Американская трагедия в России

Часть III. ЯЛТА

Мягкое крымское солнце ласкало тела отдыхающих. У самого края пирса мальчик в матроске и девочка в розовой шляпке кидали хлеб чайкам.

На берегу в шезлонге сидел Антон Павлович Чехов. Он ел вареную кукурузу, натертую солью. На Чехове был полосатый купальный костюм и темные очки. «Чего-то брат давно не пишет. — думал он, — Запил, наверно… Да-а-а… Славно мы с ним когда-то куролесили… Пьяницам — хорошо. Напился и море по колено. Пока здоровье есть — отчего ж не пить? А когда здоровья нет — у человека ничего не остается. Только сидеть здесь и жрать вонючую кукурузу с солью!» Антон Павлович откусил в последний раз и швырнул огрызок за спину.

— Оу, Шит! — услышал он сзади и обернулся. — В нескольких шагах стояли двое нерусских. Один потирал ушибленный затылок.» Вот те нате! — подумал Чехов — Напаскудил, как школьник.»

— Эй, господа! — заявил он. — Это в вас мальчишки кукурузой запустили. Они вон туда драпанули. Бегите быстрее.

— Спасибо. Но мы не иметь время бегать. Мы искать здесь великий русский писатель Антон Палыч Чехов. Не знать ли вы, где он поживать?

Чехов насторожился: «Еще не хватало. И сюда добрались репортеришки! Хорошо, что я в темных очках. Надо бы и бороду сбрить… Правильно, сегодня же и сбрею… Без бороды даже лучше — все лицо ровно загорает.»

— А вот, господа, он в том доме живет. Вон, видите — вывеска.

— Спасибо, мистер. — иностранцы поспешили к дому.

Чехов быстро сложил шезлонг и ушел с пляжа.

Американцы подошли к дому на котором висела вывеска:

— Оу! Я вижу у этого писателя хороший бизнес. Смотри, парень, какая шикарная витрина.

Они вошли в помещение. Посреди комнаты на табуретке сидел старик и приколачивал подметку к ботинку.

— Гуд морнинг, мистер. — поздоровались американцы. — Где мы можем видеть мистер Чехов?

Мужчина перестал приколачивать подметку, строго оглядел американцев, вынул изо рта гвозди и сказал:

— Я — Чехов. Чего изволите?

Американцы удивленно переглянулись.

— Я не понимаю этих русских. — сказал по-английски Брюс Харпер, — Один ботинки в озере топит, другой их ремонтирует.»

Джек Виллис пожал плечами.

— Наконец мы вас найти. — сказал Харпер, улыбаясь до ушей.

— Нас прислать к вам русский писатель Куприн, который делать дринкин эври дей и не может решать наша проблем. — Виллис развел руками.

— Какие дырки? — переспросил Чехов.

— Куприн пить много водка с его младший брат Ленька Андреев и писать фальшивый письма для русский народ вместо Лев Толстой.

— Фальшивые письма? Вам, наверное, в участок надо. А здесь ботинки чинят.

— Ботинки! — обрадовался Джек Виллис и закивал головой. — Это мы понимать. Великий русский суперписатель Толстой топить в озеро ботинки.

— На хрена ж он ботинки топит?

— Справедливый человек.

— Ничего себе! Я горбачусь всю жизнь — подметки приколачиваю. А они с жиру бесятся! Обувь топят!

В дверь заглянула какая-то женщина.

— Здравствуйте, Сергей Кузьмич. — обратилась она к Чехову. — А я вам полботинки принесла.

— Сергей Кузьмич? — удивленно переспросили американцы. — Сергей Кузьмич? А где Антон Палыч?

— Какой Палыч? Не знаю я никакого Палыча. Здесь есть я и мой сын Борька. И все. Остальные — бабы. Среди них тоже Палычей нет.

Вечерело. Чехов с удовольствием выпил стакан молока и сел писать письмо брату.

«Здравствуй, брат Михаил.

В Ялте довольно скучно. День мой начинается с того, что я просыпаюсь в восемь утра и ковыляю на пляж, где завтракаю вареной кукурузой с солью и загораю в шезлонге часов до двенадцати. Потом возвращаюсь домой, обедаю и сплю часов до пяти. В пять спадает жара и я снова ковыляю на пляж. И так каждый день! Вареная кукуруза осточертела, а жареного и копченого мне, как ты знаешь, нельзя.

Одолели меня репортеры и прочая праздношатающаяся публика, поэтому приходится носить темные очки. Но все равно узнают, черти! Сегодня вечером сбрил бороду. Надеюсь, это поможет. Правду сказать, без бороды даже удобнее. Во-первых, я теперь выгляжу значительно моложе, а во-вторых — все лицо ровно загорает. Рекомендую и тебе побриться. Ты сразу оценишь всю прелесть побритости, когда увидишь как с тобой станут заигрывать молоденькие актрисы. А помнишь, как мы в Саратове, в старой гостинице с М.В. и К.Л.?

Здесь отдыхает нынче жена Александра Ивановича Куприна. Это, я тебе скажу, хлеще в пять раз, чем моя Книппер! Можешь себе представить, каждый день на пляже она пристает ко мне с разговорами. Вот холера! Жалуется на своего пьяницу мужа и свою, якобы, загубленную жизнь. Просит меня, чтобы я поучил Александра Ивановича писать как следует, чтобы он де зарабатывал такие же деньги, как я. Дура! Я очень понимаю Куприна, почему он так закладывает. Временами хочется запустить в нее кукурузным початком. Но воспитание…»

— Мистер Антон Палыч Чехов?

Чехов поднял голову. На террасе стояли двое давешних иностранцев. «Эх, мать честная! Добрались таки!»

— Чем обязан столь поздним визитом? — холодно спросил он.

— Вы действительно есть русский писатель?

— Слава Богу, не немецкий.

— Антон Палыч Чехов?

— Угадали.

— О кей. У нас к вас есть маленький дело.

— Хочу предупредить, господа, что я здесь на отдыхе и ни за какие дела браться не собираюсь.

— Мы сожалеем. У нас к вас есть очень маленький дело, который не отнимет много время. Нас к вас прислать русский пьющий писатель Александр Иванович Куприн.

— Йес, — кивнул второй.

— Я и без вас знаю, что он пьющий. Мне его жена все уши прожужжала.

— Александр Иванович Куприн рекомендовать вас, как великий русский непьющий писатель. Мы хотеть, чтобы непьющий писатель Чехов написать открытый письмо к русский народ, чтобы русский люди вступать в американский общества трезвость для молодых люди и делать гимнастика.

— Какое еще письмо я должен писать?! Какая еще, к черту, гимнастика?

— О кей. Чуть-чуть время. Мы — американцы. Вот наши документы… Мы приехать из Америка для открывать в Россия американский общества трезвость для молодые люди. Для эта цель мы искать поддержка. Сначала мы приехать к великий русский непьющий писатель Лев Толстой, который нам отказать, потому что он должен пахать поле и продавать лошадь. Мистер Толстой посылать нас к другой русский писатель Александр Иванович Куприн. Но мистер Куприн подшутить над нами, он много пить водка с младший брат Ленька и писать фальшивый письма к русский народ. Тогда он посылать нас к вас, потому что вы есть один русский непьющий писатель, кроме Толстой, который занят. Вы есть последний шанс.

Чехов задумался. «С Куприным ясно. — думал он, — А вот Толстой-то почему отказался?.. Во всяком случае, если Толстой отказался, то и мне лезть не следует.»

— И почему же вам отказал Лев Николаевич? — Он побарабанил пальцами по столу.

— Толстой говорить очень странные вещи. Он говорить — чтобы не пить водка и виски — не надо собираться в общества трезвости, а если собираться в общества трезвости — то надо пить водка и виски.

— Ну и ну! — восхитился Чехов. — Какой ответ! Как вы говорите он сказал?

— Толстой говорить — чтобы люди собираться и пить водка и виски. А если не пить водка и виски, то они и не надо собираться.

— Ха-ха-ха! — Чехов снял с носа пенсне и протер стекла носовым платком. — Не хотите ли молочка, господа? Парного?

Американцы отрицательно замотали головами.

— Не хотите? Как хотите. — Чехов отпил молока из крынки и снова задумался: «Толстой, значит, отказался… Да-а-а… Черт знает, что за общество… Подпишешь какую-нибудь мерзость — а потом все над тобой смеяться будут. Или хуже — назавтра счетец из ресторана принесут — дескать выпивал и закусывал, с вас сто рублей… Хорош бы я был! А Куприн-то странно, что не подписал. На него не похоже. Если бы подписал, вся Российская Империя за животы бы держалась.» — Чехов надел пенсне и откинулся на спинку стула.

— Давно из Америки, господа? — спросил он американцев.

— Йес. Уже много время.

— Соскучились по своим?

— Йес. Соскучились. Джек Виллис иметь в Аризона птицеферма. И сильно скучать по своим индюшкам.

— А что в Америке сейчас носят? — поинтересовался Чехов. — Все вот так ходят — в клетчатых брюках?

— Йес. В Америка теперь есть такая мода — слушать горячий американский джаз и надевать американские брюки в клетка.

— А девушки надевать сверху вот такие блузка с брошка вот здесь и во-о-от такая юбка с разрезом до сюда вот здесь.

— Ага. Мне это пригодится для моего рассказа «Человек из Сан-Франциско». Меня Бунин попросил за него написать. Он в один журнал обещал, а ему теперь не до этого. Жениться собрался. Они в Питере с Леонидом Андреевым барышню не поделили. Мне Иван ее фото прислал, у нее нос — во-о-от такой! — Чехов приставил к носу остро заточенный карандаш. — А в Америке девушки красивые?

— Американские девушки самые лучшие в мире! Только очень толстые. Они кушать много хот догз.

— Ясно. Так и напишем. — Антон Павлович придвинул к себе листок бумаги и заскрипел пером. — «Джейн Форест была довольно толстая…»

Брюс Харпер покашлял.

— Как нам быть с наша проблема? — неуверенно спросил он. — Вы писать для нас письмо к русский народ?

— А? — Чехов оторвался от бумаги. — А я вам разве не сказал?.. Нет?.. Так я, господа, ничего писать не буду.

— Но по-че-му вы не писать?! — воскликнули хором американцы.

— А так. Не буду и все. И вообще, господа, уже поздно. — Чехов вытащил из жилетки часы на цепочке. — Ого! — Он поднялся из-за стола. — Мне спать пора. У меня — режим. Приятно было познакомиться.

Антон Павлович выпроводил американцев с террасы и закрыл за ними дверь.

«Тру-ля-ля… Действительно, пора ложиться.»- Он зевнул и потянулся.

Чехов вошел в спальню и не раздеваясь прилег на кровать. «Вот и день прошел… Ловко я их… Пускай едут к своим индюшкам гимнастику делать… Толстой молодец. Мудрый старик. Как это он им сказал? Если не пьешь — так нечего и собираться. А если собираешься — так пей. Каждая вещь должна употребляться по своему назначению… Вот и у меня для красоты ружье над кроватью висит, а из него стрелять следует. Завтра же надо будет пострелять.»