Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет

И скрытое стало явным

6 – 9 января 2002 года.

Сразу после Рождества президент Путин совершил некое странствие по святым местам. Он побывал в древнем Великом Устюге, Ярославле.

Разумеется, странствие было цивилизованным, на машинах и вертолетах. Вообще, меня искренне удивляет столь быстрое погружение в православную веру вчерашних коммунистов, причем, коммунистов никак не рядовых. Когда вчерашний секретарь обкома партии неистово крестится, будучи в сверхсолидных годах, меня это настораживает.

То, что Борис Ельцин повернулся к православной церкви лицом, деяние благородное. Почему он это сделал, – удивительно, потому как команда младореформаторов в силу своей агрессивной прагматичности никак не напоминала двенадцать апостолов. И вдруг такое почитание веры. Удобность? Политическая выгода? Раскаяние? И первое, и второе, и третье.

Ельцин нуждался в поддержке. При его противоречивости и бунте против КПСС он нуждался в некой компенсационной силе. Он понимал, а точнее, чувствовал, что одних демократических сил ему недостаточно. Поэтому шаг в сторону церкви был и интуитивным, и продуманным.

И еще общество находилось в состоянии раскола и смуты. Рухнул диктат партии, новая вертикаль рождалась в муках, демократы совершали безумное количество ошибок. Объединяющая национальная идея отсутствовала. Возвращение объединяющей силы православия, пусть даже в усеченном варианте, было залогом развития на будущее.

И то, что церковь в критический момент не отвернулась от государства, а даже стала побудителем мира внутри его – есть факт очередной правоты Бориса Ельцина.

И, наконец, раскаяние. По стечению обстоятельств, именно секретарь Свердловского обкома КПСС Б.Н.Ельцин отдал распоряжение о разрушении дома Ипатьева, куда большевики-ленинцы вывезли последнего русского императора Николая II и где он был расстрелян чекистами вместе со своей семьей, включая детей.

Но, так или иначе, этот стиль некоего согласия светской власти и православной церкви возобладал. И новый президент Владимир Путин продолжил его даже, я бы сказал, с большей личной истовостью.

Блажен, кто ворует

Где-то в середине новогодних каникул, не помню, уж какого года, мне позвонил Александр Владиславлев. Назовем его условно: главный идеолог движения «Отечество», которое только что создал Юрий Лужков. О Владиславлеве говорят по-разному. Он действительно участвовал в создании разных движений и партий, которые редко добивались успеха. Была ли в том личная неуспешность Владиславлева, или он нарочно выбирал неудачную партитуру и малоудачных лидеров – сказать трудно. А их было несколько. Одно время он оказался в связке с Александром Руцким, затем в союзе с Аркадием Вольским. Затем тот факт, что судьба свела Владиславлева с Юрием Лужковым, был знаком, если не вещим, то в большей степени закономерным. Знакомы они были с молодых лет. А тут, как назло, вокруг Лужкова закружилась политическая интрига, и как некий политический подпор образовалось движение «Отечество».

Лужков, по сути, стопроцентный управленец, хозяйственник, довольно неожиданно оказался на пересечении высших политических интересов. Лужкову нужны были в таком малознакомом деле, как образование политической партии, свои люди. Так, на лужковской, сугубо политической орбите, и оказался Александр Павлович Владиславлев, человек легко к себе располагающий, с красивыми темными глазами, обладающий мягким баритональным голосом, довольно легко включающийся в разговор на любые политические темы. Во всех политических образованиях, к которым он был причастен, Владиславлев играл роль идеолога.

За глаза Владиславлева злые языки прозвали могильщиком по той причине, что ни один из его амбициозных политических проектов, которые он вынашивал или к которым примыкал, не имел политического успеха. Владиславлева сотоварищи по неуспеху упрекали в пристрастии к интригам, в ненадежности его советов, следуя которым, лидер непременно проигрывал. Говоря современным языком, Владиславлев слыл неудачным политическим менеджером. Его амбиции оказывались намного выше его возможностей. Он этого не хотел признавать, и снова и снова ввязывался в амбициозные политические проекты. На недоуменный вопрос коллег: зачем ему это нужно, он с наигранным раздражением отвечал, что ему все осточертело, лично ему ничего не нужно, у него успешный бизнес. Зачем ему эта политическая копилка на старости лет? Его пригласили, упрашивали, умоляли: «Саша, помоги. Ты зубы съел на партийном строительстве, спасай положение!» Он так и сказал мне: «Юре (т.е. Лужкову) я не смог отказать. Мы друзья с молодых лет».

Не вдаваясь в подробности, сколь велик срок дружбы, факт остается фактом: Владиславлев принял предложение Лужкова, и тотчас встал на привычную для него стезю идеолога общественного движения «Отечество». Вообще, чтобы дать точную оценку всем успехам и неуспехам движения «Отечество», надо сказать несколько слов о предыстории замысла.

Дело в том, что структуризация парламента по политическим партиям, течениям, хотя и была вполне правомерной, однако, в достаточной мере растворила в этом хаосе интересы регионов. А столице в силу ее экономического и политического положения нужна была в парламенте своя фракция. «Отечество» еще только грезилось, а поиски уже начались. Это был 1999 год, год крайнего обострения отношений между окружением Ельцина и мэром столицы. То был звездный час Бориса Березовского, когда его влияние на Семью достигло наивысшего градуса.

Именно Березовский инициировал крайнюю неприязнь Ельцина к Лужкову и практически разрушил их отношения. Не следует забывать, что до того Москва была опорой Ельцину в самые драматические для него минуты. Зная прогрессирующую мнительность Ельцина, ему стали внушать, что Лужков рвется в президенты и в узком кругу высказывается о Ельцине крайне отрицательно. Этого оказалось достаточно, чтобы Ельцин, в конце концов, занял враждебную позицию по отношению к мэру Москвы.

Изменившаяся ситуация потребовала и от Лужкова коррекции своих отношений с президентом Ельциным. Можно спорить по поводу некоторых шагов, которые предпринимал Лужков, но бездействовать он не мог. Будучи по природе человеком искренним, открытым и, плюс к тому, гордым и самостоятельным, он и действовал вполне открыто и крайне независимо. Из чего следовало, что вызов, брошенный ему ближайшим окружением президента, Лужков принял.

Прежде всего, он подчеркнуто собирал под свое крыло тех, от кого избавлялся Ельцин. С одной стороны, он понимал, что прогрессирующее ухудшение здоровья президента делает его поступки неадекватными, ситуационными, возрастает раздражительность, капризность. Ельцин начинает избавляться от людей профессиональных и умных, которые видят абсурдность происходящего и начинают высказываться по этому поводу.

Так в окружении Лужкова оказался Леонид Бочин. Почти состоялось назначение Сергея Шахрая на должность вице-премьера, но неожиданно вильнул сам Шахрай. Затем появился Сергей Ястржембский. Лужков стал не скрывать своих симпатий к опальным: генералу Андрею Николаеву, экс-главе МВД Анатолию Куликову, бывшему руководителю ФСБ Николаю Ковалеву. Как ответ на отстранение Евгения Примакова с поста премьера ему был предложен пост лидера в движении «Отечество». То есть, не исключено, что и с «подачи» Александра Владиславлева, в то время и в движении «Отечество», и в мэрии началось сосредоточение сил «бывших».

Странно, но все эти шаги воспринимались Семьей как вызов. Лужков, естественно, приглашал людей центристских убеждений, государственников, а не либерал-демократов, имеющих отношение к команде Гайдара-Чубайса, которая тоже, в свою очередь, покидала президентское окружение. Здесь Лужков оставался верен своим взглядам. Реформы были необходимы, но проводились они с грубейшими ошибками. А потому носителей этих идей он рассматривал, как своих оппонентов.

Первый эксперимент по созданию промосковской фракции был сделан с опальным генералом Андреем Николаевым, который представлялся поначалу Лужкову как возможный лидер будущей фракции. И, выбирая между двумя генералами, Андреем Николаевым и Игорем Родионовым (экс-министром обороны, отличившимся в ночи «саперных лопаток» в Тбилиси в апреле 1988 года), Юрий Лужков сделал ставку на более молодого Николаева. Тот выборы в Госдуму выиграл. Но его амбиции, кстати, не в меру завышенные, разрушили идею московской фракции в парламенте, возглавить которую предполагалось поручить именно ему. Николаев стал создавать свое движение. Отсутствие достаточного политического опыта, авторитета среди масс гражданского населения и сравнительно недолгую историю его бунта против высшего генералитета успеха новоявленному политическому лидеру не обеспечили. И он сошел с арены борьбы за власть и влияния на нее. Более того, когда в спешном порядке было создано движение «Отечество», которое возглавил Юрий Лужков, Андрей Николаев влиться в его ряды тоже отказался.

Обстоятельства менялись, это требовало и изменения тактики. Движение «Отечество» создавалось под выборы. И все последующие действия его лидеров диктовались условиями предвыборной борьбы. Спокойный ход событий был взорван.

Премьерство Евгения Примакова и его философия руководителя правительства резко обозначили линию фронта. Примаков, сторонник ревизии приватизации, преисполнен желанием навести порядок в стране и разобраться с экономическим беспределом. Именно Примаков во весь голос заявил о гигантских финансовых средствах, уходящих ежегодно за рубеж. Евгений Примаков поддержал идею массовой амнистии, да к тому же, имел неосторожность пошутить на заседании правительства, сказав, что тюрьмы надо освобождать: «Эти места понадобятся, – сказал премьер, – у нас достаточно людей, совершивших серьезные экономические преступления». И хотя слова были сказаны в манере злой шутки, ничего уже изменить было нельзя. Бомба брошена, и она взорвалась.

Клан людей, ставших непомерно богатыми за последние три-пять лет, понял: речь идет о них. А именно этот клан правил страной и наставлял мнительного и больного Ельцина. Однако убеждения превыше всего, Евгений Примаков не отступил, и власть имущие перешли в атаку.

Они боролись за свою безнаказанность, отчетливо понимая, что все они небезгрешны. И всякая ревизия их страшила. Отсюда эти вопли о том, что прольется кровь, и страна не выдержит второго передела собственности. И никого из них абсолютно не волновал тот факт, что страну, государство обокрали. Говоря языком одного из известнейших ныне олигархов, а эти слова он произнес в самом конце 80-х, создавая известнейший в те времена крупный банк: «У такого государства стыдно не украсть». Вот над кем Евгений Примаков занес руку.

Мог ли он, будучи премьером, выиграть эту схватку? После дефолта, после легковесного миниатюрного Сергея Кириенко, он даже внешне выглядел как тяжеловес, хотя по габаритам никогда не относился к крупным мужчинам. У Примакова вообще внешность умного и убежденного человека, не умеющего пританцовывать перед начальством. У него даже в лице угадывается весомый коэффициент сопротивления.

Так вот, сумев принести в страну стабильность после дефолта, Евгений Примаков имел все основания стать человеком, способным спасти Россию. Для этого ему надо было прорваться сквозь паутину обманчивых социологических опросов непосредственно к народу. Что же случилось? Ну, прежде всего, конечно же, возраст даже безотносительно к состоянию здоровья. В такие годы мудрость компенсирует напор, но это, скорее, внутреннее проявление, а на виду – проявления внешние. И больной президент превращается в некую тень возможного. А они с Примаковым почти одногодки.

Заметим, что Примакова остановили не младореформаторы и генерация идущих им вслед. Против Примакова поднялась криминальная среда, взошедшая на поле реформ и поразившая все клетки власти в центре и на местах. Против Примакова поднялся криминализированный административный ресурс.

Другой вопрос, почему ряд сторонников движения «Отечество – вся Россия» стали покидать его, переходя под флаги «Единства», хотя в связке с Юрием Лужковым был и губернатор Питера Владимир Яковлев, и президент Татарстана Минтимер Шаймиев. Я думаю, дело не только в страхе губернаторов: а если проиграем, что тогда? Просто многие из них были в достаточной мере коррумпированы, и они боялись Евгения Примакова. Но это только часть якобы страха. Сработала извечная зависть к Москве как региону и нежелание ее усиления. Конечно же, дала результат и грязная пиар-кампания против Лужкова и Примакова. На выборах в Москве ее результат был практически равен если не нулю, то максимум пяти процентам.

В России все сложнее, иначе. Регионы завидуют успешности Москвы, и эта зависть продуцируется в коридорах региональной власти. При всех изъянах и Татарстан, и Санкт-Петербург, и уж, конечно, Москва регионы более успешные, нежели подавляющая часть России. Скажем честно, немного губернаторов, заявивших вначале о своей поддержке ОВР, сохранили ему верность в ходе выборов. И, тем не менее, несмотря на травлю, черный пиар, который организовали против «Отечества» федеральные телевизионные каналы, ОВР на выборах в Государственную думу добилась очень внушительного результата: почти 14,5%. И этого добилось движение, которое было создано всего за девять месяцев до выборов.

Очень долгое эхо

8 – 9 апреля 2002 года. Некая конференция-симпозиум.

Власть прессы или пресс власти. Устроители: Союз правых сил (СПС), Гарвардский университет США и факультет журналистики МГУ.

Когда я вошел в зал, сама его атмосфера, поведение участников, обилие телекамер, – все вместе как бы вернуло меня в события десятилетней давности. Те же проблемы, то же пророчество катастрофы. Зал импульсивный – сказывается присутствие студентов. Десять лет назад были менее вальяжные президиумы (панель выступающих) и уж точно не звучала в таком обилии английская речь.

Устраиваюсь в глубоком кресле, меня узнают, здороваются, и я в ответ приветствую знакомых и незнакомых тоже. Вопросы похожие: «Вы меня помните? Белый дом, август 91-го…» или «Ваша книга «Хроника времен царя Бориса» – настольная книга в нашей семье». Нескончаемые рукопожатия, вялые, жесткие, рассеянные ответы, кого-то узнаю, но в большинстве своем смытые временем лица, поседевшие головы, излишняя полнота или старческая сутулость.

«Да, разумеется», – отвечаю я. – «Конечно, узнаю. Конечно, помню». А как признаться в обратном? Диктую свой телефон. Зачем диктую? Знаю наверняка то, что будет предложение какой-нибудь передачи, вот и крутись тогда. Передача, наверняка, так себе.

Каждый из нас несет на своих подошвах пыль пройденных дорог. Каждый из нас мечтает повторить и пережить еще раз лучшие минуты своей жизни. Не всегда осознавая, что торжество наших прошлых замыслов теперь мало кому интересно. Как объяснить секретарю, кто и что? Машинально улыбаюсь в ответ, а затем говорю: «Так и объясните: был разговор на конференции «Власть прессы или пресс власти». Мой собеседник смеется: «Вы это серьезно?»

– В полной мере. Очень удачный девиз.

Вслушиваюсь в слова выступающих и не могу понять, а где это я? В десятилетней давности? Или эта давность в нетронутом виде переместилась в этот тесноватый зал гостиницы «Ренессанс»? Удивительное свойство этого зала. Даже когда он совершенно пуст, все равно выглядит тесноватым.

Разумеется, я понимаю, в чем дело. Время уподоблено реке, несущей свои воды с разной скоростью, а проблемы – речному дну, которое сглаживается, углубляется, либо наоборот, когда речной песок переносится с места на место и река мелеет, остается признать, что времени не под силу тяжкий груз проблем.

На симпозиуме не было полемики, было простое изложение точек зрения. Есть свобода слова в России или ее нет? Она убывает или остается в неизменном состоянии? Есть диктат власти, но есть и диктат олигархов. Прозаический вопрос, что лучше? Ответ плывет. Теоретически и то, и другое плохо. Критикуют некую атмосферу давлений, хотя у олигархов много проблем, а руки до подконтрольных СМИ не всегда доходят. Это утверждение вызывает смех в зале: а Гусинский? а Березовский?

С властью вроде все ясно, она должна давить, и она давит. И, если вы попытаетесь утверждать обратное, смех в зале будет еще насыщенней. Так сложилось исторически: свободу слова подавляет власть. Поэтому противники обозначены объемно и без каких-либо видимых перемен.

Министр печати М. Лесин, владелец рекламного холдинга «Видеоинтернейшнл», приостановил свое главенство в нем. В извечный конфликт добавил еще одну краску: свободу слова наравне с властью и собственником СМИ, т.е. олигархами губят сами СМИ, т.е. редакторы и журналисты. Отсюда вывод: опасности равноценны, свободу слова надо защищать и от власти, и от журналистов.

Недурственное открытие для 2002 года, сделанное министром печати и средств массовой информации. И опять мозг сверлит настырная мысль: ничего завоеванного раз и навсегда не бывает. Борьба за свободу слова в «девяностых», иначе говоря, в последнем десятилетии двадцатого века, и борьба в первом десятилетии века следующего – это две разных борьбы за свободу слова. В чем же разница? Согласимся, что во все времена борьба за свободу слова велась с собственником. В нашем недалеком прошлом этим собственником была партия. ЦК КПСС и его свита, принимавшая различные обличья: то правительство, то ЦК ВЛКСМ, то профсоюз, то творческие союзы и т.д. Теперь этот собственник, как и его разноликость, почили в бозе. На временном переходе эту собственность перехватило государство, но застигнутое реформенным штурмом, очень скоро от нее отказалось. И нам грезилось, что, наконец, наступил ренессанс свободы слова. Но мы ошиблись.

Сначала процесс, а потом закон. Пока мы боролись за свободу слова, собственность, не защищенная законом, захватывалась по принципу, что не запрещено, то разрешено. Случился тот самый передел собственности, в котором уже участвовал теневой капитал, вышедший из подполья. Началась интенсивная криминализация общества, всегда сопутствующая первичному накоплению капитала. Это, по сути, слова К. Маркса.

Так или иначе мы не получили народного капитализма, как, скажем, в Швеции, о котором много говорилось, а обрели нечто противоположное – алчный криминальный олигархический капитализм латиноамериканского розлива, предрасположенного к сращиванию с властью. Олигархи не оставили без внимания брошенную печать, они подобрали, не купили, нет, а именно подобрали. Она им не была нужна, как бизнес. Это был следующий этап. А пока бизнес делался на автомобилях, нефти, банковских махинациях, лекарствах, металлургии.

А СМИ были нужны олигархам, как пресс давления на власть, как инструмент предвыборной борьбы, дабы в коридорах власти оказались свои. Так постепенно борьба за свободу слова обрела второй фронт. Власть осталась традиционным оппонентом журналистам. Правда, численность СМИ, которыми владеет частный собственник, умножилась кратно. Новый собственник быстро нашел свое место в этой схватке. Он попросту перечеркнул закон о свободе СМИ.

Журналистские коллективы, как собственник СМИ, тоже появились, но в подавляющем большинстве были малоуспешны, и в поисках средств приходили все к тем же олигархам. Конечно, были исключения. Но исключения лишь подтверждают правила. И если даже случалась редкая успешность журналистского холдинга, все равно, он – холдинг – искал стену, за которой мог бы укрыться или к которой мог бы прислониться. А стены всего две: либо власть, либо олигархи, как творцы коррумпированной власти.

Сегодня мы вправе сказать, что, если события будут развиваться в этом диапазоне, то борьба за свободу слова в качестве оппонента обретет криминал «чистой воды».

Региональные СМИ на этом симпозиуме так и говорили: «У нас нет выбора: либо в объятия власти, либо в объятия преступного мира». Второй вывод из этого события чисто политический. Союз правых сил заявляет свои права на единоличное наследование демократических перемен. И фактом этой конференции усиливает свое влияние на Западе. Напомним, что соучредителем конференции являлась американская сторона, Гарвардский университет. На конференции выступал тогдашний посол США в России Александр Вершбоу. Это достаточно симптоматичная деталь: некое помешательство правых на США. Чрезмерная ориентация на американскую модель, на международный валютный фонд дали крайне отрицательный результат в экономическом развитии страны. Не потому что плоха Америка, а потому, что американский опыт был не адекватен среде, в которой он находил применение. Однако увлеченность оказалась столь неотвратимой, что и демократические настроения внутри страны мы стали выстраивать, ориентируясь на Америку.

Негласно в управленческом сознании, на определенных этажах власти, стала формироваться проамериканизм. В этом особенно преуспели правые. И ход событий, которые произошли после террористской атаки на Нью-Йорк 11 сентября, они провозгласили как свое предвидение, как некую политическую бесспорность. Складывалось такое впечатление, что действия Путина в сближении с Америкой во благо борьбы с терроризмом, есть предначертанный путь развития на будущее. Увы, это не так! Но и свободу слова мы трактуем непременно по американскому образцу.

Америке не надо заниматься экспансией в сфере культуры информационных технологий или масс-медиа. Мы освобождаем ей дорогу сами. Это тем более печально, что все эти действия сверхдержавы, а Америка – сверхдержава, идут с полным осознанием нашей слабости. Подобострастие политических сил внутри России и ажиотажное эпигонство наносит невосполнимый урон достоинству России, ее внутренней уверенности – вернуть свою державную значимость. Не могу не упомянуть одну частность того самого симпозиума «Власть прессы или пресс власти». В выступлении моего коллеги – председателя ВГТРК Олега Добродеева, человека, в высшей степени профессионального в информационном мире, прозвучала мысль странная и спорная одновременно. Олег Добродеев, обращаясь к декану факультета журналистики МГУ Ясену Засурскому, которого общество справедливо числит патриархом отечественной журналистики, сказал: «Вы неправильно учите журналистов. И нам приходится их переучивать. Вы исходите из ложного постулата, что главное для журналистики, это выработать свой взгляд на мир, свою точку зрения. Они приходят к нам, и первое, что начинают делать, это высказывать свое отношение к происходящему. Зачем? Кому это нужно? Собери информацию, изложи ее грамотно – вот задача. По сути, факультет штампует безграмотных и неумелых людей».

Далее, в подтверждение своей мысли, Олег Борисович сослался на свое единоразовое участие то ли в приемной, то ли экзаменационной комиссии на журфаке. Его поразил студент, который на вопрос: кто был отцом Людовика XV? Ответил: «Людовик XIV». Если не подходить столь строго, ответ претендовал бы на приз за остроумие.

Но вернемся к сути полемики. Добродеев, конечно же, отличный редактор и режиссер информационных программ. Злые языки рассказывают, что, когда Евгений Киселев на НТВ вел «Итоги», он не расставался с микрофонным наушником. У пульта сидел Добродеев и вел Киселева по программе, телефонируя ему все аналитические подходы. По другим источникам, Владимир Гусинский развлекал гостей своего дома тем, что включал телевизор, когда шли «Итоги». И говорил: «А, вот сейчас Евгений Алексеевич скажут то-то и то-то». Дословные совпадения фраз Гусинского при гостях и Киселева в прямом эфире сопровождалось, как сказывают, всеобщим дружным хохотом. Возможно, это вымысел. Но факт остается фактом, в «понятиях» Добродеева должно быть четкое разделение труда: корреспондент собирает информацию, а думает и анализирует редактор. Далее Добродеев высказал еще одну не бесспорную идею: «И вообще совершенно не нужно журналиста пять лет учить ремеслу. Для этого хватит и двух лет. А вот три года он должен набираться базовых знаний, допустим, в металлургии, если он собирается об этом впоследствии писать и т.д.»

Я далек от желания перечеркнуть эти идеи, упаси бог! Просто они представляются мне ошибочными, и их можно назвать эксклюзивными, авторскими, что ли. Добродеев исходит из опыта американской журналистики. Не будет секретом, что все НТВ создавалось, как некая модель американского информационного вещания, скорректированная под российскую действительность. Этому есть свои объяснения. Игорь Малашенко, главный менеджер и продюсер НТВ той поры, по своей стартовой профессии международник-американист. Они очень быстро нашли общий язык с Олегом Добродеевым. Разумеется, главной исходной были деньги. Участникам нового проекта были предложены суммы, несопоставимые с тем, что могло предложить российское телевидение тех лет. На РТР никогда не было финансового раздолья. Разумеется, был и второй интерес – легенда о независимом телевидении. НТВ стало первой частной компанией. Ну, и, конечно, аромат совершенно нового дела. Между тем, есть и такое мнение: НТВ – один из самых удачных проектов новых «демократических» преемников «пятерки» – 5-го (политического) управления ГКБ СССР и лично его многолетнего «шефа» Филиппа Денисовича Бобкова. Сделать «независимый канал» для проведения «своих» идей и легализации капиталов КПСС, которые в 1990 – 1992 годах усиленно «перерабатывали» якобы структуры КГБ. Скорее всего, это – предположение, хотя с первых дней НТВ, т.е. с 1993 года его Службу безопасности, а позже объединенную службу безопасности группы «Мост», куда входил и один из самых влиятельных в то время «Мост-банк» Владимира Гусинского, возглавил именно Ф.Д. Бобков.

Идея была очевидной: создать российский вариант CNN. Поначалу все так и вершилось, но очень скоро, получив во владение один из федеральных каналов, подчеркну, не выкупив, что было бы совершенно правомерно, а получив бесплатно сверхдорогую государственную собственность, каковой является эфир метрового канала, НТВ пошло в гору. Не стану сейчас касаться этой темы: как, и почему, и за какие услуги, оказанные власти. При всех издержках создание всегда лучше, чем разрушение. Свершилось значимое в развитии телевидения, и материализовалась свобода слова: появилось НТВ. А затем оно, опираясь на более мощные финансовые возможности, стало стремительно набирать высоту.

Мы – удивительная страна. Когда что-то состоялось, мы теряем интерес к законности или незаконности свершившегося. Это первый кризис неустойчивости демократических убеждений и зыбкости демократических институтов в стране. Сильная демократия не боится ворошить свое рядом стоящее прошлое. Слабая демократия предпочитает предавать анафеме прошлое своих предшественников.

Однако вернемся к выступлению Олега Добродеева. CNN – это высокопрофессиональный конвейер новостей. Когда я создавал Российское телевидение, передо мной тоже стояла задача, какой принцип информационной политики, информационного формата выбрать. Отсматривая зарубежные новости, я посчитал, что наиболее интересным для России и близким по сути может стать ВВС. Там тоже поток, но с большей окраской индивидуальности и эксклюзивности. Подчеркиваю, я говорю о ВВС образца 1991 – 1992 годов. Увы, ныне ВВС переживает не лучшие времена. В начале февраля я встречался с представителями ВВС. Это был не высший уровень руководства, но именно те, кто имеет опыт длительной работы на ВВС. Это давало мне возможность сравнивать. Я видел этих же самых людей в иных ситуациях и с энергетикой профессиональных амбиций. Я слушал их, и мне казалось, что я сижу у затухающего костра. Жаль.

Малашенко выбрал модель CNN, Гусинский одобрил выбор, но идея чисто информационного канала очень скоро сошла на нет. И мы стали свидетелями идеологического и коммуникативного миксера – смешанного варианта американского и европейского телевидения с добавлением пряностей российской ментальности.

Добродеев создал мощную информационную систему НТВ, которая очень скоро стала лучшей на телевизионном пространстве России. Но лучшим его сделал не конвейер, а индивидуальность корреспондентов, претендующих на собственное осмысление ситуации.

Возможно, это раздражало Добродеева, я не знаю. Он добился от ведущих информационных программ Татьяны Митковой и Михаила Осокина безукоризненности, исключающей даже отдаленный намек на микроаналитичность. И Миткова, и Осокин были великолепными «разводящими», великолепными регулировщиками информационных потоков, в которых они предпочитали ног не мочить. Никаких оценок, никаких толкований происходящего на экране.

В феврале 2001 года на одной из встреч, слушая Олега Добродеева, я вдруг понял, что его идеи НТВ воплотились лишь наполовину. Он добился абсолютной проводимости своих идей у ведущих программ, однако корреспонденты так и не поступились своей индивидуальностью, и он вынужден был с этим примириться. Все произошло с точностью наоборот: анализ, который только и возможен был в студии, переместился на места, и ведущим ничего не оставалось, как только регулировать эти потоки, выполняя функции главного диспетчера без какой-либо индивидуальной аналитической краски. Получилось очень даже неплохо. Поэтому и Светлана Сорокина, которая в числе последних «звезд» покинула РТР и перешла на НТВ, не была допущена в информационный пул, так как отличалась подчеркнутой индивидуальностью. А эта черта могла помешать Добродееву и его философии. Ярко выраженная индивидуальность противопоказана информационному конвейеру. Кстати, это распространенный и профессиональный взгляд на проблему, особенно, среди директоров и главных редакторов информационных служб.

Александр Нехорошев, с которым я после ухода Олега Добродеева и отставки Владимира Батурова с поста директора информационной службы, делал «Вести» на РТР, придерживался той же самой философии. Все конфликты Нехорошева с сотрудниками начинались в тот момент, когда кто-либо претендовал на нечто большее с точки зрения своего творческого «я», нежели то, что ему определил руководитель информационного процесса.

Я придерживался прямо противоположной философии. В качестве корреспондентов и, тем более ведущих, я искал не блестящих ремесленников, а нестандартных, ярких и порой несговорчивых профессионалов. С ними мучительно работать, они крайне непредсказуемы для самовлюбленного начальства. Они – прибежище всех скандалов, бунтов. Все именно так. Но только с ними работа становится творческой и захватывающей.

Я всегда говорил, что время дикторского радио и телевидения прошло. Чтобы выиграть конкуренцию, нужна авторская информация, авторское телевидение и радио. И славное НТВ и его «Времечко» появилось спустя два года, и это было логично.

Меня критиковала власть, коллеги из СМИ. «С какой стати ведущие Светлана Сорокина или Юрий Ростов нас поучают? Мы сами разберемся». Эти монологи Вячеслава Старкова, редактора газеты «Аргументы и факты», я слышал в начале 90-х годов не раз и не два. Старался убеждать моих оппонентов в обратном. И был уверен, что выиграть конкуренцию в демократической среде, можно только дав свободу в проявлении индивидуальности, авторского начала, без чего нет и быть не может российской журналистики. Всех корреспондентов в пору своей работы на РТР я настраивал именно на эту волну. Прежде всего, и во главе всего, должно стоять не только изложение факта, а грамотное и объемное его истолкование. Только это делает правду эксклюзивной и интересной. Только истолкование факта побуждает зрителя обратить на него внимание.

И тот факт, что в конечном итоге почти весь корреспондентский состав НТВ вышел из РТР, получилось то, что получилось. Эта индивидуальность корреспондентов, которых мы не смогли в силу финансовых сложностей удержать на РТР, в конечном итоге и принесли славу НТВ как лучшей информационной команде. Столь нестандартный взгляд Олега Добродеева на концепцию образования журналистов, конечно, обусловлен политическим давлением, которое власть и, прежде всего, Кремль, оказывает на РТР и Останкино.

Этот прессинг начался еще с вице-премьерства Чубайса, который проводил встречи с руководителями СМИ более жестко, чем это делалось даже ЦК КПСС. И тезис «кто не с нами, тот против нас» был доведен Анатолием Борисовичем до эталонности. В Чубайсе Михаил Андреевич Суслов получил идеального идеологического преемника, через временной этап, правда, когда к понятию «большевик» очень точно пришвартовывается смысловая приставка «нео».

Нынешняя кремлевская администрация работает в ином диапазоне. В каком именно? История с НТВ и ТВ-6 крайне показательна. Власть не приемлет оппозиции. Меня могут поправить: власть не приемлет враждебности к себе. Толкование оппозиционности как враждебности удобно для власти. Ибо борьба с врагом – это вроде как правоверная борьба. Мы можем углубиться в спор о терминах, и тогда потеряется смысловая ткань спора.

Ныне я каждый день отвечаю на этот вопрос: конфликт с НТВ, а затем с ТВ-6 – это новая краска в отношении новой власти с независимыми СМИ? Это атака на свободу слова? Это авторитарный стиль нового президента, который неумело старается скрыть президентская администрация? Это наступление на интересы Семьи, которая с потерей ряда СМИ утратит свое влияние на политические и экономические процессы? Или Семья здесь «с боку припеку»? Она уже давно дистанцировалась от действий Бориса Березовского и проводила молчанием уход с политической арены создателя НТВ Владимира Гусинского?

Недавно я встречался с заместителем министра печати и средств массовой информации Михаилом Сеславинским. У нас был интересный разговор. Положение, в котором оказалось министерство и, прежде всего, министр, нельзя назвать простым.

Это стиль Путина: любые рискованные действия совершить руками подчиненных. Михаил Лесин понимает, что он – на острие ситуации. Сеславинский бросил фразу: «Да, Михаил Юрьевич часто встречается с президентом. Тот избегает полемики «за» или «против». Он над процессом. Он может сказать: «Действуйте, как считаете нужным». За собой он оставляет право всем нам выставлять оценки: «Сработали на «четыре» или на «три» балла». Так что простой эту ситуацию не назовешь», – заключил Сеславинский.

Есть такая информация, что Михаил Лесин подавал заявление об отставке. Заявление якобы взяли, но Лесина в отставку не отправили. Нечто подобное, чуть раньше, в разгар истории с НТВ, сделал Олег Добродеев, подав прошение об отставке с поста председателя ВГТРК. Результат примерно тот же. С одним уточнением, что президент заметил: когда уходить Добродееву, он, Путин, решит сам.

Добродеев объяснил свой поступок нервным срывом, извинился перед президентом и покинул его кабинет. Так ли это было на самом деле или злые языки что-то добавили от себя, значения не имеет. Логика действий Президента очевидна: он избегает скорых решений и не одобряет спонтанных поступков. Почему? Легче всего ответить, что как первое, так и второе не в его стиле. Такой ответ будет неполным и неточным. Путин – не человек экспромта. Поэтому он не любит неожиданных поступков. Ему всегда нужно время для принятия решения, и время достаточное.

Вопрос: кто он, наш президент? Вопрос, в известной мере, риторический. Всякий президент – это три составляющих. Сам президент, как некая фабула его характера – его привычки, поступки, пристрастия, интересы, привязанности, увлечения, вкусы. Окружение президента, как следствие его пристрастий. И, наконец, политика президента, философия его решений и поступков.

25 февраля 2002 года.

Сегодня ночью состоялось закрытие зимних Олимпийских игр в Солт-Лейк-Сити. В городе у соленого озера, то есть. Нет смысла говорить, что страна сопереживала событиям. Те, кто никогда не считал себя болельщиком, превращался в него. И это логично. Нелогично другое: не спортивные события захватывали людей, не накал борьбы, а скандалы, сотрясающие Олимпиаду буквально каждый день. История с допинговым контролем, перешагнувшая разумные пределы. Ежедневные дисквалификации, лишение уже завоеванных медалей, отстранение от соревнований и плюс к тому, бесспорно, синхронное решение международной федерации гимнастики о лишении Алины Кабаевой, нашего лидера в художественной гимнастике, Олимпийской медали за прошлогоднюю летнюю, 2001 года, Олимпиаду. Все это переполнило чашу терпения нации.

Не будет преувеличением сказать, подобного унижения страна не испытывала уже давно. Страсти подогревались еще и фактом малоуспешного выступления российской команды в целом.

Лишение России еще двух медалей не позволило ей подняться выше четвертого общекомандного места. А на третьем – американцы. Пилюлю несколько подсластили – лишение испанцев золотой медали в гонке на 50 км, что позволило россиянам, выигравшим серебро, подняться на первое место.

Россию унижали с оглядкой. Мы никогда не узнаем всех деталей происходящего. Не потому, что их нет. Просто в этом случае, как ни в каком ином, правду неправдой и наоборот делают не факты, а их толкование: спортсменами, чиновниками, тренерами, журналистами. Не скроем, что помимо нашего видения, есть еще и видение противной стороны, хотя мы уже заявили, оно пристрастно и необъективно к России. Честно говоря, подобное утверждение недалеко от истины. После него чуть легче на душе, но суждение противной стороны все равно остается, и исключать его из нашего анализа, как якобы несуществующее, нельзя.

Российская команда была плохо подготовлена по большинству позиций – факт неопровержимый. Тут же возникает череда объяснений: нет денег, государство махнуло рукой на спорт. Лучшие тренеры покинули страну, рухнула тренерская школа. Мы тренируемся на скверных беговых дорожках: лед не тот, коньки не те, спортивный инвентарь из прошлого века. Спортивные чиновники скверно защищали интересы команды. Их протестующих голосов не было слышно.

После стольких унижений команда России не решилась на скандал, который был бы и правомерен и, бесспорно, результативен. Канадцы устроили «заваруху», затравили французского судью, и добились второго комплекта золотых медалей. А на протесты наших МОК попросту наплевал. Почему?

«Интересный вопрос», как любил приговаривать генпрокурор СССР Александр Рекунков. Была ли несправедливость к спортсменам из СССР во времена их слез при подъеме «серпастого» красного флага на международных соревнованиях и Олимпиадах? Разумеется, была. Но это была защитная реакция на наше превосходство, нежелание подчиниться этому превосходству, превосходству сильной страны. Эти судейские подножки были желанием придержать рвущихся вперед наших спортсменов, чтоб они не ушли слишком далеко.

На Олимпиаде в американском городе у соленого озера пробило брешь в нашем спортивном корабле не судейство, а некая негативная атмосфера вокруг российской команды. Команда в этом случае не существует сама по себе, как некая субстанция вне политики, вне экономики, вне бытовой культуры. Она – порождение этих трех составляющих, она – слепок страны, ее образ. И отношение к нашей команде, коль оно выглядело предвзятым, есть отношение к стране по имени Россия. А это уже результат нашей внешней и внутренней политики. И вот что интересно. Отношение к нашей стране на Западе в период проклятого социалистического прошлого было неизмеримо уважительнее, нежели сейчас, когда Россия кричит на каждом шагу, что она невероятно рыночная страна, безмерно демократическая. И назад для нее, т.е. в социалистическую пещеру, путь заказан. Парадокс, однако. Это тоже, как и все прочее, результат наших реформ.

Разумеется, говорим мы, во всем виновата западная пропаганда. Она извращает образ нашей страны. А когда она его не извращала? Как говорилось в ту пору, «хай себе»! Только тогда они его извращали вопреки радужным аттестациям советской печати. А сейчас в полном согласии с печатью российской, которая ухитрилась свободу слова превратить в пыточный коридор, в котором первая среда – информация, полностью заменена второй средой – средой слухов, молвы и наветов. Сегодняшняя свобода слова это свобода заказа. Они там, на Западе, не делают ничего иного, как только тиражируют лимит информационности и аналитическое толкование. А чего мы хотим? Какого уважения в той же Америке, если у себя в стране тиражируем изречение великого русского писателя Льва Николаевича Толстого: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя». Жесткие слова, но не лишенные смысла, когда патриот становится шовинистом. Да, это не Америка, где чувство патриота есть ключ, которым нация открывает проблемную суть, именуемую успех в жизни. Страну, так устроенную, так себя оценивающую, никогда уважать не будут. Посмотрите, как ведут себя наши «новые русские» за рубежом. В гостиницах, на пляжах. В игорных домах, борделях русская речь звучит чаще, чем любая иная. То, что они не знают культуры той страны, в которой скупают богатейшие особняки, не страшно. Они держатся вызывающе, оскорбительно желая навязать свой менталитет «грядущего хама» в виде заезжего полупьяного купца из глухомани.

Сколько я слышал недоумений по этому поводу в Испании, Франции, Англии, Германии и один и тот же вопрос: «Что там у вас происходит в России?» Это уже не про демократию и права человека. Нет-нет! Это про большие деньги и дремучую модель хамского поведения группы людей, ополоумевших от внезапных и неправедных доходов, на фоне нищей, культурной и образованной в целом страны. Страны, которую, согласно недавнему социологическому опросу среди молодежи, готов покинуть каждый второй. Они так и отвечали на заданный вопрос: «Не хочу связывать свою судьбу с этой страной». Не моей! Нет! Этой. Вот он, печальный итог наших реформ.

Внутренняя политика, проводимая властью, создала устойчивый негативный образ России. И, поверьте, Чечня – не самая черная краска в этой палитре. И страсбургские «посиделки» наших правозащитников, людей, бесспорно, искренних, но лишенных житейской взвешенности, не так уж много добавляют негативности восприятия страны.

Права человека – святое. А вот свое место наши правозащитники почему-то выбирает в дальних комнатах дома, именуемого цивилизацией. Конечно, можно до хрипоты спорить, чьи права нарушает обязательная регистрация, которая стала, по сути, пропиской в Москве. И посвящать этому целые общественные кампании, но при этом оставаться безучастным к эскалации насилия со стороны преступного мира, к срастанию власти с криминалом. Мы не заметили, как под правозащитный аккомпанемент о равенстве перед законом мы обрели равенство перед беззаконьем. Наши правозащитные устремления, как мне кажется, стали терять ощущение цели.

Правозащитники занимаются не тем, чем живет общество и несет моральный урон в своих борениях с властью, а конфликтами, к которым появляется интерес на Западе.

Вот почему почти сошло на нет общество «Мемориал». Оно не нашло своей ниши в современных условиях. Посягательство на права человека обрело совсем иной рисунок. А правозащитники по инерции еще бьются с коммунистами. Настает время атаковать уродливый и криминальный капитализм, но, увы, наше правозащитное движение к этому не готово.

Как ни странно, все это связано с образом страны. Нас не уважают, потому что мы позволили себя не уважать. Зимняя Олимпиада-2002 это подтвердила со всем удручающим откровением. Общество переживало это унижение чрезвычайно болезненно. И никогда требование отстоять достоинство страны не было столь массовым. Оно не выражалось в митингах, и слава богу! Оно присутствовало повсеместно в каждом доме, в каждой квартире. А это – гораздо серьезнее, чем наскоро организованные митинговые страсти.

Естественно, неприязненная позиция спортивных и государственных чиновников, сопровождавших нашу олимпийскую команду, вызывала недоумение. Мы не спрашивали себя, почему чиновники ведут себя столь нерешительно, если унижение столь очевидно. Почему только после реакции президента Путина появились какие-то протесты против действий судей? Я думаю, что над спортивной делегацией висел дамоклов меч нынешней политики. После чего утверждение «спорт вне политики» выглядит особенно карикатурно.

Олимпиада проводилась в той самой стране, которую с недавних пор мы аттестуем своим союзником, хотя слабо верим в это утверждение. Совершенно очевидно, что все мы стали заложниками событий 11 сентября 2001 года, когда террористы направили пассажирские самолеты на два символа деловой Америки – башни-близнецы. И под их руинами были похоронены не только тысячи людей, но и миф о неуязвимости системы безопасности в США. После Олимпиады человеческий поступок нашего президента, первым протянувшего руку поддержки американцам в тяжелейший для них час, был ими сведен если не к нулю, то величине, близкой к этому математическому значению. Американцы до удивления легко получили военные базы в Узбекистане, Киргизии и Туркмении не без помощи России, но дали ей понять: теперь «посредник нам не нужен». Разумеется, в Америке обхамили нас, но с другой стороны. Так ли уж безукоризненны наши спортсмены? А может быть, действительно, мы пренебрегли олимпийскими требованиями, и вот расплата? Отгремела Олимпиада. Чиновники пережили малоприятные отчеты перед россиянами и президентом. Владимир Познер в своих «Временах» еще раз объемно обслужил власть, показательно побранив отечественных олимпийских чиновников. Сделал это вполне профессионально. Трогательно защитил Америку на правах американского старожила. Разумеется, никакого заговора против России не было. Это не более чем эмоциональный всплеск непросвещенных соотечественников.

Председатель ОКР Леонид Тягачев выглядел замученным и несколько подавленным, хотя ему была гарантирована полная благополучность эфира. Неудивительно, а я на это обратил внимание, насколько программе «Времена» импонируют высокие чиновники. Выверенное до мельчайших нюансов отношение к федеральной власти в образе гибкого почитания вызывает всеобщую чиновничью удовлетворенность. Это и есть ниша Владимира Познера – исключительного профессионала, отдавшего свой дар в услужение власти. И, если начинает где-то искрить, не волнуйтесь, это не более чем эффект бенгальского огня.

Леонид Тягачев восседал с лицом человека, которому только что огласили обвинительный приговор. Виталий Смирнов, представляющий интересы России в Международном Олимпийском Комитете (МОК), тоже не был лишен подавленности. Хотя он ухитрился вытребовать в МОК стенограмму своих выступлений и реплик по поводу скандала вокруг российской сборной. Характерно, что он еще ухитрился заверить эту стенограмму соответствующими подписями и печатями. Факт по унизительности, не имеющий аналогов. Поясняя свои действия, Виталий Смирнов раздраженно резюмировал: «Я знаю, в какую страну я возвращаюсь». И, хотя мы приняли, как некую истину, оправдание чиновников, упрекнувших общество в незнании олимпийских тонкостей, не хочется с этим соглашаться. Почему? Потому что климат в спорте, атмосферу, создают, в первую голову, спортивные чиновники. Разрушительными для многих определяющих основ государства оказались реформы. И спорт, как массовый, так и элитарный, оказался в череде этих потерь.

15 марта 2002 года, пятница. 18 часов. Сообщение ИТАР-ТАСС с пометкой «срочно»: «Только что президент страны принял отставку Виктора Геращенко, главы Центробанка России».

Путин предложил Государственной думе рассмотреть вопрос об отставке главного банкира страны, а также внес на рассмотрение депутатов кандидатуру Сергея Игнатьева, первого заместителя министра финансов России, которому и придется заменить Виктора Геращенко.

В правительстве Сергей Игнатьев занимался вопросами взаимоотношений исполнительной власти с Центробанком страны. По внешнему рисунку, если не вдаваться в неадекватность происходящего, ход правомерный и вполне логичный. Профессионал уходит, профессионал приходит ему на смену. Первый мудрее и значимее, второй – моложе, он еще «доберет» в своей значимости. Геращенко достоин отдельной главы в книге. Тремя месяцами ранее я сделал о нем полуторачасовой фильм. Для меня это было любопытным постижением сущности бытия. Я назвал свой фильм «Три подвига Геракла». Профессиональных свершений в его жизни было больше, но мифы требуют своего языка, и поэтому – «Три подвига Геракла».

Виктор Геращенко всегда был неудобным человеком. Это его качество исходило из нескольких составляющих. Востребованность его всеохватного профессионализма совпала с периодом жесточайшего экономического кризиса, в который сначала угодил находящийся на последнем издыхании СССР, а затем и Россия.

Профессионала и консерватор высочайшей пробы Виктор Геращенко воспринимался младореформаторами, как некий монстр, глыба, которую невозможно передвинуть в силу ее объемности. На нее непременно наталкиваешься, если идешь вперед, и упираешься спиной, если пятишься назад.

И в силу ее мощи ничего не оставалось иного, как задействовать глыбу в оборонном укреплении в виде главенствующей опоры. Это был единственный в истории России человек, который четырежды вынужденно покидал пост главного банкира страны, и четырежды на него возвращался.

Непросвещенную высокую власть, а власть в России никогда не была излишне просвещенной, раздражал невероятный перепад в знании и понимании банковского дела, который существовал между Виктором Геращенко и властью, отрядившей его на это направление. Младореформаторы не попадали в разряд непросвещенных. Напротив, они были хорошо образованы, но у них, всех без исключения, полностью отсутствовала практика жизни. А у Геращенко она была в избытке.

Он не был противником реформ. Он был противником спешки, любых революционных действий, как в экономике, так и в банковском деле. Геращенко в своей управленческой философии был сторонником эволюционно взвешенного и выверенного курса перемен. Эта неоспоримая контрастность всегда раздражала власть. Атаки на Виктора Геращенко были постоянными. И при первой же возможности реформаторы, побуждаемые настоятельными рекомендациями МВФ, ВБ, системщиками Лондонского и Парижского клубов, экономистами США, вынуждали Геращенко покидать свой пост. А затем, оказавшись один на один с перманентно возникавшими кризисными потрясениями и чувствуя бессилие перед ними, возвращали Геращенко в Центробанк.

Нынешняя ситуация отличается от прежних. Никогда Центральный банк не имел таких высоких резервов, как ныне. Парадокс и заключается в том, что отправляют в отставку не руководителя, развалившего дело, а успешного профессионала. Вот, почему мы вправе сказать, что и Владимир Путин не избежал застарелой болезни управления страной, когда путается первоочередность подходов к решениям: экономика является определяющим фактором политики, а не политика диктует свои условия экономике.

Разговор о своей отставке Виктор Геращенко затевал не раз. В сентябре 2002 года завершается очередной срок пребывания главы Центробанка на своем посту, после чего следует либо переизбрание, либо добровольная отставка. Геращенко не был уверен в своем переизбрании и, по словам президента, еще месяц назад подал заявление об уходе. Путин не просто рассказал об этом руководителям центристских фракций, но и уточнил, что он отговаривал Геращенко от этого шага. «Я, – сказал президент, – советовал Геращенко успокоиться и забрать заявление назад, но он этого не сделал. Сейчас Геращенко повторил свою просьбу». Примерно так пересказал разговор с Путиным один из участников встречи – глава фракции ОВР в Государственной думе Вячеслав Володин. Геращенко уже несколько раз заявлял, что свое 70-тилетие не намерен встречать в должности главы Центробанка. Все это, правда, произносилось в шутливом тоне, вперемежку с анекдотами, которые Геращенко рассказывал мастерски. Зачем Геращенко долгое время информировал власть и общество о том, что собирается добровольно сложить с себя полномочия главы ЦБ РФ?

Во-первых, чтобы обезопасить себя и не дать противнику обозначить его уход как волевое отстранение от должности.

Во-вторых, он делал шаг навстречу президенту. Премьер Михаил Касьянов остается. Он постоянный оппонент Виктора Геращенко, и реакция предсовмина на отставку председателя ЦБ бесспорно будет скрыто радостной. Геращенко знал, что Касьянов в своих докладах Путину постоянно делает его крайним в неуклюжем развитии экономики и финансовой сферы родного Отечества. В ответ на критику президента о замедлении темпов экономического развития страны Касьянов ссылается на политику Центробанка, которая, якобы, сдерживает движение «вперед и выше». Основная мысль младореформаторов в то время: Центральный банк работает не на страну, а на себя. Сдерживает снижение курса рубля, а, значит, и ослабляет потенциал наших отечественных экспортеров, которые являются паровозами нашего экономического скачка. Президент опасается, что люди из «экономического блока» правительства скажут ему однажды: «Мы же предупреждали Вас, Владимир Владимирович, Виктор Владимирович Геращенко – тормоз, и тормоз основательный. Вот что по этому поводу говорят наши американские коллеги».

А с регулированием продажи валютной выручки как внутри, так и за ее пределами, Геращенко и вовсе стоит поперек горла у олигархов, коммерческих банков и просто жуликов от власти.

Разумеется, Госдума в этой интриге была умело использована. Буксующий уже в течение двух лет закон о Центральном банке был задействован, как главный заряд, который забросили в «берлогу» Геращенко. Призыв к прозрачности банка, на котором настаивают депутаты, несерьезен по определению. Банковская сфера – всегда тайна, потому что это – не просто деньги, а все деньги страны. Наблюдательный совет, в который войдут депутаты, члены Совета Федерации, представители президентской администрации и правительства, абсурден. Ибо по Конституции РФ Центральный банк – учреждение независимое.

Геращенко понимал: в обывательских кругах небогатых людей может пострадать репутация президента, если он самостоятельно примет решение о его уходе. Это же может пошатнуть авторитет Путина и среди высокопрофессиональных кругов «старой гвардии». Геращенко помог президенту избавиться от себя в должности главного банкира страны, и еще раз подтвердил свою порядочность. Ну, а политический бомонд истолковал отставку Геращенко как бесспорный выигрыш Касьянова, Чубайса, Кудрина и олигархов. Геращенко уходил из ЦБ три раза и столько же в него возвращался. Но это все было в прошлом тысячелетии и в прошлом веке. В четвертый раз, на заре нового тысячелетия Виктор Геращенко покинул свой пост навсегда. Жалеет ли он о своем уходе? Разумеется. Он отдал главному банку государства всю свою жизнь. Он – его плоть.

Когда я шел вместе с Виктором Владимировичем по обновленному паркету восстановленного в своем историческом достоинстве здания ЦБ РФ, я чувствовал, как каждая ступень мраморной лестницы, каждая колонна, каждое кресло в зале заседаний и даже лампы излучали свое родство с ним. Было не очень понятно, кто часть чего? Геращенко – часть Центрального банка? Или банк – часть Геращенко?

От любви до ненависти – один шаг, или Испытание Америкой

Они оказались практически в равных условиях: и тот, и другой стали президентами огромных держав впервые. У каждого из них были свои сто дней, свой первый год президентства, своя шкала социологических опросов, и даже сверхвысокие рейтинги опросов каждого делали их похожими. Одного президента зовут Владимир Путин, другого – Джордж Буш, для простоты – Буш-младший.

Они были похожи в своей стартовой президентской неопытности. У одного за плечами было достаточно успешное губернаторство в штате Техас, у другого – стремительно-рваная карьера после службы в управлении ГКБ в Санкт-Петербурге. Помощник, позже заместитель мэра «северной столицы», отъезд в Москву, и, в общем-то, быстрое, свойственное только революционным эпохам и времени смут продвижение от рядового сотрудника Администрации Президента до премьер-министра страны, которого первый российский президент Борис Ельцин назвал своим преемником, досрочно сложив с себя полномочия главы государства.

Спираль интриги появления Путина во главе новой России замысловата и до сих пор отдает тайной. Трудно представить, но в то время Семья, нервничая и запутываясь в борениях под кремлевскими коврами, всерьез рассматривала в преемники больному и уже уставшему пить «папе» кандидатуру актера, кинорежиссера Никиты Михалкова. Борис Березовский частично финансирует поездки сына автора советского гимна по стране с его фильмом «Сибирский цирюльник». Ответно Никита Михалков вещал народу о бескорыстном меценате Борисе Абрамовиче Березовском.

Легкая волна слухов поднимается, как туман. А почему нет? Рональд Рейган был просто киноактером, а воплотился в одного из наиболее успешных президентов США, окрестившего СССР «империей зла», с которой надо бороться. И ведь добился немалого. В «империи зла» объявили «перестройку». Никита Михалков, как актер, «почище» Рейгана будет, еще и режиссер классный. И, вообще, весь в папу. А папа – это эпоха отношений Михалковых с властью. Сергей Михалков – самый молодой кавалер ордена Ленина. Он получил его, будучи 22-летним. Его приметила и приласкала власть за детские стихи и текст гимна страны, где славились Сталин и другие большевистские вожди. А ведь для детей творили и Самуил Маршак, и Корней Чуковский, и Даниил Хармс. Мало быть любимым властью, надо вжиться в ее мироощущение. Михалкову-старшему это удалось без особого труда. Он влюбил в себя не власть, а детей власти.

Однажды я оказался у С.В.Михалкова дома. Он пригласил меня для беседы на предмет моего участия в работе секретариата Союза писателей РСФСР. В ту пору я был секретарем Союза писателей Москвы, членом правления Союза писателей СССР и Союза писателей РСФСР. Я был удивлен этим предложением и сказал Михалкову, что буду в секретариате Российского Союза «белой вороной». В ту пору секретариат был достаточно агрессивен и даже одиозен. Лидировали в нем, по историческому определению, «почвенники» или «русофилы». Испокон веку великая русская идея неминуемо сбивалась на шовинизм, русский национализм, от которых – полшага до антисемитского угара. Подобные взгляды были мне чужды и как писателю, и как редактору всесоюзного журнала. А я испытывал давление, как со стороны антисемитов, так и со стороны еврейского литературного лобби.

«Вот и-и х-хорошо, – ответил Сергей Михалков, неповторимо заикаясь. – З-значит в секрет-тариате будет д-две бббелых вороны – т-т-ты и-и-и я».

Почему я вспомнил этот разговор? Тогда же я спросил Михалкова, как ему удается ладить со всеми сменяемыми поколениями партийной власти?

«А ч-ч-чего с ними л-л-ладить? – ответил Михалков. – Они все выросли на моем д-д-дяде С-с-степе. И их дети, и их в-в-внуки тоже. Михалкову можно отказать, а-а-а отказать в-в-внуку сложно».

Никита Михалков, один из сыновей автора слов советского, а позже и российского гимнов, придерживается той же мысли. Впереди него во властные коридоры входят герои его фильмов. А это явление впечатляющее. И он этим умело пользуется. Тем более что новое поколение власти – вне той культуры, которая всегда была гордостью нации. Новые в новой России точно так же, как их партийно-советские предшественники, посещают Большой театр, куда издавна принято приглашать высокую власть. На подобных премьерах новые в новой власти скучают и удаляются со второго действия, ссылаясь на неотложность дел, так как в кулуарах подобных посещений театров или вернисажей непременно заходит разговор о безденежье русской культуры. А младо– и просто реформаторы прагматичны, и всякие разговоры о государственной поддержке культуры они считают просоветскими и антирыночными. Умерла так умерла!

С Никитой Михалковым – сложнее. Он силен. И никогда не упускал своего шанса. Он долго ждал вхождения во власть. Ошибся в 1992 – 1993 годах, когда поставил на Александра Руцкого, который из вице-президента РФ с «чемоданами компромата» на Ельцина и его окружение после истеричных призывов к военным «бомбить Москву» превратился в одного из главарей антигосударственного мятежа.

Шесть лет Никита был вне власти. Вне приемов и презентаций. Вне очень больших денег, которые привык откусывать от бюджетного пирога. Другие времена. Ты не любишь эту власть, не разделяешь ее взглядов, и власть знает об этом, но ничего поделать с тобой не может. Она не занимается кино. А потому денег и расположения от нее не дождаться. Но ты, Никита Сергеевич Михалков, не отступил, напротив, освоился, внедрился, создал свое «ТриТЭ» и вошел в рынок, как в привычную плоть. Организаторский талант, цепкость плюс врожденная скупость – это уже семейные гены. Папа Сергей Владимирович любил повторять: «Скромность – это путь к забвению». Михалковы никогда и не страдали скромностью.

Никита удержался от искушения и не поддался на уговоры олигарха Бориса Абрамовича. Хотя их могло и не быть. Это наше предположение, но Березовский точно метил. Однако Семья не простила ему поддержки заговорщика Руцкого. И Никита Сергеевич укротил амбиции. Он все рассчитал, забвение должно окупиться. Россия «профукала» свое национальное кино, а он его сделает, в чем и убедил власть. Ельцин уже ничего не контролировал и не решал. А Виктор Черномырдин клюнул. Он дал деньги. Съемку «Сибирского цирюльника» оплатил премьер-министр, подписывая платежные поручения на производство картины из бюджета небогатой страны. А потом Никита Сергеевич Михалков въехал в Кремль на белом коне в роли российского самодержца Александра I. И вся политическая современная знать аплодировала ему. Сейчас, спустя время, он рад, что не поддался уговорам, намекам, не дал себя подцепить на крючок политики. С него хватит 1993 года. В этой полу-ссылке умирающего искусства он удержался от соблазна быть властью. Он правильно выбрал коридор рядом с властью, по соседству с ней, на одной лестничной площадке.

Бог миловал, актер Никита Михалков не стал соперником чекиста Владимира Путина на выборах президента. Ну, а бизнесмен и заместитель секретаря Совбеза России Борис Абрамович Березовский внес свой вклад во благо восшествия Путина на президентский олимп. Кто может упрекнуть Никиту Сергеевича Михалкова в том, что он поддержал «кремлевского пажа» на выборах в депутаты ГД РФ? Он поддержал человека, который сотворил путинскую партию.

3 апреля 2002 год. Переворот в Госдуме РФ. Коммунисты лишились власти, т. е. руководства девятью думскими комитетами, которые по «пакетному соглашению» они получили в 1999 году. Изменилась политическая конъюнктура. Центристские фракции объединились. «Единство», ОВР плюс две депутатские группы «Регионы России» и «Народный депутат».

5 апреля Чубайс заявил, что через два года, в апреле 2005 года, он уйдет в отставку. А пятью днями раньше, 31 марта, Владимир Путин встретился с руководством КПРФ и группой экономистов – ученых, не разделяющих политику правительства Михаила Касьянова. Имена – достаточно знаковые: академики Дмитрий Львов, Николай Петраков, Николай Бортников, член-корреспондент РАН Сергей Глазьев. Никакие не ортодоксы, тоже сторонники реформ, но противники всякой поспешности и шагов, разрушающих государство, как единое целое, противники сырьевого варианта развития страны. Разговор получился долгим – почти четыре часа. Обстановка в преддверии встречи сложилась напряженная. Приглашенные прождали почти полтора часа, их охватило раздраженное недоумение. Заговорили о показательном унижении, предложили в знак протеста покинуть Кремль. Но в этот момент появился президент Путин, принес извинения, и нервная атмосфера разрядилась сама собой.

Конечно, справедлив вопрос, почему опоздал президент? Задержали дела? Противостоял давлению, которые на него оказывали ближайшие советники и помощники? Знал наверняка, что последующее распределение думских постов и лишение коммунистов их бесспорного преобладания в законодательном собрании непременно свяжут с этой встречей. Президент предал, продал, слукавил – покатятся эхом по коридорам власти версии чиновников и выплеснутся на улицы. С функционерами КПРФ и пришедшими в связке с ними академиками Путин был, как сам они утверждают, до удивления откровенен. Показал хорошее владение темой. Говорили о путях развития страны. Не о колбасе же или о лыжной мази, в самом деле, лидерам коммунистов и академикам с Владимиром Владимировичем говорить? А Путин после думского демарша центристов сделал еще один точный политический ход: высказался против отставки Геннадия Селезнева с поста спикера Государственной думы.

Любопытно, что встреча с «альтернативной командой» знатоков экономики, состоящей из деятелей КПРФ и академиков, прошла без обычного аппаратного сопровождения в лице Владислава Суркова или появляющегося обычно в ходе встречи Александра Волошина.

Вячеслав Володин, руководитель фракции ОВР в ГД РФ, политик молодой, не очень опытный, но искренний, рассуждает насчет вытеснения КПРФ из думских комитетов, хотя и упрощенно, но по-житейски выверенно: «Идти на выборы, не имея никаких рычагов влияния, – самоубийство. Да, мы их обрели слишком поздно, мы возглавили шесть комитетов. Теперь у нас появился шанс. И только от нас будет зависеть, как мы его используем».

Настало время задать вопрос: кто приобрел, а кто потерял? Смысловая суть «выемки» представителей КПРФ с ключевых постов в ГД: коммунисты, возглавляя комитеты, задерживают или торпедируют подготовку законов, открывающих путь к дальнейшему реформированию экономики. С точки зрения правых, тезис абсолютно логичный. Но с точки зрения центристов, в частности, ОВР, в той концепции, которую заложил в основу движения его лидер Юрий Лужков, это утверждение не выдерживает критики.

Законы вносятся правительством, которое контролируется СПС. ОВР по очень многим вопросам не разделяет взглядов правительства. И, вот, теперь думский «реванш центристов» ставит знак равенства между правительством и центристами, которые ранее, по сути, обязались поддержать и провести в жизнь законы, в которых торжествуют экономические идеи правых. В день тех событий телекомпания ТВ Центр провела интерактивный опрос зрителей. Вопрос, выведенный на экран, был достаточно прямолинейный (но именно эта прямолинейность делала его обывательски точным): «Жалко ли вам думских коммунистов?» Два остальных варианта ответа: «нет, не жалко» и «я безразличен к этой проблеме» – не имеют смысла. Более 12 000 позвонивших, сказали «жалко»; около 850 человек ответили «нет»; безразличными посчитали себя 360 человек. Так что жалость – это ощутимый политический капитал, особенно в России.

В 1991 году на президентских выборах Ельцин выступал в роли гонимого. Народ ему сочувствовал. Реакция, сравнимая с жалостью. И Ельцин победил на выборах. Победил в первом туре.

Коммунисты гонимые, значит, симпатии обывателя будут на их стороне. Критическое поле для коммунистов расширилось до необъятности. Правительство проводит антинародную политику, распродает страну. Мы сделали все, что могли. Мы сдерживали антинародные законы. Теперь нас нет, и вся ответственность ложится на центристов, захвативших власть в Думе. «Игра в Селезнева» – это палка о двух концах. Как истинный партиец, Геннадий Селезнев подчинился партийной дисциплине и оставил пост спикера. Это выигрыш или проигрыш? С точки зрения партийной авторитарности, выигрыш. В партии нет первых и вторых. Все, как один, солдаты партии. Согласитесь, это перебор, отдающий пещерным холодом. Селезнев в течение шести часов выслушивал проповедь товарищей по партии, но остался при своем мнении: «Я остаюсь на посту председателя Госдумы». Вопрос по существу: с кем вы, коммунист Селезнев, с президентом или с товарищами по партии? Селезнев сыграл хитрее, в формах демагогии главной коммунистической газеты «Правда», которой во времена непоколебимого единства партии и народа, руководил: «Я со страной, со своими избирателями. Я не могу оставить массу должностных и общественных постов: как член Совета безопасности, председатель объединенного парламента «Россия – Белоруссия», сопредседатель парламентской ассамблеи и т.д. и т.п. Четвертый человек в стране. На этом посту я принесу больше пользы нашей родной партии, нежели стану рядовым членом парламента, и буду отсиживаться в рядах уязвленной оппозиции». Александр Куваев, глава московской организации КПРФ пригрозил Геннадию Селезневу исключением из партии, но затем смягчил оценки: все решит пленум. Селезнев – член московского пленума КПРФ. Президенту нужен Селезнев на посту спикера. Привыкать к новому за полтора года до выборов, выстраивать с ним отношения не время. А Селезнев – сформировавшийся продукт политики, да еще, к тому же, из «своих», питерских.

Но и Селезневу нужен Президент, заявивший, что не видит основания в смене спикера. При этом Президент делает уточнение. Значительный электорат коммунистов свыше 30% дает им право иметь на ключевом посту в Государственной думе своего представителя. Так что Геннадий Николаевич остается. Он сделал выбор, его политическая перспектива отныне связана с Путиным. Оставив Селезнева, Президент выиграл, продемонстрировав свою лояльность к КПРФ. Более того, он свел до минимума собственные рейтинговые потери. Характерно, что альтернативная встреча с коммунистами и представителями конструктивной оппозиции прошла именно накануне думского центристского переворота. На этой встрече Путин был предельно откровенен в оценке правительственных чиновников, Анатолия Чубайса. Он как бы дал понять присутствующим: «Мысленно я с вами. Но поймите, как мне непросто. Потерпите».

Разумеется, встреча насторожила либералов, и все ждали послание президента Федеральному собранию. Какой еще фокус выкинет президент-государственник. Но Президент остался верен себе, и 18 апреля выступил в мраморном зале Кремля. Оставил в покое свою государственность, не говорил о диктатуре закона и укреплении вертикали власти, то ли устав от ее вертикальности, то ли посчитав задачу выполненной. Напротив, он говорил о местном самоуправлении, которое, получив эффективное финансирование, может повысить общественный имидж власти.

Именно здесь, на местном уровне, огромный ресурс общественного контроля над властью. Без дееспособного местного самоуправления, эффективное устройство власти в целом Президент считает невозможным. Тезис абсолютно справедливый. Но его торжество может быть в одном случае: если распределение налоговых поступлений между федеральным центром и регионами вернется к своим прежним пропорциям «50 на 50», или как минимум 60% на 40%.. Иначе откуда возьмутся средства для самоуправленческой эффективности?

Использовать развитие самоуправления для ослабления губернаторов, а это тоже можно прочесть в президентском послании, рискованный для Путина шаг. В словах послания, как всегда, достаточно недоговоренностей, что есть тоже замысел: каждый должен прочесть в президентском послании нечто истолкованное им в свою пользу. Будет ли этот раздел об экономике, реформе госаппарата, судебной реформе или реформе армии. А может быть, и концепция вхождения России в мировую экономику.

Как известно, «в России две беды: дураки и дороги». За века ничего почти в России в этом плане не изменилось. Вечные генетические дураки. Вечное отсутствие путных дорог. Только осознав, что с дураками дело не поправишь, в новой реформенной России занялись дорогами: ввели дорожный налог, создали дорожный фонд, худо-бедно начали дороги строить. Не везде, разумеется, строили, но воровали – везде. Даже на прокладке дорог местного значения. И вот из центра и с мест зазвучали хоровые песни без солистов: « На прокладке дорог воруют, обогащаются за наш счет». И тотчас начинается подковерная борьба за деньги. На отчисления в региональный дорожный фонд федеральная власть накладывает вето. Все средства будут поступать отныне в федеральный бюджет. И федеральная, а не региональная, власть займется строительством дорог. Откусить – откусили, а проглотить не могут.

А что делать на местах? Регионы, поверившие федеральной власти, под этот самый дорожный фонд создали управленческие и строительные структуры, закупили технику, начали создавать сферу обслуживания, открыли тысячи рабочих мест. И куда теперь это все девать? В стране появился дорожный бизнес и тотчас стал умирать. А мы – реформы! XXI век! Очнитесь! Дураки и плохие дороги, как встарь. И в обилии превеликом.

Май – месяц половинный.

Сначала о традициях. Россия – страна наоборот. Обилие праздников становится национальной болезнью. Май 2002 года – сродни сумасшествию. Гуляем 1 – 5 мая, затем три дня условной работы и снова отдыхаем с 9 по 12 мая. Промежуток, а именно с 6 по 8 мая тоже приговорен. Официальные данные в России: на каждого работающего человека, включая отпуск, более трети года дней нерабочих. Явление, как говорится, анормальное, но существующее незыблемо. Сокращать праздники – мера непопулярная, власть ее боится.

Парадокс заключается в том, что инициаторами всех этих нововведений оказались реформаторы и демократический парламент, которым только работать и работать на благо страны. Постепенно они ввели новые демократические красные даты, а именно: 12 июня с 1992 года – день России, а 12 декабря с 1994 года – День Конституции.

Демократический период развития страны дал новый импульс в отношениях между церковью и государством. Сближение было столь явственным, что представители духовенства оказались среди депутатов. Потом этот процесс несколько угас, но, тем не менее, высшее руководство страны почтило своим присутствием главные православные праздники: Рождество Христово и Пасху.

Однако этим не ограничилось. Церковь получила льготы от правительства на торговлю водкой и табаком. Разумеется, эта мера поправила скудные экономические и финансовые возможности церкви. Собственно, именно этим объяснялся столь нестандартный шаг со стороны исполнительной власти страны. Хочется верить, что столь значительные прибыли пошли на восстановление православного хозяйства (церковные храмы), пришедшего за долгие годы социализма в упадок и разруху. Так ли это на самом деле, покажет время. Добавим от себя, что власти в центре и в регионах, не в пример прошлых лет, вложили немало государственных средств на восстановление духовных центров страны. Высшая власть была последовательна и, в добавление ко всему прочему, объявила день Рождества Христова нерабочим днем. А Пасха и так всегда приходится на воскресенье.

Политическое затишье начала мая 2002 года не остановило весеннее наступление коммунистов: они провели разного рода демонстрации и митинги протеста.

Как всегда все ждали главный майский праздник – День Победы.

Именно 9 мая, в 10 ч. 33 мин., когда на Красной площади шел парад, посвященный Дню Победы, в дагестанском городе Каспийске прозвучал взрыв во время прохождения колонны демонстрантов. И снова кровь, смерть, отчаяние, боль и жажда мщения. И то, что число погибших росло поминутно: 20, 30, 35. Окончательная цифра: 45 жизней. И еще искалеченные, раненные – их 143.

Как в трижды проверенных кустах оказалась бомба? Как в состоянии сверхготовности служб ФСБ пострадали люди, которые в святой день оказались на запланированном, значит, охраняемом шествии? И еще и десятки «как?» да «почему?». Посылать проклятия на головы бандитов – занятия, хотя и страстное, но пустозвонное. Уже кляли, уже проклинали. Дальше что?! Дагестан на Северном Кавказе – это обнаженный фитиль, пропитанный бензином. Теперь уже поздно – все вспыхнуло само.

Энергетика мщения превратилась в движущее начало – вот где корень обреченности и отчаянного стона: «Господи, подскажи, что делать-то? Кто защитит?» А ведь ответ не так прост. От кого защитить? От ваххабитов, от воинствующего ислама, от киллеров или боевиков? От чиновников, милиции, для которых опасность, страх – не более чем товар?

Мы ни на йоту не продвинулись в нашей политике в северокавказском регионе. Хасавюрт и соглашения, в общем-то, всего лишь, декларация о намерениях идти к миру, подписанные тогдашним секретарем Совбеза генералом Александром Лебедем и тогдашним начальником Вооруженных сил незаконной Ичкерии бывшим советским полковником Асланом Масхадовым, все клянут, как предательства, несуразность. Это не так. Предательство было до Хасавюрта – первая чеченская война. Опрометчивость российской армии, попавшей в ловушку этого предательства. Шаг Александра Лебедя был попыткой нащупать основные контуры иной политики в регионе.

Есть ли параллель с кавказской войной эпохи Шамиля? И да и нет.

Тогда, в XIX веке, вечно бунтующий предводитель кавказских горцев Шамиль понял бесперспективность партизанской войны с русскими и в 1855 году склонил голову перед царским престолом. Обратим внимание, что царь не уступил внутреннему призыву к мщению, что было бы правомерно, адресуясь к жертвам, которые понесла русская армия на Кавказе. Царь-реформатор Александр II поступил алогично и мудро. Он, первоначально разгромив войска Шамиля и окружив их остатки в одной из крепостей, предложил мятежному чеченцу почетный плен, а затем и приблизил его к царскому двору. Он признал достоинство Шамиля. Он одарил стареющего предводителя горцев своей милостью и почестями, наградив титулом потомственного дворянина, подарив дом в Калуге и небольшое имение в Калужской губернии.

То были другие времена! С этим утверждением трудно спорить.

Хасавюртовский мир был ситуацией наоборот. Неизмеримо более мощная Россия стала инициатором мира в Чечне. Этим своим шагом Россия, путь не вслух, но признала, что военная сила оказалась неспособной установить порядок и найти взаимопонимание в Чечне. Чеченского рецидива могло и не быть, восторжествуй в свое время нестандартная идея Михаила Полторанина. В 1992 году, находясь на посту вице-премьера российского правительства и почувствовав неадекватность поведения тогдашнего чеченского лидера Джохара Дудаева, он рекомендовал Борису Ельцину использовать ход Александра II и одарить Дудаева, как некогда Шамиля, почестями. Повысить его в звании до чина генерал-полковника, назначить заместителем министра внутренних дел или министра обороны РФ. Дудаев был летчиком и к тому времени имел чин генерал-майора.

На переговоры в Грозный поехали тогдашний Госсекретарь РФ Геннадий Бурбулис и Михаил Полторанин. Идею осуществить не удалось. Высшая власть страны не оценила замысла.

Июнь 2002 года.

Алексей Пушков, один из ведущих политических обозревателей ТВЦ, предложил мне принять участие в традиционном круглом столе, который он с успехом проводил. Народ собирается респектабельный, с амбициями: журналисты, политики, аналитики, политологи и все те, кто любит поговорить «за будущее страны», «пути ее развития», умеет это делать и втайне считает себя интеллектуальной элитой общества.

На этот раз все выглядело привычно: летние костюмы, манерные куртки, рядом с подчеркнутой небрежностью в одежде и, конечно же, галстуки – солнечно-желтые, розоватые с переливом, воздушно-серые, уходящие в пронзительную голубизну: от Кордена, от Гуччи, от Юдашкина и других модельных домов. На этом фоне агрессивный, похожий на разорившегося русского помещика начала XX века Александр Ципко, заместитель редактора в ту пору полуразвалившейся «Литературной газеты», верный своей манере задирать всякого оратора и при этом безостановочно говорить.

Поджарая Ирина Хакамада, легко вступающая в разговор на любую тему. В этом смысле, возможно, она была сравнима только с Сергеем Кириенко, тоже одним из лидеров СПС. Этакий автоматически миниатюрный мужчина. Однако школа неуемной говорливости правых не только чувствовалась, но и торжествовала.

Тема дискуссии была, как всегда, пространной, словно помыслы власти от ЦК КПСС до наших дней: «Куда идет Россия?» или «Быть ли России великой?» А может еще парадоксальнее: «Нужен ли России суверенитет? И, если да, то, для каких целей?»

С. Караганов, И. Хакамада, А. Ципко, А. Арбатов, А. Кокошин, Г. Павловский, С. Марков – короче говоря, весь политический бомонд тех дней.

Повод к разговору: прошедший сверхактивный, с точки зрения внешнеполитического действа, май. Встреча Путин – Буш в Москве, плюс три международных саммита.

Господи, интеллигенция в России, если чем-то заболевает, то надолго. А, если быть более точным, навсегда.

Непрекращающийся спор государственников и рыночников: «славянофилов» и «западников», либералов и консерваторов. Иногда окраска разговора менялась. Реформаторы обрушивались на державников. Одни отказывали России в собственном пути, смеялись над помешательством на мессианских идеях. Тут же получали отпор, ответно обвиняясь в угодливом проамериканизме. Впрочем, все говорили умно, давая понять, что говорят не только от себя, а уже услышаны и понятны там, «наверху». Или услышаны и не поняты. Но это их не очень расстраивает, потому что «верх», отчасти, они сами.

Я ушел с ощущением зрителя, посетившего кинотеатр повторного фильма. Говорится не в обиду, так как я тоже выступал и могу быть оценен участниками так же иронично и даже ядовито.

Путин успешен в международных делах. Пока успешен. Можно запутаться в названиях саммитов, участником которых за два последних месяца был российский президент. После сверхактивных демаршей в сторону Европы и Америки Путин едет в Казахстан, где раскручивается азиатский вариант. Пытается помирить Индию с Пакистаном. Мира не добивается, но ситуации не портит. Затем, Петербург, где проверяются отношения уже с Китаем. А накануне звонок Буша, который сообщает Путину, что США утверждают за Россией статус страны с рыночной экономикой. И тотчас два государственных телевизионных канала наперебой начинают торжественный молебен во славу президента и его международных успехов.

Тем не менее успехи есть? Ваш неуспех – не всегда успех вашего врага. На прошлой неделе Алексей Пушков назвал период конца мая и начала июня периодом отступления силовиков и государственников в команде президента перед натиском Семьи и правых сил. В сутках всего 24 часа и, естественно, президент, вдохновленный внушенными ему успехами на международной ниве, а успех очевиден, снова и снова устремляется: либо на Европейский, либо на Азиатский, либо на Американский континент.

Президента, не без его участия, вытесняют из внутренней жизни страны, отдаляют от решения экономических проблем. Таким образом, вся экономическая политика страны оказывается под контролем премьера и той группы правительства и администрации, которая была поставлена прежним президентом и Семьей. Если к этому добавить некий клуб олигархов из числа нефтяных, металлургических магнатов, банкиров, а также задействованный повторно в качестве экономического эксперта институт, возглавляемый Егором Гайдаром, то мы получим некое продолжение неблагополучных реформ с повторным переделом собственности, ослаблением позиций государства и как собственника, и как регулятора процесса.

Президент уже сейчас, в середине своего первого президентского срока, оказался в плену той части своего окружения, которую переигрывает питерский десант силовиков по всем статьям. Вливание государственников (а выходцы из ФСБ, военные, если так можно выразиться, по составу крови – государственники) не дало усиления державных идей в президентской администрации, и уж тем более в правительстве. Кстати, формирование правительства президент выпустил из-под своего контроля. Формально он утверждает любые назначения, но механизма, проникающего внутрь процесса, у него пока нет. Все кадровые назначения в правительстве контролирует та часть президентской администрации (Волошин и иже с ним), которая была сформирована Ельциным и олигархами той поры.

Я все время задаю себе вопрос, не есть ли мои размышления, опасения – продукт фантазий или незнания истинности происходящего? Парадоксально, но я очень бы хотел ошибиться и получить подтверждение своим заблуждениям. Но, увы, истина остается истиной: я прав. И от таких мыслей не спасает реплика: «Это как посмотреть,… что считать успехом, а что и не успехом…»

Итак, по порядку.

В самом начале мая Путин высказывает неудовлетворенность темпами экономического роста, заявленных правительством. 4,0% роста, если не смехотворны, то оскорбительны для такой страны, как Россия, которая устами президента постоянно заявляет о своих претензиях на прорыв. Вместо этого мы продуцируем отставание. На постсоветском пространстве по темпам роста нас обгоняет Казахстан, Узбекистан и Туркмения. Мы продолжаем «кичиться» своими рыночными успехами, а результат издевательски скудный.

Президент возвращает на доработку план экономического развития страны. Правительство берет под козырек, но от идеи удваивания темпов роста, предложенных президентом, отказывается. Пересчет, сделанный правительством, повышает долю роста ничтожно – 0,6%. Как говорят в несветском мире, президента «умыли», и он смолчал.

Есть ли неиспользованный ресурс повышения темпов роста страны? Есть, и он внушителен. Его составляющая – в развитии регионов. Возвращение к концепции: сильные регионы – сильная Россия. И, прежде всего, пересмотра правительственной концепции в распределении налогов. Сейчас это 37% регионам и 63% центру.

Что интересно: перераспределение налогов в такой пропорции возможно в период очевидного роста. Ибо некая централизация и усиление бюджетных возможностей центра необходимо для выравнивания курса развития методом целевых программ. Но у нас все наоборот. В России некий вариант мнимого подъема или роста есть, а развития нет. Все стоит, работает только сырьевой сектор. И он, кстати, без развития геологических изысканий в нефтяной и газовой отрасли в этом направлении мы имеем самый низкий за историю своего существования уровень.

Только вливание в регионы, создание многовариантного производства, освоение и внедрение новых технологий могут обеспечить стране экономический рывок, который России потребен, как воздух.

Увы, когда президент в качестве норматива роста предлагает показатели Португалии, его нельзя в этом упрекнуть, такова реальность экономического состояния России. В этом случае и масштаб рывка соответствующий. Не учитывать, что речь идет о стране, которая некогда ставила задачу догнать и перегнать по производству стали, угля и по ряду других экономических показателей Соединенные Штаты Америки, ныне нереально.

Разумеется, что память об этих претензиях, политических амбициях убывает. Сходит на «нет» поколение, жившее по нормам ударных пятилеток. Еще существуют их дети, но они тоже на пороге преклонного возраста. Путин это понимает, поэтому он говорит об амбициях, без которых нет великой нации. Ссылка на Португалию, возможно, и не самая удачная, но она попала в цель и уязвила государственников. Но, что поразительно – ответная реакция правительства. Она пересмотрела заниженные цифры роста и повысила их на 0,6%, таким образом, утвердив рост почти в два раза меньший, чем в Португалии.

И опять устами Михаила Касьянова озвучивают курс, исключающий какие-либо рывки, только постепенность в духе сдержанной эволюции.

Еще раз повторимся: мало знать законы развития экономики. Надо знать страну, в пределах которой вы утверждаете эти законы. С начала 90-х годов, иначе говоря, весь десятилетний период реформ исполнительная власть демонстрировала удручающее незнание собственной страны. И еще одно интересное наблюдение. Когда речь шла о демонтаже, а, проще говоря, разрушении прежних принципов управления промышленностью, сельским хозяйством, наукой, образованием, культурой, собственностью, наконец, младореформаторы не хотели даже слышать об эволюционном подходе и постепенности перехода.