V

Альбина думала, что, когда она выскажет своему мужу заветную тайну, Максимилиан с восторгом прижмет ее к своей груди и разделит ее материнскую радость. Вот почему с радостною улыбкою она сообщила ему свою тайну и с детским простодушием хотела прочитать на его лице приятное впечатление, произведенное этой новостью. Но она жестоко обманулась. Максимилиан, услышав неожиданную новость, побледнел и с яростью сжал руку, которую протянула ему Альбина; потом, безмолвный, мрачный, он быстро удалился от своей жены. Альбина как будто окаменела; неподвижно стояла она на одном месте и, приложив руку к челу, старалась собраться с мыслями. Через несколько минут она возвратилась в свои покои. Тоска сдавила сердце бедной графини; она не могла объяснить себе поведение Максимилиана; теряясь в ужасных, мучительных сомнениях, она трепетала при малейшем шуме. Через час отворилась дверь, вошел слуга и подал Альбине письмо; это письмо было от Максимилиана. Вот его содержание:

Я решил объявить вам свою волю, выслушайте. Вы никогда не должны оставлять стен замка, не должны видеться со мною. Можете прогуливаться по лугу или в саду, когда меня не будет дома, а я стану уезжать каждый день; но порука — ваша жизнь, что я не позволю вам сделать далее ни одного шага. Еще я требую, чтобы вы не писали никому писем и чтобы ваша Вильгельмина не показывалась более в замке. Вы знаете меня, повинуйтесь; опасайтесь раздражить меня; я не отвечаю за последствия своего гнева.

Максимилиан фон Эппштейн.

Прочитав это письмо, Альбина почувствовала всю тягость своей горькой судьбы, но с самоотвержением покорилась своей участи. Она не знала, в чем обвиняют ее, но, сознавая свою невинность, решила спокойно ожидать времени, когда Максимилиан, раскается в своем заблуждении. Но гнев такого человека, как Максимилиан, не может погаснуть, пока не достигнет своей цели. Граф чувствовал это и сам боялся своего гнева. В первую минуту ярости он готов был разом убить Альбину, но это значило открыть свое бесчестие, и он осудил ее покуда на заключение. Он выжидал времени для своего мщения.

Супруги жили под одной кровлей; каждое утро и каждый вечер Альбина слышала медленные, тяжелые шаги графа, который проходил по коридору, но он ни разу не останавливался у ее дверей. Несколько месяцев они не виделись друг с другом, но постоянно думали один о другом. Максимилиан напрасно старался рассеять мрачные идеи; он не мог забыть о бесчестии, в котором подозревал свою жену. Альбина искала утешения в своей совести и покорности Провидению, но поведение графа против ее воли тревожило непрестанно: днем ее надежды, ночью — ее мечты. Наружное спокойствие супругов походило на тишину, предшествующую буре.

Альбина наконец решилась идти навстречу опасности, решилась потребовать объяснения у своего мужа. Она предчувствовала, даже была убеждена, что эта встреча с Максимилианом будет последним ее свиданием с ним в этой жизни. Вот что она написала, прежде чем потребовала объяснения от своего мужа:

Добрая Вильгельмина, мне запрещено не только видеться с тобою, но даже и писать тебе; и это письмо будет послано тебе не иначе, как после моей смерти. Смерть, кажется, должна избавить меня от долга повиновения.

Не удивляйся этим грустным думам, Вильгельмина; в моем положении надо предвидеть все, и я не хочу оставить земли, не высказав тебе своих чувств и мыслей.

Боже мой! Я не знаю, почему льются из-под моего пера печальные слова; между тем я спокойна, весела. В эту минуту я даже улыбаюсь над нашими планами, которые мы составляли за несколько месяцев. Помнишь ли ты их, Вильгельмина? Ты обещала быть кормилицею моего дитяти. Не забывай этого обещания. Но это не все. Если Богу будет угодно призвать меня к себе, я уверена, что граф Максимилиан позаботится о воспитании моего ребенка, но образовать душу сумеет одна только женщина. Бедный сиротка! Взлелей его своею любовью. Будь для него не только кормилицею, но и матерью.

Я оставляю еще два письма — одно к игуменье Доротее, а другое к майору Книбису в Вене. Если у тебя родится дочь, отправь ее на пятом или шестом году к доброй игуменье с моим письмом: там твоя дочь получит прекрасное воспитание. Если у тебя будет сын, отправь его к майору: этот искренний друг моего отца устроит судьбу твоего сына.

Я желала бы, чтобы у нас обеих было по одному сыну или по одной дочери: тогда наши дети были бы братьями или сестрами. Сделай для моего малютки в случае моей смерти все, что сделала бы я для твоего, если бы осталась жива.

Прощай, моя Вильгельмина! Но я убеждена, что души не умирают, и моя душа не забудет того, кто призрит мое дитя. Для моего бедного ангельчика я вложу в это письмо локон моих волос. Прости, еще раз прости! Не забывай ничего.

Альбина фон Эппштейн, урожденная Швальбах.

24 декабря 1793 года.

P. S. Я забыла сказать. Если у меня будет сын, я желаю, чтобы он назывался Эверардом, по имени моего отца, а если дочь, желаю, чтобы она носила имя моей матери, Ида».

Написав это письмо, Альбина стала несколько спокойнее. Ничто так не облегчает растерзанного сердца, как решительность, а Альбина решилась прервать упорное, страшное молчание с Максимилианом, хотя бы первое его слово поразило ее смертью. Прошел день, настала ночь; графиня зажгла несколько восковых свечей; ей казалось, что чем светлее будет освещена комната, тем яснее будут сиять ее спокойствие и невинность. В привычный час раздались шаги Максимилиана. Она отворила дверь и вышла в коридор. Граф показался наверху лестницы; впереди него шел слуга и освещал ему путь. Заметив Альбину, граф остановился в изумлении. Слуга продолжал свой путь. Максимилиан хотел молча пройти мимо, но Альбина схватила его за руку, и этот железный человек задрожал от прикосновения ее руки.

— Что вам угодно? — сказал он.

— Одну минуту переговорить с вами, граф, — отвечала Альбина.

— Когда?

— Сейчас, если вам угодно.

— Альбина! — произнес грозно Максимилиан.

— Я прошу вас.

— Вспомните мой совет, не будите моего гнева. Но так и быть… повинуюсь вам.

Они взглянули друг на друга при трепетном свете факела, оба были бледны. Настала решительная минута.

— Альбина, — сказал граф дрожащим голосом, — есть еще время, скажите, чтобы я удалился в свою комнату; я вижу, что вы расстроены, предупреждаю вас, что я не отвечаю за себя. Подумайте, не лучше ли отложить наше объяснение?

— Нет, — отвечала графиня, — я долго ждала и страдала, мне нечего бояться. Следуйте за мною, прошу вас.

Граф последовал за Альбиною. Когда он вошел в комнату, Альбина заперла дверь. Это изумило графа.

— Альбина, — сказал он, — берегитесь, я потребую строгого отчета во всех ваших действиях.

— И я также, — сказала графиня. — Вы можете клеветать на меня после, если угодно.

— Говорите, — отвечал граф. — Но вы так бледны и расстроены. Сядьте, сделайте одолжение, — прибавил он с ужасной любезностью и подал своей жене кресло.

Графиня села. Максимилиан стоял со сложенными руками и с мрачным взором. Они были в красной комнате, которую занимала графиня в отсутствие своего мужа и которую Максимилиан предоставил ей после своего возвращения.

— Граф, — начала Альбина после минутного молчания, — в родительском доме я была счастлива, спокойна, любима; я смеялась, бегала, играла; радость наполняла мою душу, мое сердце билось от блестящей мечты. И эта мечтательность погубила меня. Явились вы, и я нашла в вас героя своих дум. Я считала вас человеком благородным, храбрым, пламенным, но вы женились на мне только для богатства и для титула.

— Альбина! — прервал граф глухим голосом.

— Как только я стала вашею женою, — продолжала Альбина, — вы не хотели даже поддержать моего самообольщения. Я видела, как увядали одна за другой мои мечты. Я искала отрады в покорности судьбе, в самоотвержении, но я могла снести забвение, а не ненависть, холодность, но не презрение. Я не упрекаю вас за обманутые надежды, за разрушенные мечты, не требую любви, когда ее нет в вашем сердце, но я имею право требовать вашего уважения: я не хочу краснеть перед моими людьми. Лишнего ли я требую? Отвечайте.

— Вы кончили? — отвечал Максимилиан. — Теперь моя очередь, если позволите.

— Я слушаю вас.

— Начну с того, что оставлю в стороне ваши детские мечты; время для человека слишком дорого, чтобы тратить его на подобные химеры, и если я не осуществил ваших грез, то осуществили ли вы планы моего самолюбия?

— Батюшка! Батюшка! Вы предсказывали это, — вскричала Альбина. — Этот честолюбец всеми силами добивается большого креста и титула герцога! И он называет это самолюбием! Он говорит мне о своем самолюбии!

— Остановитесь! — сказал граф, побагровев от гнева и топнув ногою. — Это еще не все; вы знаете, в чем дело.

— Нет, не знаю, и для того, чтобы узнать, я желала говорить с вами.

— Ну, так я скажу вам. Я доверил вам мое имя и мою честь, — что вы сделали из этого? Не обманывайте меня, не принимайте этого вида невинности. Вопрос ясный, отвечайте на него прямо.

— Я не обманывала никогда, даже в ничтожных случаях.

— После этого скажите мне, верная супруга, скажите, кто такой этот француз, этот капитан Жак? — спросил граф со злою насмешкою.

Теперь Альбина поняла все; она улыбнулась и взглянула на графа с видом сожаления.

— Капитан Жак, — сказала она, — это раненый офицер, которому я спасла жизнь и который, быть может, спас мне честь.

— А! Так вот почему он называл вас Альбиною, а вы его — Жаком; вот почему вы называли его: мой друг, а он называл вас: моя сестра; вот почему, он всегда был в этой комнате вместе с вами; вот почему, наконец, вы плакали, когда он уехал.

— Граф!.. — с достоинством произнесла графиня, встав со своего места.

— О! Не разыгрывайте этой гордости, не улыбайтесь с таким презрением. Если один из нас должен презирать другого, то это оскорбленный супруг, а не преступная жена.

— Бедный Максимилиан! — проговорила Альбина.

— Позднее сожаление! Но берегитесь, не выводите меня из терпения. Этот Жак был вашим любовником; но я отомщу за себя, будьте спокойны, я поклялся в этом про себя и теперь повторяю мою клятву вслух. Итак, вместо того чтобы улыбаться, вы должны скорее трепетать.

— Между тем я не трепещу, — спокойно заметила графиня, — всмотритесь лучше.

— Что же вы думаете?

— Жалею вас.

— Довольно этого, — закричал граф в бешенстве. — Остановитесь! Вы стоите так гордо, думаете обмануть меня своим бесстыдством, но, повторяю вам, я знаю все: это дитя, которое вы носите под сердцем, — не мое, это плод преступной любви. Слышите? И вы еще смеете смотреть мне прямо в лицо. Еще — эта улыбка! А!..

Максимилиан в ярости подошел к графине; его глаза налились кровью. Альбина со спокойным взором и с печальной улыбкой на устах ожидала бури. Граф дрожал всем телом; он не мог далее выносить этого безмолвного оскорбления и, опершись обеими руками на плечи своей жены, закричал громовым голосом:

— В последний раз: просите милости, просите на коленях!

— Жалкий безумец!.. — сказала Альбина.

Она еще не успела закончить, как загремели страшные проклятия, сильные руки согнули ее, как тростинку, и бросили на пол. Альбина ударилась головою об угол кресла, на котором сидела перед этим, кровь брызнула, и она упала в обморок.

Максимилиан оцепенел от своего преступления и несколько минут стоял неподвижно, вперив взор в бездыханное тело Альбины; потом он выбежал из комнаты с криком: «Помогите, помогите!» Слуги, прибежавшие на этот крик, перенесли бесчувственную графиню на постель.

— Не знаю, как это случилось, — бормотал граф, — она упала и ударилась о кресло; она как-то поскользнулась.

Произнося эти слова, Максимилиан вспомнил смерть бедной Гретхен. Он побледнел от этой мысли и, прислонившись к камину, молча смотрел на свою новую жертву. Между тем вошел капеллан и постарался оказать помощь Альбине. Через несколько минут она открыла глаза и начала говорить, но ее взор был мутен, из ее уст вырывались лишь бессвязные слова, непонятные для присутствовавших, но ужасные для Максимилиана. Это был лихорадочный бред. По совету капеллана тотчас послали во Франкфурт за доктором. Между тем бред усиливался.

— Я умираю, — говорила Альбина, прерывая свои слова жалобными стонами, — я чувствую, что скоро прекратится моя жизнь. Боже мой! Если бы мое дитя осталось в живых! Мое дитя! Ваше, Максимилиан! Слышите? Ваше. Клянусь вам в этом на пороге вечности. Вы жестоко обманулись! Боже мой! Как я страдаю! Если бы вы знали, Максимилиан… но я поклялась не открывать этой тайны… Придет время, и вы узнаете… Смерть!.. Смерть!.. Отец!.. — прибавила страдалица, обращаясь к капеллану. — Дайте мне вашу руку; я хочу просить вас об одной услуге. Смотрите, чтобы Максимилиан не услышал этого. Под моим изголовьем вы найдете письмо к Вильгельмине, отдайте его ей; скажите, что и после смерти я стану видеться с нею. Вы знаете, что графини фон Эппштейн, умершие в рождественскую ночь, умирают только вполовину.

В эту минуту пробила полночь. Граф затрепетал; он вспомнил, что это была роковая ночь.

— Прости, прости, Максимилиан! — продолжала графиня. — Я прощаю тебя; люби твоего сына. Я умираю…

Максимилиан бросился к кровати и прижал к груди свою супругу; она была мертва, но под ее сердцем трепетало дитя, и граф с ужасом отступил прочь. В эту минуту в комнату вошел доктор, приехавший из города. Все удалились, и страшная операция спасла ребенка.

Максимилиан сидел в своей комнате. К нему вошел капеллан и подал письмо, найденное под изголовьем графини.

— Граф, — сказал он, — у вас сын.

Максимилиан пробежал письмо покойной супруги и отвечал:

— Назовите его Эверардом.

Загрузка...