законе? Кто с тобой дело иметь будет? А то долю с работы брал, защиту от ментов обещал, пыль в глаза пускал, мол, не кто-нибудь, само ФСБ в обставе. И что на деле? Босый хрен, и реальные срока для пацанов. Не, непорядок! За такие косяки и короной ответить можно. Ну да не дошло до этого, само собой. Не тот уровень пострадавших, чтобы претензии законнику предъявлять. Рты заткнули, да отправились тайгу лобзиками брить, но осадок неприятный от истории остался. Оно же как, все с мелочей начинается, сегодня пристяжь мелкую из-под тебя замели, завтра за самим прийти могут… Все с малого начинается… Но замяли, добазарились… Утверждали злые языки потом, что даже месячной доли своей с теневого бизнеса начальник территориального отдела за тот косяк лишился, претензию закрывая… Но языки, они на то и злые, чтобы чего попало на порядочных людей клепать, веры им, понятное дело, никакой…
А Лымарю, кстати, за это ничего не было. Ну, совсем ничегошеньки, даже благодарность начальник объявил, за умелое раскрытие, добросовестность, старание и еще что-то там подобное было, что обычно в таких случаях пишут. Вот только с тех пор начали с лейтенантом разные неприятности происходить, даже не то чтобы неприятности происходили, а скорее приятности обходили стороной. В очереди на квартиру он вечно последний оказывался, хоть и стоял в ней не первый год. И все абсолютно законно, то льготники впереди, то ветераны, то матери-одиночки, то еще кто… Не поспоришь… Как командировки на учебу или курсы переподготовки, где и жить в бараке, и в зарплате потери, так он обязательно в списках. И тоже все правильно, перспективный офицер, резерв для повышения, кому же еще ехать? А если какая внеплановая премия обломится, или поощрение какое, от высшего командования угрожает, так Лымаря среди награжденных не отыщешь, и тоже все объяснимо: там бумажку вовремя не подшил, здесь что-то недооформил… Непруха, в общем, пожизненная…
– Невезучий я какой-то… – раз во время очередных плановых посиделок глотнув лишка водочки, пожаловался лейтенант на судьбу.
– Глупый, а не невезучий, – резонно поправил его случившийся рядом зам. начальника. – Гибче надо быть по жизни, тоньше… А так как ты, то конечно… Эх горе ты мое… Железяка…
С тех пор как прилипло Железяка, да Железяка… А он и не обижался, чего такого, прозвище, как прозвище… Иногда можно даже в нем нечто уважительное разглядеть… Если напрячься…
Майор в милицейской рубахе с расстегнутым по жаре воротом и металлической блямбой дежурного на кармане, глянул на него сквозь стекло аквариума с выражением смиреннейшего христианского долготерпения на лице. Сразу было понятно, что ничего хорошего от общения с внешним миром этот человек давно уже не ждет, а все посланцы этого самого мира, приходящие к отделяющей от него дежурку границе из хрупкого стекла до сих пор приносили одни лишь проблемы. Так что надеяться на то, что именно этот визитер вдруг станет счастливым исключением из сложившейся закономерности, по меньшей мере наивно.
– Слушаю Вас, гражданин, – дежурный заранее страдальчески закатил глаза, готовясь выслушать очередную душещипательную историю о злобных негодяях ни за что, ни про что обидевших честного человека.
С другими историями сюда не ходили. Однако на этот раз он ошибся. Вместо приветствия наученный опытом общения с подобными типами Железяка, приставил к стеклу ФСБшную корочку. Дождался, пока дежурный внимательно прочтет название конторы и сверит фотографию с предъявляемой личностью и все так же молча, убрал удостоверение в карман.
– А, "старший брат", пожаловал, – кисло произнес майор, глядя поверх головы Железяки куда-то в бескрайние просторы Вселенной, энтузиазма в его голосе еще поубавилось, хотя минуту назад Лымарь мог бы поспорить, что это уже невозможно. – Ну и что привело?
Понять дежурного было можно, хуже, чем визит очередного заявителя под конец и так вымотавшего за сутки все нервы дежурства, может быть только вот такой вот заход представителя смежной конторы, имеющей весьма широкие и туманные полномочия. Между милицией и ФСБ издавна существовал достаточно обоснованный антагонизм. Взаимная нелюбовь начиналась с того, что замордованные рутинными бытовухами менты, как правило, разогнуться не могли, постоянно копаясь в грязи кухонных разборок, мелких краж и пьяных ссор закончившихся убийствами, в противовес им "эфэбы" занимались более штучными делами высокого полета, не имели такой бешенной текучки, не жили в постоянном цейтноте, посматривая на коллег из параллельного ведомства свысока, как на рабочую скотинку. А кроме того никак нельзя сбрасывать со счетов весьма нервирующие положения закона о ФСБ, запрещавшие задерживать представителей этого ведомства, досматривать или останавливать их транспорт и фактически выводившие ФСБшников из-под юрисдикции обычных ментов. Надо заметить случалось, что "эфэбы" этим активно пользовались, умудряясь плевать на правила дорожного движения, устраивать безнаказанные дебоши в кабаках, да просто разговаривать через губу с остановившим инспектором или патрульным. Ну и конечно, отнюдь не добавляло симпатии и то обстоятельство, что те из ФСБшных оперов, что разрабатывали организованные преступные группировки, частенько выходили на их связи в милиции и, случалось, беззастенчиво валили решивших подзаработать коллег, невзирая на то, что и у самих рыльце частенько бывало в пушку. Ежу понятно, что в свете вышесказанного отношения между конторами были куда как не простыми…
– Мне нужно побеседовать с оперуполномоченным, который обслуживает улицу Фрунзе, дом 16, – как можно бесстрастнее произнес Железяка, придавливая дежурного тяжелым, не сулящим ничего хорошего взглядом.
Тот покачал в ответ головой, сохраняя на лице тщательно отрепетированное выражение "как вы меня все достали", но, тем не менее, развернулся на вертящемся кресле куда-то вбок, крикнув в глубину дежурки:
– Миха, глянь там, Фрунзе 16, чья земля?
– Блинова, а что такое, Николаич?
– Да хер его знает, вот "смежники" чего-то интересуются…
– Да пошли их в задницу, вместе с их интересами! Задолбали безумные внуки Дзержинского!
Дежурный довольно покосился в сторону Лымаря, сделавшего вид, что последней реплики его невидимого собеседника он в упор не слышал.
– Фрунзе 16, земля капитана Блинова. Он должен быть у себя, так что сейчас свяжемся. Что ему сказать? По какому вопросу?
– Скажите по взрыву палатки, следователь ФСБ.
– Ну, надо же, сам товарищ следователь, – вновь клоунски закатив глаза в притворном почтении, дежурный потянулся к телефонной трубке, но, так и не закончив движения, отдернул руку. – Стоять, Зорька! Ну, надо же, на ловца и зверь бежит! Тормози, Андрюха, вот тут тебя товарищ дожидается!
Вылетевший пулей с ведущей наверх лестницы плотно сбитый крепыш, остановился так резко, словно налетел на невидимую стену, не стесняясь незнакомца, продемонстрировал дежурному вскинутый вверх средний палец и лишь потом развернулся к Железяке.
– Вы ко мне? По какому делу?
– Может, для начала познакомимся?
– Может. Капитан Блинов, старший опер.
Крепкие пальцы сжали на секунду ладонь Железяки стальными тисками, демонстрируя недюжинную физическую силу их обладателя, но тут же расслабились, не переводя демонстрацию в откровенное давление. Лымарь улыбнулся, он оценил и это пожатие, и по-боксерски свернутый на сторону перебитый нос опера, и прямой уверенный взгляд. Да, похоже, одного поля ягода. Нормальный, знающий себе цену мужик, при случае и в бубен закатать может, зато подлян и тихих подстав от такого точно не жди.
– Капитан Лымарь. ФСБ. Отдел по борьбе с экстремизмом.
Железяка не любил уточнять в каком именно подразделении он служит, как правило, прикрываясь довольно емким понятием – следователь. Уж больно неоднозначной бывала реакция на недавно сформированную структуру. Честно говоря, ему и самому не слишком нравилась новая должность, но тут уж что поделаешь, перевели и не спросили, прежний начальник еще и перекрестился вслед. Слава Богу, мол, избавились, наконец.
– А, как же, как же… Наслышан. Охотники за приведеньями?
Железяка со вздохом кивнул, ну вот оно начинается, шуточки и смешки, так и знал ведь. На самом деле над "экстремистами" не смеялся только ленивый. Огромный штат сотрудников сформированных по директиве свыше отделов, брошенных на борьбу с этим злом, откровенно скучал, не зная, чем себя занять. Вроде и должности хорошие, и сетка тарифная выше, чем на прежнем месте, вот только бороться оказалось не с кем. Ну не было экстремистов в поле зрения, не водились… От того и "охотники за приведеньями", вроде и борются с кем-то, а вроде и не видать никого… Приведенья, не иначе… Многие сотрудники, особенно в принудительном порядке переброшенные с линии антитеррора, были от происходящего, мягко говоря, в недоумении.
– Ну, приведенья там, или нет, не нам с тобой решать, – Железяка принужденно улыбнулся, сглаживая наметившуюся было неловкость. – Ты лучше скажи, Фрунзе, 16 твоя земля?
– А так ты по взрыву ко мне?
Они как-то легко само собой соскочили на "ты", видимо интуитивно почуяли некую общность характеров, не подразумевающих дипломатических реверансов и лишних церемоний.
– Ну да, там пацаненок-подрывник, пробиваем на принадлежность к националистическим и фашистским организациям…
– Чего? – опер, не сдержавшись, прыснул откровенным смехом. – К фашистским организациям?
– Чего ты угораешь? Все серьезно, на самом деле… – даже слегка обиделся на него Железяка.
– Чего угораю? Пойдем, я тебе наглядно покажу. Пойдем, пойдем, не бойся…
Блинов ухватил его за рукав и буквально потащил мимо дежурки в маленький полутемный коридор. Тусклая лампочка ватт на шестьдесят не больше едва освещала ободранные прутья камер обезьянника.
– Ну и?
– Что и? Ты сюда погляди, видишь?
В первой камере мелькнули горбоносые кавказские лица, без интереса проследившие за фигурами офицеров. К лицам прилагались суровой комплекции, мускулистые торсы.
– Табасаранцы-барсеточники, – прокомментировал увиденное Блинов. – Три брата. По-русски более-менее говорит только старший. Остальным двоим на допросах он переводит, иначе не понимают ни хера, сволочи. За счастьем с гор спустились. Только для них счастье это как?
– Как? – Железяка не понимал, куда клонит оперативник, потому даже не пытался угадать.
– Когда можно отнять, что понравилось и самому на пику не сесть, вот как. Они же дикие, про какой-то там уголовный кодекс в жизни не слышали. Ты прикинь, они на допросах удивляются, когда им говорят, что они нехорошо поступали, когда барсетки у лохов отнимали. У них же как, в этой Табасарании, или откуда они там? Понравилась вещь, попробовал отобрать, тут же в бубен получил от хозяина и успокоился. Или хозяин в бубен получил, тогда вещь по праву твоя. Все ровно, закон гор, понимаешь. То есть если ты слабый и безоружный, то любой встречный тебе господин и хозяин. Ну и здесь они тот же порядок навести пытались. Не со зла, просто думали, везде так положено, понимаешь. А раз здесь мужики по большей части с собой ни ножей, ни стволов не носят, так здесь рай на земле для настоящего джигита. Раздолье! Так говорю? Эй ты, рожа!
Один из здоровенных табасаранцев что-то недовольное проворчал в ответ на своем языке, что именно Железяка, конечно, не понял, да это было и не важно.
– Дальше пошли. Видал? Это вообще примечательная личность. Аликперов Саид, как-то там не помню, оглы. Здорово, Саид, как тебе отдыхается?
– Ай, плохо, началнык, отпустыл бы ты меня. Я тибе деньги бы дал, а?
Не обращая внимания на столь заманчивое предложение, Блинов вновь развернулся к Железяке.
– Этот фрукт тут таксистом нелегальным подрабатывал. Бомбилой. Но это бы еще ладно, так он, что вчера учудил. Тормознул его товарищ один, причем не слабый такой товарищ, чиновник городской администрации и не из последних. Уж не знаю, чего его понесло на частниках кататься, но факт. Так вот, приезжают они в адрес, куда тот заказывал, пора рассчитываться. Чиновник достает из бумажника "штуку", ну не было у него денег меньше и тянет этому. Тот естественно "сдачи нету, брат, да, поменьше давай". А поменьше нет, и что делать? Тот начинает сердиться все ж номенклатура, прыщ на ровном месте, отчитывает Саидушку, мол, это твоя проблема, что сдачи нет, мол, иметь надо. Ну и доотчитывался на свою и мою, кстати, голову. Двинул ему Саид пару раз в носопырку, забрал мобильник, это типа в счет проезда и выкинул из тачки. Ну а сам довольный поехал дальше бомбить. Ты прикинь, да? Совершил, по сути, разбойное нападение и спокойно поехал себе дальше работать, не прятаться, не следы заметать, знаешь почему?
– И почему?
– Да потому что у него в голове понятие "преступление" не укладывается. Потому что дикий он и искренне считает, что кто сильнее, тот и прав. Его так с детства мама с папой обучили. Только мама с папой в богом забытом кишлаке жили, там может, только так и надо было. А он-то лишенец, сюда приехал, среди нормальных людей жить по тем же правилам. Врубаешься?
– Ну, вроде…
– Вот тебе и вроде! И это только за сегодняшний день, вчерашних уже кого выпустили, кого в СИЗО слили, но можешь мне поверить, одна чернота сплошь, а завтра еще столько же будет, понял? Да, я сам скоро фашистом стану с такой работой! А ты говоришь…
– Да, ничего я не говорю… – попытался было невесть почему, оправдаться перед опером Железяка.
Но тот лишь рукой махнул, даже не слушая.
– Прикинь, и это я, которого худо-бедно ксива в кармане защищает, да и пистолет иногда в придачу под мышкой висит. А простым людям каково? Пацану этому, каково? Не удивительно, что их то рвут, то режут, терпение-то у народа тоже не беспредельное… А как чего, они к нам же и бегут, спасите, помогите, скинхеды, суки, убить хотят!
– Там, в палатке, говорят, наркотой промышляли… – осторожно попытался направить разговор в нужное русло Железяка.
– Кто говорит?
Всю запальчивую искренность и порывистость с Блинова как ветром сдуло, глаза превратились в узкие щелочки-амбразуры и из их глубины, Лымаря как рентгеновским лучом просветил внимательный пристальный взгляд.
– Да не ершись ты, не рою я под тебя… Пацан этот на допросе сказал, Перегуда… Просто у тебя перепроверить хотел, ему, понятно, сейчас веры нет…
– А ты, мил человек, не пишешь ли часом наш разговор, а?
– Ну, брат, ты даешь… Фильмов про Джеймса Бонда пересмотрел, – искренне улыбнулся Железяка. – Нет, не пишу, конечно. Так говорим, без протокола…
– Ага, знаю я вас, конторских…
– Ну, конторские, конторским рознь…
– Рознь-то, может и рознь, только все равно с одной руки кормитесь…
– Ладно, задолбал, так расскажешь, или нет?
Еще несколько секунд Блинов испытующе рассматривал его, потом сдался, демонстративно махнул рукой, мол, была, не была.
– Там собственно и рассказывать особо нечего. Так инфа непроверенная от барабанов, ничего конкретного с доказательной базой нет.
– Ну, так я и не судья, мне доказы твои без надобности, джентльмены на слово верят.
– Ну-ну, джентльмен, ладно, слушай раз так… А лучше, пойдем-ка на улицу, покурим, что-то ухи уже без никотина пухнут…
– И то, правда, – подыграл некурящий Железяка. – Заодно и сигареткой угостишь.
– Вот вечно вы так, лишь бы на халяву чужого урвать!
Они устроились на ободранной деревянной лавочке со спинкой под окнами отделения, и Железяка принял от опера мятую дешевую сигарету, но, так и не решившись закурить, лишь задумчиво крутил ее в пальцах. Блинов, казалось, этого не замечал, увлеченный рассказом.
– Короче, у этих палаток, хозяева мигрелы, еще после абхазских разборок сюда подались. А в последнее время у них начали кое-какие контакты с таджиками прослеживаться. Ну не с гастерами само собой, а с теми, кто повыше. Сначала не понятно было, что там за интерес. А потом просекли, они их точку с паленой водкой, под сбыт дури приспособили. Одно от другого недалеко ходит, это любители по вене двинуться, сами по себе тусуются, а те, кто от анаши, да гашиша прутся, они и под водочку накуриться могут, так больше по дурной башке долбит. Вот значит и произошло слияние интересов преступного интернационала с чаяниями клиентов. Клиентов, кстати, было завались, даже не думал, что у меня на районе столько любителей этого дела. Ну и молодежь, конечно. Эти же друг перед другом красуются, дурачье. А слабо косячок долбануть? Ни хера не слабо! Ну, давай! А этим, что? Этим в радость, бабло капает, все довольны…
– И ты так спокойно это сейчас рассказываешь? Ты же мент, сам-то куда смотрел?
– А ты на меня глазки-то не прищуривай, пуганный! – в тихом голосе опера резанула настоящая злость. – Или ты не знаешь, что мы только псы цепные? Есть команда "фас" рвем, нет команды – не тронем. Так вот, про эту тему не то что команды не было, даже наоборот рекомендация прошла негласная, лишний раз людям жизнь не осложнять. Понял? В доле кто-то был из верхних… Отстегивали они кому-то… Потому и барыжили так в наглую. Или ты думаешь, у нас наркоту можно просто так продавать? Иди, попробуй, продай, хоть просто конопли сушеной коробок! Мигом на нарах очутишься, причем очень и очень надолго, а кроме коробка этого несчастного еще семь вагонов с прицепчиком на себя возьмешь, все нераскрытые висяки соберешь, ты уж мне поверь. А эти чуть ли не на прилавок забитые штакеты клали с ценником, прикинь теперь, кто у них крышей был. Сообразил? То-то…
– Ладно, здесь понял. Матросовы сейчас не в моде, да и не за что на амбразуру бросаться… Ну а потом-то, чего это дело не поднял, уже после взрыва? Там-то уже кто мешал, один хрен фирма больше бабла не приносит…
– Блин, "экстремист", ну ты прям как дитя, или прикидываешься? – Блинов от избытка чувств звонко хлопнул себя ладонью по ляжке. – И что бы было? Если бы я под этот подрыв еще тему с наркотой подвел, то этот Перегуда куда бы попал, в народные мстители? В Робин Гуды, блин? А куда бы потом меня начальство отправило, как думаешь? На заслуженный отдых без пенсии? Чтобы понимал в дальнейшем генеральную линию партии, а?
– Нет, ну что ты так мрачно, говоришь же, не скинхед он, не фашист, нормальный парень…
– Вот то-то, что нормальный. А у нас сейчас линия другая, у нас сейчас в моде не нормальные ребята, а пидоры и жополизы, чтобы в общем стаде, чтоб равнение держали. Как бараны, понял? Их на бойню, а они бе-е, и вперед, четко держа строй. Опять же интернационализм и толерантность. Одно дело если бы он русских бандюков взорвал, там еще как-то туда-сюда, а тут явный скинхед, фашист и как это у вас там еще называется? В конце концов, кто здесь борется с экстремизмом, ты или я? Что я тебе элементарные вещи разжевывать должен?
Разговор с милицейским оперативником оставил в душе смешанные чувства, разбередили старые, глубоко упрятанные мысли и сомнения. Еще когда его только перебросили на новую линию работы, Железяка, знакомясь с аналитикой и закрытыми материалами по экстремистским группам, весьма удивлялся сложившейся в этой области ситуации. Судя по служебным грифованным фиолетовыми штампами "секретно" бумагам, экстремистов в стране обнаружилась масса, причем всех сортов и оттенков. Складывалось впечатление, что все населяющие одну шестую часть суши сто сорок миллионов россиян сошли с ума, причем одновременно и с совершенно разными формами бреда. Железяка никогда даже не предполагал, что рядом с ним, да что брать его – оперативного сотрудника спецслужбы по роду своей профессиональной деятельности прямо завязанного на работу с весьма специфическим людским контингентом… Рядом с любым работягой с завода, менеджером, коих сейчас пруд пруди, пенсионером, инженером, короче рядом с простым обывателем, озабоченным только ценами на продукты (новые импортные тачки, квартиры, модные тряпки, кому уж, что по статусу и карману) существуют в своем, параллельном мире вполне себе настоящие революционеры, потрясатели самих основ сложившегося миропорядка вовсе не интересующиеся деньгами и способами их заработка, а желающие странного, непонятного и по большому счету ненужного остальным.
Тут были и ультра-левые коммунисты и анархисты, готовые бороться за свои идеи с оружием в руках, и наоборот ультра-правые, националистические и откровенно фашистские группировки, не только готовые к вооруженной борьбе, но уже осуществляющие реальные боевые акции с реальными жертвами, и агрессивные экологи, тоже имеющие, как выяснилось вполне себе подготовленных боевиков. Нацболы, АКМ, Славянский союз, НСО, антифа, антиглобалисты, "грибные эльфы"… В этом круговороте не под силу было бы с налету разобраться даже матерому политологу. И всех не устраивает сама существующая власть, не устраивает СИСТЕМА… Каждое движение ставит целью, как минимум переделать этот мир, перекроить его, прогнуть под себя. При этом каждый наивно думает, что на деле это совсем просто. Не надо иметь ни специальных управленческих знаний, ни экономического образования… Ничего не нужно. Достаточно простых и ясных решений: отнять у олигархов краденые деньги и поделить поровну на всех; выкинуть из страны нерусских, запретить им занимать руководящие должности, служить в армии и милиции; закрыть все химические и перерабатывающие предприятия и легализовать легкие наркотики… Каждому свое… Но радикально, сразу, без переходных периодов и адаптаций… А значит через кровь и смерть, с оружием в руках. "Через тернии к звездам!" – забытый лозунг благословенной застойной эпохи, когда тех, кто не хотел идти общим строем к назначенным сверху звездам мгновенно скручивали в бараний рог, не доводя до рвущихся бомб и отрезанных голов некстати подвернувшихся под горячую руку таджиков.
Теперь все иначе: гуманизм, плюс демократия. Каждый топает своей дорогой туда, куда хочет. Кто-то к новой модели кроссовера бизнес-класса, кто-то к новому арийскому, коммунистическому, анархическому (нужное подчеркнуть) порядку. Причем грезящие о кроссовере считают остальных не умеющими жить идиотами и пустыми мечтателями, а переделыватели мира в отместку презрительно зовут их "овощами", подразумевая растительное существование, вместо нормальной полноценной жизни.
И страшно становилось Железяке от того, что чем дальше работал он с экстремистами, тем больше начинал их понимать, хуже того, он начинал их любить, подобно им, глядя на простых обывателей с легким презрением. Что ни говори, но было в этих парнях и девчонках что-то такое, что не позволяло оставаться к ним равнодушным. Нельзя было воспринимать их лишь как рабочий материал. К ним нельзя было относиться нейтрально. Их можно было ненавидеть, можно было любить, но просто пройти мимо слегка скользнув бесстрастным взглядом, не получалось никак.
Вот хотя бы тот же самый Перегуда, "пленный солдат" несуществующей армии. Понятно, что мальчик влез со своим юношеским максимализмом во взрослые игры, понятно, что наворотил дел на реальный срок. Благо не убил никого. Хоть и очень старался. Так что это просто повезло, Бог отвел, что называется. Хотел убить на самом деле, и ничуть бы не пожалел потом о содеянном, как и теперь не жалеет. Отмотай сейчас с помощью несуществующей машины времени пленку его жизни назад, сто процентов опять пойдет и взорвет эту чертову палатку и с гордо вскинутым подбородком отправится на нары. Потому что искренне верит в свою правоту. И что, вы мне скажете, что этот горе-патриот худший гражданин своей страны, чем его мечтающий построить карьеру менеджера в западной фирме ровесник, с младых ногтей усвоивший, что своего мнения иметь нельзя, а надо как можно лучше гнуться под вышестоящих? Да, будущей менеджер, наверное, удобнее, он более предсказуем и управляем… Вот только лучше ли он?
Что остальные жители района не знали, не видели, что происходит? Что всех враз слепота и глухота поразила? Как же, держи карман шире… Просто психология такая… Моя хата с краю, ничего не знаю… Пока лично меня не коснулось, на все плевать… И ведь кто в итоге положил конец беспределу? Пацан – школьник, сопляк малолетний… А где же взрослые мужики, защитники своих семей? Они где были? Глазки в сторону отводили, суетливо старались мимо неудобного места прошмыгнуть побыстрее, чтобы не дай Бог не случилось чего, по кухням шепотком возмущались… Уроды, блин!
Железяка хрустнул пальцами, до боли сжав кулаки. Обидно! Как обидно на самом деле! Таких бы ребят, как этот "пленный", да в правильное русло! Да с ними горы свернуть можно. Это вам не озабоченные лишь тем, чтобы сладко жрать "манагеры", не запуганные чмыри-обыватели… Этим дай идею, нормальную, правильную, и можно не только страну с колен поднять, можно весь мир за пояс заткнуть. Это ведь один в один такие же самые, как те, что в рост на пулеметные амбразуры шли, с одной винтовкой на троих немецкие танки останавливали, БАМы и прочие Днепрогэсы возводили… Настоящие люди, не потребители дешевые… А у нас им дорога в тюрьму, да так чтоб надолго, желательно на всю оставшуюся жизнь. Обидно, черт! Ну почему все так, а?
К Драгомиловскому рынку он вышел с задней стороны. С той, где за хилым заборчиком с узкой калиткой размещались шумные и говорливые торговые ряды наполненные фруктами и гортанными звонкими голосами чернявых южных торговцев. Вот ведь задумался, и не заметил, как ноги сами привели. Хоть и не собирался вроде сюда, а организм и без его сборов сообразил, что пора бы и перекусить, причем перекусить сегодня, после стольких трудов праведных, хотелось плотно и со вкусом. А раз плотно и со вкусом, то лучшего места, чем небольшая кафешка с веселым названием "В гостях у Ары" притулившаяся как раз здесь на рыночных задворках, просто не придумать. Понятное дело, кто-то скажет сейчас, что есть в подобных местах – изощренный способ самоубийства и для правильного обеда стоит посещать проверенные рестораны класса люкс. А если на подобные изыски не хватает денег, то готовить дома, самостоятельно, не рискуя тем, что в супе окажется полутухлое мясо больной бруцеллезом коровы, а шашлык и вовсе будет из собачатины. Но Железяка во-первых обладал "железным" (уж извините за тавтологию) желудком, переваривавшим все, включая политые салом гвозди, а во-вторых в рыночной кафешке, что держала настоящая армянская семья, обедал довольно часто. Его там знали, как постоянного клиента и старались накормить наилучшим образом. Причем горячие острые блюда каждые раз оказывались невероятно вкусными и по уверениям самого хозяина, приготовленными по старинным армянским рецептам, без малейшего отступления от строгих канонов национальной кухни. Железяка по природе своей гурманом не был, но кафе ценил за доброжелательность персонала, уют и относительную, конечно, дешевизну.
Как-то он спросил у рано поседевшего, но крепкого и коренастого хозяина, почему так странно названо кафе.
– Почему странно? – удивился армянин. – Ара – это мое имя. А ты у меня в гостях. Вот и выходит "В гостях у Ары". Все правильно.
– Вот как? Ара – это имя? Я думал, это просто так армян сокращенно называют, – пожал плечами Железяка, и вовремя уловив мелькнувший в глазах хозяина отблеск обиды, тут же поправился. – Ну, знаешь как: русские – русаки, армяне – ары, типа так короче…
– Неправильно думал, – отрезал хозяин. – Ара это имя. Означает – благородный. Понимаешь? От этого имени и произошло название нашего народа – армяне.
Этот разговор произошел в один из первых визитов Железяки в кафе. С тех пор многое изменилось. Он полюбил бывать здесь. Близко познакомился и с самим Арой и с его сыновьями-погодками Ваграмом и Баграмом, подрабатывающими после учебы в институте тут же официантами, видел и жену Ары, самолично управлявшуюся на кухне и его дочь, скромную стройную девушку, всегда помогавшую матери. Кафе было семейным бизнесом, и сама обстановка здесь была тихой и семейной. По-крайней мере Железяка всегда ощущал себя вовсе не клиентом заведения, а скорее уж гостем, выбравшимся на обед к старым друзьям. Народу здесь обычно бывало не много, в зале играла тихая музыка, и царил уютный полумрак. Часто случалось так, что и сам Ара выбирался из-за барной стойки и подходил к нему узнать, как понравилась сегодняшняя еда, доволен ли гость, все ли его устраивает в обслуживании. Со временем у них с Железякой стали завязываться и просто разговоры на сторонние, не связанные с едой темы, что называется "за жизнь". Оперативнику нравился этот добродушный, основательный человек, и порой они могли даже выпить грамм по сто пятьдесят "самого настоящего армянского коньяка, какого не купишь ни за какие деньги", ведя неспешную мужскую беседу обо всем сразу и ни о чем одновременно.
Вот и сегодня не успел Железяка еще окончательно расправиться с горячим, пахнущим пряными травами бозбашем по-еревански, как сам хозяин заведения неторопливой, полной достоинства походкой подошел к его столику у окна, горделиво держа перед собой поднос с карским шашлыком. По утверждению Ары его кафе было чуть ли не единственным местом в городе, где можно было попробовать эту разновидность шашлыка приготовленную по всем правилам. Железяка не слишком верил в столь хвастливые заявления, но признавал, что шашлык у Ары получался действительно отменным: мягким, хорошо прожаренным и просто невероятно вкусным. Железяка доподлинно знал, что хотя большинство предлагаемых в кафе блюд готовят жена и дочь хозяина, шашлык Ара не доверяет никому, всегда делает его лично, признавая лишь незначительную помощь старшего из сыновей. "Шашлык не терпит женских рук. Это настоящее мужское блюдо и готовиться оно должно только мужчинами", – так пояснял гостям пожилой армянин, хитро подмигивая и добродушно улыбаясь открытой широкой улыбкой.
– Здравствуй, Витя. Как тебе еда?
– Здравствуй, Ара. Зачем спрашиваешь? У тебя всегда очень вкусно. Присаживайся, расскажи, как жизнь, как дела?
Вопрос о качестве обеда действительно было практически ритуальным, повода пожаловаться на местную кухню у Железяки не находилось ни разу. Меж тем хозяин никогда не забывал осведомиться мнением гостя, довольно щурясь и улыбаясь, всякий раз, когда слышал его хвалебные отзывы. Воспользовавшись приглашением Железяки Ара тут же расположился за столом напротив него, было видно, что старик не прочь поболтать. Посетителей в кафе по слишком раннему времени не было, так отчего не поговорить с приятным человеком?
– Жизнь, Витя, у меня хороша, – улыбнулся довольно. – Жена здорова, дети растут, бизнес тоже идет. Кормит и меня и родных. Чем плоха такая жизнь?
Железяка с сожалением оторвавшись от тарелки, согласно кивнул головой.
– Завидую тебе даже, Ара. Редко сейчас можно встретить счастливого человека.
– Это потому, Витя, что люди перестали ценить жизнь. Перестали ценить настоящее счастье…
– Это какое же?
Железяка вымокал куском лаваша остро пахнущие жирные остатки бозбаша со дна тарелки и, заранее предвкушая предстоящее наслаждение, потянул к себе блюдо с шашлыком.
– Простое счастье, Витя, обычное. Хорошую еду, здоровье, семью, мир… Все хотят денег, машин, модных тряпок, опять денег… Не понимают, что деньги нужны чтобы радовать человека, а не огорчать… Не хотят понимать, что деньги не главное…
– Вот как? А что тогда главное, Ара? – Железяку начинал забавлять этот разговор, и он нарочно подначивал сейчас старика, приглашая высказать свою точку зрения.
– Главное? – Ара на мгновенье задумался, стараясь почетче сформулировать ответ. – Главное, Витя, это люди… Понимаешь? Главное люди которых ты любишь, и которые любят тебя… Для чего тебе все деньги мира, если взамен умрет твой ребенок, станет несчастной твоя женщина? Понимаешь, да? Люди гонятся за призрачным счастьем, а в итоге теряют то, что и есть настоящее счастье… Потом они плачут и раскаиваются, но вернуть уже ничего нельзя, нет нельзя…
Железяка отчего-то вновь вспомнил "пленного". Из материалов дела он знал, что Перегуду воспитывала одна мать, отец бросил семью, когда маленькому Максиму не было еще и трех лет. Нет, он исправно платил причитающиеся алименты, даже вроде бы получалась весьма приличная сумма, но вот сам так ни разу и не появился в жизни сына. Не приезжал и не звал его к себе в гости, даже открыток на день рождения не присылал. Решил видно, что отцовский долг вполне можно компенсировать одними рублями. Что ж, Бог ему судья. Сейчас Железяка подумал о другом. Интересно, в чем же так провинилась мать Перегуды – сначала ее бросил любимый мужчина, а потом и сын, променял ее на туманные революционные идеи, пожертвовав ради них не только своей свободы, но и счастьем матери, для которой был единственной опорой. Ей-то такое за что? Где она вовремя не осознала своего счастья? Как упустила сына и мужа?
– Ну знаешь, Ара, не всегда же бываем виноваты мы сами… Бывает так, что близкие люди уходят не по нашей вине…
– Бывает, – легко согласился армянин. – Бывает, Витя, но тут уже ничего нельзя сделать. Так бывает, когда приходит смерть… Над ней у человека нет власти… Тут надо только смириться…
– Ну не только смерть, разные случаются обстоятельства…
– Нет, Витя, – Ара для пущей убедительности даже погрозил ему корявым морщинистым пальцем. – Так бывает только когда приходит смерть. Все остальное зависит от людей. И если ты потерял друга, любимую или брата, а он при этом не погиб, а просто ушел от тебя, то ты виноват не меньше чем он. Во всех размолвках, что случаются между людьми, всегда виноваты они все, понимаешь? Не бывает в таких случаях правых…
– Да? – Железяка улыбнулся неожиданному повороту собственных мыслей. – А вот если размолвка не между людьми, а между народами? Там тоже не бывает правых?
– Конечно, Витя, – Ара даже укоризненно качнул головой, видя такую непонятливость собеседника. – Вот, например, армяне и азербайджанцы давно пытаются поделить Карабах. И те, и другие считают, что они правы и готовы за свою правоту стоять с оружием в руках. Понимаешь? Они думают, что абсолютно правы, а другие также абсолютно неправы. Но ведь и те, думают про них тоже самое… Значит что?
– Что? – Железяка никак не мог уловить прихотливую логику собеседника.
– Значит правда посередине, – назидательно поднял палец вверх армянин. – Значит в чем-то правы одни, но в чем-то правы и другие… А раз так, то можно сказать и наоборот: не правы одни, не правы и другие… Так-то, Витя…
Вот тебе и раз! Если следовать этой логике, выходит, что в чем-то прав в своей войне с инородцами "пленный" Перегуда, а он, Железяка, отправивший его на нары, наоборот поступил не совсем верно… Да, этак и впрямь ум за разум зайдет…
– А вот скажи мне, Ара, ты про скинхедов слышал когда-нибудь?
Вопрос вырвался как-то непроизвольно, просто оказался слишком созвучным внутренним мыслям, чтобы удалось удержать его в себе. Железяка, честно говоря, знал, что не стоило бы касаться этой темы… По-крайней мере не здесь и не сейчас, и, наверное, не с этим собеседником… Но даже несмотря на это знание его поразила мгновенная метаморфоза произошедшая с добродушным пожилым армянином, едва роковое слово прозвучало в уютной тишине зала.
– Зачем ты говоришь об этих нелюдях? – Ару ощутимо передернуло от вовсе ненаигранного отвращения. – Как можно вообще вспоминать эту мерзость за едой?
– Ну, работа у меня такая… Вот только час назад беседовал с одним молодым человеком… Он говорит, что с такими, как ты надо бороться, чтобы уезжали обратно к себе домой…
– Домой?! – Ара аж подскочил на стуле от возмущения. – Куда, домой?! Куда мне ехать, Витя? Я родился здесь, в этом городе! Мой отец родился здесь, здесь прожил всю жизнь, и умер тоже здесь! Где мой дом? Куда мне ехать отсюда?! Почему мне ехать?!
– Ну ладно, ладно… Успокойся, что ты?
Железяка уже и сам был не рад затеянному разговору. К тому же из кухонного окошка и из коридора в подсобные помещения уже с любопытством и тревогой выглядывали хозяйские сыновья, с явным неодобрением косясь на расстроившего отца гостя.
– Что я? Я ничего… – постепенно стал понижать голос и Ара. – Только мне уже надоело слышать это все каждый день. Что ни день, так по телевизору про кавказский беспредел, по радио про гастарбайтеров, по улице идешь навстречу шпана бритая, не то что дорогу старшему уступить еще и плюнуть под ноги норовят, волками смотрят… Почему? Что я им сделал?! Никого не убил, ничего не украл, никому плохого не делал. Только хорошее делал! Людей вот кормлю, разве это плохо?
– Да нет, не плохо, конечно… Ты прости, что я тебя расстроил. Все чертова работа, даже за обедом не расслабишься…
– Ладно, Витя, это ты меня извини, что кричал на тебя… Просто больно мне это слушать… Больно, что сопляки, не знающие кто такой был Гитлер, не видевшие той войны ходят и размахивают руками как фашисты, рисуют кресты на стенах… ты ведь про них спрашивал, да? Про этих, с лысыми головами?
– Про них тоже, Ара… Хотя, я думаю, они как раз не самое страшное…
– Вай, кто говорит, страшные?! Какие они страшные?! Глупые просто… Родителям их надо взять ремень, да выбить дурь из лысой башки… Вот и все… Какой страх?
– Ну да, вот и я про тоже… Только теперь кроме них другие появились, те посерьезней будут…
Занятый своими мыслями Железяка замолк, не собираясь продолжать начатую фразу, но собеседник нетерпеливо дернул его за рукав, напоминая о себе.
– Что за другие, Витя?
– Другие? А… Знаешь, Ара, сейчас уже мало тех, кто рисует свастику и орет: "Хайль Гитлер!", в подворотнях… Теперь появились другие люди… Жестокие, хитрые… Они пользуются тем, что многие твои соплеменники, да и не только твои, азербайджанцы, чеченцы, да и весь Кавказ туда же, ведут себя здесь неправильно, неуважительно к местным, понимаешь?
Ара молча покивал, соглашаясь, да, мол, бывает такое…
– Вот, этим пользуются взрослые умные люди, чтобы натравливать на нерусских молодых дураков. Внушают им, что идет захват приезжими нашей земли, что нерусские отнимают рабочие места у русских… Вот ты, например, имеешь свое кафе… А ведь здесь мог открыть свое заведение кто-нибудь из русских… Получается ты отнял у него доходное место…
– Обидеть хочешь? – в глазах у Ары сверкнуло искреннее негодование. – Ты думаешь, я боюсь, если здесь кто-нибудь еще рядом кафе откроет? Нет, не боюсь! Пусть любой открывает! И если он будет вкуснее, чем я готовить, я свое кафе закрою и сам пойду к нему посуду мыть! Понял, да! Чем я кому помешал? Если можешь делать шашлык лучше меня, вставай рядом и делай, пусть у тебя покупают, да!
– Да я-то понимаю все, не волнуйся так, – Железяка примиряющее накрыл рукой ладонь армянина. – Только молодые пацаны, они верят. Они не такие, как я умные. Верят и берут в руки ножи и бутылки с горючей смесью… Вот что страшно… Я сегодня видел такого, нормальный умный парень, честный, смелый… Он правда верил в то, что делает нужное, необходимое дело… Жаль его…
– Понимаешь, Витя, – старик уже успокоился и теперь говорил тихо и размеренно, внутренне взвешивая каждое слово. – Я тебе одну вещь скажу, только ты на меня не обижайся. Обещаешь?
Железяка почти машинально кивнул, особо не прислушиваясь к словам армянина. Он, собственно говоря, нуждался сейчас только в том, чтобы выговориться, выплеснуть на кого-то жгущие изнутри мысли. Советы и рекомендации ему были не нужны.
– Вот этот шашлык, видишь? Он просто шашлык. У него нет национальности. Его приготовил армянин, но шашлык от этого не стал армянином. И ты, русский, его с удовольствием ешь, так?
Железяка вновь кивнул, соглашаясь.
– Вот, – Ара вновь торжественно и назидательно задрал вверх указательный палец. – А теперь представь себе, что в мире есть еще очень много вещей, также как шашлык не имеющих национальности. Любовь и ненависть, честь и гордость, сила и слабость. Понимаешь? Все эти вещи важные, но от национальности не зависят… Сейчас многие твои соотечественники стали слабыми, Витя. Они не хотят отстоять свою честь, они не хотят работать, хотят пить водку и чтобы их никто не трогал… Они стали баранами, Витя… А туда где есть бараны, всегда приходят волки… Понимаешь? И не надо потом рассказывать, что русских обижают кавказцы, это не так. Не везде и не всех русских можно обидеть. Не все кавказцы способны на то, чтобы кого-то обижать. Обижают сильные слабых…Вот и все… Надо просто перестать быть слабым и тогда никто не отнимет у тебя твоего, никто не займет твое место…
На следующую встречу Железяка шел со смешанными чувствами. С одной стороны просто очередное оперативное свидание с агентом, снять наработанную инфу, выдать новое задание, может быть что-то скорректировать в методике работы – что может быть проще? Обычная рутина даже для зеленого стажера, не то что для оперативника с его стажем. Однако загвоздка в том, что этот агент, был не совсем обычным. Железяка привык за время службы иметь дело с людьми совсем из других слоев общества: полуспившимися, тупыми и агрессивными люмпенами, дворовым быдлом, футбольными фанатами и гастарбайтерами, редко, когда мелькал среди его контактов человечек с высшим образованием в достаточной мере интеллигентный и благополучный. Ну не получались из таких толковые агенты, слишком трусоваты, слишком многое теряют в случае разоблачения, нерисковы и слабы духом по жизни…
Ведь это только бестолковые и ущербные разоблачители-демократы придумали, что хлеб секретного сотрудника так уж сладок и легок… Как бы не так, на практике иди, попробуй, накопай интересующих куратора сведений, да еще при этом нигде не спались и не подставься, и сам не влети в серьезный криминал. От мелочи-то, конечно, отмажут, а вот если что серьезное, то, привет, любой куратор тут же сделает морду кирпичом, я не я, и лошадь не моя… какой-такой агент? Я эту рожу в первый раз вижу! И все на этом… В итоге практически та же работа, что у оперов под прикрытием, только у тех в кармане ксива и особый статус оперативных работников, многое позволяющий и от многого защищающий, а сексот, извините, при прочих равных может рассчитывать лишь на себя… Потому-то и хлебушек его порой куда как не сладок…
Оттого толковый агент в наше время редок и ценен, найти и завербовать такого кадра большая удача. Ведь, как бы там далеко не шагнула вперед мировая криминалистика, как бы не пыжились киношные эксперты из многочисленных сериалов, а в реальной, не придуманной безбашенными сценаристами жизни, подавляющее большинство преступлений по-прежнему раскрывается благодаря обкатанному веками и многократно апробированному на практике методу Павлика Морозова. То есть посредством информаторов, "барабанов" и внедренных в преступную среду агентов. Потому каждый агент – важный показатель состоятельности оперативника. Каждый! Даже самый никчемный, самый завалящий… А уж если секретный сотрудник и мозгами не обделен, и работает не за страх, или мизерные гроши, что выделяют на оперативные расходы, а за идею, то такого агента куратор бережет и хранит, как зеницу ока. Вот только и среди таких тоже бывают всякие, есть нюансы. К такому нюансу под оперативным псевдонимом Грант и спешил сейчас на встречу Железяка.
Грант. Он сам придумал себе это псевдо и настоял, чтобы именно так и значилось в личном деле. На деле тоже настоял он. Железяка первоначально планировал использовать его как своего личного, "карманного" кадра, не включая в официальную отчетность о вербовках. Практикуется иногда и такой метод сотрудничества. Но Грант сразу твердо и решительно отказался. Только официальная подписка, только официальное оформление и никак иначе, а вот деньги, можно совсем не платить, не за ними пришел. Это как раз было понятно. Конечно, не за ними… Мотив у армянского подростка Карена Абрамяна, с этого дня ставшего Грантом был гораздо более значителен. Мечта оперативника, а не мотив. Хоть и грешно в данном случае так думать. Но Железяка относил подобные мысли к некой профессиональной деформации и лишний раз по этому поводу не рефлексировал, вновь и вновь убеждаясь, что ему стоит от души поблагодарить тех бритых отморозков, что четыре года назад умудрились насмерть забить преуспевающего бизнесмена Артура Абрамяна прямо средь бела дня у подъезда его дома практически на глазах жены и двенадцатилетнего сына. Он тогда тоже принимал участие в расследовании и до сих пор помнил, как захлебывалась в истерике слезами мать Карена, как некрасиво текла по ее щекам тушь с обильно накрашенных неестественно длинных ресниц. Помнил, как дрожал не страхом, а горьким удивлением ее голос:
– Артур, он сильный был… И когда эти бросились на него вчетвером он сопротивлялся, даже когда его стали бить ножами… Он все равно боролся с ними, кричал… Денег им предлагал, сколько захотят… А они смеялись. Весело так… Им деньги не нужны были, они убить хотели… Больше ничего им не надо было…
На теле Артура Абрамяна потом насчитают восемнадцать ножевых ранений, три из них – однозначно смертельные…
– Он даже бумажник успел вытащить, им тянул. Берите, только уходите! А они смеялись над ним, как он на коленях стоит, и этот бумажник им тянет… Молодые все, и двадцати лет никому не было… Потом один его ногой по руке ударил, и бумажник упал на землю, деньги из него посыпались… Не знаю сколько там было, только много очень… Доллары, евро, рубли… Много, все в разные стороны полетели… А из них никто не нагнулся даже… Так деньги потом и лежали…
Абрамяна зарезали четверо подростков-школьников, причислявших себя к движению скинхедов. Их взяли уже через неделю, всех четверых. Вину они не отрицали и на суде заявили, что не раскаиваются в содеянном и готовы и впредь убивать "черножопых", очищая от них Россию. Все четверо получили солидные тюремные сроки, несмотря на то, что были несовершеннолетними. Железяка был уверен, что если бы покрутить это дело и дальше, то, наверняка, всплыл бы еще не один подобный эпизод. Уж больно уверенно вели себя палачи, для первой подобной акции, значит, был раньше опыт. Однако, наверху дело предпочли поскорее завершить, избегая лишнего общественного резонанса. Насчет денег, кстати, чистая правда, когда оперативная группа подъехала к месту происшествия вокруг плавающего в крови трупа Абрамяна действительно был рассыпан целый ворох самых разнообразных денежных купюр на весьма крупную сумму. Малолетние убийцы взять их побрезговали.
Через три года Карен Абрамян сам пришел к Железяке, сам предложил свои услуги, по борьбе с молодежными фашистскими бандами. Капитан такому подарку, естественно был только рад и, надо сказать, с тех пор ни разу не пожалел, о том, что приобрел такого помощника.
– Почему Грант? – как-то спросил он у агента. – Насколько я помню, правильно пишется гранд? Так ведь называли дворян в Испании, да?
Жгучий брюнет, с тонкими правильными чертами лица, твердым подбородком и глубокими миндалевидными глазами карего цвета, Карен, действительно напоминал ему не то испанца, не то итальянца, и Железяка думал, что правильно разгадал смысл оперативного псевдонима. Ведь мелочей в работе куратора с агентурой не бывает, и выбранный агентом псевдоним многое говорит в первую очередь о нем самом и об отношении его к решаемым задачам. А такие вещи оперативнику знать не просто полезно, необходимо. Как сами думаете, кто из агентов более надежен: тот, что выбрал псевдо Следящий, или тот, что по собственной инициативе назвался Дятлом? То-то… Потому понять мотивы, какими руководствовался агент принимая новое имя, порой жизненно важно, для того, чтобы правильно выстроить рисунок дальнейшей с ним работы. Однако в этот раз Железяка попал пальцем в небо.
– Нет, все правильно. Действительно Грант, – без улыбки осадил его Карен. – Я имел в виду генерала Гранта, героя гражданской войны в США.
По лицу Железяки, вообще в тот момент впервые услышавшего о какой-то гражданской войне в благополучной и сытой Америке, юноша понял, что нужно пояснить более подробно.
– Он воевал против белых рабовладельцев угнетавших людей иной расы. Для меня он идеал, я хотел бы быть похожим на него…
Железяка тогда машинально отметил, как прозвучало это "людей иной расы". Нет, чтобы просто сказать так, как оно было, угнетавших негров, но тогда отсутствовал бы соединительный мотив дня вчерашнего с сегодняшним. То бишь маленький Карен решил объявить войну современным белым угнетателям? Похоже на то… Это надо запомнить на будущее, и внимательнее следить, как бы не заигрался мальчик. В подобном крестовом походе очень легко перегнуть палку и вместо мести скинхедам и прочим фашиствующим ублюдкам, начать воевать против русских, а то и вообще против белых. Ну а там недалеко и до пан-Армянской концепции мира. Причем смешно это лишь на первый взгляд, в реальности подобными сдвигами в мозгах сегодня грешат очень многие. Особенно если учесть что семена ненависти и ксенофобии частенько падают на любовно подготовленную заранее, благодатную почву.
Встреча была назначена в японском ресторане Тануки. Выбор места Железяку не удивил, несмотря на гибель отца, семья Абрамяна отнюдь не бедствовала, унаследовав после его смерти немалые банковские активы и удачно продав причитавшуюся ей долю бизнеса. Можно сказать, что Грант относился к весьма узкой прослойке российской "золотой молодежи", абсолютно не стесненной в деньгах и могущей себе позволить исполнение практически любой своей прихоти. Так что элитный национальный ресторан был агенту вполне по карману, даже правильнее будет сказать, назначая там встречу куратору, он вообще не рассматривал вопрос цены, а только удобство места для предстоящего разговора.
Ну и еще одна маленькая черточка. В последнее время Грант не на шутку увлекся изучением истории самурайской Японии, точнее даже не самой истории, а культа ее легендарный воинов – самураев: их кодексом Бусидо, духовными установками и боевым искусством. Железяка, понятное дело, был в курсе этого увлечения подопечного, как хороший куратор, он стремился знать о сотруднике все и даже больше того. Не один вечер он провел в мировой паутине, по крупицам просеивая всю доступную информацию о новых кумирах своего подопечного. Пригодится, при случае поддержать разговор, правильно оценить мимоходом брошенную фразу, отследить заранее развитие мысли, да и для собственного интеллектуального роста полезно. Правда особо много из прочитанного почерпнуть не удалось, уж на редкость вся подборка на вкус капитана оказалась напыщенной и выспренной, половину так и не одолел, голова заболела. Но тут уж ничего не поделаешь, слишком разное восприятие мира у восторженного семнадцатилетнего юнца и битого жизнью и начальством бывалого оперативника.
Едва он толкнул входную дверь, как оказался в царстве зеленых бамбуковых стволов, неровно распиленных с претензией на особый художественный вкус. Из них была собрана вся мебель, ими же были декорированы стенки разделяющие столики, образуя маленькие кабинеты, они же покрывали стены… Сплошной бамбуковый лес, япона мать! А это еще что такое! Железяка чуть было с размаху не ступил ногой в журчащий прямо по полу совершенно натуральный ручей, в глубине которого даже просматривались самые настоящие живые рыбешки. Ну, дают, блин, черти узкоглазые! То-то было бы конфузу, если бы шлепнул сейчас туда ботинком. Ручей помещался в проходящем по полу извилистом русле и тихонько тек себе от порога в сторону барной стойки, в нескольких местах через него были перекинуты мостики все из того же вездесущего бамбука. Железяка осмотрел ближайший с некоторой опаской, раздумывая, стоит ли наступать на столь хрупкое, да еще выгнутое как верблюжий горб сооружение, или в другую половину зала можно попасть каким-либо более традиционным способом.
Пока он колебался в нерешительности, из полутьмы зала, подсвеченной шарами-лампами на деревянных столах, перед ним материализовался невысокий раскосый человечек в кимоно, и, сложив руки перед грудью, услужливо поклонился.
– Саенара, самурай, – рассеяно кивнул ему Железяка. – У меня тут встреча назначена… Парень молодой должен ждать…
– Да, пожалуйста, пройдите за мной, вас уже ожидают.
Вопреки опасениям оперативника, "самурай" изъяснялся на вполне чистом русском языке и сразу понял, что от него хочет посетитель. По мостику, впрочем, пройти все же пришлось, но после того, как его без происшествий миновал метрдотель, Железяка почувствовал себя гораздо увереннее. И в самом деле, ничего страшного по пути с ним не случилось.
Грант ожидал в самом дальнем отделанном бамбуком кабинете и, не теряя времени даром, с аппетитом поглощал весьма странного вида смесь каких-то зеленых стручков с кусочками мяса неестественного бело-розового цвета. При этом деревянные палочки для еды так и летали в его чутких нервных пальцах, ловко отправляя в рот непривычное кушанье.
– Приятного аппетита, – буркнул, без энтузиазма оглядывая непривычное блюдо, Железяка.
– День добрый, Вадим Сергеевич, день добрый, – отложив палочки и вежливо привстав, Грант протянул для пожатия обе руки.
Ладони юноши на ощупь были сухими и горячими, глаза сверкали шалым, лихорадочным блеском. Железяка скептически хмыкнул, тяжело опускаясь на жалобно скрипнувшую половинками бамбуковых стволов скамейку.
– Заказать Вам что-нибудь покушать?
Грант так и лучился желанием услужить, а у арки отдельного кабинета уже маячил в полной боевой готовности тонкий силуэт девочки-официантки. У Железяки на скорую руку перекусившего утром бутербродами с безвкусной колбасой из туалетной бумаги, и привычно забывшего за дневной беготней про обед, от заманчивого предложения ощутимо засосало под ложечкой, но при взгляде на тарелку агента, он с сожалением прокряхтел:
– Нет уж, спасибо, ешь этих червяков сам… Вот кофе я бы выпил, чашечку…
Поймав краем глаза растерянное выражение лица официантки, он сообразил, что сморозил, какую-то нелепость, но так и не понял, в чем именно она заключалась. Благо Грант, тут же пришел ему на помощь.
– Лучше чай, Вадим Сергеевич!
– Ну, пусть будет чай, уговорил…
– Лерочка, нам средний чайничек зеленого, с мятой, мелиссой и имбирным корнем.
Просиявшая официантка мгновенно испарилась.
– Вот и надо же каждый раз назначать встречи в таких местах, где приличному человеку даже кофе не выпить… – сварливо пробурчал Железяка, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой скамье.
– Вам не нравится японская кухня?
– Не знаю, ни разу не пробовал…
– Так в чем проблема, сейчас я для вас организую расширенную дегустацию! Пальчики оближете!
– Нет уж, спасибо, давай обойдемся без рискованных экспериментов. К тому же мы здесь не для того, чтобы набить брюхо.
– Да, действительно, – улыбчивый Грант, моментально построжал, отодвинул тарелку в сторону, приготовившись слушать.
– Плохо работаем, – все тем же ворчливым тоном начал заранее подготовленную речь Железяка. – Отвратительно просто…
Он умышленно говорил "мы", ранимый и гордый Грант весьма непросто относился к критике в свой адрес, и чтобы как-то смягчить происходящую накачку Железяка ругал сейчас как бы их обоих. Так что вроде и обижаться не след.
– Наша задача предотвращать, а мы даже по хвостам бить не успеваем…
– Ну, это вы напрасно, Вадим Сергеевич, – Грант нервно хрустнул тонкими подвижными пальцами. – Подрывника с Фрунзе мы оперативно вычислили…
"Пианистом бы ему быть с такими руками, гаммы играть, да мать радовать, – думал меж тем про себя Железяка. – Пианистом, а не агентом-разведчиком… Эх, что за жизнь сучья, когда уже дети в размен пошли… А что сделаешь?"
Еще он отметил про себя, что агент тоже сделикатничал, а может просто по инерции употребил местоимение "мы" принимая, предложенный куратором тон. На самом деле никакого "мы", конечно, тут не было, Перегуду нашел лично Грант, нашел без всякого участия оперативных служб милиции и ФСБ, просто по интернету. В этом собственно и заключалась основная работа агента, под разными никами, естественно под славянскими именами, он целыми днями болтался по самым различным ультраправым ресурсом, начиная от вполне законного dpni.org и заканчивая насквозь нелегальными сайтами скин-бригад и национал-социалистических фронтов. В этой среде он был как рыба в воде, разбирался во всех подводных невидных взгляду стороннего наблюдателя течениях, умел вызвать на откровенность, на опасную похвальбу совершенной акцией, завести контакт, вытянуть на стрелку, или подвести под заранее подготовленную ловушку сам при этом оставаясь вне подозрений. Вот и Перегуда, привлек его внимание тем, что на одном из форумов настойчиво разыскивал инструкции по изготовлению реально работающей, проверенной в деле бомбы. Таких активистов Грант отмечал и заносил в личную картотеку. Когда взлетела на воздух торговая палатка, осталось только пробежаться по этим данным, вычленяя наиболее подходящие кандидатуры, и по каждой провести адресную пробивку. Перегуду агент взял на элементарное "слабо", публично начав сомневаться хватит ли у того духу, на то, чтобы перейти от слов к делу, мол в сети трепаться каждый горазд. Вот тогда-то и мелькнул на форуме запальчивый ответ, потерявшего осторожность юнца о том, что уж кто-кто, а он давно перешел от слов к делу, и фото взорванной палатки…
Дальше была уже работа Железяки, ментов и экспертов… Сложно скрыть следы приготовления взрывчатки в домашних условиях, особенно если ищут те, кто знает, что и где искать… Плюс, само собой литература националистического и экстремистского толка, материалы в изъятом компьютере… Короче кончик ухватили цепко, дальше глядишь, ниточка сама размотается… А всего-то ляпнул в интернетовской говорилке лишнего…
– Взяли… – Железяка недовольно покряхтел, качая головой. – Кабы мы его с тобой до взрыва взяли… Тогда дело другое… Профилактика важна, понял?
– Профилактика?! – Грант презрительно сощурился. – И в чем бы вы тогда обвинили эту фашистскую свинью? В разжиганье розни? Дали бы ему полгода условно, и все?
Железяка лишь развел беспомощно руками.
– А тебе обязательно крови надо?
– Конечно, – неожиданно спокойно отозвался агент. – Кровь за кровь, разве бывает иначе? Что там, кстати, с этим ублюдком? Признался?
– Да он и не отрицал ничего. Вот только все на себя грузит, не сдает никого… Может правда один был?
– Вряд ли, – скептически ухмыльнулся Грант. – Кишка у них тонка по одному… Дожимать надо. Хотите я покопаюсь?
– Как ты покопаешься?
– Ну, запущу везде пулю, мол, арестован русский патриот, то, сё… Нужна помощь неравнодушных, призыв к протестным акциям, поддержка героя, как обычно, короче. И посмотрим, откуда наибольшая активность пойдет. Они же своих не бросают, значит, должны задергаться, откликнуться, тут и подсечем…
Он осекся, безразлично глядя по сторонам, и зашедшая в их закуток официантка, гарантированно не расслышала о чем шла речь. Дежурно улыбаясь клиентам, девушка ловко расставила на столе расписанные золотыми драконами пиалки, деревянную подставку и маленький фарфоровый чайник. Грант чуть заметно кивнул ей в знак благодарности и девушка, поклонившись гостям, удалилась.
– Да, неплохо придумано, попробуй, конечно, в свободное от работы время, – продолжая прерванный разговор, задумчиво произнес Железяка. – Но помни, сейчас основное не это, основное – налет на арт. студию и взрывы в салоне черной магии и автоматах. Вот бы на кого выйти!
– Так может он как раз из этой группы…
– Да, нет, не похоже. Тут волки битые работали, ни следов, ни явных зацепок. А этот твой пионер в интернете протрепался, да потом еще чуть не пяткой себя в грудь бил, ни запирательств, ни попыток соскочить… Нет, не похоже, чтобы серьезные боевики у себя такого в команде держали.
– Мало ли, – Гранту явно не нравилось, что куратор недооценивает обезвреженного с его подачи подрывника, это как бы одновременно умаляло и его личный успех. – И на старуху бывает проруха, как "борщи" говорят, может и здесь тоже. Потому, кстати, и грузит все на себя, что понимает, накосячил серьезно…
– Кто говорят? Как ты сказал? – Железяка искренне удивился мелькнувшему в речи подопечного обороту.
– Вы про что? А, "борщи"… – Грант явно смутился, даже глаза опустил. – Это сленг молодежный… Ну, русские, короче…
– Вот как, – невесело ухмыльнулся Железяка. – Выходит, я тоже "борщ"?
– Вы, нет… Ну… – совсем сбился и стушевался агент.
– Ладно, – вздохнул, снисходительно улыбнувшись, куратор. – Прощаю, а вообще следи за языком, а то сболтнешь вот так, чего не надо…
– Да я не хотел, правда!
– Все, проехали, сказал! По делу все ясно? Не увлекайся Перегудой его и без тебя дожмут. Все силы на боевую группу, что у нас тут беспределит, понял?
– Да, понял, понял… А этого урода, точно додавят? Что ему светит в итоге?
– Хрен знает, – Железяка безразлично пожал плечами. – В любом случае он уже вне игры. А что светит, поглядим, как карта ляжет, какие обстоятельства следствие раскроет. Вот сейчас там вроде наркота замаячила…
– Так он чего и кололся еще?! Вот урод!
– Да нет, не он… – Железяка недовольно поморщился. – Те кого он взорвал, торговцы, наркотой втихую банчили, да водярой паленой… Сейчас если адвокаты докажут, что у него кто-то из близких друзей, или родственников из-за них, к примеру, на анашу плотно сел, то пойдет как смягчающее. А если присяжные судить будут, так и вовсе ход сильный. Оправдать, конечно, не оправдают, а вот на условное соскочить вариант, тухлый, правда, но чего не бывает…
– И Вы так спокойно об этом говорите? О том, что эта свинья вообще может безнаказанной остаться?!
Что-то не понравилось Железяке в голосе агента, слишком наигранно звучало возмущение, театрально, да и чуть громче, чем следовало. Играем? А для кого спектакль? Отхлебнув глоток чая и нарочито закашлявшись, оперативник чуть подался вперед, воспитанно прикрыл рот салфеткой, и этот жест позволил мотивированно повернуть голову чуть-чуть вправо, краем глаза осмотрев заднюю полусферу. Хоть и был брошенный взгляд беглым и поверхностным, но цель зацепить получилось. Высокий, широкоплечий парень, такой же смоляно-чернявый как Грант, склонился над барной стойкой некультурно положив на нее локти в каких-то нескольких метрах от их кабинки. Сидел спиной, но даже по ней, напряженно сгорбленной, застывшей в предельном внимании было ясно все. "А ушки-то на макушке, и чуть ли не шевелятся, – ухмыльнувшись про себя, подумал Железяка. – Эх, детишки, ну что же вам спокойно-то не живется, с кем в шпионские игры тягаться решили?" Агенту, однако, виду не показал, ответил спокойно, сдержанно.
– Это просто вероятность, парень. Причем весьма малая, так что пока гнать волну, смысла нет. В любом случае этот уже засвечен, а значит, практически не опасен. Нужно сосредоточиться на своей работе, а не выдумывать левые задачи.
Слова "своей работе" он выделил интонационным нажимом, внимательно заглянув в возбужденно блестящие глаза собеседника. Грант встретил его взгляд явным вызовом, не опустил глаз и несколько секунд они мерялись, как в детской игре "гляделки".
– Я всегда помню о своей работе!
Тоже сынтонировал, паршивец. Уверен, что я не понимаю о чем он сейчас. Ну-ну, блажен кто верует.
– Вот и ладненько, – благостно закончил Железяка. – Спасибо за чаек. Чудесный, кстати, я как заново родился. Надо бы рецептик запомнить…
– Не поможет, там очень много разных хитростей. Так что лучше сюда приходите пить, если не дорого, конечно!
Неожиданная смена интонаций в голосе куратора сбила Гранта с толку и теперь, не очень понимая, как ему следует себя вести, он от нервозности пытался хамить.
Железяка лишь шутливо погрозил ему пальцем, улыбаясь самой кроткой из своего арсенала отработанных и выверенных улыбок.
– Грешно смеяться над малоимущими. Всякий труд почетен, хоть и не всякий одинаково оплачен…
Грант в замешательстве молчал.
– Но это не значит, что надо опускать руки, – наставительно произнес Железяка, поднимаясь со скамьи. – Так что работать, юноша, работать, и еще раз работать… Ну, до новых встреч…
Следуя на выход, он будто случайно заблудился между столиками, в результате, вместо короткой прямой дороги сделав крюк, мимо барной стойки. Что ж, ничего неожиданного, молодой человек, преувеличенно поглощенный каким-то напитком в высоком бокале, был похож на Гранта, как брат близнец. Нет, внешность у них была конечно различна, но вот уверенно-властная манера держаться, ухоженность, подчеркнуто яркая, дорогая одежда и обувь… В общем, та самая "золотая молодежь", тот же слой общества, и, что немаловажно, та же национальность… И чтобы это значило? Открываем фирму по охоте на скинхедов? Собираемся несколько изменить расклад, не мы теперь снабжаем информацией офицера ФСБ, а он незаметно начнет снабжать нас? Ну-ну, ребятки, в такие игры играть весьма сложно… Посмотрим, посмотрим, наверное, будет даже забавно.
Выйдя уже из основного зала и практически дойдя до конца ведущего к входным дверям коридора, Железяка демонстративно хлопнув себя по лбу, развернулся обратно. Актерская игра пропала напрасно, вокруг никого не было. Зато не прошло в холостую само возвращение, еще не дойдя до порога, он уже видел, что высокие табуреты, перед стойкой пустуют. Ага, не хватило терпения дождаться моего ухода, голуби! Ну, точно, аккуратно заглянув в зальный полумрак, высунувшись всего на одну треть лица из-за стены коридора, он сразу заметил, спину "близнеца" уже перебравшегося за столик Гранта. Что ж, все подтверждается, но, кто предупрежден, тот вооружен. Хотите играть? Ладно, поиграем… Вот только правила этой игры пишете уже не вы…
"Я постиг, что Путь Самурая – это смерть.
В ситуации "или или" без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью", – повторил он, про себя стараясь запомнить, намертво вбить в память точные, чеканные формулировки. Возможно, когда-нибудь пригодится, можно будет поразить в разговоре не таких эрудированных приятелей, или, чем черт не шутит, произвести впечатление на какую-нибудь из знакомых девчонок. Да и вообще, красиво звучит, веско… Сразу видно, что писал не какой-то там пустомеля, а самый настоящий самурай. Эх, было же время! Здорово им там жилось, в средневековой Японии, не то, что ему сейчас в дурацкой неувязанной России…
Карен с сожалением захлопнул книгу в строгом переплете и отложил ее в сторону, самураи самураями, а сейчас пора было приниматься за работу. Сегодня вечером предстоял очередной бой его личной войны. Замигал приветливо лампочками маршрутизатор, есть, вход в Мировую Паутину свободен, welcome, добро пожаловать! Это действо для него превратилось уже почти в ритуал. Ежевечерний, перед тем, как лечь спать, обход выловленных в сети правых сайтов и форумов. Проверка состояния дел, снятие массива информации, которую уже после тщательного просеивания и обработки он использовал в боевых действиях, как раз против тех, кто так неосмотрительно трепался о своих делах в интернете, опрометчиво полагая, что глобальную сеть никто не контролирует. Нет, братцы-кролики, шалите! У нас все под контролем, все вы как на ладони, давайте, пишите, обменивайтесь инфой, сколачивайте команды под предстоящие акции, хвастайтесь уже проведенными! Каждое лыко ляжет в свою строку, осядет в недрах памяти мощного компьютера спецагента ФСБ с позывным Грант, а уж потом будем решать, что с вами делать, ребятишки: слить куратору, разобраться самим, или аккуратно направить вашу деятельность в нужное русло.
Карен поддерживал контакт с более чем десятком устойчивых правых групп и одиночек-автономов. Все эти люди держали его на сто процентов за своего парня, и если бы вдруг нашелся осведомленный доброжелатель, пожелавший поведать им, что их сетевой знакомец мало того, что самый натуральный агент, столь ненавидимых ими "акабов", так еще и армянин по национальности, ему вряд ли бы поверили, и уж во всяком случае, немало бы удивились.
Скоростной интернет легко, как профессиональный шулер колоду карт, тасовал страницу за страницей. Интересных новостей пока не попадалось, шебуршились о своем футбольные фанаты, обсуждая какие-то баннеры, что собирались поднять на секторах в ближайший матч, плакали о произволе властей получившие по загривку демонстранты с какого-то малозначительного митинга, писал очередной теоретик статью о том, что именно русские были предками всех народов мира, а божья матерь однозначно была славянкой и тому есть неопровержимые доказательства… Все как обычно, ничего, что могло бы привлечь внимание специального агента… Пробежав с десяток самых многообещающих сайтов и убедившись, что сегодня в правом мире тишь, да гладь, Карен вошел на свой любимый портал "Правое дело". Вот где можно было порезвиться всерьез, дразня комментариями к новостям фашистских свиней.
Вскоре нашлась и нужная статья. Краткая заметка как раз и рассказывала читателям о взрыве торговой палатки на Фрунзе, и о задержанном исполнителе теракта. Комментариев было много, причем, что ценно, судя по датам в заголовках, ребятки отписались совсем недавно, значит, есть шанс, что и сами до сих пор еще в сети. Комменты особой оригинальностью не блистали, стандартные пожелания быть осторожнее при планировании акций и моральная поддержка для арестованного героя.
"Сразу видно, что борщ недоделанный взрывал. Настоящие воины рвут бомбы на военных объектах и не попадаются, а этот даже с безобидными торговцами сладить не мог. Лох, как все славяне", – Карен удовлетворенно ухмыльнулся, отправляя на сайт свой комментарий к статье.
Подпись тоже была уже давно отработана на этом портале. "Боевик Хачик" стал здесь фигурой известной и всеми ненавидимой за едкие замечания и неприкрытую русофобию. Теперь следовало только дождаться, когда кто-нибудь из наиболее горячих посетителей ресурса откликнется на провокационную реплику. Потом, развивая успех, в перепалку можно было втянуть довольно много народу, а наиболее активно выступающих даже спровоцировать, на какие-то неосторожные признания. Рутина, обычный проверенный метод… Однако, сегодня что-то не клевало, время шло, а новых комментариев к статье все не прибавлялось. Карен с нетерпением покосился на часы, уже двадцать минут никто не реагирует, нет, так дело не пойдет. Придется несколько расшевелить прячущуюся где-то на просторах сети рыбу, подергав слегка заброшенную наживку. Он решительно потянулся курсором к иконке сетевых подключений.
Дело в том, что в квартире Абрамянов был установлен еще один компьютер, раньше он принадлежал отцу Карена, теперь, бывало, его использовала для прогулок по женским сайтам мать, а в основном он стоял себе без дела. Суть была не в этом. На втором компьютере установлен свой собственный выход в интернет, а оба компа завязаны в локальную сеть. Пользуясь этим обстоятельством Карен мог заходить на один и тот же сайт с двух совершенно разных IP-адресов, будучи не только для форумчан, но и для модераторов как бы двумя разными людьми. Вот и сейчас выйдя через отцовский компьютер на тот же портал, он получил возможность ответить "боевику Хачику".
"Настоящие воины – волки позорные, только и умеют, что детьми, да бабами прикрываться. Больницы и школы захватывают. А если против мужчин, так только чтобы десять на одного, не иначе", – поползли по экрану ровные строчки нового комментария. Подпись гласила "Ратибор", нормальное имя для русского наци, они там все на исторических параллелях сдвинуты. Ну-ка, ответим ему…
Дискуссия разгоралась под чутким руководством Карена, объединившего в одном лице и режиссера и актеров этого действа. Постепенно спор становился все горячее и бескомпромисснее, стороны уже окончательно забыли о необходимости соблюдать парламентские выражения и вовсю предлагали друг другу, то заняться оральным сексом, то еще чего почище… мат хлестал через край, однако, модератор, пока не вмешивался. То ли тоже наблюдал с интересом, чем кончится дело, то ли и вовсе занят был чем-то другим более интересным. Приближалась кульминация, и Карен даже кончик языка прикусил от усердия, он уже достаточно долго изображал сетевую перепалку, и наверняка, за ней сейчас следят немало зрителей, ожидающих кто же из спорщиков возьмет верх. Теперь следовало убедительно показать всю ничтожность и трусость "борща" с претенциозным именем "Ратибор", всю его убогую суть, трусливого подсиралы, способного тявкать только в безопасном, в силу своей анонимности Интернете.
"Так что, Ратибор, если тебе кавказцы так не нравятся, что же ты здесь со мной треплешься, а не идешь на улицу стрелять нас и резать? Знаешь, что слабо, что если в открытую хоть слово вякнешь, тебя тут же на колени поставят и сосать будешь у всех, кто не побрезгует член в твой поганый рот засунуть!"
Секунду он смотрел на набранный текст, задумавшись, не перебор ли. Потом щелкнул по кнопке "store", плевать, вот еще, со свиньями деликатничать. Подумав с минуту, коротко отозвался от имени Ратибора. "Сам отсосешь, ублюдок черножопый!"
Все пора закругляться, итак уйму времени потратил. "Вот как? Может, встретимся тогда где-нибудь? Там и посмотрим, кто у кого отсосет… или слабо?"
Хорош, этого будет достаточно, пережимать тоже нельзя, нужно просто создать у тех, кто следил за перепалкой четкое впечатление, что перетрусивший русак заткнулся и не стал продолжать общение. И так всем все ясно будет. Ну и конечно лишний кирпичик в любовно возводимое здание мифа о необыкновенной личной мужественности кавказских мужчин и природной трусости и рабской покорности русских. Но это уже так сказать общая, стратегическая цель, в конце концов, ему в этой стране жить до еще далекой и, будем надеяться, счастливой старости, так что грех не позаботиться, о своем личном благополучии уже сейчас. А то, если этим фашистам дать волю, так и до кавказских погромов недалеко, недавний пример Кондопоги перед глазами, если кто забыл. Потому надо использовать любую возможность и вбивать, вбивать в мозги этим тупоголовым ублюдкам мысль о непререкаемом превосходстве Кавказа. Чтоб боялись и уважали. Если враг тебя боится, это уже половина победы, разве не так? Ну а страх на пустом месте не возникает, его надо выращивать, культивировать…
Карен уже потянулся курсором закрыть надоевшую страницу, когда вдруг заметил, как замигала новая цифра в строке комментариев. Кто-то отозвался на его игру. Отчего-то у Карена болезненно сжалось в тот момент от дурного предчувствия сердце, словно тень сгущающейся над головой беды, черным крылом мазнула его по лицу. Брезгливым жестом вытерев о штанины вспотевшие вдруг ни с того, ни с сего ладони, Грант щелкнул мышкой открывая комментарий.
"Давай я вместо него с тобой встречусь".
Коротко и по делу, вместо подписи стандартный Аноним. Карен улыбнулся, похоже, клюет. Налетевшая было, тревога рассеялась, как дым, ведь именно ради таких вот моментов и затевались сетевые провокации.
"Тоже хочешь пососать большой кавказский член?"
Карен спешил, пальцы тыкали мимо нужных клавиш, и послание то и дело приходилось править. Предощущение грядущей удачи заставляло раздувать в охотничьем азарте ноздри. Похоже, в капкан шел крупный зверь.
"Люблю отрывать таким, как ты головы. Так что, встречаемся?"
Ответ не заставил себя долго ждать. Рыба заглотила наживку, оставалось лишь правильно подсечь.
"Конечно. Предлагаю дуэль. На пистолетах!"
Ну-ка! Согласишься, или нет?
"Ебанись, какие пистолеты? Откуда?! Давай по-нормальному, на руках".
Нет, родной, что мне с твоих рук? С чем потом к куратору пойду?
"Какие руки? Мы вроде не в песочнице играем? Нет пистолета, может быть ножи?"
Херня, конечно, но хоть что-то, что позволит зацепиться. Ношение холодного оружия, статья лажовая, кто по нашим временам его не носит? Но если сделать все с умом, то позволит провести предварительное задержание, а там, мало ли что еще выплывет…
"Хорошо. Время и место?"
"Метро Ахматовская, у самого памятника, завтра, девятнадцать часов".
"Там народу в это время полно. Это же почти центр. Может, более подходящее место выберешь?"
"Обоссался, герой?"
"Нет".
"Тогда жду".
С удовлетворением вздохнув, Карен отвалился от компьютера. Можно было звонить куратору, рыбка клюнула. Наверняка это какой-нибудь скинхед, уж больно борзо общался, уверенно. Наверняка на стрелку явится с целой командой таких же отморозков и на карманах у них будет оружие, скорее всего не только оговоренные ножи. Собственно и все, можно брать. Агент Грант взял в руку холодную на ощупь трубку мобильного телефона и принялся листать адресную книгу, перебирая абонентов одного за другим. Вот окошечко выбора высветило запись "Вадим Сергеевич", замерло на ней на несколько секунд и скользнуло дальше, на имя Вахид, только после этого палец Карена нажал кнопку дозвона. Куратору можно было позвонить и позже…
За несколько километров от уютной комнаты Карена у старенького компьютера с громоздким лучевым монитором сидел молодой коротко стриженный под машинку парень, перечитывал с начала до конца ленту комментариев и улыбался самым краешком плотно сжатых губ. Его пальцы меж тем непривычно с опаской дотрагивались до затертых клавиш допотопной Svenовской клавиатуры, пролистывая ленту комментариев вперед-назад. На крепкой с плоскими, характерно сбитыми костяшками кисти синела неумелая кривая татуировка: "ВАРЯГ".
Станция бурлила народом. Впрочем, для Карена это не было неожиданностью, не зря выбирал это время и место. Операция для него должна пройти максимально безопасно, а уж в такой толпе, конечно, ни один нацист не рискнет на него напасть. Слишком много людских глаз вокруг, слишком много свидетелей. Да и Ваха с ребятами чутко отслеживают всех мало-мальски подозрительных славян появляющихся в поле зрения, страхуют Гранта, хотя он и так не хило подстрахован "акабами", почти, как спецагент в американских боевиках. Карен невольно нырнул быстрым движением во внутренний карман легкой кожаной куртки, дотронулся чуткими быстрыми пальцами до пластиковой поверхности упрятанного под ней микрофона. Куратор сейчас слышит все, что происходит вокруг его агента и, конечно, в случае чего незамедлительно придет на помощь. Несколько оперативников ФСБ, рассредоточились наверху на входе в станцию, Вадим Сергеевич там же, с ними. А за углом в неприметном проулке уже дожидается автобус с затемненными стеклами. Внутри в полной боевой готовности скучает спецназ, это на случай возможных осложнений. Десять огромных как танки, рослых парней закованных в бронежилеты и титановые сферы, затопчут кого угодно, шутя справятся и с гораздо более серьезным противником, чем банда несовершеннолетних скинхедов. Так что Карен чувствует себя уверенно, как никогда, абсолютно спокойно и ненапряжно. Страха нет, нет…
Вот только почему-то то и дело слабнут ноги в коленях, становятся ватными мышцы и неприятно часто колотится в груди сердце… Вроде и роль живца он играет не впервые, и подстраховка сегодня двойная. Не только "акабы", но еще и свои друзья-единомышленники, что гораздо надежнее… Нет, не отпускает непонятное волнение, тоска накатывает смертная, так хочется плюнуть на операцию и бежать отсюда, куда глаза глядят, бежать, забыв про все, не останавливаясь и как можно дальше… Муторно, страшно… Нет, нет, страха нет. Я спокойный и сильный, рядом друзья, я ничего не боюсь… Минутная стрелка ползет со скоростью беременной улитки, до назначенного времени пять минут. Позвоночник продирает мелкой противной дрожью… Господи, да что со мной?
Железяка стоял перед входом в метро и, ежась под порывами холодного ветра, тоже смотрел на часы. Без пяти минут, пора бы им появиться, однако… И как угадал, в кармане куртки противно откашлявшись всхрапнула рация.
– Это "третий". У меня пошло движение. Около десятка бритых, идут к метро.
Ну что, началось, похоже, Железяка хищно ухмыльнулся, уже не скрываясь, вытянул рацию из кармана и поднес к губам.
– Внимание, это "первый", приготовиться к работе…
План был прост и уже неоднократно обкатан на подобных же ситуациях. Ключевым моментом тут выступал выбор для стрелки людного места, в котором даже самый отмороженный скин не решится напасть на агента. В данном случае – станция метро в самом центре города практически в час пик. Отличный выбор. Все подходы к станции отслеживались оперативниками в штатском, спецназ в автобусе ждал своего часа в сторонке, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания и вместе с тем в случае необходимости мгновенно оказаться рядом. Бритые – противник серьезный и опасный именно своей идейной заряженностью и безрассудной храбростью, вполне могут оказать весьма ожесточенное сопротивление. Впрочем, в данном случае это только в плюс, чем больше будет оснований подольше оставить задержанных за решеткой, тем больше шанс на плодотворную с ними работу. Возможно, кого-то из тех, кто душой послабже удастся даже взять на связь, сделать агентами внутри движения. А с остальных хотя бы контакты стрясти – телефоны с мобильников, адреса и клички из записных книжек, все пригодится, любая мелочь когда-нибудь может оказаться полезной.
Итак, все подходы к месту встречи по земле надежно перекрыты, есть еще правда незначительный шанс за то, что скиновская бригада подъедет на самом метро, прямо до указанной станции. Вряд ли, конечно, куда без предварительного сбора и разведки? Но тоже возможно… На этот случай на Гранте надет специальный микрофон, просто так же не бросятся, к тому же прямо среди толпы. Сначала начнут разговор, кто такой, мол, почему такой борзый, станут разогревать себя, настраивать на предстоящее избиение. Вполне хватит времени среагировать и спуститься вниз. Да и спускаться, скорее всего, не придется, надо быть сумасшедшим, чтобы устраивать драку прямо на станции, слишком много ненужных свидетелей, слишком близко патрули милиции метрополитена, спалишься так и не доведя дело до конца. Потому, три к одному, сами поднимутся наверх в поисках удобного местечка для продолжения разговора, а тут их уже будут ждать.
Короче все варианты просчитаны и отработаны. С некоторых пор подобные операции уже превратились в привычную рутину. Вон и от доклада засекшего скинов оперативника ничуть не веет обычным тревожным азартом, просто ленивая констатация факта, расслабленная, нерабочая интонация… Надо бы взбодрить товарища, все же не на курорте.
– Внимание, "третий", это "первый", доложи обстановку!
В принципе докладывать особо нечего, все и так ясно, но "третьему" не помешает слегка напрячься для профилактики.
– Восемь бритых, оружия не наблюдаю, вид характерный, возраст до двадцати… – быстрой скороговоркой забубнил оперативник. – Вышли с Кривоколенного, идут в мою сторону, темп движения средний, можно перехватить в следующем квартале…
"Я и без тебя соображу, где перехватывать", – неприязненно скривился Железяка, однако голос в эфире прозвучал абсолютно бесстрастно, не выдавая чувств командующего операцией:
– Понял тебя, "третий", понял. "Орбита", выходите на вторую исходную, там будет встреча, как поняли?
– Понял тебя, "первый", выдвигаюсь, – в ответ прохрипел эфир, голосом командира группы спецназа.
Бойцов милицейского спецназа в народе за их экипировку и, особенно за круглые титановые шлемы-сферы, прозвали "космонавтами". Прозвище быстро прилипло и въелось в повседневную жизнь отряда, порой и сами бойцы употребляли его в разговоре между собой. Вот и сейчас, Юрка Колесниченко, командовавший спецурой, не без юмора выбрал себе именно космический позывной.
Однако пора было двигаться и Железяке, если он, конечно, хотел принять личное участие в назревающем спектакле. А он, разумеется, хотел, иногда по горячему, сразу после силового задержания удается получить такие признания, на которые потом опомнившегося и пришедшего в себя арестанта уже не раскрутишь даже самыми хитроумными уловками. Момент упускать никак нельзя, да и проконтролировать ситуацию лично тоже стоит, "космонавты" ребята резкие, как бы не покалечили кого. Отписывайся потом… Бритые через одного несовершеннолетние, хотя возраст не делает их мене серьезными противниками. Но вот закон ничего не говорит о том, что у пятнадцатилетнего пацана может быть при себе настоящий боевой нож, а то и пистолет, плюс навыки владения оружием на уровне не многим хуже, чем у бойца спецподразделения. Наоборот, дословно одна из ведомственных инструкций по применению табельного оружия гласит: "… запрещается применять оружие против несовершеннолетних, если возраст их очевиден, или известен". Вот тебе и весь сказ. И следующее дальше: "за исключением случаев совершения ими группового, или вооруженного нападения, угрожающего жизни и здоровью сотрудника, или граждан…", уже не очень спасает ситуацию. Любой мент доподлинно знает, как, при желании, выворачиваются в суде эти фразы опытными адвокатами. Так что до серьезных разборок с малолетками лучше не доводить. Себе дороже может выйти.
Бесцеремонно расталкивая поток спешащих к станции метро людей, Железяка быстрыми шагами двинулся по улице, благо идти не далеко, один квартал. Краем глаза засек мелькнувших у входа в подземный переход на той стороне коллег. Правильно, пока рано сниматься с точек, вдруг бригада не одна и сейчас подвалят еще. Хотя вряд ли, скиновские команды, как правило, не многочисленны, ведь чем больше народу в группе, тем выше вероятность провала. Так что справедливость принципа: "лучше меньше, да лучше" здесь усвоили на отлично.
А вот и спецы, "ПАЗик" с затемненными до полной непрозрачности снаружи стеклами и голубыми милицейскими номерами тихонько припарковался у самого тротуара. В зоне действия знака "остановка запрещена", между прочим, невольно отметил Железяка, недовольно куснув губу. Надо будет пояснить водителю, что на операциях не стоит привлекать к себе лишнего внимания такими демонстративными жестами. А лучше Юрке объяснить, пусть сам со своими дуболомами разбирается, они один хрен нормальных слов не понимают. А указывать его бойцам на косяки на их внутреннем диалекте, то есть в ринге с перчатками на руках, Железяке откровенно слабо, несмотря на всю спортивную подготовку. У этих ребятишек практики немеряно, чуть не каждый день выезжают, да и возраст уже не тот, чтобы силушкой богатырской меряться.
Задние двери автобуса разъехались в сторону и три ловкие фигуры в сером ментовском камуфляже выпрыгнули на асфальт. Ага, первые пошли… Бойцы постояли несколько секунд осматриваясь, потом неспешной рысцой направились за угол дома, аккуратно придерживая закинутые через плечо короткие автоматы. За ними появилась следующая тройка, эту уже возглавлял сам Колесниченко, огромный с медвежьими повадками добродушный здоровяк, приехавший откуда-то с Украины и на этом основании то и дело сбивавшийся на мягкий хохляцкий акцент.
Хоть на бойцах, как и положено, в таких случаях, были надеты скрывающие лица маски, но любой хотя бы раз лично видавший Колесниченко опознал бы его среди них в два счета. Поведя богатырскими плечами, словно разминая перед дракой затекшие мышцы, спецназовец махнул своим рукой, и тройка неспешно, вроде даже лениво двинулась к проспекту. За ней последовала еще одна. Водитель остался при машине.
Железяка еще ускорил шаги, чтобы успеть пересечься со спецназом до того, как они дойдут к перекрестку. Всегда лучше быть поближе при первом контакте, уж больно скоротечен обычно этот момент, когда в дело вступают ребятки Колесниченко. Несколько секунд кажущейся со стороны абсолютно бестолковой суеты, беготни и криков и вот уже злыдням навешали по соскам, и волокут их, сломленных, взятых под полный контроль болевыми приемами в автобус. И невдомек стороннему зрителю, что вся эта кажущаяся суета на самом деле четко распланирована и отработана многочасовыми до пота и крови тренировками. От того и нет, как правило, у бандюков ни единого шанса оказать милицейскому спецназу достойное сопротивление.
Он не успел совсем чуть-чуть, до перекрестка с узким, примыкавшим к проспекту переулком осталось всего несколько шагов, когда из людского потока на той стороне показались те, кого они ждали. Молодые, уверенные в себе, спортивные… Они подобно акулам легко бороздили толпу, разрезая ее на части. Им уступали дорогу, с неприкрытым страхом поглядывали в след. Даже на расстоянии сразу ощущалась жесткая агрессивная энергетика, сбитых в стаю подростков. Естественно, никто из мирных граждан оказаться у них на дороге не жаждал. Жались к стенам домов, косились исподтишка с опасливым интересом. До синевы выскобленные головы вызывающе поблескивали под лучами закатного солнца, тяжелые ботинки гулко били мощными подошвами в асфальт, форсистые кожаные куртки, неизбежный "Лонсдейл", небрежно распахнуты, открывая обтянутые плотной тканью футболок литые грудные мышцы. Да, и как это "третий" определил, что перед ним несовершеннолетние? Непонятно… Разве что по едва тронутым первым пушком растительности лицам. Если смотреть по суровости комплекции, так никакие это не детки – матерые мужики, под стать "космонавтам" только без шлемов и броников.
Колесниченко со своими бойцами выплыл из-за угла, когда бритым оставалось до него буквально пару метров. Встретились лоб в лоб неожиданно, на то и был расчет.
– Стоять, орлики! – зычно скомандовал хохол. – А ну отходим к стеночке! Руки держим на виду! И не дергаться!
Бойцы за спиной командира напряглись, готовые с ходу пресечь на корню, вбить тяжелыми ботинками в асфальт любую попытку сопротивления. Однако, скины, против ожидания, настроены были, кажется, мирно.
– Иди в жопу, орлик! – вяло пискнул кто-то из задних рядов.
– Опа, кто здесь? Акабы? – дурашливо вылупил глаза один из стоящих впереди.
Вот собственно и вся реакция, ни попыток рвануть в сторону, ни нервозных движений по карманам, чтобы сбросить все неположенное, пока не начали шмонать, ни агрессии… Странно, не типично… Железяку впервые с начала операции пронзило изнутри острое предчувствие фатальной ошибки, ощущение непоправимости всего происходящего… Он даже глаза на секунду прикрыл и застонал тихонько, настолько явственным было это зародившееся внутри чувство.
– Кто тебе здесь, акабы, мальчик? – обиженно прогудел тем временем Колесниченко. – Ща в автобус заведем, потом неделю ссать кровью будешь!
– Ой, напугал! Дяденька, только не бейте! – заблажил дурным голосом скин, глумливо улыбаясь.
– Все, хорош базарить. Ну-ка мухой отошли к стеночке, мордой в кирпичи и ручки на них же!
– А в чем, собственно дело, командир? – рассудительно спросил, стоявший впереди бритый парень до сих пор не вступавший в дискуссию. – Идем спокойно, никого не трогаем… Чего ты к нам привязался?
Остальные одобрительно загудели, поддерживая, сдвинулись вперед, сбиваясь плотной кучкой. В тихих пока голосах явно сквозила еще до конца неоформленная, но уже вполне реальная угроза. Железяка видел даже со спины, как напряглись, расслабившиеся было спецы, готовясь к броску. Колесниченко, однако, пока разговаривал мирно.
– Не там гуляете, пацаны. Тут у нас операция, так что не повезло. Придется предъявить документы и вывернуть карманы.
– И бумажка от прокурора под названием ордер у тебя, дядя, имеется? – широко улыбнулся все тот же бритый, по-видимому, игравший в компании роль вожака.
– И без бумажки нормально будет, ишь развели тут бюрократию!
Скины вновь возмущенно заропотали, но вожак унял их одним движением руки.
– Так обыск без ордера, это нарушение закона, дяденька, мы ведь и в прокуратуру пожаловаться можем…
Улыбка скина была сладкой до приторности, но Колесниченко умудрился в ответ улыбнуться еще доброжелательнее.
– А я вас обыскивать и не собираюсь. Сами покажете, вы ведь законопослушные граждане, так что рады будете помочь милиции в ее тяжелом труде…
– Вот уж точно! Гляжу, употели вы от тяжести! – хохотнул кто-то в задних рядах.
Реплика была встречена дружным издевательским смехом. Уже почти дошедший до места действия Железяка потер зачесавшийся лоб, нет, не так все… Не ведут себя так спокойно и вызывающе те, кого неожиданно принимают менты, да еще не простые, а милицейский спецназ. Не так, что-то, не так…
– Ладно, дядя, только ради тебя, – вожак, продолжая глумливо ухмыляться, сделал шаг в сторону, прижимаясь к стене дома и демонстративно выворачивая карманы пятнистых штанов. – Видал! Слоник! Хочешь, еще хобот покажу?!
Остальные скины гогоча последовали его примеру.
"Бестолку! Пустой номер, ничего у них на карманах запрещенного нет, и предъявить им нечего, за бритые бошки у нас пока не сажают, – Железяка от досады хрустнул зубами. – Знали они, что мы тут ждать будем. Это явный развод! Вот только в чем его суть? Эх, кабы знать! Не просто же поглумиться над акабами они сюда пришли! Так что же за всем этим кроется? Что эти ублюдки задумали?!"
Спецы, тоже сообразившие уже, что в этот раз что-то не срослось, лениво охлопывали демонстративно задиравших руки вверх юнцов. Не старались что-то обнаружить, просто отбывали номер. Колесниченко проверял у досмотренных документы, которые никто (вот ведь странность!) не забыл дома, не оставил в другой куртке и не отдал где-то в залог. Все дисциплинированно предъявили паспорта, а некоторые и студенческие билеты, не придерешься.
– А куда движемся такой толпой, молодые люди? – сделал последнюю вялую попытку подошедший из-за спин спецов Железяка.
– На концерт, дяденька, – мило улыбнулся вожак.
– Что за концерт?
– Классической музыки… Реквием, и все такое… Сейчас начнется…
Железяка покивал понимающе головой, отходя в сторону, и тут в скрытом наушнике на тонком проводке, вставленном в правое ухо, кроме обычных звуков царящей в метро в час пик сутолоки и суеты, прорезалось что-то новое.
– Ну, здравствуй, ара. Надеюсь, к дуэли готов? – произнес тихий спокойный голос.
– Мать твою!
Кажется, Железяка выкрикнул это вслух, потому что стоящий рядом спец дернулся и удивленно поглядел в его сторону. Но объяснять ему что-то, уже не было времени, капитан что было сил, рванул обратно к метро. Он бежал так, как давно уже не бегал, расталкивая на ходу спешащих в том же направлении людей, сбивая замешкавшихся с ног и перепрыгивая через них. Бежал, хотя понимал уже, что не успеет… Просто не может успеть…
– Во! Начался концерт… – с ухмылкой прокомментировал, забирая свой паспорт из рук обалдевшего Колесниченко, вожак скинхедов. – А реквием чуть позже будет… Когда этот добежит…
– Поговори еще у меня! – дежурно огрызнулся спецназовец.
Карен чувствовал, как накатившая на него слабость, все сильнее овладевает телом. Голова кружилась, во рту невесть от чего появился тошнотный железистый привкус, а перед глазами заметались яркой вьюгой радужные мошки. Еще один взгляд на часы, до назначенного времени тридцать секунд. Надо как-то их пережить, их и еще пятнадцать минут ожидания опоздавшего, положенных по старой доброй студенческой традиции. Незаметный в обычной жизни ничтожный временной отрезок сейчас казался вечностью. Нужно было куда-нибудь присесть. Вот хоть пусть на мраморный постамент, на котором стоит памятник. Холодный и жесткий полированный мрамор, показался усталому телу ничуть не хуже, чему мягкое удобное кресло. Даже полегчало как-то, хотя голова продолжала гореть, поднимавшимся изнутри жаром. Что же это такое? Грипп? Знаменитая весенняя простуда? Скорей бы уже все закончилось. Тогда можно будет, наконец, поехать домой, напиться горячего чая и завернувшись в теплое одеяло завалиться в постель. Лежать, ни о чем не думать, и не вставать до завтрашнего утра. Целую вечность просто лежать. Какое неземное блаженство!
Завыл, засвистел истошно, гася инерцией набранную в тоннеле скорость очередной поезд. Воздух завибрировал, ударил в лицо тугим ветром. Воздух не хотел, чтобы Карен продолжал сидеть здесь, предупреждал о чем-то, настойчиво толкал в грудь. Уходи отсюда, беги, пока можешь… Грант лишь отмахнулся рукой от настойчивого порыва, провел медленно растопыренной пятерней по лицу, словно стирая с него налипшую паутину. Сжал крепко кулак, давя воображаемую мерзость, и отбросил ее от себя далеко в сторону. Нехитрый прием восточных даосских практик, однако, если потренироваться, то действует безотказно. Вот и сейчас в голове немедленно прояснилось, мысли обрели, наконец, связную четкость. Интересно, сколько там времени, сколько еще ему торчать у этого нелепого памятника. Карен поднял голову, стараясь разглядеть мерцающее над черным зевом тоннеля световое табло.
Поднял, и уперся в спокойный изучающий взгляд серых глаз. Холодно вдруг стало от этого взгляда Карену, холодно и пусто, будто шел себе, шел с закрытыми глазами, и вдруг подняв веки, обнаружил, что стоит на краю пропасти, заглядывая в ее темную зовущую глубину. И дна не видно, только белесый пар клубится далеко, далеко внизу…
Он хотел что-то сказать, может быть даже крикнуть, позвать на помощь друзей, которые и были-то всего в нескольких десятках шагов. Вон Ваха, вон Рашид и Султан… Разговаривают, смеются весело, пялятся на скользящих мимо "борщих" в откровенных мини-юбках… Неужели не видят, что происходит? Неужели не видят разверзшейся вдруг перед их братом бездны? Голос не подчинился Карену, вместо крика с губ сорвалось лишь сиплое шипенье, перехваченное внезапным спазмом смертельного ужаса, пересохшее горло отказывалось служить.
Стоящий перед ним молодой парень удовлетворенно улыбнулся самым уголком рта, по достоинству оценив произведенный его появлением эффект. Он был один, но и этого больше чем достаточно, понял донельзя обострившимся животным чутьем Карен. Этот парень не человек, это сама Смерть, решившая вдруг по неведомому капризу принять человеческий облик. Холодная, уверенная в себе, легко сметающая любые препятствия на своем пути. И бесполезно уже кричать, сопротивляться или бежать… Все уже решено, ставка сыграна и в этот раз ему выпало беспощадное, не подлежащее никакому исправлению зеро.
– Ну, здравствуй, ара. Надеюсь, к дуэли готов? – бледные губы парня едва шевелились, выталкивая слова, и Карен скорее прочел их по этим еле различимым движениям, чем услышал в окружающем гуле.
Он вновь заперхал осипшим горлом, пытаясь что-то объяснить, как-то оправдаться, в душе уже понимая, что это бесполезно, что уже ничего не переделать и не исправить. Он инстинктивно подался назад от страшного незнакомца, вжимаясь спиной в холодный мрамор памятника, и это спасло его от первого, быстрого, как молния удара.
Нож Варяг привык носить в специальных, крепящихся на левой руке ножнах. Скрытое широким, всегда расстегнутым рукавом джинсовки оружие, было незаметно, и вместе с тем, постоянно готово к действию. Вот и сейчас одно неуловимое движение, правой руки к запястью левой, цепкие пальцы сорвали кнопку фиксирующего ремешка и потянули за удобную шершавую рукоять, освобождая из ножен широкое, любовно заточенное с обеих сторон лезвие. Выхват из ножен, это уже первый удар. Так объяснял ему в свое время Учитель, так он сам потом учил на многочасовых изнурительных тренировках, приходящую в Братство молодежь. Нож описал сверкающую дугу, вылетая из рукава, и кончик его пронесся всего в нескольких миллиметрах от горла, внезапно обмякшего и провалившегося назад ары.
Поняв, что первым ударом не достиг цели, Варяг досадливо скривился, уходя на продолжение комбинации. Заканчивать надо было быстро, пока мельтешащие вокруг люди не сообразили, что происходит. Если хоть кто-нибудь заподозрит неладное, скрыться с места убийства в давке часа пик будет невозможно. Благо, окружающие, как правило, настолько заняты собственными делами, что им абсолютно недосуг, приглядываться к тому, что происходит рядом. Описавший полукруг нож, снова был в подходящей позиции для атаки. Бить теперь предстояло в грудную клетку. Не лучший вариант, примерно пятьдесят, на пятьдесят, можно попасть в ребро, а там не факт, что даже сильным ударом удастся его проломить. Нож тусклой рыбкой сверкнул в свете неоновых ламп, меняя положение в ладони правой руки, ладонь левой тем временем уже легла надежным упором на рукоять. Варяг гибкой змеей скользнул вперед, почти вплотную прижимаясь к жертве и тем самым вкладывая в мощное движение обеих рук еще и вес тела. Заточенное лезвие легко прорвало одежду врага, на мгновение застопорилось, уткнувшись-таки в какую-то преграду, но Варяг поднажал, жестко упираясь в пол ребристой подошвой кроссовки опорной ноги. Внутри у ары что-то противно хрустнуло, треснуло, словно разрываемая пополам ткань, и лезвие буквально провалилось внутрь, войдя в грудь армянина по самую гарду.
Карен почувствовал мгновенную острую боль, заставившую его судорожно втянуть в легкие воздух, для готового вырваться крика. Но закричать он не успел. Боль вдруг куда-то делась, растворилось, а внутри разлилось блаженное, успокаивающее тепло. Качнулось, словно палуба корабля в шторм метро, оплыли, растворяясь в неверных тенях мощные лепные колонны и арки, мелькнули совсем рядом в начинающем закручиваться сером вихре внимательные глаза страшного русака, все такие же холодные и пустые, без всякого выражения… Глаза убийцы…
Он убил меня… Мысль проплыла в мозгу вялой, ленивой рыбиной за толстым стеклом аквариума, не страшная и даже какая-то глупая… Сейчас это было неважно… Ничего уже не было важным… Вот только эти глаза… Он только теперь в полной мере узнал и понял их взгляд. Узнал, потому что не раз видел такие же больные и вместе с тем льдисто-беспощадные глаза в зеркале. Русский тоже мстил… У него тоже была своя рана, своя обида и своя месть… Но ведь это не правильно… Карен лишь теперь ясно понимал это… Одна месть рождает другую, за смертью и кровью, рано или поздно обязательно придут еще кровь и смерть… И потом этого уже не остановить никогда… Надо обязательно сказать этому русскому… Так нельзя… Он просто еще не знает, не осознает, что делает… Надо только успеть, чтоб он понял и поверил… Надо обязательно сказать… Сказать… Мысли уходили, путались, теряясь в наваливающемся сумраке… Последним отчаянным усилием, Карен все же попытался облечь в слова, то простое и ясное понимание, что родилось внутри только сейчас и не имело названия ни в одном из человеческих языков. То, что обязательно должен был успеть услышать и понять этот русский… Сейчас… Нужно только собраться… Заставить двигаться непослушные онемевшие губы…
Но спазм сдавивший горло помешал это сделать, вместо слов изо рта выплеснулся лишь железисто-соленый кровяной сгусток. Карен попытался еще, но сознание уже двоилось, уплывало, теряясь в сером тумане, исчезая, становясь его частью… Последним ощущением, что он еще успел испытать в этом мире, была обида на себя, на то что не смог, не успел…
Правда и это последнее чувство длилось недолго, наползавший туман поглотил его, растворил в себе, сделав таким же глупым и неважным как и все земное бытие человечка носившего когда-то имя Карен…
Варяг аккуратно поддержал под мышки заваливающееся набок тело, прислонил его бережно спиной к памятнику, придавая устойчивое сидячее положение, и только потом осторожно извлек из раны нож. Крови вытекло совсем немного, да и агония продолжалась всего несколько секунд. Он ухмыльнулся, вспомнив, как смертельно раненый ара все тянулся к нему, будто пытаясь сказать что-то важное по секрету на ухо. Забавно получилось.
Но хорошего помаленьку, пора было уходить, пока вроде все складывалось отлично, так что не будем лишний раз испытывать удачу и гневить покровительствующие воинам высшие силы. Быстрым движением вытерев нож об одежду убитого, Варяг отправил его обратно в ножны и скорыми шагами спешащего по делам человека двинулся к перрону противоположного направления. Там как раз притормаживал только что подошедший поезд. Уже у края платформы он чуть было не столкнулся с бритым наголо здоровяком. Тот куда-то рвался с совершенно безумным взглядом, расталкивая людей литыми плечами и не обращая внимания на возмущенные крики и ругательства волной несшиеся ему вслед. Варяг вовремя заметил опасность и ловко извернувшись, сумел избежать чувствительного удара локтем, от активно прокладывающего себе путь через толпу незнакомца. Осуждающе покачав головой, Варяг проводил его взглядом, решая, стоит ли призвать нахала к порядку. Подумал с сожалением, что сейчас все же не до того, и уже через минуту раздвижные двери вагона захлопнулись за его спиной, а станция с прислоненным к памятнику трупом, все ускоряясь, поползла назад, пока не исчезла совсем, сменившись привычной темнотой тоннеля.
После поминок они, не сговариваясь, направились в кафе. Здесь студенты обычно собирались перекусить между лекциями, обсудить с товарищами дела, или просто провести свободное время, а заодно познакомиться с клеевыми девчонками. Место было привычное и достаточно шумное, чтобы разговаривать на любые темы, совершенно свободно не опасаясь случайных ушей. Сегодня тема была одна. Слишком тягостное впечатление оставили в юных душах только что прошедшие похороны, ничему другому пока там места не было.
– Ему даже не исполнилось восемнадцати, – тяжело выговорил бывший здесь самым старшим Вахид. – Он совсем ничего не успел в жизни…
Остальные согласно закивали, стараясь не поднимать друг на друга глаз. Они чувствовали в происшедшем немалую долю своей вины. Ведь были рядом, специально для того, чтобы защитить, прикрыть друга, а в итоге, только что вернулись с его похорон. Живые и здоровые, даже не видевшие в лицо врага, нанесшего подлый предательский удар.
– Давайте выпьем, – щедро плеснул из водочной бутылки Вахид. – Чтобы душа Карена попала в рай. Он не верил в Аллаха, но в остальном был хорошим, достойным человеком и погиб, как настоящий воин.
Выпили не чокаясь. То, что Аллах вряд ли одобрил бы подобную процедуру, собравшихся не смущало. Это было молодое поколение, считавшее веру, чем-то вроде молодежной субкультуры, средством показать свою инакость, индикатором для определения своих и чужих, но уж никак не целостным учением об организации повседневной жизни, требующим неукоснительного соблюдения всех канонов. Особенно в части тех запретов, что касались особо приятных благ цивилизации – спиртного и доступных женщин.
– Армяне все-таки не совсем наши братья, – глубокомысленно изрек, продышавшись после опрокинутой без закуски стопки Султан. – Вот и бог у них другой, и Карабах они у нас оттяпать хотели…
– Заткнись, – грубо оборвал разговорившегося Вахид. – Это там, на карабахском фронте армянин тебе был не брат. А здесь в России дело другое. Если их точно так же убивают и ненавидят те люди, которые ненавидят и хотят убить тебя, разве этого мало, чтобы стать с ними братьями?
– Но все-таки мы азербайджанцы, гораздо лучше армян… – нерешительно продолжил свою мысль Султан.
– Да пусть, лучше, хоть в тысячу раз, я же с тобой не спорю, – с видом предельного долготерпения принялся объяснять Вахид. – Я тебе сейчас о другом говорю. Мы и армяне вместе живем в России. А здесь не наша страна, не Азербайджан и не Армения, но мы с вами тут выросли, да? А некоторые даже родились…
Вахид сделал эффектную паузу, глянув на самого младшего члена компании по имени Салман. Он действительно родился в этом же городе и даже никогда не видел родину своих родителей – Азербайджан. Все вслед за Вахидом тоже обернулись посмотреть на Салмана, так будто в первый раз его увидели. Почувствовав себя центром всеобщего внимания, тот смутился и низко опустил голову, даже слегка покраснев.
– Так вот. Живем мы здесь. Наши отцы добились успеха и признания здесь. Так спрашивается, нужно ли нам держаться за эту строну, делать свою дальнейшую жизнь именно здесь, идя по стопам отцов, или надо уехать обратно в Азербайджан и там начинать все с нуля?
Сидящие за столом недобро загомонили, при одной только мысли о такой безрадостной перспективе, как возвращение на историческую родину. А недавно гостивший у родственников в Баку Рашид, вслух озвучил общую мысль:
– В Азербайджане сейчас трудно жить. Трудно даже тем, кто там родился и вырос. А уж если вдруг туда приедут люди из России, то вряд ли им найдется место у общего пирога. Там давно все поделено и чужих, пусть они будут хоть друзья, хоть родня не очень-то привечают.
– Вот, – Вахид поднял вверх указательный палец. – Значит, все понимают, что устраивать свою жизнь мы должны здесь, а не там, так?
Невнятный, но явно одобрительный гул был ему ответом.
– Тогда слушайте главное. На этой земле нас живет очень мало…
– Ну да, мало! Скажешь тоже… – весело хохотнул недалекий Султан. – Только в нашем поселке несколько кварталов коттеджей одни азербайджанцы!
Вахид строго посмотрел на младшего товарища и тот осекся под его взглядом, подавившись собственным смехом.
– На самом деле нас очень мало, брат, – дождавшись пока он окончательно прекратит веселиться, проникновенно проговорил Вахид. – На каждого азербайджанца, армянина, кавказца, азиата, грузина на этой земле приходится десятка полтора "борщей" не меньше… И большинство из них не очень-то нас обожает…
– Эка важность! – вновь хохотнул Султан. – Всего полтора десятка! Да эти трусливые твари разбегутся при одном виде настоящего мужчины!
– Мы идем сейчас с похорон нашего брата, которого прямо посреди города убила такая вот "трусливая тварь", – кротко напомнил Вахид. – И убила она его похоже один на один…
Остальные сидящие за столом лишь осуждающе качнули головами, показав свое отношение к словам слишком несерьезного товарища.
– Ему просто не повезло! – не захотел так легко сдаваться Султан. – Вы посмотрите на "борщей", это же просто трусливое быдло! Да, и среди них попадаются воины, но это очень редко. К тому же все их шакалы, которые должны были защищать это стадо, давно уже куплены на деньги наших родителей и едят у них с рук. Нет причин для беспокойства!
– Послушай, Султан, неужели ты не можешь понять, что деньги и подкупленные менты это очень хорошо. Но есть такие угрозы, от которых они оградить не в силах. И тут уже мы сами должны принимать меры! – Вахид еле сдерживался, самоуверенная глупость собеседника изрядно действовала ему на нервы.
Но тому все было нипочем.
– Вай! Что это за угрозы, от которых нельзя спастись, имея деньги?!
– Скинхеды денег не берут, – глядя куда-то поверх головы Султана, проговорил, ни к кому вроде бы напрямую не обращаясь, Рашид. – Зато они убили и Карена, и его отца…
– Вот именно! – поддержал Вахид. – Среди "борщей" появились такие которых нельзя купить и с которыми нельзя договориться, появились те, кто готовы нас убивать. Пока их еще мало, но если сейчас не дать жесткий ответ, то завтра станет много, а послезавтра нам придется уезжать отсюда…
– Но почему, за что они нас так ненавидят? – слезы искренней обиды звенели в голосе Салмана.
– За что? – Вахид горько усмехнулся. – А откуда твой отец взял деньги, чтобы платить за обучение сына в самом престижном ВУЗе? Продавал "борщам" паленую водку? Или это не так?
Салман молчал, лишь понуро опустил вниз голову.
– А от этой водки они умирали, болели, сходили с ума… Знаешь, как их дети проклинали твоего отца? Вот теперь они выросли, так за что им тебя любить?
– Но ведь мой отец никого не заставлял пить эту отраву! Они сами хотели! Сами! – запальчиво выкрикнул Салман.
Кровь бросилась к его щекам, а в глазах стояли слезы, казалось он готов броситься на Вахида с кулаками. И тот, почувствовав настрой друга, тут же пошел на попятную.
– Сами, конечно, сами… Вот только "борщи" не умеют искать причины своих несчастий в себе… Им проще обвинить кого-нибудь другого и вместо того, чтобы исправлять ситуацию, начать его ненавидеть. Такой уж это народ по своей сути, трусливые, но злобные и жестокие рабы…
– Так что же делать? Я имею в виду, что можем сделать лично мы с вами? – Рашид, как всегда был самым конструктивным из всей компании.
– Что делать? – Вахид обнажил в злой усмешке крепкие белые зубы. – То же что делал Карен. Бороться!
– Предлагаешь всем скопом пойти стучать в ФСБ? – скептически скривился Рашид.
– Зачем же, – еще шире расплылся в зловещей улыбке Вахид. – Мы только что видели, чем это кончается… Большинство "акабов" тоже "борщи", так что верить им нельзя ни на грош… Кто знает, может быть, они сами и сдали Карена? Я лично такому раскладу не удивлюсь.
– Тогда что ты имел в виду?
– Я имел в виду то, что делал сам Карен. Надо продолжать вытягивать на живца скинхедов, только не сдавать их ментам, а решать проблему самим…
– Это что, убивать их что ли? – у Султана даже челюсть отвисла от такого предложения.
– Они же нас убивают… – безразлично пожал плечами Вахид. – Значит и нам можно. Только так мы их остановим, только преподав урок страха, чтобы каждый ублюдок прежде чем побрить себе дурную башку подумал, что только за это его уже могут убить. Тогда это безумие остановится само собой, "борщи" трусливы, как только реальность наказания дойдет до каждого, они все забьются по щелям и не посмеют больше высунуть нос.
– И как мы будем их выманивать? – Рашид снова предпочел обсуждать практические детали, не занимаясь лишним теоретизированием.
– Просто. Начнем на студенческих форумах жаловаться на притеснения со стороны кавказцев, просить помощи. Естественно под русскими именами. Потом будем ждать, кто отзовется. Таких станем вытягивать на встречу и там уже мочить.
– А если это будут не скинхеды?
– А кто же?
– Ну не знаю, ты же будешь просить помощи, вот кто-нибудь и захочет тебе просто помочь…
– Сам-то понял, что сказал? Это если бы я просил помощи, то откликнулся бы любой азербайджанец, потому что мы сплоченный народ, помнящий себя и стоящий друг за друга. А "борщи" все сами по себе. Просто так помогать другому никто не ринется.
– Ну, тогда и скинхеды тоже не клюнут, на фиг им это?
– То-то и оно, что скинхеды как раз клюнут! Они же нас ненавидят, а тут такой случай! То есть они не помогать своему приедут, а мочить кавказцев, чувствуешь разницу?
– Вроде бы, – Рашид нерешительно пожал плечами. – В принципе план хорош, но надо тщательно продумать детали, чтобы вышло что-то реальное…
– Вот и продумай, – легко согласился Вахид. – Ты же у нас по этой части голова!
Когда на двери камеры лязгнули, открываясь, засовы, Максим даже головы не повернул. Демонстративно решил не проявлять любопытства. С другой стороны и в самом деле, чего там могло быть нового? До кормежки еще далеко, адвокат был вчера, родственникам свидания запрещены, значит, вызов на очередной бессмысленный допрос. Только и всего. Есть из-за чего дергаться! К тому же ему не хотелось отрываться от весьма увлекательного занятия. По примеру, пожалуй, всех российских заключенных Максим занят был лепкой из жеванного хлебного мякиша. Что поделать, российская тюремная система не слишком печется о заполнении вынужденного досуга арестантов культурной программой. Так что приходится развлекать себя самостоятельно. А хлебный мякиш вообще обладает весьма интересными свойствами, умелые руки способны придать ему размятому со слюной практически любую форму. От весьма реалистично вылепленного фаллоса, до нательного крестика, или четок. Можно еще окрашивать поделки в разные цвета, используя для этого подручные материалы – побелку и цемент со стен, сигаретный пепел, а порой и капельку собственной крови… В общем громадный простор для самовыражения!
Максим мастерил кубики для игры в кости. Всего требовалось пять более-менее одинаковых по размеру кубиков. Казалось бы, чего проще, но не тут-то было! Основная сложность заключалась в том, чтобы сделать грани будущих костей достаточно ровными и параллельными друг другу. Если из всех инструментов в вашем распоряжении лишь собственные неуклюжие пальцы, то, можете поверить, задача становится вовсе не такой простой, как кажется на первый взгляд.
Когда противно завизжала несмазанными петлями открывшаяся дверь в камеру, у Максима как раз начало что-то получаться. "Тем больше оснований не отвлекаться от работы, – справедливо рассудил он, не поднимая головы и даже высунув от старания язык. – Ничего, перебьются вертухаи и без лишних знаков внимания". Дверь между тем вновь взвизгнула истошно и с грохотом хлопнула закрываясь. Это было необычно. Чего приходили-то, раз даже не сказали ничего?
– День добрый, бродяга.
Прозвучавший в воцарившейся тишине голос заставил-таки оторваться от создаваемого шедевра. Максим с удивлением воззрился на добродушно улыбающегося круглолицего мужичка замершего на пороге камеры в обнимку с полосатым казенным матрасом.
– Был добрый, пока ты не пришел…
– А чего так не ласково? – мужик улыбнулся от уха до уха, сверкнув золотой фиксой на месте одного из передних зубов.
– А ты что, баба, чтоб я к тебе ласкался?
Вообще по тюремным понятиям Максим вел себя сейчас неправильно, можно сказать вызывающе. Вновь прибывшего в камеру, на тюрьме называемую "хатой" полагается встречать иначе, гораздо доброжелательнее. Следует вежливо пояснить ему принятые в хате порядки, объяснить, кто за хатой смотрит, показать его спальное место, ну и расспросить, конечно, в рамках приличия, выяснив, как вновь прибывший отзывается, и номер статьи, которую ему вменяют. Этот минимальный набор сведений новичок обязан о себе сообщить, просто для того, чтобы остальные хотя бы в общих чертах представляли, с кем имеют дело. Все остальное он уже рассказывает, или замалчивает по своему личному желанию.
Максим же своим резким обращением с новичком нарушал все правила. Но тут имелись и свои оправдывающие его действия мотивы. Во-первых, Макс никогда себя к миру блатных не причислял, зоновской романтикой не страдал даже в детстве, потому не видел особой необходимости для себя соблюдать неписаные законы тюрьмы. Во-вторых, и это было определяющим, Максим, как несовершеннолетний, не мог по всем нормам и правилам сидеть в одной камере с взрослыми арестантами, потому и коротал до сих пор заключение в одиночку, хотя тюрьма была традиционно переполнена сидельцами, гораздо больше, чем позволяли нормы "посадочных" мест. Товарищ, застывший на пороге в обнимку с полосатым матрасом, на ровесника никак не тянул. Судя по обильно пробивающейся на затылке лысине, уже лет тридцать, как в пионерах перехаживает. Вряд ли за время короткой отсидки Максима изменились тюремные правила. Так что по всем законам не должно было этого товарища быть в хате. Никак не должно. Но он-то здесь! А раз так, значит кто он? А ну-ка, кто угадает с первого раза? Правильно, прокладка мусорская, и никак иначе. Наседка, проще говоря, камерный барабанщик, специально подсаженный, чтобы войти в доверие, влезть в душу и выведать имеющуюся у арестанта информацию о подельниках.
– Ну, баба, не баба… А какое-то время, вместе нам перекантоваться придется, – не теряя улыбчивой жизнерадостности заявил мужик, закидывая матрас на шконку. – Жрать хочешь? Есть у меня кое-что…
– Нет, спасибо, в Вашем заведении кормят просто на убой. Так что сыт, – вложив в голос весь отпущенный ему от природы сарказм, сообщил наседке Максим, возвращаясь к прерванному занятию.
– Хозяин-барин, – вновь легко согласился новичок и зашуршал чем-то в объемистом пакете. – А я перекушу с твоего разрешения… Тебя как звать, кстати?
Максим помедлил секунду, раздумывая, стоит ли вообще отвечать. Решил, в конце концов, что так или иначе, а познакомиться им все же придется, надо же как-то друг друга называть… Все же здесь тюрьма, от неприятного человека никуда не уйдешь, все равно общаться придется…
– Максим…
– А меня Паша… Павел Петрович, то есть… Ну, или можешь звать просто Петровичем…
– Очень приятно, просто Петрович, – вновь съязвил Максим.
– Взаимно, взаимно, – уже чем-то смачно чавкая, отозвался Петрович.
Вообще при ближайшем рассмотрении оказался он человеком добродушным, покладистым и в общении легким. Да и провизии каким-то чудом припер с собой немеряно. Уже к вечеру Максим плюнув на глупую гордость, угостился салом и копченой колбасой из его запасов, не побрезговал и настоящим ароматным чаем. Петрович совершенно не жадничал и казалось, был несказанно рад, тому, что суровый сокамерник наконец-то оттаивает. Собственно секретному сотруднику налаживающему контакт с объектом разработки, наверное, так и положено себя вести. Эта мысль несколько отрезвила, и Максим, с наслаждением прихлебывая из кружки дегтярно-черный чай, решил-таки задать Петровичу парочку каверзных вопросов. Не то чтобы захотел его проверить, что это казачок засланный он был и без того убежден, просто подумалось из чистого озорства, пусть слегка поизвивается, хлебушек свой иудин сполна отработает.
– А скажи, Петрович, ты вообще как здесь оказался, а? На вора вроде бы не похож…
– Да ты что! – Петрович испуганно замахал на него руками, а круглое его лицо отразило нешуточное смятение. – Конечно, не похож, какой я вор?! Ты чего?
– А что же тогда, привело? Жену убил из ревности? – Максим откровенно издевался, с той беспечной жестокостью юности, которая так больно ранит обычно взрослых людей.
– Да нет, у меня хорошая жена, никаких поводов не давала…
– Что же тогда? Ну-ка, дай угадаю… – Максим изобразил на лице напряженное раздумье. – Точно! За совращение малолетних в особо крупных размерах, да?! Угадал?!
Петрович обижено фыркнул.
– Господь с тобой. Да я самый обычный чиновник. За растрату тут, точнее за подозрение в растрате. Что-то там ревизоры из главка накопали, недостача по кассе на несколько лимонов, в бумагах бардак. Вроде, как и ничего серьезного, но как раз под компанию борьбы с коррупцией попал, потому, не разбираясь, сразу сюда упекли. Однако думаю, я здесь долго не задержусь, все прояснится, и выпустят, еще извиняться будут…
– А ты, значит, у нас невинный как младенец, все злые козни ревизоров…
– Знаешь, Макс, – Петрович посерьезнел и в углах глаз у него даже блеснули слезинки. – На определенных должностях просто нельзя не воровать, нельзя не брать взяток. Потому что если не возьмешь ты, то все равно возьмет кто-то другой, а потом еще про тебя скажет, что ты не взял, потому что уже зажрался и большую сумму вымогаешь. Правила игры такие, понимаешь? Вот только правила, сколь угодно жесткие, они на то и установлены, чтобы беспредела не было. Потому что беспредел, он на самом деле всем невыгоден: и народу, и чиновнику, и ментам… Так вот, главное в любом деле, эти правила соблюдать. Тогда все в порядке будет, тогда не сдадут и не оставят, из любого дерьма вытащат, потому что ты свой, потому что ты все равно в команде. Вот поэтому, я про себя все знаю. Лишнего нигде не позволил, а это значит, что здесь отдыхать мне недолго. Вот помяни мое слово…
– Вон оно как! – Максим скептически улыбнулся. – Складно, конечно, поешь, дядя… А вот поясни мне, раз все так, то какого хрена ты в этой хате оказался? С несовершеннолетним, а?
– Ну, мир не без добрых людей, – хитро подмигнул в ответ Петрович. – Знаешь, я, признаться, больше всего боялся попасть в камеру с какими-нибудь отпетыми уголовниками. Ну, понимаешь… Я ведь уже не в том возрасте, чтобы авторитет свой утверждать, да, если честно, привык больше действовать головой, чем кулаками… Так что пришлось кое-кого подмазать и решить вопрос так… Вообще-то я планировал выбить себе одиночку, но это оказалось насквозь нереально. Короче, в итоге пришлось согласиться на соседство с тобой, все проще, чем со взрослыми ворами, да убийцами…
Петрович вполне натурально передернулся от отвращения, которое ему внушала уже одна только мысль о подобной перспективе.
– Однако, ты, дядя, и жук! – ухмыльнулся Максим. – Значит, не нравится тебе сидеть в одной хате с ворами и убийцами?
– Конечно, кому такое понравится?
– А с террористом выходит, нормально?
– К-как? П-почему с террористом? – Петрович даже заикаться начал от едва сдерживаемого волнения.
– А вот так! – не смог отказать себе в удовольствии поглумиться над перепуганным мужиком Максим. – С самым настоящим террористом. Про славянские бригады слыхал? Russian ultras, Mad crowd, Скин-легион? Нет? Ну ты темный… А чего же, когда куму взятку давал не спросил по какой статье малолетка чалится, к которому тебя дурака подселяют, а?
– Да я… Я как-то не думал… Мне сказали, всего шестнадцать лет парню… Ну я думал, чего такого мог натворить… Мелочь какую-нибудь…
– Ну да, ничего крупного: покушение на умышленное убийство двух и более лиц, изготовление и хранение взрывчатых веществ… Подумаешь, ерунда какая!
Петрович опасливо глянул на сокамерника и отодвинулся подальше, словно опасаясь, что вот сейчас тот на него бросится.
– Да не бойся ты, я добрый… – покровительственно похлопал его по плечу Максим, неприкрытый страх который испытывал перед ним взрослый состоявшийся в жизни человек был ему приятен.
Неделя совместной отсидки пролетела незаметно. В зарешеченном мире долго тянутся часы и минуты, а дни, слагающиеся из них, по обыкновению наполненные однообразной скукой, похожие один на другой, как близнецы, прессуются, накладываются один на другой и от того проходят незаметно. Оглянешься назад и памяти даже не за что зацепиться, вроде бы, если верить календарю был день, а вроде никакого следа по себе не оставил, как и не было. Сокамерники вскоре более-менее привыкли, а вернее сказать притерпелись друг к другу. В замкнутом пространстве арестантской хаты это процесс неизбежный. Максим все еще не доверял до конца соседу, но уже оттаял душой, вел с ним вечерами за чаем долгие разговоры о всякой всячине и даже подумывал порой о беспочвенности своих первоначальных подозрений. В самом деле, не в Европах, чай живем, а в России матушке, а здесь никаких нерушимых правил и законов нет, за деньги любой вопрос можно решить. Так отчего бы и не поверить в рассказанную Петровичем историю. К тому же бывший чиновник и впрямь был весьма трусоват. Когда дело впрямую касалось возможности получить в морду, тут же шел на попятный, откровенно побаиваясь даже годившегося ему в сыновья Максима. Как-то не слишком вязалось это с образом камерного агента администрации. Ведь для подобной профессии, что ни говори, требуется немалое мужество.
Меж тем дела Петровича, в отличие от Максимовых, медленно, но верно приближались к счастливому финалу. С допросов сокамерник возвращался в приподнятом настроении, рассказывая, что выдвинутые против него обвинения разваливаются одно за другим, так как оставшиеся на воле друзья и покровители не сидят, сложа руки, а предпринимают все возможное для его освобождения. Вот и адвоката самого лучшего наняли за бешеные деньги, и со свидетелями поговорили, чтобы те чуть-чуть показания изменили… То, да се, вроде бы мелочи, а в итоге уже половина предъявленных эпизодов отпала сама собой, а скоро и остальные обрушатся, как карточный домик…
– О, молодой человек, они еще извиняться передо мной будут! Помяните мое слово! Я еще им иск предъявлю по возмещению морального ущерба!
Раздухарившийся Петрович расхаживал по камере гоголем, мечтая вслух о том, что он сделает в первую очередь, обретя, наконец, долгожданную свободу.
На Максима подобные разговоры наводили уныние. Он уже смирился было со своей участью, и готов был безропотно нести выпавший ему крест. Но это только до тех пор, пока он оставался один в своем замкнутом зарешеченном мире. Сейчас же, когда буквально на глазах, человек тоже насильственно лишенный Системой свободы того и гляди готов был выскользнуть из ее железных тисков, мужество оставляло юного патриота. А сердце наполнялось черной завистью. Почему? Почему все так несправедливо?! Почему у слизняка Петровича нашлись на воле верные друзья, которые не забыли, не бросили, протянули ему руку помощи? Почему никто не хочет помочь в свою очередь ему, Максиму, в отличие от этого проворовавшегося урода, страдающему за правое дело? Разве это нормально, разве правильно? Однако свои настроения Максим старался лишний раз не показывать, давил в себя гаденького червячка сомнения, но тот день ото дня шевелился в душе все сильнее, обретал все большую силу и власть над его разумом.
Последней каплей стал тот день, когда вертухай украдкой передал через кормушку Петровичу мобильный телефон.
– Полчаса, – строго предупредил. – Потом вернешь.
Петрович схватил мобильник, с жадностью утопающего, дотянувшегося до спасательного круга и, забившись на свою шконку, принялся названивать по разным номерам, то лебезя, то ругаясь, то прося, то угрожая…
Максим минут десять слушал, как сокамерник сыплет какими-то цифрами, названиями фирм, коммерческих банков и номерами документов. Потом отвернулся к стене, стараясь отключиться от происходящего. Ему связи с внешним миром было не видать, как своих ушей. У воспитывавшей его в одиночку матери не нашлось даже средств на то, чтобы нанять своего адвоката, и приходилось довольствоваться тем бесплатным, что предоставила в обязаловку коллегия, где уж тут говорить о взятках надзирателям и передаче мобильников. Опять больно кольнула явная несправедливость происходящего. В конце концов, оставшиеся на воле товарищи по борьбе могли бы и позаботиться о томящемся в плену соратнике.
– Макс, эй, ты спишь что ли?
– Чего тебе? – Максим развернулся к Петровичу с явным намерением как минимум обматерить хорошенько навязчивого сокамерника, да так и замер с вертящимися на языке ругательствами.
Петрович протягивал ему мобильный телефон.
– Все, я со всеми переговорил, с кем хотел. Время есть еще, возьми, матери звякни, она же беспокоится за тебя, наверное… Ну и вообще…
Искушение было слишком сильно. В этот момент Максим совершенно позабыл о том, что сокамерник вполне может оказаться оперской прокладкой, позабыл все наставления опытных товарищей о ненадежности и незащищенности мобильной связи, вообще забыл об осторожности… Ну да не будем его строго судить. И более тертые и закаленные люди ломались в таких случаях, уж больно силен соблазн дотянуться из-за решеток до тех, кто на воле, услышать их голоса, ободрение, может быть обещание конкретной помощи…
Мало кто может перед таким устоять…
Максим взял телефон, еще не веря в то, что свершилось чудо. Пальцы дрожали, когда он набирал намертво затверженный в памяти номер. Вот пошли длинные гудки, вот щелкнуло соединение…
– Алло, – произнес густой мужской голос.
– Мама, это я… Узнала? Целую тебя восемнадцать раз! Восемнадцать раз! – слова давались с трудом, горло сдавило спазмом волнения.
– Вы ошиблись, молодой человек, – равнодушно произнес в трубке мужчина.
– Ошибся? В самом деле?
– Второй раз вам повторяю. Вы ошиблись. Уже второй раз. Не звоните сюда больше…
– Извините… – пробормотал, отключаясь Максим.
– Что не дозвонился? – голос Петровича так и лучился участием.
– Ага, никак номер не могу вспомнить! – улыбнулся ему во весь рот Максим.
– И чего так радуешься? – изумился, глядя на него сокамерник.
– А чего теперь, плакать что ли! Жизнь прекрасна, даже с ошейником на шее! Знаешь, кто сказал? Чингисхан. В молодости он был рабом и ходил в колодках, а потом стал властелином мира! Так и я, сегодня в тюрьме, а завтра в правительстве! Понял? Так чего унывать?!
– Ну не знаю, с матерью все равно поговорить стоило бы…
– Может быть… – легко согласился Максим.
"Может и стило бы, если бы у нее вообще был мобильник, – подумал он про себя. – А Учитель молодец, и ничего лишнего не сказал, если кто разговор слушал. И аж два раза успел вставить в невинную, казалось бы фразу кодовую "двойку", означавшую на тайном цифровом шифре Братства "действую, делаю все возможное"". Значит, не забыли, значит, все необходимое для его освобождение друзьями на воле предпринимается, и не важно, что пока не видно практических результатов, главное – помнят, главное – не бросили, действуют. А результат будет, не может не быть. Слишком умные и опытные люди задействованы в решении задачи. Такие если и потерпят поражение в какой-то частности, все равно выиграют в итоге. А это означает, что все хорошо, нужно только держаться, только держаться и все!
Распечатка разговора Перегуды с неизвестным абонентом легла на стол перед Железякой уже через сорок минут. Еще через час, вызванный якобы на допрос Павел Петрович, а на самом деле опытный агент тюремной администрации с оперативным псевдонимом Добряк, обстоятельно доложил все, что наблюдал при состоявшемся разговоре и после него.
– Он явно приободрился после того как по телефону поговорил, – докладывал Добряк, преданно заглядывая в глаза Железяке. – Уже несколько дней ходил, как в воду опущенный. Ну, это я, конечно, специально обстановку нагнетал. Внушал ему исподтишка, что кореша по воле его сдали, бросили в беде и все такое, ну в общем действовал в рамках нашей разработки. Так вот, зацепило его сильнее некуда, я уже думал еще чуть-чуть дожму и лопнет фраерок, сам, без подсказок, рванет закладывать всех направо и налево… Ан нет. Стоило ему минуту поболтать и все, как рукой сняло. Оживился, этаким бодрячком по камере бродит, на меня опять свысока начал поглядывать. Короче, зуб дам, весточку ему с воли передать успели. Причем весточку добрую… Хоть и говорит, что номером ошибся, однако же не верю я ему. Не верю…
– Ишь, Станиславский выискался, не верит он… – добродушно проворчал в ответ Железяка.
Рассказ агента лишний раз подтверждал его собственные подозрения. Слишком коряво строил фразы неизвестный абонент, слишком много времени потратил на ошибшегося номером подростка… Ясно, что все это неспроста, и похоже в словах неизвестного оказалось закодировано какое-то немаловажное для арестанта сообщение. Что ж дело за малым, остается узнать на кого зарегистрирован телефонный номер, по которому звонил Перегуда.
Учитывая место службы капитана Лымаря, никаких трудностей это не составляло.
– Запрошенный Вами номер зарегистрирован на гражданина Мещерякова Илью Станиславовича, проживающего по улице Красногвардейской дом 12 квартира 27, – с дежурной вежливостью проворковала в трубку девочка из компании сотовой связи.
Приготовивший блокнот и карандаш для записи информации Железяка, чуть не выронил из пальцев телефонную трубку.
– Как-как? Повторите еще раз?
– Ме-ще-ря-ков Иль-я Ста-ни-сла-во-вич, – раздельно по складам выговорила девушка. – Записали?
– Да-да, спасибо…
Железяка еще долго слушал несшиеся из трубки гудки отбоя. Карандаш в его руке бесцельно штриховал чистый лист блокнота. А перед глазами уже вставало огромное ярко-красное закатное солнце далекой горной страны, формально вроде бы числящейся частью России, а на самом деле давно уже живущей по своим непонятным, чужим, в корне отличным от федеральных законам. Страны, в которой он пробыл невыносимо долгие сто дней обязательной южной командировки.
– Эй, русские! Эй! Где вы?!
Аликпер крался вдоль горной осыпи, вертя головой во все стороны, пытался обнаружить затаившихся бойцов. От Вени с Рексом он прошел всего в нескольких шагах, но спецы так удачно замаскировались, что дагестанец их не заметил. Сами они, понятно, тоже не спешили себя обнаружить. Мало ли… На этой войне порой нельзя верить даже своим, а уж особо таким своим, как местные милиционеры. Кто их знает, что у них там на уме… Железяка приник к биноклю, внимательно осматривая ведущую к аулу тропу, по которой пришел Аликпер, заодно привычно проглядел и гребни ближайших горных склонов. Вроде бы чисто, никого связник из местных, на встречу с которым ходил милиционер, не пустил за ним следом. Хороший такой связник, надежный и нелюбопытный… Хотя, кто знает? Если местные хотят сделаться в горах невидимыми, то их не разглядишь даже в самый лучший бинокль, не засечешь никакими приборами… Это их горы, они здесь у себя дома, а дома, как известно и стены помогают.
Связнику из аула Железяка привычно не доверял. Он вообще привычно не верил здесь никому кроме своих, таких же, как и сам командировочных. Местные, в любых чинах и погонах все равно оставались темными лошадками. Вполне могло быть так, что милиционер днем, ночью становился бандитом, доставал из схрона левый ствол и шел стрелять в своих же товарищей, с которыми только что вместе нес службу. И все прекрасно знали о существовании такой возможности, знали, что предателем может оказаться любой. Потому, даже стоя вместе на блок-постах местные силовики посматривали друг на друга с недоверием, ну, как напарник выстрелит в спину. Безоговорочно верили только приезжающим сюда в командировки русским. И хотя среди командировочных было достаточно мордвы, башкиров, татар и прочих представителей малых и крупных народов, здесь они все одинаково и безоговорочно числились русскими. Из России, значит русский, и не важно, что всю жизнь был бурят или удмурт. Для местных без разницы, русский и все.
Командировочных считали абсолютно надежными, потому как у них, единственных в Республике отсутствовали любые личные интересы и связи. На них никак не могли повлиять ни родственники, ни друзья, ни знакомые… Их сложно было запугать и почти невозможно купить. Строго говоря, с Республикой их не связывало вообще ничего, они были здесь абсолютно чужими. Не ясно только за каким шайтаном несло их сюда под пули, гранатометные выстрелы и взрывы управляемых фугасов. Какие-такие интересы они здесь отстаивали, что защищали? Ни денег им никто не предлагал, ни какого-либо имущества, даже за пролитую здесь кровь они не получали от Республики ничего. Да и все соплеменники их, что жили здесь когда-то, давно сбежали в далекую Россию… Те, что успели, конечно…
Командировочных ненавидят и свои и чужие. Одни открыто, напоказ, другие, слащаво улыбаясь в лицо, и плюя в след… Им поручают всю грязную, кровавую работу, бросают в самые опасные места, откровенно пряча за их спинами ценные местные кадры. Их убивают и предают… Убивают чужие, предают свои, те что еще вчера расплывались в улыбках и крепко тискали потными ладонями протянутую при встрече руку…А они все равно едут и едут… Проводят рейды, зачистки, пытаются бороться с затаившимися в горных селах ваххабитами… Странные люди, глупые… Но полезные…
Война в Республике шла давно, иногда почти затихала, иногда вспыхивала с новой силой… Однако ни на день не останавливалась совсем. Причем противостояние официальной власти и ваххабитского подполья далеко не исчерпывало все противоречия, вынуждавшие жителей республики браться за оружие. Запутанный клубок клановых и тейповых интересов, шаткое равновесие между проживающими здесь людьми нескольких десятков национальностей, религиозные распри течений ислама рождали благоприятную почву для войны каждого против всех и всех против каждого. Общины, а порой и частные лица, имевшие на это деньги, формировали себе из наемников личные армии, села создавали отряды самообороны, все властные структуры обзавелись собственными охранными отрядами и спецназами, простые люди покупали на рынках Махачкалы из-под полы оружие для защиты своих семей… А перед подрастающими мальчишками, если они хотели получить хотя бы минимальные средства для жизни, стоял простой выбор – пойти на службу в милицию, или уйти в банду. Других путей устройства своей судьбы у большей части молодежи в республике просто не существовало. Всякое производство, кроме подпольных нефтеперегонных и водочных заводиков давно стояло, безработица стала практически повальной, жива еще была цветистая восточная торговля, ну да она и вообще неистребима… Однако, по меткому замечанию героя мультфильма, чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно вначале это ненужное купить, а для этого надо как минимум иметь деньги. Деньги можно было получить опять же, только в милиции, либо в банде.
И ставшая уже привычной обыденностью, постоянно тлеющая в республике война регулярно подпитывалась свежей молодой кровью, делающих свой выбор мальчишек. В обозримом будущем конца и края этой бойне не предвиделось. Жестокость федералов вместо того, чтобы запугать врага, сломить его волю к борьбе, рождала месть и ответную жестокость. Бандиты расстреливали из засад милиционеров, убивали их самих и их семьи… Милиционеры в ответ проводили жесткие зачистки, без суда и следствия уничтожая бандитов и их родных… Уцелевшие родственники убитых, в свою очередь брались за оружие, шли мстить за погибших, пополняя ряды милиции или "лесных братьев". Круговорот ненависти и древних обычаев кровной мести, хорошо смазанный, отлаженный конвейер смерти…
Кто-то из мудрецов на самом верху вертикали власти почему-то решил, что остановить кровавый хаос смогут командированные в республику русские. Возможно, это и впрямь было решением, вот только надо было иметь мужество и претворять его в жизнь до конца. Ввести достаточное количество войск и жестоко карать одних за бандитизм, других за превышение полномочий и внесудебные расправы, и особо усердно за любое проявление кровной мести… Тогда может и удалось бы помирить враждующих, объединив их перед лицом общего врага… Но потом на свежих могилах плакали бы уже русские матери и вдовы… Так что, как знать, нужен ли такой "мир"? И не лучше ли по примеру наших государственных мужей держать хорошую мину при плохой игре, усиленно делая вид, что ничего особенного в республике не происходит.
Но совсем не реагировать на происходящее федеральный центр, конечно, не мог. Что же он тогда будет за центр? Потому и потянулись в регулярные командировки из российской глубинки вэвэшники и ОМОНовцы, оперативники и спецназовцы ФСБ, и даже спецназ ГУИНа… Как обычно, и нашим, и вашим… мол и полномасштабного ввода войск и взятия ситуации под контроль со смещением национального республиканского руководства не проводим, и меры какие-то к стабилизации положения принимаем. Опять же все в рамках Конституции и международного гуманитарного права.
Вынужденные четко соблюдать законы мирного времени в фактически воюющей, чужой по образу жизни, религии и менталитету стране, командированные харкали кровью, платили за трусость чиновников своим здоровьем, а порой и жизнью, сходили с ума от бессильной злобы, бывало даже стрелялись… Но это как раз для России было делом привычным и никого не удивлявшим, кашу заваренную одними, расхлебывать предстояло совсем другим…
Когда Аликпер, так и не обнаруживший оставленных здесь два часа назад спецназовцев и уже, похоже, начавший волноваться поравнялся с позицией основной группы, Железяка тихонько свистнул и приподнялся на мгновение из-за камней. Дагестанский милиционер с невольным вздохом облегчения метнулся к нему, и уже через несколько секунд лежал рядом, тяжело переводя сбитое долгим подъемом в гору дыхание.
– Вай, хорошо зарылись. Никогда бы не заметил, если бы ты сам не показался. Молодцы.
Железяка сдержанно усмехнулся, принимая похвалу дагестанца. Однако с восторгами можно было и погодить, главное сейчас результат встречи со связником.
– Как сходил?
– Нормально сходил. Встретил человека, поговорил, все узнал… – все еще задыхаясь, выговорил Аликпер.
– Ну! Говори не тяни, – подбодрил дагестанца изнывавший от нетерпения Железяка. – Здесь наш человек? Связник сам его видел?
– Здесь, здесь… Сам видел, и не только он, весь аул его вчера видел… Вот только… – Аликпер замялся, не то подбирая трудно дающиеся, непривычные русские слова, не то просто не решаясь озвучить принесенную весть.
– Что только? Что с нашим офицером, а? Он жив?! Ну, говори же, черт нерусский! – почуявший неладное Железяка чуть не схватил дагестанского милиционера за грудки, чтобы вытрясти из него так медленно произносимые слова.
Совладал с собой, вовремя остановил руку, здесь нужно деликатнее, дагестанцы в большинстве своем такого фамильярного обращения не терпят. Тем более Аликпер не его подчиненный, а приданный официально российскому подразделению от местной милиции проводник и, по совместительству наблюдатель и контролер за соблюдением прав мирного населения. Он же заместитель по связям с общественностью. Ну, это так уже, шутка юмора, конечно. В любом случае ссориться с единственным человеком в группе знающим реально, а не по двадцатилетней давности карте окружающую местность и свободно болтающим на десятке местных наречий и диалектов, идея не из лучших. Слишком нужен такой кадр в рейде, слишком полезен. С него пылинки, по-хорошему, сдувать надо, а не пятерней за грудки лапать.
– Да жив, он жив… – поспешил заверить командира дагестанец. – Только вот не совсем цел…
– Что значит, не совсем цел? – Железяка непонимающе глянул на милиционера.
– Руку ему Сулейман отрубил, – опустив под взглядом командира группы глаза в землю, тихо пробормотал себе под нос Аликпер.
– Как руку отрубил? – все еще не мог понять Железяка. – Зачем?
– Вчера, на площади, при всем народе, – все еще не поднимая глаз начал рассказывать милиционер. – Собрал всех мужчин. Его люди привели русского, чтобы все посмотрели. Потом Сулейман рассказывал, что этот русский – агент ФСБ, что он незваным пришел на их землю, что на нем кровь их братьев, которых он выдал милиции. Еще он говорил, что жадные руки русских тянуться к их стране, чтобы захватить ее, а жителей сделать рабами. И что эти руки надо рубить топором. А потом, чтобы все увидели, как это делается, он отрубил топором руку вашему офицеру…
Видя, как по мере рассказа бледнеет лицо Железяки, как превращаются в злые узкие щелки его глаза, а губы начинают подергиваться в мелком нервном тике, Аликпер поспешил испуганно пояснить:
– Не всю руку отрубил, ты не думай, абый… Только вот так… Одну кисть… Остальная рука на месте осталась…
– Дальше что? – зло прервал его объяснения Железяка.
– Дальше? Дальше ничего. Офицера обратно в подвал увели, в тот дом, где Сулейман сейчас живет. Перевязали и увели… Сулейман офицера убивать не станет. Понимает, что отомстят, да и деньги еще надеется получить…
Да, деньги за попавшего в плен три месяца назад капитана Мещерякова бандиты запросили немалые. Сто тысяч в долларах, или шесть лимонов рублями.
Железяка считал, что родное ведомство в этом случае вполне могло бы и раскошелиться, слегка поступившись принципами ради спасения жизни, попавшего в беду сотрудника. Понятно, очень легко декларировать лозунги, типа "никаких уступок террористам" и "никаких переговоров с бандитами". Вот только они хорошо звучат в паркетных коридорах Лубянки, в прохладной тиши уютных кондиционированных кабинетов, и совсем не канают в вонючей яме, под палящим солнцем.
Он еще раз мысленно воспроизвел данные ориентировки. Капитан ФСБ Мещеряков Илья Станиславович, 1975 года рождения, русский. Телосложение спортивное, рост 180 см, вес 83 килограмма, волосы русые, глаза голубые, нос прямой, и далее стандартный набор примет по списку… Железяке все это было не нужно, он знал пропавшего три месяца назад в Дагестане Мещерякова лично. Знал по совместной работе в одном территориальном отделе. Они были практически ровесниками и вместе начинали, хотя и не дружили никогда особо, но общались по службе, а порой и во внеслужебной обстановке, на различных офицерских мероприятиях. Кто бы мог подумать тогда, что судьба так раскинет свои потрепанные карты… Теперь вот один с отрубленной рукой сидит в бандитской яме, а другой во главе группы спецназовцев должен совершить чудо и спасти пленника.
В принципе, если подходить к вопросу формально, никто никакого чуда от Железяки не ждал. Группа имела лишь поисковое задание, и то, не как основное, а в плане дополнительного факультатива. Такие же ориентировки получили еще не меньше десятка аналогичных подразделений ведущих разведку территории республики и съем информации с источников, завербованных среди жителей поддерживающих ваххабитов селений. Это если формально, но, увы, кроме такого подхода к вопросу существовал еще другой, простой человеческий… Капитан Лымарь был далеко не новичком на этой войне, да и в системе проработал уже достаточно, чтобы ясно представлять себе дальнейшее развитие событий, поступи он сейчас по букве служебных инструкций.
По-правильному, группа свою задачу на данный момент выполнила. Место пребывания "незаконно удерживаемого" офицера ФСБ обнаружено и локализовано с достаточной точностью. Теперь следовало доложить о полученной информации в Махачкалу, а там, местные силовики уже начнут раскручивать масштабную операцию по освобождению заложника. Группу командированного спецназа, даже при самом благоприятном раскладе, оставят просто наблюдать за происходящим, не вмешиваясь в развитие ситуации. Операцию будут проводить местные силовики, как лучше ориентирующиеся в обстановке и возбуждающие менее негативное отношение к себе населения. Это значит, что уже через несколько часов после начала подготовки, сведения обо всех оперативных планах, скорее всего, получат и бандиты. Времени на то, чтобы вместе с пленником покинуть аул у них будет предостаточно. Можно, конечно, допустить, что в этот раз произойдет чудо, и информация к ваххабитам из милицейских кругов не уйдет. Тогда тоже хорошего мало. Аул оцепят плотным кольцом милиционеров, выставят кордоны на всех горных тропах и постепенно начнут сжимать кольцо, зачищая дома и поголовно проверяя всех жителей. В конце концов, бандитов выдавят в какой-нибудь один дом, где они и забаррикадируются, подготовившись как можно дороже продать свои жизни. Потом будут долгие и безрезультатные переговоры с осажденными. Переговоры, которые неизбежно закончатся штурмом. Увы, на этой войне в плен не сдаются. Ни та сторона, ни другая. Знают, что пощады ждать от противника не приходится. А быстрая смерть в неравном бою гораздо проще и легче, чем долгая и мучительная под пытками. Не стоит питать иллюзий и по поводу дальнейшей судьбы заложника. Можно не сомневаться, что его не забудут убить еще до начала штурма. Такие вот невеселые перспективы.
Надо сказать, что Железяка особо не терзался бы этой проблемой, будь на месте пленника какой-то незнакомый, неизвестный человек. Нашлось бы, чем успокоить ноющую совесть, уж поверьте. Одно только соображение, что за жизнь и свободу незнакомого тебе оперативника могут заплатить своими жизнями твои собственные, доверившиеся тебе бойцы, уже действует весьма охлаждающе на любую горячую голову. В конце концов, к чужой смерти на войне привыкаешь быстро и воспринимаешь ее далеко не так трагично, как в обычной мирной жизни. Ну, смерть и смерть, с каждым может случиться, все под богом ходим… Этакая профессиональная деформация, знаете ли, вроде как у хирурга, для которого человек на операционном столе тоже не более чем сложный набор мышц, кровеносных сосудов и хитро устроенных внутренних органов. Вот и Железяка уже достаточно деформировался, чтобы цинично взвесить на чашечках внутренних весов чужую незнакомую жизнь и жизни тех, с кем делил сухпай и последний глоток воды из мятой походной фляги. Что перевесило бы, понятно… Но тут случай выпал особый. На противоположной чашке весов был не черный силуэт неизвестного анонима, сейчас там находился живой из плоти и крови Илюха Мещеряков, пусть не друг, но хороший знакомый, нормальный парень и отличный офицер.
– Немец, связь мне с базой, быстро!
Долговязый рыжий радист, получивший свой позывной за почти хрестоматийное сходство с типажом нордической бестии и истинного арийца, забубнил в гарнитуру, вызывая Махачкалу.
– Беркут, Беркут, я Муфта, прием… Беркут, Беркут, я Муфта, прием…
– Я Беркут, слышу тебя Муфта, прием, – отозвался, наконец, голос с сильным кавказским акцентом.
Дежурили по оперативному штабу местные кадры и еще счастье, если дежурный в достаточной мере владел русским, чтобы с ним можно было общаться в эфире.
Железяка, поудобнее перехватил поданную Немцем рацию. Покосился за стремительно валящееся за торчащие на горизонте пики высоких гор солнце. Не больше часа светлого времени… Если все пройдет, как он задумал, то еще до рассвета они сумеют вытащить Илюху. Даже если информация из штаба уходит к боевикам, вряд ли весточка дойдет так быстро… Да, пожалуй, это единственный разумный выход… Он усмехнулся криво, да, пожалуй, только на этой странной войне можно назвать разумным то, что он собирался сделать наступающей ночью…
– Беркут, объект пять обнаружен в ауле Тейниб. Повторяю, пятый обнаружен в ауле Тейниб. Как меня понял?
– Понял, тебя понял, – даже в неверном потрескивании помех, слышно было, как взволнован дежурный. – Пятый в Тейнибе.
– С пятым "зеленые". Человек десять-пятнадцать, с легким стрелковым. В Тейнибе они в гостях. Как понял?
"Зелеными" на местном военном сленге звали ваххабитов. Откуда произошло такое название Железяка не знал, да и не интересовался никогда этим вопросом. Может виной всему привычка к ношению форсистых зеленых платков с изречениями пророка на голове?
– Понял, десять-пятнадцать "зеленых", не из аула.
– Да, правильно. Пятый нездоров. Плохо себя чувствует. Надо его забирать.
– Понял тебя, понял…
– Планирую вход ночью за пятым. Входить буду своими силами.
– Принял, Муфта, какая нужна помощь?
– Нужно помочь мне выйти утром, как принял? Утром.
– Есть, помочь выйти утром. Где ты будешь, Муфта?
– Большой белый дом, в самом центре. Два этажа, зеленый забор. Там такой один.
– Принял, белый дом в центре, два этажа… Я выйду на тебя через десять минут, скажу точно.
– Принял. Конец связи.
– Конец связи.
Ну, вот собственно и все, как бы там ни было выбор сделан. Сейчас дежурный доложит полученную информацию наверх и обратного пути уже не будет.
– Пойдем в село, командир? – Немец смотрит не то чтобы тревожно, просто с затаенным интересом.
– А как же, Немец, пойдем, конечно, спецы своих не бросают!
Очень хотелось ответить уверенно, бодро, но, похоже, перестарался, переиграл, слишком нарочито вышло, искусственно…
– Это десант своих не бросает, – скалится во весь рот боец. – Путаешь ты чего-то, командир…
– А хоть бы и путаю, не грех тогда и нам у десантуры взаимовыручке поучиться.
Первый пост на вьющейся серпантином горной дороге высмотрели еще по светлому, потому обошли стороной легко. Пришлось малость покарабкаться по камням, ободрать колени с локтями, зато получилось все тихо и благопристойно. Прошли выше по склону, всего в нескольких десятках метров от нерадивых караульщиков. Вахи ничего не заметили. Да и мудрено было бы, оба дозорных блаженствовали, передавая друг другу тлеющий косяк анаши. Огонек папиросы ярко вспыхивал в кромешной ночной тьме, вырывая из нее при затяжках заросшие подбородки и жадно тянущие отраву в легкие губы. Вот тебе и воины Аллаха!
– Командир, давай их того, по-тихому в ножи, чтобы не оставлять за спиной, а? – бритый наголо, круглоголовый рязанец по прозвищу Шиш хищно улыбаясь потянул из ножен НРку.
Шиш – фанат ножевого боя, хлебом не корми, дай ножом помахать.
– В натуре, командир, они же отсюда как на ладони, даже подходить не надо. Сто процентов без шума и пыли сниму обоих!
Это Перец, штатный снайпер группы, задира и острослов, на язык такому лучше не попадайся. Ишь, тоже рвется в бой. И снимет ведь, только дай отмашку. Ребятки окажутся в объятиях гурий раньше, чем поймут, что собственно случилось. Да и бьет "Винторез" не громче, чем пробка от шампанского хлопает, гарантированно никто не услышит. Но нет, нельзя, рано расшифровываться, сейчас поддашься искушению, обнаружишь группу, потом хлопот не оберешься.
– Умные, да?
– А че, командир? В натуре…
– В натуре, хер в комендатуре! Что, повоевать не терпится? Ты, Шиш, знаешь, когда у этих орлов смена? Нет? Вот и дыши ровно, понял? Что будем делать, если сменщики сюда притопают, а этих нет? Подумали?
– Ну, можно трупы потом аккуратно в сторонку оттащить, – Шиш все не хочет сдаваться, хотя понимает уже, что глупость сморозил, но никак не может оставить последнее слово за старшим.
– Молчи уже, трупонос! – цыкает на него более сообразительный Перец. – Делать больше нечего, только падаль ворочать!
– Все, обсудили?! Хорошо. Тогда заткнулись оба и двигаем дальше, – Железяка одернул спорщиков и скользнул между каменными спинами двух валунов, на ощупь выбирая путь в темноте. Внизу, прямо под ним, любители марихуаны, которым выпало еще пожить в этом мире, не ведая о только что состоявшемся диалоге, решившем их судьбу, расслабленно пускали к звездам тонкие струйки ядовитого дыма.
Когда они вышли к первым окраинным домам, узкая полоска неба над горными пиками на востоке уже начала предательски светлеть. "Но черную нитку пока нельзя отличить от белой, а значит, Аллах не видит, что происходит на земле, и не сможет помочь своим почитателям, – вовсе не к месту вспомнил Железяка одно из установлений Корана, и даже улыбнулся от веселой нелепости пришедшей в голову мысли. – Выходит надо спешить, пока наше время. Наш-то, христианский Бог всемогущ и всеведущ. Круглосуточен и всепогоден! Так что до рассвета высшие силы точно на нашей стороне".
Тейниб – аул древний, он стоит в этих горах с незапамятных времен, наверняка стены некоторых домов помнят еще ермоловских чудо-богатырей. С тех пор они повидали многое и лихих горских абреков, и отчаянных казаков, и красных комиссаров, и немецких парашютистов… Богата история этих мест, богата кровью и пожарами, и совсем бедна мирной спокойной жизнью, как-то не складывается она на этой беспокойной земле, не приживается… Климат не тот, что ли? Сегодня Тейниб аул населенный почти сплошь ваххабитами, и это сразу чувствуется в повседневной жизни селения. Здесь не увидишь спешащих в школу детей и праздно гуляющих женщин с открытыми лицами, зато нет и привычных по российской глубинке подвыпивших затертых мужичков, даже просто курящего на улице человека не встретишь. Нельзя, спиртное и табак – харам! Исключение составляют только моджахеды, вставшему на путь джихада позволительны многие вольности, запрещенные обычному правоверному.
Железяка уже бывал в подобных поселках, потому в общих чертах представлял, как здесь организована жизнь. Он уже видел местные школы, в которых после третьего класса практически не оставалось учеников. Потому что изучать биологию, анатомию, даже просто учиться рисовать человека – харам. И лучше не пускать сына, или дочь в школу, чем допустить осквернение его разума противными Аллаху знаниями. Железяка сам заходил в поселковые магазинчики, где ни за какие деньги нельзя было купить ни водку, ни сигареты. Харам! Совет старейшин запретил возить в село такие товары. Если гаски хотят травить себя алкоголем, то пусть делают это где-нибудь в другом месте. Здесь живут правоверные, которые не станут пачкать своих уст даже вином. Еще Железяку всегда поражали замотанные в черное с ног до головы, даже в летний зной, бесформенные фигуры женщин, мелко семенящие куда-то прижимаясь к заборам домов. Ни слова, ни взгляда на постороннего мужчину. Харам! В общем дикость и средневековье, торжество воинствующей серости над разумом. Никакой критичности, никакого свободомыслия. Пять раз в день молитва, и Коран, с успехом заменяющий все миллионы написанных людьми книг. Лымарь не понимал, как можно так жить, но они жили, больше того, готовы были с оружием в руках защищать свой образ жизни. Ибо сказано в 54 аяте, 25 суры: "Не повинуйся же неверным и борись с ними этой великой борьбой!"
Шедшие в головном дозоре Гвоздь и Сало замерли у крайнего дома, припав к забору, обратившись в слух. Сейчас, в ночной тьме зрение не могло помочь вовремя обнаружить и распознать опасность, потому спецы больше чем на глаза полагались на уши. Аул спал, лишь взбрехивали периодически, изображая бдительную охрану, местные кабыздохи. Псы видно привыкли к пахнущим ружейной смазкой и потом чужакам, потому особо не волновались. Хотя это был один из самых проблемных пунктов немудрящего плана. Стоило собакам поднять лай, и группе пришлось бы не солоно хлебавши откатываться назад в горы. И тут не гарантия даже хрестоматийный заход с подветренной стороны. Дом, на который указал связник почти в центре, пока дойдешь, все равно переполошишь четвероногих друзей. Однако пока никакой особой тревоги собаки не проявили, что ж, хоть здесь повезло…
Наконец, дозорные окончательно уверились в том, что их появление в ауле прошло незамеченным. Сухощавый, поджарый Гвоздь, согнувшись в три погибели, отделился от забора и быстрой тенью перебежал залитую лунным светом улочку, скрывшись в густо-чернильной тьме у забора следующего дома. Железяка замер, вскинув к плечу автомат. Сейчас можно было ожидать чего угодно: недоуменного оклика, выстрела, тревожного крика незамеченного разведчиками часового. Ничего… Все та же давящая на нервы тишина, темнота и бледная дорожка лунного света, отражающегося от мощенной булыжником улочки. Похоже, чисто… вот бы и дальше так повезло.
Головная двойка, перебегая от забора к забору, то и дело растворяясь в неверных тенях, двинулась в глубь аула. Основная группа во главе с Железякой, бесшумно ступая вдоль обочин, кралась следом. Стараясь лишний раз не зашуметь, не звякнуть оружием или снаряжением, спецы безмолвными призраками скользили ночи. Лишь изредка бесплотный лунный луч отразиться от полированной поверхности металла, лишь иногда мелькнет на самом краю видимости бесформенная фигура в гротескном лохматом камуфляже… Темнота, тишина… До рассвета не меньше часа, плотные предутренние сумерки. Те, что гораздо более обманчивы, чем самая полная ночная тьма. Неясные тени, переливы лунного и звездного света с полосами абсолютного мрака совершенно меняют картину окружающего мира, делая ее незнакомой, фантастичной, абсурдной… Многое может скрываться до поры в беспорядочном переплетении теней… Не уследить и самому добросовестному караульщику, а здесь, похоже, о караульной службе и вовсе подзабыли, усыпленные безопасной тишиной всеми забытого маленького аула.
– Первый, третьему, – взрывает тишину тихий голос снайпера, доносящийся из кармана разгрузки.
Железяка, вытянув рацию наружу, тут же коротко откликается громким свистящим шепотом:
– Ответил.
– Два зеленых от центра в вашу сторону. Три дома от головных.
– Принял.
Перец сейчас лежит на гребне небольшого холма перед ведущей в аул дорогой. Снайперу не место в боевых порядках штурмовой группы, с его длинной неудобной в ближнем бою винтовкой, никакой пользы он там не принесет. Зато в качестве наблюдателя и лишней страховки, меткий стрелок на господствующей над селением высоте очень даже может пригодиться. Вот, кстати, и лишнее тому подтверждение. Засек движение духов, вовремя предупредил втянувшихся в населенку товарищей об опасности. Железяка уже собрался свистнуть тихонько головному дозору. Но те уже и сами заметили движущегося в их сторону противнику. Массивный Сало резко присел на колено, прервав перебежку и вглядываясь в темноту впереди. Мгновение спустя мигнул на секунду и тут же погас закрытый синим светофильтром карманный фонарик. Короткая вспышка условного сигнала: "Внимание! Впереди опасность!" Бойцы из основной группы разом остановились, тихонько смещаясь за ближайшие укрытия, изготавливаясь к стрельбе. Сало на получетвереньках бесшумной ящерицей метнулся к ближайщему забору, прячась в его тени, сливаясь с ней лохматым камуфляжем, обращаясь просто в чуть более темное пятно на траве. И из самого центра этого пятна, вновь мигнули две синие вспышки. Все подтверждалось: "Идут двое!"
– Малыш, Лева, – тихонько позвал Железяка.
Дождавшись, когда залегшие у забора бойцы обернутся, знаками показал им, что делать. Если группа будет обнаружена вооруженные бесшумными автоматами "Вал" спецназовцы смогут нейтрализовать обоих духов раньше, чем те успеют поднять тревогу. Конечно, лучше бы обойтись без этого, любой огневой контакт во вражеской населенке чреват непредсказуемыми последствиями, но другого выбора нет. Уйти с маршрута движения духов группа уже не успевала.
Еще несколько секунд лихорадочной возни с оружием и снаряжением и все вокруг замерло. Железяка сам с трудом различал теперь своих затаившихся бойцов. А стороннему наблюдателю такое и подавно было бы не под силу. Мешковатый с нашитыми лохмами камуфляж делал спецов практически невидимыми в скудном предрассветном освещении. Они буквально растворялись в неверном лунном свете, терялись в густых тенях, отбрасываемых на улочку высокими заборами и развесистыми плодовыми деревьями.
Вахов они услышали задолго до того, как увидели. Бандиты шли по аулу совершенно беспечно, громко о чем-то переговариваясь на своем языке. Железяка в тот момент остро пожалел о том, что приказал Аликперу остаться со снайпером на высотке. С одной стороны милиционеру никто не мог приказать идти со штурмовой группой, такой задачи перед ним не стояло. Но там, где не можешь приказать, любого кавказца всегда можно взять на элементарную манипуляцию, стоит только чуть задеть знаменитое горское самолюбие, усомниться в гипертрофированной мужественности, говоря по-русски, тупо развести "на слабо". Сейчас переводчик, понимающий местные диалекты, как раз и пригодился бы, да и потом, кто знает, как обернется дело? Другой вопрос, что не дай Бог с Аликпером что-нибудь произошло бы во время операции. Тогда мог выйти серьезный косяк с обвинением командира российской группы в том, что он специально послал дагестанского милиционера под пули. Бывали уже здесь прецеденты, повторять которые совсем не хотелось. Ладно, что поделать, за неимением гербовой, будем писать на простой… То есть обойдемся без переводяги. К тому же вряд ли два этих кекса говорят сейчас о чем-то важном. Пари можно заключать – треплются о знакомых девках, или хвастаются собственными подвигами. О чем еще говорить мужчинам на Кавказе?
Наконец, духи вывернули из-за угла и затопали в зоне видимости, практически поравнявшись с распластавшимся, вжавшимся всем телом в придорожную канаву Салом. Одеты вахи были в добротный турецкий камуфляж и фирменные заводского изготовления разгрузки, топорщащиеся от гранат, запасных магазинов и прочих необходимых воину под рукой вещиц. Железяка аж завистливо прищелкнул языком, бесшумно, разумеется. Его бойцы свое снаряжение по большей части мастерили и дорабатывали своими руками. То, что выдавала со складов Родина, годилось разве что для игр в "Зарницу" с не особо избалованными сельскими школьниками. А тут, пожалуйста, отлично экипированные по последней военной моде духи. И скажите теперь на милость, кто здесь гоняемый по горам и лесам ободранный бедолага-партизан, а кто представитель власти, за которым стоит вся мощь огромного государства? Поневоле задумаешься, блин! Местные силовики, кстати, тоже особо ношением форменной одежды себя не утруждают. Порой только по косо прилепленным на импортный камуфляж погонам с родными пятиконечными звездочками и поймешь, кто перед тобой.
На несколько секунд Железяка непроизвольно перестал дышать, нарочно отводя глаза в сторону от идущих по среди дороги фигур, держа их лишь самым краешком бокового зрения. Чтобы не почуяли взгляда, не насторожились… Вот они уже совсем рядом, шагов пять не больше… Три шага, два… Зубы до боли впились в закушенную губу, пальцы крепче сжали автоматное цевье… Господи пронеси! Ну же… Ну!
Духи равнодушно протопали мимо, поглощенные беседой и вскоре скрылись в другом конце улочки, а через несколько минут перестали долетать до разведчиков и их гортанные голоса. Не заметили, хотя был момент, когда один из них оступившись, и чтобы удержать равновесие, шагнув в сторону, чуть не отдавил руку залегшему за чахлым придорожным кустом Шишу.
– Пронесло… – облегченно выдохнул рядом кто-то из бойцов.
– Тебя б так пронесло! – ухмыльнулся Железяка. – Все, не стоим! Двинулись вперед, черти! Рассветет уже скоро!
Дом, в котором, по рассказу связника, держали Илюху, выходил воротами на центральную сельскую улочку, но вместе с тем, стоял как бы особняком от остальных построек. Там же разместился и сам Сулейман с основными силами боевиков. Это, конечно, осложняло задачу. Но никто и не обещал, что будет легко.
В три коротких перебежки вся группа собралась под забором. Призрачные фигуры бесшумно возникали из тьмы, в несколько скачков преодолевали залитое лунным серебром открытое пространство и вновь растворялись в тенях. За высоким металлическим забором, традиционно выкрашенном в зеленый цвет, слышалось настороженное сопение и звяканье цепи. По-крайней мере один страж не спал и, наверняка, уже учуял непрошенных гостей, просто пока не поднимал шум, раз чужаки не пересекли порученных ему для охраны границ.
– Рваный, убери пса! Только тихо.
Гротескная ничего общего не имеющая с привычным человеческим силуэтом фигура, легко взмыла на гребень забора и распласталась там наверху, балансируя на приваренном поверху железном уголке. Низкое предупреждающее рычание прервалось двумя приглушенными хлопками, обернувшись тоненьким щенячьим взвизгом.
– Сделано, командир.
– Шиш, с Рваным на ту сторону. Прикрываете.
– Чисто, командир.
– Хорошо. Остальные, пошли по одному, только тихо.
Можно было и не напоминать, один за другим сгустки черноты, более темной, чем скопившаяся под забором тень, перелетели на другую сторону. Не звякнуло оружие, не хрустнула под ногами сухая ветка, будто и не люди вовсе преодолели двухметровую преграду, а бесплотные духи, не подвластные законам земной гравитации, бесшумные и смертоносные. Оказавшись во внутреннем дворике, бойцы с оружием наизготовку, приседали, прижимаясь спинами к забору. Настороженно вглядывались в нависшую над ними черную громаду дома, щупали прицелами темные окна, готовые немедленно ударить по врагу беспощадными длинными очередями. Нет, никого… Не заметили, все прошло гладко.
– К дому, командир?
– Нет, пока. Шиш справа, Гвоздь слева. Обойдите дом, посмотрите, нет ли охраны. Только посмотрите!
Последнее предостережение, учитывая горячий, взрывной характер Шиша, вовсе не лишнее. Если часовые внутри действительно имеются, то снимать их надо в последний момент, когда штурмовая группа уже изготовится к броску и будет понятно, каким образом входить в сам дом. Иначе не ко времени поднятая тревога может легко превратить уже почти взятый объект в неприступную крепость с готовым биться до конца гарнизонам, превосходящим ко всему осаждающих по численности.
Через пять минут напряженного ожидания оба разведчика возвращаются. Никаких караульщиков в периметре нет. Видно духи чувствуют себя в полной безопасности, что учитывая выставленный на единственной подъездной дороге пост и общую удаленность аула, неудивительно. Ладно, нашим легче…
– Как входить будем, командир?
– Входить? Сами впустят…
– Это как?
– Какой кверху… – Железяка подносит к губам рацию. – Третий, первому.
– Ответил, – хрипит шумами эфир.
– Где зеленые?
– Дошли до поста, сменили тех двоих.
– А эти?
– Движутся в аул.
– Отслеживай движение и транслируй мне.
– Принял.
– Дошло? – Железяка кривит губы в зловещей гримасе. – Эти, сменившиеся, сюда топают. Спать им пора. Значит, будут в дом входить. Ну и мы следом. Сюрпризом для хозяев.
Незадачливые караульщики появились минут через десять. Шли ни от кого не скрываясь и о тишине ничуть не заботясь. Даже без доклада снайпера, разведчики их услышали бы задолго до подхода. С мерзким жестяным скрипом распахнулась калитка, две пары ног затопали по посыпанной гравием дорожке.
– Чупа, Чупа, эй-бай! – неожиданно остановился один из духов на полпути к дому.
– Собаку зовет, сученок! – прошипел в ухо Железяке подобравшийся, изготовившийся к прыжку Рваный.
Уже закоченевший к тому времени Чупа, конечно, не мог ответить радостным лаем любителю животных.
– Спокойно, спокойно… – одними губами выдохнул Железяка для верности кладя руку на закаменевшее напряженными мышцами плечо бойца. – Рано пока…
– Да спит твой пес, не ори! – недовольно пробасил по-русски второй бородач. – Перебудишь сейчас всех, Сулейман потом с тебя шкуру спустит.
– Чупа, Чупа… Баш-уста! – все не унимался первый.
– Э-э, заткнись, сказал! Завтра своего волкодава приласкаешь! Пошли уже!
– Недобрый ты человек, Рахим, – осуждающе проговорил тот, что звал пса. – Собаки, они же совсем, как люди, с ними ласково надо. К тому же нас всю ночь не было. Чупа скучал без меня…
– Оно и видно, так скучал, что никак не проснется… – ворчливо отозвался Рахим. – Хватит, пошли уже, спать охота!
Две пары ног снова заскрипели по гравию. Железяка с облегчением выдохнул, оказывается все время, пока продолжался этот разговор, он так и пролежал, не смея вдохнуть.
Перед дверью, ведущей во внутренние помещения дома, боевики остановились. Тот, кого называли Рахимом, постучал особенным ритмом в деревянную филенку.
– Эй, Джамал! Открывай, мы вернулись! Открывай, соня!
Однако вместо двери хлопнуло, открываясь, окошко. Всклокоченная спросонья черноволосая голова высунулась на улицу.
– Что я слышу? Рахим, сын пьяницы, ты бросил пост?
– Посмотри на часы, ишак! – отозвался Рахим. – Скоро рассвет, ты все проспал! Наша смена давно уже на посту, открывай!
– Ладно-ладно, сейчас открою.
До затаившихся под самым крыльцом разведчиков долетели неспешные шаркающие шаги, потом лязгнул, отодвигаясь, засов.
В ту же секунду, две темные тени, одновременно поднялись, казалось прямо из земли за спинами боевиков. Блеснули в лунном свете ножи. Получивший удар в печень любитель собак тяжело всхрапнул, попытался было крикнуть, но локоть чужой руки жестко перехватил горло, не давая набрать в грудь воздуха. Рахим, сраженный ударом ножа в солнечное сплетение, лишь беззвучно открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег из воды огромная рыба. Ноги подкосились, отказываясь держать вертикально его тело, и он бы упал, но заботливые руки человека, которого он не видел, подхватили его подмышки и аккуратно опустили на дорожный гравий. Рахим был еще жив, еще мог видеть, как лохматые тени, рванувшись вверх по крыльцу, врываются в дом, как валится вглубь едва освещенной керосиновой лампой веранды Джамал, как во лбу его вдруг словно сама собой появляется маленькая аккуратная дырочка, из которой выплескивается фонтанчик неестественно яркой, маслянисто поблескивающей крови… Он все это видел, но уплывающее в темноту, рассыпающееся на бессвязные осколки мыслей сознание уже не могло в полной мере осмыслить происходящее… Оно сжималось в маленькую яркую точку, тлеющий уголек посреди чернильной тьмы… маленький… обреченный погаснуть… вспыхивающий еще отблесками былого жаркого пламени… все реже, и реже…
Железяка влетел в дом третьим. Первая двойка – Рваный и Гвоздь уже неслась во всю прыть по уходящему в жилые комнаты коридору. Ботинки спецназовцев грохотали по дощатому полу, скрываться уже смысла не было, теперь все решала скорость. Перепрыгнув через распростертого на пороге боевика, которого хладнокровно застрелил Рваный в тот момент, когда он только показался в приоткрывшейся всего на ширину ладони двери, Железяка поспешил вслед за бойцами. Предохранитель сдернут вниз, в положение для автоматического огня, оружие готово к бою. Рваный пинком ноги распахнул настежь ведущую налево дверь. И тут же заухал, забился в его руках, изрыгая бесшумную смерть автомат, сунувшийся в комнату по нижнему уровню Гвоздь, тут же добавил с колена. Все, за это помещение можно больше не волноваться. Дальше, дальше, вперед, не снижая темпа и не останавливаясь. Пока удача на их стороне и все козыри на руках, только не дать боевикам возможности проснуться и организовать сопротивление.
Следующая дверь. Удар приклада в филенку отбрасывает ее к косяку, слышен гулкий удар о противоположную стену. С кровати в глубине комнаты вскакивает совершенно голый человек, первым инстинктивным движением пытается прикрыть наготу, и лишь потом тянется к стоящему в изголовье кровати автомату. Это ошибка, которая будет стоить ему жизни, не надо быть таким стеснительным, не до комплексов сейчас. Автомат в руках издает серию быстрых почти бесшумных хлопков и на белой в неверном лунном свете груди человека сами собой возникают несколько черных воронкообразных отверстий. Очередь буквально ломает его пополам, сгибает в поясе и отбрасывает обратно, на кровать с которой он только что вскочил. Шаг в комнату, резкий разворот корпусом направо, налево. Никого. Можно двигаться дальше.
Теперь Железяка оказывается далеко в конце катящейся по дому волны криков, хрипов и злобной матерщины. Впереди мелькают лохмами камуфляжа бесформенные, но быстрее и ловкие, как горные ящерицы силуэты. Хлопают выстрелы из бесшумного оружия. Гремят подкованными подошвами тяжелые ботинки. Часть группы уже на втором этаже, остальные добивают духов в дальнем конце коридора.
Ф-фух! Вроде бы пронесло! Все козыри сыграли как надо. На самом деле для подготовленных морально и физически людей, расстрелять во время ночного налета спящего противника, не дав ему ни малейшего шанса оказать сопротивление, задача, конечно, не из легких, но отнюдь не фантастическая. Главное быстрота, уверенность в себе и напарниках и предельно жесткая мотивация. Чтоб ни сомнений, ни колебаний, ни жалости! Ни то, ни другое, ни третье сейчас неуместно.
– Чисто, командир! Кажись все! – доносится сверху.
Ну что же, выходит и впрямь сегодня повезло! Теперь можно и спускаться в подвал за пленником. Массивная крышка обнаруживается тут же на не отапливаемой веранде. На крышке имеются солидные железные петли, в которые вставлен внушительного размера стальной штырь. Это уже плюс. Раз заперто снаружи, значит три к одному внутри только заложник, может быть не один, но духов там точно нет. Своих запирать бы не стали. Хотя, всякое бывает… Железяка невольно усмехнулся, вспомнив полностью аналогичную ситуацию, когда вынутый из зиндана пленник, накинулся вдруг на своих освободителей с кулаками и даже пытался одного из них задушить. Тоже дух оказался, свои в наказание за какой-то косяк посадили…
Двое бойцов натужно кряхтя, отвалили в сторону тяжелую крышку, и в свете фонарей открылось просторное помещение с бетонированными стенами. Вниз вели ступеньки деревянной лестницы.
– Так, двое со мной, остальные таблом не щелкают, готовятся к обороне. Рваный, за старшего пока!
Внизу оказалась целая тюрьма, отгороженные толстыми железными прутьями вбетонированными прямо в пол и потолок узкие клетушки с кучами грязной соломы по углам явно были предназначены для содержания узников. Располагались они с двух сторон от узкого центрального коридора. По четыре камеры с каждой стороны. Всего восемь штук.
Семь из них пустовали, и лишь в самой дальней на соломе свернулось неопрятным ворохом драной одежды очень отдаленно походящее на человека существо. Услышав шаги разведчиков, оно забилось в самый дальний угол камеры и испуганно выглядывало оттуда, часто моргая широко распахнутыми, полными животного ужаса глазами. Лицо существа густо заросло неопрятной рыжей бородой, волосы свисали на лоб нечесаными жирными космами. Правая рука оказалась замотана покрытой заскорузлыми ржавыми разводами тряпкой.
– Илюха? Мещеряков? – еще не веря сам себе, боясь ошибиться, позвал Железяка. – Илюха! Это мы… Мы за тобой…
Горло капитана перехватил жесткий спазм, когда он разглядел, как из глаз грязного заросшего подобия человека вдруг покатились по щекам крупные прозрачные слезы… Внешне это ободранное дрожащее существо ничем даже не напоминало спортивного, подтянутого, уверенного в себе Мещерякова. Ничего общего, никакого сходства… Железяка тяжело сглотнул, все еще недоверчиво приглядываясь к узнику, но уже веря, уже осознавая правду…
– Ну, ты чего? Все уже, кончилось все… – бессвязно бормотал он, глядя как по серым, покрытым цементной пылью щекам пленника пролегают одна за другой светлые мокрые бороздки. – Все в порядке, Илюха… Ты же Илюха, да? Мещеряков?
Пленник отчаянно закивал головой, стараясь придать жесту, как можно большую убедительность, словно боясь, что появившиеся вдруг спасители исчезнут сейчас, уйдут, вновь оставив его здесь.
– Ну, вот и хорошо. Значит это ты. Илья Мещеряков, правильно?
И снова чуть не отрывающаяся от усердия голова. Да, да, это я, правильно. Только не бросайте, только не уходите!
– Значит, Мещеряков Илья Станиславович… – медленно проговорил вслух Железяка.
Карандаш хрустнул в его пальцах, разламываясь пополам, серая графитная крошка осыпалась на чистую страницу блокнота, запачкав ее неровными смазанными штрихами. Железяка казалось, этого не заметил.
– Ну, что, Илья Станиславович, видно придется тебя навестить. На правах боевого товарища, поинтересоваться житьем-бытьем… Заодно и про взрывчатку потолковать по душам…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги