Александр Грин

Глава IV «Я нашел свое место в жизни…»

1906 год начался для Александра Гриневского с ареста. Он жил на нелегальном положении уже месяц, так как начались новые репрессии против амнистированных. Задержали его 7 января под именем мещанина Николая Иванова Мальцева. Во время обыска при нем и на квартире ничего предосудительного не нашли, но по агентурным сведениям было известно, что Гриневский входил в состав организации социалистов-революционеров. И хотя детальных сведений о его революционной деятельности в Петербурге не имелось, но полиция считала, что он играл среди своих единомышленников важную роль.

Гриневского заключили в петербургскую одиночную тюрьму «Кресты», где он содержался до весны. Именно в стенах тюрьмы и произошла судьбоносная встреча Александра Гриневского с девушкой, которая станет его добрым ангелом на всю жизнь.

Вера Абрамова родилась в Петербурге в 1882 году в семье чиновника государственного контроля, действительного статского советника, Павла Егоровича Абрамова. Мать умерла рано, и воспитанием девочки занимались отец и бабушка.

Вера Абрамова получила прекрасное образование. Окончив с золотой медалью Петербургскую женскую гимназию, поступила на физико-математическое отделение Высших женских (Бестужевских) курсов, которое закончила в 1902 году по разделу химии, затем сразу же поступила в Женский медицинский мнститут, где проучилась только два года. Под влиянием революционных настроений, охвативших Россию, девушка увлеклась общественной деятельностью: преподавала в Смоленских классах для рабочих, работала в подпольной организации «Красный крест», благодаря чему и познакомилась с Александром Гриневским.

Ему было двадцать шесть, ей – двадцать четыре. Он успел пройти множество испытаний, немало увидел и пережил. Она жила в спокойном и светлом мире семьи и, лишь занявшись общественной работой, включилась в бурную и стремительную жизнь страны. Судьба и время соединили их, и это стало важнейшим событием в их биографии.

Вера Павловна вспоминала: «Мое знакомство с Александром Степановичем началось весной 1906 года. Я работала тогда в подпольной организации «Красный крест». Как известно, это общество помогало политическим заключенным и ссыльным, без различия партий, начиная с кадетов и кончая анархистами. <…> В «Кресте» тогда работали многие общественные деятели: знаменитые адвокаты, защищавшие политических, писатели, издатели и их жены. Мы, молодые члены организации – курсистки, студенты, учительницы, – должны были обслуживать заключенных в тюрьмах. Закупали на деньги «Креста» большое количество продуктов, белье, верхнее платье, иногда сапоги и теплые вещи и передавали все это или в общие камеры на имя старост, или же сидевшим в одиночках. Иногда надо было ездить к семьям высланных или безработных, так как многие из них жестоко нуждались. Нередко на дом приходили рабочие, уволенные с заводов за участие в стачке или бежавшие из ссылки. Приходилось участвовать в организации концертов, которые устраивались для сбора денег. Клиентура «Креста» была очень большая, и денег требовалось много. Общение с людьми было широкое и дружеское, и дело это мне очень нравилось.

Кроме перечисленных обязанностей, у меня была еще одна: я должна была называть себя «невестой» тех заключенных, у которых не было ни родных, ни знакомых в Петербурге. Такое звание давало мне право ходить к ним на свидания, и таким образом поддерживать их и вообще о них заботиться: передавать провизию, книги, исполнять их поручения. <…>

Мои отношения с Александром Степановичем начались так же, как они обычно начинались и с другими «женихами». Ко мне на квартиру пришла незнакомая девушка и сказала, что ее сводный брат, А.  С.  Гриневский, сидит с января 1906 года в «Крестах». До сих пор она, Наталья Степановна, сама ходила к нему на свидания и делала передачи, но в мае ей придется уехать <…>, и она просит меня заменить ее. <…>

Я начала хлопотать о разрешении мне свидания с Александром Степановичем, а он – писать мне. Его письма резко отличались от писем других «женихов» и не-женихов, писавших мне из тюрем. Почти все жаловались… Но Гриневский писал бодро и осторожно. Письма его меня очень интересовали.

В мае выяснилась судьба Александра Степановича. Его приговорили к ссылке в Тобольскую губернию и перевели в пересыльную тюрьму. Наталья Степановна была еще в Петербурге и потому, когда я получила разрешение на свидание, мы пошли с ней в тюрьму вместе. Это свидание с незнакомым человеком, на днях отправляющимся в далекую ссылку, было для меня очередным делом. Я от него ничего не ожидала. Думала, что этим свиданием окончатся наши отношения с Гриневским, как они кончались с другими «женихами». Однако оно кончилось совсем по-иному и для меня значительно. <…>

Александр Степанович вышел к нам в потертой пиджачной тройке и синей косоворотке. И этот костюм, и лицо его заставили меня подумать, что он – интеллигент из рабочих. Разговор не был оживленным. Александр Степанович и не старался оживить его, а больше присматривался.

«Сначала ты мне совсем не понравилась, – рассказывал он впоследствии, – но к концу свидания стала как родная».

Дали звонок расходиться. И тут, когда я подала Александру Степановичу руку на прощание, он притянул меня к себе и крепко поцеловал. До тех пор никто из мужчин, кроме отца и дяди, меня не целовал; поцелуй Гриневского был огромной дерзостью, но, вместе с тем, и ошеломляющей новостью, событием»²⁶.

Они расстались, и через две недели Вера Абрамова прочитала в письме Гриневского волнующие строки: «Я хочу, чтобы вы стали для меня всем: матерью, сестрой и женой».

Дальнейшие события развивались стремительно. Вскоре Гриневского отправили на 4 года в ссылку в г. Туринск Тобольской губернии. Прибыл он туда в начале июня, а через два дня бежал. С помощью эсеров добрался до Москвы и попросил направить его работать пропагандистом в Петербург. Ему отказали, хотя пропагандист он был талантливый. Гриневского называли «гасконцем», так как он любил прибавлять к фактам небылицы, а в деле пропаганды и подпольной печати это было опасно. Но ему сказали, что партия нуждается в агитке для распространения в войсках. Гриневский ответил: «Я вам напишу!».

А задолго до этого, когда он только начинал свой путь в революцию и ему поручали написать прокламацию, то он всегда стремился придать ей необычайную для такой литературы беллетризованную форму.

Однажды товарищ по революционной работе Наум Быховский, прочитав прокламацию, составленную Грином, заметил: «А знаешь, Гриневский, из тебя мог бы получиться писатель!».

Действие этих слов имело удивительную силу.

«Это было, – рассказывал Грин, – как откровение, как первая, шквалом налетевшая любовь. Я затрепетал от этих слов, поняв, что это то единственное, что сделало бы меня счастливым… Зерно пало в душу и стало расти. Я нашел свое место в жизни»²⁷.

Рассказ-агитка, написанный Грином и подписанный инициалами «А. С. Г.», назывался «Заслуга рядового Пантелеева». В нем говорилось о судьбе солдата, бывшего крестьянина, который проявил неудержимое рвение при подавлении крестьянского бунта.

Еще в типографии весь тираж рассказа был конфискован. В докладе цензора говорилось: «В рассказе «Заслуга рядового Пантелеева» изображается экспедиция военного отряда для укрощения крестьян, учинивших разгром помещичьей усадьбы. <…> Находя, что названный рассказ имеет целью: возбудить в читателях враждебное отношение к войску, побудить войска к неповиновению при усмирении бунта и беспорядков, я полагаю нужным брошюру задержать, а против автора возбудить судебное преследование»²⁸. Спасло его от нового ареста то, что никто из работников типографии не назвал настоящего имени автора.

В начале июля Гриневский поспешил в Петербург, ему не терпелось встретиться с Абрамовой.

Вера Павловна рассказывала: «Как-то в жаркий день, набегавшись по городу, я поднималась по всегда безлюдной нашей парадной. Завернув на последний марш, я с изумлением увидела: на площадке четвертого этажа, у самых наших дверей, сидит Гриневский! Худой, очень загорелый и веселый.

Вошли в квартиру, пили чай и что-то ели. Александр Степанович рассказал: <…> паспорт у него фальшивый, нет ни денег, ни знакомств, ни заработка. Выходило, что одна из причин этого рискованного бегства – я. Это налагало на меня моральные обязательства. Слушая его рассказ, я думала: “Вот и определилась моя судьба: она связана с жизнью этого человека. Разве можно оставить его теперь без поддержки? Ведь из-за меня он сделался нелегальным”»²⁹.

Гриневский снял комнату и прожил в Петербурге с месяц. Но паспорт, которым его снабдили эсеры, казался ненадежным. Опасаясь ареста, Александр уехал в Вятку к отцу.

Через несколько лет разлуки он наконец встретился с родными. Сестра Екатерина вспоминала: «Ярко встала в памяти наша встреча и прогулка в Загородный сад, в Вятке, где ты угощал меня лимонадом, а досужая молва разнесла на другой день, по городу, что “вот-де Катя Гриневская кутит по загородным ресторанам”, а мне несчастной и реабилитировать то себя нельзя было, не выдав тебя»³⁰.

Отец дал Александру паспорт умершего личного почетного гражданина Алексея Мальгинова, под именем которого ему предстояло прожить несколько лет.