Алиби на выбор. Сицилийский клан

I

В длинном коридоре, где на каждой двери висели таблички с фамилиями судей, слышался негромкий шум. Подследственные, сидя на скамьях и опершись спинами на грязную стену, ожидали вызова. В конце коридора в сопровождении двух жандармов показался Роже Сарте по прозвищу Муш. Тринадцать месяцев, проведенных в тюрьме, наложили на него свой отпечаток. Он слегка растолстел, что вполне объяснялось спертым воздухом и недостатком движения. С губ его не сходила вызывающая улыбка, за внешне безразличным выражением глаз таилась настороженность.

— Сюда! — приказал, дергая за прикрепленную к наручникам цепочку, рыжий коренастый жандарм, идущий первым. Но Мушу не нужно было показывать дорогу. За время следствия его привозили сюда из тюрьмы Сантэ десятки раз. Он уселся напротив кабинета следователя Мартена. Рядом плюхнулся охранник. Другой жандарм отошел поболтать с коллегой, сопровождавшим старика с внешностью благородного жулика. Муш попытался поправить узел галстука, но ему мешала цепочка. Он негромко запротестовал:

— Вы могли бы по крайней мере убрать цепь! Не наброшусь же я на вас!

— У меня есть четкие распоряжения насчет тебя, — невозмутимо ответил охранник. — И тебе это известно.

И все же снял ее. Муш вернул на место узел галстука и принялся неловко шарить в кармане плаща, пытаясь выудить оттуда пачку «Голуаз», которыми он вынужден был довольствоваться вместо любимых «Пэлл-Мэлл». Рыжий жандарм пришел ему на помощь. Взяв сигарету, Муш протянул ему пачку:

— Угощайтесь!

Неподкупный, как Робеспьер,[1] тот отрицательно покачал головой и вытащил древнюю зажигалку. Муш жадно затянулся, зажмурившись от наслаждения. Из этого состояния его вывел звук шагов. Он поднял веки, и сердце его подпрыгнуло. Со стороны, противоположной той, откуда вошел Муш, показался Серджо, младший брат Альдо. Можно было подумать, что итальянец поджидал его, затаившись где-нибудь в укромном углу. На нем тоже были наручники, рядом шел охранник, высокий красивый блондин со смеющимися глазами. Серджо что-то сказал ему на ходу, и оба остановились рядом с Мушем. Итальянец хотел сесть рядом с убийцей, но охранник резко его остановил:

— Вон туда!

Он устроился на скамье между двумя преступниками и повернулся к своему рыжему коллеге:

— Если этим ребятам дать волю… Кивнул на Муша и спросил:

— А это кто?

— Муш. Тот самый, — ответил жандарм.

Добродушие блондина внезапно исчезло. Нахмурив брови, он внимательно смотрел на своего соседа и, наконец, яростно проговорил, стиснув зубы:

— Вот оно что… Надеюсь, тебе отрубят башку, мерзавец! Убивать полицейских…

— Мы все на это надеемся, — поддержал его рыжий.

Он изучал Серджо, на котором были куртка из тонкой замши, шерстяная рубашка в красную клетку и кремовые джинсы. Настала его очередь полюбопытствовать:

— Ты тоже к Мартену?

— Нет, — ответил блондин, посмотрев на соседнюю дверь. — Мы к следователю Ренонсо. Рановато приехали. Мой парень в замше ничего общего не имеет с твоим убийцей. Он здесь за кражу машин.

Рыжий жандарм с неодобрением взглянул на Серджо и вздохнул:

— Эта молодежь просто с ума сходит от автомобилей.

Он взял сигарету из пачки, протянутой блондином над коленями Муша, зажег ее и снова вздохнул:

— Мой старший просит, чтобы я купил ему подержанную машину. Представляешь?! Это с моими-то доходами… Сейчас они все носятся на своих жестянках, как будто кто-то воткнул им в задницу шило!

В его взгляде читался извечный вопрос. Рука Муша, в которой он держал сигарету, на мгновение застыла. Он почувствовал, что охранник Серджо, незаметно толкнув его ногой, положил в карман его плаща удлиненный плоский предмет. Но лицо убийцы оставалось спокойным. Рядом с ним послышалось шуршание. Колено блондина снова уперлось в ногу Муша. Тот медленно повернул голову и встретился глазами с соседом, делавшим вид, что читает газету. В верхней части листа было едва заметно написано: «Побег сегодня. Машинка на батарейках. Инструкция внутри. В твоем распоряжении десять минут. На улице Кассини тюремный фургон ненадолго остановится. Будь готов. Тебя позовет женщина с собачкой на поводке. Пойдешь за ней. Ни пуха ни пера». Муш чуть кивнул в знак того, что все понял. Он снял с языка крошку табака и повернулся к своему охраннику:

— Моя дочь тоже без ума от автомобилей. Молодых ведь нужно понять…

Тот, выведенный из задумчивости, проворчал:

— Не хватало еще, чтобы ты учил меня понимать молодежь! Убийца!

Муш хотел возразить, но его опередил Серджо:

— Я могу сходить в туалет?

Белокурый жандарм сложил газету, поправил кепи, встал и раздраженно сказал:

— Шагай!.. До скорого, — обратился он к рыжему охраннику. — Если только вас не вызовет следователь. Ты потом в Сантэ?

— Да, — подтвердил тот. — А ты во Фрэн?[2]

— Увы! Представляешь, какие концы?!

Конвоир Серджо дернул его за рукав замшевой куртки и приказал:

— Пошевеливайся!

Шаги их смолкли в дальнем конце коридора, но Муш даже не посмотрел им вслед. Он скрестил ноги и, сделав вид, что рассматривает свои плохо начищенные ботинки, пытался локтем ощупать предмет у себя в кармане. Это был его последний шанс. Следствие завершилось, и теперь он только чудом мог оказаться за стенами тюрьмы. Мысль написать следователю, что он готов во всем сознаться, и тем заставить вызвать себя на допрос, оказалась удачной.

Мушу не удалось сохранить маску безразличия. Его охватила нервная дрожь, предвестница предстоящего действия. Это не укрылось от внимания жандарма:

— Заболел?

Убийца пожал плечами и поморщился:

— Что-то знобит.

Чтобы успокоиться, он несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. Скоро ему потребуется все его везение, и нельзя будет позволить себе ни малейшего промаха. Муш погасил каблуком окурок, и как раз в этот момент открылась дверь. Из нее выглянул секретарь, похожий на крысу.

— Сарте!

Рыжий жандарм встал и похлопал своего подопечного по плечу. Его коллега пристроился по другую сторону убийцы, и все трое вошли в кабинет следователя Мартена. Однако Муш застыл на пороге, увидев, с кем ему предстоит встретиться. Кроме следователя, в кабинете сидел начальник Антигангстерской бригады уголовной полиции главный комиссар Ле Гофф. Со времени их последней встречи прошло уже более трех месяцев.

— Шагай, не задерживайся! — рассердился рыжий жандарм, вталкивая Муша внутрь.

Убийца оказался перед столом следователя, но, казалось, не замечал того, кто за ним сидел. Все его внимание было сосредоточено на комиссаре, который в свое время поклялся арестовать главаря банды, прославившейся на всю Францию дерзкими ограблениями. Они совершались всегда по пятницам, когда из банков в специальных фургонах доставлялись на заводы крупные суммы денег. Именно поэтому Муш получил свое второе прозвище — Пятничный толстяк. Ле Гофф сдержал клятву, и сейчас убийца не мог отвести взгляда от того, кто взял над ним верх.

— Есть одно препятствие, Сарте, — сразу же начал Мартен. — В последнюю минуту ваш адвокат сообщил, что не сможет приехать. Так что если вы хотите перенести нашу встречу…

Муш пожал плечами:

— Как вам будет угодно, господин следователь!

— Ну что ж, — проговорил тот. — Мы подходим к концу, Сарте. Ваше дело скоро будет передано в следственную палату. Однако перед тем, как его закрыть, мы с комиссаром хотели бы узнать, что означает ваше письмо.

Мартен помахал в воздухе листком бумаги.

— Почему именно сейчас, черед год после вашего ареста, вы решили сознаться в убийстве инспектора Лармено?

— Потому что его убил именно я.

Ле Гофф сделал шаг по направлению к Мушу, потом застыл на месте, сверля его взглядом своих бледно-голубых глаз.

— Скажите лучше, что вы вдруг решили покрыть своего сообщника Жозефа Кюрвье по прозвищу Джо Костыль, — проговорил он хриплым от постоянного курения голосом. — Именно этого вы хотите, Сарте. Но ведь и мы не дураки. Нам уже давно известно, что автомат, из которого был убит Лармено — любимое оружие Кюрвье.

— Вы лучше моего знаете, что это ничего не доказывает, господин комиссар, — с ухмылкой возразил допрашиваемый. — Кюрвье до сих пор ни в чем не сознался. Даже в том, что мы с ним были знакомы. Кроме того, вы должны понимать, что любой человек может воспользоваться любым оружием. В тот день автомат взял я.

— Нет! — крикнул Ле Гофф, и следователь вздрогнул от неожиданности. — Нет! Вы не убивали Лармено. Мне неизвестна причина ваших запоздалых признаний, только вы этого не делали! Вы достаточно замазаны убийством старшего инспектора полиции Врийяра и решили взять на себя часть вины сообщника, понимая, что в вашей судьбе это уже ничего не изменит!

— Попробуйте это доказать! — прервал его Муш, — Я сознаюсь в убийстве, Кюрвье нет. Что же из этого следует?!

— Подумать только! — вмешался следователь. — Что такое, Сарте? Профессиональная солидарность?! Это отдает дешевой романтикой.

Убийца наконец посмотрел в его сторону.

— Разве моей головы вам недостаточно, господин следователь?! Вам нужна еще и голова Кюрвье?

Ле Гофф подошел к Мушу еще на шаг и теперь почти касался его. Его губы скривились от ярости, и он прорычал:

— Я победил вас, Сарте. Вас и вашу банду. И над Джо я тоже возьму верх. Я заставлю его признаться в убийстве и отправлю на гильотину!

Его палец уперся в грудь Муша.

— Вы можете признаваться, в чем угодно. Мы оба знаем, что в Лармено стрелял Джо Костыль.

— Докажите!

Не переставая вызывающе улыбаться и даже не пытаясь выглядеть убедительным, убийца цинично добавил:

— Вы хотите лишить жизни невиновного?! И это ваше хваленое правосудие?!

— Какая муха вас укусила, Сарте? — настаивал следователь. — Почему вы решили написать мне? Чего вы хотите добиться?

Секретарь перестал стучать по клавишам машинки. Сбитый с толку внезапно наступившей тишиной, Муш взглянул на него и вновь ухмыльнулся:

— Считайте, что всему причиной угрызения совести.

В руке Ле Гоффа сухо щелкнула сломанная спичка. Вновь послышался монотонный стук пишущей машинки. Следователь вздохнул:

— Почему вы не хотите нам помочь? Вы же понимаете, что ваше положение безнадежно. Но содействие нам может смягчить вердикт присяжных. Как вы полагаете, комиссар?

Ле Гофф внимательно посмотрел на свою сигарету. Он не хотел опускаться до подобной лжи. К тому же он заранее знал, что убийца не попадется в эту ловушку. Так и получилось.

— Прекратите болтовню, господин следователь, — проговорил Муш. — Всем нам прекрасно известно, что я погорел. Если среди твоих охотничьих трофеев значится полицейский, тебе уже не выпутаться. Смягчающих вину обстоятельств в таких случаях просто не бывает. Никогда. Так что как-нибудь утром вам придется встать очень рано, чтобы полюбоваться, как мне отрубят голову.

Слегка повернувшись, он добавил:

— И вам тоже, господин комиссар.

В глазах полицейского появился блеск, но голос его оставался спокойным, даже бесстрастным:

— Я приду, Сарте. Я буду там вместо Лармено, Врийяра, их жен и детей. Я приду.

Их взгляды скрестились. Следователь, взглянув на них, протянул руку к секретарю, и тот, вытащив из машинки лист, передал его своему начальнику.

— Прошу подписать ваше признание, Сарте.

Секретарь сунул Мушу ручку, а следователь протянул ему протокол, положив его на папку. Убийца поставил подпись, не читая. Мартен кивнул на него жандармам, которые все это время подпирали спинами дверь:

— Уведите!

Стальная цепочка сверкнула в свете лампы, и только в этот момент Муш заметил, что в комнате включили электричество. Стоял конец апреля, и хотя в этот еще непоздний час на улице было светло, в кабинете стало темновато. Муш пошел вслед за рыжим жандармом к двери и, пока тот ее открывал, услышал за спиной голос следователя:

— Еще не поздно вернуться к вашим так называемым признаниям, Сарте. Вам это зачтется.

Тот, кого газеты окрестили Пятничным толстяком, медленно повернулся. Он прижал локоть к карману, чтобы находившийся там предмет наверняка не был виден, и упрямо наклонил лоб.

— До свидания, господин следователь. До свидания, комиссар. Мне очень жаль, но в тот день автомат был у меня. И ни у кого другого.

Жандарм натянул цепочку, и убийца переступил порог.

— Минутку, Сарте!

Во рту у него вдруг пересохло. Он повернул голову в сторону Ле Гоффа, отдавшего приказ. Комиссар задумчиво смотрел на убийцу. Внезапно тому показалось, что наметанный глаз полицейского задержался на кармане его плаща. По спине Муша побежал холодный пот, но его губы по-прежнему были растянуты ядовитой усмешкой. Игра шла по крупной. Ставкой в ней была его жизнь. Неужели проклятый легавый все-таки догадался?! Может быть, издалека карман выглядел подозрительно?

Муш откашлялся и поинтересовался:

— Да, мсье комиссар? Что вам угодно?

Он приготовился к самому худшему: к обыску и неизбежному обнаружению свертка. Но Ле Гофф проронил всего лишь:

— Правду о Кюрвье.

Убийца с трудом подавил чувство облегчения.

— Я уже сказал вам правду, господин комиссар. Автомат был у меня…

Тот остановил его движением руки.

— Как хотите, Сарте. Но я все равно докажу вину вашего сообщника, даже если придется выделить его дело в отдельное производство. Не думайте, что все кончено.

— Никогда нельзя терять надежды, господин комиссар, — не мог не ответить ему Муш. — До свидания.

Дверь за ним и жандармами закрылась. Немного помолчав, Ле Гофф обратился к Мартену:

— Я вынужден просить вас о новой отсрочке, господин следователь. Я все же хочу выдвинуть против Джо обвинение в убийстве моего сотрудника. Завтра я отправлюсь к нему во Фрэн. Если удастся обнаружить какие-нибудь новые факты, в конце концов мне удастся загнать его в угол.

Его собеседник теребил подписанный Мушем лист.

— Вы ставите меня в затруднительное положение. Теперь в моих руках признание. А Кюрвье вот уже целый год отрицает свою вину.

— Но ведь мы с вами знаем, что в этом признании нет ни слова правды! Дайте мне еще немного времени. Прошу вас!

Мартен со вздохом уступил.

— Договорились, Ле Гофф. Только не затягивайте. Прокурор хочет, чтобы дело банды слушалось на осенней сессии суда. Сами понимаете, нужно успокоить общественное мнение!

Длинными пальцами, пожелтевшими от табака, комиссар неторопливо помассировал лоб.

— Мы устроим так, господин следователь, что все останутся довольны.

И он снял с вешалки свой плащ, в складках которого еще блестели капли дождя.

II

В двойные бронированные ворота въехал последний из тюремных фургонов. Ворота тут же были заперты, и один из охранников открыл дверь камеры, в которой подследственные, привезенные для допроса, ожидали отправки обратно в тюрьму. Для некоторых из них ожидание растянулось на несколько часов. Другой полицейский опустил лестницу фургона, направлявшегося в Сантэ. Арестованных по одному выводили во двор и заталкивали в темно-зеленый кузов, по которому гулко стучали капли дождя. С каждой стороны его было расположено по пять камер, разделенных центральным проходом. Там перевозимых встречал конвоир, который снимал с них наручники и распределял по двое в каждую камеру.

Это были узкие клетушки, лишенные какой бы то ни было обстановки. Правда, там были откидные скамьи, однако, если в камере находились двое, пользоваться ими было невозможно. Приходилось стоять, прижавшись друг к другу и повернув голову к зарешеченному вентиляционному окошку. Вожделенный приют любви для гомосексуалистов!

Стоя рядом с фургоном, рыжий жандарм пересчитывал своих арестантов. Десять камер по двое в каждой. Итого двадцать.

— Сарте!

Убийца, с которого уже сняли стальную цепочку, поднимался в кузов последним. Войдя в проход, он протянул скованные руки конвоиру.

— Ты поедешь в наручниках, — заявил тот.

— Но…

Охранник выплюнул спичку, которой ковырял в зубах.

— Таков приказ. Залезай!

И он кивнул на клетушку, где уже сидел какой-то бродяга, промышлявший, по виду, кражами кур и содержимого церковных кружек для сбора подаяния. Муш вошел. За его спиной захлопнулась дверь, и раздался голос конвоира:

— Эй, Рюпуа! Теперь давай остальных!

В глазах убийцы промелькнул огонек. Кажется, ему начинало везти. Все складывалось лучше, чем он ожидал. Когда арестованных оказывалось слишком много, тех из них, кто проходил по делам о хулиганстве, перевозили в центральном проходе. Этим желторотым ребятам было на все наплевать, и каждый раз они поднимали страшный шум. Они цеплялись к конвоирам, изводили их насмешками, изощренно ругались. Охранники, естественно, не оставались в долгу. Начинался настоящий бедлам. Именно это и нужно было Мушу. Его удивляло только одно обстоятельство. Обычно этих молокососов отправляли во Фрэн. Впрочем, у парней, которых везли в Сантэ, срок уже подходил к концу.

Рыжий жандарм затолкал в фургон четырех юнцов без наручников и сам залез последним. Снаружи за ним заперли дверь. Жандарм уселся на откидную скамью у зарешеченного окошка, позволявшего ему просматривать весь проход. Его коллега на другом конце коридора устроился подобным же образом, повернувшись спиной к кабине и стараясь разглядеть в полумраке сидевших в проходе парней. Как и следовало ожидать, это оказался всякий сброд. Едва фургон тронулся с места, они завели одну из своих дурацких песен.

— Заткнитесь, черт побери! — заорал рыжий жандарм.

— Не груби, дядя! — ответил ему чей-то голос. Охранник привстал, ища взглядом невежливого юнца, и, конечно же, никого не нашел. Он сел на место и со вздохом покачал головой:

— Ну и молодежь! Вот в наше время…

— Все вы были занудами! — прервал его издевательский голос.

Жандарм, задетый за живое, попытался придать своему добродушному лицу кровожадное выражение. Его коллега в другом конце прохода посоветовал ему не придавать происходящему серьезного значения.

— Брось, Рюпуа! Ты же знаешь, что все они чокнутые!

Чтобы успокоиться, тот достал сигарету. Шаря по карманам в поисках зажигалки, он наткнулся на стальную цепочку и посмотрел в сторону камеры, в которой был заперт Муш. Да, с такими молодцами не шутят! По счастью, ему не каждый день приходилось конвоировать врага общества номер один, как его прозвали журналисты. Лично он предпочитал иметь дело с мелкими воришками, это не так опасно. И Рюпуа повернул колесико зажигалки.

Сидя в своей клетушке, Муш старался пореже дышать. От старого бродяги несло, как из сортира. Однако это не мешало убийце действовать. Он достал из кармана сверток и протянул его соседу.

— Ну-ка разверни!

— Что это такое? — пробормотал, не понимая, тот. — Хорошо, хорошо…

Испуганными движениями босяк снял пластиковый пакет и крышку картонной коробки. Под ней обнаружилось нечто, напоминающее плоский пенал с клеймом «Сделано в Японии». В угол коробки был засунут сложенный лист бумаги. Достав его, Муш обнаружил маленький ключ. Ничего не скажешь, Альдо умел шевелить мозгами! Убийца протянул ключ бродяге и подставил ему наручники:

— Ну-ка сними с меня это!

Тот наконец понял, в чем дело. В его голове проносились сумбурные мысли. Он здорово влип! Этот бандит не оставит его в покое. И почему их посадили вместе?! Сам он хотел только одного: чтобы его не трогали. За кражу нескольких бутылок вина ему полагалось от силы шесть месяцев тюрьмы. Если же он поможет кому-то бежать, срок наверняка увеличат… И бедолага затряс головой, замахал руками, отказываясь участвовать в чем бы то ни было.

— Тебе представился прекрасный случай! — уговаривал его Муш. — Мы слиняем вместе!

Едва не плача от страха, его сосед, однако, продолжал упорствовать. Мушу пришлось несильно стукнуть его под ложечку.

— Ну же! Давай!

Глаза бродяги заблестели от слез. Он повернул голову к двери и поднял руку, как будто хотел постучать. Убийца понял, что у старика хватит ума закричать. Допускать этого было нельзя. Он схватил соседа за горло и свирепо сжал. Тот застонал, но его никто не услышал, потому что юнцы, сидевшие в проходе, затянули новую песню.

Муш еще усилил хватку и уперся правым коленом в живот своей жертвы. Тот захрипел. Муш сдавил горло бедняги изо всех сил, не обращая внимания на грязные ногти, которые впились ему в спину. Его охватила жажда убийства. Сталь, наручников врезалась в шею босяка под кадыком. Руки бродяги потеряли силу, потом безвольно опустились. Он испустил последний хрип, но и тот не проник за железную перегородку. Муш подождал, когда наступит смерть, отстранился, и безвольное тело соскользнуло на пол. В полумраке чуть видны были беловатая пена на губах и черный язык, высовывающийся из клоаки рта. Не теряя ни секунды, убийца поднял упавший во время борьбы ключ, снял наручники и развернул листок бумаги. Там было написано: «Если нужно сверлить, нажми на красную кнопку, если пилить — на желтую. Эта штука работает сама. Рукоятки выдвигаются из ее верхней части». Коротко и ясно.

Муш принялся за работу. Он опустился на колени, отодвинул тело убитого, прижал его спиной к перегородке и нажал на красную кнопку. Из нижней части пенала выдвинулось сверло. Муш воздал хвалу изобретательности японцев и попробовал проделать отверстие в полу. Сначала он опасался сильно давить на рукоятки. Но сверло вгрызалось в сталь, жужжание дрели было тихим, почти неразличимым. К тому же шум проносившихся мимо машин и пение юных хулиганов заглушали любые звуки. Убийца просверил рядом друг с другом несколько дыр, потом убрал сверло и нажал на желтую кнопку. Выдвинулась тонкая упругая пила, похожая на язык змеи. Головастые ребята эти внуки микадо![3] Но самое трудное было еще впереди. Муш принялся пилить пол. Работа шла довольно быстро, но время от времени приходилось останавливаться и прислушиваться к тому, что делается в коридоре, откуда могла угрожать опасность. Но его ушей достигали только вопли молокососов. Отталкивая время от времени труп, чтобы освободить место для работы, убийца без большого труда сделал пропилы в середине камеры и у стен. Потом, пользуясь наручниками как рычагом, он попытался поднять вырезанный кусок. Тот сначала не поддавался, но Муш дождался, когда мимо пройдет грузовик, и нажал изо всех сил. Пол с резким скрипом поднялся, и через дыру он увидел мокрый асфальт, а в его легкие ворвался холодный воздух, пропитанный парами бензина. Чтобы труп не выпал на дорогу, он подложил под него вырезанную пластину и, устремив взгляд на дверь, замер в ожидании. Из импровизированного люка, через который он надеялся выбраться на свободу, до него доносились звуки обезумевшего города, злобные крики и ругань шоферов. При каждой остановке у светофора он напрягался, готовясь к прыжку и не зная, когда фургон доедет до улицы Кассини. Все теперь зависело от женщины с собачкой. В случае, если бы она так и не объявилась, он вполне мог вдруг оказаться во дворе Сантэ.

Муш попытался определить, по какой улице они едут, и высунулся наружу, едва не поцарапав нос о трансмиссию. Однако он увидел лишь колеса, разбрызгивающие воду, и ноги прохожих, спешащих укрыться от дождя. Он ощутил во рту неприятный вкус машинного масла и немного приподнялся. Он уже все решил. Явится женщина или нет, он все равно должен рискнуть. Он не позволит снова себя поймать! Ведь речь шла о его голове! Однако он не знал, в каком месте ему следовало выпрыгнуть из машины, поэтому приходилось действовать наугад.

В дверь камеры забарабанили мощные кулаки конвоира, преисполненного сознания значимости собственной персоны. Муш мгновенно вскочил и встал у глазка, закрыв каморку своим телом.

— Эй, как дела? — крикнул жандарм. — Что вы там делаете? Наверное, онанизмом занимаетесь?

— Проваливай к черту! — злобным голосом ответил убийца, зная, чего от него ждут.

В коридоре раздался дружный гогот, и глазок закрылся. Рукавом плаща Муш вытер капли выступившего на лбу пота. В ту же секунду он услышал душераздирающий скрежет тормозов и, не удержавшись на ногах, упал на колени рядом с люком. Он замер, не понимая, что произошло: ложная тревога, или они, наконец, добрались до улицы Кассини. Из кабины фургона до него донесся злобный вопль шофера:

— Осторожнее, идиотка! Куда ты несешься?! Сначала научись водить!

Убийца высунул голову из дыры в полу и прислушался. Внезапно сквозь шум он различил женский голос.

— Мсье Сарте!

Повернув голову, он увидел пару великолепных ног в белых сапогах, а рядом с ними черно-белого фокстерьера с хитрыми бусинками глаз. Муш спустил ноги в люк и через две секунды уже стоял рядом с бортом фургона, держа в руке собачий поводок, протянутый ему женщиной. Он взял ее под руку, и они почти побежали под изумленными взглядами супружеской четы, которая никак не могла понять, откуда вынырнул этот мужчина с перемазанным машинным маслом лицом.

— Я жена Альдо, — сказала на ходу женщина. — Он ждет нас недалеко отсюда.

Она даже не посмотрела в сторону своей золовки, хотя именно Тереза заставила фургон остановиться. Теперь она, сидя за рулем малолитражки, удалялась вверх по улице, провожаемая ворчанием шофера:

— Ох уж эти бабы! Сидели бы лучше дома и вязали приданое детям!

— Все нормально. Поехали дальше, — сказал, пожимая плечами, жандарм, едва не уснувший в кабине фургона и спросонья выхвативший пистолет. Обернувшись, он заметил вдалеке супружескую пару с собачкой, переходившую улицу, вздрогнул, а потом облегченно рассмеялся:

— Ну и болван же я! Мне на секунду показалось, что там идет Муш!

Шофер тоже посмотрел вслед сворачивающей за угол паре и хихикнул:

— Протри-ка получше глаза, старина! А то у тебя появляются видения!

— Все в порядке, ребята! Пьяная баба за рулем! — через перегородку крикнул жандарм своим коллегам внутри фургона. Он совсем успокоился и, сунув за щеку кусок жевательного табаку, задвигал челюстями, как корова на лугу.

Едва Муш в сопровождении женщины и фокстерьера влез через заднюю дверь в черную «ДС», как ждавший их, не выключая мотора, Альдо тронул машину с места. Он молча проехал две улицы и лишь потом посмотрел на Муша в зеркало заднего вида.

— Как дела, Роже?

— Превосходно! Прими мои поздравления!

Муш взял протянутую ему Жанной сигарету и, вспомнив, что во времена, когда они работали вместе, сицилиец отличался стремлением тщательно продумывать все детали операций, все же спросил:

— У тебя есть, где отсидеться?

— Можешь об этом не беспокоиться, — проговорил тот, проскакивая между автобусами. — Дай ему очки, Жанна!

Жена сицилийца достала из сумки темные очки, и убийца с облегчением их надел. Благодаря фотографиям в газетах его лицо стало слишком известным.

— Я уже почти перестал надеяться. Прошло почти три месяца с тех пор, как я попросил дочь поговорить с тобой.

— Организовать все это было очень непросто, — согласился Альдо. — К тому же необходимо было получить согласие отца.

Муш с облегчением вытянул ноги и погладил мокрую голову фокстерьера.

— За сто десять миллионов[4] я мог бы найти кого-нибудь еще. Но я не каждому верю. А вот в тебе не сомневаюсь ни на минуту.

В ответ на комплимент Альдо кивнул головой.

— Как тебе понравился Серджо?

— Он оказался на высоте. А что за блондин был вместе с ним?

— Луи Бардан, мой зять.

— А-а! — протянул Муш. Ему было известно, что семейство Маналезе многочисленно, а его члены, за редкими исключениями, предпочитают иметь дело только друг с другом. Однако он не подозревал о существовании зятя.

— Он тоже был великолепен. Чтобы в таком одеянии явиться во Дворец правосудия, нужно обладать крепкими нервами. Он мог допустить какую-нибудь оплошность!

— Это был единственный способ передать тебе пилу, — заметил сицилиец, обгоняя автобус с немецкими туристами. — Надеюсь, она работала нормально. У тебя не было с ней никаких сложностей?

— С ней-то нет, — сказал Муш, глубоко затянулся и, посмотрев на сидящую рядом с ним блондинку в белой, похожей на матросскую, шапочке на голове, неохотно признался. — Но мне пришлось пришить какого-то бродягу.

Женщина бросила на него быстрый взгляд, в котором был не страх, а какое-то болезненное любопытство.

— Мне это было очень неприятно, — продолжал убийца, — однако у меня не было выбора. Он хотел закричать.

— Понимаю… — неуверенно пробормотал Альдо.

Муш посмотрел на улицу, где зажглись фонари.

— С тех пор, как я замочил того легавого, обо мне писали всякую ерунду. Но что бы ни говорили, мне не нравится убивать. Я знаю, некоторым это доставляет удовольствие, но это не мой случай.

Он откинулся на спинку и погрузился в задумчивость, машинально гладя собаку. Однако, когда машина резко затормозила у светофора, он очнулся и спросил:

— Как ты считаешь, мне можно будет сегодня встретиться с дочерью?

— Это будет зависеть от отца, — ответил Альдо. — Думаю, впрочем, что тебе придется подождать. Ты должен будешь пересидеть несколько дней в надежном месте.

Муш с удивлением посмотрел на сицилийца. Тот говорил об отце голосом, в котором звучали почтительность и покорность. А ведь ему самому уже наверняка стукнуло тридцать пять! Странные нравы у этих итальянцев! К тому же старик едва ли участвовал в подготовке побега. Муш и не подумал бы обратиться к нему за помощью, тем более что не был с ним знаком. Как, впрочем, и с женщиной, сидящей сейчас рядом с ним, и с зятем Альдо. Он не знал никого из Маналезе, кроме двух братьев. Впрочем, в этом семействе, наверное, все всегда действовали сообща. Участие Альдо в ограблении, которое организовал Муш, можно было считать случайным. Они никогда больше не работали вместе.

— Кому пришло в голову прихватить с собой шавку?

— Мне, — улыбнулась Жанна. Я подумала, что так буду привлекать меньше внимания, если ожидание затянется. Кроме того, если бы конвоиры увидели вас с собакой на поводке, это сбило бы их с толку. Пока они разобрались бы, в чем дело, мы были бы уже далеко.

— Отличная идея! — похвалил Муш. — Твоя жена просто молодец, Альдо!

— Да, женщины у нас очень изменились.

На губах сицилийца играла улыбка, но его глаза оставались настороженными.

— Я имею в виду, у нас во Франции. Если же говорить о нашей родине, о Сицилии…

На дороге возникла небольшая пробка, и он вынужден был затормозить рядом с полицейской машиной. Убийца отодвинулся в тень. Альдо подождал, пока пробка рассосется, и только тогда продолжил:

— Отцу стоило большого труда примириться с этим изменением, но все же он сумел себя преодолеть. Правда, он последовал примеру своих американских друзей… Ты знаешь, кто остановил тюремный фургон на улице Кассини? Моя сестра Тереза!

— В самом деле?! — восхитился Муш. — Первоклассная идея! Полицейским и в голову не может прийти, что женщина способна на такое! Браво, парень!

— Поздравления не по адресу, — поправил его Альдо, обгоняя разносчика газет, изо всех сил крутившего педали велосипеда. — Можешь высказать их моему отцу. Это он все устроил.

— Я вижу, — пробормотал убийца, машинально останавливая взгляд на круглых коленях соседки и не без наслаждения втягивая в себя аромат ее духов. Она его волновала. Впрочем, едва ли существовала женщина, которая сейчас оставила бы его равнодушным. За все время пребывания в тюрьме он не видел ни одной женщины, кроме собственной дочери, которая приходила к нему на свидания. С женой он встречаться отказался и требовал, чтобы она с ним развелась, считая, что ей не следует носить имя человека, которому уготована гильотина. Муш отвернулся от Жанны и принялся разглядывать ножки дам, пытающихся остановить редкие в этот час свободные такси.

III

В церкви было сумрачно и тихо. Горело всего несколько свечей, и их пламя колебалось от сквозняка. В исповедальнях кюре тихо перешептывались с прихожанами. Редкие посетители молились, стоя на коленях или сидя на скамьях. Мария и Сальвадоре Маналезе одновременно дочитали «Отче наш» и так же одновременно перекрестились. Они столько лет вместе молились Богу, что их движения стали синхронными. Поднявшись, они пошли к центральному проходу и преклонили колени перед алтарем, сверкавшим позолотой и, казалось, призывавшим всех верующих укрепить покой и надежду в сердце своем и отринуть насилие и ненависть. На пороге церкви Сальваторе прикрыл свои густые седые волосы старомодной жемчужно-серой шляпой и обмотал шарф вокруг мощной шеи. Рядом с ним почтительно, как и положено воспитанной на Сицилии женщине, стояла Мария; она подняла воротник черного суконного пальто и открыла зонт.

— Ты не успеешь промокнуть, жена. Машина совсем рядом, — сказал он ей на сицилийском диалекте, на котором они всегда объяснялись друг с другом.

Прижимаясь к стене, которая немного прикрывала их от ливня, супруги дошли до «бьюика» Сальваторе. Как и всегда, когда ей предстояло ехать на автомобиле, Мария невольно попятилась. Она не доверяла машинам и в глубине души тосковала по украшенным разноцветными помпонами повозкам, в которые обычно впрягали мула. Именно в такой двуколке она впервые увидела своего Сальваторе. Это было на лишенном растительности склоне горы, возвышавшейся над Таорминой, там, откуда видна была Этна.[5]

Перед тем как завести мотор, Сальваторе закурил свернутую из черного табака твердую неровную сигару, едкий дым которой могли выносить лишь немногие женщины. Но старый сицилиец не боялся за свои легкие. В свои шестьдесят пять он был крепок, как скала, и только иногда жаловался на ноги.

Вскоре «бьюик» остановился на улице Ордене, рядом с ярко освещенной витриной бакалейного магазина. Супруги вошли внутрь, вдыхая знакомый сильный запах. Как и все итальянские бакалейные лавки, их магазин изобиловал аппетитной снедью, при виде которой у покупателей сразу возникало желание полезть за кошельком. Поэтому недостатка в клиентах не было. Их обслуживал целый штат продавцов и продавщиц. Все они были итальянцами и беспрекословно выполняли распоряжения сестры Сальваторе Розы.

Сейчас, едва старый сицилиец появился на пороге, его сестра, державшаяся строго и внушительно, поспешила к нему и шепнула на ухо:

— Тебя ждут.

Сальваторе кивнул, пожал несколько рук, бросил несколько слов по-итальянски клиентам, любившим звуки родного языка, и прошел за занавеску, сплетенную из разноцветных пластиковых полос. Он очутился в баре, где коротали время немногие посвященные, зажав в руке стаканы с «Чинзано» или «Кампари». Снова пожав протянутые ему руки, он прошел в следующую дверь. Мария шла за ним. Комната, где они оказались, служила столовой для персонала и одновременно кухней, где священнодействовала Мария, и сейчас была пуста. Пройдя через нее, Сальваторе Маналезе открыл дверь в зал, куда допускались только члены семьи. Он был обшит темным деревом, и каждого, кто туда входил, охватывали ароматы тушеного с овощами мяса, соррентских оливок, теста, масла и выдержанного сыра.

Потягивая аперитив, там сидели Серджо, Луи Бардан, которого по месту его рождения все называли Берлинцем, его жена Тереза, Альдо, Жанна и Муш. При появлении главы клана все встали. Опершись на дверную стройку, старый сицилиец разглядывал вновь прибывшего глазами много повидавшего человека и, наконец, проронил:

— Рад встрече.

Он снял шляпу, пальто и Шарф, отдал их торопливо подбежавшим женщинам и уселся на свое место во главе стола, откуда мог наблюдать за всеми присутствующими. Потом ткнул вонючей сигарой в сторону стоящей на столе бутылки «Мартини», и Жанна поспешила наполнить его стакан. Отпив глоток, Сальваторе повернул голову к Серджо и приказал:

— Книгу!

Тот положил перед стариком альбом в роскошном переплете.

— Как тебе пришло в голову обратиться за помощью к Альдо?

Муш поставил на стол стакан.

— Все те, на кого я мог рассчитывать, либо умерли, либо сидели в тюрьме. И тогда я вспомнил об Альдо. Когда-то мы вместе провернули хорошее дельце. В нем я был уверен.

Он протянул руку и указал на альбом.

— И речи не могло быть о том, чтобы доверить эти марки первому встречному. Ведь они стоят целое состояние. Нужно было найти человека, которому бы я доверял.

Старик кивнул, принимая похвалу своему сыну. Муш продолжал:

— Но я не знал, где его можно встретить. Ведь он не общается с блатными.

— Никто из нас с ними не общается, — уточнил Сальваторе и сделал глоток.

На сей раз кивнул убийца. Он считал оправданной подобную замкнутость.

— Знаю. К счастью, я вспомнил о баре, в котором Альдо когда-то назначил мне встречу. Дочь была с ним знакома. Я велел ей последить за баром и постараться выйти на Альдо.

— Она так и сделала, — вмешался Альдо, продолжавший стоять, как и все молодые члены семьи.

Старик еще не разрешал им садиться. Сидели только он сам и Муш, не подозревавший о заведенном здесь порядке.

— От твоего имени она предложила мне коллекцию марок стоимостью сто десять миллионов, если я помогу тебе бежать, — добавил Альдо.

— Вот она, — подтвердил убийца, вновь показывая на альбом.

— Я отнес коллекцию специалисту, — проговорил Сальваторе. — Ее оценили ровно в сто пятнадцать кусков.

— Они ваши, — с сожалением вздохнул Муш.

— Именно поэтому ты сейчас здесь, — заметил старик и пошевелился, отчего крупная жемчужина в булавке его галстука блеснула. — Без этой гарантии я не отдал бы приказа заняться твоим делом.

Взгляд Муша обежал всех присутствующих и вновь остановился на Сальваторе.

— Я хотел бы тебя поблагодарить. Без всех вас…

Он остановился. Головы членов семейства дружно повернулись в его сторону, в их глазах читалось неодобрение. Убийца нахмурился, но сразу понял причину подобного поведения и поправился:

— Я очень вам благодарен.

На сей раз его обращение относилось не ко всему клану, а только к старику. Выражение неодобрения на лицах исчезло. Сальваторе, барабаня пальцами по переплету альбома, продолжил свою мысль:

— Этой гарантии было бы недостаточно, если бы твоей дочери был известен наш адрес. Но все, что она знала — имя Альдо и название бара. Даже если бы легавые сели ей на хвост, она не могла привести их сюда…

— Если бы Мартина знала, что я здесь, она никому бы ничего не рассказала, — ощетинился Муш.

Успокаивая его, глава семейства поднял руку с золотой печаткой на мизинце.

— Она молода и может совершить неосторожный поступок. Женщины часто делают глупости.

При этих словах Тереза и Жанна отвели глаза. Серджо состроил им гримасу.

— Два месяца назад ты попросил свою дочь передать Альдо, чтобы он не продавал коллекцию. Ты сказал, что выкупишь ее сам, когда окажешься на свободе. Объясни, что ты имел в виду.

— Все так и было, — подтвердил убийца. — За время, пока я сидел в тюрьме, кое-что произошло.

— Мы можем узнать, что именно?

Муш с недоверием посмотрел на женщин.

— Они привыкли к тому, что им говорят все, — успокоил его старик. — Если нужно, они и сами участвуют в деле. Впрочем, ты и сам мог в этом убедиться. Но я тебя понимаю.

Он кивнул Терезе и Жанне, и те вышли. Муш начал свой рассказ.

— В тюрьме я познакомился с одним типом. На свободе он был ювелиром и работал на Картье. Он утверждал, что в начале июня в Нью-Йорке будет проводиться международная выставка ювелирных изделий. В ней будут участвовать такие фирмы, как «Картье», «Бушрон». Всего не менее десятка.

— Ну и что?

— Они повезут с собой побрякушек на сорок миллиардов.

Казалось, даже массивный стол прогнулся под тяжестью этой цифры. Все замолчали. В наступившей тишине отчетливо был слышен щелчок зажигалки Луи Берлинца. Сальваторе допил вермут, поставил стакан и спросил:

— Как ты себе это представляешь?.. Кстати, что было дальше с тем типом?

Муш вытащил сигарету из лежащей перед ним пачки «Житан» и принялся машинально вертеть ее в пальцах.

— Он умер.

Серджо вздрогнул. Ему явно еще не хватало закалки. Убийца улыбнулся юноше уголками губ:

— От сердечного приступа…

Он снова повернулся к старику:

— Директора фирм вылетают в Нью-Йорк шестого июня в одиннадцать часов рейсом компании «Панам».

Сальваторе наконец вынул изо рта свою вонючую сигару.

— Кто их сопровождает?

— Их по очереди подбирает бронированный фургон, охраняемый эскортом мотоциклистов. Об этом уже писали в газетах.

— Тогда дело безнадежное.

— Почему?! — удивился Муш. — Мне приходилось проделывать и не такое.

Старик снова сунул сигару в рот и в упор посмотрел на собеседника.

— Нападать на бронированные машины с эскортом?

— Нет, — сознался убийца. — Но кое с чем в этом роде я все же сталкивался.

— Слишком большой риск, — отрезал Сальваторе. — Понадобится много людей. А мы работаем только со своими.

— Сорок миллиардов, папа! — вмешался Альдо.

Отец посмотрел на него долгим взглядом и пальцем сделал знак, что все могут сесть. Трое мужчин уселись, двигая стульями, и потянулись за «Мартини». Муш наблюдал за происходящим и обдумывал свое положение. Ему нужны были эти люди, чтобы попытаться поправить дела. Когда ты в бегах, требуется много денег, чтобы выжить. Осведомители полиции устраивают на тебя настоящую охоту. Ты же сам в отличие от коньяка с годами не становишься лучше и можешь чувствовать себя уверенно только если сорвешь хороший куш. Кроме того, с деньгами можно рвануть в Южную Америку или Азию. В тех краях любой, у кого голова на месте, может чувствовать себя королем… И Муш добавил, как опытный искуситель:

— Сорок миллиардов — это действительно хорошие деньги. Не думаю, что кто-нибудь раньше замахивался на такое.

— Он говорит правду, папа! — пришел в восторг Серджо. — Только представь себе! Сорок тысяч кусков за один раз! Это будет крупнейшее ограбление всех времен!

Старый сицилиец взглянул на сына. Он мог бы одним движением бровей заставить его прикусить язык, но ограничился замечанием:

— Все это прекрасно, но неосуществимо. Если мы нападем на бронированный фургон, убитых не избежать. Не говоря уже о том, что для такой операции нас слишком мало. А о привлечении французов даже речи быть не может. Здешние ребята уже не те, что когда-то.

Он особенно подчеркнул последние слова. Внезапно его мощная рука замерла на переплете альбома.

— Если только…

— Что ты имеешь в виду, папа? — осмелился спросить Альдо. Все смотрели на Сальваторе, не отводя глаз. Но тот ничего не ответил. С задумчивым видом он кивнул на свой стакан, и Серджо поспешил его наполнить. Потом старик достал из кожаного портсигара новую сигару, закурил ее, выпустил дым, отчего все закашлялись, и повторил:

— Если только… Наверное, эскорт будет сопровождать ювелиров только до самолета?

— Конечно, — подтвердил Муш. — Но такой же эскорт будет ждать их в Нью-Йорке.

— Таким образом, в течение какого-то времени сорок миллиардов будут охраняться не так уж строго, — констатировал глава клана, обволакивая себя облаком едкого дыма.

— Да, во время полета! — догадался Серджо. Его отец согласно кивнул.

— Именно во время полета. Не исключено, что только в этот момент можно будет…

Несмотря на присущее ему хладнокровие, Муш вздрогнул:

— Надеюсь, вы не собираетесь устраивать ограбление прямо в «Боинге»? Такого еще не делал никто.

— А почему бы и нет? — вопросом ответил ему Серджо. — Я недавно смотрел фильм. Он называется «Цель — 500 миллионов». Так там один парень нападает на почтовый самолет.

Он смолк, заметив, что отец нахмурил брови. Старик поставил свой стакан на стол и уточнил:

— Я думал не о фильме. Даже если он недурен, это всего лишь кино. Мне известно о двух реальных ограблениях в открытом небе. Оба они были в Южной Америке: одно в Бразилии, другое в Мексике.

— В «Боингах», папа? — удивился Альдо.

— Нет, в «ДС-3». Сколько я помню, в первом случае речь шла о перевозке бриллиантов. Нападавшие наставили свои пушки на пилота и заставили его приземлиться…

Внезапно старик смолк, как будто пораженный открывшейся его глазам картиной.

— Не представляю себе, как это можно будет сделать, — резко сказал Муш. — Не нужно забывать, что в Нью-Йорке нас будет ждать куча полиции!

— Именно о посадке я и думаю, — бросил Сальваторе. — Возможно, нам могли бы помочь мои американские друзья. Конечно, для этого нужно, чтобы дело показалось им интересным.

Он задумчиво потер подбородок и медленно обвел взглядом сидевших перед ним мужчин.

— Сорок миллиардов… Недурной куш!

Повернувшись к Мушу, старый сицилиец улыбнулся, но глаза его смотрели как бы внутрь себя:

— Не исключено, что ты все-таки получишь назад свою коллекцию. Может быть… Во всяком случае, у нас есть еще месяц, чтобы подготовить это дело.

Его внушительный кулак опустился на красный переплет альбома. Поднявшись, причем все последовали его примеру, он толкнул дверь в соседнюю комнату. Едва он туда вошел, раздался детский крик:

— Деда! Деда!

Маленькая девочка в голубом домашнем платье обняла ногу Сальваторе. С лица сицилийца исчезло строгое выражение. Он нагнулся и, взяв внучку на руки, понес ее к столу, где сидела Тереза, безуспешно пытавшаяся накормить дочь. Вокруг них суетилась Жанна, и вся сцена сопровождалась веселым лаем Салями.

— Хочу с дедом! — решила Сесилия, отшвыривая ложку.

— С дедом так с дедом, — согласился старик.

Он поднял ложку и сел перед тарелкой, взяв девочку на колени.

— Не надо дыма, — капризно сказала та, состроив гримасу. — От него плохо пахнет.

— Ты права, милая, — согласился глава клана. — Он действительно плохо пахнет.

Он протянул сигару дочери, чтобы та ее погасила, и поднес ложку ко рту трехлетнего тирана.

IV

— Это всегда так долго, мама?

Франсуаз Ле Гофф оторвалась от портрета своего младшего сына, украшавшего первую страницу «Франс-суар». Ее темное пальто резко выделялось на фоне стены клиники. Седые волосы, гладко зачесанные назад, прикрывала серая шляпка, давно вышедшая из моды. Казалось, женщина излучает безмятежное спокойствие. Она сняла очки в железной оправе и посмотрела на сына.

— С тобой было проще. А с Жобиком действительно затянулось.

Помахав в воздухе сложенной газетой, она с гордостью спросила:

— Ты читал, какие надежды возлагаются на него в связи с лондонским чемпионатом? Здесь пишут, что во время встречи с мексиканцами он будет самым опасным нападающим.

Ален Ле Гофф, меривший коридор большими шагами, на секунду остановился и с той же гордостью подтвердил:

— Лучшего центрального нападающего в сборной Франции никогда не было, мама.

Он подошел к закрытой двери, прислушался, закурил десятую за время ожидания сигарету и воскликнул:

— Господи, как же долго! Как ты считаешь…

— Посиди немного! — прервала его мать, подняв руку в серой перчатке. — От тебя у меня начинает кружиться голова!

— Пойми же, мама! Это мой ребенок…

Не закончив фразу, он бросился к вышедшей из-за двери санитарке.

— Что там, мадам?

Та с понимающим видом отрицательно покачала головой.

— Пока ничего. Однако беспокоиться не нужно. Все идет нормально.

— Вы будете накладывать щипцы?

В голосе его слышалась тревога. Подобно всем мужчинам, он склонен был драматизировать ситуацию.

— Доктор полагает, что до этого не дойдет, — ободряюще сказала санитарка, обходя его. — Главное, не мучьте себя. Обычно все проходит прекрасно. Не правда ли, мадам?

Старая бретонка пожала плечами.

— Мужчины беспокоятся о нас только тогда, когда мы производим на свет их ребенка. В другое время они нас просто не замечают.

Она снова махнула газетой в сторону сына.

— В день, когда ты появился на свет, твой отец выпил целую бутылку коньяка. Он так накачался, что на следующий день не мог вспомнить дорогу в больницу… Когда у мужчины рождается сын, он полагает, что все кругом должно остановиться. К счастью, этого не происходит.

Она засмеялась, и санитарка последовала ее примеру. В это время дальняя дверь коридора открылась, и в ней показался старший инспектор Рондье. Плащ его блестел от дождя. Все головы повернулись к нему. Поздоровавшись с женщинами, вошедший отвел Ле Гоффа в сторону и пробормотал:

— Прошу прощения, патрон… Мне показалось, что будет лучше, если я сообщу вам об этом лично… Муш сбежал!

— Что? Сарте?! — вздрогнув, воскликнул комиссар. — Я же видел его сегодня!

— Он удрал из фургона, когда его везли в Сантэ.

— У него оказалась пушка?

— Нет. Он поднял пол. И при этом пристукнул бродягу, который был с ним в одной камере.

Лицо Ле Гоффа застыло. Он переводил взгляд с матери на своего заместителя.

— Какие приняты меры?

— Комиссар Тупир приказал, чтобы до вашего прибытия подследственных не разводили по камерам. Я послал людей на улицу Кассини, где фургон едва не попал в аварию и на какое-то время остановился.

— Что там произошло?

— Его чуть не протаранила легковушка, за рулем которой сидела женщина.

— Что еще?

— Была объявлена общая тревога. Пока это все. Я помчался сюда, чтобы сообщить вам о случившемся.

Лицо комиссара говорило о том, что он одобряет все эти шаги.

— Что вы думаете предпринять? — спросил его Рондье.

— Немедленно допросить всех, кто может иметь хоть какое-то отношение к побегу. Все перерыть. Попытаться понять, как это было. Спасибо, что приехали ко мне в клинику.

Ле Гофф сделал шаг по направлению к матери, но Рондье удержал его за рукав.

— Может быть, вам лучше присоединиться к нам позднее, патрон? Я имею в виду, когда…

Он неловко коснулся рукой стены коридора, за которой рождалась новая жизнь. Однако колебания Ле Гоффа были недолгими. Встретив вопросительный взгляд матери, он проговорил:

— У меня неприятности, мама. Большие неприятности. Боюсь, что мне придется уйти. Скажи Анжеле…

Он снял с вешалки плащ, подошел к двери в родильное отделение, задержался возле нее на минуту, опустив голову, а потом стряхнул с себя оцепенение и решительно бросил:

— В дорогу!

Голос его был неприятным, как будто он пытался скрыть овладевшее им волнение. Франсуаз Ле Гофф встала, прежде чем обратиться к сыну.

— Ты не преувеличиваешь? Тебе не кажется, что ты мог бы повременить? Этой минуты ты ждал шесть лет. Когда же, благодарение Богу, она настала, ты уходишь…

Смущенный Рондье отошел на несколько шагов. Он ругал себя за то, что пришел. Однако он понимал, что поступил правильно. Инспектор слишком хорошо знал Ле Гоффа. Тот никогда бы ему не простил, если бы даже в подобных обстоятельствах ему не сообщили о побеге. Комиссар несколько секунд смотрел на сигарету, тлевшую в его пальцах, потом поднял глаза.

— Мне очень жаль, мама. Дело действительно серьезное.

Бежал Роже Сарте. Тот самый, который убил Врийяра. Ты, наверное, помнишь…

— Я помню только об одном, Ален Ле Гофф, — отрезала его мать. — В момент, когда ты станешь отцом, тебя не будет рядом с твоей женой.

Комиссар протянул к ней руку, но не осмелился даже прикоснуться к ее одежде.

— Мне очень жаль, мама…

Лицо его выражало страдание. Он взглянул на санитарку, входившую в родильное отделение с чистыми полотенцами в руках, сделал шаг вслед за ней, потом, как будто передумав, круто повернулся и присоединился к Рондье, который ждал его в подъезде, глядя на частую сетку дождя.

V

Витрина магазина была надежно закрыта шторой, персонал давно ушел. В этом районе Парижа привыкли ложиться рано, и улицы были почти пусты. К тому же ливший без перерыва дождь не располагал к буколическим прогулкам. Мария убралась в большой зале и, устав за день, ушла в свою комнату. Тереза поставила перед мужчинами стол для игры в карты. Те изредка поглядывали на экран телевизора, установленного в стенной нише. Передача новостей завершилась сообщением о побеге Муша. Ткнув в сторону убийцы зажатой между пальцами сигарой, Сальваторе заметил:

— Тебе придется побыть здесь семь-восемь дней. Может быть, даже больше, потому что полицейские как с цепи сорвались. Потом мы перевезем тебя на мою виллу. Это недалеко от Рамбуйе.

Он подождал, пока Жанна нальет ему рому, и продолжил:

— Спать ты будешь в комнате наверху. Выходить из нее не стоит. Не нужно, чтобы продавцы знали о том, что ты здесь. Еду тебе будут приносить женщины.

Он взял карты и принялся тасовать их рукой опытного игрока.

— Отрасти усы, — посоветовал он Мушу. — Может быть, тебе стоит покрасить волосы.

— Пожалуй, — согласился убийца. — А что с моей дочерью? Сальваторе сделал Жанне знак, чтобы та уменьшила звук телевизора, и снова повернулся к столу.

— Тебе придется потерпеть. Полиция наверняка не выпускает ее из виду. Тебя могут выследить. Мы устроим вам свидание попозже.

Он еще продолжал сдавать, когда зазвонил телефон.

— Должно быть, это Нью-Йорк, — заметил Альдо, взглянув на старинные часы, всегда ходившие очень точно.

Трубку сняла Тереза. Она утвердительно кивнула пристально смотревшим на нее мужчинам и сказала по-итальянски:

— Попросите, пожалуйста, мистера Фрэнки Витторио. С ним хочет поговорить мистер Сальваторе из Парижа.

Повернувшись к отцу, она проговорила:

— Он дома. Дворецкий сейчас его позовет. Старый сицилиец посмотрел на Муша, который раскладывал свои карты.

— Ты понимаешь по-итальянски?

— И по-итальянски, и по-английски. Мне пришлось много помотаться по миру.

— Это сильно облегчит дело, если мы согласимся на твое предложение.

— Мистер Витторио? Одну минуту, — сказала Тереза в трубку и передала ее отцу. Тот сразу же заговорил веселым током:

— Алло, Фрэнки? Как твои дела? Надеюсь, все хорошо? Мне нужно с тобой повидаться. Это довольно срочно.

Он выслушал собеседника и доверительно добавил:

— Да, очень важно. Ты же знаешь, что иначе я не стал бы тебя беспокоить. Встретимся в обычном месте. Что ты скажешь относительно послезавтра? О'кей. Как твоя жена? А дети?.. Мария чувствует себя хорошо, только тоскует по родине… Твоя жена тоже?.. Чао, Фрэнки. До четверга.

Сальваторе положил трубку, затянулся и повернулся к зятю.

— Завтра тебе нужно будет купить два билета в Монреаль, Луи. Ты полетишь вместе со мной. Ты, Жанна, дай телеграмму в «Хилтон» и закажи нам двухкомнатный номер на четверг.

Он подождал, пока его невестка поставит телефон на место, и пояснил Мушу:

— Если мне нужно увидеть старого друга из Штатов, мы всегда встречаемся в Монреале. Это помогает избежать любопытных глаз и ушей. Мне не приходится показываться в Нью-Йорке, а мой друг не привлекает внимания ФБР, что неизбежно при полетах за границу. Фрэнки поедет в Канаду на машине. Американские полицейские, которые приставлены к нему, ничего не заподозрят, когда увидят, как он садится в собственный лимузин. Границу Фрэнки пересечет по фальшивому паспорту.

— Я вижу, вы не забываете об осторожности! — воскликнул Муш, восхищенно присвистнув.

— Потому-то мы и уцелели, — спокойно ответил сицилиец, снова беря карты.

— Этот Фрэнки Витторио, наверное, один из боссов мафии? Хозяин дома оставил вопрос без внимания, но не стал переводить разговор на другую тему.

— Я рассчитываю, что мне удастся заинтересовать его. Но ты уверен, что речь действительно идет о сорока миллиардах?

— Нет, конечно, — признался убийца. — Но если верить газетам, которые я читал, пока сидел на даче, это недалеко от истины.

— Да, они называли эту сумму, — вмешался Альдо. — В газетах утверждалось, что на выставку поедут представители лучших ювелирных фирм Парижа. Они наверняка постараются не ударить в грязь лицом и захватят самое дорогое, что у них есть.

— Все равно скупщики не дадут эту цену, — вставил Луи. — Украшения понадобится переделать, а некоторые камни, возможно, перегранить, иначе их не перепродашь. На этом всегда очень много теряешь.

Его тесть разложил свои карты и тихо засмеялся.

— Несмотря на все убытки, у нас останется немало миллиардов. Почти тридцать… Я никогда не видел такой кучи денег, а ведь через мои руки прошло немало монет. Я даже не мечтал о подобной операции…

Он посмотрел на карту, которую сбросил Луи, и пояснил специально для Муша:

— Насколько я себе представляю, мы можем провернуть это дело только при поддержке из Нью-Йорка. В противном случае у нас не будет ни малейших шансов, и ты окончательно лишишься своих марок.

Муш, искоса разглядывавший Жанну, которая сидела в кресле, держа фокстерьера на коленях, улыбнулся:

— Если ваш друг Фрэнки действительно тот человек, который нам нужен, я смогу выкупить коллекцию… Более того, я прикуплю еще марок.

— Глядя на тебя, никогда не подумаешь, что ты любишь марки, — заметил Альдо.

Убийца поправил свои карты и невесело засмеялся.

— Я увлекся ими, когда был мальчишкой, но тогда у меня не было денег. Позднее, когда они у меня появились, я начал собирать марки всерьез…

Краем глаза он заметил, как Жанна положила ногу на ногу, и невольно умолк. Давал себя знать год, проведенный в одиночке, без женщин. Он взял себя в руки, поднял голову и, заметив, что Сальваторе хмуро смотрит в его сторону, закончил мысль:

— Я понял, что это прекрасный способ вкладывать деньги. С тех пор я стал настоящим знатоком в этой области. Когда полицейские взяли меня за жабры, они, наверное, не меньше тысячи раз спросили, что я сделал со своей добычей. Если бы они только знали, что вся она здесь!

И он показал на альбом, лежавший на сервировочном столике.

— Недурная мысль! — похвалил Сальваторе и знаком приказал Терезе налить ему еще рому.

VI

Последний этаж здания уголовной полиции, где располагалась Антигангстерская бригада, находился на осадном положении. Все выходы охранялись автоматчиками. В нарушение установленных правил, по специальному разрешению, сюда из Сантэ были доставлены для допроса все подследственные, ехавшие в одном фургоне с Мушем. Здесь же были и сопровождавшие их жандармы. Внизу, во дворе, разделявшем уголовную полицию и Дворец правосудия, как толстое зеленое насекомое, застыл тюремный фургон, и сотрудники службы криминалистической экспертизы фотографировали его со всех сторон. Труп бродяги уже был доставлен в морг и попал в предупредительные руки прозекторов. Что ж, бедняга сделал доброе дело уже тем, что избавил общество от своего присутствия.

На арестантов посыпался град вопросов, но они мало чем могли помочь следствию. В том, что Пятничный толстяк удрал, их вины не было. Единственное, о чем они мечтали — это вернуться в любимые камеры и завалиться на тощие тюфяки, где их, должно быть, уже заждались верные клопы. Вместо этого они вынуждены были выслушивать глупые предположения подонков из полиции, которые даже не сняли с них наручники.

Сидя в своем кабинете, Ле Гофф просматривал отчеты подчиненных. Все попытки напасть на какой-нибудь след пока заканчивались неудачей. В сотый за вечер раз зазвонил телефон. Трубку снял Рондье.

— Да? «Нис-матэн»? Вам нужны новости о побеге Муша? Никаких новостей пока нет, старина. Мне очень жаль.

Усталым жестом он нажал на рычаги аппарата, который немедленно зазвонил снова. Инспектор раздраженно поднес трубку к уху.

— Алло!.. Ах, это клиника? Мадам Ле Гофф?.. Да, он здесь. Угрюмое выражение исчезло с его лица, во взгляде появилась искренняя симпатия. Ле Гофф поднял голову от очередного отчета, нетерпеливо протянул руку и почти прокричал своей невидимой собеседнице:

— Мама? Ну как там?

Сериски, Рондье и Мерлю, расположившиеся вокруг своего начальника, затаили дыхание. Какое-то время комиссар молча слушал, уставившись на стену, где висели траурные портреты Врийяра и Лармено, потом разочарованно пробормотал:

— Все еще ничего? Доктор считает, что ждать осталось недолго? Анжела хочет, чтобы я приехал?.. У меня много работы, мама…

Посмотрев вокруг, он заметил на лицах своих сотрудников скрытое неодобрение. Смущенный их немым укором, он заколебался.

— Я постараюсь сделать все, что возможно, мама!

Сидевшие в комнате отвернулись. Только Рондье, закурив, чтобы придать себе смелости, решил вмешаться.

— Вы вполне могли бы подскочить туда, патрон. Это никак не скажется на следствии. Мы уже раскрутили маховик. Район улицы Кассини прочешут и без нас. Если будет что-нибудь новое, мы немедленно вам сообщим.

— Черт побери, я бы в подобном случае… — буркнул Сериски. Ле Гофф снова обвел их взглядом и решительно проговорил:

— Хорошо, мама. Я еду. Скажи Анжеле. Он положил трубку и встал.

— Рондье, вы поедете со мной. Будете сидеть на телефоне в машине. Тупир!

На пороге кабинета возник заместитель комиссара.

— Тупир, вы обобщите всю информацию. Проследите за отправкой подследственных в тюрьму. Думаю, мы извлекли из них все, что было можно, то есть ничего. Теперь нам нужно выяснить, кто мог подойти к Мушу и передать ему инструменты, которыми он вскрыл пол.

Он повернулся к своим помощникам.

— Вы, Сериски и Мерлю, завтра возьмете людей и пройдете весь путь Сарте с той минуты, когда он вышел из камеры, до момента, когда его заперли в фургоне. Вам нужно будет найти всех, кто к нему приближался. Их придется хорошенько потрясти. Может быть, они вспомнят какую-нибудь деталь… Кроме того, проверьте расходы всех охранников, которые с ним соприкасались, в том числе жандармов.

Ле Гофф поднял руку, предупреждая возможные возражения.

— Это всего лишь формальность. Конечно, я доверяю этим парням… До завтра, господа. Если только ночью не будет ничего нового.

— Надеемся, патрон, что у вас родится сын, будущий полицейский. Бутуз весом в десять фунтов.

Комиссар обернулся в дверях, кивнул всем на прощание и вышел в сопровождении Рондье. Между тем Тупир бросился к снова зазвонившему телефону и после короткой паузы рявкнул в трубку:

— «Телеграм де Брест»? Нет, о Муше ничего нового. Позвоните завтра.

Он упал в кресло своего начальника и придвинул к себе отчеты.

Ливень смыл с парижских улиц последних прохожих. На приборной панели «ДС», за рулем которой сидел Рондье, зажглась красная лампочка. Ле Гофф снял трубку радиотелефона, и кабина наполнилась треском, в котором, впрочем, отчетливо слышался голос.

— Белый вызывает Красного. Вы меня слышите? Комиссар нажал пальцем кнопку, расположенную на трубке.

— Я Красный. Слышу вас хорошо. Что у вас?

Он отпустил кнопку, приготовившись к докладу Барани.

— Жена и дочь Сарте только что вернулись домой из кино. С беглецом в контакт не вступали. Ждем инструкций.

— Красный Белому. Пусть вас сменят. За женой и дочерью Сарте нужно следить день и ночь.

— Понял вас, Красный. — Голос Барани заметно повеселел. — Конец связи.

Не кладя трубку, Ле Гофф позвонил дежурному префектуры полиции.

— Дежурный префектуры слушает вас, Красный, — ответили ему.

— Тревоги не отменять. Оставить усиленный контроль на вокзалах, в аэропортах и на границе. Проверить, чтобы во всех отделениях полиции и жандармерии была фотография Роже Сарте по кличке Муш, бежавшего сегодня из тюремного фургона. Подтвердите прием. Конец связи.

Комиссар задумчиво закурил, потом спросил:

— Кажется, у вас есть дети, Рондье?

— Двое, патрон. Мальчик и девочка.

— Как вы себя чувствовали, когда они появились на свет?

— Ну… — замялся инспектор. — Честно говоря, довольно странно. Дурак-дураком.

— Примерно как и я сейчас, — улыбнулся Ле Гофф.

Он ткнул рукой в ветровое стекло.

— Сейчас направо. Клиника здесь рядом.

Едва они остановились, снова загорелась лампочка на панели. Ле Гофф поднял трубку и услышал:

— Желтый вызывает Красного. Красный, вы меня слышите?

Комиссар узнал голос инспектора Жибо.

— Слышу вас, Желтый. Что у вас?

— Мы только что нашли супружескую пару, живущую на улице Кассини. Они видели блондинку, которая помогла бежать Сарте. Она была с собакой. Сами они недавно вернулись домой и готовы к допросу. Ждем ваших указаний.

— Красный Желтому. Вызовите эту пару на допрос. Завтра же. Немедленно возвращайтесь в бригаду и сообщите полученную информацию. Подтвердите прием.

— Вас понял, Красный. Конец связи.

Ле Гофф торопливо вышел из машины. Едва он подошел к двери клиники, как та открылась. В проеме стояла его мать, спокойная, как всегда. Долгие часы ожидания внешне никак не сказались на ней. Увидев ее, Ле Гофф замер, несмотря на заливавшие его голову и плечи струи дождя. Его охватило дурное предчувствие.

Рондье выключил мотор и подошел к своему начальнику. Но его поддержка не понадобилась. Мать комиссара тихо, счастливо засмеялась.

— Я ждала тебя здесь только для того, чтобы первой сообщить радостную новость.

— Он уже родился?! — крикнул Ле Гофф.

— Кто тебе сказал, что это мальчик? — улыбаясь, спросила старая бретонка.

Ее сын повернулся к товарищу, стоявшему рядом с ним под дождем.

— Другого просто не может быть, правда, Рондье?

— Конечно, патрон! — ответил тот, как будто это разумелось само собой. — Мы все желали вам сына. А сколько он весит, мадам Ле Гофф?

— Девять фунтов.

— Девять фунтов! — восхитился комиссар. — Боже мой! Это же настоящий гигант!

— Сериски ошибся на фунт, — констатировал инспектор.

— Как Анжела? — обеспокоенно спросил Ле Гофф.

— Она чувствует себя хорошо. Правда, все прошло тяжелее, чем мы надеялись, и ей пришлось сделать укол. Сейчас она спит.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет. Все как обычно.

Комиссар обнял свою мать, прижимая ее к мокрому плащу.

— Вы слышали, Рондье? Рождение будущего начальника Антигангстерской бригады прошло, как обычно.

— Ну уж нет! — старая бретонка попыталась оттолкнуть сына. — Даже и речи не заводи о том, чтобы мой внук стал полицейским! Одного нам вполне хватает. Вам не остается времени ни на что, кроме этой проклятой профессии!

— Да что ты, мама! — со смехом воскликнул Ле Гофф. — Это же лучшая профессия на свете! Как вы считаете, Рондье?

Но инспектор уже стоял у машины, склонившись к открытому багажнику. Когда же он выпрямился, в руках его оказался огромный букет роз.

— Передайте это мадам Ле Гофф от всей бригады, патрон.

— Большое спасибо, Рондье, — улыбнулся его начальник. — Теперь остается только взглянуть на виновника торжества. Пойдемте, старина.

Но тот, заметив, как на панели зажегся сигнал вызова, вернулся к автомобилю и снял трубку.

— Из бригады сообщают, что им только что позвонили. Неизвестный мужчина сказал, что Сарте сейчас ужинает в ресторане «Термометр», — громко сказал он, стараясь, чтобы его слова не заглушались шумом дождя.

— Пусть туда немедленно едут группы Мерлю и Сериски, — крикнул комиссар. — Мы их скоро догоним.

Повернувшись к матери, с лица которой сразу исчезла улыбка, он передал ей розы и торопливо пробормотал:

— Извинись за меня перед Анжелой, когда она проснется…

— Может быть, и поцеловать за тебя твоего сына? Ты хочешь, чтобы он тоже стал полицейским? Да я лучше задушу его своими руками!

Садясь рядом с Рондье, Ле Гофф улыбнулся.

— В сущности она права. Работенка у нас не из приятных. К тому же тревога почти наверняка окажется ложной!

— Увы! — вздохнул, заводя мотор, инспектор. — И все же мы должны все проверять. Даже явную чушь.

Франсуаз Ле Гофф, с трудом удерживая букет, смотрела вслед автомобилю, пока он не скрылся за поворотом.

VII

В дверь постучали. Муш открыл и увидел Жанну с корзинкой в руках. Вот уже пятый день, как загнанный лис в своей норе, он отсиживался в комнате, где когда-то жила служанка. Пол был завален газетами с его фотографией. Тому, кто выдаст его полиции, была обещана премия, пять кусков.[6] Конечно, не Бог весть что, но ведь Иуда дремлет во всех, и часто довольно малого, чтобы его пробудить. Мушу в его положении равно были опасны и блатные, и фрайера.

Убийца пропустил жену Альдо в комнату, и запах ее духов защекотал его ноздри. Золотистые волосы, длинные ноги, кокетливая улыбка и прищуренные порочные глаза этой женщины рождали в нем желание. Но Муш ничего не мог себе позволить. Это была жена Альдо. Святыня. Табу. Он не смел даже погладить ее по призывно двигавшемуся при ходьбе заду, едва прикрытому мини-юбкой, или прикоснуться к груди, натягивавшей ткань блузки.

Жанна и Тереза приносили ему еду. Две красавицы, блондинка и брюнетка. Обе были подобны запретному плоду. Мушу стоило большого труда сдерживаться. В его крови горел огонь, и он все время думал о женщинах. Это продолжалось уже пять дней и пять ночей.

Жанна поставила корзину на стол, вынула из нее прикрытые сверху тарелки, вилку и нож, потом поинтересовалась:

— Вы любите оссо-букко?[7] Мама его готовит, как никто другой.

Она улыбалась. Убийца кашлянул, прежде чем улыбнуться ей в ответ.

— Пойдет. От Сальваторе и Луи по-прежнему нет новостей?

Она потрясла головой, и волосы, притягивая его взгляд, рассыпались по ее плечам.

— Пока нет. Они вернутся без предупреждения. Мы ждем их со дня на день… Видно, время тянется для вас медленно.

Она сняла крышку с красной чугунной кастрюльки. — Муш выпрямил спину, и халат, одолженный Альдо, соскользнул с его похудевшей шеи.

— В этом нет ничего смешного. Только не подумайте, что я жалуюсь. Там, откуда я явился, было похуже. И все же мне очень не хватает…

Он не закончил фразу и стал смотреть, как она накладывает еду на тарелку. Она наверняка догадалась, что он имел в виду, но то ли от кокетства, свойственного всем женщинам, то ли из-за смущения оттого, что осталась наедине с убийцей, переспросила:

— Очень не хватает? Чего?

В ее глазах плясали странные огоньки. В какую игру она с ним играла? Неужели ей было невдомек, какие усилия он прилагал, чтобы не думать о ней? Что-то проворчав, Муш провел пальцем по начавшим отрастать усам и угрюмо бросил:

— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Альдо дома? Не мог бы он ко мне подняться?

— Он в городе. У него свидание. Это связано с нашим делом.

— А Серджо?

— Серджо? — засмеялась Жанна. — Он бегает за девчонками!

— Счастливчик! — не смог удержаться от восклицания Муш.

— Вы бы очень хотели оказаться на его месте, правда? Но нужно быть благоразумным. Вы ведь помните, папа не рекомендовал вам выходить.

Ее собеседник внимательно посмотрел ей в глаза, перевел их на слишком короткую юбку, втянул в себя запах ее духов. Но он все же сумел удержать себя в руках и разломив кусок хлеба, опустил голову к тарелке.

— Не заставляйте меня забывать о том, кто вы такая. В моих глазах вы всегда останетесь женой Альдо.

Нож в его руке дрожал.

— А теперь оставьте меня. Спасибо, что принесли мне поесть.

— Вы не хотите, чтобы я немного побыла здесь? — настаивала она.

— Перестаньте играть со мной, Жанна. Это опасно. Не заставляйте меня забывать, что именно вы помогли мне бежать. Я ваш должник — ваш и Альдо, и долг мой очень велик.

Он снова поднял голову, и в его волосах, перекрашенных в каштановый цвет, отразился свет лампы. Глаза убийцы оставались спокойными, хотя в их глубине, казалось, готов был зажечься дикий огонь. Женщина поняла, что в любом случае он сумеет сохранить самообладание и отказаться от ее игры. Внезапно ей стало страшно, и она вздрогнула.

— Спокойной ночи, Роже. До завтра.

Ей, наконец, открылось, что под его улыбающейся маской добродушного человека действительно скрывается убийца, Пятничный толстяк. Ей хотелось немного развлечься, а теперь ее все больше сковывал холодный ужас. Она сама не знала, хочется ли ей бежать или остаться с ним.

— До завтра, — повторила она.

— До свидания, — сказал Муш и встал, чтобы закрыть за ней дверь.

Он не мог не любоваться ее стройными ногами, тонкими лодыжками, призывно покачивающимися бедрами, волосами, которые так хорошо пахли, и куда он хотел бы зарыться лицом… И все же он старался смотреть поверх ее головы. Он не мог позволить себе слабости. На него была объявлена охота. Фотографии его были напечатаны во всех газетах. Их все время показывали по телевидению. Их носил в кармане каждый полицейский… Муш остался один на один со своей судьбой и своими желаниями. Больше года у него не было женщин… Больше года…

Он вернулся к столу, где в тарелке дымилось оссо-букко, но не притронулся к еде. Залпом выпив рюмку водки, он подошел к выходившему на покатую крышу окну и вдохнул влажный запах ночи… В этот час тысячи парижанок спешили на свидания. Их походка, которую невозможно спутать ни с какой другой, делала их еще более желанными. Они торопились к мужчинам, к объятиям, к забвению… Многие из них были сговорчивы. А он вынужден был торчать на чердаке… Муш закурил «Пэлл-Мэлл», которые предпочитал другим сигаретам, и отошел от окна.

Прошло два часа. Все это время он ходил от кровати к окну и обратно, курил и пил водку, обжигавшую ему горло. Город понемногу затихал. На соборе Сакре-Кёр пробило одиннадцать. Звуки колоколов разнеслись по всему Монмартру. Муш вздрогнул и взглянул на свою койку. Спать ему не хотелось. Он задумчиво подошел к столу, освещенному светом лампы, машинально закрыл кастрюлю и вдруг ощутил слабый запах духов Жанны. Он замер, потом решительно снял халат. Терпение его истощилось. Ему нужна была женщина. Он переоделся, водрузил на нос темные очки, прикрыл голову беретом, положил в карман сто тысяч франков, которые одолжил ему Альдо, погасил свет и закрыл за собой дверь. В доме было тихо. У Маналезе, должно быть, уже спали. Он спустился по лестнице и вышел в ночь.

На улице было сыро. Погода была весенней, хотя уже начался май. Муш свернул направо и пошел по улице Ордене. Проходя мимо переулка, где располагался полицейский комиссариат XVIII округа, он даже не повернул головы. Все же краем глаза он разглядел полицейских, сидевших в машинах и готовых немедленно выехать по вызову. На площади Жюля Жоффрэна агенты в штатском из автомобиля внимательно разглядывали прохожих. Убийца поднял воротник плаща и спокойно дошел до улицы Барбес. Там он в нерешительности остановился. Конечно, он мог дотащиться до улицы Шарбон. Все окрестные переулки были полны девок, хотя проституция запрещалась законом. Но кто обращает внимание на законы, кроме дураков?! Муш вспомнил, однако, что этот район посещается преимущественно арабами, и женщины там, как правило, старые и некрасивые. У него было достаточно денег, чтобы найти что-нибудь получше. Чтобы потом не задаваться вопросом, как мог он пасть так низко.

Убийца остановил проезжавшее мимо такси и попросил отвезти себя на угол улиц Сен-Дени и Блондель. Здесь тоже было немало девок. Он прошелся по мокрому асфальту, рассматривая стоявших в полутьме женщин, но не заметил ничего такого, что привлекло бы его внимание. Ему все же хотелось чего-то особенного. Он пошел вверх по улице Блондель, заглядывая в окна кафе. Дамы, поджидавшие клиентов, сидя за рюмкой аперитива, были явно привлекательнее своих подруг, слонявшихся под открытым небом. Увидев через окно блондинку, которая немного напомнила ему Жанну, Муш вошел в кафе. К нему сразу же повернулась, оторвавшись от газеты, хозяйка. Ее мощная грудь вздымалась над кассой, накрашенные губы растянулись в привычной улыбке.

— Что желаете, мсье?

— Кофе, — коротко бросил Муш, глядя на блондинку в зеркало за стойкой.

Та что-то оживленно обсуждала с подругой. Она заметила его взгляд и вопросительно подняла голову. Убийца утвердительно прикрыл глаза. Он допил кофе, расплатился и вышел на улицу, где его уже ждали.

— На время или на ночь, милый?

— На время.

— Сколько заплатишь?

— Сколько хочешь.

Женщина вздрогнула, недоумевая. Может быть, судьба свела ее с дедом Морозом или с дядюшкой Ротшильдом? Что ж, она потребует у него Америку и Канаду в придачу!

— Десять тысяч тебя устроит?

— Сколько хочешь, — повторил он.

Она молча посмотрела на него. Может быть, это кассир, укравший всю наличность своей фирмы? Или служащий, взломавший кассу социального страхования? Впрочем, ей это было безразлично. Главное, чтобы он заплатил… Она уже жалела, что не запросила больше.

Когда хозяин гостиницы проводил их до комнаты и оставил одних, она заметила, начиная раздеваться:

— Кажется, я тебя уже где-то видела. Во всяком случае, твое лицо мне знакомо.

Муш покачал головой.

— Это было бы странно. Я вернулся после долгой поездки. Он восхищенно уставился на красивое тело, показавшееся из-под сброшенного платья.

Хозяйка быстро, убрав чашку Муша и выпив рюмку, вновь водрузила свой бюст на кассу и углубилась в газету. Она прочла хронику происшествий, потом перевернула страницу и застыла, нахмурившись.

— Но ведь это же…

Голос ее пресекся. Она оставила без присмотра подругу блондинки, поджидавшую клиентов, и, трясясь от возбуждения, пронеслась в кухню, где ее помешанный на порядке муж расставлял посуду.

— Гектор!

Тот закрыл дверцу буфета и выпрямился.

— Посмотри-ка! — сказала она ему. — Этот тип только что вышел отсюда с Элианой. Тому, кто сообщит о нем полиции, заплатят пять кусков!

И толстуха сунула под нос мужу газету с портретом Муша. Но Гектор недоверчиво проворчал:

— Ты так думаешь? Я видел его несколько минут назад, и мне совсем не показалось, что он похож!

Хозяйка пририсовала Мушу усы и обвела глаза кругами, изображающими очки.

— А что ты скажешь на это?

— Ну, если так… И все же таких, как он, тысячи!

Он потер нос и мечтательно добавил:

— Может, ты и права. Я не знаю.

— Чем мы рискуем, если вызовем полицию? Если мы правы, получим пять миллионов. Если нет, нам ничего не будет. По крайней мере, когда полиция нравов устроит здесь облаву, мы сможем потихоньку шепнуть, что пытались ей помочь. Ну как?

Аргумент оказался весомым. Хозяева кафе сильно нуждались в снисходительности полиции, это помогало им наполнять кассу. Гектор капитулировал.

— Хорошо. К кому обратиться? В ближайший участок?

— Ни в коем случае! — возмутилась его жена. — Они наверняка его упустят. Здесь есть телефон, по которому нужно звонить в срочных случаях.

И она медленно, с удовольствием прочла:

— Антигангстерская бригада. Телефон Тюрбиго-9200. Добавочный 142. Комиссар Ле Гофф.

— Поосторожнее, чтобы никто здесь не узнал, что это мы звонили, — предупредил ее предусмотрительный Гектор.

Он не прочь был получить обещанный куш, но не хотел, чтобы ему плевали в лицо.

VIII

Ле Гофф склонился над раскрытым досье. С того дня, когда у него родился сын, а Муш бежал из тюремного фургона, комиссар спал очень мало. Все его время проходило либо в служебном кабинете, либо в клинике, откуда скоро должны были выписать Анжелу.

Шум, поднятый прессой по поводу бегства Роже Сарте, тем временем не стихал. В высших кругах начались разговоры об отставке Ле Гоффа, слухи о которой с удовольствием разносили коллеги комиссара, мечтавшие занять его место. Конечно, в том, что Муш бежал, не было вины начальника Антигангстерской бригады, однако умным головам из министерства внутренних дел и префектуры полиции для того, чтобы удовлетворить общественное мнение, мог понадобиться козел отпущения. На стороне комиссара был только начальник уголовной полиции, но ему приходилось заботиться прежде всего о собственной шкуре.

Ле Гофф в сотый раз перелистывал доклады своих сотрудников, надеясь отыскать в них какую-нибудь пустячную на вид зацепку, которая могла бы вывести на убийцу. Поиски его, однако, были безрезультатными. На следующий после бегства день он лично допросил супружескую чету, которая видела, как Муш вылез из-под фургона. Сначала они не поняли, что же происходит, и только потом, узнав о побеге из выпуска новостей, догадались о роли женщины с собакой.

В их рассказе Ле Гоффа заинтересовала одна деталь. Мужчина вспомнил, как блондинка сказала фокстерьеру: «Сидеть, Салями!» Странная кличка для пса! Комиссар рассказал об этом начальнику уголовной полиции. Если объявить кличку через газеты, это могло бы вывести на след. Однако результат мог быть и прямо противоположным. Муш, если он не покинул Францию, прочитав газету, наверняка бежал бы за границу. Поэтому пока нужно было работать терпеливо и настойчиво, не поднимая лишнего, шума. Что ж, терпения и настойчивости полицейским было не занимать. Пожалуй, в этом им не было равных.

Вошел Рондье и протянул комиссару лист бумаги. Это был отчет главной инспекции полицейских служб о результатах проверки охранников, так или иначе сталкивавшихся с Мушем. Все они характеризовались положительно и не вызывали никаких подозрений. Никто из них не имел долгов, не играл в азартные игры и не пил. Ле Гофф отдал документ инспектору и вошел в Кабинет Тупира, где тот при содействии Сериски и Мерлю с самого утра допрашивал банду молодых преступников, арестованных в момент, когда они собирались совершить налет на заводскую кассу.

— Итак, вы настаиваете, что оказались утром в Левалуа, чтобы подышать воздухом? — удрученно спрашивал Тупир.

Он задавал этот вопрос по крайней мере в сотый раз.

— Ну конечно! — в сотый раз повторил старший из задержанных, двадцатипятилетний лоботряс, заросший волосами до самых бровей. — Мы любим ранние прогулки. По утрам воздух более здоровый.

— В украденной машине? — поинтересовался Сериски.

— И кроме того, вы хотели проветрить автоматы, которые были обнаружены в вашей тачке, — заметил Мерлю, с трудом удерживаясь, чтобы не отвесить налетчику оплеуху. — Им ведь тоже нравится утренний воздух, правда?

За спиной Ле Гоффа зазвонил телефон. Рондье снял трубку и почти сразу же позвал комиссара:

— Патрон! Это по поводу Сарте! Сообщают, что он сейчас в гостинице на улице Блондель с какой-то женщиной.

Все головы повернулись в сторону говорившего. На лицах полицейских читалась надежда, на лицах бандитов — восхищение.

— Еще одна тревога, — вздохнул Ле Гофф.

— Это, наверное, пятидесятый выезд за пять дней, — с пониманием сказал Тупир.

Сериски развел руками, как бы говоря, что такова их работа. К телефону подошел Ле Гофф.

— Как вы говорите? Гостиница «Прэнтаниа»? Он поднялся в номер с женщиной! Вы уверены, что это он? Хорошо, мы сейчас будем.

Он собирался положить трубку, но звонивший что-то спросил.

— Можете не беспокоиться. Если это действительно Роже Сарте, премии вас никто не лишит.

Закончив разговор, комиссар приказал:

— Сериски, Мерлю, поедете со мной! Тупир, вы остаетесь здесь!

Рондье, проходя по коридору и открывая двери, за которыми сидели сотрудники бригады, выкрикивал:

— Шевелитесь, парни! Нам сообщили о местонахождении Муша!

Бандиты, с которых так и не сняли наручников, с любопытством следили за тем, как Сериски натягивает пальто поверх пуленепробиваемого жилета.

— Удачи! — пожелал Тупир, передавая Мерлю американский автомат — единственное нетабельное оружие бригады, которое он хранил у себя с молчаливого согласия Ле Гоффа.

Группа захвата уехала, и Тупир сразу же продолжил допрос.

— Ну что, невинные овечки, так и не хотите расколоться?

— Мы же не орехи, — пробурчал один из задержанных.

— Ничего, расколетесь, — недобро засмеялся помощник комиссара, поглаживая себя по плечу, куда когда-то попала пуля Муша. — Вы всегда раскалываетесь. Это вопрос времени.

Он зажег сигарету и мягко, но настойчиво спросил:

— Итак, что вы делали сегодня утром рядом с заводом в краденой машине и с оружием?

— Мы же вам уже говорили… — начал налетчик, похожий на обезьяну.

Он замолк, потому что на пороге кабинета возник Жибо, вернувшийся с задания.

— Патрон уехал в клинику?

— Нет, — покачал головой Тупир. — Он отправился брать Муша. Еще одна наводка.

— Будем надеяться, что на этот раз им не придется прокатиться впустую, — вздохнул Жибо, стряхивая с плаща капли дождя.

— Будем надеяться, — повторил Тупир и стряхнул пепел сигареты на руку юному питекантропу.

IX

Удовольствие Муша было коротким, как бы стыдливым. Его желание угасло. Каждый раз, когда ему предстояло заплатить проститутке, он ощущал привкус горечи. Его приводила в уныние не необходимость расстаться с деньгами, а то, что объятия продажных женщин, в сущности, были даровыми, хотя и платными. На первый взгляд это могло показаться бессмыслицей. Для Муша ничто не могло сравниться с женщиной, завоеванной ценой больших усилий и длительной борьбы, даже если в конечном итоге ему приходилось потратить на нее в тысячу раз больше, чем на шлюху. Но для того, чтобы играть в такие игры, нужно было время, а у него времени не было.

Одеваясь, он услышал звук останавливающейся машины. Тихо хлопнули дверцы. Убийцу это не насторожило. Их комната была на втором этаже, и в ней были слышны все уличные шумы.

Его случайная спутница, сидя перед треснувшим зеркалом, пудрила нос.

— Ты придешь еще? — спросила она по заведенному обычаю.

— Может быть, — улыбнулся он, надевая берет. — Ты мне понравилась.

— Правда?

Его ответ нисколько ей не польстил. Слова мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело, были ей безразличны. Важно было только то, что говорил ее Любовник-алжирец, красивый, как бог.

На лестнице раздались приглушенные шаги. Рука Элианы замерла в воздухе. До них долетел тихий голос хозяина гостиницы:

— Они здесь.

Муш встревоженно обернулся. Женщина наблюдала за ним, глядя в зеркало. Он инстинктивно сунул руку в карман, где обычно носил пистолет, и этот жест не ускользнул от ее внимания. Она была воспитана на улице и понимала, что он означает. Поэтому она спросила, хотя заранее знала ответ:

— Ты в бегах?

Убийца утвердительно кивнул.

— Что-нибудь серьезное?

Он решил раскрыть карты. Впрочем, что ему еще оставалось?

— Я — Муш.

Она едва не вскрикнула от изумления, потом вгляделась в его лицо. Она даже не подозревала, что этот толстячок с незначительной внешностью и знаменитый убийца могут иметь что-то общее… Впрочем, если снять с него очки, сбрить усы, перекрасить волосы и к тому же знать, кто это такой, можно было увидеть сходство с портретом, напечатанным в газетах…

Элиана прислушалась. Ей показалось, что она слышит дыхание полицейских по ту сторону двери. Она встала и вплотную подошла к убийце.

— Я как-то познакомилась на танцах с Джо Костылем. Это было давно, я была совсем девчонкой. Кажется, он один из твоих ребят?.. У тебя есть оружие?

Муш показал ей пустые ладони.

— Это хорошо! — искренне сказала она. — Если бы они увидели у тебя пушку, они бы просто тебя пристрелили.

— Они сделают это так или иначе, — спокойно заметил он. — По крайней мере, некоторые из них.

Она тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам, как у Жанны два часа назад. Ему показалось, что с тех пор прошло сто лет. Если бы он только мог вернуться в свою каморку!

— Не обязательно, — прошептала женщина. — У тебя еще есть шанс!

Она отодвинула занавеску в глубине комнаты. За ней оказалась узкая дверь.

— Ты пройдешь здесь. Мы пользуемся этой дверью каждый раз, когда помогаем друг другу облапошивать мужчин.

Муш понял, как это происходило. Пока самая соблазнительная из девушек занималась клиентом, заставляя его забыть обо всем на свете, ее подруга, потихоньку открыв дверь, обшаривала его карманы.

— Там есть окно. Оно выходит во двор, — продолжала блондинка. — Ты спустишься вниз по трубе, пройдешь через подворотню и окажешься на улице Сен-Дени.

Убийца достал пачку денег, но она оттолкнула его руку.

— Не оскорбляй меня.

— У тебя будут неприятности?

— Я не обязана знать, кто ты такой. Ты можешь за меня не беспокоиться. Я устрою им настоящее представление. Поверь, Бардо[8] мне и в подметки не годится.

— Спасибо, — просто сказал он, положив ей руку на плечо.

Через минуту Муш уже был на улице Сен-Дени и садился в такси.

Женщина подождала, чтобы позволить ему выиграть время. Потом занавес поднялся, и представление началось… Она открыла кран биде, сняла трусики и, оставшись в чем мать родила, удивленно воскликнула, чтобы стоящие за дверью могли ее услышать:

— Где ты ходишь? Эй? Ты что, ненормальный?!

Она хлопнула дверью, через которую прошел убийца, и закричала в окно соседней комнаты:

— Эй! Да ты действительно спятил! Куда ты лезешь?! Вернувшись назад, она закрыла воду и запричитала:

— Только этого не хватало! Опять попался псих! Ну и пройдоха! Странные у него, однако, заскоки!

Раздался нетерпеливый стук.

— Элиана! Открой, Элиана! Это мсье Поль!

Женщина повернула ключ, увидела стоящих в коридоре и в притворном смущении отступила.

— Это вы, мсье Поль!

Хозяин гостиницы, по бокам которого стояли с суровым видом Ле Гофф и Рондье, обеспокоенно спросил:

— Куда делся тип, с которым ты здесь была? И что ты сейчас кричала?

Ле Гофф прошел в соседнюю комнату и вгляделся в ночную тьму.

— Он нас провел, — констатировал, стоя рядом с ним, Рондье.

Сериски вышел в коридор и прокричал полицейским, стоявшим на лестнице:

— Быстро оцепить квартал! У всех проверять документы! Подозреваемый скрылся.

— Что же все-таки произошло? — не унимался мсье Поль.

Элиана ткнула пальцем в сторону биде, рядом с которым висело мокрое полотенце.

— Я пошла помыться, а он…

— Что он? — настаивал подошедший Рондье.

Девушка повернулась в сторону полицейских и посмотрела на них с невинным видом. По выражению ее лица можно было подумать, что она пришла на исповедь. Действительно, Бардо никогда бы так не сыграла! Элиана развела руками, как это сделала бы Сара Бернар.[9]

— Я так ничего и не поняла. Этот тип исчез, не сказав мне ни слова. Вылез через окно… Наверное, немного тронутый. Впрочем, все мужчины таковы.

— Вы никогда его раньше не видели?

— Никогда, — подтвердила женщина, искренне глядя на полицейских. — Что вам от него нужно?

— Действительно, кто это? — вежливо осведомился мсье Поль, демонстрируя готовность оказать любую услугу своим неустрашимым собеседникам, тем более что те в любую минуту могли бы прикрыть его заведение.

— Кончай трепаться! — взялся за Элиану сбросивший маску любезности Рондье. — Тебе прекрасно известно, кто это такой! Куда он мог скрыться? Как он был одет? Каковы его привычки? Как он говорил? Что курил? Выкладывай!

— Отвернитесь, мне нужно одеться! — капризно сказала та, прижимая к груди розовые трусики, отделанные кружевами.

— Ничего, мы привыкли, — пожал плечами инспектор.

— Да, но я не привыкла одеваться перед полицейскими!

— Что за сигареты? — спросил Ле Гофф у Рондье, рассматривавшего взятый из пепельницы окурок.

— «Пэлл-Мэлл».

— Его любимые. Возможно, что это был действительно он… Что ж, мадемуазель, — добавил комиссар, повернувшись к женщине, — вам придется пойти с нами. Вы все нам расскажете об этом человеке.

— Я ничего о нем не знаю!

— Может быть, вам известно о нем больше, чем вы подозреваете, — бросил Ле Гофф, выходя в коридор.

— Вперед, чаровница! — щелкнул пальцами Рондье.

Та потрясла в воздухе трусиками.

— А как же это?! Я могу простудиться!

— Ладно, прикройся, — хмуро проговорил инспектор. — Я, так и быть, на секунду отвернусь.

И, толкая перед собой хозяина гостиницы, он направился к двери.

X

Муш доехал на такси до станции метро, спустился под землю, вышел через пять остановок, снова поймал такси и отпустил его за несколько кварталов от дома Сальваторе. Рисковать он не стал. Ему хотелось отправиться в Сент-Уан и побродить вокруг ресторана, с которым в его жизни было столько связано, но в конце концов он решил, что делать этого не следует. Его там наверняка ждала полиция. К тому же что бы он увидел? В этот час и его жена, и дочь обычно спали.

В свое время ему хватило ума, чтобы закрепить в брачном контракте право раздельного владения имуществом. Ресторан был записан на имя его жены, и это помешало полиции наложить на него лапу. Что ж, по крайней мере он оставил тем, кого любил, кусок хлеба с маслом. Чтобы соседи и клиенты не делали его жене скользких намеков, она выписала из провинции брата, который и управлял теперь рестораном. Дела шли не хуже, чем при Муше, разве что теперь никто не вел за стойкой страстных споров о тонкостях ловли форели и об искусстве забрасывать блесну или мушку.

Подгоняемый порывами ветра, который дул ему в спину, убийца быстро прошел последние метры до дома Сальваторе. Он открыл дверь и прокрался в прихожую, стряхивая с себя капли дождя и щурясь на свет. Однако, едва он достиг подножия лестницы, дверь, ведущая в магазин, открылась. За ней стоял Альдо. Муш, застигнутый врасплох, застыл на месте.

— Заходи! — тихо сказал сицилиец, уступая дорогу.

Муш шагнул в полутьму магазина, с трудом различая полки, заставленные консервными банками. Альдо закрыл дверь на засов.

— Приехал отец. Два часа назад.

Он провел убийцу в зал. Там горели все лампы. Сальваторе, сидя в кресле, держал на коленях спящую Сесилию и говорил по-английски с человеком, которого Муш видел впервые. Все семейство было в сборе, даже Мария, которой, наверное, пришлось встать, чтобы покормить мужа. Из-под ее платья виднелся край ночной рубашки. Ловкими движениями она убирала со стола грязную посуду.

Убийца сосредоточил внимание на незнакомце. Тот сидел рядом с низким столиком. Его бледно-рыжие волосы были коротко подстрижены, на круглых щеках играл румянец. Он бы мог показаться здоровяком, если бы не легкое дрожание рук и не затуманенный взор, выдававшие пьяницу. Едва Муш вошел, старый сицилиец сурово на него посмотрел.

— Тебе не следовало выходить, — сказал он вместо приветствия. — Ты не должен был этого делать. Мы ведь договорились.

Тон старика, такой же строгий, как и его лицо, не понравился убийце. Он уже давно никому не позволял так с собой говорить. Но в этом случае он действительно был виноват. Поэтому он сдержал уже готовый сорваться с языка резкий ответ и миролюбиво кивнул, признавая свою ошибку.

— Я ничего не мог с собой поделать. Я целый год не видел женщин. Вы должны понять.

Из угла, где устроился Серджо, раздался смешок, нервно подхваченный Жанной. Глава семейства бросил в их сторону уничтожающий взгляд и снова повернулся к Мушу.

— А если бы за тобой следили, и ты вывел полицию на нас?! Ты подвергал нас опасности. Из-за тебя мы сильно рискуем.

— За сто десять миллионов, — сухо ответил ему убийца.

— За сто пятнадцать, — поправил его сицилиец, и его загорелая рука, гладившая кудрявую голову внучки, застыла. — Но ты заплатил за то, чтобы тебе помогли бежать, а не укрыться после побега. Нас ничто не вынуждало везти тебя сюда.

Муш открыл было рот, но Сальваторе не дал ему ответить. Он говорил резко и повелительно, не теряя, однако, контроля над собой:

— Ты не вправе ожидать от нас подарков. Ты не из наших. Мы выполнили соглашение и сдержали свои обещания. Держи свои или убирайся. Альдо даст тебе денег. Я возражать не стану. Если человек попал в трудное положение, ему нужно помочь.

Он поднялся, и Сесилия, сосавшая во сне палец, захныкала. Прежде чем передать внучку Терезе, старик пальцем начертил крест на влажном от пота лбу девочки. Он подождал, пока ее унесут, и лишь тогда снова повернулся к своему беспокойному постояльцу.

— Либо да, либо нет. Ты еще можешь уехать. В этом случае считай, что мы ни о чем не договаривались. Но если ты согласишься, ты будешь делать то, что скажу я. Здесь все делают то, что я говорю. Итак?

Муш глубоко вздохнул. Он не привык к подобным выволочкам, но она была заслуженной. К тому же он зависел от сицилийца. Возможно, позднее, если представится случай, он выскажет ему все, что думает о тех, кто изображает из себя патриархов. Он снял плащ, показывая, что не ищет ссоры.

— Прошу прощения. Я знаю, что был не прав. Но мне нужна была женщина во что бы то ни стало.

Морщины на лице старика немного разгладились. Он принял извинения.

— Надеюсь, неприятностей не было?

— Были, — поколебавшись, признался убийца. — Меня едва не взяли в гостинице. Я пока не знаю, что именно там произошло.

— Наверное, тебя узнали, — предположил Сальваторе. — Впрочем, это могла быть и обычная облава. Ты ведь зависишь от любой случайности.

— Все же я склонен полагать, что искали именно меня. Думаю, что, несмотря на усы и прочее, я еще похож на себя.

— Лишний довод в пользу того, чтобы никуда не выходить, — заметил старый сицилиец, сел за большой стол и жестом предложил остальным последовать своему примеру.

Он помолчал, пока Жанна наливала всем граппу, кивнул Марии, отправившейся спать, закурил одну из своих вонючих сигар и указал ею на незнакомца, сидевшего справа от него.

— Это Джек. Он из Бруклина и не говорит по-французски.

Муш кивнул американцу. Сальваторе продолжал:

— Это пилот «Боинга». Его нашел мой друг Фрэнки.

— Значит, он считает операцию осуществимой?! — воскликнул убийца, пораженный тем, с какой скоростью решаются проблемы по ту сторону Атлантики.

— Конечно. Все дело в ее организации. Она потребует большого труда. Короче, Фрэнки хочет половину.

— Это чересчур много.

— Его работа того стоит, — отрезал старик. — Ему понадобится много людей. К тому же Фрэнки не разменивается по пустякам.

— Пятнадцать миллиардов вы называете пустяками? Надеюсь, вы шутите?

Сицилиец залпом осушил рюмку, которую до этого грел в ладони, и неприязненно бросил:

— Фрэнки согласился отчасти для того, чтобы сделать мне приятное, отчасти потому, что он никогда не отказывается от крупного дела. Денег у него хватает, и ему не прожить достаточно долго, чтобы истратить их все. Луи!

Берлинец открыл портфель, достал оттуда карту и разложил ее перед тестем. Тот перешел на английский:

— Вот как Фрэнки представляет наше дело. Это карта окрестностей Нью-Йорка. Здесь, — палец старика уткнулся в карту, — недавно построенный участок автомагистрали, который введут в эксплуатацию не раньше начала августа. До города отсюда тридцать пять километров. Место пустынное. Приземляться в аэропорту Нью-Йорка или в Ла-Гуардии для нас было бы равносильно самоубийству. Поэтому мы решили, что посадка будет на этом участке.

— И для этого вам понадобился летчик? — спросил Муш, показывая на американца, кивавшего при каждом слове Сальваторе.

— Да, для этого нам нужен Джек, — согласился старый сицилиец. — В свое время он был асом «Панам».

— В свое время?

— Его уволили, — по-французски пояснил Луи. — Он стал слишком сильно закладывать за воротник, и у него ухудшилась реакция.

— Сюда Джек и посадит самолет, — продолжил его тесть. — Длина участка составляет три километра. Это соответствует длине посадочной полосы.

— Но ведь будет темно! — возразил убийца. — Если мы вылетим отсюда в полночь, то из-за разницы во времени на месте будем в час ночи!

Старик поднял голову и сказал, глядя на него:

— Правильно. Поэтому люди Фрэнки разметят полосу и встретят нас.

— А как быть с пассажирами? Их ведь придется нейтрализовать.

Голос Муша был бесстрастным, но у многих из присутствующих мороз прошел по коже. Все, за исключением Джека, не понимавшего ни слова, смотрели на убийцу с отвращением.

— Надеюсь, ты не собираешься прикончить больше сотни человек? — резко спросил Сальваторе. — Я никогда не пойду на это. Да и никто не пойдет.

— Разумеется, я не собирался их убивать, — заверил его собеседник. — Хотя, я слышал, кое-кто подкладывал в самолет взрывчатку, чтобы получить страховку…

Сальваторе поднял руку, и он замолчал.

— Мы продумаем, как это сделать получше. У меня уже есть идея. Точнее, это идея Фрэнки и его штаба. Теперь вернемся к тебе. Здесь ты нам не нужен. Скорее наоборот. Поэтому через два-три дня вас с Джеком перевезут на мою виллу. Никто не должен догадываться, что вы там. С вами поедут женщины. Мы же займемся организацией операции. Луи достанет фальшивые паспорта и справки о прививках. Серджо и Альдо займутся ювелирами. Пока в их задачу входят только наблюдение и сбор информации. Кроме того, нужно будет достать оружие и кое-какое снаряжение.

— А как быть с моей дочерью? — спросил Муш. — Я хотел бы повидаться с ней, прежде чем окончательно отчалить.

Все головы снова повернулись в его сторону. Сальваторе смотрел на него, покусывая губы.

— Я подумаю над этим и постараюсь, чтобы ты с ней встретился, — наконец пообещал он. — Но нужно соблюдать осторожность!

— А что будет с добычей? — забеспокоился убийца. — Ты ничего об этом не сказал.

На этот раз на него посмотрели с неодобрением. Поэтому он закашлялся и поправился, внутренне презирая себя за то, что снисходит к обычаям клана:

— Извините. Я имел в виду, вы забыли обсудить этот вопрос.

— Фрэнки сказал, что после экспертизы он сам займется своей долей.

— А нашей?

— Он готов ее у нас купить.

— Да, но кто ее сможет оценить?

Старый сицилиец усмехнулся.

— За океаном тоже есть специалисты. Причем не хуже, чем в Европе.

— Но ведь мы их не знаем!

— Фрэнки все время работает с ними.

— Но не я!

В возгласе Муша сквозило недоверие. Ноздри Сальваторе раздулись от сдерживаемого гнева.

— Фрэнки мой друг!

— Но не мой!

Головы присутствующих поочередно поворачивались к каждому из собеседников, и только Джек спокойно наливал себе рюмку за рюмкой.

— Хорошо, если ты знаешь в Европе скупщика краденого, готового выложить за наши драгоценности десять или пятнадцать миллиардов наличными, я согласен, — проворчал глава клана, делая вид, что уступает. — Тогда нашу долю привезут сюда.

При слове «наличные», произнесенном по-английски, пилот поднял голову.

— Да, ни у какого скупщика не может быть столько денег, — пробормотал убийца. — Впрочем, если обратиться сразу к нескольким…

— Чем больше людей будет в курсе событий, тем выше риск утечки информации. А Фрэнки может все устроить самым лучшим образом. Честно говоря, во всем мире только он и способен на подобное дело. Я и члены моей семьи ему доверяем. Ты же можешь делать со своей долей все, что хочешь.

— Я настаиваю на том, чтобы в оценке участвовал человек, которого я знаю, — заупрямился Муш.

— Это невозможно, — отрезал Сальваторе. — Фрэнки обидится.

— Я сам ему все объясню…

— Ты ничего не сможешь ему объяснить. Ты его не увидишь. Его не увидит никто из нас, за исключением меня. Фрэнки никогда не показывается на людях. Он только финансирует операции и отдает приказы.

— Да, но… — ощетинился убийца.

— Либо ты соглашаешься, либо нет. — Старый сицилиец был неумолим. — Если ты хочешь выйти из дела — пожалуйста. Тем более что я пока не очень хорошо представляю себе, как ты попадешь в самолет, ведь тебя повсюду разыскивают.

Вы что же, собираетесь обойтись без меня? После того, как я дал вам наводку?!

— А почему бы и нет? — холодно спросил старик. — Ведь ты же сам не согласен на наши условия.

Муш встал. Он был в ярости.

— Черт побери! Никто еще никогда…

Повинуясь приобретенному рефлексу, его рука скользнула в карман, но оружия там не оказалось. Все посмотрели на него с осуждением.

— В твоем положении едва ли стоит ругаться, — спокойно проговорил Сальваторе. — К тому же я не люблю, когда в моем доме богохульствуют. Тем более угрожают мне.

Убийца посмотрел вокруг. На всех лицах застыло суровое выражение, и только в глазах Жанны не было враждебности. Он сдался и снова опустился на стул.

— О'кей. Пусть все будет так, как вы решили. Сальваторе глубоко затянулся и посмотрел на него сквозь облако едкого дыма.

— Это другое дело. Нужно будет также, чтобы ты доверился мне в вопросе выплаты денег.

— Что вы имеете в виду?

— На то, чтобы собрать необходимую сумму, потребуется время.

— Ну так что?

Вопреки собственному желанию, Муш почти кричал. Глава клана долго смотрел на него и, наконец, произнес:

— Я не смогу рассчитаться с тобой лично. Меня не будет в Америке. Никого из нас там не будет. Сразу же после посадки все мы, за исключением Джека, вернемся во Францию, причем разными путями. Каждый из нас получит новый паспорт и билет на самолет. Кто-то полетит через Рим, кто-то через Мадрид или Женеву. Только мы с Терезой отправимся прямым рейсом до Орли, но тоже не вместе.

— Как, ваша дочь тоже участвует в операции?!

— И она, и Жанна, — сказал старик. — У нас найдется для них работа. Мы с Фрэнки хорошо все продумали и решили, что лучшей гарантией безопасности будет для нас немедленное возвращение. После ограбления полицейские в Штатах перевернут все вверх дном. За любую информацию будет назначена огромная премия. Под подозрением окажутся все вновь прибывшие. Контроль в аэропортах будет ужесточен. Но не сразу. Они просто не успеют отреагировать. Кроме того, им и в голову не придет, что мы покинем Америку, едва ступив на ее землю. Логика их мышления не допустит подобного предположения.

Муш, который с полным основанием мог считаться первым среди французских грабителей, почувствовал себя раздавленным. Дело в мафии было поставлено серьезно. В сравнении с этим преступным синдикатом европейские бандиты выглядели просто мелкими воришками.

— А что будет со мной? — с беспокойством спросил он. Сальваторе стряхнул пепел в блюдце.

— Думаю, что ты захочешь отправиться в Мексику или в Южную Америку. По крайней мере, так бы сделал на твоем месте я сам. Мы с Фрэнки обсудили и это. У него есть свои люди в нью-йоркских доках. Они найдут для тебя судно, на котором ты доберешься до Веракруса. С этим проблем не будет.

— А с моей долей?

— Ты получишь ее, как только окажешься на месте.

— Какие у меня гарантии?

— Мое слово.

— Этого недостаточно.

Кровь отхлынула от лица старого сицилийца. Альдо, стиснув от бешенства зубы, потянулся к Мушу. Но тут вмешался Луи Берлинец.

— Тебе не следует так говорить, — произнес он ледяным тоном.

Его тесть хотел что-то сказать, но Муш его опередил. Понимая, что он слишком перегнул палку, убийца повернулся к Альдо.

— Извини!

Потом, посмотрев на Сальваторе, державшего в руке сломанную сигару, он неловко улыбнулся.

— Мне очень жаль, мсье Маналезе. Действительно очень жаль. Но вы должны меня понять. За мной идет охота. Если я попадусь, моя жизнь не будет стоить и гроша. Я все время на взводе и поэтому несу всякую чушь. Я вам доверяю. Во всем.

В комнате повисла тишина. Никто не решался прервать тяжелое молчание. Американец, поняв, что происходит нечто серьезное, выжидал, потягивая граппу. Он уже хорошо набрался, но это было едва заметно, разве что сильнее обычного дрожали руки. Наконец Сальваторе, не спускавший с Муша глаз, глубоко вздохнул.

— У тебя нет другого выхода! — бросил он ему через стол. — Тереза!

Пока старик закуривал новую сигару, дочь подошла и остановилась перед ним, ожидая приказаний.

— Покажешь американцу комнату на втором этаже, — сказал он ей и поднялся. — Всем желаю спокойной ночи.

Все почтительно встали. Салями спрыгнул с кресла, где дремал все это время, и побежал за хозяином. Перед тем, как выйти, Сальваторе обернулся.

— Жанна! Чтобы я никогда больше не видел тебя в своем доме в этих непристойных платьях! Не понимаю, как ты это терпишь, Альдо!

После этого он поднялся в свою комнату. Там на огромной кровати под золотым распятием, приписываемым Бенвенуто Челлини,[10] его ждала Мария.

XI

Элиане, девушке с улицы Блондель, хозяину гостиницы мсье Полю и владельцам кафе, позвонившим Ле Гоффу, эта ночь запомнилась надолго. Им пришлось до самого утра отвечать на коварные вопросы полицейских. От них потребовали описать внешний вид убийцы, его одежду, все, что они заметили. Особенно досталось Элиане. Еще бы, ведь она переспала с самим Мушем! Рондье, Сериски, Ле Гофф, Мерлю и даже Тупир, который все еще не расколол банду юных налетчиков, не оставляли ее в покое ни на минуту, но она продолжала упорствовать. Она и не подозревала, с кем имеет дело. В том, что убийца бежал, тоже не было ее вины, ведь не она установила эту дверь. Мсье Поля, не предупредившего полицейских о существовании другого выхода, они чуть не разорвали на куски. При одной мысли, что они едва не схватили Муша, сотрудники бригады, казалось, дымились от злости. Теперь у них не было никаких сомнений. Отпечатки пальцев на окурке, пепельнице и умывальнике окончательно подтвердили их подозрения. Было от чего прийти в отчаяние. Срочно вызванный художник нарисовал новый портрет убийцы, и в девять утра Ле Гофф решил всех отпустить.

— А как же премия, господин комиссар? — вопрошала хозяйка кафе, которую Сериски вежливо, но настойчиво подталкивал к выходу.

— Пока еще мы никого не арестовали, — с утомленным вздохом отвечал ей Ле Гофф.

Чтобы сразу отделаться от настойчивой женщины, он добавил:

— Сериски, проводите этих господ. Постарайтесь, чтобы они не столкнулись с Элианой или владельцем гостиницы. Никто не должен знать, откуда к нам поступил сигнал.

Его слова попали в цель. Гектор, с ожесточением чесавший отросшую за ночь на подбородке щетину, повернулся к своей подруге:

— Хватит попрошайничать. Пойдем. Господин комиссар прав. Если Элиана или Поль узнают, что это ты позвонила в полицию, мы можем сразу закрывать наше заведение.

Едва несчастные создания скрылись за дверью, Ле Гофф открыл окно, чтобы избавиться от табачного дыма, густой пеленой висевшего в комнате. В его лицо подул свежий весенний ветерок. Как часто бывает в это время года, погода внезапно переменилась, и на смену тучам пришло голубое небо. Комиссар полной грудью вдохнул чистый воздух и, вернувшись к столу, включил электробритву. Потом он уселся перед картиной, изображавшей Дон Кихота — подарком матери, которая часто говорила, что он воюет с ветряными мельницами — и задумался.

За стеной раздавались голоса Тупира и пришедшего ему на подмогу Жибо, наседавших на задержанных налетчиков и до сих пор не преуспевших в своих попытках склонить их к откровенности. Конечно, в прежние времена эти паршивцы давно бы во всем признались. Тогда полицейские работали грубо. Теперь методы изменились. Сыщики новой формации, подобные Ле Гоффу, для раскрытия преступлений использовали преимущественно собственные мозги, а не кованую обувь, как их предшественники. В уголовной полиции все было поставлено по-новому, и, если верить статистике, результаты были даже лучше, чем прежде.

Комиссар нажал на кнопку аппарата внутренней связи.

— Рондье, мне нужно, чтобы через десять минут все сотрудники бригады собрались в конференц-зале. И те, кто дежурили ночью, и те, кто только что пришли. Сообщите начальникам служб, что я приглашаю их тоже. Пусть пока никто не выезжает на задание.

Он закурил и бросил спичку в пепельницу, на которой был выгравирован его девиз: «Тот, кто сомневается в успехе, уже проиграл». Потом, в очередной раз пролистав дела и позвонив домой, чтобы узнать о самочувствии малыша, вместе с Тупиром отправился в конференц-зал.

Несмотря на утренний час, большая часть кресел оказалась занята. Комиссар пожал руки своим коллегам из полиции нравов и поднялся на эстраду, где стояла черная доска с прикрепленными к ней двумя увеличенными портретами Муша. На одном из них, сделанном сразу после снятия отпечатков пальцев, он выглядел свирепым, как всегда бывает с людьми на фотографиях из уголовных дел. Второй портрет был нарисован художником со слов свидетелей с улицы Блондель. Убийца был изображен в очках, в баскском берете и с усами. Казалось очевидным, что это один человек. Однако тот, кто столкнулся бы с Мушем на улице, мог его и не узнать. Ле Гофф с трудом сдержал зевок, взял указку и, прикоснувшись ею к первому портрету, начал:

— Вот Сарте, каким мы знаем его все. Именно таким благодаря газетам он стал известен публике.

Указка переместилась.

— А вот каким его видели вчера вечером. Сейчас наши службы занимаются размножением…

Он замолк, потому что в зал вошел начальник уголовной полиции и остановился, прислонившись к дверной раме. Некоторые из сидевших встали, но он жестом попросил их не беспокоиться и одновременно сделал Ле Гоффу знак, чтобы тот продолжал сообщение. Комиссар кивнул и возобновил прерванную речь:

— Таким образом, каждый из нас получит новый портрет убийцы. Мне хотелось бы, чтобы поиски велись в тайне. Поясню, что я имею в виду…

Он положил указку на стол и оперся на него рукой.

— Если мы передадим это изображение прессе, в случае удачи нам могут сообщить, где скрывается Сарте. Однако уверенности в этом нет. Можно, однако, ручаться за то, что, увидев в газетах свой портрет, составленный по описанию, он снова изменит внешность, и наши шансы поймать его уменьшатся. Я задаю себе вопрос…

Комиссар остановился, в нерешительности кусая губы.

— Какой вопрос, Ле Гофф? — подбодрил его начальник полиции.

— Я спрашиваю себя, видел ли его вообще кто-нибудь, кроме наших вчерашних свидетелей. Теперь мы знаем точно: кто-то помог Сарте бежать. И эти же сообщники вполне могут сейчас его укрывать, так что ему не нужно напрасно показываться на улице. Именно поэтому нам и следует затаиться. Не будем ничего сообщать прессе. Пусть у Муша возникнет ощущение относительной безопасности. Я рад был удостовериться, что он еще не покинул Францию. Пусть он и дальше остается в стране, и в конце концов мы его возьмем. Мы будем действовать втихомолку. Территориальная полиция будет прочесывать дом за домом каждую улицу, жандармы — каждую деревню. Не забудем при этом, что Сарте помешан на рыбалке.

Ле Гофф кивком ответил на одобрительный жест своего начальника и продолжил:

— Кроме того, мы выяснили, что у тех, кто помог ему бежать, есть фокстерьер по кличке Салями.

В зале раздались смешки, но комиссар и не думал шутить.

— Я повторяю, мы должны работать тихо. Если пресса сообщит об этом, мы, возможно, выйдем на сообщников, но сам Сарте немедленно скроется, причем на этот раз навсегда.

— Очень редкая кличка для собаки, — вмешался начальник полиции нравов. — Это может помочь нам выйти на преступников. Подумать только, назвать пса Салями!

— Почему-то это наводит меня на мысль об итальянцах, — прервал его Рондье. — Я и сам не знаю почему…

— Я тоже об этом подумал, — поддержал Ле Гофф, пожимая плечами. — Однако все это слишком неопределенно, а Париж велик. Каждый из вас, господа, получит новый портрет Сарте и краткий отчет о результатах расследования. Благодарю вас, я закончил. Впрочем, возможно, у вас есть вопросы…

Вопросов не было. Комиссар спустился с эстрады, и к нему сразу же подошел начальник полиции нравов.

— Ну как твой наследник, Ален? Когда ты запишешь его в Божон?[11]

— Ему еще предстоит выпить немало молока, прежде чем до этого дойдет дело, — вздохнул начальник уголовной полиции.

Ле Гофф улыбнулся. На эту тему он мог бы беседовать долго, но его ждала работа. Он извинился и подозвал Тупира.

— Возвращаемся назад, старина. Нужно, чтобы до вечера эта банда юных налетчиков во всем призналась. Иначе мы будем вынуждены их отпустить, потому что истечет срок задержания.

Он закурил свои любимые «Житан» и пошел в кабинет. Следом за ним потащились сотрудники бригады, многие из которых мечтали о сне.

XII

Мартина Сарте позавтракала вместе с матерью, и теперь направлялась к площади Плейель. Солнечные лучи ласкали ее лицо. Но девушка не позволяла себе расслабляться. Она сознавала, что за ней все время следят. Иначе и быть не могло. С тех пор, как ее отец умудрился удрать, полицейские не спускали глаз с тех, кто мог вывести на его след.

Она ждала автобуса, чтобы доехать до вокзала Сен-Лазар, вблизи которого Собиралась купить пару новых туфель. Тереза остановилась неподалеку и вошла в автобус вслед за ней. Больше никто на этой остановке не сел. В это время пассажиров бывало немного, все были в конторах или на заводах. Дочь Сальваторе села впереди Мартины. Кондуктор прокомпостировал билеты и отошел. Глаза Терезы, скрытые темными очками, поймали взгляд Мартины, и она прошептала, почти не двигая губами:

— Вас хочет видеть отец. Выходите на остановке Ги-Моке и идите за мной.

Мартина вздрогнула, но тут же овладела собой. Она умела держать себя в руках. Она кивнула Терезе в знак согласия и, покосившись на пассажиров, стала смотреть на улицу и на обгонявшие автобус машины. От ее взгляда, однако, ускользнул скрытый грузовиком фургон, откуда за ней следил Барани. Он сообщал теперь по рации:

— 142-й! Говорит Белый. Мартина Сарте едет в автобусе к вокзалу Сен-Лазар. Будем держать связь.

На остановке Ги-Моке Тереза вышла первой. Мартина последовала за ней, смешавшись с некоторыми пассажирами. Подмигнув ей, Тереза двинулась по улице Жонкьер, иногда останавливаясь у витрин. Мартина медленно шла вслед, не упуская ее из виду. На углу улицы Жан-Леклер Серджо, стоявший с транзистором в руке и видевший, как приближается фургон с антенной, не шевельнувшись, сказал сестре сквозь зубы:

— Иди дальше и не возвращайся сюда. Я сам займусь малышкой.

Тереза продолжала свой путь. Ее стройные ножки и волнующая походка приводили в восхищение всех попадавшихся навстречу мужчин. Когда с Серджо поравнялась Мартина, подмигнул ей и, улыбаясь, пристроился рядом. Делая вид, что пытается познакомиться, он пробормотал:

— Не волнуйтесь. Идите вперед. Потом задержитесь у лавки. Когда увидите в стекле витрины, что серый фургон проехал мимо, вернитесь назад, как будто передумали. Я буду ждать вас здесь в зеленой «МГ».

Мартина даже бровью не повела. Серджо проследил взглядом за фургоном и добавил, притворясь, что отпускает какую-то шутку:

— Изображайте особу, не желающую, чтобы к ней приставали на улице. Потребуйте, чтобы я отцепился.

Мартина нахмурилась и сделала вид, что дает отпор этому уличному Ромео. Продолжая смеяться, тот беззаботно вернулся на свое место, как человек, которого отшили, а ему на это наплевать. Через две минуты Мартина влезла в его машину.

— Шпики? — бросил ей Серджо, трогаясь с места.

— Если это они, то, конечно, постараются вернуться, — сказала девушка. — Но это будет им не так легко, потому что они проехали слишком далеко.

— Мы от них уйдем, — заверил ее молодой сицилиец.

Мартина взглянула на него с любопытством.

— Вы — брат Альдо? Вы на него похожи.

Серджо уклонился от ответа.

— Я высажу вас на углу улицы Мария-Дерем. Войдите в сквер Эпинетт. Пройдитесь там и выберите скамейку, где поменьше народа.

— Там будет отец?

Серджо доехал до верхней части улицы Жан-Леклер и резко свернул направо.

— Делайте, что вам сказано, — сухо посоветовал он, останавливаясь.

Девушка искоса разглядывала его. Красивый малый, но не очень-то приветливый.

— Спасибо, — сказала она, выходя из машины.

Но тот сразу умчался, даже не попрощавшись. Тем временем Барани поднял тревогу.

— Я ее потерял. Мне нужно подкрепление, чтобы прочесать весь район.

— Вас понял, Белый, — ответил ему мрачный голос. — Сделаем все необходимое.

Вернувшись на площадь Ги-Моке, Барани приказал полицейскому, сидевшему за рулем:

— Проедем по маленьким улицам. Может быть, повезет и наткнемся на девчонку.

— Ты думаешь, она попытается встретиться здесь с отцом?

Барани пожал плечами.

— Здесь или где-нибудь еще — как знать? Наше дело — день и ночь следить за ней и ее матерью. А она от нас ушла. Поезжай по улице Жан-Леклер, а там посмотрим.

Шофер повиновался, а Барани, опустив стекло, высматривал среди прохожих Мартину. Но никого похожего не было! А она уже прогуливалась по скверу, как велел ей Серджо.

Светило солнце, и почти все скамейки и стулья были заняты. Мамаши следили за детьми, лепившими пирожки из песка. Некоторые вязали или пришивали метки к белью. Старики, расположившиеся на стульях, сражалась в карты. Неподалеку от них Мартина заметила уединенную скамейку и села на нее. Отца не было видно. Она закурила «Лаки Страйк», но тут же с недовольной гримаской вынула сигарету изо рта, так как рядом с ней устроился какой-то бродяга. Этот грязный тип чесался! Недоставало еще заполучить от него вшей! Она сделала движение, чтобы встать, но остановилась, услышав хорошо знакомый голос.

— …Здравствуй, дочка. Ты куришь?

Девушка поперхнулась дымом и закашлялась. Голос, будивший в ней столько воспоминаний, продолжал:

— Не поворачивайся ко мне. Смотри на девочку с лопаткой.

Мартина послушалась, но не могла хоть искоса не поглядывать на отца.

— Как мама? — прошептал тот.

— Ничего, папа. Конечно, не так, как раньше, но…

— Понимаю, — сказал Муш сквозь зубы, глядя прямо перед собой.

На нем был старый костюм, некогда синий, но совершенно выцветший. Туфли были подвязаны бечевками. Голову покрывала потрепанная фуражка, а брови с помощью краски стали совсем черными. На плече висела сумка, откуда выглядывало горлышко бутылки красного вина. Густая борода скрывала его лицо.

Он принялся вытаскивать из кармана окурки, продолжая внимательно следить из-под опущенных век за происходящим вокруг.

— Мне нужно было повидаться с тобой до отъезда.

— Ты уезжаешь?

— Навсегда.

Сердце девушки сжалось. Ведь это был ее отец. Да, он бандит… Но к ней он всегда был добр.

— Мы больше не увидимся?

Сторож, дежуривший в сквере, прошел мимо них, бросив подозрительный взгляд на бродягу. Тот еще ниже опустил голову.

— Твоя мать вряд ли хочет видеть меня. И я ее понимаю.

— Не думай так, папа! Конечно, она потрясена всем этим, но по-прежнему тебя любит.

Муш вынул листок папиросной бумаги и высыпал на него табак из окурков.

— Ты должна убедить ее развестить со мной. Ей нужно снова выйти замуж. Я настаиваю на этом. Ей теперь еще хуже, чем если бы я умер. Убеди ее забыть меня. И прошу тебя, не говори ей, что мы сегодня виделись. Ни в коем случае. Она слишком слаба.

Он свернул сигарету, провел по краю бумаги языком и глухо прибавил:

— Хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала.

— Ты мой отец.

— Да, конечно… Но ты все же действовала великолепно. Без тебя я но смог бы связаться с Альдо и не был бы здесь.

Сигарета Мартины догорела уже до пальцев, прежде чем девушка решилась спросить:

— Папа… Это правда, что ты убил кого-то во время побега? Муш ответил не сразу. Он чиркнул спичкой по заду, поднес пламя к сигарете и, наконец, сказал:

— Я хотел, чтобы этот тип сбежал со мной. А он собрался поднять тревогу… И тогда…

Не было нужды кончать эту фразу, Мартина поняла. Дрожь пробежала по ее телу. Сигарета выскользнула из рук, и она машинально наступила на нее, чтобы погасить.

Ее отец продолжал хриплым голосом:

— Я знаю, какое зло вам причинил. Особенно тебе. Но, к несчастью, прошлое изменить нельзя. Что сделано, то сделано.

Он слегка повернулся к дочери и, не отрываясь, смотрел на нее. Ему хотелось вобрать в себя ее облик, живую память о ней.

— Ты красивее, чем когда-либо. И необыкновенно смела. Знаешь, моя дорогая…

Теперь он снова смотрел только на девочку, копавшуюся в песке.

— …знаешь, если захочешь, ты сможешь потом приехать ко мне. Я скоро буду богат. Очень богат. Очень, очень богат.

— Я не хочу расставаться с мамой.

Он понимающе кивнул, а потом, увидев, что на него смотрит идущая мимо пара, притворился, будто чешет под мышкой.

— Я понимаю. Но мне так хотелось бы помочь тебе!

— Но не так, папа! Я думаю, что ты ничего не можешь больше сделать для нас.

Муш задумчиво пожевал свой окурок.

— Это правда. Но позже я дам знать, где меня найти. Нельзя знать заранее… Может быть, в один прекрасный день ты снова захочешь меня видеть.

Он замолчал, внезапно пожалев, что затеял эту встречу. Муш чувствовал, что причинил Мартине боль. Не говоря уж о себе самом… Одна святыня оставалась у него в мире: дочь. После долгого молчания он почти стыдливо попросил:

— Прежде чем расстаться, хочу попросить у тебя… какой-нибудь пустяк… Может быть, фотографию… Или…

Она уже открыла свою сумочку и достала карточку, где была снята с матерью перед их рестораном в то счастливое время, когда ее отец был еще известным и уважаемыми ресторатором, которого все называли не иначе, как мсье Сарте.

— Положи ее на скамейку, — сказал он.

Она повиновалась, а он протянул руку. Их пальцы встретились. Он почувствовал, как они дрожат. Один миг — и фотография была уже в его кармане.

— Уходи первой. Будь счастлива, моя дорогая. Иди, иди и не оборачивайся.

И так как она поднесла руку к глазам, он прибавил:

— Не плачь. Стисни зубы и иди. Иди.

Он шевельнулся, будто желая дотронуться до нее, почувствовать ее, будто надеясь сохранить что-то от нее в кончиках пальцев. Но он не вправе был привлекать к себе внимание. Прохожие могли удивиться: юная, красивая, хорошо одетая девушка и грязный, убогий бродяга…

— Иди, — прошептал он. — И не оборачивайся. Мартина встала. Он пробормотал дрогнувшим голосом:

— Будь счастлива!

Она ушла в слезах, провожаемая заинтригованным взглядом какого-то прохожего. Опустив голову, чтобы не видеть ее, Муш смотрел в землю. Он подождал с минуту, потом тоже встал. Прежде чем уйти, он нагнулся и поднял с земли брошенный Мартиной окурок. Потом вышел из сквера на улицу, противоположную той, куда пошла его дочь. Погруженный в свои мысли, он даже не заметил фургон Барани, медленно проезжавший мимо сквера. Сыщик бросил на него быстрый, профессиональный взгляд. Ничего особенного… Бродяга… На улице Жан-Леклер Барани увидел Мартину, с покрасневшими веками идущую в сторону авеню Сент-Уан. Инспектор подскочил. Она могла идти только из сквера! Он толкнул локтем шофера.

— Выпусти меня. Хочу поглядеть, что в этом сквере. Там может быть Муш!

— Ты думаешь, они там встретились? — взволновался его товарищ.

— Не знаю. Но все возможно. Она идет оттуда и плачет. Скорее, сообщи всем машинам, чтобы они оцепили этот сквер. Быстро!

И пока его коллега поднимал тревогу, Барани выпрыгнул из фургона. Но Муш в это время шел уже к улице Лансье размеренным шагом человека, который ничего не ждет и никуда не спешит. Потом, оглядевшись, он забрался в прицеп черной «ДС», стоявшей в безлюдном месте. Альдо, только этого и ждавший, взялся за руль и тронулся с места.

XIII

Полиция останавливала все машины, направлявшиеся к восточной автостраде, и проверяла документы у их водителей. Этот цирк продолжался со времени побега Муша. Проверяли даже ночью.

Не доезжая до поста, Альдо подал сигнал двумя короткими гудками. Полицейские нахмурились, ища нарушителя. Но они, как всегда, ничего не увидели. По повелительному знаку бригадира Альдо остановился в правом ряду, предъявил права и все прочее. Другие полицейские, с автоматами на груди, наблюдали за происходящим, готовые стрелять в любого подозрительного. Бежать нечего было и думать. Автоматная очередь все равно догнала бы ослушника. Полицейский вернул Альдо документы, заглянул в машину, указал пальцем на прицеп.

— Можно посмотреть?

Сицилиец пошел вместе с ним и постучал в дверь фургона. Открыла Жанна, изобразив удивление, а Салями залаял.

— Что такое?

Бригадир мягко отодвинул ее в сторону и заглянул внутрь.

— Простой осмотр, — сказал он.

Затем, взглянув на Терезу, сидевшую на длинном сундуке перед откидным столом и учившую Сесилию рисовать, он отечески улыбнулся.

— О, простите!

Он отошел, поднял руку и сказал Альдо, вернувшемуся в кабину:

— В порядке.

Сицилиец кивнул и поехал. Полицейские занялись следующей машиной. Чем только им приходится заниматься! Конечно, это их профессия! Но все же становится невыносимым задавать одни и те же вопросы: «Ваши права? Что у вас внутри? Откройте чемодан!». Счастье еще, что им не нужно заставлять водителей показывать задницу! Правда, если бы такой приказ касался девчонок, сидящих за рулем…

Второй раз Альдо пришлось остановиться пород Рамбуйе. Снова проверка! И снова жандармы разрешили ему ехать, как только увидели в фургоне Жанну и Терезу, распевавших вместе с Сесилией. Прелестная картина, достойная кисти Милле.[12]

Через десять минут Адьдо окончательно скрылся из глаз слуг закона и начал спускаться к имению своего отца близ Пуаньи-ля-Форе. Оно называлось Таормина. Пять гектаров земли и лесок, в глубине которого возвышалась прочная, построенная из ноздреватого камня вилла под синей шиферной крышей. Перед домом уже стояла зеленая «симка» Серджо, который привез американского летчика. Их тоже досматривали по дороге. Но они были в порядке и ничем не напоминали объект охоты. Вслед за Альдо из машины вышли женщины и Муш, выбравшийся из сундука. Оказавшись на земле, убийца потянулся и полной грудью вдохнул воздух наконец-то наступившей весны. Он любил природу, и здесь ему все было по душе. Место было спокойное, скрытое со всех сторон стенами. Вокруг стояли прекрасные деревья, а справа, в конце дороги, поблескивала водная гладь.

— Здесь можно ловить на удочку? — спросил он. При виде спокойных вод в нем опять пробудилась страсть рыболова.

— Есть кое-какая рыбешка, — откликнулся Серджо, вышедший из дома с Джеком Американцем. — Но так, мелочь. Удочки в сарае.

Он указал на стоявшее метрах в ста и почти не видное за зеленью старых дубов деревянное строение. Муш кивнул, и глаза его заблестели. Если бы он мог половить рыбу, то был бы счастливейшим из беглецов. В камере его часто терзало воспоминание о днях, проведенных на берегу реки с удочкой в руке. Рыбная ловля была страстью Муша, и прозвище-то свое получившего за умение забрасывать удочку и успехи на берегах рек. Какая радость видеть, как форель бьется на конце лески, пока мягко крутится катушка!

— Я бы не прочь сбросить с себя это барахло, — сказал он, указывая на свои лохмотья.

— Жанна покажет тебе твое жилье, — ответил Альдо. — Возьми свой чемодан. И помоги выгрузить продукты.

— Вы останетесь здесь? — осведомился бандит.

— Только сегодня вечером, — сказал Альдо. — А потом мы с Серджо уедем. Нас ждет отец. Надо встретиться с одним парнем насчет фальшивых паспортов. Он приедет из Италии сегодня ночью.

И, снова влезая в фургон, он добавил:

— Следи, чтобы американец не слишком напивался.

— Положись на меня, — улыбнулся Муш. — Я буду следить за виски.

Альдо выглянул из фургона и протянул ему маленький чемодан.

— Здесь твоя одежда. Жанна тебе все покажет.

Поднимаясь по ступенькам, Муш невольно глядел на ноги Жанны, шедшей впереди. Ей-Богу, она была недурно сложена! А как крутила задом! Обтянутый тканью зеленого платья, он просто манил к себе. Бандит вздохнул и перевел взгляд на натертую лестницу, ведущую в дом. Он не должен поддаваться искушению даже мысленно. Но какая женщина!

— Ваша комната на втором этаже, — обратилась к нему Жанна. — Окна выходят в лес. Думаю, что вам понравится.

Их глаза встретились, и Муш вновь почувствовал, как дрожь желания пробежала по телу. Он попытался улыбнуться.

— Мне понравится любая комната, — сказал он. — Мне здесь все понравится.

Она быстро отвернулась и продолжала взбираться по лестнице, привлекая взгляд убийцы соблазнительно раскачивающимися бедрами.

С утра Ле Гофф возобновил допросы подследственных, которые соприкасались с Сарте в день его побега. Но ничего не вырисовывалось. По-видимому, никто из этих преступников не помогал убийце. Никто не передавал ему инструменты, при помощи которых он вскрыл пол фургона. К тому же перед отправкой из тюрьмы Сантэ во Дворец правосудия преступников тщательно обыскивала охрана. Откуда же взялись эти проклятые инструменты? Сыщики просто выходили из себя.

В пять часов, когда заключенных уже повезли обратно в тюрьму, к Ле Гоффу ворвался Рондье, толкая перед собой рыжего жандарма, одного из тех, кто в день побега был приставлен к Мушу.

— Патрон! — крикнул он. — Я целый час допрашиваю этого жандарма, и он говорит все то же, что прошлый раз. Но сейчас он, кажется, вспомнил одну деталь, ускользнувшую при первом допросе.

Ле Гофф указал жандарму на стул и спросил:

— Да? Так что же это? Тот кашлянул.

— Ваш инспектор спросил меня, не заметил ли я чего-нибудь особенного, когда ждал с заключенным Сарте у кабинета следователя Мартена. Первый раз я ничего не вспомнил, но сегодня… когда ваш инспектор меня спросил, мне показалось…

— Показалось?

Рыжий почесал затылок. Ле Гофф терпеливо ждал. Он умел не торопить события.

— Ну хорошо, — внезапно решился жандарм. — Я вспомнил, что один человек все же мог приблизиться к заключенному Сарте.

— И кто же это?

— Мой коллега, — уточнил рыжий. — Жандарм, как и я.

Ле Гофф поднял брови. Рыжему это не понравилось, он подумал, что сомневаются в его памяти.

— Да, возле Сарте сел какой-то жандарм. Он сопровождал заключенного к следователю… Теперь я ясно вспомнил…

Ле Гофф взглянул на Рондье, который клокотал от нетерпения.

— Ну и что?

— Как что? — воскликнул рыжий. — Если у кого-нибудь и была возможность незаметно передать Сарте инструменты, то только у этого типа! Он добрых десять минут сидел рядом с ним!

— Почему вы думаете, что он мог это сделать? — спросил глава Антигангстерской бригады. — Надеюсь, вы понимаете всю серьезность ваших обвинений?

Рыжий посмотрел на Рондье, и тот подбодрил его энергичным кивком.

— Так вот, — продолжал жандарм. — По зрелом размышлении я вспомнил одну деталь, которая меня тогда удивила. У него на куртке не было бляхи, как у нас всех.

Брови Ле Гоффа поднялись еще выше. Он плохо понимал, о чем идет речь. Рондье поторопился объяснить:

— Он имеет в виду вот это, патрон.

Он ткнул пальцем в грудь рыжего, где под нагрудным карманом была прикреплена медная бляха. На ней был изображен шлем с перьями, как на щите рыцаря Баярда,[13] а ниже — герб города Парижа.

Рука Ле Гоффа замерла на папке. Его светлые глаза блеснули. Он задумчиво смотрел на жандарма.

— Значит, вы полагаете, что это был не настоящий жандарм, так как иначе у него была бы бляха? Так?

— Именно так, — подтвердил осмелевший страж, гордый тем, что разговаривает с самим шефом Антигангстерской бригады. — Настоящий жандарм не может выйти без бляхи. На него наложили бы взыскание.

Потом он прибавил, как бы в оправдание себе:

— Мне это только сейчас вспомнилось, и то лишь потому, что ваш инспектор так настойчиво спрашивал, не заметил ли я в тот день чего-нибудь странного.

Ле Гофф с минуту размышлял. Потом встал.

— Рондье! Нужно обойти всех старьевщиков города. Все пункты проката одежды и мундиров. Не забыть костюмеров и бутафоров в театрах. Короче, задача вам ясна. Если это был не настоящий жандарм, он должен был где-нибудь взять напрокат или купить мундир. Берите всю бригаду. Может быть, след у нас в руках.

— Может быть, — согласился Рондье. — Но это потребует чертовой уймы времени!

— У нас с вами еще много лет до отставки, — возразил его начальник, знаком попросив проводить рыжего. Тому он сказал:

— Спасибо за содействие. Думаю, не нужно напоминать вам о секретности. Я не хотел бы, чтобы газеты раззвонили о сообщенном вами факте.

Явно польщенный жандарм обернулся, пыжась от гордости.

— Я знаю цену молчанию, господин комиссар. Вы можете положиться на меня. Я буду нем как рыба.

И, надвинув кепи, он молодецки отдал честь, прежде чем выйти вслед за Рондье.

XIV

Солнце палило немилосердно. Воздух был насыщен электричеством, и нервы у всех были натянуты. Лето не стало ждать 21-го июня, чтоб войти в свои права. Было только начало месяца, но стояла тяжкая жара, благословляемая только продавцами пива и мороженого. В тапочках на босу ногу, расстегнутой рубашке, джинсах и парусиновой шляпе Муш гулял вокруг пруда с удочкой в руке. Рыбалка не доставляла ему обычной радости. С тех пор, как он попал сюда, этот пруд успел ему надоесть. Он сразу же нашел рыбные места и теперь уженье было ему не в удовольствие. Ведь он не мог ждать большого улова: в пруду у Сальваторе была только мелкая рыбешка! Ах, если бы он мог бродить вокруг большого озера, вдыхать его запахи, наблюдать, предвкушать, что в камышах или под кувшинками прячется крупная рыба…

Вытерев пот с лица, бандит занес свои снасти в сарай. За время, проведенное здесь, он поздоровел и загорел. Но им уже овладело нетерпение. Он торопился начать действовать и наконец-то получить деньги. Огромный куш, который позволит ему делать все, что угодно, если захочется, раскатывать в «роллс-ройсе». Поставив удочку у мотоцикла, на котором Серджо иногда мотался по окрестностям, Муш открыл пачку «Пэлл-Мэлл» и вдруг ухмыльнулся. «Роллс-ройс»? А почем бы и нет? В конце концов, в таких тачках разъезжает куча болванов-певцов и киношных девчонок, весь талант которых заключен в соблазнительной попке! Нечего и говорить о мошенниках-фабрикантах, жуликах-банкирах и тому подобных. Всех этих не знающих жалости кретинах, которые рыскают по всему свету, защищенные черными мраморными табличками, привинченными у дверей их богатых особняков. Он по крайней мере рисковал своей шкурой! И свою монету зарабатывал с оружием в руке. Конечно, в этом нет ничего хорошего, но то, что делают эти финансовые флибустьеры, ничем не лучше.

Муш пошел к дому по дорожке, заросшей мхом, защищенной от палящего солнца листвой деревьев. Он издалека заметил Джека, сидевшего в кресле на террасе. И, конечно, на столе было чем утолить жажду. Американский летчик, казалось, не слишком страдал от пребывания здесь. Вначале он часто вспоминал веселый Париж, девочек в черных чулках, праздничный Монмартр. В общем все это кино, о котором болтают там, в Штатах. Но Сальваторе быстро охладил его пыл, заявив, что он отсюда никуда не выйдет. Старик был прав. Такой пропойца, как Джек, моментально привлек бы к себе внимание. Лучше было не рисковать. Тем более, что Джек приехал во Францию с фальшивыми документами, а в Штатах никто не должен был даже заподозрить, что он покинул мать-родину.

Муш развалился в кресле и протянул руку к бутылке.

— Пить хочу, — сказал он.

— Пить, — произнес Джек единственное французское слово, которое он усвоил.

Муш налил себе виски, но, увидев, что ведерко для льда пусто, крикнул:

— Жанна!

На пороге виллы появилась жена Альдо. Сразу видно было, как она загорела и поправилась. Белые шорты оттеняли ее бронзовую кожу, а грудь прикрывал кусочек полосатой материи.

— Льда! — бросил Муш, с восхищением глядя на нее. Она исчезла и тут же вернулась танцующим шагом, вся в солнечных бликах. Желание волной пробежало по телу беглого бандита. Уже больше трех недель они жили бок о бок, и ему нужно было немало сил, чтобы держать себя в узде. Он чувствовал, что она согласилась бы, несмотря на страх, который он ей внушал. А может быть, именно вследствие этого страха. Убийца необыкновенно привлекал невестку Сальваторе. Он был любезен, очарователен в общении, всегда улыбался. Но под этой обаятельной маской ощущалась разрушительная сила, скрытая жестокость. Кроме того, он был для нее человеком, который убил, и неизбежно когда-нибудь сам будет убит. Ему не суждено было кончить жизнь в чистой постели с чашкой отвара вербены на ночном столике. Именно такие мужчины часто нравятся женщинам определенного сорта. Жанна бросила в его стакан два кусочка льда и спросила:

— Поймали что-нибудь?

Муш поболтал льдинками в стакане, и сделал глоток.

— Трех окуньков. Я бросил их обратно.

Она засмеялась, остановив на нем свои порочные фиалковые глаза.

— Правильно сделали. Мы уже сыты вашей рыбой.

— Потому что здесь нет ничего, кроме окуней, — сказал он. — Вот если бы я принес вам хорошую щуку на три-четыре фунта, чтобы приготовить ее под белым соусом…

Он щелкнул языком.

— С доброй бутылочкой охлажденного мюскаде.

Она снова засмеялась, и ее грудь дрогнула под тонкой майкой.

— Мюскаде у нас есть. Что же касается щуки…

Муш сделал большой глоток и поставил стакан.

— Кажется, в пяти километрах от Пуаньи есть пруд, где водятся настоящие чудовища. Мне сказали, что в таверне «Четыре липы» можно купить разрешение ловить на один день.

— Но вы же не должны выходить отсюда, — сказала она, садясь в низкое кресло. Он не мог оторвать глаз от грациозных движений ее длинных бронзовых ног.

— Если папа узнает, что вы выходили, будет скандал. Было достаточно неразумно ходить в эту таверну. Вас могли узнать!

Он провел рукой по усам и квадратной бороде.

— Теперь даже жена не узнала бы меня.

— Вы часто о ней думаете?

Он усмехнулся, не отвечая:

— Если бы вы знали, о какой женщине я думаю…

— Ах, так? О ком же?

Жанна наслаждалась. Сверкнувшие глаза убийцы сказали ей все. Но она знала, что он не поддастся искушению. Из-за Альдо. А сама она разве уступила бы, если бы он зашел еще дальше? Пожалуй, нет. Но возможно… Она не могла определенно ответить самой себе. Временами ей хотелось, чтобы он бросился на нее и овладел ею. В другие минуты она изо всех сил противилась этому чувству. Но когда они сталкивались в парке, оба сознавали, что достаточно искры…. Если они не стиснут зубы…

Муш опустошил свой стакан. Жанна настаивала:

— Вы не хотите мне ответить?

Она нарочно разжигала его! Не то, чтоб она была на все готова. Но ей радостно было видеть волнение в глазах мужчины. Муш, смотревший на нее с грубой, откровенной улыбкой, понимал это.

— То, что я сказал вам тогда в комнате служанки, остается в силе. Не заставляйте меня забыть, чем я обязан вашему мужу.

И вставая, он внезапно решился.

— Пока!

— Куда вы идете? — спросила Жанна, тоже поднимаясь.

Улыбка вернулась на круглое, бородатое лицо.

— Можете готовить белый соус!

Она подумала, что он шутит.

— На рынок? В Париж?

— Нет, всего за пять километров…

— Вы с ума сошли! Если отцу станет известно…

Муш пошел к сараю, но по дороге обернулся.

— Не переживайте. Никто меня не узнает. Я вернусь к ужину. А завтра приедет Альдо, и вы приготовите ему белый соус, о'кей?

Она подняла руку, пытаясь его удержать, но он пошел дальше.

— Это несерьезно! — закричала она.

Он пожал плечами и скрылся в сарае. Он привязал спиннинг к Мотоциклу Серджо, надел холщовую блузу, положил в карман полученный от Альдо револьвер и вывел мотоцикл на жаркий воздух, чуть не наткнувшись на наблюдавшую за ним снаружи Жанну.

— Вы не должны этого делать, — настаивала она. — Отец придет в ярость!

— Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Я спрячу машину, возьму разрешение и назову какой-нибудь адрес в Париже.

Садясь на мотоцикл, Муш задумчиво прибавил:

— Мне будет полезно сменить обстановку. Иначе я наверняка сделаю какую-нибудь глупость.

Жанна хотела возразить, но он уже умчался. Она вернулась назад, прошла мимо летчика, который снова взялся за рюмку, и вошла дом, где сверху слышался голос Терезы, убаюкивавшей Сесилию сицилийской колыбельной.

Вот это был настоящий пруд! Сколько хватало взора, повсюду была вода. Присмотревшись, можно было различить окаймлявшие ее камыши и зубчатую линию леса вдали. Муш почувствовал, что оживает. На природе, со спиннингом в руке он был спокоен. Место тихое, пустынное. Правда, сегодня пятница, и все на работе. Только один фанатик-рыболов, трудно различимый на расстоянии, так же, как и Муш, охотился за щукой.

Но пока Мушу удалось вытащить только окуня в фунт весом. А он жаждал большего. Ему нужна была хорошая щука, чтобы принести ее Жанне. Поразить ее. Он подтягивал к берегу блесну, когда за его спиной хрустнула ветка. Муш спокойно обернулся. На него смотрел инспектор рыбоохраны в мундире бутылочного цвета. Муш продолжал сматывать леску. Инспектор подождал, пока он подтянул блесну, а потом спросил:

— У вас есть разрешение на ловлю?

Муш приподнял спиннинг, на котором блестели капли воды; посеребренная блесна отражала солнечные лучи.

— Пожалуйста, — сказал он, улыбаясь и, изображая законопослушность, протянул купленную им в таверне бумагу. Инспектор взглянул на нее, кивнул и вернул обратно.

— Спасибо, — проговорил он, тоже улыбаясь. — Что-нибудь поймали?

Муш через плечо показал на окуня, еще трепыхавшегося у подножия березы, к которой был прислонен мотоцикл.

— Окунька, но недурного. Больше фунта на вид.

Он рассмеялся. Инспектор не пошел к березе. Он тоже засмеялся.

— Удачи вам! — пожелал он, уходя.

— До свидания, — ответил Муш, снова принимаясь за дело, как человек с чистой совестью.

Он бросал далеко. Блесна опускалась в пятидесяти метрах от берега, именно там, где он хотел. Там, где он мог поймать большую хищную рыбу. Инспектор остановился, восхищаясь точностью броска Муша. Этот тип — настоящий мастер! Рыбак в полном смысле слова! Какая ловкость… Вдруг инспектор нахмурил брови. Ведь в документе, разосланном по всей Франции и недавно переданному ему жандармерией Рамбуйе, предписывалось бдительно следить за рыбаками. Среди них мог оказаться Роже Сарте по прозвищу Муш, фанатик и мастер рыбной ловли. Конечно, убийца будет неузнаваем. Но в полицейской ориентировке подчеркивалась его особая манера забрасывать блесну. Инспектор задрожал от возбуждения. Он застыл, ожидая нового броска. И снова ему вспомнилась жандармская ориентировка: под описание подходило не только движение, которым человек забрасывал блесну — совпадали и рост, и телосложение. Что если это и есть тот самый преступник? Так можно мгновенно стать героем дня! Не говоря уже о повышении в чине! Он колебался, ожидая еще одного броска. Да, этот парень родился со спиннингом в руке! Подозрение инспектора крепло. О, Боже! Будет чем гордиться всю остальную жизнь! Он расстегнул кобуру пистолета, но сразу же убрал с нее руку, придав себе миролюбивый вид, потому что Муш, удивленный тем, что тот еще здесь, обернулся к нему. Пока не решившись окончательно, инспектор изобразил на лице улыбку. Муш ответил тем же и снова поднял спиннинг. Инспектор сделал шаг вперед. Может, стоило бы все-таки известить жандармов? Ведь там говорилось: «очень опасен». Но за это время он может смотаться! Упустить такой случай! Жажда славы одержала победу.

— Я хотел бы еще раз взглянуть на ваше разрешение, — сказал инспектор, подойдя к Мушу.

Рука его лежала на рукоятке пистолета. Муш обернулся и мгновенно уловил происшедшую перемену.

— Да вот оно, — лучась улыбкой, сказал он и снова вынул бумагу. Инспектор взял ее свободной рукой и положил в карман.

— У вас есть другие документы?

— Конечно, — кивнул Муш.

Он вытащил фальшивое удостоверение личности, привезенное Альдо. Он медлил, задаваясь вопросом, как далеко зайдет охранник в своих подозрениях.

— Пройдемте со мной для проверки, — решился наконец тот, пряча в карман удостоверение. — До дороги пешком. А там стоит моя машина.

— А как же мой мотоцикл? — осведомился Муш, указывая на него спиннингом.

— Возьмете его, когда вернетесь, — успокоил его инспектор. — Пойдемте!

Муш продолжал улыбаться.

— Вы не находите, что это слишком? Нельзя уж спокойно половить рыбу… И вообще, что вам от меня нужно, хотел бы я знать?

Инспектор вытащил пистолет и стволом указал на дорогу.

— Вперед!

Но вдруг в голову ему пришла другая мысль.

— Подождите. Поднимите руки, чтобы я вас мог обыскать.

Сердце Муша заколотилось. Кровь, казалось, отлила из жил. Но он продолжал улыбаться. Итак, избежать этого не удалось. Он взял спиннинг в другую руку, повернулся к тропинке и разыграл удивление:

— Еще один из ваших? Сколько же вас, скажите на милость?

Инспектор был недостаточно опытен. Он не сталкивался обычно с настоящей опасностью. Ему приходилось иметь дело с мелкими жуликами, бродягами и браконьерами, но не с серьезными преступниками. Он автоматически проследил за взглядом Муша, а когда понял ловушку, в его голове уже сидели две пули. Муш выпустил их в десятую долю секунды. Привычка. Инспектор уже рухнул на землю, когда звуки выстрелов только начали разноситься под кронами деревьев, пронизанными лучами палящего солнца. Подняв спиннинг и взяв с трупа свои бумаги, убийца направился к мотоциклу. Рыбак вдалеке замер, как будто заинтересовавшись происходящим. Но недолго. Ничего не увидев и успокоившись, он снова принялся за свое дело.

Еще не было двух, когда Муш подкатил к вилле и остановился у затененной террасы. Как хотелось пить! И какой тяжелый воздух! Эта чертова гроза никак не могла разразиться. В блузе и расстегнутой рубашке, так что видна была покрытая потом грудь, он подошел к Терезе, оравшей на американца, который сидел со смущенным видом, положив ноги на стол.

— Скажи ему, что если он еще раз попробует, я его убью! — вопила прекрасная сицилийка, у которой под легким летним платьем ничего не было.

Муш, не совсем еще овладевший собой после убийства, посмотрел на Жанну.

— Какая муха ее укусила?

Жена Альдо пожала своими обнаженными, гладкими от загара плечами. Она уже сняла шорты и надела халатик, такой легкий, что он мог бы поместиться в спичечной коробке. Под ним, казалось, ничего не было. Об этом можно было догадаться по колыханию грудей, поднимавших прозрачную ткань.

— Джек дотронулся до ее задницы, — пояснила она.

— Дотронулся?! Нет, он меня лапал! — рычала дочь Сальваторе. — Негодяй! Стоит мне рассказать мужчинам…

Муш посмотрел на американца. Было видно, что тот как следует надрался. Да еще в такую духоту… Он спросил по-английски:

— Зачем ты это сделал? Ты что, спятил?

Летчик поднял на него мутные глаза.

— Она шла мимо… Не знаю, что на меня нашло.

Тереза, не понимавшая по-английски, набросилась на Муша.

— Если он еще раз так сделает, я его убью. А я еще приносила лед этому мерзавцу…

Муш в душе оправдывал американца. Пьянчуга не смог сдержаться, увидев так близко от себя эту обольстительную девушку. Но он сказал падшему пилоту по-английски:

— Никогда больше так не делай. Если старик узнает, он способен на все. Ты просто спятил! Хочешь сорвать все дело, да? Из-за пары женских ног? Мог бы знать, что с женами сицилийцев заигрывать не стоит!

Он взял стакан, залпом опорожнил его и посоветовал:

— Попроси, по крайней мере, прощения. Может быть, она смягчится.

Американец потер щеку, на которой отпечаталась ладонь разъяренной Терезы, и сказал по-английски:

— Извините, мадам.

Но жена Берлинца не умела прощать. Она бросила на летчика яростный взгляд и, уходя, напомнила с угрозой:

— Начнешь снова — убью!

Ее волнующая походка вполне объясняла поступок американца. А тот, проводив ее глазами, не удержался от возгласа:

— Какая девушка!

— Выкинь ее из головы, — посоветовал убийца, неверной рукой наливая себе виски. — Не осложняй дело. Скоро ты сможешь распечатать всех девушек Манхеттена.

Он с жадностью поднес стакан ко рту, все еще глядя на неудачливого Казанову. Пальцы Терезы четко видны были на розовой физиономии Джека. Эти американцы! Они привыкли получать пощечины от баб… Он налил себе еще и так же жадно выпил. Жанна заметила:

— Я вижу, у вас дьявольская жажда.

Муш кивнул и зажег сигарету. Руки у него все еще дрожали. Убивать легко только в книжках и в кино, где жертвы валятся одна за другой, стрелки выпускают тысячу пуль, не перезаряжая свои пушки… А в жизни… Когда на тебя смотрит человек, чувствуя, что не увидит больше дневного света… красоты мира… цветов и женщин… солнца и моря… дождя и листвы… Убив впервые, Муш перешагнул этот рубеж. Назад хода не было. А когда полиция начала охотиться за ним, он мог избежать своей судьбы, только убивая снова и снова. Выбора не было.

Жанна, заметившая его волнение, сказала:

— С вами что-то не так. Какая-то передряга?

Муш покосился на американца, поколебался, но вспомнил, что тот не понимает по-французски.

— Да.

Не говоря больше не слова, он спустился с террасы и повел мотоцикл в сарай. Заинтригованная Жанна последовала за ним.

— Вы не принесли рыбы?

Убийца чертыхнулся. Господи Боже, ведь он забыл там окуня! Потом он успокоился. Отпечатки пальцев на рыбе не остаются. Во всяком случае, есть шанс, что пройдет немало времени, прежде чем обнаружат труп инспектора. Но и тогда полиция не свяжет это с ним. Подумают, что это дело рук какого-нибудь браконьера, который убежал уже черт знает куда.

Он вошел в сарай, где были сложены старые игрушки, садовые инструменты, рыболовные снасти, а в углу стояла раскладушка, на которой любил спать Серджо, когда был мальчишкой. Муш поставил мотоцикл на обычное место и вытер пот. Не надо делать из мухи слона. Но когда же наконец пойдет дождь и станет немного прохладнее?

— Вы не хотите сказать, что с вами случилось? — настаивала Жанна, стоя в дверях.

Он поднял глаза, увидев ее всю, ее ноги, просвечивающие сквозь тонкую ткань, струйку пота, стекающую между почти ничем не прикрытых грудей. С внезапной яростью он вытащил из кармана револьвер.

— Я только что отправил одного парня на тот свет.

— Опять!

Она не могла скрыть изумления, в котором ужас смешивался с восхищением. Ее все сильнее тянуло к этому человеку. Она спросила с любопытством:

— Кто это был?

— Инспектор рыбоохраны. Он хотел меня арестовать, и мне пришлось…

Она вошла внутрь, и он почувствовал возбуждающий аромат ее молодого тела.

— Вас никто не видел?

Он отрицательно покачал головой и снова жадно вдохнул запах ее кожи.

— Если мой свекор узнает об этом, будет драма, — сказала она. — Он же запретил вам выходить.

Муш сдвинул в сторону барабан револьвера и буркнул:

— Что уж теперь говорить!

Пока он вставлял в барабан патроны, прежде чем вдвинуть его на место, она подошла еще ближе.

— Вам нравится убивать, да?

Ее открытое тело, на все согласная плоть, пылающий безумием взгляд были всего в двух шагах от него. Он поднял руку с оружием, будто пытаясь оттолкнуть искушение.

— Не думайте так! Убивать нелегко.

Она положила свою горячую руку на его кулак, в котором был зажат тяжелый револьвер.

— Что вы чувствуете, когда стреляете?

Его взгляд утонул в ее обезумевших глазах. Ее алые, приоткрытые губы, готовые уступить мужчине, проронили:

— Когда вы убиваете… Когда вы видите, как человек падает…

Он понял, что мысль об убийстве ее возбуждает, действует на нее как допинг. На свете немало женщин, которых возбуждает только опасность. Эти сорви-головы в тысячу раз смелее любого мужчины.

Муш снова попытался ее оттолкнуть.

— Убирайтесь.

Она ногтями вцепилась в его руку и настаивала, уступая своему порочному любопытству:

— Сначала скажите, что вы чувствуете, когда…

Резко, без размышлений, он ударил ее по щеке свободной рукой. И, не дав ей опомниться и поднять шум, он прижал ее к себе и впился ртом в ее губы, пылающие от изнурявшей ее бури. Он забыл об Альдо, забыл обо всем. Толкая ее на кровать, он прорычал:

— Я тебе говорил, чтоб ты не лезла! Ты слишком много хочешь знать. Вот сейчас узнаешь… Тварь!

Он бросил револьвер и грубо, нетерпеливо, задрал подол ее платья. Прохладные, нежные руки обвились вокруг его шеи. Он овладел ею с хриплым, звериным криком, как человек, который привык ставить жизнь на карту и еще не остыл от убийства. Ему откликнулся покорный стон жены сицилийца. А над ними раздался долгий раскат грома, заглушивший звуки их любовной схватки. Текли секунды, минуты. Гром удалялся. Еще не освободившись из объятий мужчины, Жанна открыла воспаленные глаза и вздрогнула.

— В чем дело, малышка?

Муш, приводивший себя в порядок, резко выпрямился. В дверях, которые они и не подумали запереть, с полуоткрытым ртом стояла Сесилия. Чувствуя, как у нее горят щеки, Жанна бросилась к племяннице, и платье само закрыло ее красивые загорелые ноги.

— Что ты здесь делаешь, тетя Жанну? — спросила девочка, широко раскрыв глаза.

Жена Альдо наклонилась к ней и закашлялась, ища слов.

— Я потеряла кольцо, моя маленькая. — Мсье помогал мне его искать.

Она чувствовала себя идиоткой. Но что делать? Прежде всего, нужно было сделать вид, что ничего особенного не произошло. Она встала на колени перед кроватью и достала оттуда кольцо, которое потихоньку сняла с пальца.

— Вот оно! — воскликнула она, вставая. — А что тебе здесь надо, милая?

Девочка нахмурила брови так, что на лбу появилась морщинка, но так и не поняв, что здесь делала ее тетка, ответила, показывая на мяч:

— Мой желтый мяч. Играть с Салями.

Фокстерьер с бумажным колпаком на голове сидел на земле в двух шагах от сарая.

— Ах, вот в чем дело, — воскликнула Жанна. Сердце ее просто выскакивало из груди. — Ну, иди, играй, милая…

Она улыбнулась девочке.

— И никому не говори, что я потеряла кольцо. А то твоя мама скажет, что я растеряха.

Сесилия поднесла пальчик к губам.

— Ты слишком большая, чтобы быть растеряхой. Правда, тетя Жанну?

Та погладила ее кудрявые, как у всех Маналезе, волосы.

— Да, милая. Слишком большая. Ничего не говори, а я куплю тебе то красивое платье, которое мы видели в магазине на площади Клиши. Помнишь, розовое?

— Ты мне его купишь? — изумилась девочка. — Правда, тетя Жанну?

— Обещаю, — сказала жена Альдо. — А теперь иди играть. А мы с мамой будем готовить ужин.

С мячом под мышкой Сесилия в сопровождении Салями побежала к ближайшей рощице. Побледневший Муш пристально смотрел на Жанну.

— Ты не думаешь, что она…

— Нет, нет, — прервала его женщина. — Сесилия не болтлива. Да она ничего и не поняла. А в крайнем случае можно сказать, что она лжет. Выдумывает…

Бандит поднял с пола револьвер и задумчиво, искренне сказал:

— Я хотел бы, чтоб это случилось. Я себе противен.

Он поднял голову, и она отступила под его мрачным взглядом, лепеча:

— Да что с тобой? Не упрекай себя. Так вышло. Погода. Гроза.

— Нет. Виноваты мы. Больше никто.

Теперь он снова подошел к ней, и голос его дрожал от сдерживаемого бешенства.

— Никто ничего не должен знать. Особенно Альдо. Я отвратителен себе. И ты мне противна! Теперь проваливай!

Она побежала к двери, но он схватил ее за руку.

— Помни: никто не должен узнать!

Пока Жанна поднималась на террасу, где все еще продолжал пить американец, Муш не переставал себя проклинать. Через три дня он должен будет рисковать шкурой вместе с человеком, которому только что наставил рога. Как последний мерзавец… Он сплюнул. Но больше всего ему хотелось плюнуть себе в лицо.

Через два часа, когда Муш, сидя на террасе, наливал себе виски, по широкой аллее, обсаженной прекрасными деревьями, к вилле подъехал «бьюик» Сальваторе. За рулем был Луи Берлинец. Сзади сидела Мария, как всегда в чем-то темном. Она редко бывала здесь. Ей хватало дела в магазине, и, кроме того, она не любила оставлять его на других.

Не успела машина остановиться, как Сесилия уже прыгала возле нее, визжа от восторга:

— Деда! Деда!

Муш побледнел и нащупал в кармане куртки успокаивающую рукоятку револьвера. Если малышка проболтается, Сальваторе вряд ли поверит байке про потерянное кольцо. Но девочка, должно быть, уже забыла не интересный ей эпизод. Повиснув на шее деда, со смехом поднявшего ее, она возила по его элегантному жемчужно-серому костюму своими белыми кедами.

— Ты привез такого мишку, как в телевизоре?

— Конечно, моя девочка, — успокоил ее старый сицилиец. — Но тебе придется взять его с собой, потому что ты возвращаешься с бабушкой в Париж.

— И Салями?

— И Салями.

Держа девочку на руках, он остановился перед столом, затененным листвой огромного дуба, посмотрел на американца и сказал:

— Его пора остановить. Не забывайте, что осталось всего три дня. Счастье, что я приехал.

И, отдавая девочку дочери, прибавил:

— Одень ее. Они с бабушкой сейчас же уедут. Я не хочу, чтоб она путалась у нас под ногами.

Потом он обратился к Мушу:

— Луи привез план «Боинга» и все документы, необходимые для полета. Завтра утром Альдо доставит в фургоне оборудование. Для репетиций у нас есть три дня. Ты в форме?

— Да, — ответил тот, скрывая волнение. — И готов действовать.

Луи вытащил из машины тяжелый портфель и вслед за женщинами вошел в дом. Крупный, породистый Сальваторе, выглядевший в своем сером костюме элегантным, как дипломат, мрачно взглянул на Муша.

— Больше ничего не хочешь мне сказать?

— Право… — заколебался тот.

— Ты не выезжал сегодня на мотоцикле?

Муш не стал отрицать.

— Ну, раз вы уже знаете…

Лицо сицилийца окаменело.

— В пятнадцати километрах отсюда на дороге выставлен пост. Жандармы ищут человека на мотоцикле. Ты знаешь причину?

Убийца беспомощно развел руками.

— Я не мог поступить иначе. Даю слово. Инспектор опознал меня и…

— С тобой опасно связываться, — констатировал Сальваторе. — Ты меченый. Я жалею, что разрешил Альдо помочь твоему побегу.

— А если наше дело выгорит, вы все равно будете об этом жалеть?

Убийца говорил сухо, даже вызывающе. Старый сицилиец, друг главарей «Коза Ностра», ответил не сразу. Он не мигая смотрел на Муша, потом проронил:

— Может, я и тогда буду жалеть. На тебе клеймо.

Быстро подойдя к американцу, он тыльной стороной руки резко отодвинул от него стакан, сказав по-английски:

— Хватит! На будущей неделе будешь пить, сколько захочешь.

Удивленный летчик привстал. Может, он и возразил бы, но его остановили слова сицилийца:

— Интересно, как будет реагировать Фрэнки, когда узнает, что ты не просыхал все это время.

Фрэнки, очевидно, представлял серьезную угрозу, потому что летчик кротко сел.

— Не сердитесь. Я в здравом уме и готов обсуждать операцию.

— Надеюсь, что это так, — отрезал Сальваторе, уходя в дом. — С этой минуты — строгий режим. И работа. Подходите, мы начинаем.

Муш щелкнул пальцами, делая летчику знак встать, и оба послушно пошли за стариком.

XV

Рондье притронулся к спине шофера.

— Остановись. Это здесь.

Он, Ле Гофф и художник из группы документации вошли в жалкую на вид лавчонку, расположенную в конце улицы Лепик.

Владелица, старая шлюха с густо накрашенным по привычке лицом, любезно приветствовала их, показав фальшивые зубы.

— Что угодно господам?

— Комиссар Ле Гофф. Служба уголовного розыска. Вы сказали одному из моих людей, что два месяца назад давали напрокат жандармский мундир?

Выглядывая из-под возвышавшейся на ее голове прически, похожей на ромовую бабу, старуха подтвердила:

— Точно. Какой-то господин брал у меня такой мундир.

— И не вернул его?

Она беззаботно махнула рукой.

— Это не важно. Залог был больше цены мундира.

— Часто вам не возвращают вещи?

— Бывает. Некоторые оставляют их себе, чтобы переодеваться. Она засмеялась, и ее глаза под слишком длинными накладными ресницами цинично блеснули.

— Некоторые психи, извращенцы, любят переодеваться и никогда не возвращают одежду. Они воображают себя кто Людовиком XV, кто Нероном, кто мушкетером, кто балериной… Какое мне дело?! В интимные минуты они чувствуют себя как бы другими людьми, и это их возбуждает.

— Но вы же даете костюмы не только чокнутым! — воскликнул Рондье. — Многие переодеваются для забавы!

Старая сводня показала рукой в кольцах на набитые шкафы.

— Конечно, нет. Среди моих клиентов есть артисты и те, кто берут костюмы для маскарадов.

— А человек, о котором речь? Из какой он среды? Артист? Псих? Как вы думаете?

На этот раз вопросы задавал Ле Гофф. Старуха наморщила лоб.

— Сколько помню, он был нормальным. Красивый парень.

— Блондин?

У Ле Гоффа было описание, сделанное рыжим жандармом, который сопровождал Муша в тот день.

— Да. Теперь я ясно его вспоминаю. Блондин, голубые глаза, красивый рот.

— А возраст? От тридцати до сорока?

— Лет тридцать пять.

— Челюсти?

— Довольно тяжелые. Упрямый мужчина.

Старуха отвечала, не задумываясь.

— Рост?

На этот раз она заколебалась, боясь ошибиться.

— Ну… Может быть, метр восемьдесят. Красивый мужик, ничего не скажешь. Я видела его почти в чем мама родила. Он примерял костюм.

Она вульгарно, двусмысленно захохотала.

— Лицо?

— Удлиненное.

— Особые приметы?

— Ну…

По мере того, как она говорила, художник карандашом набрасывал в блокноте рисунок.

— Ну, — неуверенно повторила она. — Теперь, когда я поразмыслила, мне показалось, что у него был шрам в углу рта. С левой стороны.

Она подняла руку, как будто пытаясь остановить художника.

— Почти незаметный. И вообще я не уверена. И все же…

— Похож он на этого типа?

Рондье показал ей карточку. Старуха отрицательно покачала головой, и ромовая баба заколыхалась.

— А на этого?

Прежде чем она успела ответить, Ле Гофф пояснил:

— Если между вашим клиентом и портретами, которые мы вам показываем, есть сходство в деталях, скажите. Это может быть подбородок, нос, ухо, рот. Короче, любая деталь, которая напомнит вам этого типа.

Новенький зубной протез сверкал на наштукатуренном лице старухи.

— Я поняла. Вы называете это фотороботом?

— Именно, — подтвердил Рондье. — Сядем и начнем. И имейте в виду — кто поможет в его поимке, получит пять кусков.

— Пять кусков? Без обмана? Господи Боже, да садитесь же поудобнее!

Она засеменила к стоявшему посреди комнаты столу и принялась убирать с него посуду и пустые бутылки.

XVI

«Радуйся, Мария благодатная, Господь с тобой. Благословенна ты между женами, благословен и Иисус, плод чрева твоего».

Вечерняя служба подходила к концу, и в церкви царила величественная тишина. Священник, перед которым юный служка нес крест, благословил немногочисленных молящихся и исчез, будто растворившись в стене.

Стоя на коленях, Сальваторе Маналезе перебирал сильными пальцами бусины четок. Время от времени до него долетал нежный голос Марии. Она так и не научилась молиться молча. Что-то заставляло ее выражать благочестивые чувства вполголоса. Может быть, она надеялась, что так ее мольба об избавлении семьи Маналезе от горестей лучше дойдет до Господа.

Справа от сицилийца кто-то пошевелился. Тишину святого места нарушил едва слышный звук. Сесилия, стоявшая между дедом и матерью, увидела издали, как служительница гасит свечи, и не смогла удержаться от восклицания. Тереза подняла карающую длань, но задела старика. Тот всегда был снисходителен к малышке. Властным жестом он остановил руку дочери. Сесилия опустила голову, как будто сгорая от стыда, но это было чистой воды притворством. В присутствии деда у нее не могло быть никаких неприятностей, скорее наоборот.

Стоявшая слева от Сальваторе Мария призвала членов своей семьи к порядку. Все повторили за ней: «Святая Мария, Матерь Божия, молись за нас, бедных грешников, и ныне, и в час нашей кончины. Да будет так», — и перекрестились. То же сделала и малышка, не отводя взгляда от служительницы и давясь от смеха. Затем все направились к выходу вслед за главой семьи.

Вскоре старый авантюрист, которого окружающие считали уважаемым коммерсантом, остановил «бьюик» перед своим магазином. Он проводил женщин до дверей, но сам не вошел. Наклонившись, он поднял девочку, торопливо прижал ее к себе, перекрестил и с улыбкой пробормотал:

— Будь умницей, бамбина.

Потом отдал ребенка матери и сказал ей:

— Ты знаешь, где меня найти. До отъезда мне еще нужно кое-что сделать.

Гордо кивнув, Тереза увела дочь. Старики посмотрели друг на друга, не произнося ни слова. Перед тем, как повернуться, глава клана Маналезе сказал:

— До скорого, жена.

— Храни тебя Господь, Сальваторе.

Прежде чем войти в дом, она подождала, пока он отъедет. Мария никогда не задавала вопросов. Ей никогда ни о чем не говорили. Она все знала и так. Интуиция… Сколько раз за их долгую жизнь она прощалась с мужем, не зная, вернется ли он? Как правило, ей было неизвестно, куда он отправляется. Только однажды, когда его ранили, он приказал ей приехать в Колумбию, в Боготу. Но это было уже давно, еще до рождения детей. Теперь к тревоге за Сальваторе прибавилась новая: сыновья пошли по его пути. Она не смогла воспротивиться этому. У нее было только одно право: подчиняться и страдать. Она ведь была Маналезе, а ее Сальваторе — главой клана.

Набитая полицейскими черная «ДС» с длинной антенной затормозила у дверей магазина «Картье». За ней остановился бронированный фургон, за ним — еще одна «ДС». Справа пристроились шесть мотоциклистов-полицейских в шлемах и высоких сапогах. Они оставались в седле, поставив ногу на землю и не включая работавшие на малом газу двигатели. Время было рассчитано точно, потому что всего через три секунды из дверей вышел директор знаменитой фирмы с чемоданчиком в руке. Пока он шел по тротуару, полицейские провожали его взглядом, одновременно следя за происходящим вокруг. Задняя дверь фургона приоткрылась, пропуская директора и его драгоценную ношу. Потом дверь захлопнулась, сухо щелкнула внутренняя задвижка, и конвой тронулся с места.

Серджо быстро вышел из бистро, откуда он наблюдал за происходящим, и вскочил в свою «симку».

Несмотря на довольно поздний час, аэропорт Орли продолжал извергать из своих недр пассажиров, прибывавших со всех концов земли. Сальваторе предъявил посадочный талон и прошел через ограждение. Впереди него шел Джек. Недоверчивый старик не решился кому-нибудь доверить заботу о пилоте, ведь в задуманном деле тот был его главным козырем. Нельзя было позволять ему напиваться, бегать по девкам или пасть духом. Вот уже несколько дней Сальваторе не спускал с него глаз. Он постоянно был начеку, и от его присутствия у бывшего летчика возникало ощущение неотвратимой опасности. Ведь Сальваторе представлял здесь Фрэнки Витторио. От Витторио же зависело, будет ли ввязавшийся в темную историю американец жив или умрет, получит солидный куш или окажется за решеткой.

Поднявшись наверх, в огромный застекленный зал, откуда можно было наблюдать за приземлением и взлетом самолетов. Сальваторе подошел к окошку почты и сделал вид, что листает справочник. Проходя мимо, Серджо задел отца и вместо извинений прошептал:

— О'кей. Погрузка началась.

Сальваторе даже не посмотрел в его сторону. Склонившись над справочником, он выписал из него какой-то номер и вернулся в зал. При взгляде на него никто не смог бы догадаться, кто он такой. В перчатках из кожи пекари, иденовской шляпе, блестящих черных ботинках, темно-сером костюме и отлично сшитом габардиновом пальто, с дорогим чемоданчиком в руке, он казался воплощением строгого достоинства.

Вокруг огромного «Боинга-707», под чудовищной тяжестью которого прогибалась земля, суетились служащие и грузчики. В теплом воздухе, вызывая тошноту, стоял запах авиационного топлива. В небе мигали огни, а на земле, ревели двигатели готовых к взлету «Каравелл».

У трапа, ведущего в салон первого класса, выстроились в ряд вооруженные полицейские, готовые дать отпор налетчикам. Но кто бы осмелился… Командир дал знак охране фургона, задняя дверь его открылась, и из нее друг за другом вышли восемь ювелиров. Это были представители лучших ювелирных фирм: «Клерк», «Бушрон», «Картье», «Шоме», «Альбукерк», «Ван Клифф и Арпельс», «Мобуссен» и «Хэрри Уинстон», — магазины которых располагаются на Вандомской площади, на Рю-де-ля-Пэ и в прочих местах, где мало дешевых доходных домов. В руках каждого из сошедших на бетон аэродрома был маленький чемодан, для безопасности прикрепленный цепочкой к поясу. Тому, кто решил бы лишить их драгоценного груза, пришлось бы не сладко! Ювелиры поднялись по трапу в салон. Их шествие замыкали два полицейских из специального подразделения, которые должны были лететь вместе с ними. Жрецы золота и драгоценных камней настояли на дополнительных мерах предосторожности, хотя в сущности это было простой формальностью. Ведь в Нью-Йорке их должен был ожидать крупный отряд полицейских, чтобы доставить в надежное место. Как только ювелиры расселись по уже давно заказанным для них местам, мотоциклисты сопровождения под восхищенными взглядами потеющих в своих синих халатах грузчиков развернулись, оглушив окружающих треском моторов.

Луи Берлинец и Тереза, даже под фальшивыми паспортами остававшиеся супружеской четой, не сводили глаз с аэродромного медпункта. Матовое стекло не позволяло им видеть происходящее внутри, но они знали, что Муш уже там. В соответствии с планом, как только они прибыли в Орли, Жанна отвезла его туда. Без труда изображая влюбленных, Луи и Тереза казались со стороны элегантной беззаботной парой, на деле же были крайне напряжены. Они прогуливались взад и вперед и не замедлили шага, когда в медпункт вошли сотрудник службы безопасности и инспектор аэропорта. Все в порядке или… Они знали, что убийца не сдастся живым. В случае провала они должны были выручить Жанну, пока Муш с оружием в руках попытается воспользоваться своим последним шансом. При таком повороте событий предполагалось, что все встретятся у старика. Едва оба фараона исчезли в дверях, супруги остановились неподалеку от маленькой китаянки в длинном черном платье классического покроя, готовые к действию, как и Альдо, ожидавший развития событий, стоя снаружи.

Войдя в медпункт, полицейские вежливо поздоровались. Из-за своего стола врач кивнул на сидевшего перед ним Муша:

— Если вас это не слишком затруднит, пожалуйста, выполните предполетные формальности здесь. Этому господину сделал операцию сам профессор Маргутье. Будет лучше, если мы не станем утомлять его ожиданием в общем зале.

— Ваш паспорт, мсье! — потребовал сотрудник службы безопасности, вежливый, как все его лихие коллеги.

Муш не шевельнулся. Он стал неузнаваем. Его руки, затянутые в серые перчатки, лежали на набалдашнике зажатой между ног белой трости слепого, усы были подстрижены щеточкой, глаза скрывала черная повязка. И ткань, и покрой его одежды ясно свидетельствовали о ее американском происхождении. Жанна была одета, как медсестра, но не без претензии на роскошь. На ней были туфли на низком каблуке, светло-синий английский костюм из габардина, демисезонное пальто и голубая косынка, окаймлявшая хорошенькое личико. Она сразу же вмешалась в происходящее:

— Он не говорит по-французски. Все его документы у меня. Мне же поручено доставить его домой, в Америку.

И Жанна достала американский паспорт. Он был сработан на совесть и выглядел лучше, чем настоящий. Итальянцы, изготовившие его, были настоящими мастерами своего дела и, вероятно, могли бы сделать себе карьеру в живописи, если бы предпочли богемный образ жизни. Повертев его в руках, инспектор вопросительно посмотрел на врача. Тот с увлечением изучал документы, на которых стояла печать известной клиники.

— Он приезжал сюда, чтобы сделать операцию у нашего лучшего специалиста, и теперь возвращается домой. Повязку можно будет снять не раньше, чем через месяц. Профессор Маргутье — настоящий волшебник!

В голосе врача звучали нотки восхищения. Полицейский, который, как и всякий добрый француз, был немного шовинистом, кивнул в знак одобрения и снова повернулся к Жанне:

— Вы тоже гражданка США? Но ваш акцент…

Она одарила его улыбкой, заставившей дрогнуть черствое сердце стража порядка.

— Нет, я парижанка. Вот мой паспорт. Я бегло говорю по-английски, и мне поручили сопровождать больного.

— Вижу, — пробормотал чиновник, быстро пролистывая бумаги. — Что ж, нам остается только пожелать вам счастливого пути. Наверное, его лучше подвезти на машине прямо к трапу…

Врач уже возвращал жене Альдо фальшивые документы больного.

— Я распорядился, — сказал он. — Извините за беспокойство и спасибо за понимание, господа.

Полицейские отдали честь. Прежде, чем исчезнуть, инспектор подошел к Мушу и обратился к нему по-английски:

— До свидания, сэр! Доброго вам здоровья!

— До свидания, — ответил тот, причем нижняя половина его лица ни на секунду не выдала страшного нервного напряжения. — Спасибо за ваши пожелания.

Выйдя из медпункта, полицейские прошли мимо Берлинца и Терезы, которые едва сдержали вздох облегчения. Идея Сальваторе сработала! Старый авантюрист еще раз доказал, что по части выдумок с ним никому не сравниться. Дойдя до двери, супруги условным сигналом дали знать о происходящем Альдо, после чего поднялись на эскалаторе и присоединились к главе клана. Тем временем санитары помогали Жанне подвезти Муша к «Боингу».

После получения виз пассажиры ожидали посадки в специально отведенном зале. Посторонним вход туда был запрещен. Всякий, кто проходил предполетные формальности, становился неприкосновенным. Одни пассажиры готовились погрузиться в сон. Другие явно боялись предстоящего полета, и это было видно по озабоченному выражению их лиц. Сидевшая в углу молодая мать кормила грудью своего младенца. Юный араб, похожий в своем черно-белом одеянии на Валентино в «Сыне шейха»,[14] молчаливо курил. Его несколько заносчивый вид сочетался с непередаваемой грациозностью движений. Расположившийся напротив него толстяк жаловался по-голландски, что его заставили заплатить за багаж дополнительную пошлину. Члены семейства Маналезе делали вид, что незнакомы друг с другом. Старик держался рядом с Джеком. Тереза надела модные очки, чтобы ее сходство с отцом не бросалось в глаза, и продолжала ворковать с Берлинцем. Очки, правда, черепаховые, были и на Альдо. Воплощение корректности, он погрузился в решение кроссворда.

В другом конце зала Серджо пытался заигрывать с похожей на английского пупса юной красоткой, скучавшей под охраной цербера женского пола с пронзительным взглядом. Однако юного денди это нисколько не смущало. Стоя рядом с симпатичной малышкой, он щекотал ей шею газетой. Девушка в почти ничего не скрывавшей мини-юбке хихикала, а цербер бросал на Серджо убийственные взоры, на которые тот, впрочем, не обращал ни малейшего внимания. Чтобы призвать своего отпрыска к порядку, Сальваторе пришлось несколько раз кашлянуть. Время явно не подходило для того, чтобы устраивать скандал из-за девчонки. Ох уж эти юнцы! Вечно они куда-то лезут. На них обязательно нужно прикрикнуть. Серджо покосился на отца и послушно ретировался. Впрочем, недалеко. Он все время держал английского пупса под прицелом своих блестящих глаз.

У дверей аэропорта затормозили два автобуса, и стюардесса из «Панамерикэн» объявила по-английски:

— Пассажиры, отправляющиеся в Нью-Йорк! С красными билетами, пожалуйста, проходите здесь. С зелеными — с другой стороны.

Пока она повторяла приглашение по-французски, Сальваторе и Джек подошли к указанной двери. Остальные пассажиры направились к выходу туристического класса.

Короткая поездка в автобусе — и Сальваторе с Джеком вошли в салон первого класса. Сицилиец отдал стюардессе шляпу и пальто, но остался в перчатках и с чемоданчиком. Американец последовал его примеру. Старику хватило одного взгляда, чтобы уяснить себе и внутреннее устройство самолета, и расположение пассажиров. Муш и Жанна сидели справа в первом ряду. За ними виднелась тесная группа обсуждавших свои проблемы ювелиров. Одинокий и все такой же надменный нефтяной принц курил рядом с недовольным голландцем. Сальваторе позволил проводить себя в конец салона. По пути он засек двух полицейских в штатском, хотя ничем особым они не выделялись. Однако переодевание не помогло им скрыть характерных физиономий и грубых подбородков.

После нового ожидания, объявлений стюардессы и приветствия командира корабля пассажиры пристегнули ремни, погасили сигареты и принялись сосать леденцы, предложенные им щедрой авиакомпанией. Турбореактивные двигатели наполнили воздух диким ревом, и чудовище медленно поползло к взлетной полосе. Четверть часа спустя все 140 тонн его веса, в том числе 180 пассажиров, уже плыли в испещренном звездами бледно-синем небе. Жанна отстегивала ремень Муша, когда к ним подошла стюардесса, хорошенькая зеленоглазая блондинка.

— Может быть, принести ему что-нибудь выпить?

— Спасибо, не надо, — отказалась Жанна. — Главное для него — покой. Но я не отказалась бы от виски.

Блондинка удалилась. Муш, чувствовавший телом тепло затянутого в нейлон бедра жены Альдо, проворчал:

— Кто вам позволил решать за меня, хочу я пить или нет?

Она склонилась над ним и, делая вид, что усаживает его поудобнее, прошептала:

— Это моя месть. Я все еще вас хочу.

— Прекратите. Мы больше не увидимся. Вы вернетесь во Францию, я нет.

Он говорил сухо и по-французски, так что ей пришлось напомнить:

— Не забывайте, вы знаете только английский.

Он чувствовал дразнящий запах ее духов и близость ее рта.

— Берегитесь, чтобы ваш свекор ничего не заметил, — процедил он сквозь зубы. — Да отодвиньтесь же, Бога ради. Вы что, с ума сошли?

Не обращая внимания на слова Муша, она продолжала прижиматься и откровенно поглаживать его ляжку.

— Вы разожгли во мне огонь!

Он вцепился в трость. По телу Жанны пробежала дрожь удовольствия.

— Я буду часто вспоминать вас, — проговорила она. — И наш сарай, и грозу… А вы?

— Дерьмо!

Рокот двигателей, работавших на полную мощность, заглушил ее смешок. Муш повернулся к ней, но повязка на глазах лишала его лицо всякого выражения. Она снова засмеялась, на этот раз над его временной беспомощностью.

— Вам хотелось бы сделать мне больно, правда?

Он открыл рот. Его короткие усы топорщились от гнева.

— Заткнитесь же, черт побери!

Она ногтями вцепилась ему в руку сквозь ткань пиджака.

— Мне нравится твоя ярость.

— Дьявол!

Он едва не сорвался на крик. Ее возбуждение находило выход в смехе. Однако ей пришлось успокоиться, когда подошедшая стюардесса раздвинула перед ней столик, на который стюард в белоснежной куртке водрузил рюмку «Лонг Джон». Подождав, пока он уйдет, Жанна прошептала:

— Твое здоровье!

Он отвернулся, так что виден был только его профиль, перечеркнутый повязкой. Отпив глоток, она заметила, что Сальваторе в обществе Джека направляется к бару для пассажиров первого класса. Ее удивило, что бар располагался в передней части салона, а не в задней, как обычно. Старик держался превосходно. То, что он даже в самолете не снял перчаток, как это делают некоторые богачи, придавало ему особый шик. Впрочем, на то были свои причины. Отпечатки его пальцев имелись в картотеке Интерпола… Перчатки были только на старике и Муше. Остальные были неизвестны полиции, и ничем не рисковали даже в том случае, если после операции американской службе идентификации удалось бы обнаружить их отпечатки пальцев. Сквозь повязку Муш разглядел спину итальянца и спросил:

— Куда он?

— Я думаю, хочет осмотреться.

— Держитесь на расстоянии. Он может засечь нас из бара.

Прикусив край рюмки, Жанна тихонько засмеялась:

— Вы его боитесь?

Муш запрокинул голову, чтобы следить за действиями старика, не слишком сдвигая повязку.

— Глупышка! Я боюсь только за вас. Вы ведь лучше моего знаете сицилийцев, раз замужем за одним из них…

Она отодвинула от него ногу и уселась поглубже в свое кресло. И в самом деле, этот народ не шутит с супружеской изменой. Вновь по ее телу пробежала дрожь, но теперь причиной ее был вернувшийся страх. Однако она ни о чем не жалела. Убийца с самого начала поразил ее, и, может быть, именно поэтому в тот памятный день, в сарае, ему удалось сделать ее счастливой. Украдкой Жанна поглядывала в сторону бара, который не был отгорожен ширмой. Ее свекор стоял со стаканом в руке и о чем-то беседовал с Джеком, не переставая внимательно следить за окружающими.

Муш неожиданно сказал:

— Время рассчитано по минутам, и мне больше не удастся с ним поговорить. Я забыл кое о чем его попросить.

— О чем?

— Это касается моей коллекции марок. Пожалуйста, скажите ему, чтобы он отдал ее моей дочери.

Жанна повернула голову к своему соседу. Решительно, он сбивал ее с толку. Он думал о дочери в тот самый момент, когда они готовились к ограблению века. И все же она пообещала:

— Не беспокойтесь, я не забуду.

— Спасибо. Пусть он с ней свяжется, когда сочтет нужным.

Она допила виски и искренне сказала:

— Вы странный человек!

— Могу я на вас рассчитывать?

— Я ничего не забуду…

— Спасибо, — повторил он, вытягивая ноги и откидывая спинку кресла. — Не могли бы вы попросить для меня плед? Я хочу немного вздремнуть. Разбудите меня, когда будет нужно.

Фиалковые глаза Жанны широко раскрылись.

— Вы сумеете заснуть перед тем, что нас ждет?

Из-под щеточки усов, придававших Мушу немного смешной вид, блеснули зубы.

— Я могу спать где угодно. Думаю, что сумел бы вздремнуть даже накануне собственной казни, если бы мне не удалось смыться.

И снова Жанна почувствовала дрожь, но ничего не ответила, потому что стоявший у бара свекор бросил на нее внимательный взгляд, прежде чем обратить его на готовившихся отойти ко сну ювелиров.

— Нельзя ли принести плед для больного? — спросила она у стюардессы, которая танцующей походкой шла по проходу, приводя в восхищение следивших за ней мужчин.

— Сию минуту, мадемуазель, — ответила, удаляясь, блондинка. — Вам тоже?

— Будьте добры, — согласилась Жанна и вытянула ноги.

Одна за другой в самолете гасли сигары и трубки, смолкала болтовня. Пассажиров «Боинга», приближавшегося к Соединенным Штатам со скоростью 950 километров в час, сморила усталость. И в первом, и в туристическом классе почти все спали. Часы, висевшие над входом в салон первого класса, показывали двенадцать сорок. Альдо, сидевший в середине правого ряда, в синем свете ночника разглядел стрелки своих часов. На них было столько же. Запустив руку в саквояж, он достал спрятанную там «беретту». Предполагалось, что «Боинг» приземлится ровно в час. Разумеется, по нью-йоркскому времени. Чтобы избежать путаницы, Сальваторе приказал всем членам их группы поставить часы по Нью-Йорку. Вылетев из Орли ровно в 11 вечера, они должны были оказаться на месте в час ночи, с учетом временного разрыва. Альдо потянулся и закурил. Он закашлялся от дыма и встал, попросив прощения у дремавшего соседа, который что-то проворчал в ответ. В самолете царил голубоватый полумрак. Пассажиры туристического класса, сняв обувь и накрывшись пледами, мирно дремали. Некоторым что-то снилось, и они вертелись во сне. Другие читали при свете индивидуальных ламп, но таких было немного. Альдо направился в хвост самолета, пытаясь разглядеть Серджо. Однако там, где он должен был находиться, того не было, и Альдо нахмурился. Вскоре он успокоился, обнаружив младшего брата в предпоследнем ряду справа. Парень не скучал и не терял времени впустую. Растянувшись, насколько хватало места, он прижимал к себе английского пупса, и оба спали, как добродетельные супруги, уже отпраздновавшие золотую свадьбу. Альдо поискал глазами цербера в юбке, призванного оберегать невинность, и увидел ее рядом с пустым креслом. Из ее широко открытого рта исходил богатырский храп. Должно быть, Серджо дождался момента, когда усталость сомкнула очи бдительной стражницы, и при помощи красноречия увлек за собой сговорчивую малышку. Что ж, многие прелестные младенцы были зачаты лишь по счастливой случайности и без всякого комфорта. Именно они выступают в конкурсах и берут все призы. Как бы то ни было, пришла пора навести порядок, чтобы при виде прелестной пары старуха не развопилась, как извозчик. Альдо нагнулся к брату и потряс его за плечо.

— Что такое? — промычал сонный Серджо. — В чем дело?

Покоренное создание глубоко вздохнуло на его груди и обняло его за шею. В полумраке Серджо разглядел лицо брата, измененное черепаховыми очками.

— Приготовься, — прошептал тот.

Серджо поцеловал английского пупса в лоб, мягко освободился от объятий и вернулся на свое место. Достав из-под сидения сумку с надписью «Эр Франс», он вытащил оттуда свое снаряжение. Успокоенный Альдо отправился в переднюю часть салона. Проходя мимо своего кресла, он захватил саквояж. Места Луи и Терезы были в первом ряду. Альдо дотронулся до плеча зятя пальцем, чтобы узнать, спит ли он, и по движению его тела понял, что нет. У мужчин их ремесла, пока кровь их еще не загустела от обжорства и мягких кроватей, быстрая реакция. Взглянув на электрические часы над дверью салона, Берлинец разбудил застонавшую со сна Терезу. Альдо сделал вид, что отправился в туалет, но остановился в узком коридоре, ведущем в салон первого класса. Луи отбросил с ног покрывало, вытащил из-под сиденья кожаный чемодан, достал оттуда тяжелый пистолет и прикрепил к нему съемный приклад. Тем временем Тереза рылась в своей сумке.

В носовой части самолета Сальваторе между тем растолкал Джека, и в слабом синеватом свете они направились к бару. Проходя мимо ювелиров, старик отметил, что они спят, как и сопровождающие их полицейские. Вот что значит чистая совесть в сочетании с самоуверенностью! Глядя на этих сонь, никто бы не подумал, что находившихся при них драгоценностей вполне бы хватило для финансирования войны во Вьетнаме в течение нескольких дней. Перед тем, как отодвинуть скрывавшую бар драпировку, сицилиец остановился, сунул в рот черную сигару и зажег ее. Жанна тотчас же наступила на ногу немедленно проснувшегося Муша. Пока Жанна вставала и непринужденной походкой приближалась к свекру, убийца снял с глаз повязку, в мгновение ока вынул из портфеля их главное оружие — автомат — и тихим движением дослал патрон. Лязг стали был отчетливо слышен в привычном гуле самолетных двигателей, и Муш насторожился. Но необычный звук не привлек внимания соседей, они по-прежнему спали. Положив прикрытый пледом автомат на колени, прислушиваясь к движениям пассажиров и устремив взор в сторону бара, убийца ждал.

В баре же операция набирала обороты. Две стюардессы и бармен коротали последние часы полета, потягивая виски. Однако их передышка была прервана самым неожиданным образом. При виде Сальваторе и Жанны, которые, не заметив их, шли к кабине пилотов, бармен попытался им помешать:

— Но…

Он осекся, увидев направленный в его сторону пистолет Жанны.

— Оставайтесь на месте! — приказала та. — Речь идет о вашей жизни.

Девушки чуть пошевелились, и ствол пистолета немедленно переместился.

— Это относится и к вам!

Американки в крайнем изумлении смотрели на медсестру. Подобный способ ухода за больными казался им очень странным. Происходящее представлялось невероятным. Может быть, это нападение — не более, чем розыгрыш, неудачная шутка? Блондинка заупрямилась и попыталась обойти вокруг стойки.

— Вы что, не хотите встретить прекрасного принца и завести кучу детей? — рявкнула Жанна по-английски. — Я же сказала, не двигаться!

Ноздри жены Альдо рездувались, глаза сверкали. Она упивалась опасностью, это было у нее в крови. Она не была рождена для того, чтобы участвовать в семейных викторинах и получать из рук Длинного Шарля[15] медали за многодетность. Что ж, каждый идет своим путем. Не все женщины годятся на роль наседки.

Сальваторе отодвинул дверь кабины и оказался перед бортрадистом. Тот сидел без пиджака, курил «Кэмел» и время от времени смахивал со лба капли пота.

— Кругом! — приказал итальянец.

Даже если бы перед бортрадистом вдруг возникло привидение, его глаза едва ли открылись бы шире. Они стали размером с летающую тарелку.

— Ну же, кругом! — повторил Сальваторе, подталкивая парня внутрь кабины стволом полицейского револьвера 38 калибра. Дыхание бедняги пресеклось, и он отступил. Вошедший вслед за итальянцем Джек сказал своему коллеге, сидевшему за штурвалом:

— Будь послушным, делай, что тебе скажут. Выбора у тебя нет.

Второй пилот, дремавший в правом кресле, вскочил, как будто его кольнули сзади шилом.

— Что? Что? — пролепетал он.

— Заткнись и сиди! — рявкнул Джек.

Сальваторе, решивший на всякий случай проверить карманы висевших на крючках курток пилотов, восхитился. Джек совсем неплохо взялся за дело. Главным теперь было не позволить ему залить слишком много виски в собственный мотор.

Второй пилот потерял самообладание и закричал. Джеку пришлось ударить его рукояткой револьвера по основанию черепа. Пилот затих. Сальваторе присел рядом с командиром корабля, который сразу после прихода неожиданных гостей включил автопилот.

— У вас нет выбора. Делайте, что вам скажут.

— А если я откажусь?

Летчик был атлетического сложения, — а мужественное лицо наверняка обеспечивало ему успех у дам во всех аэропортах. Сальваторе показал ему свой револьвер:

— В таком случае…

Тот только усмехнулся, не переставая следить за светящимися циферблатами приборов.

— Кто поведет самолет, если вы меня прикончите? Сицилиец повел стволом револьвера в сторону Джека, который, наставив оружие на бортрадиста, приказал ему сесть на место.

— Он. С «Боингом» он знаком не хуже вашего.

В слабом освещении кабины командир попытался разглядеть лицо Джека. Однако оно ни о чем ему не говорило, никого не напоминало. Если то был товарищ по профессии, то откуда он взялся? Как бы то ни было, он был соотечественником, о чем свидетельствовала его речь. Слова пилота прозвучали скорее утверждением, чем вопросом:

— Вы здесь из-за бриллиантов? Ясное дело…

— Ясное дело, — повторил Сальваторе.

— Пока еще вы их не получили! В Нью-Йоркском международном полиция возьмет вас, как младенцев. Ваша операция заранее обречена. Вы безумцы, что пошли на нее.

Свободной рукой сицилиец вынул карту и поднес ее к лампе.

— Садимся не в международном, а здесь.

Стволом револьвера он показал точку на карте. Командир подскочил:

— Вы рехнулись! Здесь же нет полосы!

— Садимся на пока не открытом участке автотрассы между Вэли и главной магистралью. В нем три с половиной километра. Это больше, чем нужно.

Командир задумчиво посмотрел на дым неровной черной сигары, зажатой в тонких губах сицилийца.

— Вы итальянец? По крайней мере, вы курите итальянские сигары.

— Не задавайте вопросов. Подумайте пока, как нам лучше сесть.

В глазах летчика появился металлический блеск.

— Я отказываюсь помогать грабителям.

Старик был готов к такому ответу. Сначала он угрожающе повел револьвером, потом улыбнулся и показал на Джека, который, связав второму пилоту руки за спиной, устроился в его кресле и надел наушники.

— Как угодно. Вашей работой займется Билл. Но в этом случае я буду вынужден вас отключить.

Старик продумал все детали. Джек стал Биллом, чтобы навести полицию на ложный след. Выпрямившись, Сальваторе сказал бортрадисту:

— Если вы сообщите на землю хоть что-то о происходящем здесь, можете считать себя покойником. Билл будет за вами следить. Мой совет — продолжайте заниматься своим делом. Так будет лучше для всех.

Радист вопросительно смотрел на командира. Тот молча кусал губы. Сальваторе прервал его колебания.

— Попрошу встать. Этот господин сейчас займется вами. Он кивнул на вошедшего Альдо. В одной руке тот сжимал рукоятку «беретты», держа ее у пояса, в другой у него был саквояж.

— Кажется, вы все предусмотрели, — констатировал командир, доставая трубку из кармана рубашки.

— Все, — подтвердил старый сицилиец. — И сигналы на посадочной полосе, и все прочее. На вашем месте я помог бы машине приземлиться. Нам некуда отступать, и поэтому мы можем стать опасными. Вы хозяин этого «Боинга» и несете ответственность за людей. От вас зависит жизнь ста восьмидесяти человек. По крайней мере, зависела. Поверьте, мы вполне можем обойтись без вашей помощи, но…

Рукой в перчатке старик поднес к губам сигару. Он затянулся и вместе со словами выпустил изо рта струю едкого дыма:

— …но, если вы согласитесь, мне будет спокойнее… за ваших пассажиров…

Он коротко, невесело засмеялся.

— С вашей помощью или без нее, эти побрякушки будут моими. Я явился сюда за ними, а я не имею привычки шутить.

Командир корабля начинал сознавать, что этот преступник с манерами джентльмена действительно не собирается шутить. Вопреки собственному желанию он попадал под влияние незаурядной личности Сальваторе. И в самом деле, что он мог сделать? Попытаться сопротивляться? В полете? При том, что от него, как справедливо заметил седой пират, зависит жизнь ста восьмидесяти человек? Итальянец безошибочно попал в его уязвимое место, сделав ставку на чувство ответственности командира корабля, которому каждый год доверяют свою жизнь тысячи людей. И он сдался.

— Ладно. Я остаюсь у штурвала. Ваш сообщник сможет контролировать мои действия. Бортрадист будет заниматься своим делом. Но могу я вас попросить, чтобы пассажирам не причиняли зла?

Старик раздавил окурок сигары о дно пепельницы, вделанной в ручку кресла.

— Если только никто не будет сопротивляться. Мне нужны драгоценности, предназначенные для выставки, и ничего более. Я не трону драгоценностей и денег пассажиров. Даю слово.

Командир с изумлением вгляделся в лицо Сальваторе. На подобное он даже не надеялся. Кто же были эти странные бандиты? Современные Робин Гуды?

— О'кей, — наконец сказал он. — Я вам верю. Не знаю, почему, но верю.

Глава клана Маналезе принял комплимент, не моргнув глазом.

— Тогда посоветуйте, пожалуйста, стюардессам и бармену не противиться моим распоряжениям.

— О'кей, — повторил командир. — Боюсь, однако, что может возникнуть паника, как при вынужденной посадке. Не надо забывать, что мы летим со скоростью тысяча километров в час, а до земли далековато. Увидев ваше оружие, люди могут перепугаться и поднять крик. Это крайне осложнит дело.

Старик поднял руку.

— Пусть вас это не беспокоит. В туристическом классе мои ребята действуют достаточно деликатно, чтобы никого не потревожить. Все предусмотрено. Пока же я прошу вас зажечь свет в салоне первого класса.

Он щелкнул пальцами, и Альдо вышел. Через две секунды он появился вновь, толкая перед собой девушек и бармена. Их удивление прошло, и они смирились с происходящим. И в самом деле, в их профессии приходится быть готовым ко всему! Командир указал на Сальваторе:

— Делайте, что он скажет. Ему нужны только ювелиры. Зажгите свет в первом классе. Если будет нужно, успокойте пассажиров. Прежде всего мы должны думать о них.

Длинноногие красавицы направились к выходу, но Альдо «береттой» дал им знак остановиться.

— Сначала свет. А ты останешься со мной. Садись на пол рядом со вторым пилотом!

Бармен повиновался без слов. Парень был не настолько глуп, чтобы дать продырявить себе брюхо. Девушка нажала на кнопку выключателя. Швырнув свой саквояж в угол, Альдо встал за спиной пилотов. Он не выпускал пистолет из руки. Предводительствуемый стюардессами, старик вернулся в салон первого класса, где его уже ждала Жанна. Она стояла в середине прохода, а нефтяной принц пожирал ее глазами. Разбуженные резким светом пассажиры зевали, моргали, потягивались. Один из них, тот, что представлял «Картье», посмотрел на свои часы — конечно же, от «Картье» — и удивился.

— Как, уже? Мы идем с опережением! Не может быть, чтоб мы уже прилетели!

Стоя у бара в окружении стюардесс и держа в руке револьвер, Сальваторе объяснил так спокойно, как будто это его не касалось:

— Господа, это ограбление. Что касается дам, их просят не беспокоиться.

Последнее относилось к четырем еще не вполне проснувшимся девицам, которые, едва услышав об ограблении, привстали в креслах. Что и говорить, бывают и более приятные пробуждения, например, в объятиях аргентинского танцора. Впрочем, зашевелились не только девицы. Трое из ювелиров тоже вскочили, алчно вцепившись в свои чемоданчики. Лишь они и полицейские не потеряли головы… Муш молнией вскочил с кресла и направил автомат на тех, кто был ближе к нему. Не нужная уже повязка висела у него на шее.

— Черт побери! — выругался один из агентов в штатском, пытаясь достать свою артиллерию.

Его товарищ, явно старавшийся походить на Джеймса Бонда, уже держал наизготовку табельный пистолет.

— Осторожно! — произнес за его спиной приглушенный голос. Отважный воин обернулся, и все последовали его примеру. Из узкого коридора, ведущего в салон туристического класса, незаметно появился Луи Берлинец. Он тихо прикрыл дверь и теперь стоял, прислонившись к ней, с автоматическим пистолетом в руках. Он внушал страх, но не столько оружием, сколько противогазом, скрывавшим его черты.

— Всем поднять руки и сесть! — коротко приказал Сальваторе. Принц попытался изобразить, что он не подчиняется угрозам.

Однако Жанна сразу же приставила ствол пистолета к его бурнусу.

— Вас это не касается! — сказала она. — Садитесь. На ваши сбережения никто не покушается.

Она говорила по-английски, и он ответил ей на том же языке. Его черные глаза блестели.

— Такая красивая и такая опасная! Мне это нравится. Если бы вы согласились погостить в моем кувейтском дворце…

Жанна улыбнулась, но пистолет не убрала, пока ее собеседник не опустился в кресло.

— Договорились, как-нибудь я заскочу. А пока садись.

Потом она направилась к рыцарю в штатском, послушно державшему свой пистолет в поднятых вверх руках. Обыскав и разоружив и его, и другого агента, она повернулась к старику, который занимался ювелирами.

— Нам нужны только ваши чемоданы. Цепочки можете оставить на память. После этого вы пристегнетесь ремнями и не встанете с места, что бы ни случилось. Не вынуждайте нас стрелять. Вы должны понять, что отступать нам некуда.

Сальваторе обвел взглядом остальных пассажиров.

— С вами не случится абсолютно ничего. Нам нужны только эти господа.

Он повел револьвером в сторону ювелиров.

— Или, скорее, то, что у них с собой. Прошу вас, господа, побыстрее.

И его взгляд снова обратился на них.

— А если мы откажемся? — спросил один из ювелиров, который, должно быть, когда-то читал «Три мушкетера» или романы о Джеймсе Бонде.

В голосе его слышалась злоба, однако хватило его ненадолго. Ювелир не учел, что Муш стоял совсем близко. Свою ошибку он понял только тогда, когда убийца двинул его прикладом. Его коллеги, ободренные выходкой товарища, затеяли скандал.

— Почему мы должны уступить? — заорал один.

— Да, — почему… — начал было другой.

На этом все закончилось. Их отважный собрат уткнулся носом в спинку кресла, потом соскользнул вниз и исчез из виду. Должно быть, в его глазах сверкали все бриллианты короны. Прочие сразу же притихли. Вновь заговорил Сальваторе.

— Давайте сюда чемоданы. А вы, мадемуазель, относите их к выходу. Выполняйте. Потом вы наденете маски и отправитесь в туристический класс. Там для вас найдется работа.

Он протянул стюардессам два противогаза, только что принесенные Жанной, и те послушно взяли их. Старик повернулся к Мушу.

— Не надо бесполезных жестокостей. Только если не будут подчиняться.

Сломленные, напуганные неожиданным натиском, ювелиры по очереди выполнили приказ. Теперь их богатства были свалены в кучу у выхода, а им остались бесполезные цепочки, прикрепленные к поясам.

Когда последний из ювелиров расстался со своим чемоданчиком, стюардессы в сопровождении Жанны вышли, а старик подал Мушу знак. Убийца тотчас же вынул из сумки металлический цилиндр, напоминающий маленький огнетушитель. Он снял колпачок, открыл вентиль, потом поставил цилиндр у своих ног, и салон наполнился свистящим звуком.

— Что же это… — испуганно прошептала одна из пассажирок.

Прежде, чем ответить, Сальваторе покосился на Луи, устанавливающего в конце салона еще одно такое же устройство. Свистящий звук усилился.

— Ничего особенного, — пояснил сицилиец. — Просто мера предосторожности. Этот газ безвреден. Но мне нужно, чтобы вы несколько часов поспали. Я не хочу, чтобы после приземления вы путались у нас под ногами и раньше времени сообщили полиции наши приметы.

Один из переодетых полицейских, сидевший в конце салона, отстегнул ремень и попытался встать, не желая засыпать. Он выбрал неудачный момент, чтобы показать дурной пример. Берлинцу пришлось стукнуть его по затылку, без злобы, но и без снисхождения. Парень повалился в кресло, которое ему не следовало бы покидать. Старик сам пристегнул его ремнем и успокоил других.

— Больно вам не будет. Если бы мы хотели причинить вам вред, то уже давно сделали бы это. Так что доверьтесь нам и не опасайтесь за свои личные вещи.

Увидев, что Муш отвинчивает вентиль третьего балона, старик решил надеть противогаз и достал его из чемоданчика. В это время в салон вошла Тереза с младенцем на руках. Она на секунду сдвинула противогаз и сказала по-итальянски:

— Все идет хорошо. Стюардессы поднимают спинки кресел и пристегивают ремни. Но я подумала, что малыш…

— Других детей нет? — прервал ее старик, тоже на родном языке.

— Нет, кроме ребят от десяти до пятнадцати лет. Но с ними никаких проблем.

— Все уже спят?

— Да.

— Были такие, кто заартачился?

Тереза показала через плечо на мужа, наблюдавшего за ювелирами.

— Он о них позаботился.

— Хорошо, — решил старик. — Иди с малышом вперед и жди меня.

Он смотрел вслед дочери, пока она не скрылась за баром. Завернутый в розовое одеяло младенец мирно посапывал, не подозревая, что стал свидетелем ограбления века, о котором никогда не сможет рассказать. Сицилиец наконец надел противогаз. Его примеру последовал Муш, с угрожающим видом стоявший в проходе, держа автомат у пояса, в ожидании, пока газ подействует. Тем же был занят и Луи Берлинец. Пассажиры, будучи зажаты между ними, вынуждены были покориться. Впрочем, у них оставалось немного времени для колебаний. В одно мгновение они перенеслись в мир небесных грез и ангельских песнопений.

Отяжелевшие головы пассажиров склонялись одна за другой, а их подбородки скрывались в складках курток и платьев.

Вдали показались огни Нью-Йорка. Пассажиры «Боинга» спали в принудительном порядке. В синем свете ночников едва были видны расслабленные тела спящих, изредка раздавался храп. За исключением Луи и Серджо, ходивших вперед и назад по проходам салонов на случай, если кто-нибудь вздумает проснуться, вся группа собралась в кабине. У каждого из участников нападения к плащу или пальто был прикреплен номер.

Бортрадист передал на контрольно-диспетчерский пункт международного аэропорта, где внезапное изменение курса самолета вызвало беспокойство:

— Все в порядке. Небольшой инцидент, ничего серьезного. Посадка максимум через сорок пять минут.

Джек, внимательно следивший через стекла противогаза за действиями командира корабля, одобрительно кивнул Сальваторе, который стоял позади них. Рядом с ним был Альдо. В углу кабины, как счастливейшие из смертных, спали стюардессы и стюард, снявшие свои противогазы. Тереза, держа младенца на коленях, прижимала к его лицу маску, чтобы облегчить дыхание.

Командир корабля, тоже в противогазе, пытался возможно точнее вывести самолет к размеченному факелами отрезку шоссе. Да, грабителям нельзя было отказать в смелости. А какая организация! Правда, все газеты писали, что драгоценности потянут не меньше, чем на 80 миллионов долларов. Это могло пронять и гения, и болвана, и сорви-голову, и труса. Джеку он сказал по бортовой связи:

— Это будет довольно рискованно. Автотрасса не рассчитана на нагрузку в сто сорок тонн.

Любитель виски ответил ему с трезвой и решительной улыбкой:

— Мы с тобой сядем, как надо. Ты отвечаешь за пассажиров, я — за своих друзей. Конечно, в момент удара что-то может сломаться, но не думаю, что повреждения будут значительными. Вдвоем мы как-нибудь справимся.

Командир молча посмотрел на него. И все же перед самым приземлением не удержался:

— Что с тобой произошло? Мне кажется, ты хорошо знаешь свое дело.

Джек отвернулся и выключил все огни «Боинга». Его улыбка погасла вместе с ними.

— Не задавай вопросов. Внимание!

Их опытный взгляд уже различал незнакомый и, быть может, опасный участок бетонки. Самолет несся ему навстречу. Командир пробормотал:

— Можешь оставить при себе свою тайну. Но…

Он весь сосредоточился на управлении. Потом наконец закончил фразу:

— Я никому не сообщу твоих примет. Никогда…

Джек был поглощен трудным маневром и не сразу понял. Но когда летающая громадина побежала по длинной полосе, освещенной людьми Фрэнки Витторио, он ответил глухим голосом:

— Спасибо, старина.

Вцепившись в стойки, Альдо и Муш пытались коленями придержать тела бывших все еще без сознания стюардесс, бармена и второго пилота. Бетон выл под страшной тяжестью, из-под огромных колес сыпались искры. Малое колесо под кабиной пилотов начало дымиться; по счастью, оно охлаждалось потоком воздуха. Чудовищный корабль едва не клюнул носом, какое-то время его раскачивало, потом он едва не сошел с бетонной полосы, но пилоты мастерски выправили и укротили его. Лоб каждого из них покрылся холодным потом. Они боялись не за себя, а за беззащитных спящих людей, жизнь которых оказалась в их сильных руках. Четким движением командир переключил на реверс все четыре двигателя, и самолет, смиренный их чудовищной мощью, прежде чем остановиться с леденящим душу скрежетом, на секунду потерял управление. Как будто закрученный гигантской рукой, он развернулся на четверть оборота и застыл. Под тяжестью просел бетон, колеса глубоко ушли в него. Пот заливал лоб командира и струился по его щекам, как слезы. И он, и Джек, стиснув зубы, некоторое время приходили в себя. Командир первым снял маску и заговорил.

— Хорошая работа, старина, — лаконично одобрил он. Джек тоже освободился от противогаза и встал, не осмеливаясь протянуть руку:

— До свидания.

К ним уже подходил Муш, держа в руке пропитанный хлороформом тампон. Альдо в это время решительно прижимал такой же тампон к лицу только что содравшего с себя маску бортрадиста. Джек встал перед убийцей с криком:

— Нет! Только не его!

Муш хотел ударить его прикладом, однако Сальваторе схватил его за запястье. Джек Снова хотел вмешаться, и командиру пришлось самому сдерживать его:

— Оставь. Я все понимаю.

— Мне очень жаль, — проговорил Сальваторе и добавил, глядя на Джека. — Я тоже все понимаю. Но из соображений безопасности…

Из этого разговора Муш понял лишь одно: ему дали зеленый свет. Он мгновенно приложил тампон к лицу пилота и держал его, пока тот не рухнул в кресло. Тереза уложила младенца на сидение, заботливо его укрыла и отошла. В это время в кабине появились Луи и Серджо. На губе итальянца было заметно пятно помады. Альдо пытался открыть входную дверь.

Вокруг «Боинга» царила ночь. Все факелы были погашены. Слышался шум автомобильных двигателей. Казалось, некоторые машины стоят прямо под самолетом. Снизу подали раздвижную алюминиевую лестницу, и тьму кабины прорезал луч фонаря. Все по очереди спустились с самолета, держа в руках чемоданчики с драгоценностями и собственные вещи. Как только прибывшие оказывались на земле, незнакомая рука помогала им избавиться от бриллиантов, фонарь освещал номер, прикрепленный к одежде, и некто безымянный уводил назначенного ему пассажира к немедленно срывавшемуся с места быстроходному автомобилю.

Когда луч высветил единицу на отвороте пальто Сальваторе, почтительный голос произнес:

— Прошу сюда.

Через минуту за итальянцем с мягким, еле слышным стуком захлопнулась дверь «роллс-ройса».

— Ну что, Сальваторе? Как дела?

— Хорошо, — ответил старик. — А у тебя, Фрэнки?

В мягком свете, лившемся с потолка машины, он ясно видел улыбку главы американского клана. Лимузин увозил их от «Боинга», вокруг которого скоро стало пусто, как после холеры.

— Поздравляю, — сказал Фрэнки. — Вы хорошо поработали. Фрэнки Витторио был ровестником Сальваторе. Он был довольно полным, низкорослым, приветливым, скромным как в одежде, так и в манерах. Если Лакки Лучиано[16] при жизни называли Хозяином, Луи Бачелтера,[17] больше известного как Лепке, — Судьей Луи, Фрэнка Костелло[18] — премьер-министром, то Фрэнки Витторио был для своих Ученым. Самоучка, он выделялся среди окружающих умом, любил искусство, старинные книги в роскошных переплетах, хорошие картины, спокойную жизнь и уже давно ушел в тень. Но эта тень была поистине золотой, потому что он был дьявольски богат и владел акциями многих предприятий, разбросанных по всему миру и действовавших вполне законно: Сальваторе был одним из его ближайших друзей. В двадцатые годы, в благословенные времена «сухого закона», они нелегально перебрались в Соединенные Штаты. Их связывала общность происхождения, принадлежность к клану, наконец, просто дружба. Тридцать лет назад в результате кровавой междоусобицы Сальваторе вынужден был уехать из Америки, а Фрэнки остался и сумел обеспечить себе кусок хлеба с очень толстым слоем масла.

Ученый нажал на кнопку, и перед ним опустился столик, открыв встроенный бар и телевизор, над которыми, за толстым стеклом, виднелись головы шофера и телохранителя.

— Я знаю, у тебя всегда была слабость к «Казанове», — сказал он и достал бутылку шампанского с выгравированным на ней годом урожая. — Выпьем за наш успех и за наши воспоминания.

Пробка выстрелила, и в хрустальные фужеры полилась божественная жидкость.

— За здоровье Марии, — сказал Ученый.

— И за здоровье Флоренсии, — отозвался Сальваторе. — А в самом деле, как она? Что дети?

— Хорошо, — ответил главарь американского рэкета. — Хорошо. Конечно, жена немного скучает по старой родине, как и твоя Мария. Но дети нет. Они американцы. Американцы окончательно и бесповоротно. Как, впрочем, и я. Наконец-то получили гражданство.

Произнося последние слова, он невольно выпрямил спину.

— Я вижу, ты любишь Америку, — произнес Сальваторе.

— Да, люблю, — признал Ученый. — Это великая страна. Сильная и мужественная. Лучшая страна в мире.

Он предложил соседу гавану, длинную, как крик о помощи, но тот предпочел одну из своих черных, кривых сигар.

— Я люблю Америку, за то, что каждый может здесь найти место под солнцем, — продолжал Фрэнки. — Этому не мешают ни происхождение, ни предрассудки, ни недостаток образования. От тебя требуется одно: доказать на деле свои способности.

Он зажег сигару от длинной спички и задумчиво прибавил:

— Когда-то я начинал с контрабанды алкоголя, а потом продолжал в том же духе. И что бы я ни делал, я навсегда останусь для всех Фрэнки Витторио. Но это на мне и закончится. Детей это уже не касается. Мой старший стал известным адвокатом. Второй — директор фирмы. Младший, если верить его профессорам, будет неплохим хирургом. Обе девочки замужем, их мужья — из самых уважаемых здесь семей.

— Ты стал настоящим американцем, — признал Сальваторе, отпивая глоток шампанского.

— И еще каким! — согласился его друг, внезапно разразившись смехом. — Как знать, может, кто-нибудь из моих внуков станет президентом Соединенных Штатов!

Сальваторе тоже расхохотался.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Во всяком случае, ты загадываешь далеко.

Его друг снял телефонную трубку, потому что на панели зажглась лампочка. — Да?

Он надолго замолчал, слушая невидимого собеседника, потом приказал:

— Пусть повешевеливаются. Постарайся уточнить цифру в течение получаса.

Фрэнки положил трубку и повернулся к другу.

— Это Цезарь. Помнишь его?

— Конечно. С удовольствием встретился бы с ним.

— Он и не подозревает, что это ты взял бриллианты. Сейчас он проводит их экспертизу в специально оборудованной машине, которая катит в Нью-Йорк.

— Я вижу, ты ничего не упустил. Что же он тебе сказал?

— На первый взгляд эксперты оценили все в пятьдесят миллионов долларов. Это просто колоссально!

— Думаю, они набавят, — проговорил Сальваторе.

— Я тоже так считаю, — поддержал его Ученый. — Не бойся, нас никто не обманет. Цезарь — один из тех редких людей, которым можно доверять полностью.

Он чокнулся с гостем.

— За успех крупнейшего предприятия нашего времени! Что ты собираешься делать с деньгами?

— Куплю побольше земли вокруг Таормины. Там, где мои родители гнули спину на других.

Он одним глотком допил шампанское и поставил фужер.

Фрэнки сделал то же самое и протянул соседу плоский сверток:

— Вот твой новый паспорт и билет на самолет. Вылет через час из Ньюарка. Все рассчитано по минутам, как мы договаривались.

В полдень ты будешь дома. Дай мне паспорт, с которым ты прилетел.

— А остальные? — спросил Сальваторе, отдавая документ.

— Тереза и Жанна вылетают из Нью-Йоркского международного. Луи летит из Титенборо через Монреаль. Альдо и Серджо — из Ла-Гуардиа. Завтра или, точнее, сегодня вечером вы все будете на месте. Муш едет в доки. Через четыре дня мы отправим его на нашем судне в Веракрус. Там я с ним расплачусь.

— А что твой пилот?

— Сегодня утром он отправляется в долгое кругосветное путешествие с девушкой, в которую влюблен и которая не может ни в чем отказать Цезарю. Простая предосторожность.

— Твоя идея немедленно отправить нас назад просто гениальна! — сказал Сальваторе. — Ни одному полицейскому не придет в голову, что, едва высадившись из «Боинга», мы сразу же покинем Штаты. Как только им сообщат наши приметы, они начнут охоту на нас здесь.

— Думаю, это было идеальное решение, — заметил Ученый. — Это был лучший выход: сразу же по прибытии разбежаться в разные стороны и вернуться во Францию по другим документам. Кстати…

Он не договорил, потому что снова зажглась лампочка.

— Да? — проговорил он в трубку. — Сколько? Вероятно, более шестидесяти миллионов? Что-то потрясающее! Лучшие драгоценности, какие они когда-либо видели? Что ж, ты молодец. Пусть они продолжают оценку, Цезарь. Встретимся у тебя.

Он отключился, затянулся сигарой и спросил:

— Ты слышал? Это просто невероятно. Прими мои поздравления. Теперь простимся. Ты извинишь меня за то, что я не провожаю тебя до самолета? Не стоит, чтобы нас видели вместе. Через пять минут ты пересядешь в другую машину. Она отвезет тебя в аэропорт.

Он засмеялся, сунул руку под сиденье и достал оттуда пакет.

— Отдай это малышке. Так, пустяк. Мишка, который сам ходит, поет и разговаривает. Очень забавный.

Он отдернул занавеску и, помолчав, сказал:

— Подъезжаем. Оставь здесь сумку и оружие. Тебе дадут другой саквояж, чтоб ты не шел с пустыми руками.

Скоро «роллс-ройс» мягко затормозил возле темного «ягуара», стоявшего с погашенными огнями. Старые сицилийцы обнялись.

— Чао, Сальваторе.

— Чао, Фрэнки.

Сальваторе с пакетом под мышкой поднял руку, в последний раз приветствуя друга, и вышел из тотчас же тронувшейся машины. Через две секунды «ягуар» уже мчался в аэропорт.

XVII

Рано утром напротив бакалейного магазина остановился десятитонный фургон. На его желтом кузове с обеих сторон виднелись черные надписи: «Булье. Перевозка мебели». Барани и Мерлю, одетые в синие комбинезоны грузчиков, сняли колесо, видное из магазина, и поставили фургон на домкрат, что объясняло его присутствие здесь и должно было успокоить дорожную полицию. Сидевшие внутри Ле Гофф, Рондье и Сериски не сводили глаз с магазина. Они терпеливо ждали, наблюдая за жизнью улицы. Сюда их привела наводка. В сущности, ерунда, но Ле Гофф на нее рассчитывал. Такие пустяки иной раз очень помогают полиции. Жена одного инспектора полиции сказала мужу, что у владельца магазина, где она покупает итальянскую ветчину и маслины, есть фокстерьер по кличке Салями. С начала расследования в Париже удалось найти только одну собаку с такой кличкой. Но его хозяйкой была несомненно честная русская вдова. Сыщики уже бросили было это направление поисков, переключившись на другие, когда возник новый след. Он как будто заслуживал внимания. В фургоне, на столе, освещенном бледным светом лампы, лежало досье Сальваторе Маналезе, полученное от Интерпола. Он уже имел дело с полицией. И то, что это было сорок лет назад, и не во Франции, а в Штатах, ничего не меняло. Пусть сицилиец и казался здесь достойным, респектабельным человеком, но там он засветился, по крайнем мере, один раз. И оказался причастен не к пустякам, а к убийству. Кроме того, он присутствовал на встрече главарей гангстерских кланов в Апалачине. И хотя все они утверждали потом, что просто были приглашены на огромное барбекю,[19] агенты ФБР, конечно, не поверили. Но так как им нечего было предъявить ни Маналезе, ни другим сицилийцам, то…

Все это вдохновляло Ле Гоффа. Оттого-то комиссар и вздрагивал от нетерпения, сидя в фургоне. Через невидимые снаружи отверстия на магазин Маналезе были наведены фотоаппараты, телеобъектив и бинокль. Ле Гофф в бинокль наблюдал за Марией, которая, стоя на пороге, залитом солнцем, распекала молодую служанку. Время от времени их закрывали машины или прохожие. Прихрамывающий нищий с окурком во рту остановился возле Марии и приподнял заскорузлую от грязи кепку. Должно быть, они были знакомы, потому что старуха улыбнулась. Она пошарила в кармане своего черного фартука и достала монету, тут же исчезнувшую в руках нищего. Тот поклонился ей, как Сирано,[20] и поковылял за стаканчиком красненького. Он отошел уже шагов на двадцать, когда позади стоявшего у магазина «бьюика» затормозила «симка». Из нее, зевая, вышел Серджо. Молодой итальянец, должно быть, провел веселую ночь! Он потягивался, подходя к матери, которая, вместо приветствия, встретила его бранью. По движениям ее рта было ясно видно, в каком она гневе. Она явно не желала мириться с тем, что он не ночевал дома, что он такой же, как и большинство юнцов. Она втолкнула сына в дом, но тот успел по пути шлепнуть стоявшую перед крыльцом девицу по заду.

— Самый младший Маналезе, — прокомментировал Ле Гофф, заглянув в свои заметки. — Без определенных занятий. Живет с родителями.

— А вот и отец, — объявил Рондье, сидевший перед телеобъективом.

Ле Гофф быстро взялся за бинокль, а Сериски за фотоаппарат, чтобы снять старика, который в спортивном костюме вышел из дома. За ним шла Тереза с Сесилией, державшей своего мишку. За девочкой бежал Салями. Процессию замыкали две продавщицы, нагруженные провизией, которую они сложили в «бьюик».

— Похоже, они едут на дачу! — заметил Рондье.

Пока Сериски снимал кадр за кадром, Ле Гофф взялся за трубку радиотелефона.

— Красный вызывает Белого. Красный вызывает Белого. Белый, вы меня слышите?

Раздалось потрескивание, потом послышался голос Тупира:

— Белый слушает.

— Сейчас в вашем направлении пойдет «бьюик» 4777 РЖ 75. Не упустите его. Подтвердите прием. Конец.

— Вас понял, Красный, — ответил помощник комиссара.

Не опуская бинокля, Ле Гофф соединился с другой машиной.

— Красный вызывает Синего. Красный вызывает Синего. Свяжитесь с Белым и следуйте за «бьюиком» 4777 РЖ 75. Подтвердите прием. Конец.

— Вас понял, Красный, — ответил хриплый голос.

Ле Гофф положил трубку. В конце улицы Ордене был виден удалявшийся «бьюик» с Терезой и Сесилией, за рулем которого был Сальваторе.

— Больше всего нам нужно фото зятя, — заявил Ле Гофф, закурив сигарету и закашлявшись. — Только к нему подходят приметы фальшивого жандарма.

— Будем надеяться, что он все же появится, — вздохнул Сериски. — Мне это уже начинает надоедать. Мы торчим здесь уже четыре часа.

— Может быть, до вечера просидим, — отозвался Ле Гофф. — А если не добудем того, что нам надо, то и до завтра.

Он посмотрел на Рондье, открывшего термос с кофе, взял у него кружку, отпил глоток, крякнул от удовольствия и протянул кружку Сериски. Тот выпил и щелкнул языком.

— Неплохо! Еще бы рогалик или два…

— Почему бы еще не масло и джем? — усмехнулся Рондье, наливая и себе, — Вообще лучше было бы дома с женой и ребятами… Кстати, патрон, как ваш новорожденный?

Ле Гофф, взявшийся было за бинокль, с улыбкой обернулся.

— Отлично. Просто гигант. Я никогда не думал, что молоко так полезно. Мы, бретонцы, больше налегаем на красное вино. Но надо полагать, у молока есть свои достоинства. Этот негодник уже прибавил полкило с тех пор, как родился. Интересно, на чем он остановится?!

Он покачал головой и вернулся к своему наблюдательному пункту.

— Внимание! Невестка!

Из магазина вышла Жанна. Она была с джинсах, с волосами, собранными в «конский хвост». Набрав газет в ближайшем киоске, жена Альдо вернулась назад. Ле Гофф заметил Барани, сидевшего в бистро и не сводившего с нее глаз. Комиссар повернулся к Сериски, который успел сделать несколько снимков.

— Фотографии надо срочно напечатать и показать их той чете, которая видела блондинку неподалеку от места побега Муша.

Тот кивнул и направился в темный отсек фургона. Через десять минут Ле Гофф снова взялся за трубку.

— Красный вызывает Зеленого. Красный вызывает Зеленого. Пришлите Мерлю. Подтвердите прием. Конец.

— Понял вас, Красный, — ответили ему.

Недолгое ожидание Ле Гофф использовал для своих заметок. Потом Мерлю в синем комбинезоне обошел вокруг фургона, наклонился над домкратом, что-то сказал стоявшему вблизи полицейскому, заинтересовавшемуся поломкой, и постучал в кабину. Ле Гофф тотчас же просунул ему конверт с негативами и объяснил:

— Инструкции внутри. Это срочно. Я буду здесь.

— Ясно, патрон, — шепнул Мерлю, кладя в карман большой конверт.

Он отошел от кабины и исчез в толпе. Через два часа он сообщил ответ. Свидетели побега не сказали ничего определенного. Прошло слишком много времени. Кроме того, тогда они не обратили на нее особенного внимания. К тому же та девушка была тогда в белых кожаных сапогах и куртке. Могла быть и она, и другая. Короче говоря, расследование не продвинулось.

В момент, когда Ле Гофф кончал свои записи, Рондье воскликнул:

— Внимание! Невестка с мужем!

Комиссар припал к биноклю. Жанна и Альдо вышли из магазина и направились к находившемуся рядом гаражу. Телеобъектив, бинокль и фотоаппарат нацелились на его ворота. Вскоре супруги выехали в черной «ДС» с прицепом. Ле Гофф быстро записал ее номер и, связавшись в Желтым и Зеленым, поручил следить за ней. И снова началось монотонное, изнуряющее ожидание. Час шел за часом. Изнемогая от усталости, сыщики сменяли друг друга у телеобъектива. Между тем сообщили, что «бьюик» Сальваторе Маналезе въехал в его имение в Пуаньи-ля-Форе, и туда же подъехала машина его сына. Все это ничего не давало комиссару. Ему нужна была фотография зятя, чтобы показать ее рыжему жандарму и владелице костюмерной лавки. Но нужный ему человек не появлялся. На то были причины: он еще не вернулся из-за океана. В Монреале, откуда он должен был лететь в Орли, его самолет попал в серьезную аварию; было повреждено маленькое центральное колесо. Поэтому Луи немного опоздал. Он, конечно, дал телеграмму домой, успокоил родных и предупредил, что будет к концу дня. Но Ле Гофф всего этого не знал.

Альдо проверил колеса прицепа и залез под капот, готовясь к дороге. На следующий день он вместе с Жанной должен был отправиться отдыхать на Сицилию. Было у него там и дело: ему предстояло прозондировать почву для покупки обширных земельных владений там, где поколения Маналезе когда-то гнули спину на помещиков. Альдо издалека услышал треск машины Серджо. Младший брат пронесся мимо него, чуть не задев крылом, круто развернулся и остановился в тени перед крыльцом. Серджо выпрыгнул из машины и ворвался в гостиную. Царившие в ней спокойствие и прохлада сразу вытеснили из его головы воспоминание об опасной операции в «Боинге». Это был другой мир. Альдо, вытирая руки, поднялся по лестнице вслед за братом.

Тереза, ставившая на стол рядом с отцом рюмку анисового ликера, подскочила при вторжении Серджо.

— Тише! — сказала она, обернувшись. — Салями, место!

Однако фокстерьер бросился навстречу младшему Маналезе, и тот, поймав его на лету, прижал к себе. Сальваторе, сидевший перед телевизором, не пошевельнулся. Расположившаяся рядом с ним Жанна обернулась и улыбнулась Серджо. Тот спустил песика на пол. Салями залаял, и движение плеч отца показало, что он недоволен. Глава семьи не любил, чтобы ему мешали, когда он смотрит телевизор. Особенно если показывали вестерн, как на этот раз. Он любил перестрелки, горы трупов, победоносных шерифов. Он находил справедливым, что преступников в конце концов разрезали на куски, линчевали, сжигали или как-нибудь иначе отправляли в ад. Он любил счастливые финалы, когда герою достается поцелуй, а бандиту — пеньковый галстук.

Тереза подошла к младшему брату, чтобы немного унять его, и вопросительно поглядела на него. Тот подмигнул и вздохнул, следя за спиной отца:

— Я решил переночевать здесь. В Париже слишком жарко.

— Ты хочешь сказать, что собираешься переспать с официанткой из «Четырех лип»!

Серджо ущипнул ее руку, пропустил Альдо, вошедшего с отверткой в руках, и спросил:

— Чего бы поесть? Я голоден.

Отцовские плечи в кресле медленно, угрожающе поднялись. Тереза набросилась на брата:

— Тише… Не говори еще о еде. Сейчас только шесть часов.

Серджо погладил Салями. Довольный песик уселся у ног старика, губы которого уже кривились, предвещая окрик. Сесилия, оккупировавшая колени дела, положив под голову медведя, присланного Фрэнки Витторио, тихонько забормотала. Она уже спала, но внезапный приход дяди ее разбудил. Она подняла веки и забормотала сильнее. Сальваторе ласково погладил внучку по голове.

— Спи, моя крошка, — сказал он. — Спи.

Но девочка высунула носик из-под куртки, где свила себе гнездышко, и уставилась в телевизор. И тут же закричала:

— О! Совсем как тетя Жанну и мсье Муш на кровати в сарае!

Кровь бросилась в лицо старика. Нахмурившись, он внимательно посмотрел на то, что вызвало восклицание девочки. Другие последовали его примеру. Жанна побледнела как полотно. На экране пара любовников только что забралась в койку, и герой, не сняв сапог и патронташа, целовал свою красотку. Смуглые лица всех Маналезе побледнели. Ошеломленная Тереза набросилась на дочь:

— Что ты плетешь, дурочка?

Но девочка, обиженная тем, что ее заподозрили во лжи, упорно показывала пальцем на экран:

— Да, тетя Жанну делала вот так! Когда мсье Муш искал ее кольцо!

Тереза попыталась взять девочку у деда.

— Я тебя отшлепаю, чтоб ты не врала!

Но отец отстранил ее, а еще более обиженная Сесилия продолжала настаивать тоном, не оставлявшим сомнений:

— Да, да, они были в сарае и искали кольцо!

Старик поднял ее на вытянутых руках и нежно, успокаивающе сказал, как если бы все это не имело значения:

— Тетя Жанну и мсье были в сарае? Искали кольцо на кровати? Так это было, моя маленькая?

Малышка обняла шею деда и прошептала:

— Тетя даже обещала мне новое платье, если я ничего не скажу. Она боялась, что ее станут ругать из-за кольца…

Сицилийцы окаменели. Во внезапно наступившей тишине раздался короткий звук, похожий на выстрел. Это Альдо резким движением сломал ручку отвертки. Жанна, теряя самообладание, отскочила и попыталась защититься:

— Она просто сошла с ума! Что она выдумывает?!

Она остановилась. Все глаза были устремлены на нее, и она вся похолодела от того, что прочла в них. Особенно в глазах старика. Они источали жестокость сильнее, чем глаза Альдо.

— Но вы же не можете верить ребенку!

Старик отдал девочку матери и кивком головы указал ей на дверь. Он подождал, пока они выйдут, и властной рукой отстранил Альдо, надвигавшегося на жену с обломком отвертки в кулаке. Тот так привык к повиновению, что замер, дрожа и согнувшись, как будто готовый к прыжку.

— Серджо, вызови Нью-Йорк. Фрэнки Витторио, ЮН 37–894, — коротко приказал старик.

И пока юноша выполнял приказ отца, тот сказал, обращаясь ко всем:

— Мерзавец! Он посмел!.. Под моим кровом!.. И она… жена Маналезе…

Жанна сделала шаг к главе клана, но на нее даже не взглянули. Сальваторе смотрел на экран. Вестерн заканчивался наградой герою, как того требовала любимая традиция.

— Негодяи! — пробормотал он сквозь зубы. — Здесь, в моем доме!..

Сомнений у него не было. Сесилия не могла это выдумать. Он слишком хорошо ее знал. К тому же она только что проснулась, и это была спонтанная реакция на увиденное в фильме. Подонки! Альдо, по-прежнему дрожавший от с трудом сдерживаемого гнева, решился спросить:

— Что ты собираешься делать?

Старик не ответил. Он твердой рукой зажег одну из своих уродливых сигар и приказал Серджо, уже заказавшему разговор с Нью-Йорком:

— Позвони домой. Пока ничего не говори матери. Когда вернется Луи, пусть она велит ему ехать сюда и сама едет с ним. Это дело надо уладить в семье. Тереза с дочкой завтра вернется в Париж, девочке не следует здесь быть.

Все молча ждали. Даже Тереза, возвратившаяся из парка, откуда доносились радостные крики Сесилии и бешеный лай Салями. И все, кроме старика, совершенно не замечавшего Жанну, бросали на нее испепеляющие взгляды. Несмотря на свою склонность к риску и болезненное пристрастие к опасности, жена Альдо была охвачена страхом. Она понимала, что все они заодно, что никто, даже Тереза, не станет на ее сторону. Старику достаточно пошевелить пальцем, и за ее жизнь нельзя будет дать и гроша. Она, француженка, осмелилась обмануть Маналезе! Их охватила такая ненависть, такая жажда мщения, что даже воздух в комнате, казалось, наполнился бушующей в них вендеттой. У Жанны подкосились ноги, и она упала в кресло. У нее не было сил разубеждать их. Их жестокие глаза, в которых она читала свое будущее, бросали ее то в жар, то в холод… Даже Серджо, всегда такой добрый, которого она считала просто гулякой, думающим только о девочках… Даже он… Она сжалась в комочек, чтобы согреться. Если бы можно было хоть заорать, чтобы унять свой страх! Но это было бы еще хуже. Ведь эти люди, с их цивилизованными манерами, в сущности, оставались дикарями… Может быть, если она будет все отрицать до конца, старик ей поверит? Ведь слова девочки еще не доказательство. Если она не признается, у нее еще будет шанс выпутаться из этой истории. Но что задумал старый дьявол? Она поняла это, как только их соединили с Нью-Йорком, потому что знала их сицилийский жаргон. Попросив дворецкого позвать к телефону Фрэнки Витторио, Серджо передал трубку отцу, который сразу приступил к делу:

— Фрэнки, я насчет посылки. Кое-что изменилось. Не отправляй ее в Веракрус. Она срочно нужна мне здесь. Меня обманули. Подло обманули.

Он внимательно слушал, потом прервал:

— Нет, сам ничего не делай. Пришли ее мне. Это дело чести. Как? Завтра? Да, это возможно. Ты говоришь, что самолет «Эр Франс» прилетает в Орли в 5 часов? О'кей, Фрэнки.

Сигара дымилась в губах Сальваторе.

— Да, дело чести. Я рассчитываю на тебя, Фрэнки. Заранее благодарю. Чао!

Старик отдал трубку Серджо и медленно встал. Не удостоив невестку взглядом, он объяснил:

— Завтра Муш будет здесь.

— Ты думаешь, он рискнет вернуться? — вмешался Альдо.

Отец повернулся к нему.

— При прилете полицейские обращают мало внимания на паспорта. Опасаться следует только таможенников. А у Муша ничего не будет, только саквояж…

Он затянулся сигарой и выпустил желтоватый дым.

— Не забывай, что полицейские думают, будто он скрывается все это время где-то во Франции. Им и в голову не придет, что он успел уже улететь, а теперь возвращается по доброй воле.

Старик усмехнулся, отмахиваясь от Дыма.

— Впрочем, не совсем по доброй воле…

Он обвел детей взглядом серых глаз.

— Здесь он заговорит. И расскажет нам, что он делал с твоей женой в сарае, Альдо.

Все снова угрожающе посмотрели на Жанну. Та встала, прижав руки к горлу. Она знала, что ждет ее и Муша. Их заставят все выложить. Любыми средствами. Если бы только Муш не приехал, если бы ему удалось бежать…

Она попыталась привлечь внимание Сальваторе, игнорировавшего ее еще более, чем раньше:

— Я вас уверяю…

— Альдо, — прервал старик, поворачиваясь к ней спиной. — Пусть она уйдет в свою комнату.

Альдо сделал шаг вперед. В его руке был все еще зажат обломок отвертки, опасный, как кинжал.

— Ты слышала? — сказал он жене сдавленным от ярости голосом.

— Но, Альдо… — пролепетала Жанна.

Старик резко обернулся. Его рука с силой рассекла воздух. Пощечины сбили Жанну с ног, и, падая, она увлекла за собой стол и стаканы. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Потом она медленно поднялась. Никто не помог ей. Все бесстрастно смотрели на нее, а старик вышел в парк, где Сесилия встретила его криком:

— Иди сюда, деда! Салями нашел бельчонка!

И глава семейства послушно пошел за девочкой в порванном платье, с пылающими щеками и растрепанными волосами. Салями бежал за ними.

Внутри фургона для перевозки мебели все пропахло пивом, табачным дымом и сухарями. Асы сыскной службы, томившиеся, там с раннего утра, изнемогли от ожидания. Не говоря уже о солнце, накалившем крышу и сделавшем невыносимым пребывание в этой замаскированной лаборатории. Ле Гофф, Сериски и Рондье сбросили куртки, рубашки, ботинки и сидели, как в бане, поминутно утирая пот.

— А ведь моя жена воображает, что я развлекаюсь, — вздохнул Сериски.

— Ты же новобрачный, и она ревнует! — поддразнил его Рондье, чья очередь пришла стоять у телеобъектива. — Потом она будет молить Бога, чтоб ты подольше не возвращался.

Он засмеялся, и его веселье, казалось, освежило воздух в фургоне.

— Так всегда говорил Лармено, — сказал он, вдруг помрачнев.

Сыщики стыдливо избегали упоминаний о своем товарище, погибшем от руки Муша. Прошел уже целый год… А мерзкий убийца сбежал, когда его уже ждал палач…

— Внимание! — вдруг сказал Рондье. — Сериски, давай! Думаю, что это наша дичь!

Ле Гофф приник к биноклю. В двух шагах от них из машины выходил Луи Берлинец. Он подъехал с противоположной стороны И поэтому остановился не у магазина, а напротив. Он был без шляпы и очков. Сериски нажал на кнопку фотоаппарата. Пока блондин шел к магазину, его беспрерывно снимали. Он был как на ладони, и снимки должны были получиться удачными.

— Думаете, это наш парень? — тихо спросил Сериски у Ле Гоффа.

Тот кивнул, не отрываясь от бинокля.

— По описанию подходит. Как снимки?

— Должны быть хорошие, — заверил Сериски.

Все трое с надеждой смотрели, как блондин переходит улицу, и легко вздохнули, когда он вошел в магазин. Ле Гофф сразу снял трубку радиотелефона:

— Красный вызывает Зеленого. Красный вызывает Зеленого. Срочно пришлите Мерлю и Барани поставить на место колесо. Подтвердите прием. Конец связи.

Ле Гофф положил трубку и одобрительно кивнул, увидев, что Сериски пошел проявлять пленку. Прошло пять минут, и одетые в рабочие комбинезоны полицейские принялись крепить колесо. Еще немного спустя Барани и его товарищ устроились в кабине и завели мотор, а их коллеги внутри одевались, готовые снова приступить к допросу свидетелей.

XVIII

В кабинетах бригады Ле Гоффа чувствовалось приближение решающей битвы. Было два часа ночи, но все были здесь, кроме групп, наблюдавших за магазином и за имением в Пуаньи. Ле Гофф и его ребята сработали быстро. Теперь они были на верном пути. Несмотря на поздний час, они разыскали не только рыжего жандарма, но и владелицу костюмерной, еще не ушедшую из своей лавки. И оба опознали блондина. Именно он брал напрокат мундир и сидел рядом с Мушем в коридоре Дворца правосудия. Жандарм по фотографии узнал Серджо, изображавшего тогда арестованного. Все сошлось. Остальное было уже делом техники. Опасным, но все же рутинным. Теперь нужно было только аккуратно и терпеливо следить за семейством Маналезе, и убийца, все откладывавшийся арест которого начинал волновать общество, будет пойман. Ле Гофф уже не чувствовал усталости. На этот раз бандит, который прикончил Лармено, Врийяра и ограбил дюжины банков и почтовых отделений, не ускользнет! Если только… Ле Гофф потянулся за сигаретой. Если только негодяй не успел удрать на другой край света…

Каждые полчаса ему докладывали по рации или телефону об обстановке. Но в окнах и магазина, и виллы было темно. Все казалось спокойным. Луи Берлинец поужинал в магазине, сел в машину и отправился в Пуаньи. Ле Гофф чиркнул спичкой, когда в дверь заглянул Рондье.

— Патрон, вас к телефону. Говорят, что-то очень важное!

— Еще один звонок, — вздохнул Сериски, сравнивавший свои снимки с фотороботом Берлинца, сделанным раньше.

Рондье пожал плечами.

— Как знать!

Оба замолчали, потому что Ле Гофф, прижимавший трубку к уху, казалось, был ошеломлен услышанным.

— Что?! — говорил он. — Что за басни? Сарте, он же Муш, прилетает завтра из Нью-Йорка в Орли? В пять часов дня?

Он изумленно посмотрел на своих подчиненных.

— Вы клянетесь?! Говорите, что нам остается только схватить его? Он будет переодет? Это что — ваше предположение?

Ле Гофф явно не доверял услышанному. Он раздавил окурок в пепельнице и еще более скептически повторил:

— Значит, завтра, в Орли? Из Нью-Йорка? Как ваше имя, мадам? Алло! Алло!

В трубке раздался резкий щелчок. На том конце провода отключились. Комиссар бросил на своих сотрудников недоверчивый взгляд.

— Женщина. Утверждает, что Муш завтра прилетит в Орли из Нью-Йорка. Из Нью-Йорка…

Он медленно выпрямился, и из его светлых глаз начало исчезать сомнение.

— Дурацкая шутка, — предположил Сериски.

— Еще одна, — ухмыльнулся Рондье. — Муш в Нью-Йорке. И возвращается… чтобы просто поздороваться с нами!

Он захохотал. Его веселье передалось Сериски.

— Кто-то славно развлекается… Муш смылся в Штаты и возвращается, чтобы его здесь пристукнули! Ничего не скажешь, первоклассная новость!

Но Ле Гофф не слушал их. Он поднялся, подошел к столу, заваленному газетами, которые редакции, по обычаю, доставляли полиции, развернул одну и нашел нужный заголовок.

— А если это был он?

Полицейские склонились над листом, где огромными буквами было напечатано: «Ограбление века в «Боинге» Париж — Нью-Йорк. Похищено около 40 миллиардов старых франков».

В комнате, полной дыма, воцарилось долгое молчание, прерываемое только звуками телефонных переговоров в соседних кабинетах. Сериски поднял голову.

— Вы думаете, патрон, что это…

— Я ничего не думаю, — отрезал Ле Гофф. — Но мы знаем, что это один из немногих типов, у кого хватит духа на такое. Ваше мнение, Рондье?

И, не ожидая ответа, продолжил:

— Я не знаю, что заставило эту женщину позвонить мне, но начинаю спрашивать себя… Попробуйте узнать, откуда звонили! Рондье бросился к телефону.

Сдерживая дыхание, жена Альдо тихонько поднималась по ступенькам. Жребий был брошен. Она позвонила в полицию. Это было не трудно: телефон после побега Муша был напечатан во всех газетах. Это был ее последний шанс. Когда Муша схватят, он не будет знать, откуда пришел удар. Меньше всего он заподозрит кого-нибудь из семьи Маналезе. Он подумает о несчастливой случайности, о каком-то сыщике, более ловком, чем другие, и узнавшем его! Ему в голову не придет, что это сделала Жанна для своего спасения. Если Муша схватят, сицилийцы никогда не смогут заставить ее признаться в измене. Они будут ее подозревать, но не смогут ничего доказать. А ей нужно только выиграть время. Если же Муш приедет сюда, они от него всего добьются, вынудят его расколоться. А потом они их прикончат. Это им так же просто, как воткнуть дольку чеснока в баранью ногу.

Главное — избежать очной ставки. Потом найдется выход. Когда они немного успокоятся, она удерет и прихватит с собой часть денег. Если удастся, конечно…

Жанна поднялась на последнюю ступеньку и погладила щеку, по которой ударил старик. Когда-нибудь она отомстит! Придерживая свой шелковый халат, чтобы он не шуршал, она, как призрак, проскользнула в комнату, где ее запер Альдо. Сам он ночевал где-то в другом месте. Не могло быть и речи, чтобы спать с зачумленной. Она ловко заперлась при помощи длинной шпильки. Умники! Они воображали, что она не сможет открыть дверь! Чувство блаженства овладело ею, едва она скользнула под простыню. В конце концов, неплохо поспать одной. Ведь это временно! Мужчины всегда найдутся. А может быть, и Альдо… Если ей удастся оправдаться. Мужчины — такие дураки! Но прежде всего нужно, чтобы Муш не вернулся.

Она положила голову на подушку и улыбнулась, укрывая голые плечи, которые Альдо так любил покусывать во время любовных игр.

XIX

Штаб-квартира Ле Гоффа располагалась в кабинете его коллеги из аэропорта. Отсюда он мог связаться по радиотелефону со всеми своими машинами. Большая их часть при поддержке жандармов скрытно окружила виллу Маналезе в Пуаньи. Другие, рассредоточенные по стоянкам в Орли, ждали начала операции. Капканы были расставлены. Оставалось ждать дичь.

Ле Гофф и его сотрудники не спали всю ночь, портреты всех Маналезе были отправлены фототелеграфом в нью-йоркскую полицию, которая вела следствие об ограблении в самолете. Та подтвердила получение и разыскивала теперь свидетелей из «Боинга». Сидя за письменным столом, Ле Гофф листал газетные сообщения об ограблении, когда Сериски подал ему бланк.

— Телеграмма, патрон!

Ле Гофф жадно прочел:

«Под описание Роже Сарте подходят несколько пассажиров. Один летит в первом классе под именем американского гражданина Эрика Веллюма. Одет в светлый твидовый костюм. Демисезонное пальто, тирольская шляпа. У него квадратная борода и дымчатые очки. Его, вероятно, сопровождают два человека. Их имена по списку пассажиров — Луиджи Бриако и Том Марлинг. Еще двое, отвечающих приметам Сарте, летят в туристическом классе. Мы связались с командиром борта для получения более подробных данных. Сообщим дополнительно».

Ле Гофф бросил телеграмму на стол и взглянул на часы. 16.45. Значит, еще четверть часа.

— Кофе, патрон? — предложил Рондье, протягивая чашку.

Ле Гофф подул на обжигающую черную жидкость и отпил глоток. Сериски, сняв трубку зазвонившего телефона, чуть не выронил ее из рук.

— Что там еще? — встревожился комиссар.

Жестом руки инспектор попросил его подождать. Он был изумлен, но в восторге:

— Знаете, в чем дело? Барани сообщает, что здесь Серджо, младший сын Маналезе.

Пальцы Ле Гоффа крепко сжали чашку.

— На какой машине он приехал? — спросил он у Сериски.

— На отцовском «бьюике».

Глаза комиссара блеснули. В этот момент зазвонил второй телефон.

— Алло! — нетерпеливо откликнулся Рондье.

Он долго слушал, потом положил трубку и пояснил:

— Это комиссар из Пуаньи. Тереза Бардан с дочерью полчаса назад покинула виллу. Она едет к Парижу. За машиной следят.

Ле Гофф кивнул и допил кофе. Когда он ставил чашку, Сериски протянул ему еще одну телеграмму из Нью-Йорка: «Луиджи Бриако и Том Марлинг значатся в нашей картотеке. Подозреваются в принадлежности к банде Чезаре Каталани, который, в свою очередь, подчинен Фрэнки Витторио. Пассажиры туристического класса, отвечающие приметам Роже Сарте, — Ганс Балауэр, германский гражданин, и француз Рауль Бутен. Следствие ведется активно. Будем поддерживать связь с вами».

Ле Гофф вздохнул. Если Муш действительно летит в этом самолете, а жертвы ограбления опознают членов семьи Маналезе, это будет лучшая операция за всю его карьеру! Из тех, что превращают полицейского чиновника с жалкой зарплатой в героя дня! Но Ле Гофф стремился не к славе. Ему нужен был Сарте, убивший двух его товарищей. Он потратил целый год на поиски и поимку убийцы. Это стало его личным делом… Он взял трубку, чтобы поговорить с Барани.

— Красный вызывает Желтого. Сообщите Черному, Синему и Зеленому номер «бьюика» Сальваторе Маналезе. Не спускайте с него глаз. Подтвердите прием. Конец.

— Понял вас, Красный, — заверил певучий голос Барани.

Стрелки часов показывали 16.50. Ле Гофф встал, надел шляпу.

— Господа!

Все трое вышли из кабинета. Рондье и Сериски направились в разные стороны, время от времени обмениваясь знаками с другими членами группы. Ле Гофф прошел в холл второго этажа. Ровно в 17 часов «Боинг» компании «Эр Франс» остановился на полосе, и два автобуса начали перевозить прибывших в аэропорт для обычных формальностей. Затерявшись в толпе, Ле Гофф внимательно рассматривал проходящих пассажиров. Вдруг он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Все могли обмануться, только не он. Комиссар сразу узнал Муша. Он мысленно снял с него тирольскую шляпу и темные очки, сбрил бороду. Значит, телефонный сигнал был верным: Муш был здесь, он действительно прилетел из Нью-Йорка. Значит, он принимал участие в дерзком ограблении! Но зачем же он вернулся, да еще в сопровождении вооруженных людей? Он быстро распознал двух типов, которые следовали за убийцей.

Пройдя таможню, Муш беззаботным шагом двинулся вперед и столкнулся с Серджо. Тот указал ему на «бьюик», стоящий у кромки тротуара, и прошептал:

— Сюда, мсье Сарте.

Муш узнал его и не пытался скрыться. Да он бы и не смог. Он знал, что за его спиной двое громил. Они были при нем с самого отлета из Штатов. И в карманах у них были отнюдь не леденцы.

— Хорошо, — сухо сказал он. — Как видно, твой отец хочет меня видеть.

— Кажется, так, — коротко бросил Серджо, открывая перед ним заднюю дверь.

Муш влез в машину. Но в момент, когда его ангелы-хранители хотели последовать его примеру, их окружили четыре носильщика.

— Вам не в эту машину, — сказал один из них по-английски. — Вот сюда.

Те не успели даже понять, что произошло. Четыре невидимых револьвера были приставлены к их спинам и животам. Муш рванулся, но было поздно. Ле Гофф и Сериски уже сидели рядом с ним. Рондье, подтолкнув Серджо вперед, занял его место за рулем, а Барани залез через другую дверь и уселся справа от сицилийца.

— В Пуаньи, — приказал комиссар.

За ними следовала красная «ДС» Ле Гоффа и еще две полицейские машины. На этот раз убийца не мог убежать. Тем более, что Сериски надел ему наручники.

— Рад вас видеть снова, мсье Сарте, — сказал Ле Гофф. — Примите мои поздравления. Вы хорошо поработали. Как ваше мнение, Сериски?

— Замечательно, патрон, — ответил полицейский обследуя саквояж убийцы. — Жаль, что ему не удастся воспользоваться добычей!

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — рявкнул убийца, с которого Сериски снял тирольскую шляпу и очки.

— Таким он мне больше нравится, — заметил, обернувшись, Барани. — По крайней мере, его можно узнать. А когда цирюльник сбреет его бородку и усы, это снова будет наш красавчик Муш. Правда, патрон?

Он обыскал Серджо и вытащил пистолет с длинным дулом. Потом и ему надел наручники. Рондье, только что обогнавший автобус и следивший за дорогой, добавил:

— Я уже почти потерял надежду вновь свидеться с тобой, Муш. Боялся, что не удастся отомстить за наших друзей, которых ты убил. Даже спать не мог.

Он обогнал еще одну машину и процедил сквозь зубы, глядя в зеркало заднего вида:

— Дерьмо!

Муш молчал. Он упорно пытался понять, кто его выдал. Ясно, что Ле Гофф и его ребята приехали специально за ним. Не их дело следить за прибытием самолетов! Но кто же мог предупредить полицию! Кто, кроме Маналезе, знал, что он прилетит в Орли? Убийца покосился на Ле Гоффа и спросил:

— Могу я закурить?

Он заранее знал ответ. Так уже было во время их первой встречи.

— Нет, — бесстрастно ответил Ле Гофф и тут же спросил: — Где бриллианты из «Боинга»?

Убийца пожал плечами:

— Не знаю о чем вы говорите.

— Конечно, не знаешь, — откликнулся Сериски. — Ты никогда ничего не знаешь. А ты, впереди, тоже понятия не имеешь?

Серджо обернулся с удивленным видом.

— Что вы сказали?

— Ничего, — проворчал Ле Гофф. — Есть свидетели, они все расскажут.

И приказал Рондье:

— Остановитесь на секунду, я перейду в свою машину. Вскоре колонна свернула к Пуаньи, и Ле Гофф снял трубку радиотелефона.

— Говорит Красный. Внимание всем машинам. Приближаемся к объекту. Приготовьтесь действовать по плану.

Спустя полчаса «бьюик» Сальваторе въехал на аллею, ведущую к крыльцу виллы. Все Маналезе, кроме уехавшей с дочерью Терезы и Жанны, оставшейся в доме, сидели на террасе и, как один, повернули головы к машине. На их лицах отразилось изумление, потому что вслед за «бьюиком» подъехало еще шесть машин, не предусмотренных программой. Из них выскочили полицейские и жандармы с автоматами. Издалека доносились звуки автомобильных моторов, свидетельствующие о том, что окружение завершено. Сальваторе встал. Он побледнел, но не потерял присутствия духа. Увидев Муша и Серджо в наручниках, он сразу понял, что случилось. Эта была катастрофа.

— В чем дело? — начал он тем не менее. Мария, его верная подруга, печально смотрела на мужа. Она поняла, что произошла одна из тех глупых случайностей, которые она всегда предвидела в глубине души. Из красной машины вышел полицейский и представился, показывая свой жетон:

— Главный комиссар Ле Гофф. Сыскная полиция. Старый сицилиец двинулся к нему. Ле Гофф объявил:

— Сальваторе Маналезе, вы и ваша семья арестованы по обвинению в ограблении в самолете Париж — Нью-Йорк.

Луи Берлинец незаметно сунул руку под куртку за револьвером, но в бок уперся ствол пистолета.

— Полегче, — посоветовал Мерлю, выуживая револьвер у него из под куртки.

— Руки вверх! — крикнул Сериски, толкая перед собой Муша.

Маналезе медленно выполнили приказ. Даже старая сицилийка, вся красная от стыда.

— Это к вам не относится, мадам, — сказал Ле Гофф.

Голос его был почтителен. Он знал, с кем имеет дело. Опыт… За спиной Альдо послышались шаги Жанны, выходившей из дома. Он быстро повернулся, потом перевел взгляд на убийцу и накинулся на него:

— Подлец! Ты наставил мне рога! Мне! А ведь я тебя спас…

Он обошел следившего за ним полицейского, сделал два быстрых шага и плюнул в лицо не успевшему увернуться Мушу.

— Я поклялся свернуть тебе шею, дерьмо!

— Альдо! — вмешался старик. Его старший сын медленно отступил, подталкиваемый автоматом охранника. Сальваторе вернулся к комиссару. Необходимо было что-нибудь сказать.

— Объясните мне…

Но Муш, тыльной стороной рукава пытавшийся стереть со щеки плевок, резко прервал его:

— Нечего объяснять! Все и так ясно. Кто-то из вашей семейки выдал меня. Может быть, вы! Но я не знаю, почему!

Темная кожа старика стала серой, а Муш продолжал, кипя от бешенства:

— Никто не знал, что я прилечу в Орли! Никто! Кроме вас и ваших дружков из Нью-Йорка, которые заставили меня вернуться!

В эту минуту из машины Ле Гоффа раздался громкий голос Барани:

— Патрон! Вас вызывает штаб! Срочная телеграмма из Нью-Йорка.

Все повернулись к красной машине. Ле Гофф махнул рукой:

— Пусть передают. А вы читайте нам.

И Барани своим сильным, певучим голосом стал читать:

«Разыскали экипаж «Боинга» и часть пассажиров, в том числе жертв ограбления. Все опознали в присланных фотографиях его участников. Теперь ищем пилота. Благодарим главного комиссара Ле Гоффа за помощь нашему следствию. Джулио Мазари, начальник полиции штата Нью-Йорк».

Слова эти, разносившиеся в теплом весеннем воздухе, не требовали пояснений. Они прозвучали как приговор. Сальваторе Маналезе смолк и отступил, как будто его ударили по лицу. В тяжелой тишине послышался долгий вздох, смешанный с рыданием. Это была Жанна. Такого она не предвидела. Она думала всех перехитрить, а получила стальные браслеты!

Муша, который все это время, казалось, слушал песню далекой птицы на ветке, не понимая причины своего поражения, вдруг осенило. Гримаса исказила его лицо. Дрожа от ярости, он обрушился на старика:

— Вы умники! Хотели силой заставить меня вернуться? Зачем же? Что вам нужно было узнать?

Повернувшись кругом, он уставился на Альдо, ловя его взгляд.

— Узнать, наставила ли тебе рога твоя баба, ведь так? А потом отомстить? Ну, отвечай! Признайтесь, что у вас хватило глупости не совладать со своей сицилийской гордыней, рискуя отправить всех нас в тюрьму! Отвечай же!

Альдо, вне себя, пытался броситься на обидчика, но в него вцепились два полицейских. А Муш, которому нечего было терять, все бередил рану.

— Ну так вот, раз мы все, по вашей вине, на одной галере, то я вас успокою. Тебя успокою, Сальваторе!

Он снова повернулся, чтобы взглянуть на старика, которому впервые презрительно «тыкал».

— Раз кто-то из твоей шайки меня выдал, я хочу, чтоб вы не сомневались. Да, я переспал с женой твоего сына. Это правда. Спроси у нее.

Он обвел взглядом всех Маналезе и яростно добавил:

— И если бы я мог, то сделал бы это снова. Без сожалений! С доносчиками не церемонятся!

Безумные глаза всех Маналезе обратились на Жанну, стоявшую на последней ступеньке и отгороженную спинами полицейских. Ле Гофф начинал понимать. Значит, Муш посягнул на честь сицилийцев, поправ святые законы гостеприимства. Он осмелился притронуться к жене одного из них. Дело прояснялось. Но комиссар не желал вмешиваться. Напротив. Именно в такие минуты истина часто выходит наружу. Вместо того, чтобы погасить ссору, он подлил масла в огонь:

— Ты ошибаешься, Сарте. Тебя выдали не они. Это была женщина, не назвавшая себя. Она по телефону сообщила мне о твоем прибытии.

Убийца изумился:

— Женщина? Но какая женщина могла знать… Сальваторе вздрогнул. Он нахмурился и задумчиво пробормотал:

— Женщина…

Потом поднял искаженное гневом лицо. Он все понял и прорычал в лицо невестке:

— Так это ты? Ты не хотела очной ставки? Боялась нашей мести?

Он отодвинул жандарма, сделал шаг и бросил ей:

— Дрянь!

Жанна не пошевельнулась. Она невидящим взором смотрела на Серджо, с ненавистью уставившегося на нее, на ругавшегося по-итальянски Альдо в наручниках, на гордого Луи, бросавшего на старика сочувственные взгляды, на опустившую голову и сцепившую руки Марию. Нарушил тишину Муш:

— Самое время оскорблять ее, старый дурак!

Его яростный голос заставил Сальваторе очнуться от кошмара. Он тряхнул головой и обратил лицо к убийце.

— Это все ты! Ты! Это моя вина! Я знал, что ты меченый. Я должен был сказать своим, чтобы тебя избегали. Ты принес мне только горе. Но…

Теперь все глаза были обращены на старика.

— …Но ты больше никому его не принесешь. Никогда!

Никто не мог предвидеть того, что произошло дальше. Старик двумя руками схватил кисть ближайшего к нему жандарма и заставил его палец нажать на спусковой крючок автомата. Все длилось от силы пять секунд. Этого было достаточно, чтобы пять пуль попали Мушу в живот. Их разделяли всего два метра, и старик не мог промахнуться. Полицейские схватили Сальваторе. Поднялся чей-то приклад, но Ле Гофф крикнул:

— Нет!

Приклад все-таки опустился, но задел только плечо старика, тот слегка пошатнулся. Рондье и Сериски поддерживали Муша, который прижимал к животу скованные руки. Кровь струилась по его пальцам, окрашивая их в красный цвет. По лбу тек пот. Он посмотрел на пальцы, через которые утекала его жизнь, взглянул на того, кто осмелился убить его на глазах у своры полицейских, губя себя навеки, и, сжав зубы от боли и страха, позволил посадить себя в машину, помчавшуюся в ближайшую больницу.

— В путь! — приказал Ле Гофф своим людям, едва машина скрылась за поворотом.

Потом он повернулся к Сальваторе, которому надевали наручники.

— Вы себе навредили. Ограбление было без кровопролития. Наверное, оно обошлось бы вам не так дорого. А теперь…

Старик выпрямился. Голос его был резок.

— Я ни о чем не жалею!

В глазах членов его клана читалось восхищение. Объявленная месть свершилась, неважно, какой ценой. Лучше, умереть, чем не выполнить завет: «Око за око, зуб за зуб».

— В путь, — повторил Ле Гофф.

Он, Мария, Сальваторе и Сериски поднялись в красную «ДС», а Рондье сел за руль. Остальные машины следовали за ними.

Перед выездом на магистраль, когда они все еще ехали по красивой дороге, усаженной тенистыми деревьями, Сальваторе повернул голову к сидевшему рядом с ним комиссару.

— Нельзя ли остановиться на пять минут? Это единственное, о чем я когда-либо вас попрошу.

Скованными руками он показал на видневшуюся сквозь зелень колокольню деревенской церкви. Ле Гофф посмотрел в указанном направлении. Он задумался, потом дотронулся до спины Рондье.

— Остановитесь возле этой церкви.

Несмотря на удивление, полицейский повиновался, а Ле Гофф предупредил:

— Не больше пяти минут.

— Не больше, господин комиссар, — заверил его Сальваторе. — Мария!

Другие машины тоже остановились. На лицах полицейских читалось крайнее изумление, когда Ле Гофф и Сериски прошли вместе с супружеской четой к порталу церкви, сложенному из больших, поросших мхом камней. Старая, изъеденная червями дверь была открыта. Сальваторе собирался войти, но Ле Гофф тронул его за локоть. Он немного поколебался, прежде чем пробормотал, освобождая его от наручников:

— Вы могли бы помолиться и в тюрьме. Там месса каждое воскресенье!

— Я знаю, — возразил старик. — Но здесь Бог свободен. А там он будет, как я, за решеткой.

Они обменялись короткими взглядами. Мистическая кельтская душа комиссара все понимала. Ле Гофф прислонился к каменной колонне, поддерживающей переживший много веков стрельчатый свод, и смотрел, как чета сицилийцев медленными шагами направлялась к алтарю, где горели свечи и на крест падал разноцветный, умиротворяющий отблеск витражей.

Перевод с французского А. В. Купцова