Ангел из авоськи

20.

Пришла ночь, но ни один из участников этой истории не спал.

Улита, хотя и была «вполне взрослая» умница-разумница, все понимающая до донышка, — страдала, отдав Макса другой, да еще с улыбкой и «сердечностью»! Она все знала наперед! Что настанет день, и Макс, как Маугли, уйдет к «своим». С памятью, любовью, страданием, — но уйдет. И полюбит там «свою». А она, Улита, останется за чертой или границей, как хотите, — тоже со «своими»… Поэтому чем меньше она будет появляться на съемочной площадке, тем лучше. Для нее, но не для кино. Но Леонид здесь, рядом. Он все знает, все понял и сам в жизни перетерпел немало всякого. И снова ее мысли вернулись к встрече тех двоих: Макса и Алены. Девочка, на которую никто не обращал внимания, вдруг стала королевой — вариант Золушки.

Улита сразу отметила ее, когда та сняла свои ужасные очки, уменьшающие и обесцвечивающие глаза чуть не на сто процентов, и подумала, а в девочке что-то есть. Этот цвет глаз и волос… А когда Алене накрасили губы, оказалось еще, что у нее четко очерченный, красивой формы большой рот, и лицо вдруг просветлело, стало совершенно — почти совсем! — другим.

Макс почувствовал, что она, Улита, в школе была чем-то похожа на эту Алену. Улитину красоту тогда не видел никто, кроме мамы, ее приемной мамы, как оказалось теперь… И держалась Улита букой. Все, все почувствовал Макс! Улита эгоистично подумала, пусть он в ней любит меня юную, которую никогда не знал. Но если отвлечься, то эта их встреча действительно была волшебно красива. И предельно искренна, призналась честно Улита.

Алена не могла заснуть, потому что до сих пор не могла взять в толк, что же произошло?

У Макса был такой странный вид, будто все на самом деле… Будто он ее не знал, никогда не видел и, увидев, восхитился и… Перестань, дура, пудрить себе мозги, разозлилась она на себя. Он видел тебя до этого сто двадцать один раз и еще один и никогда — слышишь ты! — никогда не посмотрел на тебя более внимательно, чем на твою бабульку! Просто Макс легко вошел в атмосферу фильма. Вот так. А ты размазываешь манную кашу по тарелке. Надо постараться уснуть, чтобы ни о чем не думать. Выберут ее, прекрасно. Она постарается сыграть хорошо, насколько сможет. И пойдет во ВГИК! Не выберут ее, будет думать, как быть дальше! Но Макс…

Она снова и снова возвращалась к этой сцене, в которой существовала как бы помимо себя. Она ничего не играла! Увидела Макса, услышала его голос, и все покрылось вокруг туманом, в котором были только они вдвоем.

Но ведь раньше она не была влюблена в Макса! Она даже хихикала над девчонками! А это потому, дорогая моя, что у тебя не было ни малейшего, самого завалящего шанса! Ты боялась и оберегала себя тем, что сразу же запретила себе им восхищаться…

Он сегодня хотел довезти ее до дома, но началась какая-то суета, и она оказалась вместе с девчонками, не зная, радоваться или огорчаться.

По дороге завезли Тинку к ее Казиеву, Ангел поехала в гостиницу к Леонид Матвеичу, как Алена ни умоляла ее поехать к ней. Ангел была жутко сурова и сказала, что у нее с Матвеичем еще куча дел.

Алена, приехав домой, к бабке, сразу же забилась в свою комнату и сделала вид, что спит, — так устала за день. И бабулька, которой очень хотелось узнать, что да как у ее любимой внученьки, вздыхала и, проходя как бы случайно мимо двери «детской», все прислушивалась, а вдруг Аленушка проснется?.. Но Аленушка злобно «не просыпалась», вперив глаза в потолок и решая свои личные глобальные проблемы.

Она будет очень стараться играть хорошо, а там само все произойдет, если что-то должно произойти. Снова ей увиделся Макс, который шел к ней с растерянным и каким-то виноватым, что ли, лицом…

Ангел попросилась к Леонид Матвеичу (номер у него был двухместный, большой), чему тот был несказанно рад. Очень хотелось ему поговорить про фильм и за жизнь, и вторая задача у него была: не пить (а при Ангелине это сделать проще).

На время съемок он поклялся, что не сделает и глотка спиртного! Потому что этот фильм может даже его старую, почти окончательно разрушенную жизнь превратить в нечто вполне приличное и, боялся он признаться, прекрасное!

Рад он был Ангелу как никогда, готов был ради нее на все. Ведь эта девочка на своих ангельских крылышках принесла ему счастье… После ее приезда все изменилось, как в калейдоскопе. Нюру жалко, как она, бедная, рыдала! Пришлось оставить кое-какие свои вещички — с тем, что он, неизвестно когда, но вернется.

Ангелу некуда было деться, потому что на вопрос Улиты, как у нее с жильем, она гордо заявила, что живет у знакомой. Ехать к Алене она не могла, да и не хотела, хотя у той был такой просящий взгляд… Но Ангел наболтала что-то о работе с Леонид Матвеичем и буквально вырвалась от нее. Вслед ей Алена голосила:

— Ангел! Ну ты же понимаешь, что я остаюсь одна, с бабкой! Мне же слова сказать не с кем!

Вот пусть и думает о романе с Максом. А что роман неизбежен, Ангел чуяла!

Матвеич встретил ее со слезами радости и засуетился, звал в ресторан ужинать… Всем выдали толику денег, но для Матвеича это было целым состоянием. И еще он жаждал беседы со своей любимой ученицей! А ученица жаждала одиночества, которого не было и, как она предполагала, теперь уже не будет. Это было кошмаром.

Почему она, умная утка, не согласилась, когда старик предложил ей гостиницу, номер рядом с Матвеичем? Но тогда… Тогда все было другим. И жизнь, и ее состояние, и все, все… Тогда еще не было сегодняшних проб, и она жила у Алены. Она сама всего добьется. Так она задумала жить.

Теперь же, придя к Леониду Матвеичу, она обязана выслушивать своего учителя и отвечать ему разумно, а на это она сейчас не способна. Вот незадача. Придется надуть учителя, а что делать! И пока он ходил в кафе за чем-то там необыкновенным, чем хотел угостить свою любимицу, та, даже не приняв ванну, разделась, забралась в постель, повернулась лицом к стене и сделала вид, что заснула просто-таки намертво и будет спать до утра без забот.

Матвеич вернулся из кафе с полным пакетом всякой всячины. Ему сказали, что он мог бы заказать по телефону, но он свалил на то, что просто шел мимо… Забыл, забыл Леонид, как живут в гостиницах — приличных гостиницах! — цивилизованные люди!.. Он вернулся счастливый, а его подопечная, видно, умаявшись за непривычный день, спала детским сном. От расстройства Леонид чуть не заплакал! Он так представлял их сидение заполночь, их беседы!.. Он даже, позволил себе потрясти Ангела за плечо. Но куда там! Девочка спала.

Ангел же не заснула ни на секунду. Она все сказала о себе, что думала. Не винила Макса и уж, конечно, не винила Алену. Понимала, что та никак не могла думать о Максе в таком, так сказать ключе. Это все он со своим сумасшествием по Улите! Ну какая Алена — Улита! Да пошел бы он! Еще думать о нем. Надоел. Она должна думать о себе. Выработать манеру поведения и манеру жизни. Что сниматься она не будет, — это точно. А в женской роли — стопроцентно нет! Она так привыкла к своей «шкуре», что в платье чувствовала себя неуклюжей и неестественной, и все это, конечно, видели.

Что она не с Максом, виновата сама. Как же глупо, что она ему тогда отказала! Она — тупая и прямолинейная, как кусок рельса, железяка! Оказалось, что на своего папашу Ангел гораздо больше похожа, чем думала. В конечном итоге, она не так уж влюблена в Макса, чтобы с кем-нибудь бороться за него… И задремала. Но так же быстро и очнулась. Сначала от телефонного звонка и какого-то короткого разговора… Кто бы это мог быть в два часа ночи?.. Кто-то из киношников?.. Или вдруг Нюра разыскала Матвеича?..

Ангел на всякий случай оделась, мало ли кто там?.. Но выходить не спешила. Неприлично сразу выскакивать, ведь не зовет же ее Леонид Матвеич? Если что, позвал бы…

А в гостиной меж тем происходило братание.

Казиев позвонил Матвеичу довольно поздно. Нанес пурги насчет своих болезней, напридумывал пострашнее, чем радикулит, сказал, что может надолго залечь в больницу и хотел бы повидаться со старым товарищем, потому что кошка не совсем черная, но темно-бурая, между ними пробежала. Пусть простит, что так поздно, но ему только что сделали укол, и он почувствовал себя лучше.

Сначала Матвеич как-то не соглашался на приезд гостя, относя визит на завтра, на день, но, узнав о печальных обстоятельствах Тимоши, отмяк и позвал старого друга.

— Да я на часок, не больше, — предупредил больной Тимоша.

— А завтра ты ко мне приедешь.

Ковать железо надо сразу! Завтра можно продолжить уже как надо — с чувством, с толком, с расстановкой. И на старые дрожжечки!.. Будет самое оно.

Казиев взял из своих закромов бутылку джина «Гордонс», тоник, лимон, упаковку ветчины и баночку маринованного чеснока, который они все в молодости любили, но не любили их руководители за ужасный запах, усиливающий еще и дух алкоголя.

Конечно, Матвеича сразу же не погонят, за второй раз… сильно «пожурят», а уж на третий — все сто, отправят!

Ладно, начало есть.

Они расцеловались как старинные друзья, и Казиев выставил на стол свои «дары».

Матвеич вроде бы поморщился, глянув на джин, и Казиев взял его со стола (знал, что делает!) и сунул в кейс.

— Ну чего уж, — как бы нехотя произнес Матвеич, — привез, так убирать не следует. Сам знаешь.

— Я подумал по стопарику с тоником — ничего. Ты как?.. — спросил Казиев именно о том.

— Завязал, — охотно поделился своей новостью Матвеич, — знаешь, там все-таки очень гнусно было! И я как-то потерял все, что имел. Видишь, каким стал? Ты-то — орел, хоть и больной.

— Да брось ты, Леник, какой я орел! Гнилой весь! Вон уж и кино перестал снимать. Тяжко. Начинаю и… Все. Чувствую, силенки-то кончаются… Так-то вот. Но не будем о грустном, а поговорим как старички на завалинке. Но ты — молоток! Как это получилось?.. Я ведь тебе звонил туда не раз…

— Не звонил ты, Тима, ни разу. Вот просьбу я твою письменную помню, насчет какой-никакой идейки? Что, совсем плохой стал?

Казиев готов был взорваться, но сдержался.

— Сказал же — болею, что ты не понимаешь? Диабет, артрит — колени так сводит, шагу ступить не могу. И сразу же мозги не в ту степь. Мысли о том, что скоро…

— Ладно тебе, Тим!

— Давай выпьем за нас, молодых, красивых, талантливых! Какими были когда-то! — предложил Казиев и они выпили.

Закусывая чесноком и нахваливая его, Казиев рассказал, как на него напали, как он еле выкарабкался и что после этого все болячки полезли наружу.

— А кто, как ты думаешь? — спросил захмелевший Леонид.

— Думаю, из-за Улитки. Я тебе такое расскажу… Давай еще за дружбу!

Они выпили за дружбу, и Матвеич тоже закусил чесночком.

Ангел никак не могла взять в толк, кто бы это мог быть в гостях у учителя? А что — гости, стало ясно. Слышалось чоканье рюмок, бульканье наливаемого напитка, мужские, возбужденные голоса…

Кто пришел ночью к учителю и поит его? Кто? Она стала элементарно подслушивать. А что делать? Она знала, что учитель дал зарок и потому его взяли на фильм… Кто же это пакостит?.. И услышала такой знакомый гортанный голос! Казиев! Но он же тяжело болен?! Болен он! Змей подколодный! Как хорошо, будто кто подсказал, что она поехала сюда.

Ангел распахнула дверь.

«Как? Откуда появился этот мерзкий трансвестит? — ужаснулся Казиев и быстро оглядел стол, — все прилично, отпито немного. Матвеич пьяненький, но не сильно… Какого ей здесь надо? Встречаются старые друзья…»

— О-о, вот моя лучшая любимая ученица! Познакомься, Тим! Ангел, это Тим Казиев!

— Знаю, — жестко бросила Ангел. — Сейчас два ночи, у вас полная бутылка джина. Хорошее начало для завтрашних съемок. Господин Казиев, забирайте все и уходите.

— Как? — закричал Казиев. — Ты, мой друг, позволяешь какой-то девчонке так себя вести в нашем присутствии?! Она гонит прочь твоего старинного товарища?

Леонид Матвеич смутился. Он понимал, что пить ему сейчас нельзя, но отказать, как всякий мягкотелый интеллигент, не мог. А сейчас уже хотелось выпить еще. И поговорить с Тимошей начистоту. И о его рассказе Ангелу! Матвеич этого не забыл! И забормотал:

— Ангел, миленькая, ну перестань! Сядь с нами, посиди, послушай, что вспоминают старики. Выпьем мы по чу-чуть и разбежимся через полчаса…

Но Ангел не смотрела на своего учителя. Она смотрела на Казиева. И под ее стреляющим взглядом тот стал собираться.

— Ладно, — сказал он угрожающе, — я уйду, но мне никто не запретит дружить с Леонидом, верно, Леонид?

— Конечно, конечно, Тимоша, — бормотал неловко Матвеич.

Ангел открыла входную дверь и стояла возле нее.

И Казиев, проклиная все, выкатился из номера.

Учитель покачал головой и хотел было что-то сказать, но Ангел опередила его, закрывая дверь на ключ и кладя ключ в карман:

— Завтра благодарить будете.

Старик, он же Степан Семенович, он же Андрей Андреевич, всю ночь жег в свой печурке папки и бумаги, которыми наполнен был его гардероб. Он аккуратно раздирал их на мелкие части и запихивал в печку со словами: «Вот еще одна история, которая уже никому не нужна. Может, и нужна, но столько с ней возни… И к лучшему ли? Не уверен».

Когда под утро последняя бумажка была сожжена, он отмыл руки от сажи, взял тоненькую пластиковую папку, вложил какие-то банковские документы, чье-то свидетельство о рождении и удочерении такого-то ребенка женского пола, пачку долларов, магнитную карту и сказал самому себе, что теперь его дела закончены.

Через час домишко заполыхал.

Было совсем раннее утро, и в этих пустынных переулках некому было обратить внимание на пожар в покосившейся хибаре.

А когда все-таки какой-то прохожий, решивший сократить путь к Садовому, увидев объятый пламенем домишко, вызвал пожарных, тем ничего не оставалось, как залить синеющие последним пламенем остатки, чтобы не перекинулось ненароком на бывшую фабричку каких-то аптечных препаратов.

Трупов, сказали пожарные, не было. Но лазать по обгорелым бревнам никому из них не захотелось, тем более что дом значился нежилым помещением.

Старик, он же Степан… и так далее, больше нигде не появился, хотя и был нужен.

Улита же, придя в свою квартиру, увидела на столе пластиковую папку с документами и деньгами и сидела надо всем этим долго, задумавшись…

Съемочные дни едва начались, а люди уже шли к Улите со всеми проблемами, как к царице-матушке, на поклон, тайную беседу или со срочным сообщением. Улита мечтала, когда же она оставит группу и уедет, улетит, умчится отсюда! Но этого, она понимала, не будет, пока не будет готов фильм, где она играет… саму себя.

И мечта — так и оставалась мечтой. Но мечта эта имела свой изъян. Ее родная мать, Дагмар.

Дагмар не раз, когда звонила Улите, а звонила она каждый день, спрашивала, когда, когда же она увидит свою дочь! Она так ждет ее! Ведь Дагмар стара, и она хочет успеть увидеть свое родное потерянное дитя! Но штука-то состояла в том, что «дитя» не сильно хотело увидеться с матушкой! Что почувствует к незнакомой пожилой даме сама Улита? Скорее всего, мало, что почувствует. Симпатию. А вдруг антипатию?.. Надо будет выражать бурные чувства, иначе обидишь даму, то есть в общем-то не какую-то «даму», а несчастную мать. На этой жалости и решила строить Улита-Соледад отношения с Дагмар.

Ну сами представьте: жили вы жили одной жизнью и дожили до, скажем, достаточных лет, и вдруг оказывается, что у вас совсем другая мать, и еще иностранка! И настанет у вас совсем иная жизнь. Что с вами будет? И надо разбираться в себе, за что, вообще, страшновато браться, — столько там понамешано.

Снимать сцену гибели героя и все испанские сцены они будут в Испании, а уж потом — отъезд в Россию, где играть будет она одна из их троицы: Макс, Алена, Улита. Они станут возникать лишь как бесплотные тени… А их истории с Максом вовсе не будет в фильме. Так она решила.

Дагмар ненавидит Мадрид из-за воспоминаний, сообщила она, никогда там не бывает, живет в Барселоне. Она сняла группе виллу на побережье. Улиту ждет хотя бы на один день. Бывают же у нее свободные дни? Бывают… Но не спешила дочь к матери.

Алена завела Улиту в просмотровую комнату, где было всегда темновато, и дрожащим голосом заявила, что она сниматься не будет.

Улита так и села на стул.

— Что такое, Алена? В чем дело? — спросила она строгим голосом. Последнее время это стал ее голос, потому что решать сложности можно не только твердым характером, но и наитвердейшим голосом.

Алена расплакалась и невразумительно стала говорить, что она не сможет сыграть такую роль, что всем просто показалось, что именно она — та красавица Дагмар, которую полюбил Рафаэль (теперь Эми и Федерико), и вообще…

— Что «вообще»? — еще строже спросила Улита, понимая, примерно, что такое это «вообще»…

— Я не смогу играть с Максом, — бухнула Алена.

— Тебе что, он не нравится? — удивилась Улита.

Алена молчала.

Тогда Улита быстро заговорила:

— Знаешь, милая моя, на твоем месте, в твои годы, я бы плясала от счастья, что мне подвалила такая удача! Такой фильм! Да ты что? Партнер? Он тебе не нравится? Ничего страшного! Сколько таких примеров! Это и называется — актерская ра-бо-та!

Наконец Алена призналась:

— Нет, Улита Алексеевна, наоборот… Я… Я боюсь, что влюблюсь в него, а это для меня — трагедия.

— Но почему? — воскликнула Улита.

— Потому что он-то меня никогда не полюбит, а я себя знаю, я привязчивая как кошка! И буду таскаться за ним… — Тут слезы снова полились из ее светло-серых глаз. — И ведь это же не я сейчас! У меня вставлены линзы, у меня макияж, я совсем другой ощущаю себя, а дома я такая обыкновенная, а он — такой!..

Алена упала на грудь Улиты и рыдала почти в голос. Улита не знала, что делать с бедной девчонкой. Как уберечь ее от разочарований и драмы? Ведь у Макса волчьи зубы, она это хорошо запомнила. Но Алена такая способная, ей играть и играть!.. Отпустить домой?..

— Вот что, Алена, — сказала она, — давай с тобой договоримся. Ты — человек взрослый и разумный. Этот фильм ты обязана провести. Все уже заложено в договорах. Так, милочка моя, не делается. Кино, как ни странно, — очень серьезное производство. Это не игры на лужайке, хи-хи-ха-ха и фильм готов, а потом готовы фантастические сплетни обо всем. Но это я уже не туда… Советую тебе сыграть так, как ты можешь, поверь мне, я-то уж понимаю в актерах. А потом вы с Максом можете никогда не встретиться! Да кажется, он и не хочет становиться актером. Ну а если все не так? Если он тебя полюбит?.. Вон ты какая красотка стала! И не в линзах здесь дело, а в том, что ты нашла себя! Вот в чем, милая девочка! Ты о таком не подумала? И ты уже стала другой, понимаешь, стала! Не будешь ты дома сидеть у телевизора и варить супы мужу… Кино тебя еще изменит, и ты станешь вообще другой. Верь мне. Иди. Хватит рыданий. И чтобы больше я от тебя подобного не слышала, ну а если будет тяжко, я здесь.

— А говорят, что вы улетаете скоро… — прошептала Алена, утирая глаза и нос платком.

— Хотела бы, но не могу я вас всех тут бросить! Не имею права! Только эту тайну пока знаем я и ты. Пусть все думают, что я улечу, немного подберутся, подтянутся — страшно без меня, ведь так?

— Так. Как мы без вас! — испуганно-удивленно сказала Алена.

Она совершенно отделила Улиту от Макса, да и историю их слышала только от Тинки, а у нее — пятьдесят процентов вранья! Поэтому Алена так спокойно и шла на полную откровенность с Улитой. А Улита? Что ж… Такого она ожидала. Должна держаться и молчать. Алену ей было жалко, она ее так понимала!

Ангел увидела Улиту с Аленой, выходящими из зала, и сразу расстроилась, и даже — рассердилась. Эта тихоня уже шушукается только с Улитой! Как хорошо было бы, если бы получилось с гостиницей! И не буду я тогда зависеть от Алены. Здорово, что Алена не знает славинской истории с Максом. Знают только двое: Макс и она.

А Макс себя ведет так, будто вообще ничего не было. Плохо это. Но деться некуда.

— Улита Алексеевна! — крикнула Ангел, и Улита остановилась. Так случилось, что они впервые близко, наедине, видели друг друга.

«Она очень красивая, Макс никогда не разлюбит ее, пусть сто раз влюбится в свою Алену и женится на ней! В глубине души он будет любить эту, потому что она недосягаема», — так думала Ангел, глядя в лицо Улиты. А Улита глядела на Ангела с сожалением. Какая бы из них с Максом получилась отличная пара! Но что поделаешь, когда в жизни все бывает наоборот и редко — в точку!

Она мило обратилась к Ангелу:

— Тоже ко мне? Тут у нас с Аленой было целое собеседование об актерском мастерстве… А ты с чем?

— У меня все прозаично, — откликнулась Ангел, — я о жилье.

— Но Алена говорила мне, что у нее места хватает и вы будете жить вместе?

— Нет, — ответила Ангел, — жить вместе — обуза для обеих, я так считаю.

Она было хотела рассказать про ночной визит Казиева, но отказалась от этой идеи. Хрен с ним, с Казиевым, он все понял, да и учитель тоже. Лишние сплетни. Не надо.

— Хорошо, — согласилась Улита, — ты правильно решила. Сегодня же у тебя будет номер, в той же гостинице, где Леонид Матвеич. Знаешь, ведь Андрей Андреевич оставил мне деньги, тебе на квартиру! Так что недолго тебе жить в гостинице.

И она мягко и тепло пожала плечо Ангела. Ангел не успела ничего сказать от изумления, а Улита уже мелькала где-то…

Ангел шла из павильона, задумавшись. Как бывает в жизни! Встретились случайно на бульваре со стариком, потом Франция, убийство Роди и все остальное… Старик явно хотел убрать ее, но почему-то медлил. Она же это шкуркой чувствовала! Потому так рвалась убежать, без паспорта, без рукописи… А теперь — от него квартира. Может, именно за то, что хотел сделать? И не захотел в конце концов?.. Да кто теперь узнает, так ли это или как-то по-другому?

Леонид Матвеич перехватил старинную свою подругу на выходе.

— Ты мне нужна для важного разговора.

«Боже, что еще случилось, — подумала Улита и сказала:

— Леник, мне надо в банк, но пробуду я там недолго. Может быть, потом у меня, под кофе?

— Кофе лучше в следующий раз, я сегодня дико уставший, а разговор недолог: да — да, нет — нет…

— Что так? Не хочешь ли ты смотаться в свой, как он там, Зарайск? То есть — за раем… Там, наверное, хорошо… — мечтательно произнесла она.

— Очень хорошо, — не стал разубеждать ее Леонид Матвеич, а перешел к делу: — Ко мне приезжал Тима.

Улита вскинула брови и хотела что-то сказать, но Леонид остановил ее:

— Я все скажу, потом — ты. Главное запомни, никаких потачек: да — да, нет — нет. Повторяю.

И он стал говорить о Казиеве, что тот в плохом состоянии, не столько болен физически, сколько страдает морально, что они оба — и Леонид, и Улита, знают, конечно, что такое Казиев, и очень хорошо знают, но… Но бывают моменты в жизни, когда надо подать упавшему руку и тебе это зачтется… Потому что именно сейчас… И главное, Тима сам ничего не просил, просто Леонид все понял.

Улита перебила его.

— Все ясно. Я знаю Казиева лучше тебя, согласись? Он тут… — Она помолчала, решив ничего не рассказывать о том, что здесь было, пока Леонид гулял по зарайским тропинкам. — Чего он хочет?

— Он уже, по-моему, ничего не хочет, — ответил Леонид, — мы говорили с ним на отвлеченные темы… Ты собралась лететь к матери? — неожиданно спросил он.

Улита помедлила и ответила честно:

— Нет, только вместе с группой.

— Это очень здорово! А то я — один фактически. Андрей Андреевич так странно исчез, а он так помог во многом! И помог бы еще…

— Да-а, — протянула Улита, — сделал все свои дела и исчез. Но я так и думала.

— А ты не думаешь, что его… Что он совсем?.. — спросил с некоторой неловкостью Леонид.

— Не думаю, но с ним может быть — все. И Багамы и… тот свет, — ответила Улита суховато, давая понять, что тема эта тяготит ее.

Матвеич понял и с новой страстью заговорил о прежнем:

— Так вот, Улита, я прошу тебя, единственный раз в жизни поступись своим отношением. Введи Казиева вторым постановщиком, что ли?.. Знаешь, я боюсь, что не справлюсь со всем! Мне нужен Казиев, Улита. Мы с ним почти одно целое…

— Были, — ответила Улита, — не забывай слово «были»…

— Пусть так, — упрямился Леонид, — но Казиев мне необходим. И… пожалей его, а? Неужели ты такая же злая?..

«Наверное, такая же», — подумала Улита, а вслух сказала:

— Вы мне все надоели, как говорила моя мама, хуже горькой редьки! Решай сам.

— Разрешаешь? — крикнул Леонид.

— Не имею права запрещать! — тоже громко ответила она.

— Так — «да»?

Она пожала плечами и кинулась в свою «Шкоду». И так рванула, что завизжали покрышки.

Энергичная Дагмар Бильдт сняла для всей группы виллу с частью пляжа, который большим языком уходил в море. Там и решили ставить выгородку сцены корриды. Сначала намечали снимать Испанию в Крыму, но многие стали противиться, и главным защитникам идеи Крыма — Ангелу и Леониду — пришлось согласиться с большинством.

Казиев так и не появился на съемках. На просьбу приехать на переговоры, подписанную Леонидом Афониным, режиссером-постановщиком, он прислал факс, что болячки его давят и, наверное, додавят и потому он благодарит дирекцию и режиссера за приглашение, но — никак.

Улита вздохнула с облегчением. Все-таки понял хоть однажды.

А он зло рыдал у себя дома. Он понимал, что это Леонид по дружбе выпросил его… А личные его заслуги забыты, будто их и не было. В кино — так. Вообще в искусстве.

Он представлял себе эту сцену… Между жесточайшей Улиткой и мягким Леонидом, когда она, разрывая вокруг себя атмосферу в клочья, согласилась. Потому что Матвеич нудил и нудил, и донудился.

Казиев рыдал, кусал себя за руку, чтобы не услышала Тинка, спавшая рядом! Тинка утешала его тем, что ее родители оформляют отъезд в Америку, где у нее оказался прадедушка, и там ее Тима снимет такое кино, какое не снилось этим гнилушкам вонючим! Она отказалась от небольшой роли, хотя ей очень не хотелось этого делать. Но ради любимого мужа — расписывались они через две недели — она была готова на любые жертвы!