Алиби

— О каком-нибудь начальнике спрашивал? — попытался помочь ей Ковачев.

— Нет, нет... — махнула рукой Гаврилова. — Подождите, сейчас... Ну да, конечно, об Иване спрашивал. Об Иване Костове, слесаре. Из гаража на улице Раковского.

Как ни старалась, Гаврилова ничего больше не могла вспомнить. Каменов приходил к ней справиться, работает ли в управлении «Редкие металлы» человек по имени Иван Костов. Она объяснила, где того можно найти, и он ушел.

После этого они встретились с начальником отдела кадров Лулчо Лозенским. Это был пожилой плотный мужчина, благодушный и разговорчивый. Он сразу вспомнил о посещении Каменова.

— Как не вспомнить! — объяснил он с готовностью. — Ко мне приходят разные чудаки, но такого я не встречал. Я люблю взвешивать их еще от двери. Когда его увидел, подумал, что инженерик из провинции, который ищет место, чтобы перевестись в Софию. Но на этот раз я промазал. Посетитель вытащил из кармана фотографию и показал ее мне. Спросил, не работает ли этот человек в нашем управлении. Я уже десять лет по кадрам, но такого еще не случилось.

— Ну и... — поторопил его Ковачев. — Что же оказалось?

— Сказал ему, что не работает и что я не знаю такого человека. А он пристал, настаивает... Подумаешь — жизнь его зависит от того, работает в нашем управлении этот человек или нет. Тычет мне в нос эту фотографию — посмотрите да посмотрите... Как он меня умолял! А за дверью люди ждут, пришли по делу. В конце концов я рассердился. Почти что выгнал его.

— Какое-нибудь имя не называл? — спросил Ковачев.

— Нет, об имени речи не было.

Что хотел узнать Каменов от кадровиков управления? Гаврилову расспрашивал об Иване Костове, Лозенскому показывал какую-то фотографию. И это через два-три дня после смерти Якимовой. Очевидно, он разыскивал человека, связанного с убийством.

— Значит, вы не знаете человека, которого он вам показал на фотографии?

— Я не видел такого.

— А это не Иван Костов?

— Кто? Иван, из гаража? И речи быть не может. Ивана я знаю хорошо. А это совсем незнакомое лицо.

Значит, он показывал фотографию не Ивана Костова, о котором расспрашивал Гаврилову. Какая связь между Костовым и фотографией?

Лозенский смотрел на него в ожидании.

— А... как он выглядел? — спросил Ковачев.

— Кто... Человек, который был у меня?

— Нет, тот, на фотографии.

— Как... Мужчина лет двадцати пяти. Вид такой самоуверенный. А больше ничего особенного. Кажется, у него были усы.

— А о чем-нибудь другом Каменов вас не спрашивал?

— Нет, ни о чем. Но ушел расстроенный.

На следующее утро подполковник Ковачев встал раньше обычного. Из спальни вышел тихонечко, чтобы не разбудить жену, быстро побрился, перекусил. Он решил по пути в министерство прогуляться по парку.

Сентябрьское утро было прохладным и влажным. Но он не чувствовал этого, не слышал птичьих голосов, не замечал редких прохожих. Гулял, задумавшись, по аллеям, целиком поглощенный вчерашним разговором с полковником Марковым. Сегодня они должны были что-то предпринять. Бездействие изматывало обоих. Полковник ходил мрачный. А он сам — сердитый и неразговорчивый.

Тремя совершенно разными путями следы приводили в управление «Редкие металлы». Оттуда поступали сведения, передаваемые по радио; там работал бывший супруг Якимовой, и она посетила его за два дня до своей смерти; туда сразу после этого два раза приходил Каменов. Там он спрашивал про Ивана Костова и показывал какую-то фотографию.

Чья была эта фотография? Хаджихристова? Нет. Его все хорошо знают. И не Ивана Костова. Лозенский категорически заявил, что фотография была не его.

Почему Каменов искал человека, снятого на ней, в управлении «Редкие металлы»? Имел ли этот человек отношение к убийству Якимовой, к убийству Каменова, к шпионажу? И где сейчас эта фотография?

Снова обыскали квартиру Каменова. Обыскали дом, где он скрывался. Но кроме маленькой фотокарточки Стефки Якимовой, ничего не нашли. Расспросили и Делчо Григорова, и Гаврила Лютичева. Но они тоже ничего не знали.

Следствие снова зашло в тупик. Время летело, начальство было недовольно, а они не могли продвинуться вперед ни на шаг.

Чья это фотокарточка? Не она ли стала причиной смерти Якимовой и Каменова? Но каким образом?

Допустим, что Якимова каким-то путем узнала о лице, снятом на фотокарточке, изобличительные факты. Сказала об этом Каменову. Может быть, это был тот пожилой мужчина, с которым она провела вечер в Бояне? Впрочем, нет: Лозенский говорит, что на фотокарточке был снят молодой человек. Испугавшись разоблачения, человек убивает Якимову. Но фотокарточка остается у Каменова. Тот, подозревая его, заявляет хозяевам, что Стефка была убита. Каменов знал, что человек этот работает в управлении «Редкие металлы», и отправился его искать...

Нет, все не так. Сначала он разыскивал Ивана Костова. И только на следующий день показывал фотокарточку Лозенскому. Значит, он не был уверен в имени. Или в том, что Иван Костов и человек на фотокарточке — разные люди.

Допросили Ивана Костова. Он упорно твердил, что не знает никакого Каменова, что никто не приходил к нему и ни о чем не спрашивал, и фотографий не показывал.

Правда ли это? Может, они совершили ошибку, допросив его? Каменов ищет человека по фотографии в управлении «Редкое металлы», настаивает перед начальником отдела кадров, что он там работает. А такого человека в управлении нет. Значит, он шел по ложному следу, его ввели в заблуждение. Кто? Якимова! Опять тупик. Еще один странный факт в этом следствии. Сколько их уже набралось? Надо будет их выписать, систематизировать и рассмотреть. Хорошо бы этот «странный факт» объяснил другие «странные факты».

Ясно, что ничего странного и загадочного на самом деле нет. Факты кажутся странными и загадочными, когда не можешь их объяснить. Но в этом деле «странных фактов» слишком много: симуляция самоубийства Каменова; симуляция при убийстве Якимовой (теперь Ковачев был убежден, что подлинный убийца намеренно оставил улики, бросающие тень подозрения на Каменова); показания Скитального; таинственный голос по телефону; запертая дверь; исчезнувший пропуск; посещение Каменовым управления; его странное поведение после смерти Якимовой.

Да, действительно, все это заслуживает самого внимательного анализа.

Каменов скрывался не для того, чтобы избежать ареста. Точнее — не только поэтому. Он хорошо понимал — ведь он же адвокат, — что улики против него. Вероятно, он знал или подозревал, кто подстроил ему эту ловушку. Но почему он не сообщил в милицию? Почему не пришел и не рассказал все, что знал? Как бы это помогло следствию! Почему он не доверился хотя бы своим друзьям? Григоров — судья, Лютичев — член партии, активист. Может быть, Каменов не выяснил до конца некоторых обстоятельств? Выжидал. В тот последний вечер он сказал, что сестра уезжает и он уйдет из дома Лютичева. Не для того, чтобы искать новую квартиру, где можно было бы скрываться. В этом не было необходимости. Более подходящего убежища, чем дом старого друга, который живет один, он не смог бы найти. Значит... значит, он пришел к какому-то решению. Может быть, он нашел человека, которого искал... Или решил наконец пойти в милицию. Но за ним следили. И этой же ночью убили. Это что — опять совпадение? Конечно, нет. Они его убили, так как он стал опасен для них. Да-а...

Только сейчас Ковачев пришел в себя и огляделся. Он находился в глубине соснового леса. Вокруг никого не было. Он остановился, вдыхая полной грудью свежий влажный воздух. Так он стоял несколько минут, пока не почувствовал головокружения. Шатаясь, сел на скамейку. Вытащил сигарету и закурил — первую в этот день. Попробовал не думать, по крайней мере некоторое время, о деле, «проветрить» мозги. Но вскоре поднялся и пошел в сторону города. И мысли снова закружились в его голове.

В среду Каменов был с фотокарточкой у Лозенского; во вторник — у Гавриловой и спрашивал ее о Костове; в понедельник — в Пазарджике, у родителей Якимовой. Да, это еще один странный факт, который он упустил из виду. Влахов тоже не обратил на него должного внимания. А факт, действительно, странный, совсем не логичный. Влахов высказал предположение, что Каменов решил бежать и по пути заехал к родителям Стефки, чтобы узнать, преследуют его уже или нет.

Но теперь, когда стало ясно, что Каменов никуда не убегал, как объяснить его поездку в Пазарджик? Он ездил туда специально, чтобы встретиться с родителями Якимовой, и, как рассказал Андон Якимов Доневой, вел обыкновенный разговор. Так ли было на самом деле? Да, этот вопрос нужно выяснить. Непременно. Все равно здесь ему делать больше нечего.

Приняв решение ехать в Пазарджик, Ковачев ускорил шаг. Как далеко он ушел!.. Вот так прогулка! И он повернул по аллее направо, чтобы сесть на троллейбус.

Как он и ожидал, полковник был уже в своем кабинете.

Ковачев коротко доложил ему о своем решении. Марков выслушал его, не задавая вопросов, и отрубил:

— Возьми мою машину и сразу поезжай. Я тоже поехал бы. Но не могу. Из-за Хаджихристова... Ты меня понимаешь?.. Его должность действует мне на нервы.

Через два часа зеленая «волга» въехала в Пазарджик. Шофер легко нашел улицу. Ковачев попросил его подождать в ближайшем переулке и пешком пошел к дому Якимовых.

Домик издалека привлек его внимание. Два кирпичных воротных столба были обленены некрологами. Он вошел во дворик. Красивые, хорошо ухоженные цветы скорбно контрастировали с черным крепом, обрамлявшим некролог на входной двери. Под звонком была прибита блестящая медная дощечка:

«Андонъ Якимовъ — агрономъ».

Ковачев позвонил и стал ждать. Это посещение было для него нелегким. Ему придется разбередить свежую рану родителей, мучить их бессмысленными для них вопросами.

Послышалось шарканье шлепанцев. Кто-то долго, не издавая ни звука, смотрел в «глазок». Потом щелкнул ключ, дверь приоткрылась, и в щели показался сухой маленький старичок. Он, наверное, всегда был худым, но сейчас казался скелетом, обтянутым пергаментом. Белая борода только усиливала это впечатление.

— Вам кого?

— Товарища Андона Якимова.

— Это я. Что вам угодно?

Дверь оставалась лишь чуть приоткрытой.

— Я приехал из Софии, из Министерства внутренних дел, в связи со смертью вашей дочери.

Лицо старика болезненно передернулось.

— Я прошу вас принять меня.

— Подождите немного во дворе. Сейчас я приглашу вас в дом.

Поколебавшись, Якимов закрыл дверь. Щелкнул ключ. Старик словно хотел отделаться от неприятного посетителя.

Ковачев шагал по дорожке. Желтый свежевыкрашенный дом, ухоженный сад говорили о заботливых хозяевах, которые уделяют им много времени и труда. Андонов, наверное, пенсионер и целыми днями сидит дома. Выходит только для того, чтобы поработать в саду.

Хотя было тепло, все окна нижнего этажа были закрыты. «Не хотят слышать шума окружающей жизни, — подумал Ковачев. — А вверху, наверное, живет другая семья».

— Проходите, товарищ, — пригласил его старик.

Он надел ботинки и какой-то старый серый халат. Они вошли в гостиную. Внутри было прохладно. Пахло геранью, ладаном. За стеклянными дверцами буфета виднелись аккуратно расставленные чашечки кофейного сервиза. Вокруг квадратного, накрытого плюшевой скатертью стола стояли мягкие стулья. На стенах висели семейные портреты, несколько литографий. Они сели, не сказав ни слова.

Вошла пожилая круглолицая женщина. Раньше она, очевидно, была очень полной. Теперь щеки ее отвисли, под глазами легли синие мешки. Ковачев встал, чтобы поздороваться.

— Это моя жена, — представил ее Якимов.

Женщина боязливо подала руку. Глаза ее были полны слез. Она нервно всхлипнула, закрыла лицо платком и заплакала.

Ковачев увидел, что старик тоже не в силах сдержать слез. Он не думал, что его визит начнется так тяжело.

— Не плачь, Блажка, — пробовал утешить жену Якимов. — Успокойся. Или лучше уйди. Я поговорю с товарищем.

— Нет, я останусь, — глухо произнесла жена. — Хочу послушать. Хочу узнать все. Я не буду больше плакать.

И она решительно вытерла слезы, подняла голову и посмотрела на посетителя покрасневшими глазами.

— Поверьте, — начал смущенно Ковачев, — мне очень неприятно и тяжело. Я уважаю вашу скорбь, и если бы это не было необходимым, то никогда бы не позволил себе...

— Ничего, товарищ, ничего, — сказал старик. — Вы не обращайте внимания, говорите.

— У вас в понедельник был Каменов.

— Он... он...

Лицо Якимовой сжалось в болезненной спазме. Подбородок затрясся. По щекам потекли слезы.

— Как он мог!.. Прийти в дом...

Старик тоже заплакал.

Они думали, что это Каменов убил их дочь.

Ковачев почувствовал, как комок подступил к горло.

Нельзя так, нельзя! Плохое начало. Он овладел собой. Его чувства словно окаменели. Разум снова заговорил во весь голос.

— Не осуждайте его, — сказал он твердо.

— Вы его поймали? — спросила Якимова.

— Слави тоже убит. Он, как и ваша дочь, может быть, стал жертвой того же преступника.

Словно ледяной ветер дохнул в лица родителей и высушил их слезы. Окаменев, они смотрели на Ковачева недоумевающими глазами.

— Как, это не Слави? — обронила, наконец, Якимова, с трудом произнеся имя Каменова.

— Нет. И чтобы мы могли установить, кто преступник, вы должны нам помочь. Поэтому я и приехал к вам.

Он подождал, пока они придут в себя от неожиданности.

— Мы знаем, что Слави Каменов был у вас в прошлый понедельник. Разговор был короткий, так сказать, общий. Он вам ничего не сказал о несчастье. Прошу вас, подумайте и вспомните все до мельчайших подробностей об этом разговоре. О чем он вам говорил, о чем расспрашивал, что он делал здесь, у вас, во время своего странного посещения. Это очень важно. Именно подробности, незаметные на первый взгляд подробности, могут оказаться особенно важными. Вы меня понимаете?

— Понимаем, товарищ, — тихо сказал старик.

— Мы постараемся вспомнить все.

Они снова замолчали. Посмотрели друг на друга, как бы молча советуясь, кому начать. Потом Якимов нервно дернул плечом и сказал:

— Он приехал в обед, в понедельник, двадцать шестого. Мы еще ничего не знали. Сказал нам, что приехал рано утром на машине своего клиента на слушание дела в Пазарджике. После решил зайти к нам.

— Мы обрадовались его приходу, — перебила его жена. — Расспросили о Стефке... — Глаза ее опять наполнились слезами, и она замолчала.

— Да, мы спросили его, как она живет, — продолжал старик. — Он что-то пробормотал и ничего не сказал нам. Говорит, хорошо, представьте себе, хорошо...

И Каменову было нелегко. Скромный, застенчивый, а какая сила воли! Но чего он хотел достичь этим мучительным, трагическим разговором с родителями, которые ни о чем не подозревали?

— Сказал, что они виделись в субботу вечером. В воскресенье он был на Витоше со своим приятелем Делчо, судьей. Потом жена угостила его вареньем, и он собрался уходить. Сказал, что клиент, который привез его сюда, торопится вернуться в Софию. Вот, товарищ, все, что было.

— Только это? Ничего не показалось странным вам в его посещении?

Неужели и этот след заведет его в тупик? Неужели он и здесь ничего не узнает? Невозможно, чтобы Каменов приезжал в Пазарджик только для того, чтобы «поболтать» с родителями Стефки. И в такой момент. Это невозможно. Но ведь и они, родители, не поняли, для чего он приходил.

— Подождите, — неожиданно произнесла Якимова. — Он уже собрался уходить, когда вдруг сказал, что они со Стефкой собираются на экскурсию на Пирин. На Пирин...

Она снова заплакала. При каждом воспоминании о дочери у нее лились слезы и прерывался голос.

Ковачев хорошо понимал ее состояние. Стефка была единственной радостью этих двух стариков.

Так, в молчании, прошло несколько минут. Наконец Якимова собралась с силами и заговорила снова:

— Слави попросил дать ему ее лыжный свитер. Она привезла его домой, чтобы в Софии моль не попортила. И я пошла за ним — он был на чердаке, в сундуке с нафталином. Завернула в газету и дала ему.

— Гм, — неопределенно хмыкнул Ковачев.

Что означало все это? Зачем ему понадобился свитер убитой? Что это за выдумка насчет экскурсии на Пирин?

— А еще что-нибудь в его поведении не показалось вам странным?

Якимовы молчали, задумавшись. Потом посмотрели друг на друга.

— Ничего, — ответили они почти одновременно.

Разговор как будто был окончен. Неужели он так и уйдет с пустыми руками, не узнав ничего нового?

— Вы говорили, что разговор был о том, о сем. О чем же все-таки вы говорили?

— Сначала Слави спросил о доме, — сказала Якимова. — Я даже подумала, что он как будущий зять интересуется наследством, одним словом... Потом спросил о наших родственниках — кто они, что собой представляют... Что вам сказать? Вот такой разговор — пустой, о разном...

— И что он расспрашивал о ваших родных?

— Спрашивал, есть ли у меня брат, — ответил старик. — А у меня как раз три брата: старший Иван, покойный, и два моложе меня, Кирилл и Мефодий, близнецы.

— А он интересовался Пецо, моим братом, — порывисто добавила Якимова и тут же замолчала.

— Да, о нем спрашивал, — продолжал старик. — Когда мы говорили о родных, он вдруг завел разговор о Пецо. Сказал: «Есть ли у Стефки дядя по имени Пецо?» И мы ему объяснили, что он ее брат. — Якимов указал рукой на жену.

Спрашивал о дяде Пецо. Очевидно, Стефка рассказывала о нем что-то, что заинтересовало Каменова. Но специально он расспрашивал об этом дяде или случайно упомянул его имя, только для того, чтобы поддержать разговор?

— Вы не знаете, почему он заинтересовался именно этим ее дядей?

— Нет, не знаем.

— А кто он? — спросил Ковачев. — Где живет, кем работает?

Оба супруга смущенно переглянулись.

— Он... Слави... — сказал наконец Якимов, — попросил, чтобы мы показали ему фотографию Пецо. Ну, мы достали альбом, вот он, еще не убран.

Он подал Ковачеву большой зеленый альбом. Ковачев начал машинально перелистывать его. На первой странице была свадебная фотография Якимовых. Она была в платье невесты, в фате, он — в черном костюме с белоснежным воротничком рубашки. Потом шло множество фотографий и портретов родственников. Затем появился голенький грудной ребенок, лежащий на диване, наверное, Стефка. Дальше дочь стала главным объектом фотографирования. Шли фотографии ученицы — от первого класса до окончания гимназии, отдельно и вместе со всем классом. Несколько свадебных фотографий с Хаджихристовым. Вообще, это был традиционный семейный альбом.

Ковачев закрыл его.

— Значит, больше ничего? — обескураженный, спросил он.

И прежде, чем ему ответили, внезапная мысль молнией сверкнула в его сознании: «Фотокарточка!» Едва сдерживая волнение, он спросил равнодушным голосом:

— Ну, и вы показали ему фотографию дяди Пецо?

— Я же вам сказал. Мы для этого и альбом вытащили, — ответил старик.

— Могу я посмотреть на нее?

Оба супруга опять многозначительно переглянулись. Якимов взял альбом и, как бы нехотя, начал листать его с конца. Вдруг остановился, уставился на альбом, потом вопросительно посмотрел на жену.

— Ты, Блажка, куда-нибудь ее?..

— Что? — спросила Якимова.

— На-ка, посмотри... фотокарточки Пецо нет.

И он подал раскрытый альбом не жене, а Ковачеву.

Действительно слева выделялось большое коричневое пятно с четырьмя уголками, которые поддерживали раньше фотокарточку.

Супруги взволнованно засуетились около альбома. Они не могли себе объяснить, как и когда исчезла фотокарточка дяди Пецо.

— Она здесь была... ты же помнишь, Блажка, мы вместе ему показывали ее?.. — бормотал Якимов. — Как же это? Никто другой с тех пор не входил в гостиную. Неужели Слави взял ее?

— Фотокарточку? Зачем она ему понадобилась?

— Каменов оставался один в комнате? — прервал их Ковачев.

— Нет. Когда Блажка вышла, чтобы принести ему свитер с чердака, я был с ним. Или нет, подождите... И я на минутку вышел в кухню — Слави попросил меня принести стакан холодной воды.

— Очевидно, Каменов взял ее, раз вы говорите, что никто другой не входил в комнату. Сядьте. Сядьте и успокойтесь. Значит, исчезла фотокарточка вашего брата, — обратился Ковачев к матери Стефки.

— Да, моего брата.

Якимова отвечала уныло, неохотно. Видно было, что вопрос неприятен для нее.

— Прошу вас, расскажите мне, где он сейчас, где работает? Живет он в Софии?

Лицо Якимовой помрачнело, будто тень легла на него. Глаза напряженно уставились в одну точку. Ему показалось, что она там что-то видит... что-то страшное. Привидение или... смерть.

Губы ее затряслись, и она снова залилась следами.

Якимов встал, не проронив ни слова, взял ее под руку и бережно вывел из комнаты, сделав Ковачеву знак подождать.

Эти люди скрывали какую-то тайну, в которую была посвящена и Стефка.

Она, очевидно, поделилась этой тайной со Слави. Поэтому он приехал в Пазарджик, взял фотокарточку. Поэтому и был убит. Что это за тайна? Какую связь она имеет с управлением «Редкие металлы»?

Якимов вернулся, согнувшийся и сломленный, тяжело опустился на стул.

— Много на нее свалилось. Совсем у нее плохо с нервами. Когда она узнала о несчастье, упала в обморок. Целый час не могли привести ее в чувство. Смерть дочери убила и нас...

— Я понимаю вас и сочувствую. И мне очень неприятно, что пришлось мучить вас вопросами. Но поверьте мне — это совершенно необходимо. Мы должны поймать убийцу.

— Это не вернет нам Стефку.

— И все-таки убийца не должен остаться безнаказанным. Я вас спросил о дяде Стефки, о человеке, чью фотокарточку взял Каменов.

— Видите ли... — начал, хрустя пальцами, Якимов, — он... его уже нет в живых.

— Когда он умер?

— Девятого сентября... сорок четвертого года.

— Девятнадцать лет тому назад?!

Что это означает?! Каменов приезжал в Пазарджик, чтобы взять фотокарточку дяди, умершего столько лет тому назад! Человека, чьи кости сгнили на кладбище! Не может быть! Здесь что-то не так. Или цель Каменова была другой?

— Да, как раз Девятого сентября. Он, он... — Якимов говорил с трудом, словно задыхался. — Был плохой человек, хотя и брат Блажки. Он был полицейским.

— А дети у него были? Был он женат?

— Нет. Он жил один. Как волк — один.

— Пожалуйста, расскажите мне, как это для вас ни мучительно, все, что вы знаете о своем шурине.

И Якимов рассказал — медленно, то и дело останавливаясь, чтобы вздохнуть поглубже, словно воспоминания о мрачной истории дяди Пецо душили его.

Петр Василев Попканджев был единственным братом Якимовой. Родился в Пазарджике в 1918 году. Там окончил гимназию. Был хорошим учеником. И очень самолюбивым. Но бедным, совсем бедным.

— Если бы я ему не помогал, — объяснил Якимов, — он и гимназию не кончил бы. Жил у нас. Мы кормили и одевали его. А он все косо на меня смотрел. И на меня, и на Блажку. Ему стыдно было жить нахлебником. Очень был гордый, ни с кем не дружил, все фантазировал. Мечтал стать большим политическим деятелем. Идеалом его была «великая, объединенная Болгария». И он — один из ее вождей. Мозги его совсем свихнулись, когда он уехал в Софию, в школу офицеров запаса. После того как окончил ее, год был безработным. Все не мог найти подходящей для своего самолюбия работы. Пришлось вернуться в родной город. В 1940 году он поступил в полицию. Начал «нехотя» в криминальном отделе. Но вскоре перевелся в политический. Стал «делать карьеру». Озверел. Ловил подпольщиков, выслеживал партизан. Казнил коммунистов.

А восьмого сентября 1944 года решил бежать — на мотоцикле. В ночь на Девятое сентября где-то в Родопах, по пути в Грецию, упал вместе с мотоциклом в глубокую пропасть. Труп его нашли через два дня. Привезли в Пазарджик и позвали меня опознать его. Он был страшен — опухший, обезображенный.

Старик замолчал. Лицо его сморщилось. Воспоминания были живы, несмотря на прошедшие годы, — тяжкие, позорные, страшные.

— Так, так... — произнес задумчиво Ковачев. — Ваша дочь все это знала?

— Когда он умер, Стефке было четырнадцать лет. Да и как мы могли скрыть? Особенно в те годы... Сколько разговоров было о нем, стыдно было выйти на улицу. Ведь люди говорили о его зверствах. И ей рассказывали. И нас она расспрашивала... Тяжело было. Особенно Блажке, жене. Ведь брат, и... Но и это позабылось. Время лечит все. И добро, и зло...

Каменов пришел специально, чтобы взять его фотокарточку. Она была нужна ему, чтобы показать начальнику отдела кадров в управлении «Редкие металлы». А что еще? Искал его, потому что Стефка ему что-то сказала. Что, что она ему сказала?

— Я бы хотел, чтобы вы показали мне какую-нибудь другую его фотокарточку. У вас есть?

Старик задумался.

— У нас был портрет. Висел на стене. Но после Девятого сентября жена сожгла его. Другой фотографии, кажется, нет. Надо еще раз посмотреть в альбоме. Если сохранился какой-нибудь снимок, то он должен быть тут.

Оба долго, страницу за страницей, рассматривали толстый семейный альбом. Они нашли только две групповые фотографии, на которых был снят и Попканджев. На одной — учеником, сразу по окончании гимназии. А на другой, большого размера — с двумя друзьями в форме курсантов офицерского училища. В надвинутой фуражке, сосредоточенно, прямо в объектив смотрел дерзкий юноша с пушистыми усами. У него был вид красавца-весельчака.

— Могу я их взять? — спросил Ковачев. – На время. Я вам их верну.

— Нам они не нужны. Возьмите. — Якимов мгновение колебался. — А почему вы им интересуетесь, товарищ? Все это — далекое прошлое, уже позабытое. И зачем Слави взял его фотокарточку?

— Может быть, есть кто-нибудь, кто похож на него. Надо проверить.

Ковачев еще раз извинился за беспокойство, предупредил Якимова, чтобы он никому не рассказывал об их встрече, и вышел.

Он зашел ненадолго в окружное управление. Попросил навести некоторые справки. А через полчаса автомобиль на максимальной скорости несся по шоссе в сторону Софии.

Полковник Марков, предупрежденный по телефону из Пазарджика, ожидал его. Он выслушал доклад, немного помолчал и спросил:

— Ну, хорошо, теперь я знаю, что тебе рассказали Якимовы. А почему не говоришь, что ты думаешь обо всем этом?

Ковачев ожидал услышать мнение своего начальника. Всю дорогу он думал об этом деле, и ему не давало покоя странное совпадение...

— Здесь как-то переплетаются фигуры Попканджева и Хаджихристова. Их связь кроется в управлении «Редкие металлы». Туда приходила Якимова, там был Каменов, оттуда вышли сведения радиограммы...

— О чем ты говоришь? Как переплетаются?

— И Попканджев, и Хаджихристов родились в 1918 году. Имя и отчество у обоих одинаковые. Петр Василев. Да и фамилии у них похожи, какие-то религиозные: один «поп», другой «хаджи».

Полковник посмотрел на него испытующе.

— Что ты, Асен, выдумываешь? Фантазировать здесь опасно. Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего определенного. Но мне показалось странным это совпадение. Не здесь ли таится загадка?

— Загадка-разгадка... Мы не ребус решаем! Ты скажи мне, для чего Каменов взял фотографию. Дай разумное объяснение.

Разумное объяснение! Он сам его ищет. И не может найти...

— Каменов, конечно, знал, где работает бывший супруг Якимовой, — начал импровизировать Ковачев. — И не его он искал в управлении. С другой стороны, Якимова была убита через два дня после того, как встретилась с Хаджихристовым. Очевидно, Каменов знал об этом. Знал он и что-то большее...

Ковачев замолчал. Но полковник продолжал в ожидании смотреть на него.

— Это «что-то», несомненно, связано со шпионской деятельностью Хаджихристова. Если Якимова и не была непосредственно в ней замешана, то, по крайней мере, подозревала о ней. Еще с того времени, когда они были женаты. Но молчала. Может быть, «джентльменство» Хаджихристова при разводе явилось компенсацией за это молчание. Он нашел ей работу, квартиру. Но вот Каменов узнает о шпионаже. Пытается спасти свою любимую.

— Отвлекаешься, — процедил Марков. – И выдумываешь. Я спросил тебя, для чего он взял фотокарточку?

— Она знала некоторых соучастников Хаджихристова. Он как начальник устроил их на работу в управление «Редкие металлы». Один из них — Иван Костов...

— Тот, которого мы допрашивали? – прервал его Марков. — Хорошо, если ты неправ. Иначе... здорово мы влипли!

— А другой... другой похож на ее покойного дядю. Об этом она сказала Слави Каменову. Поэтому он ездил в Пазарджик за фотокарточкой. Чтобы опознать его по ней. Поэтому и показывал ее Лозенскому.

— А как ты объяснишь тот факт, что Лозенский его не узнал?

Ковачев пожал плечами. Это, действительно, было странно. И вместо ответа спросил:

— Что вы скажете о моей версии?

— Версия!.. Ты знаешь итальянскую поговорку «se non è vero, è ben trovato»[1]? Твоя версия не только не «vero», но и не «ben trovato»!

Ковачев не был убежден в достоверности своего предположения. Но оно все-таки предлагало какое-то решение. А полковник отбросил его бесцеремонно, с издевкой.

— Мне интересно услышать ваше толкование.

— Ты что, рассердился, что ли? Твое интеллигентское самолюбие задето. Извини, пожалуйста.

— Я все-таки хочу услышать...

— Мне кажется, что это его работа.

— Кого?

— Попканджева. Умер? Знакомый номер. Немало полицейских садистов пыталось Девятого сентября заметать следы.

— Вы допускаете...

— Допускаю. Нам надо проверить обстоятельства, при которых «погиб» этот тип. С этого и начнем.

И, не теряя времени, полковник схватил телефонную трубку и начал давать указания.

Первая неудача постигла их в кадровом архиве министерства. Сообщили, что до Девятого сентября 1944 года в бывшей Дирекции полиции не было служащего по имени Петр Василев Попканджев.

— Что это значит? — крикнул Марков. — Я могу понять, что его нет, после того как он умер. Но до этого!

Он позвонил начальнику архива.

— Чтобы через пятнадцать минут личное дело Попканджева лежало у меня на столе. Если вы его не принесете, я сам приду его искать. Только тогда... смотрите!

Наконец испуганная сотрудница принесла личное дело. Оказалось, они искали его на букву «П», а оно помещалось на букву «К». Попканджев был записан как «поп Канджев».

На внутренней стороне папки была приклеена фотокарточка большого формата.

— Возьми ее и — в управление «Редкие металлы», — сказал Марков, — прежде всего мы должны узнать, ее ли показывал Каменов Лозенскому, и не узнает ли Лозенский сейчас, кто на ней снят.

Ковачев осторожно отклеил фотокарточку.

— Прежде чем пойти в управление, я зайду еще кое-куда. Не забывайте, что сейчас 1963 год, а фотография сделана двадцать три года тому назад.

Через два часа Ковачев сидел в кабинете начальника отдела кадров управления «Редкие металлы». Лозенский рассматривал фотокарточку, то отодвигая ее, то приближая к глазам.

— Кажется, тот же, — произнес он наконец. — Мне показывали другую фотокарточку, но человек снят тот же.

— Вы уверены?

— Уверен... Абсолютно не уверен, но мне так кажется.

— Ну и как же, такой человек работает у вас в управлении? — спросил Ковачев.

— Нет, у нас такого нет.

— Хорошо. Позовите, пожалуйста, всех сотрудников вашего отдела.

— В нашем отделе немного сотрудников, одна Гаврилова. Данче-е!.. — громко крикнул Лозенский.

Гаврилова, которая работала в соседней комнате, тут же пришла.

Она тоже сосредоточенно и с интересом рассматривала фотокарточку, но не припоминала никого из работающих в управлении, кто был бы похож на снятого на ней человека.

— А сейчас, товарищи, прошу вас, заприте дверь, чтобы не вошел какой-нибудь незваный гость, и будьте внимательны. Проделаем маленький эксперимент.

Ковачев разложил на столе несколько фотографий. Дело в том, что, прежде чем явиться сюда, он велел переснять, увеличить и размножить все имеющиеся у них фотографии Попканджева. После чего попросил художника министерства дорисовать на них некоторые детали по его указанию. Художник улыбнулся понимающе и взялся за кисть. Ковачев не мог сдержать улыбки, наблюдая, с какой ловкостью и вдохновением художник преображал лицо Попканджева.

Теперь с разложенных на столе фотокарточек на них смотрел один и тот же человек. И в то же время снимки разительно отличались друг от друга, словно это была фантастическая галерея портретов близнецов: один с пышными усами, другой — с тонкими, третий с маленькой бородкой, плешивые и с поседевшими волосами, морщинистые и заплывшие жиром.

— Ну, как... Узнаете?

— Подожди, товарищ. На кого первого смотреть?

— Этого я как будто знаю, — возбужденно сказала Гаврилова, взяв в руки одну из фотокарточек.

— Кого, Данче? Я такого не припомню.

— Подождите! Только тот с волосами, а этот лысый.

Ковачев выхватил фотокарточку и закрыл рукой верхнюю часть головы. Художник перестарался и сделал Попканджева совсем плешивым, с блестящим, без единого волоса теменем.

— Это он. Сейчас совсем похож.

— На кого похож? — спросил Ковачев, едва скрывая волнение.

— На Тонева. Марина... Забыла отчество. Техник прибороремонтной базы.

— А почему я его не знаю? — удивился Лозенский.

— Его приняли, пока вы были в больнице, — ответила Гаврилова. — Он хороший работник, трудолюбивый, исполнительный. И очень хороший специалист.

Гаврилова расхваливала его, как бы опасаясь, что человек может пострадать от того, что она его узнала. Лозенский попросил ее принести личное дело Марина Илиева Тонева. Ковачев взял его, а также личное дело Ивана Костова и вернулся в министерство.

Полковник Марков долго смеялся над идеей «состаривания». Потом он углубился в изучение личного дела Марина Илиева Тонева. И чем дальше читал, тем больше вытягивалось его лицо. Потом заказал срочный разговор с Белослатинским участком МВД.

— Жаль! И на этот раз мы ничего не добились, — сказал он, положив трубку.

— Но ведь Гаврилова узнала его?

— Что узнала? кого узнала? Ваши художества. Если вам попадет в руки моя фотокарточка, вы так можете ее разрисовать, что и меня примут за преступника. Нет, дорогой, ваш номер хорош для кино, но тут он не годится!

Полковник отказался от своей версии, что Попканджев жив. Эта его «непоследовательность» могла смутить кого угодно, только не Ковачева. Он знал, что бай Крыстьо делает тактический ход, чтобы подвергнуть версию проверке. Это был испытанный прием.

— Что же это получается, товарищ полковник? Ведь это же ваша версия, что Попканджев жив.

— Тут нет твоих-моих версий. Есть только верные и неверные, обоснованные и необоснованные. Действительно, я высказал предположение, что Попканджев мог остаться в живых. Но сейчас вижу, что это предположение необоснованно.

— А почему необоснованно?

— Я тебе должен объяснить? Хорошо... Прочти биографию Тонева. Написана подробно, от «а» до «я». И где родился, и что делал с 1922 года, когда появился на белый свет, до наших дней. И ни в одном пункте она не совпадает с биографией твоего Попканджева. Может быть, тот гад, действительно, умер? И это случается, даже с подлецами. Вот акт о его смерти. Он составлен спустя рукава. Его состряпал какой-то административный деятель из Богутева. Сразу видно, что человек впервые взялся за такое дело. Лицо трупа было обезображено при падении в пропасть. Но документы, найденные при нем, были на имя Попканджева. Узнали и его кольцо. Темное дело. Акт такой, что все можно подумать. Конечно, не исключено, что Попканджев, действительно, разбился. Случайно. А почему не допустить, что он кончил жизнь самоубийством? Понял по дороге, когда его обдуло ветерком, что греки встретят его не лучше. Греки сорок четвертого года! И... Нет, это самая невероятная версия — будто убийцей является человек, который умер столько лет тому назад!

— Но ведь Каменов искал его, — возразил Ковачев. — И ездил в Пазарджик только для того, чтобы взять фотокарточку дяди Пецо, Стефкиного дяди. А для чего она ему понадобилась? По-моему, события развивались так: Якимова зачем-то пошла в управление к Хаджихристову. Там случайно встретила Попканджева — Тонева. Узнала своего дядю, будто бы умершего девятнадцать лет тому назад.

— Как она могла его узнать? Сколько лет ей было в 1944 году?

— Четырнадцать. Они жили вместе. Могла узнать его. И Попканджев уговорил ее встретиться. Они вместе ездили в Бояну. Он проводил ее домой и там убил, чтобы она его не выдала. Но еще в субботу она рассказала что-то Каменову. Он не знал, как найти дядю Пецо, и поехал в Пазарджик. Взял фотокарточку и, очевидно, все-таки нашел его. Узнав об этом, Попканджев убил Каменова.

— А Попканджев — это Марин Тонев, да? Фантазии, — нахмурившись, произнес Марков. — Во-первых, Каменов ищет в управлении не Тонева, а Костова. Почему?

— Попканджев мог сказать Якимовой, что теперь он по паспорту — Иван Костов.

— Но такой человек существует, и он работает в управлении.

— Попканджев назвал первое попавшееся имя, которое пришло ему на ум.

— Может быть. Но какие факты подкрепляют это твое предположение? А посмотри-ка личное дело Тонева. День за днем, год за годом все документировано. И номер его паспорта совпадает с настоящим. Я же проверил в Бяла-Слатине. Всего два месяца тому назад, когда его назначили в управление «Редкие металлы», о нем снова собирали сведения. Вот справка из сельсовета в Галиче. Видишь, приложен даже конверт. Вот и последние характеристики из промкомбината во Враце, где он работал до недавнего времени. Оттуда прислали и его личное дело. Посмотри. Это факт, а не выдумка разведчика с богатым воображением. Нет! — Марков ударил ладонью по папке. — Нет, мой дорогой, убийца кто-то другой, не Тонев. В управлении «Редкие металлы» уже есть интересующий нас объект — Хаджихристов. На нем мы должны сосредоточить все наше внимание. Сегодня утром, пока ты был в Пазарджике, ко мне явился твой помощник Радков. И знаешь, что он предложил?

— Что?

— Проверить обстоятельства, при которых умерла первая жена Хаджихристова — Донка Михайловска. Она была преданным нашим товарищем. Не знаю, что ей понравилось в этом франте, но могу себе представить, как бы она реагировала, если бы заподозрила, что он агент иностранной разведки. Ее бы он не удержал ни угрозами, ни уговорами...

— И вы думаете, что Хаджихристов убил ее, чтобы она не выдала его?

— Так думает Радков. А я в настоящий момент могу сказать одно: главной фигурой для нас остается Хаджихристов. И если у него есть помощник, что вполне вероятно, мы до него доберемся, и не гоняясь за тенью Попканджева.

— Но почему же Каменов искал человека, который похож на Попканджева?

— Во-первых, он искал человека, который похож на молодого Попканджева, на Попканджева двадцатилетней давности. И во-вторых... — Полковник запнулся, — Во-вторых, ты сам видишь — нам пока еще многое неясно... Я не возражаю, чтобы установить наблюдение и за Тоневым. Но это едва ли принесет нам что-нибудь интересное. Главным объектом для нас является и остается Хаджихристов. Не надо забывать основную нашу задачу — разоблачить шпиона, который скрывается в управлении «Редкие металлы», обнаружить владельца радиопередатчика. Ко всем остальным соображениям, которые заставляют меня сомневаться в причастности Тонева к этому делу, прибавляется и то, что по характеру своей работы он не имеет доступа к секретным сведениям. Не связан он и с Хаджихристовым. Я уверен, что они даже незнакомы друг с другом.

Ковачев, недовольный, вернулся в свой кабинет. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что они на правильном пути. Но он не мог опровергнуть логических доводов Маркова. Поездка Каменова в Пазарджик, похищение фотокарточки, его визит в управление «Редкие металлы» — все это говорило о том, что он знал какую-то важную тайну. Настолько важную, что его были вынуждены убить, чтобы он не выдал ее. Обстоятельство, что Якимова тоже была убита, показывает, что он узнал эту тайну от нее.

Что это за тайна? Может, найденный у Каменова передатчик? Он взял его у Якимовой. Знал, кому принадлежал передатчик. Человеку, который был похож на ее дядю. И для того, чтобы найти его, Каменов ездил в Пазарджик. Потому что Стефка сказала ему, что этот человек работает в управлении «Редкие металлы».

Да, Каменов сам попался им в руки. Иначе откуда они могли знать, что он живет у Лютичева? Он скрывался. Милиция не смогла его найти, так неужели они?..

Якимова — Каменов — управление «Редкие металлы». Кого включает эта цепь — Хаджихристова, Тонева или какого-нибудь другого служащего управления?

Прошлое Хаджихристова будило подозрения — он мог быть завербован иностранной разведкой. Но после народная власть осыпала его благами, которые могли удовлетворить самого амбициозного человека. Ради чего было ему жертвовать своей научной и служебной карьерой, своим материальным положением — квартирой, виллой, машиной? Не будем уповать на его совесть, патриотизм, еще меньше на его преданность социалистической идеологии. Самый обыкновенный, самый вульгарный мещанский расчет подсказал бы ему, что путь шпионажа рано или поздно неминуемо приведет его к пропасти. С психологической точки зрения его участие в этом деле не было оправдано. Но достаточно ли этого соображения, чтобы снять с него подозрения? Иностранная разведка могла поймать его в свои сети, запугав разоблачением какого-нибудь мелкого преступления, совершенного еще в студенческие годы, в концлагере или после освобождения.

С Тоневым все обстояло значительно проще. Надо склонить полковника Маркова провести эксперимент — насколько простой, настолько надежный: привезти в Софию супругов Якимовых и как-нибудь показать им Тонева. Они обязательно узнают своего родственника. А если не узнают, значит Тонев окончательно выпадает из числа подозрительных лиц.

Каким ударом было бы для матери узнать в «воскресшем» брате убийцу своей дочери! Ковачев представил себе измученную, с испитым лицом Якимову, Блажку, как нежно называл ее муж. Эксперимент мог стоить ей жизни. Нет, нельзя подвергать ее такому страшному испытанию.

Может быть, достаточно, чтобы приехал только Якимов? Он не может не узнать своего шурина даже через девятнадцать лет, тем более что Стефка узнала его. А старик перенесет моральное потрясение легче, чем его супруга.

Ковачев вытянулся в кресле, закрыл глаза и задумался.

Он готов подвергнуть самому страшному испытанию двух старых людей, родителей, только что потерявших единственную дочь. Кто дал ему такое право? И нечего оправдываться, что без этого не обойтись. Надо признать, что ему не удалось найти правильный путь к раскрытию этого преступления. Но он должен наконец найти преступника.

Должен.

Известно, что каждый преступник, даже самый ловкий и самый опытный, всегда оставляет свою «визитную карточку». Иногда ее обнаружить легко до смешного, как в том курьезном случае с шофером, который сбил ночью на шоссе старуху и, вместо того чтобы срочно отвезти пострадавшую в первую же больницу, промчался мимо, не останавливаясь. А когда на место происшествия прибыла милиция, то обнаружила на остывшем трупе, да, именно на трупе, номер автомобиля, отлетевший во время удара.

Однако старое правило о «визитной карточке», очевидно, применимо и здесь. Только он не может найти ее и прочитать.

Противник — опытный, смелый и находчивый враг. Трудно определить, какие улики приведут к истине и какие являются умышленно поставленной ловушкой, чтобы навести следствие на ложный путь. И все-таки не может быть, чтобы противник не допускал ошибок. Например, и при убийстве Якимовой, и при убийстве Каменова он прибег к симуляции. Это помогло сориентироваться в лабиринте запутанного дела, выявить лицо преступника, «черты его физиономии». Жестокий, хладнокровный способ убийства говорит о том, что мы имеем дело с садистом.

Садист! Кого из известных следствию лиц можно было бы отнести к этой категории? Попканджева. Это враг озлобленный, беспощадный... Что если тогда, в ночь на Девятое сентября, он остался в живых, сумел бежать за границу? Уж там-то он времени даром не терял. Его обучали, тренировали, закаляли, одним словом, подготавливали для исполнения важной задачи. В Болгарии он должен был проникнуть в секретное управление «Редкие металлы» и передавать сведения первостепенного значения.

Когда он перешел границу? Каким путем легализировался?

И вот сейчас в управлении «Редкие металлы» действует вражеский агент, снабженный самой современной шпионской техникой. Таких «кадров» у них немного. Их ценят, берегут, проявляют о них особую заботу. Это, несомненно, «асс». Ассов, как правило, готовят в Западной Германии. И Попканджев, очевидно, прошел эту школу.

Что он уперся в этого Попканджева? Еще неизвестно, жив ли он...

Не важно, в конце концов, кто Кардам — Попканджев, его тень или кто-то совсем другой. Важно обнаружить его и поймать. Ведь этот Кардам мог проявить себя и вне всякой связи с этим запутанным делом...

Словно пелена упала с глаз Ковачева.

Это случилось месяца три тому назад.

Они сидели вдвоем с полковником Марковым в его кабинете и напряженно думали. Гражданин только что вышел. Гражданин по имени Стоян Дойков Стоянов. Да, он еще помнит его имя.

Накануне, около девяти часов вечера, в квартире Стояна Стоянова раздался телефонный звонок, и незнакомый мужской голос спросил: «восемь, восемьдесят девять, семьдесят четыре?» Номер их телефона 8-79-74. Его очень часто путают с номером стоянки такси на Орлином мосту — 7-89-74. Когда Стоянов был в плохом настроении, то выдавал себя за диспетчера таксомоторной службы. «Беспокоят днем и ночью», — сказал он извиняющимся тоном. И на этот раз Стоянов ответил утвердительно.

После этого голос спросил: «Товарищ Богоев?» Стоянов опять сказал «да». Тогда незнакомец медленно проговорил, делая ударение на каждом слоге: «Прага, тринадцать».

Услышав эту фразу, Стоянов понял, что звонят не на стоянку такси. Но человек уже повесил трубку.

Озадаченный таинственными словами «Прага, тринадцать», Стоянов рассказал о случившемся жене. Услышали и дети. Они настояли, чтобы он сообщил в милицию. И Стоянов позвонил дежурному городского управления.

Так он дошел до контрразведки.

Наконец, полковник Марков поднял голову и вопросительно посмотрел на своего заместителя.

— Может быть, это всего-навсего шутка, — сказал он, — шутка друзей, которым Стоянов жаловался на путаницу с телефонными номерами.

— Может быть. Но вряд ли. Да и... Какая же это шутка? Если бы какие-то шутники хотели его разыграть, то придумали бы что-нибудь поостроумнее.

— Не исключено, что тут что-то кроется. На вас произвела впечатление двойная проверка: сначала назвали номер телефона, а после этого — фамилию. Словно звонивший хотел полностью увериться, что попал именно на того, кого искал... И кого, очевидно, не знает, — добавил Марков. — Стоянов правильно заметил, что Богоев и тот, кто его спрашивал, не знакомы, или, во всяком случае, нечасто говорят по телефону. Если вообще такой Богоев существует. Но это мы можем легко проверить.

— Позвонив по этому телефону?

Полковник Марков задумался.

— Позвонить мы можем. Но не будет ли это ошибкой? Кто этот Богоев? кто ему звонил? И что означают слова «Прага, тринадцать»? Улица Праги, номер 13?.. Или... это какие-то условные, кодированные слова, смысл которых понятен только посвященным?

Его взгляд остановился на настольном календаре. Тринадцатое июня. Сегодня тринадцатое июня! «Прага, тринадцать»! Не значит ли это: «встречать человека, который прибывает тринадцатого поездом из Праги»? Или самолетом?.. Нет, так гадать бессмысленно. А позвонить? Не рискованно ли? Враг может исправить ошибку и передать сообщение, которое случайно не дошло до адресата. Можно и без звонка узнать, отвечает ли Богоев на телефон 8-89-74. Ну, и что дальше?

Проверили по телефонному справочнику. Там было одиннадцать Богоевых и одна Богоева, но их телефоны ничем не напоминали номер телефона Стоянова.

Полковник все-таки решил, что нужно попробовать.

Ковачев пошел звонить из автомата в садике напротив министерства. Инсценировка должна быть выдержана с начала до конца.

Сначала он набрал телефон стоянки такси 7-89-74. На всякий случай.

— Алло-о! — сразу же ответил усталый женский голос.

— Товарища Богоева.

— Какого Богоева? Здесь стоянка такси Орлиный мост.

Было слышно, как женщина сказала: «Спрашивают какого-нибудь Богоева». Мужской голос ответил ей что-то, и она крикнула сердито: «Нет у нас Богоева!» — и бросила трубку.

Ковачев опустил еще одну монетку и внимательно набрал номер.

Раздались гудки — один, второй, третий...

Никто не подходил. После шестого или седьмого гудка трубку подняли, но ничего не ответили.

— Восемь, восемьдесят девять, семьдесят четыре? — сказал Ковачев ровным безразличным голосом.

— Да.

Только короткое «да» произнес голос, а какая гамма чувств прозвучала в нем. И ожидание, и надежда, и страх...

— Товарищ Богоев?

— Да, это я, — проговорил плотный, бархатный мужской голос.

Не просто «да», а «да, это я». Таким ли должен был быть ответ? Стоянов сказал только «да».

— Прага, тринадцать.

Ковачев позволил себе некоторую вольность: он не повесил сразу трубку. Но таинственный Богоев первым положил свою — очевидно, дальнейший разговор был излишним.

Сразу начались проверки.

Установили, что номер телефона 8-89-74 принадлежит Радке Милтеновой, которая проживает на улице Узунджовская, 15. У нее снимал комнату Валентин Христов Богоев, референт Плановой комиссии.

Лейтенант Дейнов и участковый уполномоченный милиции должны были наблюдать за домом, в котором жил Богоев. А Ковачев пошел в Плановую комиссию — проверить, что собой представляет этот Богоев.

Биография Богоева была безупречной во всех отношениях. Единственным подозрительным обстоятельством было то, что накануне он сам напросился, чтобы его командировали дней на десять в Русе. Требовалось якобы урегулировать вопросы, не терпящие никакого отлагательства. Он сообщил своему начальнику, что тринадцатого числа поездом выезжает в Русе, а сам сидел дома.

Пока Ковачев докладывал об этом полковнику Маркову, позвонил телефон.

— Да, я слушаю! — лицо полковника напряглось. — Понятно. Сейчас пришлю еще одного. Все.

— Пароль выяснен.

— «Прага, тринадцать»?

— Да. Богоев сидит в кафе «Прага». Через десять минут будет ровно тринадцать часов. Встреча произойдет за сто шагов отсюда. Я хотел бы сейчас быть там.

— Пойти мне, товарищ полковник?

— Нет, ты не должен показываться. Пойдет... Веска.

Как они были довольны в эту минуту!

Случайная ошибка. Проявленная Стояновым бдительность. И вот — они напали на след врага.

И как они были разочарованы и обескуражены, когда через час вернулись разведчики, которые наблюдали за кафе «Прага»!

Когда младший лейтенант Веска Минчева вошла в кафе, там была занято не больше десяти столиков. За одним из них сидел Богоев. Курил сигареты, с наслаждением пил кофе и медленно листал журнал «Советский Союз». Только время от времени рассеянно посматривал на соседние столики. Он бросил взгляд на Веску. И снова уткнулся в журнал.

Так прошло полчаса. Никто не сел за столик Богоева, никто с ним не заговорил. Он расплатился и ушел.

Не менее загадочным был доклад лейтенанта Дейнова.

Из дома Богоев вышел около половины первого. Шагал медленно, как бы прогуливаясь. В киоске купил журнал. И направился в кафе «Прага».

Дейнов сообщил об этом полковнику Маркову и продолжал вести наблюдение.

Выйдя из кафе, Богоев повернул к площади Славейкова и вошел в помещение железнодорожных касс. Кассирша утверждала, что «гражданин в сером костюме» купил билет до Димитровграда на скорый поезд, который отправляется в 19 часов 25 минут. Ни одного билета до Русе она с начала смены пока что не продала.

Да, это дело, которое назвали «Прага, тринадцать», началось необычно.

В тот же вечер они уехали в Димитровград. Ковачев — в вагоне первого класса, лейтенант Петев, сменивший Дейнова, — в соседнем вагоне, где ехал и Богоев.

Товарищи в Димитровграде были предупреждены. Что может там интересовать Богоева? Заводы?

Какой смысл таят в себе слова «Прага, тринадцать»? Не было ли посещение кафе случайным совпадением? Нет, там что-то произошло. Никто после этого с Богоевым не встречался, никто ему не звонил по телефону. В кафе они, очевидно, чего-то не заметили, уверенные в своем предположении, что Богоев должен там с кем-то встретиться, ожидая, что кто-то сядет за его столик и заговорит с ним.

Так что же произошло в кафе? Почему Богоев едет не в Русе, куда он командирован, а в Димитровград?

До Пловдива они ехали спокойно, без происшествий.

Незадолго до остановки на станции Септември Ковачев заглянул в соседний вагон. Петев был на своем посту. Он сообщил, что Богоев только один раз вышел из купе — в туалет.

Перед Пазарджиком Ковачев снова наведался в соседний вагон. Петев, подмигнув ему, сообщил: «Опять ходил в туалет, что-то не в себе...»

После Пловдива Ковачев решил проверить еще раз. Бездействие подавляло его.

Большинство пассажиров сошло. Коридор был пуст. Не было и Петева.

Ковачев подождал несколько минут, проверил в туалете, заглянул в ближайшие купе.

Но Петева не было нигде.

Не решил ли Богоев внезапно сойти в Пловдиве? Тогда Петев, конечно, последовал за ним. Но почему Богоев сошел в Пловдиве, если взял билет до Димитровграда? Одно из двух: или Петев чем-то выдал себя и Богоев, поняв, что за ним следят, предпочел сойти в Пловдиве, или же билет до Димитровграда был куплен им только для того, чтобы ввести их в заблуждение...

В таком случае... он еще в Софии понял, что за ним следят. Несостоявшаяся встреча в кафе... Не означала ли она, что Богоев заметил слежку и сумел предупредить соучастника, чтобы не подходил?

Ковачев медленно пошел по коридору. Незаметно заглянул в купе Богоева. Там сидело шестеро мужчин. Среди них был и Богоев. Он читал газету.

Что это могло означать? Где Петев? Что с ним случилось? Он ни в коем случае не сошел бы с поезда один, да еще не предупредив. Значит...

Богоев понял, что за ним следят. До Пловдива он ничего не мог предпринять — Коридор был полон людей. Но как только поезд отошел от Пловдива, может быть, за минуту до прихода Ковачева...

Богоев, очевидно, не один. С ним едут и его соучастники. Может быть, и тот, кто позвонил по телефону.

«Пожалуйста, билеты! — прокричал напевно кондуктор. — Пожалуйста, ваш билет».

Ковачев показал свой билет в вагон первого класса. Кондуктор удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал.

Спросить его? Может быть, он что-нибудь заметил? Впрочем, едва ли. В Пловдиве сошло столько народу.

На каком-то полустанке поезд неожиданно остановился на несколько секунд. И снова тронулся. Ковачев продолжал стоять, облокотившись на раму, совсем один в безлюдном коридоре.

А почему бы ему не устроиться в купе Богоева? как обыкновенный пассажир, который сел в Пловдиве. Да и билеты уже проверили.

Нет, если Богоев выйдет, как он последует за ним?

Ковачев быстро возвратился в свой вагон взять портфель.

У открытой двери второго купе стоял милиционер. Сквозь шум колес Ковачеву послышалось, что он назвал его фамилию. Когда милиционер закрыл дверь, Ковачев спросил его:

— Кого вы ищете?

Милиционер посмотрел на него подозрительно, но все-таки сказал:

— Одного товарища, Ковачева.

— Я Ковачев, что вам нужно?

Пришлось показать служебное удостоверение. И только убедившись, что перед ним действительно майор (да, тогда еще майор) Асен Ковачев, милиционер объяснил ему:

— Срочная телефонограмма из Пловдива. Я с участка Поповица. Пришлось остановить поезд. Вот, возьмите, товарищ майор.

Ковачев развернул листок.

«Получилась ошибка. Мне показалось, что он сошел в Пловдиве. Когда я понял, что ошибся, поезд уже уехал. Настоящий остался в купе. Подробности в Димитровграде. Петев».

Слава богу! Петев жив и здоров. Богоев сидит в своем купе. Могло быть хуже.

— Вы, товарищ, — сказал он милиционеру, — поедете со мной до Димитровграда. Сядете в первое купе соседнего вагона, а я стану в коридоре напротив купе. Если вы мне понадобитесь, я подам вам знак.

— Понятно, товарищ майор, — ответил милиционер с заговорщическим видом.

Как только поезд остановился в Димитровграде, в вагон вошел майор Милев. Поздоровавшись, он сразу спросил:

— Здесь еще?

— В купе.

— Мне позвонил Петев. Провели его на вокзале в Пловдиве. Ему показалось, что в последний момент наблюдаемый сошел. Петев последовал за ним. И только у стоянки такси, рассмотрев лицо человека, за которым он следил, понял свою ошибку. Вернуться уже не успел — поезд ушел.

— Но как он мог ошибиться?

— Говорит, что тот был в таком же плаще и шляпе, с таким же чемоданом и портфелем, что и Богоев. А что этот?

— Ничего. Все еще сидит в купе. Жду, когда выйдет.

— Пора бы. Поезд скоро тронется. Снаружи ждут двое моих ребят. Петев нам описал его.

— Вы сообщили полковнику Маркову?

— Конечно.

В этот момент поезд свистнул и медленно тронулся. Оба краем глаза следили за дверью купе. Но она не шелохнулась. Поезд набрал скорость и понесся вперед.

— Что же это такое? — спросил Милев. — Вроде бы взял билет до Димитровграда, а не удостоил нас своим посещением.

Да, это было новой неожиданностью. Богоев, который «официально» находится в командировке в Русе, с билетом, взятым до Димитровграда, сходит в Пловдиве и... продолжает поездку до Свиленграда!

Даже тогда, убедившись, что наблюдаемый едет не в Димитровград, а в Свиленград, Ковачев не смог разгадать ход врага. Он только удивлялся и выслушивал догадки Милева.

— Мне кажется, ошибка в Пловдиве — просто случайность. Мало ли людей имеют одинаковые портфели и чемоданы? А Богоев понял, что за ним следят и... Подожди! — внезапно прервал себя Милев. — А не решил ли он спрыгнуть на ходу? Я пойду встану у второй двери.

— Хорошо, — согласился Ковачев. — Только сначала найди кондуктора и скажи ему, чтобы проверил билеты.

Случайность ли ошибка в Пловдиве или это умышленно разыгранный трюк? Тогда... Богоев — не один. Их двое, а, может быть, больше. Они знают, что находятся под наблюдением, и от них можно ожидать всего.

Через несколько минут прошел кондуктор.

Поговорив с ним в конце коридора, Милев с озадаченным видом направился к Ковачеву.

— Эй, Асен, вы что-то напутали. Твой Богоев не знает болгарского. Билет у него до Стамбула. Кондуктор даже не стал проверять его второй раз.

— Гм, — промычал в ответ Ковачев.

— Неужели Петев в Пловдиве упустил настоящего Богоева? — спросил Милев.

— Да нет... не может быть. Ведь я же его видел после этого. Это Богоев, я хорошо рассмотрел его лицо. А того, который сошел в Пловдиве, Петев потерял из виду?

— Тот сел в единственное такси и исчез. А Петев пошел в городское управление звонить. Ты на том поставь крест, смотри, как бы нам не прозевать этого. Который едет к границе. Если это, конечно, ваш Богоев.

Поезд подошел к Свиленграду.

Они вышли на перрон. Среди сходивших с поезда малочисленных пассажиров Богоева не было.

Через некоторое время дежурный офицер пограничного управления докладывал:

— В спальном вагоне едут две семьи из Западной Германии, трое иранцев, один турок. В вагоне второго класса — один югослав, трое турок, один австриец и две девушки чешки. Вот их паспорта. Болгар нет. Но посмотрите, не он ли это?

Он взял фотографию Богоева и вложил ее в паспорт австрийца Дитмара Фогеля, торговца из вены.

Милев перелистал паспорт.

— «Въезд — 12.06.63. — Драгоман», — прочитал он машинально.

— А сейчас мы поставим: «выезд — 14.06.63. — Свиленград», — сказал пограничник.

— Нет, не поставите. Он не переедет границу.

Ковачев сказал это твердым, решительным голосом, хотя сам не был уверен в правильности своих действий. А если это всего лишь безобидный австрийский торговец? Будет международный скандал.

Но он поразительно похож на Богоева!

Вот фотография. Вот паспорт. Несомненно, и там, и там снят один и тот же человек. Этого Фогеля нельзя упускать. Ни в коем случае!

— А на каком основании мы его задержим? — спросил пограничник. — Транзитная виза у него в порядке.

— Свяжите меня срочно с Софией, с министерством...

Следствие по делу Валентина Христова Богоева, пытавшегося пересечь границу, окончилось быстро.

В Свиленграде он устроил страшный скандал. Хорошо разыграл роль иностранца, возмущенного «варварским отношением коммунистов к европейцам». И к тому же на чистом немецком языке. Хотя и без венского акцента. Но по пути в Софию обмяк. А когда ему устроили очную ставку с начальником отдела кадров и секретарем парторганизации учреждения, где работал Богоев, он вдруг перешел на болгарский язык и, не запираясь, рассказал органам Государственной безопасности все.

Нет, он не был шпионом. Очевидно, он стал бы им впоследствии.

Прошлым летом в Варне Богоев познакомился с гостями из «свободного мира». Поделился своей мечтой жить в «Европе», «на свободе». И они пообещали помочь ему.

Больше он с ними не встречался. Они даже не оставили ему адреса.

И лишь неделю тому назад к нему домой пришел незнакомый человек. Болгарин. Сказал, что его прислали «друзья, его друзья по Варне». Принес ему подарок — плащ, рубашки, шляпу. И самое главное — сообщил, что «друзья» не забыли своего обещания. Теперь он может безо всякого риска уехать из Болгарии, если он еще не передумал...

В понедельник они встретились на Центральном вокзале. Человек сообщил ему, что через страну проедет Дитмар Фогель, с которым Богоев должен поменяться местами, и дал ему чемодан и портфель, предназначенные для Фогеля. Они были закрыты на замок, и что в них, Богоев не знал. Ему было приказано купить билет второго класса до Димитровграда и положить его вместе с паспортом в карман плаща.

Как только Фогель приехал в Софию, Богоеву сообщили по телефону, где они должны встретиться. В кафе он только издали увидел его и узнал по слуховому аппарату для глухих и по трем ручкам в кармане пиджака.

Командировка в Русе была ему нужна, чтобы отсрочить на какое-то время поиски.

Богоев ничего не знал о Фогеле — кто он и для чего ему надо было остаться в Болгарии.

Согласно уговору, Богоев сел в вагон, прицепленный к вагону первого класса, в то же купе, где был Фогель. В купе они не разговаривали. Он заметил, что у Фогеля такой же плащ, как у него. Ему было известно, что в кармане этого плаща находится билет до Стамбула и австрийский паспорт, выданный на имя Дитмара Фогеля. Еще в Софии на место своей фотокарточки Фогель приклеил фотокарточку Богоева, с печатью, поставленной на границе.

На вокзале в Пловдиве неожиданно даже для самого Богоева Фогель надел его плащ, шляпу, взял чемодан и портфель и сошел с поезда в последний момент перед отправлением.

Вся операция «Прага, тринадцать» была проделана для того, чтобы забросить агента в нашу страну.

Так поступают только с агентами, которым поручены особо ответственные, трудные задачи, как, например, собрать сведения о производстве ядерного сырья.

Таких агентов снабжают новейшей техникой. Такие агенты не останавливаются ни перед чем.

Ковачев помнит, как после операции «Прага, тринадцать» они сидели вдвоем с бай Крыстьо в его кабинете. Было за полночь. Полковник устало потянулся, захлопнул папку и сказал:

— Ясно. Надо расставить силки для этой птички. Ведь Фогель по-немецки значит птица.

— Но пока мы поймаем ее, кто знает, в какие уголки нашей родины она залетит, какие песни пропоет...

И птица не сидела на месте. Уже двое были убиты.

Птица пела. Посылала радиограммы.

Очень возможно, что это было делом Дитмара Фогеля. Проверить это было легко. Достаточно показать Богоеву фотографии всех поступивших на работу в управление «Редкие металлы» после прибытия Дитмара Фогеля в Болгарию.

Ковачев набрал телефон полковника Маркова.

— У меня есть одна идея! — почти прокричал он.

— А я получил новую радиограмму, — мрачно произнес Марков. — Приходи, послушаем, что ты надумал.

Был перехвачен — на этот раз уже на волне девяносто семь сантиметров — конец новой радиограммы, только последние слова: «...ирую тон Кардам». Хорошо было уже то, что теперь они знали длину волны.

— Это теперь не имеет значения, — смело произнес Ковачев.

Марков в ожидании смотрел на него.

— Предполагаю, что это последняя радиограмма Кардама. Через несколько часов он будет сидеть в вашем кабинете.

— Громкие слова! — пробормотал Марков. — Говори, послушаем.

Но когда Ковачев рассказал ему о своем плане, полковник сразу оживился. Вызвал Радкова и приказал ему пойти в управление «Редкие металлы» и взять личные дела всех служащих, поступивших на работу в течение последних трех месяцев.

Но Радков вернулся с пустыми руками. В управлении работали до пяти часов, и Лозенский уже ушел.

На следующее утро Ковачев ждал его сам перед управлением.

Как только пришел Лозенский, они заперлись у него в кабинете и проработали там целый час. Начальник отдела кадров не отзывался на стук в дверь, не подходил к телефону. Доступ к ним через внутреннюю дверь имела только Гаврилова. Она приносила личные дела в пачке по десять штук и потом ставила их в стальной шкаф.

Ковачев позволил себе все-таки подготовить начальнику маленький сюрприз. В сущности, он рисковал всего лишь несколькими метрами пленки.

К десяти часам все было готово.

Радков ввел Богоева в кабинет. Полковник сидел за письменным столом, а Ковачев стоял около него.

— Надеюсь, что у вас было достаточно времени хорошо обдумать свое положение, оценить до конца свой поступок, — произнес неопределенно полковник Марков, глядя прямо в глаза Богоеву.

Тот как будто примирился со своей судьбой. Даже несколько пополнел. Только его лицо, бледное и отекшее, показывало, как тяжело было ему привыкать к мысли, что он уже не полноправный гражданин своей страны, а преступник, которого будут судить. Богоев уныло кивнул.

— Вам предоставляется возможность искупить в какой-то мере свою вину перед родиной, — продолжал Марков. Это счастливая для вас возможность может благоприятно отразиться на вашей судьбе.

Лицо Богоева на мгновенье озарилось радостью и сразу же померкло.

— Правда?

— Я ничего вам не обещаю. Но вы сами понимаете, что если вы будете искренен до конца, то это будет учтено.

— Я сказал все, что знал. Я был искренен до конца.

— Я не говорю о том, что было. От вас требуется и впредь оставаться искренним. Сейчас мы покажем вам фотографии нескольких человек. Рассмотрите их внимательно и скажите, знаете ли, видели ли вы кого-нибудь из них и при каких обстоятельствах.

— Подойдите сюда.

Богоев сделал несколько шагов и остановился около письменного стола, застланного белыми листами рисовальной бумаги.

Подполковник Ковачев медленно поднял один из листов.

Под ним лежали одинаковые по формату фотографии. Они были еще влажными.

Полковник Марков не одобрял инициативы Ковачева. Но возражать уже не имело смысла. Ковачев переснял фотографии всех служащих управления «Редкие металлы», и они уже были отпечатаны.

— По твоему методу мы должны были бы показать ему фотографии всех жителей Софии. Жалко материала и труда. Но ничего. Это останется нам на память о твоем усердии.

Богоев внимательно рассматривал снимки. Подолгу останавливал взгляд на каждом. Марков и Ковачев внимательно следили за выражением его лица.

— Нет, — произнес, наконец, Богоев. — Никого не знаю.

Среди этих фотографий была и фотография автомонтера Ивана Костова.

Ковачев открыл вторую группу снимков.

Богоев стал рассматривать их, и было видно, что он старается узнать хотя бы кого-нибудь из них. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он был спокоен. Наконец он поднял голову и сказал:

— И среди этих я тоже никого не знаю.

— Только... смотрите... не ошибитесь, — предупредил Марков. — Пойдем дальше.

В третьей группе фотографий Ковачев и Марков сразу увидели снимок Петра Хаджихристова и внутренне напряглись.

— Вот он, — закричал Богоев. — Это он!

— Кто — он? — быстро спросил Марков.

— Тот, кто дал мне на вокзале чемодан и портфель. Кто втравил меня в эту историю.

Ковачев и Марков переглянулись.

Богоев не заметил, какой эффект произвели его слова. Он всматривался в другую фотографию, но словно колебался.

— Прежде, чем продолжить, — нарушил молчание Марков, — давайте запишем ваши показания в протокол. Значит, вы утверждаете, что фотография...

Полковник взял в руки фотографию, указанную Богоевым. На ее обороте красным карандашом была написана цифра восемнадцать.

— ...Под номером восемнадцать принадлежит лицу, которое представилось вам в качестве знакомого иностранцев. Что этот человек принес вам подарки, организовал ваш побег и на вокзале передал чемодан и портфель.

— Да, это он, — твердо ответил Богоев. – Но я здесь знаю и еще одного человека. Но, может, это вас не интересует?

— Говорите, говорите.

— Но она не имеет ничего общего с этой историей.

— Неважно. Кто «она»?

Я не помню точно ее фамилии. Я с ней познакомился у общих знакомых. Она была со своим мужем. Кажется, ее фамилия Гюлева... или Гюзелева.

И эти показания были вписаны в протокол.

Среди фотографий четвертой и пятой группы Богоев не узнал никого. Оставался последний, шестой лист.

Ковачев открыл его и почувствовал, как застучало сердце.

Неужели и сейчас они не нападут на след таинственного асса, агента иностранной разведки, заброшенного со специальной задачей в их страну?

— Дитмар Фогель! — Возбужденно воскликнул Богоев. — Вот! Да, это он.

Он инстинктивно протянул руку к фотографии, но Ковачев опередил его. Взял ее в руки, перевернул и продиктовал секретарю:

— В лице, снятом на фотографии под номером семьдесят два, арестованный узнал человека, который приехал в нашу страну под именем Дитмара Фогеля.

— Значит, это он? — спросил Марков. — Вы уверены?

— Да. Вполне уверен. Нет никаких сомнений. Я хорошо рассмотрел его в кафе. Да и в поезде. Мы же три часа сидели рядом. Всю жизнь буду его помнить.

— Хорошо. Уведите его, — произнес полковник.

Ковачев подождал, пока Радков закроет за собой дверь. Взял список фотографий и в двух местах сделал пометки карандашом.

— Нет смысла проверять, — сказал, улыбаясь, Марков. — Все ясно по твоей довольной физиономии.

Но все-таки взял листок в руки.

Против номера семьдесят два было написано: «Марин Илиев Тонев».

— А другой кто? — И Марков перевернул лист.

Нет, это не был Петр Хаджихристов.

Против номера восемнадцать стояло: «Георгий Захариев Пухлев».

Ковачев улыбнулся и проговорил:

— А стоимость затраченной фотопленки оплатить должен я или это пойдет за счет государства?

Пухлев не принадлежал к числу служащих, назначенных в управление «Редкие металлы» после дела «Прага, тринадцать».

Полковник Марков театрально развел рудами и сказал с шутливым пафосом:

— Победителей не судят.

Потом хлопнул заместителя по плечу и похвалил:

— Молодец! Подожди меня здесь, Асен. Я пойду доложу заместителю председателя.

В дверях остановился, повернулся и, лукаво усмехнувшись, сказал:

— А твой Хаджихристов никакая не птица, даже не воробей!

Петев и Радков сразу выехали на машине проверить на месте «биографию» Тонева. Она была полностью документирована и так достоверна, что всякие подозрения поначалу казались необоснованными.

Младший лейтенант Рауков остался во Враце — собирать сведения о его работе в промкомбинате, а лейтенант Петев поехал в Бяла-Слатину и, получив в отделении милиции необходимые материалы, на основании которых был выдан паспорт на имя Марина Илиева Тонева, отправился в деревню Галиче.

Уже при первой проверке архива сельсовета стало ясно, что запросы о Тоневе из управления «Редкие металлы» туда не поступали. Значит, подтверждение сельсовета, полученное отделом кадров управления, было фальшивым. Печать и подпись были мастерски подделаны. Было даже смешно смотреть, как председатель и секретарь сельсовета внимательно их рассматривают и ничего не могут понять.

То же самое было и во Враце. Промкомбинат не получал письма из управления «Редкие металлы». Радиотехник Тонев, действительно, работал в промкомбинате некоторое время. Но когда Радков попросил дать ему личное дело, выяснилось, что его нет.

Впрочем, в архиве промкомбината царил такой беспорядок, что похитить личное дело не представляло труда. А может быть, его сожгли вместе с «ненужным старым архивом»?

Радков нашел настоящего Марина Илиева Тонева — безобидного, скромного радиотехника, который работал во Враце. Они попросили его поехать с ними в Софию. Им пришлось долго его убеждать, что это неожиданное для него путешествие в столицу ничем не грозит ему.

С тех пор как Богоев опознал Дитмара Фогеля и «знакомого иностранцев», за самозванным Марином Тоневым и Георгием Пухлевым было установлено строгое негласное наблюдение.

Фогель-Тонев работал в прибороремонтной мастерской радиотехником. До пяти часов он находился на работе, занятый демонтажем сложного прибора для измерения полураспада радиоактивного углерода.

Пухлев работал курьером управления. Он по нескольку раз выходил в город разносить почту, бывал в различных учреждениях. Встречался и говорил со многими людьми.

Полковник Марков был убежден, что Тонев — опытный агент, очень осторожный и ловкий, который легко может догадаться, что за ним следят. Поэтому он попросил выделить для наблюдения самых надежных сотрудников.

Полковник Петров, начальник отдела, обеспечивавшего наблюдение, распорядился установить у окна одной из квартир соседнего с управлением дома мощный оптический прибор для дистанционного фотографирования и съемки.

Когда рабочий день кончился, Тонев аккуратно собрал и запер все инструменты и приборы. Но вместо того, чтобы уйти, как другие, пошел в центральное здание управления.

На первом этаже, в глубине коридора, была дверь с табличкой «входящая корреспонденция и экспедиция». Здесь работал Пухлев.

Как только Тонев вошел в комнату к Пухлеву, киносъемочный аппарат с тихим гудением заработал. И уже через час Марков и Ковачев смогли увидеть на экране заснятый фильм.

Тонев махнул рукой, здороваясь с Пухлевым. Да, он входил сюда как свой человек. Они обменялись несколькими словами. Было видно, что оба спокойны. После этого Тонев открыл шкаф. К сожалению, он встал спиной к аппарату, и нельзя было увидеть, чем заняты его руки. Наконец он положил в карман пиджака какой-то предмет и вышел.

Вскоре следом за ним ушел и Пухлев.

К шести часам в управлении наступило затишье.

Хаджихристов уехал на свою виллу. Пухлев угощался в закусочной на улице Стефана Караджи. А Тонев пошел к себе домой — в маленький домик на Княжевском шоссе, где он снимал за тридцать левов в месяц мансарду.

Из Врацы Петев коротко доложил по телефону о проделанной работе.

— Сейчас дело уже проясняется, — сказал Марков после того как передал Ковачеву свой разговор с Петевым. — Ребята, кажется, перестарались. Едва ли было нужно везти в Софию «оригинал». Но вреда не будет. Будет больше эффекта. Ты распорядись, чтобы настоящего Тонева устроили на одной из наших служебных квартир.

— Очевидно, Пухлев был первым агентом, который проник в управление. Но у него нет необходимой квалификации. Поэтому центр решил послать ему в помощь специалиста. Пухлев родом из Врацы. Наверное, у него есть знакомые, которые работают в промкомбинате. Через них он каким-то образом сумел достать личное дело Марина Тонева, что позволило легализировать агента под этим именем, подготовить ему документы и фальшивый паспорт.

— И по приезде в Софию, — продолжил полковник, — Дитмар Фогель связался с Пухлевым. Управление нуждается в хороших радиотехниках. «Тонев» подал заявление. Переписал «автобиографию» из украденного личного дела. Они предусмотрели неизбежные проверки со стороны отдела кадров. И тут сослужила хорошую службу должность Пухлева. Письма, подготовленные отделом кадров, были переданы ему, чтобы он отнес их на почту. Он их сразу же узнал, даже не вскрывая конвертов. Это были письма, адресованные промкомбинату во Врацу и сельсовету в Галиче. Как только к «Тоневу» попадают эти письма, он относит их не на почту, а туда, куда нужно. Там подготавливают ответ. После этого он, вероятно, прогулялся до Врацы и в село Галиче, чтобы письма пришли с нормальным почтовым штемпелем. Так в управлении «Редкие металлы» были получены характеристика из сельсовета и личное дело из промкомбината. И, конечно, «Тонев» был назначен на работу. А то, что его фальшивый паспорт имеет такой же номер, как и настоящий, даже лучше. При случайной проверке подделку установить нельзя, доказательством чему могла служить проверка, осуществленная полковником Марковым.

Да, очевидно, все было именно так. Не плохо придумано. Особенно идея легализации агента под именем человека, который живет в провинции.

— И все-таки, — произнес через некоторое время Ковачев, — я не вижу, каким образом Хаджихристов замешан в эту историю.

— Очень вероятно, что не замешан совсем, — возразил Марков.

— А его встреча с Якимовой за два дня до того, как она была убита?

— Почему не допустить, что она шла к нему с какой-то просьбой. И в коридоре увидела Тонева, своего «покойного дядю». Можешь себе представить, какой это было для нее неожиданностью.

— Да, к сожалению, этот вопрос мы едва ли сможем выяснить. Якимова, единственный человек, знавший о цели этого несостоявшегося визита к Хаджихристову, уже мертва и не сможет нам ничего рассказать.

— И Каменов, которому она, вероятно, что-то успела сообщить, тоже. Во всяком случае мне кажется, что все три обстоятельства, которые давали нам основание подозревать Хаджихристова, уже нашли свое объяснение. Ты сам сказал мне, что в записной книжке Якимовой был записан не прямой телефон Хаджихристова, а коммутатор управления. Это показывает, что она не ему хотела звонить, а кому-то другому. Буква «П» означает, очевидно, не «Пьер», а «Пецо». Эта запись была сделана незадолго до ее смерти, может быть, в пятницу, когда она встретила своего дядю.

Зазвонил специальный телефон. Марков поднял трубку.

Радиоцентр связал его с машиной, дежурившей около дома Тонева. Звонил полковник Петров, который сам пошел с группой вести ночное наблюдение.

Он сообщил, что Тонев вышел из своего дома и сел в трамвай, идущий в сторону Княжева. Две группы в радиофицированных машинах следили за ним.

Начало одиннадцатого...

В лесочке под Княжевым совсем темно. Сиянье столичного города не проникает сквозь деревья. Не слышны голоса людей. Тишину нарушает только далекая, едва уловимая мелодия: в одном из домов окраины кто-то включил на полную мощность радиоприемник.

Одинокая фигура мужчины маячит на аллее. Он идет бесшумно, медленно. Останавливается, прислушивается. Осматривается. И сходит с аллеи. Исчезает между деревьями.

На траве шаги его не слышны.

Потом неподвижно замирает, прислонившись к стволу сосны.

Глаза привыкли к темноте. Слух обострился. Но вокруг царит безмолвие, и не видно ничего подозрительного.

Тогда мужчина проходит еще сотню шагов в глубь леса и, остановившись, наклоняется над грудой камней. Бесшумно поднимает один из них, кладет что-то в образовавшуюся нишу и снова опускает камень на место.

Опять замирает в ожидании. Осматривается. Прислушивается. Все спокойно.

И крадется между деревьями в сторону Княжева...

За таинственными действиями человека в лесу следили полковник Петров и два оперативных работника. На головах у них были черные шлемы с телеобъективами, чувствительными к инфракрасным лучам. На груди висели автоматические синхронные кинокамеры.

Выйдя из леса, Попканджев спокойно направился к трамвайной остановке. Он не обратил внимания на машину, которая проехала мимо и в которой сидел полковник Петров, держа в руках маленькую серую коробку с двумя блестящими стальными рожками.

Как только группа наблюдения сообщила, что Тонев и Пухлев разошлись по домам, из ворот министерства выехала зеленая «волга». В ней находились подполковник Ковачев и двое сотрудников технического отдела.

Ночной сторож управления «Редкие металлы» открыл им главный вход.

Прибывшие вошли в комнату, на двери которой висела табличка «входящая корреспонденция и экспедиция». Завесили окна специально принесенной для этой цели черной клеенкой. И только тогда зажгли лампу. Быстро произвели обыск помещения.

В шкафу они обнаружили прибор, подключенный к тщательно замаскированному тонкому двужильному кабелю. Уже при первом осмотре эксперт определил, что прибор содержит записывающий магнитофон, выпрямитель тока, усиливающее устройство со специальным предназначением. Кабель за водосточной трубой поднимался на второй этаж, в кабинет начальника управления. Под видом заземления он был связан с телевизором. В телевизоре, между другими деталями, помещался маленький сверхчувствительный микрофон.

Вот каким путем собирались шпионские сведения!

В кабинете начальника, естественно, целыми днями ведутся служебные разговоры, которые содержат много данных, интересующих врага. Очевидно, Тонев каждый вечер забирал ленту с записью и вставлял новую. Дома он прослушивал «трофей» и все наиболее интересное зашифровывал и передавал по радио.

Сделав несколько снимков аппаратуры в комнате Пухлева и в кабинете начальника и уничтожив следы своей работы, Ковачев и его помощники покинули здание управления «Редкие металлы».

В три часа ночи Ковачев кончил свой доклад.

— На сегодня хватит, — сказал Марков. — Иди домой.

— А вы?

— Я еще посижу. У меня есть кое-какие дела. И не пробуй возражать мне. По твоим глазам вижу, что ты приготовился спорить.

— Нельзя же так, бай Крыстьо...

Ковачев очень редко обращался так к своему начальнику, даже когда они были вдвоем.

— Ладно, не спорь.

— Тогда я тоже останусь, — решительно сказал Ковачев.

— Зачем ты мне нужен? Только мешать здесь будешь. Тебе здесь больше нечего делать. А завтра ты должен быть бодрым и свежим, как огурчик.

— То же самое относится и к вам.

— Конечно, относится. Но я занят. И хотя не принято, чтобы начальники давали отчет своим подчиненным, я тебе скажу, что меня задерживает. Петров принес второй передатчик. Мы расшифровали запись, и я составил послание нашему общему приятелю Роберту. Сейчас его зашифровывают. Обещаю тебе, как только мы его передадим, я тотчас поеду домой. Доволен? Ну, а теперь... испаряйся.

Полковник почти насильно вытолкал Ковачева из кабинета и демонстративно захлопнул перед его носом дверь.

Ковачев пришел домой и тихо, чтобы никого не потревожить, лег. Закрыл глаза. Но голова гудела. Сон не шел.

Все следствие, как на киноленте, проходило перед его глазами. И многое, чего он не мог понять в свое время, теперь объяснялось естественно, как бы само собой.

Глаза заболели от того, что он постоянно сжимал их, стараясь заснуть.

Ковачев посмотрел в открытое окно. Звезды постепенно гасли, бледнели. Светало.

Он заснул.

Разбудил его голос жены. Она ругала сына за то, что он ничего не ест.

Было уже семь часов.

Ковачев вскочил, бодрый, как будто проспал всю ночь. Забыв усталость и напряжение прошедших суток, он думал о предстоящем дне. И вид у него был довольный и счастливый.

— Ну, вы, наконец, кончили? — спросила жена.

— Нет, сегодня кончаем.

— Тогда...

Она колебалась. Очень уж часто не сбывались их планы. Вдруг опять случится «что-нибудь неожиданное»?

— Тогда... Хочу пригласить на сегодняшний вечер гостей.

— Пригласи. Я в твоем распоряжении.

Когда он пришел в министерство, не было и восьми. В проходной ему сказали, что полковника Маркова еще нет.

Но не успел он выкурить сигарету, как зазвонил телефон. Марков звал его к себе.

Он был в новом костюме, в белой рубашке и даже при галстуке. Гладко выбрит, аккуратно причесан.

Ишь ты, бай Крыстьо, разоделся, как никогда, даже моложе стал. Если бы ему еще похудеть килограммов на десять, он мог бы сойти за «элегантного мужчину средних лет».

— Задержался в парикмахерской, — извиняющимся тоном сказал Марков. — Ведь у нас сегодня праздник! Надо приодеться для гостей, которых будем принимать. А ты садись! Чего торчишь? Поговорим. Подождем, пока придет председатель Комитета.

Оба закурили. Помолчали, словно им не о чем было говорить.

— Знаешь, Асен, о чем я думаю?

— О предстоящем аресте.

— Нет. Я вчера вечером составил его план. Я думаю о другом. Сейчас явлюсь к начальству. Оно будет спрашивать меня о каких-нибудь подробностях. Ведь ты же знаешь, начальство любит задавать вопросы. А мне не все ясно. Точнее, хочу услышать и твое мнение.

— Спрашивайте, — улыбнулся Ковачев. — Ведь вы же начальство.

— Ты прав. Выходит, что каждый спрашивает, кого может... — Полковник на мгновенье замолчал. — Скажи, что ты думаешь о трамвайных билетах, найденных в сумке Якимовой?

Да, Ковачев не раз думал об этом. И ясность пришла только сегодня ночью.

— Я убежден, что это провокация с целью направить следствие по ложному пути, фальсифицировать улики.

— Так, так... До сих пор я согласен. А когда, по-твоему, была убита Якимова?

Когда была убита? Вопрос полковника показывает, что и он связывает билеты с убийством.

— Ее судьба была решена тогда, когда она наткнулась в управлении на Попканджева. Тогда же или позже они договорились, что он придет к ней домой. Она ждала его к девятнадцати часам, в воскресенье. Поэтому так спешила выпроводить Скитального.

— Значит, она вообще не выходила из дома, — добавил Марков. — А Скитальный высматривал ее и Каменова. Дядю же он не знал.

— Именно. Пока Скитальный дежурил в подъезде, Якимова была убита. Попканджев сразу понял, какая сложилась для него благоприятная обстановка. Хозяев нет. Никто не подозревает о его существовании. От Якимовой он узнал об ее отношениях с Каменовым. И дядя задушил племянницу.

— С этим я согласен, — кивнул Марков. — Но необъяснимое начинается дальше. Для чего ему понадобилась эта рискованная операция с билетами?

— Чтобы «подсказать» путь следствию. Из разговора с Якимовой он понял, что у Каменова будет алиби. Конечно, он не подозревал, что Стефка сказала своему приятелю о встрече с ним. И он решает, чтобы не слишком копались в этой истории, преподнести следствию убийцу. Конечно, он останавливает свой выбор на Каменове. Мотивы убийства — ревность. Он берет из записной книжки телефон и адрес Каменова, берет его фотографию, запирает комнату и уходит. Звонит Каменову из автомата неподалеку от его дома. И ждет. Потом следит за ним до Бояны. А на обратном пути покупает два билета. Он, конечно, в перчатках. Он знает возможности дактилоскопии и не любит оставлять отпечатки пальцев... Но ему не знакомо учение Павлова о динамическом стереотипе. Иначе он скрутил бы билеты трубочкой. Убедившись, что у Каменова нет алиби на время с десяти до двенадцати, он приступает к осуществлению следующей части своего плана. Он знает, что Доневы придут усталые, сразу лягут и заснут. Выжидает и к двенадцати часам или немного позднее — ключ он захватил с собой — входит во второй раз в комнату Якимовой.

Ковачев на минуту умолк.

Этот момент как-то не вязался со стройной версией. Было странно, что Попканджев решился войти второй раз в квартиру Доневых после того, как они вернулись.

— Ему повезло, что он не разбудил Доневых.

— Повезло Доневым, — хмуро за метил Марков.

— Иначе было бы еще три трупа.

— Он кладет билеты в сумку. Они — веское доказательство того, что Якимова была в Бояне и вернулась после одиннадцати часов, а это значит, что она была убита в то время, когда у Каменова нет алиби. Он прячет в гардероб портрет, чтобы подумали, что Якимова спрятала его от какого-нибудь соперника Каменова. Тогда же, очевидно, он вытер следы одеколоном. Но зачем он выбросил окурки «Бузлуджи», я не могу понять. Может быть, это было сделано с целью создать непонятные улики, запутать следствие?

— Тогда же он, наверное, вырвал и листочек из записной книжки, — сказал Марков.

— Вероятнее, что он сделал это еще при первом своем посещении.

Марков задумался. Очевидно, преступление было совершено так или почти так.

И если бы Якимова не проговорилась своему приятелю о «воскрешении» дяди Пецо, им едва ли удалось бы так быстро раскрыть убийцу и шпиона.

Но почему Каменов не пришел в милицию? Почему решил сам заняться этой задачей?

Что он, в сущности, знал о Попканджеве? Что тот был полицейским и его считали давно умершим. Что он работает в управлении «Редкие металлы». И ничего больше. Боялся, что, если он явится в милицию, его арестуют, не поверят ему. И поэтому решил раздобыть сначала фотографию, разыскать Попканджева и только тогда сообщить в милицию. И он нашел его. В среду, когда сказал Лютичеву, что завтра вернется домой. Но и Попканджев понял, что разоблачен. И это стоило Каменову жизни.

Прозвучал телефонный звонок.

Председатель Комитета государственной безопасности вызывал полковника Маркова.

Через пятнадцать минут в кабинете полковника собрались все сотрудники отдела. Марков давал последние инструкции.

— Операцией по аресту Тонева будет руководить подполковник Ковачев. Арест произведут лейтенант Петев и младший лейтенант Радков. Действуйте внезапно, неожиданно. Можно ожидать не только сопротивление, но и попытку самоубийства. Вы должны достаточно ясно представить себе, с кем имеете дело. Это враг озверевший, опытный, который знает, что пощады ему не будет, и сам не пощадит никого. Операцию по аресту Георгия Пухлева проведет лейтенант Дейнов. Одновременно будет сделан обыск у них на квартирах. Все ясно?

— Так точно, товарищ полковник, — ответили стройным хором разведчики.

— Тогда действуйте.

Через несколько минут из ворот министерства выехали пять машин.

В первой, рядам с шофером, сидел подполковник Ковачев.

Машины остановились недалеко от мастерской, которая находилась рядом с центральным управлением. Ковачев дал своим людям знак, и они рассредоточились, следуя предварительному плану действий.

Тонев был в мастерской. Склонившись над аппаратом, он припаивал какую-то деталь.

Первым вошел Радков. Он нес в руках маленький радиоприемник. Приблизился к соседу Тонева и спросил его, могут ли здесь починить его радиоприемник.

Пока монтер объяснял ему, что они не занимаются обслуживанием населения, в помещение вошел Петев в сопровождении начальника ремонтной мастерской. Они громко разговаривали о чем-то.

Тонев продолжал орудовать паяльником.

Еще два шага, и Петев поравняется с Тоневым.

Тонев словно почуял какую-то опасность.

Беспокойно выпрямился, положил паяльник и повернулся к вошедшим. Пора!

Радков недовольно махнул рукой. Протянул руку словно для того, чтобы взять радиоприемник, но вместо этого молниеносным движением бросился на Тонева, схватил его за руки и со всей силой вывернул назад, за спину.

Петев устремился ему на помощь. В этот момент в дверном проеме выросли фигуры подполковника Ковачева и двух милиционеров.

Тонев инстинктивно или сознательно попытался освободиться. Но ему не удалось вырваться из железных тисков Радкова. Он не успел крикнуть — Петев засунул ему в рот толстый каучуковый кляп, чтобы он не успел раскусить ампулу с быстродействующим ядом.

— Всем оставаться на местах! — прокричал подполковник Ковачев с пистолетом в руке.

В следующее мгновение наручники защелкнулись на запястьях Тонева. Двое здоровяков, Петев и Радков, подхватили арестованного подмышки, вывели его на глазах ошеломленных рабочих и нескольких случайных прохожих на улицу и быстро усадили в стоявшую перед входом машину.

— Товарищи, извините за неожиданное вторжение, — сказал Ковачев оцепеневшим от удивления техникам, — но обстоятельства вынудили нас действовать именно таким образом. А сейчас прошу вас на некоторое время освободить помещение.

Ковачев дал знак начальнику прибороремонтной мастерской, и тот осипшим от волнения голосом произнес:

— На сегодня все свободны.

Когда Ковачев приехал в министерство, полковник Марков уже начал допрос арестованного. В следственном отделе занимались Пухлевым.

Тонев стоял у стола, он все еще был в наручниках. Петев и Радков находились по обе стороны от него.

Все молчали.

Марков указал Ковачеву на кресло и произнес ледяным тоном:

— Я вас опять спрашиваю. Расскажите все о своей преступной деятельности. До и после Девятого сентября. Ничего не скрывая.

Лицо Тонева было спокойным, даже дерзким. Он отлично владел собой, хотя необычный способ его ареста подсказывал ему, что его считают опасным преступником.

«Этот так просто не заговорит. Помучаемся с ним, — подумал Ковачев. — Но все-таки, даже если он и скроет какие-нибудь подробности, мы знаем о нем достаточно. И самое главное — жало у него вырвано. Дело окончено».

— Ну, набрались смелости? — спокойно произнес Марков.

— Вы, наконец, объясните мне причину такого насилия надо мной?

Голос у Тонева был хриплый, но в нем не чувствовалось никаких признаков волнения.

— Для этого мы и собрались. С чего мы начнем? Может быть, вы первый расскажете?

— Я прошу снять сейчас же эти оковы с моих рук. Вы должны объяснить мне поведение своих людей.

— Кому я должен объяснить? Тоневу? Марин Илиев Тонев находится в соседней комнате. С ним я уже разговаривал. И все объяснил. Или, может быть, Дитмару Фогелю, по-немецки? Но он уже не существует. Остался только его паспорт. Кардаму, радиопередатчики которого находятся в нашей лаборатории? Или же вы требуете, чтобы я давал объяснения полицейскому садисту и убийце Попканджеву?

Тонев нагнул голову и молчал.

— Слушайте, Попканджев-Фогель-Тонев-Кардам, — продолжал Марков. — Вы здесь для того, чтобы рассказать нам о своих преступлениях. Но, как я вижу, вы решили запираться. Наверное, думаете: я, мол, им ничего не скажу, от меня они не услышат ни слова. Вы нас очень мало знаете, если думаете, что мы сейчас дрожим от волнения, соблаговолите ли вы нам что-нибудь сказать или нет. Плохой была бы наша служба, если бы она рассчитывала только на благоволение врагов. И чтобы у вас не осталось минимального сомнения, что я хвалюсь, вот этот товарищ сейчас расскажет отвратительную историю вашей жизни. Если он ошибется в подробностях, мы ему простим. Мы знаем достаточно для того, чтобы приговорить вас к смерти по крайней мере раз пять: один раз за деятельность в полиции, второй — за симуляцию своей смерти в ночь на Девятого сентября, третий — за убийство племянницы, четвертый — за убийство Каменова, пятый — за шпионаж.

Тонев продолжал молчать, не поднимая головы, не дрогнув ни одним мускулом, уставившись на ковер.

В сущности, он услышал свой смертный приговор. Он побледнел, но больше ничем не выдал своего волнения.

— Начинай, Асен, этот господин больше склонен слушать. Очевидно, он онемел.

— Биография Петра Василева Попканджева до восьмого сентября хорошо известна из его личного дела в полицейском управлении, из показаний подвергшихся пыткам товарищей и близких убитых им коммунистов.

Ковачев начал спокойно, как будто читал академический доклад.

— Пусть он узнает, хотя и с большим опозданием, имя подпольщика, жизнью которого распорядился, чтобы симулировать свою смерть. Это был Вельо Петров Симеонов, рабочий табачного предприятия в Пловдиве. Попканджев решил «исчезнуть». Он берет полумертвого от пыток (и поэтому не вписанного ни в один из отчетов) подпольщика и в ночь на девятое сентября 1944 года увозит его, растерзанного, на мотоцикле. По дороге в Чепеларе меняется с подпольщиком — с которым они похожи телосложением — одеждой, оставляя у него свои документы, надевает ему свое кольцо и приказывает сесть на мотоцикл... Попканджеву удается бежать в Турцию. Там, как полагается, он попадает в турецкий концлагерь. Может быть, он вкусил и от тягот жизни константинопольских портовых грузчиков. Но едва ли она пришлась ему по душе. Путь таких, как он, один — в агенты турецкой полиции. До тех пор, пока кто-нибудь из бывшего болгарского начальства не порекомендует его западным хозяевам. Начинается «новая жизнь» — в Австрии, в Западной Германии. Лагеря, школы, учения. Он успешно выполняет все задания. И вот, новые хозяева решают использовать его на более ответственной работе. Снова специальная подготовка и... австрийский торговец Дитмар Фогель едет в Турцию. На этот раз легально. Его въезд отлично подготовлен. Нет пограничной полосы, собаки не лают, пограничники не стреляют.

Ковачев почувствовал взгляд Попканджева.

Да, он смотрел на него в упор, не мигая, горящими от ненависти и животной злобы глазами.

Но Попканджев тут же опустил голову и до конца уже не поднимал взгляда от ковра.

Ковачев продолжал:

— Фогель останавливается в Софии. Ведь его транзитная виза действительна на сорок восемь часов. И поселяется в гостинице «Славянская беседа». Следует телефонный разговор с Валентином Христовым Богоевым. Затем, в тринадцать часов — молчаливая встреча в кафе «Прага». Смена фотографий на паспорте. Поездка на поезде в Свиленград. Но еще в Пловдиве он берет плащ и шляпу Богоева, чемодан и портфель, и перед самым отправлением сходит с поезда. Оттуда — в Софию. Встреча с Пухлевым. Заявление в управление «Редкие металлы». Фальсификация документов. Поездка во Врацу и Галиче. Назначение на работу.

Ковачев остановился на мгновение и перевел дух. Закурил сигарету, несколько раз глубоко затянулся. В кабинете царило полное молчание. Ковачев продолжил:

— И вот начинается деятельность радиотехника Марина Илиева Тонева в прибороремонтной мастерской. Курьер Пухлев незаметно выводит из строя телевизор в кабинете начальника управления. Техник Тонев вызывается исправить его после работы, в благодарность за свое назначение. И монтирует микрофон, связанный через заземление с комнатой курьера. Тонев прослушивает записи. Ценные сведения передает на волне восемьдесят девять с половиной сантиметров. Посольство принимает их. Все развивается блестяще.

Но вот в один не совсем приятный день в управлении появляется женщина. Она видит «Тонева». Кто это, неужели дядя Пецо? Ведь он же умер девятнадцать лет тому назад! И сам дядя Пецо не знает, как себя вести. Нелегко быть воскресшим покойником. Убежать? Она пойдет его искать, будет расспрашивать. Поднимется шум. Лучше договориться по-хорошему. Он провожает ее. Племянница Стефка Андонова Якимова даже не зашла к тому, к кому собиралась, к заместителю начальника управления. Бывшему своему супругу. В волнении она даже забыла вернуть пропуск.

— Короче, Асен, — вмешался Марков. — Не забывай, что ты рассказываешь о вещах, которые и нам, и этому господину очень хорошо известны. Подробности не нужны.

— Так называемый Тонев «исповедуется» племяннице, что он легализировался под именем Ивана Костова. Он называет первое попавшееся имя. Это уже не имеет значения. Судьба Стефки решена. Они договариваются в воскресенье встретиться снова. Он умоляет ее никому ничего не говорить. Вечером двадцать пятого августа он приходит к ней. И убивает ее. Устраивает провокацию Каменову с рестораном в Бояне. После этого возвращается. Оставляет трамвайные билеты, стирает одеколоном следы, прячет фотографию. Листок со своим телефоном из записной книжки он уже вырвал. Выбрасывает окурки от сигарет «Бузлуджа».

Ковачев на мгновенье взглянул на Попканджева. Глаза у того вытаращились, словно видели не рисунок ковра, а привидение.

«Хорошо смотрит», — с удовлетворением подумал Ковачев.

— Как будто все в порядке. «Тонев» доволен.

— Не называй его Тоневым, — сказал полковник. — Если тебя услышит бай Марин, я имею в виду настоящего Тонева, всю жизнь не простит тебе обиды. У него есть звучное имя — Попканджев.

— Попканджев — Кардам посылает на немецком языке Роберту сведения о разных настуранах и ульрихитах...

— Асен, не выдавай государственных тайн, — шутливо-строгим голосом предупредил Марков.

— Не буду, не буду больше. Но вдруг однажды, после обеда, совсем неожиданно Попканджев видит за своей спиной Каменова. И совсем не случайно. Опытный полицейский убеждается, что Каменов следит за ним. Он знает Каменова по фотографии, которую видел у Стефки в воскресенье. А откуда Каменов знает его? Этого он не может объяснить. Но это не так уж важно. Раз он знает его тайну, значит... должен умереть. И преследователь превращается в преследуемого. Как только Попканджев узнает, где скрывается Каменов, он идет к себе на квартиру, берет бутылку с циклопропаном, покупает бритву и снова появляется в Лозенце. Следует третья симуляция смерти.

— И последняя, — вставил как бы между прочим Марков.

— Лютичев и Каменов засыпают под воздействием наркотика. Вены перерезаны. Он выворачивает карманы убитого и находит свою старую фотографию. Но не находит нечто более важное. Он не знает, что передатчик исчез. Не знает, что Каменов следил за ним и видел, как он отнес серую коробку и спрятал ее. Потеря передатчика не очень расстроила Попканджева. Ведь у него же был резервный. Даже два. Казус четыре — смена волн.

— Пока хватит? — Марков жестом остановил своего заместителя.

— Как вы все это узнали?

Глухие, невнятные слова с хрипом выходили у него из горла.

— Ну, господин Попканджев, это уже служебная тайна! — И, повернувшись к Радкову и Петеву, полковник сказал: — Уведите его. Дайте ему стакан холодной воды. После того как придет в себя, он станет разговорчивее.

Арестованного увели.

Марков открыл новую пачку сигарет. Закурил, выпустил густую струю дыма в сторону Ковачева и сказал:

— Господин уже созрел. Я с ним поговорю еще немного и передам в следственный отдел. А для тебя у меня есть специальная задача...

Новая задача! А он обещал жене. Да, поторопился...

— Возьми машину, — продолжал невозмутимо полковник Марков, — и сразу же... домой. Вечером у вас соберутся гости. Ты должен помочь жене.

— Но... — попытался возразить Ковачев.

— Никаких «но». Это приказ!

— Но откуда вы знаете?

— Контрразведка должна знать все!