Арчибальд

Полине Касаткиной, Герману Устяну и Жене Шоховой посвящается.

Иллюстраторка обложки: Олеся Фесенко.

© Герр Фарамант, 2019

© Олеся Фесенко, 2020

Киев, 2019

СТИХ ПЕРВЫЙ. «МИР ИНОЙ, ИНАЯ ЛЕГЕНДА, ЗАМОК ИЗ ПЕСКА И ВЕЧЕР ОДИНОКИХ ЧУДЕС»

Арчи стоял на лужайке, окутанной густым зелёным туманом. Слышалось мерное журчание реки и приглушённые детские голоса. Смех. Тихий, радостный и беззаботный смех, доносящийся одновременно отовсюду и словно из сердца. Мальчик прикоснулся ладонью к груди, поднял голову к небу. В поднебесье клубились косматые облака, а воздух полнился едким, но приятным запахом полыни.

Мальчик неуверенно оглядывался по сторонам, и не видел ничего, кроме высоких стеблей травы, значительно высших, чем он сам.

Ребёнок не понимал, как оказался в этом месте.

Всего несколько секунд назад он бежал из школы, мечтал провалиться сквозь землю, чтоб не слышать проклятых учителей, чтоб не попадаться чёртовым старшеклассникам, у которых только и хватало фантазии на то, чтоб закинуть его в мусорку; чтоб не видеть отца, который только и знал, что ругал его, стоило мальчику принести домой очередную плохую отметку.

Арчи проклинал всё и бежал по улице — и вот, он оказался здесь. В ушах всё ещё стоял крик Сабины: она ненавидела его, хотя он не виноват. Это не он подложил ей в рюкзак проклятую лягушку, это всё чёртовы Йозеф и Гюнтер, это они стащили пенал и засунули туда зелёную тварь. Арчи просто попросил его у Сабины, чтобы взять ручку, он не ожидал, что эти мерзавцы отберут его — и теперь его путеводная звезда, его Кассиопея, его Избранная и найденная на тле этого безумного мира Сабина думала, что он просто издевался над ней ради шутки. Он умолял, просил простить, но нет, она оказалась непреклонной, кричала, чтоб проваливал с глаз её, чтоб она больше его не видела — и Арчи бежал, бежал, ничего не замечая перед собой, и мир рушился за его спиной — и вот, он тут, где бы это «тут» ни было.

Тихие голоса сменились таким же тихим, но приятным пением, воздух стал тёплым, появилось ощущение лёгкости, желание расправить плечи, вдохнуть полной грудью, даже несмотря на гром в отдалении и возможный скорый дождь. И обиды, и страх, и горечь — всё прошло, прямо рукой сняло.

Сделав глубокий вдох, ребёнок облизнулся, почувствовал привкус корицы на губах, вроде той, что бывает в булочках, которые раздаёт фрау Румпель в школьной столовой. Ко вкусу добавился и запах, аромат чего-то вкусного, так пахла жаренная картошка, которую раньше готовила мама. Ни с чем не сравнимый запах старой квартиры, где они жили вместе с дедушкой и бабушкой, где было много вечеров, свечей и музыки в дедушкином кабинете.

Хотелось идти на запах — и Арчи сделал шаг. Раздвинув огромные заросли перед собой, он ахнул, не в силах сдержать удивления от вида огромной арки ворот.

«Что это за место? — спрашивал себя мальчик, — как я вообще оказался здесь? Это что, сон такой? Я же только что…»

Ветер усилился, послышался гром. Подняв голову, он увидел бурые тучи, что закрывали собой небо.

Под ногами — зелёная каменная кладка — тропинка, ведущая к большим вратам, и эта дорожка начиналась аккурат под его башмаками. Другого пути, кроме как прямо, ребёнок не видел.

Снова оглянувшись, понимая, что и ветер крепчает, и что вот-вот начнётся ливень, Арчи в который раз посетовал на свою судьбу неудачника, и пошёл вперёд.

Ворота внушали своими размерами, слепили невозможно-белым светом за ними. У самой арки стояли две большие статуи чёрных псов. Грозно и молча они взирали на путника, но в их глазах не читалось желания прогнать, нет. Ярко-красные рубины, служившие собакам глазами, словно испытывали гостя на прочность, проверяли его, готов ли он к тому, что за ними. Мальчик не ощущал страха перед изваяниями, напротив, выдержав этот взгляд, он кивнул, словно отвечая на невысказанный вопрос: «Да, я не боюсь».

Прикрывая лицо руками, он ступил в ослепительно-белый свет, и его обняло теплом, земля словно ушла из-под ног, так, будто он парил. Подхваченный ветром, он летел в белизну, и мысли полнились переливами флейт, смешанных с мерными нотами скрипки, переборами клавиш фортепиано,, как играет фрау Ринер на уроках музыки.

Свет сник, и настала тишина.

В кромешном мраке, не видя перед собой ничего, кроме редких бликов сияний тьмы, мальчик услышал нежный, бархатный голос. Слова струились, подобно колыбельной, отпечатываясь в мыслях яркими, песочными буквами.

«Добро пожаловать в Карпу, Город Мёртвых Детей».

От такого приветствия Арчи пробрало холодом.

«Почему Карпа? Почему мёртвых, что это вообще за место? И как я здесь оказался?»

Все эти вопросы сменяли друг друга, как в миг темнота ушла, и вместе с тем тут же раздался громогласный рёв.

— Привет, я Рокка, а это Пиупиутристапять.

Обернувшись, Арчи увидел светловолосую девочку в лиловом платье. В простых сандалиях и в венке из тюльпанов, она держала поводок, другой конец которого был прикован к металлическому ошейнику чудища.

— Он всё ещё немного буйненький, — продолжала она, улыбаясь, — но не переживай, он тебя не тронет, это хороший, домашний дракон, я его сама выдумала.

— А почему триста пять? — только и спросил мальчик.

Рокка склонила голову набок.

— Ну, он мой трёхсот пятый, я им имена с номерами присваиваю, чтоб не запутаться.

— Ты разводишь драконов?

Рокка мотнула головой.

— Я их придумываю, не только драконов. Я вообще животных всяких выдумываю, а потом вожусь с ними. Пиупиутристапять всего пару дней от роду, он ещё маленький совсем, и вообще это мой первый дракон. До этого я только динозавриков делала, мне Императрица даже отдельный сад для них разрешила развести, представляешь? Чуть позже с ребятами его украшать пойдём, хочешь с нами?

— Так, погоди, погоди, — замахал руками Арчи, — что за сад, какие драконы и динозавры, какая императрица, где мы вообще?

— Да оставь ты его: новенький, не видно, что ли?

К ним подошла девушка, сразу понятно, что она — старшая: высокая, стройная, как в комиксах. Короткие зелёные волосы, крутые джинсы, как на плакатах мод, и в чёрной футболке, она осмотрела мальчика с головы до ног — и ему это не понравилось. Ему никогда не нравилось, когда на него так смотрели.

— Я не новенький, — соврал он, — я просто… Забыл немного.

— Ага, как же, — улыбнулась девушка и присела перед ним на корточки.

— Меня зовут Тохра, и я Мастерица путей, гид по-простому, а тебя как?

— Арчибальд, — твёрдо произнёс ребёнок.

— Здорово, — кивнула та, — идём со мной, я тебе всё расскажу и покажу. Наверняка у тебя уже появилась куча вопросов, и один из них — как вернуться домой, верно?

Арчи медлил с ответом, неуверенно отвёл взгляд.

— Ты можешь уйти хоть сейчас, — продолжила девушка, не дожидаясь. — И держать тебя никто не будет. Ступай за ворота — и попадёшь туда, откуда пришёл. Нет, не на лужайку полыни, а именно в то место, где ты живёшь, из которого сбежал сюда.

— Что, вот так просто?.. — недоверчиво переспросил ребёнок. — Я же мёртв.

Тохра улыбнулась, качнула головой.

— Ты жив, и всё хорошо. И можешь отсюда уйти. Берёшь и идёшь, никто не держит.

— Да ну, — склонил голову набок. Посмотрел на Рокку с её драконом, на девушку, сидящую перед ним, на ворота за спиной. — Просто пойти туда — и всё, я дома? Тогда почему это город мёртвых?

— Так повелось. — Гид встала, потянулась, расправив плечи. — Только у меня для тебя и хорошие и плохие новости, трактуй, как хочешь.

— М?

— Ты не уйдёшь отсюда, во всяком случае сегодня.

— Это ещё почему?

— Ты классненький, — улыбнулась Рокка, оттягивая Пиупиутристапять, который, в свою очередь, опустился на живот и повернул морду к мальчику, осматривая его.

Зелёная чешуйчатая морда, вытянутая, как у крокодила, опоясана намордником. Невинные серые глаза с большими ресницами. Остроконечные уши, укрытые шерстью. Существо ткнуло носом в рубашку Арчи, словно обнюхивая его.

Обе подруги переглянулись, обменялись улыбками.

Затем хозяйка чудовища сочувственно покачала головой, а следом — потянула поводок, призывая дракона идти дальше.

— Мне в булочную, может, ещё свидимся. Бывайте!

С этими словами она легко запрыгнула на спину зверя, поводок обернулся вожжами, и, натянув их как следует, девочка дала команду «вперёд».

Медленно поднявшись, существо мотнуло мордой, выгнуло спину, вытянуло длинный хвост, и тяжело, в развалку, медленно перебирая лапами, зашагало по мостовой.

Дети проводили их взглядом, наблюдая, как дракон всё быстрее и быстрее перемещался по брусчатой кладке, а после — взмахнув крыльями, воспарил в небо.

— Осмотрись, — ободряюще улыбнулась Тохра, положив руку на плечо мальчика.

Арчи завертел головой, и не видел ничего, кроме длинной дороги, по сторонам которой стояли большие пирамиды, что переливались всеми цветами радуги. Чуть дальше брусчатка сворачивала на аллею, где тянулись скамейки, а над ними свисали ветви ив. И всюду дети в самых разных одеждах. Бегали, смеялись, кто-то — какая-то девочка — соскочила на землю, взмахнула рукой, и из её ладоней заструились искры, что тут же взметнулись в небо.

Миг — и все замерли.

В воздухе слышалось пение — приятный девичий голос, напевы на неизвестном языке.

— Полдень, — довольно выдохнула Тохра, — выступление дивы Дамаски.

Мир словно застыл, всё померкло перед глазами мальчика, а сознание заполнилось звуками. Эта мелодия — словами такого не передать. Стройная и плавная, как речной поток, лёгкая, как шелест листвы, и в то же время спокойная, в чём-то грустная, как капли дождя, но такого, который почти без туч. Вместе с музыкой в сознание вторгся образ морского побережья, могучих волн, что раз за разом выкатываются на песок, забирая с собою камни. Алый горизонт под бурыми небесами, хмурые тучи, что скрывают солнце — и большие белые облака против них, что сходятся в форме замка. Спокойный ветер, прохладный воздух и нежный голос — всё это захватило Арчи, поразило его до дрожи, вызвало улыбку и покой, обвило тело теплом.

Он выдохнул, отпуская песню, возвращаясь на улицу, снова увидел девушку в джинсах и футболке перед ним, и разноцветные пирамиды вокруг.

— И часто она так? — спросил мальчик, постепенно возвращая дар речи.

— Каждый день что-то новое делает, — улыбнулась Тохра. — И так уже несколько месяцев. Она стала Мастерицей, и в Карпе появилось новое чудо.

— А как стать Мастером?

— Развить в себе талант.

— Талант к чему?

— К чему захочешь.

— А ты Мастер? — не унимался ребёнок.

— Мастерица, в какой-то мере, — кивнула девушка. — Не столь приметная, правда, но, всё же.

— И я так смогу?

За всё время разговора Тохра впервые смерила парня оценивающим взглядом.

Невысокий, в чёрной рубашке, потрёпанных джинсах и старых кроссовках. Под правым глазом — синяк, глубокий порез от указательного пальца к запястью на тыльной стороне левой ладони, вспухшая губа. Спутанные чёрные волосы до лопаток засалены, явно нуждаются в уходе. Рюкзак за плечом кричит, чтоб его залатали.

— Имеешь все шансы, — наконец произнесла девушка. — Во всяком случае, выглядишь так, будто тебе не за что держаться в своём мире.

Арчи неловко отряхнул пыль с колен.

— Мне не за что держаться в моём мире?.. — недоверчиво оправил рубашку.

В ответ на это девушка сдержанно улыбнулась.

— Не кисни ты, — мягко, — ты сам это решаешь. Как минимум сегодня —не за что. Хочешь поговорить об этом?

Арчи оправил рюкзак, выгнул спину, почесал затылок. Снова обернулся, посмотрел на белые ворота за спиной. И правда, что он там забыл? Дома отец будет бранить, что опять прогулял школу. Новый тяжёлый разговор с Сабиной — она наверняка пожалуется своей матери, та позвонит его папе, и возникнет ссора ещё и из-за этой напасти. И Гюнтер, и Йозеф, и вообще. И кучу домашней работы нужно будет делать, а стоит ли оно того?

— Нет, не стоит, — наконец произнёс мальчик, — я останусь здесь на время.

Тохра ободряюще кивнула.

— Тогда пойдём?

— Куда?

— К Императрице, — улыбнулась Мастерица путей. — Она хочет тебя видеть. Теперь слушай сюда, — хлопнув в ладоши, продолжила. — Для начала представь, что ты можешь ходить по воздуху, гляди.

С этими словами она подняла правую ногу и оставила её так, словно встала на незримую ступеньку. Следом — подтянула левую, и — девушка действительно поднялась над дорогой, протягивая мальчику руку.

— Смелей, — кивнула его новая знакомая.

Арчи попытался повторить действие — и его нога коснулась земли.

Тохра снисходительно покачала головой.

— Нет, ты не понял. Представь это. Подумай, что воздух под тобой такой же твёрдый, как эта плита. Попытайся прокрутить это в своей голове, и тогда сделай первый шаг.

Мальчик напрягся. Снова поднял ногу, закусил губу и зажмурился, всячески пытаясь вообразить, как воздух под ним становится плотным, вспомнил уроки физики, где фрау Грюнвальд очень долго и настойчиво рассказывала о состояниях воды, что она может быть газом, льдом и жидкостью, пытался вообразить, как шагает по льду — и дёрнулся, услышав треск прямо под своей стопой, отпрянул, с удивлением наблюдая на появившуюся перед ним ступень.

— Неплохо для начала, — рассмеялась гид. — Хорошо, просто создавай лёд из воздуха и иди по нему, я подстрахую.

Арчи посмотрел на небольшую платформу перед ним, на девушку, что парила над землёй, и неуверенно поднялся. Лёд не треснул, мир не сломался. Ребёнок мог стоять. Снова сжался, напрягая воображение, создавая следующую ступень — и новый треск служил подтверждением успеха. Шаг за шагом, мальчик действительно выстроил собственную лестницу в небо, следуя за Мастерицей путей вверх.

— А зачем мы поднимаемся? — спросил позже, осознавая, что видит уже не только аллею с пирамидами, но и другие улицы, раскрывающиеся под ними.

Узкие переулки, строения из глины, как на картинах, изображающих древний мир, граничили с настоящими небоскрёбами и высотками, словно списанными с его родных улиц. В одном и том же парке раскинулись пальмы и ясени, дальше — великая башня, опоясанная винтовой лестницей — и её отражение напротив, будто вырезанное из стекла. И дети. Одни лишь дети, подростки, ни единого взрослого. Самые разные, они общались, торговались, спорили, бегали, играли, что-то писали, о чём-то переговаривались, сидели под сенью ив, или плескались в речке — жизнь била ключом, и Арчи возвышался над ней.

— Я тебя хотела научить летать, просто полёт сам по себе — сложное умение для новенького: тут и управлять ветром надо, и левитировать, и быстро реагировать на препятствия перед тобой. Если разобрать полёт на составляющие — то мы получим хождение по воздуху, возможность ускорять себя и высоко прыгать. Думала обучить тебя всему этому последовательно, но ты по-своему справился, — отвечала Тохра, поднимаясь всё выше и выше, держа мальчика за руку, чтоб тот ненароком не оступился и не упал.

— К слову, — добавила она, — раз уж так, попытайся добавить к ней поручни, или что-то подобное. Надёжнее будет.

Арчи зажмурился, сжал кулак, отвёл руку в сторону, разжимая пальцы. Попытался представить холод в своей ладони, так, словно он сжимает сейчас что-то твёрдое, настолько, что может служить ему опорой — и вдоль ледяной лестницы потянулись белые перила, как в доме культуры: теперь он точно не упадёт.

— Нам вправо, — кивнула Тохра, — скоро снова подъём. Приглядись к тому облаку, видишь?

Она взмахнула рукой, указывая в неопределённом направлении вверх.

Арчи завертел головой, пытаясь понять, о котором из облаков речь.

Гид поняла растерянность нового знакомого, и, коснувшись его ладони, протянула её в нужную сторону.

Только теперь мальчик его заметил: огромное, невообразимых размеров, с башнями, уходящими за зримые небеса, ему явилось оранжевое облако, словно сотканное из паров заводов шоколадной фабрики, что напоминало собой самый настоящий замок. Со множеством окон, колокольней, он витал, окружённый дымкой, и мост у его ворот был опущен, словно приглашая нового путника к себе.

Мальчик стиснул веки, сжал кулаки, пытаясь представить, как его ледяная лестница всё поднимается и поднимается — и громкий, оглушительный хруст, грохот, поднятый ветер служил лучшим сигналом к тому, что ему удалось создать путь, восходящий к откидному мосту. Мастерица путей в ответ на его действия снова лишь улыбнулась и покачала головой.

— Готов?

Арчи молча кивнул.

На подступе к массивным дверям к путникам вышли две девочки в сизых платьях, близняшки на вид, с той лишь разницей, что у одной волосы были чернее ночи, а у другой — яркие, словно рассвет. Лица обеих круглые, открытые. Большие ясные зелёные глаза, бледные щёки, тонкие руки.

— Здравствуй, — поздоровалась тёмноволосая. — Меня зовут Мамёт, и я Императрица Карпы, Города Мёртвых Детей.

— А я — Туйона, первая и единственная советница моей лучшей подруги, — просияла вторая девочка. — Мы каждого нового ребёнка тут встречаем, а ты — самый-самый новый за сегодня, других никого больше не было. Вообще у нас не так много детей, и мы рады абсолютно каждому. Прости, но мы…

Заметив тяжёлый вздох Мамёт, Туйона сникла.

— Ладно-ладно, вещай, — ткнула она в бок свою подругу, — это твои слова.

— Спасибо, — кивнула Императрица советнице. — Так вот, — обернувшись к Арчи, сложив вместе ладони, продолжила, — мы встречаем каждого нового ребёнка, чтобы поприветствовать его в нашем городе и пожелать как можно больше счастья и чудес. Подойди ко мне.

С этими словами она протянула руку.

Мальчик неуверенно посмотрел на Тохру, перевёл растерянный взгляд на стоящих перед ним.

Стоило ладоням детей соприкоснуться, и Арчи пробрало холодом, ветер взвился, подхватывая их пряди, так, что волосы мешались перед лицами, скрывали глаза. Императрица и мальчик отпрянули друг от друга, и между ними вытянулась стена льда.

Миг — и лёд треснул, ребёнок упал в объятья первой советницы. Как могла крепко, Туйона прижала Арчи, склонила его голову себе на плечо, унимая дрожь.

— Тише, тише, — шептала она, успокаивая мальчика, который едва дышал, схватившись за неё, чтоб не упасть. Аккуратно, первая советница опустилась на колени, помогая ему сесть, коснулась ладонью щеки, внимательно заглянула в его карие глаза, сочувственно улыбнулась.

— Тебя здесь никто не обидит, — наконец произнесла девочка, поднимаясь.

Дети пребывали в молчании. Арчи всё ещё сидел на коленях, смотря на оранжевый пол перед собой, тяжело дышал, пытаясь унять охвативший его испуг. Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, он поднялся, снова посмотрел на Туйону, видя своё отражение в глубоком море её зелёных глаз.

— Будь как дома, — улыбнулась девочка. — Кстати, представляешь, во всём-всём городе есть ребёнок, который уже ждёт тебя и хочет с тобой познакомиться. И ты можешь отправиться к нему прямо сейчас! Хочешь?

— Меня кто-то ждёт?

— В Карпе все всех ждут и все всем рады. Но этот рад тебе особенно, — кивнула Императрица Мамёт, держась за руку своей подруги.

— Решайся, — улыбнулась Тохра. — Позволь чудесам прийти в твою жизнь. Ведь ты за этим остался здесь.

— А ты? — спросил Арчи. — Я с тобой ещё погулять хочу.

Мастерица путей повела плечом, мотнула головой.

— Ну, у меня тут есть работа, я с тобой могу и завтра увидеться, если захочешь. Иди, иди, — кивнула она.

— У тебя волосы стали длинными. И лицо вытянулось, — заметил мальчик.

— Это потому что мы долго общались. Теперь ты видишь меня и такой, какая я есть, и такой, какой бы ты хотел меня видеть. Ты тоже изменился: я не замечаю немытых волос, а вот ссадины на лице стали ярче.

Сабина тоже их подмечала. Брала влажное полотенце, прикладывала к очередному синяку.

— Значит ли это, что ты обо мне беспокоишься?

— Возможно, — пожала плечами.

Мамёт хлопнула в ладоши, кивнула.

— Готов? — спросила Императрица.

Арчи посмотрел на детей перед ним. На огромный песочный замок за спинами подруг, куда он так и не попал. На далёкую землю под ногами, что была едва различима за грядой облаков.

— Да, — твёрдо сказал мальчик.

— Закрой глаза, — улыбнулась Мамёт. — Расслабься, представь самое-самое приятное, что когда-либо было в твоей жизни. Подумай о такой комнате, где тебе было хорошо.

Ребёнок выполнил просьбу, вдохнул полной грудью. Перед внутренним взором появилась небольшая спальня с большим синим ковром на стене и мягкой кроватью, которая занимала собой почти всё помещение. Из окон, прикрытых алыми гардинами, слышался ритмичный стук трамвайных колёс. Ближе ко входу в спальню стояло трюмо с высоким зеркалом до потолка, а рядом с постелью — стойка с фантастическими романами из кабинета дедушки и включённым торшером. На подоконнике — зелёное старое радио, из динамиков которого струилась эстрадная композиция Марлен Дитрих, разбавленная шипением.

Открыв глаза, мальчик обнаружил себя в этой спальне. Лёгкая дымка вокруг, низкий голос певицы и мерный стук за окном — точь-в-точь как в детстве.

Не веря своим глазам и не в силах сдержать соблазна, мальчик потянулся к окну.

— Там пока ничего нет.

Дёрнувшись, ребёнок обернулся на голос.

На постели, укрывшись сиреневым пледом сидела девочка, чьё лицо было скрыто длинными тёмно-лиловыми прядями. Полулёжа, она читала книгу, названия которой не разобрать. На обложке — витраж с изображением белой птицы в чёрной клетке: выложенный из камня ворон с расправленным крылом и каплей крови на кончике хвоста.

— Я Немели, Мастерица пустых домов, — представилась незнакомка, — и мне о тебе рассказала сначала Рокка, ты её видел сегодня, а после — немного Тохра, и я попросила Императрицу поселить тебя ко мне на первое время.

Тихий голос Марлен Дитрих, клубы синего дыма под потолком и низкий тон говорившей завораживали. Мальчик отошёл от окна. Неуверенно посмотрел на хозяйку этого места, перевёл взгляд на постель.

Девочка кивнула, давая понять, что он может сесть.

Лёгкий полумрак, разбавленный тусклым сиянием торшера, тепло, стук колёс трамваев в ритм сердца — это и пугало и манило. Слишком быстрая смена обстановки, слишком странное происходящее вокруг.

— Ты напуган?

Её голос был мягким. Она улыбалась.

Отложив книгу, Немели подсела к гостю, склонила голову набок.

Струящиеся пряди волос спадали на плечи, касались сиреневого пледа. Опираясь на руку, она сидела так, что из-под него можно было видеть бледную кожу на обнажённом плече, и дрожь по тонкой шее. Овал лица тронут спокойной, нежной улыбкой, а взгляд бесконечно-голубых глаз излучал тепло.

Арчи знал и не знал обуявшее его чувство. Так уже было с Сабиной, и, вспомнив о ней, и о том, что именно ссора с его возлюбленной, с его единственной, и привела его в этот город, он сник, опустил взгляд.

Немели мягко коснулась его ладони, и ребёнок опустился к ней.

— А почему пустых домов? — всё же спросил.

Та повела плечом, словно отмахиваясь.

— Потому что я делаю их для себя. Они такие, как хочется лично мне. Императрица целую меку под них отвела. Все дома в ней пустые, зато именно такие, какие люблю. Остальные дети считают их странными, отталкивающими, сторонятся этих мест. А потом мне рассказали о тебе, и я решила, что последняя созданная комната может совпадать с какой-нибудь из тех, где тебе было хорошо. Я только в общих чертах её придумала, остальное дополнилось твоей фантазией. Те же книги, например, были другими. И отдельное спасибо за музыку.

— Ты угадала, — невольно улыбнулся мальчик, всё ещё грустный.

Девочка потянулась, выгибая спину. В длинном зелёном платье, высокая и босая, с лиловыми прядями до талии, Немели встала, подошла к окну. Опираясь на подоконник, отведя ногу за ногу, она посмотрела на сидящего перед ней.

— Может, хоть рюкзак свой скинешь, представишься?

— А, да, конечно.

Замешкался, чуть ни запутался в лямках, замотал головой, раскраснелся, снедаемый стыдом.

— Арчибальд, — выдохнул он, опуская взгляд, силясь унять оглушающий стук сердца, смущаясь собственного волнения.

— Тебе ведь одиноко, грустно и тяжело? — спрашивала Немели, смотря на мальчика, опускаясь перед ним. Обвив его ладони своими, она смотрела на него исподлобья, ловя растерянный, застенчивый взгляд.

— Не бойся, — продолжила она, не дожидаясь ответа, мягко погладила его запястье, и от её прикосновения гостя вновь пробрало дрожью, на этот раз — приятной, какую хочется ощутить вновь.

Она говорила что-то ещё, но он не слышал, только слушал её голос, разбавленный тихой музыкой, растворяющийся в клубах дыма, утопающий в стуках собственного сердца.

Все мысли отнялись, и взгляды детей встретились.

Если остаться в Карпе — это жить здесь, Арчи знал свой выбор. Немели поймала его мысли и улыбнулась, мотнув головой.

СТИХ ВТОРОЙ. «ЛЮБИМЫЕ, НЕЖНЫЕ ШРАМЫ, ВКУС СВОБОДЫ, ДОЛГ СЕБЕ И НОВАЯ ВЕЧНАЯ НОЧЬ»

Лёгкий сизый дым вдоль стен, тихое пение из скрипящего радио, разбавленное мерным шумом воды, пряные благовония и смятая постель.

Робкий шепот и громкое дыхание, острые ногти и жгучие касания, дрожь в теле и пламя в сердце.

Объятый маревом, сотканным из ароматов полыни и горького дыма старых сигарет, Арчи лежал и смотрел в потолок, всё ещё переживая мгновения минувшего вечера.

Никогда, ни при каких обстоятельствах он и мечтать не смел о чём-то подобном с Сабиной. И сколько раз загадывал, мня себя прекрасным рыцарем из старых легенд, что однажды встретит свою даму сердца в её высокой башне. Баллады менестрелей, стихи о высокой любви — нет, ничто не передавало тех красок и чувств, какие испытал Арчи в этот вечер. Так вообще бывает? А так можно?

Где томные вечера под окном избранницы, где ссоры, гонения — неужто в жизни всё… настолько просто? Вот так? Почему, каким образом?

И… Он изменился. Не замечал этого раньше. Понимал только сейчас, наедине с собой ипосле всего.

Откинув плед, Арчи изучал своё тело в зеркале наверху. Тощий и осунувшийся, он смотрел на свои плечи, шею, грудь: повсюду проступали мелкие алые рубцы. Живот провисал так, будто он перетерпел блокаду, руки и ноги — тонкие, кожа настолько тонкая,что едва облегала кости, если приглядеться — виднелись пульсирующие сосуды. Длинные волосы цвета воронового крыла окутывали его ореолом тьмы, сияли в свете торшера, отражаясь в полуночной россыпи звёзд за окном.

Мальчик бросил быстрый взгляд на дверь спальни, снова посмотрел на своё отражение под потолком, улыбнулся и потянулся, вытянул руку к себе тому, смотрящему сверху по ту сторону стекла.

Шум воды за стеной стих. Скрип — и Немели ступила на порог спальни. Набросив на плечи синее полотенце, укутанная в собственные мокрые пряди, она стояла в дверях с бокалом сока, и блики луны играли на стекле, отражались в расслабленном, рассеянном взгляде больших голубых глаз.

Разнеженная, она расправила плечи, выгнула спину, довольно проурчала, оправляя волосы, ловя своё отражение в трюмо.

Посмотрев на лежащего в постели Арчи, сделала аккуратный глоток и покачала головой.

— Тебе правда нравится, как ты выглядишь?

— Это красиво, — признался. — Гляди.

С этими словами он зажмурился, выгнул спину, закусил губу — и кровь брызнула из его груди. Кожа треснула с лёгким хлопком, впрыснув в воздух несколько капель, пуская тонкую алую струйку, образуя небольшой порез у соска.

Напрягаясь и корчась, заломив руки за спину, он застонал — и порез вытянулся, стал больше, глубже, и Арчи выдохнул, прикоснулся к ране, обмакивая пальцы в собственной крови.

Немели в ответ на это смерила мальчика сочувствующим взглядом, подбежала к нему, села рядом, взяв за руку.

— И тебе не больно? — спросила она взволнованно.

— Это приятно, — прошептал Арчи, смотря на неё из-под полуприкрытых глаз. — К тому же, — продолжил он, — смотри ещё.

Сказав так, он снова зажмурился, стиснул руки в кулаки — только что созданный порез затянулся, как ни бывало.

— Видишь? — выдохнул после. — Я могу делать так, когда хочу. И тут же…

Договорить ему не дали.

Цепко вцепившись в плечи, Немели обхватила его ноги своими, навалилась на него всем весом, крепко прижалась к нему, смыкая губы поцелуем, сковывая в объятьях.

Растворяясь в тепле её рук, в горьких касаниях языка и жара тела, источающего ароматы яблок и малины, Арчи умолк, отдавшись во власть подруги.

Лишь спустя несколько долгих мгновений Немели отпустила его. Внимательно посмотрев на всё ещё ошеломлённого парня перед ней, она сжала его скулы — и отвесила хлёсткую пощёчину. В глазах девушки стояли слёзы.

— Не вздумай себе вредить, — прошептала она, всё так же нависая над новым другом. — Даже не думай об этом. Я знаю, как это приятно. И знаю, к чему это приводит. Приведи себя в порядок, ну. Твоё тело мне нравилось целым, настоящим, живым, а не этот скелет, который ты тут, простите, разложил.

В ответ на это Арчи грустно вздохнул и закутался в одеяло, закрыл глаза. Мгновение — и бледность плоти обрела живой розовый оттенок, порезы на теле затянулись, ни оставив и следа, и лишь ссадины на плечах и лице остались нетронутыми, настоящими следами неприятных воспоминаний.

Всё ещё находясь в коконе своей милой сердцу боли, он вздрогнул, ощутив, как Немели прикоснулась к его плечу и потянулся к ней, стоило девочке коснуться щеки мальчика тыльной стороной ладони, пытался поймать её пальцы краями губ — и та убрала руку, покачала головой.

Дети пребывали в молчании. Арчи всё ещё думал о своих призрачных шрамах и о том, почему Немели они не нравятся, если в остальном — видно же — ей приятно, что он такой слабый и хрупкий, а она — она пила сок и смотрела на глупого маленького мальчика, который просто не знал, чего желает от жизни.

Тишина нарушилась скрипящими нотами оркестра. Бойкие фанфары отбивали марш, и мальчик вытянулся, садясь на подушку, поджав колени.

Девочка щёлкнула пальцами, и в её руке появился второй бокал, который она протянула гостю.

Тот принял напиток из её рук и сделал аккуратный глоток: «Кола», самая настоящая холодная «Кола» — то, что нужно для тёплой ночи.

Немели украдкой покосилась на друга: у неё-то алый гранатовый сок.

— Напиток из моего мира, — объяснил, отхлебнув. — Хочешь?

Та осторожно взяла бокал из его рук, прикоснулась.

Пригубила с опаской. Попробовала языком, обмакнула им же губы — и только потом глотнула. И ещё.

— А ты не верила.

Та кивнула, видя улыбку своего нового друга, и их бокалы с гулким звоном сошлись.

Голоса людей давно забытых времён воспевали величие подвигов своих погибших друзей, и дети слушали их, предаваясь воспоминаниям об эпохах, в которых никогда не жили. Мальчик повёл плечами, ощущая тяжесть солдатской формы, которой никогда не носил, коснулся холодных погон, которых никогда не заслуживал, а девочка смотрела на него и лишь тихо вздыхала, качая головой.

Они стояли у окна, смотрели на яркие огни фейерверков, и слушали весёлый гром, следующий за цветастыми, красными, жёлтыми и зелёными вспышками, что рассыпались на фоне безоблачной гряды небес.

В форме уберштурмфюрерра СС, которая теперь ему была даже по размеру, с именным кортиком на поясе, Арчибальд пил из своего бокала и смотрел на ясную и прекрасную ночь. Хоть где-то ему можно вздохнуть спокойно и с гордостью за дела предков.

Облачённая в свободное зелёное платье, с лиловыми прядями, убранными в косу и подвязанными сизым бантом, с открытым и счастливым лицом, Немели смотрела на своего друга, не скрывая своего умиления. «Уж лучше такой, чем несчастный, — думала она, потягивая «Колу», немного понурив взгляд».

Торжественная нота — мальчик изящно взмахнул рукой, и ставни с шумом распахнулись, впуская ветер, развеяв дым.

— Пройдём? — пригласил он Немели под звуки оркестра, создавая перед подругой лестницу в небо, разбавляя музыкальную партию треском льда, что отбивал лазурные блики ночных светил.

Девочка гордо вскинула голову. Выгнувшись и расправив плечи, она вытянула ладонь, смотря на своего спутника.

— Да, — выдохнула она, одарив друга высокомерной улыбкой графини, которую приглашают на бал.

Ступая вровень, они шли в озарённую светом ночь, и огни города, который никогда не знает сна, сияли далеко внизу, словно встречая новых детей.

Подняв голову вверх, Немели раскинула руки в стороны, и из-под подолов её платья вихрем заструились стаи сияющих железных птиц, что освещали дорогу путникам и пели на забытых языках.

— Ты и так умеешь! — удивился Арчи.

— Дома — это не только крыши и стены, — кивнула Немели, — это и то, что внутри. Я бы не стала мастерицей, не умей я их наполнять, правда?

У мальчика не нашлось ответа, и он молча кивнул, про себя восхищаясь своей новой подругой.

— Закрой глаза, — вдруг сказала девочка. — Я хочу сводить тебя в одно место, но ты его не знаешь, и если будем идти вместе — это слишком долго. А так — пара шагов — и пришли.

— Веди, — кивнул ребёнок, отдаваясь в её власть.

Спустя несколько мгновений Немели разрешила открыть глаза, и Арчи вновь вскинул руку, давая ступеням команду спуститься. Громкий треск — и их лестница пришла в движение, плавно отводя детей вниз, в тёмный переулок, лишённый всяких фонарей. Ноты оркестра тонули в темноте, и мир погружался в тишину.

На углу улицы стояло небольшое здание без каких либо вывесок или опознавательных знаков. Деревянное, с треугольной крышей и широкой амбарной дверью, оно походило на какой-нибудь старый сарай.

Ничего не говоря, Немели подошла к воротам и постучала трижды. Скрип — и небольшая дощечка на входе отъехала, в ней показалась пара ярких янтарных глаз. Спустя ещё мгновение, врата открылись, и детей обдало волной тёплого воздуха, разбавленного ароматами карамели, смешанной с ковылём и терпким, тяжёлым табаком.

Когда туман рассеялся, дети увидели просторный зал, укрытый пеленой тусклого жёлтого света множества свеч, что висели под потолком, разбавленного лёгкими нотами джаза и неровным строем клавишных струн.

С кипами сена вдоль стен и стойкой в отдалении, остальную часть зала составляли наскоро сбитые деревянные столики и едва ли ни разваливающиеся табуреты.

В помещении были дети, человек пять-шесть, все — на высоких стульях у бара.

К новоприбывшим вышло приземистое существо: крыса в оранжевой рубашке, с длинным, в заплатках, носом, и трубкой в зубах, она принялась пытливо осматривать и обнюхивать посетителей.

— Он со мной, Гличчи, — кивнула Немели в сторону мальчика.

— Чо вырядился? — хмыкнула крыса, пристально смотря на Арчи. — Кем будешь, как имя тебе?

— Граф Арчибальд фон Кроннст, — вскинув голову, представился тот, положив руку на эфес меча, смотря свысока на существо перед собой.

— Извините, что не при параде, — рассыпалась Гличчи в поклонах, — и добро пожаловать в Клоаку, мой дорогой граф! — добавила она, падая ниц, ни разу не скрывая ядовитые ноты сарказма. — Заморское пойло, — махнула она лапой в сторону стойки, — прекрасная публика, — кивнула она на двоих ребят за кружками пива в дальнем углу помещения, — и лучшие музыканты Карпы, — указала она на трухлявое фортепиано и седого мальчика с дрожащими ладонями, что сидел за ним, — здесь всё для вас, — хрипло рассмеялась она, вновь смотря гостю в глаза.

За спинами детей послышался шорох. Арчи почувствовал, как кто-то коснулся его плеча.

— У нас нет графов, только дети и мастера, — донёсся бархатный женский голос. — Так кто же вы?

Оглянувшись, он увидел тень с бледной маской вместо лица — и тут же отпрянул, выбежал в центр комнаты, снова схватился за эфес. Немели замерла, наблюдая за другом.

Свечи под потолком вспыхнули, музыка сникла, и тьма потянулась вдоль стен, окрасила пол под ногами ребёнка в чёрный.

Арчи закусил губу, унимая дрожь в коленях, радуясь тому, что ног не видно под полами плаща, а лицо скрыто длинными прядями волос. Не при Немели. Она не должна знать, насколько он слабый. Не должна. Он её друг… Нет. Её граф. И графу не пристало бояться.

Дети у стойки повернулись к мальчику, наблюдая за тенью, что подступала к нему.

Мгновение, треск — и подле ребёнка восстала ледяная стена. Следующий миг — и множество шипов разлетелось в разные стороны. Вспышка, алый блеск — и всё объято огнём, что забрал ледяные стрелы, а в сердце стены пламени сидит мальчик в чёрной форме. Сжав кулаки, стиснув зубы, он не дрожит. Зажмурившись, Арчи ждал, силился унять внезапно обуявший его приступ гнева.

Низкий тихий смех.

Подняв глаза, он увидел девушку в длинном чёрном платье. Её лицо было по-прежнему скрыто маской, а из-под рукавов её одежд тянулись струны мрака.

— А ты хорош, — произнесла незнакомка, протянув руку. — Таолока, Мастерица теней. Если ребёнок не боится меня, он достоин стать одним из нас.

— А кто вы?

— Непризнанные мастера, — ответила Таолока. — Я бы всё равно не навредила тебе. Друг Неми наш друг, верно?

— Ты холоден, йара.

Низкий бас вывел Арчи из оцепенения.

От группы детей у стойки отделился парень, похожий на ходячий пивной бочонок. С чёрной гривой и густой бородой, в лёгкой жилетке и простых брюках, он широко улыбался, и в его карих глазах плясали весёлые огни.

— Тадеуш, Мастер света, — снова пробасил он. — Делаю свечи, несу тепло, разжигаю пламя в душе, выбирай, что ближе, йара.

Остальные трое, равно как и пианист у стены, не проявили особого интереса к новоприбывшему: складывалось впечатление, что для них подобное было обычным делом.

Арчи невольно улыбнулся, принял помощь Тадеуша. Встав на ноги, он отряхнулся, выпрямился, возвращая остатки гордости, ища глазами Немели. Та всё так же стояла у входа, наблюдая за ним. Убедившись, что с её новым другом всё хорошо, она улыбнулась, подошла к нему.

— Любуйся теми шрамами, которые заработал в бою.

С этими словами она одарила его поцелуем в щёку и, мотнув головой, направилась к барной стойке.

— Клоака — место для умных, а не для смелых, — кивнула Мастерица теней.

Стоило ей это сказать, как вдруг свет погас, и все услышали звонкий детский голос.

— Объявляем начало испытаний! На строительство башни из слоновой кости требуются скульпторы, архитекторы, мастера полёта и маляры. Желающие принять участие — отзовитесь.

Сам того не осознавая, Арчи вскинул руку, остальные дети, когда привычное жёлтое мерцание вернулось, встретили этот жест одобрением.

— Иди, — кивнул Тадеуш, — тебе там понравится, йара.

Таолока лишь цокнула языком, покачала головой, сложив руки на груди.

— До скорого, — пискнула Гличчи за барной стойкой.

Стоило ей махнуть своим длинным хвостом, как в центре залы появилась сияющая арка, а за ней — светлый парк, в сердце которого высилась невообразимых размеров башня.

Всё ещё не помня себя, Арчи ступил за грань ворот — и в глаза мальчика ударил яркий тёплый свет.

Верхушка башни скрывалась за облаками. Стоя здесь, на земле, Арчи только и мог, что задрать голову и открыть рот от удивления. Идеально-белая, её стены блестели в лучах яркого полуденного солнца.

— И мне её строить?.. — выдохнул ребёнок в изумлении, по-прежнему прибывая в смятении.

— Да, — кивнула Немели. — Ну, я пошла. Прелесть быть мастером ещё и в том, что ты можешь отказаться от участия в этой стройке. Ты не мастер, и возможности отказаться у тебя не было.

Повсюду ходили дети, самые разные, и все очень занятые. С телегами и ломами, на крыльях или в вагонетках, они сновали и колесили вокруг да около, смотрели, примерялись, будто размышляли, что можно добавить к этой и без того идеальной конструкции.

— Её строят столько, сколько существует Карпа, — заметила Немели.

— О, привет, не ожидала, что ты так быстро освоишься.

Обернувшись, Арчи увидел свою вчерашнюю знакомую. Во всё тех же простых джинсах и лёгкой футболке, с волосами до плеч и яркими огоньками в глазах, Тохра лучилась улыбкой.

— А ты разве…

— Рашму меня подменил, я отгул взяла. А тут и испытание объявили. Решила пройтись, посмотреть, как тут что.

— Ты тоже что-то строила? Эй, ты куда?

Арчи вскинул руку, видя, как Немели, развернувшись, пошла к воротам у стройплощадки.

— Я вернусь за тобой позже, — лучась улыбкой, сказала она.

С этими словами она послала ему воздушный поцелуй, а после, щёлкнув пальцами, растворилась в охватившем её сгустке дыма.

Тохра, видя грусть друга, похлопала его по плечу.

— Она вернётся, вот увидишь. Осмотрись-освойся пока, здесь каждый может найти своё место. Кстати, видишь во-о-о-н те окна, которые такие большие, и с кошачьими головами вдоль рам? Моя работа, — почти с гордостью заметила гид. — Заглянешь туда — увидишь всё, что пожелаешь. Это моим первым талантом было, до того, как я стала гидом.

— А можно менять таланты?

— Конечно. Здесь их оттачивают, а уже потом решают, кому что ближе.

— А когда я могу начать?

— Да хоть и сейчас. Видишь, вот тот парень статую гаргульи к дверям башни тянет, напротив второй такой же поставит, скорее всего. Или вот эта, да, правильно, в сарафане в горошек, да, рукой взмахнула — и по обе стороны серого входа теперь тянется виноградный плющ. Каждый вносит свою лепту, попробуй и ты.

— А я могу забраться на самый верх?

В ответ на это Тохра улыбнулась, покачала головой.

— Рискни.

Зажмурившись, сжав кулаки, Арчи как мог изобразил в своём воображении эту башню. Идеально-прямая, словно пик, она восходила с земли до самых небес — и вот, сквозь треск и блики света, ступень за ступенью, ледяные платформы оплетают её, воплощаясь вместе в такую же грандиозную лестницу.

Осознав, что все вокруг затихли, мальчик открыл глаза и ахнул: все дети замерли, наблюдая, как из воздуха вдоль башни действительно потянулась череда ледяных прозрачных плит.

— Это я?.. — прошептал ребёнок, не веря своим глазам, наблюдая, как всё новые и новые ступени появлялись вкруг башни, уходя и уходя ввысь, в самые дали.

— А леса можешь создать? Чалми стал мастером, и теперь не приходит на стройку.

Просящим был щуплый мальчик в оранжевой робе. С длинными русыми волосами и округлым лицом, он улыбался своему новому знакомому.

— Да, а чем тебе помочь?

— Видишь? — он махнул рукой на тележку за своей спиной. В ней хранились маленькие глинянные изваяния разных змей, птиц и собак. Совсем небольшие, они напоминали фигурки в магазине игрушек, которые Арчи был бы рад купить себе, но отец не разрешал, как обычно, сетуя на нехватку денег.

— Я их хочу на окно третьего этажа поставить, которое как раз в направлении Замка Императрицы смотрит. У меня есть мысль сделать небольшой садик для них, балкон там уже сделали.

— Да, без проблем, только скажи, где это.

— Развлекайся, — улыбнулась Тохра. — Иди, иди сюда.

С этими словами она обняла Арчи, легко коснулась губами его лба, а после, кивнув, попрощалась с ним и растворилась в облаке дыма так же, как это сделала Немели.

«Наверное, все мастера так умеют, — подумал мальчик, наблюдая за её исчезновением».

— Тохра классная, она и меня встречала, — заметил его новый знакомый. — Амади, — представился он, протянув руку.

— Арчибальд, — кивнул новенький, прожимая её.

— А ты откуда?

— Тайный город, — гордо вскинув голову, ответил Арчи.

Амади выдохнул, выказывая удивление.

— Ты смог ужиться с Ней?

— Да, а что такого? — с недоумением.

— Теперь понятно, как тебе удалось на ровном месте сделать нечто такое, — уклончиво ответил его новый друг, кивая на огромную ледяную винтовую лестницу. — Так как, поможешь?

— Без проблем, — сказал мальчик и хлопнул в ладоши.

Стоило ему это сделать, как из земли вытянулись новые ступени. Две покатые полосы и лестница между ними, чтоб можно было везти груз.

— А зачем ты хлопаешь в ладоши?

— Ну… — протянул Арчи, — в книгах волшебники всегда дополняют свои чары жестами. Это выглядит круто, — гордо улыбнулся он.

— Ты крутой, — согласился Амади.

— А ты что умеешь? Это всё твоё? — кивнул на тележку со статуэтками. — Можно посмотреть? — спросил новенький, направившись к ней.

— Да, можешь даже взять парочку, у меня лишние есть. Выбирай любые.

— Любые? — глаза Арчи загорелись.

Столько всего тут было! Из глины и гипса, серебра и бронзы, каменные и стеклянные, много-много маленьких фигурок самых разных зверей. Смотря на них, мальчик замер, даже не зная, что и думать.

— Я их сам сделал. Руками, — улыбнулся Амади. — Никакой магии, чистое волшебное ремесло.

— А ты долго учился?

— Всю жизнь, — ответил мальчик. — Я у Карпы бессмертия просил. — Чем дольше живёшь, тем больше умеешь. Мне нравится то, что я делаю.

— Здорово, — прошептал Арчи. — Я могу взять эту птицу? — спросил он, указывая на ворона из чёрного металла. Небольшой и блестящий, с каменным оперением и сапфирами вместо глаз, он манил к себе, и ребёнок едва сдерживал желания коснуться статуи.

— Да, бери, — улыбнулся Амади, взяв статуэтку и почти торжественно отдал её товарищу. — Теперь он твой. Можешь дать ему любое имя.

— Шварци, — выдохнул мальчик, всё ещё разглядывая статую. — Чёрненький, — пояснил он, видя непонимание в глазах знакомого.

— А что за язык?

— Немецкий, я из ГДР. Стоп, — коснулся своей шеи. — А как ты меня понимаешь?

— Мы общаемся на языке Эблы, родного города нашей Императрицы. Эта речь просто замещает нашу, — уже неувереннее добавил. — Все его просто знают, и всё тут.

Арчи поджал губы. Что-то сложное. Работает — и ладно. На всякий случай задумался — и, нет, мысли строились на немецком, всё в порядке.

— Так откуда ты? — переспросил, теперь прислушиваясь к собственным словам. Это звучало как-то… совсем чужим. Никогда не слышал ничего и близко похожего.

— Я из Пелузия, у меня папа был ремесленником. — Снова-таки, Арчи понял ответ совершенно естественно. Работает — хорошо. Может, потом спросит об этом у Немели.

— А мой папа на заводе работает, — грустно заметил Арчи. — И пьёт постоянно.

— Мой тоже пил, понимаю тебя. Папы везде одинаковые, наверное. Идём?

Арчи строил лестницы, Амади украшал окна, прочие дети таскали статуи и красили башню в белое.

Ленточки в воздухе, шарики в небе, весёлая музыка и много смеха — за всеми этими занятиями ребёнок утратил счёт времени. Уже и думать забыл и о Клоаке мастеров, и об искусственных шрамах, и вообще — ему нравилось здесь, он был счастлив. И «чужеродность» речи совсем не ломала. Наконец за столько времени он чувствовал себя причастным к чему-то великому, к чему-то большому и грандиозному.

Именно так он видел ту самую башню, в которой жила королева Фантазии — а теперь он лично принимал участие в её постройке. Интересно, когда закончат — Императрица тоже переедет туда? И, быть может, стоит потом-потом достроить раскрытый цветок лотоса на самой вершине?

И ещё много мыслей по ходу, и, самое важное: он — не изгой, его помощь нужна другим. Благодаря ему дети могут пешком добираться до верхних этажей башни, не прибегая к громоздким воздушным шарам и не меняя свои таланты на те, которые позволяют летать. Это было здорово.

Сидя в тени аллеи на скамейке и болтая с Амади, Арчи дёрнулся, увидев знакомую девичью фигуру. В длинном зелёном платье и лиловыми волосами, подвязанными в косу, к детям приближалась Немели с корзинкой сладостей.

— Я уже думала, что потеряю тебя, — рассмеялась она вместо приветствия. — Здраствуй, Ами, как ты?

Амади коротко кивнул и спрятал глаза.

— Всё хорошо, Неми, спасибо. Я пойду, ты не против?

— Как знаешь, — поджала губы, также отвела взгляд.

— Что не так? — спросил Арчи, склонив голову набок.

Между его друзьями повисла неловкая пауза.

— Долгая история, — коротко ответил Амади, а после — пожал руку нового товарища и быстрым шагом заспешил в сторону остальных детей у башни.

Немели опустилась на скамейку рядом с мальчиком, коснулась его ладони, одарила тёплым взглядом.

— Не устал?

— Немного, — признался ребёнок. — А сколько длится испытание?

— Раз в день до последнего желающего. Пойдём домой, или ты ещё хочешь?

Арчи посмотрел на свои руки. Они болели, как и плечи: слишком много жестов, слишком много всего. Сейчас действительно хотелось посидеть, отдохнуть.

— Ты можешь прийти сюда и завтра, — заметила Немели.

— Да, ты права.

Рядом с ними открылось окно с видом на особняк под вечерним небом — дом Немели. Оттуда веяло теплом, пряным ароматом мёда и молока и приятной музыкой: хозяйка явно знала, как создавать уют.

— От такого быстрого перемещения в глазах рябит, — усмехнулся Арчи.

— Пешком это кучу мек, — отмахнулась Немели. — Так правда быстрее, привыкнешь со временем.

— Это как такси, только лучше, — заметил мальчик, смотря на свой новый дом, тонущий в ночной тиши.

Вместо ответа Немели щёлкнула пальцами, и мир утонул во мраке.

Мотнув головой, Арчи обнаружил себя стоящим на балконе. Сложив руки на подоконник, он стоял у окна дома Немели и смотрел в ночь.

Как обычно — он уже успел к этому привыкнуть, и всё равно удивлялся, — играла музыка, на этот раз — мерные переборы фортепиано, похожие на те, что звучали ещё вчера, когда он только прибыл в Карпу.

За окном раскинулась большая пустая площадь с поместьем в несколько этажей и высокой башней, уходящей купольным пиком в небо. Чуть вправо за особняком медленно крутилось старое колесо обозрения, какое было и в его родном городе.

«Однажды я привыкну к этому, — покачав головой, мысленно выдохнул он».

Всего миг назад он сидел на скамейке в парке — а теперь тут. Как и до этого, они с Немели пришли в тот странный бар, где он едва ли хотел оказаться снова, а после — попал на площадь. Очень, очень странное и большое место, эта Карпа. Прав был Амади, заметив, что бессмертие — самое ценное, что может быть в мире, в котором доступно всё.

— Как ты?

Звонкий голос Немели нарушил общую вновь воцарившуюся гармонию. Девочка стояла в дверях, не переходя порога, держала в руках две чашки, наполненных чем-то ароматным и пряным. Корзинка с конфетами висела у неё на локте. В лёгком зелёном халате, что мерцал в свете звёзд, она чуть склонила голову набок, так что её лиловые пряди частично скрывали лицо, отбивали собой блики луны, переливаясь в полуночном свете.

Арчи повернулся к своей подруге, поспешил к ней, взял одну из чашек, подал руку, помогая Немели войти.

Дети сидели за столом, а перед ними — аккуратные блюдца и маленькие чашки с чем-то сладким.

— Что это? — неуверенно спросил мальчик, сделав глоток. На вкус напиток напоминал тёплое молоко с мёдом, немного корицы.

— Урнаг, — улыбнулась Немели. — Теперь мой черёд угощать.

— Никогда не слышал об этом напитке, — новый глоток.

— А он местный. Из мира Императрицы.

— А откуда она?

Его подруга не сразу ответила, смотрела на своё размытое отражение в чашке.

— Эбла, — только сказала. — Далёкая-далёкая страна. Не слышала о ней в своём мире.

— Я тоже, — поджав губы, ответил Арчи.

Так дальше сидели и пили тёплый медово-молочный урнаг, а за окном сияли лазурные ночные небеса, меняя свои оттенки в тон спокойной, нежной музыке, что пронизала своими незримыми нитями воздух вокруг.

Делая глоток за глотком, мальчик смотрел на свою новую подругу. Некогда бледная, теперь её щёки укрылись лёгким румянцем, а на губах играла добрая улыбка. Взгляд её голубых глаз, разбавленный тонами тьмы, лучился нежностью, и Арчи видел своё собственное отражение в них. Робкий и всё ещё смущённый, он то смотрел на неё украдкой, то опускал взгляд. Вздрогнул, ощутив, как она легонько коснулась его кончиками пальцев стопы, поджал колени, вжимаясь в кресло.

Немели тихо засмеялась, качая головой.

— Тебе нравится здесь?

Вместо ответа ребёнок кивнул.

— Это значительно лучше, чем дома. И никто не знает, где я.

Немели вздохнула.

— Счастливый ты, наверное.

— А всё-таки, — спросил ребёнок, — почему твои дома, по крайней мере этот, такой большой и такой пустой? И Амади так быстро убежал, и в том баре мастеров — ну, я видел, как на тебя косились, хоть там и все странные.

— Ты же видел дым в спальне, правда?

— Да, это те самые сигареты, которые курил мой дедушка, пока рассказывал мне сказки.

— Вот! — воскликнула девочка, — а остальные дети терпеть его не могут. И в коридоре тоже, ты же видел картины, правда? Я нахожу их прекрасными, а остальные — только посмотрят на них, и убежать хотят. А ты вообще абсолютно всё спокойно воспринимаешь. И даже сейчас — смотришь в окно, и сам рисуешь то, что хочешь видеть, и мой дом соглашается с тобой.

— Мне нравится здесь, — пожал плечами Арчи, силясь унять дрожь, стараясь не смотреть на свою подругу. — Он правда напоминает мне о детстве.

— Ну вот, здорово же! — улыбнулась девочка. — А ещё, — с этими словами она встала и подошла к окну, широко распахнула занавески, — гляди!

Мальчик последовал за ней — и закрыл лицо руками, силясь укрыться от мощного потока ветра.

Оба ребёнка замерли. Завороженные, они наблюдали, как на город опускался сизый туман. Музыка сникла, погружая мир в тишину. Стоило дыму рассеяться, как поднялся сильный ветер, и взгляду детей открылась длинная череда надгробий. Одна за другой, на опустевшей площади появлялись гробницы, и совсем скоро из окна можно было рассмотреть целое кладбище. Фамильные склепы и небольшие усыпальницы, обелиски и маленькие оградки для парных могил — объятые лёгкой сизой дымкой, они сияли в нависших сумерках, и свет луны озарял их холодной лазурью.

Арчи смотрел на раскинувшееся перед ним мёртвое поле и улыбался. Точь-в-точь такое же изображение было на обложке книги, которую он так и не смог купить, а теперь — вот он, могильник, скованный вечной ночью.

— Ты в порядке? — прошептала Немели. В её голосе ощущалось волнение. Украдкой, она смотрела на мальчика, стоявшего рядом с ней, то и дело поглядывала в окно.

— Полном, — выдохнул мальчик.

Хлопнув в ладоши, он расправил плечи и сделал глубокий вдох: ребёнок знал, что хочет видеть здесь и сейчас. Осознавая, что он может менять всё вокруг, и мир, в который он попал, ему подвластен, мальчик хотел веселья. Того, какое не было доступно ему дома. Того, о чём он всегда мечтал.

Улыбнувшись, он взмахнул рукой, и вдоль площади прокатился оглушительный рёв. Рокот камней и пыль столбом, серый дым, скрежет и рёв — один за другим из земли поднимались тела. Хилые и в лохмотьях, блеклые и полуголые, мертвецы покидали свои гробницы, внимая зову их владыки.

Облачённый в длинный плащ офицера СС, подставив лицо северным ветрам, Арчибальд сделал новый взмах — и усопшие отвечали ему. Утробным воем, задрав головы вверх, они тянулись к своему хозяину. Укрытые чёрными пятнами, с лицами, частично лишёнными кожи, они тянули к нему свои руки, и глаза их сияли пурпурными огнями.

Снова треск — и из окна вытянулась ледяная тропа, а за ней — небольшая сцена, как раз над сердцем кладбища.

Мотнув головой, Арчи встал на дорогу крепкого льда. Он шёл над землёй усопших, и покойники взывали к нему.

Завороженная, Немели забыла, что происходящее вокруг суть не более, чем мираж. Испугавшись, она дёрнулась в сторону своего друга, окликнула его, но ветер заглушил её слова. Мальчик не слышал её, в его сознании струились звуки скрипки.

С Сабиной он гулял по вечернему парку и читал стихи, а та оставила его из-за слабости. Здесь же он может всё, и Немели его видит. Он знал, что она смотрит, волнуется, беспокоится, зовёт его — и пусть. Что может быть лучшим доказательством силы, как не эта армия мёртвых, что поднялась от его руки? Что может быть более ярким представлением его чувств, чем эта дикая, безумная симфония скрипок и альтов, что сейчас звучит в его и её сознании?

Встав в центр сцены, Арчибальд обернулся, глядя, как Немели застыла у окна, прижав руки к груди. Ветер трепал подолы её платья, а длинные пряди застилали лицо. Вытянув руку, мальчик приглашал свою подругу к себе, искал глазами её растерянный взгляд: она сомневалась. То порывалась сделать шаг, то отстранялась. Обхватив свои плечи, она сжалась, закусив губу. С мгновенье колеблясь, она кивнула и пошла за ним. Сжав кулаки и твёрдо ступая, не боясь упасть, она шла к своему другу, и симфония, разбавленная хором мёртвых, подгоняла её.

Ещё миг — и ладони детей сплелись, а сцена стала больше. Обняв подругу за талию, взяв её руку в свою, Арчибальд вёл вальс, и Немели следовала за ним, а мертвецы — те им вторили, так же разбившись на пары, пускаясь в пляс, охваченные трелью загробного мира, чьи ноты походили на тяжёлые удары капель проливного дождя.

Луна налилась багрянцем, и небеса вспыхнули алым, а дети кружились, озарённые россыпью звёзд. Немели жмурилась, старалась отвести взгляд, опустив голову на плечо друга. Арчибальд глядел поверх неё, любуясь балом, что развернулся под ними.

И над обителью мастерицы пустых домов воцарилась ночь, и лились загробные ноты скрипки, и мёртвые плясали, вторя хозяину, даря свои чары тому, кто их создал, кто верил, и кто искал их. Кто выбрал волшебство смерти, отринув дары живых.

СТИХ ТРЕТИЙ. «ЗОВ ПРОШЛОГО, ЧАЯНЬЯ И ТЕРЗАНИЯ, ПРИМИРЕНИЕ И ВОЗМОЖНОЕ РАССТАВАНИЕ»

В Карпе было всё, кроме смены суток, но это никого не смущало: если ты можешь изменить своё окружение чуть ни по щелчку пальцев, то и часы тебе не нужны — сам волен решать, когда наступит день или ночь. Для себя Арчи делил их между временем, которое он проводил с Немели, и всем остальным. Часы в особняке мастерицы пустых домов — Синий Дом, как они назвали его вдвоём — это раннее утро и поздний вечер, а всё прочее — то, что за границей её меки.

За окном сияла луна, а полумрак спальни был разбавлен тусклым светом ночника.

Под потолком витал сизый табачный дым, и на подоконнике тихо скрипело радио, играя джаз тридцатых годов.

Арчи сидел в кресле и пил какао, держал в руке раскрытый блокнот, отмечая в нём новые места.

Первые дни в Карпе он ни на шаг не отходил от Немели, появлялся там, где она покажет, и в итоге едва ли ни потерялся. Сам по себе город мёртвых детей устроен так, что ты должен твёрдо знать место, куда хочешь пойти. Нет — держи в голове образ места, которое тебе нравится, и окажешься там, куда приведут тебя мысли. Именно из таких картин Арчи и составлял карту города. Он уже знал, где здесь есть закусочная с бургерами с мясом кроббсов — что-то вроде утки, только с семью лапами и без крыльев, а на вкус — как свинина, но с особым, приторным, кисло-сладким соусом. Сам бы он такого ни в жизнь не придумал, а тут — целый ресторан нашёл. «Кола», в свою очередь, полюбилась другим детям, и теперь это особое чёрное лакомство можно было отведать как в Клоаке, так и в других местах, которыми заведовали новые знакомые ребёнка.

Саму Клоаку Мастеров, к слову, где всегда играл приятный слуху джаз и собирались так-то интересные ребята, Арчи отметил отдельно. Не обошлась карта и без главных ворот Карпы, и их с Немели Синего Дома, равно как и очертаний Тайного города, где он и располагался. И лебединый парк у озера, и площадь Красной Пирамиды (местное старое название — абсолютно-непроизносимая «Площадь красной Загкурэды», и Фонтанная Площадь, где каждый ребёнок волен вызвать другого на поединок поэзии, и ещё множество разных мест, и везде — новые знакомые, новые друзья. Новые связи.

Слава о ребёнке, способном поднять мертвецов, быстро разлетелась по Карпе. Пускай даже в форме иллюзий, его усопшие пугали и забавляли других детей. Скрипач Трисмегист, который так же был мастером клавиш, глубоко впечатлился этим умением и первым подошёл к ребёнку с предложением устроить нечто совместное и для всех. Посудачив немного, дети сговорились дать масштабное представление.

Прямо сейчас Немели с Таолокой ушли выбирать площадь получше, чтоб устроить настоящий спектакль теней и покойников в антураже концлагерей, и мальчик впервые за долгое время оказался всецело предоставленным самому себе. Думал о том, как будет лучше обставить сцену, какие цвета использовать для неё. Уже договорился с музыкальной темой, которую будет играть скрипач.

Отложив свой блокнот на тумбочку у кресла, ребёнок потянулся, зевнул, сделал ещё глоток тёплого какао.

В углу, недалеко от постели, лежал его рюкзак: тот не прикасался к нему с того самого дня, как прибыл в дом своей подруги. Вообще дети редко приносили в Карпу какие-либо вещи, а те, что были с ними, вскоре исчезали, как ненужная память о мире, который им не мил. А этот рюкзак до сих пор тут. И школьник всё правильно помнил: среди прочих вещей он нашёл фотоальбом, некогда украденный из музея истории. В фотографиях лагерей смерти мальчик надеялся найти вдохновение.

Раскрыв рюкзак, помимо альбома, мальчик нашёл жёлтую тетрадь без подписей. На страницах — много разных рисунков цветными ручками. Пять лун, наброски каких-то больших и чёрных собак вроде тех статуй, которые стояли на вратах, скелеты котов и мышей — рассматривая их, ребёнок всё никак не мог понять, чьё это. Сам он никогда не занимался рисованием, и уж тем более ему и в голову не могли прийти картинки, подобные тем, которые были тут. Увиденное же дальше, в середине тетради, вовсе смутило его. Это были стихи.

Город мечты, рождённый из детской сказки.

Хочешь увидеть его? А он рядом, в сердце,

Где-то под небом, сотканном сладкой краской.

Не думай, решайся — сама отворится дверца.

Там, где долина укрыта зелёным туманом,

У берега речки, что под защитой ветров,

В царстве мечты, за границей взрослых кошмаров,

Город стоит. Он вне власти времён и богов.

Память детей укажет дорогу к воротам.

Сердцем ты чистый? Отыщешь тогда их сам.

Здесь обретёшь ты всё, что хотел когда-то,

Если Реальное место уступит Снам.

Лампа волшебная путь озарит предлунный,

Кошачье урчанье — эхо страны чудес.

Смело ступай, не оглядывайся, не думай.

Вся жизнь за гранью — суть беспросветный лес.

Быстро уходит время, мир истлевает в мгновенье,

Старость, невзгоды, лишь суета и мрак —

Брось это всё, ответь едва слышному пенью,

Живи и воспрянь, пусть всё обратится в прах.

Читая и перечитывая, Арчи не мог поверить своим глазам. Всё, всё, описанное здесь звучало не то угрозой, не то — предостережением. Вне всякого сомнения, это слова о городе, в котором он оказался. Но, что мальчика удивляло значительно больше, он знал человека, написавшего их. Уже с первых строк узнавался и почерк, и манера письма, вспомнилось, как в тот же день, как он попал в Карпу, Карл отдал ему свою тетрадь с просьбой прочесть его новые стихи и рассказать, что Арчи о них думает. Да, всё было именно так. Обычно стеснительный и неуверенный, красный от волнения Карл поймал его на перерыве и дрожащими руками протянул эту тетрадь.

— Вот, посмотри эту штуку, — говорил тот сбивчивым голосом. — Я это всё совсем недавно написал. Мне приснилось такое… Много-много всего, посмотри, пожалуйста, и расскажи мне завтра, что думаешь. Я записал и зарисовал всё, что смог запомнить, тут много всего, сам удивляюсь, как я смог такое придумать, это и выглядит, и звучит классно. Значительно лучше, чем раньше.

И ещё тогда Арчи раскрыл тетрадку, и стал рассматривать рисунки друга. И большую картинку на весь лист с белой птицей в клетке, и змеями по бокам, и замок за облаками, и статуи собак — мальчик хотел уже в тот момент расспросить своего друга подробнее об увиденном, но случилось всё, как случилось, и Карл заспешил на урок, а сам Арчи — сбежал сюда.

А что если он попал сюда по ошибке? Что если изначально Императрица, Тохра и прочие ждали Карла, а не его? Ведь может так статься, что мальчик украл, по-настоящему украл возможность своего друга оказаться в том мире, о котором тот мечтал? Ведь у него всё куда хуже: похоронил папу — тот погиб в аварии, в школе почти ни с кем не общается. У него, кроме Арчи, нет друзей, девчонки над ним смеются, он толстый и неряшливый, постоянно в своих книгах. Нет, Арчи тоже любит читать, но куда ему до Карла — о его любви к чтению шутят все, даже учителя ругают за то, что тот их не слушает, и, укрывшись за рюкзаком, увлечён новым романом. И тут такое!

«Да ну, бред, — отмахнулся. — Будь это ошибкой, уже бы что-то случилось, а всё в порядке».

Он здесь, живой и здоровый, и всё хорошо. Но что если…

Что если Арчи действительно здесь по воле случая, и на его месте должен быть Карл? Это его ждали в Клоаке Мастеров, возможно — они даже сейчас видят в Арчи его товарища…

— А, вот, где ты!

Мальчик вздрогнул, поднял взгляд. Счастливая и довольная, Немели выдохнула и упала на постель.

— Я тебя обыскалась, — бросила она, смотря в потолок. — Хотя бы предупредил, что никуда не пойдёшь. Ты же говорил, что с Трисом думаешь репетировать. Мы долго размышляли, лучше устроить представление в нашей тёмной меке, или средь бела дня… Ух ты, а что это у тебя такое?

Не дожидаясь ответа, она выхватила тетрадь, стала её рассматривать.

— Я и не знала, что ты дневник ведёшь, и рисовать умеешь, и стихи пишешь. Пиши ещё, у тебя здорово получается, — заключила она, ознакомившись с содержанием, и улыбнулась, склонив голову набок.

— Ты классный, — добавила она, мягко коснувшись его руки. — Прочитай их перед началом выступления. Кстати, у меня для тебя хорошая новость, от Тохры: нам надо в Песочный Замок.

— Зачем? — удивился Арчи, внутренне похолодев.

Последний раз, когда он там был, ничего хорошего не произошло.

— Ну, ты здесь уже несколько месяцев, постоянно участвуешь в испытаниях, завёл себе друзей, и, что самое главное, твои лестницы действительно помогают при постройке башни, да и весть о подготовке нашего концерта летит быстрее моих птиц. Наша Императрица, Первая и Великая, решила призвать тебя на особое испытание. Представляешь? Если ты докажешь ей свой талант, и она сочтёт его достаточно впечатляющим, полезным и действенным, то ты уже сейчас станешь самым настоящим мастером! А это столько разных возможностей, ты даже не представляешь! Давай, ну, не кисни, чего ты, пойдём?

Арчи замахал руками, призывая свою подругу остановиться.

— Погоди, Немели, стой, подожди, не так быстро. Императрица думает сделать меня мастером, и хочет посмотреть, как хорошо я строю ледяные лестницы?

— Ага! Она думала украсить главный холл своего замка чем-то особенным, и решила, что твой нетаящий лёд — самая лучшая декорация. Если ей понравится, то ты сможешь стать мастером уже сейчас, вот так сразу. Таких успехов я даже и не вспомню, кто мог добиться.

— А если нет?..

— Тогда попросишь у неё новое испытание в другой раз. Это вполне нормально. Да что ты всё эту тетрадь рассматриваешь, дай сюда.

С этими словами девочка забрала записки Карла, откинув их обратно в рюкзак, а после — и тот отправился под торшер в дальний угол спальни, где и стоял до этого.

— Хорошо, — выдохнул Арчи, — что нужно делать?

— Просто представь главные ворота Песочного Замка — и мы будем там. Можем из комнаты, можем из окна выйти, как тебе удобно.

— Что, даже без подготовки?

— Ты видел первый этаж? Сам же вчера там мою лестницу на ледяную поменял, и красиво теперь, ещё более холодно, чем раньше, и так по-ночному, уютно. Зачем тебе готовиться к тому, что ты и так умеешь? Давай, это из таких дел, которые надо совершать сразу и решительно. Не сомневайся, не нервничай, ну.

Видя абсолютную растерянность и замешательство своего друга, Немели вздохнула и покачала головой, подошла к нему. Опустившись перед ним на колени, она взяла мальчика за руки, внимательно заглянула в его глаза.

— Я верю в тебя, солнышко, — прошептала она, мягко коснувшись губами его ладони. — У тебя всё получится. И я с тобой буду, не переживай.

От этих слов, от её тихого, и всё такого же звонкого, нежного голоса, и тёплого, невероятно тёплого и доброго взгляда сердце ребёнка дрогнуло: да, он готов доверится ей. И утешался её верой в него. И правда, чего ему бояться той, кто его сюда пригласила? Это ведь именно Императрица в итоге отправила его жить к Немели: значит, она ему тоже желает только добра. Бояться и правда нечего.

Зажмурившись, Арчи попытался представить косматые облака цвета корицы и алое, пахнувшее вишней, небо за ними. Видел минареты, уходящие далеко за тучи, и желтые, сияющие блеклым песком стены. Воздушный и яркий, этот замок парил высоко над городом, и вокруг него витал сизый, тронутый зелёным дымом, туман. У высокой арки белых ворот будто отдыхали две статуи котов. С шерстью из синего мрамора, они сидели на вытянутых лапах, и смотрели на путника прищуренными аметистовыми глазами, оскалив морды в загадочных, игривых улыбках.

Мгновение — и ставни спальни с шумом раскрылись, приглашая детей идти. Уже привычно взмахнув рукой, мальчик создал ступени в небо и, коснувшись ладони Немели, друзья ступили к вратам.

Ночь над мекой пустых домов отступила перед яркими лучами закатного солнца, окутывая мир красками вечно-алого свода. Дети шли твёрдым шагом в закат, и врата Песочного Замка приглашали их под свой кров, озаряя лучами лазурного с переливами нефрита света.

Уже внутри Немели и Арчи обнаружили себя стоящими в главной зале, избегнув перехода по невозможно-длинной галерее витражей, что предшествовала холлу, и тянулась сюда от самых ворот.

В сердце комнаты стоял круглый стол, озарённый красными с отливами сирени солнечными лучами, что смешивались с узорами на окнах, и рассеивались по комнате, разбивая полумрак тёплым, волшебным сиянием. Играла лёгкая музыка, напоминающая колыбельную, сотканную из переливов клавишных и гитарных нот.

Арчи не сразу понял, где находится, и принялся вертеть головой, осматриваясь по сторонам, не в силах скрыть удивления одновременно и скромному и пышному, величественному убранству комнаты. Почти пустая зала была усеяна зелёными, красными, белыми, жёлтыми и синими цветами, а вокруг — окна, в чьих стёклах отображались пейзажи неизвестных ему далёких мест. Подземные дворцы и небесные крепости, высокие пирамиды в джунглях и разрушенные замки в огненных пустынях, каменные сады и стальные вороны — множество, великое множество картин окружало всякого, кто пришёл сюда.

Наконец взгляд мальчика коснулся мраморного стола в центре. За ним вкруг сидели три девочки и пили чай. Императрицу и её советчицу он узнал сразу, третью — с яркими светлыми вьющимися кудрями и в тёмном платье, узким, вытянутым лицом и тонкими, длинными руками в перчатках, он никогда не встречал, и именно она первая поднялась, чтобы приветствовать детей. Всё её приветствие свелось к тому, что девочка чинно кивнула гостям и улыбнулась, помахала им рукой.

— Мы заждались вас, — добавила она после. — Хотя, я знала, что ты придёшь.

С этими словами она подошла к Арчи, протянула ему руку, приглашая за стол.

— Ты проиграла, — гордо заметила Императрица, сделав медленный глоток, смотря на сидящую напротив Туйону.

— Как ты, Немели? — спросила та в пол-оборота, словно не замечая мальчика.

— Мои подруги хотели поговорить с тобой, так что испытание мастера буду проводить я, — добавила незнакомая девочка, обращаясь к ней же. — Готов? — улыбнулась Арчи.

Тот невольно пожал плечами, видя, что, вне зависимости от его ответа, тут уже всё решили.

— Вот и здорово, — заключила незнакомка, беря его под руку. — Смею откланяться, — кивнула она остальным.

Арчи и оглянуться не успел, как оказался в соседней зале, куда более просторной, чем предыдущая, и полностью пустой, окутанной сизым полумраком.

— Ты как вообще? — спросила девочка, замечая его волнение. — Всё в порядке?

— Как тебя зовут-то? — выдохнул тот вместо ответа.

— Рисилана, Первая и Единственная, — улыбнулась та, изогнувшись в грациозном реверансе.

— Я думал, так называют Императрицу.

— Ну, так Императрица императрицей, а Рисилана на всю Карпу тоже одна, второй такой нет, — легко усмехнулась новая знакомая, — а от нашей Великой тебе сегодня задание. Видишь вот эту большую пустую комнату? Здесь раньше всякий хлам был, мы только недавно уборку закончили. И теперь хотели сделать здесь игровую площадку. А если ты можешь ставить лестницы, то уж горки для тебя вообще не проблема, правда?

— Я думал мастер делает вещи для других детей.

— А Императрица — не ребёнок, по-твоему? И я, и Туйона? Мы — первые дети Карпы, между прочим, — с лёгким укором в голосе заметила Рисилана. — Так что, сможешь?

— Попробую, — кивнул Арчи.

Нужно сосредоточиться. Как бы там ни было, а это настоящее испытание, проверка того, чему он научился за всё это время. Следовало показать себя в лучшем виде.

Закрыв глаза, он попытался вспомнить детскую площадку во дворе, который видел из окон дедовой квартиры. Просторная лужайка с двумя высокими горками и тремя качелями, в центре — небольшая карусель на пятерых, и песочница рядом, и лавочки вокруг площадки. Теперь увиденному нужно добавить свои собственные краски. Сделать всё ледяное, но не слишком холодное. Можно даже, чтоб блестело, и чтоб снег по краям свисал, как на открытках.

Нависшая тишина треснула, и повеяло пробирающим холодом.

Увидев плод своих стараний, он ахнул, не в силах сдержать удивления. Слой за слоем, из кромки льда и поднявшегося снежного ветра проступали контуры той самой площадки из давно ушедшего детства.

Девочка прислонила ладони к губам, наблюдая широко открытыми глазами за тем, как перед ней вырисовываются настоящие горки из цельного льда, и мягкие кучки снега перед ними. Качающиеся на невесть откуда взявшемся ветру качели, песочница, полная мокрого снега, который так и блестел, словно приглашая детей лепить снеговика, и длинные, с витиеватыми спинками скамейки вдоль стен залы. Даже деревья — и те возвышались здесь, с блестящими прочными стволами и хрупкими, ломкими небесно-голубыми листьями, они тянулись меж скамеек, создавая тени от солнца, чьи лучи пробивались сквозь окна и потолок.

— Сделаешь такой же парк рядом с моим особняком — станешь мастером, — прошептала Рисилана, всё ещё завороженная зрелищем, представшем пред ней.

— Но я думал…

— Один раз получилось, получится ещё, — отрезала девочка. — Сам говорил, мастер трудится во благо народа, — подытожила она, склонив голову набок. — Слушай, — она резко повернулась к нему, — а почему ты такой грустный? Я же пошутила, ты только что стал мастером! Даже больше, ты — настоящий волшебник, самый-пресамый, — взяв его за руки, произнесла она. — Но ни при Императрице, ни сейчас, — cникнув и посерьёзнев, — ты толком и слова не сказал, и вообще пришёл сюда как по указке, и думаешь совсем о чём-то таком… нехорошем, неприятном. Я чувствую настроение каждого ребёнка, и твоё меня вгоняет в грусть. Больше того, мне ведь нравится то, что ты создал, а моей радости ты не ощущаешь. Ты ведь не о вашем спектакле думаешь, не правда ли? Есть нечто такое, что беспокоит тебя куда сильнее. Может, ты считаешь себя здесь лишним?

Её тихий, вкрадчивый голос, прямой, искренний взгляд голубых глаз из-под полуприкрытых век, тёплое дыхание, дрожь в ладонях — Арчи слушал новую знакомую, и его сердце учащённо билось.

Нет, он не мог и не хотел скрывать от неё ничего, и рассказал ей всё, как было. Про найденный рюкзак, про тетрадку Карла, про то, что сам он возможно здесь по ошибке, и вообще. Он и сам не заметил, как оказался в объятьях Рисиланы. Как они сели на скамью под инеевой ивой, и как девочка принялась успокаивать его и утешать. Говорить слова, которых он не слышал, только прижимался к ней, едва не плача, а та всё гладила его, и гладила.

— Не бойся, — заключила, оставив мягкий поцелуй у затылка, вновь взяв его руки в свои и пристально посмотрев в глаза. — Если всё так, как ты говоришь, то это легко исправить: просто вернись в свой мир, приведи своего друга сюда, и справедливость будет восстановлена. Немели любит тебя, а не кого-то ещё. Она узнала о тебе от Императрицы, мы узнали именно о тебе от Тохры. Ты здесь свой, наш, ты нам нравишься. А приведёшь Карла — так и вовсе станешь героем: таких смельчаков ни до, ни, наверное, после тебя не будет.

— Ты правда так считаешь?

— Именно, — кивнула девочка, одарив его новым лёгким поцелуем в щёку. — Ты молодец, что думаешь о других…

— Вуууу! — услышали они восторженный крик: Императрица увидела результаты испытания, и уже наперегонки с Туйоной бежала к одной из горок, в то время, как её подруга остановилась, чтобы слепить снежок, и метнула маленький комок в сторону сидящих.

Рисилана поймала шар в полёте, и, смеясь, бросила его в сторону первой советницы Карпы. Та увернулась, принялась готовить новый снаряд.

Что до Немели — та стояла в дверях залы, тихо улыбаясь.

— Не дрейфь, — мягко кивнула новая знакомая мальчику, легко ткнув его в бок, — иди к ней, поговори. Не бойся.

Тот коротко кивнул, поднимаясь со скамейки.

— Уже уходишь? — Императрица Мамёт свалилась с горки прямо рядом с подругой и новым мастером, быстро поднялась, отряхнув платье.

— Да, пожалуй, — пожал плечами Арчи. — Спасибо, что пригласили нас к себе.

— Даже не спросишь, довольна ли я? — спросила та, немного надувшись.

— Ты выглядишь радостной, — ответил мальчик почти безразличной улыбкой.

Та в ответ совсем насупилась и показала язык. И рассмеялась.

— Ты самый скромный мастер, которого я знаю, — заключила она, протянув руку, и тот пожал её.

— Эй, так не пойдёт, — окликнула их подоспевшая Туйона, схватив новоиспечённого мастера за плечо. — Ты куда это собрался? Мы тут праздник устроить думали, послушай, вот, гости идут.

Мальчик прислушался: и правда, в отдалении за стеной слышался приглушённый смех детей. Даже голос Тохры, призывающей всех к порядку, чтобы не портить сюрприза.

Ребёнок посмотрел на стоящих перед ним девочек. На собственноручно созданную детскую площадку. На спокойную Немели рядом и на взволнованную советницу Императрицы. Заметил короткий кивок Рисиланы — и крепче сжал ладонь своей подруги.

— Нет, — твёрдо отрезал, — я пойду.

Сказав так, он щёлкнул пальцами, не давая никому возможности возразить.

В тот же миг они с Немели оказались в спальне, приземлившись в неё через окно. Ступив на пол, мальчик, не теряя ни минуты, принялся собираться. Отыскал рюкзак, сложил туда тетрадь, закинул его через плечо, оправился, расправил плечи.

— Ты куда? Почему мы так быстро ушли?

Хозяйка дома, немного опешившая от столь сильной перемены настроения, стояла в углу комнаты у торшера, наблюдая за действиями своего друга.

— Нужно во внешний мир. Домой.

Рука девочки дрогнула, и только что появившийся бокал «Колы» со звоном разбился о пол.

— Зачем?..

— Нужно, — отвёл взгляд. — Просто нужно. Наш концерт, и награждение, и всё, просто нужно…

— К чёрту концерт, — Немели резко мотнула головой. — К чёрту награждение и твоё «нужно», — дёрнулась навстречу Арчи. — Не ходи, — прошептала она, замерев в шаге от него, видя, как её друг напрягся, и не решаясь коснуться его. — Пожалуйста.

Мальчик закрыл глаза.

«Если это правда ошибка, то всё будет плохо. А если нет, станешь известным на весь город. Главное — сделай это, пока Императрица ничего не знает».

Немели стояла, стиснув кулаки. Длинные лиловые пряди скрывали лицо девочки. В оголённых плечах ощущалась дрожь, слышалось тяжёлое, сдавленное дыхание.

Потерянный смотрел на свою подругу, и невольно поёжился, вспоминая тепло её объятий и вкус её сладких губ, мелодичный голос и добрый, счастливый взгляд. Её звонкий смех и то, с какой искренностью, с каким счастьем она встречала его с испытаний, как звала с собой гулять, как водила по разным мекам Карпы, показывая ему всё и вся. Как радовалась, когда он предложил украсить парадную залу. Много чего он вспоминал, и смотрел на неё поникшую, дрожащую, не находящую нужных слов и сил остановить его. И понимал, что должен, должен уйти, чтобы любимой же не было хуже.

— Я вернусь, — твёрдо сказал Арчибальд, взяв её за руку.

Та отбила его ладонь, обхватила руками плечи, осела на постель.

— Нет, — прошептала девочка. — Не верю. Не сможешь. Если ты уходишь, тебе есть, куда возвращаться. А мне — нет, понимаешь? — тихо добавила она. Не в слезах, без крика. Это было сказано тихим, почти безразличным шёпотом. — Мне некуда идти, и я здесь. Я надеялась, что ты будешь счастлив со мной. Что тебе будет хорошо с нами. Что ты найдёшь своё счастье тут так же, как и все. Что ты не захочешь уйти.

— А почему я должен не хотеть?

— Вот видишь? — усмехнулась она, всё так же не глядя. — Ты даже не допускаешь мысли, что не можешь уйти. И я не могу тебя остановить. Это твой выбор, на который никто не имеет права влиять. Такие правила.

Ребёнок лишь сделал глубокий вдох, потянулся к подруге, и та снова отстранилась, резко мотнула головой.

— Думай так, как будто меня нет. Сейчас меня нет.

Мальчик вздохнул и покачал головой, намереваясь покинуть комнату.

— Почему хотя бы сейчас?

Замер, опустив ладонь на ручку двери.

— Или сейчас, или испугаюсь. Это нужно сделать. Просто уйти — и вернуться. Я верю, что вернусь.

Тихий смешок, больше напоминающий сдавленный всхлип.

Арчи не слышал её и спускался по лестнице. Он понимал причину грусти своей подруги, но верил, что поступает правильно. Что уйдёт ненадолго, и вернётся героем, каких не бывало. Ему казалось, что Немели зря грустит, и скоро сама успокоится, и всё будет хорошо. Остановившись в холле, бросив взгляд на большую ледяную лестницу за спиной, он щёлкнул пальцами, и ночь сменилась днём, а он сам оказался у главных ворот Карпы.

Невозможно-белый свет слепил глаза, манил теплом. Слышалась тихая музыка, сотканная из капель дождя, журчания реки и шелеста травы за ними.

— Я вернусь, — твёрдо сказал себе мальчик, ступая в сияющую пустоту.

СТИХ ЧЕТВЁРТЫЙ. «СТАРЫЙ-НОВЫЙ МИР, МИЛЫЙ ДРУГ, ГОСТИНЫ И ОТКРОВЕНИЯ»

Когда бежишь тёмным переулком, самое главное — смотреть под ноги. Арчи было не до этого. Оступившись, он упал, вовремя вытянув руки перед собой. За спиной слышались крики, голоса парней, и шум шагов становился всё отчётливее.

Подорвавшись, мальчик обернулся, готовясь встретить своих обидчиков лицом к лицу.

Но опасность миновала. Четверо теней скользнуло вдоль стен подворотни, и совсем скоро обидчики скрылись за углом, даже не обратив внимания на переулок.

«А там и просто отстанут, надоест им», — довольно выдохнул мальчик.

Опираясь о стену, он потянулся, расправляя затёкшие плечи. По привычке вскинул руку и зажмурился — и лишь гул проезжающей мимо машины стал ответом его потугам.

Да, он дома, теперь абсолютно.

Мокрый асфальт и серые тучи, тяжёлый воздух после дождя. Тихий гудок, приятная музыка, зелёный человечек в галстуке на светофоре — дом, старый, почти успевший забыться дом.

Тохра говорила, что никто детей в Карпе не держит, и всякий волен уйти в любой момент, но чтоб вот так — Арчи поджал губы, покачал головой.

Длинные тени деревьев через дорогу, высокие стены многоэтажек по обе стороны, шумные быстрые машины на трассе, грязные лужи — и многообразие звуков: от пронзительных гудков и рёва моторов до случайных голосов пешеходов и сбивчивого радиовещания из открытого окна над головой.

И запах. Назойливый, мерзкий — и так хорошо знакомый запах рвоты, пропитавший всю его одежду. Вот оно, его-родное: мир встречает тем, что лучше всего запомнил — и по чему даже не пытался скучать.

Да, на контрасте — в сравнении с Карпой, здесь ему и правда нечего терять. Сделать всё быстро и по делу: встретиться с Карлом, рассказать ему пережитое, забрать с собой.

Кстати, а получится ли? Вот прямо сейчас, самому.

Стиснув зубы, сжав кулаки, Арчи попытался представить высокую арку ворот Города Мёртвых Детей, статуи чёрных псов и бескрайний луг перед ними, на котором он оказался тогда. Ясно видя преддверие Карпы, он сделал шаг, и почувствовал вязкий холод в лодыжке: глубокая лужа. Отряхнулся, раздосадованно покачал головой: нет, он здесь до тех пор, пока не исполнит задуманное, не стоит даже надеяться.

«Справедливо,» — горестно усмехнулся.

Всё ещё, главное — без промедления. Сюда-то ясно: в то же время и в то же место, но обратно-то как? День, два, час — или, может, все десять? Сколько пройдёт для них — этого ему не сказали. Только надежда, что правила для этого мира аналогичны истинному. Что вернётся через врата — Немели и моргнуть не успеет, как снова дома. Ну так же всё будет, верно? Это ведь «лучшее место на земле!».

Утешившись этой мыслью, ребёнок направился в парк, успев пересечь дорогу, прежде, чем шагающий человечек на светофоре сменился своим красным братом в костюме и с фуражкой, и новая череда машин ринула по трассе.

Уже сидя на скамейке, Арчи думал, что дальше. Вспоминал, что вообще есть в его городе такого примечательного и запоминающегося, что можно было бы принести друзьям. Обязательно, просто необходимо добыть пластинки со старыми записями Марлен Дитрих, они продавались в магазине в центре. Дорогие, правда, но раз он тут ненадолго, то ничего не мешает украсть…

Тут Арчи дёрнулся. До этого он почти ничего не крал, ну, кроме того альбома из музея, и то было на спор, чтоб доказать Сабине, что он не трус, а сторож — старый пердун, который дальше своего носа не видит. Сейчас же — весь город — по сути песочница. Это не его мир, не его время. Ни теперь, ни когда либо. Он здесь в гостях — и волен делать абсолютно всё, что пожелает.

«Всё, что пожелаю».

Улыбнулся: не придётся терпеть пьяного отца. И в школу не надо. И вообще никаких забот. Вот так просто!

Взять и показать язык старушке напротив: та покачала головой, вздохнула, а он рассмеялся. Громко, в открытую рассмеялся, вскочил на ноги и раскинул руки, закружился, бросаясь опавшей жёлтой листвой и — побежал, побежал сломя голову по парковой аллее, свернув на газон, куда обычно ход запрещён, обнял ствол дерева и, оттолкнувшись от него ногой — дальше, обратно к скамейке, легко запрыгнув на неё через спинку — и прямо, через дорожку, к траве, к куче листьев. Сделав глубокий вдох, с шумом бросился в неё, упал на спину, всё ещё продолжая смеяться, смотря на яркое, тёплое солнце, что выступило из-за туч. И всё ему нравилось, а больше всего — вкус свободы, лёгкости, полное осознание, что он здесь ничем никому не обязан.

На лавочке поодаль сидела девочка и читала. Быстрым шагом Арчи направился к ней.

— Привет! — довольно поздоровался он, протянув руку.

Незнакомка оправила прядь тёмных волос, оторвалась от книги, смерила мальчика скептическим взглядом.

— Отвали, — ответила, уворачиваясь. — От тебя воняет.

Тот осёкся, улыбка сошла с лица. Это даже позабавило незнакомку.

— Зеркало есть, нет? Дарю.

С этими словами она действительно извлекла из своего рюкзака небольшое зеркальце и протянула его чудаковатому школьнику, а после — скоренько поднялась, заспешив к автобусной остановке в конце аллеи.

По ту сторону стекла на Арчи смотрел толстый нескладный подросток. Раскрасневшийся, с взъерошенными короткими засаленными кудрями, пухлыми щеками, в латаной рубашке и грязных штанах, он узнавал себя и отказывался верить правде.

Но истина была перед ним, в его руках.

Совсем не красивый и аккуратный, стройный и статный граф, а самый обычный неряшливый, обиженный на весь мир и на себя в первую очередь мальчишка по имени Арчибальд, у которого от знатного только имя и фамилия по материнской линии, пялился на своё отражение и едва сдерживал подступившие к глазам слёзы.

Вот эта правда его ранила до глубины души. Мир — его мир — действительно лежал перед ним, доступный и открытый для всего, кроме его собственной, противной внешности. Всё он мог изменить вокруг, кроме себя.

«Но я пытаюсь быть лучше, — говорил он в такие моменты обычно. — Только бегать — это тяжело, и я задыхаюсь. Мне больно и неприятно на физкультуре, и вообще, врачи говорили, что у меня ожирение, а это не лечится. Людовик XI тоже не слыл красавцем, а Францию вон объединить смог, так чем я хуже?»

За этими терзаниями и застал мальчика его друг, который только-только возвращался из школы.

— Эй, я думал ты уже дома.

Невысокий, одного с Арчи ростом, в меру упитанный, как обычно в выглаженной и выстиранной серой форме и с короткими светлыми зачёсанными волосами, Карл приблизился к другу.

Заслышав-завидев товарища, тот чуть нагнулся, неловко пыхтя, пряча зеркало в карман — и выровнялся чуть ни по стойке, тряхнул головой, выдохнул: ну, наконец. Будет!

— Не, когда б успел, — отмахнулся. — Слушай, — не желая тянуть, скинул рюкзак на траву. — У меня к тебе дело. Насчёт твоих записок. Я читал их…

— Правда? И как оно? Что скажешь?

Карл сиял от счастья, уже предвкушая похвалу друга.

— Ну, в целом — круто, я бы так не написал. Вообще, у тебя классная фантазия, — уклончиво отвечал Арчи, отводя взгляд.

Говорил что-то ещё про Гёте, сравнивал с работами По, а сам дёргался, не моргать силился: нет, не упоминать про Карпу, не выдавать вот так сразу. Что если Карл действительно должен был оказаться там вместо него? Что если, вернувшись вдвоём, все будут смотреть только на него, а сам Арчи останется в тени? Так тоже не катит. Изначально намереваясь помочь своему другу убедиться в его мечте, теперь он уже сомневался, так ли стоит делиться правдой. Ведь может статься, что Карл всё выслушает — и откажется, и тогда вход в Карпу перед ним закрыт, а Арчибальд сможет спокойно вернуться домой сам? Надо проверить, надо смотреть.

— Эй, ты себя слышишь? — оборвал друг его мысли. — Мне, конечно, приятно, что ты назвал сейчас столько разных поэтов, за Китса особое спасибо, но в каком месте тут я?

— Ассоциативно, призыв Эндимиона к закованным, и размер похожий, — ответил он первое, что пришло в голову.

Карл задумчиво почесал затылок.

— А дай-ка тетрадь, я хоть посмотрю.

— Да-да, конечно, — кивнул мальчик, расстёгивая рюкзак. Стал рядом, смотря на товарища, поглощённого собственными записями.

«Ну куда ему в Карпу, вот правда? Весёлый и приветливый со своими, стеснительный и замкнутый с незнакомыми, особо ни с кем, кроме учителей не общается. И дома его кормят и любят, и вообще…»

— Как там Элина? — спросил отвлечённо.

— Уже второй день как письма жду, — бросил через плечо Карл. — А Сабина? Она на тебя злилась сегодня.

— Бывает, — пожал плечами мальчик, — не интересна она мне.

Тут уже настал черёд Карла удивляться. Настолько, что он отложил свою тетрадь и смерил товарища пристальным взглядом.

— Но вы же…

— Ну да, целовались мы с ней, один раз. Но кто ж знал, что она из-за чужой шутки такую истерику разведёт. Да и целовались мы только потому, что я спор выиграл, и фотоальбом из музея украл. Видел бы ты её лицо тогда, если честно.

Карл потёр подбородок, всё ещё оглядывая приятеля.

— Ты мне это в других красках описывал, — задумчиво протянул.

— Как есть теперь говорю, — грустно усмехнулся в ответ.

Его друг почесал затылок.

— Беда… Поищи себе кого-нибудь в телефонном справочнике. Я так Элину нашёл, она из…

— Да-да, помню, — закивал спешно, — Мюнхен, ***25, четырнадцать лет, глаза карие, волосы длинные светлые, фотографию до сих пор не прислала, голос звонкий, как у гиады, — чуть ли ни по-заученному отчеканил Арчи, не желая в который раз слушать трепетную историю знакомства друга с его возлюбленной.

— Слушай, да что с тобой не так? — наконец спросил Карл, всплеснув руками.

Тот глаза закатил.

— Ну-у-у-у, — принявшись загибать пальцы, — меня чуть не избил Альтман и его компашка, это раз, бросила девушка, это два, и весь мой дневной рацион за сегодня составляли завтрак у фрау Гизеллы по доброте душевной и булочка в столовой, вот тебе три. А ещё, ты, наверное заметил, от меня несёт за версту, потому что у моего отца утром было похмелье, и его вырвало на мою форму, — не сдержался, стиснул кулак. — Я-то её сполоснул, — отирая выступившую испарину, — как мог, да, но всё равно осадок остался, — качнулся немного. Отодвинулся, выдохнул.

Карл сочувственно склонил голову. Поднял руку — и мягко коснулся плеча товарища.

— Да. Извини…

Какое-то время дети сидели на траве в молчании, каждый в своих мыслях.

— Это, — Карл хлопнул в ладоши. — Ты ведь совсем плохо выглядишь, так никуда не годится, а на твоего… этого… даже смотреть страшно. Тебе как, нормально будет, если он нам весь вечер трезвонить будет?

— Предлагаешь у тебя остаться?

— Ага, у меня предки на все выходные к бабушке в Франкфурт уезжают, а я им как сказал, что письмо от Элины жду, они сразу и расспросы прекратили. «Дело святое — романтическое», — сказал Зигфрид, и ма его поддержала. Вообще, он классный мужик. Я бы хотел, чтоб он и твоим папой был. Отзвонись от меня домой, к нам он всё равно не пойдёт, дальше звонков вряд ли что-то будет. Давай, ну, — продолжал подбивать, — послушаем новый альбом Phudys, я тебе больше о Луашта порассказываю, если тебе правда интересно.

— О чём?..

— Ну, этот мир, о котором я стихи писал. Я ему даже название придумал. Оно не записано, нет? Странно. Ну так что?

Предложение Карла звучало заманчиво. По совести, что ждёт Арчи на его квартире? Пятница, скоро вечер. Отец или уйдёт в игорный клуб до поздней ночи, или, что ещё хуже, будет пить вот так дома — ни телевизор посмотреть, ни музыку послушать, и всё равно дело кончится тем, что Арчибальд будет сидеть под дверью квартиры с фонарём и читать. А так — хотя бы надежда на приятный вечер.

— Добро, — согласился мальчик. — Едем прямо сейчас?

— Ага, собирайся, заодно одежду тебе выстираем, — Карл поднялся на ноги, протянул другу руку. Широко улыбнулся. Тот снова отвёл взгляд, сдержанно и благодарно кивнул, тяжело встал, закинул рюкзак за плечи.

Сначала остановка, потом — автобус, полный старушек и женщин, и, наконец, неприметная высотка напротив детской площадки. Карл жил в том же районе, где была квартира дедушки Арчибальда, в доме через дорогу. С улицы даже занавески на окнах видны, те самые, которые со дня смерти старика в его кабинете повесили.

Найдя взглядом некогда родной балкон, мальчик грустно вздохнул.

Дед курил советский «Беломор-канал» чаще, чем дышал. Умер сразу после приёма у врача, когда тот сообщил ему диагноз «рак лёгких». Посмеявшись, он вышел во двор клиники, сел на скамейку и закурил, а потом зашёлся кашлем. Сухим, громким таким. Кашлял и кашлял, а потом — выдохнул, сделал ещё затяжку — и дух его отошёл к небесам вместе с клубами сизого дыма. Арчибальд это хорошо запомнил: грузный, в простой тельняшке и серых брюках, с густой бородой и седыми, завязанными в хвост волосами, полным и открытым лицом, сидит, откинувшись на спинку скамьи, и на солнце смотрит не мигая. Некогда крепкие руки обвисли вдоль тела, ладонями на коленях, а в ногах тлеет так и недокуренная сигарета.

Бабушка протянула чуть-чуть дольше. Как похоронила мужа, то почти перестала покидать кресло в своей квартире. Она и раньше подвижностью не отличалась, если куда выходила, то с другими старушками у подъезда посидеть, поупражняться в сплетнях, а потом — своя пенсия, да плюс страховка деда — наняла сиделку, которая все дела за неё делала, а сама знай себе, то сериалы смотрит, то спит иногда. И внука к себе часто звала: покормить, одежду выстирать, полюбоваться, какой он хороший у неё.

— Ты чего? — Карл ткнул друга в бок, потянул за рукав.

— Отец квартиру продал недавно, как в наследство получил, — повёл плечом.

Приятель понимающе кивнул.

— Там всё равно как-то не так было…

— Это тебе, — холодно отрезал мальчик.

На этом тему закрыли.

***

Стоило детям переступить порог квартиры Карла, как в нос Арчибальда ударил непривычный запах порядка. Такой, с лёгкой примесью свежего, свободного от никотина и спирта воздуха. Свободный, когда дышать — это не в тягость, а в удовольствие, и каждый новый вдох — это про жизнь.

Уютная небольшая прихожая с зеркалом на всю стену, вешалкой у двери и маленьким столиком для обуви в углу. Пары ботинок тянулись в ряд, так, словно их носки подогнали друг другу линейкой. И пальто на плечиках без единой пылинки.

Карл заметил замешательство своего товарища.

— Что?

Тот в ответ шикнул, невольно улыбнулся, оглядываясь.

— Тихо у тебя так, спокойно, — наконец произнёс мальчик. — Давно уже тут не был, забыл даже. Мне всегда нравилось у тебя в гостях.

— То-то же, — довольно просиял его друг. — Разувайся давай — и в душ, я тебе из своих вещей что-нибудь присмотрю, а то ну совсем нельзя так.

Гость склонил голову: тепло так вдруг стало — история повторяет себя. В Карпе его встретила Немели. Здесь — сразу же — лучший друг.

Уже под мощным потоком горячей воды мальчик выдохнул, смывая с себя всю грязь, накопившуюся за последнее время. И так хорошо было у него на душе, так спокойно. Он даже и представить себе не мог, что есть в этом мире такие места, где ему может быть по-настоящему здорово!

Стоп.

Темнота.

Зажмурившись, обхватив себя за плечи, Арчи опустился на дно кабинки.

Он не имел права так думать. Ни на секунду не смел забывать о том, ради чего вернулся.

«Тебе есть, что терять, — вспыхнули слова Немели».

Если он по-настоящему хотел обратно в Карпу, то даже на миг не мог думать о том, что этот мир, эти люди, это всё вокруг вообще хоть сколь-нибудь хорошее и достойное того, чтобы здесь остаться.

А он хотел домой. К себе, к Немели, в Синий Дом, в его комнату, где из радио звучат песни Марлен Дитрих, а в зеркалах пляшут огни костров. Хотел играться с Амади в шахматы его зверушками, кушать бургеры Тотти и обсуждать оперу с Трисом.

Он рвался туда, где его по-настоящему ждут.

От мыслей его отвлёк стук в дверь, достаточно громкий, чтобы пробиться сквозь шум воды: Карл протянул ему свою пару тёмных брюк, носки и чёрную рубашку.

— Всё в порядке, — быстро ответил Арчи.

Спустя короткое время друзья сидели на кухне и ели бутерброды.

— Как оно?

Всё ещё мокрый после душа и сытый мальчик благодарно кивнул.

— Хочешь новый альбом послушаем? Я даже пластинку не раскрывал ещё, только вчера получил.

Беззаботный Карл. На диване, склонившись над столом, он за обе щеки уплетал бутерброд с колбасой и плавленным сыром, улыбался, довольно чавкал. Иногда прерывался на глоток холодной «Колы», что-то мычал себе под нос.

Арчибальд стиснул зубы, снова отвёл взгляд.

Вот именно из-за него, из-за этого довольного собой и своей жизнью мечтателя он сейчас оказался здесь. Снова. А ещё друг, как же. Друзья не мешают быть счастливыми. Но и без него теперь не вернуться.

— Можно, — вяло ответил мальчик.

— Здорово! Идём в спальню.

С этими словами хозяин квартиры поднялся, взял опустевшую тарелку, небрежно положил её в раковину.

— Иди, подключи там пока всё, сейчас подойду.

Сказав так, он открыл кран, принялся мыть посуду. Арчибальд оставил его за этим занятием.

Спальня Карла выглядела уютной. Без персидских ковров, зато с плакатами Phudys, Bauhaus и Feeling B вдоль стены. Сразу у двери — длинный книжный шкаф. Одного взгляда на корешки хватило, чтоб обзавидоваться. Здесь тебе и Ремарк, и редкие издания Эдгара По, да даже «Профессор», весь одним томом в оригинале — подарок отчима, чтоб мальчик учил язык. И поэты. Много поэтов. Бодлер и Верлен, Джон Китс и Шекспир, Мильтон и Байрон — не удивительно, что его друг и сам решил причаститься к этому высокому искусству, с такими-то примерами в собственном доме.

Раскладной диван, телевизор с новой приставкой и картриджами — Amiga — таких днём с огнём не сыщешь, дорогие — жуть просто, и новенький магнитофон на подоконнике, рядом с большим комодом, где красовался проигрыватель с полочкой для пластинок.

Оглядывая всё это, Арчибальд только вздохнул и покачал головой: нет, с таким добром им с Карлом точно не по пути: слишком много крутых штук, которые ему нравятся, которые ему близки, не говоря уже о любовно-сложенной пачке писем Элины на столике у противоположной стены. Рядом с кипой учебников, настольной лампой и тетрадями.

Осмотревшись, гость быстро нашёл пластинку. На обложке — красное солнце на чёрном фоне, в центре — участники группы, и две женщины по обе стороны от них, из чьих ладоней и сочатся лучи. «Wilde Jahre», — гласило название.

Арчи поставил виниловый диск в проигрыватель, подключил его к розетке. Щелчок, лёгкий треск в колонках — и вот, ровные, ритмичные гитарные рифы, партия ударных — понеслась.

— Круто, правда? — заметил Карл, перекрикивая солиста, пританцовывая, качая головой в такт музыке

— Ты же ещё не слушал, — бросил ему парень.

— А мне уже нравится, — рассмеялся тот, делая длинный глоток «Колы» из бокала. Протянул второй другу: «Расслабься, — добавил он, — отдыхай, мы тут сами на все выходные».

Пить сладкую воду, слушать эстрадный рок, валяться на постели и ни о чём не думать — всё хорошо, только девушек не хватало.

«Немели бы это понравилось, — подумал Арчи, медленно потягивая газировку, отстранённо смотря в окно».

Она бы точно сошлась с Карлом. Возможно, разделила бы его любовь к жизни, он же ею так и лучился. Сидел на диване, колбасился, подпевая, совершенно не заботясь о том, что толком не слышит слов, радовался.

Да, ей бы понравилось вот это счастье, которого не было в Арчи. Он тоже испытывал подобные эмоции, но — от скрипок, органных партий Баха, или эстрадных женщин тридцатых. Там, где Карл хотел спорить о картинах будущего по Хайнлайну или Хаксли, Арчибальд предпочитал вспомнить Оруэлла или Шекли. Там, где речь шла о магах, Карл выбирал могучих волшебников-драконоборцев, Арчи же — косился на некромантов.

«Щёлкнуть пальцами — и домой, — вздохнул про себя мальчик, глядя тяжёлым взглядом в окно, мысленно уже жалея, что взялся за эту затею». А время между тем всё текло.

Музыка играла, Карл балдел, а Арчи тихо пил «Колу» и сидел на подоконнике, смотря на улицу. Сам не заметил, как зевнул, прислонился к окну, растворился в потоке мыслей, уносясь на волнах звуков, оплетённых образами воспоминаний.

Отвлёкся, наблюдая за стариком на лавочке. Тот старательно потрошил окурки из-под сигарет, забивая в трубку остатки табака. Аккуратно так, чтоб ничего не рассыпать, щепотку за щепоткой — и в чашу. Чиркнул спичкой, затянулся, довольно выдохнул — и лишь потом откинулся на спинку скамьи и улыбнулся.

«А ещё говорят, бедности нет, — усмехнулся Арчибальд, смотря то на старика, то на Карла в спальне».

Так и сидели, каждый о своём. Старик курил трубку, Карл валялся на диване и слушал музыку, а Арчи — сидел на подоконнике и думал, зачем он здесь. Очевидно же, он хотел доказать собственное право на место в его-лучшем мире. Что ему мало только вообразить иное, а после — жить так же, как жил. Что он правда заслуживает своего настоящего счастья.

Думая об этом, Арчибальд покинул спальню, прошёл в комнату родителей Карла.

Она напоминала спальню его отца, только кровать широкая, занавески открытые, а на подоконнике, в горшке, росла герань.

На прикроватной тумбочке располагался телефон.

Набрав номер, ребёнок сделал глубокий вдох, слушал длинные гудки.

— Да? — хриплый голос.

— Пап? Это я, Арч.

— Где тебя черти носят? — на удивление даже беззлобно, спокойно.

— Я у Карла, у него родители на выходные уехали. Могу остаться переночевать?

На той стороне линии повисло напряжённое молчание.

— Да, — наконец ответил отец, — разумеется, сын. Отдохни там. И, это, расскажи потом, как ты, добро?

Этот вопрос озадачил Арчи: никогда ничего подобного от отца он не слышал.

— Д-да, конечно же, — кивнул ребёнок. — И ты не грусти там, ладно?

Короткий смешок на той линии.

— Сегодня год. Просто не ходи на красный, и всё такое, ладно? Давай, гуляй, развлекайся. Тебя к понедельнику ждать, так?

— Да, наверное. Может, раньше. Я сообщу.

Снова смешок.

— Ну, доброе, сын, буду ждать. Будь здоров!

На этом разговор прервался, и Арчибальд сел на постель, погрузившись в тишину, разбавленную гулким эхом музыки за стеной.

Он точно в тот мир вернулся? Никогда, никогда раньше он не слышал от своего отца таких слов. За последний год, во всяком случае. Как мать умерла, он вообще очень сильно изменился. И по голосу не сказать, что пьяный. Наверное, с ним бы стоило поговорить.

Или нет. Арчи не знал. Добрый отец — это то, чему ему правда не хватало в последнее время, а тут — такая резкая перемена.

Ребёнок закусил губу: «Нет, это обман. Всё просто не может, не должно быть хорошо, — сказал он себе». Просто показалось, он надумал, не более.

— Что сказал? — спросил стоявший в дверях хозяин квартиры, кивнув на телефон.

— Что я могу валить на все четыре стороны.

Снова в спальню вернулись.

— Шик. А музыка тебе совсем не зашла? — Продолжил расспросы Карл, успевший к тому моменту выключить проигрыватель.

— Неплохо, — признался, упав на кровать. — Могло быть и хуже, сам знаешь, я другие штуки люблю.

— А поиграться хочешь? — кивнул в сторону приставки.

— Чуть позже. Я поговорить хочу, — ответил тот. — Не только о твоём творчестве, а вообще.

Карл заинтересовано склонил голову набок.

— О чём? Не так, — махнул рукой, призывая молчать, — я сделаю бутербродов, а ты пока подумай, добро?

Не дожидаясь ответа, школьник покинул комнату.

Спустя какое-то время вернулся с новой тарелкой закуски.

— Скажи, — начал Арчибальд, подбирая слова, — вот ты кучу всяких миров придумываешь. Этот твой Луашта — это ведь далеко не первый, так? Ты о разных местах и временах писал, а зачем?

— Ну, — немного подумав, ответил Карл, наминая новый сендвич, — мне нравится их придумывать. Круто, что существуют миры, о которых можно поговорить, разве нет?

Арчибальд понимающе усмехнулся. Кто не представлял себя Большим Змеем и не мечтал о подвигах варвара из Киммерии, тот вряд ли поймёт.

— Но у тебя же почти нет друзей, кроме меня и этой твоей Элины. Разве не повод уйти в тот мир, где они будут?

— А что мне там делать? Там нет «Пудис», да и с «Колой» там тоже наверняка всё плохо. Дети — не взрослые, заводы строить не станут, значит, газировки не подвезут. Да и вообще — зачем выбирать какой-то отдельный мир, когда я могу быть здесь, и создавать много? А друзья… — тут мальчик развёл руками. — Они не умеют делать такие бутерброды. И с кем мне тут дружить, сам подумай? Ну, вот ты есть. Ной из соседней школы, я с ним на олимпиаде познакомился. Элина. Вы классные и умные, остальные — такое.

— А что если ты мог бы жить там, и продолжал создавать другие миры? И притащить туда нас.

— Так я этим и тут заниматься могу, ничего бы не поменялось, — возразил Карл. — Мне нравится, как всё идёт. Тебе бы с Элиной поговорить, она тоже в фантазиях летать любит. Столько об этом… как его… Дримляндия, или Дримлэнд…

— Страна Грёз, — машинально поправил Арчи.

— Да, она самая, так вот, она мне столько о ней рассказывала, видел письма? Половина из них ей посвящена. Собери и опубликуй — уже сборник рассказов получишь, я ей даже предлагал помочь с этим.

В ответ на это Арчибальд тихо посмеялся, покачал головой.

— Что? — непонимающе, даже немного обиженно спросил Карл.

— Всё хорошо, — успокоил его друг. — Так, выходит, несмотря на то, что ты это так всё прописываешь, продумываешь, можно сказать, живёшь своими мирами, тебе они не нужны?

— Ну что значит не нужны! — возмутился парень. — Я люблю и ценю всё, что я делаю. Вообще, знаешь, — он перешёл на шёпот, — я думаю начать писать роман. Не по этому, по другому, более старому миру, Бейн-Абин, про пустыню, где сияет чёрное солнце. С главным героем — чёрным эльфом-наёмником, и его другом гномом на корабле, который может кататься по песку. И про драконов с сокровищами, я даже сюжет почти продумал, хочешь расскажу? А Луашта — он классный, и это правда пока что лучшее, что я придумывал, только боюсь пока о нём что-то серьёзное писать. Приключений хочу, а история о таком мире, мне кажется, должна быть о чём-то таком, что и вообразить нельзя. Как воображу, там видно будет.

— Чуть позже — да, расскажи, — кивнул Арчибальд. — Ты же рисуешь ещё. Есть наброски?

— Ага, целый альбом извёл.

С этими словами мальчик потянулся к верхнему ящику комода.

— А если допустить, что ты по-настоящему можешь оказаться в одном из своих миров, какой бы ты выбрал?

— Этот, — однозначно ответил Карл, как отрезал. — В моих мирах я бы, во-первых, не выжил — они для крутых парней, а не для меня, а во-вторых — я хочу быть богом, а бог миры создаёт, но не спускается в них, понимаешь?

— По-твоему — бог — такой же школьник, как и все мы, просто в своём мире?

— А почему бы и да. По крайней мере, это многое объясняет, — рассмеялся Карл.

— Ага… — протянул Арчи, вздохнув спокойно.

Всё-таки он не ошибся: его другу действительно всё равно.

— Хотя, — добавил Карл, немного подумав, — я бы пришёл посмотреть. Хотя бы и тот же Луашта, с этим городом для детей. Так, не надолго, просто пожить там, пообщаться с теми, кто оказался там. Может, подружиться с кем-нибудь. Элине показать, ей он очень понравился. Да, хотя бы погулять я бы не отказался. Кстати, — вскинув руку, прервал он себя. — Ты же ведь слышал про этот дом на окраине города?

— На ***штрассе, 9, так? Конечно!

— Так вот, ты же знаешь, что там ещё при королях ведьм судили? А где нечистая сила…

— Там и иные миры, — закончил за него Арчибальд.

— Так вот, — продолжил Карл, — я копался в библиотеке, и нашёл-таки книги по метафизике, и всё-таки были такие алхимики, которые с помощью чёрной магии и каких-то сложных формул могли искажать реальность. Я не верю, что это сработает, но поиграться можем. Мне для персонажа опыт нужен. Ты только представь…

Дальше мальчик всё додумал за друга: Карл может ошибаться и не верить, но своим неведением он, по крайней мере, поможет самому Арчи исчезнуть отсюда. Главное он уже выяснил, и теперь можно домой.

Его друг в деле.

СТИХ ПЯТЫЙ. «СВЕТЛЫЕ МЕЧТЫ, СТАРЫЙ ДОМ НА ОТШИБЕ, МОСТ ЧЕРЕЗ ЗВЁЗДЫ И ТРИУМФ ВОЛИ»

Вечер и ночь у Карла — это приятно. За музыкой и играми, просмотром «Космической Одиссеи» и обсуждением героического фентези друзья провели остаток дня. Выбирались на прогулку в парк уже под ночь, строя планы на следующий день, и, вернувшись, почти сразу отошли ко сну.

Арчи спалось неспокойно. Выбрав для ночлега родительскую комнату, он то и дело просыпался и ворочался, то угадывая, то дорисовывая очертания своей спальни из Синего Дома, вновь и вновь вспоминал время, проведённое с Немели.

За столько дней вместе он уже совсем отвык спать один. Её тихий и нежный голос, мягкие, ласковые касания рук, крепкие объятья, — снова и снова он мысленно возвращался к ней туда. Хотел рассказать всё, как есть, но слова застывали в воздухе, а к горлу подступал комок. Тянулся к ней — и словно натыкался на прозрачную стену из собственного же льда, а она — она стояла по ту сторону, склонив голову, спрятав лицо за прядями своих волнистых лиловых волос, сложив руки, отведя взгляд.

Уже вот-вот — и он вернётся к ней, обязательно.

По-другому никак.

Она ведь любит, она дождётся. Встретится там, у ворот, вместе с Тохрой и Таолокой, с Трисом, другими. Обнимет его и спросит, не устал ли, как ему внешний мир, не жалеет, что снова с ними?

Скажет, что он дурак, что Карпа — и есть его истинный мир, его дом, где ему рады и счастливы. Всё будет так, не иначе. И концерт все вместе дадут. Извинится перед Императрицей, что ушёл с праздника в его честь, вместо — даст новый, лучше.

Думая обо всём этом, мальчик улыбнулся и, обняв себя за плечи, наконец уснул, отпуская дурные мысли.

С первыми лучами солнца — потянулся и сладко зевнул: сегодня предстояло много дел, и в первую очередь — поход за подарками. Прийти с вещами, которые могли бы порадовать друзей: пластинку и кассету Марлен Дитрих для Немели, фарфоровые фигурки для Амади, тетрадку с нотами Трисмегисту, и сладостей для Императрицы и её подруг. И Тохре нужно было бы подыскать что-то. Лёжа в постели и смотря в потолок, Арчи мысленно перебирал разные варианты, пока не остановился на чёрной футболке с логотипом какой-нибудь группы. По его мнению, такое бы ей подошло.

И Таолока. Как бы там ни было, она классная, хоть и резкая. Но бойкая, вспыльчивая. Ей можно подарить лавовую лампу. Такого она точно никогда не видела. И это похоже на теней, с которыми та часто играет. Да, именно так.

Составив мысленный список, быстро поднявшись, Арчи стоял у окна и смотрел в раскинувшийся перед ним свет нового дня.

Серые тучи за алеющим солнцем, что только-только поднималось из-за горизонта. Длинные тени высоток и качелей вдоль детской площадки. Ни души, ни звука — только голоса укрывшихся в листве редких ранних птиц.

Карл ещё спал. Видимо, лёг значительно позже. Экран телевизора мигал надписью «Начало игры»: до утра просидел, не иначе.

Настольная лампа включена, шкаф приоткрыт: на полочках сложены тетрадки. Скорее всего, что-то писал в перерывах между играми. Что-то, чем не хотел или пока не думал делиться.

Посмотрев на телевизор и на спящего друга, Арчи уже потянулся к ящику, как ребёнок в постели дёрнулся, заворочался, открыл глаза.

— Утра, — махнул рукой Арчи, опираясь спиной на письменный стол.

— Ага, — бросил сонно приятель. Зевнув и потянувшись, он медленно поднялся, сел, опираясь на спинку дивана, разминая плечи.

— Притащишь «Колы»? — протирая глаза.

***

Спустя какое-то время оба друга уже окончательно ожили, сидели на кухне и пили газировку, закусывали бутербродами.

— Я навёл справки, — говорил Карл, поглощая скромный завтрак, — ну, пока ты спал. Покопался в газетах, которые нашёл по дому (мы их не выкидываем, Зигфрид их хранит), и всё такое. В тот дом пройти можно, там как я помню, охрана не всегда стоит. Караул есть, но у них, как и у всех, обед в полдень и в четыре вечера, и только собаки привязанные остаются. Их можно обойти аккуратно. В этом доме, согласно статье в газете, и правда судили ведьм, и с тех пор, ещё с шестнадцатого века, никогда не было постоянных жильцов. Окружающие за домом следили, убирали, был даже священник, который пускал туда постояльцев, но семьями туда никто не селился. Сейчас он закрыт для посетителей, со дня на день должна приехать команда архитекторов: хотят его реставрировать, а потом объявить музеем. Это собирались сделать ещё лет двадцать назад, но, сам понимаешь: вечно не до того.

— Да, понимаю, — согласно кивнул. — По-твоему, мы как раз вовремя с нашей затеей?

— Ага, это или сейчас, или никогда — потом закроют его. Ну, для совсем вольного посещения. И куча других людей будет. Не так интересно.

— Добро, — снова кивок. — Слушай, — опираясь локтями на стол, уклончиво начал он, — тут такое дело. Я бы хотел ещё перед этим купить несколько вещей…

— Где ты деньги-то возьмёшь?

— У тебя займу. Отец зарплату получил, я украду нужное, отдам в школе.

Карл откинулся на спинку стула, сложил руки крест-накрест.

— Это что же такое купить-то вздумал?

— Всякое, это в сумме не более сорока марок. Я думал о нашем с тобой разговоре, что радость строится из мелочей…

— И решил их собрать скопом?

— Ну, зато они будут радовать меня ближайшие месяца три.

— Ладно, — махнул рукой Карл, — выкладывай, что там у тебя.

Арчи перечислил ему весь список желаемого.

— А зачем тебе чёрная женская футболка и нотная книга для скрипки? Где сам инструмент возьмёшь?

— Ага. А футболка — подарок подруге, ты её не знаешь, не суть. Недавно по переписке познакомились. Она любит Feeling B, а футболки с ними у них дорогие. Хочу подарок ей сделать, у неё день рождения скоро.

— А как зовут-то?

Арчибальд загадочно усмехнулся.

— Тохра, ей шестнадцать и она хиппи. Правда классно?

Карл прямо присвистнул.

— Лихо ты поменял. То-то думал, что с Сабиной не всё рассказал.

— А то! — важно тряхнул головой, оправил теперь мытые тёмные кудри.

Его товарищ лишь улыбнулся, сделал ещё отхлебнул газировки.

— С тебя фотография, как пришлёт.

— По рукам. Кстати, возьмём нож? — поджав губы. — Ну, — замявшись, — такие ритуалы обычно кровью закреплялись, чтоб наверняка. И ты ведь не собираешься описывать у себя человека, который занимается чем-то подобным, не пережив лично?

Карл на секунду задумался, потёр подбородок, почесал затылок. И лишь после хлопнул в ладоши.

— А это ты здорово придумал. Да, конечно, — охотно закивал. — Этот кухонный сойдёт, кинь его в свой рюкзак

С этими словами хозяин квартиры вскочил с места, извлёк из общей стойки небольшой аккуратный нож с чёрной рукоятью и протянул его другу лезвием вперёд. Тот кивнул, усмехнулся, ловко перехватил оружие, отложил его рядом с собой.

***

Чистый и ухоженный, весь в тёмной одежде Карла, со своим школьным рюкзаком, Арчибальд ждал друга в дверях подъезда. Первым делом решили наведаться на рынок, благо, это и близко, и по по пути.

Найти всё желаемое удалось и значительно быстрее, и дешевле, чем ожидалось: продавцы, видя юных покупателей, которые и старую музыку искали, и торговаться умели, сами же охотно занижали цены: правильная молодёжь — таких поощрять только.

Отдельно раздобыли две длинных робы с капюшонами на развалах старых маскарадных костюмов. Сложнее всего оказалось добыть нотную тетрадь: для гитары их было чуть ли ни в каждом втором лотке, а вот для скрипки — куда сложнее. Но, всё же, друзья смогли найти одного старика в потрёпанных джинсах и майке-алкоголичке, который продавал свои старые записи.

— Оригинальные работы непризнанного мастера, — заверил он, тряхнув головой, оправляя длинные седые густые волосы. — Сам я скрипку забросил, надоела она мне. А вам может и пригодиться.

Всю дорогу Карл не переставал удивляться: сам-то он по таким рынкам почти не ходил, да и зачем, когда всё то же самое покупалось в торговых центрах, ну, или отца попросить. Арчи же наслаждался, и шёл твёрдой походкой, гордый, довольный, то и дело пожимая плечами, ощущая значительно прибавивший в весе портфель.

От рынка сделали небольшой крюк к почтовому отделению: Карл отправил новое письмо своей избраннице, так и не дождавшись ответа на предыдущее.

Дальше — автобус, немного пешком через городской парк, свернуть в спальный район у леса — и к окраине.

Ограждённый металлическим забором, на холме стоял высокий трёхэтажный особняк. Старый, массивный, с покатой крышей и широкими ставнями, в тени листвы — складывалось чувство, что этот дом сам собой создавал островок тьмы в царстве света.

Не охранялся: стоял полдень, и нависшая тишина нарушалась лишь шумом проезжающих машин.

Помня о злых собаках, которые наверняка, сновали по территории бесконтрольно, дети подошли чуть ближе, переглянулись. В глазах Карла Арчибальд увидел невысказанную просьбу остановиться, и так же молча ответил, одними губами: «Нет».

Товарищ окинул его просящим взглядом, снова многозначительно кивнул на ограду — и тот только повёл плечом, резко мотнул головой.

— Нужно, — прошептал Арчи. — Подумай о героях и драконах, наконец. О подземельях, ну. Думаешь, даже один кобольд не так опасен, как сторожевой пёс?

— У нас нет мечей.

— А у кого они были в начале. Смотри, — указал аккуратно, — вон там забор чуть-чуть ниже, и холмик удобный. Можно перелезть.

С дрожью в коленках, обливаясь потом, друзья прошли дальше, воровато оглядываясь вокруг. Судьба им благоволила, и вокруг не видно не только охранников, но и других людей: никто не станет им мешать.

Забор всё же оказался высоким. Достаточно высоким, чтобы создать проблему для тех, кто не отличался хорошими отметками на уроках физкультуры, а фамилии Карла и Арчибальда открывали списки отличников по данному предмету, с низу листов.

— Как пробираться-то будем? Там же окна забиты, — вновь спросил Карл с надеждой в голосе..

— Двери открыты должны быть. Ты видишь охранные будки? Я — нет.

— Они же заперли их, скорее всего.

— Иголку и отвёртку я у тебя зачем просил? Не думаю, что этот замок сложнее, чем на современных дверях.

В ответ на это приятель только развёл руками: «Ты первый».

Пожав плечами, Арчи подпрыгнул, цепляясь за край забора. Напрягая руки, шумно выдохнул, попытался подтянуться, едва не упав: больно. Камень давил на ладони. Упираясь ногами, чувствуя под собой плечи друга — тот его подсадил — мальчик смог вскарабкаться наверх и с шумом упал на траву. Укусил рукав, чтобы подавить крик — падение оказалось не из приятных, но идти можно. Карлу придётся лезть самому.

Вокруг сплошные высокие заросли, сквозь которые виднелся и сам особняк.

Большой и величественный, он был всего шагах в тридцати, окружённый яблонями и цветущей вишней. У порога — несколько лавочек, чуть дальше — колодец. Покатая крыша с красной черепицей, заколоченное окно чердака — и ни души, ни звука вокруг.

«Сколько здесь сторожевых собак, и почему они до сих пор не лают, не бегут? Может быть, спят. Идти аккуратно или бежать?»

Пот лился в три ручья, руки дрожали. Сейчас как никогда Арчи хотелось, чтоб взрослые были рядом, чтоб остановили их глупую затею. Всё равно что будет. Без них, один на один со зверьми — это по-настоящему страшно.

Аккуратно ступая, то и дело оглядываясь, он приложил руку к карману, проверяя, всё ли на месте.

Шорох в кустах в отдалении — и все мысли как отняло, плевать на всё, бегом к порогу.

«Отвёртка и иголка, иголка и отвёртка, работайте, чтоб вас всех».

Закусил губу: случайно уколол палец, но инструменты не выпустил.

Собака. Одна. Подняла лай и бежит, не за ним.

Карлу надо отдать должное: не кричит, убегает. Скинул рюкзак Арчи, держит перед собой, прижался к забору, пытаясь закрыться от наступающего зверя.

Дрожащими руками, отирая локтем пот, Арчибальд возился с замочной скважиной. Иголка предательски скользила, всё никак не хотела цепляться за пазы. И отвёртка слишком узкая, никак не могла встать на место.

Мальчик не слышал происходящего вокруг, не видел ничего, кроме проклятой широкой замочной скважины, которая всё никак не хотела поддаваться.

Наконец раздался лёгкий хлопок, и мальчик с шумом ввалился в прихожую.

Приникнув к дверному косяку, он наблюдал за своим другом.

Карлу повезло: собака натаскана бить тревогу, а не людей. Прижмёт к земле и будет так держать до прихода хозяина: этим он и воспользовался.

Герой! Смог, смог найти в себе силы, побороть страх, отбиться.

Скинув с себя чёрную массивную тушу, он заспешил к открытой двери, где его ждал Арчибальд. Навалился на неё всем весом, пока друг орудовал замком, на сей раз, чтобы закрыться. Как мог сдерживал собой натиск разозлившейся псины с той стороны: она то и дело царапала толкала, и лаяла, лаяла на чём свет стоит.

Игла так и норовила выскользнуть, снова не попадала в пазы, отвёртка ёрзала по скважине.

Но ничего. Это всяко лучше, чем закрываться в спальне от пьяного отца, когда ты один, а он не перестаёт стучать и орать. И бутылка в руках, и злой, и всё, что у тебя есть — мокрые руки и собственное тело. Да, сейчас было сложно, но всё проще, чем тогда.

Снова щелчок, божественный, сокровенный щелчок: дверь заперта, надёжно и крепко.

Снаружи к лаю добавились крики: надо бежать.

Три этажа как один, не время рассматривать. Счастье — лестница на чердак прям там, в коридоре.

Простой деревянный люк, без засова. Совсем немного надавить — и готово.

Лишь после, уже в жаркой и пыльной темноте, друзья смогли выдохнуть спокойно: следов по себе не оставили. Сюда никто не придёт. Они прорвались.

Не шуметь. Просто сидеть, угадывать черты лица своего товарища и улыбаться. Трястись, подавляя смех, и широко улыбаться, отирая рукой пыльный пот.

Наконец друзья выдохнули, упав на спины, смотря в темноту потолка над собой: кара их миновала. Снаружи со стороны окна всё ещё стоял шум погони: видимо, не только они двое решили наведаться в этот дом, и собака, и охрана отвлеклись на других несчастных, даже не представляя, что здесь может быть кто-то ещё. Да и дом-то ведь заперли, значит — никто не заметит вторжения.

— Прорвались, — выдохнул Карл. — Слава бомжам!

— И не говори, — так же валяясь и в пустоту. — Грустно, что сигарет нет: я б им проставился. Ну. если встретим потом. Спасли.

Товарищ прыснул.

— Не думаю, что они тебе будут рады, если узнают. Их же поймали там, вяжут сейчас, наверное.

— Главное, что не нас.

— Здорово ты всё провернул, — сказал уже после Карл. — И представить себе не мог, что ты так лихо с замками умеешь.

— Поживи у меня месяц-другой, и не такому научишься, — гордо прошептал Арчи. — Мне деда показывал, когда жил ещё. Говорил, открою одну дверь — и все двери мои. Я кучу разных замков перепробовал у него в мастерской.

— А кем был твой дедушка?

— Ключником в третьем колене. Меня тоже к делу приобщить хотел. А взламывать учил, чтобы я лучше понимал, как вообще замки работают, и как их делать так, чтоб не взламывали.

— Классный, — согласился Карл. — А о своём я ничего не знаю. Он на войне погиб, а ты — ну, — вздохнул, взгляд понурил, — сам понимаешь.

— Мой рюкзак у тебя? — вдруг спросил Арчи. — Доставай фонарь, ищи свои эти формулы.

— Да, действительно, — всё ещё грустный, ответил друг.

— Ты герой, — подбодрил его товарищ. — Я бы один на один против собаки не встал.

Школьник тяжело хмыкнул. Расстегнул молнию, копался в вещах.

— Я бы тоже, — головой в рюкзаке, — при других обстоятельствах. Зато будет, о чём написать, — доставая тетрадь и отерев пот со лба. — К слову, — прыснув. — Собака не человек.

— А? К чему ты это?

— Ну, дверной ручки хватило бы. Не открыла б её.

Товарищ выдавил нервный смешок.

— Забылся слегка. С собаками этими. Да. К счастью, они глупее людей.

***

Тусклый жёлтый свет фонаря, тихий шелест страниц и частый стук мела по стене. То и дело сверяясь с тетрадью, утирая рукавом пот, Карл чертил найденные им уравнения. Арчибальд сидел рядом, наблюдая за другом. Сам он ничего в этих формулах не смыслил, и решил довериться своему более прозорливому товарищу. Но вот что он знал точно, так это тот факт, что иные миры действительно существуют. Во всяком случае один. И он там был лично.

— Я закончил, — наконец выдохнул Карл.

Отойдя от стены, он посветил на неё фонарём, проводя лучом вдоль длинного ряда, состоявшего из множества частью оккультных, частью математических символов.

— Красиво? — улыбнулся он своей работе, бросив гордый взгляд в сторону приятеля.

— Впечатляюще. Но не работает, — немного раздосадовано ответил тот. — Скажи, о чём ты думал, пока писал это уравнение?

— О том, как бы его закончить. Красиво же выглядит, нет?

В жёлтых тонах, окружённая ореолом тьмы начертанная формула и правда создавала ощущение чего-то мистического. В тишине, такой, что друзья даже говорили шёпотом, белые цифры и знаки выглядели поистине завораживающими.

В робе до пят, с капюшоном, скрывающим часть лица, Карл походил на главу тайного ордена, а Арчибальд — как неофит, сидел перед ним, внимая развернувшимся таинствам.

— А представлял что-нибудь? — спросил «ученик».

— Естественно! — твёрдо кивнул «наставник». — Абсолютно точно, я могу рассказать тебе, что значит каждый из этих символов, и я думал о том, как складно они выстраиваются в один стройный ряд. Нет, я серьёзно, вот например тут, — указал в верхнюю часть уравнения, — нам показывают физическое состояние человека в отношении времени и пространства «здесь», а тут, — повёл рукой к середине, — его проекцию на врата, ведущие в общее великое ничто, а здесь и здесь, — краем мела указал на переменные в среднем и верхнем ряду, — состояние физического тела до и после перемещения, которое было указано выше и, как видишь, они равны. Конец формулы же приводит к единому знаменателю состояние нас в нашем мире и мире за гранью и, как видишь, исходя из вот этого ряда, это измерение и другое находятся в одной и той же плоскости временной шкалы, но отличаются по линии пространства, которую пересекаем вот здесь…

— Так, погоди, — Арчи махнул рукой, пусть и заинтересованно слушал, и действительно старался вникнуть в написанное, — ты так и не ответил на мой вопрос. Представлял ли ты само это твоё иное измерение, куда мы по твоей формуле можем уйти?

— Разумеется! Оно представлено вот тут, в конце уравнения.

— Но мы всё ещё здесь, — заметил парень, — а, если всё так, как ты говоришь, то должны быть там.

На этом моменте Карл сдался. Вздохнув, он развёл руками, понурив голову.

— Ты же ведь понимаешь, что это всего-лишь метафора, хоть и красивая, правда?

Арчи усмехнулся. Пожав плечами он поднялся, похлопав друга по плечу.

— Позволь мне тогда сделать её чуть-чуть красивее.

— КрасИвее, — машинально поправил тот.

— Не суть, просто скажи мне ещё раз, какие именно переменные тут отвечают за время. Вот эта, эта и эта?

— Так, для нашего, для Великого Ничто и для потустороннего, всё верно.

Мальчик поблагодарил товарища.

— Дай руку, — с этими словами он достал нож.

Карл смерил его непонимающим взглядом. Арчибальд оставался непоколебим.

— От общего к частному, — пояснил он. — Просто дай мне свою ладонь. Не бойся. Ты только что мать его против овчарки стоял, что, крови для дела жалко?

— Меня всё ещё колотит, сам не видишь?

Всё-таки, Карл вытянул дрожащую ладонь, закусил губу и зажмурился. Коротко выдохнул, чувствуя хлёсткое движение острого лезвия от запястья к пальцам.

Обагрённым кровью друга лезвием Арчибальд обвёл уравнение, отвечающие за положение человека в нашем мире. После он поискал глазами ту часть формулы, где описывалось время: тут была явная ошибка. Время здесь и время в Карпе очевидно течёт по-разному, только как его выразить?

Сколько бы дней он не провёл в Городе Мёртвых Детей, для его собственного мира не прошло и мгновения. Пустота. Не неизвестность, а самая настоящая пустота. Отправляясь туда, ребёнок исчезает из временной шкалы своего мира, либо возвращаясь в ту точку, из которой он пришёл, либо — если решил остаться — исчезает там насовсем.

Сделав глубокий вдох и закрыв глаза, он вновь представил перед собой невозможно-яркий свет главных ворот. Вспомнил ту музыку, что встречала путника. Те слова, что врезались в сознание всякого ребёнка — и кажущуюся бесконечной улицу красных пирамид за ними. Небеса корицевых облаков и песочный заоблачный замок, высокие минареты и великую башню из слоновой кости, ивовые парки и фонтанную площадь. Немели…

Нужные символы сами собой всплыли в сознании, и рука сама выводила недостающие элементы.

Почти закончив, уже твёрдо зная, что делает, Арчибальд полоснул собственную ладонь ножом — и обвёл своей кровью представление человека в новом мире.

Стоило ему завершить, как друзья услышали совсем тихий, едва уловимый треск, а после — вся формула осветилась, и символы словно сочились белыми лучами, заполняя помещение невозможной белизной, на которую больно глядеть.

Медленно и величаво солнце восходило на свой небесный престол, озаряя алыми лучами крыши закатного города сквозь бурую гряду облаков. Купола островерхих старых башен лучились золотистыми красками, и воздух полнился эхом колоколов.

Стоя на парапете, друзья смотрели на пейзаж неизвестного им места, поражаясь чуду тех неправильных, искривлённых форм зданий, что предстали их зрению. Высокие до небес, циклопические структуры цельного зелёного камня граничили здесь с минаретами песчаного камня и простыми для этого города зданиями колониального периода, словно сошедшие со страниц историй конца девятнадцатого века. В отдалении, сливаясь с набатом, слышался клёкот заоблачных коршунов, напоминающий рёв подземных чудищ, что и поныне спят во льдах Антарктиды, а сами перекладины балкона, где стояли друзья, были украшены маленькими литыми фигурками мирно сидящих аметистовых котов.

Взмахнув рукой, Арчибальд улыбнулся, слыша милый сердцу треск, видя, как перед ним в воздухе создаётся ледяной мост. Такой, словно приглашает путников ступить на него и идти.

Но стоило им лишь сделать шаг, как видение рассеялось, и друзья снова оказались в тусклом чердаке, в свете жёлтой лампы перед блеклой формулой, обагрённой их медленно стекающей, стынущей кровью.

— Как?.. — только и спросил застывший в удивлении Карл. И улыбку, и прежний задор как рукой сняло. В глазах мальчика играл ранее незнакомый Арчибальду блеск.

— Нет, ты ведь это видел?.. — прошептал его друг, преисполненный не то восхищения, не то благоговейного ужаса. — Ты ведь тоже это видел, правда?

Он схватил его за плечи и тряс, в надежде, что товарищ скажет хоть слово, но тот всё молчал, старался отвести взгляд, то и дело покусывая губу.

Наконец Карл его отпустил, всё ещё находясь под впечатлением увиденного.

Арчибальд вздохнул: да, он видел достаточно, и одновременно удивлялся и соглашался со своими мыслями.

— Ты хочешь туда? — спросил только с лёгкой улыбкой.

— Конечно! — воскликнул приятель. — Там же столько всего! Это ведь даже не Гесперия, это что-то… у меня даже нет слов, чтобы дать название этому городу, а я ведь их столько придумал…

— Карпа, — небрежно бросил Арчибальд. — Этот город называется Карпой, и она в разы круче Пеганы, Арды, Киммерии и Ониксового Замка вместе взятых. И придумал её ты. Ты, в своих записках и стихах, в своих рисунках. Ну, в той тетради. Представляешь?

Голос звучал тихо, ровно, чувствовалась радость, смешанная с лёгким презрением.

Карл его не слышал. Подойдя к стене, он буквально обратился в зрение, щурился, изучая формулы, начертанные перед ним, пытаясь понять, высчитать, вычислить, запомнить. Потянулся к рюкзаку, извлёк оттуда записную книжку и ручку. Стал лихорадочно списывать, то и дело сверяясь со зловещим оригиналом.

Арчибальд стоял неподвижно, наблюдая за суетящимся приятелем. Делал глубокий вдох, один за другим, стремясь унять предательски-громкий стук сердца. Крепко сжал кулаки. В правой ладони ощутил такую удобную и по-своему мягкую от пота рукоять ножа. Натянул капюшон на лицо, закусил ткань.

***

Карл не кричал. Только скулил тихо. Как щенок, или котёнок какой. Ну, маленькие животные вообще пищать по поводу и без любят, мало ли, что им взбредёт.

И дрожал, трепыхался. Тяжёлым он был, грузным. Пытался кусаться. Крепко вцепился зубами в предплечье, пытаясь вырваться.

Наверное, ему было холодно и страшно.

Нож вроде как должен был успеть нагреться, за столько времени-то в тёмном душном помещении, да и на жаре днём до этого.

Теперь он торчал из шеи мальчика — по рукоять.

Крови было много, больше, чем хотелось бы. Всё-таки здорово, что они взяли эти робы.

Резкое движение, тихий хруст — шея сломана а голова безвольно повисла, опускаясь на взмокший тёмный ворот костюма.

В глазах ребёнка застыл невысказанный вопрос.

Убедившись, что его друг мёртв, парень отступил, выдохнул, откинув капюшон. Пожалуй, только сейчас он позволил себе вздохнуть по-настоящему спокойно.

Всё пошло не так, как он хотел — и в то же время, всё складывалось идеально.

— Ты останешься здесь, Карл Шульц, — твёрдо произнёс Арчибальд, смотря на тело друга, лежавшее лицом к той самой стене, и на возвышавшиеся над ним зловещие ряды символов иного мира. — А я буду там. Прости и спасибо тебе. За всё.

СТИХ ШЕСТОЙ. «С НЕБЕС НА ЗЕМЛЮ, ВЕСТНИКИ ТЬМЫ, ПРАВО НА ЖИЗНЬ И ЗОВ ИЗ ГЛУБИН»

Арчибальд поражался собственному спокойствию. Уже дома у Карла, в чистой одежде, он сидел на диване и изучал окровавленное лезвие ножа.

«Вот так всё и заканчивается? Письма Элины, которые ты не прочтёшь. Недописанные романы, неоконченные картины, не пройденные игры и недочитанные книги. Ты ведь не хотел, чтобы всё было так, правда? Говорил, что любишь реальный мир, а стоило лишь на секунду оказаться за гранью — и всё, там лучше, да?»

— Ещё раз прости, — уже вслух произнёс. — Просто, мне надоело, что вы все всё решаете за меня. Чёрт возьми, даже этот неудавшийся ритуал мы провернули вместе, больше по твоему желанию, а я всего лишь подал мысль. Но я кое-что понял, Карл: я не буду счастлив, пока зависим от других. Пока другие указывают, куда мне идти и что делать. Ведь мы могли остаться друзьями, разойтись, и всё такое — но ты был мне другом в этом мире. А мне не нужен мир, в котором я не могу делать то, что захочу. Своей дружбой ты держал меня здесь, пытался дать понять, что всё не так плохо, и что в итоге? Ты лежишь на пыльном чердаке, тебя если отыщут, то на третий-четвёртый день, а я здесь, жду, когда всё закончится.

«Что я несу, — вздохнул, покачал головой».

Понять бы теперь, что дальше. В любом случае, он отныне убийца, и к этому жизнь его не готовила.

Арчи спрашивал себя, как на его месте поступил бы Конан, но хмурый киммериец лишь сочувственно качал головой.

«Много чудищ я загубил, многих глупцов зарезал, но никогда — тех, кто не чинил мне зла, — серьёзно ответил король Аквилонии».

— Рендольф, а ты?

И старец с душой подростка пожимал плечами.

— Закатный город я отыскал в своём сердце.

— А ты, Немо? Ты чего притих?

Старый капитан лишь развёл руками, цокнул языком.

— И даже вы, Прекрасный?..

Юный английский джентльмен в зелёном камзоле и белых брюках улыбнулся, подсел к мальчику ближе, обнял его за плечо.

— Уродство, мой милый, не скрыть. Как бы ты ни пытался.

Сонм теней рассеялся, оставляя ребёнка в пустоте. Все, все, кого он знал, были героями. Чего-то хотели, куда-то стремились, что-то искали, к чему-то шли.

«Даже ты, — прошипел Арчи, смотря на мальчика, внешне похожего на него, — даже ты, жирный и неуклюжий Бастиан, и тот прекратил завидовать Атрейо, смог перебороть себя и отказаться от власти над Фантазией во имя самой Фантазии. Даже ты, чёртов неудачник, стал королём, тебя любили, в тебя верили — и ты превозмог…»

— И вернулся, — кивнул подросток. — Вернулся, чтоб жить.

И Арчи думал. Искал ответов у Одиссея и Геракла, спрашивал Персея и Ахилла — и те тоже лишь разводили руками: за каждым из них числились преступления, каждый из них делал и хорошее и плохое, но никто никогда не предавал. А те, кто предавали — история тех была тёмной и короткой. Арчибальду это не подходило. Ему нужен был выход.

— Только ждать, — заключил Данте, — только ждать и надеяться, что смерть будет насильственной, иначе — прямым ходом на седьмой круг. Ждать и искупать грехи.

— Каждому времени свои герои, — согласился с ним высокий седой старец в сером рубище. Звучно стукнув своим посохом о землю, он воздел руки к небу, и мир погрузился во мрак.

— Главное, — добавил он после, — не вздумай исчезнуть. Последнее, что ты можешь делать — притвориться, что тебя нет, ибо чем дольше ты скрываешься, тем ближе тени, крадущиеся за тобой.

— Утешил, — усмехнулся мальчик серому магу. — Но и на том спасибо, мудрый истари.

— Даже последний подлец способен стать героем. И для этого вовсе не обязательно прыгать в вулкан, — улыбнулся Гендальф. — Помни о его пути и не стань им. Не отвернись и не спрячься, прими открыто свою судьбу.

Мальчик хотел поговорить со злодеями, но тем сказать было нечего. Скорбно отступив в сумрак, они стояли в стороне. Кто обезглавлен, кто со смертельной раной, а от кого только кучка пепла — книжный путь врага известен, и удел его ясен: они нужны лишь затем, чтобы стать преградой герою. Предать или убежать, похитить или убить, захватить власть, чтобы потом быть сверженными — что они могут сказать тому, кто встал на их путь, не желая их участи? Чему они могут научить, кроме как предавать расчётливее, бежать быстрее, убивать тише, а исчезать бесследней?

Нет. Теперь он один из них. Из тех, кто скрывается во тьме и ждёт расплаты. Он стал таким же, как они, но, — «Клянусь, — прошептал Арчибальд, — Я не уподоблюсь вам. Я стану лучше. И не раскаюсь в своих деяниях. И не страши меня своей окровавленной грудью, Каспар: седьмую пулю я сохраню для себя».

— Да, — выдохнул, говоря сам себе, — я поступил правильно, и не жалею об этом.

С этими мыслями он поднялся и расправил плечи, потянулся, подходя к окну, смотря на яркое дневное солнце — и улыбнулся. Сейчас и правда оставалось только ждать, а там — что будет, так разрешится.

«А собака хотя бы сражалась, — усмехнулся, вспоминая рваную дыру на рукаве робы, что скинул там, у колодца».

Перекинув через плечо рюкзак, с этими мыслями он направился к выходу из квартиры, замерев у входной двери.

«Мало просто ждать. Нужно убедиться, что весь мир ополчился против меня».

***

— Алло, да? — мужской голос на том конце линии.

— Зигфрид Шульц, вы?

— Да, а кто это говорит?

— Ваш сын мёртв.

— Назовитесь. Это что, шутка?

— Нет, не шутка. Я убил Карла.

— Хватит дурачиться, кто это?

— Арчибальд фон Кроннст. Его тело лежит на чердаке заброшенного дома на ***штрассе, 9. Там жарко, его нужно забрать побыстрее, пока не испортился.

Не дожидаясь ответа, парень бросил трубку: по крайней мере, он оповестил родителей, чтоб не искали сына почём зря.

***

Нет горящих шапок и нет злодеев. Не нашлось ни единого гражданина, кто ткнул бы в мальчика пальцем с криком «Убийца!».

Не было истязаний на главной площади, не наступило мгновенной кары. Стоя в толпе, окружённый людьми, Арчи чувствовал себя самым обычным человеком, как все и каждый. Вот только разницу между ними он знал. От его руки пал другой. За ним всё равно придут, так какая разница, одна жертва, или много? Засмотрелся на девочку, даже узнал её: Ула, одноклассница Карла. Светлая, в красном свитере и джинсах, с подвязанными в косу русыми волосами и открытым лицом. Ясный взгляд голубых глаз подчёркнут круглыми линзами очков. Смеётся, болтает о чём-то со знакомой. Узнала Арчи, помахала ему.

— Привет!

— Привет! Как ты? Куда едешь?

— Да с Ольгрид гуляю, мы к Оперному театру хотели, там сладкая вата недавно открылась. Хочешь с нами? А, да, вы не знакомы: Ольгрид, это Арчибальд, Арчибальд, это Ольгрид.

Рыжеволосая, невысокая, полноватая, вся в тёмном, девочка широко улыбнулась ему. Протянула руку, и Арчи пожал её.

— Я на рынке был. Ты ведь вроде на скрипке играешь, так? Поможешь с нотами? Я тут тетрадь одну нашёл…

Разговор завязался сам собой.

Уже сидя в автобусе на задних сидениях, Арчибальд показывал знакомым ту самую записную книжку с партитурами, купленную у разочаровавшегося в жизни скрипача.

— Сложная, — заметила Ула, поправляя очки. — Ты бы взялась такое сыграть? — обратилась к подруге. — Тут вроде как на две скрипки сразу, вот и вот. Но красивая, правда, очень красивая тема. Три четверти, в миноре, с ярко-выраженными рефренами и основной частью, вторая скрипка отвечает за басовый ключ, а, нет, вот здесь — ещё и ведёт, они как будто местами меняются…

Арчибальд очень смутно понимал, о чём именно говорили подруги, но не мог не признать, что, да, судя по всему тот старик был чертовским гением. А ещё у Улы были красивые прямые ноги, и сандалии на голых аккуратных стопах, и безразмерный свитер. Было любопытно, без него она красивее, чем Немели?

«Будет ли она кричать? Наверное, да, должна. Ольгрид может стать помехой, они вместе. Но она тоже вполне ничего. И волосы такие длинные, вьющиеся…»

Арчибальд мотнул головой, отгоняя нахлынувшие мысли, коротко хмыкнул: автобус как раз подъезжал к его остановке.

— Можно?

Взяв тетрадь и распрощавшись с подругами, мальчик вышел на улицу, снова глубокий вздох.

За одной жертвой следуют другие, это же так естественно.

Тем более мысли про подруг доставляли огромное удовольствие — и именно здесь крылась проблема.

Арчи сел на скамейку и зажмурился.

Осознавая, что любой, абсолютно любой прохожий, прохожая, по сути — цель — сердце колотилось, как бешеное, а по телу разливалось приятное тепло. Напряжение. Возбуждение.

Мальчик даже невольно улыбнулся, позволив своим фантазиям разыграться. Откинулся на спинку скамьи и выдохнул, пытаясь представить возможную новую жертву.

«Может, просто пойти в парк и найти там кого-нибудь? Или воспользоваться телефонным справочником по совету Карла? Или…»

«Нет, — сжал кулаки, закусив губу. — Нет, так просто нельзя. Сама мысль об убийстве начинает приносить удовольствие. Я же не этого хочу. Я это сделал, чтобы вернуться домой, а не искать удовольствие от жизни здесь».

Решительно кивнув, мальчик поднялся: держаться изначального плана и просто вернуться… Домой. Это в квартале отсюда, можно срезать дворами.

Погружённый в себя, он едва различал дорогу. Высотки и светофоры, приглушённый шум машин и случайные разговоры людей — всё суть ненавязчивый гул, бессвязный поток. Не имело значения. Не интересно.

Но уже в соседнем переулке его ждали проблемы.

Сначала мальчик заметил мирно проходящего мимо чёрного кота, а после — тех людей, встречи с которыми желал меньше всего.

Вот они, все четверо. Йозеф, Гюнтер, Фриц и Альтман. Чуть выше него, в кожаных куртках и латаных джинсах, с патлами, как у рок-звёзд и с цепями у бёдер, они стояли по стенам друг напротив друга, курили, пили пиво, общались, как вдруг заметили парня.

Откинув длинную прядь белых волос и улыбнувшись, Альтман помахал Арчибальду рукой.

— Йо, как жизнь?

Йозеф — уже за спиной, Гюнтер — подступил ближе.

— Нормально, а вы чего? — как можно спокойнее ответил школьник, прекрасно осознавая своё положение.

Фриц нагнулся, поднял кота на руки. Чесал ему затылок — и зверь довольно урчал.

— Зависаем, — расслабленно ответил Альтман, — друга вот старого встретили.

Остальные трое тихо посмеивались, всё так же стоя у стен и продолжая курить, смотреть на их жертву.

Раньше Арчи бежал бы от них дальше, чем видел. Но не после всего, что было. Даже забыв о сегодня, оставался театр теней, которые Таолока устраивала ему, да и всем прочим желающим. Оставались поединки с Каппо, которые заканчивались иногда даже хуже, чем все возможные расправы любых подобных задир. И мальчик уже не боялся своих обидчиков, но испытывал к ним холодную ненависть. Они могли вытворять что угодно, но он круче, лучше них. Максимум, на что они способны — это задушить кота. Выпусти против них даже овчарку — и они разбегутся.

— А знаете, я тоже рад встрече с вами, — усмехнулся мальчик. — Сигареткой не угостите?

От такой наглости выпали в осадок все четверо. Альтман даже застыл с открытым ртом, выпуская густой клуб сизого дыма, пристально смотря на парня перед ним.

Со стороны улицы донёсся сигнал, рёв мотора — вот он, шанс.

С отчаянным криком, Арчибальд развернулся, скидывая портфель, побежал обратно к дороге, метя в Гюнтера, уже видя его там, на трассе, мечтая о том, как сможет сбить его с ног, как голова мерзавца угодит под колёса грузовика. Собрать все силы, навалиться — и всё, всё закончится.

Но значительно быстрее закончились его мечты: парни не растерялись. Смеясь, стоящий рядом Йозеф, подставил подножку — и мальчик с шумом упал к ногам обидчиков.

Гулкий стук, ещё и ещё. Удар — хруст, боль в переносице. Ещё удар — тяжесть в голове, всё размыто тёплой густой кровью из рассечённой брови.

Согнулся, закусил губу, стремясь подавить боль от удара по почкам. Тяжёлая боль в спине, по бокам.

Когда бьют — самый громкий тот, кто кричит. Если нет крика, нет шума. Арчибальд не кричал, просто валялся, приникший к земле. То и дело дёргался, вздрагивал, ожидая, когда они кончат — и им быстро наскучило. Ребёнок почти не сопротивлялся.

— На, кури на здоровье, — смеясь, бросил Альтман почти пустую пачку с окурками и зажигалку в сторону лежащего тела, а после — друзья покинули парня, как ни в чём не бывало. Только брошенный дворовой кот и остался утешать бедного, брошенного всеми мальчика.

Лёжа вот так, в пыли и грязи, всё ещё свернувшись в клубок, Арчи лежал, закусив губу, что было сил стараясь не плакать. Только дрожал немого, совсем чуть чуть. Пытался встать на слабеющих руках. Откинувшись на спину, отерев кровь, он улыбнулся, глядя на яркое солнце за серыми тучами. Нависающие стены домов, тёмный переулок, брошенный у мусорного бака рюкзак и сидящий подле чёрный кот — вот и вся его компания, все те, кому не всё равно, как он и что с ним. А он, между тем, всё ещё здесь, живой и более-менее здоровый. Теперь это даже забавляло: чем отчаяннее он искал выход, тем явственнее мир давал понять, что никто его никуда не отпустит. Что он нашёл свою радость, и имя ей боль. Боль своя и чужая, но она приносила жизнь, заставляла дышать, двигаться вперёд, даже если это движение не имело смысла. Чувствуешь эмоции, улыбаешься — значит, счастлив, значит, остаёшься, видимо, именно таковы правила.

Тяжело поднявшись, мальчик сел, прислонившись спиной к стене, потрепал кота за ухом. Посмотрел на валявшуюся пачку окурков и зажигалку, усмехнулся — и отрицательно качнул головой.

***

Ступив на порог родной квартиры, мальчик невольно поёжился: как-то подозрительно чисто и тихо. Его и отцовская куртки висят на вешалке. Башмаки — на полочке для обуви.

Светло. Ни пылинки, ни пятнышка грязи. Пол едва ни блестит. И нет привычного запаха алкоголя, только слабый, значительно слабее, чем обычно, горьковатый дух табака. И холод, сквозняк. Все двери распахнуты, слышен шум ветра.

Сердце ребёнка заколотилось, под ложечкой неприятно засосало.

Всё так же на каменных ногах мальчик разулся, чего почти никогда не делал, находясь здесь, а после — на цыпочках прошёл на кухню. Дёрнулся, уловив краем зрения щуплую полуголую сидящую фигуру отца. В одних брюках, он сидел на постели в своей спальне.

— Привет, сын, — сказал он не глядя.

Низкий, спокойный хриплый голос.

— Ты не бойся, проходи, чувствуй себя, как дома.

Речь ровная, произнёс без запинки. Да и сказал так, будто бы улыбнулся.

Арчи попятился к входной двери, предчувствуя недоброе.

— Я ещё погуляю, ладно?

— К вечеру возвращайся, — пожал плечами.

Захлопнув за собой дверь квартиры, мальчик поднялся на этаж выше, и только там выдохнул.

Нет, ну возможно всякое, но это уже перебор. Не находя нужных слов, Арчибальд просто понимал: нет. Ни при каких обстоятельствах он не станет возвращаться сюда. Ни за что.

Успокоившись и взяв себя в руки, мальчик заспешил вниз и столкнулся с отцом, который уже ждал его.

Высокий, с короткими чёрными волосами, чистым, бритым вытянутым лицом, он улыбался. В глазах стоял стеклянный блеск.

— Нам нужно поговорить, сын, — произнёс он всё так же ровно и мягко, крепко схватив парня за плечи, обнимая его.

Сильный, слишком сильный чтоб сопротивляться. Мальчик попытался вырваться, но и без того слабое тело уже едва ли было способно на борьбу.

Мужчина подтащил ребёнка к лестнице. Тот упирался, что было сил вцепился ему в локоть, прокусив кожу до крови, а отец даже не вскрикнул, только дёрнулся немного. И всё так же смотрел поверх, в окно над лестницей.

— Нам нужно расстаться, — бросил спокойно, продолжая тащить мальчика всё ближе и ближе к ступеням. — Твоя страховка сделает мою жизнь лучше. Ты скучал по матери, — хрипел он, — я скучал. Поговори с ней, скажи, что я её люблю.

«Шаг назад, потянуть на себя. Будет больно».

Выгнув спину, мальчик отступил, намеренно теряя равновесие. Подался в сторону, таща тело отца за собой.

«Держаться. Держаться как можно крепче, — приказал себе ребёнок, зажмурившись, прижавшись к груди мужчины».

Всё случилось мгновенно.

Тяжёлый хруст, даже без крика: тело отца валялось на лестничной клетке. Голова неестественно вывернулась, а по нижней губе стекала слюна.

Арчи был тяжелее, крепче. Он выжил. Всё ещё лёжа на пока что тёплой груди, он дрожал, переживая одновременно и страх и радость: вот только что он мог умереть, и ведь нет. Повезло ли ему, знал ли, что делать — не важно. Куда важнее — его проблема, его самая главная проблема наконец решилась. Перестала дышать. Перестала видеть и слышать.

А, нет, пыталась встать. Сосуды на шее воспалились. Под очень кривым углом, мужчина пытался повернуть головой, сжать челюсти, что-то сказать.

Вид человека на грани смерти — вот такой дикий и неприкрытый — с Карлом-то всё во тьме разрешилось — смутил ребёнка.

Отпрянув, наступил ногой ему на грудь, и насколько хватило сил, дёрнул его голову в другую сторону. Новый хруст, шумный вздох — и тогда всё закончилось. Мужчина испустил дух, теперь сомнений не оставалось. Только этого мало.

***

Уже в квартире, положив труп в прихожей и закрыв за собой дверь, парень снова посмотрел на бездыханное тело, а после — достал нож.

Крепко сжав его в ладонях, он вонзил его в оголённый торс отца. С лёгким хлопком треснула плоть.

Снова и снова, каждый удар сопровождался мягким, чавкающим звуком, а горячая кровь всё прибывала и прибывала.

С силой, с отчаяньем ребёнок продолжал бить холодеющий труп, и в глазах мальчика плясали огни радости обретённой свободы. Живот, искривлённая шея, поясница — везде, везде где только мог он оставлял всё новые и новые раны, раз за разом погружая нож в тёплое мёртвое тело.

Влажное и липкое, мальчику нравилось, как безжизненная плоть принимает его в себя. Ему нравился едкий едва уловимый запах крови, её вязкий вкус на своих губах.

Давно, очень давно он мечтал о том, что сможет убить этого мерзавца, и вот, заветный час настал, а вместе с ним — воля. Долгожданная бесконечная воля.

***

И это даже обидно!

Сидя в пустой, убранной и чистой квартире, с окнами нараспашку и запертой на замок дверью, Арчи рыдал. Это правда обидно. Именно тот, кому он искренне желал самой жестокой смерти из всех возможных, умер почти что своей смертью, оставив сыну возможность только поиздеваться над своим трупом. Ведь куда лучше, куда заманчивее была перспектива видеть, как эта сволочь страдает, как сопротивляется, цепляется за ускользающую жизнь — и подыхает от руки того, над кем сам издевался всё это время. Но что есть, то есть.

Даже сделав убийцей, мир не позволил ему насладиться агонией своей истинной жертвы, ну не смешно ли это?

По локти в крови, грязный от пыли и пота, с ноющим от недавних побоев телом, мальчик лежал на постели отца и смотрел в потолок.

Если родители Карла поверили его звонку, то, наверняка, уже оповестили полицию.

Будут стучать в квартиру. Будут допрашивать. Карла и убитую собаку тоже наверняка уже нашли. К концу дня его, Арчибальда, наверняка поймают и посадят. В лучшем случае ждёт очень неприятный детдом, в худшем — колония. И там, и там неприятно, но сносно. А сейчас есть всего пара часов, может быть, даже меньше: в квартиру или будут ломиться, или откроют силой, и обнаружат его тут, как есть, со всеми доказательствами его вины во всём. В гордыне, в зависти, в слабости и тщедушии. А ведь всё, чего он хотел, чего он хочет — это счастья. Это простое человеческое счастье в том мире, где ему было хорошо, и куда теперь не может уйти.

— Что, что вы ещё от меня хотите? — прокричал он, смотря в серый потолок. — Что мне нужно, чтобы доказать своё право на жизнь? Я не хочу, не хочу этот мир. Я хочу домой, — кричал он, ударяя головой о подушку, погружаясь в пучину истерики.

Чем дальше, тем больше происходящее походило на страшный, слишком затянувшийся сон, от которого он всё никак не мог проснуться.

В Карпе у него было всё: друзья, дом, любимая, имя мастера, незавершённое дело, а здесь, здесь что? Скучная серая реальность, судьба неудачника, издевки со стороны старших и снисходительно-товарищеские отношения сочувствующих — и всё. Там он — мастер ледяных ступеней, почти режиссёр театра мертвецов, а тут — убийца и обездоленный школьник. Сирота, которого ждут или исправительные работы, или приют для душевно-больных.

Простонав, ребёнок посмотрел на открытое окно спальни. Там — всё такой же светлый и ясный день. Встал на подоконник и посмотрел вниз.

Детская площадка. Мамы с колясками, старушки на лавочках. Всё, как всегда. Птички поют, солнышко светит, никто даже и не думает заходить в тёмный и серый подъезд.

Всего шаг — и всё кончится.

Зажмурившись, Арчибальд попытался представить, как падает, как его тело, объятое порывом ветра, летит вниз и с шумом разбивается об асфальт — и отпрянул в спальню. А вдруг не сработает? А вдруг теперь он наказан? Но куда ещё, если не так? Как теперь жить дальше?

Он пришёл сюда с целью убедиться, что терять больше нечего. Что получил своё место по праву, не занял чужое — и теперь его прогоняют? Вот так просто взять, не пустить? Ни белого сияния, ни высокой арки ворот, ничего, кроме серой рамы окна и таких же серых туч над кронами деревьев. Просто бросить его со своими проблемами, как есть, ничего не сказав? Это по их мнению счастье?

Шумно выдохнув, Арчи закрыл лицо руками и снова сел на постель.

Думал. Думал много, о разном. О том, как хорошо было, и как не очень. Как злобно и радостно. Как счастливо и грустно. Как глупо, легко, черт возьми, по-дурацки — и кусал губы, жмурился, не хотел.

Наконец поднялся. Снова встал у окна — и взглянул на бескрайнее небо.

Если больше ничего не осталось, выход только один. С домом, сам того не желая, всё почти получилось. Значит — и сейчас всё получится.

***

Переодевшийся и умытый, положив в рюкзак свои музыкальные кассеты и магнитофон, взяв оставшиеся деньги, мальчик стоял на улице у таксофона и ждал такси. Ехать до набережной — это через весь город. Прямых автобусов нет, а пересадки ему никогда не нравились.

Ровно дышал, сложив руки на груди, смотря в окно автомобиля. Безразлично глядел на мелькающие перед его взглядом улицы. Слушал мягкую мелодию какой-то эстрады, что лилась из динамиков.

Щедро отплатил водителю, когда тот доставил его на место и пошёл вдоль бетонной набережной, смотря на безмятежную водную гладь.

Счастливые пары и родители с детьми. Пожилые люди на скамейках. Лёгкая тень от могучих ветвей деревьев вдоль дороги. Тихая, спокойная река.

Мальчик шёл и улыбался, смотря на мир, открывшийся перед ним. На корабли у пристани. На матросов на палубе. Помахал рукой улыбнувшемуся ему старику в тельняшке.

Нет, всё не то. Он шёл дальше, к небольшой бухте, скрытой грудой камней, к обычно пустому пляжу.

Галька приятно покалывала голые ступни, а прибрежный ветер трепал кудри взмокших от пота волос, одаривал и прохладой и только ему доступным теплом.

Нежный, ласковый шум прибоя. Холодная вода щекотала стопы.

Оправив рюкзак, раскинув руки и закрыл глаза, он сделал первый шаг.

Не видя перед собой ничего, ни о чём не думая, Арчибальд плыл по течению, полностью отдавшись воде. Просто грести вперёд, просто слушать шум слабых, манящих волн, и наслаждаться холодом, свежестью. Плыть, не ощущая под собой дна, всё дальше и дальше. Просто так, в никуда, встречая алое закатное солнце, что уже клонилось за горизонт.

Мальчик улыбнулся, слыша знакомый сердцу отдалённый детский смех, ощущая тёплый ветер. Вдохнул на полную грудь, вкушая пряный аромат бескрайнего моря бесконечно-зелёных трав полыни вокруг. Открыл глаза, видя перед собой ослепительно-белый свет.

Проходит всё. И радости, и печали, и ссоры и невзгоды. Всё возможно забыть, всё возможно исправить. И друзья, и семья — ничто не важно для того, кто избрал мечту.

Стоя на лужайке, окружённой густым туманом, Арчи оглядывался по сторонам. Высокие густые заросли полыни, мерное журчание реки и тихий плач цикад в отдалении радовал его слух.

Оглянувшись, он увидел высокую арку ворот из песчаного камня, а подле неё — две величавые статуи грозных чёрных псов. Глаза их по-прежнему сияли красным, и всё так же они грозно смотрели перед собой, испытывая путника.

Счастливо выдохнув, мальчик пошёл на свет, позволяя ему поглотить себя и, как прежде, за бесконечной белизной наступила такая же мерцающая всеми оттенками черноты тьма.

В свободном падении во мрак, он слышал те заветные слова, что однажды принесли ему счастье, которое он тогда не узнал, не понял, не оценил. И, как и раньше, слова эти лились приятным, бархатным голосом, отпечатываясь в сознании золотистыми буквами:

«Добро пожаловать в Карпу, город мёртвых детей».

— Я вернулся, — прошептал Арчибальд, счастливо улыбаясь, продолжая падать в пустоту.

СТИХ СЕДЬМОЙ. «НОВАЯ СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ, ВЕСТОЧКА ИЗ ЗАБВЕНИЯ, СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ И КЛЯТВА ВЕРНОСТИ»

Высокий юноша в лиловом камзоле и чёрных брюках мотнул головой, оправляя волнистые кудри тёмных волос. Выгнув спину и потянувшись, он расправил плечи и, вскинув руки, сделав глубокий довольный вдох.

По обе стороны от него тянулась череда невысоких красных пирамид, что украшали главную аллею Карпы, и лучи от их верхушек складывались полукругом на высоте ворот, создавая своего рода полупрозрачный настил, и сквозь эту завесу света пробивались блеклые лучи алого полуденного солнца.

— Ты наверное…

— Привет, а где Тохра? Я скучал по ней, — кивнул юноша подошедшему к нему светловолосому мальчику в белой просторной рубахе и свободной длинной юбке.

Юный страж ворот, уже мысленно проговаривая стандартную приветственную речь, застыл на полуслове, приоткрыв от удивления рот, держа поднятую ладонь на уровне груди. Пришедший, видя замешательство, собирался объясниться, но и его перебили.

— Слушай, можно я тебя с моей девушкой познакомлю? Ей бы так скучать научиться.

С копной сиреневых волос, в тёмной футболке и латанных джинсах, как всегда улыбчивая, Тохра подошла к мальчишкам.

— Здравствуй, Арчи, — мягко кивнула мастерица путей, протягивая руку.

Вместо ответа юноша обнял свою подругу, крепко прижавшись к ней, ощущая тепло её сильных объятий, вдыхая пряный, с каплей острого, запах её прядей.

Дальше — отстранился, держась за её плечи, внимательно осматривая девушку, улыбаясь ей.

Тохра кивнула, чуть-чуть отошла, легко выскользнув из-под его ладоней.

— Он свой, Рашму, неужели не помнишь? — заметила застывшему в удивлении мальчику.

— Если и помню, то не узнаю, — признался тот. — К нам обычно не возвращаются.

— А если вернулись, то не спрашивай, как, — кивнула девушка. — Я беспокоилась, — добавила следом, смотря в глаза Арчибальду.

На этот раз взгляд был серьёзным, тяжёлым.

Парень в ответ мотнул головой, кивнул, усмехнулся.

— Живая, — едва слышно прошептал он.

— Подменишь меня ещё на пару часов? — вновь обратилась к своему другу, не расслышав замечания. — Я скоро вернусь. Едва ли будут ещё какие-то сюрпризы. — Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз, — снова к пришедшему.

— Значительно, — усмехнулся тот и взмахнул рукой, и, следуя жесту ладони, из земли вытянулась длинная лестница в небо. Ступень за ступенью, бруски льда появлялись в воздухе, уходя за облака, где неспешно вытягивался мост в яркий день.

Тохра и Рашму стояли поодаль, наблюдая за тем, как их знакомый, зажмурившись, прокладывает эту простую, но хрупкую, изящную дорогу.

— Как всегда в форме, — похвалила девушка, похлопав парня по плечу.

— Пойдём, — пригласил он подругу, кивнув.

Та лишь покачала головой и усмехнулась.

— А ещё ты перекрасила волосы. Лиловый тебе правда идёт.

В ответ на это Тохра пожала плечами.

Вновь, как и в прошлый раз, друзья шли по воздуху, и под ними стелились реки городских дорог, гуляли и общались дети, а за облаками парили большие воздушные шары. Вдали виднелись пики великой башни из слоновой кости, которые высотой своей могли соперничать разве что с громадой пирамиды первой библиотеки, чьи купола проглядывались сквозь лёгкую песчаную дымку, в которой терялись солнечные лучи.

— Ты изменился, — заметила Тохра, наблюдая за уверенным шагом старого знакомого. — Идёшь быстро, смотришь так, словно в одну точку, думаешь о чём-то своём. Вообще, почему ты ушёл?

Парень на миг замер.

— Не надо, — коротко ответил Арчибальд, снова отводя взгляд. — Тебе куда? — тут же спросил он.

— С тобой погулять хотела, так что выбирай сам. Эй, — снова улыбнулась она, мотнув головой. — Я правда рада твоему возвращению. И не только я, многие волновались.

Арчибальд коротко усмехнулся.

— Я думал, тут не принято грустить, если кто-то ушёл.

— И да, и нет. В мире за вратами же по усопшим тоскуют.

— А что, если ушёл из Карпы, то, как правило, действительно не возвращаешься?

— Очень редко. Обычно дети находят что-либо, что держит их там, если решили уйти. Был у нас такой, Гипсбери, он сейчас мастер витражей, в меке судьбы живёт. Уходил шесть или семь раз, по разным причинам, а потом — снова сюда.

— А почему уходил?

— У него парень был при смерти. То и дело навещал его, возвращаясь к больничной койке. А потом нашёл в себе силы посидеть, поговорить с ним. Умер, держась за его ладонь. Гипсбери попрощался с ним тогда, в последний раз, и теперь решил навсегда тут остаться.

— Тяжело, — согласился. — Рад, что у него всё хорошо. Слушай, — обернулся к девушке, — а сколько меня не было? Ну, сколько времени с тех пор прошло?

Вместо ответа Тохра отвела взгляд. Парень попытался схватить её за запястье, но та резко дёрнулась, мотнула головой.

— Год, — выдохнула она.

Арчибальд закрыл глаза, понимающе кивнул. Закусил губу. Его руки обвисли вдоль тела, дрожали в ладонях.

— Всё ещё рад возвращению?

Они стояли на полупрозрачном ледяном мосту.

Высокая, в тёмных одеждах и лёгких кроссовках, с длинными, до лопаток, струящимися сиреневыми прядями. Напротив — парень в лиловом камзоле, в тон ему тёмных брюках и туфлях с закруглёнными носками.

Поднявшийся на мгновение ветер всколыхнул волосы, скрывая лица.

Внизу — озеро с кристально-чистой водой. Дети на скамейках любовались лебедями, что отдыхали под сенью плакучих ив.

— Пойдём со мной. Пожалуйста, — прошептал юноша.

Тохра молча кивнула, облегчённо вздохнув.

Взмахнув рукой, Арчибальд очертил круг, и в воздухе возникли врата, сияющие сизой тьмой, затянутой лёгкой дымкой. Шагнув сквозь них, дети погрузились в холодную тишину, тронутую тихим треском поленьев в камине.

Полумрак разбавлен слабым сиянием огня и лазурными свечами, что мерцали под большим потолком, окружая редкий оранжевый свет люстры, что свисала аккурат над овальным столиком о двух креслах у стены, меж лестниц на второго этажа особняка.

Ветер играл блеклыми полупрозрачными занавесками, что скрывали оконные рамы, за чертой которых сияла спокойная вечная ночь, и, в полуночном зареве гостиная Синего Дома выглядела как никогда одинокой, покинутой своими хозяевами.

Мастерица путей отстранилась от своего друга, села на стул у камина, опустила руки на колени сложив ладони вместе. Арчибальд оглянулся в её сторону. Вытянутое, смуглое лицо в свете дрожащих огней будто отлито из золота, напоминало старинную маску жрицы иных богов, никак не его знакомую.

Прикрыв веки, юноша подошёл к столу, увидел письмо, а подле — перо и чернильницу.

Скинув рюкзак в кресло, включив настольную лампу, стоявшую поодаль, хозяин особняка потянулся к записке. Дрожащей рукой он взял письмо. Лиловые чернила ловили блики огней, от чего на глаза невольно навернулись слёзы. Отерев их, Арчибальд погрузился в чтение.

«Милый… Нет… Любимый… Снова нет. Арчибальд.

Арчибальд.

Если ты читаешь это письмо, мы больше не увидимся. Просто прими это, так здесь всё устроено. Меня больше нет.

Я хотя бы прощаюсь с тобой, в отличии от тебя. Прощаюсь, а всё равно верю, что ты вернёшься. Знаешь, как чёртова надежда, как весточка в никуда. И, в то же время, мне хочется думать, что ушёл ты не просто так, а тоже насовсем. Что по-настоящему нашёл то, что позволяет тебе держаться за твоё время и твой мир. Что это не блажь, а взвешенное решение.

Я много думала о наших последних днях.

О твоих снах. О кошмарах, которыми ты со мной не делился, а просто сообщал, что они приходят к тебе. О твоих шрамах, которые ты так и не убрал насовсем: порез на правом запястье, шов чуть выше поясницы. След на левом бедре. Говорил, они напоминают тебе о чём-то, что случилось с тобой. Что они настоящие, потому и не уходят так просто.

Часто задавала себе вопрос: что помогло тебе найти силы вернуться в место, где тебе больно и плохо. И, если на такое способен даже ты, то, чем я хуже?

Знаешь, это забавно. В день твоего испытания Императрица как раз говорила со мной о том, что тебе следует найти свой дом, что нам лучше расстаться, мол, я слишком сильно влияю на тебя, и ты не развиваешься, а все твои занятия и увлечения так или иначе связаны со мной или желанием удивить, восхитить меня. Я тогда возмутилась. Сказала, что это не правда, что ты делаешь то, что хочешь, сам несёшь ответственность за свой выбор. Что у тебя есть своё место здесь. Свои друзья и цели. И, знаешь, что? В ответ на это Императрица улыбнулась, заключив: «Тем хуже: он тормозит тебя». Никакие доводы на этот выпад она и слушать не желала, напирая на то, что нам следует разойтись, чтобы быть по-настоящему счастливыми.

Тогда я негодовала. Но не теперь.

Я благодарна тебе за то время, пока мы были вместе. За твои скульптуры (весь бестиарий стоит на полочке в нашей спальне), за ледяной сад во внутреннем дворике. За музыку, которую ты принёс в дом. За наши с тобой прогулки и разговоры. Наконец, за тот чудесный бал на кладбище.

За тепло твоих рук, за чуткие губы, нежный взгляд и тёплые слова. За всё. Ты — самый лучший для тех, кто ищет покоя, хочет отдохнуть. Даже в царстве иллюзий ты — король, а не герольд. Спасибо тебе за это.

Твой уход подействовал на меня, как эликсир молодости, как ободряющий холодный душ после крепкого сна.

Я поняла, что больше не хочу быть мастерицей пустых домов. Что с меня хватит жить в одиночестве и тоске, в ожидании того, кто поймёт меня и воспримет. Время, проведённое в Карпе, многое дало мне. Я пробыла здесь достаточно, чтобы вернуться домой. Туда, где меня по-настоящему ждут. Не другие люди, нет. Мои истинные цели. Мои дела. Мой мир, который я сама для себя построю.

Ищи меня на страницах истории. Я буду там, во что бы то ни стало. Пусть это обещание тебе станет моим заветом. Ради меня. Ради нас. Ради всех тех, кто так же считает себя одиноким, оставленным или брошенным — я найду в себе силы, чтобы отпечатать память о нас. Чтобы сделать мир лучше.

Твоя Немели».

Арчибальд отложил письмо и шумно выдохнул, закрыв лицо руками.

Тихий трекск поленьев в камине, лёгкий шелест занавесок, поднятых слабым ветром. Ровное, едва слышное дыхание девушки, сидящей поодаль.

— Она давно ушла? — спросил юноша, откинувшись на спинку кресла, смотря в потолок.

— Месяца три назад, — кивнула Тохра. Сделала аккуратный глоток газировки из бокала, появившегося в её руке, внимательно наблюдая за другом.

— Два дня, — прошептал юноша, зажмурившись. — Меня не было всего два, — повторил он, едва заметно вздрогнув.

Подруга молчала. Отставив бокал на каминную полку, она поднялась, подошла к Арчибальду, села перед ним на колени, взяв за руки, заглянула в его глаза.

Юноша слабо улыбнулся, растворяясь в нежных, тёплых лучах бесконечно-голубого сияния её взгляда. Крепко сжал ладони подруги.

— Скажи, — почти одними губами произнёс он, — это случайность такая, правда? Просто что-то пошло не так?

— Да, — утвердительно кивнула Тохра, поднимаясь, позволяя юноше обнять себя.

На миг он перестал видеть. Растворился в звуках, в запахах. Слушал низкий, такой родной и такой милый голос подруги: та говорила, много и плавно, находя нужные слова, чтоб успокоить, чтоб поддержать.

Струящиеся волны лиловых прядей полнили комнату пряным ароматом духов полыни и ковыля, смешиваясь с сизой едкой дымкой, что стягивалась под потолком, обволакивая робким туманом слабые огни свечей.

— Спасибо тебе, — наконец прошептал Арчибальд, когда девушка снова села перед ним. Улыбнулся, оправляя прядь, что скрывала часть её лица. Дотронулся ладонью её щеки, касаясь мягких, лёгких льняных волос, что теперь блестели тонами весны.

Плавное движение от ключицы вверх — Тохра вскинула голову, прикрыв глаза, приникла к парню — и тут же вздрогнула, отстранилась, встала на ноги, смотря на друга.

— Достаточно, — улыбнулась, касаясь его ладони, поднимая его за собой — и снова отстраняясь, предвещая новую попытку обнять. — Правда, достаточно, — добавила она, обвив его запястья, делая ещё шаг назад, отпуская юношу.

Тот вздрогнул, как от удара, дёрнулся, мотнул головой.

— Да, ты права, — кивнул он, снова опускаясь в кресло.

В воцарившейся тишине раздался скрип, а после — как из радио — заиграла музыка. Громкий, торжественный оркестр разорвал нависший над детьми минор, и гордые, счастливые мужские голоса призывали народ подниматься, отринуть кошмарный сон былых времён и воспрянуть над всеми. Во имя свободы, во имя Вождя пели они свой гимн, и свет в комнате становился всё ярче. Не тусклый и блеклый, но — свободный, вольный, он наполнял гостиную свечением жёлтых и белых ламп, и Тохра, с новым бокалом в руке стоя у камина, наблюдала за юношей в чёрной военной форме. С погонами офицера, он сидел в кресле, закинув ногу за ногу, закрыв глаза. Пил холодную кисло-сладкую «Колу» и качал головой в такт гимну.

— Слышишь, — кивнул он, обращаясь к подруге. — Нравится?

— Приятно, — согласилась она, прислонившись к стене.

— Кстати, — добавил парень, поднимаясь, взяв в руки рюкзак, — у меня для тебя подарок.

С этими словами он извлёк тёмную футболку, украшенную россыпью звёзд вдоль плеч, с орлиными крыльями на спине и хищными, горящими глазами зверя на груди.

Девушка благодарно приняла подарок, и тот исчез в её руках.

— Сразу домой отправила, так удобнее, — улыбнулась она. — И ещё, — добавила после, — я пойду уже, ладно? Меня девушка на свидание звала, мы будем на Туманном озере. Если хочешь — подходи позже, ты ей можешь понравиться.

— Она же твоя девушка…

— От которой я пытаюсь отделаться, — пожала плечами Тохра, а после, взмахнув рукой, открыла врата в ясный день.

Кивнув, она попрощалась с хозяином дома, скрываясь в сизой дымке, оставляя его в ярком зале, полном одиночества и торжества.

***

Невысокое здание с покатой крышей ничем не отличалось от других таких же деревянных больших коробок. Только знающий систему ребёнок мог найти ту самую дверь по характерной чуть красной царапиной у глазка.

Постучав трижды, Арчибальд сложил руки на груди.

Маленькое окошко открылось, и на юношу уставилась пара красных пылающих глаз.

— Ме-лем зурва, — донеслось по ту сторону двери.

— Хе-галь э-гале, — небрежно-расслабленно бросил юноша, кивнув.

Оконце закрылось, послышался приглушённый скрежет, и, сквозь со скрипом отворившуюся дверь, в парня ударило едкой волной рыжей густой дымки.

Замахав руками и зайдясь кашлем, он вошёл внутрь, ощущая знакомый горьковатый запах ковыля, слыша милый слуху старый-добрый джаз.

— Батюшки, какие гости!

Высокий писклявый голос. Прищуренные глазёнки, длинный вытянутый острый нос: Гличчи стояла перед гостем, потирая лапы.

Краем зрения юноша заметил, как по стене справа потянулась длинная тень — и тут же отпрянул вглубь помещения, ощущая тяжесть собственного тела, что укрылось кромкой льда.

— Изящно, — довольный смешок, а после — гость увидел знакомую высокую фигуру в чёрной робе и бледной маске. Остановившись перед парнем, она вытянула руку, облачённую в кожаную перчатку — и тьма заструилась из её ладони, окружая юношу вихрем мрака.

С тихим треском лёд на вокруг Арчибальда стал плотнее, гуще. Блестел в огнях люстры и множества свеч, отбрасывая тени юноши на пол.

Сложив ладони вместе, фигура поклонилась, снимая маску, а дальше — и густой туман, и тьма рассеялась, являя взору парня старую-добрую харчевню в несколько столов, добротно-сбитую барную стойку и небольшую сцену в дальнем углу.

— Вы, как всегда при параде, — доброжелательно прошипела Гличчи, уже вернувшись на место бармена.

— Пусто тут как-то, — кивнул Арчибальд, опускаясь на барный стул.

— А ты чего ожидал, — пожала плечами Таолока, садясь подле. — Рано сейчас, во внешнем мире все только просыпаются. Я сама скоро спать пойду.

— Ты почти меня задела, — усмехнулся парень, принимая из лап Гличчи кружку горячего урнага с мёдом.

— Это уставшая просто. А вообще как чувствовала, что стоит до утра задержаться. Завтра вечером приходи, я буду в форме, получишь по полной, — девушка одарила его злобной улыбкой, откинув с лица прядь светлых волос.

— Мы вас как раз поминали, и женщину вашу особенно, — ехидно оскалилась крыса.

— Нехорошо получилось, — согласился юноша, чуть откинувшись, увиливая от длинного носа хозяйки бара. — А я к вам не с пустыми руками, между прочим.

С этими словами он снял с плеч рюкзак, извлекая оттуда пару чёрных очков и всё-таки добытую небольшую вытянутую лавовую лампу.

— У нас таких не делают, только придумать могут, кто знает, — заметил он после, поставив подарки на стойку.

Гличчи надела очки, а после — осмотрелась, издав довольный писк: сквозь тёмное стекло всё расплывалось, как в тумане.

— Я вижу тени! — довольно заключила она. — Теперь вы все такие. Как я вам?

Крыса в джинсовой жилетке-безрукавке, в лёгких чёрных хлопчатых брюках, с красной банданой и в солнцезащитных очках повертела мордой, разглядывая помещение.

Дети переглянулись, кивнули.

— Круто! — согласилась Таолока, — только трубку свою возьми, и вообще прекрасно. А это что за штука? — кивнула на лампу.

— Смотри.

С этими словами парень взял подарок и нажал на кнопку в основании.

Стекло засияло тусклым оранжевым светом, и дети увидели, как внутри пульсируют красные пузыри. Нагреваясь, они то поднимались, то опускались, плавая внутри колбы, а из динамиков слышалась тихая, приятная мелодия, как из музыкальной шкатулки.

— Это мне? — удивлённо спросила Мастерица теней, не отрывая взгляда от странной штуковины.

Арчибальд гордо кивнул, видя хищный блеск в глазах подруги.

— И… Ради этого ты исчез на целый год? — всё так же не отрывая взгляда от лампы спросила та.

— Я хотел принести всем вам подарки из моего мира, — с лёгкой грустью ответил ребёнок. — И не знал, что пропаду надолго: там, куда я ушёл, прошла всего пара дней.

— А вы и не первые. Ещё урнага?

Крыса довольно потирала лапы, всё ещё любуясь на мир новым взглядом.

Парень хотел ответить, но его слова прервал стук в дверь. Дети насторожились.

— Твоя очередь, — кивнула Таолока.

Расправив плечи, юноша соскочил со стула, направляясь к выходу, сел за столик поближе. Провёл ладонью, и, следуя движению его руки, место у двери покрылось кромкой льда. Сжав кулак, он заставил лёд расти, создавая подъём высотой в половину комнаты, который изящно переходил в крутую скользкую горку, завершавшуюся стеной.

Тень Гличчи между тем встречала нового гостя Клоаки, пока сама крыса готовила напиток посетителю.

Помещение укрылось густым туманом. Послышался тихий скрип — и дверь открылась.

Кто бы это ни был, он остановился на входе.

Арчибальд наблюдал за тёмным силуэтом сквозь завесу тумана. Весь напрягся, чувствуя холод в руке.

Аккуратные шаги: поднимается, идёт. Застыл на подъёме, удивлённо осматриваясь. Не видит, что дальше — только вниз, но чувствует. Немного согнулся, словно готовится к прыжку.

Взмах рукой — и лёд треснул под ногами гостя, от чего тот с шумом упал на пол.

Вскочив на ноги, ребёнок отпрянул к стене, взмахнув рукой, и помещение наполнилось пронзительным, высоким звуком.

Арчибальд упал на колени, схватившись за голову, чувствуя резкую боль в ушах. Внутри всё вскипело, сердце учащённо забилось, а на глаза навернулись слёзы. Стиснув зубы, он пытался заставить себя не слышать это противное, тяжёлое гудение.

Миг — и туман рассеялся, а дети увидели парня в красных одеждах с копной длинных седых волос. Стоя у стены, он оправил очки, тряхнул головой и бросил обиженный взгляд в сторону барной стойки.

— Я ещё не закончил!

— Правила есть правила: твой противник не способен продолжать сражение, ты посмотри на него.

Следуя совету, парень посмотрел на противоположный угол, где, всё ещё пытаясь встать и слыша мерное, протяжное гудение в голове, сидел Арчибальд.

— Да ладно! — воскликнул новый гость, вскинув голову, — ты-то тут какими судьбами?

— Я тоже рад тебя видеть, Трис, — слабо усмехнулся тот, принимая руку помощи товарища. — Сейчас же раннее утро, ты чего не спишь?

— Я как чувствовал, что нужно сюда прийти, — тот хлопнул старого друга по плечу, помогая ему идти. — Ты вообще как? Где был, что видел?

— Слушай, ну хватит уже, — отмахнулся Арчибальд, садясь обратно за стол у бара. — Для тебя у меня тоже подарок есть, зацени.

Ничего не объясняя, он дал знак молчать, а следом извлёк из рюкзака старую пожелтевшую от времени тетрадь.

— Лови, — небрежно бросил он, протягивая записи другу.

Трисмегист кивнул, отложив вещь.

— Это потом. Сначала, расскажи, как ты.

— Наш граф потерялся во времени, — протянула Гличчи, подходя к парням с подносом в руке. Поставила кружку горячего урнага гостю, вернулась к Таолоке.

Арчибальд вкратце объяснил Трису то же, что уже множество раз повторял всем остальным, и тот сочувственно кивнул, пригубив напиток.

— Обидно вышло, — согласился он. — А концерт мы так и не поставили: представляешь, во всём этом грёбаном могильнике не нашлось ни единого ребёнка, кто вообще хоть мало-мальски способен поднять хоть какого-то дохляка. Хоть птичку какую-то, или крыску, — усмехнулся, кивнув в сторону хозяйки Клоаки. — Ни-ко-го. Вообще. Скажи, как у тебя это выходит? Это твой второй талант?

Арчибальд мотнул головой, пожал плечами, уходя от прямого ответа.

— Слушай, Трис, ты ведь сейчас свободен? — вдруг спросил он.

— Ну, типа того, — кивнул, потягивая урнаг, — а что?

— Тао, а ты как?

Арчибальд дёрнулся, осёкся на полуслове, закашлялся, схватившись за шею.

— Ещё раз так назовёшь — буду счастлива смерти ещё одного идиота, — хмыкнула девушка. — А, вообще, свободна, — улыбнулась она после.

— Пойдёмте на кладбище, — предложил юноша. — Встряхнём костями, что ли.

— Ну, такое, не заинтересована, — призналась Мастерица теней.

— А ты? — склонил голову, смотря на Мастера звуков.

— Заманчиво, — согласился он. — Погоди только.

С этими словами он наконец взял тетрадь, подаренную другом, открыл её, изучая записи.

— Слушай, а где ты это достал? Я никогда таких партий не встречал. Это же… Нет, ну ты только глянь хотя бы сюда, как это вообще предполагается играть? Это же для скрипки, всё верно?

— Для двух скрипок, здесь — ещё и альт подключается. По-хорошему вообще квартетом должны играть, как мне объяснили.

— Да тут темп вообще нечеловеческий взят, — выдохнул Трисмегист, — дай мне хоть десять рук, ни одна из них не сможет так быстро играть.

— Может, потому что они у тебя слишком живые? — усмехнулся юноша.

— Обижаешь, — хмыкнул музыкант, — моя скрипка даже мёртвых поднимет.

— Что ж тогда без меня не справился?

Трис склонил голову, признавая поражение.

— А пойдём, — вдруг произнёс он, хлопнув в ладоши. — Хочу посмотреть, как это делаешь лично ты.

В ответ на это Арчибальд лишь усмехнулся и пожал плечами.

***

Двое друзей стояли за металлической оградой, окружённые рядами надгробий. В воздухе клубился лёгкий зелёный туман, не было слышно ни звука, лишь редкий шорох тронутой ветром листвы с деревьев вокруг.

Медленно идя вдоль череды могил, парни хранили молчание. Арчибальд украдкой поглядывал на Трисмегиста. Высокий, чуть выше, чем он сам, в бордовой рубашке и тёмно-красных брюках, с длинными вьющимися седыми волосами, убранными в хвост, и мертвенно-бледным сухим лицом, он и сам сейчас походил на покойника.

Подойдя к склепу, огороженному от всех прочих могил невысоким забором из множества острых кольев, дети остановились.

— Всю семью поднять хочешь? — спросил Трис, присаживаясь на скамью у входа.

— Ты готовься. Кстати, где твой футляр?

Вместо ответа, Мастер звуков небрежно махнул рукой — а в следующее мгновение уже держал смычок и скрипку. Осторожно щипнул струну, прислушиваясь к звуку. Принялся настраивать инструмент.

Арчибальд продолжал осматривать могилы. С надгробий на него смотрели фотографии самых разных подростков. Остановив свой выбор на девочке по имени Харна Ольтман — улыбчивой красавице с миловидными кудряшками и округлым лицом, он зажмурился, пытаясь представить её в полный рост.

«Как она умерла, — спрашивал он себя, — была ли она счастлива при жизни? Была ли такой же красивой, как на фотографии?»

Воображая только что встреченную им девушку, ему хотелось, чтоб она была высокой, кожа обтягивает рёбра, совсем тощая. В белой кофточке с узким воротником. Маленькая, едва заметная грудь. Ноги… у неё их не было.

Стиснув зубы, Арчибальд дёрнулся, закусил губу, сжал кулаки, буквально ощущая, как его тело рассекает надвое. Вытянул руки так, словно пытается подняться, пытается ползти. Ему даже не больно, просто тяжесть в ногах. Всё будет хорошо.

Дёрнувшись, юноша отпрянул от могилы, с трудом удерживая равновесие.

Лишь после, открыв глаза, он почувствовал на себе тяжесть чьих-то крепких, тёплых объятий и тяжёлого, горького, и такого влажного запаха. Как земля, окроплённая удобрениями. После — солёный запах пота и сырости.

Осев на скамью, парень осознал, что обнимает ту самую девочку, которую до этого пытался представить, и теперь она сидела у него на коленях, обнимала его. Попытался отстраниться — и та повиновалась, опустив руки, склонив голову так, что её блеклые кудри скрыли лицо.

Посадив её на своё место, ребёнок поднялся, осмотрел тело. Немного помятая, в посеревшей от времени блузке, с выцветшими волосами, бледная, с тёмными пятнами на руках, Харна сидела перед ним. Блузка внизу живота дрожала. Лёгкий стук — из-под одежды осыпалась горсть земли, и юноша заметил, как к его туфлям потянулись белые черви.

Трисмегист завороженно наблюдал за действом. Сидя в пол-оборота, он взял минорный аккорд, выводя медленную партию низких нот, что напоминала плач ребёнка в дождливый день.

Под звуки скрипки и пристальным взглядом хозяина девочка подняла голову, подставляя осунувшееся лицо вышедшей из-за туч лазурной луне. Осмотревшись, она расправила плечи, подалась всем телом вправо, словно змея, влекомая зовом флейт — и также медленно — влево, делая мягкие пассы руками, повторяя жесты Арчибальда перед ней.

Мгновение — и девочка поднялась над скамейкой, подхваченная юношей в полосатой пижаме. Иссохший, почти скелет, с блеклой полупрозрачной кожей, мертвец обнял незнакомку, увлекая её за собой. Придерживая одной рукой талию, а вторую — положив на плечо, он позволил Харне обнимать себя, держась с покойницей щека к щеке.

Путаясь в её волосах, неровно и неуклюже ступая, он босыми костлявыми стопами пытался танцевать вальс, и Арчибальд направлял их. Стоя поодаль на маленькой ледяной кафедре, делая всё новые и новые пассы, юноша направлял усопших, а Трисмегист играл им. Он забыл слова, забыл мысли, на какое-то время перестал чувствовать, всецело обратившись в звук. Не спрашивать, не думать — просто играть и наблюдать за этой странной пляской, которую показал ему только что сам вернувшийся почти что с того света друг.

Стоя на маленькой сцене, облачённый во всё чёрное, чуть откинув голову назад, Арчибальд счастливо улыбался. Движение за движением, жест за жестом, он правил этой странной парой: мальчик, сгнивший в трупной яме концлагерей, и девочка, намеренно брошенная под поезд. Из разного времени, из разных миров, их объединяло одиночество и чья-та злая ошибка: они оба стали жертвами забавы других людей, и теперь нашли друг друга.

Смотря на них, на скрипача поодаль, Арчибальд ликовал.

Да, именно так. Пусть Немели и ушла, пусть для других в Карпе он никто, и почти все дети его забыли, но — он вернулся. Он дома, и здесь он обретёт своё счастье.

СТИХ ВОСЬМОЙ. «ТЯЖЁЛЫЙ РАЗГОВОР, НУЖНЫЕ ЛЮДИ, ОДОБРЕНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ, И ПРИЯТНЫЕ НОВОСТИ»

Будь у Трисмегиста волосы хоть сколь-нибудь темнее, после той ночи на кладбище он бы поседел. Нет, ну, конечно же, он и до этого видел, как Арчибальд поднимает мертвецов, но никогда раньше он не был к ним так близко.

Уже в Синем Доме дети сидели в гостиной, и хозяин поместья угощал друга холодной «Колой», которую и добыть-то можно было только здесь и в ещё паре закусочных, в которых дети знали об этом напитке.

Слушая тихий немецкий вальс, друзья сидели в креслах и отдыхали после недавней прогулки.

Мертвецы вернулись в свои могилы, когда оба ребёнка решили, что танец пора завершать, и оба покойника растворились в нависшем густом тумане, а сами дети покинули кладбище, сразу же оказавшись здесь.

— А всё-таки, — спросил Арчибальд, изучая взглядом своего товарища, чьи руки всё ещё дрожали — тот наконец дал волю эмоциям, — почему кроме меня не нашлось другого ребёнка, кто мог бы сотворить нечто подобное?

— Даже не знаю, — выдохнул скрипач. — Ну, понимаешь, здесь обычно спасаются от смерти, у многих детей травмы, тяжёлый опыт, и прочее. Мало кому приходит в голову именно наслаждаться видом покойников. А вот что находишь в этом ты — это хороший вопрос.

— И до меня не было детей, которые увлекались мертвецами? — недоверчиво спросил юноша, делая аккуратный глоток сладкой воды.

В ответ на это скрипач покачал головой.

— Тогда ответь мне: откуда, по-твоему, в Карпе есть кладбища, если здесь в принципе никто не умирает.

Трис не нашёлся, что сказать.

— Значит, были, — понимающе кивнул парень. — Не расскажешь, кого я там поднял? Раньше я только иллюзии создавал, пусть и похожие на правду, сейчас вот — решился на настоящих. И, судя по твоему лицу, хотя бы того мальчика, который тоще, чем сама смерть, ты даже знал лично.

— Ну, я не думал, что она так далеко зайдёт. Я знал об этом месте, да чёрт, — запинаясь, явно волнуясь, отирая пот со лба, отвечал Трис, — все знали, но изучать или смотреть — любопытство к добру не приводит.

Арчибальд усмехнулся, склонив голову набок, явно давая понять, что ждёт продолжения.

— Этой мастерицы в Карпе уже давно нет. Знал её лично, Альфонса Рубиль, очень странная девушка. Все кладбища в городе мёртвых детей, все захоронения — её рук дело. И её парня, Кристофера Грейема, они вместе пришли. И, строго говоря, вместе ушли. Мастерица мёртвых и мастер живых историй, ты можешь найти знания про них под этими именами.

— Любопытно, — согласился юноша, — продолжай.

— Да что продолжать-то, — развёл руками Трис. — Их было двое, у каждого — по-своему тяжёлая жизнь. Но количество их любовных похождений — тут даже сами боги с их романами позавидовать могут. Не знаю, из какого времени ты, в моём мире при сексе принято…

— Да-да, понял тебя, — махнул рукой Арчибальд, — уловил. Дай угадаю: они сохраняли использованную «защиту» после каждого раза?

— Ага, у каждого из них по собственной коллекции от всех предыдущих партнёров, они у себя дома их на стенку вывесили, с именными бирками и датой возможного зачатия, даже добровольные экскурсии к себе устраивали. А потом попросили у Императрицы разрешение выделить им немного земли в разных местах города: в парке, у озера, рядом с лесом — там, где были мы с тобой, — и в ещё паре мест. Так вот, в могилах Карпы спят дети этих двоих. Альфонса дала каждому ребёнку имя, придумала им внешность и указала даты смерти, а Кристофер — истории жизни каждого из них. Как театр воображения или что-то подобное. Каждый ребёнок в Карпе мог подойти к той или иной могиле, прикоснуться к надгробию и как бы прожить жизнь лежавшего в ней существа от момента зачатия до смерти. А ты этих покойников смог материализовать, представляешь? Ты оживил чью-то похороненную фантазию, заставил её стать ещё более настоящей, чем она есть.

— Так, — кивнул юноша, — понимаю. А что мешало какому-либо другому ребёнку сделать то же самое?

На это Трисмегист пожал плечами.

— Остальные, ну, в последний год, после тебя, пытались поднять мертвецов…

— И не могли это сделать, потому что по факту мертвецов в могилах не было — некого поднимать, так?

— Как-то так, — согласился парень.

— Ну, а я просто хотел, чтоб всё, что связано с могилой, у которой я стоял, стало моим, принадлежало мне и слушалось меня. Чтоб оно было только со мной. Не просто мертвеца, а послушную, услужливую мне куклу. Представлял эту девочку. Как она меня обнимает. И как любит меня, готова пойти со мной, хоть на край света — и как благодарна мне за то, что я вообще обратил на неё внимание — и она стала моей. Суть не в том, чтобы просто поднять мёртвое, суть — в желании обладать им. Ты не властен ни над чем, пока эта вещь или человек, пусть даже покойный, не принадлежит тебе. А я хочу власти, — улыбнулся Арчибальд, сделав ещё один медленный глоток.

Только сейчас он заметил, как Трис побледнел. Нет, он внимательно слушал своего друга. Слишком внимательно. Пристально смотрел на него, не отводя взгляд.

— Что? — только и спросил юноша, улыбнувшись. — Если это сработало, имеет ли значения причина?

— Наверное, нет, — Трис нервно усмехнулся.

— Слушай, да что с тобой? Ты вообще сам не свой. Расскажи, что случилось. Всё утро ходишь, как на иголках.

— Слишком много впечатлений, — пожал плечами парень. — С девушкой расстался, вернее, она решила расстаться со мной. А вчера Амади ушёл, ты его помнить должен. И ты вернулся, и вместо иллюзий настоящие могилы вскрываешь. Словом, мне нужно немного времени прийти в себя, подумать.

— Да что тут думать, — гнул своё Арчибальд, — наберём людей: нам нужен ещё художник, который сделает нам декорации, и ребёнок, который умеет обращаться со светом. У меня мама в театре играла, помню, как это делается всё. Ты разучишь партии, которые я тебе дал — сам ведь признался, что они прекрасные, я — дам твою скрипку мертвецам, чтоб они играли. Продумаем сценарий для спектакля, можем даже наш тот старый использовать, который год назад писали — он у меня в спальне так и лежать должен — и готово! Расстался с девушкой — отлично, подумай о том, как ты зол на неё. Я могу даже найти в могилах кого-то, кто на неё похож, ей особо жестокую долю сделаем, ну?

Трисмегист мялся. Покусывая губы, он медленно пил «Колу», всё ещё пристально изучая своего друга.

Арчибальд поднялся из-за стола, подошёл к креслу, в котором сидел Мастер звуков. Мягко опустил ладонь на его плечо, от чего тот вздрогнул.

— Представь, — выдохнул юноша. — Её образ будет с тобой, плевать на то, где она сама. Ты сможешь делать с ней всё, что захочешь. Хоть на спектакле, хоть после, хоть до. Снова обнимать её, держать в руках. Целовать. И она не станет перечить тебе, будет такой же красивой, только — ещё лучше, потому что твоя. И ещё, — видя сомнения друга, добавил он, — только вообрази. Ты — первый скрипач Карпы. Рядом с самой Дивой Дамаской. При дворе Императрицы Мамёт, в Песочном Замке. Да-да, именно ты, а не какой-нибудь… Арн.

Эти слова возымели эффект.

Трисмегист задумался. О славе Арна наслышаны все. Много в городе мёртвых детей есть мастеров музыки, но Маэстро — только один. Прекрасный и обаятельный, с ослепительной улыбкой, окутанный ореолом славы и почёта Маэстро Веном, Арн фон Нихьт — вот то божество, за которым тянулись все. Уже просто стать рядом с ним в паре — непостижимо, а чтоб превзойти его — Трисмегист махнул рукой: не стоит даже надеяться.

— Подумай, — настаивал Арчибальд, положив руку на плечо товарища. — Ну, что в нём такого? Этот выродок из простонародья, не то, что ты — аристократ, дворянин, знатных кровей — и где ты? В Клоаке! Играешь для униженных и оскорблённых, никем неузнанный, и шляешься по девкам, которых можно заменить любым подходящим трупом, а он что? Цыганьё без роду, без племени — и ему вся слава? Где твоя гордость, мастер Трисмегист, где твоя злость, где твоя…

— Заткнись!

Юноша в красном вскочил с кресла, оттолкнув хозяина поместья от себя. Тяжело дыша, он вперился в своего товарища глазами, полными гнева.

— Ещё раз что-то скажешь про…

— Значит, ты в деле? — улыбнулся Арчибальд, протянув руку.

Трисмегист вздохнул, закрыв лицо руками. После — кивнул, поравнявшись с товарищем, мягко обвил его ладони своими. Коснувшись щеки парня, он заглянул в его печальные карие глаза, улыбнулся и покачал головой.

— Ты сволочь. Но мне это нравится, — всё-таки улыбнулся он.

***

Спустя время дети стояли на улице, окружённые светлым днём и целыми рядами самых разных картин. Живопись и графика, импрессионизм и авангард — самые разные стили, самые разные изображения смотрели на зрителей отовсюду: где искать художника, как не в меке искусств.

Идя вдоль аллеи, заставленной с двух сторон высоким железным забором, на чьих прутьях и висели картины, друзья шли, рассматривая разные варианты.

Внимание Арчибальда привлёк ночной морской пейзаж.

Пустой просторный песчаный пляж, за которым раскинулись бескрайние просторы глубоких синих вод, что волнами выкатывались на берег, снова и снова — и отходя обратно в глубинные дали, смывая с собой останки скелетов, раскиданных вдоль побережья. Отведя взгляд, можно было заметить горную кручу, а над ней — чёрные стены высокого готического замка с вытянутой островерхой колокольной башней, из окон которой, подобно маяку, бил луч света, освещавший морские пучины. Облака в небе — серые и густые — если присмотреться, больше походили на своры летучих мышей, что слетаются на свет из окон этой чёрной твердыни.

Трисмегист покачал головой.

— Слишком помпезно, не находишь?

— Ты посмотри на этот череп, вот тут! Он же как настоящий. И эти волны, они будто сейчас из картины сюда накатят, ну. Здорово же?

Мастер звука пожал плечами.

— Ты сюда глянь.

Следующая картина являлась портретом.

Девочка в инвалидной коляске, без ног. Тело будто вшито в обивку кресла: на зелёном платье явно видны крепкие, толстые белые нити с каплями застывшей крови. Руки девочки опущены, в тонких тёмных перчатках, ладони сложены на выпирающем животе. Аккуратное бледное лицо разбавлено стыдливым красным румянцем. Сидя в пол-оборота к зрителю, она склонила голову так, что длинные косматые каштановые волосы полностью скрывали лицо, ниспадая до оголённой груди, так же укрывая её собой. Само платье стянуто с ребёнка, обнажая блеклую, в рваных царапинах, кожу на плечах. Если рассматривать внимательнее, то можно было заметить рубленые следы на спине, как от плети.

— Это один и тот же художник, — заметил Арчибальд.

— Художница.

Парни обернулись на голос.

В сизом платье до лодыжек, обрамлённых в тон ему ремней каблуков, и с копной подвязанных волос цвета золотых колосьев, перед ними стояла создательница этих картин. Бархатные перчатки до локтей, открытое свежее лицо, тёплый взгляд зелёных глаз — склонив голову набок, поддерживая подбородок ладонью, она улыбалась, изучая парней перед ней.

— А вы хорошая пара, — заметила она. — Разрешите вас нарисовать?

— А вы — хороший творец, — кивнул Арчибальд, отвесив даме галантный поклон. — Мы как раз ищем художника, или художницу, если вам так будет угодно, — улыбнулся юноша, сложив пальцы рук пирамидкой, немного склонив голову.

— Могу ли знать, для чего?

Ослепительная улыбка, круглые румяные щёки, нежные полные губы. И тонкие, едва заметные черты ног, проступающие под покровом одежд.

Осматривая её, Арчибальд и не заметил, как их глаза встретились — и он улыбнулся, ловя взгляд незнакомки.

— Помимо этого, — уточнила она, кивнув, и юноша заметил, как платье шелохнулось так, будто девушка чуть-чуть свела ноги, немного развернулась, чтоб продемонстрировать изящный изгиб плеча. Склонила голову, одарив парня новой лёгкой улыбкой.

— Для спектакля, — ответил юноша. — Я и мой друг, — кивнул в сторону Триса, — вы, верно, о нём слышали, мастер музыки, прекрасный пианист и скрипач Трисмегист взялся писать партии для нашей постановки, и теперь нам нужен художник… Или художница, — кивнул он, подарив девушке короткий поклон, — который мог бы помочь нам со сценой…

— И было бы славно, — вмешался Трисмегист, — если бы у вас нашёлся друг, или подруга, которая помогла бы нам с освещением.

В ответ на это девушка рассмеялась, покачав головой.

— Орфа, — представилась она, протянув руку Арчибальду, — и я очень заинтересована вашим предложением. Пройдёмте ко мне в беседку? — указала дальше по аллее.

***

Дети остановились на холме с видом на реку.

Окружённые железной оградкой, увенчанной высоким бронзовым куполом, они разместились на скамье, что стояла полукругом вокруг маленького обеденного столика.

Орфа сидела у окна с видом на море, так, чтобы лучи солнца подчёркивали царственность её лица, подсвечивали румянец на щеках, терялись в пышных золотистых локонах.

Сложив руки пирамидкой, она внимательно смотрела на юношей перед ней, внимательно слушая предложение Арчибальда.

Парень что-то говорил, много расписывал о том, каким должен быть их спектакль, но куда больше его занимали мысли о том, какой могла бы быть сама художница, и девушка понимала это. В свою очередь, изучая своих посетителей, она в самых ярких красках представляла, какой портрет можно написать с этих двоих.

Один — краснее самой кровавой луны, с седыми волосами бледнее пепла самых древних мертвецов, с длинными, тонкими пальцами, и такими чуткими, хрупкими руками. Изящный и тонкий, с угловатым, заострённым лицом и вытянутым подбородком. Немного крючковатый нос, тонкие губы, впалые скулы, Трисмегист больше молчал, чем говорил, создавая вид заинтересованности, время от времени кивал, смотря вдаль, на воду.

Другой — что-то нёс без умолку, живой и яркий, и в то же время — тёмный, с длинными локонами чёрных волос, в белых перчатках. Вытянутое осунувшееся лицо, матово-бледная кожа, пронзительный взгляд пылающих карих глаз. Он говорил, размахивая руками, живо описывая свой спектакль во всех красках и звуках, пытаясь восхитить воображение девушки — и куда больше привлекал своей внешностью, нежели идеями. И понимал это.

Его понимание выражалось в будто случайных взглядах, брошенных вскользь по изгибу шеи девушки. По тому, как он коснулся её руки, описывая, как его мёртвые сойдутся в вальсе. В тех словах, что он подбирал, описывая буйную, дикую пляску мертвецов.

— Хорошо, — махнула рукой художница, — я полностью согласна с вами работать, — произнесла она, улыбнувшись. И, да, — кивнула она Трисмегисту, — у меня есть подруга, которая могла бы заинтересоваться вашим предложением. У неё как раз скоро испытание мастера, она рисует картины из созвездий. Вы же хотите спектакль в ночных декорациях, правда?

— Именно, — ответил Арчибальд, — иначе — никак.

— Я поговорю с ней, дайте мне полчаса.

— Прекрасно, — улыбнулся тот после. — Тогда — через полчаса — здесь же, и — в Песочный Замок? Сразу же договоримся за место и время, заявим о себе.

— Как скажете, — улыбнулась Орфа. — К слову, вы хоть представьтесь, любезные?

— Мастер звуков и музыки Трисмегист, — коротко кивнул юноша в красных одеждах.

— Мастер… Нет, Граф Арчибальд фон Кроннст, — положа руку на сердце, склонил голову его друг.

Издав короткий смешок, художница взмахнула рукой, а после — исчезла за туманной завесой, отправляясь к своей подруге, оставляя друзей в одиночестве.

— Я думал, ты собираешь театр, — усмехнулся Трис, провожая её взглядом.

— Какой театр, такие и актёры, — пожал плечами его друг.

***

Все четверо стояли у ворот Песочного Замка. Орфа, как и обещала, привела свою знакомую. Совсем юная, всколоченные русые пряди, скрывающие часть лица, в лёгком оранжевом сарафане и в сандалиях, Цартра держалась за руку своей подруги, неуверенно поглядывая в сторону парней.

Наконец, огромные двери распахнулись, впуская детей внутрь.

Идя вдоль картинной галереи, они молчали, каждый думал о своём.

— Эй, ты гляди-ка, — Трис толкнул Арчибальда в бок.

Двери главного хола открылись, и друзьям навстречу вышла другая группа из четверых детей, тоже два парня и две девушки.

Впереди всех шёл мальчик в статном чёрном костюме, и таких же туфлях с загнутыми вверх носками, как и у «Графа». С цепью на поясе и чёрными как смоль волосами до талии, чуть задрав голову вверх, смотря на всех, как на плебеев, Арн поравнялся с шедшими на поклон к Императрице.

Трисмегист одарил скрипача полным презрения взглядом, картинно отвернулся от него. Последний, в свою очередь не говоря ни слова, лишь усмехнулся, похлопав Арчибальда по плечу.

— Удачи, — вполне доброжелательно улыбнулся он, а после — махнул рукой, чтоб его друзья не отставали. — И спасибо за лестницу, — бросил он на прощание прежде, чем скрыться за вратами.

Восхищённый взгляд Цартры в сторону только что прошедшей мимо четвёрки не ускользнул от внимания её товарищей, на что Трис лишь хмыкнул, мотнул головой, сжав кулаки.

— Я обещал тебе возможность встать против него — ты её получишь, — усмехнулся Арчибальд.

— Ты мне ещё кое-что обещал, — напомнил он.

— Терпение, — улыбнулся юноша, — всё будет.

***

В своём светлом и пышном платье, и с подвязанными каштановыми волосамис, улыбчивая и спокойная, за столом сидела Императрица Мамёт в обществе своих Первой и Второй советницы. Девочки обернулись на звук шагов, отставив чашки с чаем, и коротко поклонились вошедшим.

Стоило Арчибальду войти, как он увидел, что Рисилана, Вторая советница, протянула к нему руку — и, опомнившись, мотнула головой, оправляя прядь своих солнечных кудрей, моргнула, вскинув голову, прикрывая улыбку веером.

— Ты вернулся! — Туйона сорвалась с места, подбегая к юноше, замерев в полушаге от гостей. Отстранилась, пристально осматривая его. — Ты какой-то… другой, — погрустнела. — Хочешь поговорить про Немели?

Сама непосредственность, она угадывала затаённые чувства юноши, которые он всеми силами старался не выказывать, отвлекая себя как только мог. Да, разумеется, он хотел знать, что с ней случилось на самом деле, и почему это его мастерица пустых домов вдруг решила всё взять и бросить, вернуться в свой мир, где ей было страшно и одиноко — значительно страшнее, чем ему или кому либо — но это всё потом.

Подавив короткую вспышку чувств глотком, Арчибальд покачал головой.

— Мы к вам по делу, прекрасная Императрица, — игнорируя Первую Советницу, подошёл к столу. — Вы ведь помните, что ровно год назад я, Трисмегист, Немели и Таолока вот так же пришли к вам на поклон с просьбой…

Разочарованная Туйона вздохнула, возвращаясь на место, переглянулась с Рисиланой, та — пожала плечами. Императрица лишь махнула рукой.

— Да-да, я всё прекрасно помню, и искренне не понимаю, зачем тебе приходить сюда во второй раз. Я уже дала тебе своё разрешение, и оно в силе, и, знаешь ли, — она склонила голову, — лично мне было очень грустно, когда я узнала, что и ты ушёл, и что обещанного концерта не будет! Лио-пан-хая, я так надеялась, что хоть кто-то возьмётся за культуру мёртвых, потому что дети сейчас — Дохлые псы! — так боятся и сторонятся смерти, совсем не так, как было раньше, как было в Эбле. После Альфонсы и её возлюбленного вообще никто не касался темы мёртвых. А тут ты со своим концертом. Я так надеялась, так ждала, а потом, — она картинно задрала голову вверх, закрыв лицо руками, — я очень, очень грустила. И, знаете что? Вот только перед вами тут были Маэстро Арн, его ученица Фрида, юный музыкант Дрейвол и художница Авиана. Арн написал новую пьесу, и, попросил у меня разрешение дать концерт для всего города, обещая, что его музыка поднимет мёртвых. Вы ведь правда с просьбой поставить спектакль пришли?

Арчибальд и Трис обменялись взглядами.

— Всё так, ваше высочество, свет наш ясный, — кивнул юноша в тёмных одеждах. — Мы здесь за тем, чтобы исполнить наше старое желание. Хотелось бы всё то же место, Фонтанная площадь близ Лебединого озера. Если можно, нужно обнести его куполом: Цартра готовится стать мастерицей созвездий, — кивнул он в сторону смуглянки, — и наше выступление могло бы заодно стать для неё испытанием мастера.

В ответ на это Императрица отрицательно покачала головой.

— Я могу освободить Цартру от ежедневных испытаний, но ваш концерт никак не повлияет на её становление, как мастерицы. Это будет отдельным событием.

— Почему? — вступился за неё Трисмегист.

— Полно вам, — рассмеялась Рисилана, — все мы прекрасно знаем, между кем и кем там будет происходить сражение: Арн просил то же место.

Трис понимающе поднял голову, медленно кивнул.

— Остальные, даже ваш дорогой Арчибальд, рискуют потеряться на фоне этого концерта, — улыбнулась она после.

— И, тем не менее, правильный свет решает половину успеха, — так же добавила Орфа, — для Цартры это будет очень ответственное дело.

— А ты сама что думаешь? — спросила вторая советница девушку, которую остальные все так бурно обсуждали.

Сама она всё это время стояла в стороне, искоса глядя на Рисилану и, услышав прямой вопрос, стыдливо опустила взгляд.

— Я бы хотела отдельное испытание, — едва слышно ответила.

— Хорошо, дорогая моя, — кивнула та в ответ, одарив тёплым взглядом. — Я с радостью приму его.

Туйона тактично кашлянула, бросив немного строгий взгляд в сторону своей подруги, от чего та мягко улыбнулась, пожав плечами, пригубила из своей чашки, скрывая улыбку, адресоваую скромной смуглянке.

— К слову, — добавила Рисилана, — разрешит ли её высочество украсть у вас нашего мастера ледяных лестниц на небольшой разговор? Вы сами делегировали мне это задание, если помните.

— Да-да, — кивнула Мамёт, — я всё помню. А кто же расскажет подробности вашего спектакля?

— Этим займётся наш дорогой Мастер звуков и музыки, — кивнул Арчибальд.

Похлопав друга по плечу, он пошёл на встречу поднявшейся из-за стола Рисилане, и та увела его в соседнюю комнату.

***

Небольшое помещение, словно для таких бесед: два кресла, маленький столик, книжные шкафы и одно огромное окно на всю стену с видом на парящие воздушные шары над пиками Великой Библиотеки — то, что нужно для уединённых разговоров.

Стоило юноше закрыть дверь, как он оказался в объятьях второй советницы.

— Я знала, что ты вернёшься, — прошептала она, отстраняясь от него.

Видя в его глазах немой укор, она покачала головой.

— Я понимаю, что тебе тяжело, — начала она, но…

— Тяжело? Я, знаешь ли, любил её.

— Так было нужно, — ответила Рисилана, виновато склонив голову.

Стоя вот так, у окна, она понурила взгляд, позволяя светлым кудрям скрыть часть лица, касаясь локонами полной груди, чья форма лишь подчёркивалась её тонким тёмным платьем. Сложив руки в замок, она обернулась к окну, мягко кивнув, подзывая юношу к себе.

— Императрица знает, что ты мне не равнодушен, — сказала она, когда он поровнялся с ней.

— Ещё бы она не знала, — невольно усмехнулся парень. — Но это не оправдывает того, что…

— Да знаю я! — воскликнула она, резко обернувшись к нему, схватив за плечи, смотря на него сверху вниз. — Знаю, что ты пострадал, что тебе было больно. Я это ощутила ещё в тот момент, когда ты только пришёл сюда. Думаешь, тебе удаётся скрывать то, что происходит там, в твоём сердце? От кого угодно, но не меня, — тихо закончила она, снова отвернувшись.

Арчибальд вздрогнул, ощутив мягкое касание её ладони.

— Взгляни, — произнесла она после, распахнув ставни, впуская в помещение лёгкий ветер, что всколыхнул волосы детей, смешивая их пряди.

Взору пары открылись бескрайняя череда густых облаков цвета корицы, и великое множество пиков островерхих башен. Купола минаретов и своды величественных соборов, мерно парящие дирижабли и большие настоящие воздушные шары с корзинами, полными детей, а там, за грядой городских зданий, высилась пирамида Первой Библиотеки, столь великая, что размерами своими достигала стен Песочного Замка, уходя ещё выше в небо, за черту света к звёздам.

— Ты ведь хочешь быть частью всего этого, правда? Любоваться красотой нашего города не снизу, с улицы, а вот так, стоя на балконе Песочного Замка. Встречать рассвет с первыми лучами солнца и провожать его на закат, видя, как вот там, над озером, по очереди восходят все пять лун? Ты ведь никогда не видел настоящей луны в Карпе, правда? Только те, что придумала Немели в своей меке.

— Правда, — согласился Арчибальд. — Но, что ты хочешь от меня? — спросил он, всё так же смотря в окно.

— Поддержку. И это не тайная интрига, как ты мог бы подумать. Срок правления Императрицы Мамёт подходит к концу. Будем опять выбирать между мной, ею и Туйоной. Каждая из нас набирает свою команду мастеров из тех, кто способен влиять на детей, менять их жизнь, дарить им новые мысли. Ещё с первого дня твоего появления мы решили, что ты будешь моим.

— Вот как, — усмехнулся юноша, отходя от окна, садясь на стол. — А если я против?

— А ты против? — Рисилана склонила голову набок, села на подоконник, закинув ногу за ногу.

— Да нет, — улыбнулся он. — Что от меня требуется?

— Быть собой, — ответила вторая советница, подойдя к нему. Обвив его руки своими, она продолжила. — Быть собой и заставить других любить тебя — это ли не то, что ты хочешь? Любые дороги открыты перед тобой, просто не упускай эту возможность и не разочаруй меня. И не разочаруй себя.

— А где здесь твоя поддержка?

В ответ на это Рисилана усмехнулась, оставив на его щеке лёгкий след поцелуя.

Сердце юноши дрогнуло, он издал короткий вздох, кивнул.

— Покажи им всем, какой ты есть.

— Слушай, — вдруг спросил он. — Ты сказала, что выборы императрицы скоро, а уже год тянете. У вас так принято?

— Я сняла свою кандидатуру, когда узнала, что тебя нет, а Туйона махнула рукой, сказав, мол, всё равно ничего не меняется.

— Вот как. Даже боюсь спрашивать, что ты на самом деле задумала.

— Я просто умею ждать, — улыбнулась вторая советница

В этот момент в дверь деликатно постучали.

— Нам пора идти, — просияв, почти нараспев произнесла она, утягивая Арчибальда за собой.

***

Уже покинув замок, все четверо снова сидели в беседке Орфы.

Сложив руки локтями на стол, она сидела, опустив подбородок на ладони.

— Ну, могу поздравить вас, девочки-мальчики, теперь это серьёзно, — улыбнулась художница, окидывая взглядом собравшихся. — У кого какие планы на сейчас?

— Я, пожалуй, пойду, — тихо ответила Цартра, поднимаясь из-за стола.

Не желая слушать ни чьих возражений, она взмахнула рукой, и исчезла в сгустке сизого тумана.

— Эта девка ещё всем покажет, — мечтательно протянула Мастерица картин, закатив глаза. — А вы что думаете? — подмигнула Мастеру звуков и музыки.

— Сейчас свободен, — кивнул он.

— Я домой, — пожал плечами Арчибальд. — Много дел, всё такое.

— Тогда… — Орфа уловила грустный взгляд юноши, снова посмотрела на скрипача в красном, замялась, едва замтно облизнувшись, — я с тобой, — кивнула она, легко коснувшись ногой тёмных брюк юноши, сидящего напротив неё.

Тот в ответ на это кивнул. — Здорово, заодно поможешь мне. Увидимся завтра, Трис, — не желая терять упущенного, произнёс он, поднимаясь из-за стола.

— Будь на кладбище завтра же на рассвете, — добавил он, крепко сжав плечо музыканта, — я всё помню.

После — лёгкий жест рукой — и окно в гостиную своего особняка открыто, приглашая Орфу с собой.

***

Дома, парень и девушка стояли, окружённые полумраком от горящих свечей, впервые за долгое время погружённые в тишину. Лазурные лучи луны просачивались из-под занавесок, наполняя комнату лёгким сиянием синевы.

В длинном платье до пят, Орфа запустила руку в свои волосы, снимая заколку, позволяя её золотистым кудрям рассыпаться вдоль тела, подчёркивая тонкость, изящность её фигуры. Румяная, с полным открытым лицом, она лучилась мягкой улыбкой, даря юноше тепло своих зелёных глаз.

Лёгким дыханием её грудь то опускалась, то поднималась, отбиваясь волнами платья вдоль всего тела в ритм тихих вздохов девушки.

Вздрогнув, Арчибальд мотнул головой, отгоняя наваждение, поймав себя на мыслях о том, что кисти этих нежных рук смотрелись бы куда лучше, будь они связаны. И что её свободная, сильная шея должна быть опоясана, скована. Так, чтоб было трудно дышать. Чтоб просила ослабить ремни.

Медленно, протянув ладонь, он подошёл к девушке — и та шагнула навстречу.

Не мог не заметить он её взгляда, что так же гулял по его лицу, его рукам. Как она замерла, пристально изучая тонкие кисти, как завороженно смотрела на шею, едва скрытую воротником камзола. Как дрожали её длинные пальцы, когда она потянулась к нему.

С Немели всё было совсем не так. Совсем по-другому.

«Да какая разница, — мысленно усмехнулся он. — Теперь это мой дом. Мои правила, моя жизнь».

Видя его замешательство, Орфа мотнула головой, склонила её, подходя ближе. Мягко опустила ладонь на талию парня, от чего тот вздрогнул, дёрнулся и — прижался к девушке, похитившей все его чувства, забравшей все его мысли.

Приказав себе не думать ни о чём, он заглянул в её глаза — и она потянулась к нему.

Любовь с первого взгляда? Минутная страсть? Не всё ли равно, если в итоге обоих ждала долгая, полная ярких красок и чувств ночь.

СТИХ ДЕВЯТЫЙ. «ЖИВЫЕ И МЁРТВЫЕ, БРОШЕННЫЙ ВЫЗОВ, ТАНГО ПОКОЙНИЦ, СЛУЧАЙ НА ФОНТАННОЙ ПЛОЩАДИ, МЕСЯЦ КАК ДЕНЬ И КОНЦЕРТ, КАКИХ НЕ БЫВАЛО»

Её звали Фанни, и её правое предплечье кончалось обломком кости. Пухлые синие губы растянуты в улыбке, скрывая отсутствие зубов, а кожа на левой щеке отслаивалась у глаза, обнажая почерневшую от грязи скулу. Маленькая грудь выступала поверх дырявой белой майки, чья ткань уже успела въесться в рваные раны под рёбрами, налипла на отощавший живот, частично сливаясь с кожей. Из-за перелома коленного сустава усопшая хромала, волоча левую ступню по земле, и ходить ей удавалось исключительно благодаря Трису, который вёл её, обнимая за талию.

— Ты поживее мне никого найти не мог?

— Отмоем, приведём в порядок, будет, как новенькая, — отмахнулся Арчибальд.

Орфа улыбнулась, взяв музыканта под руку.

— Я могу сделать для неё маску, тогда и вовсе будет живее всех живых.

В ответ на это юноша только покачал головой.

— Главное не это, — заверил его друг. — Если Фанни сможет жить с тобой, значит — наши мёртвые настоящие.

— Очень рад за них. Ты посмотри на неё, — Трис легко пнул мёртвую плечом, от чего та пошатнулась, вскинув обломанную руку перед собой, упав на целое колено, прижимаясь лицом к рубашке Мастера музыки. — От неё толку, как от мебели. Ни ходить не умеет, ни даже стоять, — проворчал он, помогая ей подняться.

Губы усопшей дрогнули, и она уже сама попыталась отстраниться от юноши, снова едва ни упав.

— Иди уже, — смягчился Трис, крепче сжав её холодную бледную ладонь.

Сделать следующий шаг ему не дали: Фанни с силой дёрнула руку, подаваясь назад, и бесшумно упала, увлекая парня за собой. Тот, в свою очередь, удержал равновесие, отпустив покойницу, наблюдая, как она безвольно обмякла, распластавшись в мягкой высокой траве кладбища.

Мёртвая девушка лежала на земле, и длинные русые волосы лишь подчёркивали её тонкий, хрупкий стан. Валяясь в траве, в разорванной майке, прикрывая грудь целой рукой, она попыталась поджать обнажённые ноги, чтобы скрыть стыдные места, и её лицо скривилось в немом крике боли.

Арчибальд закатил глаза, покачав головой, переглянулся с Орфой.

— Отойди, — бросил он Трисмегисту, отстраняя его от покойницы. Опустился рядом с ней.

— Ну, ну, чего ты, — тихо спросил после, мягко коснувшись ладонью её щеки. Провёл от кончика дрожащих губ к глазам, собирая навернувшиеся слёзы.

Покойница перевернулась на бок, сжавшись в комок.

— Я тебе поднял едва ли ни самую красивую и кроткую девушку во всём кладбище, и ты умудрился заставить её тебя отшить. Просто великолепно, — заключил юноша, снова смотря на друга. — Следующую могилу будешь искать сам, время у тебя есть: мы тут надолго.

— Эй, солнышко, — продолжил он, снова коснувшись белого плеча плачущей девушки, — он тебя больше не тронет, обещаю. И никто тебя больше не тронет, правда-правда. Ну, эй, милая, хорошая, — тихо шептал он, сидя подле ожившего трупа, — тебя никто не обидит, отныне ты будешь только со мной. Ты нужна мне, — едва слышно добавил он, обвив её ладонь своей. Сложно идти? Не беда, я тебя понесу. Ну, ты ведь всегда любила жизнь, хотела жить, несмотря ни на что, помнишь? Подумай о своём старшем брате, о сестре, вспомни твой дом. Я тебе даже похожую спальню сделаю, хочешь?

Фанни слабо кивнула, повела плечом, подаваясь ближе к Арчибальду.

— Ещё немного, и я начну ревновать, — улыбнулась Орфа, наблюдая происходящее. — А с Трисом ты слишком жесток.

— Не моя вина в том, что он не умеет разглядеть красоту, — вздохнул юноша, взяв покойницу на руки. Её голова опустилась на грудь парня, а сама — приникла к нему, обхватив рукой шею.

— Знаешь, а ты с ней здорово смотришься, вот на фоне того склепа особенно, — подметила художница. — Надо будет зарисовать портрет.

— Я везде у тебя здорово смотрюсь, — усмехнулся юноша, подойдя к подруге.

Та лишь хмыкнула, мотнув головой, оправив платье.

***

В гостиную Синего Дома дети вернулись впятером. Залитая ярким светом ламп комната встречала гостей и хозяина уютным теплом камина и бокалами газировки на столе.

Укрытая пледом Фанни лежала на диване в самом дальнем углу комнаты, и Арчибальд расположился подле покойной, то и дело проводя ладонью по засаленным русым волосам, гладя её, как котёнка.

Трис всё же получил своё, и теперь сидел в кресле, обнимая за талию статную брюнетку в саване. Аккуратно разодранный по форме платья, он давал свободу её рукам, чтоб обнимать, и длинным, крепким сведённым вместе ногам, чтоб могла ходить.

Лиззи сомкнула тонкие сизые губы в полуулыбке, чуть склонив голову, и тёмные пряди скрыли немного повреждённую часть лица. Этой девушке повезло куда больше, чем её сестре, и из напоминаний о смерти у неё были лишь дырявый висок и щуплая, с тёмными прожилками кожа.

Мертвецы сохранили тот вид, который хотели предать им их создатели. Неподвержимые разложению, они останутся такими до тех пор, пока поднявший их не прикажет вернуться обратно.

— Можешь посадить свою возлюбленную за фортепиано и встать рядом с ней, — произнесла художница, кивнув Трисмегисту. — Всё равно тебе нужно обучить её музыке, отчего бы не начать сейчас?

Лиззи мягко кивнула, легко соскочив на пол, и проскользила к инструменту, увлекая Мастера музыки и звуков за собой.

Откинув крышку инструмента, покойница коснулась клавиш, сходу взяв лёгкий воздушный фа-мажор, и принялась наигрывать простую незамысловатую пьесу, чья мелодия напоминала скромный утренний дождик. Ритмично и плавно, беря высокие, весёлые ноты, она играла и играла, а завороженные дети наблюдали за ней.

— Выпускница музыкальной школы, — пояснил Арчибальд, гордый находкой друга, — удачный выбор. Я же говорил, на этот раз не пожалеешь. Самоубийство на почве неразделённой любви, — добавил он, опережая новый вопрос. — Потому такая целая.

Фанни потянулась рукой к сестре, наблюдая за её игрой. Попыталась встать.

— Тише, — хозяин дома мотнул головой. — Сначала мы тебе колено подлатаем, тогда снова ходить сможешь, а пока лежи, ладно?

Та слабо кивнула, одарив Графа благодарной улыбкой.

Явив перед собой мольберт, Орфа взмахнула рукой, и в её ладони появилась палитра. Окинув друзей и их новых подруг оценивающим взглядом, смочив кисть в бледно-жёлтой краске, девушка мягко нанесла первый штрих.

***

Арчибальд и Трисмегист стояли на балконе второго этажа, смотря на раскинувшийся внизу уютный маленький сад внутреннего двора.

Орфа осталась с покойницами, решив лично привести их в порядок: как бы там ни было, они не считались полноправными детьми, и сами собой свою внешность пока что менять не могли.

— А всё-таки, — спросил музыкант, сделав аккуратный глоток «Колы», — там, на кладбище, ты с Фанни всё заранее продумал?

— Я хотел дать ей выбор, — пожав плечами, ответил юноша. — Да, я знал, что она тебе может не понравиться, и хотел посмотреть, насколько у меня получится поднять покойника с собственной волей. Результат, честно говоря, превзошёл ожидания. Тебе ещё повезло, что у неё характер такой кроткий: могла бы и напасть.

Музыкант хмыкнул, покачав головой.

— Обрадовал. Зачем тебе своенравные мертвецы? Лиззи тоже, судя по всему, с характером. Ты видел, как она к ф-но побежала? И как на Орфу твою поглядывала.

— Ага, и то, как она придвинула свой стул ближе к тебе, когда вместе играть стали, тоже. Расслабься, парень, она твоя. Полностью, — протянул Арчибальд, довольно вздохнув. — А ещё, — добавил он. — Ты ведь не любил Джессику, правда?

Друг легко толкнул его в плечо.

— Она была хороша в постели. А ты уходишь от ответа.

— Нашему спектаклю нужны главые герои. Безвольные болванчики так не сыграют.

— А как они говорить-то будут?

— А у нас будут слова? Это я доверяю тебе. К слову, скольких мне нужно поднять уже сейчас для твоего оркестра?

Трис задумался, пожал плечами. Медленно отпил из бокала, повертел сосуд в руке, любуясь отражением луны на гладком, прозрачном стекле.

— Вообще, их можно заменить инструментами, которые будут играть сами по себе.

— Не хочу: это ты и без меня можешь сделать. Да и что ты за мастер музыки, если никого своему искусству обучить не можешь?

— За месяц-то? Издеваешься.

— Ты мастер, не я. К тому же, у них механическая память хорошая: один раз покажешь, тут же повторят. Ну и Лиззи свою подключить можешь, она с ними на их языке сойдётся.

Трис тихо просмеялся, качая головой.

— Дай мне ещё десяток, — выдохнув, согласился он. — Я разобрал партии из тетрадки на инструментах. Если хочешь, можем потом с остальными ко мне сходить, послушать, как оно звучит в идеале. Партитура построена так, что каждый инструмент может играть свою собственную партию в отрыве от оркестра, и это будет почти самостоятельная композиция, а если вместе — такого я давно не слышал. Я уже говорил, нет? Тот старик был абсолютным гением. Если снова надумаешь уйти — так и скажи ему.

— Хорошо, — кивнул Арчибальд.

Парни вздрогнули, услышав протяжный низкий гул.

— В дверь звонят, — пояснил хозяин дома товарищу. — Идём?

Музыкант пожал плечами, отставив бокал на перекладину балкона.

***

В тёмном костюме и с длинными вьющимися волосами цвета ночи в дверях стоял Арн. Он поприветствовал хозяина особняка, чинно склонив голову, прося войти. Скрывая удивление за улыбкой, Арчибальд кивнул, приглашая парня в гостиную.

Войдя в помещение, скрипач, держа руки за спиной, держа осанку, осмотрел комнату оценивающим взглядом.

— Присядь, что ли, — юноша указал гостю на кресло за столом. Тот принял приглашение, раскинулся вальяжно, закинул ногу за ногу.

Дверь наверху скрипнула, и на втором этаже показалась Орфа, закончившая свои занятия с покойницами.

— Ого, какие люди, — мягко улыбнулась, спускаясь к остальным. — Цартра будет чуть-чуть позже, я говорила с ней, — бросила Графу, опускаясь в кресло.

— А как же…

— Подружки развлекаются, — рукой махнула. — Я им напустила ванную, как мыться они помнят, и вообще, судя по их взглядам, жутко обрадовались такой возможности: шутка ли, столько времени в земле провести.

Трис не терял времени, видя лёгкое недоумение на лице скрипача.

— Мы уже подняли своих мертвецов, а ты?

— Похвально, — кивнул Маэстро. — Не могу похвастаться тем же. А вообще, — подобравшись, коснувшись ладонью подбородка, — я просто в гости пришёл.

Трисмегист цокнул языком, покачав головой.

— А мы тут, как видишь, к концерту готовимся.

— Ну, вот и прекрасно, — улыбнулся и кивнул скрипач. — Заодно, и о деле поговорим. Мы же, вроде как, вместе выступаем? — в сторону Графа.

— И да, и нет, — уклончиво ответил Арчибальд, наконец снизойдя к его персоне, опускаясь на стол перед Арном.

В ответ на этот жест юноша в чёрном опустил взгляд, поднялся из-за стола. Вскинул голову, тряхнув волосами, теперь уже смотря прямо в глаза хозяина дома, сложил пальцы рук перед собой.

— Слушаю, — кивнул дальше с мягкой улыбкой.

— Мы выступаем в одном и том же месте, но у тебя, как я понимаю, концерт, а у нас — спектакль. Непорядок, верно? Да садись, чего ты.

Тихо выдохнув, Арн отстранился, вновь опускаясь в кресло в другом конце стола, садясь в пол-оборота к Трисмегисту. Арчибальд повернулся к нему.

— Согласен, — хмыкнул гость. — Об этом и хотел поговорить.

— Вот и здорово, — хозяин особняка дал знак своему другу, чтоб тот молчал, улыбнулся явившемуся. — Мы ещё можем как-либо поделить первое и второе отделение, но по глазам твоим вижу, что финал ты хочешь себе. Завершающую партию желаем и мы: тот, кто опускает занавес, получает всё — это понятно.

Арн согласно кивнул, продолжая изучать сидящего на столе юношу испытывающим взглядом.

— Отсюда, — продолжил Арчибальд, вскинув руку, — предлагаю третью партию играть совместно, ты, — чуть ни ткнул в гостя, — на своей стороне зала, мы, — к Трисмегисту, — на своей. Учитывая размеры сцены, это даже не создаст диссонанса.

— Допустим, — медленно протянул Арн, держа пальцы пирамидкой. — Только, почему ты решил, что концерт будет в три отделения?

Хозяин дома повёл плечом.

— Меньше — моветон, больше — занудство. А у нас их выйдет пять, так-то: два наших, два твоих, общее — в финале.

Слыша это, Трис бросил удивлённый взгляд в сторону друга, но тот едва заметно мотнул головой, явно намекая, чтоб парень молчал.

— Хорошо, — ответил задумчиво скрипач, — и… Как ты это видишь?

— Как война, — согласно улыбнулся Граф. — И позаботься о том, чтоб у тебя хватило «актёров». В первых двух отделениях мы представляем по персонажу, его драму, мотив и окружение. В третьем — твои главные герои сходятся с моими, и пусть музыка укажет развязку.

С этими словами в комнате нависло напряжённое молчание.

Губы скипача растянулись в довольной, хищной улыбке.

— Дерзко, — хлопнув в ладоши, признал он, а после — вскочил на ноги, выпрямился, подобрался. — Мы, — кивнул, как бы в лёгком поклоне, — берём себе второе и четвёртое отделения, вам, — жест рукой в сторону Арчибальда, — первое и третье: зрителям понадобится время, чтобы отдохнуть от меня перед финалом.

— На разгорев нас хочешь? — вспылил Трис, подрываясь во след ему.

— Тихо, — осадил Арчибальд товарища. — Я согласен, — кивнул он скрипачу. — Я слышал твою игру. Ты хорошо нас дополнишь.

Сказав так, он протянул руку гостю, и тот крепко пожал её.

На том и попрощались.

Друзья переглянулись.

Орфа неодобрительно покачала головой, смотря на парней, сидящих перед ней.

— Всё-таки, стоило хотя бы спросить, что он думает играть: мы же заинтересованы в нашем успехе, который зависит от общего результата.

— И да, и нет, — ответил хозяин дома. — Арн будет выступать вторым. И он слишком ценит красоту музыки, чтобы допустить какофонию на своём концерте: так или иначе, ему придётся подстроиться под нашу игру.

Дети вздрогули, услышав хлопок. В зелёном платье до колен и в джинсах, с распущенными русыми волосами, в гостиную явилась Цартра.

— Ты как раз вовремя, дорогая, — улыбнулась ей Орфа, и та смутилась её взгляда, скромно кивнула.

Арчибальд хлопнул в ладоши, видя, что теперь наконец все в сборе. Фанни и Лиззи так же показались наверху. Увидев подруг, гостья невольно поёжилась, обратив внимание на шаркающую, дёрганную походку девушек.

— Они…

— Мёртвые, — гордо кивнул хозяин поместья. — А ведь красивые, правда?

В ответ на это Цартра тихо улыбнулась, прикрыв рот ладонью, чуть отвернулась, позволяя волосам скрыть стыдливый румянец.

— Тебе нужны твои инструменты? — обратился он после к музыканту.

— Я всё помню, сойдёт и обычное радио. Тетрадь вот, — добавил он, взмахнув рукой, опустив записи на стол. — Учитывая твоё решение, — добавил следом, — всё пойдёт немного не так, как планировали. Если Арн играет вторым, то наша открывающая партия идёт в третье отделение: её начало служит идеальным переходом для любой пьесы, какую бы он ни играл. А мы начнём вот отсюда, с гитары и флейты, тема куклы у зеркала и её побег в другой город. Потом пускаем…

Арчибальд замахал руками, останавливая его.

— Стой, тут из нас только ты слышишь музыку в словах. Давай, это, по-простому. Включай, как считаешь нужным, мы это послушаем, и решим, как с этим жить.

— А где мы ещё мертвецов возьмём? — спросила Цартра, смотря на подошедших подруг, что также сели за стол.

— Рядом с фонтанной площадью, как раз у озера, есть кладбище, — пояснил хозяин дома. — Я всё продумал: сцена будет обустроена таким образом, чтоб они могли подняться на неё оттуда. На глазах у зрителей.

Девушки переглянулись. Орфа пожала плечами.

— Включай, — кивнула она музыканту.

Остальные согласно кивнули.

Трис коротко усмехнулся, чуть скривив губы. Подошёл к радио на подоконнике, поднёс его к столу, положив рядом с тетрадкой.

— Дайте мне минуту, — попросил он, раскрывая тетрадь.

***

Сначала была гитара, и звуки её дрожащих струн отразились блеском навернувшихся на глазах детей слёз. Следуя ровным рифом в миноре, её мелодия была подхвачена флейтами и тихим, едва различимыми каплями ксилофона и колокольчиков. Слыша их, Фанни невольно дёрнулась, пытаясь встать — и резко упала на стул, застыла, словно кукла, дёрнула головой, отчего к музыке добавился характерный хруст шеи, как раз в такт гитарному перебою.

Лиззи обхватила её лоб руками, помогая поставить голову в естественное положение — и новый хруст лёг на ноты.

Сёстры посмотрели друг на друга, и Лиззи опустила ладонь на плечо своей изувеченной подруги, приглашая её встать.

Та не шевелилась, смотря в одну точку, наблюдая за пляшущими огнями в камине.

Арчибальд взмахнул рукой, и в тот же миг перед покойницей появилось зеркало из льда, а в нём — девушка, сидящая в кресле. Положив обвисшую ногу на здоровую, сложив руку на колено, Фанни сидела, пристально смотря на себя, и огненные блики отбивались в её волосах в ледяном отражении, слепили остальных детей.

Вторая усопшая, между тем, качнулась, подалась вверх, чуть склонив голову, выставив руки перед собой. Аккуратно ступая, прислушиваясь к играющей музыке, она делала плавные, длинные шаги, с каждым новым всё больше давая себе волю, так, будто сбрасывала доселе сковывавшие её цепи.

Босая и стройная, она выгнула ногу, касаясь стопой спины, взяв себя за лодыжку, прогнулась, вскинув свободную руку для равновесия — и упала вперёд, становясь на обе ноги, резко обернулась, отвесив поклон.

Затем — плавно скользнула к всё так же сидящей сестре, опускаясь перед ней на колени, обвив ладонями её бледные щёки, отвозя её взгляд на себя, коснувшись её лба своим — и отстранилась, опуская руки к её ладоням, отступила вглубь комнаты с новым переходом — и вновь подошла к девушке, помогая ей встать.

Та поднялась, держась за неё — попыталась отступить — и пошла. Пусть её левая нога неестественно-прямая, а стопа вывернута так, что она опиралась на лодыжку, волоча её за собой, и пусть у неё всё так же не доставало руки, но Фанни могла ходить. Свободно, не держась за сестру, она пристально смотрела за ней, повторяя её движения, вскинув голову, то и дело поглядывая на радио, слушая нежную, плавную мелодию.

Гитара стихла, её ноты утонули в ранее тихих скрипках, чьи ноты теперь получили развитие, и мертвецы оживились.

В одних лишь белых плащах поверх голых, укрытых тёмными пятнами тел, Фанни и Лиззи не могли сидеть спокойно, слушая волнующие ритмы скрипки. Выгнув спины, действуя, как единое целое, они подались вперёд, влекомые музыкой, выйдя к камину.

То сходясь то расставаясь, держась за руки и отпуская друг друга, они двигались резко, то застывая, подобно статуям, то пускаясь кругом по комнате. Неспособная нормально ходить, Фанни отдалась своей сестре, позволяя ей держать себя на руках, опускаясь к её ногам — и отстранялась, становясь на колено. Вскинув голову, отбросив капюшон плаща, она гордо смотрела на зрителей, зная, что дети любуются её выступлением — и улыбалась им, надменно, свысока, ловя довольный взгляд хозяина — и Арчибальд отвечал кивком и гордой улыбкой тому полному надежд взгляду.

Лиззи подобрала подолы плаща, увлекла за собой сестру, позволяя той обхватить её талию ногами, поддерживая свободной рукой её спину, пока Фанни держалась за её плечо.

Так естественно и маняще, они растворились в музыке, следуя её волшебству, и прекратили пляску с последними нотами, сев на полу в поклоне.

— Как часть финала — хорошо, — признала Орфа, скептически покачав головой. — Но слишком вызывающе. Это вам, парням, приятно смотреть на голых покойниц. На концерте будет множество детей, и вам следует учесть это. Лично мне — нравится, но этому действу нужен сюжет.

— Свет ведь полностью на мне, так? — спросила её подруга. — Они прекрасны, — прошептала она больше себе, чем остальным.

— Да, — ответил Арчибальд. — Можем посмотреть, как это всё будет на месте. А по поводу всей композиции, — тут он задумался. — Трис, твой выбор хороший, за исключением того, что сюжет под это всё придётся писать с нуля.

— Это проблема? — тот склонил голову набок.

Его друг неопределённо пожал плечами, обернулся к Орфе.

— Слушай, а ты можешь создавать картины прямо сходу, без красок и прочего?

— Если есть, где. Но не люблю этого, мне сам процесс нравится.

— Ничего, — махнул рукой Арчибальд. — Смотри, сцена будет постоянно меняться, и нам будут небходимы мгновенные декорации. Если я буду создавать ледяные стены, ты можешь сделать так, чтоб на них тут же проявлялись картины, вот прямо в момент создания.

— А ты как свои стены создаёшь?

— Линия за линией, снизу вверх. Но это происходит так быстро, что кажется, будто стена появляется мгновенно. Попробуем? Вбрось туда любое изображение, которое придёт в голову.

Художница поджала губы — и кивнула спустя мгновение.

Арчибальд подошёл к ней, взяв за руку, почувствовал, как Орфа сжала её, легко погладила его пальцы своими. Чуть-чуть толкнул её в плечо. Затем резко вскинул ладонь, и перед детьми вытянулась синяя стена до потолка. Следующий миг — и на стене появилась картина, изображающая смуглую девушку, что сидит на скамейке, смотря вдаль, повернувшись в профиль к зрителям, чтоб русые волосы немного скрывали её угловатое, вытянутое лицо. На фоне — бескрайнее море, ясная, звёздная ночь и множество мерцающих лазурным светлячков.

Цартра тихо кашлянула, отвела от картины взгляд.

— Красиво, но медленно. Попробуем ещё? И да, предлагаю выйти на место, готовиться уже там.

***

— Эй, кому хотелось увидеть здесь других детей?

— О чём ты, — невинно улыбнулась Орфа, легонько толкнув своего друга. — Скорее, все они хотели видеть тебя.

— Это так работает? — уныло спросил он, оглядывая толпу собравшихся зевак на Фонтанной площади. — А ты вообще что здесь забыла?

— Вообще меня зовут Фрида, — осекла его рыжеволосая девушка, соскочив на землю с бордюра фонтана, направившись к появившейся в сердце площади группе детей, — и не стоит думать обо мне, как о дополнении к Арну, — добавила она после резким голосом. — Я на Цартру посмотреть пришла.

— Не обязана оправдываться, — та, в свою очередь, повела плечом. — Фрида — моя подруга, и, если она посмотрит на нас, никому хуже не станет.

— И ты здесь, — Арчибальд закатил глаза, тяжело выдохнув, смотря на идущего к ним мальчика в робе песчаного цвета.

— Да ладно, Арчи, — тот махнул рукой, — лучше, покажи их. Они ведь с тобой?

— Мёртвых не терпится увидеть? — оскалился тот. — Ну, хорошо.

С этими словами он хлопнул в ладоши, и воспарил над толпой на ледяном постаменте. После — откинул голову назад, зажмурился, вскинув руки — и с силой поднял их вверх.

Молчание, просторная площадь, полная самых разных детей, шум бьющей из фонтана воды — и высокий, выросший из земли пьедестал.

Тишина, лишь природные звуки, обрывки фраз. Перешептывания.

Дети нерешительно пятились, опасливо оглядываясь, завертели головами, оглядываясь по сторонам.

По площади прокатился сильный порыв ветра, издали послышался вой, а земля задрожала.

Медленной, шаркающей походкой, с южной стороны к площади тянулись фигуры, отдалённо напоминающие людей. Высокие и низкие, цельные и калеки, укрытые пятнами и закутанные в саван, к детям подходили мертвецы, окружая Фонтанную площадь со всех сторон. Встав за металлическим забором, отделявшую площадь от остального города, покойники принялись карабкаться друг по другу, стремясь преодолеть решётку, и дети все как один сжали головы в плечи, стали стягиваться к постаменту.

Рыча и стеная, мёртвые наступали, и солнце скрылось за густыми тучами, бросая на мир длинную тень.

Взмах рукой — и тела покойников упали, осыпаясь в прах, рассеялись серым прахом, подхваченные ветрами, и лучи света снова озарили площадь.

Кто-то плакал, кто-то нервно смеялся, другие — хранили немое молчание, некоторые — улыбались, смотря на Арчибальда восторженными глазами, но план сработал: один за другим, дети исчезали с площади, сначала становясь тенью, а после — и вовсе скрываясь из виду. Увиденного им явно хватило, и наблюдать за дальнейшим действом желания у них не было.

— Радует, что их можно не прогонять, — усмехнулся юноша, потирая руки уже на земле. — Просто теперь они не хотят нас видеть, как и мы их.

— Эффектно, — похвалила Фрида — единственная, кто остался. — Арну до тебя ещё расти и расти. Отличная демонстрация. Ты уверен, что теперь кто-то придёт?

— Ладно, раз уж ты здесь, — игнорируя замечание, — правильно ли я понимаю, что он думает тебя и Дрейвола использовать в качестве и музыкантов, и действующих лиц?

Та кивнула.

— И у него нет проблем с тем, чтобы делиться своим материалом, у меня тоже.

— Хорошо, тогда построим наше общее выступление так, что вы — живая сторона наших героев.

— Или твои покойники — наша мёртвая часть, мне нравится, — улыбнулась девушка. — И, нет, мне самой интересно, что там у вас будет, и я сюда пришла по собственному желанию, опережая возможные расспросы добавила она. — К слову, с затмением — это было сильно, — похвалила она Цартру.

Та в ответ кротко улыбнулась.

Художница и музыкант оставили их, взяв с собой Фанни и Лиззи, осматривая площадь, уже бурно обсуждая между собой, как лучше обставить сцену.

Арчибальд поспешил присоединиться к ним.

Сделав разметку для будущей «арены», Орфа зарисовала площадь на ледяной табличке, которую создал её друг: с этим изображением они вернулись в поместье, решив продолжить дальнейшую подготовку на поляне у Синего Дома, которая всё равно пустовала, словно была создана для того, чтоб там можно было создавать и разрушать всё, что душе угодно.

Все понимали, что впереди трудный месяц: правильно подобрать музыку, разработать сценарий, определиться с правильным освещением, и — самое главное — заставить покойников играть в оркестре и следовать своим ролям. На всё это нужно время.

***

Больше всего остальных удивляла Цартра. Будучи тихой и скромной, изначально Арчибальд воспринимал её, как человека, от которого будет куда больше проблем, чем пользы.

Это было правдой до тех пор, пока очередь не дошла до её дела. Ещё там, на площади, она достаточно внятно продемонстрировала свои способности по управлению светом, создав затмение в тот момент, когда покойники уже подступали к заграждению, и вот-вот могли напасть на детей. Ночь обернулась днём, и длинные тени тянулись по площади, обретая пугающие фигуры, едва ли ни касаясь столпившихся у фонтана живых — и так же быстро мрак рассеялся, позволяя солнечным лучам вновь воссиять над Карпой.

Рассыпанные под ледяным куполом, её звёзды то тускнели, то вспыхивали ярким, почти ослепительным светом, метко подсвечивая необходимые зрителям детали, то напуская тьму, то озаряя блеском лица мертвецов.

Лиззи уже к третьему дню могла исполнять сложные клавишные партии, читая ноты, и тут же с листа исполняя их. В помощь ей были подняты ещё несколько усопших, которым было велено изучать скрипку, флейту и гитару — уже этого набора бы хватило, чтоб покрыть большую часть партий из тетради.

Чем покойники действительно хороши, так это молчанием. Немая Фанни могла грустить, могла радоваться, но она никогда не перечила ни Арчибальду, ни Орфе, став не только живой куклой в руках мастера, но и умелой помощницей в домашних делах. Всё ещё хромая, она наловчилась ходить так, чтобы не спотыкаться через каждый шаг и быстро освоилась в Синем Доме, заучив основные маршруты от своей спальной к гостиной на первом и втором этажах, балкону и обеденной на третьем, кабинеты Арчибальда и Орфы, равно, как и их комнаты отдыха.

Лиззи оставалась ночевать с Трисом, и, чем дальше, тем меньше этот парень её от себя куда-либо отпускал, кроме как на репетиции оркестра с другими покойниками. Юноша не любил, когда его девушка заглядывается на кого-либо, кроме него, и не испытывал никакого желания способствовать покойнице с заведением новых, живых друзей.

Сам Арчибальд работал, не покладая рук: сначала — адаптировать сценарий, потом — объяснять незабвенным, как и что им играть, отрабатывал поставленные роли снова и снова, экспериментируя с разными вариантами сцен, пуская вариации музыкальных партий по домашнему радио — или шёл по сценарию вместе с оркестром Триса.

Орфа так же трудилась, но — над картинами. Подготовить декорации, сделать плакаты для афиш, сделать макет заднего фона, который должен появиться вместе с ледяной сценой — это всё отнимало у неё и силы, и время, остатки которого уходили на отдых вместе с Арчибальдом.

Сначала она не хотела оставаться с ним надолго, но — была ночь, и был день, и он просил её остаться с ним. На вопрос, жил ли он в этом доме сам и раньше, он попросил право не отвечать, сославшись на то, что потом, как поймёт, что может доверять ей, то всё обязательно расскажет. А если она не может сдержать своего любопытства — пусть спросит Триса, Таолоку, которую она знала заочно, или кого-нибудь ещё, кто был знаком с Арчибальдом в прошлом, и они ей всё расскажут.

Орфа решила не портить игру, и по их общему согласию просто уходила в свою комнату, если слышала, как хозяин дома в своём кабинете включал радио, а из скрипящих динамиков звучали марши на неизвестном ей языке.

Сам же Граф в целом отказался от такой роскоши, как одиночество: оно его давило и угнетало. Арчибальд — сильный и уверенный в себе и в своих действиях. Конечно же, он оставил себе минуты меланхолии, но в остальное время — никто не имел права усомниться в нём.

Казалось бы, месяц — это так долго, но только не в том случае, если ты занят. Только полдня было потрачено на то, чтобы подобрать Фанни пару на главную роль. Зная, что в спектакле Арна будет парень, и помня об их замысле, Арчибальд и Трисмегист обыскали все кладбища, пока не нашли того-единственного. Выбор пал на юношу по имени Рауль, и он умер в свои лучшие годы: тринадцать лет. Иссохший, с почерневшей плотью, на лодыжках и запястьях у него не было кожи, а на шее остался тёмный след от жгута.

Диковатый, стоило ему вылезти из могилы, как он упал на колени и выгнул спину, опираясь на вытянутые руки, зарычал, смотря на парней блеклыми глазными яблоками, принялся нюхать воздух, ища тех, кто потревожил его покой. Стоило ему лишь напрячься, как Арчибальд ударил его эфесом меча, и тело мальчика безвольно обмякло, зашлось в судорогах.

Переглянувшись, друзья связали его по рукам и ногам — Трис заблаговременно припас верёвку как раз на такой случай, и уже в связанном виде они доставили труп в Синий Дом.

Пускай Рауль был лысым, но его лицо — вот, что главное. Острое, вытянутое, с впалыми скулами и выступающим волевым подбородком, оно внушало опасность. Шрам, рассекающий бровь, проходящий через правый глаз до кончика губы, застыл чёрным пятном на его бледно-синей коже и даже сейчас, спустя много лет заточения под землёй, глядя на него, создавалось ощущение, будто этот порез сияет всё ещё свежей кровью. Мёртвым можно сделать любую внешность, но есть детали, которые делают их настоящими личностями, которые запоминаются и отличают их от бездушных кукол, и лицо Рауля, этот шрам — второго такого просто не найти.

Отмыв и приведя его в должный вид, дети быстро пристроили его на вторую основную роль, и он следовал ей беспрекословно, подчиняясь музыке и движениям Арчибальда, а совсем скоро — как и Фанни — смог действовать сам, уже не играя, но живя предстоящим спектаклем. Что же до его партнёрки-покойницы, наблюдая, как Орфа рисует сцену для него, та жестами попросила сделать брату парик, и эту мысль одобрили единогласно.

В кожаной куртке поверх тёмной футболки, в чёрных брюках с цепями на поясе и крестом на шее, с прямыми каштановыми волосами да плеч, Рауль разительно преобразился. С ножом у бедра и в тугих перчатках с голыми костяшками пальцев, всё тем же шрамом и хмурым оскалом тонких синих губ, для полноты образа восставшего ангела мести ему не хватало только крыльев. Но учить мертвецов летать пока что не входило ни в планы Арчибальда, ни, тем более, в сценарий спектакля.

Граф понимал, что по части музыки его команда не выстоит против первого Маэстро всея Карпы. На что же он делал ставку — так это техничность. Создавать образы из звуков — Арн гениален, но не новатор: и он, и дива Дамаска, и Трис, многие музыканты, даже из мастеров — все это умели, каждый по-своему. Чего не умел никто — так это музыкой подчинить. Своим выступлением Арчибальд желал продемонстрировать технику. Ставил целью явить детям Города Мёртвых Детей их восставшие отражения во всей красе, ясно давая понять, что его мертвецы на деле живее всяких живых.

День за днём, час за часом, неделя, другая, третья — и вот, долгожданный концерт. Не было тех, кто сомневался в том, что происходящее будет зрелищным: выходка Арчибальда на Фонтанной площади отозвалась кошмарами для некоторых, особо впечатлительных детей. Находились и те, кто считали его слишком претенциозным и самомнительным, равно, как были и те, кто с замиранием сердца отсчитывали часы до наступления столь вызывающего спектакля.

***

Фонтанную площадь, пляж у Лебединого озера и кладбище рядом с ним обнесли огромной ширмой, которая венчалась куполом плотного синего льда, погружая всю ограждённую территорию в полумрак, разбавленный сиянием множества маленьких звёзд.

Места для зрителей, идущие полукругов и вверх, как в амфитеатре, большой экран под куполом для тех, кто плохо видел происходящее на сцене, две оркестровые ямы по обе стороны помещения, пьедесталы для главных соперников — здесь было всё, чтобы собравшиеся могли насладиться зрелищем во всей красе.

Зал битком набился. Если бы не возможность видеть только тех, кто тебе интересен, несмотря на всю величину павильона, здесь не нашлось бы места и половине желающих и ждущих. А так — дети пришли посмотреть спектакль, хотели увидеть только тех, кто будет выступать, и на одном и том же месте могли находиться сразу несколько зрителей, даже не подозревая друг о друге.

Арчибальду же интересен вид полного зала, и лично ему всё равно, кто именно на него смотрел. Строго говоря, в данный момент он находился в тени над сценой. Его пьедестал располагался таким образом, чтобы он мог видеть всё происходящее и управлять усопшими, готовый показаться публике в нужный момент.

Он бросил последний взгляд на Трисмегиста, кто, в свою очередь, находился внизу перед оркестром, посмотрел на Орфу и Цартру, которые стояли за грядой сидений, также возвышаясь над сценой. Там же стояла Авиана — миловидная брюнетка в строгом чёрном платье и перчатках, художница Арна. Сам он — на постаменте рядом с Арчибальдом.

Соперники переглянулись, улыбнулись друг другу. Скрипач смеялся взглядом. Сам он молчал, но его глаза — глубокие, ясные карие глаза выдавали и смех, и волнение.

Граф и Маэстро кивнули, сделали по глубокому вдоху — и зал скрылся в темноте, а зрители ощутили горький, тяжёлый запах дыма.

Зазвучали первые ноты: гитара, разбавленнае трелями флейты, с лёгким перебором укулеле.

Лучи света пролились в комнату, детскую спальню.

В кресле у зеркала сидела девочка с кудрями светлых с алым волос. То и дело, в ритм музыке, она качала головой, пристально рассматривая своё отражение, держась левой рукой за правое плечо.

Свет звёзд мерцал, показывая публике предметы, находящиеся в спальне: плюшевый мишутка на подоконнике, фотография мужчины, державшего на руках ребёнка, ремень на постели, скрипка в дальнем углу. Карта города, на котором красным обведено озеро, а от него — линия к дому, отмеченному кроваво-алым крестом.

Маленький полуоткрытый рюкзак, в котором проглядывались последняя собранная одежда.

Девочка смотрела то в зеркало, то на карту, то на него.

Другие инструменты стихли, осталась гитара.

Поднявшись, хромающей походкой девочка вышла в сердце сцены, глядя на зрителей так, будто всё ещё разглядывает своё отражение в стекле, и это же отражение проявлялось на огромном экране. Бледная кожа, синие тонкие губы, блуждающий взгляд растерянных глаз. Беглая, робкая улыбка.

Сама же девочка, всё так же неаккуратно и осторожно ходила по комнате. Пыталась танцевать, через шаг падала и спотыкалась в ритм минорной партии, держась за подол длинного оранжевого платья, стоя перед зрителями так, чтоб они видели только её профиль слева. Закружилась по комнате, вскинув руку к потолку, чуть откинув голову назад, и только сейчас стало понятно, что правой руки у неё попросту не было, а рукав на платье венчал аккуратную культю, обтянутую белой марлей. В своём танце она бережно подняла мишутку, опуская его в рюкзак, который тут же, присев, набросила на плечи, и проскользила к карте. Бросила последний взгляд на зеркало у стола.

Ударили басы — и девочка отшатнулась, упав на пол. Слыша стук в дверь спальни. Свет лёг на дальний угол комнаты — и публика увидела женщину в изношенной ночной рубахе. Тощая и высокая, её лицо было скрыто под бледной маской, а левой рукой она придерживала дрожащий живот, словно под одеждой, внутри было что-то спрятано. Непропорционально большой для её тела, он выпирал из-под тканей, и женщине приходилось делать над собой усилия, чтобы не упасть при каждом новом шаге.

Девочка прикрыла губы ладонью, пятясь к стенке, в то время, как её мать заметалась взглядом по комнате, дёрнулась к постели, где лежал ремень, схватила его.

Закрывшись от удара, ребёнок приник к земле — и, следуя за гитарным боем, — накинулась на свою мать, сбивая её с ног, поспешно засеменила к выходу, и лучи света следовали за ней.

В тёмной, захламлённой мебелью гостиной, был виден портрет того же мужчины, что и на фотографии в спальне, а вкруг него — тусклый венок. Подойдя к портрету отца, девочка коснулась ладонью его щеки и кивнула, заспешила к двери в яркий, и в то же время блеклый, бесцветный свет.

Гитара играла в ровном миноре, а девочка всё так же бежала по улицам города, а навстречу ей выходили люди. Хлопая дверьми подъездов и воротами дворов, в тусклых одеждах, они тянули к ней свои чёрные руки, и девочка, как могла, укрывалась от них, отталкивая серые тела от себя. На экране можно было видеть её лицо, и взгляд, немой крик отчаянья, морщины — всё выражало борьбу, отчаянное стремление вырваться из тесного, затхлого города с его узкими улочками и большими коробками зданий. Было видно так же лица людей — тёмные, в повязках, они походили один на другого. Скалили зубы и беззвучно рычали, позволяя музыке заменить голоса.

Обмотанные бинтами, они тянулись за ребёнком, стараясь увлечь её за собой. Спотыкаясь, хромая на левую ногу, падая и вновь поднимаясь, она отбивалась, отстранялась от них, шла всё дальше и дальше, пока пейзажи города не утонули во тьме, и лучи звёзд коснулись кристально-чистого озера.

На пустынном пляже, окончательно отбившись от преследователей, девочка медленно опустилась на песок, снова смотря на себя, но теперь уже — на отражение в водной ряби.

Впервые за всё это время, она улыбалась, вскинув руку в сторону, закинув голову вверх. Смотря на небо, она позволяла свету луны ласкать её бледное, чистое и счастливое лицо.

Вдохнув на полную грудь, она сбросила с себя рюкзак, а после — слыша, как музыка затухает, ступила к краю воды. Услышав крик в отдалении, она дёрнулась, смотря вглубь парка — и вся сцена вновь погрузилась во тьму.

Театральная пауза, момент молчания — и финальный аккорд, перебор низких гитарных нот.

Тишина.

Щелчок, как будто от зажигалки. Шипение, словно фитиль свечи.

Всё ещё окутанный мраком, зал озарился эхом множества голосов, и тишину разорвал резкий, протяжный вой органа.

Под куполом вкруг сцены вспыхнули ярко-красные звёзды, и та же девочка, но уже явно живая, со свежим румянцем на лице стояла у алтаря в старой церкви, только вместо бесконечных рядов лав здесь тянулись череды могил.

Приложив руки к груди, она стояла у распятия юноши в терновом венце.

Облачённая в чёрное с алым подолом платье, она тянулась к мертвецу на кресте, а на фоне слышалась волнующая, низкая трель альта, смешанная с тяжёлым рифом электрогитары.

У стены стояли старая скрипка и смычок, а на алтаре — покоились пыльные ноты. Встав рядом за ним, девочка поклонилась залу, взяла инструмент, начав неуверенную, робкую игру, которую заглушал звучащий на фоне оркестр, но чем дольше она играла, тем тише становились все остальные звуки, и тем явственнее, чувственнее, живее звучала скрипка в её руках.

Свет звёзд озарял играющую сияющим белым кругом, а всё, что за ней — то скрылось во мраке. Но если присмотреться, публика могла различить всё более явные черты человека, чьё лицо было скрыто капюшоном, и эта фигура нависала над девушкой, воздела руки так, словно направляла её. Куда указывал силуэт — так играла живая кукла.

Арчибальд бросил быстрый взгляд в сторону Арна. Тот действительно направлял Фриду на сцене, и она повторяла те движения, которые он делал сам, и именно его силуэт был виден залу, но увеличенный, подсвеченный тенями на фоне общего полумрака. И всё здесь было хорошо, кроме одной маленькой детали. Не то, чтобы это входило в изначальные условия спектакля, но Граф решил, что так будет лучше.

Девушка продолжала играть, как вдруг — земля содрогнулась, и из-под почвы потянулись длинные костлявые руки. Спустя миг, сметая мешающие им надгробья, зал стали заполнять восставшие мертвецы, поднятые её игрой.

Арн косо посмотрел на соперника и тихо рассмеялся, качая головой. Арчибальд в ответ на это лишь улыбнулся, пожал плечами. Скрипач кивнул ему, делая новый взмах рукой, вновь обернувшись в зал.

Покойники всё прибывали, заполняя собой церковь, но девушка не боялась их. Напротив, вид зрителей словно взбодрил её, и игра стала живее, сильнее. Своей скрипкой она управляла усопшими вокруг неё, а те — те разбились по парам, отдаваясь разнузданной пляске на этом странном балу.

Мелодия обретала тревожные, низкие ноты — и под куполом зрители увидели сонм призраков, что, подобно туману, скрыли собой мерцающие звёзды, стягиваясь к девушке, присоединяясь к танцу мертвецов.

Плоть смешалась с духом, тела то осыпались прахом, то восставали вновь, и лишь она, единственная живая скрипачка, всё так же стояла на сцене, завороженно наблюдая за зрелищем, что явилось ей, и всё играла, играла, отдаваясь собственной музыке, вскинув голову вверх, ища глазами силуэт того, кто вдохновил её прийти сюда, благодаря кому она здесь.

Среди множества призраков появился один, сияющий красным. Подплыв к алтарю, он обрёл вид юноши — того самого, кто распят. Девушка отпрянула, опустив инструмент, снова давая волю звучащему на фоне оркестру, и призрак отстранился от неё, чинно кивнув. Жестом указал не бояться и подойти, протянул руку, приглашая её с собой.

Обнимая свою подругу за талию, он вёл её в танце, а скрипка, смычок, воспарили, подхватив партию сами собой, выводя главный мотив композиции.

Призраки вокруг, наблюдая за этим, потянулись к куполу здания, отдаляясь от алтаря, как и мертвецы внизу — приникая к земле, страшась мистерии перед ними — и скрипка опустилась в руки девушки, а Призрак — встал за ней, сливаясь с её телом — и снова она играла, став с Ним единым целым, и зрители — живые и мёртвые — внимали её игре.

Нота за нотой, она ткала симфонию, и покойники подчинялись звукам живой, направленной её сном и наваждением, её безумием, ставшим реальностью.

К финалу партии церковь вспыхнула ярким светом, и духи исчезли, а мертвецы — все, кто был, до единого, — осыпались прахом под тяжёлым натиском великой волны.

Миг — и вода скрыла под собой всё, смывая и руины кладбища, и алтарь, и тела покойников, а зал вновь погрузился во мрак, и лишь эхо оркестра всё ещё напоминало о только что звучащем здесь торжестве.

Затихло всё, кроме робких клавиш фортепиано, и теперь настал час кабаре.

Быстрыми переборами в низких, тёмных тонах мелодия отбивала робкий минор, подобный быстрым каплям дождя, а сцена — просторный салон. Невысокая стойка, за которой сидел парень в кожаной куртке и чёрных джинсах, в шляпе, из-под которой струились прямые каштановые волосы.

Сидя в пол-оборота, так, чтобы не было видна лица, он пил и смотрел на ещё одну сцену, в отдалении бара, где несколько женщин в рваных чулках и вызывающих красных костюмах с неприкрытыми, усеянными тёмными пятнами, обвисшими грудьми, отбивали канкан.

Покачав головой, он махнул рукой, призывая официантку, чьё лицо скрывалось вуалью, и та, подоспев, плеснула ему вина.

Извлёк из кармана пачку сигарет, закурил, стряхивая пепел на пол, выдохнул, выпуская клуб сизого дыма.

Стоило ему так сделать, как от группы танцовщиц отделилась одна. Улыбнувшись, крутя талией в такт бойкой мелодии низких нот, она подсела к посетителю. Повернулась лицом к залу, позволяя зрителям разглядеть своё бледное, подчёркнутое чёрной тушью лицо. Густой слой помады поверх полных губ, большие тёмные тени под глазами, разводы на бледных щеках — она ухмыльнулась, скривившись в улыбке, обнажая осколки зубов, и повернулась к парню, опустив ладонь в белой перчатке ему на колено.

Тот, в свою очередь, поёжился, отстраняясь от неё, но женщина встала за ним — и тот с силой оттолкнул её, опрокинул на барную стойку так, что танцовщица вскинула ноги, демонстрируя зрителям аккуратные каблуки, изогнулась, обнимая коленями талию посетителя.

Улыбаясь, она потянулась к нему, вытянув руки с намерением обнять — и тот резко схватил её за плечи, дёрнулся назад.

Раздался лёгкий хруст, смешанный с протяжным чавкающим звуком — и поясница женщины вместе с ногами отделилась от её тела, безвольно опала на пол, а сама она продолжала обнимать свою жертву.

Под бойкий джаз, так характерный для подобных притонов, парень пытался отделаться от неё. Схватив плечи танцовщицы, он вышел с ней на центр зала, всё так же стоя в профиль к зрителям. Мягким хрустом отделилось её тело от безвольно опавших рук, и вот он держит её перед собой, а женщина — улыбается, вертит головой из стороны в сторону, смотря на то, что осталось от её тела, то и дело двигает плечами, всё ещё пытаясь обнять партнёра.

От такой мерзости его передёрнуло. Подняв её тело над собой, он что было сил опустил её вниз головой на деревянный пол, а после — сам схватившись за голову, заспешил к двери заведения.

Под бойкую весёлую музыку, характерную для немого кино, парень вышел в узкий и тесный город, и улицы его были залиты тусклой палитрой серого, смешиваясь с блеклым сиянием свежего дня.

Опустив взгляд под ноги, он шёл, стараясь обходить снующих повсюду людей в бледных масках. Такие же мрачные, как и в сцене с девочкой, на этот раз они не стремились остановить его. Напротив, находились те, кто махали ему руками, приветственно улыбались и здоровались. Один мужчина отделился от толпы, видя, как грузный парень опустился на тротуар и сидит, схватившись за голову, нагнулся к нему, провёл ладонью перед глазами, а после — обернулся к зрителям, демонстрируя маску с раскосой улыбкой от уха до уха, помахал им рукой, и пошёл своей дорогой.

А парень всё сидел, охая и ахая, а на фоне звучала простая сельская скрипка, наигрывая нарочито-пасторальные мотивы, и ей вторило такое же весёлое пианино.

Картинно запустив руку в карман, он извлёк оттуда смятый лист бумаги, развернул, и лицо парня исказилось в удивлении. Хлопнув себя по щеке, он снова подорвался и заспешил по улице, и свет звёзд следовал за ним.

Расталкивая перед собой напирающую толпу, он всё бежал и бежал, пока улицы не скрылись совсем позади, и виду зрителей открылось уже знакомое побережье, а в воде — девочка из прошлой сцены, что медленно уходила всё дальше и дальше.

Парень приставил ладони к губам и взвыл, призывая её остановиться, но девочка не слышала, уходя всё дальше во мрак.

Не в силах стоять, с последними нотами парень бросился за ней, и сцена вновь погрузилась во тьму, оставляя зрителям трели флейт, что повторяли первый такт композиции, всё так же напоминая о проливном ливне кровавых слёз.

И снова мрак — и угасающие звуки клавиш, и стук будто капель дождя.

И ливень действительно прокатился по сцене, и поднялся ветер, и зал озарила вспышка, вторимая оглушительным раскатом грома, а после — помещение осветилось красными лучами заката, и публика увидела невысокий утёс над пучиной бушующих вод. На скале стоял парень вроде того, что был в предыдущей сцене, но теперь в руках у него была электрогитара, и, дождавшись новой грозы, он ударил по струнам, а за спиной его показались большие чёрные крылья.

Выгнувшись, широко расставив ноги, он опустил гитару на одно колено, правой рукой перехватив гриф, а левой — вёл партию стройных, быстрых, ритмичных нот, указывая водам океана буйствовать, а урагану в небе — шуметь, подчиняясь его игре.

Под ноты короля ночи алое закатное солнце укрылось длинной чёрной тенью, и эта тень будто увеличивалась в размерах, приближалась к зрителям, и всего спустя пару секунд публика могла различить в ней стаю ворон, что слетелась на звуки игры.

Миг — и по утёсу потянулись длинные тени заката, медленно облекаясь в человеческие фигуры. Двое, парень и девушка. Один — лучился золотым сиянием, в то время, как вторая — бледнее снега, она парила над землёй, пока музыкант играл, а юноша — тот метался по сцене, ища её, и видя одних лишь призраков вокруг, и стаи воронов, что парили в небе над ним.

Парень вскинул руку, смотря на собравшихся зрителей перед ним — и — мерный перебор клавиш фортепиано — медленно отвёл взгляд, удаляясь от сцены к солнцу, падая на колени, а музыкант поднялся над сценой, подобно незримому судье.

Юноша ползал по земле, всё так же тянул ладони к небу, пытаясь достичь призрака девушки, что поднималась вослед музыканту, влекомая его игрой, словно не видя того, кто с кем пришла сюда.

С последними нотами гитары раздался гром, и вместе с новой вспышкой молнии зал окунулся в темноту, и ноты медленно затухали, погружая зрителей в молчание.

Время шло к финалу, и каждая секунда отбивалась стуком множества сердец. Все ждали кульминации и развязки этой странной феерии — и новый луч света, на этот раз — освещал постамент, на котором стоял Арн. Вскинув руки, он отпустил залу торжественный поклон, а после — взял скрипку.

Раздался щелчок — и лучи звёзд указали в дальний угол сцены, где так же поднялся пьедестал, на котором стояла темноволосая девушка в белом платье. Если присмотреться, можно было углядеть тёмные пятна на её ладонях, и шершавую, грубую кожу лица, блеклый взгляд бесцветных глаз, и улыбку тонких синих губ. Она так же поклонилась публике, взяв альт.

Трисмегист стоял внизу, в оркестровой яме, наблюдая за своей покойницей и ученицей. В лазурных лучах она была прекрасна, как никогда. Ни тени сомнения, ни дрожи в коленях — нет, она была счастлива этому дню, и ни на секунду не сомневалась в успехе.

Юноша поднял взгляд вглубь сцены, где всё ещё царствовал мрак, и, лишь внимательно всмотревшись, можно было различить силуэт парня, что стоял на небольшой воздушной платформе, возвышаясь над залом, как и купающийся в лучах славы Арн.

Трис знал, что его друг так же глядел на него, и кивнул товарищу: время. Время.

«Давай, Лиззи, — прошептал Мастер звуков и музыки, сжав руку в кулак».

Смычок девушки ударил по струнам, и зрителям открылся уже знакомый им пейзаж у озера. В отдалении стоял фонтан, и в нём бурлила вода.

Роковой, отрывистый звук низких струн, как будто незримые часы отсчитывают секунды.

Парень окликнул девушку, что вот вот была готова утонуть.

Звучащие ноты напоминают стук сердца: покойница идёт всё дальше, и парень спешит за ней.

Вскинул руку вместе с новым ударом смычка Лиззи — и девушка ответила ему скрипкой Арна, протянула к нему ладони в такт новой, высокой партии, заспешила к нему.

Свет звёд переместился к фонтану — и в то же мгновение из-за скульптуры вышел парень в кожаной куртке и потрёпанных джинсах с гривой каштановых волос, как две капли воды похожий на того, что стоял рядом с девушкой.

Новый удар смычка — и девушка отстранилась от своего знакомого, теряясь между им и его двойником, мешкая, делая шаг то к одному, то к другому. Закрыла губы руками, видя кровь на одежде первого — и бросилась к тому, что всего несколько мгновений назад стоял на утёсе с гитарой — и он принял её в свои объятья.

Раздосадованный парень стиснул руки — и ответ ему был дан нежной трелью, а следом — он увидел молодую девушку в красном платье с копной рыжих как огненная лава волос. Похожая на его возлюбленную всем, кроме цвета кожи, куда более живая, чем её избранница, он пошёл к ней.

Лиззи пристально посмотрела на Арна, выводя новую низкую партию альта. Скрипач не отставал. Мотнув головой, он отвечал ей высокими нотами своей старой скрипки,

И мёртвые избрали в пару живых, а живые — покойников, углядев истинные тела и души своих возлюбленных.

Новая синхронная партия, низкие и высокие ноты в унисон — и вода в фонтане зашлась красным, вспенилась, заполняя кровью площадь, где в разнузданном танго сошлись собравшиеся — и — чудо — чем дальше велась игра, тем больше и больше покойников прибывало к ним, и все они расходились по парам, объединившись в пляске с духами, что сошли с небес.

Мёртвая альтистка и живой скрипач вели бал для усопших и восставших, живых и духов, и чем дальше шёл танец, тем меньше тьмы царило вокруг, окрашивая всю сцену в лучи ясного дня.

А после — все актёры вышли перед зрителями на почётный круг, и кланялись, кланялись, кланялись.

Была здесь и Фанни, игравшая роль девочки, которая хотела сбежать из города. Улыбаясь, она махала зрителям обрубком руки, а целой — поймала чей-то букет цветов. Ей во след ступала и высокая женщина в ночной рубашке, что играла роль её матери. Взяв девушку под руку, она помогала «дочери» идти. Прислонив ладонь к губам, «Мать» слала зрителям воздушные поцелуи. Были и городские жители, всё так же в бинтах и рваных одеждах, они размахивали марлей, являя взгляду публики рваную плоть под одеждой, а за ними — и стройные, раскрашенные танцовщицы, что несли на руках части своей подруги, судьба которой в спектакле кончилась трагично. Одна девушка несла её ноги, и те задорно дёргались, демонстрируя залу свои высокие каблуки и упругие икры, а две других актрисы — несли оставшееся её тело, и танцовщица так же весело вертела головой, кивая-кланяясь своим поклонникам.

Замыкал шествие Рауль. Вскинув руки, он шёл, отпуская низкие поклоны, и так — круг за кругом, пока Лиззи и Арн не сыграли финал, и не пришло время прощаться.

Музыка стихла, и зал окутала темнота, казалось последний раз.

По сцене прокатился ропот: «неужели всё? — шептались дети».

«Похоже на то».

«Как жаль! Я бы ещё посмотрел»

«Ну не могут же они вот так взять и закончить! Столько времени готовились…»

«Эй! Смотрите! Смотрите! — прокричал кто-то, и все обернулись».

Самая дальняя точка сцены всё это время скрывалась во мраке. Теперь вновь одна за другой вспыхивали звёзды под куполом, и все лучи сходились на ней — и дети увидели.

На небольшой ледяной платформе стоял юноша в фиолетовом камзоле и с убранными в хвост волосами цвета воронова крыла. С ясным, чистым лицом и счастливой улыбкой, он вскинул руки, направив ладони в зал. Махнул рукой в сторону оркестровой ямы.

Барабанная дробь — и платформа под ним дала брешь.

Мальчик упал, и зрители ахнули, а мир вновь погрузился во мрак.

Театральная пауза, ропот, нарастающее волнение — и новая, сильная партия альта мёртвой скрипачки, и снова свет звёзд указывает на то место, где до этого стоял юноша.

Под рёв, разбавленный симфонией смерти дети увидели, как от самого пола к куполу сцены вытягивается огромная башня из тел покойников.

Плотно сойдясь, стоя на плечах своих товарищей, они образовывали настоящий живой пьедестал, а на вершине, среди множества воскрешённых тел, стоял он — владыка мёртвых и покоритель живых сердец, мастер ледяных лестниц и единственный в городе мёртвых детей Граф Арчибальд фон Кроннст.