1857 год. Несколько слов о теории и практике сбрасывания трупов в водопады

Даже школьник начальных классов – чей интеллект ещё не обезображен подготовкой к ЕГЭ – знает, что убивать возле водопадов – это мысль вполне здравая. Попробуйте, поспорьте! И дело тут вовсе не в заветах профессора Мориарти, который встретился со своим недругом – частным сыщиком Холмсом – именно у водопада. Соображения в пользу убийства у водопада очевидны всякому и без творческого гения Конан Дойла. Ну, в самом деле, первый довод заключается в том, что есть куда выбросить тело жертвы: большая вероятность, что его не обнаружат, либо обнаружат нескоро, далеко от места убийства и притом сильно обезображенным. Второй довод заключается в том, что близость воды позволяет убийце привести себя в порядок, если в том возникнет необходимость, скажем, умыться или замыть следы крови на одежде. Третий несомненный плюс заключается в том, что шум водопада прекрасно маскирует звуки борьбы и крики жертвы. Четвёртый довод в пользу удобства такого места заключается в том, что водопад – идеальное место для сокрытия орудия убийства – никто не полезет обыскивать дно в районе падения на голову тысяч тонн воды ввиду очевидной бессмысленности этой затеи, не так ли? Перечисление «плюсов» можно продолжить, но думается, что автору впору остановиться, ибо мысль более чем ясна.

Есть, правда, и определённые минусы. В этом месте каждый читатель может на секунду задуматься над тем, какие бы минусы он увидел в том, чтобы устроить убийство возле водопада… Первый серьёзный «минус» заключается в том, что районы водопадов обычно являются местами довольно посещаемыми. Зевак привлекают живописные виды и необычность обстановки, поэтому к водопадам частенько тащится публика со всевозможными пледами, зонтиками и раскладными стульчиками. Опять же-шь, художники всякие набегают, любители рисовать на холсте и бумаге. То есть преступное нападение у водопада с ненулевой вероятностью может иметь неожиданных свидетелей – и осторожный злоумышленник должен данное обстоятельство учитывать. Имеются и иные «минусы», но они, скажем аккуратно, менее очевидны.

Как бы там ни было, мировая история уголовного сыска и криминалистики хранит несколько любопытных историй убийств возле водопадов. Причём убийств не случайных, а продуманных и заблаговременно подготовленных.

Одному из числа таких необычных убийств, совершенно неизвестных российскому читателю и незаслуженно позабытому в Соединённых Штатах Америки, настоящая заметка и посвящается.

20 декабря 1857 года жители города Рочестер, штат Нью-Йорк, обнаружили в реке Джинеси (Genesee), протекавшей через город, труп мужчины. Река была скована льдом, но движение тела под ним было хорошо заметно с берега. Разбив лёд ниже по течению, жители города сделали широкую промоину, из которой и выловили труп.

Умерший выглядел ужасно – лицо было практически неузнаваемо, нос раздавлен, кожа на открытых частях имела обширные обдиры, в волосах было много песка и ила. Один из горожан, участвовавший в извлечении трупа из воды, оказался врачом, бегло осмотрев труп, он поспешил успокоить присутствующих, сказав, что все эти повреждения явились следствием удара о дно и возможного волочения тела по дну. Поэтому, скорее всего, это уродующее травмирование оказалось посмертным.

Никаких явно криминальных повреждений вроде огнестрельных ранений, разрывов одежды, следов воздействия рубящими и режущими орудиями труп и одежда на нём не имели. Точнее говоря, таковые визуально не определялись. А это с весьма немалой вероятностью означало, что утопленник мог быть самоубийцей.

Разумеется, первый вопрос, приходивший на ум всякому, видевшему в тот день тело, заключался в том, где и когда несчастный попал под лёд. Понятно, что утопленник должен был двигаться по течению, то есть спускаться сверху вниз сообразно движению водного потока, но ледовое покрытие вверх по течению на протяжении почти 300 метров не имело повреждений. Единственным местом, где в те декабрьские дни ещё имелась открытая вода, являлся район величественных Высоких водопадов (High Falls), местной достопримечательности, являвшейся излюбленным местом горожан для прогулок и пикников.


Эта картина английского художника, изображающая Высокие водопады на реке Джинеси, была нарисована в 1838 году, то есть за 20 лет до событий, ставших сюжетом настоящего повествования. Как видим, район водопадов являлся местечком пасторальным и даже романтичным, причём расположенным неподалёку от жилой застройки. Кому интересно, тот может сопоставить этот вид с современными фотографиями – такое сравнение окажется во многих отношениях любопытным и выразительно продемонстрирует результат бездумного разрушения человеком природы.


Полицейские со всей возможной быстротой принялись осматривать район водопада, поскольку световой день был короток и перенос осмотра местности на следующий день грозил уничтожением следов возможным снегопадом. Около 15 часов на скальном выступе в непосредственной близости от водного потока были обнаружены следы на снегу, которые можно было принять за следы борьбы. В снегу были хорошо заметны отпечатки нескольких пар обуви, следы волочения чего-то крупного – то ли мешка, то ли человеческого тела – а также чёткие оттиски человеческих ладоней. Присутствовали и иные следы, оставленные как будто бы сидящим в снегу человеком, а также лежащим на спине. В общем, следы выглядели довольно необычно, и сложно было представить, чтобы рядовой обыватель, прибывший сюда для того, чтобы полюбоваться водопадом, принялся вот так кататься по снегу, садиться и ложиться в сугроб и ходить на четвереньках.

Однако это было ещё не всё! Самое интересное открытие было сделано после того, как полицейские догадались посмотреть со скалы вниз. Они обнаружили, что ниже скального выступа имеется другой, который с некоторой долей условности можно было сравнить с балконом на фасаде здания. И на этом «балконе» также имелись хорошо различимые следы ног, тела и ладоней. Этот «балкон» находился на удалении 30 футов (~9,5 метров) или чуть более от верхней части скалы. Хотя к выступу вела узкая тропинка, спуститься на «балкон» и подняться обратно представлялось делом довольно проблематичным, но… Но ведь кто-то же для чего-то проделал это!

Со всей возможной быстротой раздобыв верёвку для страховки и лестницу, полицейские буквально на четвереньках спустились на «балкон» и тщательно его осмотрели. Их дотошность получила достойное вознаграждение – в снегу они отыскали… очки.

Опс! Как неожиданно… Неужели очки потерял утопленник? И если следы на снегу имели связь с его смертью, то неужели его утопление оказалось не вполне добровольным?

Очки являлись ценной уликой. Они многое могли рассказать о своём владельце!


Очки в середине XIX столетия сделались уже широко распространённым в быту аксессуаром. В каждом более или менее крупном городе имелся врач-офтальмолог [и даже не один!] и оптические мастерские, изготавливавшие на заказ нужные стёкла. Реклама очков, подобная той, что можно видеть на иллюстрации, была широко распространена. Её можно было увидеть в газетах намного чаще рекламы часов, музыкальных инструментов или магазинов, торгующих драгоценностями – а это означает, что очки являлись товаром куда более дешёвым и доступным.


Пока в районе Высоких водопадов разворачивались описанные выше события, служба коронера организовала вскрытие извлечённого из воды трупа. Уже в 2 часа пополудни тело в мокрой одежде лежало на столе похоронной компании, принадлежавшей доктору Эйвери (Avery), который по совместительству являлся и официальным врачом коронерской службы. Как видим, доктор успешно совмещал профессиональный интерес, бизнес и общественное служение, что не мешало ему оставаться вполне компетентным специалистом.

Перво – наперво Эйвери при визуальном осмотре трупа констатировал, что утопленник является белым мужчиной в возрасте 25—30 лет, достаточного питания, с ухоженными руками и ногтями, недавно стриженый. Судя по отмеченным деталям, мужчина не являлся бродягой. Далее врач обратил внимание на отсутствие во рту и верхних дыхательных путях специфической липкой пены, чьё выделение являлось верным симптомом истинного утопления. Данное обстоятельство сразу же заставило врача усомниться в том, что умерший действительно утонул.

Приступив к раздеванию трупа, Эйвери обнаружил, что жилетный карман для часов пуст, но часы у умершего имелись. Правда, находились они в довольно неожиданном месте [нет, не в том, где 5 лет прятал часы отец одного из героев фильма «Криминальное чтиво», находясь в плену]. Дешёвые карманные часы в стальном корпусе лежали в брючном кармане, их стрелки остановились в 9:55. Это время, кстати, не обязательно должно было указывать момент попадания часов в воду, поскольку часы в то время останавливались при падении с высоты 1 метр и даже менее [виной тому являлось низкое качество пружинной стали, из-за чего пружины приходилось делать длинными, и они легко выдавливались в сторону, что приводило к остановке механизма]. Другими словами, стрелки могли перестать двигаться при банальном падении человека на грунт.

Однако не это было самым ценным в обнаруженном девайсе! Гораздо важнее оказалось то, что на внутренней стороне крышки часов имелась гравировка «C. W. Little». В этом месте даже малыш из старшей группы детсада высказал бы обоснованное предположение, что это инициалы и фамилия владельца часов. А много ли было Литтлов в городе с населением 45 тыс. человек – именно столько людей проживало в Рочестере в конце 1857 года?

Во время раздевания трупа было сделано и другое немаловажное открытие. Из рукава пальто умершего выпала… толстая короткая дубинка. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дубинка представляет собой деревянный подлокотник стула длиной 12 дюймов (~30 см). Доктор Эйвери не обнаружил эту довольно массивную деревяшку при первоначальном осмотре и ощупывании одетого тела, и это казалось до некоторой степени странным. Раздумывая над тем, как же могло так получиться, доктор, в конце концов, нашёл, как ему показалось, правдоподобное объяснение. Мёртвый мужчина, очевидно, вложил дубинку в рукав пальто снизу и удерживал её пальцами, но в нужный момент воспользоваться ею не успел, и дубинка осталась в рукаве. При последующем волочении тела за руки, дубинка сместилась в область подмышек, где и осталась во время пребывания трупа в воде. После извлечения тела из воды его также поднимали за руки и за ноги, и по этой причине дубинка всё время оставалась в верхней части рукава и не была замечена при беглом осмотре одежды.

Но отчего же умер обладатель импровизированной дубинки из подлокотника и часов с гравировкой «C. W. Little»? На торсе, руках и ногах мужчины не имелось никаких повреждений, которые можно было бы связать с физическим насилием, но при тщательном ощупывании головы доктор Эйвери понял, как именно тот умер. За правым ухом под волосами определялся участок вдавления в череп с чёткими границами. Убрав скальп и отделив черепную крышку, врач продемонстрировал присутствовавшим при вскрытии сотрудникам офиса коронера важнейшее свидетельство убийства – вдавленный перелом черепа, произведённый прямоугольным орудием со сторонами 2 на 1,5 дюйма (т.е. 5 см на 3,8 см). Часть черепа, оказавшаяся под ударной поверхностью, полностью отделилась от свода и «легла» прямо на мозг, на своём месте она удерживалась лишь кожей.

Такого рода повреждения черепа к середине XIX столетия были уже хорошо известны судебным медикам. Путём натурных экспериментов на трупах было установлено, что при приложении значительной силы на площади до 22 кв. см вдавленный фрагмент черепной кости точно воспроизводит контур ударной поверхности, если же площадь контакта превышает 22 кв. см, то вокруг вдавленной площадки образуется область сопутствующего растрескивания черепа. При подобном растрескивании может происходить фрагментация черепа на большое количество отколков [до 300], вообще же, количество таковых прямо пропорционально величине приложенной силы. Подобные ранения сопровождаются разрывами кожи и обильным кровотечением, которое, несомненно, имело место и в данном случае, но вся кровь была уничтожена водой. Вообще же, ввиду того, что волосы были запачканы песком и илом, рана на голове убитого выглядела почти незаметной.

Поскольку в данном случае растрескивания черепа не произошло, доктор Эйвери уверенно заявил, что в качестве орудия убийства использовался молоток либо кувалда с размером ударной части 2 на 1,5 дюйма, причём убийца нанёс всего 1 удар. Видимо, этого оказалось достаточно, добивания не потребовалось.

Насчёт давности наступления смерти доктор Эйвери высказался довольно неопределённо. Что легко объяснимо – тело было извлечено из воды, температура которой была близка к порогу замерзания. Соответственно, до этой температуры охладилось и тело, исказив все признаки, на которые врач должен был опираться при определении давности смерти [подвижность трупных пятен, посмертное окоченение, вздутие живота и пр.]. Доктор Эйвери заявил, что труп выглядит «свежим», но ввиду особых условий его пребывания убийство могло произойти и сутки тому назад, и даже более.

Итак, полиции надлежало установить судьбу белого мужчины возрастом 25—30 лет, предположительно имевшего фамилию Литтл и пропавшего 18 или 19 декабря. Не прошло и суток со времени обнаружения трупа, как полиция успешно идентифицировала его. Убитым оказался некий Чарльз Уилльям Литтл (Charles W. Little), 25-летний житель Рочестера, работавший клерком на одной из местных лесопилок. Что показалось особенно важным в то время – Чарльз Литтл не носил очки, из чего следовало, что таковые, найденные на месте совершения преступления, принадлежали его убийце. Чарльз был женат на местной жительнице Саре Стаут (Sarah Stout), однако, по словам соседей, в последнее время жена в его квартире не появлялась – то ли он её выгнал, то ли она ушла сама. В общем, вышла у них какая-то размолвка, и Чарли последние недели отчаянно холостяковал – напивался, дрался, отчаянно играл в карты и – что особенно важно – выигрывал!

Как бы там ни было, жену следовало отыскать хотя бы для того, чтобы поставить её в известность о случившемся с её мужем, а заодно задать кое-какие вопросы о жизни Сары с Чарли. Довольно быстро поиски привели полицейских в дом её брата, некоего Мариона Айры Стаута (Marion Ira Stout). Сразу оговоримся, что нам известен день его рождения – 18 сентября – но вот с годом есть некоторая проблема, в разных источниках указывают то 1835 год (и тогда в декабре 1857 года его возраст должен был составить полных 22 года), то 1825 год (и тогда он должен быть на 10 лет старше). Жизнь его оказалась полна ярких впечатлений, хотя и весьма специфических. Дело заключалось в том, что глава семейства – отец Мариона и Сары – на протяжении многих лет являлся участником банды, промышлявшей подделкой канадских денег и их транспортировкой из штата Нью-Йорк на территорию Канады. Помимо подделки ассигнаций, банда занималась подделкой чеков и долговых расписок. Марион – старший из детей – во всём помогал отцу, он изучил гравёрное дело и, помимо изготовления фальшивок, лично участвовал в различных трансграничных перевозках в районе Великих озёр. Когда Мариону исполнилось 16 лет, отец его отправился на 10 лет в знаменитую тюрьму в городке Итака, из которой уже не вышел. Старший из сыновей продолжил его дело. В составе банды под руководством некоего Баскомба (Bascomb) он принял участие в нападении и сожжении крупного магазина в штате Пенсильвания. Впоследствии лошади бандитов были найдены во дворе дома, арендованного Марионом. Хотя Марион настаивал на неосведомлённости о происхождении лошадок, в его вещах были найдены поддельные деньги на общую сумму 110 долларов. Так что Мариону Айре пришлось «присесть» на 4,5 года, и тюремный опыт, вне всяких сомнений, обогатил его кругозор и дал новое понимание законов жизни [преимущественно антисоциальных].

Отбыв наказание, Марион поступил и успешно закончил Коммерческий колледж, где продемонстрировал удивительный интерес к философии Юма и Лока, а также математические наклонности. Преподаватели колледжа прочили ему большое будущее. Тем удивительнее выглядела последующая судьба Мариона Айры – он не стремился работать и не искал легального заработка, перебиваясь случайными подработками и пускаясь в какие-то непонятные делишки с мутными персонажами.

В родительский дом Марион после тюремной отсидки не вернулся, по-видимому, он хотел полностью исключить возможность какого-либо контроля со стороны матери. Жил он в какой-то лачуге на окраине, в самом конце Морган-стрит (Morgan str.), которую уместно сравнить разве что с домиком кумы Тыквы из сказки про Чиполлино [поколение ЕГЭ про кума Тыкву ничего не знает, но ведь не для них же это пишется, верно?].


Марион Айра Стаут.


В общем, полицейские наведались в хибару Мариона Стаута, где и обнаружили её владельца в образе эдакого «рыцаря печального образа». Руки и лицо Мариона имели осаднения весьма подозрительного вида, кроме того, левая рука имела сильную синюшную отёчность и была замотана грязной тряпицей. Мужчина явно страдал от боли, хотя пытался бодриться и всячески скрывал своё истинное состояние.

Отвечая на вопросы полицейских, он подтвердил, что сестра действительно живёт с ним, но слова его вызвали недоумение «законников», поскольку в лачуге стояла только одна кровать. «Где она спит?» – спросили его, и Марион молча указал на кровать. «А где спите вы?» – и он снова указал на кровать… «Но как же вы спите?!» – простодушно изумился один из полицейских, на что Марион также простодушно ответил: «Мы спим в одежде!»

В принципе, никто и ничто не запрещает спать брату и сестре в одной кровати в неких особых обстоятельствах, скажем, в поездке, но это явно был не тот случай! Если мужчина 33 лет и его сестра 24-х лет на протяжении нескольких недель делят ложе, то… то это как-то совсем против правил! Странность этого сожительства подчёркивало то обстоятельство, что Сара, уйдя от мужа, не отправилась жить в дом к матери, а переехала почему-то в унылую хибару к брату. Имелась и другая странность, подчёркивавшая абсурдность ситуации – Марион был женат, но с женой не жил…

В ту минуту, наверное, каждый полицейский, следивший за беседой с Марионом, задавался вопросом: «Что же такое в этой семейке происходит?!»

Мариону Айре были заданы вопросы о его отношениях с мистером Литтлом, и молодой мужчина уклончиво охарактеризовал их как не очень хорошие. Из дальнейших расспросов выяснилось, что Марион был возмущён отношением Литтла к сестре, по его словам, тот избивал её на протяжении всех 3 лет супружеской жизни, всячески третировал и изводил мелочными придирками. Чтобы подчеркнуть ненормальность отношений Чарльза и Сары, мужчина сообщил, что рождённые в браке мальчик и девочка сейчас живут отдельно от родителей в штате Пенсильвания. По словам Мариона, плохое отношение к Саре её муж объяснял ревностью, разумеется, необоснованной. Учитывая то, что сестра делила постель с братом, вопрос о необоснованности ревности мужа показался полицейским далеко не очевидным. Беседа становилась чем дальше тем интереснее, но совершенно неожиданный поворот придал ей внезапный вопрос, заданный детективом Хендерсоном.

Тот без всякой видимой причины вдруг попросил Мариона показать свои очки. Тут следует иметь в виду, что никто из полицейских не знал о плохом зрении Мариона, так что выпад детектива был сделан наобум. На полке над обеденным столом лежало около дюжины книг, так что любовь к чтению проживавшего здесь человека была довольно очевидна, но то, что он пользуется очками, из любви к чтению вовсе не следовало. Обращение Хендерсона застало Мариона врасплох – он странно смутился и довольно путано стал объяснять, что сейчас их поищет… Явно волнуясь, он принялся перекладывать свой убогий скарб и в конечном итоге очков так и не нашёл. Чему, кстати, никто из полицейских не удивился.

Итак, на месте преступления были найдены очки, которые жертве не принадлежали. А у брата жены убитого очков почему-то не оказалось. Причём брат спал в одной кровати с женой убитого и последнего не любил, из чего даже не стал делать тайны. Совпадение? Совпадения, конечно же, случаются, и кому как не детективам это знать, но с Марионом явно следовало поговорить более обстоятельно!

Мужчине предложили проследовать в помещение полицейской станции для детального разговора, а в его хибаре осталась полицейская засада. Полицейским надлежало дождаться появления Сары, а кроме того, интерес представляли и дружки Мариона, если таковые забрели бы «на огонёк».

Через несколько часов маявшиеся от безделья полицейские, сидевшие в засаде, сделали довольно любопытное открытие. Они отыскали свёрнутое зелёное женское платье, подол которого сплошь покрывали сухие головки репейника. А сухой репейник, торчавший из сугробов, стеной стоял как раз на подходе к тому выступу скалы, на котором были обнаружены следы борьбы. В этой связи особый интерес представляло то обстоятельство, что на одежде Мариона Айры Стаута сухих головок репейника не оказалось.

После появления Сары Литтл (в девичестве Стаут) в лачуге брата ей было сообщено об убийстве мужа. Женщина попыталась изобразить волнение и даже плач, но один из полицейских между делом заявил, что Марион сказал им, будто Сара об этом знает [что было неправдой!], и Сара плакать сразу же перестала. Женщине показали зелёное платье в репьях, и та подтвердила, что оно принадлежит ей. В общем, полицейские забрали платье и увели женщину на допрос в здание полицейской станции.

Для освидетельствования задержанных были приглашены врачи коронерской службы Эйвери, упоминавшийся в этом очерке чуть выше, и Монтгомери (Montgomer). Результаты их работы оказались довольно любопытны. На руках и ногах Мариона Айры и Сары были описаны многочисленные – более дюжины – осаднения кожи, царапины, заусеницы и пр. Площадь ободранной кожи на коленях обоих осмотренных лиц врачи признали ничуть не меньшей монеты в полдоллара [диаметр 30,6 мм], т.е. и Марион, и Сара где-то здорово ободрались! Помимо многочисленных поверхностных повреждений, врачи обнаружили у Мариона Стуата и перелом лучевой кости левого предплечья в двух местах – возле запястья и ближе к локтевому суставу. Перелом был «свежим», давностью не более 2 дней – на это красноречиво указывал размер и синюшный цвет отёка.

На вопрос о происхождении довольно необычных телесных повреждений Марион ответил, что получил их при наезде на него лошади, а Сара поведала совершенно неправдоподобную историю, согласно которой получала все эти обдиры и заусеницы в разных местах в разное время, то неудачно падала, то её толкали, то подол платья цеплялся за дверь.

В общем, брата и сестру отправили под замок, однако дело этим не ограничилось. У коронера имелись вопросы как к миссис Стаут – матери семейства – так и Эли Стауту (Eli Stout), младшему брату Мариона. Дабы исключить сговор членов семьи, возможность уничтожения улик и организацию фальшивого alibi, коронерское жюри постановило взять под стражу всех членов семьи.


Сообщение в местной газете от 7 января 1858 года о ходе коронерского расследования, возбуждении уголовного дела и аресте всей семьи Стаутов.


Несмотря на кажущуюся простоту, дело вовсе не выглядело ясным. Было установлено, что вечером 19 декабря Чарльз Литтл пил пиво в питейном заведении в обществе некоего джентльмена, которым не мог быть Марион Айра. И вроде бы именно с ним потерпевший и покинул пивнушку. Отправились ли они к водопаду вместе? Не напал ли на Чальза Литтла его спутник, который так и не заявил о себе после того, как публикации в местных газетах оповестили жителей Рочестера об имевшем место убийстве?

Версия о внезапном нападении никак не объясняла наличие в рукаве Чарльза Литтла импровизированной дубинки. Кстати, при посещении офиса убитого коронер обнаружил деревянный стул без подлокотника. Когда к этому стулу приложили деревяшку, найденную в рукаве пальто Литтла, она идеально подошла. Получалось, что Чарльз, не имея под рукой подходящего оружия, сломал стул, дабы вооружиться. Откуда возникла такая спешка? Почему он не взял нож? Почему не револьвер? Самый дешёвый револьвер стоил тогда буквально 3$, неужели Литтл решил сэкономить на собственной безопасности? Или у него не было времени?

Множество вопросов было связано с телесными повреждениями Мариона и Сары. Почему первый оказался со сломанной рукой и притом примерно в тот же день, когда был убит Литтл? Последний явно не защищался, убийца застал его врасплох, но если Марион Айра убийца, то что с ним случилось? Сломать лучевую кость в двух местах – так, как это произошло в случае с Марионом – надо ещё умудриться! И что случилось с его сестрой?

Хотя Марион Айра стоически отвергал все подозрения в свой адрес, положение его с самого начала выглядело скверным. И всё стало совсем нехорошо после того, как врач-офтальмолог, к которому подозреваемый обращался с просьбой подобрать линзы, признал, что найденные на месте убийства очки полностью соответствуют сделанному им назначению. Стаут настаивал на том, что за несколько дней до гибели Литтла потерял очки, и они, возможно, подброшены неким злоумышленником на «балкон» у водопада, дабы запутать следствие. Но такое объяснение за версту отдавало завиральщиной.

Факт обнаружения очков у Высокого водопада накрепко привязывал Мариона к убийству, и основная интрига расследования сводилась к тому, какими окажутся судьбы Сары и Эли. И младшая сестра, и младший брат одинаково хорошо годились на роль помощника Мариона. Также непонятной оставалась роль матери [если эта женщина вообще играла какую-то роль в трагической истории].

В последней декаде января коронерское жюри округа Монро посчитало обоснованным выдвижение обвинений в убийстве Чарльза Литтла в отношении Мариона Айры и Сары, но сняло подозрения с матери и младшего брата.


Краткое газетное уведомление от 28 января 1858 года о том, что коронерское жюри постановило считать обвинительный материал в отношении Мариона Айры Стаута и его младшей сестры Сары достаточным для рассмотрения дела в окружном суде. Обратите внимание на ошибки в тексте – фамилию обвиняемого газетчики переврали, превратив её в «Stont» (вместо «Stout»), а в качестве времени совершения преступления указали 10 декабря вместо 19. Такого рода небрежности типичны для газетных публикаций XIX столетия, и по этой причине к газетным сообщениям той поры следует подходить с осторожностью.


Старший брат и его любимая сестрёнка, спавшие в одной кровати одетыми, были преданы суду в апреле того же года, но если кто-то из читателей ждёт от этого процесса занимательной интриги, то сразу внесём ясность – таковой не случилось. Неожиданно для всех Марион признался в умышленном убийстве Чарльза Литтла, взял всю вину на себя и тем превратил суд в обычную формальность.

По словам Мариона, он был взбешён, когда по возвращении из тюрьмы узнал, что Чарльз третировал Сару. Жизнь с ним была невозможна, как муж и отец он был до такой степени непереносим, что Сара отвезла рождённых в браке детей к родственникам в Пенсильванию, за 300 км от Рочестера. Фактически она спрятала их от бесноватого мужа. В этой части, кстати, Мариону можно верить, поскольку о дурном нраве убитого говорили самые разные свидетели, в том числе и выставленные стороной обвинения. Правда, свидетели обвинения были склонны объяснять ревность Чарльза Литтла его подозрениями, связанными с тем, что в семье Стаутов на протяжении многих лет процветал инцест. Более того, Чарльз даже считал, будто его жена поддерживала интимные отношения с обоими старшими братьями на протяжении чуть ли не 10-и лет, и даже дети, рождённые в браке, являлись, дескать, не его – Чарльза Литтла – детьми.

Сейчас нам сложно судить о том, имели ли подозрения такого рода реальное обоснование. В те времена многие деликатные моменты, связанные с сексом или половыми отношениями в широком понимании этого словосочетания, в протоколы не вносились и, более того, в суде даже не заслушивались. То есть судья мог остановить говорившего и прямо указать ему на недопустимость такого рода деталей… Да – это специфика времени и нравов! Но даже если подозрения Чарльза Литтла были во всём справедливы, его оскорблённая честь не могла служить оправданием третирования жены. Как говорят в таких случаях наши украинские небратья на своём непереносимом суржике, «бачили очи, шо руки куповалы», дескать, видел, что покупал…

В общем, Марион [согласно его версии событий] пытался несколько раз урезонить агрессивного зятька, но все увещевания отлетали, как от стенки горох. Видя бесполезность своих попыток и не находя приемлемого выхода из сложившейся ситуации, подсудимый предложил сестре покинуть мужа и переселиться в его – Мариона – домик. Подобный уход лишь укрепил подозрения Чарльза Литтла о кровосмесительной связи внутри семьи, но сам Марион о таком пустяке, по-видимому, не подумал. Сара за 5 или 6 недель до убийства мужа оставила его и перебралась в хибару Мариона на Морган-стрит.

Поступок, конечно же, следовало признать необдуманным. Младшая сестра перебралась в кровать старшего брата (буквально!), оставив при этом мужа, пусть и грубого, но законного. Неудивительно, что дружки и случайные собутыльники стали над Литтлом подшучивать: «Чарли, как ты проходишь в двери, рога тебе не мешают? Чарли, аккуратнее, не задень люстру рогами!» Уход жены вызвал бешенство Чарльза Литтла, что следует признать вполне ожидаемым, и в порыве ярости тот заявил при случайной встрече с Сарой на улице, что убьёт её. Слова эти слышали окружающие, что, кстати, очень помогло Саре в суде.

Понимая, что события перешли в острую фазу, Марион, по его словам, решил действовать на опережение. В том смысле, что решил убить Литтла до того, как тот причинит какой-либо вред Саре. Для этого он – Марион Айра – назначил Чарльзу встречу у Высокого водопада, объяснив её необходимостью обсудить ситуацию и найти приемлемый выход из положения. В действительности же он ничего обсуждать не намеревался, а хотел только избавиться от ненавистного зятька. Водопад показался ему оптимальным местом убийства – труп можно сбросить в поток, он его изуродует ударами о дно и камни, затем вода отнесёт тело вниз по течению, и там, подо льдом, оно останется до весны. И никто его не найдёт… Бинго!

Согласно признанию Мариона, его сестра ничего не знала о созревшем замысле совершить убийство. Он использовал её «втёмную», предложив привести мужа к водопаду якобы для примирения, и та якобы поверила в искренность сделанного братом предложения. Этот момент, кстати, вызвал сомнения у многих следивших за процессом, даже присяжные после суда сообщали, что спорили о достоверности данного утверждения. Многие склонялись к тому мнению, что Сара прекрасно была осведомлена о плане расправы и активно подыгрывала брату, фактически заманивая мужа в ловушку, а Марион Айра в суде попросту выгораживал её. Тем не менее, старший брат полностью взял вину на себя, и в сделанном им признании Сара Литтл выступила в роли эдакого миротворца, который всерьёз надеялся примирить враждующих мужчин. Примечательно и то, что Чарльз, отправляясь на встречу, предполагал возможность некоей дуэли и на случай возможного обострения ситуации вооружился, вложив в рукав пальто подлокотник стула. Конечно, выбор оружия для поединка выглядит странным – уж лучше бы он обычный нож взял! – но каковы дворяне, таковы и дуэли!

Сара встретила мужа на подходе к водопаду в районе 22 часов 19 декабря, и они, спокойно разговаривая, двинулись к воде. Марион Айра не углублялся в детали нападения – совершенно очевидно, что оно оказалось неожиданным для Чарльза, поскольку тот не успел извлечь из рукава своё импровизированное оружие – подсудимый лишь признал, что на место встречи он пришёл с молотком под пальто. Он мог бы взять и нож, но предпочёл именно молоток, посчитав, что в случае обнаружения трупа повреждение головы от удара молотком не привлечёт внимания и будет сочтено естественным, последовавшим в результате удара о дно реки.


Панорама Рочестера в 1858 году – в то самое время, когда разворачивались события, ставшие темой настоящего очерка.


Всё у Мариона Айры получилось почти идеально – он ударил молотком ненавистного Чарльза Литтла, тот моментально рухнул, не произнеся ни слова, и свидетелей этому не оказалось. Мрачные тучи ползли по небу, шумел незамерзающий поток, и всё оказалось даже проще, чем представлялось поначалу. Оставалось бросить тело со скалы в реку Джинеси и насладиться видом того, как вода уносит к водопаду тело ненавистного врага – в точности по заповедям старика Сунь Цзы, которого Марион Айра, конечно же, не читал, но выводы которого интуитивно повторил. Без долгих проволочек Марион Айра поволок за руки тело Чарльза Литтла к скале и затем ударом ноги отправил его вниз. Можно было отправляться домой пировать!

Однако, на всякий случай Марион решил заглянуть со скалы вниз – очень уж ему хотелось посмотреть на то, как водный поток уносит тело противного зятя, скандалиста и забияки. К своему огромному удивлению убийца обнаружил, что тело в реку не упало – оно лежало на широком выступе под скалой, на том самом «балконе», который упоминался в начале очерка. В общем, как видим, теория и практика немного разошлись. Марион Айра на собственном опыте выяснил, что мало сбросить труп со скалы, надо предварительно посмотреть вниз и отыскать такое место, где нет скальных выступов! Как неожиданно, правда? Воистину прав был поэт: опыт, сын ошибок трудных…

Очевидно, труп надлежало сбросить в воду – если этого не сделать, то он будет обнаружен с восходом солнца! К этому выступу вела узкая и крутая тропинка, по которой можно было передвигаться, лишь хватаясь руками за выступы и сухой репейник, торчавший пучками из расщелин. Марион Айра решил спуститься на «балкон» и, в общем-то, даже спустился, но на последних метрах свалился на выступ, да так неудачно, что… сломал руку. От боли он потерял сознание. По-видимому, он являлся парнем не только бестолковым и неловким, но и вдобавок ещё с пониженным болевым порогом. Имея такие яркие таланты, ему бы следовало сидеть дома на печи, кушать манную кашу с маслом и просить добавки, а не промышлять убийствами в темноте.

Сестрица его, оставшаяся наверху скалы и видевшая падение бестолкового братца, принялась его звать. Тот не реагировал. Тогда Сара решила взять процесс в свои руки и завершить начатое. Не зря же говорится, хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам! Свежеиспечённая вдова стала спускаться по тропинке, которая была крутой и узкой… впрочем, об этом уже было написано чуть выше. В этом месте самые циничные читатели могут начинать хохотать в голос, поскольку последовавшее далее и впрямь оказалось смешным! Короче, Сара Литтл сорвалась с тропинки и чудом не улетела в реку Джинеси и далее в водопад. Женщина ничего лишнего себе не сломала, но здорово ободрала кожу на руках и ногах.

Пока она лежала, кряхтела и приходила в себя, очнулся её старший братец. Два перехожих калика – Марион и Сара – столкнули-таки труп Чарльза Литтла в шумевший ниже поток и, постанывая и заливаясь слезами, на четвереньках полезли наверх. Автор не сомневается, что если бы Тарантино пожелал снять по мотивам всех этих событий кинофильм, то получился бы истинный шедевр. Наверняка брату и сестрице было, что сказать друг другу, а место и время как нельзя лучше подходили для выражения взаимной приязни. И Тарантино, прекрасно умеющий конструировать пафосные диалоги, несомненно донёс бы до зрителя нужный градус эмоционального накала!

Выбравшись наверх, Марион Айра и Сара некоторое время отдыхали, приходя в себя и переводя дух. И только там, наверху, коварный убийца с ужасом обнаружил, что потерял свои очки. Причём перед спуском на «балкон» он убедился, что они находятся при нём, стало быть, очки остались либо на выступе скалы, либо упали в реку. Хотя у Мариона оставалась целой вторая рука и даже обе ноги, он не захотел повторно спускаться на «балкон», чтобы поискать там пропажу. Сестрица его тоже не захотела этим заниматься.

С чувством честно выполненного долга, усталые, но довольные они возвратились домой. Сара наложила любимому братцу на сломанную руку импровизированную шину и даже потратила некоторое время на очистку его одежды от приставших репьёв, благодаря чему та на следующий день выглядела относительно чистой и внимания полицейских не привлекла. А вот до своего платья ввиду позднего времени руки не дошли. Да и свечку жечь было жаль – она ж денег стоит… Потому к моменту появления в доме полиции зелёное платье Сары Литтл оставалось покрыто предательским репейником, росшим у тропинки, по которой накануне ползала женщина.

В общем, сделанное Марионом Айрой Стаутом признание полностью подтверждало правильность обвинения в убийстве 1-й степени – то есть, заблаговременно спланированном, с использованием оружия и при содействии сообщника. Поэтому не надо удивляться вынесенному приговору к повешению, удивляться скорее следует тому, что Сара Литтл оказалась оправдана и не отправилась в петлю вслед за братцем.

Если бы история на этом закончилась, то очерк этот никогда бы не был написан, поскольку история незадачливого тупого убийцы, неспособного столкнуть труп в водопад, ломающего руку уже после совершения преступления и забывающего очки на месте убийства, представляется унылой и совсем неинтересной. Главный трэш, отбросивший на всю эту историю яркий отблеск кретинизма, или выражаясь помягче, абсурда, последовал после осуждения Мариона Айры.

Сидючи в местной тюряге и явно не зная, куда приложить свои неимоверные таланты, смертник надумал написать письмо брату убитого им Чарльза Литтла. Зачем? Да кто же его знает… Сам Марион в тот момент вряд ли сумел бы внятно объяснить цель своего поступка. Но поскольку просто написать письмо и передать его адресату показалось Мариону слишком скучным и банальным, он обратился к газетчикам с вопросом, не согласятся ли они опубликовать это письмо в газете? Редактор газеты «Rochester papers» ответил согласием без колебаний и раздумий. Мы не знаем, был ли обещан Мариону Айре гонорар, но 9 мая упомянутая газета обдала читателей соком мозга осуждённого к смертной казни убийцы.


В мае 1858 года Марион Айра Стаут обдал соком собственного мозга читателей газеты «Rochester papers». Газета в своём номере от 9 числа опубликовала весьма пространное письмо смертника брату убитого им человека.


Сразу сделаем необходимое пояснение – из-под пера убийцы вышел очень странный текст. Любой разумный человек, способный хоть немного обдумывать свои поступки и прогнозировать их последствия, написал бы что-нибудь о душевном волнении, вызванном осуждением, о том, что он сожалеет о трагической развязке, оставившей родителей убитого им человека без любимого сына, и тому подобном. Такая сострадательная интонация не обязательно свидетельствовала бы об искреннем раскаянии, но она во многих отношениях явилась бы выигрышной. Человек, написавший такой текст, мог бы рассчитывать на сострадание, внимание и снисхождение. В последующем, обращаясь к губернатору штата с просьбой о помиловании, смертник мог бы указывать на искренность своего раскаяния и в качестве примера оного ссылаться на письмо родственникам жертвы. Для понимания этих нюансов не надо быть большим психологом, достаточно просто иметь голову на плечах.

Но именно с головой у Мариона и были проблемы. Он написал текст объёмом 7,8 тыс. знаков, содержание которого передать очень сложно. Он в высокопарных выражениях описал волнение, пережитое во время оглашения вердикта присяжных и… и это всё. Никакого сожаления, никаких попыток осмыслить пагубность выбранного им пути насилия, никаких размышлений о земной стезе истинного христианина – ни-че-го-шень-ки! Из письма невозможно понять, что автор хотел сказать этим текстом и для чего вообще предал бумаге поток своего сознания. Большой текст – и полнейшая смысловая пустота. Марион Айра ничего не сказал… Он мог вообще ничего не писать!

Ну ладно, написал и написал, а газета опубликовала, хорошо… Казалось бы, на этом всё должно закончиться, но нет – тут-то всё и началось!

Антон Павлович Чехов пошутил, сказав во время литературного вечера, что зуд писательства, посетив однажды, не оставляет более графомана наедине. Слова эти полностью применимы к Мариону Айре Стауту. Начиная с середины мая 1858 года он начал кропать письма и рассылать их по редакциям местных газет – прежде всего, «The New York herald» и «Rochester papers», требуя публикации. Тексты, выходившие из-под его пера, с точки зрения жителя XXI века, представляются совершенно бессмысленными.


Поскольку сидеть в камере смертников было и скучно, и грустно, Марион Айра решил развлечь себя написанием писем.


Так, например, в одном из писем он в весьма витиеватых выражениях рассуждает о том, что многие жители штата беспокоятся, кого же он выбрал в духовные наставники… но беспокоиться этим добропорядочным гражданам не следует, поскольку выбор ещё не сделан… за право быть его духовниками борются аж даже 3 уважаемых священника, из них 2 профессора богословия – преподобный Бордмен (Boardman), профессор Каттинг (Professor Cutting) и профессор Хотчкинс (Professor Hotchkins) … и как только он – Марион Айра – сделает выбор, то непременно сообщит об этом через газеты населению штата.

Вы представляете, смертник через газеты будет оповещать жителей штата о том, кого именно выберет своим духовным пастырем! Трудно отделаться от ощущения, что летом 1858 года у Мариона Стаута крепко «поехала крыша», и притом «уехала» далеко. Это ни в коем случае не попытка автора пошутить – повод для иронии мало подходящий! – это вполне серьёзное подозрение.

Тексты Стаута при всей их внешней вычурности и явном стремлении автора продемонстрировать изящный слог удивительно беспомощны и бессмысленны. Это нагромождение пустых фраз, очень похожее на литературное творчество душевнобольных. Ломброзо представил замечательные образчики подобных творений, но произошло это гораздо позже, так что жители штата Нью-Йорк в 1858 году при всём желании не могли бы понять, что читают писания нездорового человека.

В период с середины мая до середины октября 1858 года – то есть за 5 месяцев – Марион Айра опубликовал в газетах порядка 15 посланий. Автор должен признаться, что испытывал соблазн привести здесь одно из таких писем, но отказался от этой затеи по двум причинам. Во-первых, ни один здравомыслящий читатель «Загадочных преступлений прошлого»1 не станет тратить время на прочтение 5-6-7 тыс. знаков бессмысленной галиматьи. А во-вторых, если я позволю себе подобное столь обширное цитирование, но наверняка найдутся люди, которые заподозрят автора очерка в стремлении растянуть повествование без должной для того необходимости. А подозрения таковые несправедливы, автор старается всегда писать настолько коротко, насколько это возможно [хотя, боюсь, не всегда это получается, ибо написать короткий, но ёмкий текст очень сложно].

Может показаться удивительным, но творчество Мариона нашло поклонников, точнее, поклонниц, очевидно, с нестабильной психикой, поскольку нормальный человек извергаемую им на бумагу жвачку для мозга попросту не осилил бы. Некоторые из поклонниц стали навещать убийцу в окружной тюрьме – это может показаться невероятным, но в середине XIX века режим содержания в каком-то отношении был мягче нынешнего. С одной из поклонниц Марион договорился о её помощи в осуществлении им самоубийства.

Да-да, после того, как прошение о помиловании губернатор штата Нью-Йорк отклонил, Марион решил наложить на себя руки, не дожидаясь того, пока это сделает палач. 12 октября 1858 года эта женщина – имя и фамилия её не оглашались и скоро станет ясно, почему – явилась на очередное свидание с Марионом, в ходе которого передала тому яд.

Через несколько часов – перед тем, как принять яд – узник написал матери прощальное письмо. Автор позволит себе в этом месте небольшую цитату сего литературного продукта, буквально пару предложений: «А теперь, матушка, ты послушай меня внимательно. Позволь мне сказать, что на основании этой книги, называемой Библией, существует воистину бессмертный и по-настоящему светлый мир, где вечно царят покой и счастье. Искренней молитвой и покаянием, истинной верой во Христа, чистой и святой жизнью можно достичь этого мира бессмертной красоты и совершенства. Хоть ты и жила, матушка, праведной христианской жизнью, но более глубоким чувством и чистотой веры ты сильнее вдохновишься величием истины и станешь ближе к Спасителю мира. Эта Библия, простая вера и молитва будут тебе опорой и утешением во всех бедах, и утешат на ложе смерти надеждой на счастливое бессмертие.»2

Этот поток сознания адресован матери и написан он – секундочку! – циничным убийцей, не раскаявшимся в содеянном преступлении. Особый подтекст этому письму придаёт то обстоятельство, что написано оно человеком, принявшим решение покончить жизнь самоубийством, что с точки зрения христианской Веры является тягчайшим грехом. Итак, задумайтесь над бэкграундом этого послания – человек, уже совершивший смертный грех [убийство] и намеревающийся совершить новый смертный грех [самоубийство], пишет нравоучительное письмо матери, в котором что-то там толкует про Библию, Христа и «мир бессмертной красоты». И ведь в его голове никакого когнитивного диссонанса не возникало… Поразительно!

Отправив письмо для опубликования в редакцию «Rochester papers» – ну а как ещё можно посылать письма матери?! – Марион Айра принял яд. Он сильно отравился, крепко мучился, но рвотный порошок и целительные клизмы не позволили ему умереть раньше времени. Ну, свезло так свезло, не поспоришь, не зря ведь народная мудрость гласит: Бог принимает не готового, а поспелого… Вечером того же самого 12 октября приняла яд и та самая женщина, что раздобыла для Айры Стаута отраву. Дамочка написала прощальную записку, в которой объяснила случившееся, и… подобно Мариону не умерла. По-видимому, она что-то напутала с дозировкой, а возможно, что-то напутал аптекарь, заподозривший, что конская доза стрихнина приобретается вовсе не для потравы крыс.

Как бы там ни было, двойного суицида не случилось. Трагедия обратилась позорным фарсом и простынями, испачканными фекалиями, уж простите автора за натурализм [в данном случае он вполне уместен]. Коронерское жюри рассматривало вопрос о выдвижении обвинения в адрес женщины, но в конечном итоге от этого решено было отказаться, поскольку поведение малоумной дамы было объяснено её любовью к смертнику и чрезмерной экзальтацией. Чтобы не позорить женщину, её имя и фамилия были скрыты от общественности. А вот прощальное письмо Мариона Айры Стаута матери было опубликовано в газете без сокращений.


Начало заметки с текстом письма Мариона Стаута матери, написанного за несколько часов до попытки самоубийства.


Вообще же, трудно отделаться от ощущения, что с героем настоящего повествования всё получалось как-то не так, как должно – и убил он как-то нелепо, и с собой покончил неудачно. Надо сказать, что и с казнью его тоже всё сложилось несколько нестандартно, не как у людей.

Стаут, похоже, очень увлёкся написанием всяческих текстов и чувствовал себя чрезвычайно польщённым тем, что любая написанная им галиматья попадала на страницы местных газетёнок. Он подал прошение о помиловании на имя губернатора штата Нью-Йорк, но составил его в выражениях крайне неудачных – высокопарных и высокомерных. Судя по всему, он всерьёз верил в то, что губернатор не осмелится предать смерти такую ярку звезду местной журналистики, как он. Самое смешное, что, строго говоря, он не попросил губернатора о сохранении жизни. Вместо этого он довольно заносчиво написал: «Я не желаю демонстрировать трусливое упорство жажды жизни, но считаю неотъемлемым своим правом и долгом жить так долго, как смогу.» (Дословно: «I do not wish to show a cowardly tenacity for life, but I consider it my right and duty to live as long as I can.»)

Так писать прошения о помиловании, разумеется, нельзя. И не следует удивляться тому, что никто Мариона Стаута помиловать не пожелал.

Смертный приговор должен был быть приведён в исполнение 22 октября 1858 года. Как и полагается, смертник накануне казни был взвешен, и вес его оказался равен 186 фунтам, то есть 84,4 кг. Как видим, для своего времени он являлся мужчиной довольно крупным и плотным, всё-таки эпоха акселерации ещё не наступила! С учётом его веса длина верёвки была подобрана таким образом, чтобы обеспечить свободное падение тела с высоты 2,4 метра – подобная высота должна была гарантированно обеспечить перелом шейных позвонков (технологии осуществления казни через повешение посвящён мой небольшой очерк «Удушение как способ казни», который можно найти в открытом доступе на сайте автора «Загадочные преступления прошлого»).

Окружная тюрьма в Рочестере имела передовую по меркам того времени виселицу, её можно с полным основанием назвать малозаметной. Повешение производилось в комнате 2-го этажа, в которой раскрывающийся люк (в просторечии «западня») был искусно замаскирован паркетом. Верёвка с петлёй пропускалась через блок этажом выше – там находилась мансарда, и смертник вплоть до последних секунд верёвки не видел. Зрители размещались внизу – в зале 1-го этажа – и приговорённый их также не видел.

Итак, смертника вводили в помещение, предлагали произнести последнее слово, он его произносил [либо не произносил – это не суть важно] и оставался в уверенности, что это ещё не казнь, ибо виселицы нигде не видно и зрителей также нет. А между тем, на каждую казнь приглашалось по 100—150 человек, да кроме них приводились и заключённые тюрьмы, дабы они посмотрели на происходящее, так сказать, в назидание. После того, как смертник произносил последнее слово, ему на голову набрасывался капюшон, далее надевалась петля со скользящим узлом за правым ухом, и следовал свисток. По свистку стоявший на 1-м этаже палач дёргал верёвочку, привязанную к щеколде, запиравшую «западню», щеколда сдвигалась, створки люка открывались и приговорённый живописно падал практически на головы стоявших внизу людей.

«Законники» округа Монро очень гордились своей необыкновенной виселицей – гуманной и такой внезапной! Но в случае с Марионом Айрой Стаутом внезапная виселица внезапно сработала не так, как должно. После свистка «западня» благополучно раскрылась, и Марион полетел вниз. Упав на 2,4 метра, как это и было изначально рассчитано, он повис, дёргаясь в петле. Шея его, очевидно, не сломалась.

Проходили минута за минутой, но конвульсии смертника в петле не прекращались. Нескольким зрителям, стоявшим в непосредственной близости от повешенного, стало дурно – их вынесли из помещения на свежий воздух. По прошествии 8 минут тюремщики поставили возле висящего тела специальную стремянку, дабы врач мог подняться по ней и проверить работу сердца.

За ходом казни следили 2 доктора коронерской службы – Холл (Hall) и Эйвери (Avery – да-да, тот самый, что уже упоминался в настоящем очерке!). Доктора по очереди поднялись к висящему телу и проверили работу сердца – оно билось! Врачи были несколько смущены таким результатом и, объявив, что повешенный жив, предложили присутствующим лично в этом убедиться. Среди зрителей находились доктора Джеймс (James) и Миллер (Miller) – оба пожелали удостовериться в чуде. Поднявшись по стремянке и припав к обнажённой груди повешенного, врачи подтвердили правоту коллег из коронерской службы.

Происходившее не находило естественнонаучного объяснения. Присутствовавшие юристы принялись обсуждать, можно ли поднять повешенного наверх, заново укрепить петлю на шее и повесить вторично, или это будет «вторая смертная казнь», выходящая за пределы приговора суда. Одновременно дискутировалась возможность и противоположного исхода, то есть извлечение повешенного из петли и возвращение его к жизни, уж коли повесить его в «разумные сроки» не удалось.

На протяжении почти 40 минут (!) врачи по очереди поднимались к висевшему в петле телу и проверяли наличие сердцебиения. Лишь спустя более получаса с момента повешения они сошлись в том, что сердце остановилось, и приговорённого можно снимать с виселицы. Выждав для верности ещё несколько минут, они дали команду палачу перерезать верёвку.

Тело убийцы было доставлено в один из частных моргов для подготовки его к погребению. Но по прошествии 12 часов служащие похоронной компании обратили внимание на то, что у трупа не проявляется посмертная симптоматика – не образовываются трупные пятна и не проявилось посмертное окоченение. Местные мастера ланцета принялись за реанимационные мероприятия, в частности, они пытались «запустить» сердце повешенного мощными разрядами электрического тока, производимого «лейденскими банками». Кстати, автор должен признаться, что это первый известный ему достоверный случай использования электрического тока в подобных целях, хотя, по-видимому, для 1858 года он уже не являлся экзотикой [поскольку «лейденские банки» оказались в самой заурядной похоронной компании в провинциальном американском городке]. К коронеру округа Монро был отправлен посыльный с сообщением о попытке оживить казнённого. Коронер интереса к этому сообщению не выказал и в случае оживления умершего рекомендовал вызывать полицию, дабы та доставила Мариона в тюремную больницу.

К счастью, вернуть к жизни этого чудака не удалось, и он, в конце концов, обрёл покой на кладбище «Mount Hope» в Рочестере. Место его захоронения с номером «60» на могильном камне сохранилось доныне как безмолвное напоминание о необычном преступнике, умудрившимся запороть почти беспроигрышное дело, а вместе с ним и собственную жизнь.


Могила Мариона Айры Стаута на кладбище «Маунт хоуп» в Рочестере, штат Нью-Йорк.


После смерти Мариона Айры была издана небольшая книжечка с его признанием в убийстве Чарльза Литтла и некоторыми письмами. На её обложке помещён портрет сего малопочтенного мужа, использованный в настоящем очерке, а вот портретов других действующих лиц, к сожалению, автору отыскать не удалось.

История жизни и смерти Мариона Стаута как нельзя лучше иллюстрирует правильность замечательной русской пословицы «и жил грешно, и подох смешно». Не подлежит сомнению наличие у него неких серьёзных проблем с головою – мы не можем ничего сказать о возможном диагнозе, поскольку никто никогда Мариона не обследовал надлежащим образом, но даже то обстоятельство, что он оставался жив долгое время с петлёй на шее, то есть в состоянии крайней гипоксии (кислородного голодания), убедительно подтверждает данное предположение. Мозг его работал совсем не так, как мозг здорового человека.

Публикацию его писем в газетах можно воспринимать как своего рода исторический курьёз. Современники просто не понимали, что видят перед собой результат творческих усилий глубоко нездорового человека. После того, как Ломброзо в приложении к своему знаменитому труду «Гениальность и помешательство», изданному в 1885 году, привёл выразительные примеры литературного творчества душевнобольных, даже далёкие от психиатрии люди начали понимать, что пишут руками не только писатели. И графоман почти всегда является не просто увлечённым человеком, лишённым литературного вкуса, а по-настоящему нездоровым.


Посмертное издание признания Мариона Айры Стаута в убийстве Чарльза Литтла и некоторых из его писем, опубликованных в газетах штата Нью-Йорк в период с мая по октябрь 1858 года.


Именно по этой причине Антон Павлович Чехов, на вопрос «как отличить писателя от графомана?» неизменно отвечал: «Это очень просто. Графоман не может не писать!» За кажущейся шутливостью формулировки скрыт глубокий смысл и понимание правды жизни.

Что же касается невезучести Мариона Айры… Тут остаётся только вздохнуть и развести руками! Воистину, чудак всё делает не так. Действительно, встречаются люди воистину феерического невезения. Могу привести пример, основанный на собственном жизненном опыте, я сразу припомнил его, едва прочитав о Марионе Стауте.

В дни моей далёкой, первой по счёту, молодости знавал я одного специфического товарища, назовём его Владимир Ч., дабы не позорить перед близкими и потомками. Парень был хороший, добрый, незлобный, но дурак, такой, знаете ли, жизнерадостный идиот, всегда энергичный, бодрый, громогласный, с улыбкой на губе, вечно пытающийся пошутить [как всегда, неудачно], эдакое зримое воплощение 33-х несчастий. Если Володя Ч. шёл магазин – магазин закрывался на переучёт прямо перед его носом, если он направлялся в поликлинику – там выявлялся туберкулёз, и всех случайных посетителей направляли в тубдиспансер на обследование, если он являлся в военкомат – то даже обладателей заветной советской справки «форма 9» [бронь от призыва на основании учёбы в ВУЗе из особого списка Министерства высшего образования СССР] призывали на действительную военную службу…

В общем, человек-авария. Ходячая катастрофа.

Несмотря на общую тупизну, Володя Ч. закончил ленинградский Военмех и принялся лепить карьеру. Поскольку к инженерному труду он был неспособен ввиду общего низкого уровня интеллектуального развития, то карьеру он стал строить на ниве общественно-политической работы. Пошёл в профком, оттуда выдвинулся в бюро комсомола оборонного завода, стал ходить с папочкой и в галстуке, и для дальнейшего карьерного роста понадобился ему партбилет. Долго у него не получалось записаться в коммунисты, будущие товарищи по партии, видимо, низом живота чувствовали, что сей персонаж будет их скорее компрометировать, нежели помогать, но… но сей необыкновенный оригинал в конце концов бюрократическую стену протаранил, и перед его энтузиазмом сдались даже коммунисты. Уж на что коммуняки являлись крючкотворами и формалистами, но перед напором Вовочки Ч. сдались даже они. В начале августа 1991 года мечта идиота сбылась! Вова Ч. получил заветную краснокожую книжицу…

А через 2 недели приключился ГКЧП, и КПСС распустили. И знаете что? Терзают автора порой смутные подозрения, что если бы Володя Ч. не подался в коммунисты, то наша общая история последних 30 с лишком лет оказалась бы совсем иной.

Загрузка...