Анна Герман

В Варшаву вернулась всего на несколько дней. Эти дни без остатка посвящены маленькому Збышеку. Он уже слушает сказки, обожает заводные игрушки, но больше всего он любит, когда рядом мама. Анне показалось, что она заметила в его глазах тревогу. Малыш все время озирается по сторонам, будто кто-то злой и жестокий вот-вот украдет маму...

С новыми музыкантами - студентами музыкального училища, которые во время каникул поедут с ней в Советский Союз, - Анна начала репетировать совсем незадолго до отъезда в Москву. Она с радостью обнаружила, что музыканты достаточно профессиональны, что они стремятся не просто "подыграть" ей, но и что-то придумать сами, интересной оркестровкой украсить песню. К своим старым, известным песням Анна добавила ряд новых, в том числе "Эхо любви", "Останься", "Белую черемуху". Ей хотелось сделать программу для всех возрастов, чтобы зрители увидели ее в различных амплуа: исполнительницы баллад и романсов, драматических песен, которые, по общему мнению, ей удавались больше всего и к которым у нее лежало сердце, и чисто эстрадных танцевальных, которые веселили ее саму и ставились под сомнение многими ее искренними друзьями.

Судьба певицы... Прекрасная, трудная. Кажется, еще вчера на твой концерт невозможно было достать билет. Лишний билетик спрашивали далеко от входа в концертный зал. А сегодня, оказывается, можно купить билет в кассе за три минуты до начала концерта. Нет ни столпотворения, ни ажиотажа. И хотя зал по-прежнему полон, сердце твое замирает: "Да, что-то уходит..." То ли годы берут свое, то ли твои недавние концерты с пианистом повлияли на интерес публики, а может быть, репертуар серый и ты всем надоела... Вопросов множество, и все они сводятся к одному: неужели падает интерес?..

Тебе сорок три года. До скольких же лет можно петь эстрадные песни? До конца? До тех пор, сколько тебе отпущено судьбой? Или, может быть, все-таки резко поменять репертуар, обратиться к романсу, к классике? А не будет ли это самодеятельностью, желанием ухватиться за соломинку, лишь бы удержаться на сцене?

Да к тому же надо зарабатывать на жизнь. Предстоит рассчитаться за дом, который стоит немало. Наконец-то у нее будет своя большая комната, где можно репетировать, никому не мешая. Своя комната будет у маленького Збышека, у большого - кабинет, А вечером они будут собираться вместе в столовой...

Анну пригласили выступить в Звездном - подмосковном городке космонавтов. Она приехала туда за несколько часов до концерта, чтобы побывать в музее, где все связано с именами первопроходцев звездных трасс. Анна всегда восхищалась этими мужественными, отважными людьми, читала статьи о космонавтике в советской и польской прессе. Иногда зажмуривала глаза и спрашивала себя: "А я бы так смогла?" И улыбалась: "Наверное, не смогла бы. Ведь у меня всякий раз сердце замирает, когда сажусь в самолет. И всегда радуюсь, когда он касается земли".

Ее знакомят с Георгием Тимофеевичем Береговым. Он обстоятельно рассказывает Анне о Звездном, об экспонатах музея. После концерта, который был по-особому теплым и эмоциональным (Анна знала, что в зале собрались не только уже побывавшие в космосе герои, но и те, которым еще предстоят старты), Береговой с товарищами подошел к ней. В их глазах были и радость, и теплота, и сожаление, что концерт закончился. Они говорили Анне очень хорошие, искренние слова, которые не услышишь от профессионалов, не прочтешь в газетных рецензиях. Но такие слова совершенно неожиданно наполняют тебя мощным зарядом энергии, помноженной на оптимизм. Вдруг без следа исчезают все твои печали и заботы, терзавшие тебя всего лишь два часа назад. И пасмурное небо, и холодные весенние дождинки, и пронизывающий ветер на улице - все это вместе складывается в какой-то неосознанный образ радости и счастья. Ты, твои песни, твое искусство нужны этим мужественным людям. Действительно - первопроходцам, действительно - героям. И очень непосредственным, общительным, будто ты их знаешь всю жизнь...

Самолет летел на юг, во Фрунзе. За окошечком температура минус пятьдесят и режущая глаза голубизна. Где-то совсем близко Ургенч. Близко, конечно, относительно, но, как говорится, в "этих краях", откуда когда-то проделали свой долгий путь на запад мама, бабушка, Аня...

Анна чувствует, как замирает сердце. Нет, не от высоты, не от скорости, не от полета. А от мысли: может быть, удастся вырваться в Ургенч, хоть на несколько часов, побродить по улицам детства, отыскать тех, кого еще сохранила память. Но вырваться не удалось. Организаторы гастролей запланировали такое количество концертов и встреч, что сразу же пришлось приступить к утомительным, малоприятным переговорам относительно пересмотра программы. Прежде всего - отменить все банкеты и приемы. С концертами дело обстояло сложнее: на все билеты проданы, за неделю - четырнадцать выступлений, Анне говорили, что люди приезжают из отдаленных горных районов, готовы переплатить за билеты сколько угодно, лишь бы побывать на ее концерте...

Никогда до этого Анне не приходилось петь так часто и так много. Буквально за четыре дня она похудела на четыре килограмма, но, несмотря на большую физическую нагрузку, усталости не ощущалось. Она работала с подъемом и охотно. Она видела устремленные на нее счастливые, обожающие глаза. Слышала овации, которые продолжались по пятнадцать-двадцать минут, и, казалось, не было силы, способной заставить этих людей просто так уйти из зала, не услышав еще раз (точнее, в который раз) любимую певицу. Правда, на пятый день Анна начала побаиваться своих "ударных" ритмических шлягерных песен "А он мне нравится", "Когда цвели сады", "Останься". Их исполнение вызывало такую бурю аплодисментов, что приходилось бисировать каждую по три-четыре раза...

Реакция зрителей вызывала перепады в сознании Анны. Вчерашние пессимистические мысли, вызванные первым выступлением в Москве в концертном зале "Россия", сегодня вдруг показались смешными и сильно преувеличенными. Успех во Фрунзе перечеркнул их напрочь. В Алма-Ате повторилась та же картина - снова бесконечные овации, снова неподдельный восторг, энтузиазм, горячий прием...

Молодые музыканты, практически впервые оказавшиеся на сцене, да еще в такой необычной ситуации, не скрывали своей радости, смотрели на Анну с восторгом и очень жалели, что концерты не транслируются по телевидению по системе "Интервидения". Вот бы поляки посмотрели, как принимают их певицу за границей!

Физическая усталость, нервное напряжение, эмоциональные нагрузки дали себя знать в Москве. Она обещала корреспонденту передачи "Музыкальный глобус" поехать с ним на улицу Качалова в Дом звукозаписи, чтобы записать интервью. Весь день кружилась голова и ломило в пояснице. Она с трудом оделась. К счастью, заехала Качалина, помогла собраться. Спустилась вниз, в холл гостиницы "Москва", где ее ждал журналист. И вдруг почувствовала, как пол уходит из-под ног, перед глазами рябит, качается потолок, а сама она проваливается куда-то в глубину... Потом она увидела склонившееся над ней лицо врача.

- Вам сделан укол. По-видимому, у вас гипертонический криз. Надо несколько дней полежать...

Качалина старалась не оставлять ее одну - привозила из дома вкусные вещи, специально приготовленные для Ани. Несколько раз приходил Боря, он приносил маленькие баночки черной икры.

- Ешь, ешь, тебе это необходимо! - говорил он и смотрел на нее грустными глазами.

Анна позвонила в Варшаву, сказала Збышеку, что задерживается на два дня в Москве: съемки на телевидении. Ей было доложено, что с малышом все в порядке, ждет не дождется маму.

- Что еще хорошего?

- Все в порядке, скоро будем переезжать в собственный дом.

Вот и дом - большой, просторный. В нем хватит места всем - и маме, и гостям, которые могут быть и которых она раньше не приглашала, да и не могла пригласить - некуда было.

Збышек избавил ее от всех хлопот, связанных с переездом. Просто она с сыном оставила старую квартиру, на несколько часов поехала в гости, где ее давно ждали. А вернулась в свой новый дом. Несколько дней она безотчетно радовалась своему просторному жилищу, представляла, как купит новую мебель, книжные полки, мысленно размещала, что где будет стоять...

Теперь, после столь внушительной покупки, когда все истрачено до последнего гроша, да еще плюс основательный долг, - надо было браться засучив рукава за работу...

Лето подходило к концу, и на своих музыкантов, которые ездили с ней на гастроли в СССР, рассчитывать она не могла. Пан Анджей собрал ей очередную "команду", с которой она успешно выступала несколько месяцев. Но стоило ей на две недели заболеть (опять проклятое головокружение, скачущее давление), как музыканты разбежались. Забот хватало. В декабре опять планировались выступления в СССР. Вернее, надо было вернуть "должок": в июне, из-за внезапного приступа, она не смогла продолжить гастроли. Теперь, в декабре 1979 года, ее ждали в Киеве, Ленинграде, Таллине.

Музыкантов вновь помогли подобрать в "Пагарте". Концерты в этих городах, привыкших к знаменитостям. конечно, не были столь удачными, как во Фрунзе или Алма-Ате. Да Анна на это и не рассчитывала. Но в общем все прошло хорошо, к счастью, без особого физического напряжения и работы на износ. Она все чаще и обстоятельнее думала о своем репертуаре. И все более приходила к мысли, что русскую его часть надо серьезно менять. Пожалуй, пора решиться попробовать спеть классику. Для начала сказала об этом одной Качалиной (при их многолетней дружбе и желании говорить всегда только приятные вещи, когда речь заходила о творчестве, всякие рамки дипломатических приличий отбрасывались и разговор мог быть только честным и объективным).

Новый, 1980 год они встречали в своем новом доме. Пришли друзья Збышека с работы, один их давний знакомый дипломат с женой, работающий в Америке и недавно чудом избежавший гибели. У него были куплены билеты на самолет Нью-Йорк - Варшава, но в последний момент он лететь не смог: задержали срочные дела, а самолет разбился при посадке в Варшаве. Погибли экипаж и все пассажиры, в том числе и молодая талантливая певица Анна Янтар. Янтар долго выступала в Америке, больше полугода. Она приняла контракт, от которого когда-то отказалась Анна Герман. Когда в ее плотном графике возникла трехдневная пауза, она решила слетать домой, чтобы повидать маленькую дочурку. Полет оказался роковым. Из-за путаницы, неразберихи по городу поползли слухи, что погибла Анна Герман. Телефон в их доме надрывался от звонков, его пришлось отключить. И сегодня Анна вдруг вспомнила свою тезку Анну Янтар, которую, в общем-то, не знала, но видела по телевидению, и главное, отчетливо представляла эту ситуацию: - холодную, деловую, спешащую Америку. Ее, молодую, талантливую и, наверное, одинокую в этой стране. Счастливую от возможности на несколько дней вырваться из плена контрактов и графиков сюда, к берегам родной Вислы, побыть с ребенком...

Да нет, нельзя сказать, чтобы новый год начинался плохо. Приглашений было множество, и она с удовольствием их принимала. Збышек-маленький научился отпускать маму, и она уезжала ненадолго - в Краков, в Познань, во Вроцлав... В марте на несколько дней по приглашению телевидения она ездила в Москву. На "Мелодии" записала новые песни Арно Бабаджаняна, Валентина Левашова, Яна Френкеля. Несколько разочаровал разговор в Госконцерте: сольных выступлений в этом году не планировали, а вот в сборном концерте пожалуйста. В мае начинает работать программа "Мелодии друзей" с участием артистов социалистических стран - с удовольствием возьмут и Анну. Сама певица со скептицизмом отнеслась к этому предложению: будь она молодой, начинающей - тогда другое дело. Но сейчас, после стольких сольных концертов, это, безусловно, шаг назад. Она так и сказала в Госконцерте: вряд ли это предложение для нее приемлемо.

Вернувшись в Польшу, она пожалела о столь скоропалительном ответе. Интересных предложений на май и июнь не было, серия концертов с ее участием в Варшаве планировалась лишь в июле. К счастью, Госконцерт выступил с официальным предложением польской стороне. И когда Анне позвонили домой из "Пагарта", она сказала "да". Программа была рассчитана на долгий срок, почти на месяц. Никогда еще за все время она не ехала в СССР с таким тяжелым сердцем, как сейчас. Что это, уязвленное самолюбие, сдача позиций, отступление? Вдобавок за три дня до отъезда неожиданно распухла нога может, она подвернула ее и не заметила? Во всяком случае, нога все время ныла. Не помогали и самые сильные болеутоляющие средства...

В программе "Мелодии друзей" Анна пела сразу же после Яноша Кооша известного венгерского певца, своего ровесника, опытного артиста, справедливо выбравшего актерскую манеру исполнения в сочетании с подвижностью, танцевальностью. Публика приняла его очень горячо, на бис он исполнил ритмическую венгерскую песню. Потом объявили Анну. Ее встретили аплодисментами. Анна спела одну польскую песню балладного характера. Вторая, на которую Анна особенно рассчитывала, - "Ты опоздал" В. Шаинского. Эта была совсем новая песня, еще не звучавшая по радио и телевидению и не бывшая, как говорят профессионалы, "на слуху". Песню встретили тепло, но не больше... Аплодисменты продолжались лишь минуту с небольшим, ровно столько, сколько идти по сцене за кулисы. Впервые за все время выступлений в СССР ее отпустили так холодно, так равнодушно. Пот градом тек с ее лица, которое к тому же было бледным от совершенно неожиданного, как казалось Анне, провала.

В гостинице, наедине с собой, она попыталась разобраться в неудаче. Может быть, ее репертуар страдает излишней камерностью? А там, в Лужниках, совсем другая публика, ожидающая диско или рок? А может быть, она просто надоела, ведь ее все время передают по радио и телевидению? А может быть, виновата и сама - пела без настроения, первый раз в жизни. Отчего? Оттого, что понимает, что начинает "сходить" с эстрадного Олимпа и все эти последние выступления - лишь промежуточные остановки на лестнице, ведущей вниз. Или во всем виновата нога, которая продолжает нестерпимо болеть, несмотря на таблетки и примочки?

Приезжала Качалина. Приезжал Боря, приезжал и Антс Паю. Все они привозили какие-то таблетки, травы. Ах, этот милый Антс! Она знакома с ним уже несколько лет. Журналист из Эстонии - Антс Паю - человек удивительно чистый, искренний, сильный и добрый. Сила чувствуется во всей его огромной фигуре, в уверенной походке, в движениях, доброта в глазах... Он всегда смотрит на Анну какими-то ласковыми, улыбающимися глазами. И от этого взгляда и от общения с ним ей просто и хорошо.

На следующем концерте в Лужниках Анна поняла, что ее новая песня, в которой она не сомневалась ("Ты опоздал"), не "проходит". То ли потому, что темп был слишком быстрый и слушатели в течение двух минут просто не успевали разобраться в нехитром сюжете. То ли оттого, что она была совершенно новая, а песня, как ее убеждали, должна стать "узнаваемой" для слушателей... Но теперь она была готова к неуспеху. Оркестровку песни "Когда цвели сады" она с собой не взяла и теперь жалела об этом. Однако выход из положения нашла. Прямо на аплодисментах, после второй песни, она так и сказала в микрофон: "Нот "Когда цвели сады" у меня нет, зато есть желание спеть эту песню сегодня".

И она спела в полной тишине, без оркестра. Аплодисментам не было конца, и она стояла, кланялась и не уходила со сцены. Но не потому, что жаждала спеть еще раз. Просто боль в ноге казалась такой нестерпимо острой, что она боялась сделать шаг... Потом собрала всю волю и, превозмогая эту ужасную боль, направилась за кулисы. Ей казалось, что сцене нет конца, что впереди не считанные метры, а долгие километры пути. Никогда она не шла по сцене так долго... Потом вызвали "скорую помощь", сделали укол. На следующее утро вместе с Качалиной поехали к знакомому врачу. Его диагноз был жесток и категоричен:

- Вы играете с огнем. У вас тромб. Вам надо немедленно лечь в больницу на обследование.

Друзья, как всегда, провожали ее на аэродром. Нога неожиданно перестала болеть, и теперь диагноз врача казался ей нелепой шуткой. Никогда еще не было так грустно. За окошком "Волги" мелькали знакомый московский пейзаж, площадь Маяковского, Белорусский вокзал, Ленинградский проспект...

Опять больница! От одной этой мысли Анне делается нехорошо. Она чувствует противный запах йода, видит шприц, проклятый, безжалостный шприц ее верный спутник на протяжении долгих лет после катастрофы.

- Збышек, родной! Не отправляй меня в больницу! Ведь, наверное, все эти анализы можно сделать дома.

- Анна, любимая, мужайся, я и не собираюсь никуда тебя отдавать. Просто надо сделать все, чтобы ты как можно быстрее выздоровела...

Врачи подтверждают диагноз: это тромб. Конечно, лучше госпитализировать, но если больная так упорствует, в конце концов, может быть и домашнее лечение, тем более что квартирные условия позволяют.

"И все-таки, - думает Анна, - ни в коем случае не поддаваться болезни, тем более что боль стала отступать, временами она исчезает совсем и тогда чувствуешь себя здоровой. Только вот слабость... А может быть, слабость результат бездействия? Надо как можно быстрее связаться с паном Анджеем, собрать музыкантов и начать выступать!"

Импресарио, как всегда, исполнителен и точен.

- Пани Анна, ваши поклонники уже соскучились по вас, лучшие концертные залы столицы в вашем распоряжении.

А концерты сейчас очень нужны: они помогут - да-да, Анна в этом уверена, - помогут вырваться из сдавливающего круга болезней, анализов, обследований, рентгенов.

Ее выступления проходят хорошо, даже очень хорошо. Да и самой Анне кажется, что она помолодела, голос звучит свежо и уверенно, и, как бывало раньше, именно в концертах она набирает живительную энергию, каждый раз как бы дающую возможность возрождаться, выходить победителем в схватке с недугом. Неужели последствия катастрофы и сама катастрофа будут терзать и преследовать ее всю жизнь? Так приходится все время бороться. За песни. За расположение зрителей. За собственное здоровье...

А с ногой все хуже. Боль, долго не приходившая, опять вернулась. И застряла в ноге, как заноза, грозит поселиться там навсегда. Анна, превозмогая боль, едет на концерты, и, глядя на нее, разговаривая с ней, трудно поверить, что она так страдает физически. Анна рада, что этого никто не замечает, что никто не лезет к ней с расспросами, со словами сочувствия...

Звонили из "Пагарта" - Анна должна ехать в Австралию.

- Береги себя! - говорит на прощание Збышек. - Знаешь, Анна, я чувствую свою вину, что отпускаю тебя в таком состоянии работать.

- Что ты говоришь, - улыбается Анна, - какая работа! Я почти туристка, еду вот в Австралию...

В самолете случился приступ дурноты. В полете никогда с ней этого раньше не бывало.

"Ничего, надо постараться думать о чем-то хорошем, о том, какой забавный и послушный маленький Збышек, и о том, какое это счастье - что он есть".

В Мельбурне тепло - не жарко, а именно тепло, - дышится легко, и Анна приветливо улыбается новым знакомым, на сей раз австралийским полякам, нашедшим приют здесь, за морями, за лесами, далеко-далеко от родины.

Неизвестно, зачем она приехала сюда - выступать или отвечать на вопросы: "Как там у нас - на родине?", "Как вы относитесь к "Солидарности"?"

Да, в Польше не спокойно. Только и слышно о забастовках, о новых требованиях "Солидарности" к правительству... Но как рассказать этим оторванным от Польши людям, руководствующимся старыми призрачными понятиями и накрепко засевшими в них эмоциями, о том, что происходит в Польше? О том, что социализм, его идеалы стали частью сознания людей, и о том, что возврата к прошлому нет?!

Анна выходит на сцену концертного зала "Мельбурн" и поет: "Быть может, где-то далеко-далеко лежит лучшая страна и там красивее, богаче и наряднее. Но сердцу дороже всего песня над Вислой и песок Мазовша".

Она ждет не дождется обратного рейса в Варшаву. Как там дома? Как ее Збышеки? Она уже совсем не думает о себе, о собственном нездоровье, о постоянной боли в ноге, В самолете исступленно смотрит в окно, как будто пытается увидеть с высоты полета Польшу и милых, дорогих ее сердцу людей.

И все-таки - больница! Знакомый запах лекарств, белые халаты медицинских сестер и врачей. Пока никакого лечения - идет обследование. Она понимает, что врачи ставят под сомнение предыдущие диагнозы. Приглашен крупнейший специалист-онколог. И вот окончательный диагноз-приговор: "Нужна немедленная операция".

- Нет, на операцию я не соглашусь, - решает Анна. - Сердцем чувствую, что светило ошибается. Надо попробовать другие средства.

"Другие средства"! Трудно, да и невозможно винить Анну в избранных ею "других средствах" - в обращении к знахарям и экстрасенсам, к лечению голодом и травами. Порой ей становилось лучше, на какое-то время боли уходили и она чувствовала себя почти здоровой: играла со Збышеком, садилась к пианино и начинала подбирать мелодии песен, погружаясь в огромный и прекрасный мир, принадлежащий ей одной, - мир, в котором она всегда была счастлива. Она звонила пану Анджею, И он, радостный, всегда готов был мчаться, собирать музыкантов, искать площадки, хотя было не до концертов. И Збышек и мама пытались оградить Анну от всего, что происходит за стенами дома, от грозных и тяжелых испытаний, выпавших на долю всех граждан Польши.

На письма из Советского Союза она набрасывалась с особой страстью. По-прежнему писали ее почитатели: видят ее здоровую и невредимую по телевидению, ждут встречи с ней на концертах. Качалина прислала клавиры новых песен.

Несколько раз звонили с Московского радио, по телефону записали интервью с ней, и она, хоть и не любила давать интервью, на сей раз говорила много и охотно.

Самолечение давало временные и ненадежные результаты. Врачи настаивали на хирургическом вмешательстве... И опять больница, операционная, склонившиеся над ней лица хирургов.

- Все хорошо, пани Анна, - говорит пожилая медсестра, - скоро выпишем вас домой. Будете петь.

Ну вот, так всегда. И там, в Италии, и здесь, в Польше, ее успокаивают одними и теми же словами: "Скоро опять будете петь". Летчикам они, наверное, всегда говорят: будете летать, шоферам - ездить, балеринам - танцевать. А ей - петь!

А ведь действительно: петь для нее - это самое главное. Без громких слов она может это сказать самой себе. Она почему-то сравнивает свое тогдашнее положение, после катастрофы, с нынешним. И тогда и сейчас - борьба за жизнь, за возвращение. Тогда победила Анна...

Домой ее выписывают довольно скоро. Быстрее, чем она предполагала. Но самочувствие ее не улучшается. Сил едва хватает, чтобы ударить по клавишам. Никто никогда не видел, как она плачет. Сейчас она рыдала в голос. Не стесняясь ни себя, ни своего собеседника в Москве, который в ужасе слушал ее на том конце провода. Слова ее были временами неразборчивы. Она почти кричала:

- Я больше никогда не буду петь! Мы никогда больше не увидимся!

Она дремала в кровати, склонив голову на плечо, когда в комнату влетел Збышек.

- Анна, тебя приглашает Московское телевидение...

- Какое телевидение, какая Москва - в таком состоянии? Я еще нездорова. Вот поправлюсь...

- Тебя приглашают на лечение. Надо ехать...

Весь вечер она собиралась. Казалось, силы вернулись к ней.

Утром она была совершенно готова. За час до отлета самолета потеряла сознание...

Операция следовала за операцией. И вновь врачи поражались ее терпению, ее "умению" переносить физические страдания, ее уверенности, что и в этой схватке с тяжелейшим недугом, безжалостно поразившим и продолжавшим поражать ее организм, она победит.

Ее снова выписали из больницы и спустя месяц возвратили обратно. И снова операция. И снова нечеловеческая, безумная боль. И наступает момент, когда кажется, что смерть - избавление от всех земных мук...

Она как бы продолжала существовать в двух измерениях: одно - физические страдания и болезни, другое - мир музыки, который сопутствовал ей всю жизнь и который по-прежнему был рядом...

Качалина прислала кассету с записями новых песен А. Пахмутовой, Е. Птичкина и Т. Берикашвили, написанных специально для Анны.

Когда возвращалось сознание, начинал работать мозг, она просила поставить эту кассету. Анна написала несколько благодарственных слов Качалиной. Она бы написала и больше. Но не было сил...

Она думала: неужели это все? Конец? Никогда она не увидит небо, солнце, траву? Не увидит взрослым своего сына? Не выйдет больше на сцену, навстречу людям, которых она так любила и которые, наверное, любили ее...

Она умерла 26 августа 1982 года в Варшаве на сорок седьмом году жизни.

xxx

И все-таки Анна Герман вышла победительницей и из этой схватки со смертью. Своим мужеством, своим светлым жизнелюбием она не только отсрочила исполнение неумолимого приговора. Но и доказала, что физическая смерть не властна над подлинным талантом, над нравственной и духовной чистотой, над человеческой порядочностью. Над всем тем, что для нас, ее современников, так счастливо соединилось с ее обликом и голосом - голосом нашей "Надежды".

О КНИГЕ И ЕЕ АВТОРЕ

Книга об Анне Герман была одним из главных дел журналиста, поэта и переводчика Александра Жигарева.

Эта книга рассказывает о певице, которую очень любят в нашей стране. Мы не случайно пишем об этом в настоящем времени, ибо ее записи постоянно звучат сегодня в концертах по заявкам, а сами мы нередко получаем письма с просьбой рассказать о жизни и творчестве Анны Герман.

Книга написана с такой любовью и таким знанием материала, что она невольно подтверждает, объясняет нам, читателям, почему наш народ, народ огромной страны, народ высокой музыкальной культуры, так любил Анну Герман. Он чувствовал в ней не просто эстрадную "звезду", "диву мюзик-холла", а настоящего музыканта, трепетного художника, человека большой души и высоких моральных принципов. Интереснейший биографический материал, использованный в книге А. Жигарева, подтверждает все то светлое и прекрасное в, облике Анны Герман, что интуитивно угадывал каждый, кто слушал ее пение.

Несмотря на то, что Александр Жигарев остается в тени повествования, его авторская позиция тверда и недвусмысленна. Через описание всех трудностей, которые пришлось испытать Анне Герман, Жигарев раскрывает взаимоотношения людей искусства и дельцов от искусства. Книга публицистична в самом высоком смысле этого слова.

Горько и больно писать о том, что Саши уже нет среди нас, что он не увидит даже этих первых экземпляров своей книги. Когда рукопись была отправлена в типографию, автор скоропостижно скончался.

Александр Жигарев умер буквально на "боевом посту". В 1987 году Фестиваль советской песни в Зелёне-Гуре проходил под знаком памяти Анны Герман. Фестивальному залу было присвоено имя выдающейся польской певицы. Александр Жигарев произнес во время официальной церемонии проникновенную речь, посвященную Анне. Как счастлив он был в эти минуты! Еще одна акция, укрепляющая дружбу наших народов, была осуществлена так торжественно и сердечно.

После окончания фестиваля он сел в поезд, доехал до Варшавы, и тут, в гостинице, ему стало плохо. Сердце не выдержало перенапряжения последних дней - врачи не спасли его...

Саша Жигарев был удивительно добрым и чистым человеком. Его хорошо знали и любили не только в нашей стране, но и в Польше. Недаром среди его личных друзей были виднейшие польские писатели, известные художники и артисты, такие, как Ежи Путрамент, Леон Пастернак, Станислав Рышард Добровольский, Ежи Юрандот, Стефания Гродзеньская, Станислав Микульский, Марыля Родович и многие другие.

В минуту отчаяния Анна Герман позвонила в Москву именно Саше, родному человеку, доброму верному другу.

Мы прочли книгу Александра Жигарева не отрываясь, с неослабевающим интересом от первой до последней страницы. Надеемся и верим, что такое же ощущение будет у всех, кто возьмет в руки и откроет это талантливое и доброе произведение.

Александра Пахмутова

Николай Добронравов