Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском

1

Он помещен в книге под названием «Подвиги Суворова в Италии и Швейцарии».

2

См. Аониды. Часть III. Стр. 195.

3

Дух стихов сих, взятых мною из оды единственного соперника бессмертного Ломоносова, совершенно соответствует славе и духу великого императора.

4

Слова, достойные отца Отечества.

5

В «Европейской истории».

6

«Мы жалуем генерал-фельдмаршалу, графу Суворову-Рымникскому, знаменитое достоинство князя Российской империи с титулом Италийского, распространяя оное на всех его потомков мужеского и женского родов, повелевая ему быть и писаться князем Италийским, графом Суворовым-Рымникским» и проч.

7

Правосудие его было ко всем равное без наималейшего послабления и лицезрения: богатые и убогие, знатные и низкие, чужестранцы и свои одинакую ощущали правду. Престол его был престолом правды.

8

См. Ролленеву «Римскую историю». Том VII.

9

Из «Вестника Европы», 1804 года.

10

Иван Иванович Дмитриев.

11

Несмотря на то что стихи сии многие знают наизусть и что мы видим их помещенными во многих книгах, — да не оскорбится честолюбие славного автора, ибо частые повторения всякому наскучат, — я помещаю их в анекдотах императора Павла Первого.

12

Он родился в 1718 году, сентября 18. Предки его, уроженцы Лукской республики, выехали в Россию в пятом-надесять [XV] столетии; отец его служил Петру Великому и имел счастье пользоваться его благоволением.

13

Пред вступлением графа Никиты Ивановича Панина в должность наставника его императорского высочества, блаженной и вечной памяти достойная государыня императрица Елизавета Петровна повелела изготовить ему начертание воспитания. Дабы представить в ясном образе правила добродетели, кои он себе предположил и исполнял при исправлении столь важной должности, надлежало бы поместить здесь целое сочинение, собственноручно им писанное; но поелику пространство оного выходит из пределов простого сокращения, то некоторые только извлечения из оного здесь помещаются:

«Приуготовя сердце великого князя к эпохе, в которой начинает созревать разум, при первом оного действии надлежит вперить в него и начертать на его сердце сие правило, что добрый государь не имеет и не может иметь ни истинных польз, ниже истинной славы, отделенных от пользы и славы его народа…

Наставник с величайшим рачением и, так сказать, с равным тому, каковое будет прилагать о сохранении его императорского высочества, должен наблюдать, дабы ничего такого пред ним не делали и не говорили, что могло бы хотя малейшим образом повредить и ослабить сердца его расположение к природным человеческим добродетелям. Напротив того, надлежит ему расширять сии добродетели чрез приличные к тому средства, так чтобы склонность к добру и честности и отвращение к злу и всему тому, что несовместно с благонравием, вкоренялись и неприметным образом возрастали во младом его сердце…

В продолжение воспитания великого князя потребно отдалить от него роскошь, пышность и все излишние вещи, удобные развратить юность; благопристойность и непорочность довлеют быть едиными украшениями его чертогов. Время не опоздает привлечь к нему ласкателей; но доколе еще не совершится воспитание, те, кои по закону и долгу своему обязаны развивать его добродетели и предохранять его от пороков, должны быть весьма осторожны в своем с ним обращении».

В самом деле, сей благоразумный наставник не нарушил ни единого из сих правил. Доброта сердца и просвещенный ум великого князя свидетельствуют его попечение о украшении основательными познаниями природной способности его великого питомца и о начертании в душе его добродетели, сего истинного основания общенародного блаженства.

По совершении воспитания, то есть при бракосочетании его императорского высочества, граф Панин со многими знаками монарших щедрот был еще удостоен письмом, которое ее императорское величество изволила писать собственною рукою тако:

«Граф Никита Иванович! Совокупные важные ваши труды в воспитании сына моего и притом в отправлении дел обширного иностранного департамента, которые вы несли и отправляете с равным успехом столько лет кряду, часто в течение оных во внутренности сердца моего возбуждали чувства, разделяющие с вами все бремя сих силу человеку данну исчепающих упражнений; но польза империи моей, по горячему моему всегдашнему попечению о благом устройстве всего мне от власти Всевышнего врученного, воспрещала мыслить прежде времени облегчить вас в тягостных упражнениях, доверенностью моей вам порученных; ныне же, когда приспела зрелость лет любезнейшего сына моего и мы на двадцатом его году от рождения с вами дожили до благополучного дня брака его, то, почитая по справедливости и по всесветному обыкновению воспитание великого князя само собою тем оконченным, за долг ставлю при сем случае изъявить мое признание и благодарность за все приложенные вами труды и попечения о здравии и украшении телесных и душевных его природных дарований, о коих, по нежности матерней, любви и пристрастию, не мне пригоже судить. Но желаю и надеюсь, что будущие времена в том оправданием служить имеют, о чем Всевышнего ежедневно молю усердно. Окончив с толиким успехом, соединенным с моим удовольствием, важную таковую должность и пользуясь сим утешением, от нее вам происходящим, обратите ныне с бодрым духом все силы ума вашего к части дел империи, вам от меня вверенной и на сих днях вновь подтвержденной, и доставьте трудами своими согражданам вашим желаемый мною и всеми твердый мир и тишину, дабы дни старости вашей увенчаны были благословением Божьим благополучия всеобщего после бесчисленных трудов и попечений. Пребываю вечно с отменным доброжелательством. Екатерина».

14

Слава Екатерины принадлежит ей самой. Генрих IV был царь премудрый и благодетельный; но Сюлли стоит подле него: история освещает их одним лучом славы. Людовик XIV гремел в Европе, возвеличил Францию; но Кольбер, первый министр в мире, был его министром. Екатерина, законодательница и монархиня, подобно Петру, образовала людей; но сии люди жили и действовали ее душою, ее вдохновением, сияли заимствованным от нее светом, как планеты сияют от Солнца. Она отличала некоторых, и сие отличие было мерою их важности.

Таким образом, видели мы при Екатерине возвышение человека, которого нравственное и патриотическое достоинство служит еще предметом споров в России. Он был знатен и силен; следственно, не многие могут судить о нем беспристрастно: зависть и неблагодарность суть два главные порока человеческого сердца. Но то неоспоримо, что Потемкин имел ум острый, проницательный, разумел великие намерения Екатерины и потому заслужил ее доверенность. Еще неоспоримее то, что он не имел никакого решительного влияния на политику, внутреннее образование и законодательство России, которые были единственно творением бессмертного ума Екатерины. Ее министры исполняли только волю ее — и Россия имела быть управляемою одним великим гением во все долговременное царствование Екатерины.

О монархи мира! Екатерина и жизнью и смертью своею служила вам примером: так царствуйте, чтобы смертные обожали вас; и видя, с каким умилением, с какою трогательною любовью доныне говорят россияне о Великой, будьте уверены, что народы чувствительны и благодарны против царей добродетельных и что память ваша, если вы заслужили любовь подданных, пребудет вовек священною.

15

Петербурга и Варшавы.

16

Устраняя благоденствие подвластных народов, император Павел Первый в духе своем поражал восторги о дивных и беспримерных успехах своего царствования. Слава его подвигов гремела по всем странам Европы и Азии; им совокупленный и отчасти просвещаемый, им благоденствующий народ истинно его любил. Он был творец в свое царствование нашего счастья; и был ли кто из смертных толико, как он, благополучен и столь знаменит на престоле?

17

Не довольно того, что себя лишал он сокровищ, но имел твердость отказывать в том другим, чего давать не имел он права. Он знал, как охранять себя от щедрости, которая нередко бывает пороком душам великим и которой обольщение тем опаснее, что она иногда бывает подобна добродетели и для счастья одного человека иногда тысячи погружает в несчастье.

Что пользы в том, говорит один писатель, что государь не утесняет и не мучительствует? Но граждане утесняют граждан. Своевластие каждого из них, ежели оно не обуздано, столько же страшно, как и своевластие государя. Везде личная корысть препятствует пользе общей; все подрывают благосостояние другого для выгод собственных; всех страсти между собою сражаются. Правосудие долженствует всему оному противоборствовать и отвращать таковую необузданность.

Следовательно, при нем был суд не мздоимный, не лицеприятный, не излишне спешный, ни весьма медленный; не нужно было покупать решения дарами; не нужно было исторгать их докучными просьбами. Вредное злоупотребление умножило число тех дней, в которые судилища затворялись, как будто бы во дни сии запрещено было богатому похищать, сильному притеснять, немощному ощущать свои страдания. На раздоры и преступления время текло беспрестанно, а на восстановление благоустройства течение его прерывали. Император исправил оное злоупотребление. Он думал, что воздаяние правого людям суда и в самые освященные дни не может быть провидению неугодно; и время, сие святейшее сокровище, возвратилось, как казалось, Отечеству.

Упражняясь во всеобщем правлении, умел он находить часы и на то, чтобы самому судить дела граждан.

18

Сострадательная благость Павла Первого во всех чинах государственных представляла себе только многочисленное общество друзей и сродников.

Сколько раз видели его нежно болезнующего об общих нуждах, помоществующего им щедротами и, чтоб узнать их, проникающего своим присутствием даже во внутренность семейств!

Для утешного отдохновения от трудов составлял он приятные зрелища и забавы, исхищая бедного от самого себя; прерывал он чувствования страданий его или заглаждал в его мыслях по крайней мере на несколько часов воображение тех благих, коими не может наслаждаться.

При Павле Первом и самая низкая порода не исключалась от должностей и достоинств государственных.

Для различия чинов соображался он с предрассудками; но для уважения истинных в человеках качеств рассматривал он собственно человека.

Руки, оравшие землю, управляли при нем и жезлом повелительства над полками телохранителей своих.

Союз с добродетелью, думал император, не может оскорбить достоинство обладателя Севера.

Император, обмекая, так сказать, граждан во всех состояниях, низводил взор свой и на тех, которые довольно уже были несчастны.

Мудрые его законы разврат удерживали; но пример его был первым законом.

19

Из книги «Достопамятный год жизни Августа Коцебу».

20

C'eft a prefent un de mes meilleurs fujets.

21

Есть великие люди единственно своими добродетелями; но Павел Первый определен был, чтобы также прославиться добродетелями. Россия спешила пользоваться благостью неба и определила Павла Первого к защищению правосудия.

22

Во всяком государстве есть особливое общество для сохранения законов, которое имеет старание об исполнении оных между гражданами, которое об них напоминает владельцу, коего смелая и мудрая ревность вспомоществует порядку государственному, и коего священная власть присутствует в гражданском порядке: надлежит, чтоб в сем обществе находился человек, который бы представлял отечество, который бы наблюдал его пользу и представил бы оную пред очи судей; которой бы следовал движению всех толико многочисленных пружин, которых согласие производит всеобщий порядок. С какою ревностью и притом с каким проницанием император разбирал законы!

Умеренные дарования медленно совершаются; а великие люди соделываются вдруг, и не происходят по степеням, которые есть знаки нашей слабости.

23

В 1780 году, будучи еще великим князем всероссийским, объехал он часть Европы, сотовариществуемый светлейшею своею супругою, великою княгинею. Проехав Польшу, Австрию, Италию, возвратился в Петербург чрез Францию и Голландию. Путешествие сие продолжалось 11 месяцев; повсюду оказывался он кротким, снисходительным, скромным, любопытным обозревать все и научаться заслуживающему внимания, более занимающимся отражать воздаваемые всенародно почести, нежели приобретать оные.

24

«Охотно бы я продолжал (говорит он в своем прошении императору) усердную мою службу, если бы телесные немощи, производя в действо их и над душевными дарованиями, не ослабили до крайности память и другие способности, к добру и успешному дел производству необходимо нужные. В таковом положении дерзаю прибегнуть к такому же самому великодушию, с каковым благоволили вы взыскать меня не по мере службы моей и проч.»

25

Благость составляла главное свойство сего императора. Она, можно сказать, являлась во всех его словах и деяниях.

Павел Первый знал, что природа вложила в сердца человеков дух общежития.

Отовсюду видел он рождающееся понятие о свободе, о собственности, о правосудии, всеобщем доброжелательстве и уважении.

О свободе: ибо нет там общества, где только царь и его подданные.

О собственности: когда не утверждено право владения собственным, то не может существовать общественный порядок.

О правосудии: ибо одно правосудие может удержать равновесие, которое страсти расторгнуть стремятся.

Наконец понятие о всеобщем доброжелательстве и уважении: понеже в обществе человеков, на сожитие совокупленных, ни единого нет недостойного в очах природы; и ежели не все имеют право на равные чины и состояния, то все, однако ж, на равное счастье имеют право.

Таковы были главные основания его правительства.

26

Сей анекдот взят из «Жизни императора Павла Первого», изданной на немецком языке российской службы офицером; он не имеет и малейшего сомнения в своем событии, потому что я о сем происшествии имел счастье слышать от многих почтенных особ, служивших при лице его величества, почти теми же словами, какими он описан.