Апрель! Апрель!

Лучший день за всю зиму

Дощечку он выстругивает на другой день на уроке труда. С ручкой, все как положено! Все ребята подходят посмотреть, и все говорят, что здорово получилось. Кроме Магнуса. Магнус не глядит на дощечку ни на уроке, ни на перемене. Но ведь так он вовсе не узнает, что на ней написано! В конце концов Самюэль Элиас подходит сзади к Магнусу, тычет ему пальцем в спину и показывает дощечку. Магнус читает, наморщив лоб:

В это время звучит звонок, и Магнус спешит в класс, никак не выразив своего отношения к дощечке. От разочарования Самюэль Элиас бросает ее в первую попавшуюся мусорную корзину и бежит за остальными.

Но только они вошли и сели по своим местам, как надо снова вставать, потому что входит директор школы. Учительница поспешно поднимает класс, чтобы все весело поздоровались, но директор нетерпеливым жестом дает понять, что сейчас не до церемоний, и требует внимания. В наступившей мертвой тишине он спрашивает, известно ли кому-нибудь из учеников, кто вчера нацарапал большими буквами имя «Тюлле» на его машине? Директор говорит негромко, и лицо у него не сердитое, но когда его взгляд скользит по лицам в ожидании ответа, чувствуется, что у всех дрожат поджилки.

— Хотелось бы, чтобы виновный или виновные набрались мужества и признались, — подбадривает он. — Чтобы не пришлось подозревать саму Тюлле…

Взгляд его продолжает скользить по классу, словно луч прожектора. Выждав немного, директор говорит:

— Что ж, раз никто не сознается, остается предположить, что это сама Тюлле руку приложила. Мы ведь уже беседовали по этому поводу вчера, верно, Тюлле?

Но Тюлле, к которой он обращается, не сидит на своей парте. И под партой ее нет! Она вскочила на подоконник, и когда взгляд директора настигает ее там, Тюлле кричит:

— Не подходите! Я прыгну!

Прежде чем кто-нибудь успевает сообразить, что она подразумевает, Тюлле отпирает задвижки и распахивает окно настежь! Раз, два, и ветер уже ворвался в класс и носится как ошалелый, подхватывая шторы и надувая их, словно огромные паруса! Взлетев под самый потолок, шторы снова опускаются и накрывают Тюлле, которая высунулась из окна наружу. Под окном раскинулся школьный двор, так далеко внизу, что от одной мысли упасть туда можно умереть!

— Анжелика! — кричит учительница: так по-настоящему зовут Тюлле, но об этом вспоминают только в минуту смертельной опасности. — Анжелика, спустись с подоконника!

Она бросается к Тюлле со всей скоростью, на какую способны сейчас ее дрожащие ноги, повторяя все те же слова, но хлопающие шторы рубят их на части. Когда новый порыв ветра опять подбрасывает шторы вверх, все видят, что Тюлле повернула лицо к классу, и оно такое же серое, как цементный двор, увиденный ею внизу.

— Не подходите, я сказала! — кричит она, шатаясь.

Учительница застывает на месте. И никто больше не двигается, только Елена прячет голову под парту да Арне-Ларне наклоняется вперед и зажмуривает глаза, точно увидел что-то страшное по телевизору. Самюэль Элиас даже моргнуть боится, а какое сейчас лицо у Магнуса, ему не видно, ведь Магнус сидит впереди него. Но внезапно он слышит, как Магнус кричит:

— Прыгай! Прыгай, если ты такая храбрая!

Все вздрагивают. Тюлле тоже вздрагивает. Она смотрит в ту сторону, откуда донесся голос, явно ничего не может рассмотреть заплаканными глазами, мотает головой, стряхивая слезы, и взгляд ее наконец останавливается на Самюэле Элиасе.

— Скажи, что это не я! — велит она ему, опускаясь на подоконник.

В голове Самюэля Элиаса за последнее время и без того не замечалось особенной активности, мысли сбились в комок в самом глухом закоулке, а теперь и вовсе никакого шевеления. Хоть бы одна тонюсенькая мыслишка проклюнулась, ведь все ждут, когда он что-нибудь скажет! Что именно? Да, что он должен сказать? Самюэль Элиас начисто забыл и, похоже, никогда не вспомнит, хотя старается изо всех сил. Разве тут вспомнишь, когда все так усиленно ждут, но им этого не понять! Ни Тюлле, ни учительнице, ни директору, ни остальным ребятам. Не говоря уже о Магнусе, который повернулся к Самюэлю Элиасу и ждет беспощаднее всех.

Постой! Кажется, какая-то мыслишка все-таки выпуталась из клубка! Тоненькая, как ниточка, но все же она дотягивается из головы до рта, словно понимает, как это важно поскорее вырваться на волю!

— Это не Тюлле! — летит она по воздуху через весь класс. — Это мы с Магнусом!

И как же рад Самюэль Элиас, когда слышит эти слова! Ведь это чистая правда! Он так рад, что громко смеется!

Но Магнус отворачивается от него и стонет.

Затем Самюэлю Элиасу и Магнусу приходится сообщать директору, когда он может позвонить их родителям. А еще учительница считает, что они должны выйти за директором в коридор и извиниться перед ним за уродование его автомашины, но тут Магнус становится на дыбы. Ни за что на свете! Лишь после того, как учительница трижды мечет в него молнии глазами, он поднимается и бредет к Самюэлю Элиасу и директору, которые ждут его у дверей. Тюлле, снятая с подоконника и посаженная на свою парту, глядит им вслед, и директор ласково кивает ей.

Но Тюлле не кивает в ответ. Она открывает рот и громко произносит:

— Старый хрыч!

После чего учительница считает, что ей тоже следует и извиниться перед директором за такие слова.

— Ну, что вы сказали? — интересуется учительница, когда они снова садятся на место, а директор удалился в свой кабинет.

— Я сказал «извините»! — докладывает Магнус.

— А я сказала, что он вовсе не старый хрыч! — говорит Тюлле. — Сказала, что это я старый хрыч!

— И я тоже так сказал! — добавляет Самюэль Элиас. — Сказал, что это мы старые хрычи!

И учительница вполне довольна ими.

Но после уроков Магнус всю дорогу до дома гонится за Самюэлем Элиасом с палкой в руке.

— Балбес! — бушует он. — Зачем сказал, что это мы?

Вот когда Самюэлю Элиасу пригодилась бы дощечка с надписью, чтобы отбиться от Магнуса, однако дощечки нет. Он даже памятку не захватил, осталась лежать в парте! Но Самюэль Элиас все равно помнит, что не должен разговаривать и даже прощаться с Магнусом. И он молча убегает, спасаясь от палки, к себе домой.

Дома никого нет. Папа оставил на кухне записку, что пошел искать работу, а мама занята на репетиции в театре. Самюэль Элиас становится у окна и смотрит на пустой двор, пока не приходит время встречать маму на остановке, как он это иногда делает.

В этот самый день кончается зима. Наверно, в этот день умирают сотни снеговиков, думает Самюэль Элиас, шагая к автобусной остановке. А вот и автобус с мамой! Она выскакивает, подбегает к Самюэлю Элиасу и обнимает его.

— А я знала, что сегодня ты меня встретишь! Ведь сегодня лучший день за всю зиму!

— Это почему? — спрашивает он, направляясь вместе с ней к дому.

— Потому что лучший день зимы — когда наступает весна! — улыбается мама. — Подумать только, у меня это уже тридцать первый раз!

— Что — это?

— А то, что не надо больше бояться падающих с крыш ледышек! Что вечереет, а небо по-прежнему светлое! Интересно, сколько раз еще придется на мою долю?

— Это смотря сколько лет ты проживешь!

— Ну, лет девяносто, — предполагает мама.

— Тогда тебе осталось только пятьдесят девять раз, — подсчитывает Самюэль Элиас и мысленно спрашивает себя: неужели директор способен позвонить в лучший день зимы?

Директор звонит. Звонит в ту самую минуту, когда они садятся обедать. Мама идет к телефону, внимательно слушает директора, потом говорит:

— Одну минуту!

Возвращается на кухню, чтобы взять со стола помидор, и задумчиво ест его, продолжая слушать.

— Да-да, — повторяет она время от времени, а один раз говорит: — Ой-ой!

Заключив разговор кучей «до свидания» и «всего хорошего», мама кладет трубку, смотрит на Самюэля Элиаса с таким видом, словно хочет укусить его, но в последний миг передумывает и вместо этого кусает помидор.

— Это директор школы! — объясняет она папе Самюэля Элиаса, который ничегошеньки не понял. — Решил довести до нашего сведения, сколько стоит покрыть новым лаком две дверцы его красного «мерседеса».

— Вот как? Может быть, он еще хочет, чтобы мы помогли ему оплатить эту работу?

— Хочет, — отвечает мама Самюэля Элиаса, садясь за стол.

Папа Самюэля Элиаса бледнеет. Видя это, Самюэль Элиас тоже бледнеет.

— Придется взять из хозяйственных денег, — бормочет мама, делая вид, будто на душе у нее весело, а не совсем наоборот. — По мне, так лучше, когда деньги тратятся. Что это за жизнь, если с прибылью идет. Жизнь должна идти с убытком, а то ведь так и умрешь, не пожив как следует… Уж если умирать, так чтобы все деньги, все силы и все дни были израсходованы.

Только она кончает говорить, снова звонит телефон. На этот раз звонит мама Магнуса, чтобы сообщить, что не желает больше ночных гостей. Приходится маме Самюэля Элиаса опять возвращаться на кухню за чем-нибудь съестным!

— Да-да, — продолжает она разговор с мамой Магнуса. — Вот как? Минутку, я должна его спросить!

Она кладет трубку на столик.

— Слышишь, Эли? Это ты обманываешь Магнуса? Учишь его повреждать чужое имущество?

Самюэль Элиас озадачен. Он обманывает Магнуса? Нет, к сожалению, не обманывает. Во всяком случае, до сих пор не обманывал, но в один прекрасный день уж он… Вот только когда? И как? В этом-то вся загвоздка!

— Нет, — говорит мама в трубку. — К сожалению, не обманывает, Но он конечно не будет ночевать у вас, если вы считаете, что он учит вашего сына глупостям!

В этот вечер Самюэль Элиас отправляется в театр вместе с мамой и папой. Там он засыпает в кресле в фойе, пока мама изо всех сил играет королеву, а папа заливает ее ярким светом.