Кену Миллеру с благодарностью посвящается.
Однажды, играя в кости, Сэмми Вайс, собрав все свои силы и нервы, целых пятнадцать кругов не снимал свою ставку. И это стало его звездным часом. Еще сегодня эта история ходит в городе и на нижнем Ист-Сайде. На меня она не произвела особого впечатления. Я был при этом.
Но Сэмми никогда не забывал, что он однажды, на короткое мгновение, побыл великим человеком. Теперь, в моей однокомнатной конторе, на единственном, кроме моего, стуле, он снова изображал великого.
— Ты клянешься, что я был у тебя с двенадцати до двух часов дня, и получаешь за это сотню, — сказал он.
Он не боялся расходов на услуги бедного частного детектива, но его восточные глаза, затененные длинными ресницами, на меня не смотрели. Вайс таков-приземистый, жирный и болтливый, и его глаза никогда ни на кого не смотрят. Он носит чистую рубашку, но его костюмы никогда не сидят на нем хорошо. Его цветастые галстуки украшены бриллиантовой заколкой, которая уже давно вышла из моды. У него длинное пальто с меховым воротником. Там, где мех трется о жирную шею Сэмми, он давно стерся догола. — Скажем, две сотни, — продолжал Вайс. — Я был у тебя, о'кей?
— Две сотни зараз ты уже сто лет не видел, — сказал я. — Кроме того, я в такой игре не участвую.
— Дэнни-пират, погоди. Это честно, по-твоему?
Кличка доказывала, как давно Вайс меня знает. Сохранилась она со времен юношеской тяги к уголовной романтике, которая стоила мне руки. Незапротоколированная, так сказать, история, судимости за мной нет. А все, что есть-это недостающая рука и старые друзья, вроде Сэмми Вайса.
— Я лишился руки, но не рассудка. Мать растила меня не для того, чтобы я за две сотни обеспечивал алиби ненормальному, и притом втемную.
— Твою мать я мог бы купить за доллар!
Я закрыл глаза. В единственное окно моей конторы потянуло ледяным сквозняком. Ледяным сибирским ветром, который облегчил мою боль. Я снова открыл глаза. Действительно, не почувствуешь же облегчения, если вздуешь человека, который слабее, чем ты сам. Во всяком случае, мне так кажется. Может быть, из-за этого я так ничего в жизни и не достиг.
— Черт возьми, Дэнни, я сожалею, — спохватился Вайс.
Он начал потеть. Снаружи стояла настоящая зима, внутри было ненамного теплее, но его лицо блестело от пота, как бледная влажная луна. Точно так же, как тогда, много лет назад, в его великий час.
Вайс начал с десяти долларов и удерживал ставку, пока после пятнадцати кругов не снял сто шестьдесят три тысячи восемьсот сорок долларов. Два следующих круга, может быть, только один, сорвали бы банк, что всегда было заветной мечтой любого игрока: стать последним из них и за длинным столом в пустой комнате сгрести все деньги.
Я ещё ощущал запах его пропотевшей одежды. Я ещё видел, как дрожали его руки, когда он после пятнадцати кругов сгреб со стола сто шестьдесят тысяч долларов, и ещё слышал его охрипший голос: «Сейчас будет неудачная игра, я чувствую это. На этот раз будет неудачный круг».
Неудачной игры не было. Сэмми сыграл ещё дважды, прежде чем выйти из игры. И потом ушел на негнущихся ногах. Он уходил, ступая тяжело, но не разорив поле битвы. Завсегдатаи вокруг него улыбались: они уже сориентировались. Вайс ушел как богатый человек, но не как победитель. Он выиграл битву, другие бы выиграли войну.
Привыкнув иметь дело с прирожденным неудачником, я осторожно спросил:
— Что, собственно, случилось, Сэмми?
— Я не знаю, Дэнни. — Он держал свою шляпу, как проситель, в обеих руках. — Мной интересуется Фридман.
Он содрогнулся, как от боли. Для Вайса участковый детектив Берт Фридман означал боль.
— Ты хорошо его знаешь, — помог я. — Ну, говори.
Он поднял глаза к потолку, как бы в поисках возможности ничего не говорить.
— Я пришел к этому старому холостяку-Джонатану Редфорду III. У него есть племянник: Уолтер Редфорд IV. Они нумеруются, как короли. — Он попытался ухмыльнуться. — Дело в том, что Уолтер задолжал мне двадцать пять тысяч долларов — проиграл в покер с высокими ставками. Я иду, чтобы получить их у дяди, понимаешь?
Девушка открывает дверь и провожает меня в кабинет. Этот Редфорд даже не повернулся ко мне. Он стоит у открытого окна и вдыхает свежий воздух! В шелковом халате. Большой человек, как же! Даже не предлагает мне сесть. Я и спрашиваю, где мои деньги? Он круто разворачивается. И говорит: никаких денег! Он говорит: заруби это себе на носу! И начинает меня костерить, понимаешь?. Я его, мол, обманываю. Я и говорю, смотрите, будут неприятности, могут пострадать кое-чьи головы!
Он бросается на меня как сумасшедший. Он хватает меня и трясет, как попало. Тут я и ответил разок-другой. Он кувырк — и остался лежать, я хочу сказать, он не встает. Ну вот, я выхожу, слышу, он начинает стонать. Я, естественно, пугаюсь и сматываюсь.
Он внезапно замолчал. Я ждал.
— Это все? — спросил я наконец.
— А что еще? Он упал, он стонал, я смотался. Слушай, Дэнни, швейцар на входе меня видел, но лишь мельком. Его не было, когда я уходил. Видела меня одна — единственная старуха. Да ещё девушка, когда я пришел. Она вряд ли меня запомнила. Что они смогут сказать? Ты говоришь Фридману, что я был у тебя, и тогда мы оба будем против Редфорда. На меня многие похожи. Он просто обознался.
Это было так глупо, так несостоятельно, что достойно сожаления. Он вел себя как шакал, ослепленный страхом и спасающийся бегством от горящего куста.
— Сэмми, — сказал я, — Редфорд знает твое имя.
— Он не знает! — торжествующе ответил Сэмми. — Я ему не говорил.
— Тогда откуда его должна знать полиция?
— Я полагаю, он меня описал. Фридман слышал это и бросился на меня.
— Откуда ты знаешь, что Фридман тебя ищет?
— У меня есть свои люди. Два часа назад я опередил этих духов на самую малость. Пока отделался.
— Может быть, дело в чем-то другом?
— Ничего другого за мной нет. Обеспечь мне алиби, Дэнни.
— Нет. Иди в полицию. Выясни, что известно Фридману. Выключи Редфорда из игры, не упоминая им о нем. Если дело действительно в Редфорде, скажи, что он начал ссору.
— Он из высшей касты, Дэнни. Большой Богатый Босс. Кто будет слушать Сэмми Вайса? Они дадут мне год, как минимум. Я погиб, Дэнни. Ты один можешь дать мне алиби. Я ведь знаю, как это делается. Наше слово против его. Только мы должны быть вдвоем.
— Нет, — решительно сказал я, — во-первых, это не поможет, а во-вторых, со мной было бы покончено.
Его лунообразное лицо смотрело на меня, как будто видя впервые.
— О'кей, Дэнни. Ты, конечно, прав. Только иди и говори с этим Редфордом ты. Убеди его согласиться, что начал он, понимаешь? И поговори с Фридманом. Объясни ему, что у меня есть друзья. Впрочем, у меня вовсе нет двух сотен, Дэнни. Все, что я смогу наскрести-это максимум пятнадцать долларов.
— Сэмми! Фридман надо мной только посмеется. И как же я должен доказывать, что Редфорд ударил первым? Что я могу сделать, Сэмми? Иди сразу к лейтенанту, минуя Фридмана. Расскажи честно, что произошло.
Он моргнул. Встал. Его нижняя губа дрожала. Он надел свою шляпу и вышел. Маленький толстый человек с потертым меховым воротником и заколкой для галстука. Жалкий тип, ведущий жалкую жизнь, который к тому же понимал, насколько она была жалкой.
Целый год после той знаменитой ночи, которая стала для него и триумфом, и поражением, он жил на широкую ногу. Он промотал и проиграл сто шестьдесят тысяч долларов, чтобы доказать, какой он большой человек. Но лишь доказал, что большим человеком не был. Пришел его звездный час и он упустил его. Большинство людей упускают свои звездные часы, но многие умеют избежать признания своей ошибки. Вайс не смог.
Он сорвал на пятнадцати конах все нервы и сорвал крупный куш. А потом не рискнул ещё на два броска, которые, тогда казались проигрышными, а теперь будут преследовать его до конца жизни: ведь они доказали, что он не способен на самый решающий шаг. Он был потрясен навсегда. Его коровьи глаза говорили миру, что в следующий раз он удержит ставку до конца. Но самого себя ему не обмануть. Он-то знает, что всегда сойдет на два круга раньше.
Нет, Фридман определенно искал именно его, так как явно Вайс где-то снова играл в кости.
Я оделся и вышел поесть.
На улице мне в лицо ударил ветер со снегом. Я поглубже спрятал нос в воротник и направился на Восьмую авеню. На углу я заметил Вайса, который разговаривал с довольно высокой рыжеволосой женщиной. Та была сильно накрашена, из-под шубы виднелись черные ажурные колготки. Ее волосы почти апельсинового цвета были высоко взбиты. Вайс сел вместе с ней в такси.
Я зашел в «Севилью» и заказал паэллу, думая о Марте, своей девушке. Но Марта была в Филадельфии с новым шоу, в результате вместо неё я стал думать о Сэмми Вайсе. Я прокрутил в памяти его историю и, после некоторого размышления, пришел к выводу, что одна небольшая деталь осталась неясна.
Если этот Редфорд или его племянник действительно должны Вайсу двадцать пять тысяч долларов, как мог тогда Сэмми утверждать, что в квартире Редфорда никто не знает его имени? Такого быть не могло.
Съев паэллу, я зашел в бар напротив, где работал Джо Харрис.
— Ты слышал, что Сэмми Вайс выиграл двадцать пять тысяч долларов?
— Я ни разу не слышал, чтобы он выиграл двадцать пять центов, — сказал Джо, наливая мне. Джо неизменно подносил мне первую порцию ирландского виски бесплатно. — Откуда мог Вайс раздобыть деньги на игру, чтобы столько выиграть, и такие нервы, чтобы столько играть?
— Гм, — сказал я.
Я спросил себя, что сделал Вайс, или что хотел сделать. Но вопрос этот задавал себе не слишком серьезно. Тогда ещё нет.
Я проснулся от стука в дверь моей квартиры. На часах была половина седьмого. Серый утренний свет сквозил в окно, температура в спальне была, как в арктической тундре.
Я скатился с постели и схватил халат. Торопливо включил духовку и две газовые горелки. Мой доход предоставлял мне выбор между одной теплой и пятью холодными комнатами. Я любою простор, но где же тогда выбор? Пока я зажигал газ и мечтал, что когда-нибудь смогу позволить себе пять теплых комнат, в дверь снова постучали.
Я открыл участковому детективу Берту Фридману. Тот был маленький и коренастый, плечи шириной со шкаф. Он вошел без всякого приглашения, без ордера на обыск, без того, чтобы сказать хотя бы «доброе утро». Эти мелочи я ему простил. Фридман начал с осмотра моей комнаты.
Я включил свою кофеварку. Люди, которые долго живут одни или часто переезжают, вместо счастья имеют привычки. Свежесваренный кофе был моим салютом новому дню. Кофе капал через фильтр, когда Фридман обратился ко мне.
— Вы можете мне сказать, где Вайс, или можете пройти со мной в полицейский участок.
— Вы можете закрыть дверь с той стороны или можете выпить со мной кофе.
— Только не надо дерзить! Фридман имел выдающиеся для такого коротышки кулаки. Драчливый тип, как и его коллега Джонни Бродерик. Но знаменитый Бродерик был хорошим копом, жестким и умным, в то время как Фридман плохой коп — мог быть жестким только там, где нужно быть умным. В полиции есть своя вполне нормальная и обязательная доля дураков, не больше и не меньше, чем в любом другом крупном ведомстве. Нет, телесно мне было не равняться с Фридманом. У меня в отличие от него не было двух рук, но зато в моей кухне всегда лежал наготове молоток. При моем ремесле мне нужна полиция, но только не Фридман. Я потрогал молоток. Так, на всякий случай.
— Я вас не приглашал, — заметил я. — У вас нет ордера на обыск, и за мной ничего не числится. Вам здесь совершенно нечего делать. Оставьте меня в покое, или я буду отбиваться, а потом извинюсь.
Чувства юмора у Фридмана не было. А у какого же злого человека оно есть? Он смотрел на меня, как бы соображая, ударю я или нет. Кулаки его угрожающе сжимались и разжимались.
— Вайс всем говорил, что хотел вас нанять.
— Но он этого не сделал. За что его разыскивают?
Фридман зло рассмеялся.
— Однажды этого еврея повесят, запомните.
Фридман с чего-то взял, что его миссия — уничтожить всех правонарушителей среди своих еврейских сограждан. Так сказать, самозванный родовой мститель.
— Почему? — ещё раз спросил я.
— Он последняя дрянь, вошь, кусок собачьего жира. Если вы увидите его или услышите, сразу сообщите мне об этом. И поскорее. И только мне. Никому другому.
— Даже если бы он лично убил Моисея, вам последнему сказал бы я об этом, — хладнокровно ответил я. — И притом мне было бы куда приятнее, если бы он добрался до городской тюрьмы на своих двоих и на собственной тяге.
Фридман на деле не мог мне ничем навредить, пока у меня нормальные отношения с управлением и моим собственным полицейским участком. Он ещё несколько раз разжал и сжал свои кулаки и исчез. Дверь он захлопнул.
В коридоре громко запротестовали. Я едва их слышал. Я думал о Сэмми Вайсе. Фридман не сказал, что ищет Вайса, потому что Вайс избил человека и притом богатого.
Институт судебной медицины Нью-Йорка находится на Ист-Сайде у реки, между больницей Бельвью и новым зданием медицинского факультета Нью-Йоркского университета. Снова пошел снег, он стоял над рекой, как клубящийся туман. Я спустился вниз в помещение для вскрытий.
Митч О'Двайер был на ночном дежурстве. На одном из восьми столов лежал прикрытый труп. Покойник на полу жилой комнаты не приводит меня в такой ужас, как труп на столе для вскрытия. По-видимому, в морге пугает безличность смерти.
Митч О'Двайер поднял на меня глаза.
— Ты кого-то ищешь, Дэн?
— Нет ли у тебя здесь некоего Джонатана Редфорда III, Митч? Как бы ни был богат человек, если он в Нью-Йорке умирает неестественной смертью, то обязательно попадает на стол для вскрытия. Городской центр в компетенции морга Института судебной медицины, и Митч О'Двайер прикреплял бирки к запястьям самых невероятных покойников.
— Есть, — ответил Митч. — Я помню именно Третьего.
Я действительно не удивился, иначе я вряд ли оказался бы здесь, в морге.
— Могу я его увидеть, Митч?
— Но только быстро, сейчас могут прийти врачи.
В морге сто двадцать восемь камер. Нью-Йорк — большой и жестокий город. В ящике, который открыл Митч, находился мускулистый мужчина среднего роста, примерно лет пятидесяти. Он должен был хорошо смотреться с пропорциональными чертами лица, густыми седыми волосами, внушительной бородой, маленькими глазами и узким жестким ртом. Вайс был прав. Редфорд выглядел богатым и непреклонным, как старый кайзер Вильгельм.
— Я могу увидеть протокол, Митч?
— Это необходимо?
— Полагаю, да.
— Хорошо. Я найду его для тебя. Подожди у Фила.
Над широкой улицей снег валил густыми хлопьями. Я зашел в закусочную Фила и заказал два яйца и кофе. Митч появился ещё до моей второй чашки. Он сел и прочитал по блокноту:
— Джонатан Эймс Редфорд III; 59 лет; Восточная 63-я улица, дом 146. Найден в своем доме мертвым нарядом 17-го полицейского участка, который был вызван Джорджем Фостером Эймсом, адрес тот же. Причина смерти: колотая рана в левом желудочке сердца, причиненная единственным ударом ножа.
Я вскочил.
— Нож, Митч?
— Да. И рана была очень странной, должно быть это особый нож с волнообразным лезвием. Его не нашли.
— А время?
— Копы появились в десять минут седьмого. Вчера вечером. Доктор считает, что смерть наступила между двенадцатью и половиной третьего дня.
— Другие раны или ушибы?
— Ничего. Тоже странно. Обычно при ударах ножом есть и ушибы.
Я выдал Митчу его гонорар в десять долларов и ушел. То, что сделал Митч, незаконно, но у него дома шесть девчонок, а налогоплательщик крайне неохотно платит людям, чья служба не способствует непосредственно его удобствам.
В сильной снежной круговерти я шел в направлении к центру города, к нижнему Ист-Сайду. Я хотел найти Сэмми Вайса. Может быть, полиция разыскивала Вайса только как свидетеля. Хотя Фридман и не говорил этого, но такие люди, как Фридман, никогда определенно не говорят. Фридман с удовольствием использовал бы любой шанс заставить Вайса испытывать смертельный страх.
Сэмми не был жестоким человеком. Если он вообще каким-то был, то мягким. С другой стороны, он целую вечность даже близко не видел двадцать пять тысяч долларов зараз, и если Редфорд пытался его обмануть.
Так или иначе, речь идет об убийстве, и как свидетель или подозреваемый, Вайс имел единственный выход — сдаться. При убийстве бесполезно убегать. Он приходил ко мне за помощью, и я хотел ему помочь. Каждому нужен кто-то, кто стоит на его стороне. Всегда есть белые пятна, при убийстве тоже. Вайс мог и не знать, что Редфорд умер. Ему нужно сказать об этом, и лучше это сделаю я, чем Фридман.
До полудня бродил я под снегом по Виллиджу и нижнему Ист-Сайду. Я заходил во все точки, которые приходили мне на ум: пивные, биллиардные, букмекерские конторы, турецкие бани и жалкие закусочные, в которых имеют обыкновение есть такие одинокие люди, как Сэмми. Чаще всего передо мной там уже побывал Фридман. И ни один человек не видел Вайса за последние три часа. Это заставляло меня задуматься.
Никто так не привязан к своему привычному окружению, как игрок, от которого отвернулась удача, исключая разве матросов. Для матросов корабль дом, мать и семья одновременно. Для такого плавающего тела, как Вайс, его убежище — его дом, его очаг.
Моей последней надеждой была его комната на площади Святого Марка. Но всерьез я не рассчитывал найти его там. Его там и не оказалось. Я позволил себе выпить пива.
Сэмми либо бежал, либо нашел укрытие.
Без денег он не мог далеко уйти, а денег достать не мог, так как полиция подстерегала его всюду, где он мог рассчитывать что-то раздобыть. Без денег он не мог долго скрываться. Следовательно, либо у него было больше денег, чем я полагал, либо кто-то его прятал. Моя помощь оказалась ненужной. Если он зарезал Редфорда, ему в самом деле мог помочь только адвокат. Если он никого не убивал, то также не нуждался в моей добровольной помощи.
Я отправился домой и подогрел суп, чтобы согреться. Я смотрел на снег за моим окном. Небоскребы вдали высились таинственными тенями за крутящимися хлопьями. Я подумал о Марте. Мне хотелось поехать к ней в Филадельфию. Но я стал бы для неё лишь помехой. Девушка, которая надеется добиться успеха в первом настоящем шоу, ничего не сможет сделать при навязчивом влюбленном, который слоняется вокруг и только отпугивает нужных людей.
Я схватил пальто. Не мог я весь день провести в раздумьях о Марте и о том, что она сейчас делает. В то же время я, по меньшей мере, догадываться, как плохи дела у Вайса. Не со стороны полиции. Те могли лишь предполагать, что я имел контакты с Вайсом, потому и взяли меня в клещи. Ладно, я все выясню на свой страх и риск. Или, по крайней мере, останусь при своих интересах.
Может быть, я просто любопытен. А если детектив с толком возьмется за дело, то даже убийство станет тогда простым, как яичница.
Дом на Восточной 63-ей улице, в котором жил Джонатан Редфорд, был высоким серым зданием в излишне вычурном стиле, выстроенным в двадцатые годы специально для истинных богачей. Его верхние этажи скрывались за сильным снегопадом.
— Апартаменты Редфорда, — сказал я швейцару.
Он, очевидно, получил указание помалкивать об убийстве. В вестибюле появились две парочки и потребовали такси. Швейцар даже не спросил, кто я такой.
— Квартира 17, левый лифт, сзади.
Небольшой лифт обслуживал лишь по две квартиры на каждом этаже. Он поднял меня в мини-прихожую, предварявшую квартиру номер 17. Я позвонил.
Мужчина, открывший мне, был высокого роста, седовласый и чем-то похожий на покойника из морга, только без бороды. У него был крупный нос, румяное лицо человека, который всегда бреется в парикмахерской, и морщинистая шея, что он пытался скрыть, высоко держа голову.
«— Этого мужчину я знаю, — промелькнуло у меня в голове. Но откуда?»
— Мистер Эймс? — спросил я.
— Да, я. Что вам угодно? Я очень занят.
Он провел рукой по лицу. Эймс казался нервным, явно выведенным из равновесия. Его костюм с широкими лацканами, старомодного покроя, явно был лишь недавно сшит на заказ. Манжеты рубашки на десять сантиметров выступали из рукавов пиджака и были скреплены рубиновыми запонками. Манжеты и высокий воротничок туго накрахмалены.
— Я детектив, мистер Эймс, — начал я. Но не сказал — «частный детектив», и не назвал своего имени. Зачем доставлять себе лишние неприятности с полицией? — Я хотел бы задать несколько вопросов в связи с убийством.
Он нерешительно кивнул.
— Убийство, да. Я, я даже не могу поверить, что его больше нет с нами. Джонатан мертв! Такая глупость!
— Могу я войти? — спросил я.
— Что вы сказали? Конечно, да. Но я не понимаю, что.
Фраза оборвалась. Я вошел в гостиную, равную по величине четырем моим комнатам — элегантный зал с высоким потолком, уже давно и уютно обжитый. Мебель сверкала. Большей частью подлинные старинные вещи из Франции, но наряду с ними и несколько выпадающие из этого стиля предметы, которые доказывали, что дизайнер здесь не поработал.
— Не могли бы вы теперь. — начал я, пытаясь взять официальный тон.
Эймс смотрел на меня во все глаза. Он рассматривал мой пустой рукав.
— У меня создалось впечатление, что убийцу моего двоюродного брата уже разыскивают. Это Вайс. Вопрос лишь во времени.
— Полиция утверждает, что его убил Вайс?
— Разумеется! Кто же еще. Вы говорили, что вы — детектив?
— Частный детектив, — добавил я. — Частный детектив? Вы хотите сказать, наемный? — Теперь он стал бдительным. — Разве есть какие-нибудь обстоятельства, которые мне до сих пор неизвестны?
— Я не имею права говорить о своих клиентах, мистер Эймс, — сказал я, что могло бы примерно соответствовать истине, имей я клиента. — Не могли бы вы рассказать мне о вчерашнем?
Удивительно, что богатые, обеспеченные люди так терпеливы и не задают лишних вопросов. Они не привыкли к обману, они многого не боятся. Да и что им может грозить? Эймс даже не спросил у меня документы. Он обращал внимание только на свои проблемы. Казалось, он был смущен всей этой историей, и воспринимал меня просто как назойливую муху.
— Как? Ах, да. Что вы хотели бы узнать?
— Ожидал ли ваш двоюродный брат, кроме Вайса, и других посетителей?
— Он вообще никого не ждал. Он немного простыл, иначе как обычно работал бы в своем офисе.
— Значит, он лишь вчера утром согласился принять Вайса?
— Этого я не знаю. После завтрака я его больше не видел. Когда мы с Уолтером пришли, Джонатана уже не было.
— Уолтер Редфорд живет здесь?
— Нет, нет, — раздраженно перебил Эймс. — У Уолтера собственная квартира. Я полагаю, он хотел поговорить с Джонатаном. Когда Джонатан ушел, Уолтер зашел ко мне и предложил вместе взять такси до Грейт Централ. Он знает мою привычку проводить ланч в своем клубе, если я в это время не занят в шоу.
Теперь я понял, где его уже видел. — Я вас знаю по театру, верно? На Бродвее. Видел вас однажды в роли губернатора британской колонии. Вы были великолепны.
— Верно. Большое спасибо. — Теперь он сиял. — Приятно, когда тебя узнают, хотя это больше говорит о ваших зорких глазах, чем о моей популярности. На меня не слишком большой спрос. Чаще небольшие роли на телевидении. Артист не должен простаивать.
— Богатые люди редко идут на сцену.
— Для меня это единственное, чем я действительно горжусь, мистер. Как, вы сказали, ваше имя?
Ловушка захлопнулась. Если хочешь остаться анонимом, никогда никого не хвали. Людям всегда хочется знать, кто им льстит.
— Форчун, — представился я. — Дэн Форчун.
— Я, мистер Форчун, горжусь тем, что попытался пробиться сам, без протекции. Большинство мужчин в нашей семье склонны к аристократической лени. Я же вовсе не богат. По генеалогии нашего рода наследниками являются Джонатан и его брат Уол — тер. Мы, остальные, конечно, не нищие, но и не так уж богаты. Я живу с Джонатаном в этой квартире двадцать пять лет, но она принадлежит ему.
Я воспользовался его поднявшимся настроением:
— Вы мне можете рассказать ещё что-нибудь, мистер Эймс? Например, что вывело полицию на след Вайса?
— Я обнаружил его имя в настольном календаре Джонатана.
— С его стороны легкомысленно было оставлять такую улику.
— Полагаю, он отнюдь не гигант мысли. Кроме того, мне кажется, он ударил ножом в припадке ярости. Знаете, поддался панике.
Это была довольно точная характеристика Вайса и единственная мыслимая ситуация, при которой он мог бы убить человека.
— После завтрака вы Джонатана больше не видели?
— Нет. В половине шестого я вернулся домой. Когда он не вышел к аперитиву, я отправился в его кабинет. И нашел его на полу в луже крови, которая уже подсохла. Должен признаться, мне стало плохо. Я налил себе выпить. Потом вызвал полицию.
— Куда он ходил утром? Когда вернулся?
— Позже мы узнали, что они с Дидрой отправились на ланч. Она утверждает, что вернулись они примерно через час.
— Кто такая Дидра?
— Дидра Фаллон, приятельница Уолтера — младшего. Впрочем, прежде чем уйти, она впустила Вайса в квартиру.
— Когда это было?
— Она сказала, примерно в час пятнадцать. Когда Гертруда, мать Уолтера, звонила около двух часов, никто не открыл.
Я представил в уме временной график. Редфорд в час пятнадцать ещё был жив, когда пришел Вайс. Отведем для Сэмми примерно четверть часа — будет половина второго. В два часа никто не открыл дверь. Я уже больше вовсе не был уверен, хочу ли я вообще найти Вайса. Во всяком случае, если все сказали правду-нет.
— У него были враги? Неприятности в бизнесе? Кто теперь становится наследником?
Нет, Эймс, по-моему, был непричастен. Он мог что-то скрывать — это я ещё мог допустить, но соучастником убийства он не был. Пока я размышлял о времени, его взгляд оставался твердым.
— Вы работает на этого Вайса, мистер Форчун?
— Некоторым образом, — признал я.
Теперь его голос был неумолим.
— Понимаю. Вы считаете его невиновным?
— Я хочу найти убедительный мотив.
— Разве двадцать пять тысяч долларов не достаточный мотив для человека такого сорта?
— Вы имеете в виду деньги, которые Уолтер ему задолжал? Почему он должен.
— Я имею в виду двадцать пять тысяч долларов, которые он украл, мистер Форчун.
Значит вот как это было. Будь я полицией, я бы тоже искал Вайса.
— Деньги были похищены из квартиры? — спросил я.
— Из ящика стола в кабинете, — кивнул Эймс. — Вайс был здесь, чтобы забрать деньги, мистер Форчун. И притом совершив преступление. Оружие осталось, деньги исчезли.
Я ничего не ответил. Что я мог ответить?
— А теперь вы приходите и задаете вопросы, в то время как Вайс еще, видимо, находится на свободе. — продолжал Эймс. — Когда убивают богатого человека, только законченный глупец упустит возможность заподозрить в качестве потенциального преступника того, кому выгодно это убийство. Я всю ночь думал об этом. Но такого человека нет. Можете мне поверить, если я скажу вам, что никто не имел достаточных причин убивать Джонатана. Только ваш Вайс. Я кивнул.
— Могу я осмотреть кабинет?
— Я полагаю. — начал он сердито и запнулся, явно колеблясь. Ладно, почему бы нет?
Кабинет находился в конце узкого коридора. Высокие книжные стеллажи, мягкая кожаная мебель. Большое пятно говорило о том, что труп лежал наполовину за письменным столом. Все четыре окна были закрыты, а снаружи доступны только птицам. Оставалась только дверь. Помещение, конечно, было тщательно обыскано.
Я снова вышел и остановился в коридоре. Направо тот вел в кухню с выходом на обычную черную лестницу, предназначенную для доставки продуктов, выноса мусора и на случай пожара. Изнутри дверь была заперта на замок, к которому, очевидно, никто не прикасался.
Вернувшись в гостиную, я поблагодарил Эймса. Он кивнул. Его холеное лицо оставалось ледяным. Я без спроса сунул нос в его дела. Ничто лучше, чем корыстолюбие, не поможет преодолеть удар и боль.
В вестибюле я принялся за швейцара.
— В какое время вчера днем Редфорд вернулся домой?
— Где-то около часа, вместе с мисс Фаллон. Но я уже рассказал об этом капитану. Маленький толстяк поднялся наверх примерно через четверть часа. Как я уже говорил, мисс Фаллон сразу после этого спустилась вниз.
Он изучал мою недостающую руку. Очевидно, он принял меня за копа, а из-за руки, вероятно, за крутого копа.
— Когда толстяк снова спустился вниз? — Я его не видел. Мне нужно было поднести сумку с покупками старой леди Гедсдэн. Два миллиона, а сама носит свои сумки!
— Куда выходит черная лестница?
— В переулок. Дверь заперта изнутри, но об этом вы знаете.
Я-то знал. Но в то время она могла быть и открыта. Я вышел на снег. Он ещё шел, но уже не так сильно. Я свернул за угол и задумался, что же в первую очередь можно сделать. Он мог быть прав — Джордж Эймс довольно убедительно утверждал, что никто другой не мог убить Редфорда. Он мог быть прав — в том, что его касалось. Но имелась другая сторона медали, сторона, о которой Эймс не знал.
Может быть, Сэмми Вайс и убил, и украл двадцать пять тысяч долларов, но вечером он вел себя не как человек с двадцатью пятью тысячами в кармане. Он был по-настоящему испуган, насколько я его знаю, и не в его характере не сунуть мне под нос деньги, если он хотел купить помощь. И вообще, каким образом кто-то задолжал Вайсу двадцать пять тысяч долларов?
На углу я решил, что стоит толком узнать, что же Сэмми недавно так подгоняло. Я направился к метро. Сделал два шага.
Передо мной затормозила машина, и из неё вышли двое — по одному с каждой стороны.
Я не пытался убежать. Это было бессмысленно. Верх был их, и я спокойно ждал на снегу. Они осторожно подошли с двух сторон.
Лишь теперь мне бросились в глаза антенна на автомобиле и их походка, говорившая о спокойной уверенности, которую могучая сила закона и права и полномочия власти придавали копам.
— Форчун? — спросил один, подойдя ко мне.
— Бесполезно отрицать.
— Вы Дэниэль Форчун? — без улыбки спросил другой.
— Я Дэниэль Форчун. Кто вы?
— Пойдемте с нами, — сказал первый.
Они повели меня к машине. Я не знал обоих, наверно, они были из здешнего полицейского участка. Вот мужчина на заднем сидении был не из местных, его я знал: капитан Гаццо из отдела по расследованию убийств Главного управления полиции.
— Хэлло, Дэн, — сказал Гаццо.
— Привет, капитан, — сказал я.
Я знал Гаццо целую вечность, с тех времен, когда он ещё был молодым полицейским и другом моей матери после того, как отец мой скрылся. Но в присутствии других копов он оставался «капитаном». Нью-Йорк — большой город, а Гаццо представлял закон. Так и сейчас. Он не предложил мне садиться. Я пригнулся к заднему окну, и снег таял у меня на шее. Казалось, именно этого он и хотел. Допрос — тоже искусство.
— Где Сэмми Вайс, Дэн?
— Не имею понятия. Я видел его вчера вечером-и все.
— Он нанял тебя поработать на него?
— Нет.
— Что он тебе рассказал вчера вечером?
— Что избил человека по имени Джонатан Редфорд. Что его преследует Фридман и что он до смерти боится Фридмана.
— Избил?
— Так он сказал.
Гаццо явно пытался составить представление о нынешней степени моей тупости. Пока я ожидал результата, мне вспомнился Джордж Эймс. Было совершенно ясно, что Эймс допустил меня в кабинет только для того, чтобы в это время вызвать полицию.
Гаццо решился.
— Джордж Эймс позвонил шефу, Макгвайру. Он не хотел больше тебя видеть. Макгвайр позвонил мне. Я как раз был в этом районе по делу об убийстве и решил сказать тебе это сам.
— Это дальше не пойдет, или как?
— Такие люди, как Джордж Эймс, говорят по телефону с шефом так же, как ты и я с курьером. И он может себе это позволить. Он знает Макгвайра лично, Дэн. Есть ли у тебя какие-то веские основания полагать, что Вайс невиновен? Хоть какие-то доказательства?
— Нет, — покачал я головой. Моя шея стала совсем мокрой. Но Гаццо моя шея не волновала.
— Редфорд был известным человеком. Наша репутация и без того подмочена — повсюду бродяги шляются, на улицах грабят и убивают, даже в собственном доме нельзя больше чувствовать себя в безопасности: это стало привычным. Мы хотим взять Вайса.
— Это было не случайное преступление, капитан. Вайс договаривался о встрече.
Гаццо пропустил это мимо ушей.
— Факты и наш опыт говорят о том, что Вайс совершил ошибку, которая ему на роду написана. Все говорит за это, и ничего — против. У тебя ничего нет на руках, Дэн. У тебя же фактически нет клиента. Наверху не хотят, чтобы ты совал сюда свой нос и пытался помогать Вайсу.
— Но, может быть, сунуть нос необходимо?
— Я должен передать это шефу?
Я перегнулся в окно.
— Послушайте, капитан. Я пока не мог достаточно долго заниматься тем, чтобы получить хотя бы часть доказательств. Вайс пришел ко мне, и я как-то автоматически оттолкнул его. Возможно, это рефлекс или подсознательное чувство, что Вайсу нужна чья-то помощь. Во всяком случае, я хочу кое-что разузнать.
— Другими словами, мы знаем не все, что должны знать?
Я глубоко вздохнул.
— Не уверен, что вы постараетесь это сделать. Если у вас есть главный подозреваемый, вряд ли вы займетесь поисками других. Ни один полицейский этого не сделает, Гаццо. Пока вы не снимите подозрения с Вайса, вы не будете искать никого другого.
— Другими словами, мы не замечаем, что он невиновен? — Я лишь говорю, что вы не думаете о других, пока у вас есть Вайс. У вас много преступлений и мало людей. Вам можно пренебречь определенными обстоятельствами. Однако помните о парне из Бруклина, который сидел десять месяцев и казался безусловно виновным, пока один из ваших людей по собственной инициативе и в свое свободное время не доказал, что парнишка был невиновен?
Возможно, никто ничего не найдет в пользу Вайса. Может быть, вам потребуется много времени, и доказательства исчезнут. Возможно, Вайс так напуган, что ударился в панику и уходя от преследования будет стрелять. Если даже он окажется виновным, капитан, вдруг я смог бы раскопать несколько смягчающих обстоятельств?
Гаццо даже не шевельнулся.
— Шеф не хочет, чтобы ты участвовал в деле, Дэн. От меня он знает, что у тебя приличная репутация, потому он делает это неофициально. Не приставай к нам. Ясно?
— Достаточно ясно.
Разговор был окончен. Он дал знак водителю и автомобиль тронулся. Я стоял один на снегу и чувствовал себя препаршиво. Как чаще всего случается в нашем обществе, влияние полиции на меня имело экономическую подоплеку. Но и у меня в кармане был один козырь. Я могу не быть детективом, я могу не работать в Нью-Йорке. Ничто и никто не зависят от моего результата. Я не получу состояние и не потеряю деньги. Я могу потерять массу удобств и удовольствий, чтобы использовать этот козырь, но в обществе, где правят деньги, можно быть независимым только с деньгами или от денег. Третьего не дано. Все это так, но обманывать себя я не собирался. У полиции есть и другие, не столь законные средства. Чтобы было ясно: частный детектив может гибко обращаться с массой законов, но шеф криминальной полиции вполне может сломить эту гибкость, что в таком городе, как Нью-Йорк, не просто, но возможно. Так что нужно действовать осмотрительно.
Я охотно бы спросил у Гаццо, почему полиция в этом деле так уверена насчет Сэмми Вайса, и как выглядят алиби остальных. Но об этом не спросишь, если сверху получено указание не вмешиваться. Мне придется все раскапывать самому, особенно насчет двадцати пяти тысяч долларов, которые Вайс будто бы выиграл у Уолтера Редфорда.
Селлерс Джонсон сидел один за зеленым столом в своем подвале на Хьюстон-стрит, где можно было играть днем и ночью. Он один играл сам с собой в покер.
— Сыграем? — спросил Селлерс и тут же раздал карты.
Селлерса нужно было видеть часа в четыре утра, когда шла игра серьезная и все ставки за ночь — в банке. Его черное лицо вспотело, но глаза смотрели безучастно. В настоящей игре он смог бы контролировать и свои потовые железы. В округе не было ничего, о чем бы не знал Селлерс.
— Ты видел Сэмми Вайса? — спросил я.
Селлерс изучал свои карты. У меня было два валета и две пятерки.
— Ставлю пятьдесят, — сказал Селлерс. — Он был здесь вчера ночью около двух.
— Добавляю пятьдесят, — сказал я. В шутку делать такие высокие ставки легко. — Он играл?
— Не было нужной мелочи.
— Сколько?
— Сотню для начала. Я беру две карты.
Сам я взял только одну. К двум валетам и двум пятеркам.
— Оставляю ставку, — сказал Селлерс.
— Удваиваю, — сказал я. Ну и авантюрист! — Говорят, Вайс выиграл двадцать пять тысяч долларов у одного парня по имени Уолтер Редфорд.
Селлерс, казалось, не слышал. Он бросил карты.
— Покажи, на что ты удваивал.
Я показал ему свои две пары. Это же было шуткой. Но Селлерс не находил ничего смешного.
— С этими двумя вшивыми парами ты должен был спасовать, когда я взял ещё две карты, — объяснил он мне. — Я сошел с тремя дамами.
Он давал мне понять, что в настоящем покере таким образом можно поступить однажды, может быть, дважды, но к концу игры придется просить деньги на дорогу. Селлерс не мог даже в шутку играть в покер плохо.
Я спросил:
— Что ты знаешь об Уолтере Редфорде?
Селлерс собрал карты.
— Ты за или против Вайса?
— За, — определил я.
Он начал тасовать. Ему нужны были карты в руках. — Один Редфорд десять месяцев назад велел закрыть игорный клуб Коста в Нортчестере.
— Кто такой Коста?
— Кармин Коста. Работает один, независимо. Никаких судимостей, никакого темного прошлого. Обычное казино с приватной игрой.
— Почему его заведение закрыли?
— Я почем знаю! Во всяком случае, Коста открыл новое заведение в соседнем городе, Вестчестере, Дэн. — Селлерс разложил карты для пасьянса. Вайс неплохой парень. Ему уже наступают на пятки. Фридман дважды побывал здесь. — Он посмотрел на меня. — Пол Барон тоже.
— Пол Барон? — Почему — то имя показалось мне знакомым, но я не мог припомнить, откуда.
— Кличка «Барон», Барон Пол Рагоцци и ещё несколько других имен, подсказал Селлерс. — Продувной аферист. Главное занятие — шантаж людей, которых он со своей куколкой ставит в компрометирующие ситуации и фотографирует. Но не брезгует и игрой в карты.
— Он искал Вайса?
— Первый раз вчера ночью, второй — сегодня.
— Чего он хотел?
— Только Вайса.
— Не была ли здесь и женщина? Рыжеволосая, длинноногая, возможно, девушка из шоу или стриптиза в каком-то клубе.
Селлерс покачал головой.
— Нет. Только Фридман и Барон. Правда, куколка Барона высокая и рыжая. Мисти Даун. Она работает в клубе на Пятой улице. Я встал.
— Большое спасибо, Селлерс.
Селлерс кивнул, но задумался. Я ждал. Казалось, он принял какое-то решение.
— Вайс неплохой парень, — сказал он ещё раз.
Я продолжал ждать. Я чувствовал, что Селлерс решается что-то мне доверить. Очевидно, решение давалось ему довольно трудно.
— Около двух месяцев назад здесь была игра, — наконец сказал Селлерс. — Я держал банк. Был здесь и Барон. Он привел с собой одного парня. Уолтера Редфорда IV. Мне запомнилось из-за нумерации, понимаешь?
— Еще раз большое спасибо, Селлерс.
— Ладно, — сказал Селлерс, — приходи на настоящий покер.
Снег прекратился, и клуб на Пятой авеню был открыт. Я спустился в скупо освещенный пустой бар и заказал порцию ирландского виски. Было слишком рано для коктейлей. В главном зале сидела подвыпившая компания и, очевидно, трудилась над сильно запоздавшим ланчем. У бармена были хитрые глаза и похотливый рот.
— Я бы хотел предложить выпить Мисти Даун, — начал я.
— Многие этого хотят.
Я положил пятидолларовую купюру рядом со своим виски. В клубах такого рода девушки обычно должны выпить с любым клиентом, но до вечера было ещё далеко. Пятерка пришпорила бармена. Он спрятал её и исчез за маленькой сценой. В главном зале официанты стояли, прислонившись к стенам и позевывая.
Бармен вернулся и кивнул. Примерно через минуту я заметил, что кто-то появился в проходе слева от сцены. Она отодвинула табурет рядом со мной, и, едва уселась, перед ней оказалась порция виски с лимоном.
— Хэлло, — сказала девица.
Ее голос звучал низко и хрипло. Очевидно потому, что ей приходилось перекрикивать шум в этих залах по вечерам. Ее сильно накрашенное лицо, казалось, уже было подготовлено для выступления. Копна рыжих волос возвышалась над головой. Тело облегало черное бархатное трико с ажурными колготками.
Она мне улыбнулась.
— Я Мисти Даун, мистер.
— Форчун, — дополнил я. — Я ищу Сэмми Вайса.
Она вскочила с табурета.
— Уходите.
— Я пытаюсь помочь Сэмми.
Ее глаза сверкали в тусклом свете сверкали черным блеском. На самом деле они могли быть карими, или зелеными или серыми.
— Я не знаю никакого Сэмми Вайса.
— И Редфорда тоже не знаете? Ни Джонатана, ни Уолтера?
— Ни самого мэра! — отрезала она. — Кто вы, мистер?
— Друг Сэмми Вайса.
Я продолжал настаивать.
— А как насчет Пола Барона? Он тоже ищет Вайса.
— Ладно. Пола Барона я знаю. Одного из всех четверых. — Вам известно, почему Барон ищет Вайса?
— Мне даже неизвестно, знает ли Пол этого парня.
— Зато вы его знаете! Я видел Вас вчера вечером с Вайсом на Восьмой авеню.
— Этого не было! — бросила она и ушла.
Я смотрел ей вслед. Она очень красиво двигалась в своем бархатном трико. Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла за дверью позади сцены. Потом я расплатился и ушел.
В телефонной книге была целая колонка Редфордов и немало Уолтеров Редфордов, но только один Уолтер Редфорд IV. Эта нумерация, кажется, имела для Редфордов большое значение. Адрес — Кремерси-парк.
Я как раз находился в итальянском ресторанчике на 7-й улице, когда нашел адрес, и задержался там ещё на пару морских креветок. Когда я, наконец, вышел на улицу, чтобы найти такси, снаружи было темно и тихо, и на несколько градусов похолодало с тех пор, как перестал идти снег.
Из такси я вышел перед новым роскошным зданием из стекла и красного кирпича, которое, несмотря на адрес, стояло не в самом Кремерси-парке. Вестибюль был элегантным, но маленьким. Швейцара не было. Уолтер Редфорд IV жил в квартире номер 12. Лифт поднял меня на третий этаж.
На звонки никто не отзывался. Я оглядел пустой коридор. В двери была самая обычная защелка, и довольно большой зазор между дверью и коробкой. Я достал из кармана пластинку из прочного пластика, которую всегда имел при себе, вставил её между дверью и коробкой рядом с замком и прижал. Потом осторожно продвинул пластинку, и замок вдруг поддался и поцарапал мне запястье.
Внутри я включил свет. Я пошел на этот риск, чтобы меньше походить на вора-мало ли что. Обстановка была из хрома и пластика, на отвратительный современный манер — безвкусно спроектирована и безвкусно выбрана. В гостиной царил хаос, словно кто-то, вопреки старательно внушаемой маминой страсти к порядку, ещё маленьким мальчиком разбросал свои игрушки и грязное белье, да так и оставил. Стол для покера был завален картами, а на диване валялись разноцветные жетоны и фишки для рулетки.
Принявшись за работу, я обшарил комод, книжные полки, выдвижные ящики и единственный письменный стол. Для чего? Для того, чтобы выяснить, имел ли Уолтер Редфорд отношение к Полу Барону или кому-то еще, кроме Вайса. Я нашел немного: книги о приемах игры, колоды карт, счета за проигрыши, использованные бумажные салфетки, исписанные цифрами; письма, из которых можно было понять, что семья Редфордов-Эймсов была большой и Уолтер обзавелся массой друзей. Прочитав письма, можно было предположить, что это друзья ещё со времен учебы в школе и колледже, и с тех пор они почти не изменились.
В одном из выдвижных ящиков лежал маленький бельгийский 7-ми миллиметровый автоматический пистолет. Он был заряжен. Пухлая адресная книга заполнена почти исключительно именами мужчин и названиями первоклассных фирм. Имени Барона не было ни в адресной книге, ни в каком другом месте. Я устал от бесполезного чтения. И тут меня напугал шум лифта.
Я подскочил к выключателю. Может быть, кто-то направляется в другую квартиру.
Нет. Шаги смолкли перед дверью. Я бесшумно проскользнул в спальню.
Дверь квартиры открылась, зажегся свет. Затем в первый момент ничего не произошло.
— Уолтер, ты здесь? Уолтер?
Женский голос, тихий. Я ждал. Я слышал шаги и шум выдвинутого ящика. Я слышал, как подняли телефонную трубку. Я плотно прижался к двери и попытался подслушать. Но в этом было необходимости. Женщина говорила громко и отчетливо:
— У меня в руке пистолет. Я звоню в полицию. Вы оставили следы на ковре. Если вы находитесь здесь незаконно, выходите из своего укрытия с поднятыми руками. Если я не увижу ваших рук, буду стрелять.
Ее голос звучал спокойно, культурно и хладнокровно — совсем как в лучших пансионах для девушек. В противоположность мне, женщина не казалась испуганной. Однорукому грозят многие опасности. Эта была одной из них.
Я громко сказал:
— У меня только одна рука. Я выхожу из спальни с поднятой правой рукой и выдвинутым вперед левым плечом.
Что я и сделал — весьма нервно. Я продемонстрировал свою левую сторону.
— Сядьте, — сказала она и посмотрела на мой обрубок. — На диван.
Я сел.
— Кто вы? Кто вас здесь оставил? Уолтер?
Она держала бельгийский пистолет в правой, телефонную трубку-в левой руке. Молодая женщина с прекрасным классическим овалом лица без всякого макияжа. Каштановые волосы спадали ей на плечи. Она была среднего роста, с хорошими ногами. Вероятно, у неё были также хороши и бедра, и грудь, но строгий синий костюм не позволял видеть бедра и и скрывал то, что должно было быть грудью.
То, как она произнесла имя Уолтера Редфорда, тот факт, что у неё был ключ, вид, с которым она рассматривала мой пустой рукав, не оставляли никакого сомнения в том, кем она была. Джордж Эймс должен был рассказать о моей руке.
— Нет, мисс Фаллон, — сказал я. — Боюсь, я пришел, чтобы кое-что разузнать.
— Вы частный детектив, на которого жаловался дядя Джордж, не так ли?
— Дэн Форчун, — подтвердил я.
— Покажите свою лицензию и распахните пальто.
— У меня нет оружия, — сказал я, но предусмотрительно продемонстрировал с внутренней стороны обе полы своего пальто. Потом выудил бумажник и бросил ей свою лицензию.
Она подняла её и изучила. Она не отложила пистолет, но телефонную трубку опустила. Я почувствовал себя несколько лучше. У меня не было никакого желания снова встречаться с Гаццо.
— Дядя Джордж утверждал, что полиция позаботится, чтобы вы не вмешивались.
— Вероятно, я говорил убедительнее, чем Эймс, — сказал я. Полицейские не должны ошибаться, мисс Фаллон, им нужна истина, любой ценой.
— Значит, они не убеждены, что дядю Джонатана убил этот Вайс?
— Увы, это так. Но они позволили мне — неохотно — тратить мое время на это дело.
Она задумчиво кивнула, положила пистолет на телефонный столик, села и закурила.
— Итак, вы здесь, чтобы проверить Уолтера?
Подходящим эпитетом для Дидры Фаллон был «уравновешенная». И при этом самым поразительным было то, что она выглядела ни на день не старше двадцати. Вторым подходящим словом была «порода». Лучшая конюшня, высший класс породы. Третье слово, которое пришло мне на ум, было «девственная», но что-то в манере, с какой она владела своим телом, заставило меня в этом сомневаться.
— Я хотел поговорить с Уолтером, — сказал я. — Но его здесь не было. Я решил немного осмотреться. Несмотря на это, я все ещё хотел бы с ним говорить.
— Уолтер в Нортчестере у своей матери. По меньшей мере, я так полагала. Когда я увидела грязные следы на полу.
— Вы подумали, что это он, — продолжил я, — или он мог меня впустить сюда. Мое счастье. Но, может быть, я тогда поговорю с вами?
— Со мной?
— Вы обедали вместе с Джонатаном Редфордом. Где?
— В ресторане «Карл XII» на Лексингтон-авеню.
— Каким он был? Какое было у него настроение?
— Я бы сказала, как обычно. Возможно, немного возбужден.
— Как будто его что-то беспокоило?
— Да, может быть. Тогда мне это не пришло в голову. Мы говорили о Уолтере и обо мне.
— Что-нибудь произошло? Что-то необычное?
— Нет. Мы побеседовали, поели и отправились к нему домой. Уолтера в квартире Джонатана не было и я ушла. Как раз когда я уходила, пришел этот жирный еврей в ужасном старом пальто и спросил Джонатана. Я послала его в кабинет и ушла.
— Вы знали, что Уолтер должен ему двадцать пять тысяч долларов?
— Конечно. Уолтер играет и как правило проигрывает. Это случается все чаще. — Ее голос звучал как-то ужасно безнадежно.
— Вы не сопровождаете его, когда он играет?
— Почему вы так считаете?
— Потому что вы, очевидно, не знали Вайса. Или вы его знали?
— Нет, я его не знала. Не знаю.
— Значит, вас не было, когда Уолтер проиграл Вайсу двадцать пять тысяч долларов?
Она раздавила в пепельнице свою сигарету, встала и подошла к окну. Из окна открывалась огромная панорама скрытых тенью контуров других жилых зданий. На фоне ночного неба я смог лучше разглядеть её худощавую, но хорошо сложенную фигуру. Она остановилась, закурила новую сигарету, потом вернулась в свое кресло.
— Вайс — только посыльный. Он должен был попытаться получить деньги, наконец сказала она. — Уолтер задолжал одному человеку по имени Пол Барон. Это накопилось со временем.
— Вы знаете Пола Барона?
— Его я знаю. Парень скользкий, как угорь. Уолтер сказал ему, что Джонатан на этот раз не заплатит. Он уже предлагал выплачивать долг в рассрочку. Но, по-видимому, у Барона были свои соображения.
— Полиция знает, что он должен деньги Барону? — Нет. Уолтер боится Барона. Он не видит никаких оснований, чтобы притянуть Барона к ответу. В конце концов, к Джонатану приходил Вайс, а не Барон.
— Но это были двадцать пять тысяч долларов для Барона.
— Вы считаете, мы должны были сказать об этом полиции?
— Это должны сделать вы.
— Хорошо, если вы так считаете. Но мне кажется, будет лучше, если это сделает Уолтер.
— Главное, чтобы кто-то это сказал. Куда вы направились, оставив в квартире Джонатана с Вайсом?
— К парикмахеру. Я была записана на половину второго и в половине четвертого освободилась. Это вы хотели узнать?
— Да, — подтвердил я. — Где в это время был Уолтер? Они с Эймсом показали, что покинули квартиру около двенадцати, не так ли?
— Он поехал в Нортчестер двенадцатичасовым поездом с вокзала Грейт Централ. И провел там всю вторую половину дня. Он был там, пока не нашли Джонатана. — Ее голос поднялся, слова полились быстрее. — Дядя Джордж был в своем клубе. Миссис Редфорд приходила и не могла войти. Где были ещё сто тридцать родственников, я не знаю. Во всяком случае, дворецкий был в Нортчестере.
Тем временем её голос достиг самой высокой ноты, дыхание стало прерываться, грудь вздымалась. Она жадно затянулась своей сигаретой.
— Оставьте нас в покое, мистер Форчун. Для семьи это было ужасным потрясением. Такая бессмысленная смерть такого человека как Джонатан. Исчезните вместе с вашими отвратительными вопросами! Неужели вы не понимаете, как это ужасно для семьи?
— Это ещё более ужасно для Сэмми Вайса.
— Он убил человека. Из корысти.
— Возможно, — только и ответил я.
— Никого другого там не было! Вы думаете, полиция это не проверила?
— А как насчет Пола Барона?
— Лучше спросите его самого!
— Вы знаете, где мне его найти?
— Нет! То есть, я встречала его в разных местах. В это время. Она прикусила губу. — У него квартира на Университет-плаза. Я однажды встретила его там в это время.
Она дала мне точный адрес. Я поднялся.
— Все же я охотно поговорил бы с Уолтером.
— Я скажу ему об этом.
Она снова полностью взяла себя в руки и стала спокойной и холодной. По пути к выходу я поднял синий жакет, лежавший на полу у двери, и подал ей. Когда она брала его, наши руки соприкоснулись. И я сразу ощутил дрожь ниже пояса, безошибочный признак того, что некая женщина обладает способностью показаться вдруг нестерпимо желанной. Я заметил, что она ощутила то же самое. Она напряглась, ноздри её вздулись. Я улыбнулся. Она снова расслабилась, но теперь её глаза смотрели мрачно и неприязненно. Я ушел.
До Университет-плаза было недалеко, так что я пошел пешком. На улицах было холодно и тихо, и морозный снег хрустел под моими ногами. Я думал о Сэмми Вайсе, которому просто необходимо было представлять себя большим человеком, утверждавшим, что двадцать пять тысяч долларов, которые он забрал, принадлежали ему. У меня было подсознательное чувство, что Вайс удрал не только из-за обвинения в убийстве, но и ради двадцати пяти тысяч, которые, очевидно, принадлежали Полу Барону.
Жилой дом на Университет-плаза был высок и ярко освещен. Я нашел квартиру, которую указала мне Дидра Фаллон, но звонил тщетно. Дверной замок был шедевром технической мысли. Я не смог бы его открыть, даже если бы захотел. Я позвонил ещё несколько раз, но никто так и не открыл. Пришлось спуститься вниз и шагать через улицу к станции метро.
На платформе я стоял довольно далеко, чтобы избежать сутолоки. Я хотел ещё раз приняться за Джорджа Эймса. Слишком уж быстро он вызвал полицию, чтобы исключить меня из игры. Так как это не вышло, мне хотелось снова попытаться найти Вайса. У меня были основания думать, что по пятам за Вайсом гнались не только полиция, но и Барон. Барон мог быть для него опаснее.
И тут я повис в воздухе и рухнул.
Рухнул на рельсы метро, хватаясь за воздух. Перед падением на рельсы я напрягся и тут же услышал шум приближающегося поезда. Затем мне показалось, что время остановилось и повернуло вспять, прошлое, настоящее и будущее спрессовались в одно-единственное мгновение.
Я слышал поезд и одновременно все ещё чувствовал толчок.
На долю секунды увидел я стройного мужчину в светлосером, с красивым лицом, который торопливо отвернулся и ушел.
И я подумал: он меня убил.
Я падал, и видел человека в сером, и слышал поезд, и знал, что я умер, и видел поезд, мчавшийся на меня, — все в единое мгновение.
Я ударился о рельсы и обостренным сознанием постиг, что я не умер, потому что рядом находилась железнодорожная станция Астор-плейс, где часто проходят пассажирские и скорые поезда, и я был ошарашен шумом, а не болью: по другому пути прошел скорый поезд с шестью вагонами.
Мужчина допустил ошибку. Он рано меня толкнул.
Я лежал между рельсами, пришел поезд и теперь стоял надо мной. А я лежал в луже ледяной и грязной воды. И слышал голоса:
— Эй! Вы здесь? Вы ранены?
Нет, нет. Все о'кей. Мне ничего не надо. Когда-нибудь они отведут назад поезд, я встану, отряхнусь и пойду дальше.
Я перекатился вбок и выбрался через колею скорого поезда на другую платформу. Залез наверх, где на меня все уставились. Полицейские рычали от злости. Подошел поезд и я сел.
Я проехал четыре станции. И четыре станции я размышлял. Потом я вышел и пошел в ночь. Поймал такси. Поехал на вокзал Пенсильвания. Отсюда отправлялся поезд в Филадельфию.
Марта. Я хотел к Марте.
Я сел в купе и смотрел на пролетающие мимо дома, фабрики и города, и леса пиний вокруг Принстона. Меня трясло. Я видел лицо Марты в черном зеркале окна. Она очистит с меня грязь и поцелует.
Так я успел доехать до Трентона, пока не подумал о том, что у Марты хватает своих собственных забот. Тогда я вышел и два часа ждал обратного поезда.
Вернувшись домой, я запер дверь, сел к окну и выпил ирландского виски, разглядывая темное ночное небо. Когда я лег в постель, меня опять начало трясти. Я ничего не мог с собой поделать. И я дрожал, пока не заснул.
Жизнь начинается в темноте и кончается в темноте, все, что между этим — кошмарный сон.
Об этом поведал мне однажды какой-то человек в одном алжирском баре. Я должен думать о том, как просыпаться в сером холоде нового дня. Единственное, что можно сделать, — остаться снаружи, говорил этот человек. Возможно он был прав, но жизнь коротка. И тот, кто остается снаружи, никогда не узнает, смог бы он хоть что-то сделать, чтобы облегчить кошмарный сон.
Ну, например, предпринять что-то против людей, которые толкают других под поезд.
Я был недоволен и радовался, лежа в постели, своему недовольству, которое сменило ночную дрожь. Я удивлялся нашей способности все забыть, как только минует непосредственная угроза. В этом наша сила, но и наша слабость, решил я. При ярком свете дня я был почти уверен в том, что никто не сможет меня убить. Глупо, конечно, но кто бы смог не веря в это продолжать действовать — как детектив или кто-либо другой?
После обильного завтрака, которым я хотел доказать себе, какие у меня превосходные нервы, я провел остаток утра в новых поисках Вайса. Я ходил, все время оглядываясь. Я был смелым, но не сумасшедшим. Я не обнаружил ни малейшего следа Вайса, но узнал, что Пол Барон тоже старательно искал его.
После полудня я проверил сведения Дидры Фаллон. Она была постоянной посетительницей «Карла XII», её там прекрасно знали, и помнили что в тот день она была там с Редфордом. Ее парикмахер тоже подтвердил алиби. И показания Джорджа Эймса также оказались правдивыми, хотя и не совсем бесспорными. Действительно, он явился в клуб в двенадцать, а в пять ушел. Но клуб был зданием огромным, со множеством дверей, и Эймс все время оставался один.
Во второй половине дня я поездом отправился в Нортчестер. Холодный воздух там пах свежестью и чистотой, почти как в деревне. Маленький город с тихими зелеными улицами и единственным старым черным лимузином на стоянке такси и сам смахивал на большую деревню. Когда мы миновали городок и выехали на природу, я справился у водителя, не видел ли он в понедельник Уолтера Редфорда выходящим из поезда.
— Прибыл поездом в час четырнадцать. Тем, что отходит в двенадцать десять из Нью-Йорка. Он ехал со мной. Старая хозяйка, миссис Редфорд, приехала поездом в три ноль две. Он отходит в два часа. Копы обо всем этом уже спрашивали. Вы тоже из них?
— Частный детектив, — сказал я.
— Не может быть!
Водитель покосился на мой пустой рукав и, казалось, был не прочь поболтать еще, но у меня не было настроения рассказывать ему историю о потерянной руке. Неожиданно мы въехали в высокие железные ворота, проехали по неровной дороге через занесенный снегом парк и остановились перед домом, расположенным посреди заснеженной лужайки.
Он был большим, но скромным. Простому трехэтажному центральному зданию явно было больше ста пятидесяти лет. Два крыла были пристроены позже, но тоже году в 1850-м. Мой шофер ожидал пассажиров со следующего поезда, но обещал заехать за мной через час, если я, конечно, не уеду раньше. Воспользовавшись дверным молотком, я ждал на трескучем морозе в непостижимой тишине зимних загородных сумерек.
Коренастый мужчина в униформе дворецкого открыл дверь. Уолтера Редфорда дома не было. Я назвал свое имя и спросил, могу ли я поговорить с миссис Редфорд. Дворецкий провел меня в элегантный холл и исчез за дверью слева. Красивая лестница времен войны за независимость вела из дальнего конца холла наверх.
Худощавая женщина вышла ко мне из боковых дверей.
— Мистер Форчун? Я Гертруда Редфорд.
У неё были гладко причесанные седые волосы, руки со вздутыми венами и дряблая старческая кожа. Несмотря на это, в ней было что-то девичье. Это было в её глазах, в этих больших голубых, почти невинных глазах. Это были глаза человека, который перенес немало суровых ударов, но который никогда ничего не подвергал сомнению. На ней было длинное черное шелковое платье. Лишь её бледное лицо и беспокойные движения рук позволяли догадываться, что она несколько задета тем, что случилось.
— Я бы хотел поговорить с вами о понедельнике, миссис Редфорд. И о вашем зяте.
— Вы частный детектив, о котором упоминали Джордж и Дидра, — сказала она. — Не понимаю, что вам здесь нужно. Полиция нас заверила, что тот человек скоро будет задержан. Его ждет тюрьма.
— И останется выбросить от неё ключ?
— Попрошу без сарказма, мистер Форчун. — Она гневно сверкнула глазами и нахмурилась. — Сейчас мы как раз пьем кофе. Вы выпьете с нами чашечку.
Это был приказ. Я последовал за ней в столовую с красивыми буфетами и комодами, стульями с высокими спинками и столом размером в шесть биллиардных. На стенах висели портреты свирепого вида предков, которые все чем-то смахивали на Джонатана Редфорда и Джорджа Эймса. В комнате собралось человек пятнадцать, одним из которых был Джордж Эймс. Все пили кофе.
— Какой кофе вы пьете, мистер Форчун? — спросила Гертруда Редфорд.
Если бы я сейчас не посмотрел на стол, вопрос застал бы меня врасплох. Но я успел увидеть там невероятный комплект приборов для приготовления кофе: гейзерный кофейник, кофеварку с бумажным фильтром, из стекла, «эспрессо», особого рода самовар, турки и множество других, которых я не знал, которым я даже не смог бы дать название.
— Каждому здесь подают тот кофе, который он любит, — пояснила миссис Редфорд. — Семейная традиция, которой не меньше ста лет. Редфорды выросли на кофе. Я сама предпочитаю простой кофе из кофейника.
— Я тоже. — Такой выбор показался мне менее сложным.
Она отвела меня в угол. Некоторое время мы просто сидели и пили наш кофе. Священнодействие. Но кофе действительно был хорош. Я разглядывал странную компанию и вдруг внутренне содрогнулся. Это было что-то вроде ритуала, при котором жрецы на главном алтаре семейства пьют кровь предков. Родовой обряд, придуманный, как все родовые обряды, чтобы сплотить семью, а всех остальных держать вне её.
Миссис Редфорд возвратила меня к действительности.
— Вы считаете, то, что случилось, с Джонатаном, вызывает сомнения, мистер Форчун?
— Я не знаю, что случилось с Джонатаном.
— Полиция утверждает, что Вайс.
— Утверждать не то же самое, что знать, — бросил я.
Вмешался мужской голос:
— Это циничное замечание, мистер Форчун, и притом настойчивое. Вы, очевидно, способнее, чем выглядите.
Джордж Эймс стоял надо мной. Теперь он был в смокинге и выглядел великолепно.
— Полиция говорила со мной, — сказал я. — Они разрешили мне самому плести свою веревку. Может быть теперь мы сможем поговорить о Джонатане?
— Со связями у вас, очевидно, все в порядке, значит попытаемся ответить, — сказал Эймс. Он достал из внутреннего кармана черный портсигар и выбрал шикарную сигарету с золотым мундштуком. — Каждый человек за шестьдесят лет наживает себе врагов, но в этом случае не было никакого врага. Убийство необычное, Фортуна. Оно нуждается в веском основании, вам не кажется? Врага в обычном понимании там не было.
— А врага из делового мира?
Эймс курил и улыбался.
— Джонатан был президентом концерна Редфорда. В сущности концерн является холдинговой компанией, не привязанной к личности, коллективной, так сказать, почти анонимной. Смерть Джонатана ни для кого ничего не меняет.
— Кто наследует пост? Кто получает деньги?
Ответила миссис Редфорд.
— Личное состояние Джонатана распределяется в семье, он никогда не делал из этого секрета. Он был ещё относительно молод, и наследуют ему по меньшей мере человек пятьдесят.
— Его настоящее богатство состоит в акциях концерна, — продолжил Эймс. — Его акции в семье есть у каждого. У меня самого их несколько тысяч. Но Джонатан владел пятнадцатью процентами. Это контрольный пакет компании; он никогда бы не разделил его. Я считаю, что все целиком перейдет к Уолтеру, единственному молодому Редфорду.
— Правильно, — сказала миссис Редфорд. — Вместе с пятнадцатью процентами, которыми владел мой муж и которыми управлял Джонатан после того, как мой муж умер.
— Значит, предприятие наследует Уолтер? — спросил я.
Эймс рассмеялся. Громким смехом. Очень громким.
— Пакет акций ещё далеко не приносит таланта, если я правильно понимал Джонатана. Уолтера как бизнесмена он ни во что не ставил.
— Пожалуйста, оставь эти обвинения, — холодно сказала миссис Редфорд.
— Пойми, Гертруда, — возразил Эймс, — Уолтер сам не хотел управлять компанией, и ты это знаешь. Джонатан тоже знал об этом, и я убежден, он наверняка позаботился о том, чтобы компания управлялась нынешним руководством, по меньшей мере, первое время. Во всяком случае, я надеюсь на это. В конце концов, я причастен к этому.
— Уолтер докажет, что он сможет вести дело, — упрямо возразила миссис Редфорд. — Он возьмет на себя руководство. Дидра ему поможет, когда они наконец поженятся.
— Тогда это действительно возможно, — задумчиво протянул Эймс.
Тут подключился я:
— Мисс Фаллон и Уолтер скоро поженятся?
— О свадьбе будет объявлено сразу после похорон.
Когда я в первый раз беседовал с Джорджем Эймсом, он называл Дидру Фаллон «приятельницей». Эймс был, по моей оценке, очень алчным человеком, а невеста-это отнюдь не приятельница.
— Внезапное решение? — поинтересовался я.
— Нет, — сказала миссис Редфорд, — об этом, собственно, хотели объявить вчера. Об этом Дидра говорила с Джонатаном за ланчем. Уолтер с Дидрой полагают, что нужно подождать еще, но я не вижу для этого никакой убедительной причины. Мы должны примирить друг с другом смерть и жизнь.
Красивые слова, которые ничего не доказывают. Может быть, покойный Джонатан был против этой свадьбы. Об этом стоит подумать, но не здесь.
— Не было ли у Джонатана личных, частных проблем, — спросил я.
— Боже ты мой, нет, конечно, — ответила Гертруда Редфорд.
— Господи, Форчун, — вмешался Джордж Эймс, — этот Вайс пришел, чтобы завладеть деньгами, Джонатан возражал, и Вайс убил его. Тут вы ничего не измените.
— Почему он обратился к Джонатану, а не к Уолтеру? — поинтересовался я.
— Потому что Уолтер не мог заплатить, — раздраженно пояснил Эймс. Джонатан управлял состоянием своего брата, пока Уолтеру не исполнилось тридцать лет.
Миссис Редфорд добавила:
— Мой муж считал, что женщина не может или не должна заниматься деньгами. Кроме небольшого личного пособия для меня, всеми нашими деньгами управлял Джонатан.
— К чему вы, собственно, клоните, Форчун? — спросил Эймс. Никто из нашей семьи в то время не был даже близко от квартиры, кроме Гертруды. А она не смогла войти. У неё не было ключа. Кроме того, Джонатан к тому времени был уже мертв.
— Может быть, — ответил я. — Так же может быть, что кто-то был у него и не позволил ему открыть. И ещё могло быть, что в два часа он вообще ещё не был мертв.
Они не выглядели ни испуганными, ни виноватыми, они просто уставились на меня, не говоря ни слова.
Я попробовал прощупать почву:
— Знает ли кто-нибудь из вас некоего Пола Барона?
— Нет. Конечно, нет! — ответили они разом. Их незнание казалось подлинным. Я оставил эту тему.
— Где бы я мог поговорить с Уолтером? Сейчас.
— Он ушел С Дидрой. До свадьбы она живет в одном из наших бунгало, сказала миссис Редфорд. — Не думайте, что мы не хотели вам помочь, мистер Форчун, или что мы что-то скрываем. Нам просто нечем вам помочь. В настоящее время я занимаюсь исключительно тем, что залечиваю нанесенные раны. — Мы все с удовольствием лечим раны, — только и сказал я. — Благодарю за то, что вы меня приняли.
Никто из остальных, пивших свой ритуальный кофе, не бросил на меня ни единого взгляда, даже сейчас, когда я уходил. Я был чужим существом, каким-то другим видом. Они укрылись в своей крепости. Снаружи жили только странные экземпляры, которые не представляли для них никакого интереса.
Дворецкий проводил меня. Час почти прошел, я стоял на жгучем морозе в сумерках и ждал такси. Я думал о Поле Бароне и о мире, в котором живут Редфорды и который так отличен от нашего, когда услышал легкие шаги по снегу.
Я заметил узкую тень за деревьями у угла дома. Тень шепнула мне:
— Вы детектив?
— Да.
— Быстрее идите за мной, — сказала тень.
Девушка повернулась и побежала за дом. Я последовал за ней.
Тропа вела к двум маленьким бунгало за главным домом. Освещено было лишь одно. Высокая девушка вела меня именно туда.
На ней были сапоги, свободное вязанное платье и ничего больше от жгучего мороза, кроме большой красно-белой полосатой шали. Поэтому она шагала, как те одержимые, которые возглавляли когда-то крестовые походы.
Гостиная маленького бунгало была светлой и со вкусом обставленной. Она отвела меня в маленькую комнату, не дав даже бросить взгляд на дорогую мебель. В этой маленькой комнате стояла узкая кровать, стулья с твердыми спинками, два убогих комодика, такой же жалкий обеденный стол и старый письменный стол, заваленный бумагами и газетами. Монашеская келья.
— Садитесь, — сказала моя дама.
Я сел. Она заняла место за письменным столом. Теперь я смог её как следует разглядеть. Высокорослая, неуклюжая девушка лет двадцати пяти, с длинным серьезным лицом.
— Я Моргана. Вы интересуетесь смертью дяди Джонатана, не так ли?
— Полагаю, да.
— Вы действительно думаете, что его убил кто-нибудь из наших?
— В настоящий момент я ещё ничего не думаю. А вы?
— Я думаю, что на совсем чужого похоже мало. Мой дядя был сильным, опытным мужчиной. Меня удивило, что он так легко дал убить себя типу, который хотел выжать из него деньги. Наверняка он в такой ситуации был настороже.
Я тоже думал уже об этом.
— У вас есть подозрения?
Она положила ногу на ногу. Смелое, мужское движение. Она покачивала ногой в сапоге, словно давая при этом наставления своим солдатам.
— Нет, ничего определенного. Любой Редфорд или Эймс способен на убийство, только я не вижу мотивов. Логично было бы приписать все моему брату Уолтеру, но Уолтер не мог этого сделать.
— Почему нет? И почему логично?
— Он по своей сути слишком мягок, чтобы кому-нибудь причинить зло, хотя и ненавидел Джонатана. Джонатан пытался сделать из него бизнесмена, мать, со своей стороны, пыталась сделать из него холодного аристократа. И так как оба не добились успеха, то решили, что он ни на что не способен. Но дело не в нем. По мере роста внутреннего напряжения нога её раскачивалась все быстрее.
— Когда мы оба ещё были маленькими, то поклялись исправить всю несправедливость нашей семьи. Делать только добро. Но мать и Джонатан разрушили в Уолтере это намерение. Хотя они и не смогли сделать из него то, что хотели, зато он стал таким, каков он есть сейчас.
— А каков он?
— Отравленный, испорченный и вызывающий жалость. Она покосилась на меня.
— Но он все ещё мягкий маленький мальчик, это я знаю точно. Он никогда не смог бы никого убить.
— Да у него же все равно алиби. Если, конечно, в понедельник он действительно был здесь.
— Он был здесь. Я с ним разговаривала. — Ее нога раскачивалась в прежнем темпе. — Но они нет.
— Кто они?
— Ледышка Дидра. Вы должны знать, что она теперь получает все.
— Что, Джонатан был против нее?
— Отнюдь нет. Напротив, Джонатан восхищался ею, также как и мать. Оба они восхищались её силой воли и находили, что это лучший выход для Уолтера.
— Но зачем же ей тогда убивать Джонатана?
— Возможно, есть причины, которых я не знаю. Мне многого не рассказывают.
— Бессмысленно убивать человека, который к тебе расположен.
— Это могло случиться, если бы только что-то изменилось, заметила Моргана Редфорд. Ее нога дергалась словно в конвульсии, а руки вздрагивали. — В ней есть что-то мрачное, животное. Она сторожит Уолтера, как паук.
— Но у неё есть алиби. У всех есть алиби.
Она вздохнула.
— Наверно. Наверно, это был все-таки ваш Вайс. Своего рода акт возмездия. Обычное немотивированное насилие.
Я наблюдал за ней. — Вы не любили своего дядю?
Внезапно она встала и заходила взад — вперед по спартански обставленной комнате.
— Мой дядя был злым. Одним из злых Редфордов. Вы знаете, как Редфорды достигли богатства и могущества? Кровью! Они называли это кофе, но это была кровь, которую они продавали. Кровь индейцев, крестьян и рабов. Они грабили, убивали и калечили чернокожих, чтобы обеспечить себе легкую жизнь. Так это продолжается и сегодня, изо дня в день. Власть, алчность, корысть. И Джонатан был тем, кто возглавлял их. Необычайно деловой, сильный человек. Я рада, что он умер, и я не допущу, чтобы Уолтера превратили в такое же чудовище.
В своем коричневом свободном платье она походила на проповедника-сектанта, заклинающего огонь и серу ада. Такой она и была. Фанатичка. Кем она была еще, я не мог сказать. Возможно, она стояла на пороге безумия, возможно, была просто чувствительной девушкой, выросшей в алчной семье. Фанатики доставляют массу несчастий, но иногда и немало хорошего. Может быть, больше всего хорошего на этом свете.
— Где вы были в понедельник, мисс Редфорд?
— В городе. Я работаю в миссионерском обществе экономической помощи. Своей работой мы хотим исправить несправедливость, причиненную эксплуатацией колониальных стран.
Она окинула меня оценивающим взглядом, явно зная, о чем я хотел спросить.
— Наше бюро находится на Пятой восточной. Я все утро была там и вернулась обратно поездом, позже, чем Уолтер.
— Вы не знаете, никаких проблем у вашего дяди последнее время не было?
Она покачала головой.
— Я слышала, как мать однажды сказала, что Джонатан с возрастом превратился в ночную сову, но я не знаю, что это должно означать. Правда, с некоторых пор он предпринимал длительные деловые поездки.
— Ночная работа и длительные деловые поездки. Но вы не знаете, был ли он озабочен чем-то для него необычным?
— Нет. Однако меня бы ничуть, я подчеркиваю, ничуть не удивило бы, окажись Джонатан в чем-то замешан, — с ожесточением заявила Моргана Редфорд. — В чем угодно.
— Вы не знаете, где я мог бы найти Уолтера?
— Вероятно, в игорном притоне у Коста. Джонатан закрыл его заведение, но оно тут же открылось снова в соседнем городе. Уолтеру просто не может не играть, понимаете? Ему нужно выбрасывать деньги на ветер.
Она больше уже не обращалась ко мне, а уставилась на стену, как будто созерцая невидимое изображение Уолтера. Я вышел и вернулся к дому, где меня ожидало такси. Миссис Редфорд стояла тут же.
— Вы разговаривали с Морганой?
— Да.
Она мгновение помолчала. В лесу какая-то большая ночная птица схватила маленького зверька. Миссис Редфорд сказала:
— Она странная девушка. Избегает нас. Ей недостает отца, в этом все дело. Она боготворит своего брата. До сих пор считает его маленьким. Его зрелость она воспринимает как несчастье. У всего на свете есть две стороны, иногда даже больше. И у каждой стороны — своя правда. Зрелость может быть силой, но не бедой.
— Уолтер должен принять на себя ответственность, — сказала миссис Редфорд.
— Вероятно, — не стал я спорить. Я сознавал, что семья Редфордов в бедственном положении. Была ли на то особая причина или только результат смерти Джонатана, я не мог сказать.
Я сел в такси. Миссис Редфорд стояла на снегу перед домом и следила, как я уезжал.
Казино Кармина Коста оказалось большим домом со множеством комнат, расположенным на какой-то отдаленной улице. В некоторых комнатах можно было отдохнуть или выпить, а в шести шла игра. Там были два зала для рулетки, комната для игры в кости, помещение для «семнадцати» и «четверки», комнаты для баккара и покера. Все были открыты и, по-видимому, никто не беспокоил людей, которые здесь собрались. Большинство начальников из полицейского управления не имело обыкновения задерживать игроков и девушек, на чью помощь они рассчитывали, когда речь шла о том, чтобы поймать более крупную рыбу.
Там было мало общего с лихорадочным сумасшествием, к примеру, Лас-Вегаса. Люди здесь много проигрывали только в том случае, если это помогало убить время. И все же встречались такие же напряженные лица и потные руки, теребящие лацканы смокингов. Ни один игрок не хочет проигрывать. Ни единого раза, никогда.
Дидра Фаллон стояла у игрового стола, как хрупкая стеклянная кукла. Белое вечернее платье, облегавшее её словно кожа от лодыжек до декольте, на этот раз не оставляло никаких сомнений в качестве её груди и бедер. Ее рука покоилась на плече стройного мужчины, стоявшего рядом.
Тот выглядел точно так же, как его дядя, только моложе и меньше ростом. Вид его был вызывающе надменным, но бледное лицо казалось почти бескровным. Его смокинг был так же безупречен, как и внушающий уважение выдающийся вперед подбородок, но глаза казались темными кругами с крошечными коричневыми пуговками в центре. Все его внимание было безотрывно сосредоточено на игре, капризный рот приоткрыт.
— Добрый вечер, мисс Фаллон, — сказал я.
Она обернулась.
— Вы меня преследуете, мистер Форчун?
— Нет. Но идея неплохая.
Она сморщила нос и улыбнулась. И я снова ощутил дрожь пониже поясницы. Она тронула плечо мужчины рядом с собой.
— Уолтер, я полагаю, мистер Форчун хотел бы с тобой поговорить.
Он отреагировал так быстро, как будто боялся показаться невнимательным и расстроить Дидру Фаллон. Его затененные глаза осмотрели меня. То, что он увидел, ему явно не понравилось, а он был плохим актером, чтобы скрыть неудовольствие. Впрочем, возможно, это ему было безразлично.
— Форчун? Вы работаете на убийцу, не так ли? Черт побери, ведь убил моего дядю из-за денег. — Я полагаю, это деньги Пола Барона?
— Конечно, деньги Барона. Но Вайс заявился, чтобы получить их для себя. Почему вы не ищете деньги? Где деньги, там и Вайс.
Его голос звучал громко, на нас уже обращали внимание. Дидра Фаллон положила ему руку на талию.
— Уолтер сердит, — пояснила она. — Он считает, что его дяде пришлось умереть из-за него и.
Он неловко коснулся её руки:
— Дидра, пожалуйста, не надо!
— Но ведь это действительно так, Уолтер, — резко возразила она.
— Знаю, но его это не касается!
Я был чужаком, человеком извне, перед которым ни один Редфорд не поднимет забрало. Дидра Фаллон казалась менее категоричной. Возможно, она ещё не стала настоящей миссис Редфорд, ещё не совсем освоилась в замке.
— Может быть, вы могли бы рассказать мне подробнее о деньгах, которые задолжали Полу Барону?
Он, казалось, уже собирался ответить, когда к нему обратился крупье. Подошла его очередь бросать кости, и он забыл обо мне, будто я превратился в дым. Кости замерли в его руке. Невыразительные глазки-пуговицы вдруг заблестели. Его рот сжался и стал твердым, почти жестоким. Он форменным образом вырос, и как будто напряг все мускулы.
— Ставлю сто, — объявил он ровным холодным голосом, в котором был слышен английский акцент. И выбросил четыре очка.
— Четыре, — монотонно подтвердил крупье. Для того игра была столь же безразлична, как и игроки, выигравшие и проигравшие; для него они все были дураками.
— Еще раз сто на четыре, — сказал Уолтер. Он скомандовал это, как офицер перед битвой.
Да, он был солдатом на этой странной войне. Он сражался во имя славы и победы. Воин, как и его предки, которые преодолевали волны морей и дремучие джунгли. Он увлекался борьбой, ценил только игру, а не её результат. Может быть, его могла бы освободить от этого Дидра Фаллон. Может быть, ему никто никогда не поможет найти то, за что стоит бороться.
Дидра Фаллон наблюдала за мной.
— Вы, кажется, этого не одобряете.
— Человеку так или иначе нужна радость победы, — ответил я. — Мне кажется, Уолтеры Первый, Второй и Третий тоже были игроками.
— Вам не нравятся эти аристократические штучки с нумерацией?
— Меня не интересует семья, в противоположность моему деду. Тот гордился тем, что некий Фортуновский был родом из Польши.
Она улыбнулась приятной открытой улыбкой.
— Ваш дедушка мне бы понравился. В беспорядочном мире семья-самое важное.
— Если эта семья имеет цель.
— Редфорды её имеют. Только Уолтер для себя самого её ещё не нашел.
— И вы намерены помочь ему в этом?
Она снова улыбнулась. — Вероятно, у женщин это болезнь — стремиться переделывать мужчин. Но Уолтер любит меня, а я хочу быть одной из Редфордов.
Но едва я ей хотел ответить, как для Уолтера игра окончилась. Я видел, как он сразу поник, когда ставку забрали и кости перешли к другому. Его глаза напоминали потухший кратер, но смотрел он не на проигранную ставку, он смотрел на кости в руках другого.
Дидра Фаллон взяла его под руку.
— Мы могли бы что-нибудь выпить и поговорить.
Его печальные глаза взглянули на нее. Еще никогда я не видел такого откровенного взгляда. По его лицу можно было ясно прочитать, что кости уже забыты, что во всей вселенной для него ничего не существует, кроме Дидры Фаллон. Чего ещё может желать женщина? Если только ещё богатства, положения, и, к тому же, может быть даже власти?
Я последовал за ними в буфет. Дидра Фаллон заказала:
— Два мартини им двоим и ирландский виски для меня.
— Вы хотели что-то узнать о Поле Бароне, мистер Форчун? — спросила она меня.
— Просто меня удивило, как Уолтер мог проиграть ему так много.
— В то время у меня больше месяца не шла игра в покер, — ответил Уолтер. Он опять преобразился и казался своего рода хамелеоном. — Пол всегда любезно соглашался принять от меня расписку.
— Как вы с ним познакомились?
— После того, как мой дядя закрыл заведение Коста, тот перебрался в Вестчестер. Я нигде не мог там показаться. Все боялись Джонатана. Тогда я поехал играть в Нью-Йорк и вот там встретил Пола, как-то за игрой, примерно месяцев семь назад.
— И Сэмми Вайса тоже?
— Вайса я встречал дважды. Вокруг нескольких игр по-крупному, на которые меня приглашал Пол. Но обычно я играл со средними ставками в квартире Пола на Шестнадцатой Восточной улице. Обещал ему выплатить двадцать пять тысяч долларов в рассрочку и думал, что он согласен.
Я хорошо понимал, что Джонатан платить не стал бы.
— Вы не знали, что он послал Вайса за деньгами?
— Нет. Этого я никогда бы не допустил.
— Ваш дядя знал, что Вайс был лишь посыльным?
— Не имею понятия. В этот раз я ничего не говорил Джонатану о своих долгах. Видимо, Пол сам связался с ним.
— Как вы полагали заплатить в рассрочку? Насколько мне известно, у вас нет в распоряжении суммы, даже близкой к двадцати пяти тысячам.
Подключилась Дидра Фаллон.
— Я не вижу, что здесь может быть важного для вас.
— Я ещё сам не знаю, что для меня может быть важным.
И действительно я не знал этого.
— Я надеялся раздобыть некоторую сумму, — продолжал Уолтер. — Мне двадцать девять. Меньше чем через год я все равно получу все наследство моего отца. И под это люди охотно ссужают деньги на покрытие моих долгов. Барон не хотел больше ждать. Он послал Вайса, а Вайс убил моего дядю.
Дидра Фаллон добавила: — Мне жаль вашего друга Вайса. Я убеждена, он не собирался убивать Джонатана, но затем почему-то сделал это.
— Он не мой друг, он дешевый мелкий мошенник, но не убийца. Может быть, Джонатан впутался в какое-нибудь сомнительное предприятие?
Уолтер рассмеялся.
— Только не Джонатан!
Дидра Фаллон вообще ничего не сказала. Она смотрела кудато мне за спину. Я обернулся. Позади нас стояли двое в смокингах. Тот, что повыше, смотрел на мисс Фаллон с легкой улыбкой.
— Мистер Коста! — представила она.
Он поклонился.
— Мисс Фаллон, мистер Редфорд, очень приятно снова видеть вас здесь. Наш престиж поднимается.
Коста был высок, смугл и выглядел великолепно. У него были широкие плечи и узкая талия, холеные руки, густые черные волосы и сверкающие черные глаза. Когда он рассматривал Дидру Фаллон, то казался мне бьющим копытом жеребцом.
— Ничто не может поднять ваш престиж, мистер Коста, — презрительно бросила она. — Ведь вы обманываете, разве не так?
— Ради вас я обманул бы сам себя.
— Вы свинья, мистер Коста, — невозмутимо сказала она.
Он положил руку на ей плечо и придвинул к её шее.
— Кабан, мисс Фаллон, дикий старый кабан.
Она взглянула вверх в его лицо и вдруг схватила обеими руками его запястье, как бы желая освободиться от его хватки. Но на секунды-другую запястье задержала. И только.
Вмешался Уолтер Редфорд. — Руки прочь от нее! — он поднес кулак к лицу Коста.
Мужчина рядом с Коста скользнул, как змея, и рука его перехватила кисть Уолтера, едва тот успел поднять кулак на десять сантиметров.
Коста рявкнул:
— Стрега!
Стрега отпустил запястье Уолтера и отступил на свое место, как будто никогда с него и не сходил. Я ещё никогда не видел никого, кто мог двигаться так стремительно и ловко. Стрега был не так высок, как Коста, не так широк в плечах и казался спокойнее, когда просто стоял в своем смокинге. Несмотря на это, не возникало вопроса, кто из них двоих был сильнее. Стрега был блондином с гладким северным лицом и эластичным телом. Но он буквально излучал силу. Человек-мускул, телохранитель от Бога.
Коста поклонился.
— Мои извинения. Я не хотел оскорбить даму. Стрега, извинись перед мистером Редфордом.
Стрега склонил голову.
— Мистер Редфорд.
— Разумеется, — буркнул Уолтер Редфорд. — Согласна, Дидра?
Она кивнула.
— Мистер Коста не виноват в своих дурных манерах. Он, наверно, считает это комплиментом. Но я нахожу, что нам пора уходить, Уолтер.
Я смотрел ей вслед, пока она уводила Уолтера. Коста тоже.
— Вот это женщина, — сказал Коста. — Верно, Стрега?
— Еще бы. Коста вспомнил обо мне.
— Что-нибудь угодно?
— Небольшую беседу, — ответил я. — О Джонатане Редфорде.
Коста оглядел меня с головы до ног.
— Конечно, почему бы нет? Заходите в мой кабинет.
Я последовал за ним к занавешенной двери.
Стрега следовал за мной.
Кабинет Коста был меблирован экономно и не имел окон. Жужжал кондиционер, стоял сейф, с которым могла бы справиться лишь целая армия, стулья были кожаные, письменный стол стальной и небольшой.
— Садитесь, — предложил Коста.
Я направился к стулу. Руки Стрега ощупали меня сзади, осторожными и почти незаметными прикосновениями. Коста сидел за своим письменным столом и ждал.
— О'кей, — кивнул Стрега.
Я сел. Телохранитель отошел в угол. Он двигался абсолютно бесшумно. Стрега относился к новому типу телохранителей, который вошел в моду. Он был столь универсален, что его можно было встретить везде — будь то политический ужин или дамский чай.
— Никакого оружия? — спросил Коста. — Умный парень. Пушки выигрывают битвы, головы выигрывают войны, верно?
— Адвокаты выигрывают войны, — поправил я его, — во всяком случае, наш вид войн.
— Один ноль в вашу пользу. Кто вы вообще?
— Дэн Форчун. Частный детектив.
Коста прикрыл глаза и откинулся назад.
— Форчун? Момент. Дайте подумать. Конечно, Дэнни-пират из Челси. Я с нью-йоркского востока. — Он открыл глаза. — Что, малыш, скудный хлеб?
— Очень скудный, — подтвердил я. — Вы из Ист-Сайда? Откуда именно? Клан Прэфети или ребята Галло?
— К чертям их всех. Я занимаюсь бизнесом, прекрасно, но это все.
Прэфети был прежним боссом мафии Бруклина. Очень хитрый сукин сын настолько хитрый, что сумел умереть естественной смертью. Галло были врагами Прэфети. Коста хотел сказать, что он одиночка, а не член мафии. Похоже, для него это имело значение. Его черные глаза остановились на моей отсутствующей руке.
— Война?
— Не довелось.
— Жаль. А я успел. Я служил сержантом, десантником, малыш. И мы гнали бошей вместе с их танками. Это была настоящая война с настоящими солдатами. Когда у тебя за спиной такое, в дела мафии не вмешиваются. Без пушек они не справились бы и со сборищем зевак, а из пушек они даже в «Куин Мери» промахнутся метров на двадцать. Все их дела-изрешетить пару автомобилей из пистолетов-пулеметов, да ещё стрелять людям в головы, подходя вплотную, чтобы попасть. Их боссы не могут даже в бар зайти без того, чтобы прежде шестеро «горилл» не проверили заведение.
— А у вас разве нет «гориллы»?
— Вы имеете в виду Стрега? Стрега мой друг, малыш. Тоже был в пехоте, в Корее. Мы в одной упряжке. Только я могу и сам себя защитить. Из автоматического пистолета я с расстояния в пятьдесят метров с семи выстрелов шесть раз попадаю в туза. Я одолею любого мужчину голыми руками, малыш, исключая больших профессионалов и Стрега. У нас со Стрега ничья. Верно, Стрега?
Стрега с безразличным лицом прислонился в углу.
— Скажем, шестьдесят к сорока, в мою пользу. Но с пистолетом ты управляешься лучше.
Коста смеялся. Стрега оставался серьезным. Основным мыслителем был, без сомнения, Коста, он был боссом, но я предпочел бы ночью встретить его, а не Стрега. Впрочем, они оба были одного склада: самостоятельные, независимые и гордые. Они ни перед кем не пресмыкались. В нашем насквозь заорганизованном мире они действовали на меня просто животворно.
Коста спросил:
— Что вы хотите знать о Редфорде?
— А что знаете вы?
— Вы хотите знать, не я ли убил его? За то, что он прикрыл мое заведение в Нортчестере?
— Это было бы основанием, — кивнул я.
— Это не могло быть основанием, малыш. Правила игры другие. Я просто открыл здесь новое и отказал племяннику от дома. Никаких неприятностей. Он откинулся назад, черные глаза смотрели прямо на меня. — Мы никого не убивали вне клуба. Наверняка ребята иногда дерутся внутри, но не снаружи. Слишком большое давление в последнее время. Прихлопнешь какого-нибудь обывателя-сразу имеешь неприятности. Если он к тому же крупный зверь, неприятностей будет столько, что даже взятки не помогут, а это плохо для бизнеса.
— А Редфорд был крупный зверь?
— Вы же сами знаете. Мафия ничто по сравнению с таким типом, как Джонатан Редфорд. Он был действительно силой. Связи, влияние, бесцеремонность. Стоило ему лишь издали взглянуть на копов, и тех уже не нужно было подмазывать. Он звонил губернатору и получал все, кроме, может быть, национальной гвардии. Сам президент говорил с ним. Он был крупной фигурой, малыш, с длинной рукой.
Ему не нравилось то, чем я занимался. Один телефонный звонок-и с моим заведением было покончено. Никаких угроз, никакой стрельбы, никаких мускулов. Это власть, малыш. Он прикрыл меня, чтобы показать, что не хочет видеть у меня своего племянника. Я сказал парнишке, чтобы не показывался в моем новом заведении.
— Иногда на людей оказывают такое давление, что им ничего не остается, как защищаться, хотя шансы очень малы, — возразил я.
Теперь Коста выругался.
— Послушай-ка меня, малыш. Он хотел выгнать меня из Нортчестера, и я убрался оттуда. Он ни разу со мной не говорил. Такие типы, как он, даже не считают за людей таких парней, как вы и я. Если мы им нужны, то как если бы они нуждались в собаке. Обычно они нас вообще не замечают, пока мы не путаемся под ногами. Я могу держать свое заведение открытым лишь потому, что типы вроде Редфорда слишком заняты, чтобы обо мне помнить, и что простым гражданам это безразлично.
— На слух это верно и логично, — согласился я, — но в моем представлении вы не тот человек, который всегда поступает логично.
Он ухмыльнулся. — Во всяком случае, я позаботился об алиби, малыш. Как только я услышал про убийство, сразу понял, что копы будут разнюхивать у меня. Они пришли. Я объяснил им то же, что теперь объясняю вам: мы со Стрега действительно в понедельник утром были в Нью-Йорке, но уже к часу пополудни вернулись сюда. Мы можем это доказать. О'Кей?
— О'кей, — кивнул я. — Вы не знаете, не был Джонатан замешан в каком-то сомнительном деле?
— Нет. Ну откуда мне знать про его дела?
— Вы знаете человека по имени Пол Барон?
— Слышал о нем, но никогда не встречал. Он совсем по другой части. Он обманщик, мошенник, шулер. Я бизнесмен. Он и его куколки живут шантажом. Женщины кого-нибудь компрометируют, он идет получать деньги. Пароходы и курорты — вот его излюбленные места действия. Такого сорта люди иногда пытаются и в казино мошенничать, как за своим столом. У меня его бы вышвырнули.
— Уолтер Редфорд проиграл Барону в покер двадцать пять тысяч долларов.
Коста присвистнул.
— Уолтер не умеет играть, но я полагаю, что и Барон играл нечисто. Только двадцать пять тысяч — чертовски крупная сумма для такого человека, как Барон. Меня удивляет, что он позволил так высоко поднять ставку.
— Меня это тоже удивило, — подтвердил я. — Возможно, Барон, как-то узнал, что Уолтер скоро станет богат. Впрочем, я заметил, что Уолтеру снова дозволено здесь бывать.
— Джонатан мертв. Больше никаких неприятностей, — кивнул Коста. Уолтера ждут большие деньги, если Дидра Фаллон не загубит дело, когда выйдет за него замуж. Только я даю самое большее пару лет до того, как она захочет уйти, или, может быть, не выдержит он. Она слишком породиста для него.
— Она вам нравится?
— Если разобраться, в ней кое-что есть. Только вы ведь заметили, что она со мной даже не поздоровалась. Пока ещё нет. Может быть, позже.
— Тогда надейтесь на лучшее, — сказал я и встал.
— Буду, малыш.
Мысли Коста были уже далеко, когда я направился к двери. Стрега ещё стоял в своем углу как статуя. Но лишь только я достиг двери, он устремил свои серые глаза на меня. Внимательные серые глаза, словно он хотел совершенно точно запечатлеть в памяти мое лицо.
Перед казино я закурил. Было холодно, звезды сверкали ясным ледяным светом в ночном небе, день принес, имея в виду Сэмми, одни неудачи. Я решил в очередной раз попытаться найти Вайса или Пола Барона. Копы к этому времени должны были уйти из квартиры Вайса. Может быть, там найдется какой-то след, который ими пропущен.
Площадь Святого Марка отражает лицо Нью-Йорка. Она расположена в бывшем гетто, где когда-то процветала колоритная еврейская община. Евреи все ещё жили в этом районе, но, кроме них здесь поселились теперь поляки, украинцы, итальянцы и ещё Бог весть сколько других народов. Пьяницы жили здесь потому, что поблизости было полно дешевых баров. Художники — потому, что площадь Святого Марка относится к Ист-Виллиджу, в самому дешевому району богемы. Здесь жили одиночки и сумасшедшие, старые и молодые, мелкие буржуа и индивидуалисты, бородатые хиппи и бородатые хасиды, черные, белые, желтые и коричневые. И все жили друг с другом относительно мирно.
В любом квартале между Третьей авеню и авеню «А» можно было найти мирно соседствующие друг с другом польский зал для собраний, православную церковь, итальянское кафе, португальский винный погребок и еврейскую закусочную. Были там убогие домишки обывателей, скверные гостиницы, дома с апартаментами и швейцарами и пришедшие в упадок большие многоквартирные коробки. Пивные для рабочих с плевательницами и опилками на полу, кофейни и три заведения, где из-под прилавка можно было купить марихуану.
В настоящее время площадь Святого Марка была раем для хиппи и торговцев наркотиками. Ведь на площади теперь каждый день происходил карнавал. Это не могло остаться без последствий. Площадь Святого Марка превратилась как бы в город, где жизнь пошла колесом, и никто не мог сказать, что с ним будет завтра.
Под сегодняшней безмятежной поверхностью упорно держались старые дома и бары гетто, предлагая пристанище людям вроде Сэмми Вайса, людям, которые никогда не знали чувства безопасности, которые признавали только доллар, за который не нужно мучиться.
Комната Вайса находилась на третьем этаже, в конце коридора, и была не заперта. Я осторожно вошел. Комната была пуста. С отвратительной мебелью, непременной печкой и продавленной кроватью она выглядела нежилой. В единственном шкафу висел костюм и пара брюк, внизу стояла пара поношенных ботинок. В комоде лежали нижнее белье, носки и странный предмет, который был, очевидно, старым мужским корсетом. И ещё две чистые рубашки с перелицованными воротничками.
Будни всех мужчин, будь то игрок или король, выглядят довольно схоже. Я, как наяву, видел перед собой Вайса, как он в своей комнате перелицовывает воротнички, как он надеется, что корсет превратит его в стройного молодого человека, прежде чем капитулировать и оставить брюхо висеть мешком. Моего Вайса, толстяка с засаленным меховым воротником, любителя широких жестов.
Не нашел я ничего, лишь следы жалкого, пустого существования. Между этой комнатой и Нортчестером лежало всего пятьдесят километров, но, несмотря на это, трудно было представить себе, что и здесь, и там, жили особи того же самого вида.
Я услышал, как открылась дверь. Я взглянул и увидел входящего мужчину. Мужчину в сером, рослого и стройного, который прислонился к косяку двери.
— Хэлло, Форчун!
На нем было серое кашемировое пальто и серебристо-серые перчатки, а серые брюки с отутюженными складками спускались на блестящие черные туфли. Его серая шляпа сидела немного набекрень, а на моложавом лице проступали черты недоверия, которое он никак не мог скрыть. Из этого оставалось сделать только один вывод — это был человек, который жил своим умом и своей хитростью, для которого одежда, удовольствия и лучшие рестораны были не придачей к жизни, а самой жизнью. Одним словом-мошенник.
— Отчего вы так зарываетесь, Форчун?
— Искать Вайса означает зарываться?
— Спешить, я бы сказал.
— Вы Пол Барон?
У него была странная привычка пристально смотреть в одну точку на дальней стене. Он посмотрел туда и кивнул.
— Я Пол Барон. А вы на моем пути, Форчун.
— Этого достаточно, чтобы толкнуть под поезд?
Взгляд Барона переместился к потолку.
— Это безумие, согласен. Внезапный порыв. Вы наверняка знаете, как это бывает. Мгновенное движение души.
— К чему этот вздор? — спросил я и сделал несколько шагов к нему. Хотите заткнуть рот Сэмми, пока он не повесил на вас убийство Редфорда?
Думаю, я пошел на него, чтобы показать, что не испытываю страха. Если это было причиной, то получилось отлично, только не с тем результатом, которого я ожидал.
Барон бросил:
— Лео!
И в дверном проеме появился Лео. Коренастый широкоплечий здоровяк с огромными свисающими руками и крестцом как у буйвола. Он ввалился в комнату на коротких, прямых ногах, которые, казалось, были без коленей, и уставился на меня сосредоточенно, без выражения. Барон между тем заинтересовался каким-то пятном на противоположной стене.
— Теперь слушайте меня внимательно, Дэнни-бой, и сразу же опять забудьте то, что услышали. Один человек был должен мне деньги. Я очень уживчивый человек, но люблю получать то, что принадлежит мне. Этот человек не мог уплатить, но у него был дядя, который уплатить мог. Я послал Сэмми Вайса получить деньги. Вайс мои деньги получил, но я — нет. Я все ещё их не получил. Но очень хочу получить.
Барон умолк, как бы давая время утвердиться его мысли в моем сознании. Я же слышал лишь шумное дыхание буйвола Лео.
Я сказал:
— Знаете, это смешно, но мне трудно поверить, что у Вайса хватило нервов пытаться вас обмануть.
Барон вздохнул.
— Попробуем ещё раз, о'кей? Я послал Вайса получить мои деньги. Полагаю, что-то вышло не так, Сэмми испугался и убил Редфорда. Что мне совершенно безразлично. Но, видимо, Сэмми посчитал, что ему лучше всего скрыться с двадцатью пятью тысячами долларов. Это мне не безразлично. Что касается меня, вы можете спокойно защищать Вайса от обвинения в убийстве, но только когда я получу свои деньги. А в данный момент мне необходимо его выследить. Ясно?
— Деньги эти служат частью доказательства в деле об убийстве, Барон.
— Верно. Потому я и хочу получить их прежде, чем кто-нибудь найдет Вайса. Я как раз делаю Сэмми одолжение-денег они при нем не найдут.
— Вы уверены, что деньги сейчас у него?
Он впервые посмотрел прямо на меня. Его глаза были такими же серыми, как и все остальное. Глаза варвара под внешним лоском.
— У вас слабая голова, Форчун. Упрямая слабая голова. Лео!
Прежде, чем я вообще мог о чем-то подумать, буйвол атаковал. Он оказался у меня за спиной, захватив одной рукой мою единственную руку, а другой зажав меня за шею. Шея у меня отнюдь не тонкая, но рука Лео держала её, как рукоятку трости.
Барон подошел поближе, доставая из кармана шприц для инъекций. Лео держал меня, как в смирительной рубашке. И брал Лео не только силой мускулов. Он держал меня так, что при малейшем движении моя рука, или даже шея, были бы сломаны.
Я смотрел на шприц и спрашивал себя, не пришел ли мой последний час. А последнего часа я не хотел. Ни теперь, ни когда нибудь. Но я ничего не мог поделать. У меня не было никаких шансов.
— Расслабься, Дэнни-бой, — сказал Барон.
Он закатал мой рукав и ввел иглу мне в вену. Ухмыльнулся в лицо и помассировал мою руку. Я ждал. Хватка Лео не ослабевала. Через некоторое время я почувствовал, как навалилась усталость. Я надеялся, что это была усталость.
Когда мои колени подогнулись, Лео поднял меня и положил на кровать. Я приподнялся и ударил по тени. Но ударил в воздух. Что-то швырнуло меня плашмя обратно на кровать. Лео стоял прямо надо мной. Потом отвесил мне оплеуху и ушел. Он не вымолвил ни слова. Возможно, не знал, как это делается.
Я надеялся, что это был сон.
Я лежал в тусклом свете на чем-то плоском. Высоко вверху, на серой стене я увидел окно. За окном было темно. За окном с решеткой. Я обнаружил умывальник и клозет. И только три стены. Четвертая состояла из вертикальных железных прутьев.
Я сел. Я встал. Мои ноги подкашивались. Мне очень хотелось знать, чем Барон меня накачал. Похоже, что это был морфий. Я не хотел думать о том, почему это должен быть морфий. Я снова сел, чтобы дать отдохнуть ногам и прояснить голову. Камера выглядела как в полицейском участке. Мне хотелось курить. У меня ничего не было. Люди в других камерах услышали, как я ворочаюсь.
— Эй, наркоман, мы тебя повесим.
За свою жизнь я привык расхаживать взад-вперед. Но пока я сопротивлялся. Ни при каких обстоятельствах не следует начинать метаться по камере. Каждая минута тогда покажется часом. Вместо этого нужно лечь и о чем-нибудь думать, думать со всеми мельчайшими подробностями, например, о пешей прогулке через город, шаг за шагом.
— Эй, дерьмо, наркоман, ты слышишь?
Каждый человек должен что-то или кого-то ненавидеть. Но обращение лишь доказывало, что меня нашли в постели Вайса со шприцем и всеми причиндалами. В одной из камер мужчина начал насвистывать, пронзительно и фальшиво.
— Заткни глотку!. Прекрати, черт побери!
Где-то кто-то начал плакать. Я задал себе вопрос, насколько глубоко подставил меня Барон. Не убил меня он только потому, что слишком велик был риск. Столкнуть под поезд — это одно дело, а убийство в доме, где Барона знали, — совсем другое.
Свистун не замолкал. Участковый детектив Фридман оказался у двери моей камеры прежде, чем я услышал его приближение.
— Теперь это всерьез, Форчун.
— Я не наркоман. И вы это знаете. Меня подставили.
— Мы нашли вас с комплектом принадлежностей, и накачанным морфием по уши. Этого нам достаточно. Где Сэмми Вайс?
— Я не знаю.
— Укрывательство беглеца — солидный пункт обвинения.
— Но не попытка его найти.
— Не изображайте из себя супермена. Говорите, где Вайс.
— С вечера понедельника я его больше не видел. Я тогда его выставил, сказав, что он должен явиться к вам. Только, полагаю, у него были свои соображения.
— Вы отказались от его денег?
— У него вовсе не был денег. Он был пуст.
— Он сказал вам об этом?
— Да. У Вайса всегда пусто в карманах.
— Вы считаете, и сейчас тоже?
Что я мог ответить? Я сам не знал, верю я, что Вайс был на мели, или нет. Складывалось впечатление, что ему было что скрывать. — Где он, Форчун?
— Я действительно не знаю. И, находясь здесь, вряд ли узнаю.
Фридман некоторое время молча изучал меня, прежде, чем повернуться и исчезнуть. Кулаки он вход не пустил. Или он был убежден, что обвинение в употреблении наркотиков невозможно опровергнуть, и я скоро сознаюсь, или имел сверху указание меня не трогать.
Долгое время я обдумывал обе возможности. Спал я немного. Ко мне никто даже не приближался. Фальшивый свист не прекращался. Вокруг кряхтели, кашляли и жаловались на судьбу. Ночь была долгой.
Разбудили нас рано. Мы смогли причесаться и умыться, кое-как поели и затем отправились в «черный ворон». Автомобиль повез нас в колючий мороз через серый утренний город. Мы прижались друг к другу и откашливались, харкали и плевали. Уже после первой ночи в заключении больше не думаешь о себе как «я», а только как «мы».
На Центр-стрит нас в спешке повели в управление, как будто опасаясь, что наша кучка пьяниц, городских нищих и мелких воришек отважится на отчаянный побег, для чего у каждой машины стояла охрана с автоматами. Потом мы ждали в загоне позади помоста, на котором должны были подвергнуться опознанию. Никто не разговаривал. Для участковых детективов, которым пришлось ехать с нами, эта процедура рано по утрам была пренеприятным занятием. Для нас, заключенных, это был последний момент надежды, последний шанс.
Девяносто процентов задержанных за день — мелкие рецидивисты. Они уже имели первые приводы и судимости, знали заранее, что их ожидает. Они могли предсказать решение, размер штрафа, точный момент, когда они предстанут перед судьей. Некоторая неопределенность оставалась только при проведении опознания. Здесь они ещё могли надеяться быть выпущенными на свободу, иметь возможность прожить, как свободные люди, ещё один день. И, когда их вызывали, они преодолевали четыре ступени к помосту, волнуясь, с глазами, полными надежды. Для девяноста девяти из ста надежда была слабой.
Когда подошла моя очередь, Фридман подтолкнул меня вверх через ступени. Я стоял под ярким светом лампы в свой полный рост метр семьдесят пять по измерителю. Отвратительная процедура. Никогда не знаешь, как действуешь на других людей, но на таком помосте убеждаешься, что тебя можно заподозрить в любом мыслимом преступлении.
— Этот человек — Дэниэль Форчун, — объявил кто-то.
Я узнал голос. Это был капитан Гаццо.
Гаццо сказал в публику:
— Форчун задержан на основании анонимного звонка. Он находился под действием морфия, найден шприц и принадлежности. Он.
Я вспомнил о телевизионной игре «Скажи правду». Свидетелями процедуры опознания в игре становятся миллионы зрителей. Что-то не сходится у людей, которые в этой игре подвергаются мукам допроса. Тот, кто находится на помосте, отчаянно пытается скрыть свою сущность. Он лжет, лжет лишь потому, что он в отчаянии, потому что его ожидает ужас камеры. В телевизионной игре человек лжет, чтобы добиться аплодисментов и приза. Он лжет хитро, он о себе высокого мнения.
— Расскажите об этом, Форчун, — сказал Гаццо.
Я описал нападение на меня и мои поиски Сэмми, опустив при этом рассказ Барона о Вайсе и двадцати пяти тысячах долларов. Я почти слышал, как они там внизу затаили дыхание. Большей частью это были полицейские, хладнокровные профессионалы, но остальные были нормальными гражданами.
Публика. Серое чудовище толпы. Они беспощадны, не потому, что они низкие или подлые, а потому, что не представляют, что значит стоять здесь, наверху. Они не могут себе представить мук одинокого неизвестного, стоящего на помосте. Это не обвинение, это факт. Мы все принадлежим к серому чудовищу толпы, пока по какой-то коварной случайности не окажемся там, наверху, в полном одиночестве.
— Форчун наркоманом у нас не числится, — пояснил Гаццо публике. — Он работает частным детективом, когда вообще работает. Он кроме того был матросом, барменом, гидом, поденщиком, чернорабочим, актером, студентом, когда-то репортером и Бог знает кем еще. Я бы сказал, работник по случаю среднего возраста. Я сомневаюсь, что он зарабатывает достаточно для того, чтобы позволить себе даже маленький порок. Как это, собственно, получается, что вы никогда по-настоящему не работаете, Форчун?
— Я никогда не мог найти настоящей работы, капитан.
Я действительно никогда не находил такой работы, чтобы она того стоила. Больше всего мне нравилось разрешать проблемы других людей. Я говорил об этом с людьми во всем мире, и не многие могли мне просто и убедительно объяснить, зачем они работают, что они делают, почему они выбрали свою работу и что она дает для их собственного удовлетворения. Многие потчевали меня трехчасовой солидной речью с большим воодушевлением и множеством слов. Иные просто изумленно смотрели на меня. Они выглядели озадаченными. Никто никогда их не спрашивал, почему они работают, что они делают, и, видимо, они сами себя тоже никогда не спрашивали. Возможно, они боялись спросить себя об этом.
— Все в порядке, Форчун, спускайтесь вниз.
Обычно арестованных представляют судье. Гаццо об этом ничего не сказал, и я понял, что у него в отношении меня другие намерения. Это было приятно. Это значило, что Гаццо и его ребята решили меня лишь слегка отшлепать.
В коридор меня вывел участковый детектив, который отказался исполнять роль охранника и передал меня в приемной Гаццо женщине-секретарю. Та была красива, но я никогда не знал её имени. Гаццо тоже не знал точно, как её зовут. Он никогда не был женат, женщины действовали ему на нервы. Я прождал час, погруженный в молчание и сигаретный дым.
— Входите, — велел Гаццо, когда наконец пришел.
Теперь я сидел в полумраке в кабинете Гаццо и едва мог поверить, что снаружи было раннее зимнее утро. Гаццо наблюдал за мной из-за своего письменного стола. Он был суров, но достаточно долго прожил в суровом мире, чтобы примитивно и жестоко отыгрываться на других. Суровый человек, который не решается сурово наказывать.
— Я имею достаточно оснований, чтобы помариновать тебя неделю, Дэн.
— Я знаю. Переходите к делу, капитан.
— Ты не поленился, Дэн, — продолжал Гаццо. — Верхний Ист-Сайд, нижний Виллидж, Вестчестер. Все ради Сэмми Вайса?
— А почему бы не ради Вайса?
— Ты не настолько близок с ним. Он хорошо заплатил?
— Вообще не платил.
— Ты уверен, Дэн?
Вопрос был серьезный. Гаццо настойчиво хотел узнать, платил ли мне Вайс. Но интересовало его не то, есть ли у Сэмми деньги, и не продажен ли я. Я прикинулся дурачком. Если он хочет дать мне понять, о чем идет речь, пусть скажет.
— Совершенно уверен, капитан. Я рассказал со всеми подробностями, что предпринял до сих пор. Правда, исключая морг и рассказ Барона. Я рассказал о Джордже Эймсе, о достопочтенной семье в Нортчестере, о Кармине Коста и все, что я знал об убийстве.
— Вайс утверждает, что он ударил Редфорда и ушел, когда тот ещё был жив? — спросил Гаццо.
— Так он мне сказал. Приблизительно в половину второго.
— Мы знаем, что Редфорд в час пятнадцать ещё был жив, когда Вайс пришел к нему. Я был не совсем уверен в этом. В конце концов, швейцар видел его в час. За час пятнадцать пока говорят только показания этой девушки, Фаллон. Значит, Вайс тоже утверждает это.
— Он был ещё жив и тогда, когда Сэмми покинул его около половины второго.
— По словам Вайса. Миссис Редфорд напрасно звонила в два часа. Мы знаем, что у неё не было ключа от квартиры. Впрочем, она не располагала временем, чтобы убить Редфорда и достаточно быстро опять уйти, чтобы показаться швейцару к указанному им времени.
Гаццо потер свою щетину.
— Вся семья без исключения отпадает по времени между двенадцатью и тремя часами. Мы не нашли ничего подозрительного в личной или деловой жизни Редфорда. Если Вайс его не убивал, то для кого-то другого остается тридцать минут, чтобы войти, убить его и незаметно исчезнуть. И никого, хоть в какой-то степени подозреваемого.
— Сестра Уолтера — Моргана — подозревает Дидру Фаллон.
— Чудесно. Только у нее, увы, алиби и нет подходящего мотива.
— Замужество возникло довольно неожиданно.
— Все в один голос говорят о том, что Джонатану девушка нравилась. Что она выигрывала?
— Для меня главный подозреваемый — Уолтер, — сказал я. Он нуждается в деньгах, его голова была в петле, которая медленно угрожающе затягивалась, он извлекает наибольшую пользу из смерти дяди, и притом он болезненно надменный человек, который, вероятно, никогда не знает, что сейчас совершит.
— Но он таков немало лет, — сказал Гаццо. — Почему же он убил дядю именно тогда, когда ему осталось ждать денег всего год?
— А если из-за Пола Барона?
— Уолтер и прежде оказывался под нажимом. И никогда не убивал.
— Но в этот раз дядя не захотел платить. Это могло его вынудить.
— Если ждать богатства осталось меньше года, этого недостаточно. Но все же попытайся доказать мне, как Уолтер мог из Нортчестера убить дядю, и я распоряжусь его задержать.
— Что с орудием преступления?
— Кажется, это был сувенир, кинжал — малайский крис, который всегда лежал на письменном столе Джонатана. Его нет.
Серые глаза Гаццо буквально сверлили меня насквозь.
— Ну ладно. Конечно со стороны преступника было сумасшествием забрать с собой кинжал, но ясно, что тот, кто это совершил, был в панике. Мы все знаем, что Вайс никогда не планировал убийства, но он именно тот тип человека, который со страха может схватить кинжал и убежать с ним. Слишком взвинченный, чтобы его протереть, но все же достаточно опытный, чтобы знать, что на нем остались его отпечатки пальцев. Обычная паническая реакция.
Я переменил тему.
— Что вы знаете о Поле Бароне?
— Все, включая тот факт, что мы ни в чем не можем его обвинить. Разве только ты выступишь как истец.
Гаццо ухмыльнулся. Он знал, что у меня на руках нет никаких доказательств для предъявления иска. Поскольку я ничего не ответил, он продолжил:
— После того, как Уолтер Редфорд сказал нам, что он действительно был должен деньги Барону, мы решили того отыскать. Он пришел добровольно вчера вечером. Я полагаю, после того, как разделался с тобой. Мы с ним поговорили. Он утверждает, что посылал Вайса получить деньги. Сказал, что сам ищет Вайса. На момент преступления он имел алиби.
— И как оно выглядит?
Гаццо с каменным лицом произнес:
— Некая Мисти Даун, которая танцует и поет в клубе на Пятой улице, находилась с ним до часа в его квартире. Девушка по имени Карла Девин проводила с ним время между половиной второго и шестью. Он сердцеед. Мы проверили это у обеих женщин. Они подтвердили его показания.
— Они сговорились, — сказал я. — Кто эта Девин?
— Их называют девушками по вызову, как тебе известно. Они делают счастливыми богатых мужчин, когда те приезжают в город. Она живет с четырьмя другими девушками в квартире на Университет-плаза. Барон тоже там часто бывает. Девушки работают на свой страх и риск, но Барон устраивает контракты.
— Черт возьми, но ведь они обе у него в кармане.
— Докажи мне, что они врут.
— Я совершенно уверен, что видел Мисти Даун вечером около восьми часов вместе с Вайсом. Они сели в такси. Другими словами, Барон, вероятно, врал, когда утверждал, что Вайс больше у него не был.
— Не обязательно. К тому времени Барон не знал, что Редфорд мертв. После того, как ты узнал обоих, Вайс, вероятно, убежал от этой Даун, потому Барон и начал его преследовать.
Я закурил сигарету.
— Вы же знаете не хуже меня, Гаццо, что Барон весьма проницательный сукин сын. Несмотря на это, он якобы ссудил Уолтеру двадцать пять тысяч долларов. Хотя знал, что заплатить тот не может.
— Ты полагаешь, что эти деньги вовсе не карточный долг?
— Барон прежде имел репутацию шантажиста. Он держал людей на крючке. Работал с женщинами, знаете — шантаж с компрометирующими фотографиями. Никакого насилия, лишь немного простого, вежливого шантажа. Вымогательство ему больше подходит.
— И что из этого следует, Дэн? Дядя не хотел платить, все равно за что. И за это он поплатился жизнью.
— Я полагаю, это важно. Нажим ведь только усиливается. Речь уже идет не только о двадцати пяти тысячах долларов. Мотивы меняются, — пояснил я. Когда Вайс пришел ко мне, он был расстроен, но в нем не было смертельного страха. Он пытался купить у меня алиби. Но он никогда не стал бы этого делать, если бы дело касалось убийства. Он бежал бы и мчался, не останавливаясь.
— Следовательно?
— Следовательно, я делаю вывод, что он ничего не знал о смерти Редфорда. Он бы в жизни не пытался купить алиби на убийство. Нет, я могу поклясться, что он совершенно не догадывался о смерти Редфорда.
— Ну хорошо, допустим, он ещё не знал, что человек уже умер. И что же?
— Он даже предполагать не мог, что Редфорд умрет, что его зарежут, он не мог и украсть двадцать пять тысяч долларов. Черт возьми, но ведь придя ко мне он признался, что был у Редфорда. Это было равносильно признанию. Нет, история, которую он мне поведал, была правдой. Иначе он бы сразу схватил деньги и удрал, также, как он делает это сейчас, когда испытал настоящий страх.
Гаццо кивнул.
— Свидетели его видели. Он не верил, что сможет тебя купить, он хотел лишь сообщить тебе свою версию, с тем, чтобы она распространилась дальше, чтобы ввести в заблуждение. Когда тебя убедить не удалось, он удрал, спасая свою жизнь.
Гаццо откинулся назад на стуле.
— Ты рассуждаешь логически, Дэн, что бы сделал или не сделал рационально мыслящий человек. Но перепуганный тип вроде Вайса способен на все. Я бы больше сомневался, что Вайс тот, кого мы ищем, окажись, что он ведет себя хитро и разумно.
Я встал.
— Я могу уйти? — В любое время.
Я посмотрел на него.
— Повторю ещё раз, капитан. Вы не ищете никого другого, пока у вас есть Вайс. Вы даже не пытались это делать. Сверху вам не позволяют этого. Но я искать могу.
— Не усложняй дело без надобности, Дэн.
Я ушел. Я чувствовал себя совсем не так хорошо, как должен был бы чувствовать после ночи, проведенной в тюрьме. Мне было трудно. Сэмми Вайс был никто, ничто. Он где-то скрывался. Какую роль сыграло это в том, что на этот раз, возможно появились некоторые сомнения?
Прежде чем смертельно усталым свалиться в постель, я позвонил в службу поручений. Вайс мог услышать, что я его ищу, и попытаться связаться со мной. Напрасная надежда. Вайс не звонил, но зато звонила некая дама; один раз; ни имени, ни номера.
Я поставил будильник на час и упал в постель. Я думал о безымянной даме, но недолго. Марта назвала бы себя. Потом я подумал о Вайсе. Где он скрывается? Как ему нравится чувствовать за своей спиной топот половины полиции Нью-Йорка? Кто-то где-то должен был ему помогать. Я уснул с мыслями о том, что за двадцать пять тысяч долларов можно купить любую помощь.
Меня разбудил телефон. Гудящая голова требовала, чтобы я поспал ещё часок, но часы показывали почти полдень. Кое-как нащупав трубку, я пробормотал что-то похожее на «- Алло?»
— Мистер Форчун? — спросил женский голос, низкий и гортанный.
— Полагаю, да, — ответил я, — дайте мне подумать.
— Вы занимаетесь убийством Джонатана Редфорда?
— Подождите у телефона, — крикнул я. — Я сейчас вернусь.
Я бросил трубку и помчался в ванную. Холодной водой кое-как прогнал из головы сон и остатки тумана от морфия. Потом вернулся в комнату, закурил и снова взял трубку.
— Кто у телефона? — Я — Агнес Мур, — голос был тих и спокоен. — Я хотела бы с вами поговорить. О гонораре договоримся.
— Так что же с Редфордом?
— Об этом мы поговорим. Приходите в дом номер 17 по Семьдесят шестой Западной улице. Последний этаж.
Она положила трубку. Я докурил до конца свою сигарету. Затем принял душ и задал себе вопрос, не нашел ли Вайс какой-то возможности связаться со мной. Кто-то где-то мог помочь ему спрятаться. Но я должен быть настороже и ни в коем случае не позволить себя заманить.
Одевшись, я вышел из квартиры и зашагал к метро. Над парком у Семьдесят второй улицы висело тонкое покрывало влажной дымки, и в окрестных высоких жилых домах, несмотря на дневное время, было включено освещение. В воздухе все ещё пахло снегом, но стало уже не так холодно. Дом номер 17 по Семьдесят шестой улице оказался строением из обычного бурого песчаника. Я позвонил, дверь заскрипела, чтобы впустить меня.
Лестница была покрыта чистым ковром, облицованные деревом стены сверкали. Я поднялся наверх. Дверь последней квартиры была выкрашена в черный цвет и снабжена медным дверным молотком. Я ударил один раз, она тотчас отворилась.
— Входите, мистер Форчун.
Она была выше среднего роста и одета в свободное кимоно, доходившее до пола. Темные волосы были короткими и кудрявыми, круглое лицо довольно мило. Ей было около тридцати, чуть больше или меньше, и она выглядела так, будто только что была под душем.
Я вошел осторожно, готовый ко всему. — Пожалуйста, садитесь, — сказала она.
Для Нью-Йоркского Вест-Сайда квартира была очень большой. Мебель, подобранная со вкусом — дорогая, но странно безликая. Казалось, будто она была куплена вся сразу по принципу: «Упакуйте комнату и пришлите ко мне домой». Образцовая комната от хорошей фирмы без всяких безделушек, которые имеют обыкновение накапливаться со временем.
Я сел.
— Откуда вы знаете обо мне, мисс Мур?
— Во-первых, у меня есть друзья, во-вторых, вас легко узнать. — Она кивнула на мой пустой рукав.
— Какие друзья? Может быть, Сэмми Вайс?
— Я не знаю Сэмми Вайса, а друзья не имеют значения. Я хочу говорить об убийстве, этого недостаточно?
Ее низкий голос был глубоким и сильным. Он напомнил мне о других голосах: Мисти Даун, Дидры Фаллон, Морганы Редфорд.
— Что вас связывает с Джонатаном Редфордом, мисс Мур?
— Многое, — ответила она и засмеялась. — Я была его приятельницей, или любовницей, называйте это, как хотите.
Ее речь была грамотной, несмотря на явно не слишком знатное происхождение. Она говорила свободно, и, несмотря на это, чувствовалась внутренняя жесткость человека, с которым судьба не всегда обходилась мягко. Теперь я понял, почему Джонатан Редфорд стал работать ночами, и куда приводили его длительные деловые поездки — в эту квартиру.
— Вы занимаетесь чем-нибудь еще?
— Я зарабатываю на жизнь как актриса. И сама содержу себя. Но Джонатан любил меня, а я любила его. Он обставил эту квартиру. Он сделал жизнь прекраснее для меня, а я для него. Удовлетворены?
— Удовлетворен. Но почему вы сделали из этого тайну? Ведь вы оба уже взрослые и свободные люди?
— Не было тут ничего таинственного. Он виделся со мной тайком только в тех случаях, когда его принуждали к этому деловые причины или семейные встречи здесь, в городе, или когда я здесь не жила. Мы встречались на несколько коротких счастливых часов. Когда он был свободен или официально его не было в городе, и у меня было время, мы оставались здесь на неделю или дольше.
— Почему вы не живете здесь постоянно? Муж?
Она извлекла сигарету из золотого ящичка. Закурила, встала и подошла к домашнему бару. Она двигалась, словно паря в своем красном кимоно. Себе она налила «Реми Мартин» в коньячную рюмку и вопросительно взглянула на меня. Я кивнул. Она налила и мне, протянула мне рюмку и снова села.
— Предпочитаю не говорить об этом. Я собираюсь вас нанять, чтобы найти убийцу Джонатана, а не для того, чтобы выслушивать историю моей жизни.
— Мужья могут имеют отношение к таким делам, если речь идет о ревнивых типах.
Она курила и пила.
— О'кей. Я вас избавлю от этой проблемы. У меня нет ни мужа, ни ревнивого друга. Я не живу здесь постоянно, так как у меня много знакомых мужчин, что необходимо для моей работы. Если бы они узнали о Джонатане, то не обращали бы на меня внимания. А в шоу-бизнесе у женщины дела идут лучше, если у неё есть уютный домашний очаг, где мужчины могут расслабиться.
— А по какой причине скрывал это Джонатан? Чтобы прикрыть вас?
— Ради Бога, конечно нет. Он это делал только из-за своей семьи и деловых партнеров. Мы великолепно понимали друг друга, но каждый из нас жил своей собственной жизнью. Мы договорились нашу связь не афишировать. Он никогда меня не спрашивал, что я делаю, когда его нет здесь, я, в свою очередь, считалась с его проблемами. Я совсем не вписывалась его светскую жизнь: я могла бы сказать какому-нибудь сенатору, что он жулик, или при случае спросить посла, в самом ли деле его жена так же фригидна, как с виду.
— Почему вы хотите меня нанять?
— Его семейство будет занято его завещанием, потом похоронит его и забудет. Им безразлично, кто его убил. Семья продолжает жить. Но меня интересует убийца. Он не должен остаться безнаказанным. Впрочем, обо мне в завещании нет ни слова. Он оставил мне немало, но наличными, у меня не было причины его убивать. Утро понедельника я провела в своей другой квартире, только не смогу этого доказать. Я была там одна.
— Ладно, — сказал я. — Копы, видимо, могут заподозрить вас в убийстве. Если вы хотите меня нанять, думаю, вам нужна будет другая версия.
— Тут другое. Некий Пол Барон пытался шантажировать Джонатана тем, что его племянник что-то натворил.
— Шантажировать? А не получить долг?
— Джонатан сказал «шантажировать». Она допила свой коньяк.
— Его племянник был замешан в каких-то махинациях с девушками. Он устраивал свидания с ними богатых парней-своих знакомых. И за это получал деньги. У Барона есть фотографии, расписки и показания свидетелей.
Если эти подозрения подтвердятся — прекрасно. Версия с карточным долгом мне не нравилась с самого начала. Карточный долг мог действительно когда-то существовать, но он был лишь прикрытием куда более грязных дел. Так что слушал я её так, будто речь шла о забавной разновидности тех методов шантажа, которыми пользовался Пол Барон.
— Джонатану предстояло платить, или Барон грозил заявить в полицию, продолжала она. — Джонатан вскипел. Он сказал, что не станет даже разговаривать с Бароном. Когда я видела его в последний раз, в субботу, он сказал только, что по его мнению, Уолтер низко пал.
— Он должен был сказать и о другом, по меньшей мере, о чем был разговор с Полом Бароном. Как Вы вообще с ним познакомились?
— Я участвовала в одном телевизионном шоу вместе с Джорджем Эймсом. Там встретила Джонатана, и это случилось.
— Не упоминал ли Джонатан в связи с шантажом кого-либо, кроме Барона?
— Нет, но ведь должны же существовать эти девушки, правда? И мне кажется, что племяннику и его подруге было что терять.
— Не упоминал ли Джонатан некоего Кармина Коста?
— Вы имеете в виду парня, чье заведение Джонатан закрыл в Нортчестере? Верно, Уолтер там тоже околачивался.
— Говорил он ещё что-нибудь о Коста? Был ли он на него зол?
— Нет, насколько мне известно.
— Прекрасно. Не могли бы вы теперь все-таки сказать, кто вас ко мне направил?
— Никто. Я немного понаблюдала за квартирой Джонатана. Увидела вас. Вас легко описать, и я выяснила, кто вы.
— Но я все ещё работаю на Сэмми Вайса.
— Найдите убийцу. Большего мне не нужно.
Она умолкла. Я заметил, как она из глубины большого кресла пристально уставилась на мою правую руку. «- Из его кресла», — подумал я. В первый раз она дала волю чувствам, но тут же снова взяла себя в руки.
— Каков размер вашего гонорара?
По её собственным словам, Джонатан оставил ей немало. Потому я сказал:
— Сотня в день, плюс расходы. Аванс за три дня.
Она посмотрела на меня испытующе. Я догадался, что она находит эту сумму слишком высокой для такой мелкой сошки, как я. Но потом отошла к письменному столу и вернулась с тремя стодолларовыми банкнотами. Она хотела заполучить убийцу за любую цену. И не только это.
— Сделайте так, чтобы я не фигурировала в деле, — сказала она.
— Если смогу, — покачал я головой. И оставил её одну с её коньяком и креслом.
В метро я почувствовал себя значительно лучше. Теперь у меня были триста долларов, клиентка и довольно основательный мотив для убийства. Деньги для родни Редфорда ничего не значили, но перспектива скандальной огласки, судебного процесса и заключения могли выглядеть довольно убедительно. Только у всех Редфордов все ещё было алиби.
Пол Барон был мне как-то больше по вкусу, теперь и у него был серьезный мотив. В конце концов, может быть, Джонатан хотел видеть Барона потому, что намеревался заставить его повиноваться. Коста был прав: Джонатан обладал большой властью. И рвался к ещё большей. Пол Барон мог понять, что ухватил кусок больше, чем мог проглотить, и подставил Вайса. Алиби Барона было шатким. Обе его свидетельницы, вероятно, замешаны в шантаже.
Всю дорогу до конторы я думал о том, что нужно позвонить Гаццо, чтобы поделиться новостями, но не был уверен, достаточно ли у меня на руках козырей. Потому, усевшись, наконец, за письменный стол, я прежде всего позвонил в справочную телефонной службы поручений.
Решительно, это был счастливый день. В деле впервые появился просвет, и оно вдруг лопнуло по всем швам. Службе поручений зафиксировала телефонный звонок. Сэмми Вайс, наконец, объявился. Он хотел меня немедленно видеть. И оставил адрес.
Этот дом был последним из десятка домов в коротком тупике в добрых полутора километрах от Белт-Парквей и вплотную к Ямайка-бей. Улицы по-соседству, тихие и заросшие, не сверкали огнями, дома, в основном старые, деревянные, походили на одинокие острова в заросшем камышом соленом болоте.
Пустынная Ямайка-бей одиноко замерзала в предвечерних сумерках, когда я остановил взятый напрокат автомобиль перед домом, стоявшим на отшибе. Дальше можно было разглядеть несколько разрушенных хибар на сваях — следы нашумевшей попытки сделать район доступным для жизни, выглядевшие теперь, как форпост в безотрадном лунном ландшафте. Я был рад, что согласно указанию, выбрался сюда один. Никто не мог бы приблизиться к дому незамеченным.
Теперь я шел к дому по расчищенной от снега тропинке и постучал. Немного погодя дверь открыл пожилой мужчина, куривший трубку.
— Чем могу быть полезен, молодой человек? — спросил он надтреснутым голосом.
— Я хотел бы видеть мистера Вайса.
— Вайса? — Старик сделал вид, что задумался. — Высокий и худой?
— Маленький, толстый, около сорока. Он меня вызвал. Я пришел один. Старик сдался.
— Все в порядке.
Я вошел в тускло освещенный коридор, и тут же появился молодой человек с пистолетом. Он ощупал меня, затем провел через дом в кухню. Там за кухонным столом сидела пожилая женщина. Мой провожатый кивком дал ей понять, что со мной все в порядке, и она сделала ему знак выйти. У неё был вид почтенной матери семейства, но подагрической рукой она крепко держала горлышко бутылки хлебной водки. У неё были холодные карие глаза.
— Посетители здесь нежелательны. Я не могу себе этого позволить. Я семнадцать лет на пенсии, и копы меня не знают.
— Бывает и так.
— Никаких пьяниц, никаких наркоманов, никаких женщин. В этом можете быть уверены. Но можно договориться и уладить. Если кто-то станет искать, не найдет и за год.
— А часто ваших гостей ищут?
— Ну, уж будьте уверены. Они платят, чтобы быть в безопасности. Вы здесь лишь потому, что Вайс хорошо заплатил. А когда уйдете, забудьте, где вы были. У меня есть связи.
— Где Сэмми Вайс?
— Второй коридор, в конце. Смотрите внимательнее.
Поднимаясь по лестнице, я думал о старухе. Она, вероятно, уже нажила состояние. Изо дня в день, из года в год сидела она здесь, получала деньги и ждала. Она не отваживалась оставить дом без присмотра. Она постоянно находилась в ожидании ареста и спала с открытыми глазами, чтобы делать деньги, которые никогда не сможет израсходовать, потому что они не дадут того, чего ей действительно хотелось. Кроме денег.
Вайс открыл на мой стук. На нем был все тот же галстук с той же самой булавкой. С понедельника он не раздевался. Он, «большой человек», обратился ко мне с язвительным смехом.
— Итак, теперь ты пришел. Ты, должно быть, услышал, что я купаюсь в деньгах.
— У меня есть клиент, который платит, — только и сказал я.
От него форменным образом пахло страхом. Судя по тому, как выглядела комната, он со времени своего прихода сюда только лежал на кровати и потел.
— Какой клиент? — хрипло выдавил он.
— Агнес Мур.
— Не знаю такой. Она имеет отношение к делу Редфорда?
— И она. И ты.
Он схватил меня за рукав.
— Я нет, Дэнни. Я его только ударил. Как я мог кого-нибудь убить ударом кулака?
— Его закололи, Сэмми. Кинжалом.
Теперь он ухватился за мой рукав обеими руками.
— Кинжал? Что за кинжал? Пол никогда ничего не говорил о кинжале.
Я наблюдал за ним.
— Он хорошо платит, не так ли?
Вайс сел на кровать.
— Пятьсот в день, но наверняка. Завтра я сматываюсь, слышишь? И ты мне поможешь, понял?
— Пол Барон дал тебе деньги, Сэмми? Он ухмыльнулся.
— Пол не давал мне денег, он за меня поставил.
— Поставил? Каким образом?
— У Касселя, — буркнул он.
Кассель был букмекером с большими оборотами.
— Барон поставил за меня тысячу, которую мне был должен за то, что я для него сходил к Редфорду. Двадцать пять к одному, и лошадь первой пришла к финишу.
Я пристально посмотрел на него в упор.
— Барон дал тебе двадцать пять тысяч долларов? Наличными?
Его темные глаза смотрели куда угодно, но только не на меня.
— Началась моя удачная полоса. Это хорошее предзнаменование. Теперь я в порядке.
Он знал, что все это далеко от действительности, но не хотел в этом признаться. Все мечтают о своей счастливой звезде. Только мелкие игроки и мошенники не могут ждать, пока их мечта осуществится. Они хотят этого немедленно, и не утруждаясь. Они всегда голодны и неразумны, и готовы верить, что даже невозможное чудесным образом совершится. Они убеждены, что даже глупейшая афера удастся и даже самая хромая лошадь выиграет, что фортуна просто подсунет им счастье из-под полы.
Вайс всю жизнь был неудачником, но продолжал верить, что аутсайдер ради него первым придет к финишу. Попытайся Барон всучить ему двадцать пять тысяч долларов, он счел бы это подозрительным. А вот ставка по подсказке с ипподрома оказалась для Барона безотказным способом подсунуть те же деньги. И почти безопасным способом.
— Расскажи мне всю историю, Сэмми, — сказал я. — С самого начала. Как он вообще додумался послать тебя за деньгами?
— Я знаю Барона давно. Бывал в его компании. А тут он звонит мне в понедельник в сауну. Часов в двенадцать. Я всегда хожу перед ланчем в сауну, это полезно для кровообращения. Он говорит, сходи мол после часа к Редфорду и получи деньги. Из них тысяча — для тебя. Представь себе, тысяча долларов! Ну вот, я поехал — и все расстроилось. Но об этом я уже рассказывал. Редфорд, должно быть, просто сошел с ума.
— Хорошо. А что случилось, когда ты ушел от меня?
— На углу я угодил в объятия Мисти. Та сказала, что Барон знает, в каком я в затруднительном положении, и обо всем позаботится. Сказала, что я не должен показываться на людях, но постоянно давать о себе знать, пока Барон не сможет где-нибудь меня спрятать.
— Барон в любое время мог связаться с тобой?
— Конечно. Я каждый час висел на телефоне. Где-то в три пятнадцать ночи пришел Лео Цар, чтобы меня забрать. Лео — телохранитель Барона.
— Тогда ты уже знал, что Редфорд умер?
— Нет, клянусь! У меня не было времени на разговоры, нужно было улизнуть от Фридмана.
— Хорошо. И что потом?
Сэмми вытер пот с лица.
— Лео притащил меня в какую-то лачугу на 115-й улице. Я торчал там весь вторник. Вечером пришел Лео с бутылкой виски и сказал мне, что Редфорд умер. Он сказал, что у Барона плохо с деньгами, но ему дали неплохую наводку, и он поставит за меня. В среду Лео перевез меня в Бруклин. Около часа ночи Лео пришел и сказал, что лошадь выиграла. Мы пробрались в квартиру Барона, Барон дал мне двадцать пять тысяч долларов и сказал, что меня поместят сюда, а завтра меня с деньгами переправят через границу в Мексику. Завтра мы поедем в Мексику, да, Дэнни?
— Мы?
— Ты же мне поможешь? Барон сказал, что я должен взять тебя с собой.
— Барон сказал, что ты должен связаться со мной? Когда? Как?
— Часа два назад. Он присылал кого-то.
Я только смотрел на него. Может быть, с минуту. Минута молчания может показаться вечностью. Вайс дрожал, трепетал и потел. Я заставил его потеть. И решил сказать ему правду в лицо.
— Ты думаешь, что о ставке на бегах был тайный договор. Но ты знаешь, что двадцать пять тысяч долларов — это именно та сумма, которую должен был приготовить Редфорд и которая исчезла. А Барон тебя подставил. Барон всем и каждому рассказал, что ты не отдаешь ему двадцать пять тысяч. Он сказал об этом полиции. Кинжал, которым был убит Редфорд, также исчез. Деньги у тебя, скоро у тебя будет и кинжал! Ты не попадешь в Мексику, тебя найдут и с деньгами, и с ножом. Вероятно, мертвым.
— Нет! — Его глаза с ужасом уставились на меня.
— Черт возьми, Сэмми, Редфорда убил Барон. Вот откуда у него двадцать пять тысяч долларов. Но козлом отпущения он сделает тебя. Твой единственный шанс — уйти со мной, найти Барона и тащить его в полицию. Не было никакого карточного долга, Сэмми. Был шантаж! Они тебя внимательно выслушают.
Его жир заколыхался.
— Уходи! Чтобы я тебя не видел!
Я не знаю, удалось бы мне уговорить его выбраться из этой дыры, разрушить привычную надежду всех слабаков на то, что все обойдется, если только сидеть на месте и ничего не делать. Но этого не потребовалось. В дверях появились старуха и парень с пистолетом.
— Прочь, — прошипела она.
Я, в сущности, мог бы сообразить, что наш разговор проходил при посторонних.
— Так и случаются неприятности, — буркнула старая ведьма. — Тем, кто считает себя невиновным, здесь места нет. Убирайтесь, да поживее!
На мгновение мне показалось, что Вайс упадет в обморок; но он не упал. Я думаю, он боялся больше не очнуться. Шатаясь, он направился к двери. Я шел следом.
Мы спустились по лестнице. Старик уже держал настежь входную дверь. Снаружи нас встретил ледяной порыв ветра. Старик на прощание проводил нас словами:
— Только пикните, и вы оба мертвы. Никогда не возвращайтесь сюда.
Дверь захлопнулась. Уже стало темнеть, ветер дул нам в лицо. Вайс шатался, как пьяный. Я усадил его в машину и вспомнил о деньгах.
— Где деньги, Сэмми? Он погладил свой пиджак. Деньги были в подкладке.
— О'кей, — кивнул я и постарался поувереннее произнести:
— Мы возьмем Барона.
Я остановился у своей конторы и доставил Вайса наверх. Потом позвонил Морту Феннеру, который работал в букмекерской конторе Касселя, и попросил проверить насчет Пола Барона, сделавшем в среду ставку 25: 1. Ему не понадобилось ничего проверять: ставок 25: 1 не было всю неделю.
— Тебе не остается ничего другого, как просмотреть результаты ставок, — сказал я Вайсу.
Вайс ничего не ответил, сделав вид, что ужасно занят. Он ведь мог бы узнать правду.
— Барон живет на Восточной 60-й улице? — спросил я Вайса.
— У него несколько пристанищ, — помедлив, ответил он. Мне он передавал деньги над клубом, на Пятой улице.
Я достал из сейфа свой старомодный револьвер 45-го калибра.
Не бывает правил без исключений. Я не люблю хвататься за оружие, я считаю это унизительным, но вполне может быть, что Лео Цар, телохранитель Пола Барона, перейдет мне дорогу, а такого буйвола, как он, можно остановить старой «пушкой», если я окажусь достаточно близко, чтобы достать для удара.
Когда мы прибыли на Пятую улицу, в клубе царило оживление. Вход в жилую часть, расположенный рядом, не был освещен. Вайс указал на звонок без таблички. Но я не хотел давать Полу Барону время для подготовки. У старой двери естественно была щель у косяка. Я приспособился к ней и резко нажал. Замок открылся. Вперед наверх я послал Вайса. Тот пробирался так тихо, словно шел по вате. Непосредственная, явная опасность явно взяла верх над общим неопределенным страхом.
На третьем этаже я прислушался у двери последней квартиры, но ничего не услышал. Замок был обычный, с защелкой, но, чтобы открыть его, пришлось бы долго возиться. Дверь и коробка были старые и покоробившиеся. Я приготовил свою «пушку», бесшумно отправил Вайса к стене и примерился левой ногой как раз под замок.
Дверь отлетела в сторону, я уже летел вперед с «пушкой» в руке — и просто физически ощутил пустоту. Там никого не было. Я включил верхний свет и позвал Вайса. Тот вошел, и его глаза забегали на потном лице. Стоя посреди комнаты, он явно опасался до чего-либо дотрагиваться.
— Ты уверен, что это та самая квартира? — поинтересовался я, так как вид помещения оказался для меня неожиданным. Оно было теплым и уютно обставленным. Мебель не новая, но так тщательно ухожена, как будто о ней заботилась женщина.
— Абсолютно уверен, Дэнни. Здесь, у этого стола мы накоротке выпили.
— Барон жил здесь с женщиной?
— Когда он мне давал деньги, здесь была одна девушка.
— Мисти Даун?
— Нет, одна совсем юная штучка. Он её называл Карла.
Карла Девин, другая свидетельница алиби Пола Барона. Я почувствовал себя немного получше. Потом прошел в спальню, включил свет и почувствовал себя вовсе нехорошо.
Пол Барон лежал на полу навзничь. Кровь вокруг побурела и засохла. В его рубашке зияли две дыры. Лицо было перекошено злобной гримасой, а щетина отросла на полсантиметра. Левая рука вытянута, правая подвернута под спину.
Я собрался с силами и перекатил его на живот. Он был твердым, как доска и перевернулся весь сразу. Рука за спиной сжимала дьявольский нож с выкидным лезвием. Он уступил не без сопротивления, но уступил. Я вернул тело в прежнее положение и заглянул под кровать.
Из гостиной раздался приглушенный стон и торопливые нетвердые шаги.
Я выскочил и успел перехватить Вайса у разбитой двери. Тот вцепился в неё и пытался открыть. Я схватил его за шею и потащил назад. Мы упали на пол, и я потерял опору. Пока я проклинал свою недостающую руку, Сэмми поднялся на ноги. Я тоже вскочил и бросился к двери, чтобы преградить ему путь. Раньше я никогда не видел затравленного зверя, но теперь знал, как это выглядит. Он навалился на меня, словно успел превратиться в носорога. Я выхватил свой тяжелый револьвер.
— Остановись, Сэмми!
Вайс не мог или не хотел меня слушать, а глубоко в своем хитром маленьком мозгу он знал, что я не выстрелю. Он пошел на меня с кулаками. Я замахнулся своей «пушкой» и ударил его по плечу. Он застонал. Я ударил ещё раз и попал по его левой руке, по большому пальцу, так, что он взвыл, сел на пол и стал сосать его, как огромный ребенок. Темные глаза недоверчиво и печально смотрели на меня: я погубил его, я убил его. — Ты не проживешь и двух часов, Сэмми, — сказал я как можно мягче. — Я твой единственный друг.
— И что из того! Тоже друг, называется!
Он вызывал жалость, как больной ребенок. Я опустился на корточки и взглянул ему прямо в лицо.
— Послушай меня, Сэмми. Барон мертв. Он повесил на тебя убийство Редфорда, но теперь уже не сможет ничего к этому добавить. Я думаю, что он сам убил Редфорда, но сейчас ещё не смогу этого доказать.
Он слушал меня, но я не был уверен, понимает ли. Походил он на дикое животное, оказавшееся среди лесного пожара. Его мозг твердил только одно: бежать, бежать, бежать, бежать, хоть в реку, хоть в пропасть. Но мне нужно было достучаться до его рассудка.
— Расскажи мне со всеми подробностями, что происходило здесь вчера вечером, Сэмми, — сказал я как можно спокойнее.
Он моргнул, задумался, и это усилие, казалось, вывело его из состояния транса.
— Я же говорил тебе, Дэнни. Я поднялся, мы немного выпили, он дал мне деньги, и я скрылся у старухи.
— Кто тебя отвез туда? Лео Цар?
— Лео вообще здесь не было. Я поймал такси около дома. Стоянка такси как раз рядом с клубом.
— Ты ехал в такси всю дорогу до Ямайка-бей?
— Ну и что? У меня же были деньжата.
Я вздохнул.
— Кто-нибудь ещё видел тебя приходящим или уходящим?
— Когда я уходил, в коридоре какой-то пьяный скандалил с управляющим домом.
Я только посмотрел на него. Он опять попался, о чем я по-своему пожалел. Иначе это причинило бы меньшую боль.
— Барон, очевидно, мертв уже не меньше двадцати четырех часов, Сэмми. С того самого времени, когда ты вчера вечером был здесь. Не ты ли его убил, Сэмми? Ты припомнил ему, что он тебя хотел подставить? Он пытался удержать тебя здесь, чтобы выдать? Ты узнал, что он убил Редфорда? Он пытался тебя убить? Чтобы заткнуть тебе рот, чтобы можно было подсунуть полиции мертвого беглеца?
Он вскочил.
— Я никого не убивал! За всю свою жизнь я никогда не держал в руках оружия. Я даже не знаю, как с ним обращаться.
Невозможно было понять, лжет он или нет. Страх засел глубоко, но и хитрость тоже. Если бы он действительно убил обоих, Редфорда и Барона, говорил бы он точно так же, и точно так же вел бы себя.
— Ни один человек не поверит в ставку на бегах, Сэмми, — продолжал я. — Ни один разумный человек, Сэмми, да и не было никакой ставки. Они будут считать, что у тебя деньги либо Редфорда, либо Барона, и им будет безразлично, чьи именно. Ты убил Редфорда из-за денег, или Барон убил его из-за денег — никого не будет интересовать. Исходить будут из того, что Редфорда убил один из вас двоих, и дело сочтут законченным, так как Барон теперь тоже мертв, и его убийство можно свалить на тебя.
Он съежился.
— Нет, я клянусь!
— Тебя видели уходящим примерно в то время, когда Барон был убит. Шоферу такси доводится ездить в Ямайка-бей, может быть, раз в год, он сразу тебя вспомнит. Каждый знает, что Барон тебя разыскивал. Ты завладел деньгами. Держу пари, что никто не видел Барона живым после твоего визита, если он вообще ещё был жив.
Сэмми пристально смотрел на меня, и вдруг у него на глазах появились слезы. Крупные, безнадежные слезы, от которых он походил на плачущего бегемота, только это было не смешно. Я задумался, что можно сделать, чтобы помочь ему, когда широкая сияющая улыбка озарила его лицо, орошенное слезами, так же внезапно, как до этого хлынули слезы.
— Девушка, Дэнни, Карла! Она оставалась здесь, когда я ушел. Все о'кей, Дэнни. Ищи Карлу. Она все знает.
Я наблюдал за ним. Он уже упоминал о девушке, значит, то, что он сказал, могло соответствовать истине. Может быть, для Сэмми наконец засияло солнце.
— Ну, прекрасно. Мы ищем девушку. Полагаю, что знаю, где её найти. Ты сможешь описать её внешность Гаццо, чтобы доказать, что ты действительно её видел?
— Гаццо? — Его улыбка погасла. — Ты должен меня спрятать!
— Нет, Сэмми. — Я сунул ему под нос револьвер. — Не нужно больше убегать. Если ты не наврал с три короба, где-то есть убийца, который постарается избавиться от тебя навечно. Барон мог быть убийцей Редфорда, но кто-то прикончил и Барона. Если тебя найдут мертвым-скажем, как самоубийцу, — все нити прекрасно сойдутся вместе, и для копов дело будет закрыто. Или ты хочешь, чтобы тебя превратили в козла отпущения? — Мне безразлично! Я не буду.
— Нет, ты будешь! И не только ради себя. Уже хотя бы только потому, что я здесь, с тобой, я даю убежище беглецу, скрываю преступление и иду против закона. Если ты виновен, можешь пропадать без меня.
— Еще друг называется! Ты мне не веришь? Я ухожу!
Он шагнул. Я прицелился. Он остановился.
— Я буду стрелять, Сэмми. Ты в бегах, ты всю свою жизнь был в бегах. И я выстрелю без колебаний, если понадобится.
Он уставился на «пушку», и лицо его стало похожим на мягкий воск. Я положил револьвер так, чтобы был под рукой, и позвонил Гаццо.
Вайс одиноко дрожал посреди комнаты.
Шел уже четвертый час утра, когда я прошел следом за Гаццо в его кабинет. Говорил он со мной только по необходимости. Ему не понравилось, что я занялся поисками Барона, и уж совсем ему не понравилось, что я на свой страх и риск сначала отыскал Вайса.
— Вы накрыли малину? — спросил я.
— Боишься за свою шею?
— На что будем держать пари?
— Пока будем только держать их под наблюдением.
Он уселся за свой письменный стол и пристально уставился на меня. Вайс на первых двух допросах оставался верен своей версии событий. Я не знал, как долго он продержится, даже если не врет. Вайс настаивал, что он только подрался с Редфордом, даже после того, как ему показали снимок трупа. Он пытался отвернуться-смерть его ужасала. Но его заставили смотреть, и он посмотрел только раз и сразу сказал, что когда он убегал, человек был жив.
Я сказал Гаццо:
— Полагаю, после того, как Сэмми сбежал оттуда, Барон воспользовался черным ходом. Или он слишком напирал, или Редфорд, но как бы там ни было, Редфорд был убит. Барон забрал деньги, но потом испугался того, что сделал. Сэмми был прекрасной кандидатурой для подставки. Барон его и использовал, или, по меньшей мере, пытался это сделать. Так вполне логично можно объяснить его поведение.
— Возможно, — кивнул Гаццо, — если верить Вайсу. Если верить Барону, все выглядит иначе. Вайс убил Редфорда, взял деньги и улизнул. Барон его искал. И нашел. Но перегнул палку, слишком нажал, и Вайс его убил.
— Сэмми убил такого типа, как Барон? В присутствии Лео Цара?
— А почему нет? Загнанная в тупик крыса кусается, — бросил Гаццо. — Во всяком случае, деньги сейчас у Вайса. Не играет роли, были они с самого начала у него, или у Барона. Барон ни в коем случае не отдал бы их Вайсу. Только не Пол Барон. А история со ставкой-действительно, высший класс!
Так и только так. Вайс убил или обоих, или хотя бы Пола Барона. Ничего другого полиция знать не хотела. Они могли преспокойно ограничиться обвинением Вайса в убийстве Барона. И вполне могли быть правы. Вайс был прирожденным лгуном. Только вот история со ставкой была настолько нелепа, что я Вайсу поверил.
— Откуда вы знаете, что это были деньги Вайса?
— У него нашли бумажку с номерами банкнот.
— Значит вот почему вы хотите знать, платил ли мне Вайс?
— Точно. — Гаццо изучал потолок. — Барона застрелили в упор из автоматического пистолета 45-го калибра. Первый выстрел свалил его на пол, второй настиг, когда он уже упал. Одна пуля застряла в костях. Врач сумел установить время лишь приблизительно, между одиннадцатью вечера и пятью утра в ночь на четверг. Но до часа Барон находился здесь, значит, это должно было случиться позднее.
— Он поведал вам свою историю поисков Вайса?
— Насколько я знаю, он тоже его искал, — осторожно заметил Гаццо. Вайс утверждает, что прибыл к Барону около половины второго и уехал в половине третьего. Шофер такси помнит долгую поездку на Ямайка-бей, да и управляющий домом помнит Вайса, так как воевал с пьяным в коридоре, когда Вайс проходил мимо. Никто больше Барона живым не видел.
— Кроме, может быть, девушки — Карлы Девин.
— Она уже едет сюда. И, надеюсь, сможет снять вину с Вайса.
— Что с выстрелами? Их кто-нибудь слышал?
— Ты же знаешь Виллидж, Дэн. Десять человек слышали что-то, похожее на выстрелы, разброс времени — между девятью и четырьмя часами утра. Как можно верить таким показаниям?
— А что с ножом и пистолетом?
— Никаких следов, Дэн. Оружие или в реке, или в Ямайка-бей. Мы его никогда не найдем, если даже Вайс скажет, куда его выбросил.
— Что-то мне все это не нравится.
— Ладно, Дэн, — сказал Гаццо, — предположим, что с убийством Редфорда Вайса подставили. Все было проделано просто мастерски. И при этом у Вайса появляется двойной мотив для убийства Барона. — Он перегнулся через стол. Послушай, Дэн. Если Вайс Барона не убивал, объясни мне два других обстоятельства, на которые нельзя не обратить внимание. Одно — то, что два разных человека, независимо друг от друга, хотели подставить одного и того же Сэмми. Странное совпадение. И попробуй объяснить его прокурору! И второе: Барон дважды пытается пришить Вайсу убийства, даже ценой своей собственной смерти. Это что-то новенькое!
Я ничего не ответил. И что я мог сказать? Я был твердо убежден, что Барон пытался повесить на Вайса убийство Редфорда. Только Вайс теперь оказался в петле из-за убийства Барона, как бы ни казалось странным то, что человек хочет пришить кому-то убийство самого себя. Прокурор, взявшись за такое дело, имел бы шанс прославиться. При сложившихся обстоятельствах каждым новым доказательством вины Барона в смерти Редфорда я ухудшал положение Вайса как вероятного убийцы Барона.
Гаццо с удовольствием наблюдал за моим безмолвным смущением, когда вошла красавица дежурная, чтобы сообщить о прибытии Карлы Девин.
— Пригласите её сюда, — велел Гаццо.
Карла вошла медленно, на пороге едва не запнувшись. Она оказалась изящной миниатюрной особой: крошечного роста, темноволосой, с кожей цвета слоновой кости, лицом мадонны и глазами величиной с два грецких ореха. Глаза смотрели испуганно. Обеими руками она стискивала сумку, как маленькая девочка — школьный портфель.
— Садитесь, пожалуйста, мисс Девин, — пригласил её Гаццо.
Она присела на край стула, при этом миниюбка обнажила до весьма опасного уровня её крепкие молодые бедра. Я смотрел на них как зачарованный. Гаццо — нет. И последнее смутило юную красотку больше, так как обычно все мужчины реагировали по-моему.
— Будьте добры сказать, где вы были в среду вечером? — В среду вечером? — Она смотрела Гаццо в лицо. — Минутку. Помню, я была с Полом.
— Полом Бароном?
Под глазами Гаццо пролегли темные круги. Он был удивлен. Я тоже. Кроме того, я был полон надежды.
— Мы ходили поужинать. Конечно, это была среда.
— А потом? — спросил Гаццо.
— Он проводил меня домой. Ему нужно было ещё куда-то.
— Куда домой?
— Университет-плаза, 47, квартира 12-С.
— И когда это было?
— Ну, около половины одиннадцатого. В одиннадцать ему нужно было уйти.
— Ему нужно было ко мне, — пояснил Гаццо. — Отсюда он ушел около часа. Где вы встретились после этого?
Она захлопала ресницами.
— Вы имеете в виду — в среду? Вообще не встречались. Я его с тех пор совсем не видела. Но такой уж Пол, честно. Он приходит и уходит, когда хочет.
— Вы вообще не видели Барона после половины одиннадцатого вечером в среду? — спросил Гаццо. — Вы уверены? Мы проверим, мисс Девин.
— Нет, честно. У Пола. У него неприятности?
Я склонился к ней.
— В среду ночью, в половине второго, вы были в его квартире на Пятой улице. Вы присутствовали, когда Барон передавал мужчине по фамилии Вайс выигрыш на скачках.
Она одарила меня глубоким взглядом своих больших карих глаз.
— Вы имеете в виду Сэмми Вайса? Так это было не в среду. Может быть, неделю назад, честно. Я не часто бываю в квартире Пола. Там живет Мисти. Сэмми Вайса я там видела, но давно, с неделю назад. Только речи о скачках не было.
Трудно было заподозрить, что она лгала. Гаццо бы так не подумал. Он подумал бы, что лжет Вайс.
Карла Девин ещё раз спросила:
— У Пола неприятности?
Я не отставал:
— Барон говорил, что он в понедельник был с вами вместе. Это верно?
— Верно, он пришел.
— Барон мертв, — перебил я её, — алиби ему больше ни к чему.
— Мертв?
Гаццо прошипел:
— Он был с вами в понедельник?
Она кивнула.
— Да, только. Только в другое время. Он пришел ко мне в половине третьего, а не в половине второго. Но сказал, что я должна называть час тридцать. А он умер? Умер?
Суставы её пальцев, судорожно стиснувших сумочку, побелели, и она в картинном обмороке рухнула со стула. Гаццо вскочил, как ужаленный. Если она играла, то играла хорошо. Гаццо вызвал свою красавицу — сотрудницу.
— Позаботьтесь о ней! Когда придет в себя, получите письменные показания. Кто-то ещё пришел на помощь очаровательной дежурной, и они вынесли Карлу Девин из кабинета. Я наблюдал за этой возней, понимая, что они унесли с собой последний шанс Вайса.
— Он врет, Дэн. Он все время врал, — наконец сказал Гаццо.
— Девушка тоже уже раз соврала.
— Ради Барона. Может быть, Барон действительно убил Редфорда, но теперь он мертв. Зачем ей врать дальше?
Гаццо сказал это почти с горечью. Хороший детектив, такой, как Гаццо, всегда живет на краю опасности. Но ещё ближе он живет к краю безумия, словно пропасть угрожающего людям, которые должны решать, кому жить, а кому умирать. Гаццо не жестокий человек, и потому ему тяжело дается решение, взвалить на себя или нет судьбу жалкого ничтожества вроде Вайса. Это бередит такому человеку, как он, невидимые раны, это его огорчает.
Мы сидели некоторое время молча. Потом я спросил:
— Каким, собственно, образом у Редфорда оказались записаны номера банкнот?
— Откуда я знаю! Может, такова была его привычка, когда дома собиралось много наличных, может быть, он готовил ловушку Барону. Ты же говорил мне, что тот приходил с целью шантажа, а не за карточным долгом. Возможно, Редфорд просто был умудрен опытом?
Мы опять сидели молча. Мне больше ничего не приходило в голову, ни о чем бы спросить, ни о чем заговорить. Немного погодя я встал и натянул пальто. Гаццо провожал меня взглядом.
— Вайс виновен, Дэн. Не впутывайся в это дело.
— Возможно, — сказал я. — Знаешь, я бы хотел найти оружие. Покопаться в дерьме, так сказать. На это я как детектив ещё имею право, не так ли?
— Иди к черту.
Гаццо стал бы копать дальше, как и я, но, возможно, ему недоставало уверенности. Только прокурор всегда уверен в своем деле. Он должен уметь сделать выбор и внушить себе абсолютную уверенность.
Я вышел на улицу и сел в машину. Было ужасно холодно. Я сидел за рулем, следил за выходом из здания и курил сигарету за сигаретой.
Уже рассветало, когда вышла Карла Девин. Гаццо был добросовестным копом, он основательно зажал её в клещи. Но она осталась при своих показаниях, иначе бы сейчас не вышла.
Карла заспешила вниз по замерзшей улице в другую сторону. Я вышел из машины и последовал за ней. Она зябко куталась в меха до самых глаз. И тут перед ней распахнулась дверца обтекаемого спортивного автомобиля. Я побежал. Она увидела меня и бросилась в машину. Я успел схватился за ручку. Спортивный автомобиль взревел, рванулся с места и потащил меня за собой. Ее большие карие глаза смотрели изнутри мне в лицо. За рулем, скаля зубы, сидел хрупкий, бледный, кудрявый юноша.
Однорукому не открыть дверь автомобиля на ходу, и не провисеть на нем, если автомобиль с места разгоняется под сотню. Я между тем сполз спиной вниз и вынужден был отцепиться, изрядно приложившись о мостовую. Так изрядно, что даже не потрудился взглянуть, куда уехала машина. И не попытался рассмотреть в темноте номер.
Через некоторое время я поднялся, поехал домой и лег в постель. Что я вообще мог бы узнать от Карлы Девин?
Кто-то плакал. Я голый тащился по снегу и заметил, что это была моя рука, которая лежала за мусорным баком. Однако потом оказалось, что плакала не моя рука, а Сэмми Вайс. Трое громадных мужиков лупили Сэмми по лицу крышкой мусорного бака. Я застонал. Затем отец схватил меня за пустой рукав, и я зарычал на него, — он должен исчезнуть, исчезнуть, исчезнуть.
Я проснулся от солнечного зайчика на лице и мгновенно сообразил, что именно Вайс должен исчезнуть, убраться, испариться.
Закурив, я остался лежать в постели и почувствовал себя внутренне опустошенным и перегоревшим. Я дошел до мертвой точки, в буквальном смысле слова. Я дошел до такого состояния из-за шаткого предположения, что Вайс не был убийцей Джонатана Редфорда. И как раз когда я почти уже был уверен в том, что его убил Пол Барон, убивают Барона, и Вайс оказывается в тисках улик плотнее, чем когда-либо.
Он лгал? Я этого не знал. Я знал только, что убив двух человек, сам стал бы лгать.
Я встал и включил кофеварку. Потом включил обогреватель и сел за кухонный стол. Ладно, пусть я в тупике, пусть слишком много неизвестных и много вероятностей. В науке есть свои методы решения задач со многими неизвестными и недостающими данными. Там неизвестным придают заданные значения и строят гипотезы, которыми объясняют известные факты. Исходные условия могут оказаться неверными, но они дают возможность начать.
Я подождал, пока закипит кофе, и налил себе чашку. Мое допущение, мой отправной пункт заключались в том, что Вайс сказал правду. Моя гипотеза состояла в том, что Джонатана Редфорда убил Пол Барон. Это могло быть неверным, но зато вполне вписывалось в обстоятельства дела, им можно было оперировать, и получить возможность выяснить, почему был убит Барон.
Редфорд мертв. Тогда что же? Жажда мести? Узнай семейство Редфордов, кто убийца, они прибегли бы к помощи закона. Моя клиентка Агнес Мур? У неё был мотив и, вероятно, хватило бы и ненависти, и мужества.
Ну что ж, вполне возможно. Этим стоило заняться.
Редфорд мертв. Барон принял меры, чтобы подставить Вайса. Казалось, все устроилось: копы пошли по следу Вайса, Барон все ещё владел материалами, которыми мог шантажировать Уолтера Редфорда. Решился бы он снова их использовать, попробовал бы снова прижать Уолтера, который стал богат? Или кто-то, предположив, что Барон не угомонится, решил его остановить? Убрать раз и навсегда с пути угрозу?
Или существовал какой-то партнер Барона, сообщник, напуганный убийством Редфорда и посчитавший, что живой Барон ему опасен? Кто-то, имевший общие дела с Бароном, и переставший доверять ему после убийства Редфорда?
Или, может быть, этот партнер Барона решил сам заняться шантажом Уолтера?
Партнер, оказавшийся слишком жадным.
Партнер? Другое научное правило рекомендует изучать факты, какими бы нелепыми они не казались. Ни один человек не додумался бы дать себя убить с целью кого-то подставить. Но именно так сделал Барон. Два факта, оба не могли иметь места и, однако, они были. Напрашивался ответ: Барон не предвидел последствий того, что совершил. Он стал жертвой крупной махинации.
Кто-то изменил план, позаботившись о том, чтобы Барон сам подготовил свое убийство, когда пытался подставить Вайса. Кто-то, кто был знаком с Бароном и со всем планом до такой степени, что был в курсе всех дел Барона, в том числе и прошлых, и контролировал его действия. Особа, которая все время работала вместе с Бароном. Неизвестный партнер.
Доказательство было буквально перед носом: приказ Барона Вайсу связаться со мной. У Вайса он не вызвал подозрений-Сэмми был уверен, что Барон знает, где он скрывается. Но ведь Барон уже был мертв, когда Вайс получил этот приказ.
Я начал одеваться. Приказ отдал человек, знавший, что Барон мертв. Чтобы выкурить Вайса из убежища, чтобы меня заманить к Вайсу и затем, по логике развития событий, к Барону. Ведь когда Вайс впервые изложил мне свою историю, я мог принять всего лишь два решения: или я отправляюсь на поиски Барона, — что я и сделал, или передаю Вайса полиции. Тогда уже полиция начала бы искать Барона. Зато когда Барон был найден, никто уже не верил рассказу Вайса-ведь все указывало на него как на убийцу. Цель была достигнута.
Я зашел в ближайшую закусочную, чтобы позавтракать. Гаццо сказал бы, что не было никакого приказа, что Вайс выдумал всю эту историю, чтобы убедить меня, что он ничего не знал о смерти Барона. Да, Гаццо мог быть прав, но я исходил из того, что Вайс не лгал. И, значит, партнер был. Лео Цар знал, где скрывается Вайс, но Лео не вписывался в общую картину. Понятно, он действовал бы иначе. Впрочем, на мой взгляд, он совсем не подходил на роль партнера Барона и интригана, ведущего двойную игру. Он был лишь подчиненным, верным спутником и ассистентом Барона. Конечно, я мог ошибаться.
В ожидании яиц я позвонил Редфордам в Нортчестер. Батлер сообщил мне, что Уолтера нет дома, но миссис Редфорд здесь. Я ждал и слушал шорох в трубке. Никто не подходил. Потом вдруг объявилась миссис Редфорд.
— Опять вы, мистер Форчун? — спросила она.
— К сожалению. Не могли бы вы мне сказать, все ли члены семьи были дома в среду ночью? Между полуночью и пятью часами утра? Начните с себя.
— Вы слишком прямолинейны, мистер Форчун. Полагаю, что я была в постели. Опять что-то случилось?
— Застрелили мужчину по фамилии Барон. Полиция ещё не появлялась?
— А почему она должна появиться? Я ведь уже вам говорила, что не знаю никакого Пола Барона.
— Зато Уолтер знает.
— Тогда, наверное, полиция звонила Уолтеру.
— Он был дома в среду ночью?
— Нет. Они с Дидрой ездили в Нью-Йорк. Я думаю, они ночевали у Джорджа.
— А ваша дочь?
— Моргана? Полагаю, она была здесь. Да, я знаю это точно. — Насколько точно?
— Но, помилуйте, мистер Форчун! Вы же сами недавно с ней разговаривали. Конечно, у неё собственный дом, и я её не контролирую. Но в четверг хоронили беднягу Джонатана. Я уверена, что она была здесь.
Я поблагодарил и ждал, что она положит трубку. Но в трубке шум затих не сразу. Лишь после небольшой паузы раздался щелчок.
И я вернулся к яйцам.
Уолтер Редфорд открыл мне дверь квартиры на Шестидесятой улице. Его лицо вытянулось, рот сжался, глаза-пуговицы стали ещё меньше, чем обычно, а манеры-еще хуже.
— Что вам нужно?
— Задать ещё несколько вопросов.
Улыбка, казалось, причиняла ему боль.
— Уходите.
Он попытался испепелить меня взглядом, но куда там! Вернув ему такой же взгляд, я протиснулся мимо него в квартиру. Сразу бросились в глаза изменения. В гостиной стояли две огромные медные лампы с безобразными абажурами, чудовищное кресло со скамеечкой для ног и резной курительный столик. Гармония была нарушена. Привлекательная викторианская деловитость исчезла. Все выглядело так, как будто холостяк Джордж Эймс сверг господство Джонатана.
Я повернулся к Уолтеру. — Я знаю, в чем на самом деле заключается история с двадцатью пятью тысячами долларов. Полиция тоже знает, хотя я сомневаюсь, что они станут опровергать вашу ложь. Они понимают, с кем имеют дело, и постараются обойтись без этого.
— Не понимаю, о чем вы.
— Что именно было у Барона на руках против вас?
— У Барон на меня вообще ничего не было. И вы ничего не сможете доказать.
— Вы хотите сказать, теперь, когда Барон мертв, уже невозможно ничего доказать? Какая удача!
Он сжал кулаки и шагнул ко мне. Я только ухмыльнулся.
У него были обе руки, но я помнил, как он замахнулся на Коста. Со мной не часто случалось, чтобы я физически чувствовал себя на высоте. И действительно, его руки бессильно упали.
— Уходите, Форчун. Пожалуйста.
Его голос звучал плаксиво, как у маленького мальчика, который просит отца оставить его в покое.
— Похоже, у вас был убедительнейший мотив для убийства Барона. Если он убил Джонатана, ему срочно нужны были деньги, чтобы скрыться. Он опять вас шантажировал? Он связался с вами?
— Конечно, нет. И я даже не знал, что он умер, пока сегодня утром не пришла полиция. Я сказал неправду об истории с шантажом. Прекрасно. Почему я должен был ещё добавить, что участвовал в нелегальном бизнесе? Я понятия не имел, что Пол мог убить моего дядю. Я даже не знаю, он ли вообще это сделал. Полиция склонна считать, что обоих убил ваш Вайс.
— И это вас вполне устраивает, не так ли? — Мне просто безразлично, и все.
— Теперь вы богаты, а Барон мертв. Дело сделано.
— Ну и что?
— Кто бы ни убил Барона, он завладел тем, что тот имел против вас.
Его рот снова сжался, но он промолчал.
— Карла Девин была соучастницей Барона?
— Да. Маленькая стерва была влюблена в Пола.
— Кто еще? Мисти Даун?
— Больше никто, Никто, если вы имеете в виду партнеров или соучастников. У него были имена, адреса, чеки, фотографии.
— Расскажите мне, как было дело.
— Мы играли в покер, и я проиграл. Не двадцать пять тысяч, а пять, но проиграл. Он остался очень мил, но сказал, что ему срочно нужны деньги. Я ответил, что от Джонатана больше ничего не смогу получить. Он сказал, что все понимает, но у него затруднения, и больше он ждать не может. И ещё он сказал, что у него есть идея, как мне быстро рассчитаться со своими долгами. У него есть несколько девушек, с которыми он работает, они заплатили бы мне за нужные контакты. У меня ведь масса богатых приятелей, и если я организую им встречи, девушки будут платить, и мужчины тоже, если я за это правильно возьмусь.
Мне предложение понравилось. Ведь я смог бы использовать свои священные семейные связи, чтобы делать деньги. Итак, я связался со всеми приятелями и знакомыми, предложив им приглашать и других клиентов. Все были довольны, мне тоже перепадало. Вот тогда Пол начал на меня давить. — Когда это произошло? По порядку, пожалуйста.
— Я познакомился с Полом, пожалуй, скоро будет с полгода. Месяца три назад начался бизнес с девушками. А в прошлое воскресенье Пол предъявил мне свой ультиматум.
— И в понедельник послал Вайса получить деньги. Но ведь он должен был до того позвонить Джонатану и выложить карты на стол, чтобы нажать на него. Вайсу же он, напротив, сказал, что речь идет о карточном долге.
— Я не знаю, что он сделал. Думаю, он просто не вытерпел.
— Тогда шантаж был направлен против Джонатана, или против всей семьи. Барон должен был действовать, пока его козыри оставались в силе.
— Я ему говорил, что Джонатан не станет платить.
— Ему следовало вас послушать, — сухо заметил я. — А теперь скажите мне, где вы были в среду ночью. Всю ночь.
Он сверкнул глазами, ощетинился, но все равно казался мне бьющейся в сетях рыбой. Не дрожащим от страха, но отчаявшимся и несчастным.
— Почему я должен это делать?
— Потому что я от вас не отстану, пока не узнаю.
— Ну ладно. У меня были билеты в театр, уже с неделю. Хотя я считал это неприличным в вечер накануне похорон, но мать сказала, — почему, собственно, нет? Дидра присоединилась к ней. Ну вот. У меня ещё сохранились билеты, и я могу рассказать о спектакле. Потом мы зашли выпить к Дауни. Помню официанта. Перекусив, поехали сюда. Джордж уже был дома. Мы вместе ездили на похороны в Нортчестер.
— Когда вы вернулись сюда? — Около двух.
Джордж Эймс выбрал для своего выхода именно этот момент. Он, должно быть, ожидал за кулисами. В гостиную он вошел в безупречном сером твидовом костюме с широкой черной повязкой на рукаве. Твидовое пальто небрежно накинуто на плечи, рукава свободно болтались.
— Вы все время на ногах, мистер Форчун? Мне однажды пришлось играть Шерлока Холмса, так мой герой практически не покидал кресла.
— Другие времена, другие методы, — буркнул я. — Когда вы пришли в среду вечером домой, мистер Эймс?
— В среду? Минутку, это вечер после нашего разговора в Нортчестере, не правда ли?
— Верно.
— Да, тогда я вернулся в Нью-Йорк поздно вечером. Дорога оказалась довольно утомительной. Я бы сказал, что домой добрался около полуночи. И нуждался в ночном отдыхе перед похоронами.
— Таким образом, к двум часам ночи здесь были только вы вдвоем и Дидра Фаллон, чтобы подтвердить ваше присутствие?
— Предполагаете семейный заговор? — фыркнул Эймс.
— Барон был мошенником, который шантажировал всю семью, — продолжал я невозмутимо. — Вы все должны были видеть в нем паразита, которого следовало уничтожить.
— Тогда я предлагаю вам доказать, что одного из нас здесь не было.
— Есть и другие члены семьи. К тому же вы могли нанять убийцу Барона. — Ваша фантазия кажется безграничной.
— Вы познакомили Джонатана с Агнес Мур?
— Черт возьми, примите мои комплименты. Видимо, ваша внешность заставляет вас недооценивать. Верно? — Эймс нахально осмотрел меня. — Да, я пользовался вниманием Агнес, но Джонатан ей понравился сразу. Она как раз готовила со мной телепрограмму о добром старом варьете. Это, в сущности, не мое амплуа, но меня это забавляло.
Я понял, что опять пошли воспоминания.
— Вы знали, что он с ней часто встречался?
— Да, я догадывался об этом.
— А кто ещё знал или догадывался?
— Полагаю, никто. Он предпочитал свои личные дела держать в тени, как и мы все.
Эймс поглаживал свои серые перчатки.
— Я с удовольствием побеседовал с вами, мистер Форчун, но мне нужно в клуб, и я уже опаздываю. Привычки — опиум для пожилых мужчин. Уолтер?
Уолтер стоял у окна и смотрел вдаль. Казалось, он рассматривал город, лежащий у его ног, но я считал, что он видел только ту картину, что развертывалась в его мозгу. Его руки были снова сжаты в кулаки.
— Уолтер! — повторил Эймс. — Я увижу тебя за ужином?
— Что, простите? — Уолтер обернулся. — Ах, да, я не знаю. Я. Все зависит от намерений Дидры.
— Ты мне сообщишь? — бросил Эймс, поклонился в мою сторону и вышел из комнаты.
Эффектный уход. Эймс всегда чувствовал себя на сцене. Я стал думать о нем. Возможно, он срочно нуждался в деньгах и знал о побочном занятии племянника?
Я спросил Уолтера:
— Могу я поговорить с мисс Фаллон?
— Ее здесь нет. — Он снова отвернулся к окну. — Уходите, Форчун.
— Сейчас. У меня как раз появилась интересная идея. А что, если шантаж был лишь маскировкой? Вы вместе с Бароном задумали убить вашего дядю. А затем избавились от Барона. Как, хитро? Я никак не могу отделаться от мысли, что вы больше всех выгадываете от обоих убийств.
Он обернулся.
— Но я и без того через год получу свои деньги!
— Это, в самом деле, весомый довод. К нему я ещё вернусь. Но, может быть, вы сделали это, чтобы унаследовать руководство концерном? Ведь нормальным образом вы бы его не добились до смерти Джонатана.
— Семейный концерн? Я никогда не хотел им руководить. Я и теперь этого не хочу.
— Кто-то мог захотеть за вас. И вас подтолкнули.
— Вы безумец! Сумасшедший!
Я продолжал:
— Или возможен вариант с шантажом. Как шутка. Вы подыграли Барону, чтобы привести дядюшку в ярость, вызвать взрыв и быстро добраться до денег. Ведь считали вы лишь милой шуткой аферу с девушками. Но затем дело выскользнуло из ваших рук, дядюшка был убит, и вы могли спастись, лишь убив Барона. Тоже неплохо, если разобраться. Мне это понравилось. Он уставился на меня, покусывая нижнюю губу. Я одарил его довольной ухмылкой и вышел. Все, что я наговорил, было чистой фантазией. Но подобное вполне можно было представить, и если тут были хоть какие-то проблески истины, я, пожалуй, мог толкнуть его на какой-нибудь необдуманный шаг.
Так, во всяком случае, хотелось думать.
Когда я уходил, он выглядел довольно озабоченным.
В доме номер 47 по Университет-плаза я уже был однажды, во вторник, когда искал Пола Барона, и Дидра Фаллон дала мне этот адрес. При дневном свете дом выглядел серым ящиком без всякого стиля, типичным нью-йоркским многоквартирным домом — без вкуса, но со множеством коридоров. Я позвонил в квартиру 12-с, и на этот раз успешно. Пожилая женщина, которая выглядела как уборщица и держала в руках метелку, чтобы в этом не возникло никакого сомнения, открыла дверь.
Я спросил Карлу Девин. Она попросила подождать. И я ждал.
Большая гостиная была обставлена дорого и уютно. Все, вплоть до толстого мохнатого желтого ковра, было дорогим, мягким и выдержанным в пастельных тонах. И нигде хотя бы следов пепла. Мебель была расставлена несколькими группами, словно выделяя ряд отдельных пространств. Даже журналы лежали на разных столиках.
Это действительно была квартира того сорта, которые снимают сообща несколько девушек, чтобы обеспечить себе комфорт, который потом едва ли сможет предложить им муж. Типичное явление для Нью-Йорка. Большей частью девушки приезжают в город Бог весть откуда, лелея далеко идущие планы. Они ищут себе работу, возможности повеселиться и — когда-нибудь потом — мужа, который зарабатывает больше денег, чем отец.
Некоторые девушки с течением времени меняют свои убеждения, чаще всего самые красивые. И для них работа становится лишь предлогом: мужчины, которых они встречают, имеют значительно больше денег, развлечения стоят дорого, и они начинают понемногу зарабатывать именно на своих развлечениях. Ужинать их надо выводить в «Колонн», а если они выходят, чтобы попудрить носик, то ожидают не меньше десятки и никаких распросов. За это они готовы вознаградить — и в конце концов опускаются до невидимой границы между любительницей и, по меньшей мере, полупрофессионалкой.
Я был убежден, что именно с этими девушками работал Уолтер Редфорд, и я думал как раз об Уолтере и его богатых приятелях, когда открылась дверь и вошла Дидра Фаллон.
— Опять вы, мистер Форчун! — протянула она.
На ней был черный костюм. Она улыбалась и шла ко мне. Черный костюм был ей ещё больше к лицу, чем белое вечернее платье. Еще на ней были черные сапоги до колен, вид которых пронзил мою поясницу ударом электротока. В глазах её прыгали чертики. Я подумал, что выгляжу, как человек, которого ударили по лицу мокрой тряпкой. Все мы, кажется, думаем стереотипами.
— Может быть, это вы меня преследуете? — спросил я.
— Едва ли. Совершенно случайно я здесь живу. Или, лучше сказать, жила, пока мать Уолтера не пригласила меня в Нортчестер. Раньше или позже, но при ваших странствиях по городу вы бы это все равно узнали.
— Вы живете здесь?
Вопрос содержал в себе больше, чем просто интерес к её адресу, и она поняла это. Улыбка стала шире.
— А как же, вы полагаете, я могла бы познакомиться с Уолтером? Мужчина с вашим опытом не должен из крошечного факта делать поспешных выводов. Мы живем не в 1900 году. Мир изменился.
— Вы, конечно, правы, — согласился я с ней. — Вы познакомились с Уолтером, когда он начинал здесь работать с девушками?
— Нет, раньше. Пол Барон привел его с собой на вечеринку вскоре после того, как они познакомились. Шесть месяцев назад. Мы полюбили друг друга.
Она замолчала и наморщила лоб. Потом села на розовую кушетку и протянула руку.
— У вас не найдется для меня сигареты?
Я подал ей пачку и поднес огонь. Она продолжала молча думать. Снаружи за высокими окнами тучи закрывали солнце, как тяжелый занавес. Она курила, как мужчина, медленно и глубоко затягиваясь.
— Я из хорошей семьи, только обедневшей, — начала она наконец. Истинные гордые ирландские пресвитерианцы. Кто хочет изучить фальшивую гордость ограниченности, должен точно различать меньшинство внутри меньшинства. Мой отец питал предубеждение против каждого, кто был не ирландского происхождения, против каждого, кто, хотя и был ирландцем, но католиком, и против каждого, кто его принимал за ирландского католика. Единственными, к кому он не испытывал предубеждения, были английские аристократы. И даже тут он не всегда был уверен. Ярко выраженное чувство собственного достоинства стало главным его достоянием. Моя мать была более высокого происхождения, и я получила достойную шлифовку с помощью её богатых друзей. Мы же в общем и целом были бедны, как церковные мыши.
— Эта проблема не так уж нова.
— Она стара, как мир. Отец умер. Мать приживалкой переехала в Балтимор, и я открыла для себя большой мир. У меня были манеры, стиль и культурная речь. Как в плохом романе. Маленькая леди без денег, без связей, без нужных навыков. Но я все-таки не героиня плохого романа. Мир не таков, и маленькая леди тоже. Я сразу нашла работу, благо очень хорошо смотрелась, а на это всегда есть спрос.
Она рассмеялась от души, но не совсем искренне.
— Мужчинам я нравилась. У меня холодный тип, вы не находите? Строгий и неприступный. Это привлекает мужчин, особенно пожилых, богатых. Я хотела иметь все, что хотела. И получала это так, как могла получить. Я жила полной жизнью. Жила так, как живут в наши дни многие девушки. Единственная разница в том, что я ограничивала свое общение богатыми мужчинами, которые вращались в соответствующих кругах, и в том, что я не разыгрывала любовь к ним и не требовала её от них. В некотором роде, тут мы честнее. Все девушки позволяют себе принимать ласки и подарки от мужчин, которые их на самом деле считают дрянью. И не говорят об этом лишь потому, что хотят соблюсти внешние приличия.
Часть того, что я получала от мужчин, я тратила на свой гардероб и, естественно, оплачивала квартиру. Но это тоже не так уж необычно в наше время. Может быть, я никого из этих мужчин не любила, но никогда не связывалась с человеком, который мне не нравился. Может быть, мне просто везло.
Она замолчала и, казалось, задумалась о своей судьбе, которая явно не приводила её в восторг.
— Почему вы мне это рассказываете? — спросил я. — Я не исповедник.
— По этой части все мужчины исповедники. Но я не собираюсь каяться. Все прошло, но, несмотря ни на что, последние четыре года доставили мне удовольствие. Никаких сожалений. Вы, мистер Форчун, занимаетесь теорией, а я хочу вам помочь заняться практикой. Уолтер, кажется, меня любит. Я не люблю его в обычном смысле, но я никогда в любви и не нуждалась. Я помогала ему, и хотела стать любимой. Думаю, я смогу на него оказать положительное влияние. Во всяком случае, собираюсь попытаться.
— Особенно теперь, когда он по-настоящему богат.
— Несомненно. У меня будет все, что можно купить за деньги, а это в жизни самое главное. Может быть, именно этого я искала. Впрочем, он уже давно спрашивал, соглашусь ли я выйти за него замуж, да и Джонатану я нравилась.
— Может быть, — кивнул я. — Вы участвовали в шантаже?
— Не для Пола Барона.
— Значит для Уолтера. Возможно, вы бы не понравились Джонатану, узнай он о ваших занятиях в последние четыре года.
Она расправила юбку.
— Я должна была участвовать в части планов Барона. Но не всерьез. Уолтер все обо мне знает. Миссис Редфорд тоже, и Джонатан. Даже Джордж Эймс знает все. Я же говорила вам, что не совершила ничего, за что должна каяться. Просто поняла, что умнее будет не надевать маску. Почему, зачем? Я не настолько нуждаюсь в Уолтере, чтобы скрывать свои мысли. Но как бы там ни было, миссис Редфорд действительно была несколько шокирована моим прошлым, да и Джонатан тоже. Зато они поняли, что мне не занимать ни энергии, ни решимости.
После того, что я узнал о Редфордах, это было вполне правдоподобно. Ни сто лет назад, ни сегодня, никто в обществе, построенном на деньгах, не станет богатым благодаря тому, что ведет себя кротко и чтит мораль. Для старых промышленных пиратов мораль была относительным понятием. И сейчас это так.
— Вы знали Барона до того, как познакомились с Уолтером?
— Конечно. Нас всегда приглашали на его вечеринки, чтобы завязывать контакты. Он меня с Уолтером не знакомил, но мы встретились на одном из его вечеров. Вы считаете, что один из нас убил Барона?
— Что значит «из нас»? Здешние девушки или родня Редфордов?
— И те, и другие.
— Девушек я не знаю, но для Редфордов Барон явно представлял опасность. Я думаю, что он зарезал Джонатана, — вот вам два первоклассных мотива для семьи.
— Вы имеете ввиду месть? Едва ли, — покачала головой Дидра. — И если кто-то из них собирался убить Пола Барона, почему не раньше, чем тот пришел к Джонатану?
— Может быть, Джонатан сам пытался это сделать? А после того, как Джонатан погиб, Барон пытался продолжать шантажировать семью?
Она мрачно покосилась на меня, но ничего не сказала.
— Что вы знаете о Карле Девин? — спросил я.
— Немного. Она здесь сравнительно недавно — последнее его завоевание. Он испробовал всех нас. Карла была от него в восторге.
— И вас тоже?
— Конечно. Но я не была в восторге.
— Карла здесь?
— Девушки говорили, что она не пришла домой вчера ночью. Так случалось не раз, но тогда она обычно была вместе с Полом.
— Вы не знаете молодого человека со старым серым спортивным автомобилем? Одного из её приятелей? Тонкий, бледный, лохматые длинные волосы?
— К сожалению, нет. Такой сюда не приходил.
— Где она может быть?
Дидра, казалось, задумалась.
— Иногда она говорила о своих родителях. Они живут в местечке под названием Сити Айленд. Мистер Джеральд Девин, Трегг Лейн, 42.
— Большое спасибо, мисс Фаллон. — Я поднялся.
— Нам, кажется, самой судьбой предназначено часто встречаться друг с другом. — Она посмотрела на мой пустой рукав, и глаза её были как дымящиеся вулканы. — Однажды вы расскажете мне о своей руке.
— Этого я делать не стану.
— История не для разглашения?
— Да.
Она кивнула.
— Я вас провожу.
Она вышла в другую комнату и вернулась в лихо надвинутой на каштановые кудри меховой шапочке. Через руку была перекинута шикарная шуба, должно быть, соболь. Ее она протянула мне. Шуба стоила всех моих доходов за два года, за два удачных года. Она не коснулась меня, когда скользнула внутрь. Она в этом не нуждалась. Я уже ощущал её близость до самых ботинок.
Мы вышли из квартиры и в лифте спустились вниз. Она походила на русскую княжну — ту румяную княжну в мехах и сапогах, о которой грезит юноша, если ему пятнадцать лет и он читал Толстого. В моих грезах она представала обнаженной, что было плохо. Было бы ещё хуже, если бы именно я не расследовал дело об убийстве. Она вовсе не подходила к пяти комнатам без центрального отопления.
На улице она протянула мне руку.
— Мне кажется, вы настойчивый человек, мистер Форчун. Будьте осторожны. Я хотела бы попробовать как-нибудь пригласить вас, чтобы выслушать историю о потерянной руке.
Я улыбнулся. Что-нибудь получше мне просто не пришло в голову. Она зашагала к красному «фиату». Я смотрел, как он отъехал. Кажется, я помахал ей.
Сити Айленд расположен в Бронксе, поблизости от Очед-Бич — узкой полосы с коричневым песком и мелководьем, где в жаркие летние дни миллион людей совершает омовение, как индусы в Ганге, и при этом мнит себя привилегированным классом.
Сити Айленд едва ли можно ещё назвать островом, несмотря на то, что там держат яхты или они там причаливают. Не так давно это был рай по сравнению с грязью города. Сейчас это не более чем часть Бронкса: возможно, чуть менее перенаселенная и чуть более зеленая.
Дом Джеральда Девина, стесненный старыми строениями, стоял в унылом жилом квартале из красного кирпича. Он примыкал вплотную к лениво плещущей пенистой воде. Земля перед домом была голым камнем, и ничего примечательного из себя не представляла. Вялый прилив омывал, как масло, черную скалу. Голые серые деревья выглядели не более живыми, чем столбы для сушки белья.
На этом безотрадном ландшафте, где даже снег был серым, дом Девина выделялся, как маленькая драгоценность. Он стоял, ярко вычищенный и выкрашенный в белый цвет, в маленьком саду, который был аккуратно огорожен, и в котором летом росли, наверное, одни цветы. Я остановился на подъездной дорожке позади «паккарда клиппера» 1947 года выпуска, который выглядел почти как новый. Дверь дома открылась прежде, чем я подошел. Коренастый мужчина с сединой в волосах, но бодрый и румяный, следил, как я иду к дому. Кривая усмешка, которая когда-то в молодости могла сойти за лукавую, изогнула его тонкий рот, но не затронула глаза. Они были голубыми, узкими, ясными и вопрошающими.
— Мистер Джеральд Девин? — спросил я.
— Да, — ответил он. — Вы хотели поговорить с Карлой?
Ирландский акцент почти не был слышен в его голосе.
— Я не первый, мистер Девин?
— Третий, — кивнул он. — Никогда никто не спрашивал Карлу. Мы и сами её редко видели. А теперь явились сразу трое, один за другим. Что-то случилось, верно?
— Кто были двое других? — спросил я.
Он потер пальцем верхнюю губу.
— Не имею понятия. Однако, входите.
Я последовал за ним в маленькую чистую комнату, заставленную мебелью, такой же старой, как «паккард» на улице, и такой же ухоженной. В кресле сидела женщина. У неё были темные грустные глаза, в черных волосах ни следа седины. Как и Карла, маленького роста и все ещё красива, моложе Девина, но не намного. Типичная ирландка, которая никогда не будет выглядеть пожилой, пока вдруг внезапно не станет сморщенной старухой. Не могло быть никаких сомнений в том, что она — мать Карлы.
— Садитесь, пожалуйста, мистер., — сказал Девин.
— Форчун, — ответил я. — Дэн Форчун.
Он просиял.
— Ирландец?
— Нет. Раньше это звучало как Фортуновский. Мой отец сократил фамилию в современном стиле.
Голос женщины прошелестел:
— С, с Карлой плохо? Она. Она что-то натворила?
— Нет, — сказал я. — Я лишь пытаюсь её найти, так как хочу задать несколько вопросов. Я работаю по одному делу.
— Делу? — перебил Девин. — Вы из полиции?
— Частный детектив. — Я показал им свою лицензию.
Женщина сказала:
— Она живет вместе с другими девушками. На Университет-плаза. Чудная квартира.
— Мистер Форчун знает это, сокровище мое, — сказал Девин с любовью. Он присел на диван напротив меня. — Другие нам не представлялись. Вы сказали, дело?
— Ваша дочь, возможно, понадобится как свидетельница, мистер Девин. Вы знаете человека по имени Пол Барон?
— Нет. Мы вообще ничего не знаем о том, чем Карла занимается в городе. Так о чем же идет речь в вашем деле?
— Об убийстве. Возможно, о двух убийствах. И ещё о шантаже.
Женщина издала тихий стон. Только один стон. Девин сложил руки между колен, искоса взглянул на меня, затем перевел взгляд за окно. Там он мог видеть маслянистую воду и, может быть, судно или илистую песчаную отмель.
— Вы знаете, когда-то дети должны стать взрослыми, — сказал Девин. Да, ребенок — это нечто чудесное. Маленькое существо, красивое, уязвимое и счастливое. И даже если они плачут и получают взбучку, они счастливы. Они буйствуют, и бегают, и прыгают, и бросаются в снег. Все для них удивительно. Я так часто наблюдал за ними и чуть не плакал при этом. Дети-они ещё ни о чем не знают. Ни о жизни, ни о смерти, ни о чем другом. Но они становятся взрослыми и замечают, как коротка жизнь, и хотят получить свою долю. Так и должно быть. Я всегда понимал это. Карла хотела шумной жизни, которой я не хотел, которой не хотела её мать, значит, ей нужно было уехать, чтобы получить свое. Дети не хотят того, что имеем мы, чего мы хотим. Это совершенно естественно. Я никогда не надеялся, что она останется с нами.
Я ничего не сказал. Он ещё не закончил. Женщина смотрела на него печальными темными глазами, когда он говорил о том, что они часто обсуждали между собой. Они поняли, они пришли к убеждению, что Карла была права, когда рискнула жить так, как ей хотелось. Может быть и так, конечно, но от этого не легче, был ты прав или неправ.
— Я не хотел, чтобы она оставалась при нас, — продолжал Девин. — Когда я в тридцать три года купил здесь землю, тут ещё была первозданная природа. Лодки, широкие поля, рыбная ловля. Я любил рыбачить. Очень увлекательное хобби, я считаю. Она была прекрасным ребенком. У неё было счастливое детство, и она любила наш дом. Как и мы все. За него я проработал тридцать лет, и я его получил. Два года назад выплатил последний взнос, он теперь принадлежит только нам. Это было моей мечтой: кусок земли, выплаченный дом, свой дом. Но сейчас мы стиснуты со всех сторон другими домами, вода отравлена, рыба ушла, так что, может быть, мне стоило сообразить заблаговременно, что собственный дом — вовсе не то, чего следует всю жизнь добиваться, но, когда молод, веришь тому, что говорят. Это была цель не хуже любой другой, я полагаю, и я её достиг. Он взглянул на меня.
— Несмотря на это, я не рассчитывал, что она останется с нами. У всех свои собственные представления о жизни, молодые считают, что должны уехать, чтобы получить возможность жить по-настоящему. И не поддерживать отношений. Я работал ради этого дома, ради этого клочка земли. Но не она. Она решила уехать и приобрести свой собственный опыт. Оставалось только надеяться, что ей повезет.
Я хотел, чтобы она уехала. Возможно, я сам тоже захотел бы чего-то другого, если бы ещё раз явился на свет. Такого, чтобы усилия были вознаграждены. Взойти на гору, или построить мост в джунглях. Может быть, больше рисковать. Я лишь надеюсь, что ей это удастся.
Женщина снова испустила стон. Потом закрыла темные глаза и стала походить на спящую. Девин глубоко вздохнул и стиснул пальцы. Он сжал их так сильно, что они побелели.
— Насколько я знаю, вам не следует особо беспокоиться, — сказал я. Она могла дать полиции ложные показания. Если это так, ей может грозить опасность. Но не со стороны полиции. Как выглядели эти двое мужчин?
— Один был маленький и худой. Волосы какого-то песочного цвета. Он приехал, когда мы ещё не встали. Мне он не понравился, потому что постоянно озирался. Я сказал ему, что Карлы здесь нет и не было. Он вел себя как-то надменно, но, в то же время, нервно. Очевидно, сам не знал, что делать. В конце концов он захотел знать, не могу ли я ему сказать, где она находится. Я сказал «нет» и закрыл дверь перед его носом.
— Он приехал на машине? — Да, в зеленом седане. Старом. Когда он уезжал, то казался изрядно обеспокоенным.
Я описал ему Уолтера Редфорда.
— Так он выглядел?
— М-да, я не уверен. Мне он показался старше, но я не уверен.
— А второй мужчина? — спросил я.
Девин медленно покачал головой.
— Совсем другой. Мы уже начали беспокоиться. Сразу двое, один за другим. И второй распрашивал о том же, что и первый. Он походил на какого-то зверя, на медведя, что ли. И почти не разговаривал. Назвал только её имя: Карла.
— Коренастый, широкоплечий, с огромными ручищами и загривком, как у быка?
— Точно. Я сказал ему, что Карлы здесь нет. Он оттолкнул меня в сторону, как перышко, и обыскал весь дом. Потом ушел. Я подумал о полиции, но как она отнеслась бы к этому?
— Вы никому из них не говорили, где она находится?
— Нет. Я же сам этого не знаю, разве только адрес той квартиры с девушками.
— А не знаете вы молодого человека с серым спортивным автомобилем? Худой, бледный, длинные волосы?
— Нет.
Миссис Девин открыла глаза.
— Как же, был такой. Он однажды приезжал сюда с ней. Потом не раз звонил.
Она встала и вышла. Девин и я остались сидеть. Снаружи донесся шум: очевидно, выдвигались и снова задвигались ящики стола. Затем женщина вернулась, держа в руке неровный листок бумаги.
— Это лежало в её вещах в ящике стола.
Она снова села в кресло и закрыла глаза. Девин наблюдал за ней. Я прочитал на клочке бумаги:
«Бен Марно, 2 Гроув Мьюс, 5-В.»
Я поднялся, Девин провожал меня взглядом.
— С ней наверняка ничего не случилось, — успокоил я. — Если она приедет домой или позвонит, пошлите её в полицию. Уговорите её.
— Да, если вы так считаете.
Я вышел к машине. Когда я отъезжал, дом стоял таким же опрятным и белым, как и прежде. Но теперь он показался мне ещё меньше.
Я мчался наперегонки с черными тучами в сторону города и проиграл. Когда я пересекал Трайборо Бридж, солнце уже снова заволокло, река подо мной стала свинцово-серой. Во всех небоскребах ниже по реке включили свет, поднялся ветер и снова пошел снег, когда я остановил машину у дома на Восточной шестидесятой улице.
Я как раз пересекал вестибюль, когда из лифта вышли Уолтер Редфорд и Дидра Фаллон. Теперь на ней было черное облегающее платье, но соболя те же самые. Я спросил себя, была ли соболья шуба у Карлы Девин, и что лучше, тихий белый домик или соболя. На Уолтере был смокинг и кашемировое пальто, и он в них выглядел юным аристократом, который идет на официальный прием.
— Не могли бы вы оставить нас в покое? — поинтересовался Уолтер.
— Нет.
Лицо Уолтера побагровело, и он опять сжал свои малокровные кулаки. Кажется, это был своего рода рефлекс на любое оскорбление. Однажды он дойдет и до ударов. Дидра Фаллон коснулась его руки. Он дернулся, как марионетка. А может быть, он и был марионеткой.
— Вы искали Карлу Девин? — спросил я.
— Убирайтесь к черту, — буркнул Уолтер. — Я не был первым посетителем в её родительском доме. И даже не вторым. Один из моих предшественников походил на вас.
— Но это был не я. Я весь день не выходил из дому.
Подключилась Дидра Фаллон.
— Вы сказали, ещё двое, мистер Форчун?
— И лишь один, которого я не знаю.
Этот загадочный неизвестный основательно нарушал мой план. Но так бывает. Можно шесть месяцев заниматься одним делом и решить его только благодаря тому, что какой-нибудь неизвестный тип придет в полицейский участок и все расскажет, чтобы облегчить свою совесть.
— Значит, одного вы знаете? — спросила Дидра Фаллон.
— Горилла по имени Лео Цар. Верный паладин Барона.
Она содрогнулась.
— Я его однажды встречала. Он внушает мне страх.
Мы вели разговор на ходу, и теперь оказались на улице. Порывистый ветер гнал снег поперек мостовой. Подъехал черный «ягуар». Шофер из гаража вышел из машины и отдал Уолтеру ключ. Пока Уолтер давал ему на чай, у края тротуара за «ягуаром» остановился серебристый «бентли». Из него вышел Кармин Коста. Он приблизился к нам так же по-кошачьи мягко, как и «бентли», на котором он подъехал.
— Мисс Фаллон, мистер Редфорд, — приветствовал он обоих, прикоснувшись к своей шляпе. Ко мне он обратился с ухмылкой. Привет, малыш. Уже есть успехи?
— Ничего. Дело дрянь, — признался я.
Коста был одет безупречно — ни роскошно, ни небрежно.
Он больше походил на аристократа, чем Уолтер Редфорд — для тех, кто не знал настоящих аристократов. Белокурый Стрега возник за спиной Коста, как джинн из бутылки. Я не видел этого странного друга-телохранителя ни выходящим из машины, ни откуда-то еще. Идеальная тень, замершая позади своего хозяина, как снежная статуя.
Коста вновь заговорил со мной.
— Я слышал насчет Барона. Похоже, что вас одурачили. Вайс, вероятно, исчезнет навечно.
Он вздрогнул, но не от холода. Он представил себе каторжную тюрьму. Я видел, как он заставил себя отбросить это видение, чтобы обратиться к Уолтеру.
— Могу я вас куда-нибудь подвезти? У меня к вам деловой разговор.
— У нас своя собственная машина, мистер Коста, — ответила Дидра Фаллон.
— О каком деле идет речь? — спросил я.
— Это к вам не имеет отношения, малыш.
— Ну как же, ведь речь-то о шантаже.
Обо мне говорят, что для хороших людей я готов и рискнуть. Может быть, может быть. Как все мужчины, не обладающие тугими мускулами, я рассчитываю на свой живой ум. В конце концов, можно почувствовать себя хоть в чем-то сильнее. Так что на словах я сравнительно храбрый, или, может быть, просто глупый.
Улыбка Коста исчезла быстрее, чем появилась. Она промелькнула, как молния, тая в себе скрытую угрозу. Не угрозу какого-нибудь мошенника, а угрозу бывшего армейского сержанта. Я почувствовал его дыхание на своем лице прежде, чем заметил движение. Наши носы почти соприкасались. Я приготовился защищаться. Но ещё быстрее, чем он, оказался Стрега. Я буквально ощущал позади себя белокурого телохранителя. Что-то ткнуло меня в плечо. Впечатление было такое, что его сжали тисками, но это были всего лишь пальцы Стрега. Они впились в мое плечо как челюсти льва.
— Стрега! — рявкнул Коста, и пальцы разжались. Только дыхание Стрега ещё чувствовалось на моем затылке. А Коста все ещё дышал мне в лицо. Он процедил сквозь зубы, которые от ярости почти скрежетали:
— Никогда! Вы слышите меня? Никогда не говорите этого, никогда! Ни вы, и никто другой! Я разорву на части любого, кто назовет меня шантажистом.
Я понял. У каждого человека есть свой кодекс чести. Шантаж для Коста был не шуткой. А мафия, о которой он говорил с безграничной ненавистью, жила шантажом. Мне вспомнилось, как однажды в одном баре в Италии некий пошлый мелкий мошенник часами пытался мне доказать, что Лаки Лючиано никогда не занимался торговлей девушками. Все остальное — наркотики, шантаж, убийства — да, но не торговля девушками.
— Понятно, — сказал я. Я тоже скрипел зубами, и не зря, потому что от Коста несло чесноком; Стрега убрал свои пальцы, но мое плечо онемело, по меньшей мере, на час.
— О'кей. — Коста перевел дух. — О'кей.
Я видел, что Дидра Фаллон наблюдала за Коста. На её лице ничто не отражалось, но ноздри её трепетали, она тоже задышала чаще, а её глаза снова стали теми дымящимися вулканами. Я не мог её ни в чем упрекнуть. Коста в ярости выглядел дьявольски здорово. Она отвела глаза, и я было подумал, что она смотрит на меня. Но она смотрела мимо. И я понял, что не выдержал сравнения с Коста. Да, не выдержал.
— О'кей, — сказал Коста ещё раз, задышал спокойнее и снова попробовал улыбнуться. Но в его мозгу ещё не все было пришло в норму. Он не знал наверняка, поверил ли я ему. Этим я, на свой лад, выиграл. Мозг выше кулака. И он решил, что должен объясниться.
— Если вам непременно хочется знать, малыш, речь идет о покупке участка земли. Если заведение закрыли один раз, значит, не повезло. Позволить прикрыть второй раз может только глупец. Порядочному гражданину заведение не прикроют.
Он сделал паузу. Метель между тем превратила всех нас в снеговиков. Я знал, почему я здесь стою, и почему здесь стоят Коста и Стрега, но я задал себе вопрос, почему здесь все ещё оставались Дидра Фаллон с Уолтером Редфордом. Может, им просто хотелось посмотреть, как работал Коста?
Я заметил, Коста спохватился, что меня его рассказ совсем не интересует. Он по-кошачьи мягко повернулся к Уолтеру.
— У вас теперь много земли в Нортчестере, мистер Редфорд. Я покупаю у вас участок, открываю клуб с безупречной репутацией. Вы называете цену. Или мы могли бы стать компаньонами. Кто посмеет прикрыть заведение Уолтера Редфорда?
Уолтер открыл рот и опять медленно закрыл его. Я заметил, как вздрогнула его рука. Я видел также, как Дидра Фаллон смотрела на Коста, и как её глаза вдруг лукаво сверкнули. Тут же начали сиять глаза Уолтера.
— Компаньоны? — переспросил он. — Все абсолютно легально, никакого риска. Я руковожу клубом. Вы вкладываете деньги. Никто ничего не знает. Только нужные люди.
Уолтер облизал губы.
— Н-да, я.
Дидра Фаллон перебила:
— Почему бы вам не прийти в контору Уолтера, мистер Коста? Он улаживает свои дела там, а не на улице.
Коста вновь коснулся своей шляпы.
— В понедельник?
— В понедельник, в моей конторе, — подтвердил Уолтер.
— О'кей. В половине третьего? — предложил Коста.
Дидра Фаллон покосилась на молчащего Стрега.
— В половине третьего. Вполне подходит, мистер Коста. Мы ждем вас обоих.
Она коснулась руки Уолтера Редфорда.
— Мы опаздываем, Уолтер.
Тот кивнул, и они повернулись к машине.
— Я надеюсь, что вы найдете Карлу Девин, мистер Форчун, и причем раньше, чем Лео Цар.
— Постараюсь.
Мы смотрели, как они садились в «ягуар». Мы, три замерзших снеговика. Никто ничего не говорил и никто не обращал внимания на Уолтера Редфорда. Коста прерывисто дышал.
— Вот это женщина, малыш.
— Вы же сами говорили, Коста, — заметил я, — для неё мы просто не существуем.
— Я знаю, малыш. Но в ней что-то есть. Я это форменным образом чувствую. Этот Редфорд вообще для неё не подходит. Верно, Стрега?
Белокурый атлет следил за удаляющимся «ягуаром».
— Не очень.
— Вообще нет, — настаивал Коста. — Могу я вас куда-нибудь подвезти, малыш?
— Вы едете в сторону центра?
— Почему бы нет?
Стрега заметил:
— Мы опаздываем.
— Успеем.
Мы пошли к «бентли». Серебристо-серый автомобиль многое говорил о Кармине Коста. Он был своего рода одиночкой — во-первых, бывший солдат, крепкий мужик, и лишь во-вторых — игрок и гангстер. Это делало его опасным, так как от него можно было ожидать чего угодно. Когда я забирался на заднее сидение машины, мой затылок все ещё зудел. Стрега тронулся. Шины прошуршали о край тротуара. Стрега ехал осмотрительно, почти осторожно. Телохранителю не нужно было подтверждать свою квалификацию.
Коста критически окинул меня взглядом.
— Что вас занимает, малыш?
— С чего вдруг вы именно сегодня вечером прибыли к Уолтеру Редфорду?
Коста улыбнулся.
— Если мне будет нужен шпион, я позвоню вам. О'кей, мы бываем в городе каждую пятницу. У меня здесь немало друзей, своего рода клуб. Движение из-за снегопада небольшое, и Стрега ехал быстро. Мы приехали рано, почему бы не заняться делами? Это пришло мне в голову, а если мне что-то приходит в голову, я действую. Время — единственное, что нужно ценить на этом свете.
Это могло соответствовать истине. Но могло быть и хитро придумано, чтобы скрыть, о чем предстоял разговор, не окажись я случайно при этом.
— Вы говорили, что не знали Пола Барона.
— Только имя и прозвище.
— У вас, конечно, есть алиби на ночь среды.
— До пяти утра-в нашем заведении. Меня видели все добропорядочные граждане.
— Это немногого стоит, весь есть черный ход.
— А мне нужно алиби, малыш?
— Все зависит от того, что ещё раскопали по убийству Барона.
Коста снова улыбнулся.
— Дайте мне знать, если я понадоблюсь по более важному делу.
— Сделаю. Вы хорошо знали Карлу Девин?
— Никогда о ней не слушал. Зато слышал о Лео Царе.
Стрега сказал с водительского места:
— Лео ненормальный, совершенно ненормальный.
Впервые я слышал, как блондин заговорил, не будучи спрошенным. Коста обратился ко мне.
— Если вы знаете что-то, что хотелось бы знать Лео, будьте очень осторожны. Я бы, например, никогда не стал с ним связываться. Я бы выстрелили ему в живот, прежде чем он подошел ко мне ближе, чем на метр.
— Я буду осторожен.
Мы как раз проезжали городскую библиотеку с её молчаливыми каменными львами. Даже они казались замерзшими в снежной метели.
— Я хотел бы здесь выйти.
— О'кей, малыш. Держите меня в курсе дела.
Я стоял в снегу и смотрел на отъезжающий «бентли». Вокруг толкались и куда-то спешили люди. Они ничего не знали о том мире, в котором жили Коста, Стрега, Редфорды и Лео Цар.
Я дошел до станции метро и поехал обратно, чтобы забрать свою машину.
Ветер стих, снег теперь падал густыми хлопьями почти вертикально. Клуб на Пятой улице как раз был открыт и пуст, как приморский курорт зимой. Тот же самый бармен полировал стаканы. Меня он не замечал.
— Могу я ещё раз увидеть Мисти? — спросил я.
Он не реагировал.
— Мистер, вы слишком надоедливы. Уходите.
— Она была недовольна?
— Вы должны были сразу сказать, что вы шпик.
— Мисти живет в квартире наверху?
Бармен полировал стаканы.
— Она не пропускала своих выходов в среду ночью?
Бармен вздохнул.
— Эти копы! Что они себе воображают! Они, наверно, думают, что бармену больше нечего делать, как только вынюхивать.
Тут он не ошибся.
— Полиция задавала те же самые вопросы?
— А то как же? Я сказал им то же самое, что говорю сейчас вам: я ничего не знаю о Мисти. Тем более, что её сейчас здесь нет.
— С кем из копов вы говорили?
Он расставлял стаканы.
— Вы не поверите, но бармена нанимают, чтобы обслуживать бар. Я живу в Бей Ридж. У меня жена и четверо детей. Я не знаю каждого копа в Нью-Йорке.
Я оставил его продолжать говорить с самим собой. Здесь, видимо, побывал Гаццо, который, несмотря ни на что, продолжал расследование. Капитан был хорошим полицейским.
Я ехал по извилистым улицам Ист-Виллиджа. Гроув-стрит была темной и тихой, заваленной снегом. Гроув Мьюс оказался маленьким переулком, поворотом под арку. На одной стороне она примыкала к стене шестиэтажного дома, на другой — к ряду домов со галереей. Номером 2 был помечен второй проход по галерее. В темном подъезде мне пришлось воспользоваться своей зажигалкой, чтобы разобрать на разбитом почтовом ящике квартиры 5-В имя Бена Марно.
Я поднялся по узкой лестнице наверх и нашел квартиру 5-В в самом конце грязного каменного коридора. За дверью ничего не было слышно. Я постучал, но никто не отозвался. Никто ниоткуда не пришел. В коридоре было так тихо, что я слышал, как бьется мое сердце. Я попробовал дверь. Она была заперта. Почти рядом со мной в коридоре было окно. Пришлось выглянуть в него.
Мимо окна квартиры 5-В проходила пожарная лестница. Я вылез наружу под снег, намочив штаны на коленях. Окно было закрыто, но не заперто, квартира погружена в темноту. Приподняв раму, я перевалился внутрь.
И оказался в комнате, где стояли четыре кушетки с пестрыми покрывалами, на которых громоздились подушки. Оранжевые ящики служили стульями и столом. Паучья сеть из толстых пеньковых канатов с гигантским желтым пауком посередине висела под потолком. Сладкий тяжелый запах марихуаны стоял в помещении — не свежий, а просто пропитавший здесь все.
Там были ещё две комнаты.
Одна оказалась гостиной с внушительной книжной полкой и дорогой стереоустановкой. Это было мне знакомо — жилище интеллигента, где позволяют себе потратить на всю мебель двадцать семь долларов пятьдесят центов — и полторы тысячи долларов на музыку, фотопринадлежности, книги, живопись.
Может быть, это и правильно?
В третьей комнате вплотную друг к другу от стены до стены лежали матрацы. Ночное пристанище для тех, у кого не было крыши над головой.
Никого здесь не было. Даже трупов.
Я ушел оттуда через дверь и спустился к своей машине. Было все ещё слишком рано для первого выхода Мисти Даун. Съел где-то две сосиски, я поехал в свою контору. Снегу, между тем, навалило уже по щиколотку. Если так будет продолжаться и дальше, город должен приготовиться к худшему.
У меня в конторе было теплее, чем обычно. Снег засыпал карниз окна и частично закрыл щели. Я сел и уставился на телефон. Мне хотелось позвонить Марте, но для нас двоих время ещё не пришло. Еще мне хотелось позвонить капитану Гаццо, но тот не мог знать ничего нового, иначе позвонил бы сам. И потому я позвонил Агнес Мур. В конце концов, она платила за мою работу. Но ответа я не дождался. День истекал, как песок в усталых песочных часах.
Я как раз курил третью сигарету, чтобы скоротать время до выступления Мисти Даун, когда послышались шаги в коридоре-торопливое постукивание высоких каблуков. Моими соседями по коридору были два пожилых господина, которые продавали специальную литературу, агентство по набору поваров и официантов и астролог. Дама могла направляться к одному из них, но в такой поздний час это было сомнительно. И я оказался прав.
Моргана Редфорд открыла мою дверь и остановилась, как вкопанная. Я думаю, дело было в том, что она ещё никогда не оказывалась в конторе без приемной. Это явно испугало её, и она не решалась сразу подойти ко мне. В тяжелой коричневой накидке она выглядела как Флоренс Найтингейл.
— Пожалуйста входите, мисс Редфорд, — вежливо пригласил я.
Она, видимо, оправилась от удивления. В конце концов, она все-таки привыкла к мужчинам с руками. Когда она уселась напротив, то смотрелась точно как в своей келье в Нортчестере, только глаза казались более живыми.
— Дидра Фаллон убила моего дядю, а мать и Уолтер знают об этом, объявила она. Объявила так категорично, словно всегда твердила это мне, а я был настолько глуп, что сомневался.
— Как вы узнали?
— После того, как вы у нас побывали, я постоянно подглядывала и подслушивала. Вела собственное расследование, можно сказать.
— Это вы подслушивали, когда я звонил?
— Да. Но послушайте! Я заметила, что они часто говорят между собой, мать и Уолтер. Всегда тайком, когда они думали, что меня нет поблизости. Вчера после обеда я увидела, как они что-то обсуждали в резких тонах, незадолго до того, как Дидра ушла из дома и поехала в Нью-Йорк. Уолтер ушел, сел в свой «ягуар» и последовал за ней. Он следил за ней!
— Вчера? В четверг?
— Да. Через несколько часов после похорон. Она уехала в своем красном «фиате», и Уолтер следовал за ней. Я думаю, что он потерял её, так как меньше чем через час вернулся.
Мне припомнилось сегодняшнее настроение Уолтера.
— Что дало вам повод заключить, что Дидра Фаллон убила вашего дядю? Почему вообще мать с сыном должны были о ней говорить?
— О чем же еще? И, похоже, мать ещё защищала Дидру! Знаете ли вы вообще, что она из себя представляет?
— Что значит «что она представляет»?
Она с досадой сверкнула глазами.
— Мать сегодня мне все о ней рассказала. Я полагаю, с тем, чтобы я не получила неверное представление, слушая других. Я уже догадывалась, что Дидра испорчена.
Она была девушка со странностями и, на мой взгляд, слишком часто использовала слова «испорченный» и «злой». Люди, которые любят такие слова, в чем-то больные. Где-то глубоко внутри они любят развращенность и зло, они размышляют над этим и даже любуются им.
— Если вы имеете в виду прошлое мисс Фаллон, я в курсе. Уолтер тоже. Она, похоже, этого не скрывает.
— Она хитрая. Своей мнимой откровенностью она скрывает все. Потому все считают её прямой и честной, но я вижу в ней темную сторону. Я замечаю, как она пытается сдерживаться. Но в ней есть что-то, что она не в состоянии контролировать, что-то животное. — И вы полагаете, что это — неизвестно, что именно — заставило её убить вашего дядю? Почему? Он любил её, вы сами говорили.
Она махнула рукой, словно вместе с воздухом отмела и логику, и рассудок.
— Я не представляю. Допустим, он мог что-нибудь о ней узнать. Вижу только, что мать и Уолтер озабочены и напряжены. Думаю, у Дидры что-то есть на руках против матери.
Она была само рвение. Она защищала своего Уолтера, и причем унаследовала от своих предков больше беспощадности, чем ей казалось. Только в отличие от них она обратилась от эксплуатации к спасению. Это было отнюдь не ново, фанатичный спаситель может быть столь же смертоносен, как и эксплуататор.
— Что, например, мисс Редфорд? — спросил я. — Если она убила Джонатана, то должно быть, в сущности, наоборот.
— Почему тогда мать озабочена? Почему она притворяется перед Дидрой?
Ее слова повисали в воздухе и обвиняли её саму. Она угодила в ловушку. Сначала из поведения Гертруды Редфорд заключила, что Дидра Фаллон убила Джонатана, а теперь говорила, что если Дидра убила Джонатана, то поведение миссис Редфорд остается непонятным. Сначала она обвиняла свою мать в том, что та защищает убийцу, а теперь задавала себе и мне вопрос, почему её мать должна защищать убийцу.
— Вот именно, — кивнул я, — почему же? Я не могу себе представить, чтобы она притворялась перед Дидрой Фаллон, если считает её убийцей.
Я ожидал, что она что-нибудь добавит, но ничего подобного. В ней действительно было много упрямства Редфордов. Она просто сидела и смотрела на меня.
— Ну, хорошо. Возможно, мать ничего не знает о Дидре, но что-то она знает, — сердито продолжала Моргана. — Мать ездила в понедельник ночью в Нью-Йорк. Очень поздно и одна. Мать никогда раньше не ездила вечером одна в город.
— В понедельник? После того, как обнаружено тело?
— Да. Именно в тот вечер, в другие дни она никогда не покидала дом без достаточных оснований. Она ждала дальнейших известий об Уолтере и Джордже, которые ещё давали показания в полиции.
— Откуда вы знаете? Раньше вы об этом не упоминали.
— Я узнала только сегодня. Говорю же, я следила за матерью. Я знала, что она в тот вечер уезжала, но считала, что к соседям. Она даже не переодевалась, только набросила шубу на домашнее платье. Но сегодня мне вспомнилось, что она, перед тем как выйти, с кем-то говорила по телефону. Я спросила Мак-Леода, нашего дворецкого. Он меня любит; у нас довольно близкие взгляды. Он сказал, что в понедельник вечером отвез мать к поезду, отходящему в восемь двадцать. А вернулась она поздно на такси.
— Вы спрашивали мать об этом?
— Нет. Она никогда не упоминала, что где-то была. Значит она только солгала бы мне.
— Какая на ней была шуба?
— Ее норка. И красное домашнее платье.
— Вы ещё что-нибудь раскопали?
Она покачала головой и встала. Но не собиралась уходить. — Они его уничтожат, мистер Форчун. Дидра уничтожит Уолтера, я это знаю. Я знаю, что она как-то погубила Джонатана, а теперь уничтожит Уолтера.
— Она не могла убить вашего дядю, — терпеливо сказал я. — У неё не было оснований, кроме того, у неё алиби. Это невозможно.
— Мне это безразлично. Как-то она это сделала. Как, я не знаю. Факты мне безразличны. Факты неверны.
— Не может быть. Вы знаете Кармина Коста? Некую Мисти Даун? А может быть, Пола Барона?
— Нет.
— Хорошо. Если что-то появится, дайте мне знать, о'кей?
Она кивнула.
— Да, да, конечно.
Я проводил её взглядом, и медленно выдохнул. Моргана Редфорд выглядела твердой и готовой на все. Возможно, это объяснялось лишь тем, что она видела, как исчезают её последние надежды сохранить для себя Уолтера, если тот женится на Дидре Фаллон. Тут она была права. Дидра Фаллон заставит Уолтера плясать под свою дудку, а Уолтер будет безмерно счастлив этим. Но я не считал, что Моргана права во всем остальном.
Нет, выводы, которые она сделала из своих наблюдений, не выдерживали никакой критики, что, безусловно, не означало, что сами наблюдения были неверны. Она видела то, что видела, и теперь я хотел знать, где была Гертруда Редфорд в понедельник вечером.
Тут я снова услышал шаги в коридоре. И они принадлежали не Моргане Редфорд. Нет, они принадлежали мужчине, который двигался по-кошачьи мягко. Я подкрался к двери, запер её и прислушался. Он был в этот момент ещё в другом конце коридора. (Вот преимущество таких старых зданий, как то, в котором я обосновался — они скрипят). Он мог направляться к кому-нибудь другому, в другую контору, но «мог» — недостаточно, чтобы рисковать своим здоровьем.
Я хотел достать из сейфа свою антикварную «пушку», но её там не было оставил дома. Тогда я проверил окно. Те, кто мог быть с ним в сговоре, не подкрадывались. Существует по меньшей мере одно правило, которого следует придерживаться. И я вылез из окна. Если я и ошибался, то ничего не терял, лишь имел шанс показаться не в своем уме. Но вот это ещё никогда не было смертельным.
С карниза окна, снаружи, я вниз не смотрел. Я и так знал, что было внизу — узкая черная шахта с невидимым сейчас бетонным дном. Я знал также, что было надо мной. Если выбираешь такую работу, при которой нужно совать нос в дела других людей, следует знать, как выходить из окна. И второе преимущество старых домов в том, что из наружной стены торчат всевозможные кронштейны, украшения и карнизы.
Уцепившись за железный кронштейн, я поднялся до средины рамы, нащупал ногой глубокую щель и дотянулся до бетонного карниза над моим окном. Там я положил подбородок на другой выступающий кронштейн и схватился за край крыши надо мной. Часть лепнины давала мне достаточную опору, и теперь я смог опереться на кронштейн коленями. Ухватившись изо всех сил за ограждение, подтянулся и перевалился через занесенный снегом парапет на крышу. Подо мной трещала дверь моей конторы. Он мог сразу заметить открытое окно. Я пустился к соседней крыше. Первые три спуска я пропустил, потому что эти выходы находились слишком близко от моего здания, а была возможность, что мой визитер пришел не один. Я как раз достиг четвертой крыши, когда услышал позади его топот. Изо всех сил я помчался по лестнице вниз и не слышал за собой погони, пока не добрался до первого этажа. Там прислушался. Он, кажется, был ещё наверху. Тогда я вышел на Восьмую авеню.
Я собирался затеряться в толпе. Но никакой толпы не было. Ветер усилился, снег шел уже не так густо, и ветер нес его по улице, которая была пустынна, как тундра. Я метнулся вправо, спустился на несколько ступеней вниз в узкий подвальный проход под домами и вбежал во двор позади здания, где размещалась моя контора. Огляделся в поисках оружия, но все, что нашел-это кучу кирпичей. Я подобрал один, прижался к темной стене справа от ступеней, ведущих в подземный проход, и стал ждать.
Прошла минута. Три минуты. Медленнее, чем самый медленный отсчет времени перед запуском ракеты. Пять минут. Все тихо. Он не пошел за мной. Десять минут. Я бросил кирпич, перелез через несколько заборов и выбежал через другой подвальный ход на Двадцать седьмую улицу. Там подозвал проезжавшее мимо такси.
Через некоторое время таксист обернулся ко мне.
— Куда, приятель? Или тебе только погреться?
Хороший вопрос-куда? К Мисти Даун? К Карле Девин? Уже стало известно, что я интересовался обеими дамами.
— На вокзал Грейт Централ, — сказал я.
Шофер круто развернулся, а я отодвинулся в угол, чтобы поразмыслить. Лео Цар? Версия номер один. Лео искал Карлу Девин, я тоже. Я знал, что он её ищет, и он знал, что я ищу, тоже. Неприятный вариант, но другие были ещё хуже. Если меня преследовал не Лео Цар, то я не представлял, кто бы это мог быть. А незнание — самая большая опасность. Это мог быть любой: Коста, один из Редфордов или наемный бандит, может быть, тот неизвестный третий, который тоже везде спрашивал о Карле Девин, или один из приятелей Карлы Девин, скажем, Бен Марно.
Во всяком случае, это было связано с делом Редфорда. Не было других причин убивать меня или калечить. Я не строил никаких иллюзий относительно намерений моего преследователя. Он вломился, выбил дверь и долго меня преследовал.
У вокзала я рассчитался с шофером и принялся за работу. У меня не было фото, но Гертруду Редфорд легко было описать; если она брала такси, её кто-нибудь вспомнит. Моей самой большой надеждой были таксисты, которые изо дня в день обслуживали Грейт Централ. Но понадобилось почти два часа, чтобы опросить массу водителей. И все время мне мерещился в каждом углу мой преследователь.
Работать со страхом невозможно. В моей работе нужно постоянно исходить из того, что ты хитрее противника, что ты всегда на два шага впереди, иначе нужно эту работу бросать.
Осторожно, но без нервотрепки. Да, это легко сказать.
К концу второго часа я более-менее справился с нервами и к тому же мне повезло. Молодой шофер, которого я распрашивал, откинулся на сиденье и кивнул:
— Припоминаю. Вы из полиции?
— Частный детектив. Вы действительно вспомнили?
— Раз я это говорю, мистер, то вспомнил! Покажите-ка вашу лицензию.
Я уже говорил — не следует пренебрегать удачей. Она есть случайность, благоприятный шанс, просто везение. Верно говорят, что каждый — кузнец своего счастья, если у него, к примеру, хватает нахальства распрашивать двадцатидвухлетнего таксиста о том, что произошло пять дней назад. Да, всегда и постоянно рядом с нами живет простая, чистая случайность. Иногда я думаю, что только она и есть в действительности.
Шофер вернул мне мою лицензию.
— Она была смешно одета. В чем-то длинном, красном, сверху норковое манто. У неё даже не было при себе сумочки. Платила, достав из кармана манто двадцатку. Грейт Централ — интересное место для таксистов. Я, знаете ли, всегда начеку. В понедельник ночью она была у меня единственным ненормальным пассажиром. Будь она поаппетитнее, я бы подумал, что она убегает от парня, или он её выгнал. Но такая старая карга. Волосы седые, и без шляпы. Тощая. Нервная. Я уже хотел позвать копов. Думал, что она могла улизнуть из сумасшедшего дома.
— Куда вы её отвезли?
— На Восточную Шестидесятую улицу. Поехали?
— Да, конечно.
Он тронул с места. Вероятно, в эту ночь я стал его ненормальным пассажиром. Он, наверное, немало веселился, представляя себе сумасшедшую жизнь своих пассажиров.
Насколько я мог заметить, за нами никто не следил. Через некоторое время мы оказались перед большим жилым домом вблизи Третьей авеню. Я дал шоферу пятерку за услуги. Он уехал, не оглядываясь. Позже он устроит из этого большое шоу для своих друзей.
На почтовом ящике в вестибюле я нашел фамилию, которой ожидал: Барон Пол Рагоцци. Она была напечатана по европейской моде на элегантной визитной карточке. Итак, здесь была штаб-квартира Пола Барона. Здесь, в пентхаузе. Это можно было счесть ещё большей удачей. Ведь прислуга да и весь персонал всегда живо интересуются тем, что происходит наверху, притом здание было довольно старым и лифт обслуживал лифтер. Лифты самообслуживания перекрыли сказочный источник информации!
Дежурным лифтером оказался молодой парень с ясными, живыми глазами и интеллигентным лицом. Он сразу же заметил, что я не собирался подняться наверх. Придержав изящными коричневыми пальцами дверь лифта, он улыбнулся:
— Чем могу служить, сэр?
— Не могли бы вы мне кое в чем помочь разобраться?
— Пожалуйста. Если я смогу. Он открыл дверь и присел на свой табурет. Я вошел. Он оставил дверь открытой — ему нечего было скрывать.
— Вы дежурили в понедельник вечером около половины десятого?
— Да. А в чем дело?
— В это время здесь была одна дама? Около шестидесяти, седая, в норковом манто и красном домашнем платье, без шляпы.
— Я её припоминаю, — кивнул он. — Настоящая леди. С безупречными манерами. Таких видишь здесь не часто. Вы хотите знать, к кому она приходила?
— Верно.
— Полиция?
Он покосился на мой пустой рукав. Я показал свою лицензию. Изучил он её тщательно и с интересом. Затем вернул мне.
— Полиция здесь уже была. Но они спрашивали не о понедельнике, а о вторнике и среде.
— О Поле Бароне? Я имею в виду Барона Пола Рагоцци.
— Да, верно.
— Значит, дама поднялась в пентхауз Барона?
— Да.
— Одна?
— Да.
— Она раньше здесь бывала?
— Никогда не видел.
— Долго она пробыла наверху?
— Около часа.
— Выходила тоже одна? — Да.
— Вы её видели вместе с Бароном?
— Нет.
Я задумался. Около восьми вечера Гертруда Редфорд кому-то звонила. После этого она навестила Пола Барона. Спустя несколько часов после того, как узнала об убийстве Джонатана, и в то время, когда, видимо, никто в семье Редфордов, кроме Уолтера и Дидры Фаллон, не знал, что Пол Барон замешан в убийстве.
— Как давно Барон здесь живет?
— Примерно год. Часто уезжает.
— Он живет один?
— Да. Но у него все время гости. Иногда и живут у него.
— Женщины?
— Оставались обычно женщины.
— Кто-нибудь особенно часто? Регулярно?
— Регулярно появлялись очень многие. Насколько они были особенными, не знаю.
Я описал ему каждую из женщин, которых связывал с делом Редфорда: Мисти Даун, Карлу Девин, Дидру Фаллон, Моргану Редфорд, и ещё Агнес Мур — я уже не раз бывал обманут клиентами.
— Вполне могут быть все, — сказал он. — Я припоминаю двух рыжеволосых красоток, которые приходили довольно регулярно, и маленькую брюнетку, вроде той, которую вы упоминали, тоже. Она была здесь совсем недавно. Большего сказать не могу — слишком много бывает людей.
— А мужчины? — не отставал я. Описал Коста и Стрега, он не вспомнил. Описал Уолтера Редфорда и Джорджа Эймса — тоже напрасно. И, наконец, попытался сделать это с неизвестным мужчиной с волосами песочного цвета, который тоже искал Карлу Девин, и ещё с худощавым бледным юношей в сером спортивном автомобиле. Для полноты коллекции я добавил приметы дворецкого Маклеода.
Он покачал головой.
— Мужчины его редко посещали поодиночке. Они приходили группками. Покер, я думаю. — Он улыбнулся. — Мне мужчины не запоминаются.
— Я понимаю. Когда в ту ночь Барон пришел домой? Я имею в виду понедельник.
— Я дежурю с девяти и не видел, как он приходил.
— Значит, тогда вы не знаете, был ли кто у него наверху?
— Я никого не видел.
— Кто дежурил перед вами?
— Сомневаюсь, что они могли запомнить. Оба пожилые и едва ли обращают внимание на пассажиров. С пяти до восьми и без того тут оживленно, работают оба лифта.
— Все равно я завтра с ними переговорю, — я полез в карман.
— Спасибо, но я получаю плату, — возразил он.
Я поблагодарил и вышел. Снег опять перестал, и сразу же похолодало. Я дошел до Стюйвезан-парка, сел на морозе на скамейку и закурил. В парке не было никого, кроме мужчины, который выгуливал собаку. Точнее, собака таскала его по парку. Мужчина выглядел закоченевшим, но собака прыгала бодро.
Итак, у меня в кармане была первая явная ложь. Гертруда Редфорд в понедельник вечером навестила Барона. Внезапно и спешно. Почему?
По моей теории Барон мог в тот вечер, сразу после убийства Джонатана, попытаться опять заняться шантажом. Но мне казалось, что в понедельник было ещё слишком рано. Ему предстояло укрываться по меньшей мере до тех пор, пока не Вайса не посадят за убийство. Значит, миссис Редфорд приходила к Барону по какой-то другой причине, или же Барон вовсе не убивал Редфорда. Телефонный звонок, за которым последовал визит, позволял предположить, что Барон отнюдь не опасался связываться с Гертрудой Редфорд.
Но почему тогда он потратил столько сил, чтобы обвинить в убийстве Вайса? Ради кого-то другого? Ради неизвестного партнера? Что, если Барон пытался прикрыть своего партнера, а тот его убил, потому что он слишком много знал, потому что слишком велик был риск?
Только я не понимал, как мужчина вроде Барона мог настолько доверять убийце, пусть даже партнеру, что в решающий момент отослал Лео Цара. Барон никогда бы не позволил так легко себя убить, и тем не менее он был мертв.
Если двоих недостаточно, берут третьего. Джонатана убил третий. Барон знал об этом. И гипотетический партнер убил Барона. Почему и, вообще-кто? У меня было ощущение, что «почему» и «кто» тесно связаны между собой. Если я узнаю, почему, то узнаю кто, а если выясню кто, буду знать почему.
В конце концов, если Барон не убивал Джонатана, это должно противоречить всем фактам и алиби кого-то другого. Это мне уже говорила Моргана Редфорд. Факты неверны, Барон хотел кого-то прикрыть. После этого его убили. В этом был ключ: убийство Барона.
Я раздавил сигарету и пошел к Третьей авеню, чтобы найти такси.
Из такси я вышел на Шеридан-сквер и влился в пятничную людскую сутолоку. В толпе люди казались плотно закутанными и нетерпеливыми. Девушки на морозе и в неоновом свете смахивали на очаровательных медвежат. То тут, то там смело вышагивали решительные одиночки в тонких куртках и без шарфов, демонстрируя свое презрение к стихии и ко всему миру.
Я шагал по темным боковым улицам. Окна домов были ярко освещены, для меня они принадлежали к другому миру. Гроув-стрит была пуста, а Гроув-Мьюс лежала за аркой, как покинутый средневековый двор.
Снег лежал на мостовой, белый, плотный и почти девственный. Я поднялся по лестнице до каменного коридора на пятом этаже. Меня встретил ледяной порыв ветра. При первом визите я оставил окно в коридоре открытым, и никто его с тех пор не закрыл.
Ветер донес глухой стук.
Легкие, однообразные удары в постоянном медленном ритме. Монотонные, но вибрирующие. Траурные удары далекого барабана. Мягкие, как приглушенные барабаны за лафетом мертвого героя. Только это был необычный барабан: тон был низким, удары легкими. Слабый, бесконечно одинокий звук на ветру.
Дверь квартиры 5В была полуоткрыта, медленные барабаны звучали оттуда. Я распахнул дверь полностью. Тонкий бледный юноша, которого я видел последний раз за рулем серого спортивного автомобиля рядом с Карлой Девин, сидел на кушетке. Меня он, казалось, не заметил. Кроме него в комнате никого не было. Я закрыл за собой дверь.
Бен Марно, если это был он, сидел, прислонившись спиной к стене, вытянув ноги перед собой, зажав маленький барабан коленями. На нем были грязные китайские брюки, слишком тонкие для нью-йоркской зимы, и старый китель, такой же тонкий, как и брюки.
Плечи были так нахохлены, словно ему пришлось мерзнуть всю жизнь. Лохмы волос спадали на лицо, я мог видеть только его нос, его сжатый рот, его острый подбородок. Он отстукивал последний ритм настолько мягко, что едва ли замечал движения своих рук.
Я вдруг понял, почему барабан звучал так чуждо, легко и монотонно. Это был еврейский барабан, или, если хотите, арабский — они похожи друг на друга, эти еврейские и арабские барабаны, обычаи и культура подчиняются другим законам, нежели политика. Барабан был величиной с маленькое банджо, похож на глиняный кувшин, верхнее отверстие которого затянуто кожей с узким вырезом.
— Марно? — спросил я.
Парень вскинул на меня глаза без удивления или любопытства. Он смотрел на меня, но я не был уверен, видел ли он меня, хотел ли видеть вообще. Неосмысленный взгляд был не здесь, но руки не прекращали отбивать на барабане медленный ритм.
— Где Карла? — спросил я.
Его безжизненные глаза, маленькие темно-коричневые кружки, устремились в бесконечность в направлении причудливой паучьей сети под потолком. В бесконечность не только от меня-ото всех. Невыразительные, мертвые, безучастные. В самом деле? Его руки непрерывно выстукивали мягко звучащий ритм, а в мертвых глазах стояло что-то ещё — может быть, шок? Жили только руки, остальное ушло, затаилось глубоко внутри.
— Где она, Марно?
Глаза уставились на меня. Потом мигнули, совсем слабо, дернулись куда-то влево. Крохотное движение темных глаз. В сторону двери, ведущей в другую комнату. Непроизвольный рефлекс, который я в конце концов все-таки вызвал в его подсознании, что-то там затронув.
В соседней комнате лежала она.
Она совершенно неестественно повисла на кушетке, зацепившись одной рукой и коленом стройной ноги. На ней был только прозрачный голубой нейлоновый халат, под ним детское тело, упругое и совершенное, оставшееся красивым и в смерти. Широко раскрытые глаза без зрачков, тонкая струйка крови изо рта, засохшая на подбородке. Смерть пришла в виде колоссального шока, и она в этот момент прокусила себе язык. На её лице мадонны не было следов страданий, лишь черты искажены, как от сильного удара. Я узнал действие сверхдозы героина.
Я проверил её руки, но мне даже не потребовалось видеть крошечный вспухший след укола в вену, чтобы понять, что случилось. Я нашел ещё несколько следов уколов, не слишком много. Она, видимо, употребляла наркотики не так давно, или только время от времени. Но достаточно долго. Это мог быть несчастный случай. Наркоманы умирают из-за передозировки каждый день. Или это могло быть самоубийство. Но я знал, что это не было ни тем, ни другим: это было убийство. Только не было возможности когда-нибудь убийство доказать.
Я поднял её из этого неестественного положения, положил на кушетку и накрыл голубым халатом. Потом вернулся к Марно. Тот сидел все в той же позе, пялился в пустоту и отбивал свой реквием на барабане.
— Когда она умерла? — спросил я.
Его пальцы стучали. Он смотрел на меня. Он вернулся в настоящее время, в комнату с паучьей сетью. Возможно потому, что я теперь тоже знал то, что всего несколько минут назад знал только он.
— Кто знает? — прошептал он. Голос звучал хрипло и тонко. — Кого это беспокоит? Он спрашивает, когда. Навсегда, мистер.
— Я уже был здесь четыре часа назад.
— Меня не было. Я пришел, может быть, с час назад. Она была здесь. Такая, как сейчас.
— И вы оставили её лежать?
— Глупая. Глупая маленькая девочка.
— Вы оставили её лежать просто так?
Его пальцы не переставали отбивать свой реквием. Он склонил голову, прислушался к тихим ударам и сосредоточился.
— Я должен положить её на носилки, старик? Сложить ей руки и закрыть глаза, и надеть лучшее платье? Лживый вздор. Она мертва, старик. Эта лживая чушь её больше не трогает.
Пальцы барабанили тяжело и медленно. Он покачал головой.
— Кто знает, может быть, она сможет услышать это. В Валгалле. Вы верите, что есть Валгалла для девушек такого нрава? Она жила, как хотела а теперь?
— Ладно, — сказал я, — оплакивайте свою потерю, а я.
Он приглушил барабан ладонью.
— Сострадание, старик? Не тратьте его на меня. Для меня это просто неудача. Она была славной маленькой пчелкой. Теперь мне придется подыскать что-то новое. Разве это не мелочь для старого Бена Марно!
Он был потрясен глубже, чем это могло показаться. Он кровоточил всеми ранами и скрывал свои страдания. Он страдал. Не о себе, а о мертвом полуребенке рядом.
— Кто поддержит меня теперь? Пчелка сыграла со мной плохую шутку. Как вы находите? Кто купит теперь поесть Бену Марно?
Кровь лилась из него ручьем. Если он будет так продолжать, боль может пройти быстрее.
Я спросил:
— Кто её убил, Марно?
— Убил? Ошибка. Слишком много «снега» для такой маленькой пчелки.
— Убил! — повторил я. — Это не ошибка. Кто, Марно?
— Кто! Кто! Святой дух, вот! Мы все умираем, старик. Мы все будем убиты. Все — гигантская шутка, старик. Прихлопните мух!
— Это вы сказали. Вас прихлопнут, как муху?
— Мы все мухи, старик, раньше или позже нас всех прихлопнут. Но пока мы летаем, высоко, ох как высоко!
Его голос и звук барабана становились громче. Впервые я по-настоящему увидел его глаза. Зрачки были сужены. Его истерия была не только страданием. Он был под действием наркотика, и не только.
— Вы на игле, Марно. Хотите пропасть из-за этого?
Он отбил быстрый такт на барабане.
— Совсем немного, старик. Маловато для мухи. У меня не хватает. Бену Марно недостает «снежку». И сейчас ничего больше не осталось, даже маленькой пчелки, которая меня снабжала.
Он мне что-то хотел доверить. Я понял.
— Она рискнула? Она ушла, чтобы достать вам еще?
— Для меня, для Бена Марно, которому нужно ещё больше «снежку», приносящего счастье. Да, она ушла, чтобы найти продавца. И она нашла, старик, — он отбросил барабан, вонзив в меня свои суженные зрачки. — Кто, старик? Скажите мне! Вы детектив.
— Если вы это знаете, вы знаете больше меня.
— Я кое-что знаю, и не знаю ничего, понял, старик? Она кое-что знала, и не знала ничего. Но вполне достаточно, чтобы её убили. Они очень осторожны. Моя милая, маленькая, ласковая пчелка, приятельница Пола Барона, потому что у Барона было то, что ей нужно. Она была при нем, понимаете. Она ничего по-настоящему не знала, но она знала, что Барон был жив после того, как ваш Вайс ушел.
— Она говорила вам, что Пол Барон был жив, когда Вайс ушел в среду ночью?
Его глаза были мертвыми.
— Она боялась, старик. О Боже, она была пугливой робкой пчелкой. Но для меня она пошла, и я ей позволил. А её предупреждали: держать рот на замке и нигде не показываться. Но она предчувствовала, что этим все не обойдется. — Он смотрел на меня в упор. — Потому что она была замешана! Виноваты вы, старик. Она была убеждена, что полиция ей поверила, но когда вы стали её выслеживать, она испугалась, что ей не поверять. Вы и я виноваты, старик.
Что я мог бы сказать? Это было похоже на правду. Я лишь попросил:
— Расскажите мне, что вы знаете, Марно. Все!
Он вскинул на меня глаза, подтянул колени к подбородку и обхватил руками лодыжки.
— Что я могу рассказать? Она ничего толком не знала, несмотря на это её убили. Она знала только, что Барон наезжал на одного парня по имени Уолтер Редфорд. Она там участвовала как свидетельница. Барон начал топить парня в воскресенье. Но в понедельник все пошло кувырком. Барон был очень возбужден и просил у неё только алиби на время. Для того превосходно задуманного дела он в ней больше не нуждался.
В среду вечером мы вместе ужинали. Барон был счастлив, как мальчишка, все шло как по маслу. Позже они встретилась у него на Пятой улице. Пришел Вайс, получил деньги за скачки и ушел. Она мне рассказывала, что Барон смеялся, когда Вайс ушел. Ее он тоже сразу отослал домой. Она полагала, он кого-то ждал. Даже видела внизу какого-то парня, но ничего не заподозрила. На следующий день женщина сказала ей, что она должна держать рот на замке. Ни слова копам. Почему — она не знала. Не знала, пока до неё не добралась полиция, в четверг ночью, когда вы тоже были в управлении.
— Женщина? Что за женщина её предупредила?
— Она не сказала.
— Подумайте! Он покачал головой.
— Бесполезно, старик. Она не хотела, чтобы я это знал. Слишком опасно для малыша Бена. Полагаю, эта женщина должна быть хорошо знакома с Полом Бароном. Может быть, Мисти Даун-та была постоянной подругой Барона до Карлы. Карла говорила, что все дело затеяла именно Даун. Кажется, Мисти спала с одним парнем, который знал Уолтера Редфорда, и передала свои сведения Барону.
В комнате было так тихо, что я слышал вдалеке голоса на Седьмой авеню. Кто-то смеялся на заснеженной улице.
— Барон сделал свой первый ход в воскресенье?
— Карла так говорила.
Я направился к выходу.
— Когда вызовете полицию, не упоминайте обо мне.
— Полицию? Не смешите меня, старик. Я испаряюсь. Снимаю имя с почтового ящика и улетаю прочь. Мы все лишь острова. Острова в океане.
Пройдет много времени, пока заживут его раны. Может быть, ещё больше, чем для Джеральда Девина и его молчаливой жены в их маленьком собственном домике.
Я спустился вниз в занесенный снегом двор и через арку вышел на Гроув-стрит. Повернул налево, чтобы найти на Седьмой авеню телефонную будку. Обернувшись, увидел на другой стороне улицы машину.
Зеленый автомобиль, шум двигателя которого приглушал снег, отъехал от края тротуара и двинулся в мою сторону.
Я ускорил шаг.
Зеленый автомобиль прибавил скорость.
У большого жилого дома я свернул в темный переулок. Он был пуст. За большим домом я видел свет на углу Бедфорд-стрит, движение транспорта и людей на Седьмой авеню.
Колеса автомобиля, скрипя на снегу, катились за мной. Когда я собрался бежать, мне показалось, что кто-то стоит в дверях подъезда на другой стороне улицы. Но у меня не было времени удостовериться в этом. Зеленая машина почти настигла меня и выбирала момент, когда я окажусь в тени большого здания.
Я плашмя бросился на снег.
Что-то плюхнуло в тихом морозном воздухе. Резкий, короткий, чуть ли не презрительный плюющий звук. Из стены дома посыпалась кирпичная крошка. Эхо раскатилось по обеим сторонам улицы.
Машина промчалась мимо меня, тормозя и скользя по снегу, начала поворачивать.
Я уже был на ногах.
Для разворота улица была узка. Машине пришлось заехать на тротуар. Снова тот же плюющий звук. Где-то разбилось окно — звон осколков разнесся в морозном воздухе. Мотор взревел, колеса скрипели по снегу.
Я побежал.
На обратном пути тоже не было времени всматриваться, стоит ли кто-то в дверях подъезда на другой стороне улицы.
Я бежал дальше, и все происходящее казалось мне сном. Мои ноги беззвучно передвигались по снегу, как ноги призрака. Лишь тяжелое дыхание было реальностью — я задыхался, как загнанный кролик, по пятам за которым гонятся собаки.
Я проскочил под аркой на Мьюс и достиг следующего угла. Машина позади меня теперь ревела без всякой осторожности. Я свернул за угол, поскользнулся и шлепнулся навзничь, болтая ногами в поисках опоры, чтобы встать и бежать, бежать. Машина одолела поворот тоже не лучше, её занесло и бросило через тротуар на другой стороне улицы в железную решетку.
Я вскочил на ноги. Мотор автомобиля взвыл, но его бампер застрял в решетке. Шины визжали в ночи, зарываясь все глубже в снег, и вращались на месте.
Отскочив назад, я помчался дальше и увидел перед собой огни ресторана «Золотой осел». Это место я знал и стал ломиться в дверь. Из застрявшей машины выскочили двое мужчин. Один упал в снег, приподнялся и снова упал. Я успел протолкнуться внутрь.
Теперь я бежал через зал ресторана. Все оборачивались. Официант протянул было руку, но я увернулся. Позади меня на пол с грохотом падала посуда. Я промчался сквозь кухню и снова выскочил наружу, на темную соседнюю улицу. Я увидел двери, я дергал за ручки, бегая от одной к другой, но ни одна не поддалась. Пришлось снова свернуть в переулок. Передо мной была тихая и пустынная улица, параллельная Гроув-стрит.
Я высунулся из переулка — и увидел их.
Две черные фигуры на белом снегу. Они двигались к переулку. Очевидно, они тоже знали ресторан «Золотой осел». Двое мужчин приближались, держа что-то в правых руках. Тот, что повыше, бежал впереди. Лица я не видел. Только оскал, зубы, отражавшие свет уличных фонарей. Тяжелое темное пальто с развевающимися полами. Шляпа. «Пушка», направленная вперед.
Я повернулся, чтобы скрыться в переулке.
Тут в ночи прозвучали выстрелы. Прогремели внезапно и сильно, как удар по моим барабанным перепонкам, в разреженном морозном воздухе, на узкой улице. Два выстрела. Потом крик. Высокий и жуткий, как крик раненого хищника. Я упал в снег и перекатился дальше. Но кричал не я.
Целый и невредимый, я приподнялся и остался сидеть в снегу, пригнувшись, с оскаленными зубами, как шипящий зверь. И пока я так сидел, мне показалось, что раздался ещё один громкий выстрел и два коротких хлопка — той «пушки» с глушителем, которая целилась в меня.
Затем вдруг все кончилось.
Из ночной темноты появились люди. Где-то рядом заливались полицейские свистки. Мой преследователь, тот, что пониже, лежал на мостовой. Другой позади него мешком привалился к дому. Вдали кто-то спасался бегством. Когда я наконец поднялся на ноги, он уже исчез.
Я подошел к первому. Тот лежал на спине. В пальто спереди были две окровавленных пробоины, куда можно было бы засунуть оба моих кулака. Он был маленький и тощий. Его шляпа лежала на снегу. У него были песочного цвета волосы, и он был мертв.
Никогда раньше я не видел этого маленького тощего человека, но я знал, что он был тем мужчиной, который до меня в Сити Айленд искал Карлу Девин. Я плечом проложил себе путь сквозь толпу ко второму мужчине, который привалился к плохо освещенной стене. Его я уже видел: Лео Цар.
У Лео в груди были два расположенных рядом маленьких аккуратных отверстия, и пальто почти не пострадало. Он дышал медленно и тяжело, неравномерные громкие хрипы вырывались из простреленных легких. Я наклонился вплотную к его широкому грубому лицу.
— Цар! Кто это был? Цар!
Он захрипел. Маленькие глазки были закрыты. Из последних сил он цеплялся за жизнь. Кулаки были судорожно сжаты, огромные руки со всей силой, которая ещё была в нем, хватались за воздух. Рядом с ним в снегу лежал автоматический пистолет 45-го калибра.
— Лео, — повторил я. — Кто они были? Ты же пришел за ними!
Жилы напряглись на его бычьей шее, на запястьях. Веки дрогнули, но глаза не открылись.
— Пола. Жена. Она.
Его громадная грудная клетка поднялась, опустилась и вновь вздыбилась в глубоком долгом вдохе. Глаза открылись. Он смотрел мне в лицо. Его низкий голос гремел, как булыжник.
— Ищи проклятую падаль.
И дыхание остановилось. Застывшие глаза, казалось, удивленно рассматривали меня. Он сделал ещё один вдох. Взгляд его излучал неприкрытую ненависть. Ненависть, которая была направлена не против меня, а против жизни, которая была во мне. Я ещё был жив. А он умер, и ненависть в его ожесточенных глазах погасла.
Позади меня кто-то хихикнул. Кто-то ещё стонал от испуга. Я поднялся. Подбежал полицейский. Я отошел и скрылся в маленьком переулке позади «Золотого осла». Никто меня не задерживал. Найдя подъезд, который давал хоть какую-то защиту от холода, я сел и закурил. Больше я не дрожал; мне стало ясно, что я услышал, что сказал Лео Цар.
Жена Пола Барона. Лео сказал, что Барон был женат. Он сказал, что убила его жена Барона. С другой стороны, Лео преследовал двух мужчин. Умирающий человек говорит о самом важном. Или нет? Умирающий человек говорит то, чем занят его угасающий рассудок. Что важно и что истинно, когда человек умирает?
Докурив, я встал и вошел через черный ход в «Золотой осел». В ресторане все были страшно возбуждены и тут же уставились на меня. Я промок насквозь. Никто не заговорил со мной, и никто меня не задерживал.
Шоу в клубе на Пятой улице уже началось. Я взбодрился двумя наспех опрокинутыми порциями ирландского виски и огляделся. Нервы все ещё вздрагивали от звона посуды в баре. Кто-то, кому нечего было больше терять, хотел от меня отделаться. Навсегда. От очередного убийства это, скорее всего, не зависело. Я топил свои нервы в виски, полагая, что этот некто сам по меньшей мере напуган, и сосредоточился на шоу.
Маленькая труппа состояла из шести девушек, одетых, как на пляже. Но на полностью одетых людей, которые здесь ужинали, это действовало иначе. Они не обращали особого внимания на трясущих грудями и задами девушек, а возлагали надежды на звезду вечера: Мисти Даун.
Та вышла на середину сцены под туш. На неё стоило посмотреть. Хотя на ней было надето больше, чем на девушках, но при этом так, чтобы направить все внимание на нужные места. Прыгало там, где должно было прыгать, и железно стояло там, где должно стоять. Ее тренированный пресс ходил ходуном, как стальная пружина. Лицо скрылось за пудрой, румянами, тенями для век, накладными ресницами и губной помадой. Лицо стало маской. Ритуальной маской, которая будет передана поколениям шоу-девушек.
Танцевала она неплохо. Голос был глубоким и сильным, может быть, чуть хрипловатым, но таким же обольстительным, как она сама. При детальном рассмотрении мне все-таки пришло в голову ещё кое-что. Я уловил один нюанс. Она тонко пародировала свой собственный номер. Этим она хитро надувала требовательную публику. Вполне достаточно, чтобы развлекать себя и того, кто надоумил её на это, но не достаточно, чтобы задеть действительных ценителей. Она играла, она играла роль, причем лишь для собственного удовольствия.
А закончив, она позволила себе пародию на тот тип стриптизниц, которые приплясывают за кулисами, как кобылы в период течки. Освещение сцены уменьшилось, началась промежуточная программа. Юноша-переросток скверно сыграл на рояле и к тому же ещё спел пропитым баритоном. Я расплатился и прошел за кулисы. В конце длинного коридора пожилой мужчина дремал на стуле, охраняя выход со сцены. Я сказал ему, что хотел бы поговорить с Мисти, и он удалился, вздыхая. Назад он вернулся, вздыхая ещё тяжелее. Она уже ушла.
На этом дело для него было закончено. Он снова сел и уткнулся носом в последний номер «Плейбоя».
— Куда? — спросил я старика. — У неё ведь ещё два выхода.
— Следующий через полчаса, — ответил тот, не поднимая головы.
Я оставил его рассматривать снимки обнаженных девушек. Казалось, фотографии очаровывали его больше, чем живая плоть и кровь вокруг. Всегда легче мечтать на расстоянии; а бумажные девушки не будут смеяться над стариком.
Выходя из клуба в морозную ночь, я внимательно осматривал даже пожилых дам. Если у Мисти через полчаса следующий выход, она не могла уйти далеко. Для того, чтобы поесть или выпить, она могла бы остаться в клубе.
В вестибюле, который вел к квартире над клубом, испытанная комбинация нажима и толчка позволила мне открыть входную дверь. Тут же я нажал звонок квартиры, в которой был убит Барон, а сам быстренько помчался к двери подвала, вниз по лестнице и через подвал на задний двор.
Пожарная лестница старого дома оказалась прямо надо мной. Я поднялся на лестничную площадку перед окном квартиры. Она была там, сидела в кресле лицом к двери, спиной ко мне. Хотя комната была слабо освещена, я прекрасно видел её великолепные ноги в черных ажурных колготках. Видел я и «пушку» в её руке, наведенную на закрытую дверь. Крошечный хромированный автоматический пистолет.
Окно не было заперто, но я бы не успел открыть его, влезть и оказаться рядом с ней вовремя. Мои нервы были все ещё напряжены, и это мне было совсем ни к чему, но изредка приходится идти на некоторый риск. Я сунул палец под раму нижнего стекла и толкнул изо всех сил.
Стекло взлетело вверх, я заорал:
— Бросьте пистолет, Мисти! Стреляю, если вы обернетесь!
Самым опасным были рефлекторные движения. Но её плечи поникли.
— Бросайте! — скомандовал я.
Опасная точка была пройдена. Она бросила крошечный пистолет. Я влез через окно в комнату.
Мисти обернулась. Даже при слабом свете она видела мою единственную руку. И нагнулась к пистолету. Я прыгнул, отбил её руку в сторону и форменным образом упал на «пушку».
Дальше все пошло своим чередом. Я поднялся с пистолетом в руке. Мисти снова села в свое кресло. Да, она умела держать себя в руках. Я взмахнул пистолетом.
— Что вы хотели делать?
— Ждала, когда кто-нибудь войдет в дверь, чтобы сказать ему, чтобы проваливал. Если все-таки войдет, убить. Это мое жилище, у меня есть разрешение на оружие, и каждая женщина имеет право защищаться.
Я прислушался к её хриплому голосу. Он был приятен. Она и сама была очень приятна. Кроме того, она была права. Если бы она при таких обстоятельствах застрелила мужчину, то даже не предстала бы перед судом.
— Вы убили Барона, чтобы самой заняться шантажом, или была другая причина?
— А вы догадливы! — Первое, о чем я могу догадываться: причина, по которой вы меня наняли, Агнес. — Я помедлил мгновение. — Ведь это ваше настоящее имя, не так ли? Агнес Мур.
Смахивавшее на маску лицо оставалось неподвижным. Она взяла коробку с сигаретами со столика.
— Действительно, мое настоящее имя Агнес Мур.
Она курила, я сел.
— Не хотите начать рассказывать? — наконец спросил я.
Она подняла руку и стянула с головы рыжий парик. Даже с короткими темными волосами я бы не узнал под слоем краски Агнес Мур. У Агнес Мур, которую я знал, было круглое, почти мужское лицо с крупными чертами. Самая большая перемена произошла с её голосом. Он был все ещё низким и сильным, но хрипота исчезла.
— Вы хороший детектив, — признала она. — Я считала, что играю роль Мисти Даун блестяще. Никто, кроме Пола, не знал, что Мисти и Агнес — одно и то же лицо, а он наверняка не говорил вам об этом.
— И вы постоянно сохраняли эту раздвоенность?
Она пожала плечами.
— Я актриса, и даже неплохая, но мне нужен кусок хлеба. Мисти — это средство для пропитания. Я это не разглашаю.
— Вы утверждали, что Джонатан рассказывал вам о шантаже. Но Джонатан узнал о шантаже только в воскресенье. Вы же, напротив, видели его в последний раз до того. Только Барон или кто-то работавший вместе с ним мог рассказать вам об этом. Сегодня вечером я узнаю, что Мисти Даун была близка с одним мужчиной, который очень хорошо знал Уолтера Редфорда. Я сложил два и два.
Она кивнула. — Мне следовало предусмотреть, что вы свяжете друг с другом Пола и Джонатана. Мне нужен был убийца.
— В самом деле? — спросил я. Я незаметно поигрывал миниатюрным пистолетом, но так, чтобы она могла это видеть. — Сразу после того, как я побывал у вас, со мной связался Вайс. Кто-то посоветовал Вайсу мне позвонить. Вайс полагал, что это Барон, но Барон к тому времени уже был мертв. Тот, кто на самом деле послал ему это указание, знал, что Барон мертв. Я считаю, вы знали о смерти Барона, когда нанимали меня. Я считаю, что вы меня наняли, чтобы быть уверенной, что вся история повиснет на Вайсе.
— Зачем, черт возьми, мне это нужно?
— Где вы были в понедельник, Агнес? Между двенадцатью и тремя часами дня?
— Где я была? — Лицо под маской ничего не выдавало. Длинная нога лениво покачивалась. — Здесь, дружок, именно здесь.
— Одна?
— После того, как ушел Пол — да.
— Следовательно, у вас нет алиби. Вы все знали о шантаже. Вы были близки с Джонатаном. Возможно, вы почуяли легкую добычу. Когда Барон послал Вайса, чтобы получить деньги, вы последовали за Сэмми. Вы воспользовались черным ходом, впрочем, вас мог впустить сам Джонатан. Вы видели, как они схватились, когда пришел Вайс. Джонатан упал, Вайс бежал. Вы взяли деньги, но Джонатан вас видел, поэтому вы его закололи. Вы ушли незамеченной, но боялись, что полиция вас найдет, если не будет других версий по этому делу. Вайс подвернулся кстати. — Вы сумасшедший.
— В самом деле? Барон кого-то прикрывал, и на это должна была существовать серьезная причина. Вы могли убедить его помочь вам. Вы могли подойти к нему достаточно близко, чтобы без труда его убить. С вами он мог чувствовать себя достаточно безопасно, чтобы отослать Лео Цара. Я полагаю, вы не доверяли Лео.
— Ну, шикарно! — Она рассмеялась, все ещё покачивая ногой. — Я обманула Пола, убила Джонатана, взяла деньги и все повесила на Вайса. Разве вы не знали Пола? Я любила его, черт побери, но он не шевельнул бы пальцем, чтобы выручить меня или любого другого, кто его обманул. Кроме того, у него была эта чертова Карла. Он попытался бы получить деньги и за это выдать полиции меня вместо Вайса. Пол никогда никому не помог, если при этом не будет выгоды.
— Ну, хорошо. Я согласен. Не вы убили Джонатана, а Барон. Вы знали это. Он.
Она меня перебила:
— Пол его не убивал. Пол никого не убивал!
Я пропустил это мимо ушей.
— Он повесил убийство на Вайса, но, быть может, боялся и вас. Вы же сами только что согласились, что он был бессовестным, и я вам верю в этом. Когда вы узнали, что он убил Джонатана, то тоже стали его бояться. И вы убили его. Возможно, он угрожал вам ножом, чтобы заставить молчать, и вы убили его, защищаясь. Я хотел бы этому верить. После того, как вы его убили, вы увидели возможность повесить на Вайса и это убийство. Барон уже обещал ему двадцать пять тысяч долларов. Тогда вы обратились ко мне, рассказали о шантаже на случай, если я ещё ничего о нем не знал, и отослали меня. Вы совершенно точно знали, что я стал бы искать Барона. И единственный риск был в том, что Барона найдут слишком рано. Но все можно было рассчитать — ведь в конце концов эта квартира ваша.
— Это вам приснилось, или есть доказательства?
— Все шло гладко, — продолжал я. — За исключением Лео Цара. Его вы не могли провести, поэтому вы наняли двоих бандитов, которые о нем позаботились. Только они не очень хорошо сделали свое дело. Он ещё успел сказать, кто убил Барона. Он сказал мне, что Барона убила жена.
Я наблюдал за ней. Нога в черном чулке перестала раскачиваться.
— А женой Барона были вы, не так ли, Агнес?
— Нет! — она подалась вперед. — Черт возьми, нет! Пол не был женат. Я пыталась добиться этого поначалу, но он меня просто высмеял.
— Скажите правду, Агнес. Полиция все равно узнает.
— Пол не был женат. Я — то, во всяком случае, должна была это знать, вам не кажется?
Она была разумной, упорной и интеллигентной. Она должна была знать, что брак невозможно утаить от полиции, если только та знает, что ей искать. Это может занять много времени, но у полиции есть средства это выяснить. Я чувствовал, что она говорит правду.
— Как долго вы жили с Бароном? — спросил я.
— Почти два года. Иногда больше, иногда меньше. Пол не был однолюбом. Ему всегда было мало одной женщины. — И он никогда не говорил о жене?
— Нет. У него была одна партнерша до меня. Постоянная подруга, с которой он работал, но я с ней никогда не встречалась. — В её голосе звучала горечь. — Однако все возможно. У него было так много женщин.
— А какого мнения об этом был Лео Цар?
— Откуда мне знать? Спросите его самого.
— Он умер, — сказал я, — и Карла Девин тоже.
Она не заплакала и не вздрогнула. Она, казалось, просто стала меньше. Ее сильное крепкое тело словно свернулось внутрь.
— Что же это получается? — только и сказала она. — Паршивый мелкий шантаж того не стоит.
— Но может стоить ещё дороже. Может быть, теперь вы скажете мне, что вы знаете.
Ее сигарета ещё дымилась в пепельнице. Она закурила новую, не замечая этого. Холодный порыв ветра проник через окно, которое я не закрыл. Я поднялся и опустил его. Она не двигалась. Когда я снова сел, она начала говорить.
— Когда я познакомилась с Джонатаном, то сразу поняла, что могу его заполучить. Он желал меня, он был богат, ему было безразлично мое прошлое. Пол нашел идею замечательной. Пол был такой! Он испытывал удовольствие, когда другие мужчины платили за девушку, которую он получал только поманив пальцем. Итак, я вступила в связь со стариком. В сущности, он был довольно мил. Этого у него не отнять. Он хорошо со мной обходился. Не будь я под влиянием Пола, возможно, я лучше относилась бы к старику. Я желала, я бы сделала это. Если бы потом не начался этот кошмар, а Пол остался жив.
Она говорила и сама не замечала противоречий. Она желала стать Джонатану верной возлюбленной, но не ради Джонатана, а ради Барона! Она всегда думала о Бароне, даже сейчас.
— Что случилось потом?
— Джонатан рассказал мне о своем племяннике, который постоянно играл и проигрывал. Джонатан все время оплачивал его долги. Я предложила Полу использовать Уолтера как мишень для шантажа Джонатана. Пол нашел идею блестящей. Он поставил парня в такое затруднительное положение, только, что тому пришлось начать работать с девушками, ну, а остальное вы знаете.
— Этим делом он занимался один?
— Нет. Ему кто-то помогал, но я не знаю, кто. Он мне никогда не говорил, с кем работает.
— Продолжайте.
Она прикурила третью сигарету от второй.
— Первый ход Пол сделал в воскресенье. В понедельник он рассчитывал получить деньги. Он был со мной здесь и ждал телефонного звонка. Тот прозвучал примерно в половине двенадцатого, может быть, чуть позже. Я заметила, что ему не понравилось то, что он услышал. Пол сразу как-то побледнел и убежал.
— Разговор был в половине двенадцатого? Вы уверены? Не позднее, не в половине второго?
— Может быть, без четверти двенадцать, но ни в коем случае не позже. Я как раз что-то смотрела по телевизору.
— Ну ладно.
— Около часа он позвонил мне. Каждому, кто спросит, я должна была говорить, что он был вместе со мной, по меньшей мере, до часа. — Она выпустила тонкую струйку дыма. — Снова встретились мы уже в клубе. Он заглянул после шести. И отправил меня искать Сэмми Вайса. Я должна была передать, что Пол знает, как глубоко тот влип, и поможет. Вайсу нужно было где-то скрыться и каждый час сообщать по телефону ему или Лео, где он находится. Я нашла Вайса и передала. Это все.
— Все?
— Все, что я знаю. — Она раздавила едва начатую сигарету. После того, как он в понедельник ушел от меня, что-то произошло. Я не знаю, что, но все вдруг стало другим. Он стал другим. Я ещё никогда не видела Пола таким взволнованным, как в понедельник, когда в шесть часов он пришел в клуб.
— Дело оказалось крупнее? Прибыльнее?
— Он вел себя мальчишка после первого поцелуя. Дело его жизни-только он и сказал. Годовой доход, а не жалкие двадцать пять тысяч долларов. — Она посмотрела на меня. — И вообще, в нем не было ни страха, ни нервозности. Он никого не убивал, поверьте мне. Он был в приподнятом настроении.
— Через два дня он был мертв.
Она подалась вперед.
— Я его больше не видела, пока не пришла сюда в среду после ночного выступления. Он лежал на полу в спальне. На ковре была кровь. Я убежала. Я не знала, кто его убил и почему, и просто испугалась. Я вернулась в свою квартиру на Семьдесят шестой улице и спряталась там. Потом позвонила вам.
Она замолчала. Ветер бился в окно. Он задувал в комнату ледяной воздух через щели неплотно закрытых оконных рам старого дома. — Об этом вы могли бы сказать и раньше.
— Копы говорили, что я была замешана в шантаже? Они говорили, что я солгала, чтобы покрыть Пола? Вам сказали, что я нашла его мертвым и не известила полицию? Я не слишком хитрая, но и не сумасшедшая. И не стану впутываться в историю. Я буду отрицать все, что вам рассказала. Но я хочу найти убийцу Пола, потому я вас и наняла.
— Он не говорил вам, почему был так взволнован в понедельник вечером?
— Нет.
— Вы не видели где-нибудь нож с волнистым лезвием? Типа малайского криса?
— У Пола? Нет.
— Я должен все сообщить полиции.
— Вовсе вы ничего не должны. Я ничего не говорила.
Она потянулась за очередной сигаретой и взглянула на часы, висевшие на стене. Скоро у неё был очередной номер, а потом ещё немало номеров с завлекательными улыбками для похотливых глупцов.
Положив её пистолет на стол, я пошел к выходу.
— Форчун, — сказала она, — найдите убийцу Пола.
Я кивнул, не оборачиваясь, и вышел. Пол Барон был вором, мошенником, лжецом. Человеком, который никогда в своей жизни никого по-настоящему не любил. Но она любила его. Мир жесток и глуп. Мы заботимся не о тех, кто нас любит и страдает, мы заботимся о тех, кого любим мы и кто заставляет страдать нас.
На Пятой улице царило оживление, обычное для конца недели. В баре я отыскал телефонную кабину и позвонил капитану Гаццо. Тот совсем не рад был меня слышать. Я сказал ему, что хочу поговорить с Сэмми Вайсом. Это тоже его не обрадовало, но, после некоторого колебания, он дал мне зеленый свет. Он уезжал, но обещал оставить нужные указания.
Охранник привел меня к камере и встал поодаль. Он был недоволен. Мой визит противоречил правилам.
Я стоял перед железной решеткой. Вайс лежал на нижних нарах: маленькая бесформенная тень, почти незаметная. Слабая тень человека, который никогда по настоящему не жил, который не оставил после себя никакого следа. Заметив меня, он сел. Свет падал на его темные глаза с тяжелыми мешками.
— Как дела, Сэмми? — спросил я.
— Очень хорошо, Дэнни. Очень хорошо.
Я наблюдал за ним. Голос его был спокойным, и он не потел. Говорят, несчастье делает людей сильнее, но я знаю лишь немногих, с кем так случилось, большей частью оно просто уничтожает. Однако Вайс сидел в камере, которой всю свою жизнь боялся, и не дрожал и не трусил. Его темные глаза смотрели на меня открыто, а бледное луноподобное лицо было сухим.
— Ты должен крепко подумать, Сэмми, — начал я. — Ты говорил, что Пол Барон связался с тобой в понедельник, в двенадцать дня. Ты уверен, что это было в двенадцать? Не раньше?
— Скорее позже. Я же говорил, что как всегда был в бане. Мне пришлось идти к телефону, обернувшись полотенцем.
— Он знал, что ты каждый день в это время ходишь в турецкие бани?
— Все это знали. Сэмми Вайс каждый день выпаривает свой жир. Сэмми-толстяк. Одна жалкая комната, ни семьи, ни друзей, только бродяги, как и он сам. Каждый день я хожу туда, и все без толку.
— Что сказал Барон?
Он не слышал меня. Он уставился в темный угол камеры и заслушался своих мыслей.
— Я даже купил себе корсет. Мужской корсет. Я затягивался в своей жалкой конуре, чтобы стать стройнее. И ведь нужно, в сущности, быть немного внимательным к себе. Нужно только прекратить постоянно набивать брюхо. Но вот так получается: всю жизнь смотришься в зеркало, но этого не замечаешь.
Кто знает, что в действительности происходит в человеке? Как он может измениться? Каким образом за день Вайс перестал потеть от вечного страха?
— Я хочу точно знать, что сказал Барон, Сэмми.
— Он сказал, что я должен получить у Джонатана Редфорда двадцать пять тысяч. В четверть второго, не раньше. За это тысяча будет моя. Деньги нужно было принести ему на Седьмую улицу. Но потом мы с Редфордом сцепились, и я не получил денег. Это правда.
— Я тебе верю, Сэмми. Долго ты пробыл у Редфорда?
— Минут пять, или немного дольше.
Пять минут! Какие ошибки мы допускаем только потому, что не сомневаемся в очевидном, принимая его без доказательств.
— Как ты себя чувствовал, когда пришел к Джонатану, Сэмми?
— Я потел. Ты ведь меня знаешь. Я всю свою жизнь всегда потею.
— Редфорд стоял у окна?
— Да, крупный такой человек. В халате. Он повернулся ко мне спиной. В комнате было холодно. Но я потел, как всегда.
— Опиши подробно, что тогда случилось. Каждую мелочь.
Он качнул головой.
— Я даже не знаю, все произошло так быстро. Сначала он дал мне возможность заговорить. Я говорю, он не отвечает. Я рассердился и припугнул его. Тогда он вдруг повернулся и набросился на меня. Мы схватились, и он рухнул на пол. Я до него едва дотронулся, но он упал на пол, и я убежал.
— Хорошо, Сэмми. Лежал на полу коврик? Подумай!
— Я не знаю, Дэн. Может быть, да, может быть, нет.
— В тот день ты ещё раз виделся с Бароном?
— Я его в понедельник вообще не видел.
— Хорошо, Сэмми, — кивнул я. — Держись молодцом.
Он медленно кивнул.
— Знаешь, Дэн, с тех пор, как они меня посадили, я размышлял. Ведь я знаю, что никого не убивал. Может быть, мне не верят, может быть, они никогда не узнают правду. Может быть, мне придется поплатиться головой. Но я знаю, что я этого не делал. Я имею в виду, что не хочу исчезнуть навсегда, но смогу это выдержать, если придется. Я же знаю, что невиновен.
— Ты скоро выйдешь отсюда, Сэмми.
— Обязательно, Дэн, — кивнул он и ухмыльнулся. — Я жду здесь, пока ты меня вызволишь.
Охранник вышагивал позади меня, как бы опасаясь, что я в заключение могу ещё освободить архипреступника и выпустить его на свободу. Он тщательно запер за мной решетчатую дверь коридора. Металлический скрежет стали о сталь звучал так, будто призывал на страшный суд, и, казалось, доставлял ему удовольствие. Таковы охранники. Я никогда не смогу понять, становятся они охранниками, потому что таковы от природы, или же они становятся такими, только будучи охранниками.
На улице я поймал такси и поехал домой. Сунул свой старый пистолет в карман пальто, снова спустился вниз, сел в свою машину и поехал на Манхеттен.
Дверь квартиры на Шестнадцатой улице открыл мне Джордж Эймс. Он казался усталым.
— Опять вы? — буркнул он. — Я звонил в полицию. Прокурор абсолютно убежден в виновности Вайса.
— Ему за это платят.
— Вы решили разрушить нашу семью?
— Не всю семью, я надеюсь.
Я обнаружил нечто в его глазах. Они были знающими, если можно так выразиться. Эймс что-то знал, но я мог только догадываться, что это было.
— Тогда входите, если это необходимо.
Я вошел. Все ещё больше изменилось. Еще полгода, и следы Джонатана Редфорда исчезнут полностью.
— Вы один? — спросил я Эймса.
— Да.
— А где остальные?
— В Нортчестере. Они хотят в уикэнд объявить о предстоящей свадьбе. Я решил не ехать. Хотите что-нибудь выпить?
— Охотно. Ирландское виски, если есть.
— Боюсь, только шотландское. — Тоже пойдет.
Я сел и смотрел, как он готовит выпивку. Он подал мне стакан и сел напротив.
— Продолжайте, мой дорогой Шерлок Холмс, — Эймс улыбнулся. Мужественная попытка смягчить обстановку. Только она не удалась.
— Что вы знаете о Поле Бароне? — спросил я.
— Я знаю, что деньги не были карточным долгом, что Барон шантажировал Уолтера или, скорее, Джонатана.
— Вам никогда не приходила в голову мысль, что посылать сюда Вайса было безумием? Если бы речь шла о карточном долге, возможно нет. Но речь шла о шантаже. Зачем нужно было вмешивать постороннего?
— Не имею понятия. Из соображений безопасности, может быть?
— Нет. При шантаже безопасность и успех зависят от количества людей, посвященных в дело. Чем меньше, тем лучше. Было бы безумием посылать сюда Вайса только за деньгами.
Я отпил глоток.
— Почему Пол Барон послал Вайса? Вопрос настолько очевиден, что никто не потрудился вообще его поставить. Барон послал Вайса, потому что он его послал, точка. Очевидный факт. Однако он окажется вовсе не столь очевидным, если присмотреться к нему ближе. У Барона действительно не было никакой причины посылать кого-то за деньгами.
— Откуда вы можете знать? Как вы уже сказали, Барон это сделал.
— Барон ещё в воскресенье замахнулся для большого удара. В понедельник он ждал телефонного разговора. Телефонного разговора, но не курьера! Разговор состоялся около половины двенадцатого. Но ему не сообщили того, что он ожидал услышать. Он ушел в большой спешке. И только после этого связался с Вайсом.
Эймс изучал свой стакан.
— К чему вы клоните?
— Опишите мне ещё раз события понедельника. Утра понедельника.
Он поболтал лед в стакане.
— Я позавтракал вместе с Джонатаном. Потом ушел к себе. Приблизительно в половине двенадцатого, возможно чуть позже, ко мне пришел Уолтер. Он сказал, что Джонатан ушел с Дидрой, и предложил подвезти меня на такси. Он собирался ехать в Нортчестер с вокзала Грейт Централ. Я согласился.
— Где находится ваша комната?
— В задней части квартиры. Теперь я, естественно, занимаю её целиком.
— Ваша комната изолирована так, что вы ни Уолтера, ни мисс Фаллон не видели и не слышали? Не слышали, как уходил Джонатан?
— Дом построен на совесть.
— Значит, дело сводится к тому, что вы после завтрака ничего не видели и не слышали. Вы больше не видели Джонатана.
Он уставился на меня.
— Я рискну спросить: ну и что? Это вы уже знали. Почему вдруг вспомнили?
— Потому что никто из тех, кто хорошо знал Джонатана, ни разу не видел его после завтрака. Кроме Уолтера и Дидры Фаллон.
Если бы я рассчитывал на реакцию, то был бы разочарован. Его актерская физиономия оставалась неподвижной. Взгляд, казалось, ушел внутрь. Он принюхался и пригубил свой напиток.
Я тоже.
— Вайс не знал Джонатана. Он был взволнован, все произошло так внезапно!. Он видел мужчину высокого роста, в халате и с бородой. Позже ему показали фото трупа на полу и покойника на столе для вскрытия. Швейцар видел мужчину с бородой, в одежде Джонатана, вместе с мисс Фаллон. Было холодно. На Джонатане наверняка были пальто, шляпа, вероятно, шарф; то есть то, что надевают, когда холодно. Я держу пари, что Джонатан прошел мимо швейцара, не поздоровавшись; мисс Фаллон, напротив, по всей вероятности, приветствовала швейцара и, возможно, даже заговорила с Джонатаном, когда они мимо него проходили. Обманный маневр. В ресторане опять мисс Фаллон, которую там знают. Джонатана она, вероятно, привела туда впервые. Ставлю сто к одному, что Джонатана в «Карле ХII» никогда раньше не видели. Бывал он раньше в этом ресторане, Эймс?
— Не могу сказать наверняка. Пожалуй, нет.
Я ждал. Но он не сказал ничего больше. Только сидел и рассматривал свой пустой стакан, как бы спрашивая себя, куда подевалось виски, и как наполнить стакан, не вставая и не наливая вновь.
— Тогда, пожалуй, сказать придется мне, — заговорил я наконец. — Когда вы в понедельник утром уходили из дому, Джонатан был уже мертв. — А результаты вскрытия?
— Не исключена ошибка в определении времени смерти. Существует сотня причин, по меньшей мере затрудняющих установить его точно, тем более, что Джонатана нашли много позже. Холод, например. Вайс говорил, что в кабинете было холодно.
Эймс поднялся и зашагал к бутылке.
— Все окна были открыты. Я их закрывал.
— Не было никакой надобности оставлять их открытыми. Труп ведь нашли только в шесть часов вечера. Убийца мог рассчитывать, что его ни в коем случае не увидят раньше. Только вы с Джонатаном имели ключи от квартиры, а о вас каждый знает, что вы человек привычек.
— Здесь вы правы. Джонатана найти не могли, пока меня не было дома.
— Дополнительная предосторожность, — кивнул я. — Важно было, чтобы свидетели, включая Вайса, заявили, что видели Джонатана живым ещё в четверть второго, или даже в половине второго, если верить какому-то Вайсу.
Я опорожнил стакан и отодвинул его от себя.
— С Вайсом преследовали двоякую цель, и, возможно, в первую очередь думали даже не о том, чтобы повесить на него убийство. Скорее всего, Вайс должен был лишь свидетельствовать, что Джонатан был жив ещё в четверть второго. Тем самым все члены семьи оказывались вне подозрений. А другой блестящей идеей стало замешать его в убийство.
Эймс принес свою выпивку к креслу и закурил.
— Значит, вы утверждаете следующее: Джонатан был убит приблизительно в половине двенадцатого. Уолтер и я ушли. Пола Барона вызвали, он прошел незамеченным. Он связался с Вайсом и одновременно вызвал человека, который сыграл роль Джонатана. Этот мужчина отправился вместе с Дидрой на ленч, позаботившись, чтобы его заметил швейцар, и в тоже время был здесь, чтобы встретить Вайса?
— На мужчине был халат, потому что костюм Джонатана был забрызган кровью. По указанию Барона он затеял с Вайсом драку. Вайс убежал. Барон опять положил труп на место и вместе с мужчиной покинул квартиру черным ходом. Потом он от этого мужчины каким-то образом отделался.
— Каким-то образом? Ах, да. Я понимаю.
— Барон убрал окровавленный ковер и отчистил пол.
Эймс уставился на меня.
— Мне это представляется довольно сложным.
— Вовсе нет. При данных обстоятельствах это было в высшей степени просто, почти до идиотизма. Барон наверняка знал сотню бродяг, которые за тысячу долларов готовы почти на все. Он знал Джонатана, и требовалось только подобрать человека соответствующего возраста и роста. Бородой можно обзавестись в Манхеттене за десять минут. Как только вы ушли из дома, ему больше не нужно было опасаться тех, кто действительно знал Джонатана.
— Но это похоже на стихийный порыв вдохновения.
— Именно потому я так уверен в этом вопросе. Ни один человек не смог бы такого планировать заранее даже приблизительно. Пришлось бы, смотря по обстоятельствам, целыми годами ждать подходящего момента. Это должна была быть именно спонтанная мысль; озарение, вызванное критическими обстоятельствами. Ему нужно было как можно скорее замять убийство. У него был труп, пустая квартира и двадцать пять тысяч долларов. Наличными, на руках. Лучше он не смог бы организовать. Человека, который сыграл роль Джонатана, он нашел так же легко, как и Вайса на роль козла отпущения.
— Откуда же он знал, что сможет так ловко использовать Вайса?
— Он не знал. Ему подошел бы любой курьер. Это было чистой случайностью.
— А для чего было Полу Барону все это делать? Так рисковать?
— Деньги. Неповторимый шанс. До того времени он занимался мелким шантажом, но теперь у него был убийца, которого нужно было прикрыть, и тем самым он заполучил дело всей жизни. А в качестве залога у него был кинжал. Отсутствие кинжала сразу меня озадачило. Теперь я знаю, почему он исчез. На нем остались отпечатки пальцев убийцы, и Барон взял его себе.
— Вы упоминали о телефонном разговоре, которым Барона будто бы известили об убийстве. Насколько я могу судить, здесь был все-таки его враг, его жертва. Зачем же тот позвал его на помощь и потом ещё помогал ему?
— Кто-то делал здесь общее с ним дело. Был его компаньоном с самого начала.
— Компаньоном? При этом Уолтера вы исключаете?
— Ни в коем случае. Он мог так глубоко увязнуть, что пришлось заколоть Джонатана.
Эймс осторожно поставил свой стакан. Я наблюдал за ним. Он никак не выразил своего отношения к этой возможности. — Вы не раскрываете карты, Форчун. Вы обобщаете, вы не называете никаких имен. Вы упоминали Уолтера и Дидру. Да, мы знаем, они были здесь, и они не отрицают этого. Будь все так, как вы предполагаете, они могли стать соучастниками, но никак не убийцами, верно?
Он подождал, но я молчал. Внезапно он встал и подошел к бару. Налил полстакана чистого виски и проглотил залпом. Повернувшись ко мне спиной, он оперся руками о стойку.
— По-вашему, здесь с Уолтером и Дидрой мог быть ещё кто-то. Некто невидимый и неизвестный.
— Третье лицо должно было когда-то раньше пройти мимо швейцара. Но это, конечно, возможно.
Он смотрел на меня в упор.
— Но и я. Я тоже был здесь.
— Вы тоже.
Он продолжал пристально смотреть на меня. Затем повернулся, налил себе ещё виски и залпом выпил. Он теперь держался очень жестко.
— Чего вы хотите от меня, Форчун?
— Давайте поедем вместе. Сейчас речь идет не только о Джонатане. И не только о Джонатане и Бароне. Речь идет ещё о двух трупах. Один из них-труп робкой, глупой, маленькой девушки, которая даже ещё не начинала по-настоящему жить. Теперь она мертва, потому что казалась кому-то опасной, и убийца ещё на свободе.
Его спина стала прямой, как палка.
— В Нортчестер?
— Да. Моя машина внизу. Он опять повернулся ко мне.
— Хорошо. Едем.
Эймс взял пальто и шляпу, и мы спустились вниз. Я предложил ему сесть за руль. Даже человек с двумя руками во время управления автомобилем сравнительно беспомощен. Я не думал, что он кого-нибудь убивал, но это была теория. Я же тоже мог ошибаться.
Мы ехали по Вест-Сайдскому шоссе, через мост Джорджа Вашингтона, который казался бесконечной движущейся световой полосой, и через Ривердейл на север. За городом снег лежал толстым белым покрывалом, в котором отражались огни небольших домов и неоновые цветные лампы магазинов и баров.
Эймс вес машину быстро, умело и молча. Он держался все так же натянуто. Из изнеженного аристократа он стал сильным мужчиной, у которого голова занята тысячью дел. Больше он не был актером на сцене, он был самим собой. Я не имел понятия, о чем он думал, он не стал бы говорить мне об этом. Прежде, чем действовать, он, быть может, хотел сначала выяснить, что я на самом деле знал или подозревал. Я не знал, что он знал или предполагал, или что он об этом думал. Я не знал, как он поведет себя, если придет момент, бросится мне в объятия или не захочет помочь. Может быть, Эймс ещё сам не знал этого.
Хотя в Нортчестере было меньше домов, но такое же плотное движение. Фары слепили глаза. Мне казалось, будто я один-одинешенек пробираюсь через тоннель, окруженный врагами и миллионами глаз, смотрящих на меня.
Я был убежден, что теперь знаю, что произошло в понедельник утром, только никогда не смогу доказать этого, если не удастся заставить кого-то впасть в панику. Паника может быть опасной, обоюдоострой. Но у меня не было другого выхода.
А пока меня будет искать Гаццо. Свидетели опишут однорукого мужчину, который стоял на коленях над умирающим Лео Царом. Смерть Лео и Карлы Девин возбудит у Гаццо некоторые сомнения в виновности Вайса. Он захочет поговорить со мной. Но у меня оставалось слишком мало времени. У Вайса его было ещё меньше, если я вскоре не представлю убийцу со всеми доказательствами.
У прокурора сомнений не будет. Для прокурора, любого прокурора, Вайс останется виновным. Карла Девин совершила самоубийство в приступе депрессии, вызванном смертью Барона, или вовсе умерла случайно, а Лео Цар был убит при разборке между уголовниками. Несомненно, при этом будет установлена связь со смертью Барона, но это ничего не изменит в очевидной виновности Вайса. Совсем ничего. У прокурора бессонных ночей не будет.
Начальник криминальной полиции Макгвайр будет несколько дольше размышлять об этом случае, он даже даст указание своим людям быть начеку, но, в конце концов, он заботится об огромном городе. Участковые детективы Макгвайра не станут слишком утруждать себя. Вайс наверняка заслужил свое, а Гаццо перегружен работой.
Вскоре после полуночи мы миновали Нортчестер и минут через пять Эймс свернул к великолепному старому дому с двумя маленькими бунгало позади. Окна первого этажа ещё были освещены. Эймс остановился у подъезда.
Нам открыл дворецкий. Миссис Редфорд была в библиотеке. Эймс плелся позади меня, словно ноги его были налиты свинцом, а ступни увязли в грязи.
Гертруда Редфорд была одна. Она захлопнула книгу, аккуратно отложила её и поздоровалась с нами: — Ты здесь, Джордж? Я очень рада. Мистер Форчун, пожалуйста, садитесь.
Я сел. Эймс предпочел встать в углу рядом с баром. Миссис Редфорд следила за Эймсом пронзительным взглядом голубых глаз. На ней было серое домашнее платье, седые волосы тщательно причесаны, пальцы в кольцах. На столике на хрустальной подставке стояла обязательная чашка кофе. Библиотека производила впечатление солидности и аккуратности, все стояло там, где ему следовало стоять. Пепельницы выглядели так, словно их уже сто лет не передвигали и не использовали.
— Не могли бы Уолтер с мисс Фаллон прийти в библиотеку? — спросил я.
Хрупкие руки нервно дернулись, но моложавое лицо осталось мягким, хрупкое тело расслабленным. Словно я был двоюродным братом, который каждую неделю приходит с визитом. Только меж бровей появилась складка, которая могла означать беспокойство, но не обязательно.
— Извините, мистер Форчун, — улыбнулась она, — я знаю, вы пришли поговорить о вашем деле. Но в нашей семье всегда беседуют за чашкой кофе. Очень учтивый обычай, как я нахожу, без этого я чувствую себя буквально потерянной. Вы предпочитаете фильтрованный кофе, не так ли?
— Да, большое спасибо.
Она кивнула дворецкому.
— Три фильтрованных кофе, пожалуйста.
— Два, Гертруда, — возразил Эймс. Он уже открыл бар и достал бутылку виски.
— Я полагаю, кофе полезнее, Джордж, — заметила миссис Редфорд.
Эймс налил, не отвечая. Она вздохнула, как будто никогда не могла понять, что мужчинам алкоголь нужен как опора духу.
— Тогда две чашки, Маклеод.
Она сложила тонкие руки и любезно улыбнулась мне.
На Эймса она не обращала никакого внимания. Он стоял в углу и пил. Было совершенно ясно, что мы не сможем ни о чем поговорить, пока не выпьем кофе. Она придерживалась своих обычаев, держалась за внешние проявления своего бытия, что бы ни случилось. Нерушимая скала в бесконечных волнах прибоя.
Маклеод вернулся с кофе и подал мне чашку. Кофе вновь был великолепен. Она сделала два маленьких глотка и отставила чашку.
— Вы хотели поговорить с Уолтером и Дидрой? — спросила она.
— Со всеми вами, — поправил я.
В её голосе не было ни тепла, ни холода, он звучал совсем обычно.
— Дидры вообще здесь нет. Она уехала несколько часов назад. Уолтер должен быть дома. Маклеод, пожалуйста, посмотрите, где мистер Уолтер, и попросите его сюда.
Маклеод ушел. Миссис Редфорд опять пила кофе и рассматривала меня поверх чашки.
— Вы хотите снова говорить об убийстве Джонатана, — спросила она. Появились новые факты?
Ее голос звучал так невозмутимо, так искренне заинтересованно, что это становилось уже неестественным. Мы ведь собирались говорить не о благотворительном базаре. — Убиты ещё два человека, миссис Редфорд. Одна совсем юное существо, наполовину ребенок, который никому ничего не сделал.
— Как ужасно, мистер Форчун. Я знала ее?
— Она относилась к числу тех девушек, с которыми работал ваш сын.
— Мы живем в мире насилия, — протянула она. — Я искренне сожалею.
— Но Сэмми Вайс в тюрьме, миссис Редфорд.
— Где ему и следует быть.
— Вайс не мог убить ни эту девушку, ни другого человека.
— Конечно, нет, — сказала она и улыбнулась. Мягкой, приятной улыбкой. — Но при чем тут мы?
— Оба были убиты из-за Пола Барона. И Барон, между прочим, тоже убит, потому что знал настоящего убийцу Джонатана.
— Вы пришли сюда, чтобы обвинить кого-то?
Ее нежное лицо все ещё учтиво улыбалось, но голос звучал вполне по-деловому. Она действительно хотела знать, зачем я приехал.
— Мне кажется, вы прекрасно знаете, почему я здесь, — сказал я. Доказала это ваша поездка в Нью-Йорк в понедельник.
— Пожалуйста, переходите к делу, мистер Форчун. Вы хотите сказать, что считаете моего сына убийцей дяди? Вы здесь, чтобы обвинить Уолтера?
— Я думаю, вы это знали, — кивнул я. — Да, Уолтер убил Джонатана.
Эймс так стремительно поставил свой стакан, что в маленькой библиотеке раскатилось эхо от этого стука. — Черт побери, Форчун, как вы можете это утверждать? У Уолтера не было никакого мотива. Вы сами говорили, что там мог быть ещё кто-то.
— Что случилось после того понедельника, Эймс? Подумайте.
— После понедельника? — Эймс посмотрел на меня, затем на миссис Редфорд. Потом схватил свой стакан и выпил.
— Миссис Редфорд с кем-то имела дело, Эймс, — продолжал я. — Она платила деньги, чтобы защитить убийцу. Она не пошла бы на это ни для кого, кроме Уолтера. Уолтер — ключ ко всему.
Эймс стиснул стакан и только спросил:
— Гертруда?
— Подожди, Джордж, — отмахнулась миссис Редфорд и повернулась ко мне:
— Что вы собираетесь теперь делать, мистер Форчун?
— Боже мой, Гертруда! — Актерское лицо Эймса постарело на десять лет. — Ты действительно знала это, и. — Он выпил. Виски пролились на рубашку. — Знаешь ли ты вообще, чем они занимались? Уолтер с этим Бароном? Скажите ей, Форчун! Расскажите всю эту историю.
— Пожалуйста, Джордж. Мне это совсем неинтересно, — остановила она.
Я рассматривал гладкое моложавое лицо. Эта женщина никогда не задавала себе вопросов, на которые не могла бы ответить. Я верил тому, что она сказала. Она не знала, каким образом Вайс был замешан в убийстве, и это её не интересовало. Это её не касалось. Чем это могло грозить Вайсу, её не беспокоило. Вайс был ничем, нулем, удобным случаем на пользу Редфордам. Ее не интересовало как умер Джонатан, или когда. Мертвый Джонатан больше не принимался в расчет. Семья продолжала жить: единое целое, которое значило больше, чем любой отдельный её член.
Она сложила свои хрупкие руки.
— С Уолтером произошел трагический несчастный случай. Он действовал необдуманно, но он боялся, он знал, что власти не сочтут это глупой ошибкой, хоть, в конечном счете, все так и было. Его могли обвинить. Он пустился на глупые уловки, но мне удалось все исправить. Мистер Форчун, об этом вы хотели мне сообщить?
— В числе прочего, — кивнул я.
— Следовательно, нам нечего больше обсуждать. Я не вижу нужды обременять остальных. Уолтер достаточно натерпелся.
— Это все, что вы мне хотите сказать, миссис Редфорд?
— Разумеется. Мой покойный муж научил меня, как совершаются сделки. Если у вас есть улики против Уолтера, скажите об этом. Тогда мы сможем вести речь о деньгах и условиях. Если у вас нет доказательств, предлагаю уйти, пока я не позвонила начальнику нашей полиции и не попросила вас задержать. Вы не имеете законного права находиться здесь, я справлялась об этом. У вас есть доказательства?
— Смерть Джонатана могла быть несчастным случаем. Сам я твердо убежден в этом. Три других убийства — нет.
— У вас есть доказательства, мистер Форчун?
Ее бледноголубые глаза впились в меня. Что я мог бы ответить? Доказательств пока что не было. И тут меня выручил Эймс. Он поставил свой третий пустой стакан и потер гладковыбритое лицо. — Уолтер никак не мог убить Барона, Форчун. Это я знаю точно.
Подключилась миссис Редфорд.
— Пожалуйста, не говори ему ничего, Джордж.
Эймс пропустил её слова мимо ушей.
— На самом деле в среду вечером мы с Уолтером был вместе в моей квартире. Он не уходил.
— Он вел разговоры по телефону?
— Нет, никаких. Я помню очень хорошо, потому что Дидра говорила по телефону довольно часто, и Уолтера это раздражало.
— Джордж! — крикнула миссис Редфорд. — Какой ты глупец!
Я допил кофе и откинулся назад.
— Уолтер не убивал ни Барона, ни тех других, миссис Редфорд. Это были вы!
— Не превращайте себя в посмешище, мистер Форчун. Если вы хотите попытаться это доказать.
— Нет, конечно вы собственноручно этого не делали, вы только принимали участие в том деле, которое вам предложили в понедельник. И тем самым вы убили людей также верно, как если бы проделали это сами. Во всем виновата ваша сделка.
Я слышал, как Эймс наполнял свой стакан, но не смотрел на него. Я наблюдал за миссис Редфорд. Она не избегала моего взгляда.
— Если кто-то что-то покупает, не его дело беспокоиться о том, как другие сумеют это выполнить, — твердо сказал она. Мой покойный муж обучил меня и этому. Я заключила сделку и выполнила названные мне условия. Я никоим образом не несу ответственность за то, что совершила другая сторона. Это меня не касается.
Эймс хрипло спросил:
— Какие условия?
По его голосу я понял, что он начинал соображать. Прежде, чем я успел что-нибудь сказать, в дверях появился дворецкий Маклеод. Без Уолтера, но с Морганой Редфорд рядом. Та выглядела так, словно не переодевалась со времени нашей последней встречи, но её глаза блестели весьма странно.
— Где Уолтер? — спросил я Маклеода.
Миссис Редфорд движением руки отмела мой вопрос.
— Звоните в полицию, Маклеод. Я просила мистера Форчуна покинуть наш дом, он отказывается. Скажите начальнику, что мистер Форчун, по моему мнению, вооружен.
Маклеод покосился на меня и ушел. Миссис Редфорд точно знала, что я никогда не применю оружия. Моргана Редфорд посмотрела на мать, но обратилась ко мне:
— Уолтер уехал разыскивать Дидру. Я сказала ему.
— Что ты ему сказала, дорогая? — спросила миссис Редфорд.
— Куда он уехал? — спросил я.
Моргана, казалось, не слышала нас обоих. Она ответила нам на свой манер.
— Я знаю, что Уолтер следил за ней. Когда Дидра ушла сегодня вечером, Уолтера не было. Но я знала куда-в тот притон, куда она часто ездила одна. Я сказала Уолтеру. Час назад. Он умчался. Теперь наконец он увидит, какова она на самом деле.
Честная маленькая фанатичка осталась стоять, как вкопанная, дрожа с головы до ног, а мы смотрели на нее. Она показалась мне достойной сожаления. Ведь она хотела спасти свои золотые детские сны, уничтожить гадкую колдунью-разлучницу и открыть заколдованные глаза Уолтера.
— Не будь ребенком, Моргана, — бросила миссис Редфорд. — Я уверена, Дидра знает, что делает. А Уолтер опять ведет себя в высшей степени глупо.
В некотором роде миссис Редфорд была похожа на Сэмми Вайса. Вайс всегда думал, что все будет хорошо, пока он он ничего не делает, его полоса неудач кончится.
Гертруда Редфорд думала, что нужно только заплатить, купить кого следует, и все снова будет в порядке.
Я пошел к дверям.
— Мистер Форчун! — прошипела миссис Редфорд. — Вы не будете докучать ни Уолтеру, ни Дидре.
Пришлось обернуться.
— Сожалею, миссис Редфорд. Вы причинили достаточно несчастий. И от вас я не приму никаких приказов.
— Джордж! — крикнула она. — Моргана, позови Маклеода.
Эймс налил себе новую порцию виски и уставился в пол. Моргана пристально смотрела на свою мать. Ни один из них не пошевелился. Через некоторое время Эймс повернулся к старухе спиной, и ко мне тоже. На гладком лице миссис Редфорд не было гнева, только удивление.
— Не позволяй ему уйти, Джордж, — сказала она. — Что случилось? Чего тебе не хватает, Джордж?
Я ушел. И Маклеод не появился, чтобы задержать меня. Я пошел к машине. У меня не было никаких сомнений в том, какой притон имела в виду Моргана.
Стоянка перед большим шикарном зданием была полна машин, но безлюдна. Я обнаружил красный «фиат» Дидры Фаллон, но «ягуара» Уолтера не было. Резкий ветер продувал темную площадку. Сухой снег несся над ней, как пелена зыбучего песка.
Когда я вышел из машины, этот воющий ветер резанул мне по нервам. Многие мили отделяли меня от дома. Серебристо-серый «бентли» Коста стоял на отдельной частной площадке за углом. Я вошел внутрь.
Во всех залах царило оживление. Элегантные леди и джентльмены теряли здесь свои деньги так же быстро, как менее элегантные при игре в кости на полу какого-нибудь барака, хотя с большими удобствами и большим юмором. Я держался на заднем плане, перекинув пальто через руку.
Некоторое время я наблюдал, покусывая нижнюю губу, затем направился к телефонной кабине у входа, накинул пальто и протиснулся внутрь кабины.
У Коста, конечно, был секретный номер, но клуб в телефонной книге должен быть. Он там был. Я набрал номер и проследил через стекло, как служащий медленно брел к телефону, висящему на стене. Я спросил Коста и заметил, как служащий колебался. Пришлось назвать себя и добавить, что это срочно. Он попросил подождать. Я видел, как он нажал кнопку, которая мгновенно прервала связь. Потом нажал другую кнопку и заговорил бодрее. Вслушался, кивнул, и связь была восстановлена.
— Хелло, малыш! Что случилось? — небрежным тоном спросил Коста.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Но вы знаете, где я нахожусь.
— Я бы не хотел в такой обстановке. Я на вокзале. Поезжайте медленно, я вас увижу.
В трубке воцарилось молчание. Когда голос прозвучал снова, им можно было бы резать сталь.
— Вы хотите меня одурачить, Форчун?
— Советую вам приехать, — только и сказал я. — И притом немедленно и одному!
Я положил трубку, уселся в маленькой кабине, держа в поле зрения как вход, так и занавешенную дверь в кабинет Коста. Он должен был прийти, и если он придет, то только чтобы не прослыть трусом.
Он появился меньше, чем через две минуты в черном кашемировом пальто и с кислым лицом. Пальто раздувалось на ходу. Задержался, чтобы бросить указания сотрудникам, и вышел один. Я нигде не мог обнаружить Стрега. В конце концов, я же был всего лишь дешевым частным сыщиком, к тому же калекой, и я задел его гордость. Он поехал.
Я выскользнул из телефонной кабины и последовал за ним.
Я успел увидеть, как он сворачивает за угол к своему «бентли». Добежал до угла и выглянул. «Бентли» стоял всего в нескольких метрах от меня. Подождав, пока он открыл дверь и сел за руль, я пробежал эти несколько метров.
Он был так озабочен, что заметил меня, только когда я уже стоял у окна со своим старым пистолетом в руке. Коста вскинул на меня свои черные глаза, потом ухмыльнулся. На мою «пушку» он взглянул с некоторым состраданием.
— Где ты откопал этот мушкет, малыш?
— С ним я становлюсь храбрее, — ответил я. — Положите руки на руль и смотрите вперед, пока я не окажусь на заднем сиденьи.
Я сел позади. Роскошные волосы Коста блестели в слабом свете, отражаемом снегом. Он наблюдал за мной в зеркало заднего вида, его зубы сверкали в улыбке.
— Значит, ты нуждаешься в храбрость, малыш? — спросил он прежним небрежным тоном.
— Кое-кто ведет себя также, как я.
— Дело Редфорда?
— Точно. Где они оба, Коста? Уолтер Редфорд и мисс Фаллон?
— Почему я должен это знать, малыш?
— Я полагаю, что вы это знаете.
Коста шевельнулся. Я выдвинул пистолет вперед, но не вплотную к нему. Он положил обе руки на руль перед собой.
— Я люблю видеть, с кем говорю, Форчун, — сказал он. — Мои руки на руле, мое пальто застегнуто. Я один. Я поворачиваюсь.
Он повернулся настолько, что смог положить руки на спинку сидения водителя. Прислонился к дверце, устремив на меня черные глаза. Я тоже откинулся назад на расстояние, недосягаемое для удара. «Бентли» автомобиль просторный.
— Вы все таки полагаете, что я убил Джонатана? — спросил он.
— Нет. Это сделал Уолтер Редфорд. — Тогда в чем дело?
— Уолтер не убивал ни Пола Барона, ни ещё двоих.
— Каких ещё двоих?
— Лео Цара и девушку по имени Карла Девин.
Даже в отраженном слабом свете я увидел, как его черные глаза стали холодными и твердыми, как полированное черное дерево. Он присвистнул сквозь зубы. Я ждал. Снаружи, на продуваемой ветром стоянке не было никакого движения.
Наконец Коста сказал:
— Вы хотите сказать, что узнали что-то, малыш?
— Я знаю, что Пол Барон выручил Уолтера, убившего своего дядю, тем, что повесил убийство на Сэмми Вайса. Этим Барон крепко держал Уолтера в руках, сохраняя кинжал-орудие убийства — в качестве залога. Во всяком случае, так думал Барон. Миссис Редфорд перехитрила его. Она заключила с его компаньоном сделку. За счет Барона. И того убили. Двоих других, должно быть, по той же причине — они слишком много знали о том, что сделали с Вайсом.
— У Барона был компаньон? Вы это серьезно?
— Иначе не выходит. Только тот, кому Барон действительно доверял, мог его убить, да ещё и повесить это убийство на Вайса. Тот, кто знал о каждом шаге Барона.
— И кто же это, малыш?
— Дидра Фаллон. Получается, что только она. Она, вероятно, убедила Уолтера после убийства Джонатана обратиться к Барону за помощью. Она была там, ей это должно было прийти на ум.
— Я все время чувствовал, что с ней что-то неладно. Конечно, это возможно. Она хитрая, она вечно рядом. И она не подходила Уолтеру.
— Нет, она не подходила Уолтеру до тех пор, пока мелкий шантаж не превратился в крупное дело. Тогда его перекупила миссис Редфорд. Ценой был сам Уолтер. Он сразу стал богат, и он жаждал Дидру. Все, что нужно было сделать Дидре, это убрать с дороги Барона.
— Вы думаете, Уолтер это знал?
— Нет, но, может быть, теперь он о чем-то догадывается.
Коста потер подбородок.
— Но могла она действительно убить Барона? Ведь это было дьявольски рискованно, даже принимая во внимание, что она надеялась сорвать крупный куш.
— Она не могла поступить иначе, — сказал я. — Но она его не убивала. Она лишь создала возможность и нашла дурака, который сделал за неё грязную работу.
— Какого дурака? — Черные глаза стали крошечными точками.
— Того, кто хотел её, Коста. Может быть, в придачу часть добычи. Но я считаю, главным призом была она сама. — Моя рука с пистолетом вспотела.
— Вы действительно думаете, что я настолько глуп, чтобы ради женщины повесить себе на шею убийство, малыш?
— Я уже давно задавался этим вопросом, ломал голову над тем, на что способен мужчина ради женщины. Был ведь человек, на кого можно повесить и это убийство тоже — Сэмми Вайс. Дело казалось безопасным до идиотизма. Где она, Коста? Где Уолтер?
— Я не видел. Их здесь нет.
— Но её машина стоит здесь! — Здесь? — спросил он недоверчиво. Красный «фиат»?
— Здесь, на стоянке.
— Черт возьми, малыш. Вы знаете больше меня. Я её сегодня вечером ещё не видел.
— Она вас надула, Коста, — сказал я. — Вы приказали её убить, или сделали это сами. Она слишком глубоко увязла. Барон и Лео Цар — оба были вооружены. Убийство Карлы Девин никто не сможет доказать. Вы всегда имеете возможность сослаться на неумышленное убийство или самозащиту.
Его тон перестал быть небрежным, когда он сказал:
— У вас дьявольски много храбрости для инвалида, малыш.
Я наклонился вперед.
— Вы ведь говорили, что не знаете Карлу Девин. Но когда мы были на Шестьдесят третьей улице, Дидра недвусмысленно дала вам понять, что Лео Цар и я ищем Карлу. Я даже удивился, почему она так громко объявила об этом. Через несколько часов Карла была мертва. Тогда я понял. Дидра хотела дать вам знать, что Карлу нужно заставить молчать, прежде чем Лео или я найдем её.
— Если она действительно хотела дать кому-то знать, малыш, то не мне. — Он внезапно запнулся. Жесткий блеск в его глазах погас. Я увидел, как в них вспыхнуло что-то, похожее на страх. Он лишь произнес: — Господи Боже!
Я сразу понял:
— Стрега. Где он?
Коста покачал головой.
— Здесь. Он должен быть где-то здесь.
— Где он был в среду вечером? — У него выходной. Не имею понятия.
Коста говорил так, словно горло ему сдавила боль.
— Я его сегодня вечером ещё не видел. Послушайте, Форчун, вы на ложном пути. Стрега никогда бы.
— Где они могут быть, Коста?
Он ещё раз взглянул на меня. Затем сказал:
— Идемте со мной.
Он первым вышел из «бентли», я следом. Он пошел вокруг дома и не сделал никакой попытки достать свою «пушку», закричать или выкинуть ещё какой-нибудь трюк. На открытом месте позади дома он ускорил шаги. Я увидел в доброй сотне метров от нас другой дом, стоявший среди деревьев.
— Та мы живем, — пояснил Коста. — Оба. Я наверху.
Двухэтажный коттедж был невелик. Тропа, которая вела к нему через рощицу, почти нетоптана. Занесенная снегом дорога сворачивала от шоссе к дому. Когда мы подошли ближе, Коста перешел на бег. Теперь он достал пистолет.
— Что-то неладно! — крикнул он мне.
Дверь стояла настежь. Откуда-то из глубины сочился слабый свет. Коста вбежал в открытую дверь, я вслед за ним. Внутри из узкой прихожей лестница вела наверх. Коста пробежал мимо лестницы вглубь дома, где была открыта дверь в комнату. Свет горел там.
Это, очевидно, была спальня Стрега. На постели клубок из простыней и одеяла. Бутылка и два полупустых стакана стояли на комоде. Два стула опрокинуты. Окно рядом с кроватью разбито вдребезги, и осколки стекла разлетелись по полу. Черное платье висело на спинке стула. Пара черных дамских сапог лежала на полу. В воздухе висел запах пороха.
Стрега сидел на полу спиной к кровати. На нем было только черное шелковое японское кимоно, разорванное и залитое кровью. Кровь образовала лужу на полу. В правой руке Стрега сжимал пистолет. Глаза его были открыты, лицо бледно, как мел, белокурые волосы потемнели и слиплись от пота.
Коста рухнул на колени перед Стрега. Элегантный игрок замер в луже крови и не замечал этого.
— Стрега, мальчик мой!
— Он мертв, Коста!
Коста, казалось, меня не слышал. Он гладил застывшую руку Стрега. Я огляделся. О случившемся догадаться было нетрудно. Приглушенный свет, бутылка, стаканы, скомканная постель и кимоно Стрега говорили о многом. Окно рассказало историю выстрелов. Кто-то выстрелил через запертое окно. Оно находилось всего в трех метрах от того места, где замер Стрега. Одним выстрелом было разбито зеркало, три попали в него.
Коста встал и пошел к телефону, на его брюках багровели кровавые пятна. Он снял трубку и замер.
— Он мертв, Коста, — сказал я ещё раз.
Коста не ответил. Он просто стоял с трубкой в руках. Я подошел к окну. На снегу тоже была кровь, и оставшийся на снегу след вел к дороге.
Коста сказал:
— Он никогда не умел обращаться с женщинами. Смешно, такой парень, как Стрега. Женщины. Они его вечно разоряли.
Я вынул пистолет из мертвой руки Стрега. 38-го калибра, с длинным стволом. Стреляли именно из него. Можно было заметить место, где присоединялся глушитель.
— Раб женщин! — Коста начал плакать.
Я обыскал комнату. Завернул оружие в одну из сорочек Стрега и положил в карман своего пальто. Поискал ещё немного и нашел, наконец, тот кинжал, крис, спрятанный под стопкой белья. Он был тщательно завернут в папиросную бумагу. Здесь же лежал автоматический пистолет 45-го калибра. Из него тоже недавно стреляли. Его я также завернул в нижнюю сорочку и сунул в другой карман пальто. Крис я спрятал во внутренний карман своего пиджака.
Коста опять стоял на коленях перед телом друга. Крупные слезы текли по его красивому смуглому лицу. Я оставил его одного и пошел через рощу к своей машине. Красный «фиат» все ещё стоял на площадке.
По пути мне навстречу попался полицейский автомобиль, который направлялся к стоянке. По номерному знаку я понял, что он из Нортчестера. С такими мелочами, как границы города, очевидно, не посчитались, когда речь шла о том, чтобы услужить Редфордам. Они ехали за мной, но рано или поздно они найдут Стрега и Коста.
Я ехал так быстро, как может себе позволить однорукий шофер, не теряя контроля над машиной.
В доме Редфордов на первом этаже горел свет, «ягуар» стоял перед входом. С пистолетом в руке я поднялся по ступеням к входной двери. Та была открыта, Маклеода нигде не видно, гостиная пуста. Я направился дальше, к библиотеке.
Джордж Эймс сидел в кожаном кресле. В руке он держал стакан, на столике рядом — почти пустая бутылка. Его взгляд стал бессмысленным от виски или от чего-то другого. Пьян он не был.
— Выпейте чего-нибудь, — сказал он.
— Где все остальные?
Он выпил и облизал губы.
— Я думаю продать квартиру и переехать в клуб. Я никогда не годился для таких вещей. Вот сижу здесь и размышляю, что я мог бы сделать, но не могу ничего. Я даже не хочу ничего делать. — Он опять выпил. — Мы все виновны, я думаю. Главным образом, Джонатан и Гертруда, но и вся семья тоже. Виноват и Уолтер. Ни самоконтроля, ни рассудка, одни желания.
— Может быть, — кивнул я. — Что вы узнали?
— В сущности, ничего. Но я удивлен. Беспредельно. Что за разговоры о браке? Насколько я знал, об этом никогда речи не было. В моем присутствии о нем никогда не упоминалось. Уолтер жаждал Дидру-да, но я никогда не предполагал, что она его хочет. Она казалась такой равнодушной, она просто играла с ним. Я бы сказал, что она никогда не думала о свадьбе. Она казалась слишком, ну слишком зрелой для Уолтера. Слишком опытной.
— До понедельника.
— Да, до понедельника. Вы знаете, Джонатану она действительно нравилась, но брак — совсем другое дело. Дидра современна, свободна. Она никогда не скрывала своей, ну, скажем, независимости. Я не думаю, что Джонатана устроил бы этот брак. Я почти могу утверждать, что и Гертруду тоже, — пока это не случилось.
— Но тогда это оказалось единственно приемлемым выходом из всех затруднений. Может быть, Дидра стала бы Уолтеру хорошей женой. Где они, Эймс?
— В своем бунгало. Подождите, выпейте со мной глоток. Я жду такси. Здесь я уже не могу ничего сделать. Мне нужны мои собственные четыре стены.
— Сейчас я ничего не пью, спасибо.
Я оставил его и вышел из дома. На улице я заглянул в «ягуар». Сиденье рядом с водителем было пропитано кровью. Я обошел дом кругом. Бунгало Морганы лежало во тьме, домик Дидры был слабо освещен. Я брел по снегу. Ветер стих, мертвая тишина наполняла холодную пустоту ночи.
Навстречу мне из дома неслась музыка, тяжелые звуки симфонии. Я знал ее: Вторая симфония Сибелиуса, последняя часть.
Бунгало внутри было устроено точно также, как у Морганы. Музыка лилась из стереоустановки в противоположном углу. Единственный свет горел в элегантно обставленной гостиной. Дидра Фаллон лежала на диване, глаза закрыты, красивое лицо в экстазе от музыки. На ней было манто из соболя, но ни обуви, ни чулок. Она открыла глаза.
— Я чувствовала, что от вас будут неприятности. Полу нужно было вас застрелить.
— Я немногое смог.
— Вполне достаточно, чтобы все пошло кувырком. — Ее голос срывался. Странно. Несмотря ни на что, я бы охотно узнала, как вы потеряли руку. Себя не переделаешь, верно?
— Где Уолтер?
Она снова закрыла глаза и откинулась назад.
— В спальне.
Я вошел в роскошно обставленную спальню, несравнимую с монашеской кельей Морганы. Но Моргана была здесь, сидя на полу, головой на кровати. Она плакала. Миссис Редфорд не плакала. Она сидела, выпрямившись на стуле, гладкое лицо под превосходно причесанными седыми волосами было спокойно.
На кровати лежал Уолтер. Он был мертв. Он походил на мальчика, но не на милого мальчика. В его глазах застыли ужас и мука. Он получил пулю в живот и лежал, свернувшись калачиком, как побитый ребенок. Здесь он потерял ещё больше крови, хотя и без того много оставил её в «ягуаре».
— Вы довольны своей работой, мистер Форчун? — спросила Гертруда Редфорд.
— Нет. Он был мне нужен живым. Мертвый он мне не поможет.
Взгляд её голубых глаз обратился к Уолтеру.
— Я не могла уберечь его от его собственной глупости. Ни одна мать не может этого сделать.
— Ваша сделка стоила ему жизни, — сказал я.
Она покачала головой. — Я не могу отвечать за то, что мой сын из-за женщины стал глупцом. Я заключила разумное соглашение, а он его нарушил. Теперь я делаю предложение вам. Я плачу за ваше молчание и за любые улики, которые у вас есть. Я предпочитаю, насколько возможно, замять ошибку Уолтера.
— На тратьте на меня деньги, миссис Редфорд. Под небольшим нажимом полиция все сделает даром. Все причастные к делу мертвы.
Я увидел катившуюся по её лицу слезу, но, возможно, мне это только показалось.
В Моргане я не был так уверен. Девушка ни разу не шевельнулась. Она больше знала о подлинных муках, она потеряла больше. Ее маленький крестовый поход за спасение Уолтера оказался победоносным. Она открыла глаза своему милому мальчику, но тем самым послала его на смерть. Ей кофе не поможет.
Я вернулся обратно в гостиную. Дидра Фаллон не двигалась. Музыка подходила к концу.
— Ответите на несколько вопросов?
— Тсс, тихо, пожалуйста! — сказала она с закрытыми глазами.
Я ждал. Я любил Сибелиуса. Его музыка суровая, строгая, вопрошающая, как душа человека, который сидит один на гигантской каменной глыбе и задает вопросы небу. Ответов нет, но вопросы делают нас людьми.
Музыка кончилась долгим парящим звуком. Дидра открыла глаза.
— Что за вопросы?
— Вы с Бароном сначала планировали шантажировать Джонатана. Уолтер понятия не имел об этом. Он думал, что вы его девушка, а не партнер Барона. В воскресенье Барон нажал на Джонатана, а в понедельник вы с Уолтером пришли, чтобы получить деньги. Джонатан даже приготовил их. Что произошло? Он вдруг передумал? Отказался платить?
Мне было тяжело думать о шантаже и убийстве, слушая её мягкий голос и глядя в её прекрасное лицо.
— Он сказал, что Уолтер может сгнить в тюрьме. Он назвал Уолтера безответственным мальчишкой. Он тряс Уолтера, он ударил его. Уолтер схватил кинжал. В секунду все было кончено. Бедный Уолтер.
Я подождал, но она больше ничего не сказала. Она не была готова многое мне сказать. Почему она должна это делать?
Тогда заговорил я:
— Это было приблизительно в половине двенадцатого. Вы отослали Уолтера и Эймса. Сначала вы, вероятно, пытались лишь прикрыть Уолтера, создать ему алиби. Вы позвонили Барону. Он пришел через задний ход. Ему пришла идея с Вайсом и тем мужчиной, который должен был изображать Джонатана, когда Уолтер уже давно будет ехать поездом в Нортчестер. Потом один из вас почуял крупное дело. Вероятно, вы. Вы достаточно умны для этого.
Она ничего не сказала. Я не знал, слышит ли она меня.
— Вы вместе подготовили бумагу с номерами банкнот и вписали имя Вайса в настольный календарь. Именно вы забрали кинжал, и тем самым Уолтер оказался у вас в руках. В тот же вечер вы позвонили миссис Редфорд и рассказали, что произошло. Это вы вызвали миссис Редфорд на квартиру к Барону. Она сделала вам предложение: прекращение шантажа за брак с Уолтером. Глупый мальчик вас жаждал. И все в выигрыше, в случае, если вы справитесь с Бароном.
Дидра взяла сигарету.
— Обручальное кольцо, — сказал я. — Миссис Редфорд дала его вам. Вы никогда не надеялись на какой-либо шанс у Редфордов, и Уолтер вам надоел, но вот появилось оно, обручальное кольцо. Я считаю, что вы точно её оценили. Вероятно, за месяцы отношений с Уолтером вы смогли кое-что заметить: её жадность к всему, чем владеют Редфорды, да и что они из себя представляют. Вы могли стать одной из них. Уолтеру достались бы деньги, положение, даже власть. Миссис Редфорд не оставалось ничего другого, как предложить вам это. Ведь у вас был кинжал. И вас жаждал Уолтер.
Может быть, истории такого рода неизбежны в стране, которая соблазняет массы желать того, что может достаться лишь немногим. Для большинства грандиозные мечты о счастье никогда не становятся явью, но попытка добиться этого движет миром. Может быть, это верно, не знаю. Знай я это, написал бы толстые книги, каких люди ещё не читали. Я только знаю, что порою встречаются люди, которые, как дешевый игрок, хотят иметь все, и притом сейчас и немедленно, и не шевельнув пальцем, а это всегда приводит к плохому концу.
— Следовательно, Барона нужно было убрать, — продолжал я. — Он стоял у вас на пути, но он доверял вам. Он отослал Лео, потому что в тот вечер ждал только вас, своего компаньона. Но вместо этого вы подослали к нему Стрега с автоматическим пистолетом 45-го калибра. Карла Девин едва все не испортила, но Стрега добрался и до нее. Нужно было убить её сразу, не предупреждая. Но, может быть, она вам нравилась.
Она опять закрыла глаза. Я полагал, что был прав, Карла напоминала ей её саму, и потому она хотела забыть эту часть истории.
— Когда вы вышли замуж за Пола Барона?
Она открыла глаза, повернула голову, но ничего не сказала.
— Вы были замужем. Но вы не могли отделаться от вашего мужа ни деньгами, ни разводом. Да, вы даже не рискнули рассказать ему о крупном деле. Он бы вас всю жизнь держал в руках. Он бы мог в любое время сказать Уолтеру, что вы с ним были партнерами. Он знал, что Уолтер убил Джонатана. Кроме того, он держал бы вас в руках из-за двоебрачия. Он бы никогда не оставил вас в покое. Никто, кажется, не знал, что вы с ним состояли в браке, что он вообще был женат. Кто потом бы стал разыскивать свидетельство о браке? Его смерть решала все ваши проблемы. Стрега сделал это за вас, ну а Вайсу предстояло на этом сломать себе шею.
Она заговорила, глядя в потолок.
— Мне было пятнадцать, когда я встретила Пола. Все, что я вам недавно рассказывала, в основном правда. Хорошо воспитанная девочка без настоящего и без будущего. Пол показал мне, что значит жить прекрасно и легко. Мне понравилось. Мы были хорошей парой, меня никогда не задерживали. Потом я вышла за него замуж. Это было ошибкой, мы были слишком разными. Шли своими собственными дорогами, но время от времени работали вместе. Развод казался необязательным. До понедельника, а тогда для этого стало слишком поздно. Миссис Редфорд предложила мне шанс моей жизни. Я должна была им воспользоваться. Ведь никто не знал о нас с Полом.
— Оказалось, знал Лео Цар. Возможно, Пол проговорился, возможно, он сам догадался.
— Каждый совершает ошибки.
Она оперлась на локоть и устремила на меня свои голубые глаза.
— Я никого не убивала. Никогда не забывайте этого. Вы не можете меня ни в чем обвинить.
Она даже не моргнула, она даже не казалась жестокой, она просто роняла слова. Затем снова легла.
— Стрега меня любил. С тех пор, как Уолтер впервые привел меня в казино, он хотел меня заполучить. Я не думаю, что это бы долго продлилось. После свадьбы нетрудно было бы отделаться от него, кроме того, он убил Пола.
— Стрега был человеком беспощадным.
— С жестокостью можно справиться, — сказала она, — только.
— Только?
Дидра села, и на миг я увидел длинную ногу без чулка. Она глянула в сторону проигрывателя.
— Мы совершаем одну и ту же ошибку не только дважды, мы совершаем её сотни раз. Жесткие мужчины, сильные мужчины, это моя слабость. Я умею с ними обращаться, но я не могу не вмешиваться в их дела. Уолтер был мальчиком. Сегодня вечером я поехала к Стрега, чтоб сказать ему, что мы некоторое время не сможем видеться. Начало разрыва, так сказать. Но он хотел меня, и я уступила. Еще только раз, понимаете?
Она затянулась, но сигарета погасла. Она бросила её в пепельницу.
— Уолтер появился за окном. Он стрелял в Стрега. Потом он стоял в снегу и плакал. Стрега нашел силы ответить выстрелом. Я привезла Уолтера домой. Оно было уже у меня в руке, золотое кольцо, только вдруг превратилось в медяшку.
Она встала и поставила новую пластинку. Четвертую симфонию Брамса. Я мог слышать, как плачет в спальне Моргана Редфорд. Но от миссис Редфорд-ни звука. Вероятно, она планировала похороны.
— Что стало с мужчиной, который выдавал себя за Джонатана?
— Он получил деньги и ушел. Это важно?
— А кем был тот песочного цвета блондин, который искал Карлу?
— Никем. Нанятый Стрега убийца.
— Где оружие Уолтера?
— В «ягуаре». — Она начала покачивать головой в ритме мощной музыки. Вы ведь знаете, что не можете мне повредить. Даже самую малость!
Я вышел. Прошел по снегу к «ягуару» и нашел оружие Уолтера Редфорда. Это был простое охотничье ружье. Затем я сел в свою машину и отправился обратно в Нью-Йорк. Я должен был рассказать эту историю капитану Гаццо. С местной полицией он все уладит.
В Нью-Йорке было утро. Но в кабинете капитана Гаццо ещё застоялась ночь. Жалюзи были ещё опущены, тусклый свет, проникавший сквозь щели, ложился резкими полосами на седые волосы Гаццо и его усталые глаза. Свою историю я уже рассказал два часа назад, и после этого Гаццо запустил весь механизм своего ведомства. Теперь он сидел за своим старым письменным столом и размышлял про себя.
— Мы не смогли их взять, — наконец сказал Гаццо.
— Нет, я знаю. Все мертвы.
Дидру Фаллон даже не стали задерживать. Ей нечего было предъявить. Все, кто мог бы дать против неё показания, были мертвы. Миссис Редфорд не могла дать показания, не упоминая о том, что она замяла убийство, а этого она бы не сделала ни при каких обстоятельствах. Миссис Редфорд не стала бы помогать полиции. Кроме того, у неё не было прямых доказательств. Джордж Эймс вообще никаких доказательств не имел, а все улики, который скопились у меня, обвиняли только покойников.
Я передал Гаццо малайский крис, ещё сохранивший отпечатки пальцев Уолтера Редфорда, как вещественное доказательство по убийству Джонатана, и охотничье ружье, из которого был убит Стрега. Остальное было делом экспертов-баллистиков. У них был автоматический пистолет 45-го калибра, чтобы доказать, кто убил Пола Барона, и пистолет Стрега 38-го калибра для объяснения убийств Лео Цара и Уолтера Редфорда. Коста на допросе подтвердил, где я нашел оружие. Гаццо поверил мне на слово, что Карлу Девин убил Стрега или его наемный убийца. Мы никогда не узнаем, как на самом деле это было. Работа полиции редко бывает без пробелов.
— Я отправлю ружье Уолтера Редфорда и оружие Стрега в Нортчестер. Они возьмут на себя расследование этих убийств, сказал Гаццо. Капитан испустил долгий вздох, в котором слышались тридцать лет изматывающей полицейской работы. — Они весьма предупредительно побеседовали с мисс Фаллон и с миссис Редфорд, и обеим все сойдет с рук, с извинениями и демонстративным сочувствием. Трагический любовный треугольник. Ничего они не смогут доказать. Мы с вами можем представить всю историю до мельчайших деталей, но, несмотря на это, даже самый суровый судья с таким же прокурором и присяжными её не осудит. Она выйдет безнаказанно.
— Мать тоже, — кивнул я. — Женщины живут дольше.
Гаццо не засмеялся.
— Я замолвлю за тебя словечко полиции Нортчестера, Дэнни. Ведь может случиться, что тебе придется ещё раз работать наверху. Ты бы не остался бы у них без внимания только потому, что не захотел без необходимости поднимать шум по делу Редфорда. Они, пожалуй, ещё будут благодарить.
— А как насчет другой милости, Гаццо? С Фридманом?
Его глаза осмотрели меня недружелюбно, но без злости. Щетина на его лице стояла торчком. Он крутил волчком пистолет Стрега на своем письменном столе.
— Уже сделано. Поднимайся, идем вниз, к Вайсу.
Мы спустились вниз, в помещение, где содержались арестанты, подлежащие освобождению. Сэмми Вайс уже был там. Он собрал небольшую кучку вещей, которые изъяли из его карманов при аресте, и как раз пересчитывал свои жалкие несколько долларов. Двадцать пять тысяч были крадеными, так что о их Вайс даже не спрашивал.
— Хелло, Дэнни, — сказал он мне. И улыбнулся всем лунообразным лицом. Только его глаза не улыбались, пока нет. Пережитое ещё преследовало его.
— Полный успех, Сэмми, — сказал я.
— Пусть это послужит вам уроком, Вайс, — заметил Гаццо.
— Я все понял, капитан, точно.
Он рассовал свои пожитки и несколько долларов по карманам, и встал. Полицейские за ним наблюдали. Я улыбнулся ему. Полицейские не улыбались. Они слишком часто видели это, слишком много Вайсов, которые выходили, а потом возвращались снова.
— Ну, — сказал Вайс и огляделся. — Это все, капитан?
— Это все, — кивнул Гаццо. — Можете отправляться домой.
— Отправляться домой, но не возвращаться назад? — пошутил Вайс. Но даже не рассмеялся. — Все в порядке. Я могу идти?
Он все ещё не двигался. Казалось, он боялся сделать этот первый шаг к открытой двери, потому что могла захлопнуться перед самым его носом. Для таких Сэмми Вайсов все двери всегда только закрываются.
Мы смотрели на эту дверь, когда вошел участковый детектив Берт Фридман. Фридман даже не заметил Вайса. Он шел прямо к Гаццо.
— Вы хотели со мной говорить, капитан?
— Вайс освобожден, — только и сказал Гаццо. Фридман повел глазами, пока не обнаружил Вайса. Его массивное тело напряглось, сжались кулаки. Шея и застывшее лицо побагровели. Он стоял так с полминуты. Потом рассмеялся:
— Ладно, в другой раз, вошь ты этакая. В следующий раз я тебя поймаю.
Я едва не стал молиться про себя. Этот момент я предвидел. Я хотел видеть Вайса уверенным. Я так хотел, чтобы Вайс в этот момент превзошел Фридмана. Я так хотел, чтобы Фридман однажды был усмирен своей жертвой. Но я хотел слишком многого. Что мог Вайс открыть в себе, сидя в тюрьме, если он все ещё оставался Сэмми Вайсом. Он попытался выдержать взгляд Фридмана, но не смог. Жирное лицо начало потеть.
Я вмешался:
— Однажды, Фридман, вы сделаете ошибку и зайдете слишком далеко. Тогда это станет вашей последней ошибкой.
— Вы полагаете, Форчун? — спросил Фридман. — А я думаю, вам лучше больше не показываться на моем участке.
— Нет! — почти проревел Вайс.
Его голос был как карканье гигантской вороны.
— Нет! Я ничего не сделал, а вы меня преследуете. Я не безответный идиот! Я свои права знаю! В следующий раз позаботьтесь думать, что вы делаете, если решите меня посадить, ясно?
Это прозвучало вовсе не вызывающе, но для Вайса это было подвигом. Красное лицо Фридмана стало ярко-красным, а его кулаки сжались ещё крепче, но он ничего не сказал. Вайс держался смело и даже постарался выпятить свою грудную клетку. Это ему не совсем удалось, но все-таки он сделал самый первый большой шаг к открытой двери. Он прошел через неё с видом, почти внушающим уважение.
Я последовал за ним, но он не подождал меня. Когда я свернул за угол, он уже ушел далеко и бежал рысью. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в холодном утреннем тумане.
Состоялся его маленький звездный час. Я не обманывал себя тем, что так будет продолжаться. Скоро он опять станет прежним Сэмми Вайсом — Сэмми Вайсом, который гонялся за жалкими грошами, который боялся собственной тени и при этом всегда старался доказать, что в следующий раз будет держать ставку до конца. Он не сделал бы этого. Такие перемены в нашей жизни происходят очень редко.
Дидра Фаллон ничем не заплатила за то, что натворила, но повторять такое она уже не будет. В мир подлости и насилия её бросило случайного стечение обстоятельств, которые больше не повторятся. Она была умна, молода и красива. Мужчины все ещё будут расшибаться в лепешку, чтобы она позволила использовать их в своих интересах. У неё все будет прекрасно.
Миссис Редфорд продолжит жить без всяких перемен; возможно, несчастливо, но удобно.
Джордж Эймс обо всем забудет.
Окончание истории оказалось не слишком справедливым и ещё менее нравственным. Но когда я стоял на снегу под утренним солнцем, то почувствовал вдруг себя свободным и довольным. Невинный человек вышел на свободу. Вайс немногого стоил, но он был невиновен, а лучше позволить уйти тысяче виноватых, чем заставить страдать одного невинного. По меньшей мере, нужно в это верить.
Вайс был свободен, Агнес Мур должна была мне немного де нег, а моя девушка Марта скоро вернется из Филадельфии.
Чувствовал я себя великолепно.
Мы живем в мире процентов и отдельных побед. Но на этот раз, как мне кажется, правда пришла к финишу с преимуществом в целую голову.