ANЕNERBE

Высоко, чертовски, высоко

Сначала появилась голова — средних размеров, обросшая непокорными, слегка вьющимися волосами. Затем сверкнула лысина — крохотное блюдечко, и только потом глаза, которые посмотрели направо, моргнули пару раз, о чем-то подумали и вновь моргнули. Дверь отползла в сторону и уже собралась вернуться в исходное положение, когда на ее пути возникла нога, вернее, стоптанный башмак. Дверь уткнулась в башмак, тот сморщился, а через секунду-другую сморщилось и лицо.

Тихо.

На лестничной площадке было и впрямь тихо. Ни души.

Однако человек не спешил. Словно пес, поводил ушами, вслушиваясь в тишину, посмотрел на противоположную дверь и только потом осторожно вышел. Также осторожно прикрыл дверь и еще раз поводил ушами.

Одет он был более чем странно: кроме стоптанных башмаков серый или скорее зеленый плащ, потерявший цвет, и синяя рубашка в красную клеточку — она выглядывала как на груди, так и на животе, где явно не хватало пуговиц. В руках мужчина держал сумку, какую — не разобрать. То ли хозяйственную, то ли спортивную, однако это была сумка. Одна ручка перевязана грязным бинтом, другая — шнурком или бечевкой. Разобрать более точно не представлялось возможным.

Щелкнул замок, и мужчина вздрогнул. Посмотрел на дверь, будто желал убедиться, что именно она является источником звука. Осторожно приблизился к перилам и глянул вниз.

Высоко. Так высоко, что закружилась голова.

— Черт, — сказал мужчина и плюнул.

Проследил взглядом, однако звука, что рождается при приземлении, не услышал. Еще раз плюнул и вновь ничего не услышал.

— Высоко, — сказал мужчина. Кому сказал — непонятно. То ли себе, то ли еще кому-то,… хотя, все же, наверно, сказал себе — на лестничной площадке ни души.

— Так уж и ни души, — тихо пробормотал человек и стал медленно спускаться по лестнице. Когда он достиг очередного пролета, противоположная дверь — ту, в которую смотрел мужчина, отворилась, и появилась другая голова — женская. В бигудях и платке… или нет, не так… в платке и бигудях. Осторожно ступая, женщина приблизилась к перилам и тоже глянула вниз. Кроме платка на женщине был не первой свежести халат, а под халатом, по всей вероятности, ничего не было. Об этом смелом предположении говорил тот факт, что появившаяся на свет неприлично белая нога уходила к своему основанию. Женщина хотя и смотрела вниз, однако увидеть интересующий ее объект не могла.

Мужчина тем временем продолжал осторожно спускаться вниз, погруженный в свои, только одному ему понятные мысли. Он уже приближался ко второму этажу, когда мимо него кто-то пролетел — какое-то размытое и непонятное пятно. А уж затем, вслед за пятном последовал крик.

— Женский, — произнес мужчина и спустился еще ниже.

Женщина была голой, а халат, что пару секунд назад прикрывал тело, оказался у бедняжки на голове. Предусмотрительно. В противном случае взору непременно предстала бы картина мрачная и неприглядная.

— Тьфу, — сказал мужчина и плюнул, кажется, в третий раз.

Виталий Борисович Шумный, в прошлом участковый, а нынче сотрудник одного из подразделений, занимающихся расследованием преступлений, к месту трагедии подъехал со своим напарником — подающим неплохие надежды Сережей Кулебяка. Согласны, несколько странная фамилия была у напарника, однако куда денешься, слова из песни не выбросишь. Да и Виталий Борисович уже устал от колких шуточек коллег в свой адрес, спасал возраст, над которым шутить не полагается. Разница в годах между Сережей и Виталием Борисовичем — существенная. Не отец и сын, но и не ровесники. Однако служба не выбирает, и кто тебе достанется в напарники — воля вышестоящих командиров.

— Труп, — сказал Сережа и шуганул парочку мальчуганов, с интересом разглядывающих мертвую женщину.

— Ничего не трогали? — уточнил в свою очередь Виталий Борисович и присел на корточки.

— Ничего, — ответил ему какой-то мужчина и тоже присел на корточки.

Смотреть на мертвого всегда неприятно, пусть даже покойник и голая женщина.

— Свидетелей, конечно, нет, — бросил дежурную фразу Сережа и вытащил сигареты.

— Почему нет, — подсказал мужчина, — я свидетель. Убийства, конечно, я не видел, но труп первым нашел. В магазин собрался, а тут она лежит.

— Вы ее знаете?

— А кто ее не знает? Клавдия Степановна из шестьдесят шестой.

— Это хорошо, — сказал Сережа, — в том смысле, что личность устанавливать не нужно. Бывает же как…

— А почему вы решили, что это убийство? — перебил его Виталий Борисович.

— Это вам решать, убийство или трагический случай.

— Понятно, — произнес милиционер, хотя, к слову сказать, многое как раз и было непонятно. Еще через пятнадцать минут подъехали другие сотрудники, вместе с которыми и принялись за дело — составлять протокол места происшествия. Занятие долгое, утомительное, можно сказать, рутинное, мало чем отличающееся от других. Ничего существенного, кроме тапка, принадлежащего, вероятно, пострадавшей, не нашли. Хотя Виталий Борисович обратил внимание на три плевка — свежих и удивительно похожих друг на друга.

— Ты чего, Борисыч, — сказал ему еще один коллега, — да если мы будем проверять все плевки в подъезде, нас с тобой уже завтра со службы выгонят. Стояли парни, курили и плевали.

— А окурки где? — пробовал возражать Борисыч.

— Не смеши. Упала тетка в пролет, вот тебе и все убийство.

— Может, конечно, и упала, в жизни всякое случается, — согласился младший оперуполномоченный товарищ Шумный и глянул в лицо женщины.

Где-то он читал: зрачок словно камера фиксирует на своей роговице последний уведенный образ. Специалисты утверждают: глупость несусветная, нет там ничего и ничего быть не может. Буйная фантазия не менее буйного воображения. Внимательно смотрит, тем не менее, пытаясь проникнуть в уже зеркальное отражение и ничего, кроме плевка не видит.

— Ну что, пойдем, — торопит его Сережа, который всегда заполнял протокол — почерк больно хорош, да и пишет складно. Приятно читать и начальству, и проверяющему. Читать написанный от руки документ всегда утомительно, а Сережа красиво пишет и главное — понятно.

— Пойдем, — согласился Виталий Борисович.

И оба отправились по квартирам подъезда, где произошла трагедия.

Подъезд, как и сам дом — древний, построенный во времена, когда действительно умели строить. Кирпич настоящий, плиты каменные, дерево, где ему и положено быть. В комнатах паркет, во многих уже поистрепался, как впрочем, и сами жильцы, хотя…

Дверь первой квартиры открыла девочка. Лет семь, если не шесть. Виталий Борисович в возрасте плохо разбирался, утвердительно мог только сказать: молодой перед ним человек или старый, а вот насколько молодой или насколько старый — проблема.

— Дома кто есть? — уточнил он, глядя сверху вниз.

— Никого нет, — ответил ребенок.

— А дверь тогда зачем открываешь?

— Как зачем? Думала, мама пришла.

Виталий Борисович кашлянул, подсказывая коллеге, мол, тут им делать нечего.

Дверь следующей квартиры напротив долго не открывали, и хотя молчание можно было истолковать не иначе как знак, что жильцы отсутствуют, Виталий Борисович был твердо уверен, что там действительно кто-то есть. Только этот кто-то по неизвестной причине не желает с ними встречаться. Ничего удивительного, — нынче представителей правопорядка не слишком жалуют, одни боятся, другие не хотят лишних неприятностей, а третьи…

Дверь все же отворилась.

— Милиция, — представился Сережа и правильно сделал. Вид у него более представительный, нежели у коллеги. И улыбается красиво, и сам он красивый — внушает доверие, чего не скажешь о товарище Шумном. Кто угодно, но только не милиционер. Выправки или взгляда — никакого, форма — что она есть, что ее нет. В форме Виталий Борисович, вероятно, смотрелся еще хуже. Парадоксально, но факт. Возможно, тот самый один процент из тысячи, когда форма человеку не идет.

— Я ничего не знаю, спал я, — сказал мужчина в пижаме.

— И крика не слышали? — подсказал Сережа.

— Какой крик? Никакого крика — говорю же вам, спал. Я всегда крепко сплю.

— В одиннадцать часов утра? — явно с иронией в голосе уточнил Сережа.

— Простите, ничем помочь не могу.

Спасибо, иди спать дальше, — вероятно, хотел сказать Кулебяка, однако воздержался и только мотнул головой.

Дверь затворилась, лязгнул засов.

— Не понимает, дурак, если его завтра из окна выбросят, никто на помощь не придет.

Виталий Борисович уже поднимался на следующий этаж. Похоже, ничего они здесь не найдут. На каждой лестничной площадке по две квартиры, сколько еще осталось? Вскоре добрались и до шестого этажа, а показаний свидетелей — кот наплакал. Дверь уже покойной Клавдии Степановны коллеги опечатали — прилепили кусок бумаги. Остались соседи — те, кто жил напротив. И вновь неудача. На звонок — потерявший голос скрежет — никто не ответил. Сережа вновь достал сигарету, Виталий Борисович глянул вниз.

Высоко, чертовски высоко, подумал он и едва не плюнул вниз.

Мужчина шел по улице, по возможности обходя лужи. Сумка в одной руке, другая в кармане плаща. Накрапывал мелкий дождик, однако мужчине он не мешал, или мужчина его не замечал или еще бог знает что, но только со стороны выглядел он вполне удовлетворенным собой. Как правило, именно такие люди не обращают внимания на непогоду. Дождь их не раздражает, ветер тоже, хотя ветра не было — длинные лохматые кудри покоились там, где они и лежали — на плечах. А еще со стороны мужчина производил какое-то непонятное впечатление, вроде, как был погружен в себя, поэтому и лужи он обходил не все. Лужи в отличие от человека, которые он иногда не замечал, напротив привлекали к себе внимание радужной пленкой какой-то грязи, скорее всего, бензина. В некоторых плавали желтые листья, в некоторых окурки сигарет. Иногда на пути мужчины попадались прохожие, большей частью встречные. Они обходили как лужи, так и мужчину, прикрываясь от дождя зонтами.

Спустившись в переход, мужчина ненадолго задержался — послушал какого-то дядьку. Тот сидел на красном пластмассовом ящике и играл на баяне. Недурно, кстати говоря, попадал в ноты, но не пел. Возможно, дядька пел до того, как мужчина спустился в переход, а может, и вовсе не пел — не знаем. Итак, пару минут мужчина постоял, переложил сумку из одной руки в другую и пошел дальше.

— А деньги? — спросил дядька и высморкался — приложил большой палец правой руки к носу и сильно дунул. Однако мужчина уже был далеко — поднимался по лестнице, чтобы вновь нырнуть в пелену дождя.

В магазине, куда он зашел через пять минут, сдал сумку и получил металлический жетон с номером. Внимательно посмотрел и что-то произнес. Что именно — непонятно. Женщина, выдавшая номерок, поморщилась, вероятно, покупатель ей не понравился. Может, своим непривлекательным внешним видом, может, запахом, что от него исходил — но не понравился точно, хотя мужчина об этом не знал. В отделе, куда он проследовал, продавали выпечку, пироженное, конфеты и чай.

— Вкусное? — спросил он у молоденькой девушки в нарядном фартучке и такой же голубой шапочке.

— У нас все вкусное, — ответила девушка и улыбнулась. Вероятно, мужчина ей понравился. Понравился не как мужчина, а как странный мужчина, задавший странный вопрос.

— Смотрите, если не вкусное, обратно принесу.

Девушка еще раз улыбнулась — скорей всего, не знала, что ответить.

— Я пошутил, — сказал мужчина, — очень вкусное печенье. Я его покупаю вот уже третий год. Вы не пробовали? Как так можно! Хотя три года назад вы не работали здесь. Я прав? Не работали?

— Не работала, — ответила девушка и отвернулась — предстояло разложить товар. Много товара — полная тележка. Весь товар — печенье.

Когда мужчина получал обратно свою сумку, женщина вновь поморщилась — определенно, покупатель ей не нравился, хотя и видела она его не один раз и не два. Он приходил в магазин каждую неделю и всегда покупал печенье. Однажды она решила, что печенье мужчина покупает для детей — для дочери, например, или для сына. Спросила, мол, для ребятишек? А мужчина ничего не ответил, взял сумку и ушел.

В переходе он вновь остановился — дядька играл уже другую песню и вновь без ошибок.

— Дождь идет? — спросил дядька.

— Какой дождь? — уточнил мужчина и переложил сумку из одной руки в другую.

— Осенний, — подсказал дядька и ловко высморкался, не прикладывая пальца к носу. Как это у него получилось — загадка, разгадать которую на практике не рекомендуется — нужен опыт и, вероятно, умение играть на баяне.

— Здравствуйте, — пару минут спустя сказал мужчина.

— Здравствуйте, — ответили ему, — вам как всегда?

— Да, мне как всегда, — и взял газету. Однако читать не стал, сунул в карман плаща и отправился дальше по знакомому маршруту с той лишь разницей, что брел уже по другой, противоположной стороне улицы. В тот момент, когда нужно было свернуть и пройти в арку, на мгновение сбросил шаг, возможно, задумался, после чего решительно прошел прямо.