Альфа-женщина

Что ж за жизнь-то пошла, а? Внутри все кипит, а выхода этому нет.

Так и хочется кого-нибудь убить. Начальника-урода, выдающего мои идеи за свои, давно заметила, что все начальники только этим и занимаются: выслушивают талантливых подчиненных с таким лицом, будто им пытаются всучить лимон, а этажом выше эта кислятина сказочным образом превращается в сахарную вату. Продавщица-хамка с ее лживыми весами (сто пятьдесят граммов, вы только подумайте!) заслуживает того, чтобы быть уложенной на колоду мясника, где ей отрубят ровно столько, сколько она украла хотя бы за день у меня и других покупателей. А потный толстяк, засунувший руку мне под юбку в переполненном вагоне метро? А ранее мерзавец, уволокший мою машину на штрафстоянку, пока я носилась по маркету с тележкой, набивая ее продуктами… Взять молоток, и по башке, по башке!

Первые – родители. Не убить, как-никак родные люди – мама с папой, но настучать уж точно. Попробуйте-ка выговорить: Георгина Георгиевна. Пари могу заключить, что с первого раза не получится. Вот о чем люди думают, когда называют детей необычными именами?

– Мы с папой хотели, чтобы было красиво, – их ответ.

Когда недалекие особи очень-очень стараются сделать красиво, получается до безобразия глупо. Мое пышное имя первый раз непременно произносят с улыбкой. Потом привыкают, либо я даю варианты. Инна Георгиевна или Георгина Егоровна. Георгин, это вообще-то он. Назвали бы Маргаритой или Виолой, если уж так хотелось одарить девочку именем-цветком. У моего Георгина мужские корни, отсюда все мои беды. Я – альфа-самка, оружие пострашнее динамита.

Фамилия моя Листопадова, и весь этот колумбарий – мое проклятье с рождения. Я в курсе, что такое колумбарий, я и смерть – одного рода события. Я – цветок на могиле, неважно чьей. В колумбарии, на урне с прахом. Георгина Георгиевна Листопадова, нате, примите!

Но убить из-за ста граммов мяса, согласитесь, мелко. Пошловатенько как-то. Убого. Озабоченного мужичка тоже можно пожалеть, ну не дает ему никто, кроме вагона метро. Убить из-за премии, на которую и в приличный ресторан не сходишь? Даже если хватит расплатиться по счету, убить из-за ужина? Мне, Георгине Георгиевне Листопадовой?! Венок за две тысячи рублей. Нет уж, убивать – так за миллион алых роз.

Нужен повод. И далеко не каждый годится. Надо убить так, чтобы потом не было стыдно за бесцельно прожитые годы где-нибудь в местах не столь отдаленных.

– За что вы отбываете срок, Листопадова?

Я сделала жизнь на земле немножечко лучше, стало меньше на одного урода, который смердел, думая, что живет. На моем этаже теперь легче дышать. Вот это, я понимаю, повод!

И вот он, повод, лежит передо мной на элитном наборном паркете в луже крови, и меня ничуть не удивляет, что она черная. А какая еще у него может быть кровь? Я понимаю, что должна сделать что-то очень важное. Это касается пистолета. На нем отпечатки моих пальцев, и надо бы подстраховаться. Уничтожить отпечатки. Остальные улики тоже следует затереть, исходя из опыта, полученного в результате просмотра и прочтения бесчисленных детективов. Даже человек, который никого не хочет убивать, которому можно безнаказанно отдавить ногу и послать на хер, и тот поневоле этому научится. У нас скоро будут сидеть в тюрьме лишь случайные люди. По разнарядке. Назначили тебя преступником – садись. Потому что реального найти невозможно. Отпечатки стер, машину угнал, свидетелей подкупил. Или запугал, тоже действенно. Все знают, что надо делать, чтобы избежать наказания за совершенное преступление. Кто вовремя не подсуетился, тот лузер. В моем кармане есть носовой платок, а в голове парочка умных мыслей. И еще у меня полно времени. Суд присяжных пока подождет. Вы, господа, собирайтесь потихоньку, и, бог даст, мы встретимся. Но не в этой жизни.

Тишина, как в могиле. У него, у этого урода, огромный дом. Почему-то у всех, кто смердит, жилищные условия в полном порядке. Масштабы поражают. Я поняла, почему. Чтобы зловоние далеко не распространялось. Если ЭТО смердит в панельной пятиэтажке, представляете, сколько народу стонет? А за высоким забором он воняет исключительно для себя, ну для семьи, но это уже их выбор. Не нравится – уходи. Любишь деньги – терпи.

Его жена любит деньги. И дети любят. Дети любят деньги. Словосочетание убийственное, но таковы реалии нашего времени. Раньше дети любили маму с папой и эскимо за двадцать восемь копеек, теперь любят двадцать восемь копеек, с учетом инфляции, разумеется, но то, что на них можно купить эскимо, отпрысков уже не впечатляет. Они мыслят масштабно. Процентами в банке, перспективой уехать на учебу за границу, теплым местечком в госкорпорации. О том, что рухнула система ценностей, говорят постоянно. Но никто не может отследить момент, поставить точку отсчета нового времени. Говорят обтекаемо: девяностые и нулевые. А вот в тот момент, когда дети перестали любить эскимо, не говоря уже про маму с папой, все и рухнуло. Когда родители стали средством.

Прекрасное время! Кто сказал, что оно плохое? Вы, господа, забыли, как давились в очередях. Ах, да! В очередях давились товарищи. И этот, который в луже крови лежит сейчас на паркете с дырой в черепе, тоже. Не сразу же он стал ректором нашего института. Сначала заделался правозащитником, а до того давился в очередях, выбивал себе квартиру, в профкоме вымаливал путевку на юг, значился в списках на машину, стенку, палас и цветной телевизор марки «Рубин». В общем, был человеком. А перестал он им быть, когда заделался правозащитником. Вот с этого и началась его блестящая карьера, которая закончилась в луже крови на наборном паркете из ценных пород дерева.

Правозащитник – это человек, который очень хочет стать большим чиновником, чтобы неплохо жить, или уже, по сути, чиновник, живущий неплохо, но делающий вид, что радеет за людей, которым живется отвратительно. Чем старательнее он делает вид, чем больше суеты разводит, чем несчастнее его подзащитные, тем лучше ему живется. Некоторые даже обзаводятся мигалками и не слезают с экрана телевизора. Все зависит от актерского таланта и степени разложения общества. Если оно, общество, совсем разложилось, ему нужно безумное количество краснобаев, чтобы процесс не затухал. Разлагаться надо со вкусом. Общество, которое здорóво, нуждается исключительно в деловых людях, оно зазря не кормит. Чиновники в нем как солдатики, действуют молча, четко и слаженно. А в разложившемся обществе они – генералы. Аппетиты у них генеральские, гонорары тоже. Они искренне считают себя опорой государства, самыми нужными и важными людьми, хотя не производят ничего, кроме кипы бумаг. Но именно они наставительно говорят всем остальным:

– Надо заниматься делом.

Мой генерал дослужился до ректора нашего университета. Я назвала его институтом? Обмолвилась. Во времена, когда я сама здесь училась, когда общество еще не разложилось и с ценностями все было в полном порядке, узаконены и единогласно прибраны, на этом же месте был институт. Он занимался исключительно идеологией. Этим раньше занимались все гуманитарные вузы, их за то и кормили. Идеология поменялась, соответственно, поменялась и программа. Не поменялся штат сотрудников. Все, кто раньше преподавал политэкономию и громил идеалистов проклятых, переключились на социологию и историю религии. Вдруг выяснилось, что каждый партиец тайно праздновал Пасху, слушал голос Америки и хранил в чулане икону, которой благословляли под венец его прабабку.

Все кинулись делить ничье пространство. Важно было определиться с направлением. Сначала выиграли предприимчивые люди, предпочитавшие материальные ценности духовным. Заводы, шахты, нефтяные скважины, авиакомпании. Но мигом народилась армия чиновников, которая обложила все это огромной данью. И поставила себя гораздо выше реального производства и вообще реального дела. В общем, на смену девяностым пришли нулевые.

Человек, который сегодня умер, хотя накануне этого рокового дня собирался жить долго и счастливо, шел верным курсом. Ловко ввинтился в массовое сознание, за что ему кинули кусок – должность ректора одного из ключевых гуманитарных вузов страны. А сейчас он пошел бы на повышение прямо из очередного отпуска в министерство, где в связи с перестановками в правительстве как раз освободился портфель. До выборов нового ректора власть должна была перейти к и.о., который и становился явным фаворитом. Я приехала сюда, чтобы обсудить его кандидатуру. Точнее, на собеседование, потому что ректор (пока еще ректор) решил лично и тайно побеседовать с каждым из соискателей.

В этом и была его роковая ошибка.

Понятно, что у нас демократия. Должность ректора выборная, но кому здесь надо объяснять, что такое выборы и насколько предсказуем их результат? Все решает административный ресурс. Голосование тайное, и процесс подсчета голосов идет за закрытыми дверями. Их могут «подсчитать», как подскажут сверху. Ректор – пока еще председатель Ученого совета, который утверждает кандидатуры. И который их выдвигает. Нет, другие, конечно, тоже выдвигают, всякие там кафедры, общественные организации при университете. Возможно даже самовыдвижение. Но не смешите меня. Все решается наверху. Тем более человек уходит в министерство на большую должность. Кто рискнет испортить с ним отношения? Им ведь с преемником работать и работать! Нужен свой человечек, полностью контролируемый и всем обязанный. На данном этапе идет «пристрелка», составление списка и согласование кандидатур, чтобы потом не было никаких неожиданностей.

Правило террариума: ни одной змее нельзя давать шанса стать главной Коброй. Это все равно, что кинуть туда аппетитную белую мышь. Кто ее проглотит, тот и будет царицей. Пусть пресмыкающиеся кусают друг друга, у них давно уже выработался иммунитет к яду. Но если кому-то дают шанс возвыситься…

Каждая понимает: пока мы все равны, еды хватит. Можно мирно сотрудничать и совместно выкармливать щенков, то есть студентов. Никого не уволят, а грызня – она мышечный тонус повышает. Но если из этого клубка вытянуть одну рядовую особь и надеть на нее корону, она всех остальных просто-напросто сожрет, пользуясь правом сильного.

И змеи зашевелились. Хозяин очень уж низко опустил руку, в которой держал ценный приз. В состоянии эйфории бдительность притупляется. Он уже представлял себе, какие откаты будет брать, на кого оформит новую недвижимость здесь и за границей, как нагнет своих недоброжелателей, а людей верных поощрит, предоставив им длань для целования. И заживет эдаким царьком, потому что Царь понятно кто. Но за империю и ответственность большая. А лучше, когда никакой. Самые ругательные у нас образование и здравоохранение, а самый безопасный (вот парадокс) портфель министра по чрезвычайным ситуациям. Если не приближаться к зоне риска, где находятся экономика и финансы, можно устроиться с комфортом. Затеряться в итоге среди вице-премьеров, господи, кто их всех знает? И кто их считал? Каждый за что-то отвечает так ненавязчиво и незаметно, что не отвечает ни за что. Главное, соблюдать вертикаль. Этому наш ректор научился, еще когда был просто правозащитником. Поэтому в министерстве его ждала блестящая карьера.

Я знала, что шансов у меня мало. В этом списке мой номер шестнадцатый. Сами посудите. Одна соискательница замужем за Большим Бизнесменом, другая за Большим Чиновником. Их преимущество – мужья. Они же проблема. Если бы ББ не сцепился с БЧ за то, чья жена будет круче, все давно уже было бы решено. За одним деньги, за другим связи. Казалось бы, БЧ для ректора предпочтительней. Но он подумал, что скоро сам будет супер-БЧ. И явно обойдет в чиновничьей иерархии мужа своей преемницы. А вот денег никогда не бывает много. С другой стороны, и карьера в министерстве может не сложиться. Совсем, конечно, не отодвинут от кормушки, раз человек попал в обойму, но могут затереть, затоптать. Тогда ситуация поменяется, и БЧ снова будет нужен. Тут-то можно сделать звоночек:

– А помнишь, я твою поддержал? Поддержи и ты меня.

Чиновник животное стадное. Это бизнесмены одиночки. Так и караулят, кто там в гонке ослаб? Горло перерезать, кровушку пустить. Чиновник не таков. Поскольку он ничего не производит, сидит исключительно на связях, на отношениях, он этими связями дорожит. С чиновником всегда приходит команда. Каждый человек команды имеет связи с людьми другой команды. В итоге в чемпионате играют только свои. Вот и задумался ректор. Выбор очевиден, но есть такое чувство, называется жадность. Ох, сколько же народа на ней погорело! ББ огромные деньги предлагает. Сами посудите: была у него в доме просто баба, а может появиться баба-ректор. Ее как медальную собаку можно водить по вип-тусовкам. По команде говорит «гав», приносит тапки, значит, условный рефлекс сохранился, словарный запас небольшой, зато в него входит слово «саммит». Никаких денег не жалко за такое редкое домашнее животное. Ну и новое поле деятельности. Это как же можно развернуться! Предприимчивые ректоры становятся олигархами, получая по несколько миллионов в месяц. Вот и сцепились мужички.

Выход есть: отказать обоим. Сохранить паритет. Не могу, мужики, дали человечка сверху. И тут я, Георгина Георгиевна Листопадова – номер шестнадцать. Вроде бы никто. Но мой молодой любовник работает как раз таки в курирующем наш университет министерстве. Когда-то он был моим учеником, потом судьба нас разбросала и спустя лет семь его каким-то чудесным образом выбросила на самый верх. Да так, что я косвенно оказалась у него в подчинении. Поскольку я альфа-самка, быть в подчинении у юнца напрягает, а положение сверху можно занять, только если оседлать этого юнца. В прямом смысле слова. В сексе я кое-что понимаю, но об этом после. Сначала надо объяснить за что. За что в мозгу у этого глупца теперь огромная дыра. Не был бы таким жадным – не валялся бы сейчас в луже крови. Объясняю.

Пока ректор долго и нудно выбирал между ББ и БЧ, террариум плюнул ему в лицо кандидатурой своего выдвиженца. Единогласным голосованием змей было решено, что роль главной Кобры будет играть Кобр. То есть мужчина. Наплевать, что он косой, рябой, хромой, едва видит и почти не слышит. Но на нем штаны. Следовательно, им можно манипулировать. О способах манипулирования мужчиной, которые известны каждой самке, мало-мальски похожей на женщину, мы тоже поговорим потом. Сейчас о трупе.

И, в‑пятых, потерявшее терпение министерство и в самом деле спустило на поле битвы с высоты заоблачного чиновничьего Олимпа своего кандидата. Не меня, я любовница. И мой мальчик в кругах соответствующих имеет вес небольшой. Вот вырастет, заматереет… Тогда никаких пяти кандидатур не будет и в помине. Одна моя, безоговорочная. Но поскольку он пока мальчик, и я в этом списке девочка. Девочка на побегушках.

– Ну, ты заезжай ко мне, Гера. Поболтаем, чайку попьем.

Гера – это мое имя. Для своих. Для тех, кого я давно знаю, и кто считает, что вправе меня унижать. Если бы он сказал: «Я жду вас в три, Георгина Георгиевна. Надо обсудить очень важный вопрос», – все было бы по-другому. Я поняла бы, что со мной считаются. Но приехать последней, когда все уже решено… Я знала, что решено, когда сюда ехала. Поэтому закипала от бешенства.

Зачем ты так долго тянул, скотина?!