Алладин. Путешествие во времени

Глава четвёртая. Неудавшийся побег

Наступил вечер, а яма была готова лишь наполовину.

– Всё, я больше не могу, – сказал Алладин и бросил камень на землю.

– Я тоже, – простонала обезьянка. – Я скорее соглашусь сгореть на костре, чем копать дальше эту чёртову яму.

В этот момент из густых зарослей появился Капитан.

– Не очень-то вы старались сегодня, – сказал он, осмотрев сделанное ими.

– Если мы не будем есть, завтра вообще не сможем работать, – предупредил Алладин.

– Если вы не сможете работать, значит, вы станете для нас бесполезными. А если вы станете для нас бесполезными, значит, мы вас опять будем жечь на костре. Но на этот раз Её Величество своего решения уже не отменит.

– А вы всех сжигаете на костре, кто для вас становится бесполезным? – поинтересовался Алладин.

– Не забывайте, что вы наши пленники, – напомнил Капитан. – Ас пленниками разговор короткий. Ладно, на сегодня хватит, – вздохнул он. – Если сильно хотите есть, можете попробовать листья деревьев.

– А вы когда-нибудь слышали, чтобы люди ели листья деревьев? – насмешливо спросил Алладин.

– Я вообще о людях ничего не слышал и слышать не хочу, – резко ответил Капитан. – Так вы будете есть?

– Я нет, а Абу – да, – ответил за двоих Алладин.

– Я тоже нет, – вдруг заупрямилась обезьянка.

– Почему? – удивился Алладин.

– Не хочу, – буркнула Абу.

– Но ведь шимпанзе едят листья.

– Не хочу.

– Ну вот, – ухмыльнулся Капитан, – а только что говорили, что голодные. Ринкин, – обратился он к охраннику, – привяжите их на ночь к дереву. И имейте в виду, что вы головой за них отвечаете.

Капитан бросил к ногам Ринкина верёвки и снова скрылся в зарослях.

Ринкин сначала связал руки Алладину, затем связал лапы Абу, потом отвёл пленников к дереву и привязал их к стволу.

– Никогда ещё не спал со связанными руками, – грустно улыбнулся Алладин.

– Боюсь, что это будет не самая плохая ночь в твоей жизни, – сказал Ринкин и уселся возле другого дерева. – Надеюсь, у вас хватит ума не пытаться убежать отсюда, – на всякий случай предупредил он. – Отсюда не убежишь, а потом только будут лишние неприятности.

Наступила ночь, но ни Алладин, ни Абу не спали. Да и как тут уснёшь, если не уверен, что это не последняя ночь в твоей жизни?!

Зато Ринкину за свою жизнь опасаться было нечего. И он, съев несколько листьев – судя по его мордашке, не очень вкусных, – вскоре уснул.

– Абу, ты не спишь? – тихонько спросил Алладин.

– Нет, – так же тихо ответила обезьянка.

– Слушай, мне кажется, нам надо попытаться удрать отсюда.

– А куда мы будем удирать? – после долгой паузы спросила Абу.

– Всё равно куда. Иначе мы здесь умрём от голода или нас сожгут на костре.

– Что ж, давай попробуем, – согласилась обезьянка.

– Тогда попытайся развязать мне руки.

Абу вцепилась зубами в верёвку, которой были связаны руки Алладина. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла освободить своего приятеля. Затем Алладин без труда развязал лапы обезьянки.

– Только пробираться надо как можно тише, – предупредил он. – Наверняка ещё где-нибудь стоят часовые.

Алладин и Абу пересекли поляну и осторожно полезли в густые тёмные заросли. Абу шла первая. Вдруг она за что-то зацепилась, и в тот же миг какая-то неведомая сила подняла её высоко вверх. Обезьянка закричала от страха, и сразу же весь лес ожил. Со всех сторон сквозь заросли к беглецам продирались встревоженные гориллы. Алладин, недоумевая, смотрел на Абу, которая болталась в воздухе головой вниз, и не мог сдвинуться с места. Впрочем, что-либо предпринимать сейчас было бесполезно.

– Они пытались удрать! – кричали гориллы. – Пленники пытались удрать!

Появился сонный Капитан.

– Снять шимпанзе! – приказал он своим подчинённым, и несколько горилл полезли на дерево, чтобы развязать верёвку, на которой болталась Абу.

Только теперь Алладин понял, что случилось. Абу угодила в одну из ловушек-петель, которые гориллы наставили вокруг поляны в наиболее проходимых местах.

– Это вам так не пройдёт! – пригрозил Капитан. – Побег – одно из самых тяжких преступлений, которые можно совершить в нашем племени!

Но Алладин и Абу и не рассчитывали на помилование или какое-нибудь другое снисхождение.