Алмазы французского графа

ГЛАВА 14

Июнь 1783 год.

Сороковой поминальный день князя Григорьева Алексея Михайловича только что завершился. Елизавета Арсеньевна, кинув усталый взгляд на опустевший банкетный зал, направилась в спальню и прилегла на кровать. Едкая, тягучая жалость овладела ее сердцем, и слезы покатились крупными горошинами из прикрытых, утомленных глаз. Она прожила с Григорием Алексеевичем двадцать один год. Князь был человеком уравновешенным, без претензий, он всегда довольствовался тем, что имел. Исходя из этого принципа, он и женился в свое время на Лизоньке, учитывая тот факт, что она его не любит, и, что положение вещей, при всем его старании, может никогда не измениться. И ему, как многим другим, зачастую тешащим свое самолюбие, вовсе не надо было заставлять себя мириться с этим. Он любил Лизоньку, и этого было вполне достаточно для его счастья. Супругой она оказалась покорной, ласковой, никогда ему не перечила, да и с пасынком сумела сложить хорошие отношения. Ах, кабы знал князь, от чего так смиренна и покладиста была его молодая жена! Сын Александр, рожденный от Сен — Жермена, которого Лизонька выдавала за его родного дитя! — Вот в чем крылась истинная причина Лизонькиного послушания.

Теперь же, после смерти этого добропорядочного человека, ее обман превратился в камень преткновения, преградивший выход ее душевным мукам. Ибо, после кончины Алексея Михайловича, обман этот, всю жизнь упорно оправдываемый Лизонькой любовью к сыну, и своей покорностью, которую она приносила в жертву мужу, превратился в такое непереносимое чувство вины, что жить с ним ей становилось все нестерпимей.

Анализируя мучительное состояние, свалившееся на нее непомерной карой, Елизавета Арсеньевна с каждым разом все отчетливей понимала, что теперь только признание сыну может ослабить ее душевные мучения. Не след еще и ему жить с этой ложью, нести на себе ее, Лизонькин, грех! Да и время наступило подходящее, чтобы Александр узнал, кто его настоящий отец. Ему недавно исполнился двадцать один год, и разум его встал на путь приобретения взрослости.

Она повернулась на бок, и тяжелый бриллиантовый медальон в золотой оправе, висящий на цепочке и находящийся под ее черным, закрытым траурным платьем, перевернулся вместе с ней, тяжело упав на левую грудь.

Лизонька грустно улыбнулась. — Вот он, знак к тому, что мысли ее верны. — И она, нащупав медальон под платьем, еще крепче прижала его к себе, вспоминая наказ графа. — Один из алмазов, любовь моя, непременно отдай в обработку, и на свое усмотрение, сделай какое-нибудь украшение. Пусть оно до скончания дней твоих напоминает тебе о нашей любви.

Вспомнила она также и про перстень графа, предназначенный для Александра и хранящийся у нее в тайнике до поры до времени.

— Пора! — решила Елизавета Арсеньевна. — Она все расскажет сыну сегодня же, и покается в своем грехе на службе в церкви. Да и указание настоящего Сашенькиного отца, тоже ныне покойного, она, наконец, исполнит.

Пять лет назад она услышала о смерти Сен-Жермена. Эту страшную весть, словно забаву для двора, привез граф Прозоровский, только что прибывший из-за границы, и оповестивший об этом придворных с сенсационной улыбкой на лице. Однако через пару месяцев Лизоньке довелось также услышать и другую весть. Граф Сен-Жермен, якобы, и не умер вовсе, а подобно членам многих европейских секретных обществ, инсценировал свою смерть для каких-то определенных целей.

Она протянула руку к пуфику, на котором лежал колокольчик и позвонила.

— Александр Алексеевич где сейчас изволят пребывать? — спросила она у подоспевшего дворецкого.

— Только что велели карету заложить, Ваше сиятельство, куда-то выезжать собираются.

— Вели ему немедленно зайти ко мне. — Распорядилась Елизавета Арсеньевна.

После ухода дворецкого она подошла к стене, завешанной ковром, и, отогнув одну его сторону, проникла в находящийся там тайник. В нем Елизавета Арсеньевна хранила все свои драгоценности, в том числе и шкатулку графа.

Она вытащила ее и поставила на небольшой венецианский столик, стоящий меж двух таких же кресел, находящихся посередине спальни.

Александр не заставил себя ждать и через несколько минут постучался в дверь.

— Входите, князь, — велела ему Елизавета Арсеньевна.

Александр вошел и быстрым шагом приблизился к матери, после чего преклонил колено и поцеловал ей руку.

— Что случилось, мама?

— Я вижу, ты куда-то собрался, мой друг?

— Еду с визитом к Кавецким.

— Если твой визит назначен ко времени, и ты спешишь, то иди, я тебя задерживать не стану, а если ты направляешься к ним свободно, будь добр, удели мне некоторое время.

Александр покорно склонил голову.

— У меня предостаточно времени, чтобы выслушать Вас, сколь будет надобно. — Он присел в кресло, напротив матери.

— Елизавета Арсеньевна выпрямила спину, и ее поза сделалась напряженной. Ее охватило волнение, ибо она не знала, как начать свой разговор. Ее взгляд устремился к шкатулке, словно она могла служить источником вдохновения к этому разговору, и она, взяв ее со столика, поставила к себе на колени, скрестив поверх ее ладони.

— Какая красивая вещь! — заметил Александр. — Я ни разу не видел ее у Вас. Вы, что, приобрели ее недавно?

— Нет, мой дорогой, эта шкатулка у меня уже очень давно. Она подарена мне…

— Отцом? — опередил ее Александр, видя, что мать волнуется. И решил, что волнение это связано именно с сороковым днем, и что причина этого волнения кроется в недрах шкатулки.

— Да, отцом. — Решительно произнесла Елизавета Арсеньевна. — Твоим настоящим отцом, коим являлся не Алексей Михайлович, а совсем другой человек.

— Что? — Александр побледнел и вопросительно уставился на княгиню.

Елизавета Арсеньевна, которая к этой минуте уже собралась с духом, наклонилась к сыну и положила свою прохладную руку ему на запястье.

— Не волнуйся, Александр, и не сбивай меня с разговора. Мне самой было очень трудно на него решиться, но отступать назад я уже не могу.

Елизавета Арсеньевна рассказала сыну о своем тайном романе с графом Сен-Жерменом. После чего ознакомила его с содержимым шкатулки.

Вот перстень. Он изначально предназначался тебе, Александр. На нем изображена печать Сен-Жермена и его именной вензель. С ним, как он говорил, для тебя будут открыты пути в любые высшие общества Европы! И не только в высшие, но и в секретные, если ты того пожелаешь, и захочешь приобщиться к делу своего отца. Владение таким перстнем означает, что ты являешься ближайшим приспешником великого Сен-Жермена.

А это девственные алмазы высокой чистоты. — Елизавета Арсеньевна указала на камни. — Я обработала всего лишь один из них, а остальные шесть храню в память о графе. — Она вытащила из — за пазухи свой кулон.

— Вот, посмотри. Я ношу его с тех пор, как мы с графом расстались. Я и тебе его давала позабавиться, когда ты был совсем маленьким.

Александр смотрел на мать, во взгляде его читалось недоумение, роднящееся с возмущением.

— Что ты на меня так смотришь? — удивилась княгиня, отвлекшись от даров графа.

— Мама, как Вы, великая княгиня, урожденная Гагарина, можете радоваться такой малости? — воскликнул он. — Ведь этот человек причинил Вам столько боли! При всем его величии он недостоин Вас! Зная о том, что Вы ждете ребенка, он оставил Вас, а в утешение подарил эти бездушные камни, словно Вы только в них и нуждались! Вы же, вместо того, чтобы испытывать к нему презрение, упиваетесь его дарами и храните их, как память всю жизнь?

— Александр! — растерянно воскликнула княгиня, никак не ожидая такой реакции сына. — И в глазах у нее появились слезы.

— Ты не должен его судить! Он… Он не мог остаться со мной! И он сразу сказал мне об этом при первой нашей встрече.

— Ах, мама! Сколь Вы наивны! Да он использовал Вас!

— Не говори так о нем, Александр. Ты ведь совсем его не знаешь! И потом, я… Я любила его!

— В том-то и дело, что любили. А он непорядочно этим воспользовался!

— Александр! Что же ты со мной делаешь! — зарыдала Елизавета Арсеньевна.

— Я называю вещи своими именами. — Жестко отрезал сын. — И хочу Вам сказать, что не стану признавать этого человека, уподобляясь Вам. И гордиться тем, что он мой отец, тоже не стану. У меня был единственный отец, — Алексей Михайлович, и на этом закончим наш разговор. А еще лучше, будем считать, что мы вообще ни о чем не говорили.

— А как же… — Елизавета Арсеньевна открыла ладошку, в которой судорожно сжимала перстень.

— Его дары мне тоже не нужны! Можете распоряжаться ими по своему усмотрению! На сем, разрешите мне откланяться. — И Александр, невзирая на слезы, душившие мать, встал с кресла, повернулся и направился к выходу.

…Через два года Александр женился на княжне Воронцовой, а еще через год у них родился сын Дмитрий. И вот, когда мальчику исполнилось три года, на семью Григорьевых навалилось несчастье. Сначала при родах умерла жена Александра, Аннушка. А спустя три месяца погиб он и сам. Он был отправлен на вторую турецкую войну под начало главнокомандующего Екатерининской армией, генерала Таврического, и в 1789 году получил тяжелое ранение, через неделю после которого скончался. Димочка остался у бабушки Елизаветы единственным утешением. Благо, что силы позволяли ей заниматься воспитанием мальчика, которого она смогла дорастить до девятнадцати лет.

Перед смертью Елизавета Арсеньевна передала внуку шкатулку с дарами графа Сен-Жермена, объявив Дмитрию, кем был его дед. И внук, в отличии от сына, принял это известие с великой радостью.

— Перстень используй по своему усмотрению. — Наказала Дмитрию бабка. — Камни храни! Таково мое повеление. Ты богат и разорять мою память у тебя не будет никакой нужды. Передай их вместе с моим наказом своим детям, и уж коль придется им воспользоваться алмазами, то лишь в случае особой нужды.

…Прошло несколько лет и князь Григорьев Дмитрий Александрович, унаследовавший острый ум, стремление к самообразованию и дипломатические способности от своего знаменитого иностранного деда, был определен императором Александром 1 на дипломатическую службу в министерство иностранных дел России. Но не только дипломатия Российского государства привлекала, умного, образованного князя Дмитрия Александровича Григорьева. Он, по напутствию своей бабки, воспользовался — таки, перстнем великого Сен-Жермена. И мало того, что он незамедлительно был принят в тайное секретное общество, под названием " Школы Мистерий", некогда основанное самим графом, но спустя десяток лет стал руководителем этого общества в России, которое под его руководством разрослось до великих размеров.

Это учение, а именно так и следовало его называть, представляло собой многогранный метод, который подводил человеческий ум к такой степени готовности восприятия фундаментальных истин существования, что готов был справиться с любыми трудностями. Умственные способности простым процессом воспитания умственной культуры были организованы для такой деятельности, где правил один только разум. А где правит разум, как известно, не может быть противоречия!

Граф Де Сен-Жермен, опираясь на принцип того, что духовная культура есть не что иное, как божественный институт в мире людей, сотворил экстракт, который он выуживал в течение всей жизни из самого лучшего, что имелось в различных Мистериях, начиная с древнейших, и воплотил особой системой в своих "Школах Мистерий".

ГЛАВА 15

Май 2009 год.

Майор Камушев предупредил сотрудников, что задержится. Решил с самого утра еще раз "пройтись" по свидетелям. И попросил без него не допрашивать Белова. Однако в половине девятого в отделении зазвонил телефон. Трубку снял капитан Забелин.

— Алло!

— Игорь, это Камушев.

— Да, товарищ майор.

— Собирай ребят и срочно дуйте в квартиру Екатерины, — внучки Беловой. Записывай адрес, я продиктую.

— Угу! А, что случилось-то, Андрей Константинович?

— Мужа ее убили! Одним словом, я почти уже там, и вы подгребайтесь.

Забелин присвистнул и положил трубку.

….Владимир Самохин был убит наповал выстрелом в сердце. И Камушев, прибывший на место преступления первым, и обследовав его, обнаружил пистолет, из которого был произведен выстрел. Он лежал на полу в стороне от убитого, за приоткрытой дверью, ведущей из прихожей в комнату, оттого и не попал в поле зрения Катерины, в тот момент, когда она трясла Володю.

— Ну, что, Андрей Константинович? — сказал Рокотов, когда они с ребятами приехали на место преступления.

— Продолжение следует, и, как Вы говорите, дело, похоже, приобретает непростой оборот?

— Похоже! — согласился Камушев, — вон, оружие оставили, — и указал оперативникам на пистолет.

— Ничего себе! — удивился Рокотов, — заглядывая в целлофановый пакет, куда эксперты только что положили орудие убийства.

— Заказное, значит, решили сымитировать? — сказал капитан Забелин.

— Возможно и решили! — пожал плечами Камушев.

В это время в комнату вошла бледная Катерина и зарыдала. — Какого черта он пошел искать эту папку! Господи! Если бы он не вернулся, ничего бы не случилось!

— Успокойтесь, Екатерина Леонидовна! — Камушев подошел к ней, и, подхватив под руку, усадил на стул.

— Вы лучше вспомните, не выходил ли кто из дома, пока вы сидели в машине и дожидались мужа?

— Да откуда ж я знаю! Володя припарковался с торца дома, из-за этих чертовых понастроенных везде бордюров! А оттуда наш подъезд совсем не видно!

— Может, Вам пока к соседке уйти, а? — предложил ей майор.

— Нет! — запротестовала Катерина. — Я… Я постараюсь успокоиться, чтобы вам не мешать.

— Андрей Константинович, — крикнул эксперт из прихожей. — А дверь-то не взламывали! Да и отмычкой тут не попахивает. Ее, похоже, ключиком открыли.

— Так, может, убийца вошел в квартиру вслед за потерпевшим? — предположил Забелин.

— Ну, да, конечно! — ухмыльнулся Рокотов. — Сначала преступник спокойно провожает хозяев на работу, а потом садится на ступеньки и ждет, когда хозяин вернется за папкой, которую забыл, и потому до той поры не взламывает дверь и не открывает ее отмычкой!

— А ты не предполагаешь, что преступник, решивший пошарить в квартире, подоспел как раз в тот момент, когда хозяин вернулся и стал открывать дверь своим ключом? — возразил Забелин. — Зачем тогда ее взламывать-то?

— Но, в этом случае получается, что преступник заведомо пошел на убийство! — заключил Рокотов.

— Вполне возможно, если в квартире находилось то, ради чего он готов был решиться даже на убийство. И я полагаю, что именно в этот момент ему могла придти в голову мысль о имитации заказухи.

Рокотов отрицательно покачал головой.

— Нет, я думаю, эта версия не покатит, Игорек! — он взглянул на часы. — При таких обстоятельствах у преступника оставалось слишком мало времени, чтобы отыскать то, за чем он пришел! В противном случае его бы застала в поисках вернувшаяся Екатерина Леонидовна. А он вышел из подъезда раньше, чем она туда вошла. Или спустился по лестнице в тот момент, пока она поднималась в лифте. Одним словом, мне кажется, он нашел то, за чем приходил, а для этого ему нужно было время! Потому, я больше склоняюсь к версии, что он уже находился в квартире, когда Самохин туда вошел, и тот, возможно, застал его с трофеем, отчего и получил пулю в сердце.

— Ну, что он мог искать? — воскликнула Катерина.

— Ну, например то, что хотел найти в квартире Вашей бабушки и не нашел. — Предположил Рокотов.

— Нелепость какая-то! — засомневалась в его доводах Катерина.

— Но, тогда получается, что у него имелся ключ от квартиры! — рассудил Забелин.

— Ой! — воскликнула Катерина.

— Что такое? — спросил Камушев.

— У Володи вчера по дороге домой кто-то выкрал барсетку, а в ней, кроме всего прочего, находились ключи от квартиры.

— Ничего себе! Что ж Вы молчали-то?

Расскажите — ка об этом поподробнее, Екатерина Леонидовна, — попросил Камушев, — как это произошло и где?

— Катерина рассказала.

— При таких обстоятельствах это могло быть и обычное ограбление, не имеющее ничего общего с сегодняшним происшествием. Игорек, придется тебе прокатиться к этому киоску, порасспросить продавца. Может такие трюки там и раньше проделывались. Если же предположить, что за Самохиным специально следили, чтобы при удобном случае выкрасть у него ключи…..то дело приобретает совсем другой оборот.

— Н, да! — задумчиво сказал Рокотов. — С каких это пор ворюги пистолетами стали разбрасываться? Да и убивать бы они вряд ли стали.

— Могли! — сказал Камушев. — В том случае, если хозяин внезапно вернулся и, к примеру, узнал кого-то из "своих". — Это раз! И во-вторых, это могло получиться случайно. Самохин, застав грабителей, возможно, принялся угрожать, да еще с приложением физической силы. Грабители сначала, могли просто припугнуть его пистолетом, а получилось, как получилось.

— Андрей Константинович, вы и впрямь думаете, что это могла быть обычная кража? — недоверчиво спросил у майора Рокотов.

— Это всего лишь одна из версий, Саша. — И она вполне объяснима. За квартирой давно могли следить, а тут как раз подвернулся удобный момент, чтобы выкрасть ключи.

Ваш муж, ведь, владелец частной фирмы, Катерина Леонидовна

— Да!

— А, значит, богат, и потому запланированное ограбление вполне могло иметь место.

— Но! — запротестовала Катерина. — Не такой уж он и богатый! — Мы даже на охрану квартиру еще не поставили!

— Вот именно, еще! — возразил ей Камушев. — Лучше скажите, что не поставили по халатности! Понадеялись на авось, только и всего!

— Да, в общем, и так можно сказать! — призналась Катерина. — Вообще — то Володя не занимался этой квартирой потому, что совсем скоро мы должны были купить другую.

— Так зачем же тогда они пистолет оставили? — не унимался Рокотов. — Чего им заказуху-то показывать? Или у воров пистолетов пруд пруди?

— А, может, они впопыхах его просто забыли? — предположил Забелин.

— Может и так! — согласился с ним Камушев.

И вдруг Катерина насторожилась.

— А, может… Может это и впрямь заказное убийство, которое не имеет никакого отношения ни к бабушке, ни к обычной краже?

— Почему это пришло Вам в голову? — спросил майор.

— Понимаете… Вчера на Володю кто-то "наехал", и я так поняла, что уже не в первый раз, а потом, по дороге домой у него выкрали ключи от квартиры! Так может это сделали те, кто "наехал"?

— Подождите, подождите, Екатерина Леонидовна! Расскажите-ка все вразумительно и по порядку, Вы все время что-то не договариваете!

И Катерина принялась рассказывать майору о вчерашних событиях.

— А кто на него наехал-то?

— Да, если б я знала! — отчаянно всплеснув руками, воскликнула Катерина. — Он имел дурацкую привычку, ничего мне не говорить! Сообщил только, что "наехали" неофициальные структуры и все!

— Неофициальные структуры! — с растяжкой произнес Камушев, — значит бандюки!

— И, что же, он им отказал, и тогда они принялись ему угрожать?

— Володя сказал, что угрожали.

— Товарищ майор, тогда выходит, что и они вполне могли выкрасть ключи. — Сказал Забелин. — Поехали следом за Самохиным после своих угроз, а тут такой случай, — подсуетились и не запланировано выкрали барсетку! А на следующий день, не откладывая дела в долгий ящик, отправились в квартиру, чтобы взять деньги, где и столкнулись с Самохиным.

— А на мой взгляд Самохину угрожала более крупная рыба, которая не стала бы пачкаться с квартирными вылазками. — Сказал Рокотов. — Я думаю, что запросили они гораздо больше, чем могли бы отыскать в квартире.

— Как знать, Саша, может оно и так! — согласился майор. — Но, считаю, даже в этом случае для них побывать в квартире было бы не лишним. — Ну, например, отыскать какие-то важные документы, или другие средства шантажа, с помощью которых потом можно было бы добыть запрошенные деньги. Одним словом, такая версия вполне реальна. Мало того, на мой взгляд, она гораздо весомей остальных. — Во первых потому, что Самохин довольно солидный бизнесмен, и в данном случае угрозы бандитов вполне сочетаемы с кражей ключей. Во вторых, я считаю, что если бы дело касалось Беловой, то преступник, скорее всего, сделал бы акцент на ее внучке, отыскав случай, чтобы выяснить у нее, где может находиться то, что ему нужно. И если убийство Ларионова связано с убийством Беловой, а преступник должен был предполагать, что мы выйдем на эту связь, то посещение квартиры Екатерины для него в данном случае могло быть очень рискованным. Ведь мы, предугадав его шаг, уже могли бы поставить квартиру на охрану! Мне, кстати, еще вчера пришла такая идея в голову! Да вот жаль, что осуществить ее мы не успели.

Одним словом, работать мы будем по всем этим версиям! — заключил майор. — А сейчас я считаю главной задачей выяснить, кто вчера угрожал Самохину.

— А где угрожали-то? — спросил Рокотов. — В офисе?

Катерина задумалась.

— Наверное. Ну да! Володя сказал, на работе наехали.

— Забелин, дуй в офис, прямо сейчас по горячим следам. Мы тут и без тебя справимся. Выясни, кто вчера был и вообще, начни опрашивать всех сотрудников. — Распорядился Камушев, и, вытащив из кармана сигареты, отправился курить на лестничную площадку. Рокотов, тем временем, взглянул на часы. Было без четверти десять. И он, вспомнив о визите Белова, отправился в коридор вслед за майором.

— Андрей Константинович, в отделение ведь Белов сейчас подъедет.

— Позвони Смурову. Пусть он его задержит до нашего возвращения. И скажи, чтобы он ни в коем случае не говорил ему об убийстве Самохина.

— А если Екатерина ему сообщит по телефону?

— Пока она здесь с нами, — не сообщит. Знаешь, Саша, я бы сам желал сказать ему об этом и взглянуть на его реакцию!

— Рокотов вопросительно посмотрел на майора.

— А не задавался ли ты вопросом, где этот самый Белов находился сегодня до половины девятого?

— Что? — переспросил его Рокотов. — Вы думаете он мог…

— Конечно, думаю! И это еще одна из версий! Белов вполне мог побывать в квартире своей дочери после того, как не нашел то, что искал в квартире матери. И ему для этого даже не надо было вытаскивать барсетку с ключами из машины Самохина. Он вполне мог воспользоваться запасными, которые незаметно одолжил у Катерины, находясь у нее в гостях. И у него, при столкновении с хозяином было гораздо больше предпосылок выстрелить, чем у тех же ворюг! Вот только говорить об этом при Екатерине я не стал.

Белов дожидался их в отделении почти полтора часа. И Камушев, по прибытии сразу же вызвал его в кабинет. Рокотов вошел следом и уселся напротив майора.

— Леонид Викторович, у нас к Вам имеется ряд вопросов — начал разговор Камушев. — Но, прежде, я хотел бы сообщить Вам, что сегодня утром у себя в квартире был убит муж Вашей дочери Владимир Петрович Самохин и мы задержались именно по этой причине.

— Что? — воскликнул Белов и побледнел. — Как убит? А Катя? Что с ней? — он судорожно схватился рукой за спинку стоящего рядом стула.

— Успокойтесь, Леонид Викторович, с Вашей дочерью все в порядке. — Сказал ему Камушев.

— Мне нужно ей позвонить, немедленно! — воскликнул Белов и тут же вытащил мобильник.

Оперативники, переглянвшись, не стали ему мешать.

Катерина не отвечала и Белов вынужден был прервать вызов.

— Не отвечает! — констатировал он, и глаза его наполнились слезами.

— Как же так? Бабушка и теперь еще муж! Бедная моя девочка!

Мобильник Белова ответно зазвонил.

— Это Катенька, — сказал он.

— Алло, Катюша! Да, я уже знаю. Мне сказали! Я сейчас в милиции. Да, Катюш, вызвали! Я приеду! — ответил он расстроенной дочери. — Сразу же, как только выйду отсюда. Хорошо, милая, хорошо! — Леонид Викторович, заливаясь слезами, нажал на отбой.

— Как его убили? Тоже задушили?

— Нет, в него выстрелили из пистолета.

— Ну, как же это случилось? — заломил руки Белов. — А Катенька в это время где была?

— Камушев вкратце рассказал ему о случившемся.

— Господи! Мне надо немедленно ехать к Катюше, немедленно, она меня ждет!

— Хорошо, Леонид Викторович, сейчас поедете. Только сначала ответьте мне, почему в день убийства Вашей матери Вы оказались неподалеку от ее дома примерно в половине одиннадцатого вечера?

— Что? — воскликнул Белов. — Что Вы сказали?

— Если Вы не расслышали вопроса, я повторю.

— Я…Я расслышал!

— Ну, так, что Вы на это скажете, Леонид Викторович? В прошлый раз Вы уверяли нас, что в это время находились у родственников, на Марксистской.

— Ну да! — растерянно подтвердил допрашиваемый, вот только подтвердил не понятно что, — то ли факт своего нахождения у родственников, то ли факт того, что он именно это утверждал.

— Леонид Викторович, в половине одиннадцатого Вас видела с балкона соседка Софьи Максимовны. Она в это время там курила.

— Но…. — Растерялся Белов, и умолк.

— Леонид Викторович, я не понимаю смысла Вашего молчания. Вы признаете, что были там, или нет?

— Был, но это не имеет никакого отношения к смерти моей матери! Пожалуйста, поверьте мне, я Вас очень прошу!

— Без объяснений ничего не получится. — Сказал ему Камушев.

— Сейчас я ничего не стану объяснять! И Я… Я Вас очень прошу, отпустите меня к Катерине. Девочка совершенно одна и ей сейчас как никогда требуется моя помощь.

— Хорошо! — согласился Камушев. — Поезжайте к дочери. А после мы продолжим наш разговор.

— Спасибо. — Пролепетал Белов, и, поднявшись со стула направился к выходу.

Проводив его взглядом, Рокотов недоуменно уставился на начальника.

— Андрей Константинович, Вы зачем его отпустили-то?

— Приставь к нему слежку, Саша, немедленно! И скажи ребятам, чтобы глаз с него не спускали!

ГЛАВА 16

Квыча отошел от дома Катерины, только после того, как отъехала скорая, загрузившая накрытого простыней покойного Самохина.

— В морг повезли, — подумал он. Значит, эксперты уже сработали! И принялся звонить шефу.

— Алло, Данила Алексеевич, это Квыча.

— Ну, что там?

— Самохин покойник, вот что!

— Понятно! А менты еще работают?

— Работают.

— Хорошо, значит в офис пока не наведались.

— Один тут куда-то смотался, минут двадцать назад. Я видел.

— Ну, мало ли куда! Будем надеяться, что не в офис.

— А вот тебе, Шура, придется туда отправиться.

— Зачем? — удивился Квыча.

— Затем, что я этому сучку, Бережному дозвониться никак не могу! Трубку не берет, придурок! То ли телефон где-нибудь оставил, то ли опять звонок отключил, находясь на каком-нибудь совещании! А по служебному звонить секретарше, сам понимаешь, сейчас ни к чему! Одним словом, пока ты подъедешь к офису, он, может, трубу, наконец, возьмет. Только ни о чем ему не сообщай по телефону. Позвонишь, и велишь к тебе спуститься. Расскажешь о смерти Самохина. Я не хочу, чтобы это оказалось для него полной неожиданностью после сообщения ментов. Да, предупреди его как следует, чтобы держал язык за зубами! Припугни, если что! Он, Шура, мужик слабый, трусливый, может и расколоться о нашем наезде. И, чего доброго, с перепугу, ментам подставить!

— Ладно! Сейчас туда и отправлюсь. — Пообещал шефу Квыча.

— Давай, давай, и поскорей.

…. Бережной Анатолий Иванович являлся первым замом и одним из трех соучредителей московской торговой компании, именуемой в современном коммерческом стиле "ООО Главпродукт опус". Руководителем компании, и главным ее учредителем являлся Самохин Владимир Петрович, в арсенале которого имелась основная, большая доля акций предприятия. Самохин, в общем, и организовал компанию, пригласив в соучредители своих ближайших друзей, — мелких оптовых предпринимателей Толю Бережного и Колю Сомова. У друзей к тому времени дела шли "не шатко не валко", топтались, как говориться в застое на одном месте. Средств на расширение и новые вливания в предприятия не хватало, а плыть по течению с каждым годом становилось все труднее. Володя же, в то время занимался более крупной коммерцией на одном из московских продуктовых оптовых рынков. Ему принадлежала немалая доля палаток и магазинчиков, и дела, в целом, продвигались неплохо. Однако, Самохин был человеком предусмотрительным, живущим с "дальним прицелом", и предвидя грозящую бесперспективность оптового рыночного бизнеса, решил укрепить свои предпринимательские позиции. И укрепил, с помощью родственника, сидящего " наверху", организовав "Главпродукт опус". Друзья вошли к нему в долю, вложившись своими предприятиями. Капитал же, полученный от слияния, был разделен между ними на соответствующие вкладу доли.

Дела "Главпродукт опус" продвигались успешным темпом, и через три — четыре года, эта компания, зарекомендовав себя наилучшим "качественным" образом, уже раскинула сети по многим округам Москвы. В перспективе планировалось внедрение в другие города, которое и начало осуществляться уже пару лет назад.

Порыскав по периферийным городским продуктовым базам, которые пока еще не попали в умелые коммерческие руки, коммерсанты "Главпродукт опус" скупили некоторые из них, и принялись восстанавливать и переоборудовать.

Работы было невпроворот, и им всем троим приходилось "пахать" с утра до ночи. Однако денежки, распределяемые между ними, согласно доле, были далеко неодинаковыми, в отличии от работы. И такое вот обстоятельство, за последние пару лет, ну никак не давало покою Толику Бережному. — Ну ладно раньше, — думал он. — По началу! Володька действительно "пахал" больше них. Опять же, вложился, дело пробил. Но теперь-то, теперь! Кем был бы он теперь, без них двоих, а особенно без него, Толи? — Энергичного, пробивного, дотошного, да к тому же непомерно терпеливого. Вот именно, непомерно! — Вздыхал Толя.

…. Квыча подъехал к офису, припарковался, и, приоткрыв водительскую дверцу автомобиля, приготовился к долгому ожиданию. По пути он звонил Бережному три раза, но телефон его по прежнему безмолвствовал.

— Поди, застрянешь тут теперь, надолго! — подумал Квыча, но совсем даже не огорчился. — А куда спешить-то? Вернешься, — шеф тут же нагрузит чем-нибудь. У шефа для него, Квычи, всегда какое-нибудь дело да найдется. Ну не любит он, когда Шурик вместе другими гориллами пивко попивает или, на худой конец, играет в нарды.

Он откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. Решил немного вздремнуть. Но, не тут-то было. В кармане заерзал мобильник.

— Ну, объявился, наконец! — сказал он, узнав номер Бережного.

— Алло!

— Алло, Шура, чего ты хотел? — торопливо спросил Анатолий, тут же заставив Квычу насторожиться. — Стремный какой-то, — отметил он.

— Спустись, Толик, шеф велел тебе кое-что передать.

— Не могу. У нас тут человек из прокуратуры. — Сообщил Анатолий.

— По поводу Самохина?

— Да. А ты, видно, хотел поговорить со мной о нем же?

— Ты, Толя, очень догадливый.

— Я так и знал, — тяжело вздохнул Анатолий.

— Что знал?

— То, что вся эта затея добром не кончится!

— Ты че говоришь-то, а, Толян?

— Че, че! Кончай ты свои блатные штучки!

— Нет, в натуре, ты чего, а? Ты думаешь, мы к этому причастны?

Бережной молчал.

— Слышь, Толян, ты спустился бы, а? Я ведь все равно не уеду, пока с тобой не повидаюсь!

— Ну не могу я сейчас! Этот мент у меня в кабинете сидит. Я в туалет вышел, чтобы тебе позвонить. Звонок у меня хоть и отключен был, но телефон в кармане то и дело дрыгался. — Потихоньку глянул, — ты добиваешься, вот я и вышел, чтобы тебе ответить.

— Ладно, Толян. Я тебя все равно дождусь, узнаю, что там, да как. А ты не вздумай с ментом откровенничать о нас! Шеф сказал, если только рот откроешь, — прибьет, понял?

— Успокойтесь вы со своим шефом. А то я дурак. Мне-то себя светить зачем?

— Во, во! Правильно! Ты себя, Толя, теперь беречь должен. Поди за шефа работать придется, а? — и Квыча довольно засмеялся.

— Что ты ржешь?

— За тебя радуюсь!

— Радоваться пока нечего. Ладно, все, мне идти надо, а еще отлить хочется.

— С перепугу что-ль? — снова засмеялся Квыча.

— Да пошел ты! — и Анатолий нажал на отбой.

ГЛАВА 17

Совещание оперативной группы, подл руководством майора Камушева, проходило на этот раз в кабинете полковника Новикова, который лично изъявил желание узнать, как продвигается расследование ряда последних убийств.

Майор, открыл обширную оперативку сообщением о том, что сотрудник Ларионова Полищук Валентин Романович, "имеющий зуб" на профессора, по какой-то причине дезинформировал следственную группу. Ибо ни одна живая душа, бывшая в указанном им кабаке в вечер убийства профессора, его не опознала.

— Таким образом, Полищук потенциально попадает в число подозреваемых, — заключил майор.

— Ну, это еще ничего не значит! — попробовал не согласиться с Камушевым полковник. — Если он был один, и, при этом, не привлекал к себе особого внимания, его действительно мог никто не заметить.

— Опрошенный бармен, наоборот, сказал, что как раз и обращает внимание на таких вот одиноких. — Возразил полковнику майор. — Они, по его мнению, зачастую, и являются камнями преткновения каких-нибудь нестандартных приключений. Если человек пришел в общественное увеселительное заведение в совершенном одиночестве, это уже напрягает. — Считает он. Бармен заявил, что, напротив, будь в кабаке Полищук, он бы этого одиночку сразу приметил. Тем более, что тот завсегдатаем их заведения не являлся, а, следовательно, был "свежим лицом".

Итак, по Полищуку в настоящее время, ведется дознание, — где он действительно находился в момент убийства Ларионова, а также выясняется, из-за чего у них с профессором произошел последний конфликт.

А, что ж вы раньше его об этом не спросили? — упрекнул подчиненных полковник.

Спрашивали. Да только он сводит все к банальным зацепкам профессора "ни с того, ни с сего". — Доложил Камушев. — А вот теперь, думаю, придется потрясти его как следует.

Далее Камушев доложил о результатах поездки в Тулу, которая была осуществлена, так сказать, для профилактики. Однако связи с событиями, происходящим в Москве, там, по всей видимости, нет. — Заключил майор.

— Какие версии еще имеются по Ларионову? — спросил полковник.

— Мы выяснили, что до Ларионова, его квартира принадлежала профессору физики Зуеву Степану Трофимовичу, — приемному отцу Виталия Михайловича. И в данный момент пытаемся отыскать родственников Зуева. Ларионов младший, — сын профессора, точно не знает, имелась ли родня у его приемного деда, по причине того, что Зуев умер, когда ему было всего два года.

— Ну, и? — не понял полковник.

— А вдруг кто-то из бывшей Зуевской родни, решил расправиться с "приемными" своего родственника, чтобы потом претендовать на московскую жилплощадь? — пояснил Камушев.

— Совершенно не понятно, зачем вы взялись за эту версию? — пожал плечами полковник, — только потому, что других больше нет?

— А то, что квартира приватизирована на Ларионова старшего, в то время, как Ларионов младший, являющийся владельцем теткиной квартиры в Петербурге, к Московской пока не имеет никакого отношения. А будет иметь только в том случае, если заявит о своих правах наследника. Но ведь могут заявить и другие, которые вдруг найдутся и докажут свою родственную связь с Зуевым, разве не так?

— Так-то оно так, но, за давностью времени, уж слишком эта версия "холодна". — Заключил полковник. — Хотя, попробуйте, конечно, может, чего и откопаете.

— Еще что-то есть по Ларионову?

— Нет. — Развел руками Камушев. — Мы работаем, товарищ подполковник, может, что-нибудь и всплывет по ходу дела.

— Ладно, докладывай дальше.

— А дальше по Беловой. — И Камушев рассказал о ее сыне.

— Не знаю, что выяснит сегодня Смуров, но вчера ему удалось узнать вот что. — Выйдя из отделения, Белов не сразу ринулся к дочери, как хотел. Он сел в трамвай, проехал пару остановок, но, решив вдруг изменить маршрут, вышел и сел в трамвай, идущий в обратную сторону. Одним словом, он сошел у метро и направился не к Екатерине Леонидовне, а прямиком на Садово- Кудринскую, где жила его мать. Игорь выследил его до того момента, когда он подошел к подъезду соседнего с Софьей Максимовной дома, набрал по домофону номер чьей-то квартиры, но ему так никто и не открыл. После этого он отправился к дочери.

В общем, прежде всего надо выяснить, к кому шел Белов и по какому делу. Смуров "попасет" его сегодня до конца. Может, после похорон что-то и прояснится. Должен же он увидеть того, кого хотел!

По Беловой также проводился и проводится опрос жильцов. Прежде всего, мы пытаемся выяснить, может кто-то видел чужого, выходящего из подъезда в тот вечер, или входящего в подъезд с кем-нибудь из жильцов. В доме ведь имеются домофоны. Опрашиваем всех. — И старушек, и подростков, гуляющих на улице, и жильцов, окна которых выходят в сторону подъезда. Допрос проводил я лично.

— Не густо пока. — Заключил полковник.

— Пока да, — согласился майор.

— Нравишься ты мне, Камушев!

— Чем же, Виктор Петрович?

— Тем, что у тебя на все бодренькая установочка имеется. Этакая неунывающая надежа!

— А без нее-то, как, Виктор Петрович? На том и дело спорится!

— Ладно, что по этому, третьему бизнесмену?

Работаем. — Камушев рассказал о трех наметившихся версиях.

— Уже успели разобраться с оружием. Двадцать минут назад мне позвонили эксперты и сообщили, кому принадлежал "Вальтер", из которого стреляли в Самохина.

— Кому?

— Грушевскому. Помните, пять лет назад мы вели его дело.

— Постой, постой, это какое-же?

— Да, криминалка по авторитетам. Дружка они тогда порешили, Быстрова Валеру. А Грушевского этого мы еще успели застать на месте преступления. Только вот пистолетик его не нашли. Пульки были, а пистолетика не оказалось! Он признался потом в отделении, что выбросил "Вальтер" в окно, как только нас увидел, однако мы его тогда не нашли.

— А где сейчас этот Грушевский?

— На зоне.

— Выясните где, и отправляйтесь к нему на свидание.

— Обязательно выясним, товарищ полковник. Тем более, что на Самохина, похоже, как раз братва и наехала!

— Да? Уже выяснили?

— Да, нет пока, просто по подчерку похоже. Забелин, правда в офис вчера наведался " по горячим следам".

— Ну, и что ты там выяснил? — обратился полковник к Игорю.

— Разговаривал с сотрудниками, а также с главным бухгалтером и с одним из замов убитого, который является еще и соучредителем фирмы. С одним из, а сколько у Самохина еще таких замов-соучредителей?

— Еще один помимо Бережного. Николай Сомов. Но с ним переговорить мне не пришлось. Он уже вторую неделю безвылазно находится в Клину. Они там продуктовую базу отстраивают. Работает с утра до ночи, а ночует в местной гостинице.

— Это кто ж тебе доложил, что он такой занятый?

— Да, все, кого опрашивал.

— Ну ладно, тогда это не так напрягает. Но в Клин придется наведаться.

— На днях планировали, — подсказал Камушев.

О том, кто "наезжал на Самохина", никто из опрошенных не знает. — Продолжал докладывать Забелин. — Бухгалтер Кудрявцева, сказала, что с ней шеф такими вещами никогда не делился. Она даже понятия не имеет, под крышей они работают, или нет. Зам. Бережной Анатолий Петрович, тоже говорит, что не при делах. Сообщил, что его дело, — работа, а всем остальным, якобы, занимался Самохин. Но мне этот самый Бережной почему-то не понравился, товарищ полковник.

Что так?

Показался каким-то испуганным. Глазки бегают, и сразу видно, побаивается что-то лишнее сболтнуть. Сдается мне, что он наверняка знает об этом наезде, только светиться не хочет!

— Понятно!

— И потом, когда я опрашивал секретаршу Самохина, Машу Калашникову, она явно намекнула на то, что Бережному должно быть известно о "наезде".

— И как же она это сделала?

— Во первых, рассказала, что шефу позвонили по мобильнику как раз в тот момент, когда она находилась в его кабинете с какими-то бумагами. И из его разговора она поняла, что Самохина куда-то срочно вызывают, и что вызов этот ему ничего приятного не сулит. — У Владимира Петровича после этого звонка сразу испортилось настроение, — заметила Маша, причем, испортилось очень сильно. И во вторых, после разговора с ними, опять же при ней, он позвонил Бережному и сказал — " ну, что, я поехал".

Маша не знает, что ответил на это шефу Бережной, но, по всей видимости, предложил зайти к нему перед отъездом, на что Самохин ответил. — "Не надо, зайдешь, когда вернусь, тогда и обсудим." — Вот такой у них, со слов секретарши, состоялся разговор.

— Ну, что ж, надо трясти этого Бережного. Ведь одно дело, если он не хочет светиться из-за трусости перед убийцами, или из-за нежелания лишних хлопот, — мол, моя хата с краю, и совсем другое, — если он соучастник преступления. Да и другого компаньона тряхнуть не помешает. Ведь они, эти совладельцы — учредители, по логике вещей больше других могут быть заинтересованы в смерти своего шефа. Остальных сотрудников тоже потрясите посерьезней, и, прежде всего, выясните, какие отношения складывались у всех троих соучредителей между собой, особенно в последнее время. Что же касается версии, связывающей все три убийства, в последнем случае она может и не иметь места. Во — первых, подчерк убийства совсем иной, и во вторых, других мотивов здесь итак предостаточно. И то, что Самохин оказался родственником Беловой, может быть простым совпадением.

ГЛАВА 18

Когда Валерий вернулся с похорон мужа Катерины, на

телефонном аппарате во всю сигналил автоответчик. Его добивался Аркадин.

— Валера, привет! Все утро не могу добиться тебя по мобильному, в чем дело, старик? Как ты там, позвони! А то начальство интересуется, намерен ли ты брать дополнительный отпуск для завершения своих дел. И хоть до этого дополнительного тебе еще и далеко, все равно предупреди. Ведь планирование кадровой перестановки на момент твоего отсутствия, сам понимаешь, требует подготовки загодя.

Валерий набрал Аркадина.

— Алло, Витя, привет!

— Привет! Ты чего пропал-то совсем, а? Не звонишь уж который день. Как там расследование? Продвигается?

— Да, какой там, продвигается! На месте, можно сказать, топчется.

— Но тебе — то на выезд они дадут добро?

— Думаю, дадут, но, понимаешь, тут такое дело, что мне теперь самому хочется остаться. — Валерий рассказал другу об убийстве Софьи Максимовны и Катерининого мужа.

— Ничего себе, — удивился тот. — Да у вас там, похоже, крутые дела заворачиваются!

— Похоже, хотя, Катерина утверждает, что убийство мужа к делу наших стариков не относится. Следователи сообщили ей, что по нему наклюнулось столько версий, — только успевай проверять. Он у нее бизнесмен и потому, все возможно.

— Возможно-то, возможно, но почему это случилось в такой момент? — засомневался Аркадин.

— Вот и мне это не дает покоя.

— Ладно, значит, тебя пока не ждать?

— Не ждите. Передай Тунцову, пусть найдет мне замену еще хотя бы на недельку после отпуска, а там будет видно.

Валерий принял душ, заложил в стиральную машину накопившееся грязное белье, и прилег на диван с головой, полной противоречивых мыслей.

В том, что связь между убийством его отца и Беловой существует, он не сомневался. Да и глупо было бы сомневаться! Совпадением это не назовешь. А вот Самохин? С ним действительно сложно! Ну, да ладно, глядишь, кривая куда — нибудь и выведет. Правда, следователи, теперь, по всей видимости, расследование двух первых убийств ослабят, усилив акцент на третьем.

Ему не лежалось. И через некоторое время он встал с дивана. В голове снова завертелся вопрос. — Почему из семейного альбома исчезли фотографии Купидонова? И куда они делись? Если предположить, что их предусмотрительно похитил преступник, значит, причину смерти отца надо начинать искать в Туле. А Купидонов, между тем, умер полгода назад! И потом, как знать, может преступник актом похищения этих фотографий, решил направить следствие по ложному следу?

А если фотографии по какой-то причине из альбома вытащил сам отец, то хотелось бы знать, зачем ему это понадобилось. — Может, крупно поссорился с Купидоновым и с досады вытащил его фотографии? — Да, нет, это полнейший бред! Папа никогда не ссорился ни с ним, ни с Софьей Максимовной. Они были ему, как родня, причем самая близкая, да и из-за чего им было ссориться на таком расстоянии? Тем более, что виделись они редко. А, может папа возил фотографии кому-то показывать, а потом, просто напросто, забыл вставить в альбом? Но кому? Кому он мог возить старые фотографии? А вдруг нашелся какой-нибудь родственник Купидонова, и отец ездил к нему с фотографиями? Ну, например, объявился его приемный сын, который уехал из Тулы несколько лет назад, и со слов папы больше там не появлялся. Папа еще переживал тогда за Дмитрия Сергеевича, говорил, что после смерти жены он совсем один остался. Конечно, обо всем этом сейчас было бы хорошо поговорить с Катериной, она жила здесь, в Москве, и о нахождении родственников Дмитрия Сергеевича, наверняка бы услышала от бабушки. Но увы, ей совсем не до этого. — Ладно! — решил Валерий. — Буду действовать методом исключения. Нужно попробовать поискать фотографии, и если они найдутся, версию с Купидоновым вполне можно будет отодвинуть в сторону! Оно и правильно! Зачем заведомо идти по ложному пути, коль он вполне может таким оказаться. — И он принялся за поиски, начав с отцовского кабинета.

Фотографий Валерий не нашел, а во время поисков обнаружил и другую пропажу. — Он открыл самый нижний ящик комода, где Виталий Михайлович обычно хранил старые письма, аккуратно перевязанные тесемками, и ахнул. Отцовский порядок, который Валера привык наблюдать с детства, был грубо нарушен. С писем и открыток были сдернуты тесемки, и все они валялись теперь врассыпную. — Ясно! И здесь что-то искали! — догадка прошибла Валерия до пота. — А не Купидоновские ли письма? — Он принялся перебирать конверты, среди которых не нашел ни одного с обратным адресом туляка.

— Так! — сказал он себе. — Так! Может позвонить майору Камушеву? — Но, подумав, решил, что пока еще рано. И вообще, пусть следствие движется по своему пути, а ему сначала самому не помешает хоть в чем-то разобраться!

И он продолжил поиски фотографий, открывая один ящик за другим, правда теперь уже интуитивно понимая, что в квартире их, также, как и писем, не найти. И вдруг в одном из ящиков он обнаружил облитый чем-то темным, — скорей всего кофе, скомканный обрывок письма, написанного отцовской рукой, размером примерно в треть тетрадного листка. И начинался он словами незаконченного предложения.

…….оложить, что именно в ножке! Я просто воскликнул от удивления, обнаружив это. Что же нам предпринять, Дима? Напиши свое мнение по этому поводу, а еще лучше позвони по телефону, надеюсь, к концу месяца тебе его все-таки установят. И прошу тебя, не затягивай с ответом. Теперь о приватизации. Думаю, тебе лучше применить первый вариант, раз ты уверен, что он все равно верн…..

На этом письмо заканчивалось. Валерий положил скомканный листок на стол и, разгладив его ладонями, прочел еще раз.

— Первое слово, конечно же, "предположить", а последнее "вернется". — Но, что все это значит? — Ну, прежде всего, ясно, что письмо отец писал Купидонову, а так как у Виталия Михайловича была привычка во время работы частенько попивать кофе, с целью экономии времени, то он на этот раз его разлил. От того и скомкал испачканный листок, предварительно, видимо, переписав его начисто. Эх, какая жалость, что сохранилась только треть его!

Итак, первое незаконченное предложение. — Отец пишет, что воскликнул от удивления, обнаружив что-то в ножке, а "предположить", скорее всего, относится к словам не мог. То есть он не мог предположить, что "это" именно в ножке. Но, что "это" и в какой ножке?

Валерий оглядел отцовский кабинет. — Два стула, — это уже восемь ножек, стол, — еще четыре. Диван, и так далее. — Почти вся отцовская мебель стояла на ножках. Да, что же он мог найти в этих многочисленных ножках, черт побери?! Может, здесь и кроется разгадка его убийства, как знать? Может, он в этой самой ножке и нашел как раз то, что было нужно преступнику?

И кто должен был вернуться к Купидонову? Ведь из письма явно следует, что отец рекомендует ему провести приватизацию таким образом, чтобы квартира впоследствии могла достаться тому, кто "все равно должен вернуться"! А вернуться к нему скорей всего мог только приемный сын, который уехал из Тулы.

ГЛАВА 19

Июнь 1945 год.

Они ушли на реку, причем в кои-то веки отпросились у Алевтины Борисовны на целый день. Вчера с фронта вернулся ее младший сын

Андрей, — первая ласточка мучительных ожиданий, и она, на радостях, дала волю детям. Соня взяла с собой воды, картошки и хлеба, нащипала зеленого лука на огороде, и, упаковав все это в узелок, доверила драгоценную ношу Диме.

— Это что! — сказал он, окинув взглядом Сонину стряпню. — Я бы все это променял на большую ложку вчерашней тушенки. Вон ее сколько Андрей привез, аж целых семь банок. А тетя Аля пожадничала. Открыла-то всего одну.

— Я бы тоже променял, — вторил другу Виталька, тяжело вздохнув. — А какая она вкусная, скажи, Димка?!

Соня резко остановилась и отвесила Диме легкий подзатыльник.

— Ты чего? — обиженно воскликнул тот. — С ума сошла, дерешься?

— Не смей говорить так о тете Але. Она нам никогда ничего не жалела. Себе отказывала, а нам отдавала! И если ты не можешь понять, что это никакая не жадность, а обыкновенная экономия, то лучше помолчи!

Дима и впрямь замолчал, надув губы от обиды за ее подзатыльник, и они пошли дальше.

Примирение произошло за обедом, когда Соня, на зависть соседским детям, разложила на песке узелок с провизией.

— Дима, Виталька, вылезайте — ка из воды, есть будем! — крикнула она купающимся мальчикам.

И те, проголодавшиеся, мигом ринулись к ней.

Глядя, как они уплетают картошку за обе щеки, Соня улыбнулась.

— Что-то вы уж больно шибко мечете! На такой аппетит одной ложки тушенки не накинешь!

— Угу! — согласился с ней Виталька.

— А ты, что теперь скажешь? — обратилась она к Диме.

— Могла бы просто замечание сделать и не драться! — ответил Дима. — У меня вон до сих пор голова болит.

— Ой, голова у него болит! Врун несчастный! Да я до твоей головы только слегка дотронулась!

Дима опустил глаза. Не мог он перечить Соне, а тем более врать. Ведь она и впрямь была права, голова у него не болела.

Они добирали с тряпицы последние кусочки хлеба, когда издалека, со стороны деревни послышался голос соседской девочки Любаши, — Сониной подруги.

— Соня, Соня, быстро веди мальчишек домой. — Кричала она.

Соня удивленно подняла голову на ее окрик.

— А, что случилось-то? — спросила она.

— Что? — не расслышала ее издалека Любаша, и ускорила бег.

Пока она к ним бежала, мальчики поднялись с песка, а Соня, стряхнув с импровизированной скатерти последние крошки, принялась ее складывать.

— Соня! — воскликнула запыхавшаяся Любаша. — Тетя Аля велела вам немедленно домой возвращаться. Там за Димкой бабушка с дедушкой приехали.

У Димы тут же вспыхнул на щеках румянец от волнения.

Бабушка с дедушкой, — родители его покойного отца, — единственная родня, которая теперь у него осталась. Он знал их тульский адрес, и сам сообщил об этом Алевтине Борисовне. А она, в свою очередь, написала им письмо. Он смутно помнил дедушку с бабушкой потому, что гостил у них в шестилетнем возрасте только один раз, и сейчас ему почему-то стало страшно. Как они к нему отнесутся? С радостью заберут к себе или нет? И он тут же решил, — если без радости, то лучше останется у тети Али, а через некоторое время вернется в Ленинград. Сам вернется!

Они наскоро собрали разбросанную одежду, решив одеться по пути, и отправились в деревню. Соня подошла к Диме и обняла. Восьмилетний Виталька последовал ее примеру, прилепившись к товарищу с другой стороны. Так они и шли, обнявшись, а у Димы от их негласного прощания в горле стоял слезливый ком, и он держался изо всех сил, чтобы не заплакать.

Бабушка с дедушкой встретили Диму возле дома со слезами счастья на глазах. Они буквально вырвали его из объятий Сони и Виталика, принявшись осыпать поцелуями и ласковыми причитаниями. Соня с Виталиком стояли в стороне, с безотчетной ревностью наблюдая за их действиями. Ведь он, Димка, принадлежал и им тоже, а эти вцепились в него так, словно только одни имели на это право!

Алевтина Борисовна с Андреем, в которого она сама вчера вцепилась точно так же, спустились с крыльца и подошли к ним. В глазах е тети Али стояли слезы. Дима повернулся и вопросительно взглянул на нее, сам, правда, не понимая, чего вопрошает.

— Ничего, ничего, Димочка! Это же твои родненькие, бабушка с дедушкой! — одобрила она действия навалившейся на Диму родни.

И вдруг Виталька, сорвавшись с места, бросился к Диме, ловко нырнув под руку его деда, и вцепился другу в брючину.

— Дима, Димка, не уезжай! — закричал он и расплакался.

Димина бабушка взглянула на него и, обняв, прижала к себе.

— Деточка, что ты, да как же он останется!

— Останется, останется! — причитал Виталька. — Тетя Аля любит его!

И тут к ним подоспела растроганная тетя Аля.

Она обняла всех, кто попался ей под руку, — и Диму, и его бабушку и Витальку.

— Конечно люблю! — воскликнула она. — Я всех вас люблю, как родненьких! Но, что же делать, детушки, кровь-то она своя, родная! Куда без нее!

На следующий день они уже прощались по серьезному, без слез.

— Ты, Дима, сразу нам напиши, как приедешь. — Наказывала другу Соня. — Будем пока переписываться через тетю Алю, а там видно будет. — Мудро изрекла она.

Потом они все по очереди обнялись с Димкой, и тетя Аля вручила его родственникам провизию в дорогу.

— Ну, что ж, пора! — сказала она. — Давайте-ка присядем на дорожку. — И тут же спохватилась.

— Ой! Погодите-ка, — и скрылась за кухонной шторкой.

— На — ка, вот, милый, в дорожку! — и протянула Диме трофейную германскую банку тушенки.

— Ой! — воскликнула вслед за ней Соня. — Я же забыла, Димка! — И мигом шмыгнула в другую комнату.

— Это тебе на память, — и Соня, подала ему единственное, чем дорожила все это время. — Ручку с серебристым пером, которую перед самой войной к школе подарил ей отец. — Это, чтобы ты не забывал про нас и почаще писал письма!

— Спасибо! — сказал растроганный Дима.

— И я хочу тебе что-то подарить на память! — всполошился Виталька. — И взял со стола свою неприкосновенную шкатулку под общее удивленное молчание окружающих.

Он бережно приподнял теперь уже раскодированную крышку и вытащил один из камней.

— На! — гордо произнес Виталька, — и протянул камень Диме. — Только не потеряй!

— Ни за что не потеряю! — пообещал ему Дима, — ни за что!

Через месяц Виталику пришлось попрощаться и с Соней. За ней приехал отец, вернувшийся с фронта, и увез ее. И Виталька одарил ее вторым камнем из своей драгоценной шкатулки.

И вот, спустя полгода, когда к Алевтине Борисовне уже вернулся старший сын, Сеня, за Виталиком тоже приехал какой-то человек.

Он был в шинели, один рукав которой торчал в кармане. — Безрукий, — сразу догадался Виталька, когда увидел его на пороге. И подумал, что это наверняка муж тети Али, которого с нетерпением ждала вся семья.

— Здравствуйте! — сказал незнакомец, обращаясь к Витальке, тете Але и Андрею, сидящим на кухне.

— Здравствуйте, доброжелательно, но "по чужому", ответили ему они.

А к груди Витальки подкатил холодок, ибо после такого приветствия он понял, что мужчина вовсе не муж тети Али, и вообще он никому здесь не знаком, а значит это тот человек, которому писала о нем тетя Аля.

Она нашла его адрес в кармане Виталькиного пальто и сохранила. А после окончания войны послала письмо, думая, что это родственник мальчика.

Мужчина представился.

— Зуев Степан Трофимович, профессор Московского университета.

— Все молча посмотрели на него, то ли от растерянности, то ли от конфуза, услышав значимое слово профессор.

— Профессор математики, — уточнил пришелец, ответно сконфузившись на их молчание.

— Проходите! — опомнилась Алевтина Борисовна. — Проходите в избу!

Мужчина вежливо потоптался сапогами по ветхому коврику, обтирая с них грязь и прошел на кухню.

Виталька смотрел на него во все глаза, и что-то смутное всплывало в его памяти. — Привокзальный шум толпы, и бородач, несущий его на руках. Воспоминания об этом ему навеял голос незнакомца. — Мягкий, и в то же время низкий, претендующий на мужественность.

Мужчина сел на предложенную ему табуретку, и тоже с интересом взглянул на Витальку.

Алевтина Борисовна, тем временем, всплеснув руками, засуетилась. Принялась накрывать на стол.

— Ну, что, Виталий Михайлович? — обратился мужчина к Виталику. — Помнишь меня?

Виталька махнул головой, правда, махнул неуверенно.

— Не совсем, правда? — ответил за него мужчина.

— А Вы кто ему будете? — поинтересовалась входящая на кухню с чугунком картошки, Алевтина Борисовна.

— Я - то? — переспросил мужчина, и увидел, как Виталька буквально пробуравил его глазами.

— Я ему родственник, причем, самый ближайший.

— Дядька что-ль? — уточнила Алевтина Борисовна.

— Ну, да, я его дядя. Мамин брат.

— А свои — то детишки у Вас имеются?

— Нет. Как — то не обзавелся.

— Ничего, теперь-то оно в самый раз. Война кончилась. Теперь можно!

— Да, куда мне теперь? — и мужчина посмотрел на пустующий рукав.

— Ой! — ободрила его Алевтина Борисовна. — Невидаль какая! Главное, чтобы все остальное сохранилось в целости! — и она залилась смехом. — Мужики-то нынче на вес золота пойдут! На одного по десятку баб придется. Выбирай, какую захочешь!

— Мама! — одернул Алевтину Борисовну Андрей.

— А чего тут такого? Я же правду говорю. — И она улыбнулась, любовно потрепав сына по кудрявой голове.

— Виталька, зачерпни воды и слей дяде на руки. — Распорядилась Алевтина Борисовна. — А потом к столу милости просим.

— Пойдемте. — Вежливо сказал Виталька, и, выхватив ковшик из ведра, первым отправился во двор.

— Ой! — воскликнула Алевтина Борисовна, вспомнив, что их гость однорукий. — Может Вам помочь?

— Спасибо! — поблагодарил ее незнакомец. — Я уже приспособился.

Виталька поливал из ковшика на единственную руку "дяди", которую он проворно намыливал маленьким серым обмылком, а тот, тем временем, осторожно выведывал у него о родне.

— Из Ленинграда-то о тебе никто не расспрашивал?

— Нет. — Отвечал Виталька.

— Ну, а ты, ни о ком не вспоминал? Может, тетя у тебя там осталась, или папа, или дедушка с бабушкой?

— Виталик пожимал плечами и виновато посматривал на незнакомца, словно ему было непростительно не помнить своих родственников.

— Ничего, ничего! Мы ведь с тобой мужики? А, Виталий Михайлович?

— Мужики! — уверенно отвечал Виталька.

— Мы наберемся терпения и разыщем всех, кто у тебя остался, правда?

— Правда! — согласно кивал мальчик.

— А покуда поедем в Москву. Меня в университет на работу пригласили, и по этому случаю даже квартиру выделили. Вот так, брат! Мою — то в Ленинграде разбомбили.

Они уехали через два дня, слезно распрощавшись с тетей Алей и ее сыновьями. Виталька, теперь уже по традиции, оставил ей третий камень, а шкатулку с последним оставшимся, забрал с собой.

— Вы уж пишите мне, как он там! — всхлипывала тетя Аля. — Я ведь к ним всем троим душой прикипела. Знаете, кабы не родня, ни за что не отдала бы! Ни в приют, ни чужим людям!

— Спасибо Вам, Алевтина Борисовна! — поблагодарил ее незнакомец. — Вы очень хорошая женщина. Дай Вам бог счастья!

После этого он уверенно взял Витальку за руку и повел к выходу. И вдруг мальчик, выдернув руку, опрометью бросился к Алевтине Борисовне. Та в растерянности раскинула руки для объятий. Виталька только на миг прильнул к ней и тотчас же отстранился, серьезно на нее взглянув.

— Никому не отдавай мой камешек, ладно? — тихо сказал он. — Даже Андрюшке!

— Ладно, родненький мой, ладно! — пообещала сквозь слезы тетя Аля.

ГЛАВА 20

Июнь 2009 года

Катерина лежала на диване, свернувшись калачиком. Ее бил озноб, — не то нервный, вырвавшийся наружу после долгого сдерживания на похоронах, не то простудный. А ведь она и впрямь могла простудиться вчера вечером, когда возвращалась от свекрови и попала под дождь. Семидесятилетняя Елизавета Марковна, похоронившая сына, совсем раскисла, и Катерине пришлось пробыть у нее до самого вечера. Старая женщина предлагала ей даже переночевать, и Катерина с радостью осталась бы, ей и самой было тошно находиться одной. Но завтра с утра надо было срочно сходить в ЖЭК, отнести Володино свидетельство о смерти.

Ливень грянул как раз в тот момент, когда она вышла из метро. Зонтика у нее с собой не было, и укрыться поблизости не посчастливилось. А уж когда дождь промочил ей кофточку, добравшись даже до лифчика, то она и убежища искать не стала. — Какой смысл?

После похорон Володи прошло семь дней, в течение которых, одна еще не успела задать себе вопроса, — как жить дальше? Что теперь делать с фирмой, какую роль она должна отвести себе в ее управлении? Ведь Катерина ничего не смыслила в делах мужа! Вчера ей позвонил Толя Бережной и попросил встретиться для серьезного разговора.

Что он захочет ей предложить в сложившейся ситуации? Вернее что сможет предложить ему она, Катерина? Ведь теперь, после смерти Володи, в права хозяйки, — держателя контрольного пакета акций, должна вступить она.

…. Катерина взглянула на часы. Было без четверти одиннадцать. Они с Толей назначили встречу на двенадцать часов, правда, не обговорили где. Анатолий сказал, что сориентируется по ходу дел и перезвонит ей заранее. Но, все равно, пора вставать, — решила она. — Надо принять душ и привести себя в порядок.

Толя позвонил ей в половине двенадцатого и предложил встретиться в кафе на Контемировской.

— Очень даже кстати. — Сказала ему Катерина. — Я все равно позавтракать уже не успею.

Толя сидел за столиком на открытой веранде кафе, когда она подъехала.

— Извини, в пробках задержалась. — Сказала Катерина.

— Ничего. — У меня сейчас как раз небольшой тайм — аут. — Толя подвинул к ней стул.

— Что тебе заказать, Катюш?

— Что-нибудь легкое, и обязательно кофе.

— А, может, пообедаешь по человечески? Я себе жаркое заказал и пару салатов, давай за компанию, а, Катюш?

— Нет, Толик, мне хоть бы с завтраком справиться. Я за эти дни аппетит совсем потеряла.

— Ничего, Катюш, ничего, ты крепись, дорогая, не сдавайся. — И Толя участливо похлопал ее по плечу.

— А Николай так и не приехал? — спросила Катерина.

— Нет, Кать, у него там дел невпроворот. А с похоронами и так два дня вылетело, извини! Но ты ж сама должна понимать, что работа задержек не терпит. Ты, Катюш, не волнуйся. Я вполне могу поговорить с тобой за нас двоих, тем более, что мы с Николаем предложение к тебе уже обсудили.

— Хорошо, хорошо, я совершенно не против. — Согласно кивнула Катерина. — И что это за предложение?

— А, что, если нам до еды никаких дел не касаться, а Кать?

— Ты хочешь сказать, что от вашего с Колей предложения у меня последний аппетит пропадет?

Толя засмеялся.

— Аппетит, Кать, ты, может, и потеряла. Но с юмором у тебя все в порядке!

Из Катиной сумочки донесся звонок мобильника. Это был майор Камушев.

— Здравствуйте, Екатерина Леонидовна, мне бы хотелось с Вами встретиться.

— Когда?

— Да, хоть сегодня.

— Во сколько и где?

— Ну, скажем, через пару часов. Можно и у Вас дома.

— Хорошо. Я буду Вас ждать. До встречи, Андрей Константинович.

Катерина отложила телефон и принялась за кофе.

— Следователь? — поинтересовался Толя.

— Да.

— Ну и как там дела продвигаются?

— Пока не знаю. — Вздохнула Катерина. — Надеюсь, сегодня майор о чем-нибудь расскажет, хотя, подозреваю, что пока еще рано. — Послушай, Толя, я хотела у тебя спросить, кто на вас наезжал перед убийством Володи?

— Наезжал? — удивился Анатолий. — А тебе, что Володя об этом рассказывал?

— В сердцах пожаловался, что наезжали, а кто, не сказал. Ты — то, надеюсь, знаешь?

— Понятия не имею.

Катерина удивилась.

— Что? — спросил Анатолий, проясняя ее удивленный взгляд.

— Странно, как это ты не знаешь? И потом, разве следователь у тебя об этом не спрашивал?

— А, что же тут странного, Катюш? Да, будет тебе известно, что Володя во многое не посвящал нас с Николаем. — Ответил Анатолий, при этом опустив вопрос о расспросах следователя.

— Вот уж никогда бы этого не сказала.

— Почему?

— Да он звонил тебе и днем и ночью по любому поводу! И я, между прочим, была тому свидетелем.

Толя сделал очень серьезное лицо.

— Звонил по любому поводу, но не по каждому, Кать! Так что извини. На этот вопрос я тебе ответить не могу. Мне, между прочим, и самому было бы интересно узнать об этом наезде, хотя бы для того, чтобы в дальнейшем подстраховаться.

Катерина посмотрела на часы.

— Ладно, давай обсудим ваше с Колей предложение, — она взглянула на его опустевшие тарелки. — С едой, похоже, ты уже разобрался.

— Кать, мы с Колей хотим предложить тебе переделать наш устав с целью перераспределения акций.

Катерина удивленно подняла брови.

— И как же вы хотите его перекроить?

— Мы хотим предложить тебе 20 процентов, а остальное распределить между собой.

— А остальное, это 80?

— Ну, да, Кать, ты же умеешь считать.

— Круто! А, главное смело! Прямо вот так раз и в лоб! А, почему так — то, Толя? С чего это вдруг?

— А с того, что пахать нам придется вдвоем с Колей не только за самих себя, но и за тебя тоже.

— Почему?

— Кать, ты что, на работу собралась?

— А почему нет?

— Брось, Кать, это несерьезно!

— Несерьезно? Да у меня, между прочим, две подруги занимаются бизнесом. И занимаются, к твоему сведению, не хило!

— А, сколько им лет, этим твоим подругам, также, как и тебе, по двадцать шесть? И ты, по моему, после окончания института еще нигде не работала!

— Ну и что?

— А то, что ты ни хрена ни в чем не смыслишь, и твоя работа будет заключаться в обыкновенной путанице под ногами у меня и у Коли.

— Конечно, она будет таковой, если вы с Колей намеренно не станете посвящать меня в дела.

— Не станем, Кать, и не намеренно, а просто потому, что нам этим будет некогда заниматься. Дела не дадут!

— Ах, посмотрите, какие они деловые, им, бедным даже дыхнуть некогда! Им теперь наплевать на Володю! Конечно, его ж больше нет! Можно и плечи во всю мощь развернуть, а главное заткнуть ротишко его молоденькой вдовушке!

— Кать ты чего, скандалить хочешь?

— Хочу! Но, прежде всего, намерена спросить у тебя, — где бы вы с Колей прозябали сейчас, если бы не Володино своевременное предложение, которое, кстати, пробивал только он один?

Толя смотрел на нее с недоброй иронией.

— Что молчишь? Ты хочешь сказать, что работая в своем крошечном магазинчике, за последние три с половиной года купил бы себе и "мерен", и трехкомнатную квартиру на Войковской, и твоя жена с детьми, при этом, отдыхала бы в Турции, на Кипре? Да еще зимой отправляла бы вашего старшенького на Домбай? Я уж не касаюсь всего остального! — Строительства загородного дома, пикников с шикарной жратвой без счета, тряпок и так далее!

— А ты борзая, Кать, я и не знал.

— Вот, вот! — громко сказала ему Катерина. — Именно борзая, и еще, Толя, я деловая, — заруби себе это на носу! И именно по этой причине денег своих дарить никому не собираюсь. Я, к твоему сведению, намерена засучить рукава и приняться за работу вместо Володи. Так что, Вам с Колей придется выкраивать время для моего обучения. И вы подумайте-ка об этом на досуге, чтобы потом придти ко мне совсем с другим предложением.

Она встала со стула.

— Спасибо за завтрак, Толя. И до следующей встречи! Буду надеяться, что мы с тобой увидимся совсем скоро.

Толя молча помахал ей рукой, и, улыбнувшись, покачал головой.

Камушев пришел к ней в половине третьего. Сказал, что попутно забрел к жильцам с первого этажа, которых до сих пор никак не мог застать дома.

— Их окна выходят на парадный подъезд, — сообщил он, — и они оставались единственными не опрошенными.

— А сегодня Вы их опросили? — поинтересовалась Катерина.

— Сегодня опросил, только что толку. Они деловые люди и по утрам на работу собираются, оттого им в окна заглядывать некогда. Одним словом, они также, как и другие, ничего мне не сообщили.

— Странно. — Сказала Катерина.

— Что странно?

— Вы к Неверовым ходили?

— Ну, да.

— Так у них же бабушка старенькая, и, насколько мне известно, она всегда торчит у окна. То провожает их, то встречает. Во всяком случае, я вижу ее лицо, торчащее в окне, постоянно. Вы ее не опрашивали?

— Действительно, странно. Про бабушку они мне ничего не рассказали, да и не видел я у них никакой бабушки.

— А я сейчас им позвоню. — Проявила инициативу Катерина. И взяв трубку, принялась набирать соседский номер.

Однако Камушев не дал ей завершить задуманное и положил руку на рычаг.

— В чем дело? — удивилась Катерина.

— В том, что они могут оказаться свидетелями, а вы, таким образом, можете нарушить процесс следствия.

— Почему?

— Ну, мало ли! Спугнете, вызовите подозрение. В таких случаях бывает по разному. Я сам должен с ними поговорить. На своем профессиональном уровне и выведать то, что мне нужно.

— Хорошо, хорошо! — согласилась Катерина.

— Екатерина Леонидовна, я жду, когда Вы пригласите меня в комнату и предложите присесть. — Улыбнулся Камушев.

— Проходите, пожалуйста, садитесь.

Камушев расположился на стуле, а Катерина присела на диван.

После очередного соболезнования и краткого разговора о том, как прошли похороны, который майор затеял скорей из вежливости, он принялся расспрашивать Катерину о Володином бизнесе.

— Екатерина Леонидовна, прежде всего, я бы хотел услышать, бывали ли у вашего мужа неприятности на работе?

— Да, сколько угодно. Особенно в последнее время. От этих неприятностей он всякий раз приходил домой чернее тучи.

— А, какого характера?

— Разного, ну, например, бюрократические. Если они открывали какие-то филиалы, это требовало кучи Володиных нервов, я уж не говорю о деньгах, которые бессовестно вымогали все подряд. Имели место и просрочки должников, из которых, зачастую Володиным служащим приходилось "выбивать" деньги. У него просто не было другого выхода, ведь он оформлял кредиты, которые нужно было своевременно гасить. Опять же, различные проверки. Володя работал с продуктами, так что, сами понимаете, "потрясти" его стремились часто.

— Ну, это понятно. Такие неприятности можно назвать одним словом. — Работа. У Вашего мужа была такая вот нервная работа. И когда он думал этим заниматься, то к такому роду неприятностей был готов. Я хотел бы узнать не о текущих рабочих неприятностях, а о каких-то других, нестандартных.

— Ну, нестандартным можно назвать последний "наезд", о котором я Вам рассказывала.

— Совершенно правильно, а еще?

Катерина задумалась.

— Вы знаете, ведь муж мало чего мне рассказывал. Может, у него что-то и случалось, но он со мной был скуп на информацию.

— Ну, а с сослуживцами, — его компаньонами, каковы у него были отношения?

— С сослуживцами? — Катерина задумалась. — И тут же, вспомнив свой сегодняшний неприятный разговор с Бережным, недобро ухмыльнулась.

— Что? — спросил ее Камушев.

— Да, нет, то, о чем я подумала, относится ко мне, а не к мужу.

— Екатерина Леонидовна, не станем говорить загадками. Поверьте, будет гораздо лучше, если Вы дадите мне полную информацию происходящего. А уж к кому она будет относиться, и принесет ли пользу следствию, предоставьте право решать мне.

— Хорошо! — и она рассказал Камушеву о своем утреннем завтраке с компаньоном мужа. — И еще. — Вспомнила Катерина. — Володя не так давно в нашем с ним разговоре проронил фразу, что Бережной, мол, развоображался чего-то. Причем произнес он это озадаченно, похоже, ему самому было не понятно, — от чего развоображался Толя.

— Хорошо! А, еще, что Вы можете припомнить?

Катерина пожала плечами.

— На эту тему, вроде ничего больше.

— Вы часто общались с компаньонами мужа? Я имею в виду совместные праздники, пикники?

— Не особенно часто. Ходили, в основном, друг к другу на дни рождения. Причем на дни рождения одних только мужчин. Женские справляли каждый в своем кругу.

— Одним словом, семьями Вы крепко не дружили?

— Ну да, именно так. Может, возраст у меня с женами компаньонов неравный, им ведь обеим под сорок, от того я и не вписывалась в круг их знакомых, как знать. А, какие Вы хотите из этого сделать выводы, если конечно не секрет? — поинтересовалась Катерина.

Камушев улыбнулся.

— Секрет! — но Вам, Екатерина Леонидовна, учитывая непосредственность и обаяние, я скажу. — И майор наклонился к самому ее уху.

— Когда идет следствие, нас интересует каждый, кто может быть потенциально заинтересован в преступлении.

— Я, конечно, понимаю, что Вы так ненавязчиво шутите, Андрей Константинович. Но, все-таки?

— Я и шутлив и серьезен, Екатерина Леонидовна. — Но, если уж Вам так интересно, скажу, что Бережной вызывает у нас подозрение.

— Правда?

— Совершенная правда!

— А почему?

— Почему? Ну, на то есть основания, о которых я Вам, пока, увы, сказать не могу. И потом, Вы же сами узнали сегодня о двадцати процентах, которые предложил Вам Бережной.

— Ну, это еще ни о чем не говорит!

— Это говорит о многом, Екатерина Леонидовна. Согласись Вы на эти условия, то получали бы совсем нищенскую часть от их заработка.

Катерина удивленно вскинула брови.

— Да, да! Не смотрите на меня так! Ваши компаньоны с лихвой бы предоставили Вам данные о так называемой "белой прибыли", которую они официально показывают налоговикам, и ваши двадцать процентов выделили бы именно с нее. А о так называемой "черной прибыли", которую они получают, обводя вокруг носа государство, и которая составляет гораздо большую часть от "белой", вы бы, уважаемая Екатерина Леонидовна вообще никогда не узнали. — Камушев с участием посмотрел на молодую вдову.

— Да, трудно Вам будет скакать с ними в одной упряжке!

— Спасибо за сочувствие, Андрей Константинович, но Вы плохо меня знаете. Я впрягусь к ним, и со временем, чего доброго, еще и обскочу!

— Дай — то бог! — покачал головой Камушев. — Дай — то бог!

Ладно, теперь, Екатерина Леонидовна, ответьте мне еще на один вопрос. Он будет касаться Вашего отца. Он сказал, что приехал в Москву для того, чтобы устроить ребенка в институт? Это правда?

— Конечно!

— А, в случае поступления Вашего брата в Московский ВУЗ, где бы он жил?

— Я не знаю, но, думаю, у бабушки. Конечно! Не стал бы отец его устраивать в общежитие, раз его родная мать живет в Москве.

— А квартира Вашей бабушки приватизирована?

— Да.

— На кого?

— На меня. Бабушка решила сделать это, когда мне исполнилось восемнадцать. Тогда все ее соседи, как по команде, ринулись приватизировать свои квартиры, ну и она туда же.

— А Ваш отец не предъявлял к ней претензий по этому поводу?

— Нет.

— Вы точно это знаете?

Катерина замялась.

— Вообще-то не знаю. Но бабушка, по крайней мере, мне ни о чем таком не говорила. Отец ведь очень давно выписался из квартиры и уехал в Красноярск. А я, наоборот, была там все время прописана. Так какие он мог предъявлять претензии, если я жила в квартире? Ведь ясно, что она, естественным образом, мне и достанется. Я думаю, отцу и в голову не могли придти никакие претензии.

ГЛАВА 21

Июль 1915 год.

Машенька Григорьева, правнучка Дмитрия Александровича, под оценивающие взгляды своей матери прихорашивалась перед зеркалом, примеряя новое платье, только что доставленное от портнихи.

— Ах, мама! Анатоль будет в восторге! Бирюзовый, — его любимый цвет.

— Главное, что он тебе очень идет, дорогая. — Улыбнулась княгиня.

Машенька довольная таким комплиментом, замурлыкала себе под нос какую-то песенку.

— Итак, дорогая маман, до свадьбы мне в приданное требуется, по меньшей мере, еще два платья. Одно из них непременно будет золотым, из такой материи, как у Верочки Горичевой, а второе нежно лиловым.

Она беспечно засмеялась и, подбежав к матери, обняла ее за шею, в порыве веселого довольства. И тут взгляд ее упал на шкатулку, стоящую на трюмо. Полудрагоценные камни, осыпающие ее поверхность, переливались своим многоцветьем, словно подмигивали, вторя хорошему настроению молодой девушки. И ее в тот же миг осенила идея.

— Мама! — воскликнула Машенька и схватила шкатулку.

— Ты только посмотри, сколько здесь бирюзы! Да ее тут на целую диадему хватит. А, что? Если совместить ее с какими-то другими камнями, хватит вполне!

Валентина Фроловна с любовью посмотрела на дочь.

— Мария, оставь шкатулку. Ты же знаешь, что ее содержимое в нашей семье неприкосновенно.

— Вот именно, содержимое, а значит, одни только алмазы! А почему бы не снять камни с ее поверхности? Ты думаешь, папа этому воспротивится? Ты посмотри, нет, ты только посмотри, какая здесь бирюза! Хороша, ведь правда?

— Очень хороша, дорогая.

— Так почему бы ей не красоваться в моих волосах, оттеняя новое платье, вместо того, чтобы безвылазно прозябать на поверхности этой затворницы шкатулки в твоей спальне!

Валентина Фроловна задумалась, окидывая взглядом шкатулку. Потускневший со временем бархат уже давно обращал на себя внимание княгини.

— Ты знаешь, а я ведь уже не раз подумывала поменять на ней бархат. — Княгиня хитро подмигнула дочери.

— Здесь много жемчуга, вот мы его и оставим потом, распределив по всей поверхности. Он будет великолепно смотреться на новом ярко-синем бархате.

— Мама! — обрадовано воскликнула Машенька и кинулась, чтобы обнять родительницу.

— Погоди радоваться, может папа не позволит нам этого сделать! — упредила дочь княгиня.

— Думаю, позволит!

— Ты так считаешь?

— Конечно. Я постараюсь убедить его в том, что поверхность шкатулки и ее содержимое, — вещи совершенно разные. И потом, ему сейчас совсем не до этого.

— Что это значит?

— Это значит, что вчера во дворе я случайно подслушала их с Павлом Максимовичем разговор.

— Разговор? — насторожилась княгиня. — И о чем же?

— Они опять рассуждали о надвигающейся большевистской заразе, огорчаясь по поводу того, что это зашло слишком далеко и может возыметь плачевные последствия. Павел Максимович даже сказал, что это во много крат опасней войны и Распутина! Говорили они и о своей организации, о ее посылах за границу. Мыслили, что с ней вскоре может статься, решали какие-то проблемы, в суть которых я и вникать не стала. Словом, мне их разговор быстро наскучил.

— Да, да! — согласилась княгиня. — Виктор действительно чем-то озабочен в последнее время. А мне и невдомек поговорить с ним, посочувствовать. — И она сегодня же решила исправить свою оплошность.

Вечером Машенька поговорила с отцом, а заодно продемонстрировала ему свое новое бирюзовое платье. После чего выскочила из его кабинета с сияющими от радости глазами. Отец не только разрешил им с мамой снять с поверхности шкатулки понравившиеся полудрагоценные камни, но и отдать в обработку алмазы, правда с условием, что этим займется лучший ювелир Петербурга.

— Ну, что, в самом деле, они лежат в таком виде. — Сказал Виктор Николаевич. — Ведь от того, что мы их обработаем, никому не станет хуже, а камни приобретут свою истинную красоту.

— Ах, папа! — Машенька чмокнула отца в щеку. — А давайте после обработки дадим всем камням имена! Пусть они будут символикой нашего рода.

— Алмазов шесть, значит и имен, начиная с Сен-Жермена будет числится шесть. — Пояснила Машенька. — А последнее, ввиду отсутствия мужского, будет женское, — мое! Так ведь, папа, или вы с мамой еще сына решите родить?

Виктор Николаевич покачал головой на дерзкий вопрос своей единственной избалованной дочери.

— Да, куда уж нам сына, если ты одна их целую дюжину заменяешь!

Машенька залилась смехом. — Ну, тогда, значит, последний камень будет наречен моим именем.

— Поступай, как знаешь, дорогая, — сказал Виктор Николаевич. — Может и впрямь в этой твоей затее что-то есть!

…… Большевистская зараза, как назвал революцию 1917 года князь Григорьев, не заставила себя долго ждать, грянув спустя два года.

Вся близкая родня князя, в том числе и Машенька с мужем, — Анатолием Ушинским, находились к тому времени во Франции. Виктор Николаевич, предчувствуя нешуточную ситуацию, заблаговременно позаботился о безопасности своих близких, отправив их за границу. Его приказу покинуть Россию, воспротивилась только жена Валентина, сказав, что отправится в эмиграцию вместе с мужем.

— Я уеду в самый последний момент, Валентина, — уговаривал ее Виктор Николаевич, — как закончу дела. И момент этот может оказаться далеко неблагоприятным.

— Ничего, мой друг, — отвечала ему жена. — Ничего!

Момент нагрянул внезапно. Виктор Николаевич прибежал как-то запыхавшись и ничего не объясняя жене, велел ей собираться в срочном порядке.

— Да у меня уж все давно собрано. — Сказала Валентина Фроловна. — Разве ты не заметил, что мы последние полтора месяца живем "на чемоданах".

— Вот и хорошо! Завтра вечером отбываем в Новороссийск, а оттуда пароходом поэтапно поплывем дальше. — Виктор Николаевич поглядел по сторонам, что — то отыскивая. — А где шкатулка?

— Какая шкатулка? — не поняла жена.

— Наша фамильная, с алмазами?

Валентина Фроловна подняла на мужа удивленный взгляд.

— Я ее уже упаковала.

— Распакуй! — попросил князь.

Княгиня, покопавшись в узлах, достала шкатулку, и передала ее мужу, который тут же вытащил два камня.

Он улыбнулся, глядя на вышитые вензеля на дне опустевших ячеек.

— Это мой и Машенькин. Вот, возьми и припрячь где — нибудь в своих узлах. — Велел он жене. — Завтра возьмем с собой в дорогу, на случай крайней нужды.

Валентина Фроловна с изумлением воззрилась на мужа.

— Что это значит, князь?

— Это значит, что деньги в настоящий момент могут и не сработать, а нам, возможно, придется кого-то подкупить, чтобы попасть на пароход.

— Подкупить?

— Ну да! Ты не представляешь, что сейчас твориться в портах, и сколько там желающих уехать!

— Но, как же? Алмазы ведь…

Князь перебил ее.

— Я имею право использовать камни только в случае крайней нужды. Этот наказ передавался в нашей семье от поколения к поколению. И теперь вот настал именно такой момент.

Княгиня безропотно приняла из рук мужа камни и с горечью в душе прижала их к сердцу, так, словно уже прощалась с ними.

Виктор Николаевич, тем временем, направился к выходу вместе со шкатулкой.

— А остальные? — воскликнула княгиня.

Муж оглянулся.

— Что ты намерен делать с остальными?

— Они останутся здесь.

— Здесь? — изумилась Валентина Фроловна.

— Ну, не в смысле здесь. Я закопаю их в укромное место.

— Зачем же?

— Так надо, Валюша. Я тебе потом все расскажу, а теперь мне надо спешить! — И он через мгновение скрылся за дверью.

ГЛАВА 22

Июнь 2009 год.

Леонид Викторович Белов в доперестроечное время работал начальником подразделения на крупном оборонном заводе Красноярска, и жизнь его в материальном плане, по тем временам, была вполне успешной. Он не только обеспечивал семью, в которой росло двое детей, но и периодически посылал деньги своей матери, воспитывающей Катерину. Однако пришедшие перемены в корне все изменили. Работа завода, с каждым годом теряющего гос. заказы все больше и больше угасала, а вскоре и вовсе основная часть оборонки была "заморожена" с высвобождением рабочей силы с этих участков. Освободившиеся не по собственной воле работники, как и многие в стране перекинулись на торговую предпринимательскую деятельность. Торговали, чем только могли! — И продуктами и пром. товарами, и книгами, и мебелью и даже собственными поделками. Одним словом, приспосабливались по разному. Леонид Викторович же к способу такого существования приноровиться никак не мог, и потому прозябал в заводских кулуарах в ожидании единичных заказов, за которые получал совсем мизерную зарплату до сих пор. Его жена работала преподавателем в техникуме, который в настоящее время назывался новомодным словом колледж. Однако, не смотря на то, что учебное заведение и поменяло свой именной статус, зарплата преподавателей изменилась совсем незначительно.

Старший двадцатитрехлетний сын Петр, который только что закончил красноярский институт, весомого дохода в семью тоже пока не приносил. Он три месяца назад устроился в частную юридическую контору. Одним словом, в семье с деньгами было очень натянуто, а тут еще Сережа. Ему видите-ли всю жизнь мечталось учиться в столичном ВУЗе. Ну как было отказать смышленому, старательному мальчику, закончившему школу с серебряной медалью?

Супруга Белова, Елена Николаевна вздыхала, поглядывая на мужа.

— Обидно, черт побери! — сетовала она. — Брат у меня в Москве, и поступить Сереже поспособствовал бы! Ну где мы возьмем денег на его обучение?

— Ничего, — рассуждал Леонид Викторович. — Будет жить у мамы, и это уже большой плюс, плата за жилье отпадает.

— Жилье, жилье! — раздражалась Елена Николаевна. — Как будто вопрос только в одном жилье! А поездки в институт, покупка литературы и еще уйма всего, связанного с учебным процессом! Теперь ведь, мой дорогой, все платное! В некоторых московских библиотеках даже вход платный, уж не говоря о ксерокопировании учебных материалов!

— Ну, что ты нервничаешь? Как — нибудь выкрутимся!

— Ну да, выкрутится он! Может с пенсии твоей матери?

— Лена, скажи, что ты хочешь вообще, а? Ты так говоришь, будто у меня в заначке деньги лежат, а я такой, сякой, нехороший, отдавать их семье не собираюсь!

— Леня! — жена проникновенно заглянула ему в глаза.

— Что?

— У тебя дочь замужем за состоятельным человеком.

— Ты, что? Лена! Ты намекаешь, чтобы я обратился за помощью к Кате?

— Намекаю.

— Да, ты с ума сошла! Сначала я, как последняя скотина, оставляю ее жить с матерью, а потом, спустя столько лет, имею совесть обратиться к ней за помощью?

— Но ведь ты же ей помогал!

— Помогал? Лена, опомнись! Она моя дочь! Да ты только представь, что было, если б я также помогал, например, одному из наших с тобой сыновей? Разве так я должен был ей помогать? Да ты знаешь, как мучила меня совесть от этой, так называемой, помощи?

— Но…

— Никаких но! К Катюше я обращаться не буду! Я права такого не имею, поняла!

— А Сережа? Кто будет думать о нем?

— Я!

— Как, интересно?

— Очень просто! Сначала устроим его, а потом будет видно.

— Потом будет видно? Леня, о чем ты? Что будет видно потом?

— Успокойся, Лена, я думаю, что все как-нибудь срастется.

— Срастется! — Елена Николаевна безнадежно махнула рукой.

Ты хочешь обречь нашего мальчика на позор?

Какой позор? — не понял Леонид Викторович.

А такой! Представь себе, как он будет выглядеть среди своих однокурсников в такой одежде, например? К тому же, вечно не имеющий денег, и потому сидящий дома с твоей престарелой матерью, вместо того, чтобы сходить с друзьями или даже с девушкой хотя бы в кино?

— Ничего, все это вполне переживаемо! Не смертельно, во всяком случае!

— Не смертельно? А если он комплекс себе наживет?

— Какой комплекс, что ты городишь?

— Комплекс неполноценности.

— Ленка, ну ты и дура! Глянь, какой он у нас симпатичный мужик! Да к нему никакой комплекс не пристанет!

— Много ты в этом понимаешь! — вздохнула жена.

Леонид Викторович с нежностью взглянул на удрученную супругу, и, обняв ее, глубоко вздохнул.

— Ничего не бери в голову, я же сказал, придумаю что-нибудь.

Елена Николаевна подняла голову и заглянула ему в глаза. И вдруг, впервые за много лет увидела в них решимость, бесповоротную, окончательную, не оставляющую сомнению даже самой маленькой доли своей!

— Похоже, он и впрямь что-то придумает, только вот что?

ГЛАВА 23

Еще подъезжая к дому, Анатолий увидел на стоянке знакомый Джип.

— Опять приперлись! — с раздражением подумал он. — Похоже, теперь от них не будет покоя.

Квыча, увидев его, проворно выскочил из машины.

— Привет, Толян! — и протянул руку Бережному.

— Привет! — сухо ответил ему Анатолий.

— Чего такой смурной, а?

— А с чего мне радоваться — то?

— Как, с чего? Ты ж теперь, как я понимаю, за хозяина остался?

— С чего ты взял?

— Ну, ты, Толян, даешь!

Бережной оставил без реплики это замечание Квычи.

— Ты, Толя, не крутись, как ужаленный, не советую. На это только время зря потеряешь. — Посерьезнев, сказал Квыча.

— Ты хочешь сказать, что вы теперь намерены взять меня в тиски?

— Не намерены, а уже взяли. И знаешь, зачем я к тебе приехал?

— Ну?

— Шеф велел, чтобы ты подогнал ему денежки, которые планировалось взять с Самохина.

— Я же сказал, что эти деньги передам! — воскликнул Анатолий раздраженно. — Чего меня у дома вылавливать?

— А к офису нам показываться не велено, так что ты, Толян, уж не обессудь!

— Деньги я передам только тогда, когда сниму со счета. А чтобы их снять, мне потребуется доверенность жены Самохина. А, чтобы она могла ее мне дать, необходимо ее согласие на дачу этой доверенности.

— Ну, я думаю, за этим дело не станет!

— Напрасно ты так думаешь! — вздохнул Анатолий.

— Что, с вдовушкой какие-то проблемы намечаются?

— Намечаются! Она, видишь ли, собирается, унаследовав долю Самохина, взяться за работу. С самой долей, тоже, кстати проблемы. Она не собирается ее уменьшать в нашу пользу.

— Во, артистка! — засмеялся Квыча. — Похоже ты, Толян, опять остаешься с носом! Ну, ничего, не горюй, друг! — иронично произнес Квыча, сделав издевательский акцент на слове "друг", и фамильярно похлопал Бережного по плечу. — Мы будем действовать по нашему плану, и, думаю, с вдовушкой договор пройдет послаженней, чем с ее покойным супругом!

— Угу, пройдет! — покачал головой Анатолий. — А если она окажется еще проблемней, ухлопаете, как и мужа?

— Сколько раз тебе говорить, что мы его не ухлопывали! — раздраженно воскликнул Квыча. — Да мы его еще даже пальцем тронуть не успели, не то, что ухлопать!

Анатолий недоверчиво взглянул на Квычу.

— Ну, че ты смотришь так? Че смотришь? — Не веришь? Да и черт с тобой! А насчет девки не беспокойся, припугнем ее пару раз, неопытную и дело с концом. Денежки будет приносить сама, и в положенный срок, между прочим!

Анатолий окинул своего собеседника неопределенным взглядом.

— Так, говоришь, время тебе потребуется на добычу денег? — продолжил разговор о волнующей теме, Квыча.

— Я тебе все сказал.

— Ладно, погоди минутку, не уходи, я сейчас шефу об этом сообщу, а там, как он скажет! — и Квыча принялся звонить по мобильноу.

Переговорив с абонентом, он отключил телефон, и взглянул на Анатолия.

— Не хочет шеф ждать! Вот так — то, Толя.

— Что, значит, не хочет? Разве он не понимает, что переоформление и все такое, вот так, на раз, два, не делается!

— Понимает! Но ждать не хочет! Говорит, чтобы ты нашу долю изъял из оборота, или из своего кармана вынул пока!

— Из оборота? Такую сумму за раз? Он, что…

— В общем, я все сказал. Шеф дает тебе еще три дня и баста. Так что, имей в виду, в воскресенье я к тебе за деньгами заеду.

Анатолий, открыл, было, рот, чтобы возразить, но вспомнив о мертвом Самохине, осекся.

— Так-то оно лучше будет! — напутственно сказал ему Квыча, и, повернувшись, отправился к своей машине.

Анатолий же отправился домой с невеселыми мыслями.

— Связался на свою голову, черт возьми! Что вот теперь делать? Хочешь, не хочешь, а надо платить, да и Коле Сомову теперь придется рассказать о бандюках. Что же ему соврать? Скажу, что наехали только что, то есть, сразу после Володиной Смерти.

ГЛАВА 24

Лейтенант Рокотов бодро вошел в кабинет Камушева.

— Вижу с вестями! — взглянув на его довольную физиономию, сказал майор. — Ну? Чего накопал?

— Уточняю! Не накопал, а откапал! — Свидетельницу, которая видела, как в день убийства профессора Ларионова, его подвез к дому какой — то мужчина на иномарке. На какой, она, правда, не сказала, по причине того, что совершенно в них не разбирается, но к великому моему удивлению, тут же выдала номер машины. Сказала, что запомнила его только потому, что в тот момент вела из садика внучку, с которой они сейчас на каждом шагу изучают буквы и цифры. Машина свернула на тротуар, и подкатила к подъезду профессора, обратившись к ним задом, и она, то есть эта женщина, тут же указала внучке на ее номера, велев прочесть. Вот так — то! Далее, она сообщила, что мужчина — шофер вышел из машины первым, а потом, обойдя ее спереди, самолично открыл дверцу профессору и помог ему выйти. Свидетельница решила, что Ларионову было плохо. Мужчина подхватил его под руку и повел в подъезд.

— Та — ак! Очень интересно! — сказал Камушев. — И во сколько же это было?

— Женщина сказала, где — то около семи, плюс минус десять минут!

— Очень даже интересно! А как выходил этот мужчина, она не видела?

— Увы! После этого они с внучкой сразу же направились к своему, соседнему с профессорским подъезду, где и скрылись незамедлительно.

— Ладно, докладывай, кто провожал старика. Вижу ведь, что уже знаешь.

— Полищук Валентин Романович собственной персоной! — отчеканил довольный Рокотов. — Я первым делом проверил номер его машины, и попал в яблочко! Наш никудышный философ разъезжает на Опеле Омега 728 МЕ.

— Вот тебе и кабак! — покачал головой Камушев.

— Ну, что, Андрей Константинович, поедем его "колоть"?

— Поедем, Саша, поедем, — майор взглянул на часы. — Только минут через двадцать. Мне должны позвонить сюда в отделение.

—

… Они приехали в университет в тот момент, когда Полищук читал лекцию.

— А сколько времени осталось до окончания? — поинтересовался Камушев у декана факультета.

Тот посмотрел на часы.

— Двенадцать минут. Но, если он вам нужен срочно, можно вызвать его с лекции.

— Ничего, двенадцать минут не утянут! — решил Камушев. — Мы подождем.

— Может, кофе выпьете? — любезно предложил декан.

— С удовольствием, — согласился майор.

Оповещенный секретаршей декана о визите оперативников, прибывших по его душу, Полищук робко заглянул в кабинет.

— Дрейфит по полной программе! — отметил Рокотов, увидев его побледневшее, испуганное лицо. — Значит, почуял что-то!

Камушев, тем временем, спросил у декана, где им можно переговорить с Полищуком наедине.

— Да, можно и в моем кабинете, я как раз уходить собирался.

— Спасибо! — поблагодарил его майор и пригласил озадаченного Полищука пройти и присесть на стул.

— Валентин Романович, расскажите, пожалуйста, где вы были 18 мая, примерно от семи до восьми вечера. — Начал беседу Камушев.

— Но… — растерялся Полищук, — меня ведь уже спрашивали об этом.

— Вас спрашивали о другом, более позднем времени.

— От семи до восьми я был дома.

— А во сколько же Вы ушли с работы в тот день?

— Примерно в шесть пятнадцать. Ну, да, после первой лекции у вечерников. Занятий у меня в этот день больше не было, и я сразу же отправился домой.

— И Вы не подвозили профессора Ларионова на своем автомобиле к его дому и не провожали в подъезд?

Щеки преподавателя философии тотчас же вспыхнули румянцем и он, растерявшись, умолк.

— Ну, что Вы молчите? Ведь это совершенно бессмысленно! — воскликнул Камушев. — Вас и Вашу машину у дома Ларионова видела свидетельница. Почему Вы скрыли от нас на первом допросе этот, прямо скажем, интересный факт?

Полищук удрученно вздохнул.

— Потому, что мне было страшно об этом рассказать после того, что случилось. Ведь ясно же, что вы сразу заподозрили бы меня в убийстве.

— А теперь, Вы думаете, мы Вас не подозреваем?

— Но, я только проводил его до двери и вернулся! — отчаянно воскликнул Полищук. — Разве Ваша свидетельница не сообщила об этом?

— Нет!

— Я так и думал! Я так и думал! И дернул же меня черт увидеть его у метро!

— Расскажите об этом поподробней, Валентин Романович, — попросил его Камушев.

— Да, что, собственно, рассказывать? Лекции у нас с Ларионовым закончились одновременно и мы оба ушли из университета. Я был на машине и поехал к метро. У меня там должна была состояться встреча. Я остановился на стоянке, рядом с входом в метро Университетская и простоял около двадцати минут. Ну, а пока стоял, естественно невольно поглядывал по сторонам. И представьте себе, — увидел Ларионова. Он вышел из троллейбуса и направился к метро. Я провожал его глазами, просто так, сам не знаю зачем. И вдруг увидел, что он, схватившись за сердце, остановился, а потом, еле передвигаясь, дошел до парапета на который тотчас же и облокотился. В это время у меня зазвонил телефон и тот человек, которого я ждал у метро, отложил нашу встречу на другое, более позднее время. Переговорив, я увидел, что Ларионов все еще стоит у парапета. У него явно, начался сердечный приступ. И я, при всем моем негативном отношении, вышел из машины и направился к нему. Ну не мог я просто так взять и уехать, видя, что у знакомого мне человека случился сердечный приступ. Я подошел к Виталию Михайловичу и спросил, что с ним. Он, конечно же, очень удивился, увидев меня, а потом сказал, что сердечко прихватило. Я предложил ему вызвать скорую прямо к метро, но он отказался. Принялся убеждать меня, что это пустяки и скоро все пройдет.

— Не беспокойтесь, Валентин Романович, — успокоил он меня. — Я постою еще немного и поеду. В метро очень душно и мне еще придется какое-то время постоять на свежем воздухе.

— Ну, тут я и предложил его подвезти, даже не предложил, а скорее настоял на этом. Подъехав к его дому, я отправился с ним в подъезд, поднялся на лифте и, проводив к двери, пошел назад. Вот и все.

— А потом?

— А потом я поехал домой.

— А как же кабак?

— Да не был я ни в каком кабаке! Мне просто нужно было алиби, вот я и ляпнул про кабак, не подумав.

— Выходит, Вы были дома. — Уточнил Камушев.

— Да.

— Валентин Романович, Вы прекрасно знаете пословицу, что обманувшему однажды, веры нет! — вмешался в разговор лейтенант Рокотов. — Так что факт Вашего пребывания дома должен быть подтвержден.

— Я понимаю. И даже скажу Вам, что был не один. Но этот человек не может быть моим свидетелем.

— Почему это? — удивился Рокотов.

— Потому, что это женщина и причем, замужняя. Вы же понимаете…

— Да, что за предрассудки! Ее мужу никто не станет об этом докладывать.

— Нет, она не согласится! Она все равно испугается, что он об этом узнает.

— Валентин Романович, Вы понимаете, что своими действиями роете себе могилу? — спросил Камушев.

— Но я…

— В общем так. Уговаривать мы Вас не собираемся, но Вы на досуге подумайте над этим. А пока, подпишите — ка подписочку о невыезде. И учтите, что при сложившихся обстоятельствах вы являетесь подозреваемым в убийстве профессора Ларионова.

ГЛАВА 25

— Анатолий Петрович, к Вам из милиции пришли. — Доложила Бережному секретарша. — Двое, — добавила она, следуя привычке доносить до начальства как можно больше информации.

— Пусть заходят. — Распорядился Анатолий. И через минуту перед ним предстали Майор Камушев и лейтенант Рокотов.

— Анатолий Петрович, — начал свой разговор Камушев, после того, как вновь испеченный хозяин Самохинского кабинета предложил своим посетителям расположиться на стульях, аккурат напротив него, за столом. — Вы уверены, что не знали, о том, кто вымогал у Самохина деньги?

Бережной напрягся, буравчиком вглядываясь в непроникновенное лицо майора.

— Но я…Я, кажется, уже говорил о том, что не знаю. Почему Вы снова об этом спрашиваете?

— Не знали, значит? — уточнил майор, оставив без ответа вопрос Бережного. — А, может, Вы тогда хотя бы слышали о разговоре Самохина с вымогателями за день до его убийства, который велся по мобильному телефону из его кабинета?

— Помилуйте, товарищ майор, — развел руками Анатолий. — Как я мог об этом слышать?

— А разве Ваш шеф не перезвонил Вам после этого?

— Не. ет. — Не совсем уверенно сказал Бережной, на ходу сопоставляя вопросы следователя с недавними событиями и почувствовав при этом готовящийся подвох.

Майор, между тем, заметив его замешательство и угадав дальнейшую попытку допрашиваемого попробовать реабилитироваться, подумал, — не выйдет!

— А секретарша Самохина утверждает, что Вы знали об этом разговоре. — Сказал он напрямик заметно занервничавшему Бережному.

— Маша? Утверждает? — Щеки Бережного зарделись румянцем.

— Откуда ей это известно?

— Догадайтесь с трех раз. — Встрял в разговор лейтенант Рокотов, издевательски взглянув на Бережного.

— Она находилась в кабинете шефа как раз в том момент, когда ему позвонили вымогатели, — сообщил Камушев, — и утверждает, что после разговора с ними Самохин тут же перезвонил Вам.

— Но…

— Анатолий Петрович, мне пересказать, о чем Вы разговаривали с шефом в тот момент, или не надо? — с давлением спросил Камушев.

— Не надо. — Тихо ответил Бережной.

— Кто это был?

— Бандиты.

— Ясное дело, что не циркачи. Я, что, по одному слову должен у Вас вытягивать?

— Это Таможенные. То есть группировка Игоря Таможенного.

— Он Вас крышует?

— Нет. То есть, пытается этого добиться в последнее время.

— Почему?

— Потому, что родственник Самохина вылетел из Думы недавно, ну, Вы понимаете….

— Понимаем. Теперь, значит, дорожка к очередным денежкам для них открылась.

— Ну, да!

— Странно. — Таможенный! — задумчиво произнес Рокотов. — Очень даже странно!

Камушев бросил на него удивленный взгляд, который лейтенант оставил без ответа, многообещающе взглянув на майора. — Я, мол, потом доложу об этих странностях, без посторонних ушей. Этот "трюк" был явно сымпровизирован Рокотовым для Бережного, и майор, поняв это, снова перевел взгляд на зама покойного Самохина.

— Анатолий Петрович, а почему Вы сразу об этом не рассказали?

Бережной замялся.

— Струсил, наверное.

— Не стали их закладывать, чтобы избежать неприятностей?

— Ну, да, что-то в этом роде.

— Они, что угрожали Вам после смерти Самохина?

— Нет.

— Хм! — удивился Камушев.

— Вы понимаете, что этим актом оказали невосполнимый минус следствию?

— Актом? Каким? — не понял Бережной.

— Актом Вашей излишней трусости.

Бережной молча опустил голову.

— Я советую Вам рассказать, все, что Вы об этом знаете, Анатолий Петрович и реабилитироваться перед следствием, а заодно и перед Вашим покойным шефом.

— Но я ничего не знаю. — Испуганно воскликнул Бережной, — я с ними никогда не связывался и…я…Я не знаю… Одним словом, Володя только накануне своего разговора с ними сообщил мне о наезде. Вот, собственно, и все!

— И все?

— И все! — утвердительно кивнул Бережной.

— Хорошо, — вздохнул Камушев. — Тогда расскажите, в какой форме он Вам это сообщил.

— Просто сказал, что наехали мол, таможенные, денег просят!

— Сколько?

— Он мне не сказал.

— А Вы, что же, не спросили сами, не поинтересовались?

— Да, нет, я… В общем, он сказал, что наехали, и что попробует их послать. Потому, собственно, суммой я не интересовался.

— Ну, и что потом?

— Потом?

— Ну да! Что Самохин Вам, как своему компаньону, рассказал еще?

— Ничего, собственно. Он просто расстроился по этому поводу. Посетовал, что теперь еще и с этими надо решать проблему, вместо того, чтобы работать.

— Анатолий Петрович, как Вы считаете, могли люди Таможенного убрать Самохина после его отказа платить? — спросил Камушев, в упор взглянув на Бережного.

— Не знаю. Я, знаете, никогда с этими людьми не встречался и дел с ними не имел, потому, собственно, понятия не имею, на что они способны.

— Ладно! Тогда скажите, что Вы лично думаете о смерти своего шефа? Каковы Ваши предположения на этот счет?

— Не имею ни малейшего понятия, товарищ майор. Мы работали вместе уже несколько лет, и за это время пытались со всеми как-то ладить. Так что, я ума не приложу, с кем у Володи могло дойти до такого…До такого конфликта.

— Анатолий Петрович, и еще я хотел бы у Вас спросить кое что.

Бережной в очередной раз напрягся.

— В тот день, когда наши сотрудники приехали к Вам в офис, чтобы сообщить о смерти Самохина, на стоянке возле Вашего офиса ими была замечена машина, принадлежащая некому Квычкину Александру Евгеньевичу.

Камушев умолк на минуту и, встав из-за стола, подошел к окну. — Отсюда, правда, не видно того места, где она стояла. А вот из Вашего бывшего кабинета, где, кстати, Вы принимали нас в первый раз, место это просматривается очень хорошо. Давайте-ка пройдем туда и посмотрим. Может, взглянув, и Вы вспомните эту машину, а там, глядишь, и еще что-нибудь.

Бережной встал, нервно громыхнув стулом, и последовал вслед за майором к двери. Они прошли в противоположный, бывший кабинет Анатолия и направились прямо к окну.

— Вот там, видите, — майор указал в окно, — в тот день стоял черный Джип с какими — то розовыми нашлепками по бокам. Не приметили? Такая черная с розовым машина, не могла не обратить на себя внимание. Да и стояла она довольно долго. Вы не видели?

— Нет! — побледнев, ответил Анатолий. — На машину я внимания не обратил. И потом, я и в кабинете — то редко сижу, так, набегом да наскоком.

— А, может, Вы знаете, к кому приезжал этот самый Квычкин?

— Не знаю! — с излишней поспешностью, произнес Бережной.

— Совсем разнервничался, бедный, — подумал Камушев. — Поди, не чает, когда мы уедем.

— И даже не можете предположить?

— Не могу.

— Анатолий Петрович, а не постараетесь ли Вы выяснить это?

— Я?

— Ну да. Поспрашивайте у сослуживцев, может Вам кто-то и подскажет. Мы, конечно, в свою очередь тоже опросим Ваших сотрудников, но излишней помощь в таких делах, как известно не бывает.

Камушев снова "привел" Бережного в кабинет Самохина, где их дожидался лейтенант Рокотов.

— Ну, что ж, Анатолий Петрович, — сказал он, — мы, пожалуй, поедем, а Вы, если что вспомните или выясните, позвоните.

— Хорошо! — кивнул Бережной, и машинально поднялся со стула вслед за удаляющимися оперативникам.

Как только они скрылись за дверью приемной, он приказал секретарше никого к нему не пускать и плотно захлопнул за собой дверь. Набрав Квычу, и дождавшись гудков, он нетерпеливо принялся барабанить пальцами по столу.

— Алло, Шура?

— Ну, я.

— Это Бережной. — И Анатолий принялся пересказывать оппоненту свой разговор с оперативниками.

— Расскажи об этом шефу, — сказал он в заключении, — и главное, спроси его, как мне вести себя с ними в следующий раз.

Камушев с Рокотовым, тем временем, вышли на улицу.

— Ну, что, успел? — спросил майор у лейтенанта.

— А то как же! — ответил Рокотов. — Можете звонить ребятам.

Камушев тут же достал мобильник.

— Алло, Женя, включайте аппаратуру, жучок уже поставлен.

— Андрей Константинович, — усмехнулся Рокотов, — а когда это наши Джип на стоянке приметили, с чего это вдруг им приспичило?

— Ну, не стану же я до поры до времени закладывать секретаршу Самохина! — засмеялся Камушев. — Оставим это на козырь! Да и потом, я не видел других причин вывести его из кабинета. Кстати, а на что ты намекал своим "странно"?

— На то, что Таможенный опередил Моргуновских. В тех краях, похоже, им надо было за дело браться, во всяком случае, частично.

— И какие ты сделал бы выводы из всего этого?

— Похоже, заранее кто-то навел, узнав наперед, что родственника вот вот из думы вышибут, бандюки и подсуетились.

— Правильно мыслишь! — хлопнул по плечу лейтенанта Камушев.

— И мы, похоже, этого наводчика прямиком схватим сегодня за одно место! Поди уже сейчас с бандюками по телефону переговаривается, а Андрей Константинович?

— Вполне может быть!

Рокотов взглянул на часы.

— Между прочим, уже обед, может по пельменьчикам, а Андрей Константинович?

— Можно! Я сегодня с утра ничего не ел. — Согласился Камушев.

ГЛАВА 26

Катерина лежала на диване, свернувшись калачиком. Настроение было паршивым. А ведь совсем недавно, после разговора с Бережным, ей казалось, что все будет не так сложно. Она сказала себе тогда, что отступать не собирается, что теперь нужно только засучить рукава и полностью включиться в работу. И такое обстоятельство для нее было бы сейчас, как никогда, кстати. Именно работой собиралась она заткнуть образовавшуюся в душе брешь после потери двух близких людей. Теперь же, когда следователь сообщил ей о том, что в убийстве Володи подозреваются не только "наехавшие" бандиты, но и Бережной, у Катерины отпало всякое желание ехать в офис и включаться в работу под руководством этого человека. — Во всяком случае, до того момента, пока все не прояснится.

Катерина горестно ухмыльнулась, и колючая слеза затопила глаза. Даже поминки прошли, девятидневные, — сначала по бабушке, потом по Володе, — все какие-то заботы, а теперь? Что она, плененная цепкой хандрой, будет делать теперь? — Валяться на диване от завтрака до ужина? Или заставлять себя заниматься домашними делами? Катерина окинула взглядом комнату. — А дел накопилось немало. Надо бы убрать раскиданные вещи, пропылесосить, да и стирки собралось достаточно. — Нет! Только не сегодня, — она повернулась на другой бок, упершись глазами в спинку дивана, не желая созерцать колющий глаза беспорядок. Ей снова вспомнилась бабушка. В памяти вдруг всплыл фрагмент детства, когда Софья Максимовна ее купала, расчесывала, заплетала тугие косички и все время норовила зацепить их в бараночку, чему Катерина противилась, уповая на старомодность прически.

— Бабуль, оставь мне прямые косички, — просила она. — А еще лучше, завяжи обычный хвостик. А то девочки во дворе опять будут называть меня клушей.

— Глупость какая! — говорила Софья Максимовна. — Почему клушей-то?

— Потому, что старая клуша, — объясняла семилетняя Катерина, сама не понимая смысла этого слова.

Странное дело происходило с ней. Потеряв одновременно бабушку и мужа, с которым она прожила уже пять лет, и строила планы на будущее, да и само оно, это будущее зависело от него, Катерина ловила себя на том, что больше тоскует по бабушке. Что именно она является для нее весомой потерей, а не Володя. И как ни стыдно ей было признаться самой себе, потеря мужа ассоциировалась у нее, прежде всего, со страхом перед предстоящими жизненными обстоятельствами.

Зазвонил городской телефон.

— Наверное Камушев, — подумала Катерина. Он чаще звонил по городскому, чем по мобильному.

Она сняла трубку.

— Алло! — Здравствуйте, Екатерина Леонидовна, как Вы посмотрите на то, если я сейчас к Вам подъеду? — спросил майор.

— Подъезжайте. — Равнодушно сказала Катерина, и, положив трубку, снова улеглась на диван.

Через минуту телефон зазвонил еще раз.

— Передумал, — ухмыльнулась Катерина, — ну и хорошо. — Ей сейчас не хотелось общаться с Камушевым. Она сняла трубку, однако на этот раз услышала голос Валеры Ларионова.

— Здравствуй, Катюша. Как у тебя со временем сегодня?

— Я совершенно свободна.

— Катюш, у папы поминки, — сорок дней, может приедешь?

— Уже сорок? — удивилась Катерина.

— Ну да!

— Конечно, приеду! — ответила она, обрадовавшись возможности избавиться от своего гнетущего одиночества. — А на кладбище ты еще не ездил?

— Пока только собираюсь.

— Я поеду с тобой. Ты сможешь подождать еще немного?

— Конечно.

— Ну, тогда я сейчас быстренько соберусь и заеду за тобой на своей машине.

— Хорошо, жду.

Закончив разговор с Валерой, она тут же перезвонила Камушеву и попросила его перенести встречу, сообщив, что ее только что позвали на поминки профессора Ларионова.

— А когда Вы вернетесь? — поинтересовался майор.

— Понятия не имею. Но, думаю поздно. Может, перенесете свой визит на завтра?

— Хорошо, перенесу. — Согласился Камушев.

….. Народу на поминках оказалось немного. Приехали девять человек из университета, и соседей по дому собралось около двенадцати. На этот раз уместились все за одним столом, да и посидели совсем недолго. Катерине не хотелось ехать домой после поминок, и она осталась помогать убирать со стола Валере и Вере Васильевне.

— Ну, что, Валерушка, пойду я, пожалуй. — Сказала соседка, когда уборка уже приближалась к завершению. — Вы с Катей теперь и вдвоем управитесь. У меня сегодня нога отнимается. Ломит и ломит, черт бы ее побрал. Наверное дождь будет ночью. Да и пора бы ему дождю. Вон сушь какая.

— Конечно, идите, Вера Васильевна. — Сказал Валера. — Спасибо Вам огромное за помощь.

— Пойду, милый, пойду. Ты только скажи, что на обед завтра приготовить, суп или щи?

— Да, не беспокойтесь, Вера Васильевна. — У нас с Вами еще столько еды осталось, зачем же что-то готовить?

— А первое — то?

— Да, бог с ним, с первым, проживем без него. Лучше отдохните завтра.

— Ну, как знаешь!

Вскоре и Катерина вытерла последнюю тарелку и определила ее на полку.

— Ну, похоже все? — она оглядела кухню.

— Все Катюш! — подтвердил Валера. — Может, теперь кофейку попьем?

— Это очень даже кстати.

— Ладно, ты пока посиди, отдохни, а я пойду кофе варить. Ты, как любишь с солью и сахаром или только с сахаром?

— Я люблю вкусно, Валер.

— Ну, тогда я сделаю по своему.

— Хорошо! — Катерина присела на диван.

Валера бросил ей пульт.

— Если хочешь, включи телевизор.

На кухне по хозяйски затрещала кофемолка и по всей квартире разнесся кофейный аромат, наполняя ее цивильным кафешным уютом. Катерина расслабилась и, откинувшись на спинку дивана, принялась листать программы. Вскоре Валера принес кофе и пригласил ее к столу.

Они пили кофе и смотрели телевизор, и Катерина с сожалением думала о том, что этот акт является завершающим в сегодняшнем мероприятии. Положа руку на сердце, ей совсем не хотелось сейчас уходить. Она с удовольствием провела бы с Валерой весь вечер, а домой отправилась бы перед самым сном. В его обществе было уютно и спокойно. Он не жалел ее, как подруги, вызывая тем самым, не утешение, а лишние слезы, не докучал ей никакими расспросами про следствие, и вообще не навязывал свое общество с излишней старательностью.

Допив кофе, она все же попрощалась, решив не злоупотреблять гостеприимством.

— Ну… мне, наверное, пора.

— Ты спешишь?

— Да нет, спешить мне теперь, в общем-то, некуда.

— Ну, тогда посиди еще немного.

Она улыбнулась.

— Если я тебя не напрягаю, то посижу с удовольствием.

… Катерина подъехала к дому около восьми вечера. Чертыхаясь, с трудом втиснула машину на стоянку и направилась в подъезд. Когда она вышла из лифта, на ходу вытаскивая из сумочки ключи, в подъезде послышался шорох. Она взглянула на свою дверь, и вдруг, краем зрения, уловила чью — то удаляющуюся в сторону лестницы тень. — Это…Это по мою душу! — мелькнуло в голове, и испуг заставил ее остановиться, как вкопанную, застрять посередине лестничной площадки, не двигаясь ни назад ни вперед. Тень тоже замерла на месте, очевидно поняв, что ее обнаружили. Осознав это, Катерина испугалась еще больше. — Что он предпримет, поняв, что я его обнаружила? Поступит со мной так же, как с Володей? Но ведь я видела не его самого, а только тень? А откуда ему это известно? — Она обернулась назад. Расстояние до лифта было короче, чем до ее двери. Да и никакая сила не заставила бы ее сейчас войти в свою квартиру.

Катерина в два прыжка подскочила к лифту, нажала на кнопку, и лифт, еще не успевший никуда отправиться, тут же распахнул перед ней свои дверцы. Ей казалось, что прошла целая вечность, пока дверцы, терпеливо выдержав паузу, снова сомкнулись, отгородив ее от скрывающегося на лестнице. Однако страх, отступивший на короткий миг, возник снова. — А вдруг он сбежит вниз, опередив ее? Она представила, как открывается лифт и ее встречает дуло пистолета. — Нет! — тут же сказала она себе. — Он не посмеет выстрелить на лестничной площадке. Выстрел дело рискованное. Его могут услышать соседи. Значит…Значит, если он захочет ее убить, то, просто, напросто, встретив у лифта, не даст ей оттуда выбраться! Он впихнет ее назад, зажмет рот, а потом… потом, наверное удушит. — Катерина в панике представила, как ее шею сжимают холодные руки преступника.

Лифт остановился, заставив ее побледнеть до тошноты. Дверцы медленно двинулись в разные стороны в унисон расширяющимся от испуга глазам Катерины.

— Капитон! — шепотом произнесла она, посиневшими губами, почему — то сначала увидев знакомого пса — таксу, и только потом малолетнего хозяина собаки, держащего ее на поводке.

— Здравствуйте! — поздоровался с ней мальчик.

— Здравствуй, Павлик! — ответила ему обрадовавшаяся Катерина, и, поменявшись с соседом и его собакой местами, опрометью выскочила из лифта.

Она открыла машину, вскочила в салон, защелкнула дверцы и только после этого перевела дух.

Затем намерилась уехать. Правда куда, еще не решила, но, оглянувшись назад, с досадой обнаружила, что выехать не сможет. Со всех сторон окружали машины. — Господи, когда они только понаехать успели! — с досадой воскликнула она, и заглушила двигатель. Потом достала телефон и позвонила Камушеву. К сожалению его мобильный был отключен. — Вот досада — то! Что же теперь делать?

И тут она вспомнила о Валере. — Вот кому она позвонит! Сейчас же!

— Алло, Валера!

— Что — то случилось, Катюш?

— Случилось. — Катерина принялась сумбурно рассказывать ему о своей проблеме.

— Тень? Ты уверена, что тебе это не показалось?

— Уверена! Я отчетливо услышала шорох, а потом также отчетливо увидела тень! — убеждала его Катерина.

— Ладно, Катюш, посиди пока в машине, хорошо? Я сейчас же вызову такси и приеду к тебе, — пообещал Валера.

Отключив телефон, Катерина с облегчением откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

Валера приехал минут через сорок.

— Выходи, затворница, — шутливо сказал он, легонько побарабанив по стеклу. — Пойдем обследовать твою квартиру.

Катерина вставила ключ в дверь. Замок не подавался. Она вопросительно взглянула на Валеру.

— Что такое? Не открывается?

Катерина пожала плечами и вновь пошевелила ключом.

— Да нет, вроде открывается, но, как — то с трудом.

— А ну — ка дай. — Валера взял у нее ключ. — Замок новый?

— Да. Я переставила его сразу после похорон Володи.

— Все ясно! Его пытались открыть либо отмычкой, либо чем — то еще.

— Так, может… значит, он там уже побывал? — догадка заставила ее похолодеть.

— Не похоже, Катюш. — Валера, приловчившись, отомкнул замок, который был закрыт на два оборота. — Если б он там побывал, то дверь наверняка оставил бы незакрытой.

Они вошли в квартиру, и Катерина недоверчиво принялась оглядываться по сторонам.

— Ну, что, убедилась, все в порядке? — спросил Валера.

— Вроде.

— Вроде?

— Да нет, все в полном порядке. Если мою квартиру в таком вот виде можно назвать порядком. Я не убираю ее уже вторую неделю, так что, извини за бардак.

— Извиняю! — улыбнулся Валера.

Катерина вздохнула.

— А мне вот совсем не весело.

— Мне тоже не нравится все это, Катюш! И в то же время….

— Что?

— Если твоя квартира не дает кому — то покоя, значит, в ней есть что поискать! И почему бы нам не сделать это первыми?

— А, что искать — то, Валер? Я знаю, где у меня лежит каждая вещь, и абсолютно ничего подозрительного среди этих вещей нет! Ты же понимаешь, что кроме меня и Володи в нашу квартиру никто ничего не мог положить, так чего искать-то?

— То, что искал преступник, когда столкнулся с твоим мужем.

— Милиция предположила, что он это что-то уже взял.

— Если приходил второй раз, то, как видишь, не взял еще!

Катерина, задумалась.

— Господи, ну, что ему надо? — Деньги, кредитки, драгоценности?

— Не думаю!

— Что? Почему ты….. Катерина удивленно на него взглянула.

Валера сказал это так уверенно, словно что-то знал.

— Но… Володя ведь отказал бандитам……

— Думаю, эти здесь совсем не причем!

— Ты что же…. Ты… что-то знаешь?

— Нет, Катюш, просто я думаю, будь это бандиты и задайся они такой целью, то опустошили бы вашу квартиру еще в прошлый раз.

— Но тогда ведь я им помешала! Они просто не успели этого сделать!

— Я думаю, ты не стала бы для них преградой, Катюш!

— И они пришили бы меня вслед за Володей?

— Может быть!

Катерина тяжело вздохнула, сняла туфли и уселась на диван, обхватив руками согнутые в коленях ноги.

— А, что ты еще думаешь, Валер?

— Может, это связано с твоей бабушкой?

— Вряд ли! Тогда бы копались в ее квартире.

— Но они ведь уже там копались. У них была впереди целая ночь после убийства. Вдруг они не нашли чего искали, подумав, что это может быть у тебя.

— Не знаю, Валера, не знаю!

— Послушай, что я тебе расскажу, Катюш. — И он поведал ей об исчезновении Купидоновских писем и фотографий, а также о том, что нашел облитый кофе клочок отцовской записки с загадочным содержанием.

— И что все это может значить? — удивилась Катерина.

Валера пожал плечами.

— Если б я знал! Но…. думаю, то есть, уверен, что связь между убийствами наших стариков несомненна. И еще, преступник искал именно то, что было спрятано в какой-то там ножке.

— И у меня?

— И у тебя, возможно!

— Господи, да что ж за загадка такая с этой ножкой!

— Не знаю, Катюш! Разгадать это, в принципе, невозможно. Разве что прояснить через кого — то! Ну, хоть что — нибудь!

— Да, задачка со всеми неизвестными!

— Вот именно!

— Послушай, Катюш, я хотел поговорить с тобой об исчезнувшем пасынке Купидонова, который, похоже, всплыл- таки где — то на горизонте.

— Так что же ты не поговорил до сих пор?

— Не решался. Думал, что после смерти мужа тебе сейчас совсем не до этого.

— Понятно! Ну, что я могу тебе о нем рассказать? Только то, что видела его однажды, когда мне было лет шесть или семь. Мы с бабушкой тогда ездили в Тулу на день рождения Купидонова. Я была у них впервые и познакомилась с женой Дмитрия Сергеевича и его пасынком. Мне он показался тогда взрослым дядей, абсолютно ничем не примечательным, вот, собственно и все.

— Я хотел спросить, не слышала ли ты от бабушки, что он вернулся или, может, навещал Дмитрия Сергеевича в последнее время?

— Нет! Ничего не слышала.

— Понимаешь, Катюш, у меня такие соображения! В записке, адресованной Купидонову, мой отец наверняка обсуждают его возвращение. Отсюда и разговор о приватизации, понимаешь! Выходит, Дмитрий Сергеевич общался со своим пасынком, так ведь?

— Возможно. И что?

— А то, что ему, пасынку, может быть известно то, о чем ни твоя бабушка, ни мой отец нам не рассказали.

— Ты думаешь, что и моя бабушка знала об этой находке в ножке?

— Уверен! И, думаю, причиной ее убийства могла стать именно эта находка.

— Так, что же ты молчал до сих пор? Господи! — с упреком воскликнула она, — надо немедленно показать эту записку Камушеву…

— Подожди, Катюш, не спеши! Я ведь тоже сначала думал обратиться к следователям, а потом передумал.

— Почему?

— Потому, что мне самому сначала должно быть хоть что-то ясно. Одним словом, сначала надо разобраться в том, о чем докладывать и к следователям приходить уже с чем — то конкретным. А они пока пусть проверяют другие версии! Не станем сбивать их с пути. Они делают свою работу совсем неплохо, а мы им поможем! То есть, ты сможешь помочь мне, если пожелаешь.

— Ты еще спрашиваешь!

— Спасибо, Катюш!

— Так что же…. что надо делать? — нетерпеливо воскликнула Катерина.

— Прежде всего, узнать о находке в ножке.

Катерина разочарованно махнула рукой.

— Ты же сам только что сказал, это невозможно!

Я сказал, по записке невозможно догадаться, а вот если найти пасынка Купидонова…

— А если он тоже ничего не знает? — перебила его Катерина.

— Тогда будем думать дальше. Кстати, сегодня мы можем проверить и еще кое что!

— Сегодня? — Катерина взглянула на часы. Было без четверти одиннадцать.

— Ну, да, сегодня конечно поздно! — улыбнулся Валерий, проследив за ее взглядом.

— Поздно что?

— Покопаться в письмах твоей бабушки на Садово — Кудринской.

— Поехали! — Катерина решительно вскочила с дивана и запихнула ноги в туфли.