Анатомия зла

ГЛАВА 4

Родители Клары были состоятельными, праздными людьми. Они жили всегда в свое удовольствие – много путешествовали, увлекались спортивными играми и шумными развлечениями. Клара явилась их единственной данью обществу и, своего рода, бесплатным приложением в поездках и увеселениях.

Отцовского состояния, полученного им по наследству, вполне хватило бы на то, чтобы обеспечить дочери столь же безоблачное существование. Но Клара распорядилась своей судьбой иначе. Мать была шокирована ее внезапным увлечением медициной. Шприцы, клистиры, больничное судно! Это так не эстетично, – ужасалась она, брезгливо морща изящный носик. Отец, предпочитавший любому ремеслу аристократическую отрешенность, был до глубины души оскорблен: Подумать только! Наша дочь проведет жизнь в белом халате. И не врачом даже, а плебейкой-медсестрой! Что будут думать о нас наши друзья!

К тому же Клара не желала и слышать о замужестве. Мать, никогда не пользовавшаяся ее доверием, терялась в догадках. Когда же стало известно о ее связи с Эрихом Гроссе, в семье разыгралась настоящая трагедия, окончившаяся для Клары полным разрывом с родителями.

Стыдясь своих острых лопаток и локтей, длинных суховатых ног и низкого голоса, она с детства считала себя этакой ошибкой природы, начисто лишенной женской привлекательности. Она приучила себя к мысли, что внимание мужчин ей не грозит. Но это ее ничуть не расстраивало, поскольку завоевать ей предстояло лишь одного-единственного мужчину, независимо от его собственного желания. Клара была упряма и умела добиваться своего любой ценой. Если уж она ставила перед собой цель, то все остальное просто переставало существовать. Как перестали существовать отец с матерью, попытавшиеся встать на ее пути.

Вооружившись необходимыми знаниями и медицинским дипломом, она переехала в город, где обосновался Гроссе, узнала о нем все, что можно было узнать, изучила его распорядок дня, маршрут передвижения по городу. Ей было известно не только где он работает, но и где живет, с кем общается, в какие лаборатории и библиотеки ходит, какие книги заказывает.

И в один прекрасный день перешла к решительным действиям. Подкараулив его в коридоре Университета, Клара дерзко преградила ему дорогу. Конечно, она могла бы попытаться тронуть его сердце откровенным признанием в своей самоотверженной… точнее будет сказать – целеустремленной любви. Но она лишь заявила, что желает работать с ним.

Он взглянул на нее удивленно и свысока:

– Почему именно со мной, молодая леди?

– Потому что в этом я вижу смысл всей своей жизни, – без обиняков ответствовала девушка.

Он удивился еще больше.

– Вот как? Вы меня почти забавляете.

– Не вижу ничего забавного, – жестко отрезала Клара. – Я согласна на любые условия. Согласна исполнять любые поручения. Любую, даже самую неблагодарную работу. Вы найдете в моем лице свою верную тень и свое орудие.

Гроссе разглядывал странную особу с любопытством и недоверием, а мысли его вторым планом прокручивались, как пленка в ускоренном темпе, просчитывая варианты и возможные ситуации. Таких предложений и в такой необычной форме ему еще никто не делал. Что ж, пожалуй, преданный фанатик мог бы и впрямь ему пригодиться. Сощурившись, он не без издевки спросил:

– А если потребую невозможного?

– Для меня не существует невозможного, – опрометчиво заявила Клара.

По тонким губам Гроссе скользнула усмешка.

– Не зарекайтесь. Когда-нибудь вы можете об этом сильно пожалеть. Невозможное существует.

– Повторюсь: не для меня. Я знаю о вас всё, Эрих.

В устремленном на нее взгляде еле уловимой тенью промелькнуло сомнение… или тревога. У молодого Гроссе в ту пору уже были свои тайны.

– Допустим, всего вы знать не можете, – нащупывая почву, осторожно проговорил он.

– Это и не обязательно. Мне известно главное.

Он медленно пошел вдоль коридора, миновав лабораторию, в которую направлялся. Понимая, что он обдумывает сейчас нежданно свалившееся на него предложение, взвешивая все за и против, она молча последовала за ним.

Впервые судьба предоставляла ей возможность разговаривать с ее кумиром, видеть его так близко, что можно было разглядеть крохотный шрам на его щеке. Вот он, сказочный юноша со сказочных островов! Память, бережно хранившая дорогой сердцу образ, как боль, как рану, как вечный стимул, помогла сопоставить тот образ с новым, повзрослевшим Гроссе. Гроссе – ученым. Гроссе – загадкой. За десять лет, прошедших с их первой встречи, если это можно было назвать встречей, он успел утратить юношескую свежесть и чистоту. Рядом с ней шел зрелый, самодостаточный мужчина со следами хронического недосыпания на усталом лице и упрямой складкой, преждевременно отметившей его высокий лоб. Все это делало его в ее глазах еще более притягательным и желанным. Что видел перед собой он, глядя на нее, ее мало волновало.

Клянусь, я разгадаю тебя! – пообещала себе Клара. – Твой мир станет моим миром. Твоя жизнь – моей жизнью.

Он остановился. Его пристальный взгляд пронизывал ее насквозь. Казалось, он только сейчас пытается ее по-настоящему увидеть. Сразу всю. Целиком. Снаружи и изнутри. Такой взгляд выдержать нелегко. Но она выдержала. Какой же предстала перед ним двадцатипятилетняя Клара в тот памятный для нее день? Длинноногим существом с неразвитыми формами, с прямыми, черными, как вороново крыло, волосами и с прекрасными темно-карими глазами, влюбленно и требовательно устремленными на него? Назойливо-настойчивой и хрупкой одновременно? Безоглядно летящим на пламя его свечи мотыльком, не ведающим, что творит?

– Что ж, возможно вы мне и пригодитесь, – наконец пробормотал Гроссе, устало отводя взгляд.

Он даже не спросил, а что, собственно, она умеет делать. В тот период его меньше всего интересовали ее способности в медицине. Если что и нужно было Гроссе, так это надежный человек, на которого в определенной степени можно положиться. Кто знает, может само провидение посылало ему это странное создание, утверждавшее, будто ради него готово на все. Врожденное чутье, редко его подводившее, подсказывало – в искренность этой девушки можно верить.

И все же, взяв Клару под свою опеку, он долго, придирчиво присматривался к ней, изучал, наводил справки – о ее прошлом, о ее родителях, о пристрастиях и образе жизни. Слишком велик был риск, чтобы поверить случайному человеку на слово.

В те годы Гроссе с головой был погружен в исследовательскую работу. Ставил опыт за опытом, терпел неудачи и снова экспериментировал, но о результатах и своих победах не спешил известить ученый мир, не рассказывал о них на университетских семинарах, не публиковал статей в научных журналах. Даже ближайшие коллеги толком не знали, чем конкретно он занимается и к чему стремится. Но это не мешало Гроссе поддерживать тесные контакты с видными учеными-медиками, нужными ему по работе. Он имел свободный доступ в самые секретные лаборатории, занимался хирургической практикой под руководством светил хирургии. Часто выезжал в Европу. Одного у него никогда не было – друзей. И объяснял он это тем, что не может позволить себе такую роскошь, поскольку ему не хватает времени на себя самого и даже на сон.

Клара все безропотно и терпеливо сносила. Она всегда была под рукой и постепенно сумела-таки стать необходимой ему. Он проникся к ней определенным доверием. Ведь она без слов угадывала его желания и нужды, всегда готова была выполнить любое поручение, оказать любую услугу. Он сам не заметил, как привык к ней, вернее – к ее присутствию в его жизни и работе. И все же круг ее обязанностей и полномочий был строго ограничен. Она знала ровно столько, сколько он разрешал ей знать. Так прошел год.

Однажды… было уже далеко за полночь, Гроссе диктовал Кларе результаты своих научных изысканий в области пересадки искусственно выращенной кожи при ожогах и прочих травмах. Она никогда не роптала, не жаловалась на усталость и перегрузки, но тут вдруг решительно отодвинулась от компьютера и развернулась на вертящемся кресле лицом с Гроссе.

– Послушайте, Эрих, вы когда-нибудь вспоминаете о том, что вы – не только ученая биомашина, но и мужчина?

От неожиданности он растерялся, не сразу найдясь, что ответить.

– Вы, кажется, переутомились, Клара.

– Я задала вопрос и хочу услышать ответ, – своим низким грудным голосом потребовала она.

– А почему, черт возьми, я должен отвечать?! – вспылил он.

– Неужели за год бескорыстной верной службы я не заслужила права даже на вашу искренность?

– Как отличный, преданный работник, безусловно. Но…

– Не как преданный работник, а как преданная женщина, – поправила она его. – Я женщина, Гроссе! Вы никогда этого не замечали?

Наверное впервые в жизни он смутился.

– Признаться честно, не замечал.

– Я настолько непривлекательна?

– Напротив. Мне нравится ваша энергичность, напористость, целеустремленность, умение понимать меня с полуслова… Мне нравятся ваши глаза, – подумав, добавил он.

– И только?

– Ах, милая Клара, не будем терять время на глупости. Давайте продолжим работу.

С юных лет, с тех пор, как Гроссе впервые познакомился с научными записями отца, он был одержим тайной идеей, заслонившей и заместившей все прочие радости жизни. Из года в год он набирался знаний и опыта, неуклонно продвигаясь к намеченной цели. Ни на что другое у него просто не оставалось времени. Не было и женщинам места в его жизни. По его глубокому убеждению, единственное, к чему они стремятся, это завладеть мужчиной, его мыслями и чувствами, его временем и свободой, и конечно его деньгами.

Клара не в счет. Надежный, способный работник, можно даже сказать, незаменимый. Этакое бесполое существо с определенными странностями и своенравным жестким характером, что вполне его устраивало. И вдруг это существо ни с того, ни с сего заявляет, что оно – женщина!

– Вы работаете день и ночь, не щадя ни себя, ни меня, – продолжала наступать Клара. – Работаете как одержимый. Неужели для вас не существует в жизни ничего, кроме работы?

– Нет, Клара, не существует. Жизнь слишком коротка, чтобы размениваться. А успеть нужно так много.

– Но это же противоестественно! Если вы, конечно, нормальный мужчина, а не машина, скрывающаяся за человеческим обликом. Вы нормальный мужчина, Эрих?

– Боже, о чем мы говорим! – возмутился шокированный Гроссе.

– О чем? По-моему самый подходящий разговор между мужчиной и женщиной глубокой ночью. Однако вы не ответили.

– Неужели это так интересно?

Обжигающим долгим взглядом она заглянула в его покрытые ледяной коростой глаза и вкрадчиво прошептала:

– Да, Эрих. Безумно интересно.

Ее чувственный, исполненный желанием голос, ее огромные, влажно мерцавшие глаза странным образом взволновали Гроссе. Мощная, жаркая волна обволокла тело, затуманила мысли. Он растерянно пробормотал:

– Что вы делаете со мной, Клара. Мне нужна ясная голова…

– Ясная голова нужна днем, Эрих.

От ее шелестящего шепота стало горячо и неспокойно внутри. Он не понял, как и по чьей инициативе Клара очутилась в его объятиях. Шквал налетел, подмял под себя обоих, перевернул все вверх дном, сдавил дыхание, смешал мысли, расплавил сердце…

Потом в комнате было темно и тихо. Гроссе лежал обнаженный, боясь пошевелиться – сковывало странное ощущение теплого женского тела, прильнувшего к нему.

Как могло с ним такое произойти? Он, привыкший все вымерять и просчитывать, тщательно взвешивать и продумывать каждый шаг, вдруг потерял контроль над собой. Нежданно негаданно перед ним распахнулось блаженство, о котором он, как выяснилось, даже не подозревал. И это в его-то годы! Он был ошеломлен. Обескуражен, подавлен.

Клара молчала, довольная и счастливая. За год, проведенный подле Гроссе, она уже хорошо его изучила и, отлично понимая его состояние, предпочитала не мешать его поискам компромисса с самим собой. Теперь она знала наверняка, что была его первой женщиной.

Но Клара рано торжествовала победу. Слова роман, любовь меньше всего могли охарактеризовать отношения, возникшие между ними. Да, он допустил ее до своего тела, возможно даже по-своему привязался к ней. Но и только. С восходом солнца Гроссе снова превращался в ученого-маньяка, а Клара – в его подручную. Она чувствовала, как мало места отведено ей в его мыслях, в его сердце, в его жизни. Но вынуждена была довольствоваться и этими крохами, потому что понимала, иначе он не может. Ее ничуть не унижала роль вечной любовницы, она знала, что еще до встречи с ней Гроссе был раз и навсегда повенчан с одной лишь Медициной. Главное свершилось – она заставила его увидеть в себе женщину и разбудила в нем мужчину. Она сумела доказать, что необходима ему, что нет на свете человека более преданного и верного, чем она.

Пожалуй, самым счастливым периодом ее жизни было время строительства Клиники. Она радовалась уже тому, что он взял ее с собой, не спрашивая зачем, ни минуты не колеблясь, потому что ей было безразлично, где они обитают – в центре мира или на самом его краю, лишь бы всегда видеть его рядом, знать, что он нуждается в ней.

Гроссе купил добротный особняк на окраине города, в котором тотчас и поселился, ничего в нем не ремонтируя и не меняя. Дом был в хорошем состоянии: высокие потолки, украшенные лепниной, просторные комнаты, громоздкая, старомодная мебель. В экономки он взял прежнюю хозяйку особняка – стареющую, разорившуюся аристократку, ворчливую, подозрительную зануду и скупердяйку, по привычке продолжавшую считать этот дом, со всем его содержимым, своим. Такая покупка оказалась для Гроссе весьма кстати – не пришлось тратить драгоценное время на благоустройство и поиски прислуги.

Клара же сняла себе первую попавшуюся квартирку в многоэтажном доме, куда заезжала на несколько часов в сутки, чтобы поспать, да и то не каждый день. Бывало Гроссе оставался у нее на ночь, не замечая, как и она, аскетической убогости обстановки. Бывало, Клара, заработавшись с ним допоздна, засыпала в его постели, к великому неудовольствию экономки, с демонстративно поджатыми губами подававшей им наутро завтрак.

Женщины с первого взгляда возненавидели друг друга и даже не пытались этого скрывать.

Впрочем, поводов для раздражения Кларе и так хватало. Она не могла понять, почему Гроссе, с его незаурядным умом и талантом, решил вдруг обосноваться в третьесортном провинциальном городишке, где не было ни университетов, ни научных лабораторий, на заре их альянса постоянно отнимавших его у нее. Правда, и здесь он умудрялся вести вторую, не имевшую к Кларе отношения, жизнь, довольно часто отлучаясь из города и даже не предупреждая ее об отъезде. Иногда он отсутствовал сутки, иногда неделю. В бессильной ярости Клара готова была грызть стены своей на редкость неуютной квартиры (ей даже в голову не приходило сделать ее более обжитой). Но Гроссе встречала неизменной улыбкой, не желая досаждать ему своей любовью.

Позднее Клара благословляла те дни, когда Клиника не начала еще функционировать, когда они с Гроссе с утра и до позднего вечера торчали на строительной площадке. Благословляла за то, что пребывала в наивном неведении, не подозревая, что ее ждет, что уготовила ей жестокая Судьба в лице ее обожаемого кумира.

Это началось вскоре после торжественного открытия Клиники на Холме, когда однажды вечером перед ней впервые разверзлась черная пасть потайного хода. Посвящение в новую жизнь для Клары оказалось равносильным стихийному бедствию, катастрофе, самоубийству.

Он отвел ее в свой подземный кабинет, разительно отличавшийся от строгого кабинета наземного, усадил напротив в мягкое кресло и выложил все начистоту. К тому времени он уже прекрасно знал, что Клара изменит скорее себе, чем ему. Но, на всякий случай, все же напомнил о честном своем предупреждении в день их первого знакомства, когда она так безоглядно рвалась служить ему.

В лице Клары не было ни кровинки. Она долго надсадно молчала, силясь осознать, переварить услышанное, мгновенно просчитывая в уме все возможные варианты своего ответа и их последствия, и наконец в муках родила зловещее «Да». Гроссе не ошибся, она предпочла предать себя.

Клара не только не порвала с ним, но стала его первой помощницей, точнее будет сказать, сообщницей. За отвратительную сделку с собственной совестью Клара возненавидела… о, нет, не его – себя! Но об этом знала она одна. Отныне непробиваемая маска холодной отчужденности с сурово сомкнувшимися на переносице черными бровями стала ее вторым лицом.