Алкоголик

Глава 3. «Чижик-пыжик, где ты был?»

Он проснулся оттого, что солнечный луч, неторопливо перемещавшийся по кровати в течение последнего часа, добрался наконец до его лица и уперся в сомкнутые веки своим бесплотным пальцем. Утреннее солнце вторглось в его сны, окончательно запутав и без того бредовый сюжет, и он, широко распахнув глаза, испуганно сел на постели, уверенный, что безнадежно проспал. Брошенный им в сторону окна панический взгляд окончательно убедил его в этом: за пыльным стеклом всеми красками сверкало солнечное утро, пришедшее на смену сереньким предутренним сумеркам, с которых начинался каждый рабочий день. Во дворе шумела и визжала детвора, в подъезде хлопали двери, и надрывался где-то внизу магнитофон.

Чиж выругался, отшвырнул одеяло на спинку кровати и схватился за брюки, которые неопрятным комом валялись на полу. От чересчур резкого движения голова у него закружилась, и он медленно разогнулся, держа брюки в руке и не обращая внимания на звон сыплющейся из карманов мелочи. «Да какого черта, – подумал он. – После драки кулаками не машут. Все равно ведь проспал, так стоит ли теперь дергаться и торопиться? Выговор, можно сказать, гарантирован, и лишние пять минут уже ничего не изменят. Не выгонят же меня, в самом деле, из органов.»

Он вздохнул и стал надевать брюки. Натянув их до половины, он заметил на правом колене неопрятное и хорошо заметное с любого расстояния жирное пятно. Некоторое время Чиж с тупым изумлением разглядывал это пятно, пытаясь сообразить, каковы его природа и происхождение. Он даже нагнулся, сложившись пополам, что при его комплекции было весьма затруднительно, и понюхал расплывшуюся широкую овальную кляксу. Пятно ничем особенным не пахло, и оставалось только гадать, было ли это подсолнечное масло, на котором Чиж пытался поджарить себе дежурную яичницу, или что-нибудь позабористее – например, автомобильная смазка или даже оружейное масло. Так или иначе, брюки были испорчены, и идти в таком виде на работу не представлялось возможным.

Вспомнив о работе, он посмотрел на стол. Конечно же, пистолет в наплечной кобуре, как ненужная безделушка, снова валялся поверх вынутой из почтового ящика стопки газет. Учитывая появившуюся у Чижа в последнее время привычку ложиться спать, не заперев на ночь входную дверь, такой способ хранения табельного оружия сулил в перспективе большие неприятности.

Чиж раздраженно скомкал испачканные неизвестно где, когда и каким образом брюки и швырнул их через всю комнату в прихожую. Он встал и, недовольно ворча, пошлепал босыми ногами к шкафу, чтобы взять оттуда чистые джинсы. На полпути он остановился и звонко хлопнул себя ладонью по лбу. Сегодня, черт подери, было воскресенье, а накануне он вернулся с дежурства, так что сегодня, будь оно все проклято, у него был выходной.

– Ешкин кот! – вскричал Чиж, и его голос прозвучал в пустой квартире одиноко и неуместно.

Он подошел к шкафу и немного помедлил, разглядывая свое отражение в зеркальных створках. Вид его зеркального двойника оставлял желать лучшего во всех отношениях. Остатки волос вокруг обширной лысины торчали во все стороны, как солома на разворошенной ураганом кровле, лицо выглядело помятым и имело нездоровый сероватый оттенок, а под глазами набрякли предательские мешки. Из-под растянутой майки выглядывала покрытая курчавым рыжеватым с проседью волосом жирная грудь, сильно выдающийся вперед животик напоминал кое-как прикрытое майкой ядро от старинной пушки большого калибра, а торчавшие из мятых сатиновых трусов ноги смахивали на две волосатые макаронины. Правда, покатые округлые плечи все еще были достаточно мощными, а бицепсы казались едва ли не толще бедер, но Чиж вынужден был признать, что он уже далеко не тот, каким был раньше.

Он поскреб ногтями ставшие за ночь колючими и шершавыми щеки и со вздохом открыл шкаф. После ухода жены в шкафу стало совсем просторно, но, несмотря на это, найти здесь искомое было так же трудно, как и в те дни, когда Чиж делил шкаф с супругой. Скомканные как попало вещи валялись здесь беспорядочными грудами, из которых там и сям выглядывали разрозненные и зачастую остро нуждавшиеся в штопке носки. Чиж заглянул на верхнюю полку, где сохранялась видимость порядка, но джинсов там не было. Копаясь в футболках и свитерах, он совершенно неожиданно обнаружил коробку пистолетных патронов, которую считал безнадежно потерянной, однако это открытие оставило его равнодушным. Если бы в данный момент вместо картонки с «маслятами» Чиж обнаружил у себя в шкафу золотой слиток или инопланетянина с тремя головами, он отреагировал бы точно так же.

– Хе, – равнодушно произнес Чиж, взвесив коробку с патронами на ладони. Он небрежно засунул ее на прежнее место, вернувшись к поискам джинсов.

Он опустился на корточки и стал рыться в тряпках, большинство которых не вынимал из шкафа уже по нескольку лет. Все эти когда-то модные рубашки, джемпера и летние полотняные брюки с накладными карманами в свое время были приобретены по настоянию жены, которая тщилась привести равнодушного к одежде Чижа хотя бы в приблизительное соответствие со своим идеалом мужчины. Со временем она оставила эти бесплодные попытки. Несколько позже очередь быть оставленным дошла и до самого Чижа, и он до сих пор не мог решить, хорошо это было или плохо. С одной стороны, теперь ему было как-то неуютно – скорее непривычно, чем одиноко, а с другой – жена, наверное, все-таки была права, устроив хотя бы свою собственную судьбу. «Дай ей Бог всего хорошего с ее генералом», – подумал Чиж, и в то же мгновение, словно в награду за смирение и любовь к ближнему, джинсы отыскались.

Он вытащил их из груды перепутанного тряпья за штанину, положил рядом с собой на пол и еще некоторое время сидел на корточках, задумчиво глядя внутрь распахнутого настежь шкафа. Там, в сумрачной глубине, в самом дальнем углу, среди беспорядочно переплетенных между собой рукавов и штанин тускло и таинственно поблескивало стекло. Продолговатый блик отраженного света неподвижно лежал на узком горлышке, закупоренном пластмассовой пробкой. Этот неяркий отблеск притягивал взгляд Чижа, как мощный магнит притягивает стальную иголку. Казалось, он обладал таинственной гипнотической силой. «Все будет хорошо, – вслух сказало Чижу блестящее пятнышко света из темной глубины захламленного шкафа. – Ну пусть не совсем хорошо, но в пределах нормы. Главное, не брать в голову. Брать надо в руку и сразу же лить в горло, пока не нагрелось. И вот тогда все станет путем.»

Сидя на корточках, Чиж прислушался к своим ощущениям. Ему было муторно после вчерашнего, и вдобавок он не видел ни малейшего смысла в том, чтобы истязать себя воздержанием. Зачем, собственно? Чего ради?

Тут он некстати вспомнил про Лаптева, и настроение у него окончательно испортилось. Подполковник Лаптев, которого подчиненные за глаза, не мудрствуя лукаво, именовали попросту Лаптем, являлся непосредственным начальником майора Чижа и, что было во сто крат хуже, его соседом по дому. Правда, дом, огромная железобетонная пластина, протянувшаяся вдоль улицы на целый квартал, вмещал в себя население небольшого райцентра, но Лаптев и Чиж, как на грех, проживали в соседних подъездах, что доставляло Чижу массу неприятностей.

Призрак стоящего на пороге подполковника разрушил исходившие из глубины шкафа колдовские чары, и Чиж тяжело встал с корточек, испытав новый приступ головокружения и поморщившись от неприятного хруста в затекших суставах. Он натянул на тощие ноги жесткие после недавней стирки линялые джинсы, сдернул с плечиков клетчатую рубашку и с некоторым трудом протолкнул в рукава похожие на окорока руки. Отыскав на дне шкафа два парных носка, Чиж захлопнул зеркальные створки и направился в ванную. По дороге он подобрал валявшиеся посреди прихожей брюки и проверил входную дверь. Как ни странно, на сей раз она была заперта, причем на оба замка и даже на цепочку. Цепочка не лезла вообще ни в какие ворота, и Чиж с неприятным чувством понял, что накануне снова чудил.

Чудачества майора Чижа носили, как правило, мирный и даже веселый характер. Несколько лет назад Чиж был душой любой компании, в которой находилось достаточно горячительных напитков, чтобы пробудить в нем дремлющее под свинцовым грузом ментовских будней чувство юмора. Постепенно, однако же, майор перестал участвовать в шумных застольях, поскольку по утрам начал ловить себя на том, что не помнил, каким образом чудил накануне. Это происходило всегда одинаково: пара рюмок для разгону, витиеватый тост за прекрасных дам, старый фокус с двумя вилками, балансирующими на торце спички, которая под совершенно немыслимым углом опирается на горлышко бутылки, шумные восторги присутствующих, умело и к месту рассказанный анекдот про мента и золотую рыбку, еще пара рюмок и зияющий черный провал в памяти, не заполненный ничем, кроме мучительной неловкости. Наутро Чижу всякий раз приходилось осторожно выведывать у распространяющей вокруг себя космический холод супруги, не натворил ли он чего-нибудь «этакого». Неизменно выяснялось, что он ничего не натворил и никто из окружающих не заметил его состояния, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: когда-нибудь это кончится плачевно.

Теперь, когда рядом не было жены, считавшей своим долгом подробно информировать Чижа о его пьяных выходках, эти провалы в памяти пугали его сильнее, чем прежде. Он размышлял об этом, бреясь перед зеркалом в своей отделанной импортным кафелем ванной комнате. Как всегда после попойки, щетина казалась непривычно жесткой, словно алкоголь способствовал более активному росту бороды. Разглядывая в зеркале свое покрытое мыльной пеной лицо, Чиж снова вздохнул – тоскливо и протяжно.

Он замочил в тазу брюки и вчерашние носки. Стиральный порошок опять кончился – как всегда, в самый неподходящий момент. Чиж всегда забывал вовремя покупать всякие хозяйственные мелочи наподобие стирального порошка или туалетной бумаги. Он поискал хозяйственное мыло, но оно, как назло, куда-то запропастилось. Потом он вспомнил, что мыло он израсходовал во время предыдущей стирки. Чиж плюнул и обильно полил плававшие в тазу брюки импортным шампунем против перхоти.

Покончив с утренним туалетом, Чиж двинулся на кухню. Ему по-прежнему становилось муторно при одной мысли о том, чтобы что-нибудь съесть. Организм принимался бурно протестовать, но нужно было хотя бы выпить кофе. Он слишком хорошо себя знал, чтобы пустить борьбу с похмельем на самотек: стоило дать организму волю, и все закончилось бы очередным провалом в памяти. Тем более что на дворе стояло воскресное утро. Воскресений Чиж не любил, особенно с тех пор, как его жена стала генеральшей не то в Ростове, не то в Нижнем, – где именно, он точно не помнил.

На кухонном столе красовался совсем неаппетитный натюрморт, который состоял из нескольких кусков запачканной маслом и черным нагаром ветоши, скомканной, насквозь пропитанной все тем же оружейным маслом газеты и опрокинутой жестянки, в которой это масло хранилось. Содержимое жестянки, не попавшее ни на ветошь, ни на газету, ни на брюки Чижа, которые плавали сейчас в тазу, буквально купаясь в экстрактах шалфея и ромашки, было неаккуратно размазано по крышке стола.

«Чудил, – снова подумал Чиж, – ой чудил!» Под ложечкой возникло неприятное ощущение, кончики пальцев на руках и ногах сделались холодными и влажными. Он услышал какое-то отдаленное глухое буханье и удивился тому, что кто-то рвет пупок, забивая сваи в воскресный день, но тут до него дошло, что это стучит его собственный пульс. «Ну дела! – подумал он. – Это как же надо было чудить, чтобы, придя домой, запереться на все замки и вместо того, чтобы завалиться в кровать, сразу же, даже не переодевшись, сесть за стол и чистить пистолет? Что же это я сотворил, граждане? С кем воевал? Ох, не к добру это. Надо бы на рынок выйти, что ли. Я ведь, помнится, Рафке-Татарину обещал когда-нибудь башку отстрелить. Неужто и вправду отстрелил? Допрыгался, Чиж. Вот уж действительно: чижик-пыжик, где ты был? По Москве татар мочил.»

Пока панические мысли, сталкиваясь и налезая друг на друга, метались у него в голове, руки действовали сами по себе. Чиж выбрал кусок ветоши побольше и почище, тщательно вытер стол, отнес жестянку на полку в туалете, где она всегда стояла, отправил газету вместе с ветошью в мусорное ведро, пустил горячую воду и вымыл стол моющим средством. После этого он смотался к мусоропроводу, выбросил мусор, до скрипа отмыл руки и с замирающим сердцем вернулся в спальню.

Пистолет по-прежнему валялся на письменном столе. Чиж отстегнул язычок кобуры и вынул увесистый «макаров». Толстый ствол маслянисто поблескивал: пьяный Чиж, судя по всему, не жалел смазки. Майор понюхал ствол, который не пах ничем, кроме оружейного масла, и тревожно выщелкнул обойму.

Патроны были на месте – все до единого. Запасная обойма тоже оказалась полной. Чиж вспомнил о своей находке и полез в шкаф. Коробка с патронами была полупустой. До того как она потерялась среди подштанников и фуфаек, Чиж несколько раз брал из нее патроны – по одному, по два. Он попытался припомнить, сколько «маслят» должно было оставаться в коробке, но не смог.

Чиж загнал пистолет в кобуру и убрал его с глаз долой в шкаф. Попытка дедуктивным методом выяснить, чем он занимался вчера вечером, как и следовало ожидать, ни к чему не привела. Чиж снова вздохнул: эта неудача служила наилучшим подтверждением того, что дедуктивный метод хорош на экране телевизора и на страницах старых детективов в стиле Агаты Кристи или Артура Конан Дойла. На деле же Чиж стоял перед неприятным выбором: заняться опросом возможных свидетелей его, с позволения сказать, чудачеств или оставить все как есть. В конце концов он предпочел второй вариант. Желание почистить оружие могло возникнуть у него просто так, без всякой видимой причины. А если причина все-таки была и от его чудачеств кто-нибудь пострадал, то он скоро об этом узнает. Все подробности ему любезно сообщат коллеги, когда придут его арестовывать.

Пульт дистанционного управления новеньким музыкальным центром, который Чиж купил уже после развода, обнаружился почему-то под кроватью. Майор включил радио, но по всем каналам передавали то, что Чиж непочтительно именовал малопонятным словечком «лабуда». Немного поиграв кнопками, он махнул рукой и выдвинул из-под стола большой картонный ящик с кассетами. Здесь были ранние записи «Секрета», несколько альбомов Гребенщикова – опять же, раннего, – десяток кассет с русскоязычным роком, но основную массу этого бренчащего богатства составляли незабвенные «Битлз». Здесь было все, когда-либо написанное и исполненное ливерпульской четверкой. Самые первые из приобретенных Чижом кассет были еще металлическими. Записи на них почти размагнитились, но майор хранил их как память.

Он выбрал кассету наугад, затолкал ее в приемный отсек похожего на НЛО японского стереокомбайна, врубил громкость на всю катушку и под бодрые звуки «Желтой субмарины», от которых ритмично вздрагивали оконные стекла во всей квартире, отправился на кухню варить кофе.

Кофе Чижу всегда удавался хорошо, поскольку при его приготовлении майор неизменно пользовался рецептом, почерпнутым из бородатого анекдота: «Евреи, не жалейте заварки!». Получавшаяся в результате его манипуляций с медной джезвой термоядерная смесь могла бы, наверное, поднять на ноги покойника. Когда кофе закипел и был перелит в объемистую фаянсовую кружку, майор, немного подумав, полез в холодильник и вынул оттуда заветные полбутылки коньяку. Коньяк стоял в холодильнике уже добрых три месяца и извлекался оттуда только в особых случаях. Жидкости, к расслабляющему воздействию которых майор прибегал регулярно, хранились в гораздо более укромных местах, чем полка холодильника, – например, в шкафу с одеждой. На то имелись веские причины, но для сохранения душевного равновесия Чиж старался об этих причинах не думать.

Неумело подпевая Полу Маккартни, майор добавил в кофе изрядную порцию коньяку и предусмотрительно убрал бутылку обратно в холодильник. Сделав первый осторожный глоток, он откинул голову и блаженно зажмурился. Это было чудесно. Это было бы просто божественно, если бы не кофе и сахар. Кофе и сахар оказались лишними – во всяком случае, в данный момент.

Слегка разбавленный горячим кофе коньяк и музыка ливерпульской четверки оказали на нервную систему Чижа свое целительное воздействие. Майор перестал вздрагивать, поминутно коситься на дверь и терзаться предположениями. Как раз в тот момент, когда он окончательно убедил себя, что вчера вечером решил почистить табельное оружие просто от нечего делать и в силу присущей ему аккуратности, и уже начал подумывать о том, не соорудить ли ему еще одну чашечку кофе – на сей раз с хорошим бутербродом, – в реве музыки наступила пауза, и в эту паузу вклинилось настойчивое дзиньканье дверного звонка.

Чиж уронил на стол пачку, из которой как раз собирался вытащить первую за это утро сигарету, и медленно встал с мягкого табурета. Ноги у него на какое-то мгновение сделались ватными, но он тут же взял себя в руки. Иногда, пребывая в разговорчивом настроении, майор Чиж любил повторять своим коллегам и даже кое-кому из задержанных, что свобода личности подразумевает необходимость отвечать за свои действия. Иными словами, бери все, что захочешь, но не забудь заплатить. Майор был горячим приверженцем этой точки зрения и теперь, когда настала его очередь платить по счетам, колебался лишь долю секунды.

По истечении этой незаметной паузы он спокойно вынул из пачки сигарету, сунул ее в зубы и, на ходу чиркая зажигалкой, отправился открывать. По дороге он заглянул в спальню и приглушил музыку.

Он распахнул дверь, почти уверенный, что за ней обнаружится группа захвата, но на пороге, шаркая по протертому половичку обутыми в новенькие фирменные кроссовки ногами, стоял полузнакомый парень с фигурой находящегося на пике карьеры тяжелоатлета и синеватой от проступающей щетины нижней челюстью, которая тяжело выдавалась вперед. Аккуратно подстриженная голова этого субъекта казалась непропорционально маленькой по сравнению с широченными плечами и бычьим загривком, а глубоко посаженные темные глаза смотрели исподлобья с выражением угрюмой насмешливости.

– Не узнал, майор? – осведомился гость. – Вижу, что не узнал. Зачем же тогда дверь открываешь? А вдруг бандиты по твою душу пришли?

– А ты что, сменил профессию? – спросил Чиж. Теперь он вспомнил, кто перед ним, и терялся в догадках, пытаясь понять, что привело этого человека на порог его жилища, где ему было абсолютно нечего делать. Между делом майор подумал, что группа захвата была бы предпочтительнее.

– Ага, – сказал гость. – Значит, узнал все-таки. Профессиональная, значит, память. А я, грешным делом, надеялся, что ты мою фотокарточку забыл.

– Зря надеялся, – сказал Чиж. – Помнишь, песня такая была про первую любовь: первая любовь, снег на проводах. что-то там такое. не забывается такое никогда. Валерий Соколов, кликуха Сапсан. Тебя еще не посадили?

– Как видишь, – ответил Сапсан. – А тебя?

– Гм, – откашлялся Чиж. – Ты по делу или как?

– Ав дом ты меня не пригласишь? – поинтересовался Сапсан.

– Лично мне и здесь неплохо, – довольно сухо ответил майор.

– Это тебе только кажется, – сообщил ему Сапсан и полез в карман.

Джинсы на нем были узкие, и он довольно долго копался в кармане, выковыривая то, что там лежало. Чиж наблюдал за ним без видимого интереса, хотя этот неожиданный визит вызывал у него тревогу. Находясь в беспамятстве, он мог натворить черт знает чего, в том числе и объявить войну на уничтожение местной братве. Если дело обстояло именно таким образом, шансов выжить у него было мало.

Сапсан наконец разобрался со своим карманом, с видимым усилием вынул оттуда руку и показал Чижу какой-то маленький предмет неправильной формы, держа его между большим и указательным пальцами. Майор с большой неохотой вгляделся в этот предмет, тяжело вздохнул и посторонился, пропуская бандита в квартиру.

Сапсан сразу прошел в гостиную и без приглашения уселся в глубокое кожаное кресло у окна. Предмет, который был у него в руке, он положил перед собой на журнальный столик со стеклянной крышкой. При этом раздался короткий отчетливый стук, словно на стекло уронили железную гайку или камешек.

Чиж нашел на полке пепельницу, поставил ее на стол и сел в свободное кресло. Когда он приблизился, Сапсан весьма проворно накрыл лежавший на столе предмет широкой, как лопата, ладонью.

– Ну-ну, – сказал ему Чиж. – Что ты как маленький. Не суетись. Говори, зачем пришел.

– Посоветоваться, – с ленцой в голосе ответил Сапсан. – Вот нашел эту штуковину и не знаю, что с ней делать: то ли в речку выбросить, то ли в ментовку снести. На баллистическую, значит, экспертизу.

– Пустые хлопоты, – равнодушно сказал Чиж. – Можно подумать, там хранятся образцы пуль из всех стволов на свете.

– А если им намекнуть, на какой ствол обратить внимание? – глядя по сторонам, сказал Сапсан. – Придет, скажем, свидетель – пожилой, солидный человек, персональный пенсионер. А?

Чиж раздавил в пепельнице окурок и сразу же полез за новой сигаретой. Ему не хотелось выдавать свое волнение, но это уже не имело значения: он целиком зависел от этого неандертальца, и они оба об этом знали.

– Откуда пуля? – спросил он, с преувеличенной старательностью раскуривая сигарету.

– Да так, – лениво ответил Сапсан. – Вышла вчера вечером одна старая коза прогулять свою собачку. А тут, как в песне поется, пуля пролетела – и ага. Собачке хоть бы что, а бабка даже вякнуть не успела. Ну, не бледней, не бледней, майор! Шучу я, слышишь? Это шутки у меня такие.

– Какой сам, такие и шутки, – переводя дыхание, сказал Чиж. – Откуда пуля, шутник?

– Глупая история вышла, – ответил Сапсан. – Ты же в курсе, что все ларечники, лоточники и прочая мелкая шушера в нашем районе живут под моей крышей. Вот приходит ко мне сегодня ни свет ни заря один такой фраер и говорит: помоги, мол, Валера, беда у меня. Какой-то хрен с бугра вчера вечером у меня перед носом стволом крутил, водки требовал. А я, говорит, водкой не торгую, лицензии у меня, типа, нету. Так он, говорит, мне стенку прострелил – в смысле, в киоске. Навылет. Пуля, говорит, в сантиметре от головы прошла. Ну, это он, пожалуй, приврал, но в остальном история поганая. Чего, говорит, мне делать? Я ему базарю: иди, типа, в ментовку, пускай разбираются. А он мне знаешь что молотит? Это же, говорит, и был мент. Майор из МУРа. Удостоверение, типа, показывал. Где же, говорит, правду искать? Ну я подъехал к его киоску, пулю выковырял, гильзу наши пацаны тоже нашли. Коммерсанту этому я пообещал, что разберусь. Там еще свидетель был – такой, знаешь, въедливый старый хрен, с головы до ног в орденских планках. Пришлось ему бабок отстегнуть, чтобы не верещал. Короче, пока все тихо. А как дальше будет – тебе решать.

– А я-то здесь при чем? – глядя в стол и отчаянно дымя сигаретой, спросил Чиж. – Действовал ты, в общем, грамотно. по-хозяйски, можно сказать. Не пойму только, чего ты от меня хочешь.

– Так говорю же – посоветоваться зашел! – воскликнул Сапсан. – Дело-то нешуточное: огнестрельное оружие, несанкционированное применение, то-се. Вооруженное нападение, блин! Но это так, к слову. Я помочь тебе пришел, майор. Кто такой Абзац, знаешь?

Чиж удивленно вскинул голову и посмотрел на Сапсана. Маловыразительное лицо бандита сохраняло серьезное выражение: похоже было, что он не шутил.

– Знаю, – осторожно сказал майор. – Киллер-одиночка. Только он, говорят, просто легенда. Никто его не видел, никто его не щупал.

– Вот я и хочу, чтобы ты его пощупал, – сказал Сапсан. – Это тебе от меня подарок. А насчет этого, – он покатал пальцем лежавшую на столе расплющенную, деформированную пистолетную пулю, – насчет этого не беспокойся. Это мы уладим в два счета без гнилого базара.

– Что-то я тебя не пойму, – сказал Чиж, перегибаясь через стол и осторожно отнимая у Сапсана пулю. Сапсан не возражал. – Ты же вроде весь из себя правильный. Живешь по понятиям, авторитет зарабатываешь, и вдруг – на тебе! – Абзаца он, видите ли, решил сдать. Непонятно. В сексоты метишь?

– Полегче на поворотах, майор, – сказал Сапсан. – Как говорится, фильтруй базар. Просто у меня есть возможность помочь сразу двум деловым мужикам – тебе и еще одному. Тому, которого заказали Абзацу. Ни за что пропадает человек. Попал, понимаешь, на бабки, счетчик вертится, а отдавать нечем. Вот его и заказали. Кто заказал – не твое дело. Но работать будет Абзац. Абзац этот мне до фонаря. Он не наш. Он вообще ничей – гуляет, блин, как кошка, сам по себе. Так что, если ты его повяжешь, никто на тебя не обидится. Мне за помощь от клиента чуток бабок перепадет, да и тебе кой-чего обломится. Квартирку ты обставил неплохо, но совершенству, как известно, предела нет.

Чиж промолчал. Разговоры о деньгах – это еще не деньги. Когда речь пойдет о конкретных суммах, тогда и настанет пора обломать этому наглецу рога. Деньги он предлагает. Но какова история! Неужели правда? Если правда, то я в дерьме по самые уши, и эта милая беседа – только начало неприятностей.

– Ну так как? – спросил Сапсан. – Поможешь, гражданин майор?

– Слушай, – сказал Чиж, задумчиво подбрасывая на ладони пулю, – а где гарантия, что эта штуковина вылетела именно из моего ствола? Может быть, ты все это придумал?

– Какие гарантии, майор, – лениво проговорил Сапсан. – Какие тебе нужны гарантии, если ты даже не помнишь, где вчера был и что делал? Если хочешь, сходи в лабораторию, проверь свою волыну.

– Допустим, – сказал Чиж. – А если я пошлю тебя подальше?

– Не пошлешь, – все так же лениво возразил Сапсан. – Во-первых, откуда тебе знать, сколько их было, этих пуль? И где. А во-вторых, зачем тебе это надо – посылать меня? Да ты мне должен макушку в кровь расцеловать за такую наводку. Даже западло, ей-богу. Абзац мне никто, но и ментовке помогать. как-то непривычно. А тебе от этого дела прямая выгода. Знаю, что денег ты у меня не возьмешь. Так ведь, во-первых, платить буду не я, а клиент, а он – солидный бобер, вполне легальный. И потом, возьмешь Абзаца – честь тебе и слава! Медаль дадут, премию выпишут. Может, даже по службе продвинут. За ним много громких мокрух числится. Даже больше, чем ты думаешь. А главное, никто не узнает, как ты по вечерам развлекаешься.

– Черт, – сказал Чиж. – Ты извини, брат, но я как-то не привык дерьмо жрать. Да еще из рук таких, как ты.

– Привыкай, – спокойно сказал Сапсан. – Я, что ли, виноват?

– Да, – со вздохом согласился Чиж, – виноват не ты. Но от этого не легче.

– Ладно, – легко вставая из глубокого кресла, сказал Сапсан. – Ты пока подумай, свыкнись с этой мыслью. Не пойму, чем ты недоволен. Такой шанс вашему брату раз в жизни выпадает. Взять легендарного убийцу! Это тебе не фуфлыжники, которые вдвоем молотят в упор из автоматов по бабе и мужику, и при этом мужик остается в живых и уже через неделю дает показания. Это профессионал! А ты его повяжешь тепленьким – с винтарем в руках, прямо на огневой позиции. Мечта! Песня!

Когда бандит наконец ушел, напоследок вручив Чижу стреляную гильзу от «макарова», майор тщательно запер за ним дверь и, не удержавшись, с размаху саданул кулаком по стене. Кулак сразу онемел, но на душе стало чуть-чуть легче. Было время, когда Чиж думал, что не сможет жить, если каким-нибудь образом попадет в зависимость от уголовников. Теперь, когда это произошло, оказалось, что он вовсе не умер. Наоборот, в мозгу, против его воли, начали формироваться некие заманчивые видения, о которых полунасмешливо упоминал Сапсан. Жена была права: он действительно засиделся в старших оперуполномоченных. Да и не в карьере дело! И тем более не в деньгах. Но взять с поличным киллера, да еще такого знаменитого профи, как легендарный и неуловимый Абзац, было бы очень даже неплохо!

Потирая ушибленную кисть, Чиж прошел в ванную и, не включая свет, присел на корточки перед умывальником. Запустив руку в узкое пространство под ванной, он пошуровал там и выволок на свет божий заткнутую полиэтиленовой пробкой запыленную бутылку. Он вытащил зубами пробку, выплюнул ее в ладонь и, обтерев рукавом горлышко, жадно отхлебнул из бутылки. О возможном визите подполковника Лаптева он в данный момент думал меньше всего.

Это было именно то, чего ему не хватало все утро, особенно во время разговора с Сапсаном. Чиж уселся на ажурный резиновый коврик, привалился спиной к стенке ванны и подтянул колени к подбородку – вернее, попытался подтянуть, но ему в этом помешал живот. Майор сделал еще один глоток и неторопливо, со вкусом закурил. Да, рыбе случается порой попасть на крючок. Но даже безмозглая, в общем-то, рыба всегда борется до последнего, и сплошь и рядом ей удается перехитрить рыболова и сорваться с крючка. Конечно, крючок ранит, но небольшое увечье и потеря некоторого количества крови – это не смерть и даже не поражение, а цена, которую необходимо заплатить за победу. За победу всегда приходится платить, а в итоге рано или поздно все равно приходишь к неутешительному выводу, что все твои победы яйца выеденного не стоят. Уж лучше бы их и вовсе не было, этих побед.

Чиж в последний раз приложился к бутылке и загнал в горлышко пробку, сильно хлопнув по ней ладонью. С кряхтеньем затолкав бутылку на прежнее место, он еще немного посидел на полу в ванной, прислушиваясь к тому, как действует алкоголь, прогоняя апатию и раскрашивая серый мир во все цвета радуги. Когда сигарета догорела до фильтра, он бросил ее в унитаз, с трудом поднялся на ноги и пошел обуваться: было начало двенадцатого, и пивной бар на углу открылся уже больше часа назад.