Апокриф

Вместо пролога (из апокрифической литературы)

…А поскольку к созданию канонического, так сказать, варианта этой истории я также приложил руку, то хорошо знаю настоящую цену всему написанному и сказанному. Все как всегда. Истинная картина события существует только в момент, когда оно происходит. А уже в следующую секунду можно говорить лишь об отражении, искаженном особенностями восприятия отдельных людей, их пристрастиями, эмоциями и даже сугубо меркантильными интересами. По прошествии более или менее длительного времени в работу вступают несовершенство памяти, ошибки каких-нибудь переписчиков, тенденциозность хронистов. А там, глядишь, пошла и прямая фальсификация ради удовлетворения чьих-либо политических нужд. Потом все это кривое зеркало утверждается в хрестоматийной литературе и принимается целыми поколениям за чистую монету. И ничего! Работает. И пусть работает.

А это? А это – так, для себя…

Брали нас с большой помпой, под телекамеры и комментарии журналистов правительственного канала в прямом эфире. Зрелище, правда, получилось до обидного коротким. Длительность и напряжение действию могло бы придать хоть какое-то сопротивление с нашей стороны, но ничего такого не случилось. Даже если бы нападение не было внезапным, мы ничего не смогли бы противопоставить хорошо организованной вооруженной силе. Об Острихсе и говорить нечего. Он к любому насилию испытывал отвращение, а драться вовсе не умел. Просто не представляю его в таком качестве.

Тем не менее сценарий действа по желанию тех, кто все это придумал, предусматривал именно штурм. Публике тогда пытались внушить, что в той самой квартире засели опасные заговорщики и террористы.

Никто нам не предложил, хотя бы для порядка, сдаться. Мы бы в таком случае, конечно, очень удивились, повозмущались, наверное, не чувствуя за собою никаких особенных вин, но сдались бы, вне всяких сомнений.

Как бы то ни было, спецназовцы лихо, в один удар, кувалдой вынесли дверь. В окна влетели вместе с обломками рам, осколками стекла и шумовыми гранатами пара-тройка здоровенных ребят в касках и камуфляже, привязанные веревками к чему-то на крыше… «Лежать!!! Не двигаться!!!» Все.

У одного из парней, вломившихся в окна, задралось пластиковое забрало защитного шлема, и осколок стекла каким-то образом попал в пространство между лицом и внутренней поверхностью каски. Парень довольно сильно порезал ухо. Забавно, что позднее вокруг этого незначительного случая возникла целая мифология.

Во-первых, в сообщениях СМИ появилась фраза: «При штурме один из сотрудников органов правопорядка получил ранение». Новостные каналы при этом показывали такую картинку: два здоровенных спецназовца идут на камеру, один на плече несет два автомата (свой и боевого товарища), свободной рукой заботливо поддерживая оного товарища за локоть. Собственно раненный – крупный симпатичный молодой человек уже без шлема – озабоченно прижимает руку к пораненному уху. На щеке, подбородке и шее эффектно смотрятся потеки крови… Зритель мог легко догадаться, что Острихс и иже с ним оказывали сопротивление, поскольку то обстоятельство, что боец повредился по собственной неосторожности, намеренно не афишировалось.

Во-вторых, этот же эпизод дал возможность Репту (пожизненному председателю бессменно правящей партии «Путь Острихса») придумать для себя весьма героическую роль во всей этой истории. Честно говоря, всем нам, кто был с Острихсом в эти последние его минуты на свободе, со временем стало казаться, что вели мы себя… ну, в общем, как-то не так. А когда по прошествии определенного времени после Весенней Революции его окончательно превратили в главный государственный идеологический миф, потребовалось, чтобы и поведение соратников Великого Человека не выглядело слишком уж малодушным. Тем более что многие из тех, кого принято называть «учениками Острихса», стали занимать солидные посты в государстве и предлагаться обществу в качестве примера для воспитания молодого поколения.

Наверное, поэтому все те из нас, кто сподобился писать мемуары, напирали прежде всего на то, что мы следовали призывам «учителя» не оказывать противодействия властям. Хотя таких призывов не было и не могло быть. Для их произнесения тогда просто не было времени. Тем не менее, впоследствии все мы впали в соблазн приписать ранение одного из нападавших нашему сопротивлению. И как-то сами постепенно научились в это верить…

Карм, Улак, ну и я, грешный, стеснительно ограничились пассажем в том смысле, что «кто-то из бывших с ним (с Острихсом) ранил одного из солдат». А вот Нонна прямо и смело указал: ранение солдата было следствием выстрела, произведенного Рептом из пистолета, и, дескать, только требование Острихса остановило его (Репта) дальнейшее сопротивление. У Нонна всегда было потрясающе богатое воображение! Так и стал Репт самым твердым и храбрым из нас. А Нонна стал любимцем Репта со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. Кто сейчас, по прошествии почти сорока лет с тех событий, осмелится подвергать сомнению эту историю? В резиденции Репта на почетном месте висит картина академика искусств Тастуса «Арест». Композиция представляет из себя две группы фигур: справа надвигаются, прикрываясь темно серыми щитами, зеленые, в разводах камуфляжа фигуры солдат; позади них офицер, к уху которого прильнул и что-то в него шепчет почти не видимый зрителю, полусрезанный краем полотна, проклятый предатель Тиоракис; слева – Острихс, стройный, в светлых одеждах, с отрешенно-спокойным лицом, обращенным к нападающим, как бы заслоняет собою всех столпившихся за ним соратников, лица и позы которых отражают самые разные чувства, от полного смятения до твердой мужественности (у Репта, разумеется). Репт в вытянутой руке держит наведенный в сторону солдат пистолет, а Острихс, не оборачиваясь, перехватывает за запястье его вооруженную руку. Очень трогательная и мастерски исполненная картина.

Конечно, некоторые злонамеренные скептики не без сарказма утверждали, что если бы во время операции спецназа Репт попытался хотя бы только достать оружие (надо сказать, что у него действительно имелся пневматический пистолет), из него тут же сделали бы дуршлаг. Не говоря о том, что, останься он после этого в живых, судья, решавший вопрос об аресте, вряд ли отпустил бы его под залог.

С этим самым залогом тоже не все было чисто, но даже это не слишком красивое пятно на своих белых одеждах Репт со временем смог прикрыть вполне симпатичной аппликацией.

Как известно, крайне снисходительное по отношению к Репту решение суда стало результатом его позиции на процессе. «Трижды отрекся», как говорили злые языки. Во-первых, он заявил, что оказался на нашем собрании, можно сказать, случайно и лишь затем, чтобы заявить о разрыве с Острихсом. Во-вторых, пояснил, что хотя и не устоял, как и многие другие, перед волшебным обаянием личности Острихса, тем не менее никогда не был согласен с его нападками, хотя бы и чисто философскими, на государство. В-третьих, публично признал, что деятельность Острихса объективно вредна для страны, так как искажает реальную картину электоральных предпочтений и может способствовать приходу к власти экстремистских движений. Все это чрезвычайно устраивало власти, и, видимо, поэтому Репта не арестовали вместе с Острихсом и другими, а выпустили под залог. Острихс наблюдал все это без малейшего удивления и без тени осуждения. И уж тем более не опровергал Репта.

Репт впоследствии выдвинул версию (которая ныне играет роль истины), что именно Острихс в строго конфиденциальной обстановке предложил ему подобный образ действий в случае ареста и привлечения к суду. При этом Репт излагал довольно логичную историю: дескать, Острихс, неоднократно предупреждаемый с разных сторон о явно назревающих репрессивных акциях со стороны властей, был озабочен тем, как быть в случае его изоляции от общества или даже убийства. Нужно было каким-нибудь образом вывести из-под удара верного соратника, чтобы тот мог продолжить начатое, оставаясь на воле. Вот, вроде бы, и был предложен Репту такой жертвенный путь – рискуя собственной честью и добрым именем во имя общего дела, отречься от Острихса и от всех нас.

Но это, так сказать, на вынос.

Уж мы-то в нашем узком кругу точно знали, что никакого «начатого» и требовавшего продолжения «дела» за Острихсом не числилось. Он был созерцателем, а никак не деятелем. После его смерти всю так называемую «программу Острихса» за него выдумал и ему же приписал Виста Намфель в тесном сотрудничестве в Рептом и при нашем (в том числе моем) многозначительном молчании. А сейчас все уже привыкли, и кажется, что так и было на самом деле. И вряд ли кому-нибудь нужно, чтобы было по-другому. Уж если миф укоренился настолько, что вошел в сознание целого народа, ломать его не стоит. Просто опасно.

На чистой правде трудно построить общее благополучие, так как она почему-то оказывается у всех разной, слишком редко бывает красивой и никак не соотносится с вожделенным идеалом. Когда ею начинают назойливо колоть друг-другу глаза, дело быстро доходит до драки. Она выставляет напоказ грязное исподнее всех без исключения событий, развенчивает любого героя, свергает с пьедесталов самые непререкаемые авторитеты. Сам Бог немедленно грохнется с небес, если о нем рассказать все, как есть…

Конечно, трудно удержаться от высказываний, когда точно знаешь, как оно было на самом деле! Но чтобы начать резать правду матку перед широкой публикой, нужно основательно озлобиться на весь мир и очень не любить себя, особенно, если ты сам часть красивого мифа, да еще получаешь с этого проценты…

А вот о Тиоракисе, точнее, о том человеке, которого принято называть Тиоракисом, правды, похоже, не знает никто. В том числе и я ничего не знаю, кроме того имени, которым он назывался сам, – Воста Кирик.

Тогда, сорок лет назад, Чрезвычайная Следственная Комиссия так и не смогла сколь-либо достоверно связать эти два имени. В своих предварительных выводах она основывалась только на каком-то анонимном письме, в котором утверждалось, что под маской журналиста-любителя Восты Кирика скрывался кадровый сотрудник ФБГБ Тиоракис. Однако большая часть кадровой документации этого ведомства погибла во время страшного пожара, случившегося при штурме здания секретной службы революционерами. В общем-то, по разным прямым и косвенным данным было установлено, что в ФБГБ работало с полутора десятком Тиоракисов (фамилия эта весьма распространена), в том числе один из них, вроде бы служил именно в Пятом департаменте, занимавшемся политическим сыском, но… Но для того чтобы точно назвать какого-то из этих Тиоракисов главным виновником гибели Острихса, следовало раздобыть что-то такое, что подтверждало бы получение таким-то Тиоракисом такого-то задания. Например, найти письменный приказ. Или получить свидетельство от его руководителя об отдании такого приказа. Или разыскать письменный отчет агента. Или, наконец, установить его идентичность с Востой Кириком, предъявив наличного Тиоракиса для опознания, ну хотя бы даже мне… или Репту… или Альгеме….

Ничего из этого сделать не удалось. Письменных приказов такого рода в том учреждении не отдавалось. Секретное оперативное дело по «разработке» Острихса, в котором могли быть какие-то отчеты агентов, тоже, по-видимому, сгорело в пожаре, а может быть, было кем-то предусмотрительно изъято и уничтожено. Во всяком случае, оно до сих пор нигде не всплыло. Директор Пятого департамента ФБГБ флаг-коммодор Ксант Авади исчез совершенно бесследно во время Весенней Революции. Погиб ли он в ту ужасную ночь или преспокойно живет где-то по подходящей легенде, неизвестно. Никто из реально установленных Тиоракисов, имевших отношение к ФБГБ, не был опознан как Воста Кирик, и никто из живущих в стране тысяч прочих Тиоракисов до настоящего времени не пожелал признаться в том, что именно он и есть легендарный злодей…

Никто не знает, когда и где родился тот самый Тиоракис, кто были его родители и какой путь он прошел, прежде чем стал Востой Кириком, да и существовал ли, вообще, такой человек, тоже никто не знает. Возможно, он всего лишь удобный в пользовании миф в море других таких же мифов, составляющих живописную картину нашего существования…