Арабески ботаники. Книга вторая: Томские корни

Круг двенадцатый. Куминова, Ревердатто

Экспедиционный быт начальника экспедиции и начальника отряда в середине XX века значительно отличался от того, что было в XIX веке. У нынешнего руководства считается, что поездка в экспедицию — это что‑то вроде отпуска за государственный счет, а раз так, то и финансирование нужно такое, чтоб сотрудники не протянули ноги с голоду, а все удобства типа нанять вьючных лошадей, снять приличные номера в гостинице или строительства стационарных домиков для проживания в течение всего лета считались неслыханным расточительством.

Особенно тяжело приходится геоботаникам. Там, где флористы проскочили в более интересные и замечательные места, собрав гербарий, геоботаник должен отработать самую непривлекательную местность. А условия работы были тяжелые. Советская власть провозгласила равноправие между мужчинами и женщинами, и на них взвалили во многом мужскую работу. А скорее всего, после гражданской войны мужчины стали редкостью. И женщины становились полевиками, несли все тяготы экспедиционной жизни, где мало романтики, а много тяжелого, а иногда и опасного труда.

Вот как описывает только один эпизод из жизни геоботаника Ольга Михайловна Демина, которая начинала работу геоботаником на Тянь-Шане: «Поскольку отряд разделился, нам пришлось взять много вещей, кроме моего спальника, кошму, ведро, чайник и продуктов на двое суток. Едем все время шагом, хотя дорога идет под уклон. Километров через десять разъехались, мы с Мишей повернули вправо по небольшой дороге прямо к ущелью, до него было 4–5 километров. Ущелье прошли по правой стороне до вершины. Забравшись на нее, осмотрелись — кругом плоско-каменистая с небольшими скалами равнина, почти лишенная растительности. Такая территория выделяется на карте одним контуром — неудобь, то есть территория непригодная для хозяйственного использования. Обратно спускаемся, как всегда, по другой стороне ущелья, по левому склону. Проделываем обычную работу — описываем растительность, состригаем, дополняем гербарий. При выезде из ущелья начинает быстро темнеть. Погода портилась, появились низкие темные тучи, подул ветер, и сразу похолодало. Ветер усилился и стал хлестать нас в лицо дождем и снегом… Жутко в степи в такую ночь — замерзнешь. Палатки нет, дров нет, и костер не разожжешь, и волки беспрерывно воют. До колхоза не дотянуть ни нам, ни лошадям».

И среди героических женщин-ботаников, безусловно, первая — А. В. Куминова. Пройдя суровую школу под руководством В. В. Ревердатто, она в начале сороковых годов становится лидером сибирских геоботаников.

После ареста своего родственника и учителя в 1937 году Александра Владимировна возглавила экспедицию в центральные Саяны, где изучала высокогорную растительность хребтов Мирского и Араданского, флору степей Усинской котловины. По возвращении из экспедиции она получила приглашение стать преподавателем открывающегося сельскохозяйственного института в Новосибирске.

Она уезжает из Томска на новое место работы, как оказалось, навсегда. Работала ассистентом, а затем доцентом кафедры ботаники и кормопроизводства Новосибирского сельскохозяйственного института. Кроме того, преподавала студентам топографического училища, а позже — института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Читала не только курсы ботаники и геоботаники, но и почвоведение, и геологию, и геоморфологию, давала краткие сведения по картографированию. Она была очень хорошим преподавателем. Вот как вспоминает те годы одна из ее первых учениц Е. И. Лапшина: «Еще шла война, а зима 1943 года была очень суровая, помещения не отапливались, и студенты, скрючившись, сидели в зимних одеждах, лекции записывали карандашом. Но Александра Владимировна, сбросив шубу, бодро взбегала на кафедру и начинала занимательный рассказ о великих преобразованиях лика нашей планеты. Слушать было ее очень интересно, мы часто забывали записывать лекции, и как‑то не думалось, что будет экзамен и нам надо отвечать согласно ее лекциям. Мы были совершенно уверены, что она геолог, так глубоко владела она материалом, а оказалось — ботаник с широким кругозором. Это открытие нас, конечно, удивило и прибавило уважения к Александре Владимировне».

Она была очень красива — высокая стройная блондинка, ее даже не портили папиросы, к которым она пристрастилась во время экспедиций. Курение у нее получалось как‑то неназойливо и незаметно. Это были самые счастливые годы в ее жизни — любимый муж, две маленькие дочурки, а еще в 1940 году она защитила кандидатскую диссертацию «Растительность Читинской области».

Все поломала война!

Мужа мобилизовали летом, вскоре она получила похоронку, с пробитым пулей партбилетом, с вложенной в него окровавленной ее фотографией. Хорошо, что рядом была мама, Евгения Николаевна, на ней‑то и держался весь дом и семейный уют.

В 1939 году из‑под стражи освободили В. В. Ревердатто и, о чудо, реабилитировали. Ему сказали: «Считайте, что вы под судом не были», даже восстановили членство в КПСС . Он возвращается в родной Томский университет, кафедра геоботаники оказалась занятой, он стал заведовать кафедрой общей ботаники. Начавшаяся война поставила перед томскими ботаниками новые задачи, не требующие отлагательства. Одна из них — получение новых лекарственных препаратов растительного происхождения. Территории традиционного выращивания лекарственных растений — Украина, южные регионы России — находились под пятой фашистских захватчиков или там происходили военные действия.

В. В. Ревердатто был готов к этой работе. Он как никто лучше понимал и важность, и перспективность создания новых лекарственных препаратов из сибирских растений. Эти знания он получил от П. Н. Крылова, который всю свою жизнь интересовался выращиванием лекарственных растений. И проблема обеспечения населения сырьем лекарственных растений в кружке молодых ботаников обсуждалась не раз. Да и сам В. В. Ревердатто в молодости участвовал в организации заготовки лекарственных трав. Вдобавок ко всему он имел образование химика и отчетливо понимал, что успех изучения лекарственных растений невозможен без привлечения специалистов разных направлений: ботаников, химиков, фармацевтов, агрономов, технологов. Только широкое комплексное исследование лекарственных растений могло в кратчайшее время дать конкретный результат в виде лекарственного препарата, разрешенного к применению.

Обычно в мирное время этот период растягивается на пятнадцать — двадцать лет, а чаще всего он не заканчивается вовсе. У исследователя не хватает терпения пройти все стадии становления растения, применяемого в народе как лекарственное средство, до официально разрешенного к применению препарата.

Пион уклоняющийся (Марьин корень) - Paeonia anomala L.

Сначала ботаники должны определить список перспективных видов, химики-органики — извлечь из них суммы экстрактивных веществ, биологи — определить общую биологическую активность. Перспективные образцы подвергаются химическому разделению с целью определения индивидуального вещества с высокой биологической активностью, химики передают его врачам для определения направленности биологического действия. После того как вещество найдено, определено его вероятностное применение, изготовляют опытную партию препарата, выбирают формы применения (таблетки, инъекции).

Тем временем ботаники определяют запасы, подтверждающие возможность заготовки нового лекарственного растения. Интродукторы в ботаническом саду изучают биологию растения и нарабатывают опытную партию семян. Агрономы разрабатывают агротехнику возделывания.

После всестороннего изучения воздействия препарата на живые организмы, назначают предклинические и клинические испытания, растягивающиеся на годы.

Технологами разрабатывается регламент получения препарата, и после всего этого дается временная фармакологическая статья, разрешающая применение нового лекарственного препарата.

В Томске, безусловно, имелись все структуры для проведения этой непростой работы, были выдающиеся ботаники, химики, фармацевты. В. В. Ревердатто стал катализатором этого процесса, идейным вдохновителем, как сейчас часто говорят, неформальным лидером. Вместе с ним в эту группу входили специалисты по фармакологии, руководимые Н. В. Вершининым, клиницисты во главе с Д. Д. Яблоковым, биохимики под руководством профессора К. Т. Сухорукова. И конечно же, ботаники, возглавляемые В. В. Ревердатто и Л. П. Сергиевской.

Используя все имеющиеся наработки по изучению народных лекарственных растений, томские ученые исследовали более 50 видов растений. Именно в это время были получены препараты из сибирских видов пустырника, синюхи голубой, левзеи сафроловидной, кровохлебки лекарственной, пиона Марьин корень. Таких темпов изучения лекарственных свойств растений, получения из них препаратов и внедрения в официальную медицину в мировой практике не было. Эти исследования дали мощный толчок изучению растений природной флоры Сибири в природе и в культуре. И душой этой работы стал неутомимый В. В. Ревердатто.

Левзея сафлоровидная — Rhaponticum carthamoides (Willd.) Iljin

В 1947 году Н. В. Вершинину, Д. Д. Яблокову и В. В. Ревердатто была присуждена Государственная премия СССР.

Организационные способности В. В. Ревердатто были замечены, и в 1944 году его пригласили на должность заместителя, а вскоре и директора Медико-биологического института Западно-Сибирского филиала Академии наук СССР. Начиналось грандиозное переустройство науки Сибири, которое предшествовало возникновению Сибирского отделения РАН и строительству Новосибирского академгородка.

Виктор Владимирович с радостью принял это предложение, поскольку оно давало возможность реализовать все свои грандиозные замыслы. И конечно же, в этих планах значительное место отводилось геоботаническим исследованиям территории Сибири. Ставилась задача не только заниматься фундаментальными задачами фитоценотического изучения растительного покрова, но и вопросами геоботанического районирования, классификацией, составлением карт растительности.

Первым кандидатом на должность старшего научного сотрудника нового геоботанического подразделения была А. В. Куминова. Она приняла это предложение и сменила более или менее размеренную работу преподавателя на полную приключений и трудностей судьбу полевого ботаника. И Ревердатто, и Куминовой хотелось воссоздать атмосферу, царившую в Гербарии Томского университета, поэтому в первоначальных планах это подразделение между собой они называли Гербарием. Опыт практической работы по картированию сельскохозяйственных угодий у Александры Владимировны был очень большим, поэтому не составило большого труда заключить договора с администрациями отдельных сибирских регионов. И первой стала Кемеровская область. Возможно, главную роль здесь сыграли личные привязанности В. В. Ревердатто, который 20 лет назад проводил здесь свои исследования, возможно, администрация недавно образованной области считала инвентаризацию своих природных ресурсов приоритетной задачей. Но так или иначе Кемеровской области очень повезло — она смогла привлечь лучших специалистов, а в результате получила добротно выполненную научную работу по растительности своей территории. Геоботаническое районирование сделано настолько точно, настолько скрупулезно, что более полувека лет оно используется ботаниками и специалистами в Кемеровской области.

А.В. Куминова в экспедиции на территории Кемеровской области (с любительской фотографии)

Работа была чрезвычайно сложной. Несмотря на то, что Кемеровская область более известна своими месторождениями угля и чрезвычайно высокой концентрацией промышленных предприятий, более 60 % ее территории покрыто непроходимой тайгой, где до сих пор нет ни поселений, ни дорог.

В послевоенные годы работать в экспедиции было невероятно трудно. Не хватало транспорта, людей, денег на полноценное питание. Вот как об этой экспедиции вспоминала ее участница Г. Г. Павлова: «Не забыть мне и первого полевого периода в составе экспедиции по Кемеровской области. С Евфалией Федоровной Пеньковской и помощниками-студентами мы были направлены в районы области для изучения растительности. Время было трудное, послевоенное, голодное. Питание было скудным, а работа требовала большого напряжения сил. Выглядели мы довольно печально — были худы, и нам не всегда верили, что мы закончили университет. Основным видом «транспорта» были наши ноги; пешком мы исходили весь район работ, перевозя скудное экспедиционное снаряжение от села до села на истощенных лошадях».

Во время исследования тайги Кемеровской области А. В. Куминова сделала ряд научных обобщений, которые стали классическими для ботаников. Она первая отметила своеобразие черневой тайги и сформировала ее признаки, описала липовый лес, где липа является коренной породой.

Послевоенные годы характеризовались попытками партии и правительства каким‑то образом реформировать сельское хозяйство, Высокотравье Кузнецкого Алатау оставляя их в рамках коллективных хозяйств. Для увеличения их рентабельности прорабатывался вопрос об укрупнении колхозов и совхозов. Требовались новые данные по обследованию естественных кормовых угодий. Это было трудное и счастливое время для геоботаников — они были востребованы. Их научные разработки директивно внедрялись в производство, что повышало ответственность ученых за свою работу. В 1950 году институт заключил большой пятилетний договор по геоботаническому районированию растительного покрова Горного Алтая.

Высокотравье Кузнецкого Алатау

Достаточно посмотреть на физическую карту, оценить огромность территории, чтобы понять, насколько эта работа была сложной. Более 80% территории Горного Алтая — высокие горные хребты, сильная расчлененность рельефа, явно выраженная высотная поясность и недостаточная изученность как растительности, так и флоры. В течение четырех лет А. В. Куминова и ее соратники совершили гражданский подвиг. Была составлена детальная среднемасштабная карта растительности на всю территорию, разработана принципиально новая классификация растительности, проведено дробное геоботаническое районирование и выявлены основные типы зональной растительности. Вот как писала о результатах экспедиции сама Александра Владимировна: «В 1954 году лаборатория геоботаники завершила основную тему этих исследований и передала руководящим организациям Горно-Алтайской автономной области, для использования в практике организации кормовой базы в колхозах, материалы своих научно-производственных отчетов по 160 колхозам и 10 аймакам, карты растительности на каждый колхоз в масштабе 1: 25000 и карту всей области в разрезе аймаков в масштабе 1: 100 000. В этих материалах впервые дана характеристика природных условий и растительности всей территории Горного Алтая».

Площадь обследованной территории почти 100 тыс. кв. км. Это работа для целого института, и на период не менее 10 лет она была выполнена коллективом в 27 человек. Научное значение работы не устарело и по сей день. Особенностью работы А. В. Куминовой являлось стирание грани между научным исследованием и прикладной задачей. Рутинная работа по картографированию и районированию растительности превращалась в глубокое фундаментальное исследование, в процессе которого решались вопросы типологии, флористики, фитоценологии. Каждый хозяйственный договор заканчивался опубликованием монографической работы, с подробнейшей характеристикой растительности, анализом флоры, выделением флористических районов. По результатам исследований флористический список Горного Алтая увеличился почти на 500 (!) видов. И это при том, что на этой территории работали многие выдающиеся русские ботаники.

Гербарий, который собирался в каждой экспедиции, был настолько велик, что послужил основой для создания гербария Центрального Сибирского ботанического сада. Этот гербарий тщательно высушен, определен и смонтирован.

Эту работу Александра Владимировна оформила в виде докторской диссертации, которую успешно защитила в 1959 году.

Вышедшая в 1960 году монография «Растительный покров Алтая» до сих пор является главным и, пожалуй, единственным наставлением для всех ботаников по растительности Алтая. Эти книги давно затерты в университетских библиотеках, копируются на ксероксе, служат основой для дипломных и диссертационных работ молодых специалистов и ученых.

Дальнейшая научная деятельность Александры Владимировны распределена по пятилеткам, и окончание каждого периода ознаменовалось новой монографией. В составлении их участвовали ее ученики и соратники: Т. А. Вагина, Е. И. Лапшина, А. В. Ронгинская, Г. Г. Павлова. За 30 лет полевых исследований появились крупнейшие монографические обобщения о растительном покрове Сибири: «Растительность Кемеровской области» (1950), «Растительный покров Алтая» (1960), «Растительность степной и лесостепной зон Западной Сибири» (1963), «Растительный покров Красноярского края» (1964, 1965), «Растительность правобережья Енисея» (1971), «Природные сенокосы и пастбища Хакасской автономной области» (1974), «Растительный покров Хакасии» (1976), «Растительные сообщества Тувы» (1982), «Растительный покров и естественные кормовые угодья Тувинской АССР » (1985).

Но вернемся в героическое и драматическое время первых послевоенных лет. Политика репрессий и уничтожение противников как метод политического самоутверждения проникли и в биологию. Это еще один пример влияния политического устройства на формирование идеологии и общественного мнения. Несмотря на политические репрессии после гражданской войны, разруху и значительную эмиграцию ученых за границу, биология в СССР, особенно генетика и общая биология, развивалась стремительно. Лидером советской биологии, несомненно, был Николай Иванович Вавилов. Его могучее влияние охватывало все отрасли биологии, и российские ученые, и мировое сообщество с удивлением и восхищением следили за блистательной карьерой молодого гения из России. Его представление о виде как сложной системе популяций во многом расширило и обогатило теоретическую и практическую ботанику.

Н. И. Вавилов (1887–1943)

В это же время, используя особенности советского строя, стремительную карьеру делает черный гений советской биологии — Т. Д. Лысенко. Обладая полной беспринципностью в выборе средств для достижения цели, не имея серьезного базового образования, но обладая огромной энергией и тем, что называется «политическим чутьем», он сумел навязать авторитетному конклаву советских ученых свое полностью антинаучное мнение. Методы его были такие же, как и в политике: приклеивание ярлыков, обвинение в несуществующих преступных намерениях, повседневная травля через средства массовой информации.

Невежество его было так глубоко, что он не понимал математической закономерности первого закона Менделя — расщепления признаков в первом поколении 3:1. Вот типичная фраза Лысенко из статьи «О двух направлениях в генетике»: «Утверждение акад. Серебровского, что я отрицаю нередко наблюдаемые факты разнообразия гибридного потомства в пропорции 3:1, также неверно. Мы не это отрицаем. Исходя из развиваемой нами концепции, можно будет (и довольно скоро) управлять расщеплением». А вот другая его фраза из той же статьи: «В известной мере мы уже можем путем воспитания заставлять направленно изменяться природу растений в каждом поколении».

И этот примитивный лепет, абсурд должны принимать как научную аксиому, которую недопустимо обсуждать или дискутировать по этому поводу. Великие русские биологи Н. И. Вавилов, И. И. Шмальгаузен, А. Н. Серебровский, обогатившие мировую науку глобальными открытиями, проигрывали этому политизированному неучу.

Т. Д. Лысенко (1898–1976)

В науке могут существовать разные точки зрения. Истина всегда где‑то рядом. И побеждает та научная версия, которая больше обоснована фактическим материалом. Френсис Дарвин вспоминал о характере своего великого отца и влиянии его книг на читателя: «Достоин внимания его вежливый тон по отношению к читателю… Читатель чувствует себя другом, с которым говорит вежливый человек, а не учеником, которому профессор читает лекцию. Весь тон такой книги, как происхождение видов… — это тон человека, убежденного в правильности своих воззрений, но едва ли ожидающего, что убедит других».

Научная дискуссия, кульминация которой пришлась на 1948 год, сводилась к двум истинам: в мире есть гнилая, фальшивая, античеловеческая биология вейсманистов-менделистов и правильная биологическая наука — «мичуринская». (Необходимо только знать, что сам И. В. Мичурин к этой науке никогда причастен не был и многое, что ему приписывается, не писал и не говорил). Все, кто признает правильность классической генетики, по мнению Лысенко и его сторонников, являются носителями ложных истин, которые не ведут к повышению урожаев на полях, удоев в коровниках Родины. А следовательно — это потенциальные враги народа. В августе 1948 года Лысенко и его сторонники собрали сессию Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, на которой генетика и ученые, которые ее поддерживали, поставлены вне закона. После победы над генетиками было принято решение об издании стенографического отчета той самой сессии, и мы спустя более полувека можем окунуться в самое пекло борьбы, откровенной демагогии, предательства, подхалимства и мужества тех немногих, кто не предал истины науки.

В защиту генетики выступил бесстрашный, израненный на войне офицер И. А. Рапопорт. «Ламаркизм в той форме, — говорил он на этом шабаше, — в какой он опровергнут Дарвином и принимается Т. Д. Лысенко — это концепция, которая ведет к ошибкам». После сессии Рапопорт был уволен из института генетики. Несколько лет герой войны, доктор биологических наук, блестящий ученый работал лаборантом в геологическом институте. Ему так и не позволили получить Нобелевскую премию за открытие в области мутагенеза. Академик П. М. Жуковский, крупнейший биолог XX века, критиковавший Лысенко на сессии, на следующий день выступил с письмом раскаяния. Настолько велико было политическое давление на ученых.

Сторонником Лысенко было горластое невежество, которому Бог не дал ни искры научного озарения, ни обыкновенной порядочности. Были такие «специалисты» и в институте, возглавляемом В. В. Ревердатто. Вроде бы и генетикой в институте не занимались, вроде бы не участвовали в дискуссиях, но распинаться перед лживыми научными построениями Виктору Владимировичу как‑то не хотелось. Кроме того, он (какой ужас!) опубликовал в иностранных журналах две статьи о растениях Хакасии и Сибири. Этого было достаточно, чтобы в 1951 году В. В. Ревердатто сняли с должности директора института и с ярлыком «вейсманист-морганист» занесли в черный список. Так чиновники от науки отметили шестидесятилетний юбилей крупнейшего сибирского ботаника, лауреата Государственной премии. Только через три года ему разрешили заниматься ботаникой, и он вновь уезжает в Томск.

А. В. Куминова очень переживала за своего учителя, она поддерживала его и никогда не отказывалась от него. Она не побоялась поставить его ответственным редактором своего основного труда «Растительный покров Алтая», вышедшего во время разгула лысенковщины. А. В. Куминову и лабораторию геоботаники спасло от разгрома то, что они занимались вроде бы прикладными задачами по договору с администрацией Алтайского края. Всю жизнь Александра Владимировна «стирала» белые пятна на карте Сибири. Она работала в академических научных учреждениях, но при этом никогда не забывала, что ее работа нужна не только для развития науки.

Прежде всего результатами научной работы, считала Александра Владимировна, должны пользоваться специалисты, работающие на земле. Поэтому, заканчивая работу, она обязательно передавала отчеты и карты в конкретные хозяйства. Всего за свою 55‑летнюю деятельность она исследовала кормовые угодья на площади более 3 млн га и подготовила карты растительности примерно для 400 хозяйств.

Это настолько огромная работа, что можно с уверенностью утверждать, что в истории геоботаники не было ни одного ученого, а тем более женщины, которая с небольшим коллективом выполнила бы ее, сформировав четкие научные понятия о растительности Сибири. Я представляю сибирские просторы, горы, уходящие в небо, ухабистые дороги, разбитые экспедиционные машины, с трудом преодолевающие перевалы, утомительные и длинные маршруты и великую мозаику растительности, которую необходимо уложить в строгую систему, и понимаю величие духа, бросившего вызов этим просторам, талант ученого, уложившего это многообразие растительности в классы, типы, определив их продуктивность и возможность хозяйственного использования. Это гражданский подвиг, так до конца и не осознанный нами.

В 2006 году в академическом издательстве Новосибирска вышла книга «Александра Владимировна Куминова — сибирский геоботаник и флорист», подготовленная и выпущенная ее учениками, думаю, что о научной деятельности новосибирского периода, значении ее трудов, лучше, чем в этой книге, не напишешь.

Эта сугубо практичная женщина, отягощенная плановыми и неплановыми работами, заседаниями, учеными советами, бесконечными 180 выездами на места для сдачи материалов и отчетов, была неисправимым романтиком. Она не представляла свою жизнь без экспедиций, любила сидеть вечером у костра, смотреть на искры, улетающие в черное ночное небо, слушать бесконечные экспедиционные байки. Она могла часами вспоминать интересные случаи из своей богатой событиями экспедиционной жизни.

Она писала подробные дневники, где записи о растительности, дорогах, хозяйственных делах чередовались со стихами. Эти дневники, как и стихи, остались неопубликованными. Вот одно из них, написанное в 1960 году:

В своих студенческих дневниках А. В. Куминова писала: «Я недовольна собой. Мне надо быть более настойчивой, более требовательной к себе и работать, работать, работать…»

В тихий солнечный осенний день 29 сентября 1997 года сибирские ботаники прощались с Александрой Владимировной Куминовой. Собрались почти все ее ученики: В. В. Седельников, Б. Б. Намзалов, Э. А. Ершова, Н. Б. Ермаков…

Теперь они продолжают изучение растительности огромной страны под названием «Сибирь».