Антология современной французской драматургии. Том II

Жоэль Помра ТОРГОВЦЫ

Голос, который вы сейчас слышите, —

это мой голос.

Где я нахожусь в эту минуту, когда говорю с вами, не имеет никакого значения,

поверьте.

Это вы видите меня,

вон там, это встаю я, это буду говорить я…

Вот, это говорю я…

Я была ее подругой,

вы ее видите, она сидит рядом со мной.

Ее подругой.

Я знаю, в этом слове мало ясности,

но я была ее подругой.

Она думала, ну и я, значит, тоже,

что было вполне естественным

поддерживать отношения

с

теми,

кто

умер…

Только мертвые, говорила она, существуют по-настоящему,

живут настоящей жизнью.

Для нее только мертвые жили.

Стало быть, мы разговаривали с мертвыми.

Мы разговаривали с мертвыми,

и даже довольно часто.

Какой действительно катастрофой, если вдуматься,

было ее тогдашнее положение.

Никому бы не захотелось оказаться на ее месте.

Особенно с тех пор,

как ее отец, который поддерживал ее изо всех сил,

скончался.

Квартира,

где она жила,

была,

вы не можете себе представить,

воплощением материальной пустоты, страшнее которой не было ничего,

потому что это была пустота…

Когда вы входили,

вам становилось почти стыдно

и грустно

представить, что кто-то мог жить в подобных условиях.

Да,

потому что это действительно была пустота,

которая пугала.

Одно то, что ей хватило безумия купить эту квартиру,

уже говорило само за себя и не укладывалось ни в какие рамки.

Отсутствие денег давило на нее тяжким грузом.

На ее долги

можно было бы купить как минимум спортивную машину.

Только этого ей и не хватало.

Ей, страдавшей от нехватки элементарно необходимых для жизни вещей.

Да у нее и прав-то водительских не было…

Ее многоэтажка

была одной из самых привлекательных в районе,

она ничем не напоминала некоторые старые здания в округе,

от которых веяло нищетой.

Она потому и выбрала эту многоэтажку, что та была чуть получше остальных

и там проживали такие же владельцы квартир, как она.

Моя подруга жила на двадцать первом этаже,

что позволяло ей видеть далеко вперед,

и лифт в доме

был самый что ни на есть современный.

Но кроме этого,

кроме этого,

у нее ничего не было,

ничего, кроме долгов.

Это было как нищета старых времен,

но в суперсовременной обстановке.

Да, это казалось поразительным.

Чего ей не хватало больше всего,

так это работы,

и она знала об этом.

Если человек не работает,

он не чувствует, что живет по-настоящему,

он больше никто

в своих собственных глазах.

Не говоря уже

о невозможности сводить концы с концами.

Время,

изо дня в день,

говорила она мне,

тянется медленно.

Как страдание,

как мука,

ежедневная мука…

Я прекрасно сознавала, как мне повезло,

что у меня есть работа,

особенно когда думала о своей подруге.

Как это тяжело — оказаться в ее положении:

помимо финансовых затруднений, которые она испытывала,

не получать никакого признания за все то хорошее, что она могла бы сделать в жизни.

Я была так счастлива, что у меня есть

работа, которая поддерживала меня,

помогала мне держаться

и не терять самоуважения.

Я действительно прекрасно сознавала, как мне повезло.

Никто не мог объяснить, почему именно,

но еще с детства

мне всегда везло чуть больше, чем другим.

И, разумеется, поэтому,

потому что мне так повезло

с работой,

я иногда чувствовала себя неловко по отношению к моей подруге,

мне хотелось ее пожалеть,

пожалеть мою подругу, которой не повезло так, как мне,

и которой поэтому

приходилось бороться с неописуемыми трудностями.

Трудностями, непреодолимыми для такого одинокого человека, как она,

человека, который чувствовал себя отвергнутым,

бесполезным

и ни на что не способным.

Иногда по утрам,

когда я вставала,

чтобы идти на работу,

а на дворе была еще темень,

она тоже просыпалась и приходила ко мне,

чтобы побыть со мной вместе.

Ты ненормальная, говорила я ей,

ведь ты могла бы спать и наслаждаться сном.

Та минута,

тот самый миг,

когда я должна была уйти и оставить ее,

был действительно самым тяжелым,

очень тяжелым,

самым тяжелым.

Я оставляла ее,

прекрасно зная, чем будет заполнен ее день,

то есть в действительности ничем,

в то время как у меня,

у меня будет обычный день.

Да,

это было очень тяжело.

Иногда она приглашала в гости свою семью,

просто так, без повода.

Ее родственникам не особенно нравилось ходить к ней, это было заметно.

Моей подруге приходилось постоянно выдумывать новые предлоги,

все более и более заманчивые.

Сказать по правде, ее квартира,

такая пустая,

такая унылая

и печальная,

как усеянная камнями пустыня,

не располагала к веселью.

Лишь телевизор вносил хоть какую-то жизнь.

Но больше всего смущало то,

что моя подруга не могла удержаться,

она не могла удержаться,

чтобы в самый, как ей казалось, подходящий момент, снова не побеспокоить сестру

и в энный раз не попросить у нее денег взаймы —

наиболее незаметным, как казалось ей, способом…

Тем самым она постоянно ставила сестру в неловкое положение,

и в итоге,

вопреки состраданию, на которое та, наверное, была способна,

сестра оставалась

совершенно безучастной.

Разумеется, она была не в состоянии удовлетворить все просьбы моей подруги…

Да,

действительно бывали минуты, которые я выносила с трудом.

И я даже немного осуждала свою подругу за то, что она заставляла присутствовать при этом нас,

не только меня,

но и

других тоже.

Однажды вечером она пригласила всю семью к себе по исключительному поводу:

ее сыну исполнялось девять лет.

Сестра и дядя и на этот

раз не смогли

отклонить приглашение,

потому что,

разумеется,

день рождения ребенка — это святое.

Вся семья была в сборе, и она уже собралась идти за сыном, который ждал в своей комнате,

когда

то, что неминуемо

должно было случиться уже несколько дней назад,

случилось.

Наступила темнота…

Сперва мы решили, что по всему дому отключили электричество.

Но довольно быстро сообразили, что происшествие носило скорее исключительный характер,

и, разумеется,

сразу же догадались

о его причинах…

Какой удар для моей подруги,

ведь она так хотела превратить этот вечер в нечто особенное.

Вся убогость ее материального и финансового положения

еще раз предстала на всеобщее обозрение.

Потому что электричество отключили

только ей.

И весь день рождения,

этот праздник для ребенка,

был загублен.

Ее дядя страшно рассердился.

У тебя действительно нет никакого представления о реальной жизни, сказал он,

это никуда не годится.

Он был прав,

И ей стало стыдно еще больше.

Однажды дядя моей подруги и сестра моей подруги решили пожениться друг на друге.

Со стороны этот союз мог показаться не совсем обычным,

даже странным,

но дядя моей подруги приходился всего лишь сводным братом отцу моей подруги и ее сестры.

Этот брак, следовательно, был вполне приемлемым,

а самое главное,

это был брак по большой любви.

На протяжении вот уже нескольких лет,

несмотря на счастье иметь постоянное место на предприятии,

где работали почти все жители нашей области,

я тем не менее сталкивалась с одной небольшой проблемой.

Эта небольшая проблема касалась моего здоровья

и была, безусловно, связана

с моей профессиональной деятельностью.

Как только я возвращалась домой

после работы,

в спине появлялась

какая-то странная боль,

и я, признаюсь, выла бы от этой боли,

если бы не чудо-лекарства, которые мне выписал врач

и которые приносили хоть какое-то облегчение.

Мне кажется, что без моей подруги,

без ее поддержки

я бы, конечно, не смогла

все это вынести,

это уж точно.

Я бы осталась дома

и потеряла место,

потому что такова жизнь…

Я бы лежала, уставившись в потолок,

в то время как на предприятии для остальных продолжалась бы жизнь, но без меня.

Вот

какие ужасные мысли

посещали меня.

Однажды, когда ее денежные проблемы достигли

совершенно головокружительных

масштабов,

я посоветовала ей встретиться с некоей особой, которая проживала в той же многоэтажке, но чуть выше, на двадцать девятом этаже.

Эта особа, судя по всему,

не работала,

но тоже имела собственную квартиру

и купила очень красивую новую машину.

Поговаривали, что в течение дня к ней заходило много мужчин.

Сказать по правде, я этому не верила.

Мы решили занять у нее сумму, равную месячному взносу в счет кредита

за квартиру моей подруги.

Но именно в этот момент

моя подруга дала мне понять, что хочет со мной поговорить.

Ей показалось, сказала она, что эта женщина

похожа

на ее сестру…

Я заставила ее по крайней мере дважды повторить сказанное.

Лично я не находила никакого сходства между обеими женщинами.

Но у моей подруги это был своего рода сдвиг — принимать одного человека за другого, и ее многочисленные истории всякий раз убеждали меня в том, что она не всегда имела четкое представление о реальной жизни.

Но хуже всего было то,

что после этого ей захотелось уйти.

Она сказала, что испугалась,

испугалась этой особы,

которая, по ее словам, была похожа

на ее сестру.

Однажды ей даже померещилось,

что кое-кто,

или, точнее сказать, одна женщина,

работавшая в моем цехе,

была похожа на нее, прямо не различить, вылитая она,

прямо как капли воды.

Она заметила ее как-то вечером, когда встречала меня после смены.

Разумеется, после, на следующий день, я повсюду искала ее, пристально вглядываясь в лица окружавших меня девушек, но напрасно, ничего такого я не обнаружила.

Потому что, разумеется, никто у меня на работе не был на нее похож.

Она все же часто ошибалась в своем восприятии вещей

и людей.

Нет, у нее не всегда было четкое представление о реальной жизни.

Но труднее всего ей было понять,

почему ее не брали на работу на «Норсилор», где работали практически все жители нашей области.

В тот день никто так и не смог объяснить, каким образом она, посторонний человек, смогла проникнуть на предприятие.

Все входы-выходы находились под строгой охраной.

Моя подруга пребывала в полнейшем отчаянии,

на грани срыва.

Она просто хотела понять, говорила она,

что отличает ее от других людей, работающих на предприятии.

Всякий раз когда она пыталась устроиться на «Норсилор», всякий раз когда ее проверяли, чтобы увидеть, годится ли она хоть на какую-то работу, ее ждал отказ, ее не могли взять на предприятие.

Я-то знала, что работа, которую мы выполняли, была не такой уж простой,

что она требовала точности

и методичности.

Как раз тех качеств, что были присущи моей подруге в наименьшей степени.

В то утро

пришлось вызвать ее сестру, которая работала в администрации, и ее дядю, начальника небольшого цеха, чтобы хоть как-то успокоить мою подругу и убедить ее покинуть территорию предприятия.

Надо сказать, что этот инцидент выставил ее в не самом лучшем свете в глазах руководства.

А затем наступил день, когда в ее жизни произошло новое событие.

Событие до такой степени удивительное,

что оно казалось просто невероятным.

Однажды моя подруга

представила нам

мужчину, довольно молодого,

с которым мы не были знакомы.

Больше всего нас смутили ее заверения, что это ее сын.

По ее словам, этот сын был сыном, которого она родила давным-давно при весьма странных и таинственных обстоятельствах.

И вот теперь этот мужчина нашел ее, и ей тоже захотелось восстановить с ним отношения…

Она предложила нам с этого самого дня тоже относиться к нему как к ее сыну.

В комнате повисло долгое

красноречивое молчание.

Кто-то закашлялся, как в кино, когда всем становится неловко.

К сожалению, это происшествие заметно усугубило репутацию моей подруги как человека легкомысленного, считай, безответственного, чтобы не сказать неразумного: разве не странно услышать историю о рождении ребенка в каком-то баре.

Не думаю, чтобы моя подруга когда-нибудь врала из хитрости или злого умысла.

К тому же она сама считала, что за всю жизнь ни разу никому не соврала, даже мне.

Кое-кто полагал, что этот самый сын только что вышел из тюрьмы.

Проверить, разумеется, ничего было нельзя.

В конце концов, каждый имеет право начать жизнь сначала.

Ясно было только одно: этот еще довольно молодой мужчина был все же староват, чтобы появиться на свет из утробы моей подруги.

Через некоторое время одна скромная девушка предложила моей подруге встретиться в единственном в нашем районе баре.

Моя подруга была с ней незнакома.

Стеснительность девушки впечатляла.

Она сказала, что ей известно, в каком сложном положении находится моя подруга.

И предложила ей финансовую помощь в меру своих возможностей…

Моя подруга была потрясена.

Она не сразу сообразила, что ответить.

Моя подруга сказала, что ей нужно немного подумать.

Больше всего ей хотелось узнать, почему эта молодая особа так стремится ей помочь,

но они распрощались, и девушка предложила снова встретиться на следующий день.

Уходя,

моя подруга сказала мне, что она вроде бы заметила сходство

— ее знаменитый пунктик —

сходство между этой девушкой и ее матерью,

умершей давным-давно.

Никогда

моя подруга не оставляла надежду на то, что сестра придет ей на помощь и одолжит хоть немножко денег.

Сестра моей подруги упрекала мою подругу

в беспечности,

особенно в том, что касалось возвращения ее бесконечных долгов.

Она решила больше никогда не уступать ее просьбам.

И оставалась непреклонной в своем решении.

И вот настал тот день,

тот самый день, когда моя подруга увидела свою мать, впервые с тех пор, как та умерла.

Она появилась за стойкой бара.

В руках она держала охапки цветов,

словно собиралась взмыть ввысь.

Мать смотрела на нее и всеми силами ее поддерживала.

Честно говоря, я не очень-то и помню, действительно ли все это происходило со мной, с нами.

Теперь эти воспоминания кажутся странными.

Как будто ничего на самом деле и не было.

И мне это только кажется.

Мне только кажется, что это было.

Ведь, по сути, все это довольно-таки

невероятно.

И как же мы смеялись.

Потому что,

надо признаться,

ведь в этом тоже надо признаться,

мы ведь смеялись от души.

Сама я жила напротив, в одном из домов похуже,

а главное, не таком чистеньком, как та многоэтажка, в которой жила она.

Чтобы добраться до ее квартиры, я должна была перейти улицу

и подняться на лифте до двадцать первого этажа.

Обычно я сама приходила к ней, но случалось также, что и она спускалась вниз, ко мне.

Как-то вечером

моя подруга поделилась со мной

своими сокровенными мыслями.

Она считала окружающий нас мир ненастоящим.

Мы только полагаем, что живем в этом мире, не сознавая, что мы в нем вовсе и не живем…

Я впервые в жизни услышала подобное.

Настоящим миром, по ее мнению, была смерть.

Мысли о смерти меня не пугают, говорила она,

потому что только

после смерти

мы начнем жить по-настоящему…

В другой раз, тоже вечером,

она впервые предложила мне поэкспериментировать и выйти на связь с миром смерти, то есть с настоящим миром.

До истины добраться нелегко,

и моя подруга предупредила меня, что нас могут подстерегать большие трудности.

Но даже если мир смерти — это мир, которого следует опасаться в последнюю очередь, нам предстоит, сказала она, преодолеть известное сопротивление разума.

Что-то наподобие твоей работы,

когда все твое тело сопротивляется

движениям, которые ты должна повторять как можно быстрее…

Чаще всего мертвые,

как и в тот вечер,

после мучительных ожиданий

появлялись

на экране телевизора…

Тем вечером

нам повезло,

нам подал знак совершенно особенный покойник — отец моей подруги.

Моя подруга просто обезумела от счастья.

Мы смотрели на него

и могли общаться с ним через экран моего телевизора…

Случалось также

что мертвые,

например отец моей подруги,

приходили к нам

наяву…

Видеть отца моей подруги, которого совершенно точно не было в живых,

здесь,

среди нас,

в моей квартире,

для меня это было как-то необычно.

Пару лет назад, во время случившейся на «Норсилоре» аварии, произошел взрыв, и отец моей подруги погиб, не дожив всего несколько месяцев до пенсии.

Эта незадача сильно подействовала на нас.

Этот человек так любил свою работу.

И было хоть каким-то утешением думать, что он умер там, где провел лучшую часть своей жизни, то есть на предприятии.

Но в тот вечер я услышала, как моя подруга сказала своему отцу нечто,

что

смутило меня еще больше.

Я услышала, как моя подруга рассказывает отцу

о своем так называемом положении на «Норсилоре».

Которое, по ее словам, с каждым днем меняется к лучшему.

У нее должность на предприятии, говорила она.

И тут я поняла, что моя подруга не говорила отцу правду о настоящем положении дел.

Моя подруга врала своему отцу.

Убеждая его, что работает на «Норсилоре».

Но зачем?

Так чем же для моей подруги настоящий мир отличался от поддельного?..

Теперь я уже не знаю, что и думать

о тех временах.

Единственное, в чем я еще уверена, да и то не очень, это во внешнем сходстве отца моей подруги и его брата, дяди моей подруги, которое, между прочим, никогда не переставало интриговать меня, потому что как же это объяснить?!

Эти двое мужчин не были одной крови.

Эти два брата не были кровными братьями.

В тот вечер моя подруга продолжала разговаривать со своим отцом допоздна, глядя на экран моего телевизора.

Назавтра

моя подруга попросила меня зайти к ней,

чтобы

полюбоваться

ее новой покупкой.

А именно

замечательным новым телевизором.

К чему такие траты?

Когда ей самой грозило выселение.

И когда кровать, на которой спал ее ребенок, нельзя было даже назвать кроватью.

Размышляя обо всем этом,

я обернулась

и увидела,

да, я точно могу сказать,

что я увидела отца моей подруги,

и я знаю, что моя подруга тоже увидела его.

Заметив вошедшую сестру, моя подруга поняла свою ошибку.

Разочарование было огромным.

Мы в который раз были одурачены внешним сходством.

Моя подруга задолжала своему дяде большую сумму денег.

А в то утро она легкомысленно похвасталась

приобретением нового телевизора перед сестрой,

которая на самом деле не была такой уж злюкой.

Иногда все же бывает нелишним и смолчать.

Быть может, моя подруга была не в своем уме?

Именно это и утверждал ее дядя, когда мы остались с глазу на глаз.

Эта мысль причиняла мне большие страдания.

Умерший отец моей подруги и дядя моей подруги были действительно внешне очень похожи. В этом и, подчеркиваю, только в этом я совершенно соглашалась с моей подругой.

Она недоумевала: как такое возможно, чтобы два человека, настолько похожие внешне, были бы такими разными.

Один — такой хороший, другой — такой плохой.

Она из-за этого плакала.

Работая, я частенько

перебирала в голове все те события,

которыми жила вне работы.

Перебирала в голове наши с подругой разговоры об этой жизни,

которой, как нам кажется, мы живем и которая вроде бы ненастоящая,

и о смерти, напротив, самой настоящей, более того, которая и есть сама жизнь…

Наверное, я уставала все сильнее,

и боль

в спине

почти не отпускала меня.

Иногда она поднималась вверх

до самого затылка,

и мне приходилось терпеть,

терпеть дни и месяцы напролет,

стиснув зубы, чтобы не кричать от этой боли…

Конечно, чтобы как-то подбодрить себя, достаточно было вспомнить всех тех,

кто

сидел без работы,

кому не повезло так, как мне…

Такие мысли

помогали…

Но

было тяжело,

да,

тяжело,

иногда,

несмотря ни на что…

Настоящая жизнь или ненастоящая.

Боль в спине сделалась такой нестерпимой,

что после работы я была уже не в состоянии выйти из дома.

Неприятнее всего было то, что я больше не могла обойтись без посторонней помощи.

Когда накатывал приступ, все мое тело вытягивалось и деревенело, я могла, например, упасть и остаться лежать на полу собственной кухни.

К счастью, подобные приступы случались со мной только дома.

Моя подруга была мне настоящей опорой.

Вечера проходили один за другим.

Однажды вечером моя подруга все же была вынуждена поручить меня тому, кого она по-прежнему называла своим взрослым сыном, хотя ей никто не верил.

Меня это слегка удивило.

Я по-прежнему знала его недостаточно. Он тоже работал на «Норсилоре», но нас там работало около двадцати тысяч.

О его прошлом ходили самые страшные слухи,

слухи о тюрьме,

а некоторые даже утверждали, что знают, за что его судили: за убийства,

убийства женщин…

Это вам не пустяки.

Проверить, разумеется, мы ничего не могли,

но симпатии к нему я не испытывала.

Благодаря проведенным вместе вечерам,

признаюсь честно,

я увидела в нем человека,

гораздо более отзывчивого, чем добрая половина мужчин, работавших со мной на предприятии.

Однажды вечером впервые случилось нечто такое, что я не вполне смогла объяснить самой себе,

но затем все вернулось на свои места.

К счастью, так как при нем я пережила

несколько чудовищных приступов боли.

И все же именно этот день я считаю началом того пути, который привел нас к катастрофе,

наделавшей столько бед

и даже повлекший за собой мой окончательный разрыв с подругой.

Не скрою, политика меня не интересует,

но однажды проходили местные выборы,

и дальний родственник моей подруги, которого мы немного знали,

выдвинул свою кандидатуру.

Он приходил к людям домой,

чтобы представить им свою так называемую

программу

на случай, если его изберут.

Нам это льстило,

ведь впервые у нас появилась возможность познакомиться с политическим деятелем.

Он действительно оказался человеком исключительным,

обладавшим множеством талантов, в чем мы не раз имели случай убедиться.

Он как никто умел увлечь людей

и сам был страстно увлечен своим делом.

Все это вносило в мои вечера приятное очарование

и хоть какую-то жизнь.

В завершение одного из таких вечеров та самая робкая девушка, смущавшая всех своей стеснительностью,

попросила меня помочь ей вновь встретиться с моей подругой.

Почему этой молодой особе

так хотелось что-то дать?

Отдать?

Я спросила ее, она не знала, что мне ответить.

Мы все же сочли это немного странным.

На следующий день,

когда я опять осталась наедине с так называемым сыном моей подруги,

снова случилось нечто,

чего я не могла толком себе объяснить,

но и назвать это пустяком тоже не решилась бы.

Я не знала,

какими словами описать происшедшее,

не будучи толком уверена в том, что что-то действительно произошло.

И я не смогла

найти слов,

чтобы поговорить с моей подругой,

хоть и чувствовала, что это необходимо.

Моя неспособность

выразить вслух свои мысли

показалась мне ужасной.

На следующий день, впервые за всю мою трудовую жизнь на «Норсилоре»,

я не смогла выйти на работу.

Этот день был первым днем в моей жизни, когда я не смогла пойти на работу.

Меня скрутило.

Меня скрутило так, что я застыла без движения на лестничной клетке своего дома,

и прошло несколько часов,

пока меня не обнаружила моя подруга.

Невероятная боль скрутила мне спину, когда я поворачивала ключ в замке.

Но сильнее физической боли было мое уныние.

В то утро меня пришлось отвезти в больницу,

и мысль о том, что я могу на всю оставшуюся жизнь

превратиться в бесполезное существо,

не покидала меня по дороге.

Но

в тот день после полудня произошла еще худшая катастрофа.

Вечером моя подруга и ее сестра зашли в бар.

И тут они услышали,

как будто в голове

прогремел взрыв.

Они не обратили на него внимания,

решив, как они рассказывали мне позже, что им просто показалось.

Но на «Норсилоре» действительно

случился взрыв.

Огромный цех,

находящийся по соседству с цехом, где я, кстати сказать, должна была в то утро работать,

взорвался

по пока не установленным причинам.

Взрослый сын моей подруги, конечно, видел погибших,

а погибли многие.

Какой ужас!

Именно в тот день, когда я впервые не смогла

выйти на работу.

Наступил день, когда

меня выписали из больницы,

где все еще лежали десятки людей, пострадавших от взрыва.

Я чувствовала себя очень виноватой.

Как объяснить, почему я в то утро не смогла прийти на работу?

После случившейся катастрофы мы все чувствовали себя подавленно,

и, разумеется, остались без работы.

Среди нас была та самая женщина,

которая, по словам моей подруги, внешне напоминала ее сестру.

Та самая женщина, которая не работала и жила в очень красивой квартире.

Повторяю, что лично мне это сходство не особенно бросалось в глаза.

Победивший на выборах родственник моей подруги

предложил нам собраться, чтобы поделиться с нами некоторыми сведениями о положении на предприятии, которые он раздобыл в высших сферах.

Родственник моей подруги имел крайне озадаченный вид.

Ему с трудом давались слова,

ему, обычно такому бойкому на язык.

Он сообщил,

что за случившейся катастрофой

может последовать еще более страшная катастрофа.

Он не уверен, сказал он, что наше предприятие сможет когда-нибудь вновь открыться,

нет,

не уверен.

Оказалось, что где-то там наверху некие деятели,

по всей вероятности, не знающие жизни,

постановили,

что наше предприятие представляет собой опасность…

Оказалось, что и другие личности, настроенные еще более предубежденно,

обвинили наше предприятие

в выпуске подозрительной продукции,

например продукции,

используемой для производства

оружия

страшной убойной силы.

Извините, но

это и правда ложь!

Не мы же, в конце концов, придумали войну,

насилие, жестокость.

И не мы несем ответственность за то, как используют нашу продукцию.

Конечно, наша продукция опасна.

Конечно, она способна убивать,

притом самым жестоким способом,

но, однако, не надо забывать, что нам она позволяет жить.

Сегодня она убила восемьдесят человек,

но прокормила двадцать тысяч.

Вот что говорил родственник моей подруги.

Мы были потрясены.

Мы никогда не думали, что наше предприятие может закрыться насовсем.

Родственник моей подруги

сказал, что будет бороться.

Он призвал нас собрать все силы.

Это будет борьба за жизнь.

За нашу жизнь,

за нашу работу.

Потом я сказала, что никогда не смогу представить себе жизнь без работы,

и расплакалась.

Родственник моей подруги утешил меня.

Он сказал, что работа нужна всем,

всем людям нужна работа,

как нужен воздух, чтобы дышать.

Потому что отнять у человека работу — это то же самое, что лишить его воздуха.

Для чего нам время, сказал он, если оно не занято по большей части работой?

Наше время без работы — ничто, оно нам вообще ни к чему.

Мы это хорошо понимаем тогда, когда перестаем работать.

Мы впадаем в уныние.

Нам становится скучно.

И мы заболеваем.

Да.

Работа — это право, но это еще и

потребность

всех людей.

Это то,

чем мы торгуем,

все мы.

Потому что этим мы живем.

Мы подобны продавцам,

торговцам.

Мы продаем свой труд.

Мы продаем свое время.

Самое ценное, что у нас есть.

Время нашей жизни.

Нашей жизни.

Мы — торговцы своей жизнью.

Вот что прекрасно,

благородно и заслуживает уважения,

вот что позволяет нам

смотреться в зеркало

с гордостью…

Снова на лицах появились улыбки.

Тогда

женщина, о роде деятельности которой мы как раз ничего не знали,

встала

и объявила, что очень рассчитывает присоединиться к нам.

Она, конечно, не работала на «Норсилоре»,

но чувствовала с нами глубокую солидарность, сказала она.

Она тоже была человеком,

имеющим работу,

и поэтому

чувствовала себя близкой к нам по духу.

Нам всем очень хотелось спросить у нее, что именно она называла своей работой.

Последние восемь лет она занималась проституцией, сказала она нам.

Она временно предоставляла в чужое пользование части своего тела в обмен на деньги и, разумеется, считала этот род деятельности самой что ни есть обыкновенной работой.

Она не продавала свою душу, уверяла она нас, она всего лишь сдавала напрокат отдельные части своего тела.

Она рассмеялась.

Это самая обыкновенная торговля.

Она обменивала части своего тела на заработную плату.

Она, разумеется, не чувствовала себя более порочной или сексуально озабоченной, чем

добрая половина остальных людей,

нет,

она чувствовала себя нормальным человеком, выполняющим самую обыкновенную работу,

вот и все.

Ей стало намного легче оттого, что она смогла обсудить с нами все эти вопросы,

получив возможность продолжать жить и работать не таясь.

Да как же вы смеете говорить такое,

возмутился кто-то.

В каком смысле, спросила она.

Эта женщина пыталась вызвать нас на скандал, она насмехалась

над людьми, погибшими при взрыве.

Да как она могла сравнивать?

Взрослый сын моей подруги

нашел наконец слова, чтобы выразить то, что чувствовали все остальные,

и сказал,

что ей действительно не место среди нас.

Почему, спросила женщина.

Потому, ответил так называемый взрослый сын моей подруги.

Женщина не хотела уходить.

Она не понимала, почему ей

в отличие от остальных

нет места

здесь,

среди нас,

на этом собрании…

К счастью,

в конце концов она все-таки сдалась.

И все-таки собрание завершилось на несколько необычной ноте.

С того дня, как мы узнали о вероятности окончательного закрытия нашего предприятия,

мы

погрузились

в глубокое отчаяние.

Странное дело, но

больше всех

переживала

моя подруга.

Изредка соглашаясь высказаться вслух,

она говорила, что ей невыносима сама мысль о закрытии нашего предприятия.

Ее горе было безутешным,

несмотря на поддержку окружающих.

Нам всем, разумеется, ее реакция казалась более чем странной — ведь моя подруга не работала на «Норсилоре».

На протяжении всего этого длительного периода

моя подруга напрочь забыла об окружавшей ее реальности, которая, однако, должна была волновать ее гораздо больше, чем эта катастрофа.

В ближайшее время ей грозило выселение из квартиры.

Девушка, которую все считали стеснительной, стала навещать ее

все чаще и чаще.

Она говорила, что более чем когда-либо хочет ей помочь,

дать ей что-нибудь.

Но моя подруга отказывалась,

не понимая, с какой стати эта девушка, как она говорила, горит желанием ей помогать.

Мы, между прочим, тоже спрашивали у этой девушки, почему ей так хотелось помочь моей подруге.

Но она говорила, что не может этого объяснить.

Она действительно не знала,

что нам ответить.

Квартира моей подруги была по-прежнему пуста, и девушка предложила отдать ей буфет, когда-то принадлежавший ее родителям.

Девушка с трудом дотащила этот буфет до квартиры моей подруги.

Таким образом она пыталась усложнить задачу тем, кто собирался ее выселять.

В тот же вечер моя подруга рассказала, что увидела на буфете своего покойного отца

и впервые в жизни отец появился сам, без усилий с ее стороны.

Позже, ночью,

произошло событие еще более невероятное.

Пришла ее мать и ласково погладила ее по лицу.

Через пару дней была установлена верхняя часть буфета, принадлежавшего девушке.

Назавтра моя подруга

увидела

на буфете,

отданном ей девушкой,

свою мать.

Все это время я продолжала лежать дома.

Мы с подругой больше не общались лично.

Иногда я узнавала что-то новое через ее так называемого взрослого сына.

Сначала я попросила, чтобы он больше не приходил, из-за того странного ощущения, что возникло у меня при общении с ним до катастрофы.

Но ему нужно было говорить,

говорить

и, конечно, чтобы с ним тоже говорили.

Признаюсь,

что я не была твердо уверена

и на этот раз,

но,

возможно,

что-то,

что я не совсем почувствовала как прожитое на самом деле,

произошло

между нами

тогда,

в один из тех вечеров.

Позже,

когда мне полегчало,

я попросила подругу спуститься вместе со мной в подвал нашего дома.

Чтобы она наконец выбралась из своей квартиры.

Я притворилась, что потеряла вещицу, которой очень дорожила.

В коридоре, который вел к подвалу,

моя подруга увидела своих родителей,

и мне показалось, что и я их увидела.

Насколько я могу ручаться,

затем мне показалось,

как мать моей подруги наклонилась к ней и шепнула ей что-то на ухо.

Подруга повернулась ко мне с улыбкой, но ее мать приложила палец к губам и жестом приказала ей молчать.

Что же это такое было, чего я не должна была знать?

Тем временем ситуация складывалась далеко не в нашу пользу.

Шли недели,

а движение,

выступавшее за окончательное закрытие нашего предприятия, получало все больше поддержки.

В один из дней политический деятель заявил нам, что, к сожалению,

если мы ничего не предпримем,

ничего кроме,

ничего кроме того, что мы делали до сих пор,

то можно считать почти решенным,

что двери предприятия больше никогда не откроются.

Он сам почти плакал.

Нужно что-то делать, добавил он.

Нас собирались просто отправить на свалку.

Так было решено

где-то там,

в высших сферах,

и мы не знали где.

Послушать наших могильщиков,

так это мы — главные виновники того,

что мир катится в тартарары, а на земле

пышным цветом цветут насилие и варварство.

В тот вечер все медлили и не могли разойтись по домам.

Было поздно, но никто не решался уйти.

Рядом со мной моя подруга

плакала

от отчаяния,

но мне кажется, ее утешала мать.

На следующий день после взволновавшего всех собрания

младший сын моей подруги,

которому исполнилось девять лет,

упал с высоты двадцать первого этажа.

Он выпал,

скорее всего, случайно,

из окна квартиры, где жил со своей матерью.

Но невероятнее

всего

было то,

что он поднялся с тротуара как ни в чем не бывало.

Как будто его падение притормозил

ветер

или как будто он был кошкой.

Стеснительная девушка, ставшая свидетельницей происшествия,

утверждала, что растущие внизу кусты смягчили его падение

и тем самым спасли ему жизнь.

Что касается моей подруги,

то она отнеслась к этому

странно,

действительно очень-очень странно.

Мы все это отметили,

и нам стало как-то не по себе.

Все мы чувствовали что-то, что не могли толком объяснить,

и вместо того, чтобы радоваться

такому чудесному исходу,

мы все были

странным образом удручены.

Неужели она не заметила, что ее ребенок высунулся из окна и навис над пустотой?

Неужели она действительно ничего не видела?

Стеснительная девушка пыталась защищать мою подругу, поскольку та с трудом находила слова.

Девушка даже попросила оставить ее в покое.

Да оставьте же ее в покое, сказала она.

В эту минуту моя подруга поднялась, страшно бледная,

и в гробовой тишине

произнесла слова, которых я предпочла бы не слышать,

никогда не слышать из ее уст.

Она встала и спокойно заявила, что сама столкнула своего ребенка вниз.

Сама,

да.

Она

даже

жалела,

что он остался цел и невредим,

потому что,

сказала она,

не того

она хотела,

нет, не того.

Она хотела совсем другого.

Она любила своего ребенка,

конечно, любила,

но она сделала это.

Она сделала это.

Она столкнула своего ребенка

вниз, в пустоту,

с высоты двадцать первого этажа…

Разумеется, мы не могли просто так разойтись в тот вечер.

Мы, разумеется,

не могли оставить мою подругу

наедине

с ребенком.

Следовало ли заявить на нее в полицию?

Мы никак не могли решить, что же предпринять.

Может ли она объяснить свой поступок, спросил кто-то.

Она не знала.

Она сказала, что просто знала, что это нужно сделать, вот и все…

Мать не пытается беспричинно убить своего ребенка, сказал кто-то еще.

Она думала, что ее ребенок после смерти станет гораздо счастливее.

Я, вероятно, была единственной, кто хоть отчасти понял, что она имеет в виду.

Она сказала, что сделала то, что сделала, чтобы помешать

закрытию нашего предприятия.

Ей сказали это сделать,

и она это сделала.

Ей было хорошо известно, что мир, в котором мы живем, ненастоящий.

Но смириться и сидеть сложа руки она не могла.

Она сказала: да, я понимаю, странно пытаться сделать что-то в подобных условиях,

но на сегодняшний день

положение слишком тяжелое.

И снова

я, разумеется, была единственной, кто хоть приблизительно понял, о чем говорит моя подруга,

я подчеркиваю — приблизительно.

Но каким образом убийство собственного ребенка могло

помешать закрытию предприятия?

Она знала, что это единственный выход из положения, потому что ей об этом сказали.

Кто ей сказал об этом?

Ее родители…

Ее умершие родители теперь постоянно разговаривали с ней,

особенно мать…

Ее сестра была потрясена.

И что же

они ей сказали?

Они сказали, что помешать

закрытию предприятия,

можно, лишь сделав то,

что и попыталась сделать она.

Ее сестра встала и вышла из комнаты.

Не понимаю, проговорил кто-то, почему вдруг ее родители должны знать то, чего не знает никто.

Потому что они пребывают в мире истины, ведь они умерли, ответила моя подруга.

Следовательно, они всегда говорят правду.

Значит, если тебя попросят выбросить из окна родного ребенка, ты сделаешь это, не требуя никаких объяснений?

Да, сказала моя подруга,

ведь то, что говорят мне родители, — несомненная правда.

Она рассказала нам и о том, как являлись ей мертвые.

Рассказывая, она взглянула на меня,

и я покраснела.

Мне даже показалось, что она слегка подмигнула мне,

прежде чем продолжить свой рассказ.

Уверенность моей подруги поражала.

Она держалась очень спокойно,

почти безмятежно.

Я завидовала ей,

завидовала ее постоянной уверенности в себе.

Наступило

долгое молчание.

Постепенно

все начали вставать,

наверное, почувствовав необходимость немного

размяться,

потому что у всех затекли ноги,

не говоря уже об ушах.

Мы ведь сидели уже несколько часов.

Одни требовали заявить на нее в полицию,

другие говорили, что сначала нужно забрать у нее ребенка.

Мы все очень устали

и были потрясены до глубины души.

Кроме того, признаюсь, нам всем хотелось разойтись,

просто разойтись по домам.

Сестра моей подруги в последний раз попыталась убедить мальчика уйти вместе с ней, но он только плакал.

Да моя подруга его и не отпускала.

Так называемый сын моей подруги предложил присмотреть за ребенком.

Не волнуйтесь, сказал он.

Это, как мне кажется, нас немного успокоило.

Прежде чем уйти и оставить ребенка на ночь,

мы все же решили задать моей подруге последний вопрос,

а там видно будет.

Мы призвали ее хорошенько подумать

действительно ли она верит в то,

что убийство ребенка

способно помешать закрытию «Норсилора»,

а главное, собирается ли она повторить попытку?

Вот.

Нам было важно услышать, что она скажет напоследок,

во всяком случае, в тот вечер нас интересовал ее ответ на эти два вопроса.

Сначала она

долго молчала.

А затем сказала:

«Не беспокойтесь.

Это больше не повторится,

можете расходиться по домам».

Но ты хоть признаешь,

что все сказанное тобой

сегодня вечером — полная чушь,

бред,

бессмыслица,

ты это признаешь?

Да.

Ты признаешь это?

Да, признаю.

И тогда все

решили, что, наверное, можно

разойтись по домам.

В ту ночь

мне приснился сон, что я опять работаю,

что предприятие вновь открылось.

Во время работы я без конца думала

о том, что сделала моя подруга,

о ее поступке,

который, к сожалению, не был сном.

Я была растеряна.

Ведь я же сама с ними здоровалась,

с родителями моей подруги.

Ведь и я прикоснулась к реальности, о которой говорила моя подруга?

Той ночью, во сне, я постаралась с головой уйти в работу, лишь бы не думать, не думать обо всем этом.

А затем наступил день,

когда по выражению лица нашего политика

мы поняли, что произошло что-то

очень серьезное.

Он сказал,

все кончено,

друзья мои, все кончено,

вот и все,

мне очень жаль.

Решение о закрытии «Норсилора» принято,

и решение это окончательное.

Я увидела, как моя подруга, которая была вместе с нами,

вышла,

торопливым шагом вышла из бара.

Мне, конечно, следовало заподозрить неладное, глядя на нее.

Спустя полчаса

мы услышали крики на улице,

и тут в бар вошел дядя моей подруги

и сказал нам просто:

«Она убила своего ребенка.

На сей раз

ей это удалось.

Я ведь предупреждал».

Срочно вызвали полицию.

Несмотря на потрясение,

мы все же предложили,

что сами поднимемся за моей подругой,

которая все еще находилась в своей квартире.

Нет, это было непросто.

И длилось это бесконечно,

пока мы не убедили ее пойти с нами.

Сразу по всей стране

заговорили об одном:

о моей подруге.

Об этой женщине, которая убила своего ребенка,

потому что, по ее собственному признанию, она мучилась, не зная,

как остановить трагедию —

закрытие предприятия,

предприятия «Норсилор», —

в результате которого тысячи человек лишились бы работы.

Именно это и запомнилось людям.

Все были поражены.

Потрясены.

Потрясены поступком моей подруги.

Матери, убившей своего ребенка.

Но теперь люди осознали,

что была еще одна трагедия,

которая и толкнула ее на этот поступок, —

закрытие «Норсилора».

Надо сказать, что до сих пор никого, кроме жителей нашей области, особенно не волновал факт закрытия предприятия.

Но теперь,

после отчаянного, как они его называли, поступка моей подруги,

люди пришли в волнение,

в сильное волнение.

Приходили телевизионщики, снимали квартиру моей подруги,

особенно окно,

окно, из которого она вытолкнула собственного ребенка.

Снимали пустоту

с высоты двадцать первого этажа.

Снимали и снизу, с тротуара.

Снимали окно, вид снизу.

Снимали машину, на которую упал ребенок.

Снимали следы его падения, так сказать, отпечаток, оставшийся от падения ребенка.

Снимали нас.

Снимали нас, смотрящих на окно.

Снимали нас, смотрящих из окон наших квартир на это окно.

Под конец нас снимали дома за ужином, в то время как в мыслях мы стояли у окна, из которого моя подруга вытолкнула своего ребенка.

После всего этого

газеты и кое-кто среди населения

заговорили, что, в общем-то, можно понять подобные поступки

доведенных до отчаяния людей.

И тогда

по всей стране

люди вновь заговорили о том, что могло послужить причиной закрытия

нашего предприятия.

Вся страна бурно обсуждала случившееся.

Люди говорили, что хотят понять, что же произошло на самом деле.

Никто уже толком не помнил, почему оно закрылось,

но все

выражали крайнее неодобрение.

Эта история действительно наделала много шума.

В последующие дни

военные самолеты области начали выполнять

многочасовые испытательные полеты

прямо у нас над головами.

В тот день я пришла посмотреть, как выносят вещи из квартиры моей подруги,

квартиры, которую описали и продали, чтобы возместить ее огромные долги.

Все это

продолжалось ровно десять дней.

Ровно десять дней человеческой жизни потребовалось на то, чтобы вновь поставить под сомнение решение о закрытии нашего предприятия.

Спустя десять дней после поступка моей подруги и незадолго до

объявления о мобилизации нашей армии

мы узнали,

что волнения, вызванные поступком моей подруги,

вся эта буря волнений,

заставили различные органы власти задуматься

и изменить первоначальное решение.

Нам объявили,

что через некоторый,

возможно даже, кратчайший срок

предприятие «Норсилор»

возобновит свою деятельность.

В тот день нам пришлось согласиться с мыслью о том, что поступок моей подруги, потрясший нас до глубины души,

этот чудовищный поступок — убийство собственного ребенка, — принес свои плоды.

Благодаря ему, как она и утверждала с невероятной уверенностью, кризис разрешился и наши рабочие места были спасены.

Как было не радоваться этому?

В тот же день по воле случая

из выпуска новостей мы узнали

о еще одном событии.

ГОЛОС ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. «Сегодня утром, в четыре часа тридцать восемь минут, девятнадцать „миражей“ нашей армии снялись с военной базы в Вербон-сюр-Конь… В четыре часа сорок девять минут „миражи“ совершили облет объектов. В четыре часа пятьдесят одну минуту были сброшены бомбы, повлекшие первые разрушения. Подсчет жертв ведется…»

Никто и не заметил,

как пролетело время.

Мы собрались

все вместе,

чтобы отпраздновать

назначенное на завтра

открытие «Норсилора».

Политический деятель,

которому пришлось немало побороться,

тоже

присутствовал.

Это был чудесный

и в то же время

все-таки

немного странный вечер.

Мы все думали о моей подруге.

Тот, кого мы по-прежнему знали как ее так называемого сына, объявил, что не вернется на «Норсилор».

Он собрался завербоваться в армию.

Он так и сказал:

завербуюсь в армию.

Следующий день

напоминал праздник.

Когда я вошла на предприятие,

мне захотелось расплакаться.

Ко мне возвращались все знакомые ощущения.

Я чувствовала, словно вернулась

домой.

Здесь все было восстановлено.

От катастрофы не осталось и следа.

Как будто ничего и не произошло.

Мы вернулись на прежние места.

Но не успела я приняться за работу,

как почувствовала, что со мной что-то творится.

Во мне как будто все остановилось.

У меня больше не было энергии.

У меня больше не было сил.

Я почувствовала такую слабость,

что была вынуждена присесть.

Это было действительно ужасно.

Я не понимала, что со мной.

Мне пришлось пойти в медпункт.

Меня отправили на анализы.

Через несколько дней

выяснилось, что я жду ребенка.

Вот уже несколько месяцев.

Ребенка?!

Я?!

Как это случилось?

Что же произошло?

Что же я такого сделала, чтобы оказаться в таком положении?

Какой ужас!

Но хуже всего, разумеется,

было то, что я не была до конца уверена,

я не была толком уверена в том,

что действительно

проделала

нечто такое,

через что должна пройти каждая женщина,

чтобы оказаться

в подобном положении.

Нет.

Даже сегодня

я не могу

сказать

об этом

с полной уверенностью,

нет, не могу,

и это, наверное,

самое страшное.

Мою подругу

поместили

в закрытое учреждение,

очень далеко от того места, где мы жили.

Однажды

кто-то решил,

что было бы неплохо

все-таки

поехать всем вместе и повидать ее,

навестить ее.

В коридоре

мы столкнулись

с тем, кого мы

все эти месяцы звали ее якобы взрослым сыном

или сыном в кавычках,

он приехал попрощаться с ней,

потому что, сказал он нам, он уезжает.

И все же наша встреча была приятной.

Моя подруга, казалось,

обрадовалась при виде нас.

Я, разумеется, не стала говорить ей о своем положении.

Уходя, она сказала мне, что

была счастлива

сделать то, что сделала,

счастлива, что прислушалась к себе.

Она сказала мне, что получает большое количество писем

со словами поддержки

и даже выражениями благодарности.

Но она сказала, что в признательности не нуждается,

ей и так хорошо.

После нашего ухода

стеснительная девушка,

которая пришла вместе с нами,

ненадолго осталась с ней наедине.

О чем говорили они вдвоем, нам не известно.

Мы не знали,

что хотела ей сказать эта девушка,

что нужно было ей сказать,

что хотела она сказать моей подруге.

Но через несколько дней

девушка,

похоже, загрустившая после свидания с моей подругой,

попыталась покончить с собой.

К счастью, ей это не удалось.

На следующий день, видимо,

все от того же отчаяния,

она явилась в комиссариат полиции и созналась

в серии

убийств женщин,

прокатившихся незадолго до этого по нашей области

и наделавших много шума.

Не знаю почему,

но ей поверили.

Лично я думаю, что она была похожа на кого угодно, только не на убийцу.

Ну а я,

я вернулась к обычной жизни.

Я работаю.

Я счастлива.

Моя боль в спине совершенно успокоилась.

Я часто думаю о моей подруге.

Она мне пишет.

Я подружилась с той женщиной,

которую моя подруга,

часто видевшая сходство между людьми,

считала похожей на себя.

Эта женщина пришла работать в мой цех,

на рабочее место рядом с моим,

и мы действительно

прекрасно понимаем друг друга.

Неужели нас так крепко связывает работа?

Я не знаю…