Ангел тьмы

1. Обретение дома

Громадный особняк — пустынный, загадочный и мрачный — казался мне обиталищем таинственных теней: они нашептывали мне о семейных секретах и интригах, подлежащих забвению, намекали на подстерегающие меня здесь опасности, но умалчивали о столь необходимом надежном покое. Это был дом моей покойной матери. Тот самый желанный дом, который манил меня, когда я ютилась в лачуге в горах Уиллиса, взывая громко и сладостно и будоража в детском воображении грезы о счастье. В радужных мечтах виделся мне сказочный золотой горшочек, наполненный семейной любовью и заботой, чудилось волшебное ожерелье из жемчужин мудрости, просвещения и светского воспитания (ожерелье защитит меня от обид, насмешек и злословия). И я, подобно невесте, с трепетом ожидала всех этих чудес и наград, но они не торопились явиться. Даже теперь, когда я сидела в ее спальне на ее кровати, рой едва различимых звуков и шорохов будил во мне все те же тревожные мысли, которые всегда рождались в темных глубинах моего сознания.

Почему мама убежала из этого дома?

Много лет назад моя бедная бабушка привела меня ночью на скованное зимней стужей кладбище и возле могилы моей матери поведала, что я вовсе не первый ребенок Сары, а дочь красавицы по имени Ли, убежавшей из Бостона.

Бедная моя бабушка, со своим наивным, невежественным умом и доверчивой душой! Она всем сердцем надеялась, что ее младший сынок Люк рано или поздно выбьется в люди и возвысит поруганную и всеми презираемую фамилию Кастил.

«Подонки никогда не станут добропорядочными людьми, — гулко, словно бой церковных колоколов, звучало в окружающей меня немой темноте. — Ни одному из них не суждено выбиться в люди…» И я невольно зажимала уши, чтобы не слышать этого.

Когда-нибудь бабушка сможет мною гордиться, хотя она уже и мертва. В один прекрасный день, увенчанная успехами, я непременно вернусь в Уиллис и, преклонив колени у ее могилы, произнесу слова, которые сделают бабушку счастливее, чем она была при жизни. И бабушка улыбнется мне с небес — в этом я не сомневалась — и возрадуется, узнав, что наконец-то хоть кто-то из Кастилов окончил школу и колледж…

Сколь же наивна и простодушна была я сама, вынашивая подобные мечты!

Все произошло необыкновенно стремительно — и посадка самолета, и сутолока в многолюдном зале аэропорта возле багажной карусели, с которой я подхватила два своих голубых чемодана, показавшихся мне вдруг удивительно тяжелыми, и первые робкие шаги в зал ожидания, где я ощутила растерянность и тревогу. Что, если мои бабушка и дедушка не придут? Вдруг они передумали встретить свою внучку, неизвестно откуда явившуюся в их устоявшуюся обеспеченную жизнь? Обходились же они превосходно без меня раньше, почему бы не жить без меня и дальше? Я стояла и ждала и с каждой минутой все больше убеждалась в том, что родственники никогда не появятся.

И даже когда элегантная супружеская пара в шикарных туалетах направилась ко мне, я словно приросла к полу, не в состоянии поверить, что наконец-то Бог подарил мне что-то еще, помимо нужды.

Первым улыбнулся мужчина: он ласково взглянул на меня, и в его небесно-голубых глазах вспыхнули яркие, веселые огоньки, словно трепетные язычки пламени золотистых свечей, мерцающие за окнами в сочельник.

— Вы, должно быть, мисс Хевен Ли Кастил. Я сразу же узнал вас: копия своей матушки, только темноволосая.

Сердце мое прыгнуло и замерло: проклятые темные волосы! В который раз гены моего папаши портят мне будущее!

— Тони, умоляю тебя! — простонала красавица, стоящая рядом с блондином. — Не напоминай мне лишний раз о моей утрате…

Так вот она какая, бабушка, бабушка моих детских грез! В десятки раз прекраснее той седовласой благообразной почтенной дамы, которую я себе представляла. Мне и в голову не приходило, что она окажется яркой холеной красавицей в пепельной шубе, серых сапожках и длинных дымчатых перчатках.

Ее зачесанные назад пышные бледно-золотистые волосы подчеркивали точеный профиль ухоженного и гладкого лица. Однако ее внешность, на удивление молодая, не вызывала у меня ни малейшего сомнения в том, кто стоит передо мной: слишком уж похожей была она на ту, кого я ежедневно видела в зеркале.

— Пошли же скорее отсюда! — нетерпеливо воскликнула она, делая мужу знак взять не мешкая мои чемоданы. — Терпеть не могу людных мест, мы познакомимся поближе позже, в спокойной обстановке.

Дедушка тотчас подхватил мои чемоданы, а бабушка обняла меня за плечи и увлекла за собой, так что я и глазом не успела моргнуть, как меня уже впихнули на заднее сиденье лимузина, за рулем которого сидел шофер в ливрее.

— Домой! — даже не взглянув в его сторону, бросил дедушка.

В машине бабушка одарила наконец меня улыбкой и расцеловала, бормоча при этом:

— Извини, Хевен, что все вышло наспех, но у нас в распоряжении сегодня слишком мало времени. Сейчас мы едем прямо домой, а Бостон покажем тебе как-нибудь в другой раз. Надеюсь, ты не станешь возражать, моя дорогая! Вот этого симпатичного мужчину рядом с тобой зовут Таунсенд Энтони Таттертон. Я зову его просто Тони. Правда, если кто-то из приятелей хочет позлить его, то называет Тауни, но я не советую тебе этого делать.

Как будто у меня были такие намерения!

— Меня зовут Джиллиан, — низким проникновенным голосом продолжала она, крепко сжимая мои руки и завораживая своей красотой. — Мы с Тони намерены сделать все, чтобы ты славно у нас погостила!

Погостила?

Но я приехала не погостить! Я приехала сюда, чтобы остаться навсегда! Мне некуда больше идти! Неужели мой гадкий папаша сказал им, что я приеду только погостить? Любопытно, чего он им еще наплел?

Готовая расплакаться, я смотрела то на дедушку, то на бабушку, инстинктивно чувствуя, что мои слезы они расценят как дурной тон. С чего это я втемяшила себе в голову, что мои лощеные городские родственнички встретят свою неотесанную внучку с распростертыми объятиями? Я сглотнула подступивший к горлу ком. А как же учеба в колледже? Кто, если не они, оплатит ее? Чтобы не разреветься или не ляпнуть лишнего, я прикусила язык. Может быть, мне удастся устроиться на работу, ведь я умею печатать на машинке…

Потрясенная всей чудовищностью их недопонимания, я надолго умолкла и словно окаменела в черном лимузине.

Я еще не успела оправиться от потрясения, а моложавый бабушкин супруг уже заговорил низким хрипловатым голосом, непривычно выговаривая знакомые английские слова:

— Мне думается, лучше будет сразу же сказать тебе, что я не являюсь твоим родным дедушкой. Им был первый муж Джиллиан, отец твоей матери, Клив ван Ворин, — он умер два года назад.

Я снова онемела от изумления и вся сжалась.

— А полное имя твоей матушки, соответственно, Ли Диана ван Ворин, — с улыбкой продолжал этот милый джентльмен с приятным голосом, не догадываясь о том, сколь огромное и разрушительное разочарование я только что испытала. На его фоне блекла даже радость по поводу того, что я наконец-то узнала полное имя своей матери. Я судорожно сглотнула и еще больнее прикусила кончик языка, прощаясь в душе со своим «дедушкой» в облике этого великолепного мужчины и пытаясь представить, как выглядел Клив ван Ворин. И что это за фамилия такая — ван Ворин? Да во всей Западной Виргинии не сыскать фамилии чуднее, чем ван Ворин!

— Я весьма тронут тем, что тебя разочаровало это известие, — удовлетворенно улыбнулся мне Тони. — Вижу, тебе очень хотелось бы быть со мной в кровном родстве.

Озадаченная этими словами и тоном, которым они были произнесены, я вопросительно подняла глаза на бабушку: ее лицо почему-то залилось краской, что сделало его еще прекрасней.

— Увы, дорогая Хевен, я отношусь к тому презренному типу современных женщин, которые не желают мириться с замужеством, если оно перестает их устраивать. Мой первый супруг не оправдал моих надежд. Какое-то время после женитьбы я еще любила его, но вскоре он опостылел мне: муж совершенно перестал уделять мне внимание, с головой уйдя в работу. Возможно, ты слышала о пароходной компании ван Ворина. Клив ею чрезвычайно гордился, и его дурацкие пароходы и баржи отнимали у него все время, даже в праздники мы не виделись. Я чувствовала себя такой одинокой! И твоя мать со временем тоже…

— Нет, ты только посмотри на это небесное создание! — перебил жену Тони. — Какие у нее немыслимо голубые глаза! Ну точь-в-точь как у тебя и у Ли! Мне даже не верится…

— Нет, она совершенно не похожа на мою дочь, — холодно посмотрела на мужа Джиллиан. — И не только из-за своих темных волос. Ее глазам не хватает, я бы сказала, детской невинности Ли…

О, значит, мне следует помнить, что глаза могут меня выдать. Нет! Никогда, ни при каких обстоятельствах не должны мои бостонские родственники узнать о том, что произошло между мной и Кэлом Деннисоном. Они станут презирать меня, как Логан Стоунуолл, мальчик, в которого я была влюблена с детства.

— Ты, безусловно, права, Джиллиан, — согласился с ней Тони. — Природа не допускает точных повторений.

За два с половиной года, проведенных мною с Китти и Кэлом Деннисоном в предместье Атланты Кэндлуике, я, похоже, так и не набралась достаточно житейской мудрости. Китти, умершая в тридцать семь лет, не сумела смириться со своим пожилым, на ее взгляд, возрастом. И вот теперь передо мной моя родная бабушка, которой гораздо больше лет, чем Китти, однако она вполне довольна собой и выглядит прекрасно. Это в горах бабушками становятся рано, так как выходят замуж в двенадцать, тринадцать или четырнадцать лет. Но сколько же лет этой, бостонской, бабушке, задумалась я.

В феврале мне должно было исполниться восемнадцать, но до этого оставалось еще несколько месяцев. Мама родила меня, когда ей было четырнадцать, и умерла в тот же день. Будь она сейчас жива, ей было бы только тридцать один. Насколько я знала из книг (а прочла я их немало) и судя по тому, что слышала о нравах бостонской аристократии, здесь не было принято выходить замуж, не завершив своего образования. Мужья и дети не играют в жизни бостонских девушек той роли, как для их сверстниц в Западной Виргинии. Джиллиан впервые вышла замуж в двадцать лет, следовательно, сейчас ей не меньше пятидесяти. Подумать только, к этому возрасту моя вторая бабушка давно уже сгорбилась, ссутулилась и поседела, заработала артрит рук и ног, не говоря уже о том, в каких обносках и стоптанных башмаках она всю жизнь ходила!

Ах, милая моя бабуля, ведь было время, когда и ты выглядела такой же хорошенькой, как и эта женщина!

В уголках васильковых глаз моей неувядающей бабушки блеснули и застыли две слезинки. Тронутая этим проявлением чувств, я осмелела и спросила:

— Бабушка, а что рассказывал тебе обо мне мой папа?

Голос прозвучал тихо и с легкой дрожью. Папаша уверял меня, что бостонские дедушка и бабушка с радостью примут внучку в своем шикарном доме. Но что еще он им наплел по телефону? Он вечно унижал меня, упрекая в том, что я виновата в смерти его жены, ангела во плоти, как говаривал он. Неужели этот негодяй все им рассказал? Если так, тогда они никогда не будут ни уважать, ни любить меня. А мне очень нужно, чтобы меня любили, и любили такой, какая я есть, — далекой от совершенства.

Бабушкины васильковые глаза обожгли меня ледяным равнодушием. Поражала их пустота, внезапно сменившая теплое умиление. Но Джиллиан тотчас же овладела своими чувствами, заговорив со мной неожиданно мягко и ласково.

— Моя дорогая Хевен! — проворковала она. — Умоляю тебя, моя милая, никогда больше не называй меня бабушкой! Ведь я изо всех сил стараюсь сохранить молодую внешность, соблюдаю режим и специальную диету, в общем, трачу на это всю энергию, массу времени и, конечно же, денег, но, как мне кажется, небезуспешно. Но если ты повторишь это слово в присутствии моих друзей, ты разобьешь в пух и прах плоды всех моих тяжких усилий, потому что они думают, что я гораздо моложе, чем на самом деле. Мне будет стыдно, если меня уличат во лжи. Признаюсь, что я всегда лгу, когда речь заходит о моем возрасте, порой даже врачам. Поэтому не обижайся, но я попрошу тебя впредь называть меня просто Джиллиан.

Это был еще один удар для меня, но я уже начинала привыкать к ним.

— Но… право же… — залепетала я, — как, в таком случае, ты представишь меня? И откуда я вообще появилась? И что я здесь делаю?

— О, дорогая, ты просто прелесть! Не обижайся, моя милая, если тебе так уж угодно, то можешь иногда, когда мы будем одни, называть меня… Нет, я этого не вынесу! Ведь ты можешь забыться и случайно назвать меня на людях бабушкой. Поэтому лучше будет с самого начала раз и навсегда усвоить наш уговор! Ведь согласись, моя прелесть, что это не совсем ложь. Женщины должны стараться казаться таинственными. Мне кажется, тебе тоже лучше начать лгать о своем возрасте, и чем раньше, тем лучше. А я представлю тебя как свою племянницу — Хевен Ли Кастил.

Я некоторое время осмысливала услышанное, прежде чем задать следующий вопрос:

— Так значит, у тебя есть сестра с такой же фамилией, как и моя, — Кастил?

— Конечно же нет, моя славная! — с легким смешком воскликнула Джиллиан. — Но обе мои сестры столько раз выходили замуж и разводились, что вряд ли кто помнит все их фамилии. Скажи, что тебе не хочется говорить о прошлом, а если кто-то станет бестактно настаивать, ответь этому негоднику, что папочка увез тебя в свой родной город… ну, как там его…

— Уиннерроу, Джилл, — подсказал ей Тони, кладя ногу на ногу и выстукивая пальцами дробь на стрелках серых брюк.

В Уиллисе женщины гордились, если становились бабушками раньше своих сверстниц, это являлось предметом их похвальбы. Моя бабуля уже в двадцать восемь увидела своего первого внука, правда, он не прожил и года… А в пятьдесят она выглядела на все восемьдесят, если не старше.

— Хорошо, тетя Джиллиан, — пискнула я срывающимся голоском.

— Нет, милая Хевен, и тетей меня прошу не называть! Просто Джиллиан. Мне всегда претили все эти титулы типа «мама», «тетя», «сестра», «супруга». Одного имени вполне достаточно.

— А меня, Хевен, я попрошу называть просто Тони, — рассмеялся ее муж и озорно улыбнулся мне, когда я вытаращила на него изумленные глаза.

— Если ей так уж хочется, пусть называет тебя дедушкой, — холодно промолвила Джиллиан. — В конце концов, ты всегда питал слабость к родственным связям.

Уловив некий скрытый намек в ее словах, я в недоумении переводила взгляд с дедушки на бабушку, не обращая внимания на то, куда нас мчит длинный лимузин, пока не увидела дорожный знак, указывающий на северное направление. Преодолев волнение, я снова сделала робкую попытку выяснить, что папаша наговорил им по телефону обо мне.

— Ничего существенного, — успокоил Тони, а Джиллиан, кивнув, сдавленно чихнула (то ли от холода, то ли от избытка чувств), коснувшись кружевным платочком уголков глаз.

— Твой отец произвел на меня приятное впечатление, — продолжал Тони. — Он сказал, что ты недавно потеряла мать и тяжело переносишь эту утрату. Конечно же, мы вызвались помочь, Джиллиан и я всегда переживали из-за того, что твоя мать долгие годы не давала о себе знать. Правда, спустя два месяца после своего бегства она прислала нам открытку, в которой сообщала, что с ней все в порядке, но с тех пор о ней ничего не было слышно. Мы пытались разыскать ее, даже нанимали детективов. Однако открытка оказалась настолько затасканной, что с трудом можно было разобрать буквы, да и пришла она из Атланты, а не из Уиннерроу, в Западной Виргинии. — Он накрыл мою руку своей ладонью: — Милая девочка, мы весьма огорчены известием о смерти твоей матери и разделяем утрату. Жаль, что раньше ничего не знали о ее болезни, мы могли бы скрасить последние дни Ли. Кажется, твой отец упомянул рак…

Боже, и зачем только папаша так бессовестно лгал!

Мама умерла спустя пять минут после моего рождения, успев лишь дать мне имя. От его лживой хитрости я вся похолодела и почувствовала тупую боль в желудке — даже голова закружилась. Какое коварство — вынуждать меня строить фундамент счастливого будущего на бессовестном обмане! Но жизнь всегда была несправедлива ко мне, так чего же я могла ожидать от нее теперь? Будь ты проклят, папаша, за свою ложь! Несколько дней назад умерла Китти Деннисон, женщина, которой он меня продал за пятьсот долларов. Эта Китти была безжалостной: заставляла меня мыться чуть ли не в кипятке, не скупилась на оплеухи. Она имела крутой нрав, пока не заболела и не ослабла.

Сдвинув колени, я отчаянно пыталась удержаться, чтобы не сжать кулаки. Старалась убедить себя, что папаша, солгав, поступил мудро. Скажи он им правду, кто знает, захотели бы мои родственники принять у себя провинциалку, привыкшую к сиротской доле и бесправному положению.

— Дорогая Хевен, — промолвила Джиллиан, для которой настала очередь утешать меня. — В ближайшие же дни мы с тобой сядем и обо всем поговорим, у меня наготове миллион вопросов о моей дочери, — с придыханием прошептала она, забыв от избытка чувств приложить к глазам платочек. — В настоящий момент я слишком глубоко расстроена и потрясена для подобного разговора. Пощади меня, моя милая, прошу тебя.

— А мне хотелось бы узнать некоторые подробности уже сейчас, — сжал мою руку Тони. — Твой отец сказал, что звонит из Уиннерроу, где они с твоей матерью прожили всю их супружескую жизнь. Тебе нравится этот город?

Сперва язык не слушался меня, но пауза угрожающе затягивалась, и я выпалила наконец то, что было отчасти правдой:

— О да, Уиннерроу вполне симпатичный городок.

— Это хорошо. Нам было бы неприятно узнать, что Ли и ее дочь не были счастливы, — кивнул Тони.

Я мельком взглянула на него и уставилась в окно.

— Как твои родители познакомились? — продолжал Тони.

— Умоляю тебя, Тони! — вскрикнула Джиллиан с отчаянием в голосе. — Ведь я только что просила не расстраивать меня подробностями. Моя дочь умерла, не написав мне ни строчки за всю свою жизнь! Могу ли я забыть все и простить ее, хотя была готова это сделать. А я так ждала от нее весточки. Ли глубоко ранила меня, и я страдала все эти годы! Я плакала месяцами, хотя и не люблю плакать, — ведь правда, Тони? — Она громко всхлипнула и промокнула глаза платком. — Ли знала, насколько я чувствительна и ранима, как я буду страдать, но она наплевала на все это. Дочь никогда не любила меня, она любила Клива, но сама же и убила его, потому что тот не смог пережить ее бегства… Я твердо решила: не позволю себе убиваться по дочери и лишать себя счастья, предаваясь горю остаток жизни!

— Джилл, но я и мысли не допускал о том, что ты дашь печали разрушить свою жизнь, — сказал Тони. — Кроме того, тебя должно утешать то, что все эти годы Ли провела с человеком, которого обожала, не правда ли, Хевен?

Я продолжала смотреть невидящим взглядом в окно. Боже милостивый, как же ответить, чтобы не навредить себе? Если они догадаются (а пока они, кажется, ни о чем не догадываются), их отношение ко мне может измениться.

— Похоже, будет дождь, — нервно произнесла я, не глядя на Тони и Джиллиан.

Я откинулась на обитое замшей сиденье и попыталась расслабиться. Всего час, как Джиллиан вошла в мою жизнь, и мне уже стало ясно, что она не хочет ничего слышать о чужих проблемах. Я прикусила нижнюю губу, стараясь скрыть свои чувства, и тут мне в голову пришла оригинальная мысль. Выпрямив спину и расправив плечи, я проглотила слезы, вздохнула и чистым, честным и проникновенным голосом произнесла спасительную ложь:

— Мои папа и мама познакомились в Атланте и полюбили друг друга с первого взгляда. Отец отвез маму к своим родителям в Западную Виргинию, чтобы она смогла переночевать в приличном доме, — он жил в пригороде Уиннерроу. А вскоре они поженились, как полагается: в церкви, при свидетелях и с цветами, после чего уехали в свой медовый месяц в Майами. А когда вернулись, отец, чтобы порадовать маму, пристроил к дому ванную комнату.

Наступила долгая тишина, которая, как мне показалось, тянулась целую вечность. Так поверили они мне или нет?

— Что ж, ванная комната — это довольно мило, — пробормотал наконец Тони, несколько странновато поглядывая на меня. — Я бы до такого, наверное, вряд ли додумался. Но оригинально, должен отметить, и весьма практично, что главное.

Джиллиан сидела, уставившись в окно, словно ей были совершенно безразличны подробности семейной жизни ее дочери.

— И сколько же человек жили в этом доме? — спросил Тони.

— Помимо нас, еще бабушка и дедушка, — ответила я. — Они боготворили мою маму и называли ее не иначе как «наш ангелочек». Для них она была безгрешна и во всем права. Бабушка вам понравилась бы, жаль, что она умерла несколько лет тому назад. Но дедушка еще жив, он сейчас живет вместе с папой.

— А когда же точно ты родилась? — прищурился Тони, сжимая и разжимая свои длинные сильные пальцы с отполированными ногтями.

— Двадцать второго февраля, — честно ответила я, но наврала год своего рождения. — К тому времени мама с папой давно поженились, — поспешно добавила я, решив еще раз солгать, чем признаться, что я появилась на свет уже спустя восемь месяцев после их женитьбы — греховный плод неукротимой страсти, швырнувшей моих бедных родителей в одну постель…

И лишь когда эти слова сорвались с моего языка, я поняла, что сама загнала себя в ловушку. Теперь они думают, что мне только шестнадцать лет, и я уже не смогу рассказать им о Томе и Кейте, своих единокровных братьях, а также о единокровных сестрах Фанни и Нашей Джейн! Значит, рушатся все мои планы собрать их под одной крышей…

— Тони, я утомилась, — чуть слышно простонала Джиллиан. — Ты же знаешь, что между тремя и пятью я всегда отдыхаю. А мне нужно хорошо выглядеть сегодня вечером на приеме. Хевен, дорогая, — озабоченно взглянула на меня она, — ты ведь не рассердишься, если мы с Тони оставим тебя одну на несколько часов? В твоей комнате есть телевизор, а внизу у нас шикарная библиотека с множеством интересных книг. — Она наклонилась и поцеловала меня в щеку, обдав запахом сладковатых цветочных духов. — Я обязательно отменила бы эту встречу, но у меня совершенно вылетело из головы, что ты прилетаешь именно сегодня…

Я все-таки сжала кулаки, да так, что костяшки побелели. Они уже ищут повод поскорее избавиться от меня! У нас в горах гостя не оставили бы одного в незнакомом доме.

— Все в порядке, — тихо ответила я. — Мне тоже хочется немного отдохнуть с дороги.

— Вот видишь, Тони! Хевен не сердится на нас. Я же говорила, что она славная девочка и не станет обижаться. Хевен, дорогая моя, мы завтра же поедем с тобой кататься на лошадках. Ты умеешь ездить верхом? Если нет, то я тебя быстро обучу: ведь я родилась на ранчо, и моей первой лошадью был норовистый жеребец…

— Джиллиан, умоляю тебя! Твоей первой лошадкой был маленький пони! — уточнил ее муж.

— Не будь занудой, Тони! Ну какая разница? Просто жеребец лучше звучит, чем пони. Мой милый Скаттлес был таким прелестным созданием, таким славным! Я просто обожала его!

Значит, у нее все и вся «милые» и «славные», подумала я. Джиллиан улыбнулась мне, потрепав по щеке рукой в перчатке. Но мне было мало этой мимолетной ласки, я хотела, чтобы она действительно полюбила меня, и как можно скорее!

— Сделай мне приятное, — прошептала Джиллиан. — Скажи, что твоя мама была счастлива.

— Мама была счастлива до своего последнего дня, — тихо согласилась я и была недалека от истины. Как рассказывали мне дедушка с бабушкой, она действительно была по-своему счастлива, несмотря на все тяготы суровой нищенской жизни в хибарке мужа, который не мог дать ей ничего, к чему она с детства привыкла.

— Что ж, мне этого вполне достаточно, — сказала с облегчением Джиллиан и, обняв за плечи, прижала мою голову к своей меховой шубе.

Что бы они сказали, если бы узнали обо мне всю правду?

Возможно, просто усмехнулись, утешаясь мыслью о том, что я скоро уеду и избавлю их от ненужных им хлопот.

Нет, я не допущу этого! Они должны принять меня как свою, я заставлю их заботиться обо мне, внушу им, что они не смогут обойтись без меня! Я не дрогну и не позволю, чтобы они догадались, насколько я ранима и уязвима.

Родственники разговаривали на каком-то другом, не совсем понятном английском: даже знакомые мне слова они произносили иначе, не как у нас в горах, и мне приходилось постоянно напрягаться, прислушиваясь и вникая в смысл сказанного. Но и это не ослабляло моей решимости войти в их мир, пока еще такой странный и чужой. Я была сообразительна и все схватывала на лету. А главное, рано или поздно, мне нужно было непременно разыскать Кейта и Нашу Джейн.

Духи Джиллиан, поначалу показавшиеся сладкими и нежными, теперь дурманили мне голову густым запахом жасмина. Вот если бы у Сары, моей мачехи, хотя бы раз в жизни был флакончик таких духов! И коробочка пудры, от которой лицо Джиллиан казалось гладким и шелковистым.

Дождь, который я предрекала, начался, и вскоре легкое накрапывание сменилось потоками воды, обрушивающимися на асфальт. Водитель сбавил скорость и повел автомобиль осторожнее, и все мы трое, отгороженные от него стеклянной перегородкой, погрузились в задумчивое молчание.

Я еду домой! Я еду домой! Только это звучало у меня в голове. И в конце концов найду там по-настоящему теплый прием. Моя заветная мечта исполнялась так стремительно, что я не успевала впитывать впечатления. А мне хотелось сохранить в памяти мельчайшие подробности от первой поездки в лимузине, чтобы позже, вечером, когда я останусь одна, обдумать их и обо всем написать Тому, особенно о моей прекрасной бабушке. Том, конечно, ни за что не поверит, что женщина может оставаться красавицей в таком возрасте. А сестра Фанни просто лопнет от зависти. Ах, если бы только я могла написать еще и Логану, ведь он всего в несколько милях отсюда, в общежитии какого-то колледжа. Только после моего грехопадения с Кэлом Деннисоном Логан вряд ли захочет меня видеть. Пожалуй, он бросит трубку, если я позвоню ему.

Лимузин свернул направо, съезжая с магистрального шоссе, и Джиллиан принялась с воодушевлением перечислять все развлечения, которые она уже наметила для меня.

— Но с особой торжественностью мы всегда отмечаем Рождество, это для нас целое событие, если так можно выразиться, — сообщила она, намекая таким образом, что я смогу остаться у них до Рождества. А сейчас только начало октября — странного месяца, и радостного и печального одновременно, связанного и с прощанием со светлым и веселым летом, и с ожиданием скорой зимы — холодной, блеклой и грустной поры.

Но почему мне в голову лезут подобные глупые мысли? Ведь в роскошном богатом особняке зима не покажется холодной и серой, дом наверняка хорошо отапливается, так что я не буду дрожать от холода. А до Рождества еще далеко, и за это время я еще успею внести столько уюта и внимания в одинокое существование бабушки и дедушки, что они привыкнут ко мне, полюбят всем сердцем и не захотят расставаться уже никогда! Подумав так, я вздохнула и мысленно воскликнула: О Господи, сделай так, чтобы они нуждались во мне, прошу Тебя!

Неожиданно из-за туч выглянуло слепящее солнце, и настроение у меня тотчас же поднялось. Яркие осенние краски заиграли на листве деревьев, и я подумала, что это мне знак с небес. Сердце радостно застучало, мне начинало нравиться здесь. Нью-Ингленд был почти такой же, как Уиллис, только без холмов и лачуг. Я улыбнулась.

— Мы подъезжаем, — коснулся моей руки Тони. — Взгляни направо: за деревьями наш дом — усадьба Фартинггейл. Это зрелище стоит того, чтобы его запомнить.

Дом с собственным именем! Потрясенная, я спросила Тони:

— Он действительно столь величествен, как и его название?

— Мой дом очень много для меня значит, — напыщенно ответил мужчина. — Его построили мои предки, и каждое новое поколение в роду старалось по мере сил улучшить его.

Джиллиан презрительно хмыкнула, но я не придала этому значения, сгорая от нетерпения поскорее взглянуть на дом. Подавшись вперед, я ждала увидеть просвет между деревьев вдоль шоссе. Но шофер незаметно уже свернул на дорожку, ведущую к высоким чугунным воротам, над которыми витиеватая надпись на арке гласила: Усадьба Фартинггейл.

У меня перехватило дыхание при виде одних лишь ворот — с литыми фигурками волшебных гномов, эльфов и фей между листьями.

— В детстве мне казалось, что нигде в мире нет более прекрасного дома, — с грустью в голосе поделился со мной Тони. — Это один из известнейших домов в округе. Конечно, здесь есть особняки и получше, но не для меня. Когда мне исполнилось семь лет, отец отослал меня в Итон. Он полагал, что англичане лучше разбираются в воспитании юношей, чем учителя в наших частных школах, и в этом он был прав. Однако в Англии я постоянно мечтал поскорее вернуться домой. Когда меня охватывала тоска, я закрывал глаза и ощущал аромат пихт, елей и сосен, но острее всего — соленый запах моря и просыпался с больной головой и желанием умыться сырым прохладным воздухом родных мест, почти физически чувствуя, как мне их не хватает. В десять лет родители, к счастью, забрали меня из Итона, и это был счастливейший день в моей жизни.

Я верила Тони. Мне еще никогда не доводилось видеть такого огромного и прекрасного дома, выстроенного из серого камня и, видимо, не без умысла, в форме замка. Высокую красную крышу украшали башенки и соединяющие их небольшие мостики, тоже красного цвета, — без них было бы невозможно пройти по всей крутой крыше.

Шофер плавно затормозил машину напротив широкой и длинной лестницы, ведущей к сводчатой парадной двери.

— Пошли, — воскликнул Тони. — Я введу тебя в свой дом. Мне нравится наблюдать выражение изумления на лицах впервые входящих в него. Это помогает мне самому взглянуть на жилье свежим взглядом.

Сопровождаемые вяло шагающей за нами Джиллиан, мы медленно поднялись по широким каменным ступеням к парадному входу, по бокам которого в больших каменных вазах росли японские сосны. С трепетом готовилась я переступить порог дома своей матери. Сейчас я войду в него, сейчас я увижу ее комнаты и ее вещи. О дорогая мамочка! Наконец-то я дома!

2. Усадьба Фартинггейл

Оказавшись внутри этого громадного каменного особняка, я сняла пальто и, забыв обо всех правилах приличия, стала озираться вокруг, не в силах оторвать взгляд от обстановки, которую мои сопровождающие воспринимали как должную и обыденную. Наконец я опомнилась и сообразила, что так себя ведут лишь неотесанные провинциалы. Джиллиан смотрела на меня с осуждением, но по выражению лица Тони я поняла, что он очень доволен.

— Кажется, мой дом оправдал твои ожидания? — спросил хозяин.

О да, он даже превзошел мои самые смелые ожидания!

Именно о таком доме грезила я в детстве в далекой горной лачуге. И вот наконец моя мечта сбылась!

— Нам нужно поторапливаться, милая, — сухо напомнила мне Джиллиан. — Располагайся как дома, осматривайся в этом замке короля игрушек, но я, к сожалению, сейчас не смогу составить тебе компанию: мне необходимо вздремнуть. Тони, покажи Хевен свой дворец и ее комнаты. Милая моя девочка, — виновато улыбнулась она мне, — прости меня, но я тебя покидаю, у меня еще уйма дел. Мы еще успеем надоесть друг другу, я ведь весьма скучная личность. С Тони тебе будет гораздо веселее, он не спит днем, полон сил и энергии, и ему не нужны режим и диета, и одевается он мгновенно. — При этих словах Джиллиан как-то странно взглянула на мужа, с раздражением и завистью одновременно, и обреченно вздохнула: — Видимо, кто-то благоволит ему там, на небесах!

И с просветленным лицом, видимо, уже предвкушая целительный сон и предстоящий вечером банкет, которые я никак не могла ей заменить, женщина грациозно стала подниматься по лестнице. Охваченная паническим ужасом, я проводила ее долгим взглядом.

— Пошли же, Хевен, — потянул меня за руку Энтони. — Мы совершим сперва экскурсию по дому, а потом ты пойдешь в свои комнаты и приведешь себя там в порядок с дороги. Или, может, ты хочешь это сделать сейчас?

— Нет, спасибо, со мной все в порядке, — торопливо ответила я, покраснев от его намека.

— Вот и славно, — кивнул он головой. — Значит, у нас останется больше времени для общения.

Мы прошли в просторную гостиную, где Тони показал мне рояль, на котором играл его младший брат Трой, когда бывал здесь.

— К сожалению, Трой у нас редкий гость, — вздохнул Таттертон. — Он не в ладах с моей женой… Но ты с ним рано или поздно познакомишься.

— А где он сейчас? — из вежливости поинтересовалась я, с интересом рассматривая мраморные стены и пол.

— Даже и не знаю, — пожал плечами Тони. — Он всегда так внезапно появляется и исчезает… Трой чрезвычайно талантлив, он закончил колледж в восемнадцать лет и с тех пор разъезжает по всему свету.

Закончил колледж в восемнадцать лет? Ну и мозги же у этого парня! А мне в мои семнадцать еще год предстояло учиться в средней школе. Этот вундеркинд Трой, при всей его одаренности, вдруг стал мне неприятен. Я не желала больше ничего о нем знать. Не велико удовольствие — встретиться с человеком, в присутствии которого чувствуешь себя полной идиоткой. А ведь мне всегда казалось, что и я не лишена способностей к учебе.

— В детстве Трой сильно болел, — скользнув по мне отрешенным взглядом, продолжал рассказывать Тони. — Мне даже казалось одно время, что он навсегда останется для меня обузой. После смерти наших родителей он относился ко мне скорее как к отцу, а не как к старшему брату.

— А кто так искусно разрисовал стены и потолок? — спросила я, разглядывая украшающие музыкальную гостиную сцены из сказок: тенистые рощи, пронизанные косыми лучами солнца, извилистые тропинки среди туманных гор со средневековыми замками на вершинах, порхающих по сводчатому голубому потолку-небу волшебных птиц, человека, летящего куда-то на ковре-самолете, и еще один загадочный, словно бы парящий в облаках, старинный замок.

— Мне приятно, что тебе понравились эти фрески, — сказал Тони. — Идея их создания принадлежала твоей бабушке. Джиллиан была когда-то известной художницей, она иллюстрировала детские книга. Мы с ней познакомились при довольно любопытных обстоятельствах. Как-то раз, когда мне было всего двадцать лет, я вернулся домой переодеться после игры в теннис. Мне хотелось быстренько принять душ, сменить костюм и незаметно исчезнуть из дома, пока болевший в то время Трой, вынужденный почти все время проводить в одиночестве, не увидел меня и не стал упрашивать остаться с ним, потому что ему одному скучно… И тут на стремянке я заметил самые стройные женские ножки, которые мне приходилось встречать, а когда это великолепное создание спустилось вниз, я увидел ее лицо, и оно мне показалось неземным. Это и была Джиллиан. Придя вместе с одним своим приятелем-декоратором, она предложила тогда расписать потолок и стены. Я поддержал эту идею, и с тех пор Джиллиан стала появляться у нас чаще. «Королю кукольных мастеров нужны достойные сказочные декорации», — сказала она, принимаясь за эту работу.

— Но почему она назвала тебя королем кукольных мастеров? — в недоумении уставилась я на Тони. — Игрушка она и есть всего лишь игрушка, — пожала я плечами, хотя это и не относилось к кукле моей матери.

Мой вопрос явно пришелся Тони по душе.

— Девочка моя, — начал он. — Неужели ты подумала, что я делаю обычные пластмассовые куклы? Таттертоны снискали славу королей среди игрушечных дел мастеров, наши творения предназначены для коллекционеров, для состоятельных людей, в душе остающихся детьми и мечтающих о рождественских сюрпризах под елкой, которых им не хватало в детстве. Это люди, чьи бедные родители никогда не устраивали им настоящего дня рождения. И таких, представь себе, среди богачей немало. Теперь вот, в зрелом и даже почтенном возрасте они хотят иметь то, о чем всегда мечтали, поэтому покупают редкие и дорогие изделия известнейших мастеров, самые лучшие в мире. Переступая порог магазина игрушек Таттертонов, ты вступаешь в страну сказок — это и мир прошлого, и мир будущего. Как ни странно, но самых богатых моих клиентов больше интересует прошлое. Мы завалены заказами на игрушечные замки — со рвами, подъемными мостами, крепостными стенами, кухнями, конюшнями и подсобными помещениями, а также с загонами и навесами для скота, свиней и кур. Тот, кому это по карману, может построить целое игрушечное королевство, где будут обитать господа и слуги, лорды, леди и их крестьяне. Мы придумываем настолько хитроумные игры, что в них можно играть часами, не замечая, как летит время. Это помогает богатым и известным людям избавиться от скуки, а именно невыносимая скука, да будет тебе известно, толкает их на коллекционирование игрушек, картин, а порой даже женщин. Над ними висит проклятье — имея много денег, они не могут купить себе ничего нового и оригинального, вот я и стараюсь по мере сил помочь им.

— Значит, есть люди, готовые выложить сотни долларов за игрушечного петушка? — изумленно спросила я.

— Некоторые из них с радостью выложат и тысячи долларов, чтобы стать обладателем того, чего ни у кого больше нет. Таттертоны делают свои изделия только в одном экземпляре, и подобная кропотливая работа ценится очень высоко.

Я была напугана, потрясена и заворожена этим открытием. У меня в голове не укладывалось, что на свете существует столько богатых людей, готовых попусту, на мой взгляд, потратить свои деньги. Какая разница, есть у тебя единственный в своем роде лебедь из слоновой кости с рубиновыми глазами или нет? Или какую особую радость может доставить пара петушков, высеченных из полудрагоценного камня? Этих денег хватит, чтобы накормить тысячи голодных ребятишек в Уиллисе. Но богач предпочитает отдать их за уникальный шахматный набор.

Но как я разговариваю с человеком, семья которого эмигрировала из Европы, захватив с собой одно лишь мастерство, и за короткий срок сумела сказочно разбогатеть? Немного растерявшись от обилия впечатлений в этом громадном доме, я решила наконец взять себя в руки и поговорить о чем-то более знакомом.

— Значит, Джиллиан сама нарисовала все это? — спросила я с трепетом в голосе.

— Она выполняла наброски, а завершали работу ее знакомые, молодые живописцы, — ответил Тони. — Но должен отметить, что Джиллиан ежедневно приходила и проверяла, как у них продвигаются дела, а несколько раз я застал и ее с кистью в руке. — В голосе Таттертона появились мечтательные нотки. — Ее длинные волосы ниспадали почти да талии, порой она походила на ребенка, порой — на искушенную жизненным опытом женщину. Она обладала особой красотой, очень редкой, и знала об этом. Джиллиан понимает, чего можно добиться с помощью красоты, а чего нельзя. А я в свои двадцать лет еще не умел скрывать своих чувств.

— И сколько же ей тогда было лет? — с невинным видом поинтересовалась я.

Энтони нервно и коротко рассмеялся:

— Джилл с самого начала сказала, что слишком стара для меня. Но я еще сильнее стал заинтригован, мне нравились женщины старше меня, которые, казалось, могут дать мне больше, чем глуповатые сверстницы. Поэтому я лишь удивился, когда узнал от нее, что ей тридцать, — выглядела она гораздо моложе, — но не потерял интереса к Джиллиан. Мне хотелось снова и снова видеться с ней. Мы полюбили друг друга, хотя она была замужем и имела дочь, твою мать. Замужество, однако, не мешало ей предаваться забавам, на которые у ее супруга вечно не хватало времени.

«Знаменательное совпадение, — подумала я. — Тони на десять лет моложе Джиллиан, и Кэл был на десять лет моложе своей жены, Китти Деннисон».

— Представь себе, каково же было мое удивление, когда через полгода после нашей свадьбы я выяснил однажды, что Джиллиан не тридцать, а сорок лет.

Так значит, он женился на женщине, которая была старше него на двадцать лет?

— И кто это тебе сказал? — спросила я. — Она сама?

— Милая моя девочка, Джилл не любит затрагивать вопрос о чьем-либо возрасте, особенно своем. Мне сообщила эту новость Ли, твоя матушка.

Моя мама предала свою родную мать? Это огорчило меня: возраст — серьезный вопрос для женщины.

— Значит, мама не любила бабушку? — предположила я.

Тони ободряюще похлопал меня по руке и, широко улыбнувшись, увлек за собой в другую комнату, продолжая по пути свой рассказ:

— Конечно же, Ли любила Джиллиан. Но она ненавидела меня, за то что я отнял мать у ее отца. Тем не менее, как обычно и случается с молодыми людьми, она вскоре привыкла к этому дому, привыкла ко мне, и они с Троем стали хорошими друзьями.

Меня больше занимал не его рассказ, а роскошь этого замечательного особняка. Я быстро выяснила, что на первом этаже девять комнат и две ванные. Прислуга обитала во флигеле за кухней. В сумраке шикарной библиотеки хранились тысячи томов в кожаных переплетах. Рядом располагался личный кабинет Тони, который он показал мне мельком.

— Я очень ревностно отношусь к своему кабинету, — пояснил он. — И не позволяю никому входить сюда в мое отсутствие. Служанки почему-то считают своим долгом наводить здесь порядок: они аккуратно складывают в стопку мои записи, ставят раскрытые книги на полки, после чего я уже не могу найти то, что мне нужно. Уйма времени уходит на поиски сделанных заметок и необходимой литературы. Вот почему в отношении кабинета я настоящий тиран!

Я никак не могла представить себе доброго на вид мужчину в роли тирана. Вот мой папаша — тот настоящий тиран! У него рокочущий голос, тяжелые кулаки, вспыльчивый нрав, в общем — настоящий деспот. Но сейчас, когда я вдруг вспомнила о нем, на глазах у меня невольно выступили слезы — мне так нужна была его любовь, но он лишил меня ее… Правда, уделял несколько больше внимания и ласки Тому и Фанни, но я ни разу не видела, чтобы он обнял Кейта или Нашу Джейн.

— У тебя сложный характер, Хевен, — прервал мои размышления голос Тони. — Ты только что светилась от счастья, а сейчас я уже вижу слезы на глазах. Вспомнила о своей матушке? Тебе лучше смириться с потерей и утешиться мыслью о том, что мама прожила счастливую жизнь. Не каждый может этим похвастаться.

На самом же деле она видела так мало счастья, подумала я, однако вслух этого не произнесла. Мне следовало обдумывать каждое свое слово, каждый свой шаг, пока я не обрету друга в этом доме! Я взглянула на Тони, предполагая, что буду видеться с ним чаще, чем с Джиллиан, и сердце подсказало, что именно он придет мне на помощь, если мне понадобится, — кажется, я понравилась ему…

— Ты выглядишь утомленной, — сказал Энтони. — Пошли, я покажу тебе твои комнаты, где ты сможешь расслабиться и отдохнуть. — Без лишних слов мы поднялись на второй этаж, и Тони театральным жестом распахнул передо мной створки широкой двойной двери. — Когда мы с Джиллиан поженились, Ли было двенадцать лет, и я переделал специально для нее две комнаты, превратив детскую в апартаменты для взрослой женщины: мне хотелось польстить ее самолюбию. Надеюсь, и тебе здесь понравится…

Он говорил это, слегка отвернувшись от меня, и я не могла видеть его глаза.

Рассеянный солнечный свет, падая сквозь палевые занавески, придавал гостиной мистический вид. По сравнению с другими комнатами, которые я успела увидеть в доме, эта казалась маленькой, но все равно вдвое просторнее, чем вся наша лачуга. Стены были обиты той же изящной тканью с вытканными на ней тонкими восточными узорами зеленого, фиолетового и голубого цветов, что и два маленьких диванчика с голубыми подушечками и китайским ковром на полу перед ними, расшитым шелком в пастельных тонах. Я представила себя в этой комнате сидящей у миниатюрного камина и едва не прыснула со смеху: моя одежда никак не вписывалась в это великолепие. Да я и пальцем не посмею прикоснуться к этим стенам, диванчикам и абажурам из дорогой материи. Но тотчас же вспомнила, что здесь мне не придется работать в саду и мыть полы, как в нашей горной хибаре и в доме Деннисонов в Кэндлуике.

— Взгляни теперь на свою спальню, — позвал меня Тони из смежной комнаты. — Мне нужно успеть переодеться для приема, который Джиллиан не хотелось бы пропустить. Ты должна извинить ее за это, Хевен, она запланировала, что мы непременно пойдем на него, еще до того, как узнала о твоем приезде. Прием устраивает одна дама, являющаяся одновременно и ее ближайшей подругой, и самым опасным ее врагом. — Он похлопал меня по щеке, заметив недоумение на моем лице, и направился к двери. — Если тебе что-нибудь понадобится, вызови по телефону служанку, она все принесет. Если же захочешь поужинать в столовой, позвони на кухню, тебе все устроят. Дом полностью в твоем распоряжении. Желаю приятного отдыха! — Тони вышел из комнаты, затворив за собой двери прежде, чем я успела раскрыть рот.

Как эти две комнаты в синих и палевых тонах, должно быть, нравились моей матери! Я с восторгом уставилась на симпатичную двуспальную кровать с четырьмя стойками по углам и балдахином из плотных кружев. Потом прошла в ванную комнату, не переставая изумляться обилию зеркал, хрустальных люстр и светильников в больших кладовых и стенных шкафах, куда по пути заглянула. Вдоль стены на длинном туалетном столике стояли фотографии в рамках. Я стала рассматривать снимок милой маленькой девочки, сидящей на коленях у своего отца. Это, несомненно, была моя мама! А этот мужчина — мой настоящий дедушка. Трепет и волнение охватили меня. И в этот момент кто-то негромко постучал в дверь спальни.

— Кто там? — спросила я.

— Это Беатрис Перси, — ответил строгий женский голос. — Мистер Таттертон послал меня узнать, не нужно ли помочь вам распаковать и разложить ваши вещи. — Дверь отворилась, и в комнату вошла высокая женщина в черном костюме служанки. — Меня все зовут здесь просто Перси, — улыбнулась она. — Вы тоже меня можете так называть. Я буду вашей личной служанкой, пока вы здесь, могу также причесывать вас и делать маникюр. Если хотите, я наполню ванну, — предложила она тоном, не допускающим возражений.

— Обычно я моюсь перед тем, как лечь спать, или принимаю душ утром, — неуверенно возразила я, смущенная тем, что обсуждаю столь интимные вопросы с незнакомой женщиной.

— Мистер Таттертон велел мне позаботиться о вас.

— Благодарю вас, Перси, но мне пока ничего не нужно.

— А из продуктов вам что-то противопоказано? — спросила она.

— У меня хороший аппетит, я ем все и почти всегда с удовольствием. Будь я слишком разборчива в пище, я давно бы умерла с голоду!

— Вам прислать ужин сюда? — спросила она.

— Как вам удобнее, Перси, — ответила я.

По лицу служанки промелькнула легкая тень, словно бы подобная покладистость госпожи не устраивала ее.

— Слуги для того и находятся в этом доме, чтобы обеспечивать максимальные удобства для господ, — наставительно произнесла Перси. — Если пожелаете поужинать здесь или в столовой, мы сделаем все, что необходимо.

От одной лишь мысли об ужине в одиночестве за длинным столом в пустой столовой мне стало тоскливо.

— Будет достаточно, если часиков в семь вы подадите мне что-нибудь легкое, — попросила я. — Прямо в спальню.

— Слушаюсь, мисс, — сказала Перси, удовлетворенная тем, что может быть хоть чем-то полезной, и удалилась.

И лишь тогда я спохватилась, что забыла спросить у нее, знала ли служанка мою маму.

Я вновь занялась осмотром спальни. Похоже, все здесь оставалось нетронутым с тех пор, как мама убежала из дому, хотя и содержалось в идеальной чистоте и порядке: свежий воздух, нигде не заметно было ни пылинки. Одну за другой рассматривала я множество фотографий в серебряных рамках, пристально вглядываясь в каждую из них, и пыталась угадать неизвестные мне черты характера моей матери. С одного фото во всем блеске своей молодости глядела на меня Джиллиан с мужем и дочерью. По краю снимка выцветшими чернилами было выведено детской рукой: «Папа, мама и я».

Обнаружив в ящике комода толстый фотоальбом, я медленно переворачивала его страницы, разглядывая взрослеющую и хорошевшую девочку. Цветные снимки запечатлели все дни ее рождения, вплоть до тринадцатилетия. Каждая фотография была подписана: «Ли Диана ван Ворин», — мать явно гордилась своим именем. Здесь были также фотографии Клива ван Ворина, ее отца, Джиллиан ван Ворин, ее матери, Дженнифер Лонгстоун, ее подруги, и Джошуа Джона Беннингтона, первого, а возможно, и последнего друга моей мамы.

Я еще не просмотрела и половины альбома, а уже завидовала этой красивой белокурой девочке, с ее богатыми родителями и сказочными костюмами. Она посещала музеи и зоопарк и даже бывала за границей, а я лишь рассматривала блеклые иллюстрации в старых номерах журнала «Нэшнл джиогрэфик» или картинки в школьных учебниках. При виде Ли с папочкой и мамочкой на палубе теплохода, направляющегося в далекий неведомый порт, у меня к горлу подступил ком. Девочка махала рукой кому-то, кто фотографировал ее. Ли в бассейне на корабле, Ли танцует с отцом, вот она рядом с матерью в Лондоне на фоне Биг-Бена, а вот наблюдает смену караула у Букингемского дворца.

Мне уже не было жаль этой девочки-подростка, которая умерла такой молодой. За свою короткую жизнь она повидала в десять раз больше, чем я, и испытала столько радости, сколько мне не испытать и к двадцати годам. В детстве у нее был настоящий отец, судя по фотографиям, добрый и мягкий человек, который укладывал ее в кроватку, выслушивал ее лепет и учил жизни… Боже, как я могла подумать, что Кэл Деннисон любит меня? Как смела я мечтать о любви Логана? Ведь наверняка все относились ко мне так же, как мой папаша!

Нет, нет, пыталась я убедить себя. Это отец виноват в том, что не любил меня, а не я сама. И когда-нибудь, несмотря на весь позор и унижения, пережитые мною, я стану хорошей женой и матерью. Я стерла со щек слезы и приказала себе не хныкать: хватит распускать нюни, жалея себя. Я больше никогда не увижу своего папашу, и я не хочу больше никогда его видеть.

Я снова стала рассматривать фотографии. Мне и в голову не приходило, что у девочек могут быть такие прекрасные наряды! Для меня же с девяти до одиннадцати лет венцом мечтаний было платье с распродажи в Серси. На одном из снимков Ли была снята верхом на лоснящейся гнедой лошади, в шикарном костюме для верховой езды, подчеркивающем красоту ее белокурых волос, и конечно же, рядом со своим милым папочкой: он всегда был рядом с ней.

А вот Ли среди школьных подруг и друзей, любующихся ею, вот она лежит на пляже, плавает в частном бассейне — гордая своими округляющимися формами. На всех снимках у Ли был гордый и самодовольный вид.

Внезапно ее отец исчез с фотографий. Вместе с ним исчезла и счастливая улыбка с лица Ли. В глазах появилась тень озабоченности и тревоги, а губы упрямо сжались. Рядом с матерью теперь появился другой мужчина, молодой и привлекательный, я сразу же узнала в этом загорелом двадцатилетнем блондине Тони Таттертона. Чуть поодаль от них, с каменным лицом, стояла та же самая девочка, которая еще недавно столь гордо обнажала жемчужные зубки, улыбаясь перед камерой.

Я быстро перевернула страницу альбома. Боже мой, я увидела фотографии второго бракосочетания Джиллиан. Моя двенадцатилетняя мамочка, в длинном розовом платье подружки невесты, с букетом прекрасных роз, скромно стояла с ней рядом. Ли даже не пыталась изобразить на своем лице улыбку, в отличие от маленького мальчика слева от нее, который изо всех сил старался выглядеть счастливым. Но это у него не получилось. Худенький темноволосый и большеглазый мальчик был, по-видимому, младшим братом Тони — Троем.

Измученная нахлынувшими новыми впечатлениями, которые вызвали во мне бурю эмоций, я захлопнула альбом. Значит, моя мама не доверяла отчиму! Как же после этого мне верить ему? И все же я должна была остаться здесь и ради своего будущего закончить колледж.

Я подошла к окну и взглянула вниз, на подъездную дорожку: Джиллиан и Тони, в вечерних туалетах, садились в красивый новый автомобиль. Это был уже не тот лимузин, на котором меня привезли из аэропорта… Может быть, они просто не хотели, чтобы шофер их ждал? За руль сел сам Тони.

Боже, какой же одинокой я себя почувствовала, когда их машина исчезла из виду.

Надо было как-то убить время, оставшееся до семи часов. Я уже проголодалась и пожалела о том, что не попросила Перси подать мне еду немедленно. Раз задумала быть сильной и решительной, так отчего же веду себя столь застенчиво? Скорее всего, попыталась я оправдаться, сказывается долгое путешествие в одиночестве на самолете и потом поездка в закрытом автомобиле. Я сбежала вниз к гардеробу, где висели меховые шубы и накидки Джиллиан, и, надев свое голубое пальто, устремилась к парадной двери.

3. Тайна английского лабиринта

Я быстро шла, не оглядываясь по сторонам, глубоко вдыхая «соленый запах моря», как выразился Тони. Меня всю трясло от злости. Наконец замедлила шаг и, обернувшись, посмотрела на особняк: Боже, сколько же в нем окон и все их нужно мыть! И как только они поддерживают в чистоте весь этот мрамор? Я остановилась и пыталась угадать, которые из окон мои. Пятясь назад, я внезапно уперлась во что-то спиной и, быстро обернувшись, увидела высокую, как стена, живую изгородь, уходящую все дальше и дальше в парк. Это было не что иное, как английский лабиринт! С детским восторгом, словно завороженная, я вошла внутрь, не сомневаясь ни на секунду, что найду выход. Я всегда хорошо разгадывала загадки, и когда мы с Томом играли во всевозможные настольные игры на сообразительность, то у меня у первой мышка быстро пробиралась к сыру, а пираты находили зарытые сокровища.

В лабиринте было уютно и тихо, непролазный кустарник высотой в десять футов заглушал щебетание птиц в саду и крики морских чаек, образуя неожиданные повороты под прямым углом. Дом пропал из виду, и я, ощутив сначала сырую прохладу, а потом легкий озноб, ускорила шаг. Следовало предупредить Перси, что я отправляюсь на прогулку. Я взглянула на часы: почти половина седьмого, значит, через полчаса подадут мой ужин. Неужели я пропущу свою первую трапезу в собственной гостиной? Наверняка кто-то из слуг разожжет камин, где уже лежат сухие поленья, и в комнате станет тепло и уютно. Как чудесно усесться перед огнем, свернувшись калачиком в большом кресле, и не спеша вкушать деликатесы, доселе мне неведомые. Сделав еще один поворот, я очутилась в тупике, вернувшись, повернула направо и вышла на уже знакомую мне дорожку: значит, я ходила по кругу и, похоже, заблудилась. Тогда я вытянула длинную нитку из подкладки пальто и привязала ее к ветке куста — теперь-то уж я быстро выберусь отсюда!

Закатное солнце окрасило небо в расплывчатые тона, предупреждая меня о скором наступлении ночи и промозглого холода. Но, закаленная суровым климатом диких гор Уиллиса, я не страшилась капризов погоды в предместье цивилизованного Бостона. К сожалению, вскоре мне пришлось убедиться, что пальто, купленное в Атланте, не предназначено для этого района с его северными ветрами.

Я попыталась успокоиться и взять себя в руки: в конце концов, это пальто — подарок Кэла Деннисона — было лучшим из всех, которые я когда-либо носила. Еще месяц назад его голубой бархатный воротничок казался мне верхом элегантности.

Да что мне этот глупый лабиринт, устроенный ради забавы, когда я с трех лет привыкла одна бродить по холмам и ни разу не потерялась! Не надо впадать в панику, просто я допустила где-то просчет. В третий раз оказавшись возле нитки, привязанной к ветке для ориентировки, я постаралась собраться с мыслями, представив себе весь лабиринт и то место, где я в него вошла. Но все проходы между рядами высокого кустарника казались похожими один на другой, и я боялась тронуться с места, на котором побывала уже трижды, и поэтому чувствовала себя относительно уверенно. Я замерла, прислушиваясь: сквозь шум прибоя доносилось равномерное постукивание. Кто-то работал поблизости молоточком. Рядом была живая душа! Я напрягла слух и пошла на этот звук.

Ночь наступила внезапно, окутав теплую землю клубами тумана, — он стелился по проходам, откуда ветер не мог его вымести. Звук кузнечного молоточка становился все громче и явственней, как вдруг с шумом захлопнулось окно. Стук оборвался, и я окунулась в пугающую тишину. Теперь можно бродить в лабиринте хоть всю ночь, и никто не узнает об этом. Все мои навыки, обретенные в горах, показались мне сейчас глупыми и бесполезными.

Скрестив руки на груди, как это делала моя бабушка, я свернула направо, потом опять направо, потом еще раз направо — и вдруг очутилась на открытом пространстве! Я все-таки вышла из проклятого лабиринта! В туманной мгле передо мной виднелась светлая плитка дорожки. Глубоко вдохнув сырой холодный воздух, насыщенный хвойным запахом, я шагнула по ней и вскоре увидела окруженный соснами каменный домик под низкой крышей из красного шифера. Это зрелище так удивило меня, что я невольно вскрикнула.

Боже, как же хорошо быть богатым и тратить деньги на собственные прихоти! Этот сказочный домик словно сошел со страниц детской книги о Матушке Гусыне. Обвивающий его низенький, по колено, заборчик из штакетника служил скорее подпоркой для розовых кустов, чем изгородью. Днем все это смотрелось наверняка иначе, радуя взор, но сейчас, в темноте, я растерялась и замерла на месте, не зная, что делать дальше. Может, лучше вернуться в дом Тони? Оглянувшись назад, я увидела, как сгустился туман и заслонил плотной пеленой даже лабиринт.

Ноздри щекотал едкий запах дыма, расплывающегося змеиными кольцами над крышей. Так ведь это домик садовника, сообразила я наконец. И сейчас наверняка этот добродушный старичок ужинает со своей женой, и простая еда на их столе покажется мне вкуснее всех изысканных блюд, приготовленных на кухне, которую Тони мне даже не показал.

Приглушенный неверный свет, падающий из домика на дорожку, манил к себе, и я торопливо пошла к квадратам окон, пока их тоже не затянуло туманом.

Я немного постояла в нерешительности возле двери, затем, собравшись с духом, трижды постучала в нее кулаком. На мой стук никто не вышел, хотя было ясно, что внутри кто-то есть. Возмущенная равнодушием к себе и уверенная, что, как член семьи Таттертон, достойна внимания, я повернула ручку и вошла в теплую комнату, освещенную лишь огнем в камине.

Спиной ко мне сидел молодой человек. По его стройным длинным ногам в черных брюках я догадалась, что он довольно высокого роста. Волнистые волосы на его крепко посаженной голове отливали медью в отблесках огня. Мне всегда казалось раньше, что именно такого цвета будут волосы у Кейта, когда он вырастет. Густые и шелковистые кудри незнакомца ниспадали до белого воротничка его батистовой сорочки, длинные широкие рукава которой придавали ей сходство с одеянием художника или поэта.

Я переступила с ноги на ногу и сделала шаг в сторону, в надежде, что хозяин обратит наконец на меня внимание. Теперь я видела его профиль. У меня перехватило дыхание: нет, я была не просто зачарована красотой мужчины! Мой отец тоже был по-своему привлекателен своей мощной, грубой и даже звериной внешностью, а Логан — классическим мужественным обликом. Но незнакомец обладал какой-то особой, своеобразной притягательной силой, еще неведомой мне, и, вспомнив вдруг о Логане, я почувствовала угрызения совести. Но ведь он бросил меня! Оставил одну на кладбище под дождем, не желая понять, что порой девушка пятнадцати или шестнадцати лет не видит иного способа сохранить дружбу с мужчиной, кроме как отдаться ему.

Но Логан остался в прошлом, и, как мне казалось, нам уже никогда не суждено было увидеться. Поэтому я продолжала разглядывать незнакомого молодого человека, более чем удивленная странными ощущениями, охватившими меня. Даже не взглянув в мою сторону, он притягивал к себе, и я чувствовала, что нужна ему, а он нужен мне. Но сила, исходившая от незнакомца, в то же время как бы предупреждала, что я должна быть осторожной, не торопить события и соблюдать дистанцию. На данном этапе своей жизни я действительно пока не хотела заводить любовную интригу. И все же не могла унять необычный трепет во всем теле и не была уверена, как поведу себя и что почувствую, когда увижу лицо молодого человека, если один лишь его профиль вогнал меня в дрожь. Я даже цинично подумала, что и он сам боится не сдержать эмоций, увидев меня, и поэтому прячется в тени, страдая от переполняющего его желания. Незнакомец продолжал сидеть в прежней позе, слегка повернувшись ко мне. Он излучал чувственность, словно какой-нибудь романтический поэт или даже скорее трепетная дикая лань, чутко прислушивающаяся к обманчивой тишине и готовая исчезнуть при малейшем неверном моем движении.

«Так вот в чем дело, — подумала я. — Он боится меня! Он не хочет, чтобы я здесь осталась. А вот мужчина типа Тони не стал бы так долго рассиживаться, он давно вскочил бы на ноги, улыбнулся и взял инициативу в свои руки. Но этот ведь всего лишь слуга, садовник или его подручный!»

Весь вид незнакомца говорил о том, что он выжидает, заметив меня боковым зрением. Вот он повел густой темной бровью, но остался неподвижным. «Что ж, — решила я, — пусть сидит и теряется в догадках, а я пока получше разгляжу его».

Молодой человек слегка повернулся, и я увидела у него в руках молоточек, занесенный для удара. Но, главное, заметнее стало его лицо с широко раздувающимися чувственными ноздрями, он дышал так же часто и тяжело, как и я. Но почему все-таки он молчит? Может быть, он слеп и глух?

Губы незнакомца искривились в улыбке, когда он ударил молоточком по тонкой пластине серебристого металла, выпрямляя ее блестящую поверхность. Меня просто затрясло от негодования: отчего он даже не поздоровается со мной? Да, собственно, кто он такой, чтобы не замечать меня? Интересно, как поступила бы в такой ситуации Джиллиан? Она наверняка не позволила бы этому мужлану игнорировать себя! Но я была всего лишь провинциалкой из нищего семейства Кастилов и пока еще не научилась казаться высокомерной и уверенной в себе. Набравшись смелости, я кашлянула, но и после этого хозяин коттеджа не обратил на меня внимания. Это был самый странный молодой человек из всех, кого я знала.

— Извините, — негромко сказала я, подражая проникновенному шепоту Джиллиан. — Я просто заблудилась в лабиринте и вышла на звук вашего молоточка. На улице уже темно, и я не уверена, что мне удастся найти дорогу к дому.

— Я понял, что вы не Джиллиан, — не глядя на меня, произнес незнакомец. — Она бы уже давно болтала без умолку, рассказывая мне массу вещей, которые меня совершенно не волнуют. А раз вы не Джиллиан, вы не из этого дома. Извините меня, но я очень занят и не могу уделять время незнакомым, к тому же непрошеным гостям.

Меня поразило, что он выпроваживает меня, даже не посмотрев в мою сторону! Что же это за человек? Я с трудом сдержалась, чтобы не накричать на него. Да взгляни же наконец на меня! Я далеко не уродка, хотя и не Джиллиан. Поверни свою голову и поговори со мной, хотя бы немного! Иначе убегу и забуду даже думать о твоем существовании. Я люблю Логана, а не тебя, бесчувственный незнакомец! Логан, рано или поздно, простит меня за то, что я однажды не воспротивилась кое-чему.

Незнакомец нахмурился.

— Прошу вас, уйдите. Просто повернитесь и молча уйдите, — произнес он.

— Нет, я не сдвинусь с места, пока вы не скажете, кто вы такой!

— А вы кто такая, чтобы задавать вопросы?

— Сперва скажите мне, кто вы!

— Вы отнимаете у меня время. Уходите немедленно и позвольте закончить работу. Это мое частное жилище, и служанкам из усадьбы Фартинггейл здесь нечего делать. Брысь отсюда! — Он бросил на меня короткий взгляд, даже не стремясь оценить мою фигуру, как это делают обычно мужчины, и повернулся ко мне спиной.

У меня перехватило дыхание! Меня гнали, словно кошку, отшвыривали самым грубейшим образом! Какая же я дура, со всей своей чрезмерной провинциальной гордостью! Из-за нее я и страдала так часто, упрямо не желая уступить даже в каком-то пустяке. И все же эта гордость перерастала в негодование всякий раз, когда какой-то гадкий тип, вроде этого, пытался унизить меня. Да кто он такой? Наверняка просто заурядный работник, которого наняли, чтобы он починил старинную посуду. И, сделав такое поспешное умозаключение, я выпалила, позабыв о манерах Джиллиан, которым подражала:

— Так вы один из слуг? Садовник или его помощник?

Я подошла ближе и встала так, чтобы он видел мое лицо.

— Прошу вас, не забывайте, что вы в моем доме, — не поднимая головы, проговорил мужчина. — Это не я к вам пришел, а вы ко мне, так что я не обязан отвечать на ваши вопросы. Для вас не имеет никакого значения, кто я такой. Уходите и оставьте меня наконец в покое. Вы не первая женщина, которая говорит, что заблудилась в лабиринте. Почему-то все выходят именно к моему дому! Если вы пойдете по дорожке вдоль лабиринта, то попадете к его входу. Здесь и ребенок не заблудится — даже в тумане.

— Так вы видели, как я вошла?

— Я слышал, как вы вошли.

— Да будет вам известно, — взвизгнула я, вздрогнув от собственного крика, — что никакая я не служанка! Фартинггейл — дом моей бабушки, то есть тети и дяди, они пригласили меня пожить с ними. — Выкрикнув все это, я испугалась да смерти, готовая как можно быстрее убежать.

Незнакомец наконец обернулся ко мне, и я ощутила такую мощную волну мужественности, какая не исходила ни от одного из знакомых мне мужчин. Его темные глаза, скрытые полумраком, медленно скользнули по моему лицу, шее и груди. Затем взгляд опустился по талии и бедрам к ногам и вновь впился в лицо и, задержавшись немного на губах, пронзил мои зрачки. Меня охватила истома от этих подернутых поволокой глаз. О, я определенно произвела на мужчину впечатление! Ведь не случайно же у него сжались губы и кулаки. Он отвернулся от меня и снова взялся за свой проклятый молоточек, словно бы намереваясь как ни в чем не бывало продолжить свою работу. И тогда я закричала — громко и яростно, как кричат все Кастилы в минуту гнева:

— Прекратите! Ведите себя со мной прилично! В конце концов, я только сегодня приехала, и тут же меня оставили одну. Хозяин с хозяйкой уехали на прием, а я должна была сама развлекаться в пустом доме. Но я не знаю, чем заняться, мне хочется с кем-нибудь поговорить, с вами, например, но они не сказали мне, что вы живете в усадьбе. Так скажите на милость, кто вы такой?

— Я знаю, кто вы такая, — неохотно проговорил незнакомец. — И лучше бы вам сюда не приходить. Я не хотел с вами встречаться. И пока не слишком поздно, прошу вас, идите домой! Вытянув вперед руки и сделав пятьдесят шагов, вы упретесь в живую изгородь. Ступайте вдоль нее налево, и вскоре вы окажетесь в особняке. В библиотеке масса увлекательнейших книг, если, конечно, вы интересуетесь чтением, а если нет, то можете посмотреть телевизор. В чулане лежат альбомы с фотографиями — на третьей полке снизу. Вам они наверняка понравятся. Но если и это не развеет вашу скуку, тогда можете поболтать с шеф-поваром: он славный малый и большой любитель почесать языком. Его зовут Райс Уилльямс, но мы все называем его просто Раем Виски, потому что он не дурак выпить, особенно этого напитка.

— Да кто вы, в конце-то концов, такой? — вне себя от бешенства, закричала я.

— Не могу понять, какое вам до этого дело, — спокойно ответил мужчина. — Но раз вы настаиваете, я отвечу: меня зовут Трой Лэнгдон Таттертон, а ваш так называемый «дядя» — мой старший брат.

— Вы лжете! — вскрикнула я. — Если бы вы были тем, за кого себя выдаете, меня бы непременно предупредили.

— Мне незачем заниматься подобными глупыми розыгрышами и выдавать себя за кого-то другого. Может быть, они даже и не знают, что я здесь. В конце концов, я совершеннолетний и не обязан уведомлять их, когда намерен приехать в собственный коттедж и мастерскую. Равно как и о том, когда я уеду.

— Но… однако же, — растерялась я. — Почему вы не живете в самом доме? Разве там мало комнат?

Улыбка исчезла с его губ, и он сказал с каменным лицом:

— Здесь мне больше нравится. Надеюсь, вы избавите меня от дальнейших объяснений?

— Но здесь так тесно, — пробормотала я, вконец смутившись и чувствуя себя ничтожеством. Он, безусловно, был прав, — я сама выставила себя полной идиоткой. Какое я имела право лезть ему в душу?

Он положил молоточек в специальную нишу в стене, где лежал весь инструмент, и посмотрел на меня с каким-то новым, непонятным выражением.

— Что вы знаете обо мне? — спросил хозяин коттеджа.

Мои колени сами собой подогнулись, и я плюхнулась на кушетку напротив огня. При этом Трой тяжело вздохнул, словно предпочитал, чтобы я немедленно убралась за дверь. Однако мне не хотелось верить, что он искренне этого желает.

— Только то, что мне рассказал ваш брат, — ответила я. — Не слишком много, но я знаю с его слов, что вы очень талантливы и закончили Гарвард в восемнадцать лет.

Он вскочил из-за стола и замахал руками, словно бы разгоняя едкий дым, раздражающий его и портящий ему настроение.

— При всем моем так называемом таланте, — воскликнул Трой, садясь напротив меня в кресло, — я не совершил в своей жизни ничего выдающегося, так что лучше бы мне родиться недоумком.

При этих словах я раскрыла в изумлении рот. По моему глубокому убеждению, если у человека есть образование, то в его руках — весь мир.

— Но ведь вы закончили один из лучших университетов в мире! — воскликнула я, переведя дух.

— Я вижу, вы потрясены, — улыбнулся он. — Меня это радует, наконец-то хоть кто-то оценил мое образование.

Я почувствовала себя молодой и наивной дурочкой.

— И что же вы делаете со своим образованием, кроме того, что стучите молотком по железу, словно двухлетний несмышленыш? — воскликнула я.

— Сдаюсь! — обворожительно улыбнулся он, повергая меня этой улыбкой в полное смятение.

Мне стало стыдно, что мое естество так легко взяло верх над рассудком.

— И вам больше нечего сказать? — вскричала я. — Ведь я же не пыталась унизить вас, что, конечно, было бы жестоко с моей стороны.

Трой спокойно вернулся к столу и вновь взялся за ненавистный мне молоточек.

— Что же вы не называете меня по имени? Скажите, как меня зовут! Если вы действительно все знаете! — воскликнула я.

— Минуту терпения, пожалуйста, — сказал он. — Мне нужно закончить весьма тонкую работу, которую я выполняю по заказу одного коллекционера. Вот, взгляните, — показал он мне кусочек серебра в виде буквы «S». — Я просверлю в этих детальках дырочки и соединю их болтиками в цепочку, а из подобных цепочек изготовлю потом кольчугу, которая не стесняет движений.

— Но ведь вы один из Таттертонов! — воскликнула я. — Вы хозяин фирмы! Зачем же вам делать то, что могут сделать за вас другие?

— Слишком много хотите знать! Но я все же отвечу на ваш вопрос, потому что вы не первая, кто мне его задает. Мне нравится что-то делать собственными руками, и ничего иного мне не нужно.

Почему я так на него накинулась? Я создала себе какой-то фантастический образ, и теперь, когда он вдруг оказался в облике живого человека, я настраиваю его против себя!

В отличие от Логана, казавшегося мне прочным и непоколебимым, словно скала, Трой, похоже, был столько же раним, как и я сама. Он ни разу не одернул меня, но я чувствовала его внутреннюю скованность и уязвленность. Трой был как натянутая скрипичная струна, готовая лопнуть при малейшем неосторожном прикосновении.

Неожиданно он отложил в сторону молоток и с улыбкой посмотрел на меня.

— Я проголодался, — сказал он. — Прошу вас извинить меня за грубость и остаться поужинать со мной, Хевен Ли Кастил.

— Так вы знаете, как меня зовут!

— Ну, конечно же, знаю. У меня ведь тоже есть глаза и уши.

— Значит, Джиллиан рассказывала вам обо мне?

— Нет.

— Тогда кто же?

Он взглянул на часы и с удивлением воскликнул:

— Да, быстро мчится время! За работой я и не заметил, как пролетел день. — В его голосе улавливались извиняющиеся нотки. — Вы, безусловно, правы, я трачу драгоценное время на свои нелепые прихоти, а между тем жизнь коротка! Вы когда-нибудь задумывались над этим? — Трой взъерошил свои волнистые волосы. — Не успеешь сделать и половины задуманного, как ты уже стар и слаб и смерть стучится в твою дверь.

На вид ему нельзя было дать больше двадцати трех лет.

— Нет, — ответила я, — мне это не приходило пока в голову.

— Я вам завидую. Мне всегда казалось, что я веду какую-то бешеную гонку со временем и с Тони, — вновь улыбнулся он. — Так и быть, оставайтесь, крадите мое время!

Теперь я даже не знала, как поступить. Мне очень хотелось остаться, но я была смущена и напугана.

— Ну, успокойтесь же, — сказал Трой. — Вы добились своего, а я вполне безобиден. Мне нравится возиться на кухне, но на большее, чем приготовить сандвичи, меня не хватает. Ем я, когда проголодаюсь, но так быстро сжигаю калории, что вечно голоден. Итак, Хевен, сейчас мы быстренько организуем наш первый совместный ужин.

Как раз в этот момент ужин меня ожидал в особняке, но я, совершенно забыв о нем, с волнением отправилась следом за Троем в его маленькую, но очень удобную кухню. Хозяин стал извлекать из шкафчиков хлеб, масло, салат, помидоры, ветчину, сыр, прикрывая дверцы лбом, поскольку руки у него были заняты. Я успела заметить, что полки забиты продуктами в упаковке: запасов хватило бы, чтобы прокормить пятерых детей из семьи Кастилов в течение года. Трой сам приготовил сандвичи, не разрешив мне как гостье помогать ему. Я просто сидела, пытаясь поддерживать разговор. Однако темы быстро иссякли, и Трой предложил мне заняться сервировкой стола. Быстро справившись, я решила получше осмотреть коттедж. Он оказался не таким уж и маленьким, каким выглядел снаружи: с несколькими флигелями, соединенными между собой общим коридором, и множеством дверей, ведущих в разные комнаты. Это было довольно скромно обставленное жилище мужчины.

Я немного расслабилась и уже без смущения наблюдала за Троем. Странное чувство охватило меня: казалось, что в этом домике на отшибе, окруженном темнотой и туманом, мы одни во всем мире. За спиной потрескивал огонь, и снопы искр уносились в дымоход. Мое лицо раскраснелось от жара, и я вновь почувствовала волнение. Занятый приготовлением сандвичей, Трой держался спокойно и уверенно, как всякий человек, которого дела отвлекают от глупых мыслей. Я следила за выражением его лица, любовалась игрой света в его волосах, движениями фигуры, испытывая при этом чувство стыда и вины за то, как отозвалось мое тело на этого мужчину. Я никак не ожидала подобных ощущений после всего того, что сделал со мной Кэл.

Погасив усилием воли все эмоции, я запретила себе даже думать о мужчинах. Они не нужны мне, во всяком случае, сейчас!

— Ужин подан, миледи — застенчиво улыбнулся Трой. Он пододвинул мне стул и сдернул белую салфетку с серебряного подноса. На нем лежало шесть огромных сандвичей! Они были обложены вареными яйцами и ломтями сыра различных сортов, петрушкой и редисом в форме розочек. Кроме того, здесь лежало печенье на любой вкус, а в серебряной чаше высилась горка блестящих красных яблок. И все это Трой намеревался съесть один?!

В Уиллисе таким количеством продуктов могла бы неделю питаться вся наша семья — я, бабушка, дедушка, Том, Фанни, Кейт, Наша Джейн.

Молодой человек поставил на стол две бутылки вина, белого и красного. Вино! Кэл заказывал его для меня в ресторане, когда я жила у него и Китти в Кэндлуике. Вино тогда вскружило мне голову, и я допустила то, чего могла бы, пожалуй, избежать.

Нет! Я не позволю себе сделать еще одну ошибку! Вскочив из-за стола и подхватив пальто, я быстро проговорила:

— Извините, но я не могу остаться. Ведь вы все равно не хотели, чтобы я узнала, что вы здесь. Так что притворюсь, будто не видела вас.

Пулей вылетев из дома, я побежала по дорожке к живой изгороди, позабыв об окружающей темноте и мокрых лягушках, прыгающих от меня во все стороны. Позади себя я услышала голос Троя:

— Хевен! Хевен!

Впервые в жизни я подумала, что мать дала мне очень странное имя. Ведь так называют не людей, а место на небесах, куда они стремятся попасть после смерти. Слезы навернулись на глаза, и я разрыдалась без всякой на то причины.

4. Все к лучшему или — к худшему

— Я должен предупредить тебя, — сказал мне за завтраком Тони, пока Джиллиан еще спала в своей комнате наверху, — что лабиринт гораздо опаснее, чем можно подумать с первого взгляда. На твоем месте я бы не рисковал исследовать его, не имея надлежащего опыта в подобных делах.

Шел только седьмой час, и рассвет походил на вечерний сумрак. Но горячий черничный пирог, аппетитно пахнущие блюда на буфете, равно как и лакей, который стоял возле серебряной посуды с едой и готов был по первому же знаку подать ее нам на стол, сервированный на восемь персон, не оставляли сомнений в том, что сейчас время завтрака. Мне еще с трудом верилось, что все это происходит наяву, а не в моих прежних мечтах. Только теперь я уже не парила в облаках, трепеща от сладких грез, а нервно ерзала на стуле, полная страхов и подозрений. Я боялась допустить роковой промах, после которого Джиллиан и Тони больше не захотят меня видеть. Что же касается Троя, то я решила впредь не встречаться с ним: он слишком опасен.

Я отведала все изысканные блюда, которые лакей Куртис подавал мне, и осталась вполне довольна прекрасным завтраком — ничего лучшего я не ела за всю свою жизнь. «После такой еды можно было бы добежать до школы бегом», — подумалось мне. Но уже в следующий момент усмехнулась: может быть, еда показалась особенно вкусной потому, что мне не пришлось самой готовить, а потом убирать со стола и мыть посуду.

— Вы можете быть свободны, Куртис, — сказал Тони и, когда лакей ушел, спросил меня, наклонившись вперед:

— Тебе понравился завтрак?

— Он был превосходен, — воскликнула я. — Я и не подозревала, что яичница может быть такой вкусной.

— Дорогая моя, ты отведала не яичницу, а одно из изысканнейших кушаний в мире, — улыбнулся Тони. — Это трюфели с омлетом.

Я не заметила ничего похожего на трюфели, хотя, по правде сказать, вообще не знала, что это такое.

— Впрочем, это не важно, — произнес Тони, глядя на то, как я уставилась в свою тарелку на остатки омлета, приправленного подливой и поданного с золотистыми блинчиками. — Теперь я хотел бы выслушать тебя. Вчера мне показалось, ты чем-то рассержена. Всякий раз, когда речь заходила о твоем отце, в твоих глазах читалось негодование. Как это понимать?

— Может быть, тебе это показалось, — пробормотала я, краснея от распирающего меня желания высказать наконец всю правду и одновременно от страха наговорить лишнего. В данный момент меня больше занимал не мой папаша, а брат Тони и хотелось бы поговорить о нем. Однако следовало думать о воплощении своих планов и желаний, думать о Кейте и Нашей Джейн, будущее которых мне тоже хотелось бы устроить. И я не могла рисковать всем этим.

Я принялась, поначалу осторожно, излагать новую полуправдивую версию своего детства, опуская кое-что из своей биографии.

— Видишь ли, — начала я, — на самом деле от рака умерла моя приемная мать, женщина по имени Китти Деннисон, которая взяла на себя заботу обо мне, когда папа заболел. А моя родная мама умерла при родах.

Эти слова повергли Тони в шок: он никак не мог поверить в то, что моя мать умерла в день моего рождения. В его глазах, сперва потускневших и опечаленных, вдруг вспыхнули огоньки горечи и гнева.

— Ты хочешь сказать, что твой отец солгал нам? Разве могла такая молодая, сильная и здоровая женщина, как твоя мать, умереть при родах, если бы ей оказали должное внимание? Ее хотя бы отвезли в больницу? Боже милостивый, женщины не умирают в таком возрасте, рожая детей!

— Она была совсем еще юной, — прошептала я. — Возможно, ей рано было рожать. Мы жили в довольно приличном доме, папа работал плотником, но у него не всегда был заработок. Порой мы не очень хорошо питались. Не уверена, что мама посещала врача, когда забеременела, люди в горах не слишком-то полагаются на докторов, а больше верят в народные средства и лечатся сами. Признаться, у нас большим почетом пользуются знахарки вроде моей бабушки, чем городские врачи.

Неужели и он станет обвинять меня в том же, в чем всегда обвинял мой папаша?

— Надеюсь, ты не будешь упрекать меня в ее смерти, как мой отец, — прошептала я.

Голубые глаза Энтони уставились в огромное, до потолка, окно, обрамленное бархатом густого розового цвета с золотой каймой.

— Почему же ты вчера ничего не сказала об этом? — наконец произнес Тони. — Своим молчанием ты как бы подтвердила ложь своего отца.

— Я боялась, что вы отвергнете меня, узнав, из какой бедной семьи я происхожу.

Его быстрая холодная реакция на мои слова насторожила меня: это не Кэл Деннисон, которого можно легко одурачить.

— Каково мне было услышать, что вы с Джиллиан решили, будто я приехала немного погостить у вас, — не думая о реакции Тони, быстро продолжала я. — Папаша сказал мне, как вы сгораете от желания приютить у себя свою внучку. И вдруг я узнаю, что меня ждут всего лишь в качестве гостьи! Я никому не нужна на целом свете, никому! Я пыталась понять, почему отец наговорил такие небылицы. Может, он думал, что вы будете лучше заботиться обо мне, потрясенной смертью матери. Мне всегда так хотелось хоть немного знать о Ли. Но что я могла вам рассказать? Поэтому и молчала, боясь, что вы передумаете и не захотите оставить меня у себя, пусть даже ненадолго. Умоляю тебя, Тони, не отсылай меня назад, разреши мне жить здесь! У меня нет другого дома. Отец серьезно болен — у него нервное расстройство, вероятно, он скоро умрет. А пока еще жив, хочет отдать меня в надежные руки родственников моей матери.

Тони внимательно и задумчиво смотрел на меня, и я замерла в страхе, что лицо выдаст меня. Позабыв о своей неуемной гордости, я готова была встать на колени и униженно умолять его.

— Как врачи называют заболевание, которым страдает твой отец? — спросил Тони.

Но что я знала о нервных болезнях? Ровным счетом ничего! Я лихорадочно пыталась хоть что-то вспомнить, и наконец в моей памяти всплыл один грустный фильм, который я видела в Кэндлуике по телевизору. Это была печальная история о знаменитом игроке в бейсбол, умершем от нервного расстройства.

— Нечто вроде паралича, — неуверенно произнесла я. — И он обычно приводит к смерти…

Голубые глаза Таттертона посмотрели на меня с недоверием:

— По его сильному голосу не скажешь, что он болен.

— У всех горцев сильный голос, — возразила я. — В нашей местности принято перебивать друг друга, так что приходится кричать.

— И кто же теперь заботится об отце, когда твоя бабушка умерла, а дедушка, насколько я понял, впал в старческий маразм?

— Дедушка вовсе не маразматик! — вспыхнула я. — Он просто никак не желает смириться с мыслью, что бабушки больше нет, и продолжает считать ее живой. Это не безумие, некоторые люди просто не могут иначе…

— Я бы назвал людей, считающих мертвых живыми и разговаривающих с ними, настоящими сумасшедшими, — холодно отрезал Тони. — Кстати, почему иногда ты называешь своего отца «папашей»?

— Я его зову так, когда начинаю на него злиться, — прошептала я.

— Угу, — с интересом взглянул на меня Тони.

— Мой отец всегда укорял меня за смерть мамочки, — жалостливо заныла я. — И поэтому я начала испытывать к нему неприязнь, как, впрочем, и он ко мне. Но, в память о матери, он мечтал обеспечить мне будущее. А сам наверняка нашел какую-нибудь женщину с добрым сердцем, которая будет ухаживать за ним до конца его дней.

На этот раз Тони надолго замолчал, обдумывая мои слова.

— Если мужчина способен добиться женской преданности даже на пороге смерти, он не так уж плох, не правда ли, Хевен? — спросил он после долгой паузы. — Не уверен, что кто-то позаботится обо мне, окажись я на его месте.

— А Джиллиан? — вскричала я.

— Ну, конечно же, Джиллиан, — вяло повторил он и уставился на меня так, что я снова покраснела. Он словно присматривался ко мне, оценивал, пытаясь понять, насколько можно мне доверять. Наконец он сказал:

— Допустим, что я предложу тебе заключить со мной договор. Мы не станем рассказывать Джиллиан, что твоя мать умерла много лет тому назад, так как это известие нанесет ей боль. Раз ты уже убедила ее, что Ли семнадцать лет была счастлива с твоим отцом, то вряд ли теперь стоит разочаровывать ее, и это естественно, потому что все силы у нее уходят на то, чтобы продлить свою молодость, а вечно это продолжаться не может. Но пока она умудряется казаться молодой и красивой, давай постараемся не огорчать ее. Пусть она будет счастлива. — Тони пристально взглянул мне прямо в глаза и, помолчав, продолжал: — Если я предоставлю тебе жилье, надлежащую одежду, дам приличное образование, то захочу получить кое-что взамен. Ты готова дать мне то, что я от тебя потребую?

Прищурившись, Таттертон ждал ответа, не сводя с меня внимательных глаз. Первой моей мыслью было: я победила, я остаюсь! Но постепенно под его пристальным взглядом я почувствовала себя церковной мышкой, за которой наблюдает огромный жирный кот, в любой момент готовый сцапать ее.

— И что же от меня потребуется? — спросила я.

Мужчина удовлетворенно улыбнулся уголками рта.

— Я рад, что ты задала подобный вопрос, это говорит о твоем здравомыслии. Ты, возможно, уже и сама поняла, что за все в жизни приходится расплачиваться. Мои требования вполне разумны и обоснованны. Во-первых, я потребую от тебя безусловного повиновения. Ты не сможешь оспаривать мои решения относительно твоего будущего, а должна будешь беспрекословно подчиняться им. Я очень любил твою мать и сожалею, что ее нет в живых, но я не позволю тебе осложнять мою собственную жизнь. Пойми, раз и навсегда, если ты доставишь мне какие-то неприятности или огорчишь мою жену, я без сожаления отошлю тебя туда, откуда ты явилась. Потому что неблагодарные дураки не заслуживают того, чтобы им еще раз предоставляли шанс. — Тони широко раскрыл глаза и уставился на меня неподвижным взглядом.

— Чтобы дать тебе представление о том, какого рода решения я намерен принять, — продолжал он, — я скажу, что предполагаю начать с выбора школы и колледжа, где ты будешь учиться. Я возьму на себя заботу о твоей одежде, ты станешь одеваться так, как одевались девочки из приличных семей, когда я учился в Англии. Буду также следить за тем, какие книги ты читаешь и какие фильмы смотришь. Я не хочу, чтобы ты забивала голову всяким мусором, который испачкал бы грязью прекрасные мечты и идеалы, свойственные юности. Ты должна будешь советоваться со мной, с какими молодыми людьми тебе стоит встречаться и когда. Надеюсь, что ты всегда будешь вежлива со мной и с бабушкой. Не сомневаюсь, что Джиллиан выдвинет собственные требования, поэтому я хочу тебе кое-что о ней рассказать.

Джилл имеет обыкновение спать до полудня, ради сохранения своей красоты, как она сама выражается. Никогда не беспокой ее в это время. Она терпеть не может скучных утомительных людей, так что не приводи таких в наш дом. И не вздумай говорить в ее присутствии о неприятных вещах. Обо всех своих заботах и проблемах — будь они связаны со школой, твоим самочувствием или друзьями — рассказывай мне. Лучше тебе никогда не вспоминать о своем прошлом или о вообще малоприятных вещах, о которых ты узнаешь из газет или от знакомых. Джиллиан терпеть не может чужих проблем, она прячет голову в песок, словно страус, едва люди заводят о них разговор. Пусть она играет в свои привычные игры, пытаясь оградить себя от ненужных переживаний. Я сам верну ее к насущным проблемам, когда сочту это нужным, ты же воздержись.

Сидя за длинным обеденным столом и слушая человека по имени Таунсенд Энтони Таттертон, я все больше проникалась убеждением, что передо мной безбожный тиран, намеренный использовать меня, как использовал в своих целях Джиллиан.

И все же у меня не было ни малейшего намерения отклонить его предложение и отказаться от возможности жить в этом доме и посещать колледж. Я с трепетом думала о том прекрасном дне, когда мне, по окончании, вручат диплом и присвоят ученую степень магистра наук. Иных желаний в этот момент у меня не было.

Я встала из-за стола и сказала как можно увереннее:

— Мистер Таттертон, я всегда верила, что мое будущее связано с Бостоном, где я могу посещать лучшую школу и получить подготовку для дальнейшей достойной жизни, отличной от той, которой жила моя мама в горах Западной Виргинии. Я мечтаю закончить среднюю школу и продолжить образование в престижном колледже, что позволит мне гордиться собой. Мне это чрезвычайно необходимо — гордиться собой. Однажды я намерена вернуться в Уиннерроу и продемонстрировать всем, чего сумела добиться в жизни бедная девочка. Но хочу сказать вам: даже ради всего этого я не пожертвую своей честью и своими личными правами.

Он улыбнулся, словно упоминание о чести и личных правах позабавило его.

— Рад слышать, что ты не забываешь о столь важных вещах, — произнес Тони. — Хотя я и не сомневался в этом, читая по глазам твои мысли. И все же готов дать тебе многое, потребовав взамен лишь одного — послушания.

— Мне кажется, что за этим требованием скрывается и масса других вещей, — предположила я.

— Да, возможно, ты права, — с приятной улыбкой согласился мужчина. — Видишь ли, мы с женой пользуемся значительным влиянием в своем кругу, и мне не хотелось бы, чтобы наша репутация оказалась подмоченной. Здесь могут появиться некоторые из наших родственников, чье присутствие, возможно, смутит тебя. Насколько я понял, ты не в ладах со своим отцом, однако заботишься о нем, как и о дедушке. Ты быстро осваиваешься в незнакомой обстановке, и я предполагаю, что вскоре ты будешь себя чувствовать в Бостоне свободнее, чем я, его уроженец. Но я прошу тебя никогда не приглашать к нам своих родственников или друзей из Западной Виргинии. Ты поняла меня? Никогда!

О, это было уже слишком! В своих требованиях Тони зашел чересчур далеко. Я собиралась раскрыть ему всю правду, не теперь, конечно, позже, когда завоюю его доверие и получу покровительство. Я расскажу ему про ту ужасную осень, когда у Сары родился мертвый ребенок-урод, потому что папаша заболел сифилисом, ту осень, когда умерла бабушка и Сара уехала от нас, оставив на меня своих четверых детей. Расскажу, как мы потом зимой мерзли и голодали в нашей горной лачуге и как отец продал нас всех пятерых по пятьсот долларов за душу чужим людям, которые измывались над нами. Так как же теперь, после запрета Тони, я приглашу к себе Тома, или Фанни, или Кейта с Нашей Джейн, если мне удастся их разыскать?

— Да, Хевен Ли, — продолжал Энтони. — Я настаиваю на том, чтобы ты оборвала все свои семейные связи, забыла Кастилов и стала, как положено было бы и твоей покойной матери, одной из Таттертонов. Жаль, что она убежала от нас. Ли прислала нам всего лишь одно письмо! Тебе никто не говорил, почему она не писала домой?

Мои нервы начали сдавать. Кто, как не он, должен был лучше всех знать причину?

— Откуда было моим бедным родственникам знать об этом, если она сама ничего им не говорила? — в свою очередь раздраженно спросила я. — Она сказала только, что родом из Бостона, и, дескать, никогда и ни за что не вернется домой. Бабушка догадывалась, что мама из богатой семьи, поскольку у нее с собой была замечательная одежда и бархатная шкатулка с драгоценностями и она всегда так элегантно держалась. — Я умолчала о кукле-невесте, спрятанной на дне единственного маминого чемоданчика.

— Так она сказала твоему отцу, что никогда не вернется домой? — странным натянутым голосом, выдающим его волнение, переспросил Тони. — Кому еще она это говорила?

— Ну, я точно не знаю. Бабушка всегда мечтала, чтобы Ли вернулась домой, прежде чем горы убьют ее.

— Горы? — подавшись вперед, уставился на меня Тони. — А мне думается, что в ее смерти надо винить не горы, а недостаток надлежащего врачебного ухода.

Я заговорила голосом своей бабушки, когда она хотела напугать меня:

— Существует поверье, что людям, не рожденным в наших краях, не следует там жить. Порой в горах слышатся таинственные звуки, похожие на вой волков в полнолуние, хотя, как утверждают ученые, серые волки давным-давно исчезли из этих мест. Но все равно мы слышали этот вой. Да и охотники рассказывают, что встречали в горах не только медведей, рыжих рысей и пум, но и волков. По ночам становится жутко, когда просыпаешься от волчьего воя. Я старалась не придавать значения всем этим глупым предрассудкам, типа того, что, входя в дом, нужно трижды повернуться на месте, чтобы следом за тобой не проникли черти. Тем не менее пришлые люди быстро заболевают в наших краях и редко выздоравливают. Они становятся угрюмыми, теряют аппетит, худеют и вскоре умирают.

Тони так плотно сжал губы, что они побелели.

— Горы, говоришь? Разве Уиннерроу находится в горах?

— Уиннерроу находится в долине, или в «дыре», как выражаются горные жители. Но долина ничем не отличается от гор, люди живут там по одним и тем же старинным обычаям, рано стареют, плохо питаются, не следят за собой. У моей бабушки никогда не было настоящей пудреницы, и она не ухаживала за ногтями.

— Довольно, прошу тебя, — оборвал меня Энтони. — Скажи на милость, зачем же такой умненькой девушке, как ты, возвращаться туда?

— На то у меня есть свои причины, — упрямо ответила я, опустив голову, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Я не могла сказать ему, как хотелось бы мне поднять престиж фамилии Кастил и ради памяти своей бабушки заставить других уважать ее. Только ради нее я должна была это сделать.

Я стояла, а Тони сидел и молчал. Мне казалось, что он молчит уже целую вечность, потирая подбородок ухоженными пальцами своих холеных рук. Затем опустил их на стол и начал выстукивать по белоснежной скатерти нервную дробь.

— Я всегда ценил честность, — наконец произнес он, устремив в пространство немигающий взгляд. — Всегда лучше сказать правду, если не уверен, что можешь удачно солгать. Это позволяет хотя бы четко изложить суть дела и в случае неудачи сохранить за собой репутацию честного человека. — Он улыбнулся мне и продолжал: — Спустя три года после побега твоей матери я обратился в частное детективное агентство с просьбой разыскать ее. Они вышли на Уиннерроу и навели справки, узнав, что Ли жила за городом, поэтому в архивах города ее имя не значится. Однако многие жители Уиннерроу помнили милую девушку, вышедшую замуж за Люка Кастила. Нанятый мной сыщик даже пытался найти ее могилу, но ему не удалось отыскать на кладбище плиты с ее именем. Однако я уже давно знал, что твоя мама никогда не вернется к нам. Она сдержала свое слово…

Мне показалось, что на глазах мужчины выступили слезы. Неужели и он по-своему любил мою маму?

— Скажи честно, Хевен, — спросил Тони, — она любила твоего отца? Прошу тебя, подумай хорошенько, прежде чем ответить. Это очень важно для меня.

Как я могла ответить на такой вопрос? Откуда мне было знать, что творилось в ее душе? Да, я слышала, как бабушка говорила, что она любила его, поскольку отец никогда не был с ней груб и жесток.

— Я не хочу больше о ней говорить! — воскликнула я. — Сколько я помню себя, меня всегда обвиняли в ее смерти, а теперь, как мне кажется, ты хочешь обвинить меня еще в чем-то. Дай мне шанс, Тони Таттертон, я буду послушной! Я буду стараться хорошо учиться! Ты сможешь гордиться мной!

Что в моем голосе заставило его уронить голову на руки? Мне хотелось, чтобы и Тони возненавидел моего папашу за то, что тот сгубил мою мать. Я хотела, чтобы мы вместе отомстили ему за это. И я с трепетом ждала его ответа.

— Ты клянешься строго выполнять мои условия и требования? — Подняв неожиданно голову, он пристально взглянул на меня.

— Клянусь!

— В таком случае ты никогда больше не зайдешь в лабиринт и не станешь искать встречи с моим младшим братом Троем.

— Откуда тебе об этом известно? — с трудом переведя дух, спросила я.

— Ну, конечно же, от него самого, моя милая девочка, — усмехнулся Тони. — Он был очень взволнован встречей с тобой, говорил, что ты вылитая мать, насколько он помнит ее.

— Но почему мне нельзя с ним видеться?

— У Троя свои причуды, — нахмурился Тони. — И я не хочу, чтобы они дурно повлияли на тебя. Общение с ним небезопасно.

— Я не совсем понимаю, — растерянно пробормотала я, глубоко встревоженная тем, что Трой, возможно, смертельно болен.

— Чему же тут удивляться! — воскликнул Таттертон. — Троя никто не в состоянии понять! Ты когда-либо видела другого такого красавчика? Ручаюсь, что нет. И он производит впечатление совершенно здорового мужчины, хотя это очень больной человек, уверяю тебя. Он болеет с самого рождения, и я очень прошу, ради твоего же блага, оставь его в покое. Ему нельзя помочь. Ему никто не может помочь.

— Что ты хочешь этим сказать? В какой помощи он нуждается? От чего или от кого его нужно спасать?

— От самого себя, — отрезал Тони, брезгливо взмахнув рукой. — Ладно, Хевен, сядь, прошу тебя. Поговорим лучше о наших делах. Итак, я обеспечиваю тебя жильем и создаю тебе королевские условия: ты будешь учиться в лучших учебных заведениях и вообще получишь все, что нужно. За это я потребую совсем немногого. Во-первых, как я уже сказал, никогда не огорчать бабушку. Во-вторых, тайно не встречаться с Троем. В-третьих, не упоминать о своем отце, прямо или косвенно. В-четвертых, выкинуть из головы все свое прошлое и думать исключительно о самосовершенствовании. И в-пятых, ты дашь мне право принимать все наиболее важные решения, касающиеся твоей жизни. Договорились?

— Но… какого рода важные решения? — осторожно спросила я.

— Так мы договорились или нет?

— Но…

— Значит, не договорились. Ты уклоняешься от прямого ответа. В таком случае будь готова уехать от нас после Нового года.

— Но мне некуда ехать! — в отчаянии воскликнула я.

— В твоем распоряжении целых два месяца, после чего мы расстанемся. Но не рассчитывай, что за это время тебе удастся так обворожить бабушку, что она расщедрится и оплатит твое образование. Джиллиан не распоряжается деньгами. Они в моих руках — все, включая капитал, оставшийся ей от первого мужа. Я забочусь о том, чтобы Джиллиан ни в чем не нуждалась, но деньги доверять ей нельзя, она полный профан в этом вопросе.

Я не могла согласиться с тем, чтобы Тони принимал за меня решение и делал за меня выбор. Я просто не должна на это пойти.

— Твоя мать собиралась поступить учиться в специальную школу для девочек, лучшую в округе. Все богатые девочки мечтают о ней, чтобы потом удачно выйти замуж. Я надеюсь, что учеба там поможет и тебе найти достойного жениха.

Но у меня уже был достойный жених, Логан Стоунуолл, и я не теряла надежды, что рано или поздно он вернется ко мне. Он непременно простит меня и поймет, что я пала жертвой рокового стечения обстоятельств… Кейт и Наша Джейн тоже стали жертвами…

Я закусила нижнюю губу. Вряд ли мне представится еще такой шанс! В конце концов, Тони часто будет отсутствовать по своим делам, и весь этот огромный дом будет в моем полном распоряжении. Трой Таттертон мне тоже совершенно не нужен, тем более наверняка я скоро увижусь с Логаном.

— Хорошо, я остаюсь. Я принимаю все твои условия, — сказала я.

— Замечательно, — впервые по-настоящему тепло улыбнулся мне мужчина. — Я знал, что ты сделаешь правильный выбор. Твоя мама допустила ошибку, убежав из дому. И чтобы окончательно поставить все на свои места и избавить тебя от лишних головоломок, сообщаю, что Джиллиан шестьдесят лет, а мне сорок.

Джиллиан — шестьдесят лет!

А моя деревенская бабушка умерла в сорок пять, а на вид ей было все девяносто! О Боже, лучше не думать об этом. Я так была потрясена услышанным, что не находила слов, что и сказать. Сердце мое было готово выскочить из груди. Наконец, слегка успокоившись, я перевела дух и даже изобразила некое подобие улыбки. В конце концов, это, может, даже к лучшему. Когда-нибудь я соберу под этой крышей всех вместе — Тома, Фанни, Кейта и Нашу Джейн. Но случится это не раньше, чем я в полной мере возьму в свои руки свое будущее, получив хорошее образование.

— Мне думается, что я смогу устроить тебя в престижную школу Уинтерхевен, — сказал Тони. — Хотя это будет и не просто, придется подключить все свои связи: слишком много желающих попасть туда. Тебя проэкзаменуют, чтобы понять, в какой класс определить. Мы с тобой сами поездим по магазинам и выберем для тебя одежду. К чему утруждать Джиллиан, у нее своих дел хватает. Тебе понадобятся теплые вещи, куртки, ботинки, шапки, перчатки, платья и комбинезоны. Ты ведь станешь членом семейства Таттертон и должна будешь держать нашу марку. Я буду давать тебе деньги на расходы, чтобы ты могла чувствовать себя свободно среди новых друзей и ни в чем себе не отказывать. Словом, позабочусь о тебе, не сомневайся.

Я даже слегка растерялась, с трудом привыкая к мысли, что теперь смогу, при желании, покупать все, что буду и в самом деле учиться в престижной школе, а потом в колледже.

— А эта женщина, Сара, на которой твой отец женился вскоре после смерти Ли, что она за человек? — неожиданно спросил Тони.

Зачем ему это нужно знать?

— Она тоже родом из тех мест, — сказала я. — Что я могу о ней сказать? Высокая, костлявая, с ярко-рыжими волосами и зелеными глазами.

— Ее внешность меня мало интересует, — отрезал Тони.

— Мне Сара нравилась до тех пор, пока не убежала от нас, узнав, что Отец смертельно болен.

— Ты должна навсегда забыть ее имя! — строго сказал Энтони. — И моли Бога, чтобы вы никогда больше с ней не повстречались.

— Но я даже не знаю, где она теперь, — ответила я, чувствуя себя виноватой перед Сарой и невольно желая защитить ее: ведь она пыталась сделать все, что могла…

— Хевен, если я что-то и узнал за свои сорок лет, так это одну простую истину: дурные семена всегда дают всходы.

Я в упор взглянула на него, охваченная недобрыми предчувствиями.

— Еще раз повторяю, Хевен. Став членом этой семьи, ты должна забыть о своем прошлом. О всех своих старых друзьях. О всех своих родственниках. Тебя ждет не жалкое прозябание в горах в качестве очередной школьной учительницы, решившей потратить свою жизнь на перевоспитание людей, которых ничто не может изменить, пока они сами этого не захотят. Ты будешь жить по стандартам Таттертонов и ван Воринов, а они всегда были сливками общества. Мы связаны обязательствами и семейными традициями и не на словах, а на деле поддерживаем их. И это относится как к мужчинам, так и к женщинам.

Что же это был за человек, который требовал столь многого? «Холодный и подлый», — подумала я, с трудом сдерживаясь, чтобы не выкрикнуть ему прямо в лицо все, что я о нем думаю. Меня трясло от ярости при одной лишь мысли о тех бесчеловечных ограничениях, которые он накладывал на меня.

И тут я поняла, почему моя мать убежала из этого дома. Виной тому был этот безжалостный и беспощадный в своих претензиях человек! Но в следующий момент, как истинная изворотливая негодяйка, я уже утешалась сознанием того, что Тони Таттертону не дано знать моих истинных мыслей. Ему хочется быть диктатором — ради Бога! Я буду играть свою игру.

— Я сделаю все так, как тебе угодно, Тони, — сказала я, покорно склонив голову. И тут же, горделиво выпрямив спину, стала подниматься по лестнице, обуреваемая горькими мыслями. Несмотря на бурные события, ничто не менялось в моей жизни. Я по-прежнему оставалась нежеланной, даже здесь.

5. Уинтерхевен

Уже на следующий день Тони принялся упорядочивать мою жизнь с такой непоколебимостью, словно ни я, ни Джиллиан вообще не имели права голоса. Буквально по минутам расписал весь мой день, лишив меня тех маленьких радостей, которые я могла бы испытать, если бы он не так торопился превратить Золушку в принцессу. Мне требовалось время, чтобы привыкнуть к тому, что слуги спешат ко мне, стоило лишь кивнуть или произнести слово; время, чтобы как следует изучить дом, в котором легко заблудиться, как в лабиринте в саду. Мне не нравилось, что Перси наполняет для меня ванну и разбирает мою одежду, даже не спрашивая, хочу я этого или нет. И меня бесил запрет звонить по телефону своим родственникам.

— Нет! — категорически заявил Тони, поднимая голову от газетной страницы с курсом биржевых акций. — Нет никакой необходимости еще раз прощаться с Томом: ведь ты сказала мне, что уже сделала это.

От такого стремительного развития событий я была настолько ошеломлена, что даже попыталась выразить свое неудовольствие по этому поводу.

— Что значит — я слишком тороплюсь? — изумленно уставился на меня Тони. — А разве ты сама не того же хотела? Разве не для этого сюда приехала? Ты получила все, о чем только могла мечтать, все самое лучшее! И скоро пойдешь в школу. Жизнь не терпит промедлений, нужно ловить момент! Не в моих правилах медлить и осторожничать, и, уж если мы с тобой решили бежать в одной упряжке, нам следует бежать в ногу.

Он улыбнулся, смерив меня снисходительным взглядом, а я попыталась убедить себя, что согласна с ним.

Пока Джиллиан по утрам спала и потом за закрытыми дверями тратила еще несколько часов на «тайные ритуалы красоты», мы с Тони объехали несколько магазинчиков, где одежду и обувь покупают только очень состоятельные люди. Он ни разу не поинтересовался ценой покупки, подписывая чеки с добродушным видом человека, у которого никогда не кончаются деньги. Однако стоило мне заикнуться, что неплохо бы купить пару ярких разноцветных туфель для разнообразия, Тони решительно возразил:

— Нет! Только коричневый, черный, бежевый и синий цвета. Пожалуй, можно еще добавить и пару серо-красных ботинок, этого будет вполне достаточно. К лету я куплю тебе белые туфли. Пусть некоторые твои желания останутся неудовлетворенными, нехорошо, когда все мечты исполняются сразу. Мы живем мечтой, как тебе известно, а когда перестаем мечтать, то вскоре умираем. — Его светлые голубые глаза потемнели. — Однажды я уже допустил ошибку, когда дал слишком много и слишком быстро, не оставив ничего на другой раз. Больше я ее не повторю.

В тот вечер мы возвращались домой с грудой свертков на заднем сиденье автомобиля — одежды хватило бы на трех девочек. Мне казалось, Тони даже не понимает, что снова дал слишком много и слишком быстро. Всю жизнь мечтавшая о красивой и дорогой одежде, я была потрясена. Энтони же казалось, что этого все равно не достаточно: видимо, он сравнивал мой гардероб с гардеробом Джиллиан.

В присутствии Джиллиан я всегда чувствовала себя неуютно: она либо вообще не замечала меня, либо вдруг принималась изливать свои чувства. Порой мне казалось, что ее раздражает мое появление в их доме. Она частенько тихо сидела на диване у себя в спальне, раскладывая пасьянс и время от времени поглядывая в мою сторону.

— Ты играешь в карты? — как-то спросила меня Джиллиан.

— Да. — Я тотчас же вскочила с места, обрадованная тем, что она хочет провести время в моей компании. — Когда-то давно один приятель научил меня игре в «пьяницу». — Он же подарил мне новенькую колоду карт, которую «позаимствовал» в аптеке своего отца.

— В «пьяницу»? — как-то странно взглянула на меня Джиллиан. — А в другие игры ты не играешь?

— Я быстро учусь! — ответила я.

И с того дня она стала учить меня играть в бридж, которому отдавала предпочтение из всех других карточных игр. Однако объясняла слишком быстро, и я поняла, что лучше купить пособие и изучить бридж самостоятельно.

Но ей эти уроки доставляли удовольствие, и целую неделю она тайно злорадствовала всякий раз, стоило мне проиграть. Но вот наступил день, когда я наконец выиграла, и тогда Джиллиан воскликнула, прижав ладони к щекам:

— Нет, тебе просто повезло! Сыграем после ленча еще партию и посмотрим, кто выиграет.

Я начала нравиться Джиллиан, я стала ей нужна. Впервые за все время мы ели днем вместе. (Раньше совместно приходилось только ужинать, когда блюда подавали в большую столовую.) Мне было любопытно наблюдать, как одна из богатейших дам в мире, и, безусловно, одна из самых красивых, довольствуется сандвичем с огурцом и бокалом шампанского на свой второй завтрак.

— Но ведь этим же не будешь сыт, Джиллиан, — воскликнула я после третьего совместного ленча. — Признаться, я испытываю голод, даже съев шесть таких сандвичей, а к шампанскому я равнодушна.

Она изумленно вскинула свои тонкие брови:

— Что же вы с Тони едите на ленч, любопытно узнать?

— О, он позволяет мне есть все, что мне понравится в меню. Даже уговаривает меня отведать блюда, которые я никогда не пробовала!

— Он балует тебя, как баловал Ли! — промолвила женщина и, склонив голову, уставилась в тарелку. — Что меня действительно раздражает, так это вид молодой девушки, поглощающей все подряд с волчьим аппетитом, — брезгливо взмахнула она рукой. — Ты отдаешь себе отчет, Хевен, что по-другому есть ты просто не умеешь? И мне думается, пока ты не умеришь свой аппетит, нам не следует обедать вместе. За ужином же я постараюсь не обращать внимания на твою дурную привычку объедаться перед сном.

Джиллиан была верна своему слову: мы больше не играли с ней в бридж и никогда вместе не обедали, а по вечерам, когда все усаживались за общий стол, она разговаривала исключительно с Тони. Если же в силу необходимости ей нужно было обратиться ко мне, то она даже не смотрела в мою сторону. Стараясь угодить ей, я отказывалась от вторых и третьих блюд, лишь слегка притронувшись к закуске. Теперь я постоянно испытывала голод и вынуждена была тайком наведываться на кухню, где меня радушно встречал шеф-повар Райс Уилльямс — тучный и добродушный негр.

— Как же ты похожа на свою маму, милая девушка, хотя у тебя и темные волосы, — восклицал он. — Я еще не встречал ни одной дочери, которая была бы так похожа на мать.

В этой кухне, где все сверкало и блестело, где было множество сковородок и сотни кухонных инструментов и приспособлений, о которых я раньше и понятия не имела, я проводила долгие часы, слушая рассказы Рая Виски о семье Таттертон. Но всякий раз, когда я пыталась уговорить его рассказать что-либо о моей матери, он начинал суетиться и делал вид, что ему пора заняться своими делами. При этом гладкое коричневое лицо повара становилось непроницаемым, и он тотчас же менял тему разговора. Но по мимолетной тени стыда и смущения, которую я успела однажды все-таки заметить, заподозрила, что скоро наступит день, когда повар откровенно поделится со мной всем, что ему известно. А знал он, как подсказывало мне сердце, не мало.

Уединившись в спальне, я тайком писала Тому о своей новой жизни. Отправив ему уже три письма, я предупредила, что ему не следует мне отвечать, пока не подыщу надежный адрес. Мне больно было даже представить себе, что он подумает, когда прочтет эту приписку. В своих письмах я описала усадьбу Фартинггейл, Джиллиан, Тони, но ни словечком не обмолвилась о Трое. Трой не выходил у меня из головы, я не в силах была забыть его, и мне не терпелось снова его увидеть, хотя я этого и боялась. Мне хотелось задать Тони тысячу вопросов о его брате, но стоило лишь затеять разговор о человеке, обитающем в доме за лабиринтом, как Энтони сразу же хмурился. Дважды пыталась я заговорить о Трое с Джиллиан, но она отворачивалась и махала руками, не желая слышать о нем.

— Забудь его, это совершенно неинтересный тип! — восклицала она. — Он слишком обременен всяческими знаниями, чтобы ценить женщин.

Вся в тягостных мыслях о Трое, я решилась наконец написать человеку, с которым искренне связывала свое будущее, чтобы выяснить, простил ли он меня и хочет ли возобновить наши прежние отношения.

Я долго не могла подобрать нужных слов, не зная, стоит ли затрагивать столь деликатный момент, как причина нашей размолвки, и наконец решила, что не стоит. Мне нужно было уговорить Логана встретиться со мной, чтобы посмотреть ему в глаза, прежде чем углубляться в историю с Кэлом Деннисоном.

В конце концов я не сумела сочинить ничего лучшего, чем вот такое коротенькое послание:

В качестве обратного адреса я указала на конверте почтовый ящик, который тайно абонировала на почте, пока Тони покупал себе в соседнем магазинчике кое-что из одежды. Я задумчиво погрызла конец ручки и, мысленно помолившись, вложила листок в конверт. Логан, если я для него все еще что-то значила, мог бы уберечь меня от многих бед: ведь он такой сильный и рассудительный!

На другой день у меня появилась возможность отправить письмо. Когда мы с Тони были в магазине, я сказала ему, что мне нужно в туалет, а сама, выбежав через служебный вход, опустила конверт в почтовый ящик. Лишь после этого вздохнула с облегчением: связь с моим запретным прошлым восстановлена!

Теперь, когда в усадьбе у меня появилось имущество, которое я могла считать своим, я начала свыкаться с мыслью, что это и есть мой дом. По утрам мы с Тони плавали в бассейне, после чего, переодевшись, завтракали, причем Куртис уже не смущал меня своим присутствием, как прежде, и я обращала на него внимание лишь тогда, когда мне что-то было нужно. С Джиллиан мы теперь почти не виделись, она до полудня лежала в постели, прежде чем появиться из спальни во всем своем великолепии. Обычно она тотчас же уезжала к парикмахеру или же в гости к кому-то из своих многочисленных знакомых, где, как я подозревала, Джилл не ограничивалась за столом одним лишь шампанским да тонюсеньким тостом с огурцом.

Что касается Тони, то вскоре после завтрака он отправлялся по делам своей компании игрушек в Бостон. Иногда он звонил из служебного кабинета и приглашал меня отобедать с ним в каком-нибудь ресторанчике, где я чувствовала себя принцессой. Мне нравилось наблюдать, как люди оборачиваются и разглядывают нас, словно мы отец и дочь. Ах, если бы только мой родной папаша обладал хотя бы половиной тех светских манер, которые были у Тони в крови!

Затем наступили тяжелые, но удивительные дни, когда я каждое утро выезжала вместе с Энтони из дома и по пути на работу он подвозил меня к высокому хмурому зданию, где я сдавала экзамены в Уинтерхевен: общий вступительный, как я предварительно узнала от Тони, и ряд специальных, для определения уровня моей подготовки по различным дисциплинам. Таттертон надеялся, что я получу высокие баллы, которые требуются для зачисления меня впоследствии в один из престижных университетов.

Как-то вечером я сидела в комнате Джиллиан и наблюдала, как она красится. Мне хотелось откровенно поговорить с ней, как с матерью или с бабушкой, но я осмелилась заикнуться лишь о трудной контрольной работе, которую я выполнила днем.

— Ради Бога, Хевен! — нетерпеливо взмахнула она рукой. — Избавь меня от этого занудства! Я терпеть не могу школу, Ли только и говорила о ней! Мне вообще не понятно, зачем таким красивым девушкам забивать себе всякой ерундой мозги, если они все равно неплохо устроятся в жизни.

При этих словах у меня от удивления глаза полезли на лоб. В каком веке она живет? Ведь сейчас почти во всех семьях и муж, и жена работают. Однако, подумав немного, я поняла, что Джиллиан всегда была убеждена, что ее внешний вид обеспечит ей состояние, и оказалась права.

— И еще, Хевен, — продолжала женщина, рассматривая себя в зеркале, — когда ты наконец поступишь в эту гадкую школу, постарайся не приводить домой своих друзей. В крайнем случае, предупреждай нас хотя бы дня за три, чтобы это не нарушило моих планов.

Я замерла, не находя слов от обиды.

— Ты никогда не будешь относиться ко мне, как к родному человеку, не правда ли? — жалостливо пропищала я. — Живя в Уиллисе, я надеялась, что, встретив наконец дочь своей дочери, ты будешь любить меня и нуждаться во мне и мы будем жить как одна крепкая и дружная семья.

Она посмотрела на меня, как на потешного уродца в цирке.

— Крепкая и дружная семья? О чем ты говоришь? У меня две сестры и брат, но все мы терпеть не можем друг друга! Всю жизнь мы только и делали, что ругались и бранились между собой! Вспомни, как поступила со мной твоя мать! Поэтому я не собираюсь привыкать к тебе, чтобы снова не страдать, когда ты уйдешь.

Она посмотрела на меня, слегка вздернув брови, и я поняла, что Джиллиан с легкой душой выкинет меня из дома и из своего сердца, если я дам для этого хоть малейший повод. Она не хотела менять свой образ жизни, и Хевен Ли ровным счетом ничего не значила для нее. Я была просто подавлена этим открытием.

Тони, однако, с лихвой возмещал недостаток интереса Джиллиан ко мне и ее полную апатию. Экзамены я выдержала, получив весьма высокие оценки, и теперь, когда первый барьер был преодолен, Тони оставалось лишь нажать на все свои связи, чтобы пропихнуть меня вне очереди в Уинтерхевен: в списке желающих поступить туда числилось несколько сотен претенденток.

Мы сидели в его шикарном домашнем кабинете, когда Энтони, прищурив свои голубые глаза, сообщил мне следующее:

— Я сделал все возможное, чтобы устроить тебя в Уинтерхевен. Настала твоя очередь показать свои способности. По результатам экзаменов ты зачислена в старшую группу. Теперь нужно подать необходимые документы для последующего перевода в колледж, а при поступлении туда будут учтены твои школьные оценки. В Уинтерхевен прекрасные преподаватели, они заставят тебя работать в полную силу. Лучших учеников там поощряют, предоставляя им возможность участвовать в общественных мероприятиях — по их выбору и желанию. Приглашают на встречи с выдающимися людьми бостонского общества, на концерты и спектакли. К сожалению, недостаточное внимание в Уинтерхевен уделяется спорту. Ты увлекаешься каким-то определенным видом спорта?

В Уиллисе я все силы отдавала учебе, на спортивные игры энергии и времени не оставалось, кроме того, каждый день мне приходилось идти пешком семь миль до школы и столько же обратно в свою горную лачугу. А дома нужно было еще стирать, работать в саду и помогать по хозяйству Саре и бабушке. Не легче жилось и в Кэндлуике у Деннисонов, где Китти считала меня своей рабыней.

— Почему ты молчишь? Тебе трудно ответить мне? Ты любишь спорт?

— Я даже и не знаю, — едва слышно произнесла я, опуская глаза. — У меня не было возможности заниматься спортом.

Бросив на Тони быстрый взгляд, я заметила, что в его глазах промелькнуло разочарование и сожаление. Может быть, он и догадывался, что я далеко не все рассказала ему о своем трудном детстве, но он все равно бы не понял, как ужасно быть бедным. Я улыбнулась, пытаясь как-то исправить ситуацию.

— Я хорошо плаваю, — сказала я.

— Плавание развивает фигуру, — поддержал Энтони. — Надеюсь, ты будешь и дальше пользоваться нашим домашним бассейном.

Я кивнула, чувствуя некоторую неловкость.

Сверху доносился звук шагов Джиллиан, которая тщательно наводила красоту перед выходом из своей спальни. Еще больше времени занимал у нее особый ритуал, предшествующий светскому рауту. Но самой утомительной и долгой была подготовка ко сну.

— Ты уже сказал Джиллиан, что я остаюсь у вас? — не поднимая глаз, спросила я.

— Нет. Джиллиан не нужно ничего специально объяснять, она занята собственными делами и мыслями. Пусть все идет своим чередом.

Тони откинулся на спинку кресла и почесал подбородок. Я уже знала, этот жест означает, что он вполне владеет ситуацией.

— Джиллиан скоро привыкнет постоянно видеть тебя в доме, как и ты привыкнешь к стуку ее каблучков у себя над головой. Постепенно ты войдешь в ее сознание и станешь неотъемлемой частью окружающего ее мира. Постарайся быть с Джилл вежливой и любезной, никогда не пытайся соперничать с ней. Не давай ей повода думать, что тебя смешат ее попытки скрыть свой возраст. Обдумывай каждое слово, каждый шаг. У Джиллиан масса подруг, тоже скрывающих свой возраст, но ей это удается лучше, чем кому-то из них. Я имею список всех ее подруг, а также их мужей и детей, с указанием, чем они увлекаются, что им нравится и что не нравится. Изучи его хорошенько. Но не старайся особенно угодить всем. Говори любезности, лишь когда это необходимо, держись с достоинством. Если разговор зайдет о чем-то незнакомом тебе, лучше промолчи и внимательно выслушай собеседника: люди обожают тех, кто умеет их слушать. Достаточно вставить в нужный момент удачное словечко, вроде «ах, как любопытно!», и тебя сочтут исключительно интересным человеком, с которым всегда приятно и есть о чем поговорить.

Тони потер ладони и окинул меня с головы до ног внимательным взглядом.

— Теперь, поскольку ты одета в соответствующие туалеты, то будешь принята в обществе. Слава Богу, что твоя речь без провинциального акцента, это было бы ужасно!

Его длинный список подруг Джиллиан поверг меня в панику. Я все глубже погружалась в новый для меня мир, удаляясь от своих братьев и сестер. Неужели, почувствовав наконец твердую почву под ногами, я навсегда потеряю их? Ведь Фанни и Том, с их ужасным деревенским акцентом, никак не сошли бы за моих новых школьных друзей. Да и я могла поослабить контроль и допустить непоправимую ошибку. Лишь один человек из моего прошлого наверняка не вызвал бы у Тони подозрения — Логан, с его сильной, открытой и аккуратной внешностью и честными спокойными глазами. Но Логан не тот человек, чтобы скрывать свое происхождение, он гордится фамилией Стоунуолл.

Тони внимательно следил за выражением моего лица, и я поежилась в кресле.

— А сейчас, пока Джиллиан еще не спустилась вниз и не прервала наш разговор своей болтовней о том, куда она поедет и что сегодня наденет, изучи карту города. По понедельникам Майлс будет отвозить тебя в школу, а по пятницам кто-то из нас с ним — привозить тебя домой. Со временем ты будешь сама ездить туда и обратно на машине, когда получишь права. Какой автомобиль тебе хотелось бы получить в подарок к своему семнадцатилетию?

Потрясенная мыслью, что у меня будет личный автомобиль, я на минуту онемела.

— Я буду благодарна за любую модель, которую ты мне подаришь, — наконец чуть слышно произнесла я.

— Не надо скромничать, Хевен! Первый автомобиль — неординарное событие, нужно серьезно отнестись к нему. Подумай на досуге, приглядись к машинам на улице, загляни в автосалон. Постарайся выработать у себя хороший вкус и собственный стиль, это очень важно.

Тони развернул на столе карту города и ткнул пальцем в красный кружок:

— Здесь находится твоя школа, а вот тут наш дом.

По мраморным ступеням лестницы зацокали каблучки Джиллиан, и Тони, быстро свернув карту, спрятал ее в ящик комода прежде, чем аромат духов заполнил кабинет. Из библиотеки величественно вплыла Джилл, одарив нас улыбкой великосветской дамы. На ней был черный костюм из тонкой шерсти с норковым воротником и манжетами; черная шифоновая блуза под жакетом переливалась и блестела, подчеркивая изумительную красоту золотистых волос Джиллиан, — сегодня она превзошла самое себя и сверкала, как бриллиантовое колье на фоне черного бархата.

Пораженная ее великолепием, я, наверное, слишком глубоко вздохнула, и сладкая волна ее цветочных духов хлынула в легкие, едва не задушив меня. Широко раскрыв рот и вытаращив глаза, я забилась в припадке кашля, покраснев от напряжения до корней волос.

— Что с тобой, Хевен? Почему ты кашляешь? — встревоженно посмотрела на меня Джиллиан, сделав большие глаза. — Может быть, ты простудилась? Или у тебя грипп? Если так, то, пожалуйста, не приближайся ко мне! Я терпеть не могу болеть! И вообще, больные люди меня раздражают, я не знаю, что с ними делать и о чем разговаривать. Я никогда не болела, разве только когда рожала Ли.

— Но ведь беременность и роды не считаются болезнью, Джилл, — мягко заметил Тони. При появлении жены он встал, что чрезвычайно удивило меня: мне не доводилось видеть мужчин, столь любезных с женами даже у себя дома. У меня мурашки побежали по спине от его элегантных манер.

— Ты просто восхитительна, Джиллиан, — сказал Таттертон. — Черный цвет потрясающе идет тебе.

Джиллиан была явно польщена его словами и тем, как он смотрит на нее. Забыв о моих микробах, она обернулась и скользнула в объятия мужа.

— Как быстро мчится время, дорогой! — вздохнула она, нежно поглаживая рукой в перчатке голову Тони. — Мы с тобой так редко видимся! Скоро Рождество, нужно готовиться к нему, а мне уже надоела зима и наскучили все эти приемы. — Она обняла его за талию. — Я так люблю тебя, мой дорогой, и хочу, чтобы ты принадлежал только мне одной. Не устроить ли нам себе еще один медовый месяц? Подумай, как нам исчезнуть из этого противного холодного дома до января! — Она дважды поцеловала его, продолжая ворковать: — Делами вполне мог бы заняться и Трой, ведь ты сам всегда говорил, что у него природный талант к работе. Вот и дай ему возможность проявить его!

Сердце мое учащенно забилось, когда она упомянула имя брата Тони, но одновременно я чуть было не вскрикнула от негодования. Они должны остаться здесь! Они не могут оставить меня на каникулы одну, в незнакомой школе, среди незнакомых одноклассников!

Глядя на то, что проделывала Джиллиан с Тони у меня на глазах, я вспомнила Китти, тоже прекрасно умевшую вертеть Кэлом, как ей вздумается. Неужели все мужчины настолько озабочены сексом, что сразу же теряют рассудок, стоит лишь красивой женщине приласкать их? Тони уже не был тем уверенным и уравновешенным человеком, который всего несколько минут назад почесывал пальцами свой подбородок. Теперь он буквально пожирал Джиллиан любящим взглядом, и она явно владела ситуацией, каким-то загадочным образом отобрав у мужа бразды правления. Легкость, с которой она сумела добиться от него того, чего желала, испугала меня.

— Я подумаю, что можно сделать, — невнятно пробормотал Тони, снимая с ее плеча длинный белый волос и осторожно опуская его в корзину возле стола. И по этому вкрадчивому жесту я тотчас же поняла, что никакой женщине не дано управлять Тони, — он лишь позволяет им думать, что они могут это делать.

Он осторожно высвободился из объятий Джилл.

— Сегодня мы с Хевен едем в магазин, чтобы закончить приготовления к началу учебы в школе, — сообщил он. — Нужно купить еще кое-что из одежды для нее. Может быть, ты составишь нам компанию? Мы могли бы потом все вместе поужинать, а после ужина сходить в театр или на какой-нибудь фильм.

— Право, я даже и не знаю, — пробормотала Джиллиан, млея под его нежным взглядом.

— Да нет же, дорогая, ты знаешь, — сказал он. — Твои приятельницы обойдутся и без тебя, в конце концов, ты знакома с ними уже много лет, а Хевен пока для тебя загадка, которую еще предстоит разгадать.

Лицо Джиллиан мгновенно изменилось, превратившись в застывшую холодную маску. Она скользнула по мне пустым взглядом своих голубых глаз и воскликнула, словно только сейчас вспомнив о моем существовании:

— Я, кажется, совершенно забросила тебя, моя дорогая! Почему никто из вас вовремя не напомнил мне об этом? Я с удовольствием поехала бы с вами по магазинам, но, решив, что вы и без меня со всем управитесь, наметила собственные планы. Сейчас уже поздно что-либо отменять, меня ждут мои подруги в бридж-клубе. Если я не приду, они разорвут меня в клочья своими острыми ноготочками. — Женщина сделала было шаг, намереваясь поцеловать меня, но вспомнила о моем кашле и замерла на месте, уставившись на мои густые длинные волосы.

— Тебе нужен хороший парикмахер-модельер, — рассеянно пробормотала она и склонила голову, пытаясь найти что-то в своей сумочке. — Вот, это тот человек, который тебе нужен, — протянула она мне визитную карточку. — Это просто гений парикмахерного искусства. Марио единственный, кому я позволяю прикасаться ко мне. — Взглянув в зеркало, она дотронулась кончиками пальцев до своих волос. — Никогда не обращайся к модельерам-женщинам, только мужчины могут оценить женскую красоту и знают, как подчеркнуть ее.

Я подумала о Китти Деннисон, у которой был свой салон красоты. Китти считала себя отличным мастером, и мне она тоже казалась знатоком своего дела. Но ее густые медные волосы по сравнению с шелковистыми локонами Джиллиан выглядели грубыми, как кобылий хвост.

Улыбаясь, Джиллиан одарила Тони еще одним поцелуем и с беззаботным, счастливым выражением лица исчезла за дверью.

Подойдя к окну, Тони с мрачным видом наблюдал, как жена отъезжает от дома в автомобиле, за рулем которого сидел молодой и симпатичный шофер Майлс.

Не оборачиваясь ко мне, он сказал:

— Больше всего в зиме мне нравится снег и катание на лыжах. Я думаю, что научу тебя кататься на лыжах, и мы будем совершать совместные прогулки. Джиллиан не любит больших нагрузок, опасаясь сломать ногу, она не переносит боли. Трой любитель кататься на лыжах, но он вечно занят своими отъездами и приездами.

Затаив дыхание, я ждала, что он еще расскажет о брате. Но Тони заговорил о Джиллиан.

— Когда мы только познакомились, она говорила, что увлекается гольфом, теннисом, плаванием и даже футболом. Она обожала теннисные костюмчики, хотя и не умела держать в руках ракетку, не говоря уже о том, что у Джилл и в мыслях не было бегать за мячом и потеть.

Все еще оставаясь под впечатлением, произведенным на меня Джиллиан в ее шикарном черном наряде, я не готова была осудить ее за желание оградить и сохранить свою хрупкую безупречную красоту, обреченную, увы, на увядание. И вдруг мне подумалось: если я очень захочу и без тени сомнения или страха уверую в исполнение своей мечты, то в один прекрасный день Джиллиан искренне улыбнется мне и ее ласковые глаза скажут, что она простила меня за то, что я оборвала жизнь ее дочери и моей матери…

Спустя две недели после своего прибытия в Бостон я была принята в Уинтерхевен. С Троем мы больше не виделись, но я думала именно о нем, когда Тони распахнул передо мной дверцу автомобиля, широким жестом руки приглашая войти в школу. Здание гнездилось в глубине дворика, засаженного деревьями, унылую зимнюю наготу которых несколько скрашивали вечнозеленые сосны и ели. Главный корпус школы, обитый белыми досками, сверкал под яркими лучами полуденного солнца. Я ожидала увидеть каменное или кирпичное здание и поэтому невольно воскликнула:

— Тони! Уинтерхевен похожа на церковь!

— А разве я не сказал тебе, что здесь раньше помещалась церковь? — взглянул он на меня смеющимися глазами. — Вон на той башне колокола до сих пор отбивают каждый час, а перед наступлением сумерек вызванивают мелодию. Иногда ветер доносит их звон до Бостона. Но, возможно, так только кажется.

Колокольня и весь комплекс зданий школы Уинтерхевен произвели на меня глубокое впечатление. Каждый корпус, как мне объяснил Тони, имел свое название, и в ненастную погоду можно было пройти из одного в другой по подземному коридору. Мне предстояло жить в главном здании комплекса, где располагались спальные комнаты и столовые и проводились торжественные собрания.

— Когда мы войдем, — предупредил меня Тони, — держись с достоинством, потому что все тотчас же обратят на тебя внимание. Не давай им повода подумать, что ты ниже их или стесняешься. Семейство ван Воринов — одно из старейших в Бостоне.

Я уже знала, что ван Ворин — голландская фамилия, которая пользовалась уважением и почетом. Но сама-то я была всего лишь нищей девочкой, носившей фамилию Кастил, презираемую в Западной Виргинии. Прошлое упорно волочилось за мной, омрачая мое светлое будущее. Достаточно одной оплошности, и все девочки в школе станут мною пренебрегать, потому что я не из их круга. Я так разволновалась от всех нахлынувших на меня опасений и неприятных мыслей, что даже вспотела. А может, потому, что слишком тепло одета: в кашемировом пальто за тысячу долларов поверх блузы и кашемирового свитера с шерстяной юбкой. С новой, более короткой прической я смотрелась в зеркале очень мило, и было совершенно непонятно, почему я так нервничаю.

Из окон за мной уже наблюдали десятки глаз.

— В чем дело, Хевен? — ободряюще улыбнулся мне Тони. — Смелее, тебе нечего стыдиться. Сохраняй самообладание и думай, прежде чем что-то сказать, и тогда все будет в порядке.

Но я чувствовала себя неуютно под чужими изучающими меня взглядами и поэтому принялась помогать ему выгружать из машины свои сумки и чемоданы. Совершенно новые, блестевшие дорогой кожей, — их было не меньше дюжины.

— Как ты все это объяснил Джиллиан? — спросила я, вытаскивая двумя руками большую «косметичку», набитую всевозможными косметическими средствами и духами, чем я раньше никогда не пользовалась.

— Это было совсем не сложно, — улыбнулся он так, словно Джиллиан была капризным ребенком, которого Энтони привык постоянно утешать и уговаривать. — Вчера ночью я сказал ей о своем намерении сделать для тебя все то, чего мне не удалось сделать для ее дочери. Она тотчас же умолкла и отвернулась. Ты думаешь, раз Джиллиан свыклась с мыслью, что у нее есть внучка, которая представляется ее племянницей, все будет хорошо? Не обольщайся: основная борьба с ней у тебя еще впереди! Только когда ты добьешься признания в школе и в кругу ее близких друзей, Джилл захочет оставить тебя в своем доме, оставить навечно, как ты образно выразилась.

Странное чувство охватило меня: я готовилась сделать второй шаг к своей мечте, но еще не завершила первый. Моя родная бабушка так и не приняла меня всем сердцем, ведь я возродила неприятные для нее воспоминания. Но я не сомневалась, что мне удастся заставить ее полюбить меня. Наступит день, когда Джиллиан будет благодарить Бога за то, что ее внучка задалась целью быть с ней рядом!

— Смелее, Хевен, — вывел меня из задумчивости голос Тони. Я оглянулась: школьный служащий грузил на тележку мой багаж.

— Выше голову — и вперед, на бой с драконом! — воскликнул Тони. — Все мы сражаемся всю жизнь с драконами, но только большинство из них созданы нашим собственным воображением. — Взяв в свою руку в перчатке мою ладонь, он потянул меня к парадной лестнице. — Ты прекрасно выглядишь, особенно с новой прической. Хевен Ли Кастил — самая красивая и самая умная девушка на свете, как мне кажется. Так не разочаровывай же меня!

Улыбка и бодрый голос Таттертона вселили в меня уверенность и прибавили мне сил. Я поднималась по ступеням с таким видом, словно всю жизнь посещала привилегированные частные учебные заведения. Но, очутившись внутри здания, я огляделась по сторонам и поежилась, пораженная строгой скромностью вестибюля. Он совсем не походил на рисовавшееся мне в моем воображении шикарное фойе дорогого отеля. Правда, все здесь было чисто, натертый паркет блестел, стены, обрамленные темным резным карнизом, слепили белизной, а на столиках и между стульями с прямыми спинками стояли горшочки и кадки с комнатными растениями, внося приятную дисгармонию в строгий интерьер. Из вестибюля была видна чуть более уютная приемная с камином и диванчиками, покрытыми ситцевыми покрывалами.

Тони отвел меня в кабинет директрисы — полной приветливой женщины, которая встретила нас широкой радушной улыбкой.

— Добро пожаловать в Уинтерхевен, мисс Кастил, — сказала она. — Для нас большая честь принять в нашу школу внучку Клива ван Ворина, — заговорщицки подмигнула она Тони. — Не беспокойся, дорогая, ни одна живая душа ничего не узнает о твоем истинном происхождении, я это тебе гарантирую. Я лишь скажу всем, что твой дедушка был на редкость замечательным человеком, личностью, — таким запомнили его все, кто близко знал его. — Она крепко обняла меня своими большими руками, прижав к груди, затем отстранила, чтобы оглядеть с ног до головы. — Я однажды встречалась с твоей матерью, когда мистер ван Ворин приводил ее в нашу школу. Досадно, что она не стала учиться здесь, и жаль, что ее больше с нами нет.

— А теперь давайте перейдем к следующему этапу нашего знакомства, — озабоченно посмотрев на часы, предложил Тони. — Через полчаса у меня деловая встреча, и мне хотелось бы проводить Хевен в ее комнату.

Я чувствовала себя гораздо спокойнее, поднимаясь с ним рядом по темно-зеленой ковровой дорожке, приглушающей шаги по лестнице. Со стены на меня смотрели фотографии преподавателей этой школы, с одинаково строгими лицами и холодными глазами. Казалось, что и сейчас они видят насквозь всякого проходящего мимо них.

Мне чудились девичьи насмешки и едкий шепот за спиной, но, когда я оборачивалась, коридор был пуст.

— Вот мы и пришли! — воскликнула наконец директриса, распахивая дверь в уютную комнату. — Это лучшая комната в школе, мисс Кастил, ваш «дядюшка» лично выбирал ее. Да будет вам известно, большинство наших учениц не могут даже мечтать об отдельной комнате. Но мистер Таттертон настоял, чтобы вам ее предоставили, чтобы, как он сказал, вы имели возможность уединиться. Далеко не все родители разделяют подобную точку зрения, должна я вам сообщить.

Тони вошел в комнату и тщательно осмотрел ее, заглянув в ящики комода, в кладовую и проверив, удобны ли стоящие здесь два кресла. Наконец он сел за письменный стол и с улыбкой спросил:

— Ну как, Хевен, тебе нравится?

— Очень, — прошептала я, с восторгом глядя на пустые книжные полки, которые я надеялась в скором времени заполнить. — Я не думала, что у меня будет своя комната.

— Все только самое лучшее, — шутливо заметил Тони. — Разве я не обещал тебе этого? — Он встал и, подойдя ко мне, поцеловал в щеку. — Желаю удачи! Учись старательно, а если тебе что-то потребуется, позвони мне в офис или домой. Я предупредил секретаршу, чтобы она немедленно соединяла тебя со мной. Ее зовут Амелия. — Затем он достал бумажник и, к моему полному изумлению, вложил мне в руку несколько двадцатидолларовых банкнот. — Это тебе на карманные расходы.

Зажав деньги в кулаке, я проводила его взглядом до дверей. Едва Тони удалился, как лицо Хелен Мэллори тотчас приобрело суровое выражение. Ее строгий взор пытался оценить меня, угадывая мой характер, сильные и слабые стороны. Судя по ее кислой гримасе, она нашла меня придурковатой.

— Мы ожидаем от наших учеников успехов в учебе и безусловного соблюдения правил внутреннего распорядка, — громким и жестким голосом заявила Хелен. — У нас очень строгие правила, — добавила директриса и, протянув руку, спокойно забрала у меня деньги и пересчитала их. — Они будут храниться в сейфе, и ты сможешь брать их по пятницам. Мы не позволяем девочкам хранить наличные деньги в комнате, где их могут украсть. Из-за денег всегда возникают лишние проблемы. — И мои двести долларов исчезли в ее кармане.

— Как только в семь утра прозвенит звонок, ты должна тотчас же встать с постели и быстро одеться. Если ты будешь принимать ванну или душ перед сном, тебе не потребуется мыться утром. Рекомендую именно так и поступать. Завтрак у нас в половине восьмого на первом этаже. Указательные таблички помогут тебе ориентироваться в здании. — Она достала из карманчика темной шерстяной юбки маленькую карточку и протянула ее мне: — Это расписание твоих классных занятий, я сама составила его. Если тебе покажется, что не справишься с такой нагрузкой, сообщи мне. Мы здесь никому не делаем поблажек, так что тебе самой предстоит завоевать авторитет и уважение среди учителей и классных подруг. Все корпуса соединяются между собой подземным переходом, но пользоваться им следует исключительно в ненастные зимние дни. Обычно же лучше прогуляться по свежему воздуху, это полезно для легких. Сейчас у нас обеденный перерыв, но, как сказал мне твой опекун, ты вполне сыта в настоящий момент. — Мэллори молча уставилась поверх моей головы, ожидая подтверждения.

Получив его, она обернулась и стала рассматривать мой багаж. Мне показалось, что на ее лице промелькнула тень недовольства или зависти при виде дорогих чемоданов и сумок.

— У нас в Уинтерхевен не принято носить вызывающе дорогую одежду и кичиться богатством, — сухо произнесла директриса. — Советую иметь это в виду. Еще несколько лет тому назад все ученицы носили школьную форму и это упрощало дело. Но девочки стали протестовать, и попечители нашей школы поддержали их, так что теперь каждая одевается по своему вкусу. — Она снова впилась в меня отчужденным и настороженным взглядом. — Для учащихся двух младших классов обед в двенадцать часов, для всех остальных учеников в половине первого. Опоздавших не обслуживают. Тебе отведено определенное место в столовой, пересаживаться за другой столик можно только по приглашению сидящих за ним. Ужин в шесть, правила те же. Каждый семестр все учащиеся, без исключения, работают в столовой официантками, и большинство из них делает это с удовольствием.

Она прочистила горло и продолжала:

— Хранить запасы продуктов в комнате и устраивать тайные полуночные сборища запрещается. Разрешается иметь радиоприемник и кассетный магнитофон или плейер, но не телевизор. За употребление спиртных напитков, к которым относится и пиво, ученица получает предупреждение. За три предупреждения в течение одного семестра исключают из школы, при этом возвращается лишь четвертая часть платы за обучение. Самостоятельные занятия с семи до восьми вечера, с восьми до девяти разрешается смотреть телевизор в общей комнате отдыха. Читать ты можешь, что тебе угодно, но никакой порнографии и прочей мерзости в этих стенах мы не потерпим. Азартные игры категорически запрещены, если на игральном столе найдут деньги, все играющие будут наказаны и получат строгое предупреждение. Кстати, всякий раз, когда ученице выносится предупреждение, ее одновременно и наказывают. Тяжесть наказания зависит от тяжести проступка. — Тут она вдруг вновь тепло улыбнулась мне: — Но я надеюсь, что мне никогда не придется наказывать тебя, Хевен Кастил. Отбой ровно в десять.

С этими словами она повернулась на каблуках и вышла из комнаты. И только тогда я вспомнила, что Мэллори не показала мне, где находится душевая и туалет.

Едва она исчезла из виду, я принялась искать туалет. Подергала одну из дверей — та оказалась запертой. Тогда я стала изучать расписание занятий: восемь утра — английский язык, в Ильмовом зале. Нет, все-таки мне надо было срочно найти туалет.

Оставив все сумки на полу в своей комнате, я пошла по коридору, ища указательные таблички. Хихиканья и перешептывания за спиной я больше не слышала. Наконец увидела медную табличку с надписью «Туалет».

Я с облегчением распахнула дверь и вошла в просторное помещение, в котором вдоль всей стены тянулись умывальные раковины с зеркалами. Пол был покрыт черно-белой кафельной плиткой, и светло-серые стены несколько смягчали эти резкие тона. Выйдя из туалетной кабинки, я рассмотрела всю душевую получше. Отделение для мытья находилось в соседнем отсеке, где я насчитала двенадцать ванн, стоящих в ряд. В другом отделении была душевая, причем без перегородок между стойками душа, правда, имелась одна отдельная кабинка. За стеклянными дверцами виднелись полочки с аккуратно сложенными на них полотенцами. Я решила, что буду принимать не ванну, а душ.

Прежде чем выйти из душевой, я пощупала землю в горшках с цветами и, обнаружив, что она сухая, полила каждое растение. Привычку ухаживать за цветами я приобрела, когда жила у Китти Деннисон.

Вернувшись к себе в комнату, я быстро распаковала вещи и аккуратно разложила их по полочкам в стенном шкафу, после чего вновь просмотрела расписание уроков. В 2.30 в Шолтен-холле начиналась лекция по обществоведению. Это было мое первое занятие в Уинтерхевен.

Довольно легко разыскав аудиторию, я замерла на мгновение перед дверью и, собравшись с духом, вошла в класс. Похоже, меня ждали: все девочки обернулись в мою сторону, и пятнадцать пар глаз, изучив сначала каждую складку моей одежды, впились в мое лицо. Затем все головы вновь повернулись в сторону преподавательницы — высокой худой женщины, которая, взглянув на часы, произнесла:

— Вы заставили себя ждать, мисс Кастил. Входите же и постарайтесь завтра не опаздывать!

Свободными оказались лишь передние парты, и я, колеблясь, села за ту, что была ко мне ближе.

— Меня зовут мисс Поутан Риверс, — сказала учительница. — Мисс Брэдли, дайте, пожалуйста, мисс Кастил книги, которые ей понадобятся. Надеюсь, мисс Кастил, вы захватили с собой ручки, карандаши и бумагу.

Тони обеспечил меня всеми необходимыми письменными принадлежностями, поэтому я кивнула и взяла переданные учебники. Мне всегда доставляли удовольствие книги, учебные пособия, да и вообще любые предметы, связанные со школой, но впервые в жизни у меня было все, о чем только может мечтать каждый учащийся.

— Мисс Кастил, может быть, вы расскажете классу немного о себе? — неожиданно обратилась ко мне учительница.

У меня в глазах потемнело. Нет! Я совершенно не горела желанием вставать и что-то им о себе рассказывать!

— Все новые ученицы нашей школы обычно говорят о себе хотя бы несколько слов. Особенно те, которые приехали из других районов нашей большой и прекрасной страны. Так нам легче будет найти взаимопонимание.

Мисс Риверс выжидающе смотрела прямо на меня, а в спину упирались взгляды сидящих за мной девушек. Я вынуждена была встать, выйти на середину, обернуться ко всему классу лицом. Только теперь я поняла, какую Тони допустил ошибку в выборе для меня одежды! Ни на ком из девочек не было юбки, только слаксы или голубые джинсы с мешковатыми рубашками и свитерами. У меня упало сердце: точно в такой же одежде ходили все школьники в Уиннерроу! Я не ожидала увидеть ничего подобного в этой школе для избранных!

Облизав пересохшие от волнения губы и с трудом уняв дрожь в коленках, я вспомнила инструкции Тони.

— Я родилась в Техасе, — с трепетом в голосе произнесла я. — Позже, когда мне исполнилось два года, мы с отцом перебрались в Западную Виргинию. Потом отец заболел, и тетя пригласила меня пожить вместе с ней и ее мужем.

Проговорив все это, я поспешила сесть за свою парту.

— Мисс Кастил, — прокашлявшись, сказала мисс Риверс. — Не будете ли вы столь любезны, чтобы объяснить, почему вам дали такое необычное имя — Хевен. Девочкам это будет интересно.

— Я не совсем понимаю вас… — растерялась я.

— Может быть, вас так назвали в честь кого-то из родственников?

— Нет, мисс Риверс, — ответила я, — так меня назвали в честь места, куда все мы рано или поздно попадем.

Девицы, сидевшие за мной, захихикали, глаза мисс Риверс стали холодными как лед.

— Хорошо, мисс Кастил, — сказала она. — Я подозреваю, что только в Западной Виргинии родители могли иметь дерзость бросить вызов высшим силам. А сейчас откроем учебники на странице 212 и приступим к сегодняшнему уроку. Мисс Кастил, поскольку вы опоздали к началу этого семестра, прошу вас до конца этой недели наверстать упущенное. По пятницам у нас проводятся контрольные работы, имейте это в виду. Итак, девочки, прочтите учебный материал, изложенный на страницах с 212-й по 242-ю, затем уберите учебники в парту, и мы начнем обсуждение прочитанного. Приступайте!

Все школы, как я скоро выяснила, похожи друг на друга; то же чтение определенного количества страниц из учебника, то же переписывание вопросов с классной доски. Разве что здешняя учительница была хорошо осведомлена, как работает наше правительство, и точно знала, какие оно допускает просчеты. Я сидела и слушала, поражаясь, с какой страстью мисс Риверс излагает свой предмет, и, когда она внезапно замолчала, я едва не захлопала в ладоши от восторга.

Это было просто замечательно! Как много знала она о нищете! Действительно, в нашей богатой стране многие ложатся спать голодными. И тысячи детей лишены своих естественных прав: на хорошее питание, необходимое для их нормального развития, на добротную одежду, согревающую их, права на жилье, где можно укрыться в непогоду, на нормальную кровать, чтобы выспаться и не вставать с синими кругами под глазами, проведя ночь на полу под тонким одеялом. А главное, права иметь родителей, способных обеспечить все это своим детям.

— Так как же исправить несправедливости? Как победить невежество и обеспечить заботу о детях бедняков? Как заставить правительство начать уделять внимание бесправным и неимущим слоям нашего общества? Подумайте над этим сегодня вечером и изложите свои предложения письменно, а завтра отдадите мне свои записи. — С этими словами учительница закончила урок.

Учебный день прошел относительно нормально. Никто из девочек не подходил ко мне с расспросами, хотя все они ежеминутно поглядывали на меня, торопливо пряча глаза, когда я перехватывала их взгляд. В шесть вечера я сидела одна за круглым столиком в столовой, разглядывая красную розочку в серебряной вазе на белоснежной полотняной скатерти. Другие ученицы сидели по четыре человека за столом и весело разговаривали, бросая взоры в мою сторону. И только когда ученица в костюме официантки взяла у меня заказ, я обратила внимание, что розочка стоит только на моем столе, а под вазочкой лежит белая карточка. Я взяла ее и прочитала: «С наилучшими пожеланиями, Тони».

Красная роза появлялась у меня на столе всю неделю, вплоть до пятницы. И все это время девушки словно бы не замечали меня. Что же я делала не так? Может быть, они завидовали моей одежде? Но я, к сожалению, не взяла с собой ни затасканных свитеров, ни старых джинсов. Я пыталась улыбаться соседям, поймать их взгляды, но они, едва заметив мои потуги, отворачивались. Наконец я поняла, в чем тут дело! Меня выдали мои соображения о голоде в Америке! Мое страстное отношение к этому вопросу рассказало им больше, чем мог разболтать язык. Слишком много ночей провела я в горной лачуге, размышляя над тем, как избавить детей бедняков от житейских невзгод, выпавших на долю их родителей.

За свою работу по теме: «Нищета в Америке» я получила отметку «А» с минусом, что было неплохим началом. Но одновременно я выдала себя. Было ясно, что, не обладая богатым собственным опытом, невозможно так хорошо знать предмет. Лучше бы я ограничилась каким-нибудь простым предложением, типа того, которое сделала одна из моих одноклассниц. «Каждый богатый человек должен взять на воспитание хотя бы одного бедного ребенка», — написала она.

Лежа в одиночестве в своей уютной комнате, я прислушивалась к взрывам хохота, доносящимся из других комнат, чувствовала запах горячих гренок и плавящегося сыра, слышала позвякиванье приборов и посуды, приглушенный звук телевизора. Но никто ни разу не постучался ко мне и не пригласил на тайную вечеринку, и никто из учителей не прервал ее.

Как я узнала из невольно подслушанных рассказов своих соседок, они уже объездили весь мир, и им успели наскучить города, в которых я даже не бывала. Троих из девочек исключили из частной швейцарской школы за амурные приключения, двоих — из американских школ за употребление алкоголя, а двух других — за наркотики. Все без исключения девочки ругались почище любого забулдыги из деревенской таверны, а уроки секса, которые я получила прямо через стену, потрясли меня во много раз сильнее, чем все, что вытворяла Фанни.

Однажды я мылась в душевой в единственной закрытой кабинке и случайно услышала, как девочки говорят обо мне. Они не желали видеть меня в их школе, я была не из их круга, и вообще, как прошептала одна из них, Фейт Моргентайл, я была совершенно не той, за которую себя выдавала.

А я не собиралась выдавать себя за кого-либо еще, кроме как за девушку, желающую получить образование. И за это была отвергнута. Оставалось лишь надеяться, что сумею рано или поздно преодолеть их злые шутки и розыгрыши, которым подвергаются рано или поздно все новички, и сохранить свою честь и достоинство незапятнанными.

Итак, я снова оказалась отверженной и презираемой всеми в Уинтерхевен, несмотря на своих родовитых предков ван Воринов, связи с семейством Таттертон, дорогую одежду, замечательную обувь, модную прическу, несмотря на хорошие оценки на экзаменах.

Но самым ужасным было то, что уже с самого начала я выдала и себя, и Тони!

6. Время перемен

В первую пятницу из Уинтерхевен меня забрал Тони. Я ждала его на парадном крыльце в окружении примерно пятнадцати девочек, решивших ради него притвориться моими новыми подружками. Они наблюдали, как он подъезжает и припарковывает свой автомобиль, ахая и охая от восторга и перешептываясь между собой. Многих интересовало, куда подевался Трой.

— Когда же ты пригласишь нас к себе домой, Хевен? — приторным голосом спросила Пруденс Каррауэй, которую все звали просто Пру. — Мы слышали, что у вас не дом, а настоящая сказка.

Я не стала дожидаться, пока Тони выйдет из машины, и побежала вниз по ступеням, чтобы поскорее избавиться от девчонок.

— До следующего понедельника, Хевен! — хором воскликнули они, впервые произнося вслух мое имя.

— Что ж, — улыбаясь мне и трогаясь с места, сказал Тони, — судя по тому, что я видел и слышал, ты успела обзавестись множеством подруг. Это хорошо. Но мне не нравится, как они одеваются в школе. Почему они ходят во всяком рванье в лучшие годы своей жизни?

Я промолчала.

— Не молчи, Хевен, — подбодрил меня Тони, — расскажи мне о своих впечатлениях. Твое кашемировое пальто, наверное, вызвало настоящую сенсацию, не правда ли? Или же их разозлило, что ты носишь вещи, которые им тоже покупают матери, но они оставляют их дома или тайно продают перекупщикам?

— В самом деле? — чрезвычайно удивилась я. — Они так поступают со своей одеждой?

— Я слышал, что да. Таким образом девочки выражают протест родителям и учителям. Своего рода «Бостонское чаепитие»[1] подростков, отстаивающих свои права на самостоятельность.

Значит, Тони умышленно подбирал для меня все эти дорогие юбки, свитера и блузы, желая, чтобы я сразу же выделилась из общей массы, была не такой, как все! Однако, подумав так, я ничего не сказала.

По его поведению я почувствовала, что никаких жалоб он от меня слышать не хочет. Меня бросили в котел, и теперь я сама должна позаботиться о том, чтобы меня не сварили. Энтони не настаивал, чтобы я носила именно то, что он мне купил. Он предоставлял мне право самой решать, бороться ли дальше со своими сверстниками или сдаться без боя. И, поняв это, я решила никогда не рассказывать ему о своих затруднениях в школе. Уж как-нибудь сама справлюсь с ними, а там будь что будет.

Тони вел машину на большой скорости, и, уже подъезжая к усадьбе Фартинггейл, он преподнес мне сюрприз:

— У меня неотложные дела в Калифорнии, — сказал он будничным тоном. — И в воскресенье утром мы с Джиллиан вылетаем туда. Мы бы взяли тебя с собой, но нельзя пропускать школу. В понедельник в Уинтерхевен с тобой поедет Майлс, а в следующую пятницу после обеда он же и заберет домой. Мы с Джиллиан думаем вернуться через недельку.

Все смешалось в моей голове. Я не хотела оставаться одна в незнакомом доме с незнакомыми слугами! У меня выступили слезы, и я отвернулась к окну. Ну почему люди всегда так легко бросают меня, чем я хуже других?

— Мы с Джилл непременно компенсируем свое недельное отсутствие по возвращении и вывернемся наизнанку, чтобы как следует отпраздновать День Благодарения и Рождество, — подкупающим тоном успокоил меня Тони. — Даю тебе честное слово, мы непременно сходим с тобой на концерт поп-группы.

— Можешь не беспокоиться из-за меня, — сказала я, не желая становиться для Энтони еще одной обузой, кроме Джиллиан. — Я сумею развлечься. — На самом же деле у меня не было ни малейшего понятия, чем можно себя занять. Огромный дом Таттертона все еще оставался чужим, пугая меня. Из всех слуг удалось наладить нормальные отношения только с шеф-поваром по прозвищу Рай Виски. Но и он может остыть ко мне и стать безразличным, если я буду надоедать ему, слишком часто появляясь на кухне. Чем же мне заняться после того, как я сделаю все домашние задания?

Потом наступило субботнее утро, наполненное суматохой и суетой слуг, помогающих Джиллиан уложить в чемоданы вещи для недельного путешествия. Она подбежала ко мне в холле на втором этаже и принялась тормошить и целовать, пытаясь создать у меня впечатление, что я заблуждалась в отношении нее и что она любит меня и нуждается во мне. Она хлопала от переполняющего ее восторга в ладоши, словно маленькая девочка. Когда мы вместе с ней спустились по лестнице в гостиную, Джилл сказала:

— Мне очень жаль, что ты не можешь поехать с нами, но ведь ты сама умоляла хотя бы на несколько месяцев устроить тебя в школу. А у меня были уже готовы для тебя такие грандиозные планы!

Что значит на несколько месяцев? Неужели она собиралась вышвырнуть меня отсюда спустя какое-то время? Неужели ей совершенно наплевать на меня? Я сама давно мечтала побывать в Калифорнии, но уже успела понять, что следует быть осторожнее со своими наивными и глупыми детскими фантазиями.

— Не беспокойся обо мне, Джиллиан, — уверила я. — Со мной все будет в полном порядке. Я ведь не осмотрела и половины этого чудесного и огромного дома!

Равнодушие Тони и Джиллиан так глубоко ранило меня, что я задумала им отомстить, совершив страшную глупость: навестить Логана.

— Кроме того, — в порыве слепой злости продолжила я, — вечером я хотела погулять по Бостону.

— Как? — изумленно воскликнула Джиллиан. — Уж не хочешь ли сказать, что у тебя на сегодняшний вечер какие-то самостоятельные планы? Но разве ты забыла, Хевен, что суббота — наш общий день, который мы могли бы провести все вместе?

Раньше ничего подобного мне никто не говорил. И я всегда чувствовала себя совершенно лишней среди людей гораздо старше меня, которые беседовали об абсолютно непонятных и неизвестных мне вещах.

— Я думала, — промолвила Джилл, — что сегодня мы устроим прощальный вечер, соберемся в салоне рядом с бассейном, который недавно отремонтировали, посмотрим какой-нибудь старый фильм. От этих современных фильмов меня тошнит: в них показывают откровенные постельные сцены с голыми людьми. Кстати, можно пригласить кого-то из друзей, чтобы было веселее.

«Нет, только не это, — подумала я. — Друзья разрушат все очарование прощального вечера перед недельной разлукой».

— Мне очень жаль, Джиллиан, — сказала я, — но я решила, что ты сегодня ляжешь спать пораньше, чтобы лучше выглядеть в Калифорнии. Перед дальней дорогой не помешает хорошенько отдохнуть. Со мной все будет в порядке, я постараюсь вернуться из города пораньше, так что еще застану твоих друзей.

— Куда это ты собралась? — резко спросил Тони, подозрительно глядя на меня поверх утренней газеты. — Кроме нас, у тебя в Бостоне нет знакомых, если не считать нескольких наших друзей, которым мы тебя представили. Но ведь это пожилые люди. Может, тебя обласкали девочки из Уинтерхевен? Хотя это выглядит неправдоподобно. — Он вскинул бровь: — Уж не с мальчиком ли у тебя свидание?

Я вспыхнула, почувствовав себя оскорбленной. Почему это у меня не может быть подруг в Уинтерхевен? Рано или поздно они ведь появятся! Я проглотила подступивший от обиды ком и сказала:

— Меня пригласила на день рождения одна девочка из школы. Она устраивает его в баре «Красное Перо».

— Как зовут эту девочку?

— Фейт Моргентайл.

— Я знаю ее отца, он отпетый негодяй, хотя ее мать вполне приличная женщина… И все же этот бар не лучшее место, чтобы отмечать там день рождения молодой девушки.

От изучающего взгляда Энтони у меня даже вспотело под мышками.

— Не разочаровывай меня, Хевен, — пробурчал Тони, вновь уткнувшись в газету. — Я наслышан об этом «Красном Пере» и о вечеринках, которые там устраивают. Подросткам рановато приучаться к вину и пиву и подражать взрослым в их невинных, на первый взгляд, забавах. Извини, но мне твоя идея не нравится.

У меня замерло сердце: «Красное Перо» находилось рядом с Бостонским университетом, где учился Логан Стоунуолл.

— К тому же, — продолжал Тони, — я распорядился, чтобы до понедельника Майлс никуда не возил тебя из усадьбы. Слуги позаботятся обо всем. А если тебе надоест сидеть в доме, погуляй по парку.

При этих словах Джиллиан встрепенулась:

— Только, ради Бога, не ходи на конюшню! — вскричала она. — Я сама хочу познакомить тебя со своими лошадками — чудесными красавцами чистых арабских кровей. Мы вместе сходим туда, как только я вернусь.

Я ей не верила, она уже не в первый раз обещала мне показать лошадей.

«Итак, мой спектакль провалился, и незаметно уйти из дома теперь уже вряд ли удастся, — подумала я. — Тем более если они пригласят гостей и устроят просмотр фильма».

Гости должны были прибыть к четырем часам пополудни. На вечернику, устраиваемую по поводу отъезда с мужем в Калифорнию, Джиллиан пригласила десять человек: среди них были и весьма влиятельные люди, с которыми мне предстояло познакомиться. Я понимала, что Джиллиан все еще присматривается ко мне и что от моего поведения многое будет зависеть. Тони заявил о своем намерении познакомить меня с одним молодым человеком, чтобы за ужином, когда все рассядутся парами, я не выглядела белой вороной.

— Этот молодой человек тебе понравится, — мягким шепотом добавила Джиллиан, застыв в кресле, пока симпатичный молодой парикмахер делал ей новую прическу, проворно работая гребнем, щеткой и баллончиком с лаком для волос. — Его зовут Эймс Колтон, ему восемнадцать лет. В прошлом году его отец стал конгрессменом. Тони считает, что Джон Колтон имеет шансы стать президентом.

Мне вспомнился Том, тоже мечтавший о Белом доме. Почему он не ответил ни на одно из трех моих писем? Может быть, отец скрывает их от него? Или же Том решил; что больше не нужен мне, узнав, что я стала богатой и ни в чем не нуждаюсь? С каждым днем семейные узы, связывающие меня с дорогими людьми, казались мне все тоньше и слабее.

— Постарайся быть любезной с Эймсом, Хевен, — наставительным тоном произнесла Джиллиан. — И пожалуйста, не делай и не говори ничего такого, что могло бы поставить нас перед друзьями в неудобное положение.

На первую настоящую вечеринку в своей жизни я надела новое длинное платье темно-голубого цвета с голубыми блестками на лифе и, встав между Джиллиан и Тони, встречала гостей у дверей. На Тони был смокинг, а от переливающегося белого платья Джиллиан у меня просто захватывало дух.

— Улыбайся, все время улыбайся, — нашептывал мне Тони, когда Куртис вводил в дом гостей.

Эймс Колтон оказался довольно милым юношей, совершенно непохожим на Логана, не говоря уже о Трое. Признаться, он даже понравился тем, что был чем-то похож на меня: такой же перепуганный до полусмерти притворщик. Не помню, сделала ли я в тот вечер хотя бы что-нибудь правильно. Я уронила салфетку, уронила вилку — дважды! Заикалась, пытаясь что-то рассказать о себе и о своих планах. А когда меня спрашивали, не знала, что отвечать, дрожа под пристальным взглядом испуганных глаз Джиллиан.

Стол ломился от разных блюд и столового серебра, а под конец ужина Куртис подал на серебряном подносе изящную чашу с водой, в которой плавали дольки лимона. По невозмутимому виду Куртиса, выжидающе застывшего за моей спиной, я догадалась, что нужно что-то сделать. Переведя недоуменный взгляд на сидящего напротив меня Тони и заметив на его лице саркастическую улыбку, я покраснела. Он явно испытывал удовольствие от моей растерянности. Наконец Тони изящно опустил кончики пальцев в такую же чашу, стоящую перед ним, и обтер руки салфеткой.

В общем-то я не допустила во время приема каких-то непоправимых ошибок и не проболталась о своем прошлом. Всего лишь показала, что мне не хватает светских манер и опыта общения. Я ничего не могла сказать ни относительно своих политических взглядов, ни по поводу ситуации в экономике государства, нашумевших в последнее время книг и новых фильмов. Я лишь мило улыбалась, пытаясь найти предлог поскорее удалиться. Короче говоря, выглядела полной дурой, как мне казалось.

— Ты была великолепна, — заявил Тони, входя ко мне в спальню, когда я расчесывала волосы. — Все заметили, как ты похожа на Джиллиан. В этом нет ничего удивительного, поскольку обе ее старшие сестры — точные копии Джилл, хотя и не столь хорошо сохранившиеся. — Лицо его обрело серьезное выражение. — А теперь скажи, какое у тебя сложилось мнение о наших друзьях.

Ну как я могла честно ответить на такой вопрос? Мне казалось, что эти люди в некотором смысле похожи: они были прекрасно одеты и изысканно выражались. Разве что некоторые из них были слишком болтливы, и рано или поздно становилась очевидной их глупость. Некоторые имели респектабельную внешность, но, как и я, не могли поддержать разговор. И наконец, были такие, которые пришли, чтобы просто вкусно поесть и выпить, да посплетничать о своих соседях по столу, которые, как им казалось, их не слышат.

— Если бы они играли на скрипках, банджо и пускались в пляс, топая ногами, и были одеты в поношенное тряпье, я бы сказала, что это мои земляки из Уиллиса, — честно призналась я. — Разница лишь в проблемах, которые они обсуждают. У нас в горах мало кого интересует политика и национальная экономика, да и вообще там кроме Библии и бульварных журналов ничего не читают.

Впервые за все время нашего знакомства Тони искренне и с удовольствием расхохотался.

— Значит, на тебя не произвели впечатления их замечательные дорогие костюмы и сигары, — одобрительно улыбнулся он мне. — Это хорошо, что у тебя есть свое собственное мнение. И ты совершенно права в своих оценках: даже у самого удачливого человека есть недостатки и слабости.

Он заговорил вполне серьезно, а я слушала его, в очередной раз сожалея о том, что мой отец совершенно не такой человек.

— Только что по радио передали прогноз погоды, — сказал Тони. — В ближайшие дни обещают первый снегопад. Мы надеемся успеть вылететь в воскресенье утренним рейсом еще до того, как пойдет снег. Побереги себя в наше отсутствие, Хевен.

Мне было приятно это слышать — папаша никогда ничего подобного не говорил, словно ему было безразлично, что со мной будет.

— Надеюсь, что и у вас с Джиллиан все будет хорошо, — осевшим голосом произнесла я.

— Спасибо, — вновь улыбнулся Энтони и, наклонившись, коснулся рукой моего плеча и поцеловал в лоб. — В этой голубой ночной рубашке ты выглядишь совсем юной и свежей. Постарайся подольше оставаться такой и не позволяй никому и ничему навредить тебе.

В ту ночь я плохо спала. В голову лезли тяжелые мысли, растревоженные этой шикарной вечеринкой. Насколько же велика пропасть, разделяющая друзей Джиллиан и Тони и людей, среди которых я выросла! Мы все американцы, но словно из разных миров! А эта огромная масса несъеденной еды, оставшаяся после ужина! Да ею вполне можно накормить десяток нищих семей из нашего горного поселка.

Эймс Колтон должен был позвонить мне в воскресенье, если только у него не пропало желание общаться со мной. Но мне, откровенно говоря, этого совершенно не хотелось. Я все еще не теряла надежды встретиться с Логаном.

Рано утром я слышала сквозь дрему, как отъезжает от дома лимузин с Тони и Джиллиан. Попыталась заснуть, но так и проворочалась с боку на бок до шести, когда уже должны были встать слуги. Но они находились слишком далеко от меня, так что не слышно было, как шумит вода в душевой и гремят на кухне ящики комодов с посудой. Как я ни принюхивалась, в мою спальню не доносился запах ветчины, шипящей на сковородке, и аромат кофе. Оставалось лишь утешаться мыслью о том, что, если станет совсем одиноко, я проведаю Рая Виски.

В семь часов дом казался пустым и безлюдным. Одеваясь, я отметила, что в воздухе не пахнет цветочными духами Джиллиан, которые обычно наполняли густым ароматом весь второй этаж. Сидя одна за длинным столом, я нервничала, с раздражением поглядывая на стоящего возле буфета Куртиса, готового сорваться с места по первому же моему знаку. Было бы лучше, если бы он вообще ушел.

— Вам еще что-нибудь понадобится, мисс? — спросил он, словно угадав мои мысли.

— Нет, благодарю вас, Куртис.

— Вы хотели бы заказать что-то особенное на ленч или ужин?

— Нет, спасибо, подайте что-нибудь по своему усмотрению.

— Тогда я скажу повару, чтобы приготовил одно из обычных воскресных блюд…

Пища, подаваемая всегда вовремя, в достаточном количестве и всегда вкусная, уже не имела для меня прежнего существенного значения. Я привыкла к свежему апельсиновому соку, к бананам и землянике на десерт. Разве что трюфели с омлетом все еще радовали меня, как и Тони, который обожал это блюдо.

Я прошла в библиотеку и стала смотреть из окна на лабиринт. Порывистый ветер уныло посвистывал, скребя ветвями деревьев по стене дома, но потрескивающий в камине огонь наполнял уютным теплом комнату, где я собиралась провести весь день. И все же мысль о Логане не покидала меня, как и надежда разыскать его. Он не ответил на мое письмо, но я знала адрес его общежития. Я подергала дверь гаража, но она, к сожалению, оказалась запертой. Кэл Денни-сон научил меня управлять автомашиной, когда его жена отлучалась куда-нибудь из дома.

Логан сам должен был бы примчаться ко мне и настоять на том, чтобы я объяснила ему, что на самом деле произошло между мной и Кэлом Деннисоном. Но вместо этого он убежал прочь, оставив меня одну мокнуть на кладбище под дождем, даже не дав возможности сказать, что Кэл был мне как бы отцом, отцом, которого мне всегда так не хватало! И ради сохранения нашей дружбы, ради того, чтобы находиться радом с ним, я готова была пойти на все. Буквально на все!

Прозрачный завиток дыма поднялся в воздух над лабиринтом. Значит, Трой сегодня у себя в домике? Не раздумывая ни секунды, я бросилась к чулану в холле, натянула новое теплое пальто и ботинки и выскользнула потихоньку из парадной двери. Я очень надеялась, что никто из прислуги не обратит на меня внимания и не наябедничает Тони, как я нарушила свое слово и опять наведывалась к его брату.

На этот раз я легко преодолела лабиринт, однако не без труда заставила себя ступить на порог и постучать в дверь коттеджа. Трой снова долго не желал меня впускать, и я уже готова была повернуться и уйти, когда дверь неожиданно распахнулась. Молодой человек на этот раз не улыбался, он глядел печально, словно бы жалея меня за мной глупый и несвоевременный поступок.

— Итак, ты снова здесь, — сказал он, делая шаг в сторону и приглашая меня взмахом руки пройти в дом. — Тони заверил меня, что ты здесь больше не появишься.

— Я пришла попросить об одном одолжении, — смущенная его холодным приемом, ответила я. — Мне нужно съездить в город, а Тони запретил Майлсу вывозить меня куда-либо, кроме школы. Не мог бы ты дать мне свою машину?

Он уселся на свой верстак и вновь принялся за работу, словно бы не слышал меня. Наконец он поднял голову и воскликнул:

— Ты, шестнадцатилетняя девчонка, хочешь отправиться на машине в Бостон? Ты что, знаешь, как ехать? У тебя есть водительские права? К тому же на дорогах сейчас очень скользко, и это небезопасно для любого водителя, а ты ведь сама хочешь вести машину.

Как же мне было обидно слышать, что он считает меня шестнадцатилетней, когда мне уже семнадцать! У нас в Атланте девушкам моего возраста выдавали водительские удостоверения. К тому же Кэл говорил, что я хорошо вожу машину. Я села, не снимая пальто, и постаралась сдержать слезы.

— Прислуга готовит дом к праздникам, — плаксивым голосом заныла я. — Там сейчас моют окна и полы, вытирают повсюду пыль и пылесосят, даже в библиотеке, где я хотела побыть, воняет нашатырным спиртом из-под двери.

— Все это называется предпраздничной уборкой, — сочувствующе улыбнулся мне он. — Я тоже терпеть не могу, когда в доме все переворачивают вверх дном. Вот почему я предпочитаю жить в маленьком домике, где слуги не нарушают мой покой. И если я что-то уроню, оно так и будет лежать на том же самом месте, пока я сам не подниму.

Я прокашлялась, собравшись с духом, и вновь вернулась к цели своего визита.

— Если ты не разрешишь мне сесть за руль твоей машины, — сказала я, — может, тогда сам довезешь меня до города?

Трой аккуратно прикручивал отверткой маленькие ножки к игрушечным тельцам человечков. И был весьма увлечен своим занятием.

— А зачем тебе нужно в город? — спросил он.

Насколько можно ему доверять? Не расскажет ли он все Тони, как только брат вернется? Я напряженно всматривалась в его лицо, одно из самых чувственных, какие мне доводилось видеть. А по своему опыту я уже знала, что люди с невозмутимыми лицами бывают жестокими и бессердечными.

— Должна признаться тебе, Трой, что мне очень одиноко. С Тони я могу поговорить только о своих успехах в школе, а Джиллиан вообще мною не интересуется. В Бостонском университете учится один мой друг, и мне хотелось бы его навестить.

Он снова настороженно взглянул в мою сторону, явно не желая поддаваться на мои уговоры.

— Не могла бы ты выбрать для этого другой день, когда будешь в Уинтерхевен, например. Университет ведь находится неподалеку от твоей школы.

— Но мне просто необходимо поговорить с кем-то, кто меня понимает! — воскликнула я. — С кем-то, кто давно знает меня.

Трой молчал, задумчиво вглядываясь в окно, за которым кружились белые снежинки. Наконец он улыбнулся, и в его темных глазах вспыхнули огоньки.

— Хорошо. Я отвезу тебя туда, куда тебе нужно, только дай мне еще полчаса, чтобы я мог закончить работу. После этого мы поедем, и я обещаю не говорить Тони, что ты нарушила одно из его требований.

— Он все рассказал тебе?

— Да, конечно же, он сказал мне, что запретил тебе приходить сюда. Джиллиан тоже не слишком бывает рада, когда я появляюсь в доме.

— Она тебя не любит? — удивилась я, подумав, что только ненормальная может не любить такого человека, как Трой.

— Раньше меня самого очень интересовало, как относится ко мне Джиллиан, — объяснил Трой. — Но потом я понял одно: никому не дано точно знать, что у нее на уме. Я не уверен, что она вообще способна любить кого-то, кроме самой себя и своей внешности. Но имей в виду: Джилл очень умна, так что не стоит ее недооценивать.

Я была поражена услышанным и не хотела этому верить, хотя Трой выразился достаточно ясно.

— Но почему Тони противится тому, чтобы мы с тобой стали друзьями?

— Мой братец думает, что я дурно влияю на людей, с которыми сближаюсь, — криво усмехнулся молодой человек. — Но так оно на самом деле и есть. Так что не советую мной увлекаться, Хевен.

— Ты слишком стар, чтобы я тобой увлеклась! — успокоила я его, да и сама я искренне так считала. — Побегу домой и переоденусь!

И прежде чем он успел что-то сказать или даже передумать, я выскочила во двор и побежала через лабиринт назад в особняк. Рев пылесосов и полотеров заглушил топот моих ботинок по лестнице. Влетев в комнату, я быстренько переоделась в самую эффектную свою одежду, припудрила лицо, накрасила губы помадой и побрызгалась духами. Теперь я была готова к встрече с Логаном Стоунуоллом. В лучшем наряде он меня никогда не видел.

Трой даже не обратил внимания на то, как я одета. Он легко вел свой «порше», роняя иногда фразу-другую, но я не обращала на него внимания, переполненная радостью от предстоящей встречи. Я ехала к Логану, который наверняка простит меня и все забудет, кроме сладости нашей юной любви, совместных прогулок в горах, веселого купания в реке, кроме упоительных планов на будущее — наше общее с ним будущее.

У въезда на территорию Бостонского университета Трой спросил:

— Полагаю, что твой друг — мужчина, не так ли?

— А как ты догадался? — спросила я.

— По твоей одежде, запаху духов, губной помаде.

— Я думала, что ты не заметил.

— Я не слепой.

— Его зовут Логан Стоунуолл, — призналась я. — Он учится на фармаколога, чтобы угодить отцу, но сам мечтает стать биохимиком.

— Надеюсь, он знает, что ты едешь к нему?

У меня снова замерло сердце, потому что Логан даже не догадывался об этом.

По счастливому стечению обстоятельств, едва мы подъехали к автостоянке напротив здания общежития, как я увидела Логана: он шел в компании двух парней его возраста. Боясь потерять его из виду, я выскочила из машины, крикнув Трою в окошко:

— Спасибо за то, что подвез меня сюда! Можешь возвращаться домой, Логан подвезет меня.

— Ты уверена, что у него есть машина? Ведь он шел пешком!

— Я не знаю, — растерялась я.

— Тогда я, пожалуй, подожду тебя вон в том кафе, — предложил Трой. — Если он скажет, что довезет тебя до дома, предупреди меня, и я со спокойным сердцем уеду.

Трой пошел в кафе, а я побежала за Логаном, надеясь приятно удивить его своим внезапным появлением и внешним видом. Он перешел улицу и зашел в аптеку купить что-то, а я растерянно наблюдала издалека, как он расплачивается за покупку. Логан совершенно не изменился: такой же высокий, стройный и широкоплечий и даже не оборачивался на проходящих мимо него девушек, а их было немало. Он взял покупку и направился к боковому выходу.

— Логан! — закричала я, срываясь с места. — Подожди меня! Мне нужно с тобой поговорить!

Юноша обернулся в мою сторону, и я готова была поклясться, что он меня не узнал! Он смотрел как бы сквозь меня, и в его сапфировых глазах промелькнула досада. Может быть, виной тому была моя новая короткая прическа, может быть, грим, который я так старательно наложила на свое лицо, может быть, бобровая шубка, подаренная мне Джиллиан, но взгляд Логана, дважды скользнув по мне, остался таким же безразличным.

И прежде чем я опомнилась, он открыл боковую дверь, впустив внутрь волну порывистого ветра, взметнувшего обложки иллюстрированных журналов, и вышел, чтобы исчезнуть вскоре из поля зрения за густой стеной снега. Мне было уже не догнать его. А может быть, Логан сделал вид, что не узнал меня.

Почувствовав себя полной дурой (как это со мной случалось), я зашла в аптеку и заказала чашку горячего шоколада. Прихлебывая дымящийся густой напиток и откусывая маленькими кусочками ванильные вафли, я долго сидела за стойкой, пока наконец не решила, что прошло достаточно времени для серьезного разговора. Лишь после этого расплатилась и вышла.

При моем появлении в кафе Трой тотчас же вскочил навстречу.

— Я думал, ты не придешь, — сказал он. — Хотел уже уезжать, решив, что тебя подбросит домой твой друг.

Он пододвинул мне стульчик, помог снять шубку и усадил за свой столик.

— Почему ты не привела его сюда и не познакомила меня с ним?

— Логан Стоунуолл родом из Уиннерроу, — объяснила я, опустив голову. — А твой брат запретил мне встречаться с моими старыми друзьями.

— Но ведь я же не Тони! — воскликнул Трой. — Я с удовольствием познакомился бы с твоими друзьями.

— Ах, Трой! — воскликнула я, едва ли не плача. — Логан так странно смотрел на меня. Он сделал вид, что не узнал меня! Взглянул мне прямо в глаза, повернулся и ушел!

Трой взял в ладони мои руки в перчатках и тихим голосом мягко произнес:

— Хевен, тебе не приходило в голову, что ты сильно изменилась? Ты уже не та девочка, которая прилетела в Бостон в начале октября. У тебя другая прическа, ты теперь пользуешься косметикой, носишь сапоги на высоких каблуках, в которых кажешься выше ростом. А Логан мог задуматься о чем-то в этот момент и совершенно не ожидал встретить свою старую подружку, тем более так изменившуюся.

— Вот, — сказал он, доставая белый носовой платок, — возьми, а когда прекратишь плакать, надеюсь, ты расскажешь мне о Логане поподробнее.

Я вытерла слезы и убрала платок в сумочку, чтобы позже выстирать и выгладить его. На столике появилась еще чашка горячего шоколада для меня. Глаза Троя светились такой добротой и таким пониманием, что я, неосознанно, выложила ему все с самого начала, то есть с того дня, когда Логан впервые увидел меня в аптеке своего отца. Я не стала скрывать от Троя, как Фанни была уверена, что Логан влюблен в нее, а не в меня, рассказала о наших с ним встречах на школьном дворе в Уиннерроу, о том, как он накормил обедом четверых голодающих детей Кастилов.

— А когда он стал ежедневно встречать меня после занятий и провожать до дома, я чувствовала себя счастливейшей девушкой на свете! Логан совсем не походил на тех грубых парней, которые увивались за Фанни. Он был особенный — приличный и скромный. Мы решили сразу после окончания школы пожениться. И вот теперь он не хочет меня знать. А я так волновалась, готовясь к нашей встрече, — всхлипнула я, начиная впадать в истерику. — Может быть, я перестаралась, Трой? Может быть, мне не стоило надевать эти бриллианты и дорогую шубу?

— Ты прекрасно выглядишь, — заверил меня Трой. — Давай рассмотрим сегодняшнее происшествие спокойно. Логан ведь не ожидал встречи с тобой, верно? Тем более в таком шикарном наряде. Позвони ему спустя некоторое время и расскажи об этом случае. Потом вы сможете условиться о свидании, на которое придете уже подготовленными.

— Он не простит меня! — страстно и горячо простонала я. — Он никогда не простит меня! Ведь я не все тебе рассказала, Трой! После того как наш папаша распродал каждого из нас за пять сотен долларов чужим людям, со мной стряслась ужасная беда. Да, я не сказала, что первыми были куплены Кейт и Наша Джейн — их взял к себе один адвокат с женой. Фанни купил преподобный Уэйланд Вайс, и она была очень довольна, что попала к нему. Потом в нашем доме появился здоровенный фермер Бак Генри, он выбрал Тома и увел с собой, словно скотину. — Я всхлипнула и с дрожью в голосе продолжала:

— А меня продали Китти и Кэлу Деннисон в Кэндлуик в штате Джорджия. Они жили в уютном чистом домике, и в еде недостатка не испытывали. Но Китти требовалась кухонная рабыня и служанка, пока она была занята делами в своем салоне красоты. Она проводила в нем пять дней в неделю, а по субботам еще давала уроки гончарного мастерства. Поэтому Кэл чаще видел меня, а не свою жену. Все это так сложно объяснить, в общем, я привыкла к нему, как к родному отцу, и даже больше того, я вбила себе в голову, что именно о таком отце мечтала всегда. Он был внимателен и заботлив ко мне, он покупал одежду, обувь, множество других вещей, о которых я раньше и представления не имела, и я была благодарна Кэлу за это. Иногда, ложась спать, брала его подарки с собой в постель.

Я уже не пыталась сдерживаться, и исповедь хлынула потоком, выплескивая из глубины души самые ужасные подробности. Немного тумана я напустила только относительно точной даты своего рождения. Трой, насколько я поняла, напрочь позабыл о собственных планах на остаток дня. Мы вышли из кафе и поехали назад в усадьбу Фартинггейл. Трой проехал в сводчатые чугунные ворота, закрыв их за собой с помощью портативного пульта управления, и по незнакомой мне дорожке подъехал к своему каменному коттеджу. Серый осенний день навевал грустные воспоминания о холмах, где прошло мое детство. Какой же наивной и доверчивой девочкой я тогда была!

Трой не проронил ни слова, пока мы не вошли в дом и он не развел огонь в камине, пообещав, что еда будет готова в мгновение ока.

— Шеф-повар из особняка регулярно пополняет мои запасы, — пояснил он и принялся готовить обед. Было уже четыре часа, так что я пропустила ленч, о чем горничная, несомненно, доложит Тони.

— Рассказывай дальше, — сказал Трой, вручая мне овощерезку и сырые овощи, чтобы я заняла свои руки. — Я ничего подобного не слышал за всю свою жизнь. Расскажи поподробнее о Кейте и Нашей Джейн.

Тут я спохватилась, поняв, что была чересчур откровенна, но исправлять промахи было слишком поздно. Впрочем, о чем мне тревожиться, раз Логан вычеркнул меня из своей жизни? Я снова повторила рассказ о том, как наш папаша распродал нас под Рождество, потому что мне хотелось, чтобы Трой этому поверил. И даже легкомысленно поведала ему о том, почему Логан отвернулся от меня. Трой, занятый своим делом, ни разу не перебил меня и даже не взглянул в мою сторону.

— Откуда же я знала, что все эти посещения кинотеатров и чудесных ресторанов, все эти замечательные подарки были частью замысла Кэла совратить меня! Я все больше и больше впадала и зависимость от него, к тому же видела от Кэла только хорошее, а от Китти — только плохое. Мне было его жаль, когда жена под разными предлогами отказывала ему ночью в ласке, и радовалась за него, когда он изредка выходил к завтраку с веселым и счастливым лицом. Мне хотелось всегда видеть его таким. И когда Кэл стал все чаще прикасаться ко мне и целовать со странным блеском в глазах, совсем не по-отечески, я начала задумываться, лежа по ночам в постели, какие же чувства вызываю у него. Я не осуждала этого мужчину, напротив, винила себя за то, что возбуждаю в нем греховные мысли. Могла ли я не уступить Кэлу, считая его своим отцом, которому обязана подчиняться?

Я перевела дух, помолчала и продолжала:

— И вот теперь, как ты уже понял, я осталась совершенно одна! Тони приказал мне вычеркнуть всех родственников из моей жизни, даже из памяти, он ничего и знать не желает о Томе, Фанни, Кейте и Нашей Джейн. Том не отвечает на мои письма, Фанни ждет от пастора ребенка и тоже не пишет мне, не уверена, что она вообще хочет меня видеть. Но Нашу Джейн и Кейта мне непременно нужно разыскать!

— Ты найдешь их, не сомневайся, — уверенно сказал Трой. — У меня много денег, и я помогу тебе в этом.

— Кэл мне обещал то же самое, но из этого ничего не вышло.

— Но ведь я не Кэл Деннисон, — строго посмотрел он на меня. — Я не делаю обещаний, которых заведомо не могу выполнить!

Я снова расплакалась.

— А зачем тебе эти хлопоты? Ты ведь совсем не знаешь меня! Я даже не уверена, что нравлюсь тебе.

— Я сделаю это ради тебя, Хевен, и твоей покойной матери, — произнес Трой, подсаживаясь ко мне за стол. — Завтра же встречусь со своими поверенными и попрошу их навести справки об адвокате по имени Лестер. Хорошо бы иметь фотографии Кейта и Нашей Джейн. Скоро ты узнаешь фамилию супругов, купивших твоих младших брата и сестру.

Онемев от его обнадеживающих слов, я затаила дыхание. Но промелькнувшая было надежда тотчас же сменилась сомнением. Разве не давал мне тех же самых обещаний Кэл Деннисон? А Троя я пока слишком плохо знала.

— А что ты намерена делать, когда тебе станет известно, где они находятся? — спросил он.

И в самом деле, что же я стану делать?

Тони тотчас же выкинет меня из своей жизни и прекратит оплачивать обучение.

Пожалуй, я подумаю над ответом на этот вопрос позже, когда его поверенные найдут дорогих моему сердцу мальчика и девочку. Я найду возможность вернуть их, не поступившись при этом собственными интересами. Я была полна решимости не отступать, добившись определенных успехов.

Ах, если бы только моя жизнь сложилась иначе! Если бы я росла, как все нормальные девочки! У меня на глаза снова навернулись слезы. Прогоняя прочь дурные мысли, я глубоко вздохнула и сказала:

— Теперь ты все обо мне знаешь, Трой. А ведь я не должна была даже разговаривать с тобой! Тони велел мне избегать тебя и никогда не приближаться к твоему коттеджу. Честно говоря, перед отъездом он сказал, что тебя здесь сейчас вообще нет. Если он узнает, что я нарушила одно из его условий, он отошлет меня назад в Уиллис. Мне даже страшно подумать об этом! В Уиннерроу никому до меня нет дела. Палаша сейчас живет в Джорджии или во Флориде, Том вместе с ним, но ведь ни он, ни Фанни мне не пишут! Я не знаю, как мне жить дальше без чьей-то любви и заботы обо мне. — Я склонила голову, пытаясь скрыть капающие из глаз слезы, которые мне никак не удавалось унять. — Умоляю тебя, Трой! Пожалуйста, стань моим другом! Мне так нужен сейчас верный друг!

— Хорошо, Хевен, я стану твоим другом, — обреченным тоном произнес Трой, словно взваливая на себя непосильную ношу. — Но учти, что у Тони имеются веские причины противиться нашей с тобой дружбе. Не обижайся на него за это. И помни, что главный в этом доме Тони, а не я. Мы с ним совершенно разные люди — он сильный и прагматичный, а я слабый и мечтательный. И если брат разочаруется в тебе или разгневается, он вычеркнет тебя из своей жизни и из жизни Джиллиан и отошлет в Уиллис. И даже я тогда не смогу ничем помочь, а может быть, и не успею дать тебе хотя бы денег.

— Но я бы и не взяла у тебя денег! — с негодованием воскликнула я.

— Но ты ведь принимаешь их от моего брата! — усмехнулся Трой.

— Он муж моей бабушки! И потом он объяснил мне, что распоряжается всеми деньгами, которые достались Джиллиан от ее отца и от первого мужа. Эти деньга принадлежали бы моей матери, будь она жива. Так что я имею полное моральное право брать деньги от Тони!

Трой отвернулся, чтобы я не видела выражения его лица.

— Хевен, я начинаю уставать от тебя, — сказал наконец он. — Уже слишком поздно, мне нужно отдохнуть. Давай продолжим наш разговор в следующую пятницу, когда ты вернешься из школы. Я ведь никуда не уеду.

Вид у него был действительно уставший, жалкий и напуганный. Вряд ли он был в восторге от того, что кто-то вроде меня вторгся в его личную жизнь со своими проблемами. Я неохотно встала, и по моему лицу молодой человек понял, что мне не хочется уходить из его теплого уютного домика.

— Пожалуйста, Хевен, — взмолился он. — Мне еще нужно успеть сделать массу дел перед сном. И не стоит так убиваться из-за того, что Логан Стоунуолл тебя не узнал. Он наверняка думал о чем-то другом. Предоставь же ему еще одну возможность, позвони в общежитие и предложи встретиться где-нибудь и поговорить.

Трой не знал, насколько Логан упрям. Он был непрошибаем, как кирпичная стена.

— Спокойной ночи, Трой! — обернулась я, подойдя к двери. — И спасибо тебе за все. Буду с нетерпением ждать следующей пятницы. — С этими словами я тихонько прикрыла за собой дверь.

Никто из прислуги не видел, как я проскользнула в особняк. В столовой меня ждала еда в серебряной посуде: чудесные ломтики мяса под французским соусом. Я выложила их на тарелку и принялась с аппетитом есть — совершенно одна за огромным обеденным столом, за которым уместились бы все Кастилы.

7. Вероломство

Спустя неделю, как я прибыла в Уинтерхевен, одноклассницы стали проявлять большее дружелюбие. Они с интересом разглядывали мое вязаное платье, которое я с гордостью надела, твердо решив не опускаться до тряпья, что носила в Уиллисе. И уже в понедельник во время обеда Пру Каррауэй улыбнулась мне и пригласила за свой столик, где уже сидели три девочки. Обрадованная таким вниманием, я взяла свои приборы, тарелку и салфетку и перенесла все это за их стол.

— Спасибо, — поблагодарила я и села.

— Какое у тебя милое розовое платье! — хлопая белесыми ресницами, сказала Пру.

— Спасибо за комплимент, но ты не заметила лилового оттенка? — спросила я.

— Да, ты права, — согласилась она, а остальные девочки захихикали. — Знаешь, Хевен, мы вели себя не слишком любезно по отношению к тебе, но мы всегда нарочно так делаем, пока не убедимся, что новенькая заслуживает нашего одобрения.

Мне стало любопытно, чем я заслужила их «одобрение».

— Откуда ты столько знаешь о голоде и нищете? — спросила Фейт Моргентайл, симпатичная девушка с каштановыми волосами, одетая в чистый, но затасканный свитер и линялые джинсы.

— Вам известно, что я из Западной Виргинии, — стараясь не выдать волнения, ответила я. — Там живут шахтеры, добывающие уголь, а еще там есть хлопкоочистительный завод. Местные жители считают учебу пустой тратой времени. Чего же удивляться, что я хорошо изучила окружавших меня людей?

— Но ты так красочно описала муки голодающих, что невольно приходит в голову, не испытала ли ты их сама.

— Если у человека есть глаза, уши и сердце, способное сострадать чужим бедам, ему вовсе не обязательно самому их испытывать.

— Как верно ты это подметила, — искренне улыбнулась мне одна из девушек. — А правда, что твои родители развелись и тебя отдали на воспитание отцу? Это так необычно! Как правило, суд бывает на стороне матери, особенно если ребенок — девочка.

— Тогда мне было слишком мало лет, чтобы запомнить все детали бракоразводного процесса, — пожала я плечами. — Мой отец не любил вспоминать прошлое. — Я принялась накалывать на вилку салат и свои любимые помидоры с луком, давая понять, что тема исчерпана.

— А когда твой отец приедет проведать тебя? Нам бы очень хотелось познакомиться с ним. Он, наверное, интересный человек.

Я и не сомневалась, что Люк Кастил произведет на них неизгладимое впечатление. Я с неприязнью покосилась на прилипчивую Пру Каррауэй: ее так и подмывало подколоть меня. Она ощущала себя хозяйкой положения, уверенная в поддержке своей богатой и влиятельной семьи и своих многочисленных подруг. У меня же не было защиты, кроме собственной смекалки и дорогой новой одежды. Я не спеша, с аппетитом доела спагетти с фрикадельками, с трудом удержавшись, чтобы не выпить томатную подливу, не обращая ни малейшего внимания на изумленные и осуждающие взгляды своих соседок по столу. Их наверняка поразило, что я с удовольствием поглощаю это далеко не изысканное блюдо. Разозленная нападками девочек, я решила нанести ответный удар, частично раскрыв им правду:

— Мой отец никогда не приедет навестить меня, потому что, во-первых, мы с ним недолюбливаем друг друга, а во-вторых, он тяжело болен и скоро умрет, — будничным тоном сообщила я, вытирая салфеткой губы.

Девушки раскрыли рты от изумления, до глубины души потрясенные столь откровенным проявлением дурного тона. Мне и самой стало немного не по себе от сорвавшихся с губ злых слов об отце: все-таки я не имела права так говорить о нем и даже мысленно желать ему скорой смерти. Но уже в следующий миг все перенесенные из-за него обиды и унижения вновь взыграли во мне, и я решила, что все-таки он заслуживает подобных жестоких слов и мыслей.

— Мы организовали своего рода клубы у себя в школе, — вкрадчиво сообщила мне неуемная Пру Каррауэй. — И не остались бы перед тобой в долгу, если бы ты устроила нам встречу с Троем Таттертоном или кому-то конкретно из нас…

Ее слова застали меня врасплох, потому что в этот момент я думала о своем отце.

— Вряд ли мне это удастся, — натянуто улыбнулась я в ответ. — Он очень самостоятельный человек и к тому же слишком стар и искушен в жизни для девочек из Уинтерхевен.

— Трою Таттертону две недели назад исполнилось всего лишь двадцать три года, — заметила Фейт Моргентайл. — Некоторым из наших девушек уже восемнадцать, и они вполне подходят мужчинам его возраста. Тебе только семнадцать, однако же мы видели тебя вместе с ним в это воскресенье!

Я была потрясена тем, что нас с Троем заметили в таком огромном городе, как Бостон.

Так вот где собака зарыта! Вот чем вызвано их неожиданное внимание ко мне! Они сами или кто-то из их подруг видели меня с Троем в кафе. Я встала из-за стола, бросив салфетку на скатерть.

— Спасибо, что пригласили меня за свой стол, — произнесла я, испытывая настоящую душевную боль из-за того, что ошиблась, рассчитывая найти здесь подруг. Я никогда не имела ни одной подруги, кроме, пожалуй, Фанни, которая была своего рода семейным горем и тяжким крестом. Вернувшись к своему столику и взяв учебники, оставленные там, я вышла из столовой.

С этого момента я почувствовала, что отношение ко мне резко изменилось. Если раньше девушки относились ко мне с недоверием просто потому, что я была новенькой и непохожей на них, то отныне, после того как я открыто бросила им вызов, они стали моими врагами.

На следующее утро, доставая из гардероба свой новый любимый кашемировый свитер василькового цвета, так подходивший к моей юбке, я вдруг, к своему полнейшему ужасу, обнаружила, что он «пополз». А на новой шерстяной юбке, которую я с вечера выложила на кровать, оказалась подпоротой кайма и стежки на складках плиссировки. В Уиллисе я, конечно, вполне могла где-то зацепиться случайно и порвать нитки, но не здесь! Ведь еще вчера, я точно помнила, и свитер, и юбка были целехоньки.

Один за другим принялась я извлекать из гардероба свитера и рассматривать их. Пять были испорчены! Я помчалась в чулан посмотреть на мои юбки и блузки и обнаружила, что все они в полном порядке. Видимо, у злодея просто не было времени испортить всю мою одежду. На завтрак я не пошла, а отправилась прямо в аудиторию в одной блузке и юбке, не надев свитера. Впрочем, я не особенно выделялась, потому что все девочки предпочитали мерзнуть, но никогда не сидеть на занятиях в пальто или шубе. И это при том, что в классных комнатах было не намного теплее, чем в горных хижинах в конце октября. Пуританские нравы, насаждаемые в Уинтерхевен, предполагали воспитание учениц в строгости и скромности, и мало кто осмеливался открыто противиться этому. Все утро меня трясло от холода, и я думала лишь о том, как сбегаю в полдень в свою комнату и надену легкий жакет.

Едва не давясь обедом, я быстренько проглотила его и помчалась наверх в свою комнату, дверь в которую не запиралась. Подбежав к стенному шкафу, я схватила один из висевших на вешалке жакетов, которые выбирал для меня сам Тони. Он был мокрым! Двух других жакетов вообще не было — они пропали!

Выходит, если все эти девицы такие богатые и всемогущие, то, значит, могут себе позволить безнаказанно губить мои вещи и даже воровать их? Дрожа от холода и ярости, я выбежала с влажным жакетом в руках в холл. В туалетной комнате шесть девочек курили и хихикали. При моем появлении наступила мертвая тишина.

— Вы что, опустили его в горячую воду? — потрясая жакетом, воскликнула я. — Мало вам было того, что вы испортили мои свитера? Что же вы за чудовища такие, в самом-то деле?!

— О чем это ты? — вытаращила на меня невинные белесые глаза Пру Каррауэй.

— Все мои новые свитера кто-то распустил! — крикнула я, встряхнув жакет так, что брызги полетели им в лицо. Девочки попятились и встали плотным полукольцом. — Вы украли два моих жакета и испортили третий! Думаете, вам это просто так сойдет с рук? — Я грозно уставилась на них, но ни одна из девочек даже не моргнула глазом. Похоже было, угрозы не произвели на них ни малейшего впечатления, и я не знала, что предпринять дальше. Им же моя растерянность только прибавила уверенности в себе.

Я повернулась и швырнула мокрый жакет в лоток для грязных полотенец. Тяжелая металлическая дверца лотка с мощной пружиной с грохотом захлопнулась, и мой жакет полетел по крутому желобу вниз, в бак для использованного белья, стоящий в подвале.

— Теперь, — сообщила я, оборачиваясь к девицам лицом, — мой жакет найдет горничная и доложит о своей находке директрисе. И вам не удастся уничтожить это доказательство, потому что не сможете пробраться в подвал.

Пру Каррауэй широко зевнула. Остальные девочки последовали ее примеру.

— Я думаю, вас всех исключат из школы за умышленную порчу чужого имущества! — воскликнула я злорадно.

— Ты прямо-таки прокурор! — ухмыльнулась Фейт Моргентайл. — Мы так тебя испугались, что даже поджилки трясутся. Ну и что доказывает твой мокрый жакет? Только то, что ты сама не додумалась постирать его в комнатной, а не в горячей воде.

Я поняла: они никогда не признаются в содеянном, как ни распинайся перед ними здесь, в туалетной комнате. Но все же решила настаивать на своем, пусть даже без всяких шансов доказать свою правоту. Как знать, может быть, в конце концов мне и удастся чего-то добиться, подумала я.

— Сейчас я пойду прямо в кабинет директрисы, — пылко воскликнула я. — И покажу ей затяжки на своих абсолютно новых свитерах. И об испорченном жакете я тоже не стану молчать!

— Тебе ничего не удастся доказать, — сказала Эми Лаккетт, невысокая и неприметная девочка, возбужденно размахивая руками. — Ты могла и сама случайно испортить свои вещи!

— Миссис Мэллори видела меня в понедельник утром в этом жакете, так что она знает, как он раньше выглядел. А когда его обнаружат в баке для использованного белья, это послужит уликой против вас.

— Нет, в первоклассные юристы ты не годишься, — ухмыльнулась Пру Каррауэй. — Нас и пальцем не посмеют здесь тронуть. Преподаватели у нас совсем ручные. Два года тому назад мы уговорили своих родителей не делать больше пожертвований наличными деньгами, а без них школа быстро разорится. Они еще должны быть благодарны нам за то, что мы не носим их дурацкую форму! Мы всегда выигрываем, когда действуем решительно и дружно. За нами стоят наши родители, влиятельные, пользующиеся авторитетом в политических сферах люди, к тому же очень и очень богатые. Ты не из нашего круга, тебе не поверят. Миссис Мэллори взглянет на тебя сверху вниз и решит, что ты клевещешь и оговариваешь нас, потому что ей известно, что мы никогда не будем считать тебя за свою. Она скорее поверит, что ты сама испортила свою одежду, чем обвинит в этом нас.

От слов Пру у меня по спине побежали мурашки. У меня все это не укладывалось в голове. Да разве в такое можно было поверить? Да, мне явно не хватало подобного опыта, ведь я не училась в Швейцарии и не знала, как вести себя в таких ситуациях. И все же девицы явно блефовали, поэтому я тоже решила не сдаваться.

— Это мы еще поглядим, — сказал я, повернулась и вышла из душевой.

Держа в руках свои испорченные свитера, я ворвалась в кабинет директрисы. Миссис Мэллори взглянула на меня с нескрываемым раздражением.

— Разве сейчас ты не должна быть на уроке обществоведения? — брезгливо морща свое круглое лицо, спросила она.

Я бросила свитера на пол, затем подняла свой самый любимый, васильковый, и потрясла им у нее перед носом.

— Этот свитер я еще ни разу не надела, миссис Мэллори, — заявила я. — А в нем уже полно дыр и затяжек!

— Тебе следует аккуратнее обращаться с одеждой, — строго сказала она. — Терпеть не могу неблагодарных детей, не умеющих ценить деньги, которые взрослые тратят на них.

— Я чрезвычайно бережно отношусь к своим вещам, миссис Мэллори, — как можно спокойнее ответила я. — Этот свитер хранился аккуратно сложенным во втором ящике моего гардероба, вместе с остальными, которые тоже расползаются на части, потому что кто-то выдернул или подрезал нитки!

Она надолго замолчала, разглядывая свитера, которые я выкладывала один за другим перед ней на стол.

— А жакет, который вам так понравился на мне в понедельник, когда я отмечалась в регистрационном журнале, сегодня утром кто-то замочил в горячей воде, пока я была на занятиях.

Она надула свои красные губки и поправила на носу пенсне.

— Вы кого-то обвиняете, мисс Кастил?

— Да. Меня здесь ненавидят, потому что я не принадлежу к этому кругу.

— Если вы хотите, чтобы к вам здесь хорошо относились, мисс Кастил, не ябедничайте на девочек, которые всегда подшучивают над новенькими.

— Хороши шуточки! — закричала я, взбешенная ее равнодушием. — Мне испортили всю одежду.

— Ах, успокойтесь, не стоит возмущаться по всяким пустякам. Вы могли сами зацепить нитки молнией сумки, когда укладывали вещи, или защелкой замка. Потом небрежно потянули — вот и дырка на свитере.

— Допустим. А жакет? Он что, сам упал в таз с кипятком?

— Никакого жакета я пока не вижу! Почему вы не принесли его сюда? — вскинула брови директриса.

— Я бросила его в бак для мокрых полотенец в подвале. Там он теперь, должно быть, и лежит, в прачечной, миссис Мэллори.

— Разве вы не видели таблички над лотком, предупреждающей, что всю одежду, подлежащую стирке, следует опускать в специальный, маленький лоток? — строго взглянула на меня она.

— Но, миссис Мэллори, это был жакет из шотландской шерсти, он мог оставить пятна на чьей-нибудь одежде!

— Именно так, — кивнула миссис Мэллори. — Как и на белых полотенцах и скатертях.

— Но ведь должна же я была как-то сохранить улику против девочек, которые это сделали? — дрожащими губами прошептала я.

Она указала пальцем на голубой свитер и глубокомысленно взглянула на меня:

— Почему бы вам просто не взять в руки иголку с ниткой и не починить этот свитер? Должна признаться, что я не хочу искать ваш мокрый испорченный жакет. В этом случае вынуждена буду принять меры и допросить всех девочек из группы. Подобные происшествия уже случались здесь и раньше. Допустим, я встану на вашу защиту, но поможет ли это вам закрепиться здесь? Не сомневаюсь, что опекун купит вам новые свитера.

— Вы хотите сказать, что я должна им все это простить?

— Нет, не совсем так. Просто попытайтесь решить эту проблему самостоятельно, без моей помощи. — Она многозначительно улыбнулась мне. — Следует понять, что они все вам завидуют, хотя и пытаются унизить. Они завидуют вашей редкой красоте и свежести. Вы словно бы явились к нам из минувших эпох, робкая и гордая, чувствительная и ранимая. Девочки, как и я, понимают это, и это их пугает, вселяет неуверенность в себе и собственной ценности. К тому же вас опекает столь преуспевающий и уважаемый человек, как Тони Таттертон, и вы живете в одном из прекраснейших старинных домов в Америке. Я догадываюсь, что вас несколько смущает ваше прошлое, но не стоит постоянно терзаться этим, используйте открывающиеся возможности и добивайтесь того, чего самой хочется. Не позволяйте глупым одноклассницам портить ваши лучшие молодые годы, посвятите их учебе. Я вижу, что вы сейчас в ярости и хотите отомстить обидчицам за испорченную одежду. Но подумайте, так ли уж для вас это важно? Вам купят новую одежду. Надеюсь, что эти негодницы не испортили ничего такого, что представляет истинную ценность? Вы все хорошенько осмотрели в своей комнате?

О Боже, ведь я совершенно забыла о спрятанных на дне чемодана портретах Кейта и Нашей Джейн в серебряных рамках! Неужели и их украли или сломали?

Я направилась к выходу, но возле двери обернулась и с удивлением увидела, что миссис Мэллори смотрит на меня с сочувствием.

— Я думаю, миссис Мэллори, что вы у меня в долгу, — сказала я. — За то, что я не стану поднимать скандала и сохраню тем самым спокойствие в этой школе.

— Хорошо. — Она настороженно взглянула на меня. — Скажите, чем я могу отплатить вам?

— В четверг здесь устраивают вечер с танцами, на который пригласили мальчиков из Бродмайер-холла. Я понимаю, что еще не успела заслужить чести быть на нем, но мне бы очень хотелось пойти.

Директриса долго смотрела на меня изучающим взглядом, потом опустила глаза и улыбнулась:

— Ну, это сущий пустяк. Постарайтесь только не уронить марку нашей школы и не ввергнуть всех в замешательство.

Портреты моих малышек оказались на месте, в целости и сохранности. В следующую пятницу я собиралась передать фотографии Трою, чтобы он отдал их своим детективам, которых обещал нанять для розыска моих младших сестренки и братика.

Я подумала о Томе, всегда защищавшем меня. Сейчас он наверняка посоветовал бы мне быть поосмотрительней.

Видимо, я чересчур расхрабрилась, почувствовав поддержку Тони и дружественное сочувствие Троя, и потеряла разумную осторожность. Закусив удила, я рвалась вперед, полная отчаянной решимости утереть нос этим нахальным девчонкам, слишком много возомнившим о себе. Я взглянула в зеркало и не узнала в отражении прежнюю Хевен Ли Кастил. На меня смотрела незнакомая девушка с блестящими волосами, подстриженными до плеч и умело стилизованными опытным мастером. Так что же придумать? Как я уже знала, миссис Мэллори больше всего на свете боялась лишиться наличных пожертвований.

Я упала ничком на кровать, свесив голову, и принялась массажной щеткой начесывать волосы, которые при этом совершенно закрыли, словно вуалью, мое лицо от яркого света ламп. Колокольчики на башне начали отбивать вечерние мелодии патриотических гимнов с религиозным оттенком, и в такт им я все расчесывала и расчесывала щеткой свои волосы, вынашивая планы мщения тем шестерым девчонкам, которые явно специально ждали, когда я появлюсь в душевой с мокрым жакетом в руках, чтобы насладиться этим зрелищем.

В Уиннерроу я бы трусливо поджала хвост, чувствуя себя полным ничтожеством в своей ветхой, не по размеру, одежде и старых стоптанных туфлях, слабая от постоянного недоедания. Я стыдилась того, что была одной из нищих Кастилов и ощущала себя слишком униженной, чтобы постоять за свою честь и достоинство. Но теперь все изменилось. Теперь я уже не была нищенкой и могла позволить себе, несмотря на утрату свитеров, бросить вызов дерзким обидчицам.

И наконец план созрел в моей голове, прекрасный план отмщения… Мы еще посмотрим, за кем будет последнее слово в этой игре! Бостонские мальчики, в конце концов, мало чем отличаются от других, они как пчелы летят на самый привлекательный и сладкий цветок. А я знала, что могу им стать.

8. Танцы

Вечером в этот же вторник, когда остальные девушки из моего флигеля старались не слишком шуметь, из соседней комнаты то и дело доносились взрывы хохота, и несколько раз там упомянули мое имя. Мне было неприятно слышать, как надо мной смеются. Но у меня был друг, которому я могла позвонить. Я заперла комнату и набрала номер телефона Троя. Он долго не снимал трубку, и я уже было подумала, что он уехал, когда наконец услышала его голос, прозвучавший сперва, как мне показалось, несколько раздраженно и строго, но тотчас же потеплевший, едва Трой узнал меня. Смело я попросила его оказать мне одно одолжение.

— Ты хочешь, чтобы я выбрал из одежды в твоем гардеробе самое лучшее вечернее платье, в котором ты произвела бы сенсацию? — переспросил он. — Хевен, у тебя так много вечерних нарядов?

— О да, Трой! Тони заставил меня перемерить по крайней мере десять платьев и, хотя сначала он намеревался купить только два, в конце концов купил четыре. Но я ни одного из них не взяла с собой, поскольку не думала, что меня так скоро пригласят на танцевальный вечер. А меня вот пригласили.

— Конечно, я выполню твою просьбу, — тяжело вздохнул он. — Но я понятия не имею, что надевают шестнадцатилетние девочки на подобные школьные мероприятия.

В тот же вечер, когда все уже легли спать, а я, спрятавшись в тени парадной, поджидала его, Трой, верный своему слову, подъехал на машине к Уинтерхевен. Подсунув под замок парадной двери книжку, чтобы он не защелкнулся за мной, я выскользнула из школы и побежала к нему навстречу.

— Извини, ради Бога, что я побеспокоила тебя, Трой! — прошептала я, плюхаясь на переднее сиденье автомобиля рядом с ним, и чмокнула его холодными губами в щеку. — Огромное тебе спасибо! Я очень рада, что у меня есть такой друг, как ты! Понимаю, что ты, конечно, проклинаешь меня за то, что я осмелилась вызвать тебя сюда в такой поздний час. Я знаю, что у тебя миллион собственных забот, но мне очень нужно это платье, поверь!

— Право же, Хевен, не стоит так благодарить меня! — смутился Трой. — Никаких особо важных дел у меня и не было. — Он отодвинулся от меня к дверце, и я тоже слегка отодвинулась, сообразив, что слишком тесно прижалась к нему. — Я нашел твои четыре вечерних платья и долго не мог решить, какое из них лучше выбрать: все они выглядят очень мило. Поэтому я привез их все, чтобы ты сама сделала выбор.

— Значит, все платья тебе понравились одинаково? — несколько разочаровано спросила я, огорченная тем, что не получу совета от опытного, как мне казалось, в подобных вещах мужчины. — Трой, не может быть, чтобы какое-то из них не приглянулось тебе больше других.

— Ты будешь прекрасно выглядеть в любом платье, — с некоторой застенчивостью в голосе сказал молодой человек. Несколько минут мы еще посидели в его машине под приглушенный шум мотора и завывание ветра, который Трепал на школьном дворе пожухлую листву.

Было двенадцать ночи. Все девочки в Уинтерхевен наверняка уже давно спали. Я открыла дверцу и, выставив наружу ногу, сказала:

— Мне пора. Можно, я тебе иногда буду звонить?

Трой медлил с ответом, и я поспешила выбраться из машины.

— Еще раз прошу простить меня за мою дерзость, — сказала я.

— До пятницы, — сказал Трой, не обещая ничего большего. — Желаю хорошо повеселиться на танцевальном вечере.

Приземистый темный автомобиль сорвался с места и растворился во мраке, оставив меня с тяжелыми пакетами в руках. Холодный ветер пронизывал насквозь, плотно прижимая мой длинный тяжелый синий халат к озябшему телу. Я тихонько прошмыгнула в вестибюль главного корпуса, но предательский ветер с оглушительным шумом захлопнул за мной парадную дверь. Громко зазвенели хрустальные подвески стенных светильников, и огромный папоротник, стоявший в большой керамической вазе напротив входа, грохнулся на пол. Под одной из дверей комнат для преподавателей вспыхнула полоска света. Подхватив книжку и крепче сжав ручки пакетов с платьями, я побежала вверх по лестнице, задевая скрипучими пакетами за перила. Тускло освещенные длинные коридоры производили в этот полночный час довольно жуткое впечатление, и я вздохнула с облегчением, когда, оглянувшись напоследок назад, вошла наконец на цыпочках в свою комнату. И все же, запирая на ночь дверь, я так и не смогла отделаться от смутного ощущения, что мое маленькое приключение не осталось незамеченным.

Мне предстояло сделать массу дел, чтобы осуществить свой план — стать королевой бала. Но для этого в первую очередь требовалось выведать, что собираются надеть на вечер другие девушки. На день комнаты не запирались, чтобы можно было проверить, аккуратно ли убраны постели и развешана одежда и до нужного ли уровня опущены жалюзи на окнах, чтобы снаружи Уинтерхевен смотрелся симметрично.

Задолго до того, как колокола на башнях начали вызванивать утреннюю побудку, я уже была в душевой комнате и наслаждалась в одиночестве душем, пока не пришли остальные девочки. Моя старая привычка рано ложиться и рано вставать пока давала мне определенное преимущество. Тем не менее в это утро я еще не успела полностью одеться, когда в душевую заявились три заспанные девицы, все в разных пижамах, являющих собой зрелище, не уступающее их ежедневным неряшливым нарядам. Увидев меня в моем коротком бикини, они просто застыли от изумления.

— Гляди-ка, она не носит штанов с начесом, — прошептала Пру Каррауэй своей лучшей подружке Фейт Моргентайл.

— А я была уверена, что она носит, и непременно красные, — шепотом ответила ей та.

Они захихикали, заметив смущение на моем лице, потому что я действительно когда-то мечтала и о теплых нижних штанишках, и о новом зимнем пальто, и о новых туфлях. Девочки прошли в душевое отделение, шутя и весело смеясь, а я осталась одна, чувствуя себя жалкой и несчастной и думая о том, что в конце концов Уиллис не самое ужасное место на свете. Там, по крайней мере, я была среди своих. И, едва не плача, схватив в охапку свою одежду, я выбежала из умывальной комнаты, полной пара, запахов зубной пасты и мыла. А за спиной у меня продолжали звучать все новые и новые взрывы хохота.

На полпути к своей комнате меня охватило сомнение. Неужели я и дальше буду позволять им издеваться надо мной? А как же мой план? Нет, они получат от меня сполна! Сейчас, пока они все купаются и красятся, самое время незаметно пробраться в их комнаты. Так я и сделала. Без особого труда я обнаружила в одной из них два моих пропавших жакета, а также выяснила, какие платья девочки Уинтерхевен надевают на танцы с приглашенными мальчиками.

Одетая в юбку, блузу и один из своих жакетов, которые я обнаружила среди вещей Пру Каррауэй, плюс ко всему в тяжелом пальто и сапогах я направилась через заснеженный дворик в Буковый зал. Засыпанный пушистым снежком студенческий городок походил на милую маленькую деревеньку, и я могла бы чувствовать себя здесь, как в земном раю, если бы только удалось наконец освоиться и начать жить в свое удовольствие.

Увидев, что я явилась в класс в жакете из гардероба Пру Каррауэй, девочки, судя по выражению их лиц, сочли мое поведение вызывающе наглым.

— Тебе известно, что полагается тем, кто без разрешения заходит в чужие комнаты и… — начала было Пру Каррауэй, но я не дала ей договорить.

— И ворует свои же собственные жакеты, почему-то оказавшиеся в чужом гардеробе? — воскликнула я. — Не запугивай меня, Пруденс, а лучше в другой раз хорошенько подумай, прежде чем проделать очередной грязный трюк. Теперь я знаю, где ты хранишь свои вещички, так что рекомендую перепрятать их в более надежное местечко. — Я небрежно достала из кармана пальто большую плитку шоколада и надкусила ее. Глаза Пру едва не вылезли из орбит: наверное, она вспомнила о коробке дорогого шоколада, которую прятала под стопкой книг с названиями типа: «Томимая страстью», «Блудливый священник», «Девственница и грешник».

В этот вечер в четверг я одевалась с особой тщательностью. В моем гардеробе, надежно запертые на замок, висели в специальном чехле четыре вечерних платья, которые привез Трой. Плотный материал, из которого был изготовлен чехол, можно было вспороть только острым ножом, но вряд ли девочки из Уинтерхевен разгуливали по школе, имея на всякий случай подобную штуку в кармане. Насколько я поняла, заглянув в стенные шкафы соседок, у них в моде были короткие облегающие платья без бретелек, причем чем больше блесток и бисера, тем лучше. Тони же выбрал для меня длинные шикарные вечерние платья свободного покроя разных цветов: ярко-голубого, густо-малинового и белого. Четвертое — набивное платье в нежных цветочных тонах — несколько смущало меня своей пестротой. В детстве мне казалось, будто домохозяйки, ходившие в подобных нарядах в церковь, любят их за то, что на них не так заметны пятна от случайно оброненной на колени пищи. Поэтому даже дорогое и красивое платье, купленное Тони, вызывало у меня определенную неприязнь. Длинное платье, с рукавами колоколом, перехваченными бархатными лентами, прекрасно подошло бы со своей буйной — травяной, фиалковой, розовой и голубой — расцветкой к весеннему сезону. Но сейчас был ноябрь.

Внизу в столовой уже свернули и убрали ковровые дорожки и вынесли из помещения столы. С потолка свисали вьющиеся пестрые бумажные ленточки, а вместо огромной люстры сверкал вращающийся зеркальный шар. В общем, из просторной и светлой днем комнаты получился вполне приличный танцевальный зал.

Эми Лаккетт первой увидела меня, когда я направлялась туда, и застыла в изумлении, всплеснув от восторга своими маленькими ручками.

— Ох! — раскрыла она рот. — Я даже представить себе не могла, что ты можешь так выглядеть, Хевен!

— Благодарю за комплимент, — ответила я. — А тебя разве не пригласили?

— На твоем месте я бы не пошла… — оглянувшись по сторонам, пробормотала она, прикрыв ладошкой рот и вытаращив глаза.

Но я все-таки пошла.

Теперь, когда на мне было малиновое платье с блестящим широким лифом на узеньких красных блестящих бретельках и воздушным снопом облегающее мои бедра, меня уже ничто не могло остановить. Я нарочно не надела малиновый жакет, потому что не собиралась скрывать свою стройную фигуру. Пусть все мальчики и девочки ахнут, увидев меня в этом наряде, как та продавщица в салоне модной одежды, которая даже воскликнула, когда я примеряла его:

— А вам не кажется, мистер Таттертон, что этот фасон не для молодой девочки?

— Да, пожалуй, — согласился Тони. — Но такие платья нечасто попадаются, и мне нравится этот редкий оттенок. Это платье никогда не выйдет из моды, и через десять лет красивая женщина будет казаться в нем отлитой из жидкого пламени!

Именно такой я и ощущала себя, подходя к переоборудованной на скорую руку в танцевальный зал столовой, из-за дверей которой уже звучала музыка. Я умышленно опоздала, желая усилить впечатление от своего появления, и я произвела-таки на всех впечатление, да еще какое!

Все девочки Уинтерхевен выстроились в ряд вдоль стены слева от дверей, а мальчики — вдоль стены напротив. Едва я вошла, как все обернулись в мою сторону. И тут я поняла, что имела в виду Эми Лаккетт: ни одна из девочек не была в вечернем наряде, ни одна!

Все были в самой обычной, будничной одежде: в юбке с блузкой или свитером. Правда, это были хорошие юбки, новые блузки и дорогие свитера. Но на общем фоне я чувствовала себя белой вороной в своем длинном малиновом платье. И зачем только Тони купил его, ну зачем?!

Глядя на меня, мальчики многозначительно ухмылялись. Я готова была развернуться и выбежать из зала, собрать свои вещи и уйти из Уинтерхевен навсегда. Но потом, не найдя в себе сил для этого, я внутренне собралась и с безразличным видом пошла вперед, словно бы лучше других понимала, что и когда следует надевать и как себя вести. И те же мальчики, которые только что с двусмысленными ухмылками поглядывали на меня, побросали своих партнерш и кинулись приглашать на танец меня. Впервые в жизни вокруг меня было столько кавалеров, сколько не увивалось и за Фанни. Не успела я понять, что происходит, как очутилась в руках долговязого рыжеволосого парня, чем-то похожего на Тома.

— Я терпеть не могу эти глупые танцевальные вечера, — пыхтел он, норовя прижать меня к себе покрепче. — Но ты, крошка, внесла в эту скуку приятное оживление.

Дело было, конечно, не во мне, а в моем малиновом платье. Фанни визжала бы от восторга, если бы увидела его. Да она бы просто накинулась на меня и отняла платье силой. Средневековая аристократия считала, что в красные платья одеваются только уличные девки. Красный цвет ассоциируется и теперь с женщинами свободного поведения, это цвет страсти, похоти, цвет насилия и крови. Вот почему мне пришлось собрать все свои силы, чтобы сдержать напор молодых самцов, рвущихся получить низменное наслаждение, потеревшись об меня. Я переходила от одного партнера к другому из рук в руки, ловя на себе быстрые взгляды других девочек. Вся усыпанная блестками и серпантином, задыхающаяся, злая и измученная, с волосами, рассыпавшимися по плечам. Я уже едва держалась на ногах, но мне не давали даже перевести дух.

— Отпустите меня! — пыталась я перекричать громкую музыку и, оттолкнув очередного партнера, пошатываясь направилась к диванчику возле столика с чаем и пирожными. Юноши тотчас же окружили меня и принялись угощать бутербродами, тарталетками и фруктовым пуншем, от которого у меня закружилась голова. Я успела проглотить лишь два тонюсеньких бутерброда, и меня вновь вытащили на середину зала. Я заметила, что все двадцать девочек, удостоенные чести участвовать в танцевальном вечере, постоянно наблюдают за мной. Но что это за странный блеск в их глазах? Что за необычное, словно бы что-то предвкушающее, выражение на лицах?

Судя по тому вниманию, которым окружили меня мальчики, я пользовалась головокружительным успехом. Но почему же девочки смотрят на меня без всякой зависти? Ведь их, казалось бы, отвергли ради меня! Я начала чувствовать себя неуютно под этими пристальными взглядами, следившими исключительно за мной, даже когда рядом танцевали и другие пары. Может быть, я не так, как нужно, веду себя? Даже преподаватели, стоящие вдоль стены с чашечками в руках, не сводили с меня глаз. Я начала не на шутку нервничать.

— Ты такая красивая, — кружась со мной в танце, сообщил мне мой очередной партнер. — Мне так нравится твое платье. Ты специально выбрала именно красный цвет?

— Странно, почему другие девочки не надели вечерние платья, — тихо сказала я ему на ухо, потому что он показался мне скромнее остальных. — Я думала, что на танцах нужно выглядеть нарядной.

Он пробормотал что-то насчет диких и сумасшедших нравов девчонок из Уинтерхевен, от которых всего можно ожидать, но я уже не слушала его, пронзенная резкой болью в животе. До месячных было еще далеко, и даже в этот период я никогда не страдала от сильных судорог. Танец закончился, но ко мне уже подскочил новый партнер, с дьявольской ухмылкой на губах.

— Я хотела бы пропустить этот танец, — сказала я, направляясь к дивану.

— Но ты не имеешь на это права! — воскликнул он. — Ведь ты королева бала и не должна пропускать ни одного танца!

Новый спазм сжал внутренности, и у меня все буквально поплыло перед глазами. Лица наблюдающих за мной девочек слились в одну сплошную уродливую гримасу, как в кривом зеркале в комнате смеха. На моей руке повис маленький и пухленький, но симпатичный коротышка.

— Пожалуйста, потанцуй со мной, — канючил он. — Со мной никогда никто не хочет танцевать!

И не успела я раскрыть рот, как он вытащил меня снова в круг танцующих, двигающихся на этот раз в другом, быстром ритме. Всю жизнь я мечтала, чтобы меня приглашали на каждый танец, а не приходилось сиротливо жаться в одиночестве к стене или отсиживаться в уголочке.

Сейчас же я хотела только одного — поскорее выбраться из зала. В животе у меня творилось нечто совершенно жуткое. Мне срочно нужно было в туалет! Как можно скорее — в туалет!

Мне удалось освободиться от одного мальчика, и тотчас же меня поймал другой и начал прижиматься, кружа в медленном вальсе. Спазмы в животе стали уже невыносимыми, резкая боль пронзила меня, и, собрав последние силы, я просто отшвырнула партнера и побежала к выходу, даже не оборачиваясь на раздавшийся у меня за спиной громкий злобный хохот.

Уборные на первом этаже предназначались для гостей, поэтому я побежала по лестнице наверх. Но дверь в туалетную комнату оказалась запертой! Проклятье! Я помчалась по длинному коридору в другое крыло, с ужасом думая, что не добегу, а когда наконец дернулась в заветную дверь, та тоже оказалась закрытой на ключ!

Не понимая, что происходит, я разрыдалась, но медлить было нельзя, и я побежала, согнувшись в три погибели и схватившись руками за живот, в свою комнату. Ворвавшись в нее, я захлопнула за собой дверь и заперла ее. Унитаза в моей комнате не было, но ведь не зря же я прожила четырнадцать лет в Уиллисе, где порой так страшно и холодно идти к удаленному от дома нужнику, что волей-неволей приходилось придумывать выход из положения. И даже когда мне немного полегчало, я все еще продолжала сидеть, чувствуя, что вот-вот начнется второй приступ.

Битый час просидела я на корточках, покрываясь липким потом и едва дыша от бесконечных судорог и урчания в кишечнике, а меня все несло и несло. Танцы уже кончились, и девочки возвращались в комнаты, смеясь и перешептываясь, явно чем-то очень довольные.

Кто-то постучался в мою дверь (раньше такого никогда не случалось), и чей-то ехидный голосок спросил:

— Хевен, ты здесь? Ты сегодня была королевой вечера! Куда ты так быстро исчезла, словно Золушка?

— Да, Хевен, — подхватил другой голос. — Мы все просто в восторге от твоего платья! Это именно то, что было нужно!

Я осторожно вынула пластиковый мешок от платья из плетеной мусорной корзины, засунула его еще в один мешок и туго завязала проводом. Главная проблема была решена, но теперь нужно было придумать, что делать с этим мешком дерьма. Сколько ни ломала я себе голову, иного выхода, как сбросить его в корзину для грязного белья, я не видела. Если только, конечно, мешок не лопнет.

Спрятав мешок под халатом, я направилась в душевую. Я вошла тихо, но в этом, как оказалось, не было необходимости: все девочки, бывшие на танцах, собрались в раздевалке, где имелось несколько сушилок для волос и туалетных столиков со светильниками, чтобы можно было накраситься. Обсуждая события вечера, девочки просто покатывались со смеху:

— Нет, вы видели, какое у нее было лицо? Белое, как у мертвеца! Мне даже стало жаль ее, Пру. Сколько ты накапала ей в пунш этой дряни?

— Вполне достаточно, чтобы она лопнула! Лопнула, как мыльный пузырь!

— А как здорово подыграли нам ребята! Интересно, успела она добежать до уборной?

— Как же она могла успеть, если мы заперли все туалеты?!

Их веселью не было предела, а мне было противно до тошноты. Даже в Уиллисе мне не встречались такие жестокие люди! Самые отпетые деревенские хулиганы не посмели бы проделать подобную шутку, понимая, что всему есть предел. Я спустила свой пластиковый мешок в самый большой лоток, надеясь, что скопившееся внизу мокрое грязное белье смягчит удар и мешок не лопнет. Затем я заперлась в душевой кабинке и принялась мыть шампунем волосы. Помывшись хорошенько под душем, я насухо вытерлась полотенцем, надела халат и вышла из кабинки. Все девочки из раздевалки столпились вокруг меня, предвкушая новое интересное развлечение. Многие из них курили.

— Ты выглядишь такой чистенькой, Хевен, — насмешливо прощебетала Пру Каррауэй, накрашенная и расфуфыренная, словно кукла. — Что это ты вдруг так надолго заперлась от нас под душем? Нужно было хорошенько отмыться?

— С тех пор, как я оказалась в Уинтерхевен, мне каждый вечер хочется отмыться, — с вызовом ответила я. — Здесь слишком грязная окружающая среда.

— Тебе не нравится наша атмосфера? Может, там, откуда ты приехала, было чище?

— Там, откуда я сюда приехала, все насквозь пропитано угольной пылью, а легкие рабочих с хлопковой фабрики забиты мелкими волокнами, которые ветер разносит по всей округе. Но все это сущие пустяки по сравнению с тем, что я испытала здесь, в Уинтерхевен. Я просто в восторге от всего, что здесь увидела! Мне не терпится поскорее написать сочинение на тему: «Мои впечатления от Уинтерхевен». Думается, всем, кто не знает, что творится в частных школах типа этой, будет весьма полезно прочитать его.

— Да ладно, Хевен, — вдруг широко улыбнулась Пру Каррауэй. — Не будь такой дешевкой! Мы всегда разыгрываем новеньких девочек, морочим им голову, подшучиваем с одеждой. Это часть нашего «обряда крещения». Тебе осталось пройти последнее испытание, и ты станешь одной из нас и будешь так же разыгрывать следующую новенькую.

— Нет уж, благодарю покорно, — холодно ответила я, все еще ощущая ноющую боль в животе. — Я не горю желанием стать членом вашего клуба.

— Как это — не горишь желанием? Все новенькие хотят с нами дружить! Мы отлично веселимся, у нас припрятаны такие продукты и напитки, что ты и представить себе не можешь! Пройдешь последнее испытание — и больше нам от тебя ничего не нужно. Имей в виду, трусливых мы не любим, — еще шире улыбнулась Пру. — Дело-то пустяковое: съехать по лотку в подвал и самостоятельно выбраться потом из него. Дверь заперта, но выход все же есть, нужно только найти его.

В душевой зависла напряженная тишина, пока я обдумывала это предложение.

— Но откуда мне знать, что спуск по этому лотку не опасен? — наконец спросила я.

— Так мы же все уже съезжали по нему, Хевен! И никто не ушибся. Смелее, подруга! Между прочим, мы собираемся навестить тебя на Рождество!

Во мне закипала трудноописуемая ярость. Я не в силах была простить им причиненных мне физических страданий. Могли же ведь как-нибудь иначе подшутить надо мной! А теперь в подвале на груде грязного белья лежит двойной мешок с дерьмом… А что, если?

— Вот если бы кто-то из вас доказал, что спуск по лотку вполне безопасен и что из подвала и в самом деле есть выход, тогда, возможно… — задумчиво сказала я. — Может, и рискнула бы, но мне не хочется, чтобы утром меня застукала там прачка. Ведь она тотчас доложит директрисе, как вы понимаете.

— Мы все это уже проделывали, — обрадованно воскликнула Пру, решив, что я уже потеряла осторожность. — Съедешь по желобу, как на санках с горки, и мягко плюхнешься на мокрые простыни. Пустяковое дело!

— Но я должна быть уверена, что смогу выбраться наружу, — настаивала я на своем.

— Ладно, так и быть! — закричала Пру. — Я лично докажу тебе, что это возможно. И когда я выберусь оттуда, ты поймешь, кто здесь смелее всех. Недаром ведь именно меня избрали президентом нашего клуба! Что-то я не вижу больше желающих рискнуть!

Что ж, от судьбы не убежишь, думала я, глядя, как Пру Каррауэй направляется к дверце лотка, по которому мне только что удалось спустить вниз мешок с дерьмом. С гордым и самодовольным видом она помахала всем на прощание ручкой, крикнув: «До скорой встречи!», и полезла в круглое отверстие, велев одной из подружек придержать тяжелую дверцу.

Пру исчезла в черном проеме, дверца с громким стуком захлопнулась за ней, и снизу донесся радостный вопль Пру, съезжающей в темноте по лотку в ящик с бельем. Она была в необычайном восторге от этого острого ощущения.

Я затаила дыхание: может быть, двойной пластиковый мешок и выдержит, вполне может быть…

Но снизу, даже раньше, чем я ожидала, донесся совсем иной вопль — дикий крик ужаса, негодования и ярости!

— Она ни в чем не знает меры, — заметила одна из девочек за моей спиной.

— Прости нас, Хевен! — прошептала Эми Лаккетт, подойдя поближе ко мне. — Прости за все, что мы сделали. Но все должны пройти этот испытательный ритуал, а я слышала, как твой опекун просил миссис Мэллори не вставать перед одноклассницами на твою защиту. Он, наверное, хотел проверить тебя и посмотреть, на что ты способна.

Я не знала, что мне и думать. А из подвала все еще слышались отчаянные вопли Пру, переходящие в истерику. Постепенно они становились все тише и тише, между тем как остальные девочки все громче обсуждали, почему Пру так долго не выходит.

Наконец Пру Каррауэй появилась перед нами. Она выглядела потрясенной, была бледна и чисто вымыта. От волос резко пахло шампунем, а кожа на руках даже покраснела от того, что ее терли со страшной силой губкой. Пру смерила меня ледяным взглядом, и все девочки сразу притихли.

— О’кей, — сказала она. — Я доказала, что это можно сделать. Теперь твоя очередь.

— Да наплевать мне на ваш клуб! — с тем же холодным высокомерием ответила я. — Шутки шутками, но не следует и забывать о благоразумии и правилах хорошего тона. Опасные, оскорбительные и унижающие достоинство человека розыгрыши лишь свидетельствуют о вашей невоспитанности и дурном вкусе. Лично я предпочитаю идти своим путем, а вы все живите как знаете.

Девушки молча уставились на меня, онемев от изумления, но в холодном взгляде Пру Каррауэй промелькнуло и нечто иное: облегчение — поскольку я не сделала из нее посмешище, и мстительная злоба, потому что в ее отсутствие мне удалось обрести нескольких подруг.

9. Логан

Итак, в Уинтерхевен я не стала одной из избранных, но большинство девушек примирились с моей самостоятельностью и независимостью, хотя я и отстаивала право быть самой собой несколько робко и нерешительно. Подсознательно я прибегла к той же уловке, что и в Уиллисе и в Уиннерроу: прикинулась безразличной ко всем нападкам и интригам. Главным для меня было оказаться там, куда так долго стремилась, остальное уже не имело значения.

Когда на другой день Трой позвонил мне и спросил, как прошел вечер танцев, я сказала ему, что надо мной зло подшутили, но не осмелилась рассказать о подробностях розыгрыша.

— Надеюсь, ты не пострадала? — озабоченно поинтересовался он. — Я слышал, что девочки из Уинтерхевен порой ведут себя довольно жестоко по отношению к новеньким, особенно если те не принадлежат к их кругу.

— Мне думается, — бесстрастным тоном ответила я, — на сей раз палка для них оказалась о двух концах.

Джиллиан и Тони вернулись из Калифорнии уже в следующую пятницу, раньше, чем намечали, полные предпраздничных настроений. Они подарили мне новую одежду и украшения, добавив толику радости к тому душевному спокойствию, которое я обрела, сделав Троя своим тайным другом. Одна лишь мысль о том, что он рядом, в своем маленьком домике, и в конце недели я смогу снова увидеться с ним, ободряла меня и вселяла в мое сердце уверенность. Правда, порой у меня возникало подозрение, что я вовсе не желанная гостья для Троя, а всего лишь обуза, отвлекающая его от насущных дел. И что, не будь он по натуре таким любезным и отзывчивым, давно бы уже отмахнулся от моих проблем и отверг меня.

— А чем ты занимаешься по субботам? — однажды спросил Тони, увидев меня выходящей из библиотеки со стопкой книг в руках.

— Главным образом учебой, — рассмеялась я. — Раньше мне казалось, что я достаточно много знаю, но, как выяснилось, заблуждалась. Так что, если вы с Джиллиан не возражаете, я запрусь в своей спальне и займусь зубрежкой.

— По субботам Джиллиан имеет обыкновение сначала делать себе прическу, а потом посещать с приятельницами кинотеатр. Я надеялся, что мы с тобой в это время поездим по магазинам и сделаем покупки к Рождеству.

— Пожалуйста, Тони, попроси меня об этом еще раз! — с восторгом воскликнула я. — Мне бы так хотелось побывать в твоем магазине игрушек!

Тони посмотрел на меня несколько ошарашенно, затем лицо его расплылось в улыбке.

— Ты в самом деле этого хочешь? Что ж, замечательно! Джиллиан ни к чему подобному никогда не проявляла интереса. А твоя мама, зная, что мы с Джиллиан постоянно ссоримся из-за моих занятий, всегда вставала на ее сторону и говорила, что в ее возрасте уже глупо интересоваться такой чепухой, как игрушки. Без них, дескать, земля не перестанет вертеться и ровным счетом ничего не изменится в общественной и политической обстановке, а раз так, то какой вообще от них прок?

— Моя мама так говорила? — изумилась я.

— Она всегда вторила твоей бабушке, которой нужен был любовник, а не деловой человек. Но она шила изумительные платья для кукол, и я не терял надежды, что когда-нибудь Ли станет неотъемлемой частью фирмы «Таттертон Тойс». Правда, заблуждался я недолго.

Вскоре мне удалось незаметно пробраться в коттедж Троя, свое самое желанное местечко. Всякий раз, когда я оказывалась там, меня охватывало приятное волнение и я невольно задавалась вопросом — почему мое сердце так не трепетало, когда рядом со мной был Логан?

Улегшись на толстом ковре перед камином в домике Троя, я писала Тому письма, умоляя его посоветовать мне, как лучше подобраться к Логану, чтобы не отпугнуть его.

Наконец, когда я уже потеряла надежду получить от Тома ответ на свое последнее письмо, я обнаружила на почте в своем абонентском ящике конверт с коротким посланием. Том писал:

Увы, мне ничего не было о них известно. А тем временем наш папаша, никогда не проявлявший ни малейшего интереса к судьбе своих детей, продолжает жизнерадостно плодить новых! И это после всего, что он натворил! Было обидно, что отец так и не поплатился сполна за все зло, которое причинил нам. Меня также пугало, что из моей памяти незаметно уходят когда-то столь дорогие и близкие братик и сестренка. Я не могла допустить, чтобы мое сердце окончательно очерствело. Трой сказал, что уже связался со своими поверенными в Чикаго, и те в скором времени начнут расследование. Нет, я не должна была позволить своему гневу затухнуть, надо стараться поддерживать в душе огонь негодования и не давать времени залечивать нанесенные папашей раны. Цель моя оставалась прежней — собрать всех пятерых детей Кастила под одной крышей.

Когда наконец, набравшись смелости, я позвонила Логану, голос его прозвучал в трубке холодно и безразлично, без тени прежней теплоты и радости.

— Я рад, что ты позвонила, — равнодушным тоном сказал он. — С удовольствием встречусь с тобой в эту субботу, но не смогу уделить тебе много времени: на следующей неделе истекает срок моей письменной контрольной работы.

Черт бы его подрал! Да будь он дважды проклят! Я была уязвлена этим холодным тоном, точно так разговаривала со мной его мамаша, случайно застав меня с ее единственным и любимым сыночком. Лоретта Стоунуолл ненавидела меня и даже не пыталась скрыть свое неодобрительное отношение к знакомству своего сыночка с каким-то провинциальным отребьем вроде меня. Муж не смел ей перечить, хотя и с трудом скрывал свое смущение, когда она вела себя со мной откровенно враждебно. Но сегодня после полудня я была твердо намерена встретиться с Логаном, несмотря на все его подчеркнутое равнодушие ко мне. Поэтому готовилась к этой встрече целых два часа, полная решимости потрясти его своей внешностью.

— Что ж, ты прекрасно смотришься, Хевен, — воскликнул Тони, увидев меня. — Мне нравится это эффектное платье, оно очень идет тебе, только вот я что-то не припоминаю, чтобы покупал его тебе, — задумчиво наморщил он лоб.

Я затаила дыхание: это платье отдала мне Джиллиан, сказав, что его подарил ей Тони, но она так ни разу его и не надела, поскольку ее не устраивали ни цвет, ни фасон. И вообще, по словам Джиллиан, ее бесит то, что муж считает, будто разбирается в одежде лучше, чем она сама.

— В такую погоду, милая девочка, — продолжал Тони, — следует надеть что-то потеплее, чем обыкновенное пальто. — Он зашел в кладовую и вернулся с соболиной шубой в руках. — Этому меху уже три года, а у Джиллиан полно других мехов, так что можешь оставить шубу у себя, если хочешь. — Он помог мне просунуть руки в рукава. — Так куда же ты отправляешься? Мы ведь договорились с тобой, что ты будешь предупреждать меня о своих намерениях и делать все только с моего одобрения.

Но как я могла признаться Энтони, что собираюсь встретиться с одним из своих бывших знакомых? Ведь он даже и не захочет понять, что Логан совсем другой, не такой, как все, кого я знала в Уиннерроу. Он решит, что это самый заурядный парень из горной деревни, неотесанный, невоспитанный и вообще дикий.

— Несколько девочек из Уинтерхевен, которые ко мне дружелюбно настроены, пригласили меня пообедать с ними в городе. Я вызвала такси, так что ни Майлсу, ни тебе не нужно будет отвозить меня, — соврала я с замиранием сердца, моля Бога, чтобы Тони поверил мне. Но он, видимо, уловил фальшь в моем голосе или в выражении лица, потому что прищурил глаза, обдумывая услышанное. Эти проницательные, умудренные опытом глаза трудно было обмануть, казалось, они видели насквозь все хитрости и уловки, какие только существуют на свете. Томительно тянулись секунды, пока взгляд Тони внимательно изучал меня, а я изо всех сил старалась изобразить спокойствие, невозмутимость и невинный вид. Но в конце концов все кончилось благополучно: Тони улыбнулся и сказал:

— Я рад, что наконец-то у тебя появились подруги в школе. До меня доходили самые невероятные слухи о проделках этих проказниц из Уинтерхевен, особенно с новенькими девочками. Мне, возможно, следовало бы предупредить тебя. Но я хотел, чтобы ты сама научилась справляться с любыми трудными ситуациями.

Он одобрительно улыбнулся мне, и я поняла каким-то внутренним чутьем, что ему до мельчайших пикантных подробностей известно все случившееся со мной в тот вечер на танцах.

— Отрадно, что у тебя достаточно духа и задора самой постоять за себя. Ты с честью прошла испытание и получила их одобрение, хотя тебе и кажется, что оно не столь уж и важно для тебя. Будь жесткой, не давай собой помыкать и никого не бойся. Веди себя среди девочек уверенно, но в отношении мальчиков сперва посоветуйся со мной. Я должен буду предварительно навести справки о твоем новом знакомом, выяснить, из какой он семьи. Я не могу допустить, чтобы ты общалась с кем попало.

Я даже поежилась от его слов, поскольку мне показалось, что не смогу ничего от него утаить. И все же под одобрительным взглядом Тони я ощутила нечто вроде гордости и, невольно распрямив плечи, стала даже как будто выше ростом. Взволнованная этим неожиданным теплым чувством, возникшим между нами, я подошла к Тони и поцеловала его в щеку, чем весьма удивила и обрадовала его.

— Это очень мило с твоей стороны, — промолвил он. — Действуй в том же духе, и я, возможно, стану совсем ручным и доверчивым.

За мной прибыло такси. Тони проводил меня до дверей и помахал рукой, когда я отъезжала от дома на свидание с Логаном в одном из излюбленных местечек мальчиков из Бостонского университета — кафе «Кабанья голова».

Неприятные предчувствия обуревали меня. Казалось, что Логан снова сделает вид, будто не заметил меня или не узнал, поскольку я совершенно не походила на ту жалкую деревенскую девчонку, с кем был он когда-то знаком, и которая, стыдясь своего прошлого, не имела ни малейшего желания хоть чем-то снова стать на нее похожей. И вот я увидела через окно кафе Логана: он оживленно болтал с какой-то смазливой девицей, сидящей напротив него. Такого поворота событий я никак не ожидала: мне и в голову не приходило, что он может назначить свидание в том же кафе кому-то еще. Я растерянно застыла на тротуаре под тихо падающими на меня снежинками. Октябрь пролетел незаметно, сейчас была уже середина ноября. Мне подумалось, что хорошо было бы пригласить Логана в усадьбу Фартинггейл, где, сидя у горящего камина, они с Тони могли бы побеседовать и познакомиться. Я тяжело вздохнула: моим сладким мечтам, похоже, не суждено было сбыться. И словно бы в подтверждение этих грустных мыслей Логан вдруг перегнулся через стол и поцеловал свою подружку, поцеловал по-настоящему, как никогда не целовал меня!

Я не хотела верить своим глазам! Я возненавидела его! Да будь ты проклят, Логан Стоунуолл! Ты такой же, как и все остальные мужчины, самый обыкновенный блудливый самец!

Я резко повернулась на своих высоких каблуках, не думая о том, что свежий снег всегда скользкий, и упала навзничь, раскинув ноги и руки. Очутившись в столь неловком положении, я окончательно растерялась и уставилась в небо, проклиная себя за свою тупость.

И вдруг я увидела, что Логан выбегает из кафе ко мне на помощь. Его первые слова свидетельствовали о том, что на этот раз он меня узнал:

— Боже мой, Хевен! — воскликнул он. — Почему ты лежишь на спине посреди тротуара?

Не спрашивая моего разрешения, он подхватил меня под мышки и поставил на ноги. Я снова поскользнулась и невольно обняла его, на что Логан заметил с довольной ухмылкой:

— В следующий раз, когда будешь покупать себе сапоги, выбери пару с каблуками поменьше.

Его подружка наблюдала за нами из кафе совершенно разъяренными глазами.

— Привет, бродяга! — низким хриплым голосом поздоровалась я с ним, пытаясь скрыть свое смущение. Я наконец обрела равновесие и выпустила его из своих объятий, затем стряхнула снег с шубы и пронзила его гневным взглядом, острым как кинжал.

— Я видела, как ты целовался в кафе с той девицей, которая сейчас готова испепелить меня своими злыми глазами. Это твоя теперешняя подружка?

Неожиданно для меня Логан покраснел: значит, он еще не совсем потерял стыд, подумалось мне.

— Она для меня ничего не значит, я просто хотел скоротать с ней субботний вечер.

— В самом деле? — ледяным тоном спросила я. — Интересно, как бы ты повел себя, если бы застукал меня в подобной ситуации!

Он еще больше залился краской.

— К чему этот разговор? Тем более что с Кэлом Деннисоном ты не ограничивалась невинными поцелуями, насколько мне известно, — едва ли не прокричал он.

— Ну и что? — с вызовом крикнула я в ответ. — А ты даже и не попытался разобраться, почему так получилось! Ты даже не дал мне возможности все тебе объяснить!

Он стоял под падающим снегом, сильный и невозмутимый, с волевым подбородком и строгим лицом, мускулистый, подтянутый и очень привлекательный (многие женщины, проходя мимо, даже оборачивались на него), стоял и смотрел на меня абсолютно отрешенно и равнодушно.

Холодный ветер со свистом взметал снег с мостовой, вырываясь из-за углов зданий, и топорщил на голове Логана волосы. Моя прическа тоже сбилась на лоб, я тяжело дышала, ожидая, что он ответит. Простит ли он меня? Только теперь, оказавшись наконец-то с ним рядом, ощутив исходящую от него силу и спокойную уверенность, я поняла, как Логан был мне нужен! Я вся затрепетала от страстного желания вернуть его любовь, заботу и доброту, с которой он относился ко мне. Никому не было дела до меня, все считали, что я полнейшее ничтожество, и только с Логаном я чувствовала себя легко и просто, только с ним не приходилось притворяться.

— Хевен Ли, — наконец проговорил он, — я очень тронут, что ты мне позвонила. Я сам собирался проведать тебя и даже подъехал однажды к усадьбе Фартинггейл на машине, но эти чугунные ворота так потрясли меня, что я, потеряв самообладание, развернулся и уехал.

Он пристально посмотрел на меня, и в его глазах промелькнуло изумление и одобрение.

— Ты сильно изменилась, — отметил он, разведя руками, словно хотел обнять меня, но тотчас же, спрятал их в карманы. И добавил с новым, осуждающим выражением глаз: — Ты выглядишь слишком шикарно, чересчур шикарно. У тебя другая прическа, и ты начала краситься.

Я задрожала, чувствуя себя виноватой и одновременно не соглашаясь с его упреками. В чем дело? Почему его не радуют перемены, происшедшие со мной? Мне казалось, что все пока складывается лишь к лучшему.

— Ты похожа на одну из этих фотомоделей с обложек журналов.

А что в этом плохого? Я натянуто улыбнулась:

— Послушай, Логан! Мне так много хотелось тебе рассказать! Знаешь, ты выглядишь, по-моему, просто потрясающе!

Снег начал щипать мне лицо. Пушистые снежинки застыли у нас в волосах, и у меня уже замерз кончик носа.

— Не могли бы мы сесть где-нибудь в уютном теплом месте и обо всем спокойно поговорить? — спросила я. — Может быть, ты станешь иначе смотреть на меня.

Я продолжала нести всякий вздор, пока он усаживал меня в кафе за свободный столик и заказывал официантке горячий шоколад. Я краем глаза заметила, что девица, с которой он целовался, все еще наблюдает за нами. Но это меня совершенно не волновало, так же как и Логана.

Он с интересом рассматривал мою шубу, золотую цепочку на шее и кольца на пальцах, когда я стянула тонкие кожаные перчатки.

— Логан, — попыталась изобразить я улыбку. — Почему бы нам не забыть все плохое, что было в прошлом, и не начать все сначала?

Он долго молчал, словно пытался перебороть себя и отказаться от своего прежнего решения. А между тем мои воспоминания о нашей чистой и наивной юношеской любви становились все ярче. Ах, зачем я позволила Кэлу Деннисону прикасаться ко мне! Зачем поддалась домогательствам этого похотливого человека, который был намного старше меня и вообще не имел права морочить мне голову. Глупая, доверчивая деревенская девчонка, что я тогда знала о мужчинах и их плотских желаниях?! Ах, если бы только я была хоть чуточку благоразумнее!

— Мне трудно забыть, с какой легкостью предала ты все наши клятвы в верности друг другу, едва лишь обстоятельства ненадолго разлучили нас, — произнес наконец Логан.

— Умоляю тебя, попытайся все же сделать это! — воскликнула я. — Пойми же наконец, что я тогда даже не осознавала, что меня заманивают в ловушку, и не способна была ничего предпринять! Меня обуревали только смутные предчувствия непоправимой беды…

— Но сейчас ты уже вполне уверена в себе, Хевен. Ты не похожа на слабую и беззащитную девушку, которую я когда-то любил. Твои драгоценности и меха свидетельствуют, что ты больше ни в чем и ни в ком не нуждаешься, — усмехнулся Логан и вновь сделал каменное лицо.

Боже, ну как мне сломить его упрямство, как смягчить его сердце! Ну почему он не понимает, что все эти меха и золотые украшения всего лишь хрупкая внешняя оболочка, ненадежный панцирь, под которым прячется все та же прежняя Хевен Ли Кастил, несчастная и одинокая провинциалка, жаждущая чистой любви!

И вдруг я неожиданно поняла, что на самом деле смущает Логана!

Я нравилась ему именно потому, что была жалкой и беззащитной! Его привлекали мои линялые застиранные платья и стоптанные туфли. А мои положительные качества не имели для него никакого значения! Взгляд мой упал на его коричневый свитер: любопытно, подумалось мне, сохранилась ли у него еще та красная шапочка, которую я ему связала? Все пока складывалось против меня, но сдаваться без боя я не хотела.

— Логан, — решительно сказала я. — Сейчас я живу в доме матери моей мамы. Так вот, представь себе, что она и моя деревенская бабушка — это день и ночь! Мне никогда еще не доводилось видеть женщин такого пожилого возраста со столь молодой внешностью! Она не просто красива, она прекрасна и очаровательна!

— Но твоя неувядающая бабуля живет в ином мире, не забывай об этом, — возразил мне Логан. — Как же можно сравнивать ее со старушкой из захолустной горной деревушки! — Он вспомнил наконец о своем остывающем шоколаде и отхлебнул из чашки. — А как тебе твой новый дедушка? Он тоже молод и очарователен?

Я притворилась, что не уловила сарказма в его вопросе.

— Понимаешь, Логан, — объясняла я, — на самом деле Тони Таттертон мне вовсе не дедушка. Он второй муж моей бабушки. Родной отец моей мамы умер два года назад. Жаль, что мне так и не довелось увидеться с ним.

— Как-то в середине осени я видел тебя в магазине с мужчиной средних лет, — глядя поверх меня, задумчиво произнес Логан. — Хотел подойти к тебе, но не решился, а только наблюдал, как ты с восторгом примеряешь дорогие наряды. Тогда меня поразило, насколько эта шикарная одежда преобразила тебя! Ты радостно улыбалась, я никогда раньше не видел тебя такой счастливой, Хевен. Признаюсь: в тот момент в душе у меня ничего не было, кроме жгучей ревности. Ведь я не знал, что это твой дедушка! Когда мы с тобой строили планы на будущее, я мечтал, что стану для тебя единственным мужчиной, который сделает тебя счастливой…

— Но как же я могла отказаться от теплой одежды и обуви, Логан! А эта шуба, между прочим, вовсе и не моя, мне ее отдала Джиллиан, потому что ей самой она успела надоесть. Ей вообще все очень скоро надоедает… И не такая уж я богачка, как тебе кажется, и живется мне в новом доме совсем не весело: бабушка, например, вообще со мной практически не общается…

— Однако твой милый дедушка, — Логан подался вперед, придавив меня тяжелым взглядом своих сапфировых глаз, — просто в восторге, что в его доме появилась такая славная внучка, не правда ли? Это я сразу понял, когда наблюдал за вами в магазине. Дарить тебе дорогие подарки ему было не менее приятно, чем тебе принимать их!

Это было сказано с такой откровенной злобой, что я насторожилась.

— Советую тебе быть с ним поосмотрительней, Хевен! Как бы не повторилось то, что уже случилось с тобой однажды, когда ты жила в Кэндлуике у Китти Деннисон и ее муженька…

От обиды у меня даже округлились глаза: да как он смеет так думать о Тони! Разве можно ставить его на одну доску с Кэлом! Тони не нуждается в моем обществе по вечерам, у него налаженная, разнообразная жизнь, масса друзей, увлекательная работа, все возможности для отдыха. Ему не приходится томиться от одиночества, пока его жена где-то подрабатывает. Но глядя на лицо Логана, я поняла, что подобные доводы не убедят его. Поэтому я лишь решительно замотала головой в знак протеста и возмущения. Выходит, он так и не нашел в себе мужества, чтобы все забыть и простить меня, он мне по-прежнему не верит!

— Ты все еще поддерживаешь с ним отношения? — внезапно спросил Логан, ревниво прищурив глаза.

— С кем? — переспросила я, окончательно сбитая с толку резкой переменой его умонастроения.

— С Кэлом Деннисоном, конечно же!

Меня всю затрясло от ярости.

— Да нет же! — вскричала я. — С тех пор как я уехала из Уиннерроу, мне о нем ничего не известно. А он даже и не знает, где я нахожусь теперь! И вообще, я не желаю больше о нем слышать!

— Можешь не сомневаться, уж он-то найдет способ узнать, где тебя можно найти, — криво усмехнулся Логан, допил свой шоколад и опустил чашку на стол с такой силой, что та жалобно звякнула, едва не треснув. Вновь пристально взглянув мне в глаза, он произнес чужим и безразличным голосом: — Вот что я хочу сказать тебе на прощание, милая Хевен… Не скрою, мне было приятно повидаться с тобой и узнать, что теперь у тебя все в порядке. Жаль, конечно, что ты не успела познакомиться со своим родным дедушкой, но ведь у тебя есть замечательный приемный дедушка, заботливый и любящий. Ты великолепно выглядишь в своем новом наряде, только я любил совершенно другую девушку. Та девушка умерла в Кэндлуике…

Ошеломленная и больно раненная его словами, я с мольбой в глазах уставилась на Логана, тщетно пытаясь подобрать нужные слова, чтобы убедить его дать мне еще один шанс. Но он уже встал и направился к своей подружке, все еще ожидающей его за столиком возле окна.

Выходит, напрасно я так тщательно готовилась к этой встрече, надеясь потрясти его своим внешним видом! Лучше бы я пришла с нечесаными волосами, в обносках и с синими кругами под глазами от голода, может быть, тогда он и проявил бы ко мне капельку сочувствия.

Чудовищная догадка пронзила меня: значит, Логан никогда и не любил меня по-настоящему! Он всего-навсего жалел сиротку из горного поселка, хотел сделать богоугодное доброе дело! Продемонстрировать широту своей щедрой души!

Мне вспомнились его маленькие подарки — зубная щетка, тюбик зубной пасты, кусочек мыла и флакончик шампуня, взятые им украдкой из аптеки своего отца. Не надо мне было принимать от него эти жалкие подачки! Как же могла я поверить, что нравлюсь ему! Какая же я была дура! Смахнув с лица слезы, я схватила в охапку шубу и сумочку и, стремглав выскочив на улицу, бегом бросилась прочь от кафе, пытаясь на ходу натянуть на себя шубу. Я убегала от человека, к которому всегда стремилась всем сердцем.

Ледяной ветер слепил мне глаза мокрым снегом, я едва не окоченела, пока надевала шубу, задыхаясь и глотая душившие меня слезы. И в эту минуту мне хотелось умереть. Вдруг за спиной я услышала стук ботинок. Резко обернувшись, так что распахнулась моя долгополая шуба, я с ненавистью крикнула ему в лицо:

— Не надо больше меня жалеть, Логан Грант Стоунуолл! Теперь я знаю, почему изменила тебе с Кэлом Деннисоном! Я просто уже тогда инстинктивно чувствовала, что ты не любишь меня! Ты даже никогда не был мне настоящим другом. Ведь я тебе не нравилась, правда? Я все это сама выдумала, потому что остро нуждалась в твоей дружбе и любви! А теперь между нами все кончено, и лучше нам расстаться навсегда! Я не желаю тебя больше видеть! Отправляйся лучше назад в Уиннерроу и там поищи себе другую наивную дурочку, нуждающуюся в твоем сострадании! Таких, что готовы принять твою отвратительную жалость за чистую монету, в Уиллисе еще немало! Какая-нибудь деревенская девушка еще поверит в благородство твоей подлой души!

Выпалив все это, я резко повернулась к нему спиной и побежала за угол дома, где тотчас поймала такси.

«Прощай, Логан, — шептала я сквозь слезы, когда такси отъезжало от кромки тротуара. — Приятно было утешаться сладкими грезами и верить, что ты любишь меня такой, какая я есть, но отныне я навсегда забуду тебя!

Прости же меня, милый, чудесный, обаятельный и талантливый Трой! Ты совершенно не похож на Кэла Деннисона, и, честно говоря, он мне никогда не нравился как мужчина…»

10. Предчувствия

Такси уже въезжало в черные чугунные ворота усадьбы Фартинггейл, а жгучие слезы обиды все еще катились по моим щекам. С трудом подавив их, я велела водителю свернуть на дорожку, ведущую к домику Троя, надеясь встретить его там.

Почти ослепшая от слез и словно бы заново пережив утрату сразу всех дорогих мне людей, отошедших в мир иной, я рассчитывала обрести утешение и покой у своего единственного друга. Боль в моей истерзанной душе не стихала, вновь и вновь пронзала меня ужасная мысль о том, что я потеряла как бы частицу самой себя, расставшись навсегда с рассыпавшимися в прах иллюзиями относительно Логана Стоунуолла.

Увы, ничто не вечно! Никому и ни во что нельзя верить! Кругом лишь обман и ложь!

— Двенадцать долларов и пятьдесят центов, — вернул меня к суровой реальности голос таксиста, которому уже надоело ждать, когда я наконец уйму слезы и расплачусь с ним. Я сунула ему в руку двадцатидолларовую банкноту и выскочила на холод из теплой машины, бросив хрипло:

— Сдачи не надо!

Острые, словно крохотные ледяные дротики, крупинки снега кололи мне мокрое от слез лицо, неистовый ветер рвал волосы, пока я бежала, словно безумная, к коттеджу Троя, и долго безуспешно дергала дверь, абсолютно не думая о том, что врываться в дом без предупреждения неприлично. Когда же наконец мне удалось распахнуть ее, ветер, словно в отместку, с оглушительным шумом захлопнул дверь за мной. Я вздрогнула от испуга и привалилась, обессиленная, спиной к дверному косяку.

— Кто там? — крикнул из спальни Трой и в следующее мгновение появился сам, еще мокрый после душа, с полотенцем вокруг бедер и влажными спутанными волосами. — Это ты, Хевен? — вытаращил он от удивления глаза. — Что же ты стоишь? Проходи, присаживайся, чувствуй себя как дома. Я мигом оденусь и выйду к тебе.

Он ни словом не упрекнул меня за мое внезапное вторжение в его жилище, лишь виновато улыбнулся, извиняясь за свою наготу, и исчез в спальне, на ходу вытирая вторым полотенцем голову.

Мои ноги словно приросли к полу, и, как ни старалась, не могла успокоиться и отдышаться. Так и продолжала стоять на том же месте, припав спиной к двери и судорожно вздыхая, когда из спальни снова вышел Трой, на этот раз уже одетый в белую блузу и черные брюки. Лицо его, обрамленное блестящими волнистыми волосами, казалось необыкновенно бледным по сравнению с грубым загорелым лицом Логана.

Он мягко оторвал меня от косяка, в который я вцепилась пальцами замерзших рук, снял с моего плеча сумочку и помог освободиться от тяжелой намокшей шубы.

— Не надо так убиваться, — тихим проникновенным голосом успокаивал он меня. — Все не так ужасно, как тебе кажется. В такой день, когда ветер и снег велят нам оставаться дома, что может быть лучше вкусной еды и задушевной беседы у потрескивающего камина? — Он усадил меня возле огня в кресло, стянул мокрые сапоги и растер руками мои замерзшие ноги.

Слегка расслабившись и согревшись, я почувствовала себя лучше и перестала хныкать. Все лампы были погашены, комнату освещали лишь отблески пламени, отбрасывающие на стены пляшущие тени. Трой уложил мои ноги на пуфик и накрыл их пледом.

— А теперь самое время подкрепиться, — улыбнулся он, глядя, как я вытираю платочком слезы с лица. — Кофе, чаю, вина, горячего шоколада?

При упоминании о горячем шоколаде я снова разрыдалась, чем напугала Троя.

— Нет, сперва — глоток бренди, — озабоченно сказал он. — А потом — горячий чай. Согласна?

И, не дожидаясь моего ответа, он поспешил на кухню, включив по пути стереопроигрыватель. Зыбкий сумрак тотчас же наполнился тихой классической музыкой, столь разительно отличающейся от назойливых громких мелодий в стиле кантри, одно лишь воспоминание о которых вызывало у меня муки содрогания.

К счастью, сейчас я находилась в ином мире, отгороженном от реального внушительными чугунными воротами. Это был теплый и уютный мир Троя, в котором царили доброта и красота и аппетитно пахло свежеиспеченным хлебом.

Я сомкнула отяжелевшие веки, и тотчас же с тревогой вспомнила о Тони: за окном быстро темнело, и он наверняка нервно расхаживал по гостиной, поглядывая на часы в ожидании моего возвращения из города, злясь за то, что я не сдержала своего слова. Сморивший меня сон быстро унес все неприятные мысли из головы.

Из тяжелого забытья меня вывел голос Троя.

— Проснись, Хевен, и глотни бренди! — произнес он.

Даже не раскрывая глаз, я покорно позволила ему влить себе в рот немного жгучей тепловатой жидкости, проглотив которую я тотчас же закашлялась и распрямилась в кресле, напуганная незнакомым мне резким вкусом крепкого напитка.

— На первый раз достаточно, — с улыбкой убрал бокал Трой. — Может быть, мне следовало бы угостить тебя шотландским виски? — спросил он. — У вас, как мне помнится, его еще называют «горной росой», не так ли?

— Я в рот никогда не брала ни капли «горной росы», — прохрипела я. — И не испытываю ни малейшего желания попробовать эту гадость.

У меня перед глазами всплыло перекошенное звериной злобой лицо пьяного папаши, одуревшего от самогона. Когда-нибудь и я стану такой же грубой и безжалостной, подумала я, и непременно отомщу ему сполна за все его издевательства.

— Сиди здесь и отдыхай, — сказал мне Трой. — Я сам приготовлю сандвичи. Мы поедим, и ты расскажешь мне, почему примчалась сюда со слезами на глазах.

Он ловко нарезал хлеб, сделал бутерброды и красиво разложил их на подносах рядом с чашками чая. Один поднос он осторожно поставил мне на колени, а другой — на ковер, и уселся перед камином, скрестив ноги по-турецки. Мы стали молча есть, и время от времени Трой поглядывал на меня, следя за тем, чтобы я не уснула с куском во рту.

Окна затянуло инеем, свист и вой ветра заглушал музыку, но я чувствовала себя хорошо и спокойно в этом уютном коттедже, не то что в нашей лачуге в Уиллисе, где сквозь щели просвечивало звездное небо, а весь домик скрипел и стонал под напором зимних ледяных ветров.

Задумавшись, я и не заметила, как проглотила все бутерброды и выпила большую чашку чая.

— Хочешь еще? — улыбнувшись, спросил меня Трой.

— Нет, спасибо, сыта, — ответила я, откидываясь на спинку кресла. — Вот уж никогда не думала, что можно наесться одними бутербродами, пока не отведала твоих!

— А как же десерт? Может быть, съешь кусочек домашнего пирога с шоколадным кремом?

— Ты сам его испек? — удивилась я.

— Нет, пироги я печь не умею, — покачал головой Трой. — Но мой друг Рай Виски всегда посылает мне огромный кусок, когда печет что-нибудь вкусное. Нам вполне хватит на двоих.

Но я так наелась, что отказалась от этого лакомства, и Трою пришлось одному умять солидный кусище. Как я уже заметила, он никогда не предлагал ничего дважды: как говорится, не хочешь — не бери, только потом не жалей.

— Мне так неловко, что я ворвалась к тебе, — призналась я, борясь с дремотой. — Тони, наверное, уже в ярости, мне давно пора было вернуться.

— В такую пургу ты могла и задержаться, — возразил Трой. — Скорее всего, он решит, что ты пережидаешь непогоду где-нибудь в холле отеля. Позвони от меня и успокой его.

Я подняла телефонную трубку, но гудка не услышала: видимо, где-то была повреждена линия.

— Не волнуйся, Хевен, — сказал Трой. — Мой брат все поймет. Ты не хочешь рассказать мне, что с тобой приключилось?

Признаться, мне совершенно не хотелось рассказывать ему о разрыве с Логаном, это было слишком мучительно для меня. Однако, вопреки желанию утаить от Троя свою душевную боль, я разболтала всю историю от начала и до конца, ничего не скрывая.

— Но больше всего меня бесит то, что его явно раздражают все мои достижения и успехи, — воскликнула я с возмущением. — Он предпочел бы, как мне кажется, чтобы я так и оставалась всю жизнь жалкой нищенкой.

Трой молча встал, отнес подносы с посудой на мойку, вернулся и снова удобно устроился на ковре, вытянув ноги и закинув руки за голову.

— Мне думается, что Логан скоро пожалеет о том, что наговорил в сердцах тебе сегодня. Ты с ним непременно встретишься снова. Ведь вы оба еще так молоды!

— Знать его больше не желаю! — едва не поперхнулась я от злости, с трудом сдерживая слезы. — С ним у меня раз и навсегда все кончено!

На алых губах Троя заиграла легкая усмешка.

— Я рад, что ты решила переждать пургу в моей компании, — пряча лицо в тени, сказал он, меняя тему разговора. — Обещаю не рассказывать ничего Тони.

— Но почему твой брат запрещает мне приходить к тебе? — уже не в первый раз спросила его я.

По лицу Троя пробежала тень. Он нахмурился.

— Знаешь, когда я впервые увидел тебя, Хевен, — задумчиво произнес он, — я решил, что мне лучше не вмешиваться в твою жизнь. Но после всего того, что узнал о тебе, я почувствовал, что просто обязан тебе помочь. По ночам мне иногда снятся твои глаза. Откуда у шестнадцатилетней девочки такая глубина во взгляде, не могу понять!

— Но мне не шестнадцать! — срывающимся от обиды хриплым голосом воскликнула я. — Мне уже семнадцать! Только умоляю тебя, не говори об этом Тони и Джиллиан, — добавила я и тотчас же пожалела об этом: как-никак, Трой должен был быть больше предан родному старшему брату, а не мне.

— Зачем нужно было врать из-за такого пустяка, как год разницы в возрасте? — удивился Трой. — Шестнадцать, семнадцать — да не все ли равно?

— Двадцать второго февраля мне исполнится восемнадцать! — возразила ему я. — У нас в горах девушки в этом возрасте уже замужем и имеют детей!

Трой прищурился и внимательно взглянул на меня.

— Как я рад, что ты больше не живешь в горах! — воскликнул он. — Но любопытно узнать, зачем ты обманула Тони?

— Я и сама не знаю, — пожала я плечами. — Мне хотелось скрыть от него, что моя мама вышла за моего отца, даже толком не зная этого человека. Они провели вместе всего несколько часов, и он сделал ей предложение, а она согласилась. Бабушка говорила, что у них любовь с первого взгляда. Но признаться, я до сих пор не понимаю, как моя мама, выросшая в богатой и уважаемой всеми семье, могла влюбиться в моего папашу.

Глаза Троя потемнели, и у меня по спине пробежал озноб.

Старинные каминные часы пробили восемь, а пурга все еще не стихала. Из маленькой дверцы в корпусе часов, которую я сперва и не разглядела, стали появляться забавные фигурки.

— Какие замечательные часики! — в восторге воскликнула я.

— Я коллекционирую старинные часы, — пробормотал Трой, поворачиваясь на бок и разглядывая меня с нарастающим интересом. — Когда имеешь в своем распоряжении столько денег, то даже не знаешь, что с ними делать… Мне стыдно подумать, мы, Таттертоны, столь неприлично богаты, в то время как бедные люди в том же Уиллисе нуждаются в самом необходимом… Как ни удивительно, раньше я никогда не задумывался о существовании бедняков: я жил в замкнутом мире равных себе людей и думал, что у всех есть то же, что и у меня.

Да, жизнь Троя разительно отличалась от моей, подумала я и опустила голову. Но он продолжал пристально рассматривать меня, так что я не выдержала его взгляда и встала.

— Мне, пожалуй, пора идти, — сказала я, потягиваясь. — Тони и так устроит мне форменный допрос.

Я ожидала, что Трой станет уговаривать меня остаться. Однако он тоже поднялся с пола и с улыбкой сказал:

— Так и быть, проведу тебя в дом потайным ходом. Мои практичные предки, строившие усадьбу, предвидели снегопады в здешнем холодном климате и предусмотрительно прорыли подземные ходы от особняка ко всем амбарам и конюшням. Когда-то на этом месте стоял коровник, а под ним — глубокий погреб, из которого по туннелю можно быстро попасть в дом. Я мог бы уже давно сказать тебе об этом, но мне хотелось подольше побыть вместе с тобой. Мне так уютно и хорошо в твоей компании, хотя ты и совсем еще ребенок… Так вот, из погреба под коттеджем в особняк ведет подземный ход, дверь в который со стороны кухни окрашена зеленой краской. Ты увидишь там и другие двери, выкрашенные в синий, красный и желтый цвет, но попасть через них уже никуда нельзя: Тони распорядился в свое время зацементировать все остальные подземные ходы, опасаясь, что рано или поздно о них узнают воры. Все тайное становится явным.

Он принес из передней мои сапоги и шубу и помог одеться, причем мне показалось, что он задержал дольше, чем требовалось, свои руки на моих плечах. Я обернулась к Трою, он, улыбнувшись, крепко взял меня за руку и увлек за собой на кухню, откуда мы спустились по крутой деревянной лестнице в сырой и холодный погреб.

— Я провожу тебя, — сказал Трой, когда мы остановились перед массивной дверью, ведущей в туннель. — В детстве я боялся один ходить по подземелью: за каждым поворотом мне чудились привидения и страшные чудовища.

Но даже ощущая тепло его руки, я не могла отделаться от неприятных воспоминаний об угольной шахте, в которую однажды забрались мы с Томом, несмотря на предостерегающую табличку: «Проход строго запрещен! Опасно для жизни!».

В конце мрачного туннеля мы уперлись в скользкие ступени узкой лестницы, ведущей на кухню особняка, и Трой прошептал:

— Хорошенько прислушайся, нет ли кого рядом, прежде чем выбраться в коридор: Рай Виски имеет обыкновение задерживаться допоздна. Что ты скажешь Тони?

— Что-нибудь придумаю, — усмехнулась я. — У меня это неплохо получается, как тебе известно.

С этими словами я обвила руками его плечи и прижалась щекой к его холодной щеке.

— Без тебя я бы пропала!

— Но не забывай ни на секунду, что ты любишь не меня, а Логана, — сжав меня в объятиях, жарко прошептал он и тотчас же отпустил меня.

Спотыкаясь, я взбежала по лестнице, размышляя над его прощальными словами. Нет, Логан мне больше не нужен, мне необходим такой мужчина, как Трой, — чуткий, заботливый, способный понять меня. Одно время я думала, что найду себе такого друга в лице Тони, но вскоре поняла, что за его внешним шармом и обаянием скрывается властная и жестокая, как у моего отца, натура.

Дрожа от озноба, я выбралась в коридор, ведущий на кухню. Трой был прав: несмотря на поздний час, Рай Виски все еще стучал и звенел посудой, готовя еду на следующий день. Повар что-то напевал себе под нос, раскатывая тесто для лапши, а чернокожий поваренок отстукивал ритм вилкой и ножом. Я на цыпочках проскользнула мимо открытой двери кухни и, ускорив шаг, пробралась в свою спальню.

Вскоре я уже лежала в постели, прислушиваясь к вою ветра за темным окном и стуку собственного сердца. Внезапно дверь распахнулась, и рокочущий голос Тони вывел меня из дремоты:

— Как же ты успела пробраться сюда так, что я даже не заметил? — сурово спросил он.

До смерти напуганная его неожиданным вторжением, я села на кровати, прижав к груди одеяло. Со страху мне ничего не приходило в голову, я молча дрожала, стараясь не смотреть на Тони, лицо которого дышало благородным гневом. Пожалуй, даже Трой не помог бы мне теперь, подумала я. Тони включил лампу на тумбочке у изголовья кровати и уставился на меня тяжелым взглядом.

— Ты где была? На чем вернулась из Бостона? С трех часов шоссе перекрыто из-за снегопада!

Стараясь не выказать испуга, я откинулась на подушку и молча уставилась на Тони, лихорадочно соображая, что бы мне ему соврать. Он пронзил меня своим холодным взглядом и суровым тоном предупредил:

— Только не пытайся мне лгать! Мы с тобой заключили договор, и я рассчитываю, что ты не забыла о нем и сдержишь свое слово!

— Понимаешь, Тони, — чуть слышно промямлила я, — дело в том, что я вообще никуда не уезжала… Едва такси выехало из ворот, как я струсила и решила вернуться. Честно говоря, я еще не совсем в ладах с девочками из школы, которые пригласили меня на вечеринку. И уж если быть до конца откровенной, они мне совсем не нравятся… Поэтому я вернулась через черный ход и спряталась в спальне…

— Любопытно, — протянул Тони, щуря голубые глаза. — И что же было потом?

— Ну, потом я подумала, что ты можешь заглянуть сюда, и спряталась в одной из пустующих дальних комнат.

— Выходит, ты струсила? — презрительно спросил он. — И поэтому решила спрятаться. Оч-чень любопытно! И в которой же из комнат ты пряталась, хотелось бы мне знать?

О Господи! Кажется, я попалась!

— Во второй в северном флигеле, с драпировкой персикового цвета. Ну, в той самой, которая так не нравится Джиллиан. Она еще говорила, что хочет там все переделать, потому что мебель устарела, а персикового цвета она вообще не переносит.

— И в котором же часу ты ушла из персиковой комнаты и вернулась в свою спальню, если не секрет? — сильнее наморщил лоб Тони, недоверчиво глядя на меня.

Капкан захлопнулся! Он наверняка заглядывал сюда несколько раз и видел, что меня здесь нет!

— Я точно не помню, Тони! Я не посмотрела на часы! Мне так хотелось спать, что я сразу же разделась и легла в постель.

— А обо мне ты даже не вспомнила! Тебе безразлично, что я беспокоюсь, не нахожу себе места!

— Прости меня, пожалуйста, Тони! — жалобно прошептала я. — Мне стыдно, что я сделала такую глупость! Я сама поставила себя в безвыходное положение и потом уже боялась тебе в этом признаться… Мне казалось, что тогда я упаду в твоих глазах!

— Ты уже упала в моих глазах! — глядя на меня с презрением и болью, воскликнул он. — Откровенно говоря, я не верю всей этой истории. К твоему сведению, мы с Джиллиан сегодня крепко повздорили. Она ужасно боится, как бы ее подруги не заподозрили, что ты ее внучка. Тогда ей уже не избежать столь неприятных для нее расспросов о Ли!

Я нервно теребила ленточку на вороте своей розовой ночной сорочки, предпочитая отмалчиваться, и Тони направился к двери.

— Хевен, — произнес он, не оборачиваясь, на пороге. — Я не уважаю трусов. Надеюсь, что подобное больше никогда не повторится!

С этими словами он вышел из спальни и затворил за собой дверь.

11. Праздники и тоскливые будни

К празднованию Дня Благодарения в усадьбе Фартинггейл начали готовиться уже за неделю. Наверху, на половине Джиллиан и Тони, все выглядело, как обычно. Зато внизу, на кухне, творилось нечто невообразимое: завозили все новые и новые продукты, и прислуга едва успевала разгружать их, перетаскивать в кладовые и разбирать. У меня ком подкатывал к горлу при виде этой горы съестного. Особенно потрясли мое воображение три огромные свежие тыквы. И все это при том, что на торжество было приглашено лишь шестеро гостей! Правда, вместе со мной, Джиллиан, Тони и Троем выходило десять человек — ровно столько, сколько могло усесться за стол в банкетном зале. Ах, как же я была рада, что наконец и Трой будет присутствовать на праздничном ужине как полноправный член семьи!

— Расскажи мне о гостях! — упрашивала я шеф-повара. — Что это за люди?

Я помогала Раю Виски шинковать овощи, устроившись рядом с ним на высоком табурете и время от времени поглядывая на выражение его лица: если он хмурился — значит, я делала что-то не так, если же улыбался — тогда все в порядке. Раю Виски было трудно угодить, но я старалась изо всех сил.

— Будут близкие друзья хозяйки и ее мужа, — говорил он. — Весьма почтенные люди, они приедут специально, чтобы отужинать в знаменитой усадьбе Фартинггейл. Осмелюсь надеяться, что приготовленные мною кушанья им понравятся. Но дело, безусловно, не только и не столько в них, сколько в редком обаянии мистера Таттертона. Он обладает исключительным даром завоевывать людские сердца и симпатии. Друзья боготворят его. Ну и, конечно же, им хочется взглянуть на миссис Таттертон. Ведь всем любопытно узнать, насколько она постарела со времени их последней встречи… И еще всем небезынтересно посмотреть на мистера Троя, который появляется здесь лишь по случаю знаменательных событий. Младший брат хозяина дома для них загадка, как, впрочем, и для всех нас. Миссис Таттертон не переносит детей на своих званых обедах и не желает увидеть кого-то моложе двадцати лет.

День Благодарения выдался ясным, солнечным и очень холодным. В предвкушении встречи с Троем я от волнения принималась даже что-то напевать. На мне было шикарное бархатное платье густого красного цвета, которое выбрал для меня Тони, и оно так нравилось мне самой, что я то и дело поглядывала в зеркало.

Первым прибыл Трой, а поскольку в это время я как раз глядела из окна на лабиринт, то побежала открывать ему дверь, опередив Куртиса.

— Добро пожаловать, мистер Таттертон! — воскликнула я. — Наконец-то вы почтили своим присутствием этот дом! Весьма рада вас видеть!

Трой смотрел на меня так, словно видел меня впервые. Неужели это все из-за моего платья?

— Ты смотришься просто очаровательно, никогда тебя такой не видел, — наконец произнес он, снимая с моей помощью пальто. Куртис наблюдал за нами из фойе с саркастической ухмылкой, но я не обращала на него внимания: он был для меня пустым местом, лишь изредка подающим голос.

Я повесила пальто Троя в стенной шкаф, аккуратно расправив его на плечиках, и, обернувшись, протянула ему руки.

— Ты не представляешь, как я рада, что ты пришел! Теперь мне не придется сидеть за столом с шестью совершенно незнакомыми мне людьми.

— Некоторых из них ты уже видела, поправил меня Трой. — Они бывали здесь раньше на приемах… А один гость специально прилетает из Техаса, чтобы познакомиться с тобой!

— Кто же это? — вытаращила я на него глаза.

— Матушка Джиллиан, которой восемьдесят шесть лет. Похоже, Джиллиан так заинтриговала ее всяческими небылицами о тебе, что твоя прабабушка решила взглянуть на свою правнучку собственными глазами. И это притом, что у старушки трещина бедра.

Он улыбнулся и увлек меня к дивану в большой гостиной.

— Но пусть тебя это не тревожит: она хоть и крепкий орешек старой закалки, но, по крайней мере, не имеет привычки врать на каждом шагу.

Едва появившись в доме в сопровождении двух мужчин, поддерживающих ее с обеих сторон под руки, прабабушка совершенно потрясла меня. Ростом едва ли в пять футов, эта худенькая старушка гордо держала голову с золотыми волосами, лишь слегка посеребренными сединой. Четыре огромных перстня — с рубином, изумрудом, сапфиром и бриллиантом — украшали ее длинные костлявые пальцы, а в вырезе светло-голубого платья, слегка великоватого для нее, сверкало сапфировое колье.

— Терпеть не могу тесных платьев, — скользнув по мне взглядом, сказала она и пододвинулась поближе к Трою.

Она не переносила костылей, потому что не доверяла им, а к креслам на колесах испытывала отвращение. Из машины принесли ее подушечки, шали и пледы, и спустя полчаса бабушка устроилась вполне удобно и наконец обратила на меня острый взор своих маленьких глазок.

— Привет, Трой, — произнесла она, не глядя в его сторону, — рада повидаться с тобой — для разнообразия. Но не для того я проделала весь этот путь, чтобы болтать с уже знакомыми мне родственниками. — Она вновь оглядела меня с головы до ног. — Да, Джиллиан права: это дочь Ли, у нее тот же неповторимый цвет глаз, что когда-то был и у меня, пока годы не украли мои лучшие черты. И фигура у нее точь-в-точь как у Ли, — только до сих пор не пойму, зачем она скрывала ее какими-то бесформенными нарядами, совершенно непригодными для здешней суровой зимы. — Она впилась в меня своими маленькими прищуренными глазками и спросила: — Почему моя внучка умерла в столь раннем возрасте?

На лестнице, ослепляя всех своей красотой, появилась Джиллиан — в темно-красном платье, очень похожем на мое, с той только разницей, что ее декольте украшало шикарное ожерелье.

— Ах, моя дорогая, милая мамочка! — воскликнула Джилл. — Как Я рада снова видеть тебя! Страшно подумать, но в последний раз мы встречались пять лет тому назад!

— Я и не думала больше здесь появляться, — ответила Джана Дженкинс, имя которой любезно шепнул мне Трой, пока старушку усаживали на ее подушках и укутывали пледами. Мне хватило одного лишь взгляда на Джиллиан и ее мать, чтобы учуять запашок их взаимной враждебности.

— Когда мы узнали, что ты прилетаешь, несмотря на гипс на бедре, Тони приобрел для тебя замечательное удобное кресло. Говорят, что раньше оно принадлежало главному лесничему Сидни, — прощебетала Джиллиан.

— И ты думаешь, что я сяду в кресло, в котором сидел один из этих убийц деревьев? И слышать больше ничего об этом не желаю. Меня интересует эта девочка, — сказала Джана Дженкинс и забросала меня вопросами: как познакомились мои родители, где мы жили, были ли у моего отца деньги и нельзя ли ей встретиться с другими моими родственниками.

Меня спасла трель звонка у парадной двери, извещающая о прибытии остальных гостей. Из кабинета появился Тони в безукоризненном наимоднейшем костюме, и торжественный ужин по случаю Дня Благодарения начался, вопреки потугам моей прабабушки всех перекричать.

Джиллиан наконец-то обратила внимание и на меня, сидящую почти рядом с Троем, и взволнованно воскликнула, сделав большие глаза:

— Хевен! Ты могла бы по случаю этого приема и посоветоваться со мной относительно цвета твоего наряда!

— Я сейчас же пойду и переоденусь, — вскочила я с места, но Тони решительным тоном заявил:

— Не нужно никуда ходить! Джиллиан, безусловно, шутит: ее платье гораздо шикарнее твоего, не говоря уже о ее украшениях! Мне нравится твое платье, Хевен, и я прошу тебя сегодня остаться именно в нем.

Это было довольно своеобразное празднование Дня Благодарения. Сначала внесли и усадили на место хозяйки дома мать Джиллиан, и она тотчас принялась командовать. Резкая и властная натура моей прабабушки не переносила лжи, и, к своему удивлению, я обнаружила, что Тони и Трой от нее в восторге.

Ужин тянулся, как мне показалось, бесконечно долго, и я совершенно измучилась, вынужденная врать и всячески изворачиваться, отвечая на каверзные вопросы. Когда же Джана Дженкинс спросила, долго ли я намерена еще оставаться в этом доме, я растерянно уставилась на Тони. Сидящая рядом с ним Джиллиан тоже застыла в напряженном ожидании моего ответа, не донеся вилку до рта, но Тони не утратил самообладания.

— Хевен пробудет у нас ровно столько, сколько она сама того пожелает, — невозмутимо заявил он, улыбнувшись мне и метнув свирепый взгляд в сторону Джиллиан, приказывая ей помалкивать. — Она успешно сдала вступительные экзамены и теперь учится в старшей группе, на целый год обогнав своих ровесниц. Мы уже подали заявление о зачислении ее в один из местных первоклассных колледжей, так что Хевен еще долго будет радовать нас с Джиллиан своим обществом. Порой мне кажется, что это Ли вернулась к нам. А тебе, Джиллиан? — повернулся он к жене.

Пока Тони произносил свою речь, Джиллиан усердно набивала рот едой, словно бы опасаясь проронить какое-то неосторожное слово. Ничего не ответив мужу, она молча уставилась на меня своим пустым взглядом. Мне подумалось, что Джиллиан никогда не полюбит меня и не заменит мне матери, с которой я могла бы поговорить о насущном и наболевшем, получить дельный совет. Джиллиан даже не интересовалась мной, в отличие от своей бесцеремонной, но прямодушной матери.

К счастью, сразу же после ужина Джана Дженкинс заявила, что уезжает в гостиницу в Бостон.

— Жаль, что я не смогу остаться и получше познакомиться с тобой, Хевен, — сказала она, с упреком взглянув на Джиллиан. — Но в этом доме я никогда не чувствовала себя уютно. Завтра утром я возвращаюсь в Техас. Может быть, ты когда-нибудь навестишь меня там. — И она поцеловала меня на прощание в обе щеки, единственная женщина в этом семействе, которая признала меня.

На другое утро Тони впихнул меня в свой самый респектабельный лимузин, накрыв мне ноги плотным пледом, и мы отправились в его магазин игрушек на торжественное открытие предновогодней распродажи.

Шестиэтажное здание, заполненное игрушками, потрясло меня. Не было еще и десяти часов, а перед входом уже собралась толпа покупателей, с восторгом разглядывающая огромные витрины. Тони по-хозяйски растолкал толпу и подвел меня к одной из витрин, чтобы я тоже могла полюбоваться на забавные экспонаты и целые представления, разыгрывающиеся за стеклом с участием персонажей известных детских сказок: Малышки Тима с гусем и Скруджа.

Мы вошли в торговый зал, где, помимо продавцов, одетых в яркие — красные, черные и белые с золотыми галунами — костюмы, меня поразило то, что даже покупатели в довольно скромной одежде делали дорогие покупки. Заметив мое удивление, Тони пояснил:

— Теперь уже не судят о состоятельности клиента по одежде. Кроме того, коллекционирование сейчас вообще входит в моду.

В одной из витрин на шестом этаже я углядела в золотистых футлярах знаменитые портретные куклы Таттертонов.

— А кто их изготавливает? — спросила я у Тони.

— Тебе они нравятся? Красивые, не правда ли? — будничным тоном воскликнул он. — Наши лучшие мастера месяцами работают над ними. И далеко не каждая красивая девочка может стать моделью.

— А с моей мамы делали такую куклу? — спросила я.

— Твоя мама была самой красивой девочкой в мире, которую я когда-либо видел, за исключением, конечно же, тебя, — улыбнулся Тони, оборачиваясь ко мне лицом. — Но она была слишком скромна и застенчива и не хотела позировать, поэтому я упустил возможность увековечить ее…

— Значит, с моей мамы не сделали портретной куклы? — спросила я, с трудом скрывая нарастающую неприязнь к нему и не понимая, почему Тони лжет.

— Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно, — как бы извиняясь, сказал он и увлек меня к другой экспозиции — куклам исторических персон в костюмах, соответствующих их эпох.

— Ты уверен, что без твоего ведома никто не мог сделать портретную куклу с моей мамы? — не успокаивалась я.

— Без моего разрешения не изготавливается ни одна кукла! — несколько раздраженно бросил Тони. — Хевен, давай оставим этот разговор, мне трудно говорить на эту тему.

Но почему он так упорно делает вид, что не понимает, насколько важно для меня разобраться в прошлом моей матери! Ведь иначе я не смогу правильно построить собственную жизнь, создать свой мир и найти ответы на сотни волнующих меня вопросов!

Показав мне все залы, Тони отправился в свой служебный кабинет, а я прошлась по бостонским магазинам, делая рождественские покупки. Какое наслаждение покупать подарки для любимых людей, зная, что у тебя вполне достаточно денег в сумочке! Как приятно бродить в толпе мимо нарядно украшенных витрин, осознавая, что можешь не стесняясь зайти в любой магазинчик и купить приглянувшуюся тебе вещицу. Теперь я уже многое могла себе позволить.

С каждой неделей я становилась все богаче. Тони регулярно клал деньги на мой текущий счет в банке и давал мне внушительные суммы наличными на расходы. Я тратила их экономно и откладывала кое-что на отдельный накопительный счет под хорошие проценты. Иногда и Джиллиан с небрежным видом подбрасывала мне двадцатидолларовую банкноту.

— И не стоит меня благодарить, это всего лишь деньга, — фыркала она, если я чересчур усердно выражала ей свою признательность: ведь для меня двадцатка была вовсе не мелочью.

Мой накопительный вклад предназначался для того прекрасного дня, когда я вновь воссоединю под одной крышей свою семью. На себя я тратила очень мало, однако приобретала впрок вещи для своих братьев и сестер. Для Тома, например, я купила красивый вязаный белый свитер, фотоаппарат и дюжину кассет с пленкой, надеясь, что кто-нибудь из друзей сфотографирует его и он пришлет мне снимок. Я также подобрала для брата теплую куртку и дубленку, отороченную овчиной, как у Логана. Мне хотелось, чтобы у Тома было все, о чем он мечтал в детстве, когда мы жили в Уиллисе и всякий раз зимой по пути в школу и обратно домой рисковали обморозиться. Я покупала вещи и для Фанни, хотя и не знала, куда ей посылать свои подарки. Складывая их пока в нижний ящик комода, туда же, где хранилось все, что я приготовила для Кейта и Нашей Джейн, в надежде, что когда-нибудь увижу, как они сами распаковывают эти вещи… Когда-нибудь!

Мы встретились с Троем в его коттедже в рождественское утро, пока Джиллиан и Тони еще спали. Он уже приготовил завтрак, положил под елку, которую мы с ним вместе накануне наряжали, наши подарки друг другу к Рождеству.

— Заходи, Хевен, с Рождеством тебя! — приветствовал меня Трой. — Вид у тебя сегодня просто цветущий! Я боялся, что ты опоздаешь и мои рождественские шведские бутерброды остынут.

Потом мы с волнением, словно маленькие дети, раскрыли свои подарки. Трой подарил мне голубой кашемировый свитер — под цвет моих глаз, а я ему дорогой дневник в коричневом кожаном переплете и с золотым обрезом.

— Что это? — изумился Трой. — Дневник для записи моих оригинальных мыслей и высказываний?

Он шутил, но я была настроена вполне серьезно.

— Я хочу, чтобы ты записал в него все, что тебе известно о моей матери. Все, что ты когда-либо слышал от Тони и Джиллиан даже еще до того, как они поженились. Я хочу знать, как мама относилась к своему отцу и что она думала о разводе родителей. Напиши о своих первых впечатлениях о ней, о том, что она тебе говорила и что ты говорил ей. Вспомни, пожалуйста, во что она была одета, — в общем, я хочу знать о ней все! Это для меня очень важно.

— Хорошо, я постараюсь, — изменившись в лице, кивнул Трой, принимая подарок. — Однако не забывай, что мне было всего три года, а ей — уже двенадцать.

— Тони говорил, что ты по своему умственному развитию казался значительно старше своего возраста, и гораздо моложе, когда обстоятельства вынуждали его оставлять тебя дома одного.

У меня имелись для Троя и другие подарки, которые ему больше понравились. А его подарок для меня был дороже всего того, что Джиллиан и Тони положили под большую елку, установленную перед окнами гостиной замка Фартинггейл.

Вечером Джиллиан, Тони и я отправились в гости к их знакомым. Впервые они взяли меня с собой на званый ужин. Но щемящее чувство одиночества не покидало меня ни в тот вечер, ни в последующие две недели каникул, вплоть до возобновления занятий в школе. Каждое утро Тони уезжал на работу, и почти каждый вечер они с Джиллиан куда-нибудь выезжали вдвоем. Иногда я случайно заставала бабушку в музыкальном салоне за роялем, но она уже не предлагала мне поиграть с ней в карты: с тех пор как Тони во всеуслышание объявил на День Благодарения, что я надолго остаюсь жить в его доме, Джиллиан окончательно отдалилась от меня. Для нее я была скорее приживалкой, чем полноправным членом семьи.

Похоже, ее вполне устраивало, что я много занимаюсь и у меня не остается времени вмешиваться в ее личную жизнь и нарушать ее распорядок дня. Я же настолько хорошо поняла ее сущность, что навсегда рассталась с надеждой завоевать привязанность и любовь этой женщины.

Время от времени я тайком навещала Троя, хотя и подозревала, что Джиллиан догадывается или даже знает об этом. Я также частенько выбиралась в Бостон — в музей или в библиотеку, где всякий раз проходила мимо любимого кафе Логана и университетского общежития, надеясь случайно встретиться с ним, но безуспешно: видимо, он уехал на каникулы в Уиннерроу к своим родителям. Мне до слез было обидно, что к Рождеству ни он и никто другой из моих родственников не прислал мне поздравительную открытку. Порой казалось, что моя жизнь в усадьбе Фартинггейл столь же убога, как и в горном поселке Уиллис, где я ютилась в жалкой лачуге. Ни деньги, ни комфорт, ни дорогая одежда и драгоценности не могли компенсировать мне человеческую любовь и привязанность, которых мне теперь так не хватало.

Наступил февраль, и вместе с ним и день моего восемнадцатилетия. Хотя Тони и Джиллиан по-прежнему думали, что мне исполняется только семнадцать, Тони устроил по этому случаю настоящее торжество.

— Пусть у этих зазнаек из Уинтерхевен глаза лопнут от зависти! — сказал он. — Приглашай их всех!

Наконец-то мои одноклассницы получили возможность полюбоваться великолепным интерьером знаменитой усадьбы Фартинггейл! От изобилия разнообразных яств на столе захватывало дух, а врученные мне подарки были настолько дорогими и шикарными, что я даже почувствовала себя как бы виноватой перед своими бедными родственниками, которые ни о чем подобном не смели даже мечтать.

После столь пышного празднования моего дня рождения девочки в школе стали ко мне терпимее, но не более того: подруг у меня не прибавилось.

Однажды в начале марта разразилась такая сильная снежная буря, что я не смогла выехать на автомобиле в школу. В тот понедельник Тони и Джиллиан в доме не было, они еще в субботу уехали за город, и, воспользовавшись их отсутствием, я по подземному переходу пробралась в коттедж Троя. Задыхаясь от волнения и бега по страшному полутемному туннелю, я с топотом вскарабкалась по скользким ступеням лестницы, ведущей в его погреб. Трой поднял голову от работы и с улыбкой приветствовал меня:

— Рад тебя видеть! Я скоро закончу, а ты пока присмотри за хлебом в печи.

Мы сели возле камина, и я попросила его почитать мне что-нибудь из его стихов. Трой неохотно согласился и начал читать грустным и негромким голосом, а мне вдруг стало тоскливо и захотелось плакать. Я слабо разбиралась в поэзии, но меня поразило, как своеобразно и изящно складывались у него слова в строки. Я сказала ему об этом, чем, к своему удивлению, сильно расстроила Троя.

— В этом-то и вся моя беда, — раздраженно воскликнул он, отшвыривая тонкую книжицу своих стихов. — У меня все получается чересчур приторным и красивым…

— Ничего подобного! — возразила я, вскакивая, чтобы поднять книжку. — Вот только смысл твоих стихов ускользает от меня. Мне чудится за их внешней красотой потаенный ужас и мрак. Если не хочешь объяснять, как следует понимать твои стихотворения, тогда позволь мне взять эту книгу и попытаться самой во всем разобраться.

— Лучше даже и не пытайся! — опустил глаза Трой, но тотчас же вновь взглянул на меня и с искренней радостью воскликнул: — Ты молодец, что навестила меня, Хевен. Не стану скрывать, я работаю так много, чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество. Но в последнее время все жду, когда ты вновь появишься здесь.

Мы сидели так близко друг к другу, что моя голова сама склонилась на его плечо, а губы слегка раскрылись, готовые к его первому поцелую. Зрачки Троя расширились, он долго и пристально смотрел на меня и вдруг резко отшатнулся, приведя меня в полнейшее смущение.

Чувствуя себя отвергнутой, я под надуманным предлогом поспешила уйти, злясь и на Троя, и на себя. Итак, я вновь потерпела неудачу!

Вернувшись в дом, я долго плавала в подогретой воде бассейна, но так и не успокоилась. Тогда я оделась и уселась на полу библиотеки перед камином читать какую-то книгу в кожаном переплете. Но страшная грусть и тоска мешали мне сосредоточиться, и я просто тупо смотрела на пляшущие перед глазами буквы.

Мне казалось, что со всех портретов на стенах за мной пристально наблюдают мои предки по линии Таттертонов. Их приглушенные голоса нашептывали, что здесь мне не место и что пора убраться отсюда и не пачкать их репутацию своим родством с презренными Кастилами. Я понимала, что все это глупая игра моего воображения, но тем не менее библиотека, с ее дорогими кожаными креслами, казалась враждебной. Я вскочила с ковра и чуть ли не бегом поспешила в свою уютную комнату.

Еще в коридоре я услышала трель телефонного звонка. Сердце мое затрепетало: мне никогда никто не звонил. Неужели это Трой? А может быть, Логан? Ах, ведь все может быть…

На бегу захлопнув за собой дверь, я влетела в спальню и схватила трубку прежде, чем оборвался звонок.

— Хевен, это ты? Нет, правда, что ль, ты? — услышала я гнусавый деревенский голос, слишком знакомый, чтобы не узнать его. И теплая волна облегчения и радости тотчас же согрела мою душу, как доброе старое вино. — Это я, Хевен, твоя сестра Фанни! Представляешь, я теперь мама! Два часа, как родила! Правда, на три недели раньше срока, и намучилась страшно, так орала, что сестры едва удерживали меня, а миссис Вайс даже приказала мне заткнуться, потому что я визжала на весь белый свет. Но ей-то легко так говорить, ведь это не она, а я рожала для нее ребенка…

— Слава Богу, что ты наконец-то позвонила мне, Фанни! — перебила я сестру. — Почему ты раньше не звонила, я так волновалась за тебя!

— Да нет же, я уже тебе звонила раз сто, не меньше, но никто у вас не может меня понять! И даже с кем я хочу поговорить! Они там какие-то у тебя все странные, так смешно разговаривают, ну прямо как ты сейчас! Так ты поняла, что я родила девочку?

Фанни сказала это с оттенком горечи, словно бы сожалея, что условилась с богатой, но бездетной супружеской четой, что родит им за десять тысяч долларов ребенка от мистера Вайса.

— Фанни, как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке? Откуда ты звонишь?

— У меня все отлично! Просто отлично! Теперь все уже позади. А девочка такая славненькая, видела бы ты ее! У нее такие миленькие черненькие кудряшки, и вся она такая симпатичная! Вот уж преподобный обрадуется, когда сам увидит ее…

— Фанни, так где же ты сейчас? Прошу тебя, скажи мне, это очень важно. Ведь еще не поздно передумать и отказаться от денег! И тогда дочка останется у тебя, и потом тебе не придется жалеть, что ты продала собственного ребенка! Пожалуйста, выслушай меня внимательно! Я могу выслать тебе денег на билет до Бостона. Мой дедушка не согласится, чтобы ты жила здесь вместе со мной, но я оплачу меблированную комнату и буду помогать, чем смогу, тебе и твоей крошке, — позабыв о всякой осторожности, которая в моем нынешнем положении была далеко не лишней, кричала я в трубку, сгорая от желания поскорее снова увидеться с Фанни.

Тишина на другом конце линии навела меня на мысль, что сестра обдумывает мое предложение. И вот что я наконец услышала в ответ:

— Том рассказал мне, где ты живешь. И если уж ты надумала пригласить меня с дочкой к себе, тебе следовало бы поселить нас в этом доме величиной с дворец и множеством ванных комнат, а не оскорблять меня и мою крошку разными меблированными комнатенками и мотелями! Я в полном порядке, ничем не хуже тебя…

— Фанни, будь же благоразумна! Я же объяснила в письме Тому, что у моих стариков свои причуды. Моя бабушка Джиллиан боится даже, как бы кто-нибудь не узнал, что я ее внучка!

— Да она просто чокнутая! — крикнула в ответ Фанни. — Ни одна старуха не может выглядеть так молодо, как ты это расписала Тому. Так что можешь смело приглашать меня, Хевен! Не стоит обращать внимания на таких идиоток, как она. А если не хочешь, тогда я продаю девчонку и улетаю в Нашвилл или в Нью-Йорк! Ты поняла?

В следующий момент в трубке послышался ликующий рокочущий голос преподобного Уэйланда Вайса, входящего в больничную палату, чтобы поздравить Фанни, и она прервала разговор, даже не попрощавшись. И, лишь услышав гудки, я сообразила, что сестра так и не сказала, где ее можно будет разыскать.

Ох уж эта Фанни! Она пошла по стопам нашего папаши — надумала продать своего ребенка! И как только она решилась на такое? Конечно же, рано или поздно она еще пожалеет об этом глупом поступке. Я это знала наперед, так же, как не сомневалась и в том, что теперь, когда у меня завелись деньги, я могла бы выкупить малышку и помочь сестре самой воспитать ее. Лишь одного не могла я сделать: пригласить Фанни в усадьбу Фартинггейл. Тогда я лишилась бы всего, чего с таким трудом добилась, и мне пришлось бы распрощаться с мечтой о колледже, куда, как сказал мне Тони, меня готовы были зачислить по результатам учебы в школе. Директриса даже обещала оставить за мной комнату в Уинтерхевен. Я могла также, по своему усмотрению, поселиться в студенческом общежитии или же продолжать жить в особняке. Нет, нельзя было жертвовать этим ради Фанни. Я ведь была разумная и рассудительная девушка, а сестра — вздорная и взбалмошная, ей требовалось время, чтобы осознать свои ошибки.

Уверенная в том, что Фанни когда-нибудь еще обратится ко мне за помощью и я помогу ей вернуть назад ее дочку, и довольная тем, что сестра благополучно разрешилась от бремени, я решила сосредоточиться на книге и читала до тех пор, пока не наступило время ложиться спать.

Однако мне долго не удавалось заснуть в ту ночь. Я стала тетей! Меня так и подмывало немедленно позвонить Тому и сообщить ему о Фанни и ее дочке, но я боялась, что к телефону подойдет наш папаша.

На следующий день я все же позвонила Тому.

— Привет! — услышала я в трубке голос брата и вздохнула с облегчением. — Вот это новость, черт подери! — радостно воскликнул он, когда я ему все рассказала. — Хорошо, что у Фанни все нормально, однако чертовски плохо, что она собралась продавать своего ребенка. История повторяется. Но ты не должна рисковать собственным будущим ради нее, Хевен, ты просто не имеешь права! Держи язык за зубами и помалкивай, как насчет Фанни, так и вообще обо всех нас. Подожди немного, мы вскоре непременно увидимся, вся наша семья, включая Кейта и Нашу Джейн: ведь твои адвокаты уже идут по их следам. Они обязательно их разыщут, Хевен. Ты только наберись терпения!

На исходе марта неистовая холодная зима пошла на убыль. Тающий снег и первые признаки приближения весны навевали щемящие воспоминания о Уиллисе.

Том в своем письме заклинал меня забыть о горах и вообще о всей нашей прошлой жизни.

«Прости отца, Хевен, умоляю тебя! — писал он. — Теперь это совершенно другой человек. Его новая жена родила ему сына, темноволосого мальчишку, о котором так мечтала моя мать».

В апреле я впервые спокойно смогла слушать шум прибоя, стоя у раскрытого окна.

Логан даже не пытался связаться со мной, и день ото дня образ его расплывался в моей памяти, теряя очертания, и порой я с горечью отмечала, что все реже и реже вспоминаю о нем. Заводить себе нового приятеля мне не хотелось, но иногда я соглашалась сходить с каким-нибудь парнем в кино и даже поужинать с ним. Однако на этом, как правило, все и заканчивалось: не видя перспективы, кавалер быстро терял ко мне интерес. Я боялась еще раз обмануться и не хотела снова страдать. Твердо решив, что романтические истории не должны отвлекать меня от учебы, я отдавала ей почти все свои силы и все время.

Единственным мужчиной, с которым я часто встречалась, был Трой Таттертон, хотя мне и велено было держаться от него подальше. Он занял в моем сердце место Логана Стоунуолла, и по меньшей мере раз в неделю, когда Тони и Джиллиан уезжали из дома, я забегала к нему в коттедж на часок-другой, чтобы поболтать и излить душу. Трой всегда радовался моему приходу и всякий раз внимательно меня выслушивал.

Под разными предлогами я несколько раз пыталась заговорить с ним о Тони, но стоило мне только затронуть эту тему, как он моментально настораживался.

— Надеюсь, что ты верна своему слову и избегаешь встреч с моим младшим братом, — с подозрением глядя на меня, говорил он. — Имей в виду, что Трой не способен сделать ни одну женщину счастливой.

— Но почему ты так в этом уверен? — недоумевала я. — Разве ты не любишь его и не желаешь ему счастья?

— Люблю ли я его? — хмурился Тони. — Разве тебе не известно, Хевен, что Трой всегда был мне дорог и занимал главное место в моей жизни, я взял на себя всю ответственность за него. Но не каждый способен его понять, он легкоранимый человек, что, впрочем, и привлекает к нему женщин, интуиция подсказывает им, что подобное сочетание чувственности, красоты и одаренности в мужчине огромная редкость! Имей в виду, Хевен, Трой не такой, как все, он постоянно мечется в поисках чего-то и вечно разочаровывается, а потому и не может обрести покоя.

— Что же он ищет?

Тони оторвался от утренней газеты и нахмурился:

— Давай прекратим этот бессмысленный разговор. Когда придет время, я сам подберу для тебя достойного молодого человека.

Меня это совершенно не устраивало, я собиралась сама выбрать себе достойного друга жизни. И мне не нравилось, как Тони отзывается о своем младшем брате, по-моему, Трой был просто прелесть! Какой женщине не понравится мужчина, обладающий столькими талантами для создания семейного уюта? Счастлива будет девушка, которая станет женой Троя Таттертона, безусловно счастлива! Странным казалось лишь то, что при всех своих добродетелях у Троя не было ни одной подружки!

Однажды в мае, когда я переодевалась в душевой после занятий в гимнастическом зале, а вокруг меня мылись, причесывались, красились, курили и сплетничали мои одноклассницы, в кабинку ко мне заглянула рыжая девчонка по имени Клэнси.

— Привет, Хевен! — затараторила она. — Это правда, что твоя мать была дочерью Джиллиан Таттертон от ее первого мужа? Все только и говорят сейчас о том, с чего это ты вдруг представляешься ее племянницей, когда всему Бостону известно, что никакая она тебе не тетя. Вот мы и подумали: а так ли уж далеки от истины злые языки…

— И о чем же болтают эти злые языки? — с вызовом спросила я.

— Ну, например, моя мама слышала, будто бы Ли ван Ворин вышла замуж за мексиканского бандита… — И она театральным жестом заколола воображаемым кинжалом свою лучшую подружку, подошедшую послушать наш разговор.

Вся раздевалка замерла, а в душевой секции выключили воду в ожидании моего ответа. Я поняла, что эта атака готовилась заранее, чтобы поймать меня врасплох, об этом красноречиво свидетельствовала и воцарившаяся враждебная тишина. А какими дружелюбными все они старались казаться после моего дня рождения!

Но я успела обрести некоторый опыт из своих неожиданных схваток с Тони и не растерялась: лучшая защита, как хорошо усвоила я, это нападение, а в нападении главное — наглость и натиск.

— Да, твоя мамочка все правильно поняла, — сказала я, поправляя воротничок своей блузки и обворожительно улыбаясь всем самоуверенной улыбкой. — Я родилась в Рио-Гранде, почти на границе, — намеренно громко сообщила я, чтобы раз и навсегда отбить у всех желание задавать мне подобные вопросы. — Когда мне исполнилось пять лет, мой папочка уже научил меня стрелять, и я никогда не промахиваюсь. Советую всем зарубить это у себя на носу!

С этими словами я гордо удалилась в полнейшей тишине и громко захлопнула за собой дверь.

Вскоре приготовления к торжественному выпуску оттеснили все прочие события в Уинтерхевен на второй план. Я наконец-то вышла на финишную прямую, ведущую к колледжу и, соответственно, к долгожданному самоутверждению и самоуважению. Я не могла дождаться того заветного дня, когда Тони и Джиллиан придут на вручение мне аттестата и услышат, как мое имя назовут в числе лучших учеников.

Взглянув на плотное белое приглашение, Джиллиан нахмурилась:

— Ах, Хевен, почему ты раньше не предупредила меня? Я уже обещала Тони, что на следующей неделе поеду вместе с ним в Лондон.

Я едва не расплакалась от разочарования. Ну хоть бы раз попыталась она принять участие в моей жизни! С мольбой в глазах я обернулась к Тони, но в ответ услышала:

— Мне очень жаль, моя дорогая, но моя супруга права. Тебе следовало заранее предупредить нас о столь важном событии, как выпуск в Уинтерхевен. Я был уверен, что он состоится в середине, а не в начале июня.

— Дату перенесли, — осевшим голосом прошептала я. — Разве так сложно отложить вашу поездку?

— Это не увеселительная, а деловая поездка, и чрезвычайно важная, — строго сказал Тони. — Но поверь, мы сторицей компенсируем свою оплошность, и не только подарками.

Ничего нового в том, что бизнес в этой семейке ставился превыше всех прочих семейных обязательств, для меня не было.

— Все будет хорошо, — заверил меня Тони. — У тебя натура бойца, как и у меня, и ты выдержишь любые удары судьбы. Я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

Больше всего в тот момент я нуждалась в семье, необходимо было, чтобы кто-то из родных людей видел, как мне вручают свидетельство об окончании средней школы. Но умолять их об этом я больше не стала.

Узнав о том, что Джиллиан и Тони не будут присутствовать при одном из важнейших событий в моей жизни, я при первой же возможности проскользнула в домик за лабиринтом, надеясь обрести там сочувствие и утешение.

— Почти все девочки придут на выпускной, и не только со своими родителями, но и с тетями, дядями, кузенами, кузинами и с друзьями, — выплеснула я Трою горечь своей обиды.

Мы ползали с ним на коленях вокруг клумбы возле коттеджа, пропалывая цветы, до этого приведя маленький огород Троя в порядок. Эта работа напомнила мне о той далекой поре, когда мы вместе с бабушкой вот так же выдергивали сорняки. Разница была лишь в том, что у Троя имелись все необходимые садовые инструменты, значительно облегчавшие наш труд и делавшие его приятней. На коленях у нас были специальные подушечки, на руках перчатки, а на голову я надела широкополую соломенную шляпу, которую мне дал Трой, чтобы лишний загар не испортил цвет лица.

Нам было так легко и хорошо вместе, что мы понимали друг друга без слов, с одного лишь взгляда. Закончив прополку и посадку, я сказала:

— Я, конечно же, благодарна Тони и Джиллиан за все, что они для меня сделали. Но почему всегда, когда происходит что-то важное, я остаюсь в одиночестве?

Трой сочувственно посмотрел на меня, но промолчал.

А ведь он мог бы сказать, что придет морально поддержать меня в этот день. Но он этого не сделал: он тоже не любил общественных заведений и мероприятий.

Когда в пятницу Майлс подвез меня к Уинтерхевен на новом «роллс-ройсе», который Тони подарил Джиллиан на день ее рождения (ей исполнился шестьдесят один год!), все девочки сбежались поглазеть на него.

— Это твой? — спросила меня Пру Каррауэй, пожирая своими бесцветными глазами белый, с кремовым верхом и кремовой внутренней отделкой, лимузин.

— Мой, пока тети Джиллиан нет дома, — пожала плечами я.

В это утро перед торжественным вручением аттестатов в Уинтерхевен царил переполох. Девочки носились как безумные, полураздетые и с бигуди на голове: не все уезжали на выходные домой, многие оставались в общежитии. Родные и близкие некоторых учениц уже приехали в школу, и девочки представляли им своих подруг. Мне стало горько и обидно при мысли о том, что мои родственники, живущие в горах за тысячи миль отсюда, находятся здесь лишь в моем воображении, а бостонские члены моей семьи всегда выискивают какие-то предлоги, чтобы избежать присутствия при моих маленьких победах. Конечно же, во всем виновата Джиллиан, думала я.

Моя бабушка не скупилась на эффектные щедрые жесты, однако, когда дело касалось ее времени и личного участия в моих Делах, она тотчас же устранялась. А с тех пор, как Трой задумал какое-то новое дело, он тоже стал задумчив и рассеян. И, надевая свое белое шелковое платье с кружевами и пышными рукавами, я с грустью подумала о том, что и Логану не суждено меня в нем увидеть. А ведь когда-то в детстве я так об этом мечтала, слушая рассказы мисс Марианны Дил о том, как она была одета на своем выпускном торжестве.

И вот наконец все сорок выпускниц в ожидании начала торжественной церемонии выстроились в ряд в фойе перед актовым залом, накинув на плечи черные мантии и водрузив на головы четырехуголки. Двери зала постоянно открывались и закрывались, и я мельком поглядывала на заполненные приглашенными ряды стульев, щурясь от слепящего июньского солнца и едва дыша от охватившего меня волнения. Наконец-то мои мечты сбывались! День, которого я так долго с трепетом ждала, все-таки наступил! Я с трудом сдерживала слезы. Сказал ли Том об этом событии отцу? Ах, если бы здесь был сейчас хоть кто-то из моих родственников!

К некоторым из выпускниц пришло десять и даже более человек, и наверняка самые юные из их родственников будут прыгать, свистеть и хлопать в ладоши от восторга, когда начнут вручать аттестаты, а мне аплодировать некому. Потом на лужайке перед школой состоится торжественный обед, и за своим столиком под желто-белым полосатым тентом я окажусь одна. Нет, я не вынесу подобного унижения, уж лучше незаметно убегу и, спрятавшись где-нибудь в укромном местечке, дам волю слезам.

Но вот поступила команда войти в зал, и все мы, расправив плечи и подняв головы, медленно пошли друг за другом вперед, чтобы занять свои места. Нас построили в алфавитном порядке, и я шла восьмой. Вокруг мелькали незнакомые мне лица приглашенных, я шагала, глядя прямо перед собой, и если бы Трой не привстал, то я бы его и не заметила. От восторга мое сердце учащенно забилось: какой же он молодец, что не забыл и пришел!

Я знала, что он не любит такие мероприятия и вообще предпочел бы, чтобы весь Бостон думал, что он где-то далеко-далеко, на краю света. И все же он пришел! И когда наконец назвали мое имя и я встала, чтобы выйти на сцену, вместе с Троем повскакали с мест какие-то мужчины, женщины и дети, занимавшие целый ряд. И все они, стоя, аплодировали мне!

Позже, когда выпускницы расселись за столиками под яркими тентами, придававшими своей прохладной тенью этому солнечному дню дополнительное очарование, я ощутила такой необыкновенный прилив счастья и радостного упоения, какого еще никогда не испытывала. И этим я была обязана Трою: ведь это он привел на мой праздник сотрудников компании «Игрушки от Таттертона» вместе с их семьями, чтобы они сыграли роль моих родственников. Эти люди были в таких шикарных нарядах, что у девочек, уставившихся на мою «провинциальную» родню, от изумления глаза полезли на лоб.

— Пожалуйста, не благодари меня, — говорил Трой, когда мы возвращались на его машине домой после бала, на котором все девочки чуть не лопнули от зависти, наблюдая, как мы с Троем танцуем. — Ты действительно подумала, что я не приду? — с укором в голосе уже не в первый раз спрашивал он, покачивая головой. — Разве мог я оставить тебя в такой день без семейной поддержки? Между прочим, ведь все эти люди в некотором смысле члены семьи Таттертон: многие из них состарились, работая в нашей фирме. По-моему, они были даже рады, что их пригласили, разве ты этого не заметила?

Да, я заметила, что они были искренне рады знакомству со мной. Внезапно оробев, я молчала, переполняемая счастьем и новым, стремительно нарастающим во мне чувством. Я вынуждена была признаться себе, что влюбилась в Троя. Танцуя с ним, я испытывала гораздо большее наслаждение, чем когда танцевала с Логаном, который и научил меня танцевать. Я искоса взглянула на Троя, пытаясь угадать его мысли.

— Между прочим, — сказал он, внимательно следя за дорогой, — детективы, которых наняли мои адвокаты, вышли на след твоих младших брата и сестры. Осталось подождать совсем немного, и они непременно найдутся.

Как мне хотелось обнять и расцеловать Кейта и Джейн! Увидеться с ними прежде, чем они забудут свою сестренку Хевен. Я невольно пододвинулась к Трою, прижавшись к нему бедром. Он как-то странно сжался и замолчал, сосредоточившись на повороте с магистрального шоссе на ту самую дорогу, по которой везли меня в усадьбу из аэропорта Тони и Джиллиан. Извилистая серебристая лента асфальта вела к массивным черным воротам, за которыми — теперь я уже в этом не сомневалась — находился мой дом, скрытый от чужих глаз высокими соснами.

Тишину ночи нарушал шум прибоя, насыщавшего воздух горьким запахом морской воды, и мне совершенно не хотелось расставаться с Троем.

— Давай прогуляемся по саду, — предложила я, беря его под руку, когда мы вышли из машины.

Возможно, чарующая теплота этой бархатной ночи волшебным образом подействовала также на Троя, и он крепко прижал локтем мою руку. Звезды сверкали так близко, что, казалось, до них можно было дотянуться. Пьянящий аромат ударил мне в ноздри и вскружил голову.

— Что это так сладко пахнет? — спросила я.

— Это сирень, Хевенли! Ведь сейчас уже лето!

Он назвал меня Хевенли, как называл меня Том. Я уже почти отвыкла от этого имени.

— Ты заметил, что сегодня девочки были ко мне особенно внимательны? Им очень хотелось познакомиться с тобой, но я, конечно же, не доставила им такого удовольствия. Я все хотела тебя спросить, Трой, почему ты избегаешь знакомств с противоположным полом?

Он кашлянул и застенчиво опустил голову.

— Я не гомосексуалист, если тебя это интересует.

— Да я никогда так о тебе и не думала! — вспыхнула я от смущения. — И все же большинство холостых мужчин твоего возраста стараются при любом удобном случае назначить девушке свидание.

— Мне еще нет и двадцати четырех лет, — рассмеялся Трой, — а Тони советовал мне не жениться по крайней мере до тридцати. К тому же, Хевенли, у меня уже есть некоторый опыт общения с коварными девицами, готовыми на все, лишь бы выскочить замуж.

— Значит, ты вообще противник брака?

— Ничего подобного! Брак — благородное общественное установление, но не для меня. — Это было сказано таким холодным и отчужденным тоном, что я невольно убрала из-под его локтя свою руку. Намекал ли он на то, что я могу рассчитывать только на дружбу с ним, и не более? Неужели я так и не дождусь ни от одного мужчины столь необходимой мне любви и ласки?

Все волшебство этой чудесной летней ночи тотчас же пропало: звезды померкли и стали недосягаемыми, серебристые облака почернели и закрыли собой луну.

— Кажется, будет дождь, — взглянув на небо, заметил Трой. — В детстве у меня часто возникало ощущение, что всем моим надеждам на грядущее счастье никогда не суждено сбыться. Очень трудно привыкнуть к постоянным обидам и унижениям, но в конце концов смиряешься с неизбежным.

Что он этим хотел сказать? Ему ли, отпрыску богатейшего семейства, с рождения не знавшему ни в чем нужды, рассуждать о несбывшихся надеждах и отчаянии? Если бы он только знал, что пришлось пережить мне!

Хрустнув гравием, Трой повернулся на каблуках и, стоя от меня в десяти шагах, еще раз сдержанным тоном поздравил с окончанием школы, пожелал спокойной ночи и быстро пошел по дорожке к своему коттеджу.

— Трой! — окликнула я его. — Почему ты уходишь? Ведь еще совсем не поздно, и я совершенно не устала!

— Потому что ты молода и полна сил и надежд на будущее, которые я вряд ли смогу с тобой разделить. Еще раз доброй тебе ночи, Хевен.

— Спасибо за то, что пришел на выпускное собрание, — срывающимся голосом крикнула я, дрожа от незаслуженной обиды.

— Рад был хоть как-то помочь тебе, — не оборачиваясь, ответил он и исчез в темноте.

Звезды погасли, небо затянули черные тучи, и капля дождя упала мне на кончик носа. Я присела на холодную каменную скамейку, одна среди ночи, в пустом розовом саду, не обращая внимания на дождь, тихо капающий мне на голову и мое лучшее платье. Ну и пусть, пусть! И вовсе мне не нужен никакой Трой, и Логан мне тоже не нужен! Я все преодолею и добьюсь всего сама! Всего добьюсь сама!

Мне было уже восемнадцать лет, и Логан, казалось, навсегда ушел из моей жизни. Мое сердце страстно жаждало любви, и я чувствовала, что без нее мне не выжить. Ну почему не я, Трой? Почему?

В пустынном темном саду окончание средней школы уже не казалось мне, дрожащей с головы до пят от озноба и обиды, каким-то выдающимся достижением. Это был всего лишь один шаг в нужном направлении, мне еще предстояло проявить себя в колледже и завоевать любовь мужчины. Я взглянула на то, во что превратилось мое белое платье, и горько усмехнулась: в Уиннерроу ни одна женщина и мечтать о таком не могла!

Жалость — это все, что испытывали ко мне мужчины! Всего только жалость! Кэл пожалел меня — и разрушил все мои надежды на счастье с Логаном. А Логан хотел осчастливить меня своими жалкими подачками, проникнувшись состраданием к деревенской нищенке, несчастной и бесправной. Стоило мне только перестать быть жалкой и бесправной, как его филантропические порывы тотчас же словно испарились. А Троя я вообще не могла понять! Ведь я уже не раз замечала в его темных глазах нечто большее, чем дружеское расположение. Или мне это только казалось?

Что же отталкивало от меня мужчин, несмотря на всю мою красоту, которой я любовалась, глядя в зеркало?

Я все больше становилась похожа на свою покойную мать и Джиллиан. Ах, если бы только не мои волосы, эти предательские темные волосы, выдающие во мне кровь индейца Кастила!

12. Грех и грешники

В один из июньских вечеров, еще до возвращения Джиллиан и Тони из Лондона, я услышала, что в музыкальной гостиной кто-то бегло играет на рояле мелодии Шопена. Эту музыку я раньше слышала только на музыкальных вечерах, которые устраивала по пятницам мисс Дил. Мелодия всегда захватывала меня и приводила в трепетный восторг своим романтическим настроем, и, охваченная им, я не смогла удержаться и сбежала вниз по лестнице. За концертным роялем сидел Трой. Его длинные, тонкие пальцы порхали по клавишам с такой легкостью и уверенностью, что я невольно удивилась, почему он скрывает от мира свой очевидный талант.

Один лишь его облик — горящий вдохновением взор, взмах головы и постановка рук, исполненные страстью движения корпуса — говорил мне о многом. Он здесь не случайно, он предчувствовал, что я услышу его игру, и подсознательно жаждал встречи со мной, и вот я пришла и застыла, прислонившись спиной к косяку, внимая красноречивым звукам музыки. Да, мы оба несчастны, и он, и я, но у нас так много общего! Я влюбилась в Троя с первого взгляда, в этого мужчину моих девичьих грез, образ которого я создала в своем воображении еще до того, как появился в моей жизни Логан. Трой настолько утонченная натура, что просто не способен причинить мне боль. Он значил для меня больше, чем вся моя жизнь, он само совершенство, чудо, в которое трудно поверить. И тем не менее он реально существует, он передо мной!

Как ни странно, но Трой казался мне моложе Логана и несравненно более чувствительным и ранимым: он чем-то походил на юношу, знающего, что его полюбят с первого взгляда, и потому делающего все, чтобы его не полюбили только за его внешность, или его богатство, или за его одаренность. И едва я подумала об этом, Трой почувствовал мое присутствие и, резко оборвав игру, обернулся ко мне со смущенной улыбкой.

— Надеюсь, что не разбудил тебя, — сказал он.

— Продолжай играть, прошу тебя!

— Пальцы уже плохо слушаются, ведь я теперь не практикуюсь ежедневно, как раньше.

— Но Тони сказал, что это твой рояль.

Трой криво усмехнулся:

— Он хочет, чтобы я держался от тебя подальше. С тех пор как ты появилась, я ни разу не упражнялся на этом рояле.

— Но почему он запрещает нам с тобой дружить, Трой? Почему?

— Лучше оставим это, поговорим позже. А сейчас я хочу закончить ноктюрн.

Он снова стал играть, и меня охватила такая слабость, что я вынуждена была присесть, чтобы унять дрожь в коленях. Он играл, а мне представлялось, мы вновь кружимся с ним в танце, как тогда, на выпускном вечере.

— Ты спишь? — воскликнул он, оборвав мелодию, слушая которую я погрузилась в томную негу. — Неужели это было настолько ужасно?

Я раскрыла глаза и мечтательно посмотрела на него, словно в полусне.

— Никогда не слышала подобной игры, — прошептала я. — От этой музыки у меня мороз по коже. Почему бы тебе не стать профессиональным пианистом?

Трой лишь неопределенно пожал плечами в ответ. Сквозь тонкий шелк его сорочки просвечивала нежная кожа, воротник на груди распахнулся, обнажив темные завитки волос. Я снова прикрыла глаза, смущенная нахлынувшими томными чувствами.

— Я скучал по тебе, — тихо и нерешительно сказал Трой. — Я помню, что обидел тебя тогда ночью в саду, и сожалею об этом, но я всего лишь хочу защитить тебя.

— И оградить себя, — с горечью добавила я. — Для тебя я всего лишь жалкое ничтожество, провинциалка, которая рано или поздно станет обузой для тебя и всей вашей семьи. Мне кажется, что будет лучше, если я от вас уеду. У меня накопилось достаточно денег, чтобы заплатить за год учебы в колледже, а потом я попытаюсь найти себе работу.

Он встревожился и что-то сказал мне в ответ, но я не разобрала, что именно, хотя и видела, как он взволнован и озабочен.

— Ты не сделаешь этого! Тони, Джиллиан и я многим тебе обязаны!

— Ты ничем мне не обязан! — взорвалась я, вскакивая на ноги. — Просто оставь меня в покое — раз и навсегда, и я никогда больше не стану вторгаться в твою личную жизнь!

Трой вздрогнул, как от болезненного удара, и провел рукой по волосам.

— Своей музыкой я хотел извиниться за то, что оставил тебя одну ночью в саду. Я слишком привязался к тебе и не мог не попытаться тебя вернуть. Когда тебя нет рядом со мной, я порой даже оглядываюсь, надеясь, что ты появилась, и потом, убедившись, что тебя нет, испытываю страшное одиночество. Поэтому прошу: не забывай меня, приходи почаще!

И мы вместе отправились в его коттедж и там поужинали. Но я больше не хотела прятаться от посторонних глаз и просиживать целыми днями взаперти. Меня переполняли чувства, меня тянуло на свежий воздух. Но прежде чем уйти, мне хотелось заручиться обещанием Троя, что мы вновь завтра увидимся. Сердце подсказывало мне, что Трой смягчается, что он уже не может бороться со своими чувствами, и нужно лишь впустить солнечный свет в его полутемную обитель, оживить его меланхоличную жизнь, чтобы он отозвался на мою любовь.

— А почему бы нам не провести день на открытом воздухе? — как-то сказала я ему. — В конюшне томятся прекрасные арабские скакуны. Обучи меня верховой езде! Или давай поплаваем в бассейне, или устроим пикник в лесу на живописной поляне. Грех сидеть взаперти в такую погоду, скоро вернутся Тони и Джиллиан, и мы опять не сможем часто встречаться. Нельзя терять зря время, надо воспользоваться этой редкой возможностью!

Наши глаза встретились, и Трой густо покраснел.

— Ну если тебе так хочется, — отводя взгляд, смущенно проговорил он. — Тогда завтра утром жду тебя ровно в десять возле конюшни. Для начала я подберу для тебя самую смирную кобылу.

Словно опоенная колдовским зельем, я уже не владела собой. На другое утро в условленный час мы с Троем встретились у конюшни. На нем был костюм для верховой езды, ветер трепал его волнистые волосы, на щеках горел здоровый румянец, а в глазах уже не таилась скрытая грусть.

— Надеюсь, что мы хорошо проведем сегодняшний день! — обнимая его, с восторгом воскликнула я. — А конюхи не наябедничают Тони?

— Они умеют держать язык за зубами, — заверил Трой, с радостной улыбкой оглядывая меня с ног до головы. — Прекрасно выглядишь, Хевен, просто великолепно!

Раскинув руки и встряхнув волосами, я повернулась вокруг, чтобы он смог полюбоваться на меня со всех сторон.

— Этот костюм мне подарил Тони на Рождество, — похвасталась я своим нарядом жокея. — Сегодня я в первый раз его надела.

Целую неделю Трой по утрам давал мне уроки верховой езды, обучая как английскому, так и западному стилям. Я с наслаждением овладевала искусством соперничать с ветром, беречь голову от низких веток и останавливать лошадь на полном скаку. Вскоре я привыкла к своей кобыле, и она уже не пугала меня своими впечатляющими размерами, как это было поначалу.

Потом, пообедав с Троем в его коттедже, я уходила в особняк, а он принимался за работу. Стараясь не надоедать ему, хотя и чувствовала, что ему хочется проводить со мной больше времени, я перестала наведываться к нему по вечерам, втайне рассчитывая, что до утра он соскучится по мне, и оказалась права. Наутро глаза Троя светились неподдельной радостью и я уже не сомневалась, что скоро, совсем скоро он поймет, что любит меня.

После восьми занятий Трой решил, что я готова к прогулке верхом по лесу, окружающему замок. Но по радио сообщили о возможной грозе, и мы устроили пикник неподалеку, на невысоком холмике возле ручья, под очаровательной раскидистой березой. В ветвях порхали и щебетали птицы, и вместе с ними и с журчащим ручейком пело мое сердце, пока я наблюдала, как Трой стелет на зеленой траве красно-белую клетчатую скатерть. Отмахиваясь от мошек и вдыхая с наслаждением запах клевера, над которым жужжали пчелы, я принялась выкладывать из корзинки всяческую снедь, часть которой нам любезно прислал Рай Виски. Трой зачарованно смотрел, как я расставляю пластмассовые тарелочки и приборы, пытаясь как можно красивее разложить винегрет, жареных цыплят и бутерброды.

— По-моему, выглядит просто замечательно, — воскликнула я, когда все было готово. — Но чур, ни к чему не прикасаться, пока я не поблагодарю Боженьку! Так всегда говорила моя бабушка, когда за столом с нами не было отца.

Трой робко кивнул головой и стал слушать, как я, сложив на груди ладони, произношу заученные с детства слова: «Благодарим Тебя, Господи, за пищу, что дал Ты нам, за всю Твою щедрость и благодать, и за все радости, что ниспошлешь Ты нам сегодня и завтра. Аминь!»

Я опустила руки и взглянула на Троя: он смотрел на меня весьма озадаченно.

— Так молилась твоя бабушка? — спросил он.

— Да, она всю жизнь надеялась, что когда-нибудь Бог наконец расщедрится и пошлет ей немного радости. Бабушка никогда не роптала, хотя жили мы скудно и бедно. Мне кажется, она просто свыклась с этим и не мечтала о многом. Пока бабушка благодарила Господа, я мысленно просила Его избавить ее от боли и страданий.

Трой замолчал, и мы приступили к нашему роскошному пиршеству. Когда очередь дошла до лимонного кекса с глазурью, который я сама испекла на кухне у Троя, он не выдержал и воскликнул, слизывая с пальцев шоколад:

— Такого замечательного кекса я никогда не ел! Еще кусочек, пожалуйста!

— Как было бы славно, если бы мы с тобой всегда были вместе, как сегодня! — размечталась я. — Поселились бы в твоем коттедже, я бы ходила в колледж…

Взглянув ему в глаза, я увидела в них такую боль, что солнечный день для меня тотчас же померк.

Так он не любит меня! Я ему не нужна! Получается, что я просто соблазняю его, как соблазнял меня Кэл Деннисон, преследуя лишь свои собственные интересы и не заботясь о моих. Я протянула ему второй кусок кекса, опустив глаза, чтобы он не заметил, как я страдаю, и принялась складывать грязную посуду в корзину как попало, даже не ополоснув в ручье.

— Забери свою корзинку! — Задыхаясь от злости и окончательно взбешенная его каменным выражением лица, я сунула ее Трою и, вскочив на ноги, побежала к своей кобыле. — Я возвращаюсь домой! — срывающимся детским голоском крикнула я. — Не стану больше докучать тебе! Ведь тебя ничто не интересует, кроме работы. Благодарю за эти десять дней, и прости меня за несдержанность! Обещаю впредь не отнимать у тебя время.

— Хевенли! — воскликнул Трой. — Остановись! Подожди…

Но я не стала ждать, а вскочила в седло и сжала каблуками бока лошади с такой силой, что она резко сорвалась с места и помчалась вперед, испуганная моим странным поведением и неловкими движениями. Желая исправить свою ошибку, я натянула поводья, и лошадь встала на дыбы, едва не сбросив меня, дико заржала и понеслась напролом через лес. Мне чудом удавалось вовремя наклонять голову, чтобы увертываться от веток и не вылететь из седла. Но чем больше я ерзала в седле, тем быстрее мчалась моя кобыла. Визжа от ужаса, я припала к ее густой гнедой гриве, отпустив поводья, и зажмурилась, не в силах смотреть, как ошалевшая лошадь перепрыгивает через ямы, овражки и стволы упавших деревьев. Я пыталась успокоить ее, поглаживая по взмыленной шее и нашептывая ее имя, но тщетно: кобыла закусила удила и все быстрее неслась вперед.

Внезапно она споткнулась, и я полетела через ее голову в канаву с мутной зеленоватой водой. Освободившись от ноши, лошадь выкарабкалась из ямы, бросила на меня полный презрения взгляд и поскакала домой, оглашая окрестности ликующим ржанием. Я же осталась сидеть в вонючей луже, онемев от боли и пережитого ужаса и совершенно уже ничего не соображая. К тому же я потеряла левый сапог и чувствовала себя полной дурой. В отчаянии я легла на спину, всколыхнув ил с тиной, и, раскинув руки, уставилась на пробивающееся сквозь листву солнце.

Это мне наказание Божье за непомерные желания, подумала я. Нельзя столь опрометчиво влюбляться в первого понравившегося мужчину, особенно после историй с Кэлом и Логаном. Никому из Кастилов никогда ни в чем не везло, почему же я вдруг решила, что лучше остальных?

Рассуждая подобным образом, я еще долго лежала в луже, пока наконец способность трезво мыслить не вернулась ко мне. Решив привести себя в порядок, я для начала приняла сидячее положение, отряхнула с волос затхлую воду и рукавом рубахи обтерла лицо. Меня тотчас же начали атаковать дикие пчелы, привлеченные запахом духов и цветом ярко-желтой блузки.

— Хевен, ты где? — услышала я отдаленный оклик Троя.

Ты опоздал, Трой Таттертон! Ты мне больше не нужен!

Меня снова затрясло, потому что подавить желание отозваться стоило мне значительных усилий. Я не хотела, чтобы Трой обнаружил меня в этой мерзкой луже, я надеялась самостоятельно добраться до особняка и уединиться там в своей комнате. Никогда больше я не ослушаюсь Тони и не стану тайком наведываться в домик в глубине сада, говорила я себе, сидя в воде и шлепая на лице и шее насекомых, которым я, видно, очень понравилась. Наконец голос Троя и шум его шагов затих, лишь ветер шуршал сухой листвой. Небо затягивалось темными тучами, как это всегда случалось, когда я приближалась к заветной цели. Нет, это определенно какой-то злой рок! И мне вдруг стало так жаль себя, что я громко разрыдалась.

Внезапно за моей спиной чей-то тихий голос удовлетворенно произнес:

— Я всегда мечтал прийти на помощь девушке в трудную минуту!

Обернувшись, я увидела в десяти шагах от себя Троя. Видимо, он уже давно наблюдал за мной. Его костюм был перепачкан грязью, а один рукав распорот от плеча до локтя.

— Почему ты сидишь в луже? Ты ушиблась? — спросил он.

— Убирайся! — взвизгнула я, закрыв ладонями лицо. — Я вовсе не ушиблась и не нуждаюсь ни в чьей помощи! Уходи, ты мне не нужен! Мне никто не нужен!

Не удостоив меня ответом, Трой подошел ко мне и стал ощупывать ноги, проверяя, нет ли перелома. Я пыталась оттолкнуть его, но с третьей попытки ему удалось поставить меня на ноги.

— Хевен, успокойся! — сказал он. — Ты действительно не ушиблась?

— Нет! Оставь меня в покое!

— Твое счастье, что не разбилась до смерти. Упади ты не в воду, а на землю, переломала бы себе все кости.

— Я вполне могу идти сама, отпусти меня!

— Хорошо, если тебе так угодно.

Я сделала шаг вперед и вскрикнула от резкой боли в левой лодыжке. Трой подхватил меня и поднял сильными руками в воздух.

— Нам нужно поторапливаться, дело, похоже, нешуточное, — озабоченно сказал он. — Ты растянула связки: нога уже начала опухать.

— Не велика беда! — самонадеянно воскликнула я. — Мне приходилось проделывать путь в семь миль до Уиннерроу, терпя боль похуже этой!

— Но у тебя, наверное, болел живот, а не нога! — улыбнулся он.

— Да ты-то что в этом можешь понимать?! — возмутилась я.

— Успокойся, Хевен, и возьми себя наконец в руки. Если я немедленно не разыщу свою лошадь, мы с тобой попадем под грозу.

К счастью, его стреноженный жеребец спокойно пощипывал неподалеку травку. Он терпеливо позволил Трою усадить меня перед собой в седло и неторопливой трусцой побежал по лесной дорожке, повинуясь хозяину.

— Начался дождь, — заметила я. — Вот-вот разразится настоящий ливень. Мы не успеем добраться до дома.

— Я понимаю, — крепче обнимая меня рукой за талию, сказал Трой, — и поэтому направляюсь к заброшенному амбару, где наши предки когда-то хранили зерно.

— Ты хочешь сказать, что твои предки умели делать что-то еще, кроме игрушек?

— Раньше все люди, как мне кажется, были мастерами на все руки, а не ограничивались каким-то одним ремеслом.

— Только у Таттертонов наверняка было множество работников, так что им самим вряд ли приходилось гнуть спину в поле.

— Чтобы оплачивать труд работников, нужно иметь голову на плечах: деньги с неба не падают.

— Но и этого мало, чтобы выжить среди дикой природы, — сказала я, беспокойно ерзая в седле.

— Я сдаюсь, — произнес Трой, оглядываясь вокруг и откидывая волосы со лба. — А теперь прошу тебя замолчать и не сбивать меня с толку. — С этими словами он повернул коня на восток.

Подгоняемые ударами оглушительного грома и вспышками молний, с юго-запада на нас стремительно надвигались черные грозовые тучи. Я прижалась к Трою, дрожа от страха, и вздохнула с облегчением, лишь когда впереди показался старый сарай.

Внутри это ветхое строение пропахло плесенью и гнилью, крыша во многих местах прохудилась, и на земляном полу быстро образовывались лужи. Сквозь щели мне было видно, как молнии прошивают потемневшее небо, норовя угодить мне прямо в голову. Опустившись на колени, я ждала, пока Трой распряжет лошадь и оботрет ей круп и бока потником. Покончив с этим, он натаскал несколько охапок более-менее сухого сена, и мы наконец смогли сесть и перевести дух.

— Странно, почему этот сарай до сих пор не снесли, — заметила я в том же язвительном духе, словно наш разговор и не прерывался. — Такие богачи, как Таттертоны, могли бы это себе позволить.

Не обращая на мои слова никакого внимания, Трой прилег на маленький стожок, который он специально сбил поплотнее, и тихо произнес:

— В детстве я часто играл в этом сарае вместе со своим воображаемым дружком, которого я назвал Сту-Джонсом; мы с ним прыгали с чердака как раз на это самое место, где мы сейчас лежим.

— Что за глупая и опасная выдумка! — взглянув вверх, изумленно воскликнула я. — Здесь так высоко, что можно разбиться насмерть!

— Но я-то, в свои пять лет, не понимал. Мне был нужен хоть какой-то, пусть и воображаемый, друг! Твоя мать убежала, и я остался совершенно один. Тони надолго исчезал из дома, Джиллиан постоянно названивала ему, умоляя его вернуться, а когда он возвращался, они целыми днями ссорились.

При упоминании о моей матери я затаила дыхание и обернулась к нему.

— Почему моя мать убежала от вас? — спросила я.

Вместо того чтобы ответить, Трой сел, достал из кармана носовой платок и, смочив его в дождевой лужице, принялся вытирать им грязь с моего лица.

— Я не знаю, — поцеловал он меня в кончик носа. — Я был слишком мал, чтобы понять, что происходит вокруг меня. — Он поцеловал меня в правую мочку, потом в левую, продолжая рассказывать: — Я все ждал, что твоя мама напишет мне письмо, как обещала. И что когда-нибудь, когда я вырасту большой, она обязательно вернется.

— Она так тебе сказала?

Он коснулся своими нежными губами моих губ. Сколько раз Логан целовал меня, но ни разу его неумелые мальчишечьи прикосновения не возбуждали меня так, как поцелуй этого мужчины, несомненно знающего, что нужно делать, чтобы у меня мурашки побежали по коже. О, мне не следовало расслабляться и поддаваться так быстро! Я отпрянула назад, пробормотав:

— Не надо меня жалеть и сочинять небылицы!

— Я никогда не позволил бы себе лгать тебе о столь важных вещах, — прошептал он, обнимая меня и целуя в губы еще крепче, так, что у меня перехватило дыхание. — Чем больше я думаю о прошлом, тем отчетливее вспоминаю, как сильно я любил твою мать.

Он осторожно уложил меня на сено, прижимая к своей груди, и мои руки сами обняли его.

— Расскажи мне еще о тех временах, Трой, — попросила я.

— Только не теперь, Хевен, только не теперь. Позволь мне просто подержать тебя в своих объятиях, пока не стихнет гроза. Я хочу наконец понять, что происходит между нами. Я так долго запрещал себе влюбляться в тебя. Мне не хотелось бы стать еще одним мужчиной, из-за которого ты будешь потом страдать.

— Я не боюсь этого.

— Но тебе ведь только восемнадцать лет! А мне уже двадцать три года.

— Когда Джесси Шеклтон женился на Летти Джойнер, что жила в десяти милях от Уиллиса, ему было семьдесят пять, — выпалила я неожиданно для самой себя. — И она родила ему троих сыновей и двух дочерей, пока он не умер в девяносто лет.

— Умоляю, больше ни слова! — простонал Трой, пряча лицо в моих мокрых волосах. — Пока еще не поздно, нам обоим нужно хорошенько подумать, не совершаем ли мы роковую ошибку.

Так значит, он все-таки любит меня! Об этом говорил его голос, его нежные объятия, его предостережение мне!

По крыше ветхого сарая молотил ливень, потоки воды проникали сквозь дыры и щели внутрь нашего ненадежного убежища, гремел гром и сверкали молнии, а мы лежали обнявшись, лаская друг друга руками и губами и млея от блаженства, ни с чем не сравнимого.

Он мог бы овладеть мной, и я не стала бы сопротивляться, но он сдерживал свои чувства, и от того моя любовь к нему становилась все крепче.

Дождь кончился лишь через час. Трой посадил меня перед собой на лошадь, и мы неторопливо поехали к особняку, дымовые трубы и башни которого выглядывали из-за верхушек деревьев. На крыльце у черного хода он обнял меня:

— Как странно все сложилось, Хевенли! Ты появилась в моей жизни, когда я совершенно не нуждался в тебе, и вот теперь я даже не могу представить без тебя свое дальнейшее существование.

— И не надо, — ответила я, — ведь и я люблю тебя, Трой! Не вычеркивай меня из своей жизни только потому, что я кажусь тебе слишком молодой. В горах девушек моего возраста уже не считают молодыми.

— Эти твои горы мне внушают благоговейный ужас, но жениться я не могу — ни на тебе, ни на ком-либо еще.

Его слова больно кольнули меня.

— Значит, ты меня не любишь?

— Я этого не говорил.

— Если не хочешь, можешь и не жениться на мне. Просто люби меня, и мне этого будет достаточно. — Встав на цыпочки, я запустила пальцы в его волнистые волосы и поцеловала Троя в губы.

Он обнял меня, и в этот миг я подумала о всех тех женщинах, которые побывали раньше в его объятиях. Это наверняка были богатые, умные и образованные женщины, страстные, красивые и искушенные в любви. Но даже при всех своих бриллиантах, шикарных модных нарядах, при всей своей хитрости и самоуверенности, они не смогли пленить сердце Троя. Так на что же могла надеяться такая наивная провинциалка, как я?

— Увидимся завтра, — сказал Трой, выпуская меня из своих сильных рук. — Если только не вернутся Джиллиан и Тони: им уже давно следовало бы вернуться, но что-то их, видимо, задерживает.

Я тоже этого не знала, но была рада, что Тони нет дома. В тот вечер я долго не могла уснуть, думая о Трое: мне хотелось, чтобы он был рядом, я не в силах была больше ждать. И мысленно приказывала ему прийти в мою спальню, прийти немедленно!

Я ворочалась с боку на бок, но желанное забытье не приходило ко мне. Ни на спине, ни на животе не удавалось заснуть, погрузившись в целительный сон. И внезапно я услышала, что кто-то зовет меня по имени! Я села на кровати и взглянула на часы на тумбочке: светящиеся стрелки показывали два часа ночи. А мне показалось, что прошла целая вечность! Я встала, надела поверх ночной рубашки нежно-зеленый полупрозрачный пеньюар и тихонько спустилась по лестнице. Сама не помню, как очутилась я в лабиринте, босая, на мокрой и холодной траве.

После грозы воздух наполнился свежестью. Ярко светила луна, капли дождя на листве живой изгороди сверкали и искрились, словно звездочки на небе. Вскоре я оказалась перед голубой дверью коттеджа и долго переминалась с ноги на ногу, не решаясь постучаться, но и не в силах заставить себя вернуться в дом. В отчаянии я прижалась лбом к двери и, закрыв глаза, заплакала, чувствуя, что мои ноги подкашиваются и я вот-вот упаду. В этот момент дверь распахнулась, и я рухнула прямо в объятия Троя.

Он молча подхватил меня на руки и отнес на кровать.

Луна осветила его склонившиеся надо мной лицо, его губы, горячие и требовательные, коснулись моих, его жаркие поцелуи и ласковые руки зажгли во мне неистовое пламя, и я, не испытывая ни капли стыда, отдалась ему, легко и радостно. Мы не могли поступить иначе, и, когда все уже было позади, я еще долго не могла прийти в себя, содрогаясь в его объятиях от первого в моей жизни оргазма. С Кэлом Деннисоном все было, конечно, иначе.

Проснулись мы на рассвете, разбуженные сырым и холодным ветром, проникнувшим в комнату через открытое окно. Полусонное щебетание птиц так растрогало меня, что я едва не расплакалась от умиления. Одеяло сползло с кровати и валялось на полу, я нагнулась, чтобы поднять его, но Трой втащил меня назад и стал целовать мое лицо, поглаживая одной рукой мои волосы, а другой все крепче прижимая к своей груди.

— Вчера я думал о тебе, лежа здесь в одиночестве… — прошептал он.

— И я никак не могла заснуть… А потом мне почудилось, что ты зовешь меня.

— Я шел к тебе, когда ты вдруг упала мне в объятия, словно бы услышав мой призыв. И все же не следовало этого делать: я так боюсь, что ты потом раскаешься в содеянном и снова будешь страдать…

— Ты не должен так думать! Никогда я еще не встречала такого нежного и доброго мужчину, как ты.

— И много у тебя их уже было в твои восемнадцать лет? — осевшим голосом спросил он.

— Только один — тот, о котором я тебе рассказывала, — прошептала я, пряча лицо от его пытливых глаз.

— Расскажи мне, как у вас с ним все было!

Я рассказала, он выслушал меня, не задавая вопросов и лаская мою спину, а потом поцеловал в губы и стал целовать мне пальцы.

— И этот Кэл Деннисон ни разу не пытался разыскать тебя, после того как ты поселилась в этом доме?

— Не желаю больше даже слышать о нем! — неистово взвизгнула я. — Никогда!

За завтраком мы дурачились, словно дети: он угощал меня сандвичем с клубничным джемом, жареной ветчиной и яичницей, рассказывая, как случайно изобрел рецепт этого кушанья для гурманов:

— В детстве я часто болел и был слабым и хилым ребенком. Однажды я уронил гренку с джемом в тарелку с яичницей, и Джиллиан пришла в ярость от моей неловкости и стала кричать, что все равно заставит меня все это съесть. И, к своему удивлению, такое блюдо мне пришлось по вкусу…

— Джиллиан кричала на тебя? — удивилась я. — Мне казалось, что на меня она ворчит просто потому, что завидует моей молодости.

— Она никогда меня не любила… Послушай, снова гром! Синоптики обещали дожди и грозы в течение всей недели…

По крыше опять забарабанил дождь, и Трой принялся растапливать камин, а я улеглась поудобнее на ковре и стала наблюдать за ним, радуясь, что из-за ненастья мы еще долго пробудем вдвоем в этом уютном домике.

Огонь в камине быстро набирал силу, отбрасывая медные отблески на твердые черты его лица, которые приводили меня в сладостный трепет. Я видела, что и он наблюдает за мной, рассматривая мое лицо, когда я опускаю взгляд на его руки… И вот он наклонился надо мной, упершись локтями в ковер, и мое сердце учащенно забилось: сейчас мы снова будем любить друг друга!

Но вместо того чтобы крепче обнять меня, он перевернулся на спину и улегся в своей излюбленной позе, закинув руки за голову. А взамен жарких поцелуев обрушил на меня пылкий монолог.

— Знаешь, о чем я размышляю летом? — меланхолично произнес Трой. — Я думаю о том, что оно скоро пройдет, и наступит осень, и улетят все самые яркие и красивые летние птички, а останутся только одни серые и неприметные. Дни станут короче, и долгими холодными ночами меня снова будет мучить бессонница. Холод каким-то непонятным образом всегда проникает сквозь стены и пронизывает меня до костей, и тогда я начинаю метаться в кровати и вскрикивать от кошмарных снов. Жуткие сновидения преследуют меня зимой! Но летом я вижу хорошие сны, даже сейчас мне кажется, что ты мне только что приснилась…

— Трой! — протестующе воскликнула я, оборачиваясь к нему.

— Нет, пожалуйста, дай мне выговориться. У меня редко бывают такие внимательные слушатели, как ты, и мне хотелось бы больше рассказать о себе. Ты будешь меня слушать?

Напуганная серьезным тоном его голоса, я кивнула.

— Долгими зимними ночами в голову ко мне лезут самые разные мысли, иногда мне удается забыться сном лишь под утро. Но чаще меня охватывает такое сильное беспокойство, что я бываю вынужден встать и одеться. Я выхожу в сад, чтобы холодный свежий воздух развеял мои дурные мысли, и подолгу брожу между сосен и, лишь успокоившись, возвращаюсь в дом. Только работа отвлекает меня от тревожного ожидания ночных кошмаров.

— Теперь понятно, почему зимой у тебя под глазами всегда были темные круги, — сказала я, внимательно глядя на него.

Но почему он сейчас грустит? Ведь рядом с ним я!

— Я думала, что ты работоголик, — несмело пошутила я.

Трой перевернулся на бок, лицом к огню, и, потянувшись за бутылкой шампанского в серебряном ведерке со льдом, извлек его оттуда, наполнив искристым вином два хрустальных бокала.

— Последняя бутылка лучшего из вин! — воскликнул он, протягивая мне бокал.

За минувшую зиму я привыкла к шампанскому, неизменно присутствующему на столе, когда Джиллиан принимала в доме гостей, но уже после первого же бокала у меня кружилась голова. И все же я сделала глоточек, недоумевая, почему Трой избегает моего взгляда.

— Что значит — последняя бутылка? — удивленно спросила я. — Ведь запасов шампанского в твоем погребе хватит еще на полвека!

— Как это банально! — поморщился Трой. — Я имел в виду совсем другое, поэтически возвышенное отношение к этому прекрасному напитку. Я пытаюсь объяснить тебе, что зима и холода обнажают мои самые отвратительные черты и склонности, которые я стараюсь скрывать. Ты слишком дорога мне, и поэтому я обязан растолковать тебе, кто я и что я, прежде чем ты привяжешься ко мне.

— Но ведь я прекрасно знаю, кто ты и что ты! — воскликнула я, но он обжег меня строгим взглядом, как бы приказывая не перебивать его и не задавать вопросов.

— Нет, ты знаешь только то, что я позволил тебе узнать! Вот что, Хевен, я тебе скажу: пока еще не поздно, оставь меня!

Он не дал мне возразить, прикрыв мне ладонью рот.

— Знаешь, почему Тони запретил тебе навещать меня? Потому что таким веселым и бодрым я бываю крайне редко, лишь когда дни становятся длиннее и возвращается тепло.

— Но мы могли бы постоянно переезжать в теплые края! — воскликнула я, уже начиная злиться на его серьезный тон и печальный взгляд.

— Я уже пытался сделать это: я проводил зиму во Флориде, в Италии, объездил весь свет, но мрачные зимние мысли повсюду следуют за мной. — Он улыбнулся, но мне от этого не стало легче: он явно говорил серьезно, хотя вроде бы и чуть беспечно. В глазах его затаилась бездонная черная тоска.

— Но ведь весна всегда возвращается, — быстро сказала я, — а следом за ней приходит и лето! Я всегда твердила это себе, когда мы мерзли и голодали зимой, а дорогу до Уиннерроу заметало снегом.

Трой взглянул на меня нежно и ласково, так что у меня сразу же отлегло от сердца, и налил мне в бокал еще шампанского.

— Жаль, что меня не было тогда рядом с тобой и Томом и всеми остальными. Может быть, у вас я почерпнул бы немного этой удивительной жизненной силы.

— Трой, давай прекратим этот разговор! — не выдержала я, ровным счетом ничего не понимая из того, что он пытался мне объяснить. Ну почему он только говорит, вместо того чтобы целовать и раздевать меня? — Что ты хочешь всем этим сказать? Что ты меня не любишь? Что ты уже жалеешь, что мы с тобой занимались любовью? Так знай: лично я ни о чем не жалею! И никогда не буду жалеть, даже если это и последняя наша ночь. И не думай, что тебе удастся напугать меня! Тебе уже не выкинуть меня из своей жизни, Трой, слишком многое нас связывает. И если зима ввергает тебя в печаль и хандру, мы с тобой пойдем следом за солнцем, а по ночам я буду обнимать тебя и прогоню все кошмары!

Мое сердце готово было разорваться от переполняющей его неутоленной страсти!

— Я ничего больше не желаю слышать! — воскликнула я. — Только не сейчас! Умоляю тебя, только не сейчас!

И наши губы слились в жарком поцелуе.