Аниськин и снежный человек

Глава 2 Все пропало. не в смысле, спасайся, кто может, а в смысле куда-то подевалось

Уже в дороге к бараку, где квартировали американцы, Костю отвлек неприятный, громкий звук. Создавалось впечатление, что где-то совсем рядом засорилась раковина, и грязная, напитанная малопривлекательным жиром и еще менее привлекательными остатками пищи вода рвется не в трубу, как это и положено, а в квартиру нарадивых хозяев.

Еще подобный звук часто издавал только что народившийся родник, пробивающий себе путь в слежавшейся толще земли. Роднику неважно – природой ли он создан, нетрезвыми ли сварщиками, сделавшими в водопроводной трубе слишком тонкий шов – он хочет пробиться на свободу, чтобы служить людям, животным и растениям. И он пробьется – рано или поздно. Впрочем, шум, который слышал участковый, не имел ничего общего ни с родником, ни с раковиной. Бурчало у Кости в животе. Его молодой, еще растущий организм не привык к тяготам и лишениям взрослой жизни и требовал пищи в привычное время. А сейчас как раз было время обеда.

Обычно столовался Комаров у своей квартирной хозяйки – Анны Васильевны. Анна Васильевна была одинока, ухаживала за новым участковым как родная мать и люто ревновала, когда тот обедал не дома. Сегодня, пожалуй, гнев Анны Васильевны грозил опять обрушиться на его голову. Домой заходить было некогда, а есть хотелось так, что в голове шумело, а в животе противно щипало и всхрапывало.

– Зайду в столовую, – решился Комаров, – заодно проверю, чем там кормят гостей. А если повезет, там же с ними и познакомлюсь.

Костя пошаркал ногами по вязаному вкруговую коврику, по-домашнему положенному перед входом в «Геркулес», снял фуражку и нырнул внутрь.

Внутри было интересно. Деловито и уютно жужжали мухи, тихо реяли на сквознячке облепленные теми же самыми, но уже не столь деловитыми мухами длинные бумажные липкие ленты, на полу чесался не по-столовски щуплый, но по-столовски наглый кот, американцами еще и не пахло, зато в воздухе витали вполне употребимые в пищу запахи борща и компота из сухофруктов.

Все бы ничего, но визуальные и обонятельные ощущения портило звуковое сопровождение. Нет, не смачные шлепки слабо пилотируемых мух о стекло и не ширкание когтистой лапы кота по плешивому боку так не понравилось Комарову. Это все были звуки привычные, добрые, домашние. Насторожил Костю нестройный гул голосов, доносившийся из смежного со столовым залом помещения, по простому – из кухни.

– А вас, Марья Степановна, вообще каждый божий день сынок с работы встречает, – кричал высокий, но явно не женский голос, – а чего это он, спрашивается, вас встречает? Чего он около мамкиного подола позабыл?

– А ты не завидуй, – громко, но спокойно отвечал голос низкий, но явно не мужской, – твоя-то вертихвостка упорхнула в город, да ни слуху, ни духу о ней. Поди-ка где-нибудь в «За стеклом» снимается, с нее станется! А мой парень честный, порядочный и о мамке заботливый.

«Наверное, Марья Степанова», – подключил дедуктивный метод Костик.

– Ты Таньку мою не трожь, – взвизгнул мужской голос, – а то так поварешкой долбану, что и Славка твой не узнает!

– Ну, долбани. А я тебя подойником. Посмотрим, чья башка покрепче будет.

– Стойте, стойте, – прервал их третий голос, принадлежащий явно молодой и суетливой особе, – вот послушайте: уходим мы все вместе. Видим, кто какие сумки домой тащит – все перед глазами товарищей по работе делается, больше других никто не унесет. Ну и что, что я сама продукты тащу, а теть Мане ее Славка помогает? Хорошего, значит, сына вырастила. А вес у всех сумок одинаковый, я сама проверяла. А вчера даже перед уходом в холодильник заглянула: кастрюля с фаршем полная стояла. Давайте по-другому посмотрим: если уходят все вместе, а продукты остаются, то значит, кто-то возвращается! И уносит все оставшиеся продукты! У кого есть ключ?

Затянувшаяся пауза послужила для Костика сигналом к действию. Он обогнул стойку и распахнул прикрытую дверь. Краем глаза, пока все присутствующие не успели перевести взгляд на его персону, он успел запечатлеть картинку: четыре дамы разной дородности и возраста, уперев руки в бока, строго и обличающе смотрят на махонького, но в высоченном белом колпаке мужичка с блестящим лицом и глазами. Впрочем, картинка тут же изменилась.

– Батюшка! – всплеснула руками самая крупная и пожилая дама из компании.

«Должно быть, Марья Степановна!» – отметил Комаров. Он сразу узнал ее по голосу.

– Пришел, кормилец, – продолжала тем временем плескать руками повариха. – И как всегда – вовремя. А то мы прямо все растерялись. Вяжи его, крохобора. Нам без мужчин не справиться.

– Чего вы, бабоньки, чего вы, – залопотал «крохобор», – да вы что, всерьез на меня? Да я же никогда больше других не брал, хотя и мог бы. Да вы чего, совсем одурели от жары?

– Кто-нибудь может сказать мне, что произошло? – строго потребовал Комаров.

Он уже немного привык к тому, что с недавних пор его стали всерьез воспринимать в Но-Пасаране и не испугался экспрессивно-уважительного «батюшка».

– Обкрадывают нас, батюшка, – вытерла слегка лживую и поэтому одинокую слезу Марья Степановна, – как есть родное начальство обкрадывает. Мало того, что детки наши голодуют третий день, так еще и мериканцы недоедают. Ложками, как пионеры, по столу лупят, добавков требуют, а добавков-то и нет! Тю-тю добавки! А все этот, мелкий, да прожорливый, – ткнула она для верности в сторону человечка в колпаке.

– Да ты че, Мань, – взвыл человек, – да мы ж с тобой с мальства знакомы! Ты что, не знаешь? Да когда я лишку-то брал? Да куда мне столько фаршу девать? Не скотину же кормить!

– С мальства, говоришь? – насколько смогла, прищурила свои почти круглые глаза Марья Степановна, – а кто у меня в третьем классе шапочку распустил? А кто лезвием косу подпилил? А кто с дежурства в школе всегда убегал, а мне одной полы мыть приходилось?

– Ну, чего вспомнила, – мелко замахал кистями рук человечек в колпаке, – когда ж это было!

– А вот с таких-то невинных мелочей рушится дух коллективизма, и начинаются большие подлости, – подняла вверх указательный палец измывательница, – вяжите его, гражданин начальник.

Костя начинал злиться. Он чувствовал, как стенки его желудка медленно, но верно сходятся и начинают прилипать друг к другу. Вот слипнутся так, что и ножом не подденешь, и он умрет. А все из-за дрязг этих нечистых на руку работников общепита. Костя промокнул лоб рукавом форменной рубашки и рявкнул:

– Кто-нибудь в этой компании может мне сказать, что происходит?

– Я могу! – вперед выскочила совсем молодая, по комплекции напоминающая скорее уже знакомого Комарову кота, чем повариху девушка.

– Имя! – все так же строго рявкнул Костя.

– Маринка, – не смутилась строгого тона девушка, – а Зацепина – моя фамилия. В прошлом месяце закончила десятый класс, здесь прохожу отработку, пятая трудовая четверть называется. Всех девчонок на трактора послали, а я сюда упросилась. Мне надо жирок нагулять, а то я тощая, замуж никто не возьмет, – доверчиво, как родному призналась она.

По неопытности и от избытка деликатности Костя поторопился успокоить бедняжку:

– Сразу и никто? Многим нравятся стройненькие.

– Правда? – сразу прицепилась девица, – а вам какие нравятся? А я вам нравлюсь? А в вас все девчонки с нашей улицы втрескались. А я и не знаю даже: в вас влюбляться или в Сашку? Вы, конечно, городской и в форме, а Сашка зато целуется классно.

– Давайте по существу, – откашлялся Костя.

В отражении огромной, до блеска надраенной кастрюли он видел, как лицо его медленно, но верно заливает предательская краска.

– А вы что, еще не поняли? – захлопала короткими, высветленными солнцем ресницами Маринка, – да продукты же у нас сегодня скрали! И вчера тоже скрали! И позавчера!

Уходим – все на месте, приходим – холодильник пустой, полуфабрикаты – как кверху поднялись, даже костей от мяса не остается. Да еще и пол весь натоптанный.

– То есть налицо факт кражи? – оживился Комаров.

Он мгновенно забыл о тиранящем его совсем недавно голоде и весь подобрался, словно городской ирландский сеттер, почуявший кошку. Костя успел отдохнуть от первого, чрезвычайно сложного дела и даже немного затосковал, пленяя пьяненьких односельчан и воспитуя подрастающее поколение. Быстренько прогнав в голове лекции по расследованию дела по горячим следам, он построил команду общепита в линейку, рассортировал их по степени важности, оставил одного – самого подозрительного, а остальных добровольно запер на складе.

Снимал показания Костя правильно и по-очереди, школу милиции он закончил с одними «пятерками». Записывал все, до мелочей, держал себя бесстрастно и уважительно, вопросы задавал глядя в область бровей – как и учил его Виктор Августинович Афиногенов – вечный преподаватель школы милиции. Никто не знал, сколько лет Афиногенову. Виктор Августинович всегда был подтянут, худощав, выглядел безукоризненно. Его никак нельзя было назвать седеньким и стареньким, хотя в пижонски уложенной шевелюре не наблюдалось ни одного темного волоса, а возраст… Кто его знает! Небольшую ориентацию давали сведения о том, что пенсионный возраст у него наступил лет тридцать назад, до работы в школе милиции он работал в угрозыске, а начинал, как говорили, в ЧК. Впрочем, о работе в ЧК Виктор Августинович никогда не распространялся, поэтому Костя не особенно верил слухам.

В двери столовой уже ломились непривыкшие к лишениям и голоду американцы, а Костя еще не закончил опрос служителей ножа и половника. Наконец, когда гости совхоза начали скандировать что-то бойкое и похожее на «Йес, скотин», Костя поставил точку на седьмом из исписанных мелким, угловатом почерком листе.

– Что это они там кричат? – насупился он, – что значит: "Да, скотине? Это они мяса так просят или обзываются? А может, они из Гринписа и так протестуют против мясной пищи? Ну-ка, запускай, разбираться будем!

– Да это они не про скотину орут, – успокоила его разрумянившаяся от допроса Маринка, – это их научил кто-то так еду просить.

– Я понимаю, что еду, – не сдавался Костя, – но при чем тут крупный и мелкий рогатый скот? Не проще ли попросить просто котлет или скромно и деликатно потребовать капусту и картошку вместо мяса?

– Да не при чем, бестолковый какой, – распоясалась Маринка, – «йес» – это на самом деле не «йес» а «есть», ну «кушать», просто они не выговаривают. А «скотин» – это вовсе никакой не рогатый скот, а «хотим». Просто все сливается и так получается.

– Значит, – Костя сделал сильное ударение на этом слове, – они не обзываются «йес, скотин», а просто кричат «есть хотим»?

– Понял, – преувеличенно радостно всплеснула руками Маринка. А про себя подумала: «А Сашка, все-таки лучше. Толковее. И целуется, опять же».

Общаться в этот день с американцами Костя не стал. По важности, расследование кражи готовых продуктов и полуфабрикатов из «Геркулеса» было главнее. А американцы вообще прибыли неофициально. Кормят их – и ладно. А с остальным можно и подождать. Если честно, ему никак не хотелось общаться с гостями. Ну что он может для них сделать, если даже языка не знает? Пусть директор совхоза, да клубные работники с ними носятся. А Костя будет расследовать преступление – для этого он сюда и приехал.

Успокоив таким образом совесть, поднявшей свою змеиную головку, Комаров занялся делом. Ему надо было систематизировать и разложить по полочкам всю добытую информацию, извлечь из нее рациональные зерна, а уже из этих зерен прорастить четкую картину преступления. Костя весь горел от воодушевления. С каким трудом он раскрывал первое свое преступление! Но то дело было действительно сложное – настоящее двойное убийство. А это – простая кража продуктов в столовой. Да Костя ее раскроет в считанные часы! Если бы знал Комаров, какую страшную ниточку вытянул он из этого невинного с виду «Геркулеса»!

Переполох, поднятый в столовой, имел под собой довольно твердую основу. Начать с того, что профессиональных поваров в Но-Пасаране отродясь не бывало. Поварами обычно в совхозе называли тех людей, которые в горячее время страды соглашались пожить на полевом стане и поварить в полевых условиях еду для трактористов и комбайнеров.

В повара обычно шли пенсионерки, затосковавшие по коллективу, да школьницы, в период летних каникул. Зарплата поварам начислялась настолько символическая, что в городе такую зарплату назвали бы «только на проезд». В Но-Пасаране общественного транспорта почему-то не было предусмотрено, и поварихи либо пристраивались к попутному транспорту, либо шли коротким путем – по узкому пешеходному мостику через речку Нахойку и немного по лесу. Поэтому зарплаты хватало не только на проезд. И все равно: в связи с чудовищно низкой оплатой труда все, даже сам Господь Бог и директор совхоза просто требовали, негласно, конечно, чтобы повара немного приворовывали. Механизаторы от этого не страдали. Повара не вырывали корочку хлеба прямо изо рта закопченого труженика полей. Просто продуктов выписывалось заведомо гораздо больше, чем эти самые работники могли осилить. С налетом американцев для поваров наступил рай. Их в спешном порядке сняли со станов и забросили на кормежку непрошенных гостей.

Первое время работать было приятно. Повара больно не изощрялись и готовили иностранцам простую но-пасаранскую еду. Американцы воспринимали ее правильно и доброжелательно: как экзотику. Долго веселились над простыми русскими щами – почему-то тыкали пальцами в особ женского пола, выкрикивали название первого блюда и сгибались напополам от хохота. Но ели. И даже просили добавки. Вот тут-то и возникли проблемы. Повара никак не рассчитывали на неуемный аппетит пришельцев, поэтому приготовили в первый день поменьше. Еды не хватило. Вечером вся бригада трудилась над изготовлением полуфабрикатов для прожорливых иноземцев. Бригадир даже собственноручно сварил бульон для рассольника. После окончания трудового дня уставшие повара забрали излишки еды и разошлись по домам. Утром их ждал сюрприз. Мясо из бульона для рассольника словно растворилось в этом самом бульоне, причем бульона значительно поубавилось. Заметно сократилась так же стопка нарезанных сырых отбивных, опустели три банки варенья, приготовленные для утренних блинчиков.

Повара пожимали плечами, втайне подозревали друг друга, но скандал устраивать не стали. Мало ли чего пропадает из общественных помещений! Не подозревать же коллег, в конце-концов! Все бы закончилось обычными сплетнями о товарищах за спиной, если бы во второй день еды не пропало еще больше. Это уже было нехорошо. Ну, ладно, не смог побороть соблазн похититель в один день. Но чтобы и второй раз оставить американцев полуголодными и не поделиться с товарищами – это было уже слишком.

Коллектив расшатывался на глазах пока молча. Сначала все члены бригады просто подозревали и тихо ненавидели друг друга. Потом эта тихая ненависть вылилась в более громкое шептание парочек по углам. А когда бригадир нечаянно проболтался, что к нему в гости приехали братья с семьями, нарыв нездоровых отношений в коллективе прорвался. На этот-то прорыв и попал Комаров. Пришел он поздновато и не слышал, как Марья Степановна обвинила бригадира в скармливании американского пайка своим братьям. Костя успел допросить всю бригаду и понял, что повод для кражи еды был не только у того самого мужичка в высоком колпаке.

Марья Степановна, например, готовилась к свадьбе сына. Вполне возможно, что она начала запасать продукты впрок. Маринка Зацепина страстно мечтала поправиться. Она, правда, не голодовала во время трудового дня, но вполне могла и ночью прокрадываться на рабочее место и подъедать полуфабрикаты и готовые блюда. У других членов бригады тоже были вполне основательные причины для хищения общественной собственности. Дело грозило стать запутанным и интересным. И расследование необходимо было начинать немедленно. Но сначала надо было поесть. Желудок Костика слипся окончательно и кажется, стенки его уже начали пожирать друг друга. В столовую возвращаться не хотелось, поэтому Костя решил по дороге забежать на работу, бросить папку с бумагами и пообедать дома. Обеды Анны Васильевны еще ни разу не разочаровали его.

Припрыгивая на ходу, он припустил к знакомому и ставшему ему родным домику с мальвами. Вдруг что-то заставило его притормозить. Костя попытался резко остановиться, но не успел, тело по закону инерции продолжало двигаться, а ноги, послушно приказу мозга, стояли на месте. Комарову пришлось призвать на помощь всю свою мышечную силу, чтобы не растянуться позорно в знатной, легкой как пух и мягкой но-пасаранской пыли.

Махая руками, словно ветряная мельница, побалансировал он на месте, потом принял свое обычное вертикальное положение и прокрался за угол ближайшего дома.

– Следите, Константин Дмитриевич? – широко улыбаясь, прошамкала проплывающая мимо старушка.

– Идите, идите, – скорее прожестикулировал, чем сказал Костя.

– Поняла, милок, поняла, – часто закивала головой доброжелательная бабушка, – канаю отсюда. Если чего надо – зови, подмогну. Ты не смотри, что старая, я еще о-го-го!

Комаров состроил несчастную рожицу и с мольбой посмотрел на словоохотливую бабусю. Та подобрала подол и живо засеменила прочь от участкового, тихо, как казалось только ей, причитая:

– А я чего? Я только подмогнуть хотела. Мало ли чего. Я всегда с охоткой, ежели чего.

Вопреки мнению догадливой старушки, Костя скрывался не от кровавого маньяка и выслеживал не матерого убийцу или похитителя продуктов питания, предназначенных для американцев. Он прятался от вполне симпатичного парня, сидящего на крыльце отделения милиции. Парень был совсем не страшным: невысокого роста, слегка полноват, щекаст и улыбчив. И в другое время Комаров был совсем не против встретиться с ним. Дело было не в самом парне. Дело было в желудке Костика. Он хотел домой, на обеденный перерыв. Он не хотел принимать посетителя.

В душу его черной гадюкой медленно заползала подлая мыслишка:

«Вот сейчас развернуться на цыпочках и тихо-тихо пойти в обход. Ем я быстро, побросаю еду в живот – и бегом обратно».

Глупое тело Костика уже начало разворачиваться, когда его остановил более сознательный мозг:

«Ты приехал сюда бороться с преступностью, – сурово вещал разум, – а сам ноешь, как какой-нибудь менеджер по PR только от того, что не можешь вовремя пообедать. Что говорил тебе Виктор Августинович? Главное в работе сыщика – не внушать просьбам своего бренного тела. Капризы тела – вот источник всех бед, которые происходят с настоящими профессионалами. Научись не слышать просьб тела – это сэкономит тебе массу времени и предотвратит кучу неприятностей».

Костя вздохнул. Грустно, но Виктор Августинович прав. В их работе промедление может стоить человеческой жизни. Комаров вышел из засады и направился прямо в руки поджидающего его молодого человека. Посетитель издалека узнал участкового и приветливо встал ему навстречу.

«Интересно, откуда он меня знает? – думал Комаров, – или я уже стал на селе настолько заметной персоной, что меня узнают даже неместные?»

То, что парень не из Но-Пасарана, Костя догадался сразу. Во-первых, все местные физиономии успели ему примелькаться. Во-вторых, левая рука парня была почти черной от загара, тогда как правая – обычная, как у всех россиян, не сумевших попасть на черноморское или какое там еще побережье. Такая заметная разница в пигментации рук была характерна для водителей дальних рейсов. Летом в некондиционируемых машинах окно почти всегда приходилось держать приспущенными, локоть водителя уютно и привычно лежал на рамке окна и медленно, но верно прокаливался солнцем. Это Костя понял уже давно. Он вообще любил играть с дедукцией и рассуждать над природой привычных вещей. Комаров не успел догадаться, откуда дальнобойщик его знает. Парень подошел почти вплотную и протянул руку.

– Здравствуйте, вы – участковый, – скорее утвердительно, чем вопросительно поинтересовался он, – хорошо, что вы в форме. А то я бы и не догадался, что вы – милиционер. Я считал, что все сельские участковые похожи на Аниськина – пожилые и серьезные. А мы с вами почти ровесники.

Костю бросило в жар. Нет, он не обиделся намеку на свою молодость, а, стало быть, неопытность. Он просто немного расстроился. Сразу надо было догадаться, что посетитель вычислил его по форме.

– Я – Анатолий Фокин, дальнобойщик. Дело в том, что я беспокоюсь о своем напарнике, – сразу взял быка за рога водитель. – Нас задержали таможенники из-за сусликов и товарищ мой загулял. Сначала я не волновался – Жека холостяк, никогда не упускает возможности поволочиться за какой-нибудь юбкой. Думал, подцепил себе бабенку из одиноких и квартирует у нее. Такое уже не раз бывало, когда нам приходилось задерживаться в пути, – еще раз подчеркнул он, не спуская глаз с Комарова. – Но вот завтра должен прийти наш анализ крови, скорее всего, нас пропустят. А Жека все не появлялся. Я прошел по селу, поспрашивал – никто ничего не знает или просто не хочет говорить. Вы не поможете? Я его знаю, если его вовремя не вытащить, то он может загудеть дней на десять. А вы человек местный, по долгу службы должны знать слабые, так сказать, места местных жителей. Вам будет легче его вычислить. Поможете?

– Конечно, – согласился Комаров, – это моя работа.

Легкое волнение, пробежавшее по всему его телу в самом начале монолога дальнобойщика, успокоилось. Костя надеялся, что напарник его исчез хотя бы при загадочных обстоятельствах, а тут… просто загулял. Желудок Комарова издал злобный предсмертный стон.

«Гляди-ка, еще шевелится», – грустно обрадовался Костя.

– Как зовут вашего напарника?

– Пенкин Евгений, – с готовностью ответил парень.

Костя отметил, что тот нервно мнет в руках тугую на скручивание красную бейсболку.

– А кто такой Жека?

– Он же. Ну Евгений, Женька, сокращенно Жека.

– Когда вы его в последний раз видели?

– Дня три-четыре назад, когда приехали. Когда он узнал, что мы здесь надолго, сразу подцепил какую-то бабенку и ушел.

– Вы не видели эту женщину?

– Нет, только силуэт. Темно уже было. Среднего роста, полноватая. С прической.

– Куда они направились? Где она живет?

– Где живет – сказать не могу. Они шли не к ней, а на сеновал, кажется. Жека уже был пьян до синевы, а она требовала любви на сеновале. Скрутила ему чем-то руки и повела.

– Значит, вы слышали ее голос?

– Голос, как голос, – предупредил вопрос Кости Анатолий, – обычный женский голос. Хрипловатый и низковатый. Может, не первой свежести и слишком наигранный. Я заметил, что она говорила не по-деревенски, как-то вычурно, книжно.

– В какую они сторону шли? – задал следующий вопрос Комаров.

– Не в деревню, точно. От мостика, где КамАЗы стоят, влево, там еще сеновал заброшенный, – опять повторил Толик, смотря Косте прямо в глаза.

– Хорошо, вы пока свободны, – отпустил его Комаров, – если он появится или вспомните что – сообщите. И еще: вам придется задержаться до выяснения всех обстоятельств исчезновения вашего напарника. Подписку о невыезде я с вас брать не буду, но очень надеюсь на вашу сознательность.

– Я сам никуда не уеду, пока он не вернется. Фура порожняя, а без Жеки я возвращаться не могу.

Фокин ушел.

«Нет. Если я немедленно не съем хоть что-нибудь, то умру. Им же хуже будет», – мысленно пригрозил Костя но-пасаранцам. От голода он уже не мог соображать.

Во дворе его ждал Мухтар.

– Где весь день бегал? – потрепал Комаров напарника за взлохмаченную, не признающую никаких щеток холку,

Мухтар смотрел на Костю умными, почти человеческими глазами. Он обожал своего хозяина. До появления в совхозе имени Но-Пасарана нового участкового, Мухтар был беспризорником. Одиноко скитался он по селу в поисках человека, достойного носит звание ХОЗЯИНА такого толкового и храброго животного. Костика он заприметил сразу. В пользу нового участкового говорило многое: молодость – с молодым хозяином весело; бессемейность – есть шанс, что хозяин никого не будет любить больше, чем Мухтара; наивность – доверчивого хозяина приятно надувать; форма – с человеком в форме тебя ни одна собака не тронет. Мухтар, который тогда еще был безымянной скотиной, пару дней походил за Комаровым, а потом прилип к нему навеки.

Костя немного посопротивлялся, а потом махнул рукой и взял Мухтара на службу, несмотря на то, что по породе тот был не овчаркой, а козлом. Раскаяться в своем опрометчивом решении Косте не пришлось, козел оказался бесценным: легко брал и вел след, быстро выучил собачьи команды, научился махать хвостом и в свободное от прогулок время охранять дом. Характер у козла был, правда, противоречивый, но животное было предано новоприобретенному хозяину, а это многого стоило.

Костя был рад, что Мухтар пришел вовремя. После обеда он собирался начать поиски Евгения Пенкина и столовского вора, и здесь чуткий нос Мухтара мог очень даже пригодиться.

– Ждать, – скомандовал Комаров Мухтару и зашел в дом.

Мухтар бросил удивленный взгляд ему в спину и выскользнул за калитку.