Александр. Том 1

Глава 3

Полумрак комнаты, освещённой светом многочисленных свечей и огнём из камина, создавал некоторую интимность. Но длинные, изломанные тени, отбрасываемые немногочисленными предметами, делали этот полумрак зловещим, таящим в себе секреты, большая часть которых вовсе не была безобидной. В таком полумраке обычно происходят заговоры, и совершаются убийства. В нём таится опасность для чести прекрасных женщин, и смертельная опасность для императоров.

— Вы так быстро ушли, кое-кто посчитал это слишком неприличным… — заговорила с порога молодая и весьма миловидная женщина. — Зачем вы покинули всех нас в такой трудный час?

«Я её понимаю, — билась в голове одна единственная мысль. — Я понимаю, о чём она говорит, хотя это не русский язык. Французский, скорее. Вот только я его не знаю. Английский, да, и довольно прилично. Немецкий, тоже смогу пару предложений составить. Но французский я не знаю от слова совсем. Он меня никогда не интересовал»

— Почему вы молчите, Александр? — она подошла ближе, и я смог как следует её разглядеть. Блондинка. Ну так она немка, наверное. Почему она говорит по-французски? — Вам сделалось столько раз дурно, вы столько раз упали без чувств, а потом и вовсе покинули замок так поспешно, что ваша мать сразу же высказалась о тяжких душевных переживаниях. Она выразила сомнение, что вы можете принять престол…

— Самой поди править захотелось? — я иронично усмехнулся. — Слава моей бабки покоя не даёт?

— Почему вы отвечаете мне по-русски? — Елизавета Алексеевна, оказавшаяся всё-таки женой, очень удивилась, услышав от меня русскую речь. Что характерно, сама она продолжила говорить по-французски. Не знает русского? Точнее, понимает, но не говорит на нём. Вполне возможно. Вот только императрица Российской империи не знает русского языка? Серьёзно?

— Потому что, драгоценная моя, Елизавета Алексеевна, пару часов назад я сделался русским императором. Или я что-то упустил, и заговор гораздо глубже, рассчитан на то, что императором стану вовсе не я? Тогда кто? Костя? — я вовремя вспомнил про брата Александра. Детей в этой семейке было много, и это второе, что мне нужно сегодня сделать, каким-то образом, не привлекая внимания, разузнать о каждом. — Или всё-таки матушка планирует продолжить славную традицию женского правления?

— О чём вы говорите, Александр, — она смотрела на меня с удивлением. — Как вы можете так говорить?

— Как оказалось, очень легко, — я пристально разглядывал жену.

— Вы обещали вашим друзьям…

— Они мне тоже много чего обещали! — прервал я её грубо. — Например, они обещали и даже клялись, что отец мой, Павел Петрович, останется жив! Они первыми нарушили свои клятвы. А я всего лишь хочу хоть как-то почтить память покойного императора, прекратив уже осквернять императорский двор России иноземными языками. По-моему, я прошу очень немногого, не находите? Поэтому пересильте себя, Елизавета Алексеевна и начните уже говорить на языке страны, которой вы собираетесь править. Я и так войду в историю, как отцеубийца, так позвольте мне сохранить хоть какое-то достоинство перед потомками.

— Вы говорите страшные вещи, — пролепетала Елизавета, упорно продолжая говорить по-французски. Похоже, правда не слишком хорошо владеет русским. Понимать — понимает, но с ответом могут возникнуть проблемы. Как и у меня.

Но, благодаря этому разговору, я внезапно понял, как не спалиться. Они ведь очень плохо знают родной язык. Это после Бородино, начали быстро детей переучивать, и то не везде и не все. Так что мы сейчас на равных. И эту небольшую блажь вполне можно списать на «нервное потрясение». Судя по обморокам молодого императора, он той ещё истеричкой был, так что очередной бзик никого не удивит. Главное пока ничем больше не демонстрировать нелояльность к заговорщикам. Афганистан их, что ли, всех отправить захватывать? Вот где абсолютно все сели в глубокую лужу. Парадоксальная страна на самом деле.

— Все критяне, лжецы, — я отвернулся от неё и подошёл к секретеру. Мой взгляд упал на перо. Ничего удивительного нет в том, что я её понял. Перо вон как резво схватил и даже почерк не особо изменился. Это тело в жизни не разговаривало по-русски больше, чем я сейчас проговорил. Если не обдумывать каждое действие, то на автомате я и ответить поди смог бы. — А вот сейчас я говорю исключительно правду. Неважно, сколько ты хороших и даже великих дел совершишь в итоге. Потомки будут воспринимать их, как должное. И помнить будут только о том, что именно я убил своего отца, чтобы стать в итоге императором. И вы это прекрасно знаете. А вот я внезапно почувствовал себя русским императором. Где-то между вторым и третьим обмороком.

— Саша, я понимаю, вам сейчас тяжело. Но нужно взять себя в руки. Это действительно неприлично, то, что вы сейчас здесь, — похоже, жена смирилась с заскоком мужа. А может, просто привыкла к подобным перепадам настроения. Вот только, если они были характерны для Александра, это делало его весьма ненадёжным товарищем для господ заговорщиков. Да, я правильно сделал, что уехал. Чем-то задним чуял, не иначе.

— Неприлично — это делать вид, что мой отец скончался от естественных причин. Но мы же все с этим справляемся, правда, дорогая? — я так улыбнулся, что она отпрянула. — Мне просто надоело постоянно без чувств становиться. А помолиться за грешную душу Павла Петровича я могу и здесь. А вот вы возвращайтесь, успокойте всех, что я ещё жив и от отчаянья не совершил ещё более страшный грех, наложив на себя руки.

— Вы не сделаете этого, — она прикрыла рот рукой.

— Нет, не сделаю. Как оказалось, я слишком труслив для подобного шага. Так что, я буду жить и всю свою жизнь посвящу замаливанию этого греха. — Я не смотрел на неё, я смотрел на дневник. Что-то по записям не было заметно, что Саша раскаивается. Сомневается — это да, но не раскаивается. Мне бы полностью прочитать этот дневник, чтобы представлять себе, что это был за человек.

— Хорошо, — Елизавета вздохнула. Так, мои рассуждения о грехе и тому подобное, оказались правильными. Она их приняла спокойно, значит, истерики Сашки часто сопровождались посыпанием головы пеплом и клятвами уйти в монастырь. Утрирую, конечно, но, похоже, как-то так. — Что мне передать её величеству Марии Фёдоровне?

— Что я скорблю вместе со всеми.

Наши взгляды встретились. А ведь эта хорошенькая блондинка на моей стороне. И она действительно хорошенькая. Почему у них детей не было? Повинуясь какому-то наитию, я подхватил её руки и поднёс холодные пальцы к губам, целуя их и параллельно отогревая.

— Всё будет в итоге хорошо. — Попытался я её успокоить. — Но я должен побыть один.

— Я что-нибудь придумаю, — она вздохнула, и с видимой неохотой отняла руки.

Я, конечно, мемуаров не читал, но зато умею неплохо в психологию. Чтобы удержаться на плаву в море привычного мне капитализма, ещё и не так раскорячишься, как говорится. И что-то мне подсказывает, что в отсутствии сыновей от этой женщины, виноват как раз Сашка. А она ещё не теряет надежды, вон как впрягается за дрожайшего супруга, который восемь раз «без чувств оказывался». Знал ведь наверняка знал, чем дело закончится. Нет, я не могу заставить себя уважаться это великовозрастное дитё.

В будущем он, конечно, отличился, судя по тем обрывкам, которые всё чаще мелькают в голове, но в этот промежуток времени у меня слов для него нормальных не находится. Мамка вон, быстро сообразила, что осталась всего лишь вдовствующей императрицей. Видимо, между третьим и четвёртым обмороками сына. И на что рассчитывает? Заговорщики, понятное дело, этого телка хотели на троне видеть. Чтобы царствовал, но не правил.

Я стоял и смотрел, как Елизавета уходит. Хороша. Нет, если я в ближайшее время жив останусь, то попробую приударить за собственной женой. А что, это даже пикантно и вполне в духе времени. Она немного знает своего муженька, но, во всяком случае, к его перекосам давно привыкла, и особо протёкшей крыши не обнаружила. Что, кстати, её несколько взбодрило. А ещё она привыкла его прикрывать. Не удивительно, что с мужем в эту страшную ночь была рядом. Я её вспомнил, по платью узнал, лица я тогда не разглядел. Это около неё тело Александра валялось на полу, когда я в нём очнулся. За ручку поди весь вечер держала успокаивая. И кстати, последнюю фразу произнесла по-русски. С жутким акцентом, задумываясь над каждым словом, но всё же.

Дверь за Елизаветой закрылась, и я сразу же зашёл за ширму к зеркалу. Во время нашего разговора я кое-что заметил, и теперь мне надо было проверить.

— Карл у Клары украл рекламу, а Клара у Карла украла бюджет. — Внятно, как когда-то учил логопед, произнёс я, отслеживая положение языка в зеркале и вслушиваясь до звёздочек в глазах в собственную речь. Так и есть. Я говорю с акцентом. С акцентом, мать вашу! Грассирующая «Р» на всём протяжении.

Когда-то давно мой бывший одноклассник, ставший кандидатом наук в области нормальной физиологии, пытался объяснить мне принцип работы мозга. Это было на встрече выпускников, и я ни хера не понял, кроме одного. То, что мы думаем о себе, часто не соответствует действительности. Мы даже собственный голос слышим так, как хотим его слышать, а не так, как он звучит на самом деле. Рефлексы не зависят от высшей нервной деятельности, за них совершенно другие структуры мозга отвечают. Более древние и оттого жутко негибкие, плохо обучаемые повторно и очень плохо приспосабливаемые к новым условиям. И проверяется это очень просто. Нужно лишь взять в руки диктофон, записать себя, прослушать и наступает жуткое разочарование. Я так вообще себя не узнал, когда запись слушал.

Так что в обучении того же французского не думаю, что будут проблемы. Нужно просто вытащить информацию из подкорки, где она записана как на жёсткий диск. Просто вспомнить. Очень грубое, конечно, сравнение, но для меня сойдёт. Тем более что для этого тела французский язык более родной, чем русский.

Упав на стул, я рассмеялся, закрыв лицо руками. Неудивительно, что вы, товарищи Романовы, в итоге страну просрали. Убрав руки от лица, подошёл к зеркалу и спросил у отразившегося там молодого человека.

— Ты хоть раз, чучело, слышал, чтобы прусский король предавал собственный язык? А англичанин, кто там у них сейчас интересно рулит? А может быть, Наполеон внезапно начал по-русски болтать и весь его двор за ним следом? Идиоты. — Я смотрел на своё отражение почти с ненавистью. — У меня таких хреновых исходников ещё ни разу не было. Ладно, сейчас на первом месте с заговорщиками разобраться и сделать так, чтобы мысли о заговорах ещё долго не заползали в головы дворян, которым, похоже, просто заняться больше нечем.

Отойдя от зеркала, я вылил из кофейника остатки холодного кофе, и снова открыл дневник. Я, кажется, догадываюсь, почему цесаревич писал его по-русски. Да, чтобы никто не понял. Потому что здесь есть действительно личные мысли. Сев поудобнее, я принялся читать, отступив от конца где-то на треть. Ничего особо интересного. Забавные рассуждения восторженного юнца. Господи, что у него в голове творилось? Вот как в ней могли уживаться ещё большие вольности дворянства, куда уж больше-то, и резкая отмена крепостного права с конституцией под мышкой.

А ничего, что все вольности дворянства, так или иначе, связаны с ужесточением положения крестьян? Твой отец, дебил, хотел чуть-чуть гайки закрутить, вон барщину трёхдневную вводить начал, и сразу же бурления и шевеления начались. И вот сейчас даже неважно, каким именно человеком был покойный император. Положа руку на сердце, бывали и хуже, но их терпели. Но, похоже, до Сашки всё-таки что-то дошло, между пятым и шестым обмороками, раз об улучшении положения крестьян в его правление уже не мечталось.

И куда, смотрела Тайная канцелярия, или правильно — экспедиция? Я нашёл правильное определение и краткую характеристику человека, который вроде бы за эту экспедицию отвечал. М-да, если уж Сашенька его дураком и дуболомом считал, то действительно выдающийся человечище. А мне с ним придётся встретиться и как минимум поговорить. Ладно, встретимся и послушаем, что он мне скажет.

О забавный анекдот, обхохочешься, как одного бедолагу пару раз снимали с должности по ошибке. Юмор в этом времени так себе, непритязательный. Но всем весело и это главное.

Так, стоп, — я сел прямо и внимательно перечитал записи об этом бедолаге. Сейчас, когда я перестал обращать внимания на завитушки, дело с чтением пошло веселее. Главное — не пытаться думать над тем, что я делаю. Тело сделает всё само. А потом сформирует уже осознанная привычка.

Закрыв дневник, я сунул его в шкатулку и убрал обратно в стол. После этого вскочил и подбежал к двери.

— Кто-нибудь ещё пытался пройти? — спросил я, рывком открывая дверь.

— Пётр Алексеевич Пален пытался прорваться, дабы подставить дружеское плечо вашему величеству в скорби, — довольно равнодушно ответил Зимин, вскакивая с диванчика, на котором дремал, с некоторым запозданием.

— Мы его не пустили, сказали, что это приказ вашего величества. Никто не должен мешать вам молиться за душу отца, умершего столь скоропостижно, что даже святого причастия не получил, — вторил ему Розин.

Я в который раз внимательно посмотрел на них. Оба устали. Под глазами залегли тёмные круги, но покинуть свой неожиданный пост не стремились. Простите, ребята, но придётся вам потерпеть.

— Сильно Пётр Алексеевич бушевал, когда вы его отсюда вывели? — спросил я, отмечая, что воплей не слышал.

— Обещал лично погоны сорвать, с вашего позволения, ваше величество. — Ответил Зимин.

— Не беспокойтесь, я умею быть благодарным, — выйдя из спальни, осмотрелся по сторонам. — Вот что, вы можете тайно доставить ко мне Салагова Семёна Ивановича и Макарова Александра Семёновича?

— Это сенаторы, которые? — Зимин задумался.

— Да, именно сенаторы, — подтвердил я.

— Тайно доставить? — Вместе с Зиминым задумался Розин.

— Да, чтобы ни одна живая душа, кроме нас с вами, не знал об этом визите.

— А ежели они потом начнут болтать направо-налево? — деловито уточнил корнет.

— Это уже не будет иметь значения, — я покачал головой. — Главное, чтобы сейчас никто не знал, что они приглашены для беседы.

— Но, так ночь на дворе, — вздохнул Зимин.

— Ночью это легче провернуть, — я продолжал смотреть на него. Давай же, соображай. Такие тонкости, как разведка и диверсии для армии для тебя — не пустой звук. — Выполняйте.

— А-а-а, — Розин обвёл рукой комнату, в которой они сидели и о чём-то задумался. — Слушаюсь, ваше величество.

Зимин пробормотал нечто неразборчивое, но возражать не стал. Чтобы им не мешать, я ушёл обратно в спальню. В кресле возле кровати я заметил книгу, конечно же, на французском, и решил время за ожиданием убить, попробовав почитать. Но ничего прочесть не получилось. Просто не видел букв. Они прыгали перед глазами, как белки. Глаза сами закрылись, и я провалился в короткий беспокойный сон.

— Ваше величество, — я встрепенулся и выронил книгу, упавшую при этом на пол. — Макаров Александр Семёнович прибыл, а вот Салагов Семён Иванович ещё третьего дня отбыл в Москву по делам. — Доложил вошедший в спальню Зимин.

Я протёр лицо и увидел возле дверей ещё двух молодых офицеров.

— Это кто? — я кивнул на дверь.

— Корнеты Лебедев и Востриков. — Ответил Зимин. — Вы категорически отказываетесь призвать гвардию. Но мы с Филиппом не справляемся с вашими поручениями. Чтобы доставить Макарова, нам нужно было отлучиться. Эти офицеры сопровождали вас при отъезде из Михайловского замка.

— Вот что, я устал и не подумал об этом. Пригласи сюда весь десяток и распредели вахты. Вам тоже с Розиным отдохнуть не помешает. Толку в том, что вы свалитесь, как эта книга, не будет. — Зимин внимательно на меня смотрел. — А сейчас зови сюда Макарова.

— Сюда? — он удивлённо вытаращился на меня.

— Да, сюда. У меня будет с ним тайная беседа, и есть вероятность, что именно здесь нас не подслушают. — И я пересел за стол, стоящий неподалёку.

Макаров оказался невысоким, склонным к полноте мужчиной средних лет. Смотрел прямо, не пытаясь отвести взгляд. Весь его вид располагал к себе.

— Не желаю вам доброй ночи, ваше величество, — спокойно произнёс он. — Ночь сегодня явно неспокойная. Я арестован?

— С чего вы взяли? — я внимательно смотрел на него.

— Обольянинов Пётр Хрисанфович уже изнутри камеру в Петропавловской крепости осматривает, вот я и подумал, что моя очередь подошла. — Ответил Макаров. А Обольянинов — это тот самый тип, про которого Саша писал, что тот дурак.

— Вы же долгое время сами аресты проводили, Александр Семёнович, — проговорил я и поморщился. Сейчас, когда я уже примерно предполагал, как говорю, грассирующие звуки начали меня раздражать. — Неужто всех арестантов без кандалов сразу на правёж к императору таскали?

— Только самых знатных, и то очень редко, вы правы, ваше величество. — Он мягко улыбнулся, но смотрел настороженно. Он знает, сразу же пронеслось в голове. Знает, но почему-то ждёт ареста. Я не ошибся с выбором помощника?

— Давайте поговорим начистоту, — он стоял передо мной и мне даже в голову не пришло, предложить ему стул. — Вы знали о заговоре?

— Да, знал, — ответил Макаров.

— А почему не доложили Павлу Петровичу?

— Я докладывал Петру Хрисанфовичу, — всё так же спокойно продолжил говорить Макаров. — Вы же знаете, ваше величество, что Павел Петрович велел все бумаги поперёд него Петру Хрисанфовичу нести. Я не могу сказать, почему он не предупредил Павла Петровича. Может быть, не поверил. Ваше величество, раз уж мы говорим начистоту, давайте и я правду рубану. И пусть после этого Обольянинову компанию в Петропавловской крепости составлю.

— Говорите, Александр Семёнович, — я не сводил с него пристального взгляда.

— Я был предан Павлу Петровичу, именно он ввёл меня в дворянское достоинство и всячески обласкал. И сейчас я жалею только о том, что не предупредил его лично. Возможно, в этом случае он был бы жив.

— Зато честно, — пробормотал я. — Пока Обольянинов арестован, я прошу вас возглавить тайную экспедицию. Не думаю, что там сейчас много дел скопилось. Чтобы иметь много дел нужно много работать, такое вот странное правило.

— Зачем вам это нужно, ваше величество? — спросил он устало.

— Мне нужны имена, Александр Семёнович. Имена всех, замешанных в заговоре и степень участия. Начиная с меня. Вы никого не должны арестовывать и ни в коем случае не должны привлекать внимание к своей работе. Просто каждое утро, производя доклад, вы будете передавать мне лист с именами. Не только ваше доверие было обмануто, Александр Семёнович.

— Почему вы просите об этом именно меня, ваше величество? — нахмурив лоб спросил Макаров.

— Потому что вы меня терпеть не можете и действительно преданы моему покойному отцу, — спокойно ответил я.

— А вы умеете удивлять, ваше величество. — Макаров задумался. — Задача интересная, надо хорошенько голову поломать. Нет, вычислить все имена нетрудно, трудно внимание не привлечь. Когда я получу приказ о назначении?

— В крайнем случае послезавтра. — Ответил я твёрдо. Как только узнаю, как это делается, первый же делом подпишу. — И на следующий день буду ждать доклад. Траур трауром, но работу никто не отменял.

Макаров понял, что аудиенция окончена, поклонился и направился к выходу из спальни.

— Последний вопрос, Александр Семёнович, кто подписал приказ об аресте Обольянинова?

— Так ведь Пален Пётр Алексеевич, — Макаров пожал плечами и вышел из комнаты.

Пален, значит, ну-ну. Быстро они сориентировались. Так, надо немного поспать, голова совсем не варит. А потом вернуться в Михайловский замок. Не всё же очаровательной женщине меня прикрывать.