Апокалипсис от Владимира

Глава 3

Мы вернулись в шатер. Даниил, как настоящий рачительный хозяин, посадил нас на ковры, налил чай и подал нам чаши:

– Понимаю, уместнее было бы, чтобы я омыл вам ноги и налил вина. Или, на худой конец, чтобы этим занялись женщины, а я бы потом рассказал вам пару притч. Затем, конечно, наступила бы глубокомысленная тишина и вы с блаженными выражениями лиц отправились бы по делам, но так не будет!

В голосе Даниила слышалось явственное раздражение. Немного помолчав, он продолжил:

– Я ожидал, что не все будет гладко. У меня не было никаких сомнений, что вслед за Фомой Неверующим человечество уверует в меня только тогда, когда каждый желающий сможет вложить перст свой в зияющие раны мои, а потом будет кричать, не наваждение ли это. Но не это печалит меня. Ничто не изменилось со времен Исайи: «Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое. Да не видят глазами и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб я исцелил их». В конечном итоге имеющий уши да услышит, и слово сказанное будет столь веско, что и камни зарыдают, и жестоковыйные назовут меня царем в Иерусалиме. И снова засияет прежней славой земля, дарованная Отцом своему народу. И будут славить Создателя в доме его, отстроенном по наставлениям, данным Моше, и сладкий дым жертвы вновь поднимется над алтарем. Случится, как было предсказано.

Учитель посмотрел на нас исподлобья:

– Тревожит меня, что даже в себе я чувствую мучительное сомнение! И хочется мне вновь воскликнуть: «Элои, Элои, лама савахфани?» Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил? Ибо все это время я ждал знамения, ждал голоса его, для чего и пришел в сад. И был один, ибо нет более пустыни, где может уединиться взалкавший истины, лишь уйти в себя, прислушавшись к собственной душе. Большей муки не испытывал я никогда! Ко мне толпами являлись бесы, и искушения, приносимые ими, были столь сладки, столь желанны, что, казалось, рассудок мой не выдержит. Весь мир предо мной, я всемогущ, и шепчет собственное эго, что я и есть Царь и Бог! И стоит мне только возжелать, в каждом доме будут превозносить имя мое и в каждом молельном собрании вспомнят обо мне. И не Отца моего будут почитать они, а меня. И шептали мне духи: «Чего ждешь ты, Бог Отец – Бог Сын – Бог Святой Дух? Ты ведь триедин, так кого же ты ждешь себе в советчики? Все твое – бери и наслаждайся! Суди и правь, верши приговоры и даруй милостыню. Более нет ни Добра, ни Зла, а есть только ты. И что говоришь ты – хорошо, то и есть добро, а что отвергаешь ты, тому место только в аду». Какое искушение – судить всех жестоковыйных и грешных, карать огнем и мечом! Семьями, народами, странами, континентами уничтожать это сорное племя. Но держит Завет с Ноем – радуга, символизирующая, что не будет Нового Потопа. Придется мириться с фактом существования человечества. Но разве этих мыслей я ждал? Неужели мое предназначение – меч? Тогда суд будет краток! Разве есть праведники во времена наши? Раз уж вы с Биллом избраны, то каковы же должны быть отвергнутые?!

Даниил тяжело дышал. По лицу его текли крупные капли багрового цвета, как будто кровоточили раны, нанесенные терновым венцом. За время его монолога мы с Биллом не проронили ни слова. Впервые наш Учитель говорил о своих отношениях с Творцом и задавал вопросы. Вопросы, которые мы никогда бы не осмелились задать, да и ответы на которые нам, должно быть, и не надо знать. Знания идут на пользу, только если страждущий может распорядиться ими во благо. Не должна повториться трагедия Адама! Конечно, по достижении мудрости, ему была бы дарована возможность вкусить плод с Древа познания Добра и Зла, и вся история человечества была бы иной. И не мучился бы лучший из людей угрызениями совести, что усомнился в Творце и что наказание было страшным. Изгнание из Рая, родовые муки жены, гибель сына, старение, а главное, потеря возможности ежеминутного общения с Создателем. Творец отвернулся от своего творения…

Стоп! Я начинаю жалеть себя, а это не мой стиль. В конечном итоге даже в самой критической ситуации замечательно помогает анализ. Если с Божественным откровением у нас непредвиденная задержка, то попробуем в меру скромных сил и возможностей понять почему. Учитывая, что и Даниил, и Билл легко читали мои мысли, я мог и не озвучивать их, но решил для стройности логических конструкций порассуждать вслух. В отличие от Даниила, по обыкновению говорящего в нашем обществе на арамейском, я решил воспользоваться русским. Знаете ли – образы привычней, да и посочнее будут, чем у наших американских друзей.

Билл поморщился, но спорить не стал. У меня вдруг возникла забавная мысль – а кто Гейтс по национальности? Нет, я не собираюсь выяснять чистоту его крови до пятого колена, и вообще, мой интерес чисто академический, я ведь не какой-нибудь там расист. Пусть будет кем хочет, тем более что за столько веков общения между народами чистотой крови похвастаться могут разве что пигмеи. Жизненный путь моего собрата по служению выдает в нем гремучий замес, но вот манера себя вести, напротив, убеждает в стопроцентной американистости. Начисто он лишен ветхозаветных штучек. Но ведь как-то занесло его в нашу компанию? Хотя, если быть до конца справедливым, то занес-то его я сам – совратил малышку. Ну, хоть не бросил.

– И на том спасибо, – печально ухмыльнулся Билл.

Заметно было, что его задела откровенность Даниила. Все-таки не привык американец заниматься самоанализом, не находясь на приеме у психоаналитика. Да и действительно, как это можно думать о себе не в кабинете у врача, разлегшись на кушетке? Если каждый займется самолечением, сколько людей останется без средств к существованию! И станет вдруг ясно, что Фрейд в первую очередь был большой бизнесмен. Ведь как точно все рассчитано – пациент платит за то, что его слушают. Примерно как поход в театр за счет актеров, дающих спектакль. Вы, мол, играйте, но чтобы это смотреть бесплатно, ОК? Помилуйте, милостивые государи, да разве ж так можно? Только за наличные, и лучше вперед. А то ведь знаю я вас! Понимаю возмущение брата Билла (ББ).

– Ну хорошо, – подал голос ББ, – предположим, высшая инстанция пока не выходит на связь. В этом, может, и есть некоторый повод для беспокойства, но зачем так огульно обижать вполне достойных людей, то есть нас с Владимиром? Или, по крайней мере, меня одного? Чем не угодил? Да и все эти рассуждения об уничтожении человечества? Какая-то, простите, маниакальная чушь! Все-таки судить их надо – выработать процедуру, критерии, подходы. Организовать процесс, наконец, оптимизировать его. Не надо так эмоционально на все реагировать! – не глядя на Даниила, наставничал Гейтс. – Уже достаточно. Вон, посмотрите: у кого-то плохое настроение, так теперь на одну гостиницу в Иерусалиме меньше, а про государство Иран лучше и вовсе не вспоминать. Не могу признаться, что испытываю к нему какую-то жалость, как, впрочем, и Афганистану и Ираку до него, но тем не менее. Однако что тревожит меня больше всего, дорогой Учитель, так это ваша внутренняя готовность к поспешным шагам!

Произнеся последнюю фразу, Билл осмелился взглянуть на Даниила и тут же умолк.

– Кажется, я себе слишком много позволяю. Простите меня за эту вольность! – сглотнул он. Было видно, как тяжело ему смирять себя. Привыкший в течение многих лет быть гуру для всего западного мира, он вдруг ощутил себя нашкодившим мальчишкой. Да еще вдобавок и не очень понимающим, как выйти из сложившейся пренеприятной ситуации, в которой вдруг оказался. Билл уже пожалел, что открыл рот, и с мольбой во взгляде покосился на меня.

Я взглянул на Учителя. Даниил пристально смотрел на нас, и взгляд его не предвещал ничего хорошего как нам, так и всему человечеству в целом. Воздух заметно сгустился. В грозовых облаках, внезапно окруживших нас, шатер буквально растворился, и свинцово-серое небо над Даниилом разорвали колючие зигзаги молний. Я мужественно не смотрел себе под ноги, понимая, что мне не понравится то, что я там увижу. Было ясно одно – мы уже не в Гефсиманском саду. Куда нас отнес гнев Творца, сказать было трудно, но меня ощутимо била крупная дрожь. Изнутри проступала такая леденящая душу жуть, что температура окружающей среды не имела никакого значения.

Глаза Даниила сверкали черными агатами на иссиня-ледяном лице. Губы были плотно сжаты, превратившись в узкую линию, и побелели от напряжения. В этот момент он больше походил на Зевса Громовержца, чем на елейный образ Христа. Должно быть, таким был Творец, разверзающий хляби небесные. И таким он завершил торг с Авраамом и вершил правосудие Содому и Гоморре. Я поймал себя на мысли, что он божественно красив даже в гневе. Забавная мысль! А как еще может быть красив Даниил, как не божественно? Хотя, признаться, в этой красоте не было даже намека на прощение.

Вдруг среди свинцовых туч, нависающих над нами, наметился разрыв, пусть и небольшой, но достаточный, чтобы через него пробился тоненький прямой лучик света, заигравший цветной радугой. Я закричал, как сумасшедший:

– Смотрите, смотрите! Вот он – знак Завета! Значит, Творец слышит нас! Даниил, ты видишь, разве это не знак?

Даниил перевел взгляд на светлеющее небо. Выражение его лица постепенно менялось, гнев уступал, хотя напряжение ситуации не спадало. И я позволил себе дерзость, которую замышлял еще задолго до неудачной попытки Билла разрядить атмосферу:

– Учитель, прости мне мою глупость, но позволь сказать и не гневайся, если мои слова не покажутся тебе правильными. Ведь рассуждать я могу только в меру дарованных мне возможностей.

– Говори! – сурово бросил он.

– С чем связано твое волнение? – осторожно спросил я. – С тем, что после явления всему человечеству ты не услышал слов одобрения Творца? На мой взгляд, этому есть всего два объяснения. Первый – он отвернулся от тебя.

Щека Даниила дернулась, но он остался неподвижным.

– Понимаю, тот еще вывод, – продолжил я. – Но есть и второй вариант, более правдоподобный, – мы просто неверно оцениваем этапы нашей работы. Не думаю, что первый вариант справедлив. Если бы ты чем-то разгневал Творца, то, перед тем как отвернуться от тебя, он не преминул бы однозначно высказать суть своего недовольства. В Завете примеров такого отношения не счесть. С другой стороны, было бы странным ожидать, что Бог начнет комментировать любой промежуточный этап твоей деятельности. Посмотри, ведь и в общении с Моисеем он приходит только в самые важные моменты и требует выполнения четких и ясных инструкций.

Несмотря на то что мы все еще находились в подвешенном состоянии, я постепенно успокаивался и стал говорить более ровно – помогла годами наработанная журналистская выдержка:

– Учитель, ведь именно Творец с удивительной геометрической точностью указал размеры своего Храма, как и порядок служения и жертвоприношений. Не случайно во время первого Пришествия ты оплакивал разрушение Храма, ибо вначале он был разрушен саддукеями и фарисеями в душе народа Израиля, а уже после пал от рук римлян. Ведь сколько поколений прошло с тех пор, как Тора с указаниями по построению Храма была дарована евреям, до того момента, когда народ смог, поднявшись в духовном развитии, его воздвигнуть? Поэтому то, что было начато тобой две тысячи лет назад, должно быть завершено сейчас. Ты не только изгонял менял из Храма, ты ратовал за чистоту душ, но не был услышан и понят. Но если тогда они не захотели слушать бедно одетого учителя, так пусть подчинятся теперь слову Царя! Восстановить Храм в душах и во плоти – должно быть, в этом наша задача. Жить по Писанию! А мы ждем, что люди очнутся лишь от благой вести. Но ты же видишь, что души их тычутся, как слепые щенки, и не видят света.

Так, пять минут апостольских рассуждений – полет нормальный. Все живы. Продолжим:

– Разве только в этом вина их? Ведь сколько праведников отдали свои жизни за тебя, разве их кровь ничего не значит? Ведь прислушался Господь и готов был сохранить жизнь грешникам, лишь бы не умертвить десять праведников. И ты сдержался. Значит, есть праведники на земле. И не ты ли сказал: «И если кто услышит слова мои и не поверит, я не сужу его: ибо я пришел не судить мир, но спасти мир»?

Небо вокруг нас посветлело. Даниил повернулся и обнял меня. Я услышал пение птиц и вновь почувствовал запахи Гефсиманского сада. Мы опять были в шатре: тот же столик, чай, чаши. Лик Даниила был чист – никаких следов тернового венца, легкий румянец на челе, глаза светлые. И с чего мне вдруг привиделось, что они могут гореть черным огнем?

– Вот потому, Билл, Владимир и есть первый ученик и твой старший брат. Конечно, так все и есть, и я рад, что ты сердцем своим чувствуешь правильный путь. – Учитель улыбнулся. – Но учти, что было сказано там же: «Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое я говорил, оно будет судить его в последний день».

Совершенно некстати всплыли из подсознания «Голосуй сердцем!» и Ельцин, танцующий нелепый медвежий танец. Поеживаясь грудной клеткой, он, должно быть, пытался продемонстрировать, что именно так и осуществляется процесс голосования коронарными клапанами, желудочками и прочими составляющими пламенного мотора. Неправильная мысль, перефразируя старика Ленина, чер-р-р-товски несвоевременная! Упс, а вот этого персонажа с рожками я, кажется, и вовсе некстати вспомнил! Персонаж – это не Ленин, а тот, другой, который у меня через много р-р-р-р. Да, специально для молодого поколения поясню: «старик» – это не фамильярное обращение к вождю пролетариата, а его партийная кличка. А кстати, как замечательно звучит – «ПРОЛЕТАриат», так и хочется добавить «НАД ГНЕЗДОМ КУКУШКИ». Звучит неплохо, только вот результат не радует. Ведь сколько раз уже было: голосуешь сердцем, а получаешь по заднице. Что, в общем-то, и неудивительно – в сердце мозгов примерно столько же, сколько и в пятой точке. То есть совсем нет. Хотя в заднице они иногда бывают – транзитом, если до этого их подавали к столу, правильно приготовленными. Но это уже говяжьи мозги. А с другой стороны, голосует-то немало и коров тупых, и бычья всякого.

Н-да, мысли явно не к моменту. Как будто стоишь где-нибудь в Георгиевском зале Кремля под вспышками и злым оком телевизионных камер, грудь выпячиваешь под высокую награду, президентом пришпиливаемую, глаза пучишь влюбленно, а сам думаешь только об одном: «Блин, где же у них тут туалет? Еще пара минут и все, начну пукать прямо здесь!» Какая, однако, глупость лезет в голову! Это у меня, очевидно, реакция на стресс. И есть с чего загрузиться по полной программе: не угадал бы правильный ответ – все, Конец света наступил бы без всяких там антимоний. Раз, и всем выключили свет! Чего там разбираться?

Глаза Даниила округлились от изумления. Видно, круговерть, творящаяся в моей голове, его немало забавляла. Он наклонился ко мне и заговорщически прошептал:

– А твои бесы повеселее моих будут. – И уже вслух произнес: – Ну что же, за работу, друзья! – Произнес по-русски, легко грассируя. Затем, хитро, как-то не по чину, подмигнув, добавил: – Отправляйтесь по домам! Я буду с вами, не оставлю вас во служении, но народы ждут своих поводырей. Приведите их к свету! А я тем временем прослежу, чтобы «святый город Иерусалим был приготовлен, как невеста, украшенная для мужа своего».