Алтарь эго

19 Расходиться тяжело, делить домашнюю библиотеку – просто невыносимо

До того, как на свадебной вечеринке муж застал меня в объятиях любовника, в аду я побывала лишь однажды: столкнувшись со своим будущим отчимом на нудистском пляже.

Реакция Джулиана на мою измену была сродни извержению Везувия. После безуспешных попыток избавить Закери от мозгов, вытащив их через ноздри, он стремительно покинул вечеринку, оставив меня в доме, полном оторопевших гостей. Я выбрала единственный, приемлемый для попавшей в подобную ситуацию женщины, выход и заперлась в ванной, не дав возможности родственникам корчить поучающие гримасы и совершать гнусные нападки на меня.

Пока я обнималась с белым фарфоровым другом, Кейт и Анушка тайком переправили Закери через изгородь в саду, выпроводили всех гостей и убрали часть мусора (включая мою завывающую мамашу). Наконец я решила покинуть свое логово и поскорее убраться прочь, прихватив свои вещи: карты, деньги, компакт-диски.

Около трех ночи я услышала, как в замке поворачивается ключ Джулиана. Мои кишки отреагировали мгновенно, завязавшись в узел. Я стояла как вкопанная, приготовившись к швырянию посудой и перебранке. Он вошел, лицо его отражало все муки мира.

– Забавно, конечно, – произнес он и подбросил ключи от машины, внезапно напомнив мне спортивного судью, – я никак не могу вспомнить, что там говорилось в нашей свадебной клятве – «Пока смерть не разлучит нас… или пока не подвернется кто-нибудь помоложе».

– Джулиан, прости меня.

– Признаться, я знал, что ты уйдешь. – Он, пошатываясь, согнулся, чтобы заглянуть в картонную коробку, в которую я укладывала вещи.

– Откуда?

– Из шкафа для белья пропали все твои полотенца.

– Это неправда. Я не собиралась…

– Правда – неправда… Извини, но я бы посоветовал исключить это слово из твоего и так небогатого лексикона.

Узел в животе, кажется, стал подниматься к горлу. Я проглотила слезу.

– Это моя вина, Джулз. Не твоя. Пожалуйста, не принимай на свой счет.

– Не принимать на свой счет! Как это я могу не принимать на свой счет? Ты ведь моя жена, Господи прости! – Одним ударом Джулиан перевернул картонную коробку, рассыпав все мои ценности, необходимые для побега: портативный «Дороти Паркер», сковородку с антипригарным покрытием, альбом Петси Клайн.

– Так вот что называют «окончанием медового месяца»? – произнес он голосом, полным сарказма. – Господи, Бекки! – Он согнулся пополам, будто уклоняясь от летящего предмета, – Чернокожий! Тебе обязательно нужен был чернокожий?!

– Да уж, – отметила я, собирая свои пожитки с пола, – и это говорит адвокат по защите прав человека.

– Поверь мне, Закери Берн единственный, кто заставил меня пересмотреть взгляды на смертную казнь. – Он бесцеремонно стал копаться в моем имуществе, носком ботинка касаясь валяющихся на полу вещей. – Ему не мешало бы переименовать свой отвратительный альбом и назвать его «Срочно требуются клетки головного мозга».

Мое раскаяние постепенно испарялось.

– Прости, конечно, но не так давно ты потратил несколько часов, убеждая судей в том, что…

– Кстати, когда же мысль об измене пришла тебе в голову или, скорее, внедрилась между твоих ног? До или после того, как я спас твоего любовника от депортации?

–.. что Зак – серьезный художник…

– Художник! Ха! Любой продвинутый головастик смог бы сделать то, что делает он. Если бы ты бросила меня ради физика-ядерщика, я бы еще мог понять. – Из стопки отобранных мною старых пластинок и дисков он вытащил «Белый альбом» «Битлз» и прижал его к груди. – Господи, как это унизительно, когда тебя бросают ради какого-то бессловесного горлопана… Как это вульгарно…

– Зак не бессловесный. – Я вырвала диск у него из рук. – Он просто иногда замолкает на время… В отличие от некоторых, не будем пальцем показывать.

– Парню необходимо брать уроки английского для иностранцев по Берлицу. – Он рванул двойной альбом, который раскрылся, как книга. – Да он не знает, сколько будет дважды два!

Джулиан с отчаянием вцепился в альбом, и началось перетягивание каната, длившееся до тех пор, пока альбом не развалился напополам. Диски вылетели из конверта и, пролетев через всю комнату, смачно шлепнулись о стену.

Мы в отчаянии глядели друг на друга, и каждый из нас сжимал в руках половинку конверта.

– Неплохо вышло, Джулз, стереосистему тоже будем делить?

– Сначала ты нарушила брачный обет и разбила мне сердце, а теперь еще и испортила мой любимый альбом…

– Твой любимый?..

– И я не смогу позволить себе другой, потому что тебе потребуется моя помощь на содержание ребенка. – Джулиан осушал недопитые бокалы шампанского.

– Зак не так молод…

– Молод? Ха! Да тебе придется таскать его на плечах по Диснейленду! – Он бегал взад-вперед по комнате, осушая бокалы, попадавшие в поле его зрения. – Покупать ему разноцветные молочные коктейли и значки с дурацкими надписями. – Он выкладывал из коробки посуду и кухонную утварь, и вся моя скромная собственность вскоре оказалась у него в руках.

– Возраст не имеет значения. Если речь идет не о здании или виноградном вине. Знаешь, по сравнению с тобой даже Иисус выглядит подростком. Но я ведь не говорю тебе об этом. Да ты даже не можешь сказать, кто на этой неделе вошел в десятку хитов.

– Ну… «Спайс Герлз»?..

– Они были на первом месте. В прошлом году!

– Я могу назвать имена всех жен «Битлз». Но не переживай. То, что ты носишься с человеком, годящимся тебе в сыновья, вовсе не означает, что наши друзья хихикают у тебя за спиной… Они откровенно хохочут. Очень громко. Прямо тебе в лицо. Где твое самоуважение?..

– Не знаю, – ответила я холодно и деловито. – Из-за тебя оно куда-то пропадает.

Теперь я принялась допивать остатки.

– Господи, рядом с тобой я кажусь старухой, пускающей слюну. Которой пора ковылять на ходунках или разъезжать в инвалидном кресле.

– Все будет в порядке, – резко ответил он. – Просто следи, чтобы он молнией не зацепил растяжку на твоем теле.

Он раздраженно хлопнул дверью и вышел.

– Растяжку! – Я устремилась за ним. – У меня нет растяжек! Где? – Я рванула с себя джинсы и стала пристально рассматривать свои бедра. – Попробуй найти хоть одну!.. Эй, между прочим, это я купила… – Я вырвала у него из рук сковородку. – И, знаешь, то, что Зак на десять лет моложе меня, вовсе не означает, что между нами нет ничего общего…

Джулиан смерил меня долгим задумчивым взглядом.

– Вы представляете из себя белковые формы жизни, это правда, – сказал он, и вывернув мне руку, снова завладел сковородкой. – Это мое, спасибо большое. Заказано почтой из Перуджи.

– Он, как и я, любит делиться своими чувствами, – настаивала я.

– Да после всего, чем он может с тобой поделиться, надо пенициллин колоть! Как ты могла променять наш брак на эту дешевую бездумную похоть?

– Я сплю во фланелевой пижаме. О чем это говорит?

– Нужно настроить отопление?.. Значит, все дело только в сексе, – злорадно заключил он. – Я и раньше догадывался, что умом ты меня не переросла.

– В смысле? – ощетинилась я.

– Наверное, до нашего знакомства единственная книжка, которую ты прочла до конца, – это руководство по использованию вибратора.

– Удар ниже пояса… Хотя тебе потребуется курс по анатомии, чтобы вспомнить, где находится это «ниже пояса».

– А тебе явно требуется психиатр. Единственное, что у тебя в порядке, – это чековая книжка, причем благодаря мне. Я планирую твои отпуска! – Он сорвал со стены календарь и швырнул в меня. – Оплачиваю твои счета! – Он пошарил в ящике кухонного стола и бросил в меня конверты с целлофановыми окошками. – Заполняю твои квитанции…

– Тогда позволь, я скажу кое-что твоим языком. Гарантия на нашу сексуальную жизнь вышла. В последний раз я пыталась соблазнить тебя в душе, но ты прервался, чтобы счистить плесень с кафеля. Каждый раз, когда я хочу секса, тебя нет, ты где-то в супермаркете, наверное, щупаешь киви. Ох! – Я звучно ударилась об итальянскую кухонную утварь, которую, по необъяснимой причине, Джулиан обожал вешать вверх тормашками на стойку из нержавеющей стали. – Ты выносишь рождественскую елку на следующий день после Рождества, чтобы она не успела запачкать ковер. Тебя смертельно оскорбляет, когда я беру не то полотенце. Или оставляю его на кровати…

– Забытые на кровати влажные полотенца создают благоприятную среду для роста популяции микроскопических спор.

– Ты сортировал мои колготки по плотности. Да у тебя будет инфаркт, если ты увидишь, что рубашка сушится на проволочной вешалке. Однажды ты наорал на меня за то, что я, видите ли, неаккуратно мою спаржу. Честно говоря, – я залпом допила чье-то вино и со стуком поставила бокал на дубовый стол, – если бы ты не трахался с женщинами, ты был бы настоящим педиком?

– Не могла бы ты… по-жа-а-алста, подложи под него подставку. – Он пристально взглянул на злосчастный бокал.

– Видишь? – простонала я, прокладывая дорогу сквозь джунгли высушенных трав, нависающих со стилизованных под семнадцатый век балок. – Ты вообще не понимаешь спонтанных жестов. Я хочу быть с человеком, который не переживает, достаточно ли эффективна его программа по использованию противовоспалительной зубной пасты.

– О да, так ты хочешь быть с рок-звездой с гнилыми, заросшими водорослями зубами, – сказал он, стирая со стола пятна и крошки, оставшиеся после вечеринки. – С таким же успехом ты можешь отправиться в общественный туалет, раздеться догола и взасос целоваться с унитазом. Очень надеюсь, что ты подцепишь инфекцию, которая потребует самого унизительного лечения.

– Единственный больной человек здесь – это ты. Конченый трудоголик. Мы никогда никуда не ходим, – напирала я. – Мы никогда ни с кем не видимся. Если, конечно, это не имеет отношения к карликам-бисексуалам, не поддающимся дрессировке, которые борются за статус беженцев. Это даже нельзя назвать окончанием брака, скорее подойдет «Дело закрыто».

– Я предан своей работе. О! Позволь мне проявить благородство и прямо сейчас покончить с собой. Но одно нам известно наверняка. Ты от успеха явно не умрешь.

Уверенной походкой он покинул кухню. Я помчалась следом, с силой развернув его.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Тебе тридцать два года, а ты до сих пор не знаешь, что будешь делать, когда вырастешь. Если бы не Кейт, ни о какой карьере не могло быть и речи. Все твое творчество и умничество – полный бред. Почему? Да потому, что ты так впечатляюще ленива. Если бы мир был устроен по-твоему, то ногти были бы накрашены сами по себе, а мартини был бы уже взболтан… – Он схватил утюг за провод. – Ты гладишь, втайне надеясь на то, что мятая одежда вскоре снова войдет в моду. А поэтому утюг тебе уже не понадобится… – Он запихал утюг обратно в шкаф. – Ты нетерпеливая…

– Я не нетерпеливая! Мне просто некогда ждать.

Джулиан взбежал по ступенькам. Я неслась следом, наступая ему на пятки. Он вломился в спальню и стал сбрасывать с себя одежду. Скинув с себя ботинки, сказал:

– Ты бесчестная, бездеятельная…

– Ну хорошо, я бездеятельная, но кто в этом виноват? Кто меня такой сделал? Ты – вот кто. Ведь именно с тобой я провела почти всю свою сознательную жизнь…

– О да, конечно, это моя вина, – небрежно проговорил он. – Все это, наверное, от переизбытка культуры… Я виноват в том, что приобщил тебя к камерной музыке, опере, литературе, поэзии…

– Нет, но ты видишь? – Я уныло указала на распорку для обуви. Даже на грани истерики он не забыл вставить ее в туфли. – Поэзия давно покинула наши отношения. Теперь это, скорее, проза. Плохая проза. Даже хуже – бульварные романчики.

– Нет, – вздохнул Джулиан, – наш брак больше напоминает романтическую повесть… где герой умирает в первой главе…

Я опустила глаза.

– Я… я не хотела в него влюбляться. Это произошло как-то случайно.

– Но все-таки когда-то я был твоим героем, правда ведь? – с тоской в голосе произнес он, в одном нижнем белье опускаясь на край кровати.

– О да! И ты по-прежнему им остаешься… – Я упала на кровать рядом с ним. – Мы бьемся за сковороду. Это абсурд, ведь… Послушай, Джулз, это лишь временное расставание, вот и все. Пока я не разберусь в себе.

– Нет, Ребекка. Мы сможем с этим сами разобраться. Давай проанализируем твои чувства.

– Давай проанализируем, почему ты всегда стремишься все анализировать. Меня тошнит от этой рациональной любви. Животное влечение, вот чего я жажду.

– Я могу стать животным. Я могу измениться!

– О, кажется, я это уже слышала! Все это снова канет в бермудском треугольнике обещаний вместе с «Я буду ходить в спортзал», «Я не буду так много работать», «Я не буду поправлять твою речь на людях…» Пожалуйста, Джулз. Мне нужно время.

– Ты и вправду хочешь променять нашу теплоту, дружбу, близость на…

– Близость? Помнишь, я как-то смотрела, нет ли у тебя трещины в заднем проходе? Вот апогей нашей близости за последний год!

– Мне было больно.

– Да? Мне тоже.

Мы рассмеялись, судорожно и измученно.

– Вот видишь, мы все друг о друге знаем. – В его голосе звучали горькие пораженческие нотки. – Пожалуйста, Бек, не уходи. – Он сжал мне руку. Находиться в одной спальне с моим мужем внезапно показалось мне неуместным и неестественным.

За дверью сигналило такси. Я схватила чемодан и направилась к лестнице.

– Ребекка, откуда в тебе это желание все время быть предметом насмешек и слухов?

Я сгребла в охапку сковородку и оставшуюся половину «Белого альбома».

– Отвечай обдуманно. Помни, я адвокат. Мне нужно всего лишь еще две подписи, чтобы засадить тебя в дурдом.

– О да! Я определенно сошла с ума, если решила тебя оставить, – саркастически заметила я.

– Ты единственная женщина на свете, которая ищет любви без обязательств, известно это тебе?

– Я… я тебе позвоню.

Его лицо стало холодным и бесчувственным.

– Только убедись, что ты находишься достаточно далеко.

Дверь с грохотом захлопнулась, оборвав его последние слова.

Зак ждал меня на пороге своей квартиры в Брик-стоне. Войдя, я повалилась на кушетку, чувствуя вялость и апатию. Они липли ко мне, как нижнее белье прилипает к телу летом. В оконное стекло бился ветер.

– Не могу поверить, что я только что натворила. – Я начала оплакивать собственное мужество. – Я ничего о тебе не знаю. Кроме того, что ты очень молод. И что ты рок-звезда. Я не знаю ничего о рок-н-ролле. Я никогда не имела отношения к подвальной рок-группе. У нас и подвала-то никогда не было. Я никогда не пробовала «кислоту». Знаю, знаю только, что сейчас кислота у меня внутри – я только что бросила мужа ради рок-музыканта. Может, у меня ранняя менопауза? А ты – свежая доза гормонов? Может, ты как пластическая хирургия, разве что не такая болезненная?..

Закери обнял меня, от его прикосновения по всему телу разлились волны желания. Он взял меня на руки и отнес в спальню: картинка с обложки безвкусного романа.

Позже, когда Зак отправился приготовить мне свой любимый напиток – божественную смесь из амаретто, сладкого вермута и джина, – я перекатилась на его сторону кровати и ощутила еще сохранившееся тепло его тела.

Все правильно. Все хорошо… Ощущение как после прыжка с тарзанки…

20 Про Мистера Члена

Когда рушится брак, возникает множество проблем. Самая серьезная, кроме решения вопроса, кто берет на себя заботу о коте, – как делить друзей. Вот почему неделю спустя, когда мы проснулись с онемевшими от бархатистых объятий ногами, я поцеловала Зака в сонные кремовые веки и сообщила, что пора собираться на званый ужин к Вивиан и Саймону.

– Званый ужин? – Он с трудом разлепил глаза. – Это када приходят люди, которых ты ненавидишь, выпивают все т'ое пиво, скуривают всю т'ою траву, валяются на т'оих диванах, остаются у те'я до утра… ну а потом обливают те'я грязью на следующем ужине в гостях у других ребят?

– В принципе, так и есть. Но это традиция. Теперь мы с тобой вместе, и тебе придется привыкать к моим друзьям. Я хочу, чтобы они поняли, что я в тебе вижу. Пришло время расстаться с социальной девственностью.

Итак, я повела Зака через рощу Лэдброк: пара-делающая-все-в-сто-раз-лучше-и-успешнее-чем-любая-другая-пара-во-всей-вселенной жила в самом центре Ноттинг-Хилл-Гейт, где производят лучшие домашние макароны.

– Они будут в восторге от тебя, – подбодрила я его поцелуем.

Саймон в вышитой африканской рубашке встретил нас на пороге четырехуровневой террасы. Он ввел нас в строгое «жилое пространство», отделанное, как и полагается, в холодных серых и кремовых тонах, с полированным светлым полом и минимумом скромной мебели. Даже цветы в горшках выглядели так, словно с ними ежедневно разговаривают.

К своему удивлению, я отметила, что на кофейном столике Саймон разложил книги Бена Окри, Тони Моррисона и Майи Анжелу. Из динамиков доносилась африканская музыка.

На кухне Кейт, Анушка и Вивиан, словно ведьмы из «Макбета», колдовали над тушенной в белом вине рыбой. Зак вошел, и все разговоры прекратились. Увидев Закери, Вивиан завращала глазами, словно жонглер тарелками. На ней был яркий тюрбан, усыпанный бусинками, и огромные серьги, гармонировавшие с кафтаном из пестрого батика.

– Мы так рады, что вы смогли навестить нас в нашем скромном жилище, – сказала Вивиан, выговаривая каждое слово и ведя себя, как продвинутая учительница младших классов. – Я так люблю чернокожих. Я люблю Африку. Меня так и тянет в Африку. Я испытываю такую теплоту и восторг!

Зак внимательно изучал ее: так водители смотрят на инспекторов дорожного движения.

– Вы знаете, один из ваших братьев работает в нашей юридической фирме, – пролепетала Вивиан.

– Э… вообще-то, я единственный ребенок…

– Я вас познакомлю. Он из Нигерии, – пояснила она.

Зак пожал мощными плечами. Возникла неловкая пауза.

– Мне так нравится этот фильм, где играет Дензел Вашингтон, – робко вставила Анушка.

Когда все расселись по своим местам (честно говоря, Вивиан даже на пикниках рассаживала бы людей по именным табличкам, была бы ее воля), я отметила, что каждый из присутствующих одет с намеком на африканский стиль. Началась борьба между их страстной преданностью Джулиану и всепоглощающим желанием доказать, как непринужденно они себя чувствуют в обществе чернокожих. Поэтому в течение нескольких минут гости наперебой рассказывали о том, что они сделали на своем рабочем месте для улучшения положения чернокожих, по ходу пьесы вставляя одобрительные фразы в адрес чернокожих спортсменов.

– Ненавижу спорт, – ответил Зак. Он поймал мой взгляд, задержавшийся на черных бобах: даже в еде прослеживались мотивы национальной кухни. Болезненное ощущение пронзило меня, и я внезапно осознала, что этот ужин будет походить на встречу туземцев с представителями ООН, тщетно пытающимися перевести разговор на тему погоды.

– Мне кажется, мы уже виделись где-то. На моей свадьбе, – пропел Дариус, впервые изволивший присоединиться к нашей компании после этой самой свадьбы.

Зак пожал плечами.

– Для меня все белые люди похожи друг на друга.

Парочки в недоумении уставились друг на друга, а потом, решив, что Зак пошутил, дико захохотали.

– «Черный» – это упрощенный термин, – начал умничать Саймон, передавая мне нечто, напоминающее по виду паштет, который в действительности мог оказаться плацентой Вивиан. – Любой ярлык, любая категория, которая сводит представление о людях к одному понятию, – например еврей, черный, женщина, гей, – это так унизительно.

– Да? А мне нра'ится быть черным Нигером…

Гости синхронно повернулись к Закери.

– Черному легче найти бабу. Правда, белые сразу нач'нают ощущать чу'ство вины.

Участники застолья обменивались тревожными взглядами, мигая, как семафоры. За такую виртуозную мимику каждому из них полагался «Оскар». Я внутренне содрогнулась. Теперь Закери молол что попало, без остановки.

– Особенно если прикин'ся выходцем из страны трет'его мира.

Гости оторопели. Разумеется, он хотел сказать «развивающиеся страны»?

Вивиан принялась перекладывать приборы на дизайнерской скатерти. Повисла тишина. И зачем Вивиан затеяла эту историю с несчастными именными табличками на столе? Никто не собирался засиживаться в гостях так надолго, чтобы Зак успел запомнить, как кого зовут.

Когда он намазал масло ножом для рыбы и поковырял спичкой в зубах, гости обменялись презрительными взглядами, но еще держались. Но когда он налил арманьяк (который, кстати, решил пить с основным блюдом) в хрустальный фужер и стал метать луковые кольца, в воздухе повисло с трудом сдерживаемое недовольство. Вот-вот кто-то должен был взорваться. Я честно пыталась сбежать. Но при каждой попытке встать вносили следующее блюдо. Это был самый долгий ужин в мировой истории, прямо какая-то столетняя война, а не ужин.

– Боюсь, что мы не останемся надолго. Зак думает, что званый ужин – прекрасный способ испортить самый прекрасный вечер. – Мой голос звучал как натянутая до предела струна.

– Не, эт' не так. Для ме'я званые ужины – это че-то вроде любовной игры… – сказал он, будто ему было мало того, что он уже натворил. – Вот я сижу и думаю о тех трусах с дыркой на месте пизды, которые я те'е недавно подарил.

Опять жесты и взгляды, достойные «Оскара». Тут я почувствовала дикое желание посетить туалет и принять сильное успокоительное. Когда я вернулась с наполовину растворенной капсулой успокоительного, дело только ухудшилось. Зак играл с моими друзьями, как кот забавляется с мышью.

– Наркодилеры не такие уж и плохие ребята. По-моему, это такое облегчение для родителей, ка-да они знают, что парни, околачивающиеся у ворот школы, не собираются насиловать их детей.

Я залпом осушила бокал вина.

– …Эй, все звери носят мех, и никто не жалуется. А насчет тестирования… ну, от этих шампуней мех только еще больше блестит…

К этому моменту я приговорила уже целую бутылку, вино мигом разлилось по телу, и я тщетно пыталась вспомнить, как меня зовут. Придя в себя, я услышала, как Вивиан голосит, уставившись на аккуратно уложенные листья салата.

– О нет, Закери, нельзя бить детей, когда злишься!

– Да? А когда можно-то?

Не стоит и говорить, что молчание возобновилось. Во время десерта я выложилась целиком, изощряясь и заполняя паузы в разговоре. Но как только я с облегчением подумала, что теперь нам удастся сбежать, никого более не шокировав и не оскорбив, Вивиан сообщила, что Зак должен обучить нас азам танцев.

– У меня есть рэп, фанк, джаз! У меня есть «Ladysmith Black Mambazo»!

Явно задавшись целью доказать ему, насколько она продвинутая и крутая домохозяйка, Вивиан поволокла Закери в гостиную. Пока они осваивали круговые движения тазом, Саймон наблюдал за ними, едва скрывая антипатию за неубедительной улыбкой, которая испарялась по мере того, как движения Зака становились все эротичнее, а впавшая в экстаз Вивиан выделывала ногами кренделя под джангл.

Чуть позже, когда на кухне зашипела кофеварка, Вивиан отвела меня в уголок. Ее распирало от желания поговорить, вынюхать и узнать все.

– Раньше я не понимала, как ты могла уйти от Джулиана, но теперь все ясно. Когда твой мужчина – просто Мистер Член, какая разница, есть у него мозги или нет? Нет ничего удивительного, что он обворожил тебя и сдернул трусики…

– Начнем с того, что резинка на трусиках и так была не очень-то тугой, правильно? – сказал материализовавшийся позади нас Саймон с колкостями и едкостями наготове. – Ты случайно не читал мою статью об интеллектуальном равенстве, – он обернулся к Заку, заглянувшему на кухню в поисках льда, – которое намного важнее эфемерной физической привлекательности?

– Извини, парень, – ответил Зак, сунув нос в морозилку, – но эт' как-то далеко от ме'я, так же далеко, как гребаный космический корабль, запущенный на Марс.

Саймон встрепенулся.

– Мы не употребляем такие слова в нашем доме.

– Гребаный? Ты прав, парень. Гребаный – это такое, бля, гребаное слово.

После того как Зак протер шею куском льда, хладнокровная Вивиан стала напоминать сидящего на диете человека, перед которым поставили тарелку с шоколадными эклерами.

– Так, Ребекка, – коротко отрезал Саймон. – Для меня было величайшим удовольствием познакомиться с человеком, на которого ты променяла моего лучшего друга. И когда вы нас покинете, мы будем более чем благодарны.

Закери повернулся ко мне.

– Я не очень нарушу традиции светского ужина, если врежу хозяину по яйцам?

Я встала между ними.

– Ты учишь нас гармонии и согласию, помни об этом, Саймон…

– Спасибо большое, но я не считаю себя учителем. Я координатор обучения. Ответственный за систему образования.

– Да? – сказал Зак. – Ну а я считаю тебя высококачественным гребаным куском дерьма.

Разлитое в воздухе насилие стало постепенно растворяться: внезапно все прислушались к мужскому фальцету, который распевал хит Джанет Джексон, причем микрофоном служила щель почтового ящика. Вивиан утащила Зака на танцпол, а Саймон настежь распахнул входную дверь: на пороге почти на четвереньках стоял Джулиан. На нем были трусы, смокинг, а на голове красовалась пара оленьих рогов, что явно не предвещало ничего хорошего.

– Где, мать вашу, этот страдающий избытком меланина, особо недоодаренный, фаллоцентричный афроамериканский сукин сын, из-за которого ты меня бросила? – требовательно спросил он. – Пришло время преподать ему урок-другой… – Он решительно направился в коридор.

От него так разило перегаром, что своим дыханием он мог спалить носовую перегородку.

– Джулз, – остановила я его, удержав за руку, – ты пьян.

– Пьян? Я не как пьян, так тебе кажется, – невнятно пробормотал он, стряхнул мою руку и, пошатываясь, направился на звуки музыки. – Мадонна, «U2», «The Bearded Clams»… видишь? Я знаю весь хит-парад, все сорок хитов наизусть. Я перенастроил «Классику-ФМ» на «Радио Столица» и слушал его по дороге сюда. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за близких своих», поверь мне.

– Ты на машине?

– Господи, ну конечно. Я не отхожу от своей машины ни на шаг, а то вдруг она оставит меня ради владельца помоложе.

– Ты ведь мог убиться!

– Не убился, но можно попробовать еще самоубийство. Знаешь, по статистике холостяки в два раза чаще совершают самоубийства…

– Джулз… – Я постаралась удержать его, но он влетел в гостиную, растолкал Дариуса, Анушку, Вивиан и Кейт, застенчиво танцевавших под удары бонго, взобрался на кофейный столик и начал отплясывать ламбаду.

В трезвом состоянии Джулз танцует просто отвратительно. Но теперь, в пьяном виде, он напоминал страдающую коликами Айседору Дункан. Зак ошеломленно наблюдал за тем, как Джулз энергично выбрасывал вперед то локти, то колени и периодически залихватски приседал.

– Видишь? Я не всегда чересчур рационален, могу похвастаться и плохим вкусом, – вопил он, целуя и обнимая все неодушевленные предметы, что попадались ему в поле зрения. – И я не предаю анафеме все, что важно для тебя, а, Бек?

Наблюдая, как Джулиан скачет по комнате, я понимала, кто затеял эту идиотскую игру. Это была именно я. Оказалось, патентом на чувство вины обладают не только католики и евреи.

Джулиан пьяно покатился влево и, смачно шлепнувшись в мускулистые руки Закери, осоловело поднял глаза.

– О… да это лакомый-кусочек-для-интеллек-туальных-женщин. Рад тебя видеть. Правда, я еле узнал тебя, без моей жены, приросшей к твоим гениталиям.

Танцоры стояли не дыша. Зак отступил назад.

– Да, а сколько жен вам позволительно иметь? Странно, конечно, но у нас, людей цивилизованных, заведено так, что институт брака – это что-то вроде библиотеки: сначала верни одну жену, потом возьми другую.

– Да ты че? – В Заке вскипала ярость. – Ну, может, мне и удастся чему-нить у вас научиться… Я вот-вот брошу есть людей, и как раз.

– Зак. – Я потащила его к двери. – Знаешь, наше присутствие лишает их возможности о нас сплетничать.

– Ну-ка, скажи, как зовут жену хотя бы одного из битлов! – Джулиан ткнул его в грудь. – Давай… Хотя бы одну из них…

Нужно было сматывать удочки.

– Пойдем!.. – Я повисла на руке Закери. Джулиан издал чудовищный животный крик:

– Ребекка, я запрещаю тебе уходить! – Я развернулась и взглянула в его переполненные страданием глаза. – Хорошо… я умоляю тебя, – поправился он, траурно опустив плечи. – Я не хочу идти по длинной дороге жизни в одиночестве, не держа тебя за руку.

Господи прости, он и вправду прослушал хитпарад и теперь цитировал эти жуткие поп-песенки. Ах, Джулз… Вот что я с ним сотворила. Я была Королевой Тьмы. Даже Джонни Кокрейн[20] не смог бы меня оправдать.

– Не разрешайте Джулиану садиться за руль, – сказала я Кейт тоном, не терпящим возражений, открывая входную дверь нараспашку.

Джулиан, снедаемый горем, сжал мою руку.

– Разве ты не этого хотела? – Он жестикулировал, как сурдопереводчик в программе новостей. – Вот я стал человеком, который выставляет свои чувства напоказ. – Его лицо исказилось от горя.

Да уж, подумала я скорбно. Мои чувства тоже были ранены.

– Джулз, пойди выспись.

– Как предсказуемо, – заключил Саймон. – Вы, женщины, тратите годы, делая все, чтобы мы расслабились, расстегнули воротнички и забыли о том, что всегда надо быть мачо, вы убеждаете нас в том, что близость и чистота отношений наступает, когда люди делятся сами глубокими и мрачными страхами, а потом вдруг бросаете нас ради каких-нибудь типчиков, которые мало чем отличаются от овощей на грядке. – Он указал на Зака.

– Да, вы, ребята, обосрались на хер. – Зак развернулся в сторону таращившихся на него гостей. – Ваши гребаные носы задраны так, мать вашу, высоко, может, вы там нюха'те носки бога.

– Нюхаете, – автоматически поправил Саймон.

Послышался звонкий удар, Саймона отшвырнуло назад, и он ударился о стену гостиной, увешанную фотографиями знаменитых парочек, чьи браки Саймон умудрился спасти, по его словам, конечно. Все они попадали на пол и разбились вдребезги.

– А это делать было необязательно, – заорала я на Зака.

Джулиан, пошатываясь, подошел к тому месту, где лежал Саймон, свернувшись, как жареная креветка или, скорее, дикобраз, а вокруг валялись осколки стекла и обрывки фотографий, напоминая кубистский коллаж. Пока Джулиан одаривал Саймона поцелуем, Вивиан с воплем обрушила на голову Зака вазу от Конрана. Начался полный хаос, и, поверьте мне, даже цветы в горшках, с которыми в этом доме вели беседы, готовы были удушить друг друга. Одаренные отпрыски Вивиан и Саймона скатились с лестницы и укусили Кейт за ногу.

– Эх, да вырастите уже, – рявкнула Кейт, ударив их по заднице. Они взвыли дуэтом на невыносимой частоте, к ним присоединилась Вивиан, теперь это было уже трио, чуть позже вступил Саймон, угрожая судебным разбирательством, а потом и фальцет Дариуса: «Вы ведете себя как дикари!» От кулаков Закери этот голосок не спасла бы даже перегородка, защищающая свидетелей в суде.

– Ну, это и так уже далеко зашло! – взорвалась Кейт, сверля меня взглядом. – Первый раз в жизни я готова согласиться с Саймоном. Как ты могла бросить Джулиана ради этого ничтожества? Все в нем отвратительно. Что он говорит, как говорит…

– А где он живет?! – с дрожью сказала Анушка. – В Брикстоне выползти за пакетом молока – это же настоящий подвиг!

– Да мне неважно, где он живет, главное, чтобы мы жили вместе. – Я действительно так думала. – А ты, Кейт, просто завидуешь. После того как «женатый с детьми» кинул тебя, твое влагалище заросло плесенью.

Для акта расставания с социальной девственностью это уж слишком, подумала я, пока мы уносили ноги, запрыгивая в такси. Скорее это напоминало садомазохистскую оргию у Калигулы.

Я поклялась, что никогда не стану возражать, если Зак будет делать грамматические ошибки…

Но тогда я еще даже не представляла, какое дерьмо мне предстоит пережить…

21 Вот такая с тобой несуразица

С первого взгляда южному Лондону, мягко говоря, не хватает очарования. Равно как со второго и с третьего. Улицы неуклюже расходятся в разные стороны, как ноги старого забулдыги. На расшатанных балконах хмурых многоэтажек расцветают букеты плохо постиранного белья, источающего затхлый запах. Прохожие пробираются между мусорных куч, напоминая начинающих роллеров. Окна местного секонд-хэнда украшены решеткой. Хулиганский райончик, напоминающий кухню в аду.

До выходки Кейт, погруженная в миазмы похоти, я совершенно не обращала внимания на окружающую меня действительность. Но в тот вечер по дороге домой я внезапно увидела происходящее глазами моих друзей.

Закери жил в Брикстоне, по соседству с не менее жутким районом Эритрея. Такси, трясясь, остановилось напротив парикмахерской с вывеской «Женские стрижки. Лучшие прически в городе». Пока мы с Заком переходили дорогу, всю в выбоинах и трещинах, я ощущала на себе враждебные и хищнические взгляды, за мной явно кто-то наблюдал. У меня было ощущение, словно по моим голым ногам бегают мерзкие насекомые.

– Теперь, когда ты становишься настоящей звездой, Зак, может быть, пора переехать отсюда?

– Переехать? Но мне здесь нравится. Прикольно, понимаешь, о чем я? – Мы поднялись по шаткой лестнице. – Тут искусство.

– Хм-м… ты знаешь, Зак, люди с надетыми на голову трусами, вопящие «смерть блядям», вряд ли сойдут за труппу уличных актеров.

– К тому же я на мели. Все свои сбережения я вдул в твои гребаные «подвиги Геракла».

Квартира Зака, которую я считала нашим любовным гнездышком, тоже стала терять свое очарование. Впервые я заметила, что стены ее покрыты желтеющими подтеками, словно варикозными венами. Под отслаивающимися обоями плесень. Края поросшего грибком, убогого ковра загибались внутрь, словно у иссушенного бутерброда. Еще я поняла, что слышу, как шевелятся голодные, ежесекундно размножающиеся бактерии, причем такие огромные, что их можно было связать и сделать каждой инъекцию транквилизаторов, чтобы они успокоились.

С потолка, освещаемого голой лампочкой, занавеской свисала паутина. Водопровод издавал чахоточный кашель, а унитаз был засорен. Ванную, честно говоря, впору было огородить полицейской лентой, так она напоминала место преступления.

Не желая уподобляться среднему классу, я молчала. Но к концу сентября уже жутко скучала по дому Джулиана, с его ворсистыми коврами от Джона Льюиса, свежими простынями и центральным отоплением. В этом доме было так тепло, что легко можно было выращивать плантации гуавы.

Да, любовь, конечно, греет… но пуховое одеяло тоже не помешало бы, думала я, ежась от сквозняков.

Ситуация с питанием также была нерадостна. У Зака мы ели не столько еду, сколько корм.

– Хм… поедание арахисового масла прямо из банки… сложно назвать приемом пищи в обычном смысле слова, – сказала я ему на следующий вечер, но тут же замолчала, испугавшись, что он отреагирует на мой намек и начнет готовить. Приготовление пищи в этих условиях могло стать смертельным. Плита, загаженная жиром, напоминала развалины. Кишечные палочки оккупировали все углы этой жалкой кухоньки. К тому же я была влюблена, не так ли? А пока вы влюблены, не пристало замечать такие мелочи.

Я пробовала не обращать внимания, честно, я старалась. Старалась не думать о любви к дому. Но после двух недель в качестве девушки рок-музыканта больше не могла этого выносить. Мы нежились в спальне, как вдруг я оторвалась от его губ и выпалила:

– Тебе не кажется, что здешняя атмосфера начинает напоминать фильм-катастрофу? Знаешь, было бы неплохо, если бы ты перестал оставлять влажные полотенца на кровати. Они создают благоприятную среду для роста целой популяции микроскопических спор. – Кажется, я уже где-то это слышала? – Не знаю, как тебе сказать, Зак, но, если ты закрыл крышку унитаза, это еще не значит, что ты убрал за собой.

– Ну, так ты и убирай. Женщины лучше справляются с хозяйством. Кухонный стол и плита как раз на досягаемой для те'я высоте, – ухмыльнулся он.

Я сунула ему в руки валяющиеся на кровати трусы.

– А коли ты уж все-таки стираешь собственную одежду, почему бы и себя вместе с ней не бросить в стирку? – Я направилась в кухню. – Под твоими ногтями столько грязи, что можно продавать ее оптом в качестве органических удобрений.

– Слушай, это звучит унизительно. – Проследовав за мной, он прижал меня к стенке. – Так у меня может пропасть мужская сила, и мне придется подсесть на виагру, чтобы ее возродить…

Я оттолкнула его.

– Не понадобится тебе твоя сила, если ты не возьмешь за правило мыть холодильник.

Я уже выкинула из него все, что двигалось, не вдаваясь в подробности. Холодильник Зака служил исправительной колонией для продуктов, приговоренных к пожизненному заключению. Я обнаружила в нем йогурт, срок годности которого, истек еще когда динозавры скитались по планете. Там же была бутылка кисло-сладкого соуса розлива времен правления Елизаветы Первой.

– Честно признаться, даже бомжи побрезговали бы жить в этой квартире.

– Это все, детка? – сказал он слегка раздраженно. – Или есть еще какие-то мелочи?

– Ну ладно, раз ты сам напросился. Тебе обязательно держать нож как шпагу, когда ты ешь? И жевать с раскрытым ртом? От этих привычек стоит избавиться. Как и от обращения «детка». Как и от постоянного рыгания…

– Там, откуда я родом, рыгнуть – это поблагодарить хозяев за ужин.

– И еще пару слов об одежде. Как бы это выразиться… твоя одежда подошла бы беженцам из Боснии. Нет, скорее всего, они отошлют ее обратно.

– Полагаю, ты хочешь, чтоб я носил «от кутюр». Да ваш «от кутюр» – это большое, жирное ништо с задранным вверх носом.

– Я всего лишь хочу, чтобы ты перестал носить черное. Почему все музыканты одеваются так, словно у них только что кто-то умер?

– Все дело в том ужине на прошлой неделе? Ты хочешь, чтоб я превратился в типичного дерьмового либерала, разъезжающего на лимузине, который талдычет всякую муру про съедобные грибы и про то, что ислам может многое дать Западу, так, что ли?

– Просто есть определенные правила поведения…

– Что? – резко сказал он, прижавшись ко мне своим мощным атлетическим телом. – Вроде того, что нельзя облизывать женщину на первом свидании?

Я держала Зака на расстоянии вытянутой руки.

– Знаешь, хорошие манеры облагораживают.

Он раздраженно распахнул дверцу холодильника, который я только что вычистила, и открыл бутылку пива. Это все, что оставалось внутри, кроме трех фотопленок и бутылки зубровки.

– Все это дерьмо собачье. Хорошие манеры – это то, чем вы, англичане, пользуетесь вместо мозгов.

Закери схватил ручку, бумагу и стал корябать.

– Что ты делаешь?

– Пишу письмо сво'му агенту. Не подскажешь ли, как пишется слово «снисхо-блядь-дительный»?

Я знала, что прошу многого. В мире рок-н-ролла самая большая оплошность – считать, что существуют вообще какие-либо оплошности. Предел хороших манер музыкантов – научить свою собаку не нюхать промежность девочек на подпевках. Поначалу Закери не позволял мне себя воспитывать. Но Джулиан начал трезвонить посреди ночи и клясться в вечной любви. Он ежедневно присылал мне цветы. Однажды утром я проснулась под звуки струнного квартета, игравшего под окнами нашей спальни. Двух отрывков из Шуберта оказалось достаточно, чтобы Закери в конце концов согласился на перевоспитание.

Урок номер один. Он должен был перестать коверкать английский язык.

– Тебя могут вызвать в суд за оскорбление… за нанесение тяжких телесных повреждений родному языку.

– Ладно, ладно, перестань нудить… ворчать, – сказал он, с неохотой выговаривая окончания.

Несмотря на то что у него не было никакого образования, он все-таки умудрялся обводить меня вокруг пальца. Когда я вручила ему энциклопедический словарь, он хотел знать только одно: какое отношение слово «энциклопедия» имеет к циклопам.

Я поработала над его бровями и сделала из одной две. Отправила его на массаж лица и наказала пользоваться только махровыми полотенцами с ароматом лайма.

– Это не волосы, а газон. Там скоро заведутся садовые гномы. – Чтобы его шевелюру слегка подкосили, я отвела его в парикмахерскую.

Мне удалось убедить Зака в том, что его одежда не должна быть более вызывающей, чем его музыка, и я облачила его великолепную атлетическую фигуру в добротный, шитый на заказ костюм. А он согласился сходить в оперу.

– Опера – это круто. Единственное место на свете, где жирные цыпки идут на ура.

Итак, у меня появилась надежда. Но, черт возьми, это определенно было только начало.

Должно быть, это стало и началом конца карьеры Джулиана в качестве президента фан-клуба «У меня жена чертовка». Бедный ангелочек явно боролся за золотую медаль в мужском забеге на длинную дистанцию. Железы, отвечающие за чувство вины, начинали нервно пульсировать при одной мысли о том, что я с ним сделала. Я была настоящим монстром. Я просто ощущала, как из шеи у меня торчат всякие винты – куда там Франкенштейну!

Вивиан имела неосторожность обронить, что Джулиан выступает в Тайном Совете по делу о защите диссидентов из Ангвиллы, приговоренных к смертной казни. Я поймала его у главного входа на Даунинг-стрит.

– Перестань присылать мне цветы и звонить, Джулз. Разошлись, значит, живем раздельно.

– Раздельно? Да что же это? Как может белок без желтка? – Он выглядел бледным, униженным и замученным.

– Я того не стою. Я просто мусор, без всяких шуток. Скоро перееду жить в автоприцеп и буду носить белые туфли без чулок.

– Мне нужно тебя видеть. Давай сходим куда-нибудь. Сегодня вечером.

– Ах, Джулз, ты никуда не приглашал меня, когда мы жили вместе. Разве что на благотворительные вечера в пользу жертв пыток. И я никогда не знала, когда с ними разговаривать: во время коктейля перед ужином, чтобы заработать себе несварение желудка… или после, за портвейном, чтобы потом мучиться бессонницей. Кроме того, сегодня вечером я иду с Заком на церемонию вручения наград.

– Что? Он наконец получает аттестат зрелости?

– Нет, Британскую музыкальную премию, если тебе обязательно знать.

– Ах так, Британскую музыкальную премию? О да, – усмехнулся Джулиан. – Это что-то вроде «Оскара», да?… только без особого шика, блеска и изыска.

Коллега Джулиана в парике чопорно напомнил ему, что пора вернуться в зал суда и заняться спасением жизней, если это его не затруднит.

Я смотрела, как Джулиан уныло шагает по мощеной дорожке к зданию Тайного Совета, и меня съедало раскаяние. Честно. А потом я подумала о том, как появлюсь в студии в Доклендсе под ручку со своей рок-звездой. Разве не об этом мечтает каждая девушка с момента достижения половой зрелости? Я всецело отдамся ночным чарам гламура и гедонизма. Или мне стоит покапризничать и показать характер? «Окликни его! Попроси прощения», – остервенело говорила я себе. Кажется, мой мозг вот-вот отделится от тела. Пришло время прислушаться к голосу совести!

Но потом я подумала: «Черт возьми. Никогда не слушай советов незнакомцев» – и уверенной походкой отправилась делать эпиляцию.

22 Добро пожаловать в город облизываний

На церемонию вручения музыкальных наград девушки отправляются, когда им нечего надеть. В буквальном смысле. Я никогда не видела такого обилия обнаженных тел.

На меня нахлынули подростковые воспоминания, когда, стоя перед зеркалом с зубной щеткой, я напевала в нее, как в микрофон. Все эти плакаты недосягаемых рок-богов на стенах спальни. Первым мужчиной, в которого я влюбилась, был Дэвид Боуи. Когда он – мультимиллионер и мегазвезда – не ответил мне взаимностью, я, прыщавая девочка в лифчике нулевого размера, думала, что не переживу этого. И в каком-то смысле действительно не пережила. Именно поэтому, повиснув на руке самого великолепного мужчины на свете, я и явилась сюда. Хотя слово «великолепный» рядом с Закери Фениксом Берном тускнело. О том, что происходило со мной, мечтали миллионы женщин, нежась в джакузи. Поэтому я и шла бодрой пружинящей походкой. Разве не ради этого я отказалась от старомодных брачных ритуалов? Чтобы испробовать эликсир страсти?

Но не все разделяли мое воодушевление. Эдди Роттермана, например, мое появление совсем не обрадовало.

– Мать твою, что за?!. – красноречиво приветствовал он нас.

Мы шли по красной дорожке среди расступающейся толпы. Задом пятились папарацци, напоминая французских придворных восемнадцатого века. Я чувствовала, как Ротти тяжело дышит мне в шею.

– Я ж' те'е говорил держаться подальше, – зашипел он. – Ты, кусок копченого дерьма.

Повернувшись к нему вполоборота, я с приклеенной улыбкой процедила:

– Кстати, ты знаешь, нашли средство от облысения… Волосы.

Все всех целовали. На таком мероприятии, если вы в чем-то сомневаетесь, просто целуйтесь со всеми подряд. По-французски, в обе щеки. В общем, продолжайте целоваться до тех пор, пока ваши губы не онемеют. Это был настоящий город облизываний.

Совершенная незнакомка с крошечной сумкой из фальшивой крокодиловой кожи впилась в меня зубами. С трудом высвободившись из ее объятий, я увидела, что лицо Роттермана налилось кровью и стало пунцовым.

– И забудь о шантаже. Я ушла от Джулиана.

– Старая ты сучка.

– Да? Если я сучка, то ты старый кобель, – ответила я, внешне сохраняя спокойствие, но внутренне паникуя. Старая сучка? Я? Да ты жирный урод, чернокожий ублюдок, да у тебя чугунный котелок вместо головы. Задница Роттермана в бежевых замшевых клешах напоминала гараж для двух машин. Его следовало арестовать за постоянную демонстрацию волос на теле. Волос, запутавшихся в золотой цепи. Только благодаря агенту Закери рынок золотых драгоценностей мог процветать.

Но его слова подорвали мою самоуверенность. Я посмотрела на окружающих меня женщин. Прекрасные голубоглазые блондинки, достойные потомки Барби и Кена.

Внезапно мой наряд показался мне нелепым для женщины, которая явно достигла половой зрелости: высокие сапоги до бедер и обтягивающие кожаные штаны (по ошибке я решила, что одежда, которую носила до совместной жизни с Джулианом, уже достаточно устарела, чтобы снова войти в моду). Я почувствовала себя неловко и, пока мы проталкивались через зал, вцепилась в Закери.

Церемония вручения наград напоминала караоке, только на более продвинутом уровне, к тому же казалось, что губы музыкантов не в ладах с мозгами. Несмотря на это, каждого музыкантишку, мямлившего что-то под фонограмму, ведущий называл феноменом, что вообще-то искажало смысл слова. Когда феномен слева от меня сказал феномену справа: «Зак, только подумай, парень. Да он – феномен», это правда было феноменально.

Через час или чуть позже я обнаружила, что чары удивительным образом перестают действовать, более того, выступления на сцене давят на уши. Возможно, следовало сконцентрироваться на совершенных губах Зака и игнорировать клокочущую музыку…

– А сейчас у нас в студии… – Читающий по бегущей строке ведущий источал харизму на телевизионные экраны по всей стране. – Закери Берн! Лучше не трогать этого главаря! – добавил он.

– Я ре-позиционирую ево те'ерь на белом музыкальном рынке, ты плохо влияешь на ево имидж, – презрительно фыркнул Роттерман, когда Зак, поцеловав меня, отправился на сцену. – К тому же я всегда найду способ держать те'я подальше, – сказал он мрачно, поведя бровью и указывая на телохранителя Закери. Я содрогнулась при виде того, как Дэнни де Лито напряг взятые напрокат мышцы. Он, наверное, чистил зубы аккумуляторной кислотой, а рот полоскал горючим для зажигалок. С ним отказывались работать все компании, потому что он был слишком агрессивен.

После живого выступления группы «Нейроновый расплав» (эта группа могла получить награду только в одной номинации – «самые жуткие, невнятные тексты, произносимые уродами, притворяющимися, что они садомазохисты»), на сцену в атласных брюках, обтягивающих зад, как липкая лента, крадучись вышел Зак. А зад его был единогласно признан британскими таблоидами самым необыкновенным органом после органа Вестминстерского аббатства. Он вживую пел песню обо мне, но исполнение было испорчено. Во-первых, кишащим гнидами конским хвостом сидящего впереди типа. Мотая головой, он окунал его в мое пиво каждый раз, когда вступали ударные. Бумс-бумс. Пиво начинало пениться, словно капуччино. Во-вторых, чертовым агентом: в течение всего выступления Ротти читал мне лекцию о том, сколько великолепных возможностей Зак прошляпит благодаря мне.

– Понима'шь, он ништо без девушки-знаменитости. Ему нужна длинноногая суперфотомодель. Знаменитая крошка – такой же важный аксессуар, как сумочка от Прады. Што-то, што можно менять каждый сезон. А когда они расстаются, каждому достается пятьдесят процентов славы. П'нима'шь? Рок-звезды не женятся на всю жизнь – им нужно менять рекорд-компанию. Ты че, не хочешь, чтоб' он стал круче, известнее и все такое? Чтоб' он сделал Америку? – Его бессмысленные речи на секунду прекратились.

– Мать моя женщина! Вот эту штучку я бы не прочь оттрахать. – Селестия, вегетарианка «свободного падения», провиляла бедрами мимо нашего столика… – Ну и тело.

– Это не тело, – угрюмо сказала я, – а леденец на палочке.

Леденцом были, конечно же, ее груди. Дойники вываливались из огромного лифчика, в котором могли поселиться Паваротти со своим братом-близнецом.

Где-то на сцене выдавали награды вроде «Самая интересная форма соска у девушки на подпевках» или «Самая большая выпуклость в области пениса в обтягивающих брюках, которая является оптическим эффектом». От скуки у меня онемела задница, к тому же я умудрилась пропустить момент, когда карьера Зака стремительно взлетела вверх и из скандального дебютанта он превратился в «открытие года». Я бы и вообще этого не заметила, если бы не толпы фанатов, которые лавиной устремились ему навстречу.

«О, дорогой… прелесть… Ты тако-о-ой потрясающий». Он спускался со сцены, и со всех сторон неслись льстивые заверения. К нему тянулись губы слева. К нему тянулись губы справа. Наверное, он ощущал себя так, будто упал в бочку с пиявками. Пробираясь к столу, он словно плыл сквозь море поцелуев, оставляя за собой целые ручейки слюней.

На этом церемония для тех, кто сидел у телевизоров, окончилась. Зак прихватил меня с собой на VIP-вечеринку, где должны были короновать победителей.

– Боже, – поддразнила я его, – ты думаешь, мы будем не слишком рано? Время всего-то двенадцать. – В отличие от остальных присутствующих, на следующее утро мне надо было вставать на работу. Ежеквартальное совещание по вопросам распределения бюджета. Если пропущу, можно считать, что уволена. Несмотря на все мое желание повеселиться, я не могла подвести Кейт.

Только Зак открыл очаровательный ротик, чтобы ответить, как его уволокла какая-то свирепая представительница звукозаписывающей компании. Зака отправили на интервью в мир искусственных мехов, сигарного дыма, обтягивающих брючек и крашеных-перекрашеных волос. Пока она спроваживала его в зону с ограниченным доступом, он успел сунуть Роттерману два выделенных ему билета в VIP-зону, и тот тут же заграбастал их своими грязными ручищами.

Как только Зак оказался на достаточном расстоянии и не мог его слышать, Роттерман гадко прошипел:

– Надеюсь, ты будешь хорошей девочкой и отправишься на хер к своему муженьку.

Я схватила тарелку со стола.

– Вот думаю, не прикрыть ли тебе лысину тарелкой, вернее ее осколками? – нежно проговорила я.

Но у Роттермана было припасено секретное оружие. Оружие сорок четвертого размера с безупречно выбритыми ногами, аккуратно выкрашенными ногтями, уступчивой улыбкой и грудью, при виде которой у мужчин загорались глаза. Мы подходили к внутреннему залу, у входа в который, огражденного бархатными канатами, стояли двое вышибал. Роттерман сверкнул глазами, видимо, замышляя нечто подлое. Когда вышибала с пенящимся на груди жабо попросил показать VIP-приглашения, Ротти задвинул меня в сторону и из огромной паутинообразной толпы вытянул Селестию.

– Эй, но это мой билет!

– Забудь о нем, крошка! – Ее голос напоминал сигнализацию; каждое предложение заканчивалось восклицательным знаком.

– Знаешь, Селестия, Роттерман хорошо обращается с женщинами, когда они готовы исполнять его сексуальные фантазии. Если же ты исполнишь самые странные из них, он предложит тебе кокаин и контракт со звукозаписывающей компанией.

– Пока-пока, – проквакал Роттерман. Итак, я осталась в толпе среди остальных «никто», фланируя мимо микрознаменитостей и заядлых кокаинщиков, разглядывая их безумные прически. Рок-звезда в футболке с надписью «Город гниет, избавьте нас от бедности» хвастался тем, что покупает отдельный билет для своей гитары на «Конкорде». Псевдомачо из Манчестера бахвалились, рассказывая, как пережили облаву ментов на наркоманов и сбежали из колонии для малолетних преступников. На самом же деле наверняка их единственным столкновением с законом было нарушение дорожных правил. Долговязые типы, напоминающие массовку из фильма по Стивену Кингу, уставились на меня.

Мне было стыдно, от смущения ноги выписывали немыслимые кренделя.

– Ладно, – прошептала я, – сколько вам нужно, чтобы я прошла?

Вышибала, недоумевая, повел бровью.

– Ну знаешь, в таком наряде можно и даром.

Паучья толпа сотрясалась от язвительного смеха. Другие участники акции явно не блистали безупречным вкусом, и наряды их были далеки от последнего писка моды (надо сказать, что Элтон Джон вряд ли выделился бы на их фоне), но на них вышибала пальцем не показывал.

Войдя внутрь, я почувствовала себя изгоем среди клонов Селестии. Талантливые фотомодели с выпирающими скулами и тазовыми костями жаждали внимания. Я утешала себя мыслью, что Джон Ф. Кеннеди и Джон Леннон тоже хотели быть в центре внимания, а как они кончили?

– Так все-таки, сколько лет ты уже носишь это? – спросила Селестия. Она оставила при себе восклицательные знаки, потому что поблизости не было мужчин. – Понимаешь, мне интересно, что же твой наряд все-таки значит?

Я оглядела наряд Селестии – что-то вроде красного презерватива с блестками.

– Не знаю, но твое платье явно говорит: «Отсюда я отправляюсь прямо на оргию, и у меня нет ни секунды заглянуть в родной бордель».

– По крайней мере, это модно, – протявкала она.

– Да, но модная одежда так быстро устаревает, – возразила я.

– Зато в ней легко можно кого-нибудь подцепить, – парировала она.

Скользящей походкой Селестия отправилась на танцпол – выделывать рискованные маневры задницей. Ее тут же выхватил прожектор света. От напряжения в висках у меня начинала пульсировать боль, причем в ритм музыке. Казалось, присутствующие страдали коллективными галлюцинациями. Пробираясь сквозь раскачивающиеся тела, я отправилась на поиски Закери. Наконец разглядела его в дальнем углу танцпола. Он двигался так быстро, что серебряные каблуки туфель сверкали металлическими молниями, словно хвост вынырнувшей из воды рыбы. Увидев меня, съежившуюся в сторонке, он подтанцевал ко мне.

– Потанцуй со мной, Бекки.

– Это не танцы, а состязания по боевым единоборствам.

– Давай же, девочка!

– Здесь нет победителей – только уцелевшие. К тому же я знаю всего два вида танцев. Один из них – это тайский гоу-гоу, а другой – никакой.

Где-то я уже это слышала.

– Я с тобой потанцую! – это была Селестия. Я взглянула на ее красный презерватив с блестками. Его фасон явно предусматривал случайное выпадение бюста во время танца.

Сквозь кишащую плоть я повела Зака на танцпол. Совершая разминочные круговые движения, я старалась копировать танец Зака. Раз, два, поворот, вибрация… Раз, два, поворот… Это ничем не отличалось от игры в шахматы, кроме того, что я активно потела. Слева и справа от меня женщины выделывали такое, словно у них в трусах застряла Тина Тернер. Селестия, без особых усилий складываясь вчетверо, давала задний ход, при этом выкидывала па с выпячиванием таза. Мне казалось, что я нахожусь в общей примерочной с Кейт Мосс и мы примеряем одно и то же платье. Как только Зак отвлекся, разглядывая вывалившуюся наконец грудь Селестии, та специально зацепила мой сапог своей высоченной шпилькой, и я, споткнувшись, неуклюже растянулась на полу.

Когда мой нос соприкоснулся с паркетом, я произнесла внутренний монолог следующего содержания: «Мое тело превратилось в сплошную мозоль от постоянного трения сетчатой кофточки о другие тела. Зад намертво сросся с кожаными штанами, трусы в таком жарком климате явно были ни к чему. От этих кошмарных каблуков-небоскребов у меня появилось искривление позвоночника, а теперь еще и подъем раскурочен этой сучкой. Самоощущение на нуле».

– Все было великолепно, Зак, – прохныкала я, с трудом поднимаясь с пола. – Но теперь мне правда пора идти – меня ждет нервный срыв.

Я захромала по направлению к выходу. Он догнал меня.

– Что случилось?

Я потерла раненую ступню.

– Ну и тетка! Неужели ты и правда спал с ней? Единственное, о чем она жалеет, это то, что у нее на ногах только десять пальцев, а так хочется что-нибудь еще накрасить лаком.

Зак крякнул.

– Ох, и люблю я вас, девчонки, классно грызетесь.

Девушка, стоявшая на выходе, проявляла чудеса вежливости. Когда мы проходили мимо нее, она промяукала:

– Спасибо, что зашли, приходите еще.

– Да уж, ей обязательно надо было поблагодарить нас.

– Англичанам нужны книжки по этикету, где говорится не как себя правильно вести, а как вести себя неправильно, – пробурчал Зак. – Ну останься же.

Улица была запружена черными такси, напоминавшими гигантских жуков.

– Завтра мне на работу. Да вы что, люди? Вампиры, что ли? – Где-то я это уже слышала…

– Ты не против, если я останусь?

– Конечно, нет. – Надеюсь, моя улыбка выглядела достаточно убедительно. Наблюдая в зеркало заднего вида, как Зак постепенно становится меньше, я вспоминала, как представляла себе накануне эту веселую безумную ночь… Для меня было слишком утомительно наблюдать за отдыхающим Заком. В эту ночь сама я отдохнула так, как отдыхают под наркозом во время операции по удалению кисты яичников. Но это было менее болезненно, чем то, что последовало дальше…

23 Модница постфеминистка свободных нравов?.. Или аморальная сучка? Защищайся!

До моей влюбленности в Закери Берна я была уверена, что папарацци – это особая начинка для пиццы. Вот чем интересна карьера знаменитостей: первую половину жизни они борются за то, чтобы оказаться на страницах журналов и газет, вторую – за то, чтобы держаться от них подальше.

«Объектив камеры объективен по определению и никогда не лжет, – думала я, сидя в метро по дороге на работу следующим утром. – Но не мог бы он быть чуть снисходительнее?»

На таблоидах была одна и та же фотография: крупным планом мое лицо, искаженное болью, в тот самый момент, когда Селестия ударила меня ногой. Она же была запечатлена во всей красе, с сияющей улыбкой, ее рука обвивала талию моего бойфренда.

Фотография поистине жуткая, но подпись к ней еще более невыносима. Газета «Экспресс» называла Селестию девушкой Зака, а меня – ее матерью.

Если мне доведется столкнуться с Селестией, уж поверьте, не сносить ей ее безмозглой головы.

Несмотря на пасмурный осенний день, я надела темные очки. Мое личное пространство было нарушено. Эту сторону совместной жизни с Заком я не предусмотрела. Честно говоря, теперь я бы побоялась сделать мазок у гинеколога, – из опасений, что снимок опубликуют в газетах.

Прокравшись в свой кабинет, я сняла очки и налила себе вчерашнего кофе из кофейника.

– Могло быть и хуже, – сказала Кейт.

Она демонстративно уставилась на часы. Я пропустила ежеквартальное совещание по вопросам распределения бюджета. С тех пор, как начался мой роман с Заком, я довольно вяло относилась к работе и старалась появляться там как можно реже. Мои алиби становились все более странными и дикими, потому что такие отговорки, как «смертельно простудилась», «ждала водопроводчиков», «была у зубного», уже не действовали. Как-то раз меня «похитили инопланетяне». Однажды я «попала в безумную передрягу, и мафиози чуть ли не перерезали мне горло». Но сегодня я опоздала просто потому, что не могла продефилировать по улице в тех кожаных штанах, что были запечатлены в газетах.

– Ну… помнишь, накануне я не могла выйти на работу, потому что случилось нечто необъяснимое, я оказалась в коме и меня отправили на «скорой помощи» в больницу, а по дороге туда я читала предсмертные мантры. Так вот, вчера вечером я чудесным образом исцелилась и пошла на церемонию вручения музыкальных наград.

– Вы только подумайте! – язвительно вставила она. – Знаешь, прямо сейчас твоего нового возлюбленного где-то учат какать в горшок.

– Послушай, я знаю, что ваше с Заком знакомство состоялось не в самый подходящий момент, но я над ним работаю. Стараюсь разбудить в нем интерес к более утонченным сторонам этой жизни.

– Например, выполнять домашнее задание? Да перестань притворяться безмозглой ослицей, просто брось его! В противном случае, тебе придется найти более подходящую работу – спасателем на очистных сооружениях.

Все утро я ругала себя и убеждала в том, что вопрос возраста не должен меня так сильно задевать, при этом листая модные журналы в поисках подходящих способов омоложения. Меня интересовало все, вплоть до кремов от геморроя для устранения мешков под глазами и вирусов, поедающих плоть изнутри, для незамедлительного избавления от лишнего веса.

В обеденный перерыв, когда я с остервенением выжимала вилкой чайный пакетик о край кружки, в холле раздался голос Зака.

– Ее нет, – заявила Кейт. – Хочешь оставить отпечатки пальцев?

Я пулей вылетела за перегородку и бросилась ему в объятия. Увидев, как мы целуемся, Кейт с отвращением застонала.

– Новоиспеченные любовники должны находиться в изолированном пространстве как минимум шесть месяцев, чтобы не вызывать рвотные позывы у всех, кто имеет несчастье наблюдать их вместе.

Вынырнув за глотком воздуха, Зак вручил мне еще одну газету, облепленную фотографиями, где мы с ним обнимаемся. Я отсканировала статью взглядом. Ведущий колонки слухов называл меня «похитительницей младенцев», а Зака «разорителем могил». Зак обвел красным фломастером выражения «украл жену» и «разрушил домашний очаг». Хотя меня больше взволновала фраза «овца в овчинной шкурке».

– Ты понимаешь, что эт' значит, так ведь?.. Пришло время те'е развестись.

– Что?

– Я не с'бираюсь… не собираюсь, – поправился он, – спать с телкой другого парня, понятно? Ты должна это прекратить.

– Что? Прямо сейчас? Это так срочно?

– А тебе все еще хочется быть замужем?

– Хм-м, – Кейт нарочито откашлялась. – Ребекка, можно тебя на секундочку? Это так срочно!

С неохотой я поплелась за ней вниз по ступенькам и увидела, что у билетной кассы с букетом роз стоит Джулиан.

– Просто зашел проститься. Несмотря на всю боль, что ты мне причинила, я все еще люблю тебя.

– Проститься?

Он посмотрел на меня самым жалким взглядом, у него были мешки под глазами.

– У меня рак кишечника. Я затрепетала.

– Что у тебя?

– Ну, возможно, рак… может, конечно, очередная трещина.

– Что за игры со смертью? – ответила я небрежно. – У тебя геморрой, Джулиан, потому что ты не занимаешься спортом…

– Можно стакан воды? – спросил он слабым голосом. Я принесла воды из бара. – Мне нужно принять таблетки, – тихо пояснил он.

Я не спросила, что за таблетки, но он добавил:

– Возможно, ничего страшного, но снимок брюшной полости показал, что у меня, кажется, отсутствует часть легкого.

Я воздержалась от комментариев, он же продолжал выдавать новую информацию!

– Доктор назначил мне срочную консультацию у специалиста, а то вдруг… понимаешь… – Он приложил палец к виску и сделал жест, словно собирался выстрелить себе в голову.

– О, наконец-то изобрели лекарство от ипохондрии, – сказала я холодно. – Смерть.

Джулиан резко сменил психологический настрой.

– Да и ты выглядишь так себе. Цвет кожи явно свидетельствует о нехватке дневного света. Ты правильно питаешься? Витаминов достаточно потребляешь?

– Джулиан, ты не уважаешь границы моего личного пространства.

– Да с чего это вдруг? Ты что, ранчо, что ли? Вернись ко мне, Бекки!

– Помнишь, что я сказала тебе тогда, предложив пожениться: «Неважно, будет лучше или хуже». Так вот, у нас всегда было только хуже, а лучше никогда.

– Если ты не прекратишь свою смехотворную погоню за молодостью, я расскажу всему миру, что ты выдергиваешь волоски на подбородке.

– Не посмеешь.

– Вот увидишь.

Я подталкивала его по направлению к выходу.

– Именно поэтому я и ушла от тебя. Ты хочешь все всегда контролировать, это просто душит меня, да ты хуже, чем утягивающие трусы Элизабет Тейлор.

Я прилагала всевозможные усилия, чтобы выпроводить его на улицу.

– Знаю, что ранила, что предала тебя. Черт, я могла бы участвовать в конкурсе «Веди себя как Моника Левински». Причем выиграть его. И мне очень жаль, но мы с тобой договорились, что ты предоставишь мне немного личного пространства.

– Личного пространства? – Джулиан развернулся на каблуках. – Можно я дам тебе совет? А ты не пробовала поискать это личное пространство между ушей своего мальчика-игрушки?

Вдруг на его обиженном лице появилось раздражение. Это подсказало мне, что за спиной у меня любовник. Я обернулась и увидела, как Закери, уперев руки в боки, наблюдает за происходящим.

– А ты знаешь, что она через день выдергивает волосы из подбородка? А еще врет о своем возрасте. Что она тебе наплела? Сколько ей лет? Двадцать пять? Двадцать шесть? Ну так знай, ей почти тридцать три – пора в дом престарелых.

– Джулиан!

– Ее волосы сначала седеют, а только потом становятся красными.

– Я не крашу волосы… только чуть-чуть.

– Нельзя доверять женщине, которая врет про свой возраст. И если она изменила мне, откуда ты знаешь, что она и тебе не изменит?

– Заткнись, ты!

– Прекрасно, прекрасно! – разразился Джулиан. – Рок-звезда, а как говорит! А ты знаешь, почему Ребекка участвует в этой словесной перебранке? – Его рот конвульсивно передернулся от злобы. – Потому что для нее это единственная возможность использовать слова, в которых больше одного слога.

Зак глубоко вздохнул, стараясь себя контролировать. Он широко развел руки в знак примирения.

– Бекки хочет тебе кое-что сообщить. Знаю, друг, это неприятно, но…

– Только, пожалуйста, давай без психологии. Думаю, такие эксперименты плохо скажутся и на моих, и на твоих нервах, – с горечью ответил Джулиан. – Просто если ты не перестанешь совершать супружеский вандализм и не вернешь мне жену, придется настоять на решении этого вопроса в судебном порядке.

Зак озадаченно посмотрел на меня, не поняв и трети сказанного Джулианом.

– Что ты сказал?

– Я употребил традиционное английское выражение, которое означает «набить кому-то его поганую харю», – ответил Джулиан не самым типичным для него образом.

Зак издевательски расхохотался. Джулиан, пошатываясь, шагнул к нему, вызвав тем самым неожиданное появление Дэнни де Лито, который показался из-за угла книжного киоска.

– А ты кто такой? – требовательно спросила Кейт. – Вышибала?

– Не-а. Я просто гигантский кексик. А ты, мать твою, думала, кто я?

– Единственное, на что я надеюсь, это то, что твой следующий альбом будет посмертным, – сказал Джулиан, – потому что к тому моменту ты уж точно будешь мертв.

– Просто… – Неустрашимая Кейт толкнула Дэнни де Лито, уже приготовившегося к прыжку. – Обычно мы проверяем наличие оружия у входа. Это такой старомодный английский обычай.

Воспользовавшись своими дипломатическими навыками, я просто стояла и ничего не делала.

Двое мужчин приближались друг к другу. Закрыв глаза, я ожидала услышать хруст костей, но услышала совсем другое. Тишину нарушил резкий голос моей матери. В полном изумлении я увидела, как она скользит по фойе, размахивая сегодняшними газетами.

– Ребекка! – требовательно возопила она, и все присутствующие содрогнулись от ее неистребимого кокни-акцента.[21] —Ты была там, когда это снимали?

Кейт подавила смешок. Мой отец семенил сзади, как коккер-спаниель. На нем была выцветшая футболка под цвет лица. Невозможно было разобрать, что на ней написано, хотя слоган «Мы вместе с этой идиоткой» прекрасным образом дополнил бы картину.

Моя мама в платье без лямочек и в лифчике с лямочками швырнула газеты на пол к ногам Джулиана. Увидев заголовки, Джулиан бессильно всхлипнул.

– Бекки!

Я выглянула еще раз. Мой отец, исполняющий обычно исключительно вспомогательную роль, нечто вроде планктона, неожиданно решил тоже взять слово:

– Если ты приобретешь машину, страховка обойдется в три раза дороже.

– Это ты во всем виновата! – Мать набросилась на Кейт. – Это все вы, феминистки! Все не могли успокоиться, пока не разрушили ее брак. Пока она не стала эмульсипированной.

Даже Дэнни де Лито прыснул со смеху.

– Мне кажется, ты хотела сказать «эмансипированной», мама.

Усевшись на стойку, мать разразилась неодобрительной тирадой в адрес Зака. Но успела, как я подметила, закидывая ногу на ногу, сверкнуть для него своими трусами.

О господи. Вот опять. Нет, с меня достаточно. Хватит. Теперь за меня думали ноги, и я поспешила к выходу. Джулиан лихорадочно схватил меня за руку. Я обернулась. Мышцы его лица были сведены судорогой, вокруг глаз – круги утомления и отчужденности.

– Ты действительно не вернешься?

Я всегда думала, что жизнь – сука, но внезапно поняла, что сука – это я. Однако нужно было идти до конца. Напряженные скулы Зака говорили о том, что он не потерпит никакой отсрочки.

– Я… я… – с жадностью я глотнула воздух. Я притворялась, что мысль о разводе с Джулианом была лишь одним из болезненных симптомов моего ПМС (предмоногамного состояния), излечить меня от которого призван был Зак. Но что же я делаю? Конечно, я не должна окончательно уходить от моего дорогого, милого мужа. Я ведь люблю его. Но мне, как всегда, не хватало рациональности. Пора записаться в общество анонимных кого-то там. «Здравствуйте, меня зовут Ребекка. Я не могу жить без Зака». Как попасть на семинар для Двуличных Сучек? Господи прости. Если я так стремилась к саморазрушению, почему было просто не подсесть на крэк или не начать продавать подержанные машины?

Зак решительно кивнул.

– … хочу развестись, – промямлила я и ушла, оставив своего мужа стоять в недоумении, словно в ожидании поезда.

24 Лучше поздно, чем никогда

– Развестись? – завизжала Анушка. – Это звучит так пленительно, правда? Словно из Сомерсета Моэма. Плетеные кресла на колониальных верандах, сигареты «Голуаз», неразбавленная водка и медленно вращающиеся лопасти вентилятора…

– Ты не можешь развестись, – заявила Кейт, просовывая голову между передними сиденьями. – Ты ведь не разлюбила Джулиана?

Я выдержала паузу.

– Нет. Но при этом я полюбила кого-то еще. Анушка зацепила столбик ограждения и, чудом оставшись в живых (иногда мне кажется, что она брала уроки вождения у самого Гудини[22]), влетела на парковочное место для инвалидов под зданием Христианского союза молодежи. Если мое сердце и не остановилось, на нем уж точно остались царапины.

– Если бы на мужчинах были ярлычки с ценниками, ты бы поняла, что теряешь, – сокрушалась Кейт, отрывая лицо от рычага переключения передач.

– Что? – я резко развернулась, чтобы посмотреть ей в глаза. – Не верю своим ушам! Да неужто это говорит Кейт Мак-Криди? Где же ее вечная песенка «Все мужики сволочи»?! Это же ты убеждала меня не выходить за него замуж!

– Если бы я только могла предположить, что ты тут же развернешься на сто восемьдесят градусов и сорвешь с древа жизни неспелый лимон…

– Зак не лимон. Он научился спрягать глаголы, к вашему сведению.

Анушка закрыла машину, и мы поплелись по бетонной площадке.

– Слава тебе господи! Спрягать глаголы! Ничего себе… Ребекка, с ним стыдно показаться в обществе. Если бы Закери был псом, ему бы определенно потребовались поводок и намордник. Если бы он был…

Двери лифта разверзлись.

– Я все еще люблю Джулиана. Но проблема в том, что он слишком милый.

– О да, как это отвратительно в мужчинах, – кривлялась Кейт. – Беги, пока у тебя осталось хоть немного самоуважения.

– Я хочу попросить тебя: поговори с Джулзом, чтобы он поскорее дал мне развод, – перебила я ее, нажав кнопку первого этажа.

– Только позаботься о хорошем адвокате. В Британии мужчинам на бракоразводных процессах отдается предпочтение, – посоветовала Анушка, пока мы поднимались в лифте. – Ты должна проследить, чтобы имущество было поделено поровну…

– Да уж, – усмехнулась Кейт, – чтобы все было поделено поровну между двумя адвокатами. Адвокаты берут сумасшедшие деньги, чтобы сообщить тебе то, что ты уже знаешь, только на латыни. Разводус Алиментус Максимус.

– До этого дело не дойдет. К тому же делить нечего. Мы уже разбили все, что только можно, месяц назад.

Женская раздевалка была окутана туманом из тальковой пудры, ароматами дезодорантов и лака для волос. Мы всунули пластиковые карточки членов клуба в прорези шкафчиков и стали переодеваться.

– Зачем разводиться-то? – Кейт уселась на деревянную скамейку, стоявшую вдоль стены, и стала стягивать с себя джинсы. – Только не говори мне, что собираешься выйти замуж за Зака! Этого я тебе точно не позволю. По твоему сценарию, одиночество – кратчайший промежуток между двумя браками.

– Ну уж, если ты будешь носить такие трусы, тебе точно никогда ни один брак не светит. – Я оттянула резинку ее панталон, купленных в универмаге «Маркс и Спенсер». В них никто и ничего никогда не проникнет. Эти трусы защитят тебя даже от пулеметного огня.

– Отвали от меня! Ты что, правда собираешься выйти за него замуж? Да ты что, коллекционируешь именно неподходящих тебе мужчин? Они ведь липнут к тебе как мухи! – Она совершила ответный жест и оттянула резинку моих стрингов. – Скажи, а эти трусы с подогревом? Ведь скоро зима. Как ты вообще их носишь?

– Упругие корсажи не очень-то удобны для любовной игры, – нанесла я ответный удар.

Кейт сняла позорные панталоны и сунула их в свой рюкзак.

– Хочу тебе сообщить, что петтинг – это для животных.

– А если кого-то не остановят твои трусы, то через лобковые дебри он уж точно не сможет пробраться. Твой лобок напоминает заросли плюща с теневой стороны дома. Интересно, когда же ты сбреешь свой лес?

– Она права, куколка, – с осуждением сказала Анушка. – Это не лобковые волосы, а каминный коврик.

– Пообещай мне, что не выйдешь за этого дворнягу.

– Может, мне придется выйти за него замуж, если мы поедем в Америку. Ну, чтобы получить грин-карту.

– А-а-а, – протянула Кейт. – И, конечно, тогда он сможет вернуться в Англию не как нелегальный иммигрант. – Впившись зубами в шоколадку «Кит-Кат», она одарила меня проницательным взглядом. – Теперь все ясно. Легко поймать рыбку, когда она без воды, понимаешь, Ребекка.

– …Я уж молчу про твои отложения, Кейт. – Я шлепнула ее по заду. – Какой смысл заниматься спортом, если потом ты обжираешься шоколадом? Хотя обжорство – это самый безопасный секс на свете…

– Это не отложения. – Она уверенно положила руки на бедра, – Это – хранилище протеина… Нет, но выйти замуж за Зака? Господи прости! Хотя что я? Все равно этого никогда не произойдет. Он не сможет расписаться в свидетельстве о браке. Да к тому же он еще несовершеннолетний!

– Да какое там хранилище протеина, в задницу! Наверное, внутри тебя сидит худенькая девочка и старается вылезти, Кейт, ты ее просто сожрала. А Зак вовсе не ребенок!

– Правда? Я думаю, он носит не пижаму, а ползунки. – Кейт натянула обтягивающие спортивные штаны, упаковав в них свои тяжеловесные ягодицы. – И вообще я вовсе не жирная. Просто чуть припухла от менструации.

– У тебя что, месячные четыре недели в месяц?

– Просто у меня ягодицы удерживают воду.

– Тихий океан должен был высохнуть после того, как ты в нем плескалась, куколка. – Просовывая длинные тонкие ножки в трико от Гуччи, Анушка не заметила грозного выражения на лице Кейт. – Понимаешь, Ребекка права. Тебе нужно начать следить за собой. Ты даже не пользуешься увлажняющим кремом. Твоя кожа напоминает чешую, так что у моей крокодиловой сумочки просто встает на тебя, – смело высказалась она.

– Да? Я думаю, это единственные признаки мужского возбуждения, которые присутствуют в твоей жизни последнее время!

Анушка перестала смеяться.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Вообще-то я ничего не собиралась говорить, но раз уж ты спрашиваешь…

Кейт схватила Анушку и, протащив через раздевалку, прижала ее вздернутый носик к окну тренажерного зала.

– Что? – раздраженно вопрошала Анушка. Кейт ткнула пальцем в тренажер для укрепления мышц бедер. Неуклюже развалившись перед зеркалом и расставив ноги, на нем восседал Принц Темноты собственной персоной.

– Дариус? А он-то что тут делает?

– Смотри лучше, дуреха.

– Это глупо. Я пойду поздороваться.

– Анушка. Как бы тебе это объяснить?.. Это, черт возьми, ситуация, в которой участвуют Кен и Кен, доходит?

– Что?

– Давай я попробую объяснить это на английском, – развивала свою мысль Кейт. – Твой муж забивает голы в ворота противника…

– О господи! – вскрикнула я. – Ты серьезно? Откуда ты знаешь? – От нашего дыхания запотело окно.

– Я не понимаю, о чем вы, – ныла Анушка.

– Кейт кажется, что у Дариуса немного странные сексуальные пристрастия.

Лицо Анушки все еще не выражало никаких эмоций, словно лист белой бумаги.

– Он морячок, плывущий против течения, – разразилась Кейт в нетерпении.

– Он не пройдет мимо ни одной попки… – добавила я.

– Он выпивает в таверне «Петушок» или баре «Мальчики-зайчики». – Кейт взорвалась от отчаяния. – Да, мать твою, он обедает в кафе «Анальные радости», дура!

Кровь отхлынула от лица Анушки. Тут мы увидели, как загорелый личный инструктор подошел к ее мужу, оттянул пальцем его трусы и притянул к себе. Дариус впился ногтями в ягодицы инструктора и проник языком в ухо этого Адониса.

– Мой муж цепляет мальчиков в Христианском союзе? – Она почти задыхалась.

– Несправедливо, правда? – сказала Кейт. – Я здесь подцепила только лишай.

Ноги Анушки ослабели, и она рухнула на меня.

– Но ведь он гетеросексуал.

– Знаешь, все они гетеросексуалы, – раздраженно выпалила Кейт. – Я наблюдаю за твоим муженьком уже не первый день.

– Я и не догадывалась… – запинаясь, промямлила Анушка.

Я нежно обняла ее худые плечи.

– А тебе не показалось странным, что на репетицию свадьбы он напялил платье невесты?

– Я думала, это просто шутка такая со школьных времен… – Анушка глотала слезы. – Он сказал мне, что в колледже они всегда переодевались в женскую одежду.

– А секс с ним случайно не напоминал «анальную рулетку»?

– Просто я думала, что он не хочет, чтобы я залетела, – хныкала Анушка.

Я закатила глаза. Вот еще одна проблема с англичанами из высшего класса – они просто не могут пропустить ни одного извращенца.

– И что ты теперь будешь делать? – спросила я Анушку успокаивающим голосом. – Ну, кроме того, что позвонишь Джеффри Дамеру?[23]

– Теперь я понимаю, почему его любимые фильмы – «Приключения Присциллы, королевы пустыни»[24] и «Какими мы были».[25] Ты думаешь, это повод для развода? – жалостливо спросила Анушка.

– Что повод для развода? То, что ему нравится «Какими мы были»? Я думаю, это хороший повод посмеяться, – ответила я ей.

– Но ведь я только что написала благодарственные письма! Они даже еще тепленькие! – всхлипывала Анушка. – А какой позор! Может, мы сможем и дальше жить вместе как ни в чем не бывало?

– Анушка! Твой муж явно гуляет на стороне, – убеждала ее Кейт.

– Так я его направлю в нужную сторону.

– Анушка, Кейт права. Ты представляешь, что это за ощущение, когда вы занимаетесь сексом и понимаете, что фантазируете об одном и том же человеке?

– О Томе Крузе, например?.. – уточнила она рассеянно.

– Разведись с ним. Послушаешь Ребекку, так уж точно кажется, что все это так чертовски просто.

– Я не могу. Он обдерет меня как липку. У меня не останется ни гроша.

– Он и так тебя обдерет, да еще и мозги оттрахает. Любовь за деньги не купишь, хотя, как видите, ее можно взять напрокат за почасовую оплату – сказала я, наклоняя голову в сторону Дариуса. Инструктор стоял на коленях между его ног. Якобы проверяя напряжение брюшных мышц во время приседаний, он скользил рукой по влажному животу Дариуса все ниже и ниже, норовя ущипнуть его за пенис.

Анушка рванулась к дверям. Мы с Кейт дернулись за ней. Но догнать не успели. В первый раз я увидела, как Анушка действительно упражняется. Когда мы добежали до тренажерного зала, красный от стыда Дариус, запинаясь, выдавал типичные извинения. 1) Я думал о девушке – о тебе, в смысле. 2) Ты не гей, если не целуешься. 3) Просто в спортцентре мало женщин. 4) Мне было любопытно. 5) У каждого мужчины в жизни бывает хотя бы одно гейское увлечение, вспомни Толстого, Вольтера, Черчилля… 6) Я звоню своему адвокату.

Нас стало двое. И теперь я знала точно: причиной развода определенно является брак.

25 Предупреждение. Эти позы в сексе не для новичков. Лучше не пробовать их в домашних условиях

Если вы обладаете харизмой смазливой куклы и являетесь отпрыском брата и сестры, ваши шансы в мире рок-н-ролла только удваиваются.

Вот о чем я думала, впервые познакомившись с группой Зака. Кроме Зака в ней был главный гитарист Ас (злой тип), бас-гитарист Мистер Ди (серьезный и честный) и ударник Скунс (непременный шутник). Когда я вошла в офис Ротти, они сощурились и отскочили от света, словно червяки, потревоженные лопатой. Это была не музыкальная группа, а восьминогий кишечный паразит.

– Вы случайно не видели Закери?

Они общались на своем рок-н-ролльном языке и увязали в каких-то бессвязных звукосочетаниях, вроде «да-ну-ты-тварь» или «есть-че-курнуть».

Отчаявшись привести в порядок квартиру Закери, я все-таки уговорила его переехать. Но он пропустил свидание в офисе агента по недвижимости, и я решила поискать его в студии. Роттерман единолично правил этим феодальным владением. В его офис едва можно было пробраться, разгребая шприцы и упаковки от чипсов на шаткой лестнице. Постучав в дверь с надписью «Ротвейлер Рекордз», я испачкала пальцы свежей краской. Ну и денек!

– Ну… видели вы его или нет? – не сдаваясь, спросила я еще раз.

Музыкантишки так усердно переваривали мой вопрос, что их темные вихры пружинили на головах… Но кроме перемигиваний и диких «че-че-она-там» ответа я не добилась и уже собралась было искать Зака под половицами, когда с демоническим кряком дверь открыл сам Роттерман. Заметив мое присутствие, он резко остановился. Неубедительный хохолок, прилизанный набок, красовался на его голове. Лысым он выглядел неказисто. Но теперь и вовсе не поддавался описанию.

Я громко засмеялась.

– А что это, черт возьми, у тебя на голове? Похоже на коровью лепешку, раздавленную трактором.

Роттерман перекатывал сигару слюнявым ртом. Он заговорил:

– Зак занят… На всю оставшуюся жизнь, врубаешься? А это, – сообщил он группе, тыкая грубым крючковатым пальцем в мою сторону, – шлюшка Зака. Думаю, вы заметили ее в качестве отдельной статьи бюджета в течение уже до'ольно долгого времени.

– Я независимая, работающая женщина, и прошу не причислять меня к невосполнимым издержкам, – ответила я надменно.

Он закинул свою толстую ногу на ручку мягкого кресла.

– Тебе что-то говорят слова «Йоко Оно»? – произнес он, растягивая слова.

– А тебе – «агент-потаскун»?

Я уселась на виниловый диванчик, заклеенный в нескольких местах скотчем.

– Закрой пасть. Я решил остановиться на образе Ленни Кравица, и старая изношенная подстилка явно не входит в мои планы. Ты ж видела газеты.

– Видела я эти газетенки, но настоящая пресса намного более прозорлива.

– Да можешь отсосать, поняла? Шишки самого высокого, черт подери, уровня из звукозаписывающей компании сказали мне прямым текстом, что Заку нужен настоящий имидж. Будем действовать во всех направлениях. Пригласим настоящего поэта для текстов песен. А потом он может заняться рекламой «Пепси» или «Найк» и заручиться их финансовой поддержкой, вот такие у нас мегапланы. Думаю, может, даже подкорректируем ему нос. Губы подправим. Сделаем кожу чуть светлее.

Я в ужасе смотрела на него. Честно говоря, еле сдерживаясь, чтобы не выблевать обед на его туфли.

– Бля, да «Би-Джиз» согласились ради карьеры на кастрацию. – Он еще раз зажег сигару.

– Если я смолчу, ты отрежешь ему член, хотя бы метафорически. Это заставляет совсем по-другому посмотреть на выходное пособие, – выстрелила я в ответ. – Кстати, о деньгах, почему диски Зака продаются, а он до сих пор на голодном пайке? Дополнительный сандвич с креветками кажется очень скромной компенсацией за ту нещадную эксплуатацию, которой ты его подвергаешь. Если уж тебя так волнует его имидж, оплати тогда его новую резиденцию, куда я как раз собираюсь с ним переехать.

Роттерман щелкнул пальцами, и происходящее стало напоминать сцену из фильма «Парк Юрского периода». Дэнни де Лито встал за его спиной. Его тело выглядело еще более внушительно, чем в прошлый раз. Кажется, меня действительно захватили инопланетяне.

– Как известно из печального опыта других, на дне Темзы до'ольно холодно, по'имаешь, о чем я, – заметил Роттерман, выковыривая вчерашний ужин из желтых клыков. Да уж без шуток. Агент Закери обладал истинным обаянием киллера-мафиози, возможно, потому что и был им.

– Не выпрыгивай из своих полиэстеровых штанов. Почему бы Заку не решить самому?

Я направилась во внутренние комнаты, выкрикивая имя Зака, и обнаружила его на кухне, где он сидел, уставившись в контракт. Двое мужчин в костюмах от Армани нависли над ним. Пиджак номер один схватил ручку, словно шприц для подкожных инъекций, и бросил ее в Зака.

– Так-так, значит, это твой контракт с фирмой грамзаписи. – Я взяла его двумя пальцами, словно он был радиоактивен. – Так вот как пахнут грязные деньги. На твоем месте я не стала бы подписывать, пока его от корки до корки не прочтет адвокат.

– Бля, – задыхаясь, рявкнул Роттерман позади меня. – Не подписывай, если не хочешь продать, ну, газиллион дисков. – Он вырвал контракт из моих рук и швырнул на стол. – А ну подписывай, мать твою!

Зак перевел взгляд с меня на Роттермана, в его глазах была неуверенность.

– Да она ж те'я дурит, как Далила Самсона, по'имаешь? Ты теряешь силы, свой животный магнетизм…

– Но разных паразитов это от него не отталкивает… – мимоходом заметила я, сердито глядя на Роттермана.

– Ну?.. – нетерпеливо спросил пиджак номер два.

– Не знаю, Бек. Ротти же в этом понимает… У него уже тонны таких контрактов, и все такое…

– Уж в этом я не сомневаюсь.

– Подписывай же, так твою растак, – прошипел Роттерман. – И будешь продавать свои альбомы тоннами, понял?

– Подписывай, и будешь всю оставшуюся жизнь кланяться: «Да, сэр», «Нет, сэр», «Готов лизать вам задницу, сэр», – предупредила я Зака.

– Закрой пасть!.. – Он толчком усадил Зака на стул. – Подписывай давай!

– Они хотят найти тебе песенника. Если ты действительно меня любишь, не делай этого, Зак.

Роттерман распахнул выдающиеся вперед челюсти.

– Да как ты мог трахнуть эту псину?

– Зато я неплохо умею вынюхивать багаж в аэропортах и еще…

Меня прервал Зак, замахнувшись на своего агента. Его мощный торс, нависший над Роттерманом, казалось, занял полкомнаты. Роттерман, до этого момента прикидывавшийся твердым орешком, внезапно сник, превратившись в маленького провинившегося мальчика. Он пресмыкался, бормотал что-то с глупой улыбкой, завывая, молил Зака о прощении. Как все злодеи, Роттерман наверняка выплакивал ведра слез на похоронах и встречах выпускников. Не удивлюсь, если он любил животных.

– Поехали искать квартиру, – объявил Закери, поворачиваясь спиной к этому саблезубому червю и ведя меня за руку к дверям.

Первый раунд: один-ноль в мою пользу, подумала я и с легким сердцем последовала за ним.

Оставшуюся часть дня мы провели, тычась носом в чужие квартиры в районе Сент-Джонс-Вуд. Мы узнали много нового: «уютный», оказывается, означает «маленький»; «приятно прохладный летом» – «темный и холодный»; фраза «дом сохранил некоторые особенности своего изначального вида» может быть расшифрована как «неотремонтированная помойная яма». А еще мы узнали, что агента по недвижимости можно уговорить остаться в машине и разрешить нам осмотреть дом самим, чтобы якобы «остаться с ним наедине», то есть наедине друг с другом.

В доме на Серкус-роуд Зак уложил меня на кухонный стол, измазал ледяной крошкой, а потом писал любовные непристойности кусочком льда на моем теле.

– Надо бы повесить тут голубую табличку с надписью: «Мы тут спали», – задыхаясь, предложила я, когда он переставил зеркало, чтобы я могла наблюдать, как мы занимаемся любовью.

К концу дня мы могли увесить такими табличками полгорода.

Наконец-то в двух шагах от Эбби-роуд, на которой располагались все крупнейшие студии звукозаписи, мы нашли отличное место.

– Четыре ванные комнаты! С нашим сексуальным пылом мы вообще не будем вылезать из ванны. Я буду самым чистым человеком на свете, – сказала я Заку.

– С самыми грязными помыслами.

– Думаешь, наши отношения – только секс? – спросила я, когда он усадил меня голой с завязанными глазами на стул, раздавил у меня между ног персик, а потом слизал этот фруктовый салат языком.

Я даже отказалась от косяка, который Зак прикурил после нашего соития, боясь, что под кайфом забуду, насколько я счастлива.

– Поехали со мной в турне, – попросил меня Зак по дороге в офис Роттермана. Агенты запросили такой аванс, что по сравнению с ними сам Билл Клинтон выглядел невинностью, словно дал обет безбрачия.

– Закери, я готова проводить с Роттерманом хоть сколько-нибудь своего свободного времени только в одном случае – если нас обоих похитят террористы Бен Ладена. К тому же я не могу бросить все ради мужчины.

Ничто, подумала я, не может заставить меня отправиться с ним в турне.

– Как здорово! – прокукарекала Селестия своим тоненьким писклявым голоском, когда мы без предупреждения вошли в офис. В этот момент она подписывала контракт с Роттерманом. Все, что от нее требовалось по контракту, – просто маячить за сценой.

– Наши знаки Зодиака фантастическим образом сходятся. Так что в дороге все будет великолепно.

– В дороге? – старалась я скрыть ревнивые нотки.

– Смотри, Зак, – Селестия высунула розовый язычок и показала круглую металлическую сережку-гвоздик. – Я для тебя проколола.

– Гноящаяся дырка на языке, да еще с сережкой не очень-то способствуют минету, – констатировала я, пока все мужчины в офисе просто истекали слюной, глядя на нее.

– Если ты хотела продырявить себе голову – неважно, в каком месте, разве не проще воспользоваться автоматом АК-47?

– Так тяжело быть красивой, – доверительно сказала Селестия группе. – Бабы так и норовят тебя убить.

– Это легко можно организовать, когда мы будем в турне, – парировала я.

Роттерман скорчил кислую мину.

– Мы?… Разве ты не «независимая, работающая женщина»? – колко отозвался он, показывая мне средний палец.

– Здорово, моя милая! – Зак поцеловал меня. – Разве эт' не здорово?

– Здорово? – ответила я неуверенно, представляя, что скажет на это Кейт.

Второй раунд: один-ноль в пользу Жирного Мерзавца, уныло подумала я.

Кейт оглядела меня уничтожающим взглядом.

– Позаботься о том, чтобы Зак сидел у окошка, и не забудь взять соску и горшок, а то он описает весь автобус. Вы ведь поедете на автобусе, потому что ему, наверное, еще рано летать. По крайней мере, без сопровождающего лица.

Но когда поздно вечером я паковала вещи, во мне действительно проснулось волнение. «В дороге» звучало так захватывающе, так романтично, как у Керуака. Разве это не мечта каждой женщины? Превратить гостиничный бассейн в огромную чашу с пуншем и нырять в нее? В одежде. С балкона второго этажа. Подогретые выпитой текилой дурашливые танцы на рассвете, пьяное распевание тут же срифмованных куплетов, которые потом превратятся в песню. Просыпаться в середине дня и протестовать, что нужно так рано вставать. Необузданность и непокорность!.. Господи, надеюсь, что в номере будет фен для волос. Конечно, будет. Да в этих пентхаусах даже на стульчаке в туалете уместятся шестеро.

Только я закончила паковаться, как позвонил Джулиан.

– Отправляешься в турне, значит? С группой умственно отсталых рок-музыкантов? Да уж, интересно – не хуже, чем дневной эфир болгарского телевидения.

– Ты говорил с Кейт? – осведомилась я. – Поэтому и звонишь?

– Звоню, потому что у меня есть для тебя новости. Я навел кое-какие справки насчет своего бывшего клиента господина Роттермана и его невероятно бесталанного протеже. Так вот, у воспитателя твоего красавчика довольно серьезные связи с нью-йоркской наркомафией. Возможно, в Америке он даже в розыске за рэкет. Почему, как ты думаешь, Роттерман притащил группу в Англию? Это не шутки, Ребекка. Одному из его бывших партнеров шьют уголовное дело за убийство первой степени.

– Джулз…

– Бекки, юридический адрес его фирмы – портовая пристань. А ты знаешь, что Роттерман сам затеял это дело о непристойности? Чтобы сделать группу популярной, конечно же.

– Так почему ты не сообщишь об этом властям?

– Потому что это будет нарушением договора о конфиденциальности между клиентом и адвокатом. Я не готов нарушить профессиональное обязательство даже после смерти клиента, которая, как мне хочется верить, наступит довольно скоро.

– Ты с ума сошел, Джулиан! Я знаю, ты все это просто выдумал.

– Ради твоего же собственного блага пообещай мне, что будешь держаться от него подальше. Поклянись, что это будет так, Бекки… И в отличие от свадебных клятв, надеюсь, эта будет настоящей.

– Как твой рак? – резко спросила я.

– Ладно. – Его голос заледенел. – Тогда иди по кривой дорожке. – Он повесил трубку.

Я выкинула его предостережения из головы. Меня ожидала великая вакханалия. И отказываться от нее я не собиралась. К тому же ходить по кривым дорожкам я умела лучше всех. По-моему, ты никогда не узнаешь, на что способен, пока сам не попробуешь.

26 Темная сторона струны

Вот почему рок-н-ролльные группы отправляются в турне: там никто не подозревает, какие они лузеры дома, а дома никто не знает, какие они лузеры в турне.

Несмотря на то что Закери стал обладателем премии «Открытие года», Роттерман забронировал для группы самые отвратительные гостиницы, которые отвергла даже Армия спасения. Выступления же должны были проходить в клубах, напоминавших общественные туалеты, а прямые трансляции на кабельном телевидении – в перерывах между рекламными роликами о средствах против дурного запаха изо рта.

В течение всего ноября группа колесила по Англии. Проведя несколько дней в автобусе, мы выглядели как потерпевшие кораблекрушение.

Страдая от геморроя не меньше, чем германский канцлер Гельмут Коль, я скучала больше, чем следовало, по уютному отапливаемому «саабу» Джулиана. Но как только мы выходили из автобуса, мне очень быстро снова хотелось обратно. В Манчестере мы остановились в такой гостинице, что ночевка на коровьем дерьме под фургоном показалась бы ночью в пятизвездочном отеле.

Хотя сказать, что мы спали, было бы слишком самонадеянно. Отдохнуть было вообще невозможно – какое-то насекомое постоянно пялилось на меня в темноте, моргая миллионами глазенок.

Если, пока я была в душе, в туалете никто не спускал воду, можно было считать день удавшимся. Трехразовое питание чипсами из автомата и просмотр старых матчей по бадминтону между командами Румынии и Северной Кореи помогали коротать время, которое летело так, словно прошло два или три года.

Но уехать я не могла. Восхитительную Селестию наняли для создания в средствах массовой информации легенды о том, что у них с Заком любовная связь, и она старалась демонстрировать свои таланты не только на публике. Когда в автобусе следует фанатка группы, можно с уверенностью сказать, что ее услуги доступны всегда.

Когда Зак хотел вернуться ко мне на ночь, Селестия делала так, чтобы вечеринка продолжалась у нас в номере. После неудачного выступления в Бристоле она притащила к нам целую толпу поклонников, сияя, как ведущая телешоу.

– Вообще-то этот номер вмещает меньше двухсот человек, поэтому происходящее здесь не только опасно, но и, возможно, незаконно, – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь, когда Селестия задрыгалась в танце. На ней было платье, обнажающее такие части тела, которые позволительно видеть только гинекологу.

Роттерман закатил глаза. Чем больше я ворчала и бранилась, тем с большим усердием он вскармливал эго Зака. Вырезал маленькие газетные заметки и выкладывал их, как пикантные декоративные закуски, на блюдце. Обсасывал каждое интервью. Заключал Зака в объятия и баловал, как ребенка. Закери нравилось такое внимание, и у него просыпался аппетит.

– Я же говорил те'е, что баба в турне – плохая примета, Зак, – торжествовал Роттерман. – Как можно доверять существу, которое пять дней истекает кровью и не сдыхает?..

Я ретировалась и, выйдя из номера в убогий коридор, посмотрела на часы. Еще не было и шести утра, но я решилась позвонить Анушке.

– Правда? – зевнула она на другом конце провода. – Ты еще не ложилась? Наверное, обалденно проводишь время, куколка!

– Что? О да! Я отгадала десяток кроссвордов и шестьдесят восемь раз обыграла сама себя в эрудит.

– Но гостиницы, наверное, шика-а-арные, правда?

– Вообще-то я стою у окна в коридоре и наслаждаюсь видом мусорных бачков с токсичными отбросами.

– Ты говоришь так, чтобы мне не было обидно. В турне! Боже мой! Должно быть, это очень весело!

– Ну, если ты считаешь, что весело, когда при проходе через металлический детектор на местном телевидении у одного из участников группы звенит крайняя плоть и его раздевают чуть ли не догола на глазах у девочек-фанаток, тогда да. А у тебя-то как дела? – Я опустила еще несколько монет в телефонный автомат. – Дариус признался, что он голубой?

– Его новый друг – стюард. Он делает для него все, кроме составления цветочных композиций.

– Так разведись с ним.

– Не могу, куколка. Он требует палимонии.[26] Совершили ошибку оба, а заплатит за нее только один. Мне стыдно в этом признаваться, но вы с Кейт были совершенно правы на его счет.

– Кстати, о Кейт, не могла бы ты пару раз зайти в институт и произвести маленький беспорядок у меня на столе? Поставить чашку на стол, выключить свет в шесть часов, создать видимость, будто я периодически появляюсь? Я сказала, что меня не будет всего-то пару недель…

Деньги в автомате кончились. Я слушала тягостные короткие гудки. Так и не успела сказать, что соскучилась. За гостиничными окнами бледнело декабрьское небо. Я наблюдала за прохожими, которых сносило ветром. Они неуклюже шагали к станции метро. Мужчины в костюмах в тонкую полоску. Как у Джулиана. Мой возлюбленный оставлял меня в одиночестве слишком надолго, и в эти часы я начинала скучать по Джулиану. У меня появилось искушение достать еще монеток и позвонить Джулзу, просто чтобы убедиться, что у него действительно ничего серьезного, всего лишь очередная трещина в заднем проходе. Я хотела, чтобы он знал, что я о нем беспокоюсь, но боялась разжечь в нем неоправданные ожидания. Но как? Решила послать ему булочек с отрубями. В качестве оздоровительного подарка. Невозможно же расценивать булочки как любовный жест.

Онемевшая от усталости, дотащилась до нашего номера. Я готова была кого-нибудь нанять, чтобы он получал удовлетворение от оргазмов. Открыв дверь, выключила музыку и выдернула Селестию из моей кровати.

– Не знаю, как тебе сообщить, Селестия, но оральный секс – это не вид спорта, он не нуждается в зрителях. Чтобы через две минуты все поклонники убрались, не то я собственноручно выкину всех отсюда – счета за сломанные конечности оплачивает менеджер группы, – скомандовала я, распахнув дверь в ванную. Скунс скрючился на полу. Ротти развалился на закрытой крышке унитаза, на его коленях стояла коробка из «Макдоналдса», набитая пакетиками с белым порошком.

– А, так вот чем вы питаетесь – да это целый комплексный обед.

– Это лекарство от моей чертовой болезни, умница, – прорычал Роттерман.

– Реальность ты называешь болезнью?

– Носовой диабет, – сказал он щеголевато, кивнув Скунсу, – и нам обоим срочно нужно подлечиться, правда, дружок?

Роттерман захлопнул дверь у меня перед носом, но краем глаза я увидела, как тощую руку ударника перетянули жгутом и игла вошла в его пятнистую, покрытую синяками кожу.

– Я хочу, чтобы вы все – слышите? – убрались из моей комнаты! – прокричала я. – И прямо сейчас.

– Как можно не любить женщин, которые так открыто говорят то, что у них на уме?.. – саркастически произнесла Селестия.

– Это потому что у меня есть ум, – оборвала я.

Как только последние отбросы человечества выволоклись в коридор, в номер вошел Зак с новой пачкой сигарет.

– Скажи мне, ты никогда не думала вести переговоры с заложниками, учитывая твои великолепные, мать их, навыки дипломатии?

– Я не могу этого больше выносить, Зак. Посмотри на меня! От всех этих тухлых кебабов и орешков моя кожа стала бледной, как у заключенного, полжизни отсидевшего в тюрьме. Я уже несколько недель не видела дневного света. Скоро мне придется спать, свисая с потолка вниз головой.

Зак рассмеялся.

– Послушай, мы же в турне. Все не так уж плохо. По крайней мере, мы научились некоторым вещам. Кошачий корм например – основа для карри всех придорожных английских кафешек, – усмехнулся он. – Пойдем завтракать.

Он повел меня в кафе на территории судоремонтного завода. Его серо-коричневые стены были оклеены пожелтевшими фотографиями экзотических мест. И в этом был своеобразный трагизм. Мы так долго ждали, когда принесут тефтели, словно их везли из Неаполя. Я отважилась на улыбку, которая вышла только наполовину, оборвалась и превратилась в долгий страдальческий вздох.

– Так что именно те'я тревожит?

Я обвела рукой все, что нас окружало.

– Эти бесконечные облеванные буфеты – раз. За сценой я вижу такое, что преследует меня в ночных кошмарах – это два. Убогие номера в гостиницах с наэлектризованными нейлоновыми простынями, – да у меня волосы на лобке вот уже неделю стоят дыбом. А еще этот вечный пердежный туман в автобусе. Особенно Роттерман. А про группу я вообще молчу…

– Нормальные парни. – Зак пристально и дерзко смотрел на меня своими кошачьими глазами.

– Нормальные? Да их главное развлечение – через замочную скважину нассать в горшок с цветами.

– Знаешь, если те'е так все это не нравится, отправляйся-ка ты в Лондон, – сказал он.

– Да уж, конечно. – Я глотнула яблочного сока, который был таким теплым, что в нем можно было брить ноги. А ты поедешь дальше вместе с женщиной, которая только входит в комнату, как у всех мужиков эрекция на три месяца вперед, это, конечно, совсем не повод сомневаться в твоей верности, я понимаю, но если тебе все равно, я, пожалуй, останусь.

Закери откинулся назад, и на его лице появилась знаменитая медовая усмешка.

– Что? Ты думаешь, я могу тебе изменить? – сказал он кошачьим голосом. Серая вода на причале чувственно хлюпнула.

– Закери, дорогой мой, твой пенис всегда готов к празднику.

– Но она мне не нужна. Зачем, когда у меня есть ты? – шаловливый мальчик озорно посмотрел на меня, и снова эта чуть кривая усмешка и эти взъерошенные волосы. Его хотелось съесть, по крайней мере, намного больше, чем те две тарелки со спагетти и тефтелями, которые грохнули на стол перед нашими носами. Мы с сомнением на них уставились.

– С чем мадам предпочитает собачьи яйца? – спросил Зак, накалывая на вилку тефтель и сжирая его целиком.

– Но ты же хочешь ее. Каждый раз, когда вы видитесь, начинается энергичный обмен слюнными выделениями.

– Это ниче'о не значит… ничего, – поправился он. – Просто в контракте со звукозаписывающей компанией указано, что мы все время должны целоваться. И флиртовать. Мне только надо дразнить ее клитор, и все, – пошутил он. Я съежилась.

– Еще и поэтому я не могу тебя оставить. Ты сразу же скатишься до своих лингвистических грубостей.

– Оставь-ка мою туземную речь в покое! – улыбка едва скрывала его раздражение.

– К тому же, если я уеду, кто будет за тебя думать?

Зак ощетинился.

– Ты моя любовница, а не хозяйка. Понимаешь, о чем я? Мое мнение…

– Как меня бесит, когда ты все время говоришь «понимаешь, о чем я»… Если мне потребуется твое мнение, я тебе скажу, понимаешь, о чем я? – Я вонзила пластмассовую вилку в холодный тефтель.

– Мне начинает надоедать это дерьмо, – сорвался Закери. – Надоели постоянные наставления. – Он резким движением рванул джемпер и снял его через голову. – Скоро мне потребуется футболка с надписью «Меня одевает подружка». Хотя, по большому счету, ты мне даже не подружка, а жена какого-то другого парня.

– Бывшая подружка, – сказала я, отводя глаза. Смотреть на его торс, теплую и гладкую кожу было так же опасно, как наблюдать солнечное затмение без очков.

Это была наша первая ссора. Направляясь в гостиницу, я поняла, что единственный способ выжить в турне с рок-группой – дозировать испытываемый ужас.

По счастливой случайности, именно в то утро язык Селестии загноился от пирсинга. Ей было очень больно, и в течение следующих четырех недель ничего нельзя было брать в рот, кроме теплой подсоленной воды, поэтому отказаться от продолжения турне не представляло для меня больше никакой опасности.

Синхронное плавание в бассейне из нашего пота нас примирило, но в поезде по дороге в Лондон мне пришлось подавлять в себе чувство растущей паники. Я отчаянно цеплялась за мысль, что до сих пор люблю Зака, просто не принимаю стиль его жизни. И как только он станет настоящей звездой, мне уже не придется видеть на своей подушке раскрошенные шоколадки «Кэдбери».

Железнодорожные пути окаймляли еловые иголки цвета ржавчины. Открыв промытое дождем окно, я почувствовала терпкий запах опавшей листвы, и меня окутал туман меланхолии. Поезд ворвался в туннель, и я осознала, по какому тонкому льду скольжу. И какие темные воды под ним. Я почувствовала, как на поверхности уже образовалась трещина, но было слишком поздно идти обратно, и я продолжала скользить дальше.

27 Мы расстаемся до развода

Лед треснул быстрее, чем я ожидала.

– Куда сначала, куколка? – Встретив меня на вокзале Ватерлоо, Анушка ехала через предрождественский город, не всегда удачно сочетая первую передачу и задний ход.

– К доктору.

– Боже мой. Ты заболела?

– Да, у меня периодически случаются приступы всего, что доктор посчитает правдоподобным для указания в справке, которую я вручу Кейт. Необходимо объяснить причину моего отсутствия на работе в течение шести недель.

Доверие Кейт висело на волоске.

Только я успела влететь в свой кабинет, как услышала Кейт. Она неслась через приемную, словно буря.

– Где ты была, мать твою?.. Я отпустила тебя только на две недели.

– Не поверишь, проблемы с менструацией. – Это безотказно работало с другими начальниками.

– Да нет у тебя никаких месячных. Ты просто прогнившая сучка. Точка. – Она сбросила на пол папки, которые я разложила на столе. – Это самые продуктивные двадцать секунд, которые были в твоей жизни после знакомства с Закери. Предупреждаю тебя, Бек, больше я не могу за тебя врать. Еще один прогул, и правление тебя уволит.

– Правление? Разве ты меня не прикрыла?

– Да, но у тебя недостаточно пальцев на ногах и руках, недостаточно зубов, кишок и глаз для всех педикюрщиц-маникюрщиц, эндокринологов и офтальмологов, к которым ты наведываешься в последнее время. Да чтобы тебя на всех врачей хватило, твое туловище должно быть длиной от Лондона до Парижа.

– Ты не можешь меня уволить! Я только собиралась попросить выдать мне аванс на десять лет вперед.

– Не корчи из себя бедного художника, из тех, что прозябают на мансардах.

– Я и не корчу… У меня даже на мансарду денег не хватит. По крайней мере до развода уж точно. И как Джулиан это воспринял? Что я требую развод?

Она выбила дробь по моему обшарпанному столу.

– Спокойно и рационально, как и следовало ожидать… Последний раз, когда я его видела, он ездил на машине по твоему свадебному платью – туда-сюда.

– Так что он сказал?

Кейт вздохнула.

– Он сказал, что испытывает отвращение, представляя тебя голой в объятиях низших форм жизни. Сказал, что брак пробуждает самые низменные инстинкты…

– Значит, он согласен?

– А также самые высокие помыслы.

– И что это значит? Не согласен?

Кейт закатила глаза.

– Может, тебе аннулировать брак по причине недееспособности невесты и невозможности считать подписанное ею заявление действительным?

– Да, с такими друзьями, как ты… И что он еще сказал?

Кейт села на край моего стола.

– Чтобы иметь право на развод, тебе нужно быть замужем год. Поэтому ты еще не можешь уйти с работы. Но, поверь мне, если ты хочешь забрать что-либо из своего старого дома, лучше сделать это сейчас. В процессе развода мужчины становятся настоящими уродами.

Вздыхая в мобильный телефон, в дверном проеме появилась Анушка. Она приветствовала нас, изнуренно помахивая наманикюренной ручкой.

– Да как ты можешь так думать о Джулиане? Он не способен на подлость.

– Конечно, пока он на первой стадии. Страдания, фразы вроде «вернись-ко-мне-пжлст-я-кусок-дерьма». Но вскоре он вступит во вторую фазу под названием «ах-ты-сучка», а после нее будет «все-ба-бы-суки». А потом «все-бабы-суки-но-трахнуть-можно». И наконец наступит стадия номер пять, когда ты получишь приглашение на свадьбу. Подумай, как ты себя почувствуешь, когда у Джулиана появится другая?

– Да он помешан на работе и одевается в кожаные трусы. Кому такой нужен? – пошутила я.

– Он может дать объявление. – Кейт вещала, как настоящий адвокат дьявола. – «Продается муж. Была только одна аккуратная владелица».

– По крайней мере, теперь я знаю, что удерживает супругов от развода, – вздохнула Анушка, оторвавшись от своей телефоносережки. – Траты на бракоразводный процесс. Я только что разговаривала со своим юристом. Дариус определенно хочет очистить мой кошелек. Он настаивает, чтобы я оплатила его поездку в жаркие страны, ведь он должен оправиться от сокрушительного удара, который я ему нанесла. Причем поедет он со своим новым любовничком Норбертом, меняющим в гостинице полотенца, вы можете в это поверить?.. Попкодранец! – воскликнула она, покраснев от собственных лингвистических дерзостей.

А я никак не могла поверить в предсказание Кейт.

– Много ты понимаешь в мужчинах! – ответила я вспыльчиво. – О чем ты вообще?

– Последний раз говорю тебе, Бекки. Не я забила на секс, секс забил на меня. Понятно? Тебя это делает счастливей? – сказала она уныло. – Так что помолчи лучше. Договорились?

В кабинете стало угнетающе тихо – ее несчастное признание переваривалось присутствующими. Кейт протопала к двери.

– Господи! Как бы я хотела развестись со своими лучшими подругами, мать вашу.

Но Кейт ошибалась насчет Джулиана. В этом я была уверена на все сто. Он был само благородство. Непоколебим в честности и великодушии. Адвокат по защите прав человека, в конце концов. И никогда бы не поднял на меня меч правосудия.

– Он поменял замки! Не могу поверить!

Мы стояли у ворот дома, в котором я еще недавно жила с Джулианом. Почти в полночь накануне Нового года. Чуть раньше я решила никаких новогодних желаний не загадывать. Но теперь, когда мы с Анушкой стояли у дверей и волна унижения была на подходе, новогодние решения проносились у меня в голове: меньше ходить на вечеринки, поддерживать Международную организацию мира и… пусть мой ключ повернется в этой чертовой замочной скважине.

Мы провели первую часть вечера на новогодней вечеринке Дариуса, слишком напоминающей «Клетку для сумасшедших»,[27] и Энни предложила направиться куда-нибудь еще. Зак выступал в Абердине. Алкоголь вселил в меня мужество, и я решила отправиться по местам былой славы. Анушка предложила довезти меня до нашего с Джулианом дома.

– Ты слишком пьяна, чтобы вести машину.

– Конечно, я могу вести машину. Черт, а что еще остается, если идти я уж точно не в состоянии, правильно?

– Если бы Кейт была с нами, она могла бы сесть за руль, – сокрушалась я, когда мы ввалились в машину. Кейт отказалась прийти на новогоднюю вечеринку по случаю Миллениума. Она сказала, что не видит особого повода праздновать наступление нового века, когда старый принес Холокост, Хиросиму и водородную бомбу.

– Не надо так круто поворачивать, куколка! – завопила Анушка, когда мы почти стерли с лица земли Мраморную арку. – Из меня все выльется!

– Энни, вообще-то за рулем ты.

На меня нахлынула волна ностальгии, когда мы, подпрыгнув, остановились у моего старого увитого плющом дома, но за ней тут же последовал испуг: я поняла, что Джулиан запер дверь и не собирается меня впускать.

Я стала бесконечно трезвонить в дверной звонок. Постучала в дверь. Всматривалась в окно жилой комнаты. Рождественская елка, или, как Джулиан называл ее, «садоводческий атрибут праздника», все еще стояла, а розовые и серебряные бумажные гирлянды беспорядочно свисали с люстры, словно паутина гигантского паука, объевшегося кислоты. Рождественские украшения? Прошла уже неделя после Рождества?! Что же случилось?

Я позвонила еще раз. Ответа не последовало. Без пяти двенадцать. Джулиан никогда не ложился так рано. Ему до рассвета надо было спасти от вымирания еще, как минимум, десяток жителей какого-нибудь племени. К тому моменту, как он наконец откликнулся, у меня на пальце образовалась вмятина от кнопки звонка. Он не открыл дверь, а заговорил со мной через щель почтового ящика.

– Твои пожитки с той стороны дома, Ребекка. А рождественский подарок – под кустом рододендрона.

– Можно мне войти?..

– Нет.

– Это твое новогоднее решение? – спросила я с деланной веселостью. – Быть таким гадом?.. Ну же, Джулз. У меня уже сиськи замерзли. И я просто умираю от голода.

– Извини, но все, что я подаю, – это заявление о разводе.

– Что? – Припав к почтовому ящику, я увидела разрез его шелкового халата и голое колено.

– Если ты намерена валять дурака, Ребекка, зачем тебе мешать? Да, я согласен на развод. По причине твоего безрассудного поведения.

Безрассудного? Он хоть раз по-настоящему смотрел на Закери? Было бы безрассудно не завести роман с таким мужчиной.

– И твоего бездушия. В форме булочек с отрубями.

Понятно. Антиромантический подарок сработал. Тяжелые клубы пара повисли во влажном воздухе. На ступеньках был страшный холод. В болезненном свете уличного фонаря мы с Анушкой выглядели серыми и безликими.

– Отлично, – сказала я ровным тоном.

– Хорошо.

Я представляла этот момент уже сотню раз и думала, что буду ощущать грусть и раскаяние, ну, секунды две с половиной, а потом все улетучится, словно снег упадет с крыши. Но вместо этого непонятно откуда появился неприятный осадок, меня атаковали воспоминания о симбиозе, которым мы наслаждались. Я принялась вычислять, сколько гектаров меда намазала на его тосты, сколько пар носков сложила и сколько жилетов вывернула на лицевую сторону, сколько ушных волос подстригла. Я даже вычислила количество омертвевших клеточек его кожи, которые убрала пылесосом за все эти годы.

Ностальгия – странное чувство, в свете которого то, что происходило, кажется в миллионы раз прекраснее, чем на самом деле. «Старые добрые времена» – эта фраза существует только потому, что у людей слишком плохая память. Вот что я говорила себе, снимая обручальное кольцо с сапфиром и отправляя его в почтовый ящик.

– Тогда спокойной ночи, – сказала я, – с Новым годом.

– С Новым годом, – машинально ответил он.

Шелковая пижама, дом, аккуратно украшенный блестящим «дождем» и серпантином…

– Ты не думаешь, что у него кто-то появился? – спросила я Анушку, остановившись вдруг как вкопанная, когда мы тащили мои пожитки до Анушкиной машины.

– Гетеросексуальный мужчина, живущий в Лондоне и неплохо, прямо скажем, живущий. Думаю, его уже должны были разорвать на части и распродать, куколка.

Бросив на землю коробку, я схватила ее за руку.

– Тебе нравится Зак?

– Да, он милый.

– Скажи мне честно. Я маюсь дурью? Я слишком стара для него, да?

– Нет. – Струйка ее дыхания растаяла в зимнем воздухе.

– Пожалуйста, Энни. Больше всего в нашей дружбе я ценю прямоту.

– Хорошо, он слишком молод. Ты определенно маешься дурью.

– То есть тебе кажется, что я слишком стара для него, ха! А когда ты в последний раз смотрелась в зеркало, мисс морщина?

Я метнулась к рододендрону, чтобы найти предназначенный мне рождественский подарок. В черную бумагу были завернуты заплесневелые булочки с отрубями и изорванная на кусочки свадебная фотография. Можно было с уверенностью заключить, что Джулиан перешел к стадии номер два.

28 Я все еще крута, и мои бедра тоже

Если вы намереваетесь жить со своим молодым жеребчиком, у вас неизменно возникнет пять проблем: невыносимый тренажер для бедер, инопланетная прическа, козье молоко, выбритый лобок и реостатные лампы.

Остановимся на каждой из них.

Попробуйте прожить месяц в режиме круглосуточных вечеринок, нерегулярного питания и чрезмерного употребления алкоголя, и ваша печень, сложив с себя все обязанности, поднимет белый флаг. При этом вы будете выглядеть так, словно вас держали в плену душевнобольные революционеры из джунглей. И единственный способ спасти свой внешний вид – тратить каждую секунду на поддержание красоты.

Если вы встречаетесь с мужчиной моложе вас, ваш мозг должен заключить сделку с вашим телом. Сделка эта сложна, скажу вам честно. Большую часть января, февраля и марта я провела в Лондоне, якобы приводя в порядок новое жилище Закери в районе Сент-Джонс-Вуд, на самом же деле занимаясь реставрацией собственного фасада.

– Прости, прости, прости, – как заводная игрушка повторяла я, являясь в офис на три часа позже. – Кейт, не поверишь, но меня похитили марсиане и затащили на космический корабль в каких-то диких научных целях.

Это было не так уж далеко от правды. Потому что все свободное время я проводила в салонах красоты, где меня ощупывали и общипывали в тех местах, о существовании которых я даже не подозревала. Оставшееся время я посвящала тренажерному залу, скручивая себя и так и сяк, словно настоящая мазохистка.

– Только не в тренажерный зал, – выла Анушка, когда я вытащила ее из метро на Тоттенхем-Корт-роуд.

– Но я хочу быть молодой и крепкой.

– Да ты помидор, что ли, куколка?

Более легкий способ выглядеть моложе – конечно появляться на людях с женщинами уродливее тебя.

– Кейт, пожалуйста, пойдем со мной на концерт Закери…

– Ни за что.

– Если ты не пойдешь со мной, мне придется принять крайние меры и сделать пластическую операцию, – жаловалась я, изнемогая от шестого комплекса упражнений для брюшного пресса.

– Да? А как насчет побочных эффектов? После пластической операции у женщины может развиться жуткий калифорнийский акцент. В любом случае, коровка моя, с лицом у тебя все в порядке. Милое, обжитое лицо.

– Да уж, обжитое старухой. Посмотри на меня! – Я уставилась на свое отражение в хромированной перекладине тренажера. – Да у прыщиков и то рожа лучше.

Для пущего поднятия духа тренажер для бедер, на котором мне нужно было делать шестьдесят упражнений в день, был расположен напротив скамейки для упражнений на пресс. Каждый раз, когда я широко расставляла ноги, истекающий слюной страховой агент пялился на мою вульву.

К этому моменту я вложила больше денег в косметику от Эсте Лаудер, чем в пенсионный фонд. Каждой поре моего тела требовался специальный уход. Я покупала косметику только с надписью «маскирующий». Черт, скоро я буду настолько замаскирована, что стану невидимкой.

Что было бы не так уж плохо, учитывая мою инопланетную прическу. Желая выглядеть моложе, я решила отказаться от услуг своего старого парикмахера и отправилась в один из самых стильных и дорогих парикмахерских салонов в Лондоне.

– И как бы ты хотела выглядеть, дорогуша? – лениво поинтересовался стилист.

Я посмотрела на его слипшиеся фиолетовые волосы, неровно остриженные бритвой.

– Хм… сделайте мне такую прическу, которая вряд ли понравилась бы вам, – предложила я.

Инопланетная прическа, которую он состряпал, была устрашающей, и я уже предчувствовала, сколько придется потратить (а у меня уже не было ни гроша) на стильные шляпки, парики и наращивание волос.

Может, стоило просто не обращать внимания на эту дикую пальму на голове и заострить внимание на каком-нибудь аксессуаре. Например, проколоть пупок?

– Ни в коем случае, черт подери, – приказным тоном сказала Кейт. – Женщине не нужно никаких дырок в теле, кроме тех, которые ей, грубо говоря, положены.

– А как насчет нового наряда? – Анушка ткнула пальцем в просвечивающее платьице на витрине в Сохо. – Оно бы прекрасно на тебе смотрелось, куколка.

– Да уж, если я буду весить один килограмм.

Что и подводит меня к пункту номер три.

Невозможно не чувствовать себя жирной в окружении фанаток группы, которые в два раза моложе тебя. Стоит провести две минуты в одном помещении с этими крошками-анорексичками, и уже кажется, что твою задницу можно сдать в аренду в качестве прилавка для рекламирования товаров.

Поэтому в течение трех месяцев я пила только козье молоко, и к концу марта не могла пройти мимо стола или стула, не сравнивая их вес со своим.

– Да какая же ты, мать твою, феминистка? – ворчала Кейт. – Ты просто одержима тонкостью-стройностью.

– Неправда.

– Правда. Ты даже не готовишь еду на сковородках с толстым дном!

Сколько бы я ни теряла килограммов, все было мало. Может, пора перейти к булимии? Эта диета поможет, в отличие от всех остальных. Будь у меня булимия, у меня бы уже точно была фигура, за которую можно и умереть, причем в буквальном смысле слова.

Итак, переходим к следующему пункту: плохое питание и ночная жизнь приводят к хронической усталости.

– Забавно, не правда ли? – сонно зевнула я, когда Кейт пинком разбудила меня на рабочем месте. – У тебя нет личной жизни вообще. А у меня ее слишком много… Я настолько переутомлена, что сплю, пока бодрствую, чтобы не быть такой переутомленной, когда наступит время спать.

Действительно, сложно мотаться из Лондона на свидания с Закери, который все еще на гастролях, и при этом оставаться Богиней Любви. Мой сексуальный заряд постепенно истощался. Возможно, все дело в постоянных мигренях от искусственного накачивания бюста? А может, в пневмонии, не проходящей, потому что мне приходилось вызывающе одеваться (подружке солиста приходится надевать нечто не совсем, прямо скажем, удобное). А может, это были ожоги третьей степени, которые вряд ли можно объяснить бытовым инцидентом? Или ожоги от массажного антицеллюлитного пояса, подпадающие под категорию Самых Унизительных Отметин во Вселенной. Вы знаете, что колготки в сеточку могут вызвать кровоточащее раздражение в паху? И уж поверьте, как эротично ни выглядел бы выбритый лобок, но когда волосы отрастают, он напоминает грубое сукно.

Я чувствовала желание заниматься любовью в одежде. Обмороженные груди, раздражение в области паха, боли в шейном отделе позвоночника (ведь голова всегда должна быть повернута, чтобы следить за психопатами, которые вот-вот ворвутся в нашу с Заком комнату), – мужчины зря думают, что все это способствует сексуальной активности.

Также не возбуждает и секс при дневном свете. Если бы женщины решали, кому дать Нобелевскую премию, они определенно наградили бы ею изобретателя лампы с реостатом. Это самое гениальное устройство для секса, и с этим согласятся все женщины в мире. По крайней мере женщины старше, ну, скажем, шестнадцати.

– Какая мерзость, – сказала Кейт, когда я вытряхнула из сумочки фотографии моделей, чтобы сравнить их половые, и не только, органы со своими. Мы неуклюже расселись в гостиной Анушки и без энтузиазма клевали остывшую еду, заказанную из какого-то вшивого ресторанчика.

– Ты не представляешь, какая требуется конкурентоспособность. – Я свернулась калачиком на диване. – Когда мы с Заком идем куда-нибудь вместе, к нему подкатывают миллионы женщин на тысячу лет моложе меня и засовывают записки с номерами телефонов в задний карман его джинсов. Даже когда он представляет меня как свою подружку, они, и глазом не моргнув, говорят: «Давай встретимся, когда она куда-нибудь свалит». Приглашают его домой. Когда он отказывается, не теряются: «Не хочешь, тогда давай на улице, прямо здесь и сейчас». Куда бы я ни отправилась, везде встречаю мужчин с девушками моложе их. И никому до этого нет дела. Это норма… Но как смотрят на нас, когда мы прогуливаемся по улице и Закери держит меня под руку! А эти перешептывания в ресторанах! Я чувствую, что должна быть просто неотразима, а это так давит на психику. Мне нельзя толстеть. Нельзя носить старую одежду. Нельзя не постригать секущиеся концы волос…

– Возьми себя в руки, куколка, – посоветовала Анушка, набив рот карри с курицей. – На свете много женщин, которые уже в возрасте, а они все так же привлекательны. Вот, например, Голди Хоун и та женщина, что играла в «Клубе первых жен». Как же ее зовут? Подождите. Так это и есть Голди Хоун… ну тогда еще есть…

– Голди Хоун, – простонала я, отщипывая кусочек дрожжевого индийского хлеба. – Теперь я постоянно упражняюсь в арифметике. Когда я лишилась девственности, у него только прорезались зубки. Когда он захочет иметь детей, неизвестно, смогу ли я их вынашивать. Иногда я думаю, а вдруг Джулиан был прав? Что, если я действительно слишком стара для всей этой истории?.. Я буду дряхлой старухой, кувыркающейся в кровати с мальчиком-игрушкой… Любовь ли это? Или просто мне льстит, что кто-то меня так сильно хочет? Или я боюсь, что больше никто не захочет? Ты не думаешь, что у Джулиана появилась другая? – спросила я Кейт внезапно.

– Что? – Она не отрывалась от вечерней газеты. – Даже у амеб расстройства не проходят так быстро.

– Ты уверена?

– Да. Я читаю мысли мужчин как книгу. Джулиан не мог никого подцепить. Если только шлюху из борделя. Может, поговорим о чем-нибудь другом? – Голос ее звучал грубо и раздраженно. – Знаешь, кроме твоих проблем существует еще целый мир.

Кейт поднялась, собираясь домой. Последнее время она как-то обозлилась на меня. Я подпрыгнула, когда дверь с грохотом захлопнулась, и почувствовала себя по-настоящему разбитой.

– Но, Энни, я не могу больше неистово развлекаться и признаваться в любви семь ночей в неделю, а оставшееся время обсуждать все это. Ты посмотри на меня. Я же себя замучила. К тому же я не разделяю страсть к рэп-танцам. Мне нравится кока-кола, а не кокаин. Я больше не считаю автостоп подходящим видом транспорта. Занятия любовью на заднем сиденье потеряли для меня всю свою привлекательность. Я не хочу каждую ночь обмазываться стимулирующим маслом – оно пачкает простыни. А иногда, иногда хочется просто поспать. Я уверена, что астрология и нумерология полная ерунда. Должно быть, я все-таки старуха, черт возьми! Даже на концертах Закери я чувствую себя в большей безопасности, когда поблизости полиция!

М-да, где-то я все это уже слышала.

Анушка уверяла меня в том, что я не из доисторической эпохи, но несколько дней спустя, забыв посетить премьеру художественного перфоманса в институте, я поняла, что нахожусь в стадии между климаксом и старостью. (Хотя конечно, ничего особенного я не пропустила: вряд ли сидение в чаше, наполненной твоими собственными жидкостями, можно считать выражением художественной целостности, это больше напоминает крик о помощи, черт подери.)

– Боже мой, я теряю память, – смиренно сказала я, влетая под руку с Анушкой в помещение института как раз, когда удалялись последние гости. – Налицо все первичные признаки… э-э-э… как же называется эта болезнь?

– Альцгеймера, – холодно сказала Кейт.

– Вот видишь… Я даже этого не могу вспомнить. Оказывается, после тридцати лет человек теряет до ста тысяч мозговых клеток в день.

– Как интересно, – безразлично сказала Кейт со шваброй в руке.

– Тебе-то еще ничего, – металась я по галерее, стараясь помочь ей убрать, но только мешаясь под ногами. – У тебя университетское образование. Ты можешь себе позволить потерять несколько клеточек. А я бросила школу. Мне нужны все мозговые клетки, что у меня есть.

– Зачем тебе? Самое серьезное решение, которое тебе приходится принимать, это трахаться сзади или стоя.

– А почему бы и нет? Пройдет еще год, и мое тело уже никому не будет нужно. Даже медицине. У меня такая низкая самооценка, Кейт. Я бы предпочла выходить из дома исключительно в темное время. Я даже не могу находиться рядом с тем, кто просто умен.

– Именно поэтому ты поводишь столько времени с Анушкой, – резко ответила Кейт.

Анушка, уже в нетрезвом состоянии, переложила мобильный телефон от одного уха к другому и объявила:

– Министерство иностранных дел пришлет мне список горячих точек, куда можно отправить Дариуса и Норберта, чтобы их настигла страшная смерть и они оказались в могиле вместе с безвестными бедняками. В Боготе каждый час умирает человек!

– Почему бы его просто не позвать на концерт Зака и не заставить постоять рядом с его ударником? Не выдержит и трех минут – задохнется! – пошутила я, стараясь вернуть расположение Кейт.

– Откуда ты знаешь, куколка?.. В последнее время ты не особо ходишь на его концерты.

Закери согласился бы с ней.

– Все еще занимаешься нашим логовом? – ворчливо спросил он по телефону, когда звонил мне вечером из Эдинбурга.

– Боюсь, что да. Просто Микеланджело и его команда не закончили еще раскрашивать стены.

– Кто?

– Микеланджело и… Понимаешь, они тратят на это столько времени, словно разрисовывают Сикстинскую капеллу. – Эту шутку определенно бы оценил Джулиан. – Да ладно, забудь.

Я предвидела, что буду скучать по своей прежней жизни – по дому, саду, но никак не ожидала, что буду так скучать по Джулиану. По маленьким, казалось бы незначительным деталям. По тому, как мы понимали друг друга с полуслова, по общим шуткам, интересным только нам двоим, по тому, как мы называли друг друга ласковыми названиями животных. Предчувствие тоски ледяной волной прокатилось по моему телу.

– Так как ты дума'шь, они закончат до Армагеддона или после?.. – голос Зака треснул на том конце провода. – Я так давно те'я… тебя не видел, что уже готов поместить твой портрет на чертов пакет с молоком…

Я засмеялась. Да что же я делала? Меня обожал сам Бог Любви, а я ныла и хныкала. Мне грустно накануне дня рождения, и только. Ничто не старит нас так, как день рождения. Скоро я буду справлять третью годовщину моего тридцатилетия.

Положив трубку, я дала себе обещание, что мы с Заком сохраним наше место на седьмом небе. Черт, да нет же, нам надо было бы смотреть вниз, чтобы разглядеть седьмое небо. Я снова решила всем доказать, насколько они не правы. Осмотрела свою плоть, вылезающую из кружевных чулок: она напоминала сырное суфле. Возможно, придется научиться ходить задом наперед, чтобы Зак не видел моих ляжек сзади и не сравнивал меня с последней фотомоделью, которая была его девушкой. Но, черт подери, это того стоило. Я сбежала от супружеских уз, чтобы жить в андеграунде, а не в спортзале, и решила, что буду наслаждаться приключениями. Обрету способность быть благодарной судьбе за все. Буду служить своей страсти. Буду кокетливой, очаровательной, экстравагантной. Буду женщиной-вамп и проституткой одновременно. Ничто не мешает мне идти по пути удовольствий и наслаждений. Я оставила Джулиана, чтобы быть распутной Иезавелью, женой царя Израиля. И я буду распутничать, мать вашу.

29 Я не очень рад тебя видеть В кармане у меня пистолет

Единственная вечеринка, на которую я могла рассчитывать в свой день рождения, – это вечеринка с привидениями, и я их сама и должна была вызвать.

Когда в туалете гостиничного номера в Дублине нашли мертвым Скунса, ударника из группы Зака, я не заподозрила, что к этому может иметь отношение Роттерман. Даже после того, как Зак сообщил мне, что ударник был застрахован компанией «Ротвейлер Рекордс» на полмиллиона фунтов, а нового взяли в группу еще до его смерти. Но на кладбище в Бромптоне запоздалый звоночек тревоги прозвенел у меня в мозгу.

Вокруг, желая как можно удачнее сфотографировать могилу, словно псы, толпились папарацци, и Роттерман едва скрывал свое возбуждение.

– Вот так реклама!

– Роттерман, мальчик мертв! – напомнила я ему. – Вряд ли для него это продвижение в карьере.

– Да, но подумай о продажах!

Роттерман всегда подстрекал Закери. На его взгляд, рок-звезды должны были исчезать или погибать при самых странных обстоятельствах. Он скрылся за надгробием, чтобы завести беседу с «компаньоном», который утром прилетел из Нью-Йорка.

Увидев пистолет, заткнутый за пояс этого якобы компаньона, я вдруг осознала, что пустые, как мне казалось, угрозы, которые я слышала от агента Зака, обретают вполне определенный смысл, а предупреждение Джулиана не столь безосновательно и фантастично.

На похороны рок-звезд, словно мухи, слетаются все знаменитости. Когда гроб опустили в землю, пузатые, с седыми висками руководители компании звукозаписи в лимонного цвета свитерах и с лосьоном для бритья, способным вернуть к жизни мертвого, собрались в кучку для заключения очередной сделки. Рыдающие сучки на каблуках выясняли, кому важнее присутствовать на поминках – «Я знала его лучше, чем она», – и назначали свидание оставшимся в живых членам группы.

Притворные горевания продолжались в нашем доме на Эбби-роуд.

Здесь были шишки из компании звукозаписи, компенсировавшие физические недостатки тем, что носили разбухшие кошелки на уровне паха (женский вариант увеличивающего грудь бюстгальтера). Члены группы богемного вида, на лбу у которых было написано: «Я такая творческая личность, что отказываюсь бриться» (причем, что удивительно, их патлы были одинаковой длины круглый год), обменивались безвкусными, как и еда в тарталетках, старыми анекдотами Скунса.

Я обнаружила Зака на нашей заново отделанной кухне, и те же двое пиджаков «Армани» махали перед его носом новым контрактом.

– Закери! – воскликнула я голосом, от которого чуть не потрескался фарфор. – Не подписывай! Или тебе придется скрываться где-нибудь в аргентинской рыбачьей деревушке!

Зак выпроводил меня в отдаленную часть сада, где нас никто не мог видеть.

– Перестань вести се'я как мамаша, слышишь? – потребовал он. Его дикция снова ухудшилась.

– Да я не веду себя как мамаша, хотя, если хочешь, теперь ты наказан на три недели, – слабо парировала я.

Он с трудом выдавил улыбку.

– Ты зна'шь, через час я отправляюсь в Будапешт. – Он опрокинул меня на газон. – И ты должна поехать со мной.

– Ну… Зная Роттермана, я уверена, что он забронировал тебе места на таком самолете, в котором дверь багажного отделения открывается во время полета и все предусмотрено для того, чтобы пассажиры приземлились чуть раньше самого самолета.

– Да? Если я упаду, то постараюсь упасть на тебя. – Его рука была уже под моим лифчиком, но я почувствовала утомленные нотки в его голосе. – Поэтому ты должна поехать со мной, Бек… Понимаешь, мы отдаляемся друг от друга в каком-то смысле, девочка моя.

– Я знаю. Когда ты бодрствуешь, я сплю. Когда я бодрствую, спишь ты. Только твой младший братик не дремлет… – Он рассмеялся, но без энтузиазма, и убрал руку с моей груди. – …и мы больше не разговариваем, – добавила я, гладя его лицо. Впервые язык тела был недостаточно убедителен.

– Ты права. Я мало с тобой разговариваю… Увидимся, крошка. Мне нужно собирать вещи.

– Вот. Как всегда. Ты даже не можешь поговорить о том, что мы мало разговариваем.

– Тогда поех'ли со мной! Ты ж' должна быть моей женщиной!

– Если я для тебя так важна, останься. Я говорю серьезно, Зак. Мне кажется, тебе не надо ехать. Послушай меня. Ты же знаешь, что деньги от страховки идут фирме звукозаписи. Когда мы были в Бристоле, я видела, как Роттерман давал Скунсу героин.

Я ожидала, что Зак взорвется от негодования. Но он просто скрутил папиросу, прикурил и лениво затянулся.

– Да что с тобой, Зак? Я больше тебя расстраиваюсь из-за того, что Ротти подсадил бедного ребенка на наркотики и вскоре сам устроил ему передозировку, а ведь я даже не знала этого мальчика.

– Я расстроен, понятное дело. – Его глаза зло сверкнули. – Но мне проще этого не показывать.

– Я никогда не пойму мужчин. Вы не звоните своим матерям, вы не плачете над мелодрамами вроде «Неспящих в Сиэтле», вы не можете сказать «Я люблю тебя» женщине, которая вынашивает ваших детей, вы не можете плакать на похоронах друзей, но вы готовы писать кровью, когда из-за погодных условий отменяют тур воссоединившихся «Роллинг Стоунз».

– Послушай, в шоу-бизнесе речь не о том, ублюдок ты или нет, а о том, большой ты ублюдок или средний. Благодаря Роттерману, я буду сниматься в рекламе Кельвина Кляйна. А это большие бабки.

– Боже! Ты что, действительно хочешь стать мужским вариантом «Спайс Герлз»? И судить о своем успехе по количеству недозрелых толстозадых дур, которые будут на коленях просить твой автограф? Я не намерена основную часть нашей жизни провести на страницах паршивых газетенок: «Шоу Зака и Бекки! Присоединяйтесь к ним, путешествуя в центр Поп-Вселенной!».

Зак улыбнулся.

– Не улыбайся! Дома я уже не могу выносить твою улыбку. Теперь она принадлежит чужим людям. У кого-то есть на нее копирайт, мать твою.

– О боже. Да перестань быть такой англичанкой до мозга костей. Ничего не проходит так быстро, как успех. А Ротти уже готовит мое выступление в Нью-Йорке. Ты понимаешь, что это для меня значит? Я артист. А артисты вынуждены идти на поводу.

– Да уж. На поводке скорее, зато в лимузине с кондиционером. Джулиан говорит, что Роттерман сам подал заявление в Скотланд-Ярд.

– Джулиан? А когда эт' ты с ним разговаривала? И откуда, бля, ему-то знать? – Он грубо развел мне ноги.

– Зак, если у тебя есть ко мне какие-либо чувства, ты расстанешься с Роттерманом.

– Ты забываешь, что я мужчина. Нет у меня никаких чувств!

– Зак, ты далеко пойдешь… и, надеюсь, оттуда не вернешься, – сказала я и тут же об этом пожалела.

– Да, ну тогда увидимся как-нибудь. – И он оставил меня лежать с задранной до ушей юбкой.

Из дома доносились музыка и смех. Я собрала остатки сил. Побольше доказательств моей правоты – вот что нужно Заку.

Я заметила, как Роттерман сделал знак Селестии. Трепеща, она послушно засеменила к нему. Они радостно шептались, а потом Селестия отправилась в ванную комнату на втором этаже. Я ворвалась следом за ней – она уставилась на меня остекленевшими глазами. В ней появилась тупая наглость. Неожиданно я увидела ее в резком свете флюоресцирующей лампы. Худенькие детские ножки, колготки в сеточку, ярко подведенные глаза, грязные волосы, свисающие безжизненными сосульками. Почувствовав слабый запах блевотины, я наклонилась к раковине, где еще плавали остатки салата и моркови. Господи… Если уж ты страдаешь булимией, не лучше ли питаться шоколадными пудингами?

– Зачем ты с собой такое творишь? – спросила я тихо. – Тебе нужен врач.

Селестия беспомощно смотрела на меня. Было глупо просить ее войти в контакт с внутренним ребенком – его она, без сомнений, уже выблевала.

Мне ничего не оставалось, как пойти на открытую конфронтацию с Роттерманом. В толпе гостей его не было. В конце концов я нашла его в темном углу гаража – сгорбленный новоиспеченный «компаньон» со злобным лицом пересчитывал деньги, раскладывая пачки купюр по пятьдесят фунтов на капоте новой спортивной машины Закери.

– Че те надо? – сплюнул Роттерман. – У нас тут дел'вой разг'ор.

– И что на повестке дня? Преимущества переезда в Италию, где за преступления платят больше, а все судьи уже перебиты?..

– Вообще-то хорошо, что ты здесь, – удерживая тарелку с закусками, Роттерман облокотился на капот, словно обрюзгшая ящерица. – Хочу те'е кое-что сообщить.

– Дай-ка угадаю. Твоя мать пьянствовала во время беременности? – Я разглядывала поры его лица, напоминающие вулканические кратеры.

– Надо бы тебя прикончить за такие слова.

– Да у меня не хватит жизней на все те разы, когда ты намеревался это сделать…

Воцарившаяся атмосфера напоминала сцену из фильма Квентина Тарантино.

– А теперь вон из моего дома, – сблефовала я. Открыла дверь в гараж, и свет залил помещение. Блестящий лимузин Роттермана медленно шлындал туда-сюда. – Лимузин отходит через две минуты. Марш в него. Или лучше под него, да поживее… А то, думаю, Закери тоже будет интересно узнать о вашем «деловом разговоре».

– Ха! – просиял Роттерман. – После того как Зак подписал этот чертов контракт, ты до меня не докопаешься, тварюжка сраная. Теперь он принадлежит мне!

– Он подписал? – Челюсть у меня отвисла.

– Да, только что, по пути в аэропорт. – Агент плотоядно впился зубами в сосиску, напоминающую воспаленный эрегированный член.

– Он бы этого не сделал, не посовещавшись со мной.

– Вот, почитай и поплачь. – Роттерман развязным движением сунул мне под нос пачку бумаг.

Третий раунд: один ноль в пользу агента.

Зак поставил меня в дурацкое положение. Черт. И нужно было из него выбираться. А когда речь идет о дурацких ситуациях, выход один…

30 Не для этого я брила ножки

Визиты к косметологам доставляют мне такое же наслаждение, как пребывание в концлагере, где с тебя заживо сдирают кожу колючей проволокой. Но Анушка, узнав, что Дариус чуть не умер в своем путешествии, решила отправиться на оздоровительный курорт «Чемпниз», чтобы восстановить нервную систему.

– Мне так жаль.

– Мне тоже, – всхлипывала она. – Он выжил. Как можно выжить в Сребренице?

Кейт как раз проявила лояльность и со страдальческим видом дала мне несколько дней отпуска, чтобы я могла оплакать смерть ударника. Я не сказала ей, что собираюсь посвятить все это время уходу за собой.

«Чемпниз» – роскошная оздоровительная ферма, где в закрытом бассейне бултыхается множество слоноподобных принцесс из Саудовской Аравии, где полно слезающих с наркотиков звезд мыльных опер и только что разведенных матрон, приводящих себя в порядок перед тем, как снова пуститься в охоту за женихами.

После обычного стожка сена на обед на нас, потрясая шлангами для промывания кишечника, набросились широкоплечие, статные врачи-амазонки.

Я решила выбрать нечто наименее зловещее. Мне посоветовали сделать маску для шеи из окиси алюминия, а также срочно обратиться к косметологу. (Зачем? Чтобы удлинить ноги? Основной моей проблемой был рост – всего сто шестьдесят сантиметров.) Мне также предложили сделать ботулиническую инъекцию, препятствующую непроизвольному сокращению мышц, что поможет мне справиться с морщинами. «У меня морщины оттого, что я не понимаю, какой нужно быть идиоткой, чтобы согласиться на эту немыслимую процедуру».

Через час микрочастотная тонизирующая установка уменьшила мое лицо до размера двойного подбородка. Предполагалось еще отшелушить кожу морскими водорослями, так что мое лицо скоро стало бы мало для моего же волосяного покрова. От дальнейшей усушки меня спасло появление Анушки с одной выщипанной бровью. На полной скорости она влетела в кабинет.

Я приподнялась на локте.

– Что случилось?

– Когда я придавала форму дуги бровям…

– Зачем тебе, Энни? Ты и так из богатой семьи, они у тебя дугой от рождения.

– … мимо меня прошел Джулиан. Вмиг я приняла сидячее положение.

– Джулиан здесь? Он же ненавидит упражнения. Так же, как изнеженных богатеньких ублюдков.

– И не один. Он проживает в номере для двоих. Со своей женой.

Пошатываясь, я слезла со стола, схватила халат и вывалилась за ней.

Когда я добралась до тридцать второго номера, первое, что вырвалось у меня, был крик: «Ты что это творишь, мать твою?» Причина была очевидна: ноги моей лучшей подруги были обмотаны вокруг ушей моего мужа, словно концы стетоскопа.

Кейт и Джулиан еле оторвали лица от пахов друг друга и мигом скатились с кровати.

– Что ты, на хер, делаешь? – закричала я на Джулиана. – Ты же терпеть не можешь Кейт.

– Хм… поверишь ли… несмотря на наши различия… – Он накинул белый пушистый халат.

Шок был физическим и психологическим одновременно.

Глаза Кейт бегали по ковру, словно мыши. Она искала очки.

– Ты хочешь сказать свое последнее слово сейчас или оставить на потом, чтобы его высекли в качестве эпитафии на твоей могиле? – набросилась я на нее, но Джулиан удержал меня.

– Если она бесследно исчезнет, люди заметят, – сказал он спокойно, – и я в особенности.

– Тогда тебе надо ее срочно реанимировать, отправить на повышение квалификации лучших подруг, и побыстрее. Как ты могла? – рычала я на нее. – Существует несколько вещей, которые феминистка не должна делать ни в коем случае. В том числе спать с мужем своей лучшей подруги. К тому же вы ненавидите друг друга. Так было всегда!

– Платоническая дружба, – сказал Джулиан, стараясь сдержать меня, пока я неистово извивалась. – Заряженное ружье иногда выстреливает, и это было именно оно.

– В любом случае ты сама виновата, – захныкала Кейт, натягивая на себя одеяло. – Это ты попросила меня сходить к Джулиану и поговорить с ним. Я так и сделала, потом я узнала его чуть лучше и… – запнулась она.

– Ты говорила, что можешь читать его мысли как книгу. Но, кажется, я не просила тебя лапать страницы, мать твою! А что у тебя на сиське?

Она посмотрела на свою грудь.

– Румяна для сосков, – сказала она, находясь в настолько шоковом состоянии, что даже не могла язвить.

– Румяна для сосков! – Я подпрыгнула от удивления. – Да ты лифчик впервые напялила только на прошлой неделе. – Я проследовала взглядом по шву на чулке и обнаружила, что на ногах у нее были туфли, всем своим видом говорящие: «Следуй за мной до дома и трахни меня в подъезде». – А не ты ли говорила, что высокие каблуки унижают женщину?

В поисках других доказательств лицемерия Кейт я стала рыться в смятых простынях.

Уворачиваясь от меня, она соскочила с кровати.

– Еще они могут быть признаком женской власти, – едва овладев собой, промямлила она.

Обнаружив под подушкой принадлежащие им обоим трусы из леопардовой кожи, я издала долгий громкий стон – окружающие вполне могли подумать, что мне ставят клизму. А проходящие мимо терапевты обязательно бы переглянулись, одарив друг друга самодовольными победными улыбками.

– Херовы кожаные трусы! Это же я тебе о них рассказала! Да ты… Господи. Ты просто притворялась моей подругой, чтобы выведать интимные сведения и увести у меня мужа. Нет. Нет. Это точно не из книги о лучших подругах, – орала я. – Это нарушение кодекса лучших подруг. Это развод лучших подруг!

– Ох, опять это слово из шести букв. – Джулиан скрутил мою руку за спиной и повернул меня к себе лицом. – Ты, наверное, забыла, но мы почти в разводе. По твоей инициативе.

Халат, который я в спешке нацепила в косметическом кабинете, на секунду распахнулся. Джулиан взглянул на мое тело без всякого интереса. Я не шучу. Он одел меня глазами.

– Мы с Кейт не делаем ничего предосудительного. Ничего вообще. Это ты спец в таких вещах. А теперь убирайся из моей комнаты или я позову охрану, и тебя уберут.

– Уберут? Я что, куча мусора? – Я снова набросилась на Кейт. – Я все еще его жена, мать твою. – Кейт взвыла оттого, что я лягнула ее в голень, а голень ее была выбрита. – Ты побрила ноги?! Не могу поверить!

– Убирайся, – взгляд Джулиана стал стальным. Таким я видела его только в зале суда. – Или я сделаю так, что тебя арестуют за нарушение общественного порядка и оскорбление личности. – Защищая Кейт, он обнял ее, Кейт же отодвинулась.

– Прости, что не сказала тебе, Бекки, но я знала, что ты взбесишься. Дело в том, что Джулиан был настолько уязвлен твоим отношением к нему, и, понимаешь, просто все шло по нарастающей… Мы не хотели друг в друга… – Она внезапно остановилась.

Комок ужаса подкатил к горлу.

– Влюбляться? Так это любовь? О, простите, сейчас я утру слезы смеха.

– Это правда, – сказал Джулиан спокойно. – У Кейт есть все, чего нет у тебя. Она надежная, неэгоистичная, честная…

– Честная! Ха! Я думала, ты искренне понимаешь меня и даешь немного времени, чтобы разобраться в себе, а ты просто хотела, чтобы я убралась с твоего пути! А когда именно это, это… – Я не знала, как назвать. – Сколько уже? – призвала я их к ответу.

– С Нового года, вообще-то, – сказал Джулиан размеренным ровным голосом.

– С Нового года?

Взяли нож. Вонзили в сердце. Повернули. Вся эти блестки-ленточки, шелковая пижама, отказ Кейт пойти с нами на вечеринку. Испуганный смех поднимался откуда-то из живота. Вот получилась бы фотография на память.

– Посмотри на это иначе, – сказала Кейт успокаивающе. – Наконец-то я делаю что-то совершенно безответственное и абсолютно, черт возьми, сумасшедшее.

Вдруг я увидела свое отражение в зеркале. Я совсем забыла о маске из водорослей. Лицо было зеленым, как у марсианина, а голова обтянута старушечьей сеточкой. Капли вытяжки из авокадо уныло текли по шее.

– Но… но я думала, что ты любишь меня?

– Не представляю, как я выживу без тебя, Ребекка. – Джулиан подтолкнул меня к двери. – Но дай-ка я все-таки попробую.

– Бекки… – Кейт вцепилась в свою жилетку. – Ты же сама говорила: мне нужен мужчина…

– Конечно, чтобы ты потрахалась. Но не с моим же мужем!

– Я уже не твой муж. Ты отправила меня восвояси. Забыла? Мы скоро еще встретимся… – продолжал Джулиан бессердечно. – А пока хорошего тебе тысячелетия.

С этими словами он бесцеремонно выставил меня за дверь, захлопнув ее перед моим носом.

– Пойду запишу тебя на промывание мозгов, Кейт, цементом! – провизжала я, стуча кулаками по запертой двери.

Мимо проходили евангелисты-терапевты. В их взгляде читалось: «Агрессивное поведение указывает на то, что вам требуется очищение». Анушка, беспомощно метавшаяся у двери, взяла меня под руку и повела в столовую.

– У всего этого есть и положительная сторона, – сказала она. – Карма твоя явно улучшится.

В оцепенении я опустилась на стул среди здоровых людей, которых только что отполировали и привели в порядок. В своих хайтековских мультифункциональных спортивных костюмах и сложной конструкции беговых тапочках с воздушными подушками они выглядели как члены одной команды. Я, со своим зеленым лицом цвета водорослей, казалась неземным существом с Планеты Преданых. А Кейт вцепилась в борт моего космического корабля.

Вот в чем явный недостаток романчиков на стороне. Я была так занята, что не заметила, как мой муж стал меня обманывать! Не заметила, что моя лучшая подруга тоже меня обманывает. Вероломство Кейт было поистине катастрофическим. Подруги и существуют для того, чтобы помогать в трудные времена, а не усложнять все еще больше. Боже мой. Моя лучшая подруга сбежала с моим мужем, и я тоже по ней скучала.

Анушка, стараясь меня развеять, лепетала, что с этого момента она будет резервировать Дариусу рейсы только на самых ненадежных авиалиниях – колумбийские или гондурасские в самый раз, причем маршрут любой, главное – низко лететь над горами.

– Наверное, слово «терминал» происходит от слова «терминатор», правда, куколка?

Я клевала салат, причем каждый его листик стоил десять фунтов, постепенно осознавая, что я действительно потеряла.

Кейт и Джулиан! Плотское влечение перекочевало в их канализацию. Я послала Кейт к Джулиану, чтобы она его утешила, а она сделала так, что он растаял и утешился по полной – на ее груди. Это как если бы я подарила Кейт лотерейный билет, а она выиграла миллиард.

И тут я осознала: хочу, чтобы мой муж вернулся ко мне. Не знаю, что нашло на меня! Ну, вообще-то, конечно, знаю. Этот член в двадцать пять сантиметров. Но теперь моя буйствующая фантазия съедала все мое существование. Сердце ныло. Я все еще любила Джулиана. Я смотрела на наш союз сквозь призму привычки, и это была моя самая большая ошибка. А теперь я скучала по его ипохондрии, привязанности к опере, его родственникам, по тому, как он грыз ручку, как никогда не ел хлебные корки. Даже скучала по его словарному запасу, господи прости. Но все это было бесполезно. Как романтический объект я исчезла из поля его зрения.

Но раскаянием и красными от слез глазами Джулиана не вернуть. Придется подумать о более изощренных способах.

Заказывая кофе с двойной порцией сливок и намазывая толстый слой масла на булочку, отчего сидящие на диете дистрофики издали стон, я поклялась, что верну его тем или иным способом… даже обманом.