Аквариум

«Православный народ, папаши и мамаши,

разрешите представиться, я — святой Георгий.

Расскажу вам, что со мной приключилось,

расскажу, как есть, как дело было,

а кому неинтересно, пусть читает газету».

«В первый день, как войну объявили,

принесли мне сразу повестку

и отправили на передовую.

Вот залёг я с бутылкой в кювете

И гляжу на дорогу, жду змея.

С полчаса прошло, пыль показалась,

задымилась дорога, вижу, змей едет

с головы до ног в чешуе зелёной,

шлем стальной на нём, сам в ремнях, в портупее,

сапоги начищены, из себя видный.

Вот подъехал он, глядит в бинокль —

словно молнии, стёкла сверкают.

Я в кювете сижу, затаился,

подпустить хочу его поближе.

Только тут он на цыпочки поднялся

И в канаве меня надыбал.

Увидал змей в канаве мой кемель,

увидал пилотку со звездою,

рассмотрел моё обмундированье,

на ногах увидал обмотки

и, слюнявую пасть разинув,

стал вовсю смеяться надо мною…»

«Стоит, гад, заложил лапу за лапу,

а передней хлопает по брюху.

По-ихнему, по-немецки лопочет,

Дескать, что там время тратить, рус, сдавайся,

куды ты суёшься с голой жопой

с нами, змеями, сражаться!

Поглядел я на него, послушал,

сплюнул на землю, размахнулся

и швырнул ему под ноги бутылку,

сам упал, спиной накрылся,

голову загородил руками.

Тяжким громом земля сотряслася,

пыль, как туча, небо застлала,

а ему, суке, ничего не доспелось.

Стоит себе целый-невредимый,

сам себе под нос бормочет

и копается в своём драндулете:

повредил я, знать, его телегу.

Между тем нет-нет да обернётся,

пасть раззявит, дыхнёт жаром

и обратно носом в карбюратор.

Я вскочил — и гранат в него связку!

Вижу, змей мой не спеша отряхнулся,

из ноздрищ пыль вычихнул, утёрся,

повернулся, встал на все четыре лапы,

раскалил глазищи, надулся и ко мне двинул.

Мама родная!

Помолись хоть ты за мою душу,

за свово горемычного сына!»

«Что тогда было, сказать страшно.

Выскочил я из кювета,

побежал я змею навстречу,

сам ору: ура! За Родину, в рот ей дышло!

И всадил я своё копьё стальное в

хохотальник ему, в самую глотку.

Сам не знаю, как оно вышло,

только тут со змеем беда случилась:

поразил его недуг внезапный

аль кишку я ему проткнул какую, —

проистёк он вонючею жижей,

зашатался, рухнул наземь,

шлем рогатый с него свалился,

и настал тут перелом военных действий.

И закрыл он один глаз свой червлёный,

а потом второй глаз.

Я и сам-то

еле жив, от жары весь спёкся,

ядовитой вони надышался,

в саже весь, лицо обгорело.

Перед смертью змей встрепенулся

и хвостом меня мазнул маленько.

От удара я не удержался

и с копыт долой. Пролежали

рядом с ним мы не знаю сколько,

час ли, два, аль целые сутки.

Только слышу, зовут меня:

— Жора!

Я глаза разлепил, — мать честная!

Надо мной знакомая хвигура:

наш лепила стоит в противогазе.

— Жив, — кричит, — братуха, в рот-те дышло!

Провалялся я в медсанбате

три недели, кой-как подлатался,

а потом повезли меня дальше.

В санитарном эшелоне-тихоходе.

Ехал, трясся я на верхней полке,

в Бога душу и мать его поминая.

За стеклом меж тем предо мною

всё тянулись составы и составы,

эшелон стучал за эшелоном:

то проедет солдатня с гармошкой,

то девчат фронтовых полный пульман,

то платформы с зачехлёнными стволами.

Знать, не сгинула наша Россия,

отдышалась, портки подтянула

и всей силой своей замахнулась.

Под конец везли пленных змеев,

не таких, как мой, пожидее,

погрязней и уж не таких гладких,

и обутых в валенки из эрзаца.

После них все кончились вагоны

и поля пустые потянулись,

перелески, жёлтые болота.

Растрясло меня вконец, уж не помню,

как добрался я, как сгрузился

и проследовал в кузове до места.

По тылам, по базам госпитальным

наскитался я, братцы, вдоволь.

Много ль времени прошло аль боле,

стал я помаленьку выправляться.

Тут опять жизнь моя переменилась:

снюхался я с одной медсестричкой.

Баб крутом меня было пропасть,

но её я особо заприметил.

Слово за слово, ближе к делу —

клеил, клеил, наконец склеил.

Как настанет её дежурство,

так она ко мне ночью приходит.

Так прожили мы, почитай, полгода,

а потом я на ней женился.

С нею я как сыр в масле катался,

отожрался и прибарахлился.

С рукавом пустым, с жёлтой нашивкой,

морда розовая, на груди орден Славы, —

как пройду, все меня уважают

и по имени-отчеству называют».