Ампер

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Великая жизнь, так искренно и так плодотворно отданная науке, приближалась к концу.

Последние годы гениального ученого были омрачены несчастьем любимой дочери, заботами о сыне, которому было отдано столько сил, постоянной угрозой материальной нужды; Только неудержимое клокотание мысли, мощная пытливость которой угасла не раньше, чем перестало биться сердце гения, скрашивает этот закат.

Начиная с 1824 года, здоровье Ампера, никогда не бывшее особенно крепким, сильно пошатнулось. Разлука с сыном, интриги, сопровождавшие выборы Ампера во Французский коллеж, переутомление, вызванное выполнением неприятных и хлопотливых обязанностей инспектора, постоянные материальные невзгоды подрывали его силы. Ко всему этому присоединилось тяжелое горловое заболевание, — первое предостережение грозного недуга, горловой чахотки, предрасположение к которой было у Ампера наследственным.

По настоянию одного английского врача была произведена болезненная операция — удаление гланд, не принесшая, впрочем, значительного облегчения.

Сын, приехавший из Италии, был поражен болезненным видом отца, его меланхолическим настроением. Возвращение горячо любимого сына и врачебный уход на короткое время, казалось, вернули Амперу нравственную и физическую бодрость. Он возобновляет чтение лекций в Политехнической школе и в Коллеже.

Но в это время его постигает новый удар. Совершенно неожиданно Ампер получил уведомление, что министр внутренних дел считает целесообразной его отставку. Мотивировалось это невозможностью совмещения должности профессора Политехнической школы с функциями инспектора. В действительности же место инспектора, занимаемое Ампером, предназначалось для какого-то протеже самого королевского цензора, епископа Френсину. Последний только-что получил пост министра культов и спешил облагодетельствовать свою родню и друзей.

Возмущенный этой несправедливостью, не зная закулисной стороны интриги, Ампер обратился с письмом к министру.

Выражая удивление по поводу внезапно потребованного от него прошения об отставке и указывая, что все его попытки лично об'ясниться с кем-либо из высших чиновников были отвергнуты, Ампер заканчивает свое письмо такими словами: «Каковы бы ни были мотивы, руководившие лицами, потребовавшими моей отставки, я отнюдь не смею ими интересоваться. Но сохранение за мной звания почетного инспектора свидетельствует, что с моей стороны никакое нарушение моих обязанностей не имело места».

Этот произвол не только задел самолюбие Ампера, но и пагубно отразился на его бюджете. Он лишил его средств для продолжения научных исследований. «Я не могу перенести даже и мысли, — делится он своим отчаянием с сыном, — что мне сразу придется вести два курса, нельзя будет производить новых исследований в области физики и отказаться от опубликования задуманных мною работ…»

В довершение всех этих печальных событий сестра Ампера, ведшая его скромное хозяйство в Париже, призналась, что она в продолжение пяти лет задолжала свыше 11 тысяч франков. Об этом долге она не решалась сказать, оберегая покой брата. В свою очередь, и сам Ампер, неосмотрительно давший свою подпись под весьма ненадежным векселем, трепещет при мысли о скандале в профессорском кругу; если этот документ будет опротестован, — неизбежен пуск с молотка всего его скромного достояния.

Между тем при всей экономии Амперу к концу месяца с трудом удается покрывать мелкие долги поставщикам, друзьям, знакомым и соседям. Дело дошло до того, что однажды Ампер был вынужден занять у Френеля 50 франков, так как в доме не было ни одного сантима на дневные расходы.

Таково было материальное положение величайшего ученого Франции, всемирно известное имя которого уже тогда составляло славу французской науки. Но правительству Реставрации, правительству банкиров и дворян, было не до забот о гениальном исследователе.

Более того, чиновники министерства, принудившие Ампера подать в отставку, отказали в выдаче пенсии, полагавшейся ему за непрерывную службу в течение более чем шестнадцати лет. С огромным трудом, пустив в ход все связи и знакомства, Амперу удалось выхлопотать скромную пенсию в 2400 франков в год.

Все эти испытания не могли не отразиться на научной работе: «Я только наспех, кое-как готовлю свой курс физики, — пишет Ампер. — Я был не в состоянии что-либо делать целый месяц, протекший со времени этих неприятностей».

Но чаша испытаний еще не была полна. Новые горести поджидают Ампера и в его семейной жизни.

После разрыва со второй женой Ампер делал ряд неудачных попыток к примирению. Наконец, в июле 1808 года состоялось соглашение об официальном разводе. С трудом удалось добиться, чтобы жена уплачивала 300 франков в год на воспитание дочери.

С первого же дня рождения ребенка мать отдала его кормилице и совершенно перестала о нем заботиться. Ампер немедленно взял маленькую Альбину к себе.

Много радости и оживления внесли смех и игры ребенка в скромный дом на улице Фоссесен-Виктор. С каким удовольствием отвечал Ампер на пытливые расспросы ребенка во время совместных прогулок в ботанический сад, расположенный рядом с их домом.

После окончания пансиона Альбина продолжала жить с отцом. В 1827 году, когда девушке исполнилось двадцать лет, ей сделал предложение некий Габриель Рид.

Воспитанник знаменитой аристократической Сен-Сирской школы, произведенный в лейтенанты в 1813 году, он был ранен в исторической «битве народов» под Лейпцигом и возобновил карьеру офицера лишь в 1815 году; в 1823 году — он кавалер ордена «Почетного легиона», а в 1827 году— командир эскадрона — королевской гвардии.

Жених произвел благоприятное впечатление на Ампера. Мать Альбины, мнения которой нельзя было обойти, вместе с госпожей Пото воспротивились этому браку из-за отсутствия значительного состояния у жениха. Но подобный предлог не мог, разумеется, остановить ни бескорыстного отца, ни влюбленной девушки.

Разочарование наступило вскоре после свадьбы, отпразднованной 27 ноября 1827 года.

Если бы доверчивый отец навел более точные справки о претенденте на руку дочери, он узнал бы, что Габриель Рид — типичный кутила-офицер, мот и игрок, не имевший за душой ничего, кроме долгов, подверженный, в довершение всего, опасный припадкам маниакального буйства. Эти временные помрачения рассудка Рид приписывал полученной ране, в действительности же, надо полагать, они были следствием злоупотребления алкоголем.

Вскоре же после свадьбы начались неприятности: «К концу первого года нашего брака, — рассказывает Альбина в одном из позднейших писем, — господин Рид забавлялся тем, что приставлял мне или заряженный пистолет ко лбу или кинжал к груди; он говорил, что хочет сделать меня храброй. Однажды, вернувшись со званого обеда, он в продолжение нескольких минут держал у моей головы заряженный пистолет, заявляя, что я скоро буду такой же бесстрашной, как солдат. Другой раз ночью он без всякого повода пришел в страшную ярость, бросил мне ключи от стола, где хранилось оружие, требуя, чтобы я их спрятала, иначе он не сможет устоять против искушения убить меня…»

Припадки у Рида проходили после нескольких недель пребывания в больнице и начинались вновь в связи с разгульным образом жизни.

В октябре 1830 года Альбина вынуждена была бежать от него к отцу. Через неделю вслед за ней в дом Ампера приехал и муж. Ампер и его сестра поверили в искренность раскаяния пьяницы-зятя. Ампер заставил его дать письменное обязательство бросить пить и только после этого разрешил временно поселиться у себя в доме.

Ад начался через несколько дней. Во время одного из припадков Рид поджег платье на жене, в другой раз он преследовал ее по всему дому с обнаженной шпагой в руке. Из-за ссоры с зятем Жан Жак вынужден был переселиться к своему другу, молодому ориенталисту Мола.

Рида несколько раз помещали в психиатрическую больницу и в конце концов отправили к его родственникам в Гваделупу. Через полтора года он снова появляется в Париже и продолжает бесчинствовать попрежнему. Однажды ночью Рид ворвался в комнату Ампера и угрожал ему шпагой и пистолетом. «Я всю жизнь не забуду, — рассказывает Ампер, — опасности, которой я подвергся, когда он ворвался ночью ко мне в спальню. Только прикинувшись сочувствующим его бредням, мне удалось избежать опасности быть убитым».

Вскоре после этого, уезжая из Парижа, Ампер имел неосторожность оставить дома дочь наедине с зятем. Через несколько дней Альбине пришлось опять бежать от мужа. Благодаря вмешательству Жан Жака удалось засадить Рида в дом умалишенных, а затем отправить в Новый Орлеан. Драма эта завершилась в 1842 году смертью Альбины. Несчастный брак дочери принес много страданий Амперу.

Другим источником тяжелых переживаний Ампера было поведение сына.

С болью в сердце он примирился с отказом Жан Жака от карьеры поэта и драматурга. Тщеславие отца было удовлетворено теми успехами, которые сын имел как историк литературы, критик и лингвист. Нужно было устроить личную жизнь любимого сына. Ампер тяжело переживал все перипетии безнадежного увлечения сына мадам Рекамье.

Вскоре после возвращения Жан Жака из Италии у Ампера возникает проект женить его на дочери биолога Кювье, с которым, несмотря на научные разногласия, Ампер находился в близких, дружеских отношениях.

Клементина Кювье была очаровательна, прекрасно образована, но Жан Жак не хотел и думать ни о ком другом, кроме мадам Рекамье. Без всякой надежды на взаимность, он оставался неизменно верен ей в течение всей ее жизни.

Ампер решился, наконец, заговорить о своем проекте с сыном, но получил уклончивый ответ. Приняв его за согласие, Ампер, в восторге от успеха, сообщил об этом родителям Кювье и почти формально сделал предложение от имени сына. Дружественно настроенные Кювье встретили предложение весьма благосклонно.

Но, когда на следующий день торжествующий Ампер снова вернулся к вопросу о предстоящем и, по его мнению, уже решенном браке, Жан Жак ответил категорическим отказом.

Создалось неприятное и ложное положение по отношению к мадемуазель Кювье; последовал ряд сцен между отцом и сыном… Тогда Жан Жак, не предупредив отца, неожиданно уехал в Германию, а затем в Скандинавию.

Ампер, искренно полюбивший Клементину Кювье и уже видевший в ней члена своей семьи, был в отчаянии. Все же он продолжал питать некоторую надежду, что с возвращением сына все уладится. Но вскоре Клементина Кювье вышла замуж и через короткое время, 28-го сентября 1827 года, умерла от скоротечной чахотки.

В мае 1828 года Ампер был восстановлен в должности инспектора и в этом же году подал в отставку в Политехнической школе. Его все менее и менее удовлетворял курс, который он в ней читал.

Необходимость предпринять очередной инспекторский об'езд совпала с настоятельным требованием врачей побывать на юге для восстановления здоровья после перенесенного им тяжелого воспаления легких.

Ампер ненадолго посетил Лион, где воспользовался дружеским гостеприимством Бредена. Зиму он решил провести на Иерских островах, славящихся своим ровным и теплым климатом, благоприятным для легочных больных.

Эта совершенно необходимая для его здоровья поездка осложнялась денежными затруднениями. Жан Жак, который должен был сопровождать отца, с огромным трудом раздобыл небольшую сумму денег в 300 франков, скрыв от отца этот новый долг. Чтобы немного сэкономить, решили не пользоваться почтовыми дилижансами, а купить небольшой кабриолет. Жан Жак заявил, что скромный экипаж был подарен ему одним из друзей.

Путешествие до места назначения продолжалось более месяца. Смена впечатлений, возможность избежать обычной дорожной суеты почтовых станций, близость любимого сына и, наконец, вынужденный умственный отдых действовали благоприятно.

Впоследствии Ампер с улыбкой вспоминал забавный случай в Авиньоне, где отец и сын остановились отдохнуть и подкрепить свои силы у одного крестьянина. Рассеянный Ампер зачастую не мог правильно подсказать своим детям таблицу умножения. И на этот раз он долго не мог сосчитать, сколько следует уплатить крестьянину, у которого они остановились. Наконец, с помощью последнего это удалось сделать. «Да, сударь, — заметил добродушный авиньонец, — вы немного умеете считать, но вам бы следовало поучиться арифметике у нашего кюре. Уж сколько лет минуло с тех пор, как он меня обучал цифрам, а я, как видите, до сих пор кое-что помню». Член Французского института не мог ничего возразить.

Поездка в кабриолете проходит спокойно. Веселые воспоминания развлекают путешественников. Жан Жак со смехом напоминает отцу известную всему Парижу историю с фиакром: Ампер, приняв спинку стоявшего экипажа за классную доску, принялся покрывать ее формулами и тщетно пытался продолжать свои вычисления, когда фиакр неожиданно тронулся.

Пребывание на Иерских островах оказалось очень полезным для здоровья Ампера. Правда, предписания врачей об абсолютном умственном отдыхе не вполне соблюдались. Можно было помешать Амперу читать и писать, но нельзя было заставить его не думать. Тем не менее, мягкий климат, спокойствие, прогулки, бесконечные партии в шахматы, причем сын старательно проигрывал отцу, — сделали свое дело. Ампер чувствовал бы себя счастливым, если бы не тревожные сообщения о новом припадке безумия у зятя.

В марте 1830 года самочувствие Ампера настолько улучшилось, что он согласился отпустить сына в Марсель, куда Жан Жак был приглашен для прочтения цикла лекций по литературе. В конце месяца Ампер также прибыл в Марсель и испытал чувство отеческой гордости, присутствуя на лекциях сына, которые имели значительный успех.

Чувствуя себя освеженным и поздоровевшим, Ампер прямо из Марселя предпринял инспекторское турне по южным департаментам Франции. Эта поездка была прервана революцией 1830 года.

«Сто дней», на мгновение ослепившие Европу устрашающим блеском штыков наполеоновских когорт, завершились на полях Ватерлоо. Союзные державы снова возвратили Бурбонам французский трон. Под знаком террора и реакции прошла четырнадцатилетняя эпоха второй Реставрации. Репрессии против всех заподозренных в республиканских симпатиях, гонения на больших и малых сподвижников Наполеона, реакционная чистка всего государственного аппарата сопровождались открытым покровительством высшему духовенству, старой знати, эмигрантам, крупным землевладельцам-феодалам.

В первый год своего царствования преемник Людовика XVIII Карл X, «божьей милостью король Франции и Наварры», издал закон, по которому «тридцать миллионов франков ренты с капитала в миллиард франков предназначались для возмещения, которое государство должно французам, недвижимые имущества коих были конфискованы и отчуждены на основании законов об эмигрантах, высланных и осужденных революционными властями». Во французской промышленности происходят коренные сдвиги. Мануфактуры сменяются фабриками, основанными на машинном производстве. Машины внедряются в различных отраслях текстильного производства — в шелковой, суконной, хлопчатобумажной и ленточной. При помощи машин изготовляется бумага, обрабатывается металл. В металлургии совершается знаменательный переход с древесного на минеральное топливо. Через несколько лет во Франции появятся первые железные дороги. И при всем этом промышленная и финансовая буржуазия чувствует себя связанной по рукам и ногам. Реакционная политика Карла X закрывает перед ней пути свободного развития.

Крестьянство чувствует себя обманутым.

Растет и крепнет рабочий класс, постепенно вступая на самостоятельный путь. Протесты против реакционной политики правительства делаются все смелее, усиливается парламентская борьба, обостряется полемика в печати, возникают тайные общества.

На это движение правительство Карла X отвечает репрессиями. «Вновь обретенная» палата, «выбранная» в 1824 году, раболепно повинуется правительству. Развивает свою реакционную деятельность «Конгрегация святой девы», вводится мучительная смертная казнь за «святотатство».

Каплей, переполнившей чашу, явились ордонансы Карла X, опубликованные 26 июня 1830 года, о запрещении свободы печати, об ограничении избирательного права, роспуске еще не успевшей собраться палаты, состав которой оказался неугодным королю.

В ночь с 27 на 28 июля улицы столицы покрываются баррикадами. На следующий день трехцветное знамя уже реет над зданием ратуши. Ценою крови рабочих, ремесленников, городской бедноты, дравшихся на парижских баррикадах, монархия Бурбонов была сметена.

Луи-Филипп Орлеанский — король-буржуа вступил на престол.

«Отныне настанет царство банкиров» — заявил новому королю его родич банкир Лафитт.

«Лафитт, — говорит Маркс, — выдал тайну революции. При Луи-Филиппе господствовала не вся французская буржуазия, а лишь одна ее фракция: банкиры, биржевые и железнодорожные короли, собственники угольных копей и железных рудников, лесовладельцы и часть примыкающего к ним крупного землевладения — так называемая финансовая аристократия. Она сидела на троне, она диктовала в палатах законы, она раздавала государственные должности, начиная с министерства и кончая табачным бюро». И далее: «Meлкая буржуазия во всех ее разновидностях, а также крестьянство, были совершенно устранены от участия в политической власти. Наконец, в рядах официальной оппозиции или совсем вне pays légal стояли идеологические представители и защитники перечисленных классов, их ученые, адвокаты, врачи и т. д., — короче, их так называемая интеллигенция…

…Июльская монархия была ничем иным, как акционерной компанией для эксплоатации французского национального богатства; дивиденды ее распределялись между министрами, палатами, 240000 избирателей и их присными. Луи-Филипп был директором этой компании — Робером Макаром на троне»[6]…

Ампер не был свидетелем баррикадных боев на улицах столицы. Он провел это время вне Парижа, у своей дочери в Ферте-Су-Жуарр. Он радуется, что находится вдали от политических потрясений, от «игры общественных страстей». Он больше всего обеспокоен тем, что его сын и мадам Рекамье, приехавшие в эти грозные дни в Париж, должны пробираться через баррикады. Глубокий смысл уличных боев 1830 года остался для Ампера книгой за семью печатями. Он погружен в свою работу над классификацией наук и не хочет отвлекаться ничем посторонним. Только осенью Ампер вернулся в Париж.

Несмотря на продолжительное и не оставшееся без пользы лечение, знакомые и родные были поражены внешним видом Ампера. Ленорман — приемная дочь и биограф мадам Рекамье — так описывает впечатление, которое Ампер производил на окружающих: «Еще весьма задолго до того как ему исполнилось шестьдесят лет, знаменитый академик представлял собой картину полного разрушения. Худой, бледный, с померкшим взором, отвислой губой; ему можно было бы дать восемьдесят лет. Но, несмотря на этот физический упадок, его умственные способности оставались в полной силе, — всякий вопрос, имеющий общенаучное значение, затронутый в его присутствии, пробуждал мощный интеллект. Я припоминаю, как присутствовала при беседе, в которой г. Ленорман, только что вернувшийся из Египта, излагал знаменитому Амперу открытие способа читать иероглифы, который был применен Шамполионом к расшифровке надписей на памятниках фараонов. Увлеченный восторгом, только-что умиравший старец вернулся к жизни, слушая о чудесах, достигнутых гением другого человека. Это было поистине прекрасное и благородное зрелище».

К этому же времени относится увлечение Ампера геологией и его участие в знаменитом споре двух великих биологов — Жоржа Кювье и Жоффруа Сент-Илера.

Кратковременный интерес к геологии был вызван случайной поездкой в гористый и живописный Овернь.

Этот интерес не был простым увлечением дилетанта, а породил специальное научное исследование — «Теории образования земли». Эта работа еще раз свидетельствует об универсальности ума Ампера, об исключительной всеоб'емлемости его гения.

Научный же спор с Кювье ставит имя Ампера? наряду с именами величайших биологов — предшественников эволюционной теории Дарвина.

Возникшая в 1830 году в стенах Французской, академии наук полемика по вопросу о трансформизме, об изменяемости форм живых существ, была знаменательным событием в истории биологической науки. Спор возник в связи с докладом Жоффруа Сент-Илера о новых работах по изучению головоногих моллюсков. Великий предшественник Дарвина выступил на этом заседании Академии с пространным изложением своего учения о «единстве плана» в строении живых существ. Он говорил об изменяемости и эволюции видов животных в связи с изменением условий их существования. Мнение об изменяемости видов высказывалось и раньше такими замечательными учеными, как Бюффон, Ламарк и некоторые другие. Однако это мнение противоречило церковной догме, и учение, утверждавшее неизменяемость видов животных, продолжало еще господствовать. Во многом отличных взглядов придерживался Жорж Кювье — крупнейшее светило биологии своего времени. Великий основоположник современной палеонтологии легко мог убедиться, что в давно прошедшие времена на земле обитали животные, сильно отличавшиеся от современных. Но он настаивал на неизменности животных видов, на различии планов природы при образовании различных живых существ. Он создал теорию происхождения земли, разграничивая ее историю на отдельные периоды, разделенные катастрофами, которые совершенно уничтожали фауну предыдущего периода и после которых появлялись новые виды.

Кювье резко выступил против Жоффруа Сент-Илера, против его метода сравнения последовательных форм одного и того же существа с различными взрослыми особями других организмов и его учения о единстве плана природы. В этом споре большую роль сыграли научный авторитет Кювье и недостаточность накопленного его противником материала. В итоге, когда Кювье удалось обнаружить неправильность некоторых деталей в воззрениях Сент-Илера, — это доставило Кювье победу.

Эволюционной теории суждено было одержать, победу лишь через три десятилетия, когда увидел свет знаменитый труд Дарвина «О происхождении видов» (1859).

Эти споры велись с необычайной горячностью в продолжение нескольких заседаний Академии, Конечно, в них не могли принять участие члены Академии — физики и математики. Один Ампер, с поразительной силой предвидения усмотревший, истину в позиции, занятой Жоффруа Сент-Илером, выступил в защиту его учения.

«Вмешавшись в эту полемику, Ампер не ограничивается выступлениями в академических прениях. Он усиленно разрабатывает свою точку зрения. В лекциях, которые он читает во Французском коллеже, он полемизирует с Кювье. В свою очередь и Кювье громит с кафедры позиции Ампера. Ампер настолько глубоко вошел в существо проблемы, что написал две научные работы, посвященные этому кардинальному вопросу общей биологии. Поединок был тем более опасен, что Амперу, при всей мощи его ума, приходилось иметь дело с совершенно новым предметом, требующим глубоких специальных познаний. Для того, чтобы лучше уяснить себе точку зрения Кювье, Ампер посещал его лекции, а Кювье, страшно занятый многочисленными обязанностями, посылал на лекции Ампера своего брата.

Раз в неделю Ампер излагал слушателям подробный разбор лекций знаменитого биолога, а Кювье в свою очередь посвящал одну лекцию в неделю опровержению доказательств Ампера. Дискуссия на этих лекциях не возникала только потому, что устав Французского коллежа строго запрещал задавать какие-либо вопросы профессорам.

Страстная полемика по вопросам общей биологии совершенно не повлияла на личные отношения Кювье и Ампера. Они остались такими же друзьями, какими были прежде. Восхищение Ампера исключительным талантом Кювье отнюдь не уменьшилось, а уважение, которое Кювье питал к Амперу, только возросло в результате этой дискуссии.

В это время материальное благосостояние Ампера несколько улучшается. В 1833 году, благодаря связям и знакомствам Ампера, Жан Жак получил место замещающего профессора в Нормальной школе и в Сорбонне. Вскоре его избирают профессором литературы во Французский коллеж. Старик отец, закончив свои занятия, приходил послушать лекции сына. Это было трогательное зрелище. Каких только преувеличений нельзя простить отцовской гордости! Ампер был в восторге от успехов сына и без колебания считал, что «его лекции оказывали влияние на народное просвещение и тем самым на всю французскую культуру, а следовательно, и на мировую цивилизацию».

Успехи сына внесли некоторое успокоение в жизнь Ампера. Теперь он с удовольствием проводит время в своем небольшом садике, ухаживая за цветами и делая новые грядки. Вечерами он охотно присоединяется к собирающимся у сына представителям молодого поколения. Вот как описывает один из таких вечеров в доме Ампера товарищ Жан Жака, впоследствии известный литератор, критик и художник — Этьен Делеклюз:

«В этот день к трем часам в комнате Жан Жака собрались: Мериме, Альберт Стапфер, книгоиздатель Сотеле, Делеклюз и оба Жюсье, чтобы прослушать чтение драмы. Когда чтение было закончено, все расположились возле жарко натопленной печи, оживленно болтая в полусумраке зимнего вечера, до того момента, когда с лампой в руках вошел Ампер и об'явил, что обед готов.

Прежде чем попасть в столовую, мы прошли через кабинет ученого, где мое внимание было привлечено огромным количеством развевающихся листочков бумаги, величиной с ладонь, заткнутых за рамы зеркала и картин… Это был порхающий архив ученого…

Затем мы прошли к столу. Скромная сервировка и сдержанные манеры тетки и племянницы, уже занявших места за столом, напоминали пансион. Обе женщины не приняли никакого участия в беседе и удалились тотчас же по окончании обеда; остальные вернулись в комнату сына. Здесь молодежь заняла свои места возле печки. Положив ноги на скамеечку, Адриен Жюсье заговорил о ботанике. Эта беседа вызвала у Ампера одну из его обычных поразительных импровизаций, где он переходил от вопроса о размножении растений к вопросу о моллюсках, к палеонтологии, к открытиям и идеям Кювье, к происхождению человека и судьбам вселенной. Во время беседы кто-то из молодых людей нечаянно толкнул пепельницу, стоявшую на столе; взвившееся облако пепла покрыло присутствующих, и все принялись отряхиваться. Один Ампер невозмутимо продолжает излагать свои мысли, пока кто-то не заметил, что его сюртук начал тлеть от упавшей искры. Ампер действительно обладал душой и интеллектом, пожирающая активность которых подавляла целиком его способность восприятия. Он видел лишь то, что вело его по намеченному пути; как бы приятно или неприятно ни было то, что происходило около него, он ничего не замечал. После этой оживленной беседы около девяти часов гости ушли, а оба Ампера отправились заканчивать вечер в Абейа-Буа к мадам Рекамье, которая с особенным уважением относилась к великому ученому».

В 1833 году Ампер начал печатать свое сочинение, посвященное классификации наук. Эта работа была его любимейшим детищем, которое он вынашивал в течение почти всей своей научной жизни. Еще во вступительной лекции в Бурге Ампер останавливался на вопросе о соотношении различных областей человеческого знания, о возможности привести его в стройную, целостную систему. В своей философской переписке, в переписке с сыном и друзьями он постоянно возвращается к этой проблеме, представлявшей для него особый интерес.

Проблемой классификации наук до Ампера много занимались такие умы, как Аристотель, Платон, Бэкон, Лейбниц, Локк, Даламбер и другие. Помимо общефилософского интереса классификация наук имеет значение и для разрешения ряда практических вопросов, связанных с распределением функций научных учреждений, с организацией народного образования, библиотечного дела, изданием справочников, толковых словарей и т. д.

Внешние обстоятельства долго мешали Амперу заняться изложением своей системы классификации наук. Только после избрания во Французский коллеж Ампер смог вернуться к этой живо интересовавшей его проблеме. Он неоднократно излагал свои взгляды с кафедры и старался сделать классификацию наук неот'емлемой частью своего курса.

Двухмесячная поездка на юг зимой 1833 года позволила ему закончить первый том своего труда — «Опыт философии наук, или изложение естественной классификации всех человеческих знаний».

Однако печатание первого тома сильно затянулось. Ампер принадлежал к числу тех авторов, которые являются тяжелым испытанием. для издателя. Постоянные переделки, исправления и дополнения, вносимые в рукопись, привели к тому, что первый том «Опыта философии наук» вышел только в конце 1834 года. Амперу так и не удалось закончить свой труд. Уже после его смерти, стараниями сына, был издан второй и последний том.

Работа Ампера содержит множество богатых и плодотворных мыслей, но ее автору не удалось дать ту идеальную классификацию наук, к которой он стремился. Всю сумму человеческих познаний он разделяет на два царства: изучение миpa — космология и изучение законов человеческого мышления — ноология.

Область знаний космологических распадается на две подгруппы: науки, изучающие предметы одушевленные, и науки о предметах неодушевленных. Последние в свою очередь делятся на науки математические и физические. Продолжая это парное деление, Ампер в конце концов получил 128 «наук третьего порядка», которые, по его мнению, и представляли отдельные конкретные науки. Он не стеснялся введением новых наук, названия которых подчас весьма произвольны и не очень благозвучны, как например: канолбология, перпрогнозия, техностетика и т. п.

При всей стройности полученной картины, классификация, предложенная Ампером, отличалась крайней искусственностью: введены разграничения, совершенно не соответствующие действительности, недостаточно учтена связь между отдельными областями знания. Это об'емистое сочинение более интересно своей основной тенденцией, чем достигнутыми результатами.

Разработать подлинную классификацию наук можно только на основе диалектического материализма Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина. Однако Ампер со свойственной ему чуткостью прекрасно отразил в своем сочинении назревшую потребность установить общую картину научного знания. Возросшая диференциация, дробление наук на все более и более частные области, с одной стороны, и установление переходов и связей различных отделов — научного знания — с другой, — настойчиво требовали нахождения каких-либо принципов классификации.

Трудности разработки классификации наук были тем более велики, что Амперу пришлось первому произвести ее в таком широком масштабе. Все его предшественники выдвигали лишь принципы, на основе которых должна была быть произведена классификация, Ампер же попытался осуществить классификацию наук от начала до конца. Он допустил при этом много лишнего и произвольного, но в то же время ему удалось уловить целый ряд соотношений и закономерных связей между различными науками. В некоторых случаях он сумел предвидеть новые науки, которые возникли и развились уже после его смерти. В настоящее время попытка Ампера имеет главным образом исторический интерес, как один из этапов развития сложной и трудной проблемы классификации наук. Итак, огромная работа, проделанная Ампером в этой области, не оказалась бесплодной. Конечно, значение этой работы несравненно меньше значения других его исследований. Всегда любивший философию и усиленно ею занимавшийся, Ампер все свои последние годы посвятил почти безраздельно разработке своего «Опыта философии наук».

В старости Ампер занимался почт исключительно проблемами классификации наук. Он, который в детстве от доски до доски прочитал все двадцать томов «Энциклопедии», не имел теперь ни желания, ни сил раскрыть какое-либо новое сочинение. Почти все книги его библиотеки, полученные в это время, не разрезаны. Он не доработал даже выпущенного под его именем «Курса диференциального и интегрального исчислений». Этот курс вышел без заглавия и оглавления. Издатель пришел к горестному убеждению, что не сможет их получить от Ампера. Ампер отказался и от разработки учения Френеля о световых волнах, которой ему советовали заняться друзья. «Ах, — воскликнул он, — мне придется прочесть две записки Пуассона по теории волн». Даже эти две небольшие заметки, написанные с тем изяществом, которым отличались работы Пуассона, послужили камнем преткновения для Ампера.

Весной 1836 года Ампер чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы отправиться в обычную инспекторскую поездку по южным департаментам. Он выехал в сопровождении своего друга и коллеги, профессора Маттэ. Уже в дороге обнаружилось сильное обострение катарального состояния горла. В конце мая Ампер прибыл в Лион и, по обыкновению, воспользовался гостеприимством Бредена. Здесь состояние здоровья Ампера резко ухудшилось. Он почти совершенно потерял голос и испытывал чрезвычайно частые припадки мучительного кашля. Удушающий кашель, страшная слабость требовали полного безмолвия. Но когда Бреден предложил однажды прекратить затянувшийся спор о. классификации наук, Ампер воскликнул: «Мое здоровье, мое здоровье! Что мне за дело до моего здоровья? Речь идет не о нем, а о вечной истине». И затем он пустился в глубокое и тонкое рассуждение о связях различных наук.

Тщетно Бреден отговаривает своего друга от продолжения поездки. Встретив решительный отказ, он не соглашается отпустить Ампера одного и сопровождает его до Роана и Сент-Этьена. Из Роана, куда Ампер прибыл совершенно больным, он пишет сыну в Париж довольно бодрое письмо, в котором убеждает его принять участие в академическом конкурсе.

Из Роана Ампер направляется через Сент-Этьен в Марсель, куда прибывает 21 мая.

Он чувствует себя крайне плохо. «Я убежден, — пишет он сыну, — что не был так сильно болен даже во время последней поездки на Иерские острова; симптомы болезни прежние, но к ним присоединилась ужасная боль в горле… Я буду лечиться в больнице при здешнем коллеже… Режим и лекарства, которые мне предпишут, должны меня излечить. Скоро от катарального состояния не останется и следа. Я смогу производить экзамены, как обычно…»

Этой надежде не суждено было сбыться.

Марсельский врач Совиер, лечивший Ампера, обнаружил начавшееся воспаление легких. Он поспешил уведомить сына о тяжелом положении Ампера.

Тем не менее кризис прошел благополучно, и состояние больного несколько улучшилось. Это подавало окружающим некоторую надежду. Никто не подумал, что Ампер мог бы, подобно одному голландскому художнику, сказать: «Считайте мои годы вдвое, ибо я жил день и ночь». Но сам Ампер не обманывался в своем состоянии. Он написал Жан Жалу письмо с просьбой уладить в министерстве ряд деловых вопросов, связанных с прерванным по болезни выполнением обязанностей инспектора. «Я изнемогаю от усталости, написав это письмо, — заканчивает он. — Покидаю тебя с нежностью, которую ничто не может превзойти».

Это письмо было последним…

Внезапно наступило резкое ухудшение. Больной временами терял сознание. Началась агония-Целые сутки длилась борьба истомленного тела со смертью.

10 июня 1836 года, в б часов утра страдания великого ученого кончились. Он умер вдали от родных и друзей, одиноким, каким оставался всю жизнь.

В солнечный, яркий, полный жизни день ученые Марселя проводили тело своего великого собрата на городское кладбище.

На его могилу был возложен камень с высеченными на нем словами: «Он был так же добр и так же прост, как и велик».

В 1869 году, после смерти Жан Жака Ампера, останки его знаменитого отца были перевезены в Париж и погребены рядом с сыном. Это было последнее странствие великого ученого.

Восхваляя своих героев, римляне восклицали: «Так идут к звездам!» С бóльшим правом это можно сказать о гениях науки, к которым принадлежал Ампер: «Так идут к звездам!»

Этот великий гений и несчастный человек мечтал, чтобы на его могиле было написано:

«Tandem felix!»

«Наконец счастлив!»