Глава VI ОТЗВУК БЫЛЫХ ВЕКОВ

Занавес задернут, партер опустел, люстра погасла, горят только светильники на стенах.

Яна старательно задернула шторы, обернулась, довольная, веселая, с лукавыми глазами:

— Теперь я, кажется, понимаю, что вы все в ней нашли… В самом деле, сердце холодеет, особенно после этого концерта. А знаешь, я видела мимоходом, на той стороне едва ли не в каждой ложе шторы задернуты, — она перевела взгляд на диван, улыбнулась: — Нет, не стоит заходить так далеко. У нас, в конце концов, серьезная миссия, нам еще в пару магазинов и в эту самую «Лотерею-Грацию», посмотреть, что же там за развлечения такие… А вот выпить по бокалу и отдохнуть с полчасика, я думаю, можно… Что ты вдруг стал такой зажатый?

Сварог молча наливал себе светло-янтарного цвета келимас в винный бокал. Тоска на душе стояла непередаваемая.

А Яна ничего не замечала. Она уселась напротив, налила себе зеленовато-болотистого вина, присмотревшись, выбрала с блюда персик посочнее, сказала все так же весело:

— За успех предприятия, все знают, заранее пить не стоит — удачу спугнешь, если не хуже… Выпьем за Тарину? Вот она какая — живая…

Келимас Сварог выцедил, как воду, хотя вместительный винный бокал был налит едва ли не до краев. Как порой случалось, не забрало. Он плеснул себе еще, гораздо меньше, закинул в рот, сжевал прозрачный ломтик темно-красной рыбы. Закурил, угрюмо сутулясь.

Теперь только с лица Яны сбежала улыбка, она тихо спросила:

— Что случилось? Уж я-то тебя успела узнать… Я думала, ты будешь только радоваться, наконец, увидев ее, живую… Не беспокойся, я не такая дура, чтобы ревновать, прекрасно понимаю: тут совсем другое…

Сварог поднял глаза, медленно произнес, чувствуя, как лицо стянула гримаса то ли злости, то ли боли:

— Она не живая, Вита. Она давным-давно мертвая. Они все тут мертвые. Кроме нас с тобой. Это прошлое. Доштормовое прошлое. Теперь я абсолютно уверен.

Ожидал чего угодно — удивления, недоверия, даже насмешки. Однако недооценил Яну, хотя должен был хорошо ее знать. Яна спросила спокойно, пытливо:

— Ты расскажешь подробно, в чем дело? Потому что я могу сказать одно: ничего не понимаю. Мы постоянно были вместе… Ну, разве что иногда кто-нибудь выходил в туалет. Видели и слышали одно и то же. Тебе просто неоткуда было взять точное знание.

— Вот тут ты крупно ошибаешься, Вита, — сказал Сварог, найдя в себе силы улыбнуться нормально. — Все дело в том, что ты — небесная императрица, а я — земной король. Два разных мира все-таки. По порядку? Что ж… О Соседних Страницах мы до сих пор не знаем ровным счетом ничего. Есть только версии ученых книжников, за неимением лучшего придется их придерживаться. Я, например, вполне разделяю точку зрения по которой, чем ближе к нам Страница, тем больше она похожа на наш мир (он, разумеется, промолчал, что имел случай сам в этом убедиться отнюдь не в теории). Ничего удивительного, если на ближайшей Соседней Странице живут своя Тарина Тареми, свой Горонеро. Вполне укладывается в теорию. Но вот когда начались песни

Песни? — прямо-таки ошеломленно воскликнула Яна.

Сварог бледно усмехнулся:

— Вот именно. Песни. Они самые. Началось с «Жемчужницы». Девушка слово в слово спела таларскую «Балладу о фрегате». На Таларе ее любят в основном моряки, так что в глубине суши балладу можно услышать гораздо реже. Я ее несколько раз слышал и в Джетараме, и в Фиарнолле, и в одном плавании. Даже имя героини то же самое — Маргелита. Правда, на Таларе вместо никому не известного Толайона поют «Джетарам», но это, по-моему, понятно: до Шторма Джетарам не был портом, располагался лигах в пятистах от моря. А где сейчас Толайон, поди догадайся. И зеркала в нашем варианте, понятно, завешивают не черным, а белым крепом — у нас давно траурным стал белый, а у них еще остается черный… Помнишь, ты удивлялась, когда я стал интересоваться песней?

— Конечно, помню. Пара часов прошла…

— Я попросил официантку выяснить у парня, что за баллада — новая или старинная? Он ответил, что написал ее только месяц назад. Вот тут-то я и призадумался… А потом мы оказались здесь, — он кивнул в сторону сцены. — Получилось не менее интересно… Мне приходилось у себя иметь дело с крестьянскими мятежами, поневоле пришлось потребовать обширный отчет: история, традиции, характерные особенности и все такое прочее… Мои люди палец о палец не ударили — оказалось, такие отчеты давно лежат в архивах. Так вот, «Баллада о короле Паррике Шестом» — крестьянская бунтарская песня. Распевают ее исключительно во время бунтов — по всему Талару. Единственное отличие — на Таларе после каждого куплета добавляют припев: «Бросай соху, приятель, берись за арбалет!» С давних пор считается самой крамольнейшей песней и к распеванию в спокойные времена категорически запрещена. Приди кому-то в голову такая дурь ее затянуть просто так — зазвенят цепями и певец, и слушатели. Судя по отчетам, в кабаках пару раз ее затягивали сдуру, ничуть не собираясь бунтовать — но закон есть закон, а потому на каторгу шли все, включая кабатчиков… Самое интересное, что и Тарина, и наши крестьяне поют одинаково: «Чонкастер или Борг». Кстати, наши историки не знают такого короля — Паррика Шестого. И других Парриков не знают. И дворянских родов Чонкастер и Борг. Есть только старинная легенда: в «давние, давние» времена жил такой король Паррик Шестой, состарился, выжил из ума, а более-менее законных наследников не было. А Чонкастер и Борг по той же легенде — два знатнейших и богатейших рода. В каждом были люди с королевской кровью — потомки незаконных королевских отпрысков. Ну, дальше понятно: усмотрев удобный случай, они выдвинули каждый своего кандидата и принялись драться. У обоих были свои сторонники среди дворян, городов и мужиков. Да вдобавок подключились и роды помельче, тоже со своими кандидатами — на Таларе немало потомков королевских бастардов… Но главную роль играли все же Чонкастер и Борг. Неизвестно точно, сколько это продолжалось, но, уверяют, довольно долго. В конце концов новым королем стал и основал новую династию Борг. А может, и Чонкастер — я эту легенду читал мимоходом, давно, не знал, что она пригодится — да и какая, в сущности, разница, кто победил, даже если это не легенда, а правда? Тарина спела эту балладу впервые, она, как и «Баллада о фрегате», новая. С иголочки, можно сказать. Не знаю, верить ли тем, кто считает обе песни доштормовыми, так о многих говорят, иногда подтверждается, а иногда полной ясности так и не доискаться. Но вот в том, что им пара-тройка тысяч лет, никто не сомневается — есть куча старинных вирилэ,[1] где упоминается, точнее, приводится целиком «Баллада о фрегате». И много внушающих доверие старинных исторических хроник, где упоминается «Баллада о Паррике Шестом». Так что возникает вопрос: каким образом обе баллады из здешней современности могли попасть в наше далекое прошлое? Ответ, по-моему, один-единственный: только в том случае могли попасть, если здесь именно что прошлое, а не отставшая от нас на несколько тысячелетий Соседняя Страница. Вот и все у меня. Что скажешь?

Яна долго молчала с бледным, серьезным лицом. Потом сказала:

— И все-таки полной уверенности нет. Почему бы все же не Соседняя Страница, а отставшая от нас во времени на несколько тысячелетий? Тот же вопрос, я уверена, зададут и Канцлер, и профессор Марлок. И что ты им ответишь?

Сварог вдруг понял, что она сумела его твердую уверенность поколебать. В самом деле, точного ответа нет. Точнее, нет железных доказательств.

— Можно привлечь Оклера с его Морской Бригадой, — не сдавался он. — Примерное местонахождение Саваджо известно с точностью до пары десятков лиг. Если база «Стагар» легла на дно так спокойно, что даже стекла в окнах целыми остались, почему того же самого не могло произойти с Саваджо? Если Оклер его найдет…

— …то все равно не будет точного доказательства, — мягко сказала Яна. — Может быть, это будет наше Саваджо. А песни… Их в соответствии с ходом времени «перепридумали» потом, здесь… Нет доказательств…

— Есть! — воскликнул Сварог, вскинувшись с кресла от избытка эмоций. — Вита, есть способ!

— Какой?

— Следи за моей мыслью, — сказал Сварог, не в силах убрать с лица широкую, быть может, глуповатую улыбку. — Мы забрасываем сюда людей. Они подыскивают местечко, о котором можно с уверенностью сказать, что и здесь, и в наше время тут не произошло никаких природных катаклизмов: горы не вздыбились, море не залило, в общем, ничего подобного, как была равнина, так и осталась. Насколько я помню из хроник, после Шторма на Таларе даже кое-где города уцелели, хотя потом их разобрали на свои нужды — или они сами превратились в руины… В том месте — а для гарантии лучше в нескольких — они закапывают определенные предметы. Лучше всего, мне с ходу в голову пришло, — обыкновеннейшие глиняные горшки. Можно битые. Обожженная глина может пролежать в земле тысячелетия. Когда они возвращаются, мы немедленно проводим раскопки в тех местах. Если ничего не находим — здесь все же Соседняя Страница. Но вот если находим, никаких неясностей не остается…

— Ты у меня гений, — сказала Яна, глядя на него с неподдельным восхищением.

— Накатывает иногда, — скромно сказал Сварог. — Как, по-твоему, это будет достаточно убедительный эксперимент и для Канцлера, и для Марлока?

— Пожалуй, — ненадолго задумавшись, кивнула Яна. — Вот только… Ты об одном не подумал. Если это прошлое, здесь через неполных два года грянет Шторм. Если Соседняя Страница… быть может, тоже. А меж двумя мирами есть окно…

Она замолчала, нервно потянулась к бутылке. Горлышко звякнуло о край бокала один раз, но тем не менее… У Сварога по спине прополз поганый холодок. Он живо представил, как в окно, снося хрупкое стекло, врывается нечто непредставимое, как рушится дворец, как землю сотрясают жуткие корчи наподобие тех, что он видел на дискете принца Элвара, как рассыпается тучей каменной пыли, гибнет красавица Латерана, а за ней, очень возможно…

— Это ведь вполне возможно? — каким-то незнакомым голосом спросила Яна.

— Возможно, — хрипло сказал Сварог. — Но у нас есть в запасе почти два года. И вся научно-техническая мощь Империи. Сдается мне, в этом случае даже вольнодумный Магистериум не останется в стороне… Горрот тоже казался неодолимой угрозой — но ведь справились? — он постарался улыбнуться как можно естественнее и теплее. — Не опускай руки, милая, прорвемся…

— А кто опускает? — вскинула подбородок Яна, ставшая почти прежней. — Ну, а что нам делать здесь? Теперь? Сломя голову мчаться к Канцлеру нет смысла — несколько часов роли не играют и ничего не решают…

— Вот именно, — сказал Сварог. — Кинься мы сейчас опрометью к замку, это походило бы на паническое, где-то даже позорное бегство. А для такого нет никаких причин. Ни один командир в такой ситуации подобного не допустит. Посему командир приказывает: идем по-прежнему маршруту. Нервишки успокоим малость, а то еще что-нибудь полезное в хозяйстве выудим…

— Есть, командир, — сказала Яна без тени неудовольствия. — Все правильно…

Сварог налил себе еще. Яна подошла, присела на широкий мягкий подлокотник вычурного золоченого кресла (быть может, оставшегося от последнего короля, для королей мастера работают на века). Погладила ладонями его виски, макушку, затылок, неожиданно стала негромко, задушевно напевать:

— И волки спят,

и медведи спят,

и тигр уснул,

и уснула рысь,

страхи все в лесу,

к нам и не придут…

Его голову стало обволакивать какое-то странное тепло, сознание самую чуточку замутилось. Высвободившись, он сердито воскликнул:

— Это еще что такое?

— Да ничего особенного, — сказала Яна. — Каталаунская баюкалка-утешалочка, махонькое колдовство деревенских старух. Я там, переняла кое-что…

— Но оно ведь действует, — сказал Сварог чуть растерянно. — А на меня магия не должна действовать…

Вредная, — уточнила Яна таким тоном, словно показала ему язык. — Зато полезная… Старухи этой баюкалкой детям помогают засыпать, если тем не спится, испугавшихся утешают… Ничего тут нет вредного.

— А, ну да, — проворчал Сварог. — Примечания мелким шрифтом, в который раз… С чего это ты взялась меня утешать?

— Уж прости, но душа у тебя была не на месте, — серьезно сказала Яна. — Я тоже поначалу чуть запаниковала, а потом прикинула все трезво… Логика у тебя, сразу видно, получается типично мужская, насквозь материалистическая. Технион, научная мощь империи, приборы и устройства… Глупости. Ты уж мне, пожалуйста, поверь: при необходимости я поставлю Древним Ветром такую стенку, что никакой Шторм не прошибет. Не знаю пока всего, трудно дается полное понимание, но всерьез подозреваю, что Шторм — это нечто извне. А Древний Ветер — это Матушка-Земля, она может и раны получить, и пострадать серьезно, но не погибнет…

— Твоими бы устами… — проворчал Сварог, не без удивления обнаруживший, что ему и в самом деле изрядно полегчало, улетучилась особенно уж щемящая тоска и тревога.

— Это не мои уста, — серьезно сказала Яна. — Это Матушка-Земля. Ну ладно, не будем терять времени, — она принялась листать путеводитель, и это занятие несколько затянулось. — Ах, вот оно в чем дело… «Лотерея-Грация» значится под рубрикой «Аттракционы» — и, между прочим, их по городу целых двадцать восемь — популярное заведение, надо полагать… Ну, звони лакею?

Сварог вызвал звонком капельдинера, тот проворно явился с их невеликим багажом, почтительно проводил к выходу, в два счета поймал такси, за что, конечно, был вознагражден.

Оказалось еще, что представления в «Лотерее-Грации» даются каждый час — коротенько что-то для солидного зрелища, ну да кто их знает, и за час можно немало завлекательного показать.

К одной из «Граций» они подъехали примерно через час, запасшись сувенирами: у Яны был роскошный косметический набор, целый плоский чемоданчик, обтянутый натуральной кожей, с тисненной золотом эмблемой фирмы (как помнил Сварог по здешней телерекламе, одной из самых престижных — ну, и цену заломили соответствующую). У него самого — черный чемоданчик из пластика, тонкого, но прочного — внутри в гнездах покоились пять бутылок кофейного ликера. Как справедливо заметили древние латиняне, каждому свое (когда-то Сварог помнил, как это будет по-латыни, но потом, как многое, так и не пригодившееся десантному майору и уж тем более таларскому королю, забыл совершенно).

Оказалось, это небольшое куполообразное здание, кремового цвета, покрытое веселенькими узорами из светло-синей керамической плитки. Никаких касс — войдя в парадную дверь, Сварог с Яной оказались в хвосте не столь уж длинной очереди — к чему бывшему советскому человеку было не привыкать, а вот таларский король почувствовал раздражение, но быстро его погасил: что тут поделать, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Кассирша, белокурая куколка, сидела не за окошечком, а за изящным деревянным столиком, занимавшим половину прохода, возле которого чинно стояли у стеночки два добрых молодца в желтых с синей вышивкой ливреях, больше похожие на вышибал или охранников. Над головой кассирши висела большая вывеска, где синим по розовому сообщалось: «Извините, администрация оставляет за собой право отбора посетителей».

И в самом деле, Сварог быстро подметил: посетителей тут сортировали. По какому-то непонятному принципу: те «двое из ларца, одинаковых с лица» не пропустили вполне приличную компанию из трех выпивших лишь самую чуточку туристов, одетых вполне стильно. Сначала кассирша отказалась продавать им билеты, а когда они принялись качать права, выдвинулись оба жлоба, вежливо, но непреклонно что-то растолковав, указывая на вывеску, и компания, ругаясь под нос, удалилась. Зато двух мужчин с двумя довольно вульгарными красотками пропустили без малейшего скрипа, хотя все четверо пьяны были изрядно.

Впрочем, Сварога с Яной пропустили беспрепятственно: куколка, заученно им улыбнувшись, подала два квадратика розовой бумаги, где посреди кудрявых завитушек и букетиков цветов стояли крупные цифры «16», сообщила, что это — номер их стола. И содрала за билет всего-то по сотне ауреев, что по здешним меркам, определил уже малость пообтесавшийся здесь Сварог, цена вполне божеская.

Они оказались в круглом зале с довольно интересными декорациями: десятка три столиков тройным полумесяцем окружали светло-желтый подиум со знакомым уже по «Жемчужнице» столбом — но не сине-зеленым, как там, а золотистым. Небольшой помост от подиума ведет к нешироким кулисам. Слева — громадные песочные часы меж двух стоек, справа — большой, выше человеческого роста, круг на подставке, разделенный на разноцветные секторы-клинышки с цифрами в широкой части, а на стене над ним — обращенная вниз короткая золотистая стрелка. Походило на обычное заведение «веселых танцев», но к чему тут вся остальная машинерия? Колесо и в самом деле вызывало смутные ассоциации с некой лотереей. Но Сварога заинтересовало даже не оно, а высокое зеркало, протянувшееся над часами, подиумом, кругом. Вроде бы оно тут и ни к чему, если подумать… Сварог показал на него глазами Яне. Она с рассеянным видом коснулась двумя пальцами левой щеки, тут же сообщила:

— Там ложи. Человек десять. Одни мужчины.

Слева что-то легонько проскрежетало — там над столиками раздвинулась казавшаяся монолитной стена, и за ней обнаружился оркестр из дюжины музыкантов, что служило признаком некоторой респектабельности: заведение с «живым» оркестром повыше классом, чем такое же с музыкальным центром.

Свет в зале стал медленно гаснуть, осталось лишь несколько фонариков по углам, так что воцарился полумрак. Зато подиум ярко осветился. Под короткую бравурную увертюру из-за кулис проворно выскочил невысокий толстячок, протрусил на подиум и раскланялся на три стороны. Одет он был определенно по-клоунски, брюки в крупную бело-синюю клетку, пиджак в широких вертикальных красно-желтых полосах, вместо галстука или манишки — пышный зеленый бант. Да и лицо — резиновое лицо старого клоуна.

Оркестр сбацал нечто напоминавшее туш. Публика сдержанно зааплодировала — видимо, завсегдатаев тут не было, и народ не торопился щедро выплескивать эмоции, еще не зная, что им за их денежки преподнесут.

— Дамы и господа! — воскликнул толстячок, откровенно гримасничая. — Рад вас приветствовать в нашем заведении, где все посвящено двум самым важным в этом мире вещам: красоте и удаче!

Вдоль рядов шустро прорысили официанты, ставя перед каждым посетителем большой пузатый бокал с чем-то золотистым, искрившимся пузырьками. Сварог пригубил — походило на шампанское, и неплохое.

Толстячок, чуть приплясывая, продолжал:

— Дамы и господа! Не буду вас мучить долгими разговорами, да и моя персона, увы, увы, на этом подиуме не доставит никакого удовольствия, что я, как человек самокритичный, прекрасно понимаю. А посему, не теряя времени, перейдем к лотерее!

Оркестр взорвался веселой мелодией, похожей на быструю плясовую. Клоун проворно спрыгнул с подиума, коротким прыжком наподобие балетного оказался у колеса, и, ухватившись за него обеими руками, с большой сноровкой раскрутил как следует, отскочил, встал рядом, картинно скрестив руки на груди.

Колесо завертелось так, что разноцветные клинышки слились в один туманный круг. Медленнее… медленнее… совсем медленно. Остановилось окончательно. Точнехонько напротив стрелки оказался зеленый сектор с цифрой 16. Оркестр вновь исполнил нечто вроде туша.

— И вновь сплелись воедино и красота, и удача! — жизнерадостно завопил клоун. — Шестнадцатый номер! Очаровательная даулетта из-за шестнадцатого столика — и квадранс веселого танца! Поприветствуем и подбодрим, дамы и господа!

Раздались гораздо более оживленные аплодисменты. «Вот так влипли, — ошеломленно-сердито подумал Сварог. — И что теперь прикажете делать? Ну да, все получает объяснение: подиум, песочные часы…»

Он посмотрел на Яну — она выглядела совершенно спокойной, глаза в полумраке поблескивали чуть загадочно. Клоун, в три прыжка оказавшийся у их столика, сказал тихонько:

— Вы, конечно, можете отказаться, даулетта, но тогда вам, согласно правилам, придется немедленно покинуть город вместе с вашим спутником…

Сварог и в полумраке рассмотрел, что глаза у него отнюдь не веселые — цепкие, неприятные. Это не белый клоун и не рыжий клоун — нечто третье, никогда Сварогу в цирке не встречавшееся ни за Земле, ни на Таларе. Словно вместо глаз веселой клоунской маске воткнули два острых осколка битой бутылки…

Он так и не успел принять какое-то решение: Яна наклонилась к нему через неширокий столик и шалым, решительным шепотов спросила:

— Один-единственный раз в жизни… Позволишь?

Неожиданно для себя он кивнул — не исключено, оттого, что так и не смог понять, что же выражают ее глаза. Уж никак не стремление к вульгарной, развратной забаве, здесь что-то другое, сложнее…

Он остался сидеть, прихлебывая шампанское. Яна шла к подиуму, клоун что-то спросил на ходу, она ответила. Оба поднялись на подиум, и клоун закричал:

— Дамы и господа, очаровательная далетта Миэлла!

Грохнули аплодисменты, заиграл оркестр. Спрыгнув с подиума мимо коротенькой, в три ступеньки, лесенки, клоун сказал что-то, неслышное за музыкой. Яна сбросила туфельки, клоун их проворно подхватил и потащил за ширму, словно хомяк в норку, вернувшись, нажал что-то на одной из стоек, и двойной пузырь песочных часов крутнулся на девяносто градусов, тонюсенькая струйка ярко-желтых песчинок потекла вниз, ударили литавры, Яна, ослепительно улыбаясь, расстегнула вторую пуговицу платья.

Она танцевала грациозно, как всегда, без тени смущения, сверкая улыбкой, посылая в зал игривые взгляды — пополам классической тоголады и импровизации. Золотые волосы летали над плечами, и во всем этом, вот удивительно, не было ни капли вульгарного, пошлого, так что Сварог поневоле залюбовался. Оркестр сначала, это чувствовалось, пытался ее вести, но очень быстро стал подлаживаться под ее танец. Какое-то время она откровенно дразнила зал, делая вид, что вот-вот сбросит расстегнутое сверху донизу платье — и сбросила в самый неожиданный момент под всплеск аплодисментов. Поймав платье на лету, клоун и его уволок за ширму.

Сварог смотрел. Самое удивительное, он не чувствовал злости, не сердился ничуть. Какие-то сложные чувства клубились в душе. Может быть, она хотела таким вот образом навсегда отбросить некое напоминание о давнем, неприглядном прошлом, освободиться от какого-то гнета на душе. Очень может быть. Но и доля отнюдь не невинной забавы тоже присутствовала — Сварог видел это по ее глазам и улыбке.

Клоун третий раз сбегал за ширму — и еще один раз, последний. Яна танцевала вокруг столба, держась так, словно была здесь одна-одинешенька. Сварог подумал: в конце концов, если он прав, тут все до единого — мертвые, исключая их с Яной, их нет на свете несколько тысячелетий… И вдруг ощутил нешуточный прилив типично мужской гордости: пяльтесь, пяльтесь, корявые, хоть глаза проглядите — но девушка только моя, так что пускайте слюнки, сколько вам угодно…

Последние песчинки просыпались вниз, оркестр врезал во всю ивановскую и замолк. Яна, обеими руками отбросив волосы за спину, непринужденно раскланялась — лишь щеки чуточку порозовели — и грациозной походкой удалилась за ширму. Зал исходил овацией.

Из открывшейся неприметной дверцы появилось человек семь, элегантно одетых субъектов и, когда Яна, уже полностью одетая, вышла из-за ширмы, — кинулись, обступили, что-то принялись наперебой втолковывать, совали визитные карточки. Сварог ухмыльнулся, допивая шампанское, — кажется, понимал, в чем там дело.

Яна все карточки приняла — но в ответ на обращенные к ней темпераментные реплики всякий раз с улыбкой качала головой. В конце концов вся кодла отхлынула с разочарованным видом.

Клоун деликатно подхватил Яну под локоток, но повел не к столику, а вновь на подиум. Вскинул руки, прося тишины. Когда она воцарилась, торжественно возгласил:

— Обладательница нашего коронного приза — далетта Миэлла!

Оркестр грянул туш, зрители захлопали. Клоун достал что-то из кармана, Яна, догадавшись, склонила голову — и клоун и надел ей на шею цепочку с овальной подвеской. Галантно подав руку, проводил до столика. Светильники медленно разгорались.

— Лотерея закончена, дамы и господа! — кричал с подиума клоун. — Всего вам наилучшего, и пусть кому-то из дам повезет в другой раз!

Яна, успевшая за ширмой причесаться, смотрела на него с примечательной смесью смущения и вызова. Сварог не собирался ей пенять — значит, так ей было надо. Присмотрелся к «коронному призу»: не такая уж и тонкая цепочка золотого цвета, на ней подвешена крупная раковина, очень похожая на каури. Тронув ее кончиками пальцев, Яна сообщила тихонько, чуть удивленно:

— Ты знаешь, настоящее золото, не такой уж низкой пробы…

— Солидная фирма, — усмехнулся Сварог.

— А почему — раковина?

— Ну, так тут, видимо, принято, — пожал он плечами.

Она то ли не читала, то ли подзабыла старинные куртуазные романы, иначе вспомнила бы, что там символизирует раковина.

И уж, конечно, не бывала в притонах, где девиц определенной профессии опознавали как раз по браслетам, увешанным ракушками. Сварог спокойно сказал, вставая:

— Пошли? Уже почти никого не осталось…

Яна поднялась вслед за ним.

Загрузка...