Алкоголики

Глава 14

Доктор Мэрфи, дремавший на диване в своем кабинете, лениво приоткрыл один глаз и взглянул на часы. Третий час — через два с половиной часа появится семейный врач Ван Твайнов доктор Пертборг. За это время нужно принять решение. А он по-прежнему колебался. Просто некогда было все обдумать; на это вечно не хватает времени.

Док вздохнул и спустил ноги на пол, потом сел, упершись локтями в колени, и мрачно уставился на ковер. Джадсон, несомненно, прав. Нельзя жить в клинике. Надо приходить туда на какое-то время, чтобы заниматься пациентами, а потом, если нет ничего чрезвычайного, оставаться одному. Сохранять силы для главного — вот в чем штука. Не метаться повсюду, растрачивая время на тысячу мелочей, которыми вполне может заняться кто-нибудь другой.

Вся беда в том, заключил док, предъявляя новый иск по делу Мэрфи против Мэрфи,что он считает себя этаким мастером на все руки. Ему кажется, что он лучше всех все знает. Сует нос во все дела, принюхивается, хмурит брови, беспокоится, ругается и задает вопросы; только сбивает людей с толку, так что они теряют всякое соображение.

Так вот. Если уж он решил здесь остаться, надо все к черту поменять. Он будет делать один обход утром и один — вечером. Питание будет строго по часам, а если кто-то не хочет есть, пусть...

— Проклятье! — вдруг выпалил доктор Мэрфи и, вскочив, побежал на кухню.

Жозефина сидела за кухонным столом и пила кофе, отдыхая перед приготовлением ужина. При виде доктора лицо ее помрачнело, как у ростовщика, разглядывающего грошовое кольцо.

— Ну, что вам сейчас-тонужно?

— Ничего особенного, — ответил доктор с деланым смешком. — Совсем пустяк. Немного молочных тостов и яичницу — только зажарь ее на сливочном масле и положи чуточку кайенского перца — и еще чашку горячего чая.

— Ну конечно, чего тут особенного, — проворчала Жозефина. — Прямо совсем пустяк. Кому это?

— Это для мисс Кенфилд, — объяснил док и, чуть замявшись, добавил: — Ты не отнесешь ей сама? Руфусу хватает хлопот с мужчинами.

— Мне тоже хлопот хватает, — заявила Жозефина. — А мисс Бейкер-то где?

— Мисс Бейкер у нас больше не работает. Она собирает вещи перед отъездом.

— Сейчас? Она прямо сейчас собирается отъехать? — Жозефина наконец проявила интерес к разговору. — Как так вышло-то?

— Не важно. Ты, пожалуйста...

— Вы ее прогнали, не сойти мне с этого места. Как же это вы так? Вот ведь подгадали — не могли чуток повременить?

— Не мог, — отрезал доктор Мэрфи, — и не собираюсь это обсуждать. А сейчас, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, приготовь мисс Кенфилд поесть и отнеси ей.

— Не будет она есть.

— Пожалуйста, — повторил док, — хоть раз сделай, как я прошу, и без всяких пререканий.

— А я и не пререкаюсь, — отозвалась Жозефина. — Просто говорю вам. Не будет она это есть. А коли хотите этой женщине угодить, так поднесите ей стаканчик горячего пунша. Ха-ха-ха! — загоготала она. — Это ее взбодрит.

Доктор Мэрфи насупился.

— Ладно, — махнул он рукой, — сдаюсь. Не надо ничего. Не стоило и просить. Ей-богу, не думал, что мне здесь откажут, вот уж никак не ожидал! Я тебя попросил о такой малости.

— Ну, чего вы тут шум подымаете? Сказала ведь, что сделаю, — успокоила его Жозефина.

— Тогда делай!

—А куда спешить-то, — пробурчала Жозефина. — Все равно она есть не будет.

Док повернулся и вышел из кухни. Плечи у Жозефины затряслись от беззвучного смеха; переведя дух, она задумчиво уставилась в потолок.

Узнав, что мисс Бейкер уезжает, она почувствовала облегчение, к которому примешивалось некоторое беспокойство.

Как все совестливые люди, она испытывала сожаление оттого, что осталось незавершенным дело, которое никто, кроме нее, не сможет исполнить. Ясное дело, она пыталась, но ее усилия ни к чему не привели. Как бы там ни было, одних благих намерений мало. Для спасения мисс Бейкер, невольной и безвинной жертвы дурного глаза, настоятельно требовались какие-то решительные меры. Если она уедет, ей уже не поможешь. Потому что вряд ли кто поймет,в чем тут дело. Знающих людей ведь совсем нет. И мисс Бейкер так и останется ведьмой и будет страдать от своих же собственных злых дел, которые она по неразумению будет творить и дальше. А ведь так легко было все исправить.

«Но и сейчас еще не поздно», — решила про себя Жозефина.

Она поднялась из-за стола, тяжелой походкой прошествовала к шкафу и выдвинула ящик с кухонной утварью. Задумчиво исследовав его содержимое, она вытащила нож для чистки овощей, острый как бритва, и маленькую деревянную толкушку.

Взвесив в руке этот последний инструмент, она нахмурилась и, чуть поколебавшись, пожала плечами и опустила его вместе с ножом в просторный карман своего фартука.

Тем временем доктор Мэрфи завершал обход своей клиники.

Комната генерала оказалась пустой, и таковыми же были комнаты Джефа Слоуна и Берни Эдмондса. Но, судя по приглушенному гулу голосов, раздававшемуся из-за закрытой двери двойного номера Холкомов, они все собрались там. И, похоже, прекрасно проводят время.

Обычно такое веселье вызывало подозрение. Но сейчас док не видел причины для беспокойства. Вполне естественно, что, после того как Джеф принес извинения за свое неудачное выступление, они приняли его в свою компанию с искренним радушием, столь свойственным алкоголикам. Ох уж эти алкоголики, ничего не делают вполсилы. Будучи людьми чрезвычайно отзывчивыми, они, конечно, не ограничились простым принятием Джефовых извинений. Они собрались все вместе и наверняка сейчас вспоминают о всех тех ужасных промахах, что им довелось совершить, убеждая Джефа, что его faux pas[2] просто пустяк по сравнению с их бесчинствами.

Ну что ж, хорошо, что они вместе, особенно когда у них нет виски, как сейчас. Легче коротать досуг — главного врага алкоголиков. Отвлекает от мыслей о выпивке. Во всяком случае, Джеф больше не пьет. И не станет проводить время в пьющей компании.

Док нерешительно потоптался у двери. Услышав смех, облегченно вздохнул и пошел дальше. Руфус — кто же еще может так смеяться. Раз там Руфус и Джеф, можно особо не волноваться.

Он остановился у комнаты Сьюзен Кенфилд и постучал. За дверью со стонами и проклятиями поинтересовались, кого там черт несет, и он вошел.

Сьюзен Кенфилд лежала на животе, зарывшись лицом в подушку и накрывшись с головой простыней. Когда доктор присел на край кровати, она застонала и, медленно повернувшись, приподнялась на руках и села.

— Я подыхаю, — заявила она. — Подыхаю, как зверь в капкане, и никто не протянет мне руку помощи. Вся в муках. Совершенно одна. Корчусь от боли. Страдаю от жажды.

— Хм... — сказал доктор. — Я принесу тебе воды.

— Воды!На кой черт мне вода? — Мисс Кенфилд вся затряслась от возмущения. — Глас, вопиющий в пустыне. Я прошу хлеба, а он подает мне камень.

— Кстати, о хлебе, — заметил доктор Мэрфи. — Я попросил Жозефину принести тебе поесть. Сырую куриную печень с клубничной подливкой.

Мисс Кенфилд поперхнулась. Зажав рот руками, она наклонилась вперед, судорожно дергаясь всем телом.

— Веди себя прилично, — сказал док. — Прекрати свои фокусы, ты же не ребенок! Жозефина приготовит что-нибудь вкусное — тебе понравится. А пока мы ее ждем, я бы хотел у тебя кое-что спросить.

— Уйди, Мэрф, — простонала мисс Кенфилд. — Просто уйди и дай мне спокойно умереть.

— Да полно тебе, Сьюзи, — засмеялся док. — Ты после каждого запоя так умираешь. А сейчас...

— Но, Мэрф! Никогда раньше со мной такого не было! Словно что-то давит — вот здесь.Я не могу точно описать, но...

— Да, да, — кивнул доктор Мэрфи. — Ты ведь не только с похмелья, ты еще и беременна, Сьюзи, и причем давно! Поэтому давай быстро приходи в себя и катись отсюда. Последний раз я принимал ребенка еще студентом, да и то в основном вез сделали сестры.

Мисс Кенфилд слабо рассмеялась:

— Не пугай меня, Мэрф. Ну, посмотри на меня. Разве у меня может быть такойсрок!

— Ну, — замялся док, переводя взгляд с округлившегося живота на роскошную, полную грудь. На первый взгляд она выглядела как обычно. Во всяком случае, так же, как и три-четыре месяца назад, когда прошлый раз приезжала в клинику. Ну, разве что чуть отяжелела, расплылась, но ведь она три недели не выходила из запоя и все это время наливалась пойлом, в котором полно калорий.

— Ты просто паршивец, — заявила Сьюзен Кенфилд. — Не хочешь делать аборт и...

— Да ни за что в жизни я его не сделаю!

— ...и пытаешься напугать меня, чтобы я вообще от него отказалась! Не надейся! Не все такие мерзавцы, как ты.

— А почему же ты раньше к ним не обратилась?

— Я... Не твое дело, — отрезала мисс Кенфилд. — Ну, хорошо, дорогой, я скажу. Я никому, кроме тебя, не доверяю.

— Почему же, Сьюзи?

— Мэрф, ты действуешь мне на нервы, любовь моя. Будь умницей и дай мне немного выпить, а?

— Почему? — повторил свой вопрос доктор Мэрфи.

Она раздраженно отвела глаза. Потом безразлично повела плечами.

— Ну, — протянула она, по-прежнему не глядя ему в глаза, — не обратилась, и все.

— Ты ведь была у другого врача, правда, Сьюзи? И он тебя выставил.

— Ну-у... — снова пожала плечами мисс Кенфилд. — Он такой дурак, Мэрф. Он стал мне говорить...

— Догадываюсь, черт побери, что он тебе сказал, — заметил доктор Мэрфи. — Когда ты к нему ходила? Нет, постой. Когда ты первый раз пошла к врачу с этим делом? Как давно?

— Ну, как раз перед тем, как у меня начался запой.

— Это был последний врач, к которому ты обратилась. А когда ты первый раз пошла к врачу? И не говори мне, что ходила только раз. Скажи уж честно, что обегала все абортарии в городе.

— Ну что ты, Мэрф! — Мисс Кенфилд с изумлением округлила невинные глаза. — Ты правда думаешь, что я...

— И как я, дурак, сразу не догадался, — перебил ее док. — Ты приехала ко мне, потому что все эти ребята шарахались от тебя, как от чумы. Никто не решался браться за это дело. Ладно, Сьюзи, давай разберемся. Но только уж выкладывай все начистоту, если тебе дорога твоя бестолковая жизнь. Когда — сколько месяцев назад — ты первый раз обратилась к врачу с этим абортом?

— Почти... ну... почти... — Актриса нерешительно закусила губу. — А ты не будешь ругаться, дорогой? Они все такие дураки, Мэрф! Ну, видно же, что я не...

— Сьюзи!

— Я... почти четыре месяца назад.

— Четыре месяца назад! — буквально взревел доктор Мэрфи. — Тебе было поздно делать аборт уже четыре месяца назад, и все же ты... ты!..

За достаточную мзду любой врач сделал бы Сьюзен Кенфилд аборт на третьем месяце беременности, и лишь некоторые отчаянные головы согласились бы рискнуть и прооперировать ее на четвертом. Но вряд ли среди них нашелся хоть один, кто был бы настолько корыстолюбив, чтобы делать аборт женщине со сроком беременности больше четырех месяцев. Значит, четыре месяца назадСьюзи уже перевалила на пятый!

— Сьюзи, — устало произнес док. — Убить тебя мало, чертова кукла.

— Но, Мэрф! Как же я могу быть?..

— Ты не первая, кто скрывает свое положение. Несколько лет назад была история с одной местной школьницей. Она родила двойню, не пропустив ни одного занятия, даже родители ее были не в курсе. Потом убила младенцев и закопала на пустыре.

Мисс Кенфилд слегка вздрогнула. Доктор Мэрфи насмешливо взглянул на нее:

— Ты ведь не сделаешь этого? Ты же такая добродетельная, черт тебя подери. Ладно, хватит об этом. Черт с тобой. Ешь свой обед и выметайся отсюда. Я не шучу. Сегодня же.

— Мэрф, — заскулила мисс Кенфилд, — н-ну что же мне делать? Тогда мне уж точно конец. Эти грязные газетчики все пронюхают, меня вышвырнут из кино и...

— Если бы они хотели тебя вышвырнуть, то сделали бы это уже давно. Как раз ребенок тебя и спасет. Может, перестанешь думать только о себе и заливать глаза — хоть какой-то смысл появится в твоей жизни.

— Мне так плохо, Мэрф! Просто жутко.

— Да, — согласился доктор Мэрфи, — и ты...

Он прервался и застыл, внезапно осознав свою вину. Она ведь алкоголичка. И обратилась к нему за помощью. И что получила? А ничего. Никакой поддержки от человека, чьим главным занятием было лечение алкоголиков. Потому что он невежда и неудачник.

— Извини, Сьюзи, — тихо сказал он. — Потерпи немного, я сейчас схожу за своей сумкой и дам тебе чего-нибудь успокаивающего.

— А в-выпить мне дашь, д-дорогой?

— Не сейчас.

— А когда?

Док покачал головой:

— Пусть твой врач ломает себе голову. Делай все, как он скажет.

— Но, — мисс Кенфилд испуганно подняла обиженное заплаканное лицо, — но, Мэрф... Ты мой...

— Уже нет, Сьюзи. После того как ты уедешь, мы больше не увидимся.

Он повернулся и вышел из комнаты, прикрыв дверь, за которой раздавались протесты. Спустившись в холл, отпер дверь в лабораторию и рывком открыл свою поношенную кожаную сумку. Заглянув внутрь, он стал рассеянно созерцать ее содержимое, размышляя, чего бы такого дать Сьюзи. Он все размышлял...

Размышлял.

В холле послышались тяжелые шаркающие шаги Жозефины. Потом они стихли, и он услышал стук подноса о деревянную дверь и скрип поворачиваемой ручки.

А потом...

Позже он вспоминал об этом как о ночном кошмаре, жутком, мучительном сновидении, бесконечном и в то же время спрессованном в несколько секунд. Ужас, охвативший мгновенно и длившийся целую вечность.

Сначала послышался приглушенный возглас, потом другой, уже не такой приглушенный, и третий — пронзительный и истеричный. Они следовали один за другим, как дикие фальшивые ноты в нечеловеческой октаве, каждая из которых была выше и громче предыдущей, нарастая в некоем чудовищном крещендо. В эту дьявольскую какофонию вплетались и другие звуки, несколько послабее.

Звон посуды и столового серебра.

Грохот упавшего подноса.

Затем раздался оглушительный вопль, в котором слились проклятия, мольба и отчаянный призыв на помощь — ей, Сьюзен Кенфилд.

"Началось, — подумал док. — Дождались".Однако весь кошмар происходящего и его вероятные последствия он воспринял как должное. Произошло то, что должно было произойти. Никуда не денешься. И ничего уже не поделаешь.

Он заметил, что руки у него дрожат, но это уже не имело значения. Сделать он все равно ничего не сможет, да и не собирается. Закрыв сумку, он аккуратно защелкнул замки. Посмотрел на опущенный край смотрового стола и подумал, что хорошо бы его поднять и прилечь на часок. Пропади оно все пропадом.

Он, естественно, пересилил себя; привычка была слишком сильна. Однако не настолько, чтобы отогнать неживую, призрачную руку из ночного кошмара. Она хватала его за плечи, пытаясь задержать. Цеплялась за ноги. Чисто инстинктивно — ведь для этого не было никаких оснований — он попытался стряхнуть ее. Борьба разозлила его, и гнев решил дело.

Выйдя из лаборатории, он отправился назад. Толкнув дверь, вошел в комнату Сьюзен Кенфилд.

Жозефина наклонилась над кроватью, закрыв Сьюзи своим большим телом, так что видны были лишь две разбросанные, судорожно подергивающиеся лодыжки. Он что-то сказал Жозефине, положив руку ей на плечо, но рука его тут же была сброшена нетерпеливым жестом. Неторопливо он обошел кровать кругом и подошел с другой стороны.

Широко раскрытые глаза Сьюзен застыли, словно она находилась в гипнотическом трансе. Из раскрытого рта вырывался глухой прерывистый хрип. Закинутые назад руки крепко вцепились в прутья кровати.

Отсутствующим взглядом доктор Мэрфи окинул корчащееся тело. Увидел, как медленно и неуклонно расширяется влагалище. Из него вытекала желтая жидкость с красными вкраплениями. Нет сомнений, все произойдет именно сейчас.

— Вы что, — негодующе уставилась на него Жозефина, — всю дорогу будете так стоять? Подложите-ка под нее простыни!

— Правильно, пусть лежит на кровати, — пробормотал док. — Мы не должны ее беспокоить.

Жозефина что-то промычала. Она положила ладонь на лоб Сьюзен, и мычание это перешло в тихий монотонный напев.

— Не волнуйся, солнышко. Все хорошо будет. Старуха Жозефина тебя не бросит, а уж она столько детишек приняла, что и не сосчитать. Она... Доктор, хватит уж без дела стоять!

Ее раздраженный голос впился в него, как бурав.

Поспешно кивнув, он направился в ванную. Там он заткнул раковину и ванную и пустил горячую воду. Вытащил из сумки белый металлический лоток и вылил в него пузырек спирта.

Ножницы, скальпель, щипцы. Зажимы — нет, зажимы не надо, они вряд ли пригодятся. Он опустил ножницы, скальпель и щипцы в лоток, извлек из кармана бутылку и вылил ее содержимое туда же.

Вымыл руки, отряхнул с них воду и закрыл локтем краны.

Принес лоток в комнату и заслужил одобрительное мычание Жозефины.

— Ладно, — коротко бросил он. — Этим я займусь.

— Кто займется? — со смешком переспросила Жозефина. — Нет уж, это мое дело, дохтур. У меня, почитай, вся родня по этой части. Кому, как не мне, знать, что к чему.

Док молчал, не зная, как поступить. Жозефина снова фыркнула.

— Да вы не беспокойтесь. Я вот и руки помыла и в аккурат знаю, чего дальше делать. Вы мне только полотенцы все притащите из ванной — и побыстрей.Давайте-ка шевелитесь!

Тело Сьюзен Кенфилд вдруг резко выгнулось дугой. Хрип сменился громкими утробными стонами; из междуножья хлынул розоватый поток. Доктор Мэрфи заметался между ванной и комнатой. Он подкладывал полотенца под дергающиеся бедра, убирал все, что натекло, вытирал запачканное тело.

Жозефина, посмеиваясь, выговаривала ему с мягким укором:

— Опять все руки измазали? Небось, думаете, у вас лучше получится?

— Ну, я...

— Да уж вижу, — сочувственно усмехнулась Жозефина. — Тут и хлопот-то никаких не будет. У такой мамаши он выскользнет, как угорь из тины. Коли не хотите без дела слоняться, так подите сполосните полотенцы. Они нам еще сгодятся.

Позднее доку казалось, что он все-таки пытался сопротивляться. Хотел позвать Руфуса; ругался по поводу его отсутствия. Порывался вызвать мисс Бейкер, другого врача, «скорую помощь». По крайней мере, так ему казалось впоследствии. Но, с возражениями или без них, он довольно быстро последовал совету Жозефины.

Прополоскал полотенца в ванне, вытащил пробку и снова пустил воду. Потом поспешил в комнату.

Теперь Сьюзен испускала стоны, подчиняясь ритму, который задавало ее сотрясавшееся в потугах тело. Растянувшееся влагалище образовало почти идеальный круг диаметром в несколько дюймов. И через этот круг, окаймленный розовым валиком, пробивалось наружу нечто влажное и округлое.

— Ну, что я говорила? — тихо произнесла Жозефина. — Как угорь из тины.

Сьюзен содрогнулась в последнем, самом отчаянном усилии, вскрикнула, всхлипнула и затихла. Жозефина со знанием дела покопалась где-то внизу и извлекла ребенка, отделив его от вылетевшего за ним последа.

Поддерживая младенца большой натруженной рукой, она быстро очистила от слизи его рот и ноздри. Потом перевернула на живот и звонко шлепнула по багровой морщинистой попке. Красное сморщенное личико скривилось, крошечный ротик раскрылся, и из него вырвался слабый, кошачий писк.

— Какой же ты красавчик, — восхитилась Жозефина. — Сейчас мы тебя чуток обработаем.

Доктор Мэрфи перерезал пуповину, положил на пупок продезинфицированную монетку и слегка прижал ее пальцем. В необходимости этой процедуры он был не вполне уверен: никаких признаков разрыва на пупке не наблюдалось. Но вреда от этого не будет, и, в конце концов, должен же и он приложить руку. Ведь роды прошли практически без его участия. Измученной Сьюзен, заснувшей глубоким послеродовым сном, тоже не требовалось никакой врачебной помощи.

— Знаешь, — признался он дрожащим голосом. — Стыдно сказать, но это все, что я помню. Я имею в виду монету на пупок.

— Ага, — серьезно кивнула Жозефина. — Ничего худого здесь нет. Матушка завсегда так делала, когда было чего класть.

— Ну, хорошо, — док вытер лоб рукавом, — я постараюсь поскорей найти акушерку, няньку для ребенка. Прости, что заставляю тебя заниматься всем этим, но если бы ты пока присмотрела за...

— Никто меня не заставляет, — возразила Жозефина, — я по своей воле все делаю. Давайте улепетывайте отсюда — да так, чтоб никто вас не видал, — а я уж за всем тут пригляжу.

Младенец снова запищал и стал сучить ножками. Жозефина осторожно покачала его на руках и кивнула доктору.

— Уж я о нем позабочусь, — сказала она. — И о ней тоже. А вы подите отдохните, и все будет расчудесно.