Арена

Новелла третья. НОЧНЫЕ НАЕЗДНИКИ

Молодой человек в малиновом фраке и белых перчатках стоял у стены и ждал сигнала. В кармане молодого человека лежали золотые обручальные кольца. Чужие.

Вправо, влево и далеко вперёд от глаз молодого человека простиралось светлое пространство свадебного зала Дворца бракосочетаний.

Истинные владельцы обручальных колец — Александрас Багдонас и Эляна Руткуте — в это время стояли посреди зала и внимательно слушали немолодую высокую женщину с добрыми глазами.

Женщина тоже была одета в малиновый костюм — только без белых перчаток. Грудь её пересекала широкая лента, напоминающая перевязь дореволюционного ордена. На лацкане малинового пиджака светился значок депутата районного Совета.

— Дорогие Александрас и Эляна, — сказала женщина-депутат. — Сегодня, в этот торжественный предновогодний день, вы навсегда соединяете свои судьбы!

При слове «навсегда» Эляна восторженно улыбнулась, а Александрас чуть заметно поморщился — как и подобает современному молодому человеку с рационально-скептическим складом ума.

— Берегите, любите и уважайте друг друга, — сказала женщина-депутат. — Будьте здоровы и счастливы! В знак любви и взаимной верности обменяйтесь, пожалуйста, обручальными кольцами!

Молодой человек в малиновом фраке извлёк из кармана кольца, положил их на чёрный лакированный поднос, и, балансируя подносом, двинулся к центру зала.

— Дорогой Александрас! — сказала женщина-депутат. Она говорила возвышенно и нежно. Чувствовалось — она любит свою работу и гордится ею. — Дорогой Александрас, согласны ли вы взять в жёны стоящую рядом с вами Эляну Руткуте?

— А почему бы нет? — спросил Александрас.

Женщина-депутат вздрогнула от удивления.

— Дорогая Эляна! — растерянно продолжила она. — Согласны ли вы взять в мужья стоящего рядом с вами Александраса Багдонаса?

— Я не против, — сказала Эляна. — Если он не возражает. Можно надевать кольца?

— Можно.

— Что дальше? — вежливо спросил Александрас, когда обмен кольцами был благополучно завершён.

— Поцелуйтесь! — возмущённо сказала женщина-депутат. — Александрас Багдонас, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения. Эляна Руткуте, тысяча девятьсот шестидесятого года рождения. Именем Литовской Советской Социалистической Республики объявляю вас мужем и женой!!!

В огромном светлом холле, неподалёку от закрытых дверей свадебного зала, уже дожидалась своей очереди новая пара новобрачных. Невеста, жених, свидетели и гости, аккуратно построенные в колонну по два, ждали назначенного времени.

Услышав слова «мужем и женой», жених с невестой переглянулись и покраснели — они были очень молоды, совсем молоды, может быть, только закончили школу. Талия невесты подозрительно круглилась.

В это время бесшумно отворилась боковая дверь свадебного зала, из неё выскользнул молодой человек в малиновом фраке и, торопливо приблизившись к жениху, деловито спросил: — Что будем заказывать? Мендельсона? «Сутартине»? «Семь сорок»?

Грянувший из динамиков «Свадебный марш» Мендельсона заглушил его последние слова. Отворились широкие двери свадебного зала. На пороге возникли Александрас и Эляна.

— Кольца… — придушенным голосом сказал молодой человек в малиновом фраке.

— Что? — испуганно спросил жених, у которого по всей видимости кружилась голова от света, музыки и собственной смелости.

— Кольца… — сдавленным голосом повторил молодой человек в малиновом фраке, не желая привлекать к своей просьбе внимание окружающих.

— Ах да! — спохватился жених и вынул из нагрудного кармана прозрачный целлофановый пакетик.

Молодой человек в малиновом фраке небрежно сунул пакетик в боковой карман и танцующей походкой направился к дверям свадебного зала.

— Не украдёт? — тревожно спросила невеста. Она была девушкой простой и предусмотрительной.

Будущий муж вздрогнул и неопределённо пожал плечами.

— Хоть бы фамилию спросил, — укоризненно сказала невеста. — Я понимаю — свадьба! Но разве можно быть таким доверчивым?

— Ну что? — спросил водитель «Волги», в которую Александрас и Эляна спустились прямо с парадной лестницы Дворца бракосочетаний. — На мосты?

Он имел в виду традицию, которая с некоторых пор прочно прижилась в Вильнюсе. По этой традиции сразу после ЗАГС'а молодой муж должен на руках перенести новобрачную через семь мостов — иначе молодой семье в жизни счастья не видать. И вот с некоторых пор жители и гости города имеют возможность полюбоваться этим романтическим аттракционом, благо вильнюсские мосты невелики, а современные невесты стройны и невесомы.

— Итак, «на мосты?» — спросил водитель.

— Ты веришь в приметы? — насмешливо спросила Александраса Эляна.

— Нет, — сказал Александрас. — Но, может быть, они сбываются даже тогда, когда в них не верят?

«Старт» давали друзья — выстрелом шампанского. Они же встречали на финише с красной шёлковой лентой.

И хотя вильнюсские мосты невелики по размерам, коварный характер новой традиции Александрас ощутил уже после первого «старта».

— Интересно, — сказал Александрас, обливаясь потом, — какой идиот придумал эту традицию? С меня хватит!

— Осталось всего шесть мостов — жалобно пролепетала Эляна. — И всю жизнь будем счастливы!!!

— Ты веришь в приметы? — мрачно спросил Александрас.

— Нет, — лукаво ответила Эляна. — Но, может быть, они сбываются, даже когда в них не верят?

Александрас вздохнул, поднял Эляну и двинулся навстречу семейному счастью.

Кортеж свадебных автомобилей, заполненных друзьями, медленно пополз следом. Из ближайшей машины гремела музыка — весьма кстати «Маяк» транслировал «Марш артистов цирка» композитора Дунаевского…

Мальчишки на очищенном от снега асфальте играли в «орлянку».

Несмотря на молодость, одеты они были вполне современно: узкие мальчишеские бёдра плотно облегали американские джинсы, не успевшие возмужать плечи прикрывали нейлоновые «адидасовские» куртки, белая и жёлтая.

— Едут! — вдруг сказал обладатель белой куртки и торопливо стал собирать с асфальта медяки.

Минуту спустя они стояли в толпе свадебных гостей у входа в кафетерий.

Подъехали свадебные машины. Александрас и Эляна мгновенно оказались в сплошном коридоре из цветов и дружеских улыбок.

Всем на головы сыпались конфеты — ещё одна вильнюсская традиция, издавна привлекающая к свадебным церемониям уличных мальчишек.

Юные обладатели «адидасовских» курток шныряли между ног, собирая конфеты.

Конфеты были самые простые — карамель «Клубничная».

— Дешёвая свадьба! — брезгливо сказал один из мальчишек, и презрительно швырнул карамельки в снег.

— Да-а уж, — поддержал его двенадцатилетний коллега. — Женятся! Нищих плодить!

Три щупленьких «Деда Мороза» играли на электрогитарах «Венский вальс» Штрауса. Им подыгрывала на аккордеоне высокорослая широкоплечая «Снегурочка». Это был коллектив популярного свадебного ансамбля «Узники Гименея».

В романтическом одиночестве Александрас и Эляна танцевали классический вальс. Надо отметить, искусством бального танца молодые владели уверенно. Их чёрно-белые силуэты были элегантны и легки в скрещивающихся лучах прожекторов.

Родственники невесты вытирали слёзы умиления.

Друзья жениха, склонные к ироническому складу мышления, о чём-то насмешливо переговаривались. Несмотря на иронию, элементы лёгкой зависти легко читались на их лицах.

«Дешёвая свадьба» занимала весь огромный зал кафетерия. Столы были расставлены большой буквой «П» вдоль стен; у окна, предвещая приближение Нового Года, блистала украшенная ёлка.

Гостей было не много и не мало — ровно столько, сколько по нынешним временам в городе Вильнюсе считается приличным пригласить на свадьбу: человек двести.

Зал был радиофицирован.

Вальс кончился, медленно погасли прожекторы — и тут же вновь вспыхнули, уже совсем в ином, бесовском ритме.

Мощные динамики, содрогаясь от напряжения, выбросили в пространство реактивное гудение электрогитар, в бешеном водовороте закружились по стенам цветные всплески светомузыкальных эффектов, «Деды Морозы» неистово рвали стальные струны гитар — молодые самозабвенно плясали, позабыв о еде и экзотических алкогольных напитках. Они танцевали современный танец, демонстрируя незаурядную легкоатлетическую подготовку.

— Эх! — сердито сказала старушка, не успевшая вытереть слёзы умиления. — Раньше брак творили на небесах, а теперь — в ЗАГС'е. — И возмущённо проглотила бутерброд с красной икрой.

— Горько! Горько! Горько! — вдруг начали скандировать за дальним столом.

Александрас и Эляна остановились, обнялись и прильнули друг к другу. Поцелуй, судя по настроению, ожидался не шуточный.

Тотчас вспыхнул свет, музыка стихла.

— Раз! — тут же начал отсчитывать время хор озорных голосов. — Два! Три! Четыре! Пять! Шесть!

Ускоряя ритм счёта, в игру включился «ударник» из музансамбля. Звон тарелок и удары барабана присоединились к хору.

— Пятьдесят девять! Шестьдесят, шестьдесят один!!! — скандировал хор.

Дядя невесты, Алоизас Буткус, незаметно поднёс к губам молодожёнов микрофон. Старательное сопение Александраса разнеслось по залу. Гости захохотали.

Эляна тоже рассмеялась и оттолкнула Александраса.

— По-моему, молодые хорошо подготовлены к семейной жизни! — воспользовавшись паузой, сказал дядя Алоизас. Зал снова охнул от смеха.

— Дорогие друзья! — продолжил дядя Алоизас, умело переключив на себя внимание публики. Рядом с микрофоном — было заметно — он чувствовал себя привычно и уверенно. — Дорогие друзья! Поскольку свадьба — явление не только интимно-семейное, но и общественно-политическое, позвольте зачитать кое-какие официальные документы!

— По-моему, дядю пора выключать… — прошептал Александрас. — Когда он успел нализаться?

— Он не пил… — прошептала Эляна. — Он от микрофона пьянеет…

Дядя Алоизас тем временем продемонстрировал общественности кипу каких-то бланков, после чего торжественным голосом начал зачитывать тексты:

Сообщение о валюте гости встретили бурными непродолжительными аплодисментами.

— Чтобы не занимать ваше дорогое время, — продолжал дядя Алоизас, — сообщу, что телеграммы аналогичного содержания получены из Каунаса, Алитуса, Молетай, Мельбурна, Петропавловска-на Камчатке, Паланги, Риги, Москвы, Друскининкай…

— Из Москвы от кого? — спросил Александрас. — От Мацкявичюса?!

— Нет, — сказал дядя, заглянув в уголок телеграммы. — От какого-то директора.

— Какого директора? — удивился Александрас.

— Сейчас скажу! — дядя извлёк телеграмму из пачки и громко прочёл: — Вильнюс, ул. Жвайгждю, 68–11, Багдонасу Александрасу. Срочно приглашаетесь Чеховский спецав-тоцентр город Чехов Московской области получения автомобиля Жигули ВАЗ-21011 спецраспределения министерства лимита текущего года. При себе иметь паспорт. Директор.

В зале воцарилась растерянная тишина, потом раздались жидкие аплодисменты.

— Когда принесли? — спросил Александрас, не успев опомниться.

— Кто его знает, — сказал дядя Алоизас. — Пачками же носили.

— Ура! — вдруг полетел над столами боевой клич. — Тост за здоровье директора!!! Прекрасный свадебный подарок!

«Деды Морозы» ударили по струнам и трижды отыграли «туш».

— Подарок-то хороший, — тихо сказал Александрас в микрофон. — Только там написано «лимит текущего года». А сегодня какое число?

— Тридцатое декабря, — ответил дядя Алоизас. — Ещё есть один день — завтра. Утром вылетаем в Москву и берём машину!

— А если нелётная погода?! — быстро спросил Александрас. — Ну уж нет! Я её два года жду. Надо ехать поездом. Сколько времени?

— Шесть, — сказал дядя Алоизас.

— Редкое везенье… — задумчиво сказал Александрас. — Через полтора часа поезд…

Он вдруг вскочил и расцеловал дядю Алоизаса. Дядя расплылся в улыбке.

— Всегда говорю: внимательно читайте официальные бумаги! — назидательно сказал дядя Алоизас.

— А я?.. — вдруг тихо прошептала Эляна.

— Поедешь со мной! — не раздумывая сказал Александрас. И весело добавил: — Свадебное путешествие!!!

— А свадьба?.. — упавшим голосом спросила Эляна.

Александрас нахмурился.

— Это ведь наша машина, — мягко сказал он. — Наша. Если мы её завтра не получим, она пропадёт. А другую неизвестно когда дадут! Могут и совсем не дать… после этого… Если ты не хочешь, я не поеду… Как скажешь…

Дядя Алоизас машинально держал в руках микрофон, шепот Александраса и Эляны, их тихие, тревожные слова, усиленные микрофоном, плыли над залом…

— Кто же так решает серьёзные дела?! — бодро воскликнул дядя Алоизас. — А голос народа?! Товарищи, кто за то, чтобы Александрас и Эляна отправились за машиной, прошу поднять руки!

Лес рук мгновенно вырос над столами.

«Деды Морозы» отыграли бравурный аккорд.

— Кто против? — весело спросил дядя Алоизас. Улыбаясь, осмотрел зал и вдруг обнаружил настойчиво торчащую вверх руку. Это была старушка, которая поначалу проливала слёзы умиления, а затем не очень одобрительно отозвалась о моральном облике современных невест.

— Бабушка Дагне, ты против?! — рассмеялся дядя Алоизас.

— А вы совсем помешались со своими автомобилями! — нервно сказала бабушка Дагне. — Ну вас всех к чёрту! — и с обиженным лицом взяла ещё один бутерброд с красной икрой — последний на тарелке.

— Деньги… — встревоженно сказал Александрас. — Сберкасса уже закрыта…

— Ну, этот вопрос вы напрасно поднимаете! — весело сказал дядя Алоизас, достал из-под стула большой потрёпанный портфель, с которым весь вечер не расставался, и вытряхнул его содержимое на стол.

Скатерть усеяли конверты. Сувенирные, подарочные, обыкновенные почтовые.

Александрас торопливо протянул руку к конвертам.

— У тебя сегодня праздник… — мягко остановил его руку дядя Алоизас. — Отдыхай. Тётя Морта сосчитает.

Пустые конверты аккуратной стопкой ложились на одну сторону стола. Деньги — на другую.

Тётя Морта, жена дяди Алоизаса, которая за весь вечер не вымолвила ни слова, надменно восседая во главе стола, опытной рукой потрошила конверты.

У стола плотным кольцом толпились гости. Появление банковских билетов серьёзных достоинств они приветствовали аплодисментами.

— Каволюнас, где ты?! — властно спросил дядя Алоизас.

— Здесь я! — вынырнул из толпы вихрастый мужчина небольшого роста.

Дядя Алоизас взял со стола и протянул ему пятидесятирублёвую купюру.

— Дуй на вокзал! Два билета в спальный вагон, третий — какой достанешь!

— Третий — кому? — удивлённо спросил Александрас.

— Возьмёшь с собой моего шофёра, — сказал дядя Алоизас. — Ты что думаешь, это просто — зимой тысячу километров гнать машину? Ты сколько часов наездил на своих курсах?

— Сорок… — сказал Александрас.

— А он — четыреста тысяч! — весело закончил разговор дядя Алоизас.

Денег всё-таки не хватило, тысячи полторы пришлось тут же на месте занять у присутствующих. Денежные знаки подобрались самые разнообразные, для маскировки их решили сложить в коробку от свадебного торта — получилось аккуратно, удобно и совершенно безопасно.

— Может быть, всё-таки в портфель? — осторожно осведомился Александрас.

— Портфель украдут! — решительно сказал дядя Алоизас. — Торт — никогда!

Тем временем Эляна обменялась одеждой с подругой — не ехать же в фате и подвенечном платье!

Подруга, «исполняющая обязанности» невесты, рада была покрасоваться в подвенечном платье. Эляна не без сожаления натянула на себя свитер и джинсы — но время не терпит!

Гости гурьбой отправились провожать владельцев счастливой телеграммы, а за пустым праздничным столом остались три «Деда Мороза» и «Снегурочка».

— С Новым Годом! — сказал «Дед Мороз» и поднял рюмку.

— С Новым Годом! — ответил ему его двойник и тоже поднял рюмку.

— С Новым Годом! — повернулись они к «Снегурочке».

— Я не пью, — сказала «Снегурочка».

— Не обижай дедушку! — хором возмутились «Деды Морозы»…

Вокзал встретил их традиционными запахами дыма и машинного масла.

Александрас стоял на перроне, двумя руками прижимая к животу коробку от торта, родители и родственники наперебой давали советы, как уберечь деньги и выбрать самый модный цвет машины.

— Только ради бога не давай взяток! — волнуясь, говорила мама. — Ты же знаешь, как теперь с этим строго. Я тебя очень прошу. Какую машину дадут — такая и хороша. Только никаких взяток! Это Москва! Большой город! Возможны всякие провокации!

— Мама, да у меня и денег на взятки нет, — оправдывался Александрас. — О чём ты говоришь?!

— Даже три рубля! Даже три рубля! — нервно говорила мать. — Ни копейки.

— Главное — проверь насос! — убедительно говорил папа. — В дороге может спустить колесо, а насосы всегда крадут, я слышал.

— Хорошо… — терпеливо кивал головой Александрас. — Хорошо… — И искал глазами дядю Алоизаса, который должен был обеспечить билеты.

— Билетов нет, — испуганным голосом сказал Каволюнас и виновато посмотрел на дядю Алоизаса — как будто в отсутствии билетов была его, Каволюнаса, личная вина. Он вытянул из перчатки ладонь и стал торопливо загибать пальцы. — Праздник, школьные каникулы, чемпионат Интервидения по гимнастике. Ни одного билета.

— Рудженису звонил? — резко спросил дядя Алоизас.

— Звонил.

— Сказал, что я прошу?

— Сказал.

— И что?

— Два билета в общий вагон, — вздохнул Каволюнас и протянул дяде Алоизасу две коричневые перфорированные картонки.

— Жизнь полна неожиданностей, — мрачно сказал дядя Алоизас. — И половина из них неприятные.

И они зашагали к родственникам.

— Я его не отпущу! — со слезами на глазах сказала Эляна.

— Ты понимаешь, что сейчас для него хороший шофёр важнее хорошей жены! — нервно сказал дядя Алоизас.

— Понимаю, — всхлипнула Эляна.

— Так в чём же дело?

— Это страшная примета — расставаться в первую брачную ночь, — проплакала Эляна.

— Ты веришь в приметы? — измученно спросил дядя Алоизас.

— Нет, — обиженно проплакала Эляна. — А вдруг они сбываются, даже если в них не веришь?..

«До отправления скорого поезда Вильнюс — Москва остаётся пять минут. Товарищи отъезжающие, займите свои места. Провожающие, проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих!» — прокатился по перрону голос радиоинформатора.

— Ну хорошо, хорошо, — обнял её дядя Алоизас, который очень любил племянницу, и сам чуть не плакал от огорчения. — Поезжайте вместе…

Глаза Эляны вспыхнули благодарностью.

— Каволюнас завтра прилетит самолётом. Если не прилетит, устраивайтесь в гостиницу и ждите! — сказал дядя Алоизас.

Поезд медленно тронулся. Александрас и Эляна стояли на площадке вагона. Правой рукой Александрас обнимал Эляну, левой — коробку от торта…

В вагоне было сумеречно и душно. Отделение, куда Александрасу и Эляне пришлось поместиться, населяло многолюдное экзотическое семейство смуглолицых женщин. Они шелестели цветастыми юбками, громко судачили на непонятном языке, угощали подзатыльниками непослушных малышей, кормили их, укладывали спать, без конца сортировали сумки, баулы, чемоданы, перемещая их с одной полки на другую, и смеялись, смеялись — без конца смеялись.

Непонятный смех подозрителен, не менее подозрительны цветастые юбки и золотые обручи в ушах — Александрас и Эляна забились в угол у вагонного окна, прикрыли телами коробку от торта.

В это время проводница сняла крышку холодильного ящика, женщины в цветастых юбках побросали в него какие-то сумки и авоськи, потом одна из них повернулась к Александрасу и весело сказала:

— Кидай торта халадильника! Утром будет новенький!

— Спасибо… — испуганно сказал Александрас. — Нам не надо.

— Портится торта! — возмущённо сказала женщина. — Зачем боялся? Пять рублей торта, смешная человек!

— Это не торт, — сказала Эляна, и глаза Александраса наполнились ужасом.

— Да?.. — заинтересованно спросила женщина. — Что такое?

— Печенье, — сказала Эляна. — Такое печенье. Оно не портится! — Александрас облегчённо вздохнул.

— Ха-ра-шо! — весело сказала женщина. — Дай покушать?!

Поезд летел в ночи. Цветастое семейство отошло ко сну, заняв все три полки. Спали по двое, к стене положив детей. Один ребёнок был ещё грудной, мать изогнулась вокруг него полумесяцем, ребёнок сладко посапывал во сне.

С боковых полок свисали одеяла и концы простыней. Чья-то босая нога — синяя в лунном свете — торчала в проходе…

Александрас и Эляна сидели, обнявшись, всё в том же углу у окна. Александрас чуть заметно гладил Эляну по щеке, борясь со сном. Голова Эляны лежала у него на плече, глядели в потолок широко раскрытые ясные глаза. Изредка Александрас вздрагивал и перебрасывал руку с Эляны на коробку из-под торта — торопливо ощупывал её и снова успокаивался.

Цветастые женщины ворочались на тесных полках, кряхтели и вскрикивали во сне.

Синяя нога подрагивала на стыках.

Эляна вдруг беззвучно рассмеялась.

— Ты что? — осторожным шёпотом спросил Александрас.

— Первая брачная ночь! — торжественно сказала Эляна. — Объявляется открытой!..

— Любишь дешёвые эффекты! — сонно сказал Александрас.

Молодость, тем не менее, взяла своё, — под утро они крепко спали, обняв друг друга на нижней скамейке.

Голова Александраса покоилась на уже знаменитой коробке от торта.

Рука в цветастом рукаве осторожно приподняла голову Александраса, вынула из-под неё коробку и подсунула подушку. Спящий Александрас благодарно прижался к подушке щекой.

Полчаса спустя он проснулся от ужаса, ощутив под щекой подушку.

Открыл безумный глаз, перевёл его влево — увидел спящую Эляну, перевёл его вправо — на соседней полке, счастливо улыбаясь, сидела цветастая женщина и грудью кормила ребёнка. В солнечном утреннем свете она выглядела привлекательно и совсем безобидно.

Коробка от торта стояла на сидении рядом с ней.

— Голова горячий, торта — калодный! — весело сказала женщина. — Не карашо! Торта портится, голова портится! — и для убедительности постучала пальцем по лбу.

— Ага, — сдержанно сказал Александрас, сел, надел туфли, взял коробку и пошёл в туалет.

Странные взгляды провожали его, когда с тортом в руках он открывал дверь туалета…

Заперев дверь, он лихорадочно принялся развязывать верёвочные узлы на коробке.

Развязал. Снял крышку.

По туалетной комнате гулял ветер. Жёлтые, зелёные, красные денежные листочки трепетали на ветру, словно экзотические бабочки.

Александрас торопливо закрыл коробку.

— Доброе утро!.. — нежно прошептала Эляна, открыв полусонные глаза. — Куда ты ходил?

— Мылся, — мрачно сказал Александрас.

Цветастые женщины за его спиной что-то пролопотали на своём непонятном языке и прыснули от смеха.

Александрас вздрогнул, оборачиваться не стал и сухо добавил:

— Вставай… Подъезжаем.

Огромный город встретил их нескончаемым рёвом автомобильных двигателей, лихорадочным калейдоскопом лиц и туманом.

Туман лежал на улицах, медленно ползли автобусы с зажжёнными фарами, люди были окутаны туманом, словно ёлочные игрушки ватой.

На улицах продавали ёлки. «Деды Морозы» с длинными синтетическими бородами ездили на такси.

Прибыли на Белорусский вокзал, а электричка на Чехов отправлялась с Курского. Александрас и Эляна опасливо запрыгнули на ленту эскалатора и заскользили вниз, под землю.

По левой стороне эскалатора всё время бежали вечно опаздывающие москвичи, они то и дело цеплялись за коробку Александраса и нервно чертыхались.

В вагоне метро было тесно, Александраса с Эляной стиснули со всех сторон, прижали и коробку, она вдруг треснула и из правильного куба превратилась в неправильный конус.

— Чёрт подери, — буркнул Александрас и торопливо стал пальцем запихивать назад в коробку вылезший в щель червонец. К счастью, погружённые в свои утренние заботы пассажиры «фокуса» с червонцем не заметили.

На Курском вокзале они первым делом кинулись к киоску, купили газету, полиэтиленовую авоську с изображением Кремля и, спрятавшись в пустой подворотне, переложили деньги в авоську, тщательно укутав их газетой.

Изломанную коробку из-под торта с облегчением выбросили.

Последнее испытание ожидало их в электричке. Народу собралось много, Александраса затолкали локтями, он замешкался и, садясь в вагон последним, попал прямо под пневматические двери. Ему удалось вырваться из их стального объятия, но авоська с деньгами застряла с наружной стороны, и пятнадцать минут до первой остановки Александрас несчастными глазами следил сквозь окно, как шквальный ветер треплет жалкую авоську, хранящую весь их капитал. Бедная авоська трепетала, как умирающий лебедь, но не сдавалась, наполнив сердце Александраса уважением к работе местной промышленности Московской области.

Чеховский спецавтоцентр оказался современным архитектурным комплексом для ремонта и продажи автомобилей. Александраса встретили приветливо, он предъявил телеграмму и паспорт, его фамилию нашли в списках, не без иронии приняли от него авоську с деньгами, пересчитали их, выдали ему чек на получение машины и, полные трепетного ожидания, Александрас и Эляна пошли в огромный зал, уставленный автомобилями.

Получения машины дожидались по крайней мере около семнадцати человек, все они прибыли сюда задолго до открытия автоцентра — Александрас и Эляна, естественно, оказались последними.

Александрас нервно посмотрел на часы, и они принялись ждать.

По совершенно непонятной психологической причине, процедура выбора автомобиля приводит человека на грань психического расстройства. По залу автоцентра бродили бледные люди с горящими глазами, они судорожно что-то объясняли своим жёнам, заискивали перед продавцами, кусали пересохшие губы и, не жалея выходных пиджаков, ложились на мокрый бетонный пол, чтобы взглянуть на днище автомобиля, в конструкции которого они ровным счётом ничего не понимали.

Гонщики автомобилей с безобразной виртуозностью «гоняли» по залу на новеньких автомобилях, дрожащие от возбуждения покупатели падали в обморок, обнаружив на кузове микроскопическую царапину, продавцы выслушивали их истеричные претензии и покорно качали головами.

Они, продавцы, понимали, что не далее, как месяц спустя, десятки самых разнообразных царапин появятся на боках сверкающих лаком игрушек — это в лучшем случае. А в худшем — сплющенная в лепёшку ржавая груда металла будет стоять на заднем дворе ремонтного цеха в ожидании молотка и газовой сварки.

Они всё это понимали, усталые, умудрённые опытом продавцы, но внушить тот же образ мыслей полубезумному покупателю не могли.

Именно поэтому продавцы не спорили, они покорно кивали головами и ждали конца рабочего дня. А счастливые владельцы автомобильных талонов придирчиво обнюхивали каждый закуток автомобильного кузова, а обнюхав — бдительно берегли от дурного глаза.

Понаблюдав за этим аттракционом часа полтора, Александрас понял, что до конца рабочего дня получить машину не успеет, и пошёл в отдел оформления, неся на вытянутой шее несчастное лицо.

— Девушки, — нежно сказал Александрас. — Я из Вильнюса, мне тысячу километров ехать, я не умею ездить ночью, нельзя ли меня пропустить без очереди?

— Просите очередь, — равнодушно ответили девушки.

— Спасибо, — вежливо сказал Александрас и пошёл просить очередь.

Люди из очереди ответили ему неприступным молчанием — у всех были свои проблемы, Александрас снова вернулся к девушкам отдела оформления, на этот раз они ему нагрубили, Александрас тоже ответил что-то резкое и пошёл к директору; директор был мягок, внимателен — но развёл руками, Александрас вернулся уговаривать очередь — опять безуспешно — за окном между тем стемнело, и проблема отпала сама собой.

Измученный Александрас сел на какую-то лавку и стал покорно ждать решения своей судьбы.

Машины въезжали в подготовительный цех со складского двора, облепленные толстым одеялом снега. Их мыли горячей водой, укомплектовывали и, сверкающие чистотой, загоняли в торговый зал.

— Когда брали взятки, лучше было, — мрачно сказал Александрас. — Хоть договориться можно было!

Эляна молча прижалась к его плечу и ничего не ответила.

…Она въехала со складского двора бесшумно и гордо, в белом снежном наряде похожая на невесту. Остановилась посреди подготовительного зала и под струями горячей воды небрежно — одну за другой — стала сбрасывать одежды, обнажая перламутровые крылья и загадочно-серые, затуманенные горячим паром, стёкла.

Снег — влажными грязными лохмотьями — падал на бетонный пол, чужим, отражённым — словно глаза женщины — огнём сверкнули фары.

Едва она появилась в зале, Александрас встрепенулся, и взгляд его растерянно заметался по залу. Усталость как рукой сняло. Он мгновенно почувствовал себя бодрым, отдохнувшим, стремительным — словно и не было двух нервно-суматошных дней и изнурительной бессонной ночи.

Взгляд его недолго блуждал по залу в поисках причины непонятного возбуждения. Перламутровое сокровище смотрело на него весёлыми никелированными глазами. Александрас зачарованно поднялся и хрипло прошептал:

— Это она…

— Кто? — удивлённо спросила Эляна.

— Машина… — тихо сказал Александрас.

— Ты что, заболел? — устало сказала Эляна, перед глазами которой машины мелькали с самого утра.

— Это наша машина… — прошептал Александрас. — Наша…

Словно повинуясь его словам, машина двинулась ему навстречу. Из отворившейся дверцы выпрыгнул инженер по продаже в фирменном халате и торопливо махнул рукой Александрасу.

— Давайте чек! Быстро! И бегите оформлять радиоприёмник! Доплата 160 рублей! Бегом, через пятнадцать минут кончаем работу!

Александрас метнулся было к выходу, но странно одеревеневшие ноги тут же вернулись назад.

— Держи деньги! — он торопливо протянул Эляне бумажник, — беги платить!

— А ты? — растерянно спросила Эляна.

— Надо быть здесь! — быстро ответил Александрас, лихорадочно сверкнув глазами. — Надо быть здесь! Ну что же ты стоишь?!

Эляна неловко побежала к выходу из зала, скользя по мокрому бетонному полу высокими каблуками-шпильками.

Александрас подошёл к машине, положил руку на капот. После горячей воды капот был тёплый, живой.

— Щётки, прикуриватель, зеркало, — привычно объяснял инженер по продаже — спортивный молодой человек — по возрасту он вполне годился в приятели Александрасу.

— Насос не забыли положить? — завороженно спросил Александрас, по-прежнему не отрывая от машины глаз.

— Нет, — усмехнулся инженер по продаже.

Александрас, осторожно согнувшись, внёс своё тело в салон, усадил его на кожаное кресло и застыл.

— Чем это пахнет? — спросил он, помолчав, и поднял на инженера по продаже затуманенные глаза.

— Лаком… кожей… маслом, — пожал плечами инженер по продаже.

— Хороший запах… — нежно сказал Александрас.

Инженер по продаже вежливо принюхался, потом внимательно посмотрел на Александраса и ничего не сказал.

— Первая машина? — спросил он через секунду, закуривая.

— Ага, — доверчиво ответил Александрас, отчего-то испытывая к инженеру по продаже безмерное доверие. — А что?

— Ничего, — сдержанно улыбнувшись, сказал инженер по продаже. — Бывает.

Александрас улыбнулся и увидел Эляну. Она стояла прямо перед капотом и через лобовое стекло как-то странно на него смотрела.

В глазах её была ревность. Но он этого не понял. Он торопливо выскочил из машины:

— Заплатила?

— Да, — сказала Эляна и протянула инженеру по продаже квитанцию.

— Всё? — быстро спросил Александрас. — Можем ехать?

— Можете, — сказал инженер по продаже. — Вот ключи. Счастливого пути. С Новым Годом!

— Я вам очень благодарен, — сказал Александрас.

— Никаких благодарностей! — отчего-то вздрогнув, решительно сказал инженер по продаже. — Это моя работа!

— С Новым Годом! — крикнул Александрас и с размаху плюхнулся на водительское сидение.

Машина появилась в ярко освещённых, сверкающих, как ёлочная игрушка, воротах торгового зала и с неописуемым достоинством, покачиваясь на неровностях выездного пандуса, поползла к дороге. Прожектора дальнего света разрубали надвое морозную темноту новогодней ночи.

Город сверкал и искрился. Мигали стеклянные неоновые снежинки на фонарных столбах, разноцветные электрические лампочки затейливым фейерверком вспыхивали и гасли за зелёными стёклами магазинных витрин.

Лёгкий снежок припудривал дорогу.

Машина неуклюже перевалила через бордюр тротуара и, ярче других мигая чистеньким указателем поворота, влилась в предпраздничный поток автомобилей.

— Этот психованный литовец справку-счёт забыл, — сказала кассирша.

— Ничего страшного! — ответила подруга-бухгалтер, мечтательно потянувшись. — Вышлем по почте… По-моему, он не литовец, а еврей! Всё! Кончили! Праздник! Господи, как я люблю праздники!

— Опять напьёшься? — укоризненно сказала кассирша, доставая из сумочки пудреницу.

— Куда мы едем? — спросила Эляна.

— Не знаю, — весело сказал Александрас. — Едем!

— А где шофёр дяди Алоизаса?

— Заблудился! Он, по-моему, и по-русски не говорит! — с прежним весёлым легкомыслием ответил Александрас, совершенно опьяневший от рокота двигателя, оглушительных запахов и ощущения власти над этим ласковым и нежным металлическим зверем.

— Наверно, не прилетел из-за погоды… Будем ночевать в Москве? — осторожно спросила Эляна, которая с момента появления машины следила за Александрасом с каким-то пристальным интересом.

— В Москве! Амстердаме! Нью-Йорке! — весело выкрикнул Александрас. — Знаешь, кто мы теперь? Ночные наездники! Рыцари ночи! Дорога — наш дом! Скорость — наш бог! Мы будем блуждать всю ночь в поисках славы, справедливости и света! И мы найдём их, чёрт побери, потому что руль в наших руках, а жизнь бесконечна!

Ночной дорогой мчалась им навстречу кавалькада огней. На поворотах по чёрному небу блуждали голубые столбы света…

— Надо позвонить в Вильнюс, — осторожно сказала Эляна.

— Позвоним из гостиницы, — ответил Александрас. В это время облако мокрой грязи из-под встречного грузовика наотмашь, как оплеуха, ударило по машине.

— Чёрт побери! Как они ездят! — взвился Александрас, остановил машину на обочине и нервно её осмотрел. На глазах застывающая грязь ледяными струпьями покрывала капот, обе дверцы и часть крыши.

Александрас выхватил из машины тряпку. Попробовал вытереть крышу, но только измазал её ещё больше — и с болезненным выражением на лице снова сел в водительское кресло.

— Выше голову, ночной наездник! — весело сказала Эляна. — В твоих руках руль, а жизнь бесконечна. Когда-нибудь отмоемся!!

В Москве было тепло и сыро. Шёл снег. Густая ледяная каша покрывала дорогу. Колёса автомобилей поднимали её в воздух и бросали на лобовое стекло, слабосильные «дворники» еле-еле справлялись с ней.

Александраса и Эляну окружал сплошной поток машин. Три, четыре, пять, а то и шесть рядов автомобилей мчались справа и слева, неслись навстречу, пересекали дорогу на перекрёстках. За стёклами чужих машин сидели весёлые жизнерадостные люди, они болтали, смеялись, жестикулировали и почти не обращали внимания на дорогу. Александрас же мгновенно вспотел, вцепился мёртвой хваткой в руль и испуганно вертел головой, когда в боковое стекло вползали огромные — выше крыши «Жигулей» — колёса «КРАЗ'а» или «БелАЗ'а».

Печальна судьба неопытного водителя, неожиданно для самого себя оказавшегося за рулём новенькой машины посреди огромного незнакомого города — да ещё такого, как Москва!

Столичные гостиницы были великолепны. Выстроенные по последнему слову техники, они украшали площади и проспекты своими смелыми — или традиционными архитектурными формами. Они поражали воображение провинциала высотой, богатством интерьера, масштабами цен и культурой обслуживания. Они легко и непринуждённо удовлетворяли любой вкус: и самый взыскательный, и самый непритязательный.

У них был только один недостаток — в них никогда не бывало свободных мест!

— Что будем делать? — тревожно спросила Эляна, когда они вышли из очередной — пятой по счёту — гостиницы, в которой не было мест.

— Ничего, — раздражённо сказал Александрас. — Домой поедем.

— Как? — испуганно спросила Эляна.

— Малой скоростью, — сказал Александрас.

— Надо позвонить в Вильнюс… — осторожно сказала Эляна. — Посоветоваться…

— Не надо! — твёрдо сказал Александрас. — Они там все со страху поумирают, если узнают!

Они выехали с автомобильной стоянки гостиницы «Украина» и свернули на Кутузовский проспект.

Перед ними лежала дорога домой, светлая, праздничная, украшенная триумфальной аркой, прямая и манящая.

Сине-белые указатели направлений проплывали над их головами.

К ночи подморозило. Шёл лёгкий новогодний снежок. Дорога была почти пуста. Редкие автомобили проносились мимо — и только навстречу, все торопились домой, никто — из дому.

Безумная карусель предыдущих суток наконец-то закончилась.

Ровно, надёжно, уверенно гудел мотор.

В машине было тепло — сняли верхнюю одежду.

Довольно долго ехали молча.

По обе стороны дороги возникали и исчезали в темноте бензозаправочные станции, посты ГАИ, деревеньки с рождественскими домиками под толстыми снежными крышами.

Александрас вёл машину внимательно, сосредоточенно, осторожно.

Огромные, похожие на сухопутных китов, рефрижераторы ночевали на дорожных стоянках. Иногда под ними горели костры, измазанные перегоревшим маслом шофёры копошились в них с факелами в руках, похожие на чертей из детских сказок. Они пролетали за окнами автомобиля стремительно, мгновенно, взгляд не успевал остановиться на них — запоминался чадящий костёр, чумазые полусогнутые фигуры, огромные резиновые колёса…

— А я думала, ты трус… — неожиданно сказала Эляна.

— Раз в жизни и метла стреляет. Что ж ты выходила замуж за труса? — не без обиды спросил Александрас.

— Значит, сейчас тот самый случай, когда выстрелила метла, — вежливо ответила Эляна.

— Наверно, — сказал Александрас. — А что?

— Не боишься?

— Деваться некуда.

Стрелка указателя скорости неподвижно лежала на отметке семьдесят километров в час.

— Тебе не жалко, — спросила Эляна, — что всё получилось… так…

— Как?

— …Ты хоть немножко колебался… что выбрать: свадьбу или машину?

— Конечно колебался, — сказал Александрас. — Что из этого? Я мог что-нибудь изменить?

— Нет… — сказала Эляна. — Но мне почему-то обидно, что это именно так. А тебе…

— Мне тоже обидно, — спокойно сказал Александрас. — Что я должен делать — плакать? Можно, я начну переживать дома? Я веду машину по довольно опасной дороге. Смотри, как красиво!

За окном проплывала маленькая ледяная площадка, увешанная разноцветными фонариками. Маленькие человеческие фигурки скользили по льду на коньках. Огромный снеговик, поставленный на санки, медленно кружился посреди площадки…

— Если бы телеграмму принесли утром, ты бы уехал до свадьбы? — вдруг спросила Эляна. Она задавала вопросы вежливым вкрадчивым голосом, — будто играя сама с собой в какую-то рискованную, но весёлую игру. Александрас мгновенно «уловил» эту новую интонацию, и хотя игра, казалось, ему даже пришлась по вкусу, он отчего-то мгновенно разозлился.

— Нет, зачем же, — сказал Александрас. — Мне очень нравится ехать ночью, рискуя жизнью, упоительное чувство смертельной опасности — как можно было пропустить такое удовольствие?!

— Значит, уехал бы?

— Свадьба — формальность, подарок родителям — кажется, мы об этом давно договорились. Или процедура обмена кольцами тебя растрогала?

— Да, она меня растрогала.

— Не может быть!

— Может.

— Ты это серьёзно?!

— Вполне.

От удивления он резко затормозил, машина съехала на обочину и остановилась с зажжёнными фарами. Александрас выключил мотор, повернулся к Эляне и с нескрываемым интересом уставился на неё.

— Расскажи мне об этом поподробнее! Меня это безумно интересует. Что тебя растрогало? Конкретно? Малиновые пиджаки? Текст, который за пятьдесят рублей написал наш друг — алкоголик поэт Янилёнис? А эта бывшая баскетболистка выучила его наизусть и повторяет семьдесят раз в день? Обручальные кольца мы двадцать раз надевали в магазине, пока выбрали. Почему ты не растрогалась в магазине, объясни мне пожалуйста?

— В магазине я тоже растрогалась. Было как-то странно… Но я не поняла…

— Какая богатая гамма разнообразных чувств. Скажите пожалуйста!

— Да. Ты, между прочим, их не заметил.

— Может быть, я их сознательно не заметил?

— Зачем?

— Может быть, потому, что это смешно?

— Это смешно, — согласилась Эляна. — И странно. Я сама удивилась… Я с четырнадцати лет считала себя современной женщиной…

— И вдруг!

— Да, и вдруг!

— Пробуждение чувств под воздействием современных свадебных обрядов. Прекрасная тема для диссертации.

Он нервно повернул ключ в замке зажигания, двигатель заработал, Александрас включил указатель поворота, собираясь тронуться — замигали жёлтые лампочки. В этом жёлтом мигающем свете вдруг появился странный человек. Несмотря на снег и мороз, он был гол по пояс, рельефный торс молотобойца дымился от пота, лёгкие снежинки падали на него, таяли и испарялись. Короткие атлетические ноги туго обтягивали тренировочные рейтузы, завершали наряд белые спортивные тапочки и нейлоновая куртка, обвязанная вокруг пояса. Человек пробежал мимо машины и мерно заработал мускулистыми ногами в синем свете прожекторов. Могучая шея и травмированный нос выдавали в нём борца или боксёра.

Шёл снег. Человек бежал в облаке пара, исчезая в темноте ночи.

Александрас тронулся с места и медленно поехал вслед за бегуном. Потом резко прибавил «газ» и обогнал его. Машина быстро набирала скорость. Стрелка указателя поползла от отметки сорок километров в час к отметке семьдесят, пересекла её, добралась до отметки восемьдесят, потом девяносто, и на отметке девяносто километров в час остановилась, неуверенно подрагивая.

Александрас на спидометр не смотрел. Странная полуулыбка застыла на его губах.

— Да, я мещанин, — наконец спокойно и уверенно произнёс он. — Ну и что? Я хочу быть мещанином! Да, уехал со свадьбы! Да, первую брачную ночь провёл в грязном вагоне; да, сейчас рискую жизнью, двумя жизнями — и всё для того, чтобы иметь машину! Да, я хочу иметь машину! Миллионы людей этого хотят! Между прочим, государство, выпускающее эти машины, уважает наше желание! Мещане, к вашему сведению, — опора любого государства. Они дисциплинированны и трудолюбивы. Их чувства поддаются анализу и управлению. В конце концов, мещане лучше, чем воры! Если бы было возможно, я разводил бы мещан в инкубаторах.

— Знаешь, почему я тебя спросила про свадьбу?

— Почему?

— Я испугалась.

— Чего?

— Ты никогда не смотрел на меня… так, как на неё… на эту машину. Послушай, ты не сумасшедший?

— Для настоящего сумасшедшего я слишком глуп. И, к сожалению — это понимаю.

Стрелка указателя скорости вздрогнула и поползла к отметке сто километров в час. Скорость возрастала незаметно, за окнами автомобиля была кромешная ночь, а полёт снежинок перед лобовым стеклом оставался таким же, как был. Может быть, только чаще стали ударяться снежинки о стекло — как будто гуще повалил снег — только и всего. Да голос двигателя стал тоньше и напряжённее…

— На твоём лице всегда была маска: чуть-чуть равнодушия, немножечко скепсиса, — сказала Эляна. — Мне это нравилось… Кругом одни психи, а ты такой спокойный… насмешливый… Как будто знаешь о них всех что-то такое… не совсем приличное… И за все два года нашего знакомства ты ни разу не снял этой маски, даже в постели…

— Благодарю за искренность! Оказывается, в постели ты занималась наблюдениями. Подходящее место, браво!

— Я думала… она не снимается… Оказывается — нет… Снимается…

— Каким вы находите моё истинное лицо? Оно вам нравится?

— Я не говорю, что это истинное лицо… Но…

— Женщина любит мужчину, мужчина любит автомобиль. Сюжет для современной драмы. От любви к женщине рождаются дети! Интересно, кто может родиться от любви к автомобилю?

— Кооперативный гараж.

— Чёрт побери, рождение гаража — это серьёзно! Как вы думаете, кто виноват: родители или школа?!

ЭЛЯНА. Почему ты на меня кричишь?

АЛЕКСАНДРАС. Я не кричу! Я громко разговариваю!

ЭЛЯНА. Скажи, пожалуйста, если бы телеграмма пришла не на свадьбу, а на похороны…

АЛЕКСАНДРАС. Было бы обидно.

ЭЛЯНА. Боишься сказать правду?

АЛЕКСАНДРАС. Даже если я скажу правду, ты всё равно не поверишь! Тебе ведь хочется, чтобы я сказал «да»! Пожалуйста, я говорю «да»! Да, я бы уехал!

ЭЛЯНА. Спасибо.

АЛЕКСАНДРАС. Пожалуйста! Такая глубина моего падения вас устраивает?!

Стрелка указателя скорости переместилась на отметку сто двадцать километров в час. Александрас почти не смотрел на дорогу. Широкая пустая лента шоссе неслась, как сумасшедшая, в рамке лобового стекла — словно барабан на экране игрового автомата в зале детских аттракционов. Но это была дорога. Настоящая, живая, скользкая…

— Между прочим, — сказал Александрас. — Я эту машину восемь лет зарабатывал собственными руками. Копейка к копейке. И два года её добивался. Она мне нелегко досталась. И у тебя нет никакого права задавать мне все эти вопросы. Потому что вся твоя душевная тонкость и прочие благородные порывы куплены за чужой счёт. Легко отдавать то, что легко досталось. Но не всем так везёт…

Он осёкся, и вдруг снова закричал.

АЛЕКСАНДРАС. Тебя никогда в жизни не унижали!!! Ты не знаешь, что такое унижаться! Из-за квартиры. Из-за работы! Из-за денег! Из-за машины, чёрт побери! Тебя всегда встречали улыбками! Ах, Элянуте Руткуте пришла! Ах, наша ягодка, наша красавица! Тебя даже в этом убедили!

— В чём… — упавшим голосом спросила Эляна.

АЛЕКСАНДРАС. В том, что ты красавица! Ты всё принимала как должное! И никогда не задумывалась, чем за это платят другие люди — и я в том числе!

ЭЛЯНА. Почему ты кричишь? Ты испугался? Чего?

— Какая тебе разница? — устало сказал Александрас. — Ты ведь привыкла в жизни получать всё, что тебе захочется… Тебе захотелось меня — ты меня получила! Какая разница, что я при этом думаю? Кажется, я хорошо делаю своё дело, подруги тебе завидуют. Ты ведь любишь, когда тебе завидуют?

— Всё это плохо кончится, — тихо сказала Эляна.

— Что? — спросил Александрас.

— Всё, — сказала Эляна.

— По-моему, уже кончилось, — сказал Александрас. — Куда дальше… Зачем ты меня спросила про телеграмму? Любишь поковыряться там, где больно?

— Хотелось знать правду.

— Там, где больно, не бывает правды. Доказано в подвалах великой инквизиции.

— Нежные сравнения на второй день после свадьбы. Думаешь, это от любви?

— От голода. Мы что-нибудь сегодня ели?

— …Утром в день свадьбы у меня было странное чувство… Я проснулась оттого… что испугалась. Мне приснилось, что я иду в ЗАГС от скуки… потому что так надо. Потому что все в конце концов женятся, а ты красивый… А без этого просто не получишь квартиру, не избавишься от родителей, не станешь свободной… У тебя такого не было?..

— Знаешь, — вдруг сказала Эляна, и в её голосе послышалось странное спокойствие. — Ты правду сказал. Меня действительно никто никогда не унижал.

— Тебе повезло, — сказал Александрас.

— Нет, мне не везло, — с прежним спокойствием возразила Эляна. — Меня никогда не унижали потому, что я никогда не позволяла себя унижать. Останови машину!

— Ты с ума сошла? Посмотри, что кругом!

— Не твоё дело! — вскрикнула Эляна и протянула руку к дверной рукоятке. Но притронуться к ней она не успела.

Глухой удар раздался под днищем автомобиля, машину подбросило, колёса лихорадочно запрыгали, преодолевая невидимое препятствие, забарабанили амортизаторы,

Александрас инстинктивно ударил по тормозам, машину занесло, закружило по дороге, Эляна вскрикнула…

…Дорога была пуста, крутанувшись раза три, машина, наконец, остановилась на обочине спиной к движению.

— Что это? — спросила Эляна.

— По-моему, там кто-то лежал… — хрипло ответил Александрас.

Дрожащими руками он зажёг дальний свет.

Далеко впереди, на дороге, в снежном тумане темнел неподвижный продолговатый предмет.

Александрас долго не мог пошевельнуться. Потом вышел из машины и побрёл в сторону неподвижного предмета, подошёл к нему, опустился на колени…

Эляна выпрыгнула из машины, двинулась было следом — и вдруг увидела, как Александрас поднял безвольное тело и потащил его к машине. Неживые руки безвольно болтались, ноги беспомощно волочились по асфальту.

Эляна попятилась и так, спиной, пошла прочь от машины. Остановилась. Поняла, что бежать от этого бессмысленно. Повернулась к машине.

Александрас открыл багажник и затолкал в него тело. Сел в машину.

Эляна долго не могла сдвинуться с места. Потом приблизилась. Открыла дверцу. Села рядом с Александрасом.

Александрас молчал.

— Что теперь будет? — тихо спросила Эляна.

— Какая тебе разница, — сказал Александрас. — В ближайшем городе сойдёшь… Пока нет свидетелей…

Она вздрогнула и жалобно на него посмотрела.

Машина медленно ползла по дороге. Ехали на шумной третьей передаче — из-за шума легко было молчать. Стрелка указателя скорости прочно замерла на отметке тридцати километров в час. Александрас то и дело путал педали, машина дёргалась, мотор глох…

Два километра спустя въехали в рабочий посёлок.

В столовой было шумно, дымно, сидели какие-то люди в старых телогрейках и пили пиво.

Кроме пива, продавались бледно-сиреневый «кофе с молоком» и бутерброды с жёлтым сыром.

Взяли и то, и другое, сели за свободный стол.

Сигаретный дым клубился вокруг белых светильников. Покосившаяся пластмассовая ёлочка стояла на подоконнике. Позади ёлочки чернело запотевшее стекло, покрытое крупными серыми каплями влаги.

Ели молча, с трудом перемалывая зубами затвердевший хлеб.

— Видишь, какая смешная штука жизнь. Только что ты гордилась тем, что тебя никто не унижал, а сейчас начнутся сплошные унижения, допросы, очные ставки. Ты можешь, конечно, избежать всего этого, но разве не большее унижение бросить близкого человека в беде?

— Господи… — она тёрла виски и качалась из стороны в сторону, как пьяная. — Господи… Как всё было красиво… Вчера… позавчера… всю жизнь… Ну почему…

— Наверно чистилище похоже на эту столовую, — вдруг сказал Александрас. — Сиреневый кофе, магический дым, слова любви, звучащие в тумане…

Он поднял голову и насмешливо огляделся. Он был неосторожен, потому что насмешка его была замечена и превратно истолкована окружающими. Четыре не очень трезвых парня с соседнего столика молча уставились на Александраса, взгляды их ясно извещали, что насмешек над собой они не любят.

Александрас ничего не замечал.

Милицейская машина подъехала к столовой, два милиционера легко взбежали на крыльцо, зашли вовнутрь, внимательно оглядели присутствующих…

Эляна вздрогнула, испуганно прижалась к Александрасу.

Милиционеры купили сигареты и уехали.

— Я хочу быть с тобой, — прошептала Эляна. — Что бы ни случилось… Значит, так надо… Значит, в этом был смысл… праздников… музыки… белого платья…

— Одолжи бутерброд! — вдруг сказал Александрасу полупьяный молодой человек с соседнего столика. Подошёл. Задел локтем стакан с кофе. Стакан опрокинулся на Александраса.

— Ах, извини, — сказал молодой человек. И по его ухмылке стало ясно, что стакан он опрокинул сознательно.

Александрас набычился.

— Не отвечай ему, — помертвевшими губами прошептала Эляна. — Умоляю тебя, молчи. Посмотри, кто кругом…

— А кто кругом?! — вдруг громко спросил молодой человек. — Мы кругом! Не нравится? А мы вас сюда не звали!

— Это кто пристаёт к девушке? — мрачно спросил приятель молодого человека и остановился за спиной Александраса. — Он?

— Я ни к кому не пристаю, и оставьте нас в покое! — нервно сказал Александрас и в следующую секунду очутился на полу после оглушительного удара в челюсть.

Эляна схватила со стола тарелку и принялась отчаянно колотить по серой чугунной спине хулигана.

— Пошёл-пошёл, ирод! — возмущённо сказала женщина, с привычной решительностью взяла зачинщика драки за шиворот и повела домой. Три его товарища, тоже под конвоем законных жён, поплелись следом.

— Товарищ лейтенант! — жалобно крикнул зачинщик от дверей. — Можно я на пятнадцать суток останусь?!

— Я тебе останусь, — мрачно пообещала жена. Он вздохнул и шагнул за порог.

— Та-ак, — сказал младший лейтенант милиции, сидевший на служебном стуле позади деревянного барьера. — С этими покончено, теперь займёмся вами. Документы есть?

— Пожалуйста, — сказал Александрас и протянул паспорт.

— Что у нас делаете?

— Домой едем.

— На машине?

— Да.

— Не возражаю! Документы на машину! — весело потребовал младший лейтенант.

— Ещё нету документов… — осторожно сказал Александрас. — Машина новая…

— Новая?! — оживился младший лейтенант. — Без номеров?

Александрас кивнул.

— И без документов?

— Без…

— Не возражаю. А справка-счёт?

— Какая справка? — озадаченно спросил Александрас.

— Не слыхали? — спросил младший лейтенант. И пояснил: — В магазине выдают. Вместе с машиной.

— Мы очень торопились… Нам никто не сказал…

— Не возражаю, — заинтересованно сказал младший лейтенант. — Справку забыли. Разрешите осмотреть машину?

— Пожалуйста, пожалуйста, — почти заискивая, сказал Александрас и протянул ему ключи.

Младший лейтенант работал весело. Он лихо обшарил глазами салон, записал номер кузова и двигателя. Потом подошёл к багажнику.

— Там ничего нет! — решительно сказала Эляна.

— Нет — и нет! — весело сказал младший лейтенант. — Отчего ж не посмотреть, если нет.

И открыл багажник.

Младший лейтенант смотрел в багажник. Эляна смотрела на младшего лейтенанта. Александрас закашлялся.

— Откуда ковёр? — спросил младший лейтенант.

— Какой ковёр? — растерянно спросила Эляна.

— Я тебе всё объясню! — крикнул Александрас.

— Да уж, объяснить придётся, — буркнул младший лейтенант.

— Я его нашёл на дороге!

— Как ты мог… — прошептала Эляна. — Как ты мог…

— На дороге? — чуть заметно удивился младший лейтенант. — Можно взглянуть?

Александрас вытащил ковёр из багажника и потащил его в отделение.

Ковёр был обёрнут в рабочий халат. Пустые рукава свисали, точно руки.

В отделении младший лейтенант развернул ковер, осмотрел его, обнюхал.

— Не возражаю, хороший ковёр, хороший, — повторял он то и дело. — Качественный… Не возражаю… Повезло вам, ребята, крупно повезло… Это ж надо счастье иметь… Всю жизнь как проклятый вкалываю — и хоть бы когда дырявый носовой платок нашёл. А тут на тебе, одна тысяча рублей, восемьдесят копеек… Нет, не возражаю…

Поколдовав над ковром, он вежливо пригласил Александраса и Эляну в маленькую комнатку, окрашенную в глухой зелёный цвет. После чего вышел из зелёной комнатки и запер за собой дверь на ключ.

Обнаружив в двери небольшое оконце, забранное решёткой, Александрас занервничал и крикнул, прижавшись к решётке губами:

— Эй, товарищ, в чём дело?

— Я не товарищ, а гражданин, — мягко сказал младший лейтенант. И вежливо добавил: — Отдохните до утра.

— Почему вы нас закрыли на ключ?!

— Служба такая, — вздохнул младший лейтенант. — Машина у вас без документов, а коврик — извините — краденый!..

— Как краденый? — упавшим голосом спросил Александрас.

— Так, — развёл руками младший лейтенант. — Судя по описанию — украден вчера вечером у гражданки Никаноровой…

— Но… у нас алиби… — испуганно сказал Александрас.

— Какое? — заинтересованно спросил младший лейтенант.

— Свадьба, — сказал Александрас.

— Свадьба — это хорошее алиби, — согласился младший лейтенант. — Не возражаю!

В зелёной комнатке, которая при ближайшем рассмотрении оказалась камерой для задержанных, у стены стоял топчан, в углу — табурет. Другой мебели не было.

Эляна забилась в угол, сгорбившись на табурете, Александрас растерянно опустился на топчан.

— Может быть, хочешь сесть сюда? — спросил Александрас. — Здесь больше места.

— Беспокоиться не обязательно, — сказала Эляна.

— Чего ты злишься, — сказал Александрас. — Это даже весело. Первая брачная ночь в поезде, вторая — в тюрьме! Твои подруги удавятся от зависти! Жалко, что завтра приедем. Надо бы и третью ночь провести с удовольствием!

— Третьей ночи не будет, — спокойно сказала Эляна. — И чего ты перед ним так унижался? Нет, ты всё-таки трус!

— Я не унижался, я с уважением относился к представителю власти. Можно, я буду уважать власть? Настоящие мещане всегда уважают власть!

— Пожалуйста.

— А почему это у нас не будет третьей ночи? Куда, позвольте спросить, она денется?

— Это будет ночь после развода.

— Очень увлекательно, — сказал Александрас. — А разводиться когда будем? Завтра?

— Да! Если нас выпустят из этой тюрьмы!

— Подпишите показания, — сказал младший лейтенант и просунул в окошечко два листка бумаги.

— Какие показания?! — взвился Александрас. — Я не давал никаких показаний!!!

— Как это не давали? — искренне удивился младший лейтенант. — Вы сказали, что документы на машину забыли в магазине, а ковёр нашли на дороге. Вы что, отказываетесь?

— Не отказываюсь, — хмуро ответил Александрас.

— Тогда подпишите!

— Что вы с нами собираетесь делать?

— Я? Ничего. Завтра придёт следователь и будет разбираться. Представляете, работа у человека? Для всех праздник, а он вот с вами будет разбираться!

— Мы что, опять в Москву поедем, в магазин? — испуганно спросил Александрас.

— Зачем ехать? Телефон есть!

— Но магазин завтра закрыт?!

— Значит, позвоним послезавтра.

— И мы до послезавтра будем здесь сидеть?!

— А что же делать? — вздохнул младший лейтенант. — Угон машины — дело серьёзное. Иногда приходится и посидеть… Скучно, не возражаю…

— Я не хочу с ним сидеть в одной камере! — вдруг сказала Эляна.

— Это официальное заявление? — спросил младший лейтенант.

— Да!

— Изложите в письменной форме с указанием причин.

Эляна взяла протянутый лист бумаги и растерянно огляделась в поисках стола. Положила листок на табурет и принялась писать.

— Послушай, — сказал Александрас. — Всему есть пределы. Не впутывай в это дело милицию!

Эляна молча писала.

— Ну хорошо, хорошо, — нервно сказал Александрас. — Скажи, чего ты хочешь, я не понимаю. Мне извиниться? Скажи за что, я извинюсь. Пожалуйста. Тебя обидела история с «человеком из театра»? Пожалуйста, я прошу прощения за неё… Хотя, как мне кажется, я ничего обидного не сказал, просто напомнил…

Эляна порывисто встала, подошла к дверям, постучала. Лицо младшего лейтенанта появилось в окне. Он принял бумагу, прочёл, весело произнёс своё любимое: «Не возражаю» и выпустил Эляну.

Вторая камера для задержанных располагалась рядом с первой. Эляна решительно отворила её дверь и вошла.

Щёлкнул замок.

Оба окошечка на дверях камер выходили в комнату дежурного, так что он одновременно с выполнением других обязанностей мог следить за поведением задержанных, они же друг друга видеть не могли.

Это было маленькое провинциальное отделение милиции, в котором всё просто, всё по-домашнему, оно помещалось в маленьком одноэтажном доме, двери которого выходили на главную площадь посёлка. На этой же площади располагались автобусная станция, школа и столовая, где произошла драка.

Младший лейтенант убрал машину Александраса с площади, загнал её во двор милиции — так что сквозь зарешёченные окна камер Александрас и Эляна теперь могли видеть своё четырёхколёсное сокровище.

Вернувшись, младший лейтенант стал готовиться к встрече Нового Года. Выставил на стол несколько бутылок «Пепси-колы», тарелку с бутербродами, включил «вполголоса» переносной телевизор. В «дежурке» заиграла музыка, зазвучали голоса популярных ведущих «Голубого огонька».

— Элитукас… послушай… — прошептал Александрас, прижавшись губами к зарешёчен-ному оконцу. — Вернись в нашу камеру… Новый Год скоро… Говорят, как Новый Год встретишь, так и весь год пройдёт…

Ответа он не дождался. Отошёл от двери, лёг на топчан, закрыл глаза.

«Товарищ лейтенант! — услышал он вдруг голос Эляны. — Как вас зовут?»

— Николай Викторович, — ответил младший лейтенант.

— Николай Викторович, неужели вы позволите даме провести Новый Год за решёткой?

— А что я должен делать? — озадаченно спросил младший лейтенант.

— Пригласить меня за стол! — весело сказала Эляна. — Я не очень опасный преступник. А вы ведь не трус?!

— Не возражаю, — задумчиво сказал Николай Викторович. — А что?! Это идея! Давайте встретим Новый Год втроём! В конце концов, все мы люди! Даёте честное слово, что не будет попытки к бегству?

И он загремел ключами у дверей Эляны.

— Не надо втроём, — весело сказала Эляна, выходя из камеры.

— Как это? — опешил Николай Викторович. — Там же ваш муж?

— Он не муж мне! — сказала Эляна, непринуждённо хозяйничая у стола.

— Как «не муж»? — подозрительно спросил младший лейтенант. — А документы? Что, документы фальшивые?

— У нас документы настоящие! — громко сказала Эляна. У нас чувства фальшивые!

Александрас заскрипел зубами, вскочил и подошёл к окошечку в двери.

— Ах! — воскликнула Эляна. — Алла Пугачёва! Обожаю Аллу Борисовну! Николай Викторович, давайте потанцуем!

— Я…

— Всё понимаю! — перебивая его, прощебетала Эляна. — Вы на службе! Чуть-чуть! Капельку! Вместе с Аллой Борисовной. Если придёт начальство, скажете, что я даю дополнительные показания! В форме танца — так захотел преступник!

Она схватила Николая Викторовича за рукав, вытащила его на середину комнаты и крепко обняла — под музыку.

Сквозь зарешёченную дверь за всем этим мрачно следил Александрас.

Эляна нежно положила голову на лейтенантский погон и закрыла глаза.

— Послушайте, Николай Викторович… — хрипло сказал Александрас. — Это использование служебного положения в личных целях!

— Он прав! — строго сказал Николай Викторович, который чувствовал нелепость происходящего, но определённо терял присутствие духа под чарами обаятельной преступницы.

Алла Борисовна тем временем продолжала что-то объяснять человечеству про старинные часы…

— Поцелуйте меня… — неожиданно попросила Эляна, и младший лейтенант Николай Викторович Решетов опешил, находясь на службе.

— Послушайте! — сказал он наконец. — Вы тут сводите счёты! Не возражаю! Но я тут ни при чём. И попрошу не оскорблять должностное лицо при исполнении…

— Хорошо, — согласилась Эляна. — Тогда я сама вас поцелую!

— Товарищ лейтенант, — взмолился Александрас. — Выпустите меня на две минуты. Я её мигом успокою!

Эляна, пританцовывая, подошла к дверям, закрыла оконце задвижкой и вернулась к младшему лейтенанту Решетову.

Из камеры раздался сильный удар ногой в дверь — по-видимому, Александрас наконец вышел из себя.

— Прекратить! — закричал младший лейтенант Решетов, когда ему удалось вырваться из рук Эляны. — Марш в камеру!

— Товарищ лейтенант, я вас умоляю, посадите её ко мне в камеру! Вы ведь мужчина, у вас тоже есть жена, проявите мужскую солидарность!

Младший лейтенант Решетов на секунду задумался, поправил кобуру с пистолетом и громко ответил:

— Хорошо, не возражаю! Только без рукоприкладства!

— Спасибо, товарищ лейтенант! О чём вы говорите! — раздалось из-за двери.

Младший лейтенант Решетов открыл дверь камеры Александраса и решительно кивнул Эляне головой: «Прошу!» Эляна двинулась в камеру.

Часы били полночь…

— Чего ты добиваешься? — устало спросил Александрас.

— Ты же любишь психологические эксперименты?

— Я был неправ… но я человек, не больше… двое суток без сна… дорога, руль, лёд… Ты могла бы пожалеть меня…

— Я и жалела два года, ждала… не спрашивала… — сказала она неожиданно просто и печально. — И ты не спросил… Я восхищалась тобой… Да-да. Конечно, это всё чепуха… Но ведь не в Париже живём. Какой ужас… в шестнадцать лет чуть не родила… Действительно ужас… Действительно… А ты, оказывается… готовил стратегический удар. Чтобы превратить меня в тряпку! В нужный момент. А я не умею быть тряпкой, понимаешь? Даже когда я виновата!..

Младший лейтенант Решетов деликатно постучал в дверь камеры и вошёл в неё стремя стаканами «Пепси-колы». Поверх каждого стакана лежал бутерброд с красной рыбой — «на закуску».

— Выпьем, а? — жалобно сказал младший лейтенант Решетов. — Праздник всё-таки…

Эляна и Александрас молча сидели в разных углах камеры. Николай Викторович вручил каждому из них стакан и, вздохнув, попросил:

— Помиритесь, а?..

— Понимаете, товарищ лейтенант, — сказала Эляна. — Совсем не всегда нужно мириться… Иногда лучше сразу разойтись… Пока нет детей… и десяти лет взаимной ненависти…

— У меня, между прочим, четверо детей! — смущённо сказал младший лейтенант Решетов. — Два года, четыре, шесть и семь. Возишься с ними весь день — ни на какую ненависть времени не остаётся!

Он чокнулся с обоими, выпил воду, крякнул по привычке, съел бутерброд.

— А вообще, товарищ задержанная, должен вам сказать, если бы моя жена так себя повела с незнакомым милиционером, я бы снял ремень — и «не возражаю»!

— Я завидую вашей жене… — грустно сказала Эляна. — Нас, в основном, бьют словами…

— Словами тоже можно, — поразмыслив, согласился младший лейтенант Решетов. — Но ремнём — надёжнее!

Он покачал головой и пошёл к дверям.

— Я бы вас отпустил, ребята, — вздохнув, сказал он с порога. — Но не могу… Порядок есть порядок. Я вам одеяло принесу… и подушку! Хотите?

Он вернулся с белой подушкой и синим солдатским одеялом. Положил их на топчан.

— Вот… Чем богаты, как говорится… Отдыхайте… Трудно жить, ребята, кто спорит… Не возражаю… У всех свои проблемы. Мне, например, тридцать лет — и младший лейтенант. Почему? Начальнику моя борода не нравилась.

— У вас была борода? — спросила Эляна.

— Была… — сказал младший лейтенант Решетов. — Долго держался. Детей кормить надо… Сбрил…

Младший лейтенант Решетов вышел из камеры, осторожно прикрыл за собой дверь. Подумал — и запирать её на ключ не стал. Только стыдливо закрыл задвижкой зарешёченное оконце…

…Разбудил Александраса негромкий, но настойчивый стук в окно.

Спали порознь: Эляна на топчане, Александрас на табурете.

Предметы современного тюремного комфорта были по-братски разделены. Эляне досталось одеяло, которым она укрылась с головой. Подушку Александрас прижал головой к стене и так дремал, сидя на табурете.

От дребезжания стекла в окне Александрас вздрогнул и выпрямился — отчего подушка тотчас оказалась на полу.

В нижнем углу оконной рамы маячило морщинистое старушечье лицо с голубыми детскими глазами.

— Петька здесь? — вежливо прошамкал беззубый рот, когда Александрас подошёл к окну.

Александрас отрицательно покачал головой.

— Где же он может быть? — искренне удивилось лицо и исчезло.

Солнце уже давно взошло. Его правильный багровый диск матово светился посреди серого неба. Диск был огромный, всё остальное — дома, трубы, телеграфные столбы — маленькое, серебристое от инея, словно на рождественской открытке.

Посреди крыши автомобиля стояла пустая зелёная бутылка с этикеткой «Портвейн Кавказ». Крышу заднего капота столь же эффектно украшала пустая консервная банка с зазубренными краями.

Александрас на цыпочках — чтоб не разбудить Эляну — подошёл к двери, осторожно подёргал за ручку. Дверь бесшумно открылась.

Младшего лейтенанта Решетова в «дежурке» не было. На его месте за письменным столом сидел незнакомый молодой человек в штатском.

— В чём дело? — спросил он строго.

Александрас молча мялся на пороге, слегка согнув колени.

— А-а-а… — протянул молодой человек в штатском, догадавшись в чём дело. — Сейчас отведу.

Он вынул из ящика письменного стола пистолет, сунул его в карман и коротко сказал:

— Пошли.

У дверей Александрас вежливо хотел пропустить его вперёд.

— Давай-давай, — не обратив внимания на его вежливость, сказал молодой человек в штатском и не очень любезно подтолкнул Александраса в спину.

Во дворе, у аккуратного белого домика со сквозным сердечком на двери, молодой человек в штатском остановился и терпеливо стал ждать Александраса.

На обратном пути Александрас хотел снять с машины бутылку и консервную банку, но они примёрзли, что было обнаружено Алексадрасом с растерянностью и возмущением.

— Сколько времени? — спросил Александрас, когда они вернулись в «дежурку».

— Два часа, — сказал молодой человек в штатском и снова переложил пистолет из кармана в ящик письменного стола. Перемещения пистолета, чувствовалось, доставляли ему внутреннее удовлетворение.

— Почему нас не разбудили? — нервно спросил Александрас.

— А куда торопиться? — спросил человек в штатском.

— Нас люди ждут. Они волнуются. Между прочим, мы уехали со свадьбы!

— Ах, со свадьбы? — усмехнулся молодой человек в штатском и тут же поднёс к губам Александраса какую-то стеклянную трубочку. — А ну, дыхните!

Александрас возмущённо «дыхнул».

Молодой человек в штатском разочарованно оглядел трубочку и спрятал её в стол.

— Кормить нас будут?

— Кормят только подследственных, — вежливо ответил молодой человек в штатском. — Вы пока ещё — только подозреваемый.

— Так. И скоро я стану подследственным? — спросил Александрас.

— Как только получим ответ из автомагазина.

— Чёрт побери! — не выдержал Александрас. — В городе Чехове наверняка сидят ваши коллеги. Вы могли бы с ними связаться! А им ничего не стоит позвонить домой директору магазина и узнать, не забыл ли кто-нибудь справку-счёт!

— А с какой стати вам все должны быть обязаны?! — резко спросил молодой человек в штатском. — У людей праздник! Они должны отрываться от дома, родных, бегать-суетиться-искать — только потому, что вы растяпа? Так это вы должны страдать за своё головотяпство! А не люди. Так будет справедливо!

В это время загудел зуммер селектора. Молодой человек в штатском нажал кнопку и громко сказал:

— Следователь Фёдоров слушает!

— На ваш запрос сообщаем, — произнёс в селекторе мелодичный женский голос. — Автомобиль «Жигули» марки ВАЗ-21011 номер кузова 9356761, номер двигателя 23468711 продан 31 декабря гражданину Александрас Багдонас, проживающему в городе Вильнюс, Литовской ССР. Справка-счёт оставлена в магазине и будет выслана по почте. Передала Верёвкина.

— Принял Фёдоров, — буркнул молодой человек в штатском и выключил селектор.

— Извините… — сказал Александрас.

— Пожалуйста, — буркнул молодой человек в штатском.

— Мы свободны?

— Подробно опишите обстоятельства нахождения ковра. Что сможете — нарисуйте.

Подпись, дата. Затем свободны.

— Спасибо! — радостно сказал Александрас.

Молодой человек в штатском поморщился и не ответил.

— У вас горячей воды нет?! — весело спросил Александрас.

Молодой человек в штатском пристально посмотрел ему в глаза и сказал:

— Нет.

Александрас понял, что лучше его вопросами не беспокоить.

Полчаса спустя машина с бутылкой на крыше и консервной банкой на заднем капоте катила по шоссе Москва — Минск. Дорога была пустынна. Смеркалось.

Когда крыша прогрелась, бутылку слизнуло ветром, а консервная банка так и осталась — до лучших времён.

Александрас и Эляна молча жевали батоны, каждый — свой. Две бутылки лимонада позвякивали на пустом заднем сидении.

— Далеко ещё? — спросила Эляна.

— Километров пятьсот, — ответил Александрас.

— Это долго?

— Часов десять. Может быть, хочешь поспать?

— Нет уж, поехали.

— Можно на ходу спать. И время быстрей летит.

— Как?

Александрас нагнулся, нажал рычаг Эляниного кресла, откинул спинку.

Эляна примерилась, легла, накрылась дублёнкой. Осмотрелась.

Было удобно.

Она закрыла глаза.

— Интересно… — тихо спросил Александрас. — Неужели ненависть сильнее отвращения? Ты действительно могла целоваться с каким-то незнакомым милиционером, только чтоб разозлить меня?

— А что?.. — не открывая глаз, ответила Эляна. — Он мне нравился…

Лицо её при этом было холодным и отчуждённым.

Александрас внимательно посмотрел на неё, усмехнулся, но продолжать разговор не стал. Эляна глубоко вздохнула и спрятала лицо в воротник дублёнки.

В машине было тепло, уютно — как дома. Тихо играла музыка из радиоприёмника.

Мерно, усыпляюще, спокойно гудел мотор.

За окном уже была ночь.

Зимой темнеет рано, место было глухое, пустынное — ни деревни, ни полустанка, ни огонька — в таких местах ночью быстро теряется ощущение времени, и уже через полчаса перестаёшь понимать: вечер ли за окном? ночь? или раннее утро?

Александрас сосредоточенно вёл машину. За спиной мирно посапывала Эляна.

— Московское время — один час ночи. Работает «Маяк». Передаём праздничный эстрадный концерт! — объявило радио.

Диктор умолк, и Александрас вдруг обнаружил странную тишину, которая встревожила его раньше, чем он успел понять, что произошло.

Машина плавно замедлила ход.

Александрас торопливо надавил на педаль «газа», по привычного рёва двигателя не услышал. Педаль дребезжала и бессмысленно упиралась в резиновый коврик пола.

Машина съехала на обочину — звякнули пустые бутылки из-под лимонада на заднем сидении.

Александрас повернул ключ в замке зажигания. Долго и безрезультатно выл стартёр — раз, другой, третий.

Кругом были ночь и тишина. Горели фары. Сноп света лежал на дороге.

Александрас вышел из машины, поднял крышку капота.

Мотор был чист, красив и мёртв. Александрас для чего-то потрогал рукой проводки, в которых ничего не понимал, отдёрнул руку и растерянно опустил крышку капота.

Снова сел в машину и включил стартёр. Некоторое время спустя стартёр два раза булькнул и умолк.

Фары медленно угасали…

Александрас нервно подёргал ключ в замке зажигания, испуганно огляделся.

Эляна спала…

— Почему так тихо? — неожиданно спросила она совершенно бессонным голосом.

— Машина сломалась, — глухо ответил Александрас.

— А нельзя сделать чуть-чуть потеплее?.. — спросила Эляна.

— Нельзя, — сказал. Александрас. — Печка работает только от двигателя.

— По этой дороге кто-нибудь ездит? — спросила Эляна.

— Наверно, — сказал Александрас.

— Но очень холодно… — жалобно сказала Эляна.

— Одень дублёнку, — хмуро ответил Александрас.

Эляна оделась, села. Поёжилась.

— Ты хотела приключений — пожалуйста, — сказал Александрас.

— Надо что-то делать, не сидеть же так до утра? Вдруг все уже спят и никто не поедет мимо.

— До утра здесь не досидишь… — тихо сказал Александрас. — На улице двадцать градусов мороза. К утру обещали до тридцати.

— Что же делать?

— Подождём. Кто-нибудь же должен проехать!

Они вылезли из машины и тоскливо стали смотреть на дорогу.

— А волков здесь нет? — вдруг спросила Эляна.

— Откуда я знаю! — раздражённо ответил Александрас.

— Нужно куда-нибудь идти! — сказала Эляна.

— Куда?

— Вперёд! Должны же здесь жить люди! Мы же не в Сибири, в конце концов.

— Конечно, мы не в Сибири, — сказал Александрас. — Пятьдесят километров для нас — не расстояние. Ты пройдёшь пятьдесят километров пешком в двадцатиградусный мороз? В машине по крайней мере нет ветра.

— Чёрт побери, но что-то же надо делать? Мне холодно!!!

— Побегай, — сказал Александрас.

Эляна возмущённо на него посмотрела, потом поняла, что он не шутит, и принялась бегать взад-вперёд по дороге. Быстро устала.

— Всё равно холодно… — прошептала она, задыхаясь. — Я больше не могу.

— Давай бегать вместе, — сказал Александрас, взял её под руку и потащил по дороге. Эляна споткнулась, упала и заплакала.

— С ума сошёл, — сказала она сквозь слёзы. — Я тебе не мешок с капустой!

— Но что же делать, — мягко сказал Александрас. — Надо же как-то согреться.

— Придумай что-нибудь! Ты мужчина!

Фары уже еле-еле светились.

— Не плачь на морозе, — тихо сказал Александрас. — Лицо обморозишь…

— Но почему никто не едет! — крикнула Эляна. — Они что, все с ума посходили?! Мы же замёрзнем!

— Ты походи, — мягко сказал Александрас. — Не можешь бегать — походи, только энергично!

Эляна пошла по дороге, истерично размахивая руками.

— Господи! — вдруг сказала она. — У меня же есть спички!!! Надо развести костёр!

И они бросились ломать кустарник. Кустарник был оледенелый, жёсткий, он не хотел ломаться, они разодрали перчатки, исцарапали в кровь руки. Отчаяние придавало им силы. Наконец, небольшая охапка веток оказалась сложенной на обочине для костра. Это были молодые побеги акации, которые не горят даже в хорошем, жарком костре. Откуда об этом было знать Александрасу и Эляне — они и печь-то никогда не растапливали, избалованные дети современной цивилизации…

Спички догорали одна за другой, ветки не воспламенялись.

— Надо что-нибудь подложить, бумагу какую-нибудь! — сказала Эляна.

— Где я тебе возьму бумагу? Справку-счёт — и ту забыли!

— Боже мой, боже мой… Неужели у нас нет никакой бумаги… — лихорадочно размышляя, пробормотала Эляна. — У нас же есть паспорта!!!

— Документы… — испуганно возразил Александрас.

— С ума сошёл! — сказала Эляна. — Ещё два часа на этом морозе, и нам не нужны будут никакие документы!

— Подожди, — сказал Александрас и сорвал с шеи шарф. — Давай подожжём шарф, он шерстяной, должен хорошо гореть.

Но шарф не загорелся. Он немного потлел, потом нитки стали плавиться.

— Подарок тёти Морты! — язвительно сказал Александрас. — Между прочим, утверждала, что шерсть!

Эляна тем временем уже вырывала листочки из паспорта. Скомкала несколько из них, сунула в костёр, стала чиркать спичками. Спички ломались — одна за другой, окоченевшие руки плохо справлялись с этой работой.

— Поосторожнее, — тихо сказал Александрас. — Спичек больше нет.

Эляна испуганно на него посмотрела и открыла коробок. В коробке оставалось спичек двенадцать, не больше. Эляна осторожно вынула одну из них и протянула Александрасу.

Листочки из паспорта весело вспыхнули и так же весело догорели, не произведя на ветки акации никакого впечатления. Только растаяла блестящая ледяная корка, капли воды шипя падали в огонь.

— Надо много! — сказала Эляна. — Давай твой!

И стала лихорадочно потрошить оба паспорта.

— Подожди, — сказал Александрас. — Не надо… Жечь фотографии…

Эляна торопливо выдернула из красных корочек фотографии и протянула Александрасу…

На этот раз огонь горел чуть дольше, они прикрывали его руками от ветра, он угасал медленно и неотвратимо, как надежда.

— Идиоты! — вдруг воскликнул Александрас. — У нас же есть бензин! Бензин!!!

Он побежал к бензобаку, отогрел дыханием негнущиеся пальцы, отвернул крышку, стащил с шеи шарф и стал его запихивать в заливное отверстие. Запихнул до половины, вытащил, с удивлением обнюхал.

— Что? — с надеждой спросила Эляна.

— Сухой, — недоумённо сказал Александрас.

— Наверно там какая-нибудь сетка, — сказала Эляна. — Чтоб бензин не воровали… — И снова заплакала.

Они сидели на заднем сидении автомобиля, тесно обнявшись. Александрас прикрыл спину Эляны полой своего пальто, её руки спрятал под мышкой и крепко обнимал — согревая — обеими руками.

Так, вдвоём, было немного теплее, они согревали друг друга нежностью, дыханием и поцелуями.

Окна машины покрылись серебристым инеем, только уголок переднего стекла не хотел замерзать и чернел на льду, как полынья.

— Ты меня любишь? — вдруг прошептала Эляна.

— Конечно, глупая, — сказал Александрас.

— И я тебя, — всхлипнула Эляна. — Неужели нас никто не спасёт… Это несправедливо… Господи, неужели мы умрём? Господи, ну почему никто не едет? Что, им ничего не нужно в жизни?! Сидят дома, как сурки…

— Праздник… — прошептал Александрас.

По «Маяку» что-то очень смешное рассказывал Аркадий Райкин. Потом весёлый голос Галины Новожиловой объявил очередной концерт зарубежной эстрады…

— Машина… — вдруг прошептала Эляна. И радостно закричала. — Машина!!! Машина! Какое счастье.

Действительно, сноп света возник в замёрзшем заднем стекле, он становился всё ярче и ярче, он приближался в рёве и грохоте!

Александрас торопливо выпустил из объятий Эляну, кинулся к дверям, двери почему-то не открывались, он обнаружил опущенную кнопку фиксатора, стал вытаскивать её, пальцы не слушались — или кнопка примёрзла — он ухватил её зубами, вытащил, открыл дверь, вывалился на снег…

Огромный грузовик, изрыгая дым и пламя, пронёсся мимо, как кошмарное видение, и два его красных глаза ещё долго маячили в темноте ночи.

Александрас машинально сделал несколько шагов ему вслед, вернулся, подошёл к машине — и вдруг стал её пинать ногами. Машина покорно вздрагивала от ударов по колёсам — Александрас почему-то бил только по колёсам, которые нельзя повредить — сознательно или случайно? Трудно сказать… Потом снова сел на заднее сидение.

— Я знаю, как спастись, — безумно сверкнув глазами, вдруг сказала Эляна. — Надо поджечь машину! Нас увидят откуда-нибудь издалека! Машина горит долго, может продержимся до утра…

— Ты с ума сошла, — сказал Александрас.

— Я так и знала, — зло сказала Эляна. — Я так и знала, что ты её пожалеешь! Подыхать будешь, а на ней последнюю пылинку пожалеешь! Восемь лет копил, копеечка к копеечке, и ещё два года унижался, чтобы дали — и получил, наконец, эмалированный гроб! На колени! На колени, я говорю! Молись на него, это твой бог, пусть он тебя спасёт, раб! Раб!!! Раб!!!

Тонкими женскими пальцами она ухватилась за кресло и принялась его трясти, царапать, рвать — точно хотела уничтожить и этого страшного никелированного бога, и его непобедимую веру, но кресло было сработано на совесть, оно мелко вздрагивало под ударами Эляны, словно живое — но и только…

— Знаешь, что я тебе скажу… — вдруг прошептала Эляна, и её свистящий шёпот стал похож на ветер, холодный зимний ветер, который безжалостно бьёт в лицо. — Знаешь, что я тебе скажу?! Ты правильно подыхаешь, правильно! Справедливо! Потому что ты раб! Ты живёшь, как раб! Думаешь, как раб! Чувствуешь, как раб! Ты даже любишь, как раб! Да-да, и поэтому я за тобой всегда наблюдала в постели! Ты всё время как будто боишься, что отберут кусок! Как будто оглядываешься — нет ли кого за спиной!..

— А ты — нет?.. — тихо спросил Александрас. — Нет?..

Он говорил со странным спокойствием уверенного в своей правоте человека. Или обречённого человека?

— А ты нет? — повторил он ещё раз вполголоса и протянул ей спички. — На, поджигай…

Эляна умолкла, и растерянная бледность разлилась по её лицу.

Александрас держал коробок в вытянутой руке.

— Ну? — спросил он твёрдо. — Чего ждём?

Эляна медленно протянула руку, взяла спички, сжала их в кулаке. Коробок чуть слышно хрустнул.

— Ну же! — со странным весельем сказал Александрас. — В чём дело? Ведь это так просто!

Не отрывая от него глаз, Эляна вышла из машины, выпрямилась, зажгла спичку, поднесла её к ручке дверцы. Спичка догорела и погасла. Эляна нервно дёрнула рукой, почувствовала ожог. Зажгла новую спичку, присела, поднесла её к колесу. Порыв ветра задул огонёк.

— Только не надо валять дурака, — жёстко сказал Александрас и вышел из автомобиля на дорогу. — Так машины не поджигаются. И ты это прекрасно знаешь.

Он говорил короткими отрывистыми фразами. Как врач на операции. И тоже не спуская с Эляны глаз.

Странное дело: они не чувствовали холода. На лбу Александраса даже выступили бисерные капельки пота. Эляна не застёгивала дублёнки.

— Надо бросить спичку в бензобак, — сказал Александрас. Подошёл к правому заднему крылу машины, открыл крышку, отвинтил пробку бензобака. Повертел её в руках и бросил в консервную банку, примёрзшую к багажнику. Отошёл от машины. — Пожалуйста!

Эляна стояла неподвижно. Секунду, пять, десять.

Вокруг была ночь. Полная, яркая от мороза луна заливала снег мертвенным зелёным светом. Света фар уже не было вовсе — два жёлтых заледенелых диска, словно две заболевшие, ослабшие, потерявшие яркость луны, висели над дорогой.

— Вот так, — спокойно сказал Александрас. И протянул руку за пробкой бензобака.

— Отойди, — сказала Эляна. Она хотела сказать это громко, решительно, зло, а из горла вырвался какой-то невнятный писк, смешанный с хрипом. Но Александрас прекрасно её понял. Глаза его мгновенно утратили уверенность, но он пересилил себя, вернул на лицо усмешку и отошёл.

Эляна зажгла спичку. Поднесла её к бензобаку. Закрыла глаза.

Бросила и промахнулась. Спичка упала на капот.

Эляна зажгла новую, поднесла её к отверстию бензобака, аккуратно внесла в него спичку и разжала пальцы…

Взрыва не последовало. Александрас нервно захохотал.

— Что? — растерянно спросила Эляна. — Я что-нибудь неправильно сделала?

— Бензина нет! А на счётчике всё время полный бак! Почему? Идиоты!

Он заплакал.

Что может быть грустнее мужской истерики?

Он содрогался от слёз на заднем сидении автомобиля, Эляна обнимала его — как это нередко бывает, её женская слабость мгновенно обернулась материнской силой, она гладила Александраса, что-то шептала ему на ухо, успокаивала.

— Ты права… — сквозь слёзы шептал Александрас. — Права… Я это знаю… Я же не виноват, что я такой… Я хочу быть другим, хочу… Но как это сделать, объясни, объясни… Я не знаю…

— Я тоже не знаю… — прошептала Эляна. — Ты ведь правду сказал обо мне… Я всё в жизни делала чужими руками… Ты лучше меня… Ты настоящий… У тебя всё настоящее… страх… слёзы… злость… А я как будто всегда притворяюсь… Всегда… Бумажная кукла…

— Нет… — глотая слёзы, прошептал Александрас. — Это ты лучше меня… Тебе кажется, что ты притворяешься… Потому что ты жутко боишься притворства… И совсем не умеешь притворяться… Это я… я притворщик… всю жизнь…

Так они говорили… И не знали того, что они уже стали другими. Вот сейчас, в это самое мгновение, ослепленные ослепительным светом сострадания и великодушия. И суждено им было увидеть совсем другое солнце, и совсем другой свет. Но для этого надо было дожить до утра…

Они сжались в один маленький тёплый комочек на промёрзшем до оледенения кожаном сидении и так застыли: щека к щеке, губа к губе, плечо к плечу, ладонь к ладони.

Слёз не было. Была тишина. И дыхание — гулкое, как шаги в пустой церкви.

— Главное — не заснуть… — прошептала Эляна, из последних сил разводя уже слипающиеся веки. — Главное не заснуть… Замерзают всегда во сне… Я читала…

— Я тоже читал… Давай разговаривать…

— Давай… А о чём…

— Давай вспоминать… как мы встретились… и что было потом… Всё-всё вспоминать… до самых подробностей…

— Это было на пляже, летом в Паланге… Боже мой, как летом бывает тепло!.. Я была в таком белом импортном купальнике и соломенной шляпке…

Александрас чуть слышно рассмеялся.

— Ты чего?

— Ничего. Что может быть удивительнее женщины?!

— Почему?

— А во что я был одет, ты помнишь?

— Нет…

Александрас рассмеялся.

Они говорили медленно, чуть слышно, вполголоса, голоса слабели, утихали, огромные паузы, как чёрные дыры, разделяли слова. Слова становились тише, чёрные дыры — больше. Они засыпали…

— Сделай… что-нибудь… — еле слышно двинул губами Александрас. — Я за… засыпаю… сыпаю…

Эляна не ответила.

Жуткая кабанья голова с красными глазами возникла в незамёрзшем уголке лобового стекла и уставилась на них, не мигая.

Эляна увидела её сквозь слипшиеся веки — даже не испугалась, не было сил. Только тихо спросила:

— Мы… уже?.. На том свете?..

Шумная весёлая компания людей в огромных масках, надетых на плечи, окружила машину. Они ехали по своим шутовским делам в широких розвальнях, запряжённых сказочной лошадью, из ноздрей которой валил дым. Или просто пар? Нет — дым!!!

Машину привязали к розвальням, за руль сел огромный косолапый медведь в бурой нечёсаной шкуре — и кавалькада поползла просёлочной дорогой.

Они ничего не помнили и не видели, сознание обволакивал белый клубящийся туман, из этого тумана возникали молодые бородатые лица с весёлыми глазами и исчезали; какие-то голоса настойчиво повторяли:

— Это водка, горячая водка с перцем, выпейте, выпейте, это очень вкусно… обязательно нужно…

Потом белый туман превратился в самый настоящий пар, вокруг была баня, они лежали на полке, словно на операционном столе — охмелевшие, безвольные, безгласные, как Адам и Ева в день сотворения; всё те же полузнакомые бородачи колдовали берёзовыми вениками, один из бородачей всё время бормотал: «Не-е-ет, у нас так просто не замерзают… и что за блажь приходит людям в голову — замёрзнуть в собственном автомобиле! И где — в центре Европы! Это неграмотно, извините, товарищи, но это просто неграмотно!!! Не надо нарушать законы гостеприимства!..»

При чём тут «законы гостеприимства» весёлый бородач наверно и сам не понимал, но так, под аккомпанемент собственного голоса, ему, видимо, было сподручнее работать…

Проснулись они поздно утром в необъятной деревянной кровати, похожей на сцену провинциального театра.

Комната была огромна и пуста. Солнечный свет наполнял её, жёлтый и густой, как сливочное масло. Белоснежная постель светилась в этой желтизне, окружённая белым туманным заревом.

Этот яркий овеществлённый свет слепил глаза, Александрас открыл их, и ничего не увидел — ни стен, ни окон, ни потолка… Искрился свет на кончиках ресниц — и только совсем рядом, в пенном кружеве подушек, виднелось лицо Эляны.

Она улыбалась.

Наверно всё это можно было объяснить: и желтизну света, проникавшего в комнату через слюдяной витраж, наклеенный прямо на оконное стекло; и ореол над кроватью, усыпанный новогодними блёстками, словно костюм матадора; и счастье, которое охватило Александраса, едва он открыл глаза… Но зачем?! Он раскрыл глаза, увидел сияющий мир и лицо Эляны — его центр, его магнитный полюс, его праздник!

— Давно не спишь? — прошептал Александрас.

— Давно, — прошептала Эляна.

— Почему не разбудила?

— Ты так хорошо спал… Как ангел…

— Какой из меня ангел… Разве что — грешный… — прошептал Александрас, потянулся к Эляне — скорее обнять, прильнуть, возлюбить — и застонал от боли. Эляна рассмеялась.

— Господи… — простонал Александрас. — На мне живого места нет!..

— На мне тоже! — сказала Эляна. — Это они нас массажировали в бане. Ты хоть помнишь?

— Помню, — сказал Александрас, скрипя зубами от боли, подполз к Эляне и прильнул к ней губами.

— Ты что?!! — рассмеялась Эляна.

— Ничего! — сказал Александрас. — Я, между прочим, в гвардии служил!

Это был хутор, который купила и обжила семья художников. Огромная комната, в которой спали Александрас и Эляна, оказалась бывшим амбаром. Стены бывшего амбара были увешаны разной — нужной и ненужной — всячиной и напоминали музейную экспозицию, составленную сумасшедшим искусствоведом. Здесь и конская сбруя: сёдла, хомуты, подпруги; и бесчисленные эскизы: масло, акварель, гуашь; и почерневшая от времени оловянная посуда; и старые фотографии в ажурных рамках; косы, лопаты, грабли, ружья — и мольберты, мольберты тут и там, вперемешку с гипсовыми слепками.

Компания была большая, удалая. Кто-то заставил весь двор раскрашенными снеговиками, кто-то жарил шашлыки прямо на снегу. Какой-то двухметровый тип с поповской бородой и фигурой культуриста, босой, в одних плавках бегал по двору и обливался из ведра ледяной колодезной водой.

В разгар веселья верхом на лошади прискакал бородач, который приводил Александраса и Эляну в чувство при помощи чудодейственной русской бани — ему, видимо, и принадлежал хутор. К седлу были приторочены две пластмассовые канистры, заполненные под самое горлышко. Шумная братия с рёвом и пением реквизировала канистры.

— Осторожно! — только и успел крикнуть бородач, которого тут же бросили в сугроб.

— В одной бензин! Не перепутайте!

Стон разочарования и бешеный перестук алюминиевых кружек был ему ответом. Они резвились, как дети. Узнав о позавчерашней свадьбе, тут же натянули на Александраса допотопный фрак, отчего Александрас стал напоминать сэра Чарльза С. Чаплина в ранние годы его кинокарьеры; Эляну за отсутствием подвенечного платья обрядили в средневековые рыцарские латы — оказались как раз по размеру — после чего было устроено шутовское венчание, причём тип с поповской бородой низвергал на присутствующих громы и молнии и пел арию варяжского гостя, за неимением другой. В качестве свадебных подарков были вручены две трёхлитровые стеклянные банки: одна с вишнёвым, другая с клубничным вареньем.

Потом Александрас и Эляна катались на своём автомобиле — Эляна сидела за рулём, Александрас учил её ездить. На голове Эляны был рыцарский шлем с птичьим клювом — для безопасности, Александрас не расставался с фраком, который ему очень полюбился. Катались по узкой просёлочной дороге, прорубленной в сугробах бульдозером и похожей на каньон. Эляна всё время путала тормоз с акселератором, машина мягко тыкалась в сугробы; однажды в конце снежного каньона появился колхозный трактор «Беларусь», который, видимо, регулярно приезжал расчищать дорогу. Увидев железную птичью голову за рулём «Жигулей», водитель трактора обезумел, Эляна забыла про тормоза и шла на таран — в последний момент тракторист «врубил» заднюю передачу и стал улепётывать от наседавших на него «Жигулей». Потом «Жигули» забуксовали в колдобине, Александрас вытолкнул их — и Эляна, округлив от страха глаза, вдруг уехала одна, а Александрас, кляня всех святых, помчался следом, столбенея от ужаса — но всё-таки догнал, плюхнулся на ходу в пассажирское кресло и остановил машину ручным тормозом…

Словом!.. Одним словом, голова могла закружиться от калейдоскопа впечатлений — и она закружилась, Эляна положила её на плечо Александраса и закрыла глаза.

— Что?.. — прошептал Александрас.

— Как хорошо жить… — прошептала Эляна. — ЖИТЬ…

— Хорошо жить хорошо! — пошутил Александрас и поймал её губы, прежде чем она успела возмутиться. Потом он начал стаскивать с неё дубленку, свитер, джинсы. Эляна что-то протестующе замычала, но Александрас нажал на рычаги, кресла опрокинулись и…

…и они исчезли из окон автомобиля. «Пустой» автомобиль стоял на просёлочной дороге посреди огромного снежного поля и чуть заметно — словно старый морской волк трубкой — попыхивал выхлопной трубой.

Они задремали ненадолго — тесно обнявшись, пристегнув две дублёнки друг к другу так, что получился спальный мешок.

Когда Эляна открыла глаза, она увидела лошадь. Седая косматая лошадь смотрела на них через лобовое стекло. Раскосые лошадиные глаза светились пониманием и печалью.

Лошадь была впряжена в розвальни. Позади неё стояли ещё два десятка саней — «Жигули» перегородили выезд из снежного каньона, на просёлке образовалась «пробка».

Два десятка возниц, остолбенев от любопытства, прильнули к стёклам «Жигулей».

— Чёрт побери!.. — только и сказал Александрас.

«Литовская ССР» — возвестил пограничный знак, и они поняли, что до дому рукой подать. Машина мчалась по асфальтовому серпантину.

Прошедший день можно было бы принять за сон, если бы на заднем сидении не стояли исключительно вещественные доказательства его реальности — две разноцветные банки с вареньем.

Мелькали в окне километровые столбы, деревья, железнодорожные станции, мосты. Они летели стремительно: так, словно были засняты для кино с замедленной скоростью, а затем выпущены на обычный экран, отчего случайного зрителя осеняет странное чувство испуга и восторга одновременно: нарушен предел реальной скорости на реальной дороге — и тем не менее всё реально, машина мчится, и мчится навстречу машине мир — зритель видит это, введённый кинотрюком в заблуждение, которого не понимает.

Отчего это было? Оттого ли, что на дороге Минск — Вильнюс лесные деревья слишком близко подступают к обочинам, своим бесконечным мельканием усиливая иллюзию скорости? Или Александрас действительно переходил рамки разумного, ведомый опьяняющим ощущением своего бессмертия, которое посетило его в это утро, неожиданно, как вдохновение?!

Он был удивительно бодр и счастлив в это утро. На правом плече покоилась голова Эляны, в руках была сосредоточена доселе неиспытанная власть над сонмом железных лошадей, покорных и послушных, в окне мелькали один за другим сине-белые щиты «ВИЛЬНЮС — 50 км», «ВИЛЬНЮС — 40 км», «ВИЛЬНЮС — ВО км», предвещая дом и наполнявшие сердца гордостью за содеянное. Он уже видел восхищённые лица друзей, слышал их голоса, полные удивления и восторга этим великолепным тысячекилометровым ночным броском по зимней дороге.

Он улыбался, полный удивительных предчувствий.

Впереди появился самосвал. Он плёлся по дороге с обычной для тяжело гружёных самосвалов ленью. Надрывался на подъёмах. Плевался сизым ядовитым дымом.

Дорога была узкая, обгон не получался, пришлось снизить скорость, пристроиться сзади и так ползти вслед за самосвалом — в дыму и копоти.

Сзади незаметно пристроился панелевоз — и так, на какое-то время неразлучной троицей, они поползли по дороге.

Дорога, ещё утром затянутая льдом, теперь оголилась, середина её, раскатанная бесчисленными колёсами, была свободна ото льда, лёд узкой «береговой» полоской теснился у обочины.

— Идиот… — тихо сказал Александрас. — Кто же так едет — два колеса на льду, два — на асфальте. Или сиди на льду, или на асфальте! Ведь раскрутит машину, разное сцепление под колёсами!

— Что? — спросила Эляна, отрывая от его плеча тёплое разнеженное лицо.

— Идиот, говорю, впереди нас! — повторил Александрас.

— Идиоты почему-то всегда впереди! — пошутила Эляна и вдруг застыла от ужаса.

Огромный тяжёлый самосвал, как невесомый спичечный коробок заплясал на дороге, завертелся юлой, пролетел несколько десятков метров боком вперёд, беспомощно скользя огромными колёсами по гладкому льду, потом каким-то чудом развернулся, ударился о вековую липу на обочине, отлетел от неё, словно мячик, и остановился, перегородив дорогу. Навстречу, неизвестно откуда взявшийся, пролетел рефрижератор с иностранным номером, его стальная иностранная физиономия закрыла спасительную щель на дороге, сзади, лязгая, как железнодорожный состав при экстренном торможении, надвигался панелевоз, водитель которого отчаянно работал тормозами, ручным и ножным.

У потерпевшего аварию самосвала вдруг откинулась кабина — или кузов — Александрас не успел понять, просто стальная махина неожиданно закрыла всё небо и стала неотвратно надвигаться — а тормоза как будто исчезли, машина плыла по льду, и не было силы, способной её удержать.

— Что это? — испуганно спросила Эляна.

— Несчастье, — прошептал Александрас, в отчаянии бросил руль, педали, понимая, что счёт жизни пошёл на секунды, и столкновение неотвратимо, и чудовищно грохочущий панелевоз — это та сила, которая сейчас вдавит их в железную арматуру самосвала, сплющит, раздавит их вместе с комфортабельной скорлупкой «Жигулей» — и вычеркнет из жизни. Он бросил руль, протянул руки к Эляне и закричал:

— Я люблю тебя, слышишь?! Я люблю тебя!!!

Из лопнувшего топливного бака самосвала хлестало топливо, панелевоз наседал, гремя и кренясь в заносе, как океанский лайнер на девятибалльной волне, Александрас тянул к Эляне обезумевшие руки, Эляна вдруг удалилась, отгородилась невидимой непреодолимой стеной, которую руки Александраса никак не могли преодолеть.

— Я люблю тебя! Прости меня! — кричал Александрас, бессмысленно пытаясь перекричать ужас, ледяной пощёчиной ударивший Эляну по лицу и оглушивший её…

Последние секунды, отпущенные для жизни, томительно истекали, он кричал ей о своей любви отчаянно и исступлённо, так, словно не было страшнее участи — умереть в ненависти и нелюбви… Он всё-таки успел обнять её…

Брошенные водителем, неуправляемые «Жигули» влетели в лужу дизельного топлива, на мгновение будто обрели разум и волю, развернулись и, опрокидываясь, выбросились с дороги на заснеженный скат, кувыркаясь через крышку. Лакированная скорлупка летела, как праздничный резиновый шарик, яркая, лёгкая, незлая, она ударялась о землю, подпрыгивала, скользила по склону на крыше, вставала на колёса и снова опрокидывалась — и так до тех пор, пока не нашла своё место, предназначенное ей для покоя… Как ни странно, она опять стала на колёса, искорёженная, измятая, лишённая стекла и обаяния — но живая… Заклинило сигнал, и машина будто кричала от боли тонким нечеловеческим голосом.

Панелевозу удалось остановиться — в двадцати сантиметрах от самосвала. Оба водителя — целые и невредимые, выпрыгнули из кабин и побежали к «Жигулям», утопая по колено в снегу… Водитель самосвала оказался низкорослым мальчишкой, лет семнадцати на вид…

Александрас и Эляна лежали на креслах, сдавленные пристяжными ремнями, их лиц нельзя было различить под липкими потоками крови, яркой, пугающей маской кровь застывала на морозе…

Мальчишка из самосвала ухватил Александраса за ногу и принялся вытаскивать тело из кабины.

Александрас вдруг отбрыкнулся — отчего мальчишка упал в снег — и шатаясь выбрался из «Жигулей».

— Вам нельзя ходить… — прошептал водитель панелевоза, начинающий полнеть седой мужчина в синем комбинезоне. — Сядьте на снег… Я сейчас принесу одеяло… Вам нельзя двигаться.

— Эляна… — прошептал Александрас.

— Я здесь… — услышали они её хриплый голос.

— Боже мой, что с тобой?! — воскликнули они в один голос и бросились друг навстречу другу.

— Кровь, сколько крови, ты ранена? — прошептал Александрас.

— Надо перевязать! — крикнул мальчишка из самосвала. — Я сейчас! — и побежал к самосвалу за аптечкой. Схватил её дрожащими руками, повернул назад, на ходу разрывая перевязочный пакет… Приложил его к голове Эляны…

— Это не кровь, — вдруг оторопело сказал он.

— А что? — испуганно спросила Эляна.

— Варенье, — сказал мальчишка.

— Варенье? — переспросил Александрас и потрогал лицо. Присмотрелся, облизнул палец…

— Варенье, — недоумённо сказал он. — Клубничное… — нервно хохотнул и стал осторожно вытирать лицо Эляны.

— Тихо, — сказал водитель панелевоза. — Пошевелитесь… Больше ничего не болит?

— Нет, — сказала Эляна.

— Кажется, нет… — сказал Александрас.

— Варенье, — сказал водитель панелевоза, и вдруг захохотал, как сумасшедший.

Мальчишка из самосвала испуганно посмотрел на него и через силу улыбнулся.

— Ха… — сказал Александрас. — Ха-ха… Ха-ха-ха… — И вдруг тоже засмеялся, как ребёнок, вынув у Эляны из-за шиворота крупную липкую ягоду.

Они смеялись и плакали, плакали и смеялись…

— В рубашке родились… — с непонятной завистью сказал водитель панелевоза.

В родной город они въехали всё-таки в собственном автомобиле. Машина, похожая на гармошку, катилась на буксире, влекомая панелевозом.

Под смятой крышей сидели Александрас и Эляна. На лбу Александраса темнела ссадина. У Эляны была забинтована рука.

Изуродованные колёса вращались по странной траектории, отчего машина на ровном месте то и дело подпрыгивала и вихляла задом, словно неприличная женщина.

— Странный автомобиль, — сказал Александрас. — Такое ощущение — он не хотел жить…

— Он пожертвовал жизнью… Чтоб мы стобой познакомились… — сказала Эляна. — Как настоящий друг.

— Да, — сказал Александрас. — У него мужской характер. Живого места нет, а колёса вертятся!.. Может быть, попросим шофёра проехать мимо ЗАГС'а?

— А что? — спросила Эляна. — Есть примета?

— Нет, — вежливо сказал Александрас. — Ты же вчера собиралась со мной разводиться! Напишешь заявление по дороге!

— Да-да-да, — сокрушённо покачав забывчивой головой, сказала Эляна. — Совсем забыла! А ты не хочешь меня поцеловать?

— Поцелуй перед разводом аморален! — сказал Александрас.

Она осторожно подняла раненую руку и обняла его.

¹⁹⁸³