Археология детства

Глава 4

ГОД ПЕРВЫЙ

Скрытый смысл первого крика,

или Краеугольный камень

в фундаменте жизни

Итак, свершилось. Ребенок сделал первый шаг в самостоятельную жизнь. Он извещает об этом мир своим знаменитым первым криком. Разные мыслители зачастую высказывали диаметрально противоположные мнения о том, что хочет выразить дитя этим криком.

Например, Гегель толковал первый крик человеческого существа как выражение его высшей природы, его власти над внешним миром. С другой стороны, Э. Фромм утверждал:

“В момент рождения ребенок испытывал бы страх смерти, если бы милостивая судьба не предохранила его от всякого осознания тревоги, связанной с отделением от матери и прекращением внутриутробного существования”1.

С этой точки зрения первый крик может быть истолкован как знак тревоги и протеста против того, что ребенок призван в этот мир со всеми его тревогами, страданиями и горестями.

То, чем на самом деле окажется этот крик — восторгом победителя или воплем несчастной жертвы, во многом определяется еще до момента рождения. Но, разумеется, в еще большей степени жизнь человека зависит от того, с чем он столкнется, появившись на свет. В этом смысле первый год жизни во многом становится определяющим.

“…Из всех существ человек рождается наиболее слабым, оставаясь долгое время совершенно беспомощным”2. Хотя симбиоз младенца с телом матери разрывается в момент рождения, он продолжает еще долгое время целиком существовать за счет нее. И именно от матери зависит, какой опыт извлечет и чему научится ребенок на первом году своей жизни.

По мнению Э. Эриксона, этот опыт влияет на всю последующую жизнь человека:

“Фундаментальной предпосылкой ментальной витальности (душевной жизнеспособности — В.И.) является чувство базового доверия — формирующаяся на основании первого года жизни установка по отношению к себе и миру. Под “доверием” я подразумеваю собственную доверчивость и чувство неизменной расположенности к себе других людей”3.

Иными словами, отношение окружающих, в первую очередь матери, к нему самому, его потребностям, его желаниям запечатляется в душе ребенка с первых дней его жизни. Если он получает тепло, ласку, заботу, то формируется образ мира безопасного, открытого и заслуживающего доверия. В противном случае мир для детской души становится источником угрозы и дискомфорта.

В соответствии с этими впечатлениями первого года жизни человек впоследствии строит свои отношения с другими людьми и с жизнью вообще.

Более того, поскольку на ранней стадии развития ребенок еще не может делать различия между “Я” и “Ты”, между собой и матерью, между собой и другими людьми, не может осознавать свою самость, он воспринимает себя абсолютно тождественным миру. По словам Дж. Л. Морено, “первые дни жизни младенец ощущает все предметы и людей как сосуществующие с ним, принадлежащие ему, или себя как сосуществующего с ними или принадлежащего к ним”4. Он есть мир, и мир есть он. И, следовательно, если мир хорош и заслуживает доверия, то хорош и заслуживает доверия и он сам. Если же мир плох и доверия не заслуживает, то, естественно, плох и не заслуживает доверия и сам ребенок.

На первом году жизни закладывается базис не только отношения к миру, но и — что не менее важно — отношения к себе.

Люди, у которых базисное доверие успешно сформировалось, во взрослой жизни представляют собой тип личности, открытой для прямых, искренних и честных отношений с другими. Готовой к сотрудничеству, надежной и не боящейся идти на оправданный риск.

Дефицит же базового доверия порождает впоследствии личность замкнутую, отчужденную, не способную к серьезным отношениям, живущую не в ладах как с окружающими, так и с самим собой. В крайних случаях — склонную к психотическим проявлениям. Мало того, забегая вперед, скажу, что такие люди очень тяжело поддаются психотерапевтическому воздействию по очевидной причине: они не в состоянии доверять терапевту.

Как же протекает процесс формирования доверия миру? От чего он зависит?

Как вы пеленаете своего младенца?

Процесс формирования базового доверия

Уже упоминавшийся Дж. Л. Морено характеризовал первый год жизни человека как своего рода матрицу его социального развития. “В этой матрице… переживание совместного бытия, совместного чувствования и совместного действования становится глубинным переживанием тождественности новорожденного с миром и образует основу для последующего доверия к собственному бытию”5.

Имеется в виду совместное бытие в первую очередь с матерью. Основная потребность младенца в первые месяцы жизни — потребность в пище. Мать — естественный, Богом данный источник ее удовлетворения. Но она не просто дает пищу, она доставляет удовольствие ребенку. Он обладает врожденной способностью сосать материнскую грудь. Он еще плохо различает предметы, не способен сфокусировать свой взгляд на чем-то конкретном, слабо различает отдельные звуки, и грудь матери — единственная по-настоящему осязаемая реальная вещь, которая существует для новорожденного в мире. В каком-то смысле она для него — весь мир. Материнская грудь также необходима младенцу, как и молоко. Именно из того, насколько своевременно, с каким чувством, с каким настроением мать подносит дитя к своей груди, складываются в душе маленького человека самые первые образы того мира, в котором ему предстоит жить.

Образно говоря, “в этот момент ребенок живет и любит через свой рот, а мать живет и любит через свою грудь, выражая мимикой, позой тела готовность сделать все необходимое для ребенка”6.

Нередко можно услышать мнение, особенно от женщин, что любая из них, даже если ребенок не был желанным, с его появлением на свет автоматически превращается в любящую мать и делает все для того, чтобы дитя чувствовало себя хорошо и комфортно. Если говорить об осознанном поведении женщины, это, наверное, во многом верно. Но вот что касается бессознательного…

Младенец крайне уязвим и беззащитен в первый год своей жизни. Поэтому одним из распространенных и традиционных представлений является убежденность в необходимости держать его туго спеленутым практически все это время. Я не думаю, что найдется много матерей, всерьез опасающихся, что в противном случае ребенок непроизвольным движением ручонки выковыряет себе глаз. Но существуют иные, более реалистичные объяснения необходимости именно такого подхода. Скажем, от многих женщин приходится слышать, что если младенца не спеленать, то этими самыми непроизвольными движениями во время сна он может напугать себя, в результате чего проснется и начнет плакать. Вполне логичная позиция. Но что стоит за ней? Я хочу спросить молодых мам, разделяющих данное убеждение: чего вы на самом деле боитесь? Того, что ваш младенец, испугавшись, получит психическую травму? Того, что он не будет высыпаться и вырастет физически слабым? А, может быть, вы опасаетесь неудобства, связанного с тем, что вам придется прервать телефонный разговор с близкой подругой и отправиться укачивать крикуна?

Если вы придерживаетесь той точки зрения, что грудного ребенка надо кормить строго по часам, задайте себе вопрос: почему вы ее придерживаетесь? Потому что так делала ваша мама? Потому что маленького человека надо с пеленок приучать к определенному режиму жизни? Потому что в противном случае он не получит необходимого количества калорий в нужное время и опять-таки вырастет слабым или не вырастет вовсе? А может быть, дело в том, что вам так удобно? Постарайтесь быть честными перед собой, отвечая на эти вопросы. Ведь именно из неосознанных мотивов складываются почти незаметные нюансы отношений матери и младенца, которые делают мир ребенка либо комфортным и заслуживающим доверия, либо неудобным и угрожающим.

Скажем, пеленать можно по-разному. Можно сделать это таким образом, что младенец будет чувствовать тепло и защищенность, подобно тому, как это было в материнской утробе, где он, между прочим, обладал известной свободой движений. Но можно сделать и так, что несчастному будет казаться, будто единственная цель всего сущего — расплющить и уничтожить его маленькое беззащитное тельце.

Еще несколько слов о бесах

К слову, о пеленании. В предыдущей главе я набросал портрет современной бородатой повитухи, проповедующей “альтернативные” роды. Как правило, этим дело не ограничивается. Сразу же за появлением младенца на свет Божий вступают в дело “альтернативные” методы оздоровления и закаливания. Вообще-то не очень понятно, зачем “оздоровлять” здорового ребенка. Впрочем, это я придираюсь. Требовать логической последовательности от “знаменитых народных целителей” не приходится. Важно, что “оздоровительные процедуры” сводятся, как правило, к выкручиванию суставов новорожденного в соответствии с “народными традициями”, заложенными в свое время Малютой Скуратовым, подбрасыванию несчастного к потолку и чуть ли не подвешиванию его за ноги. На фоне же наиболее “продвинутых” рекомендаций по “закаливанию” действия лиц, допрашивавших в свое время генерала Карбышева, могут показаться едва ли не гуманными. Мне бы хотелось спросить поклонников подобных “систем”: каким, по-вашему, может воспринимать мир грудной младенец, которого папа использует вместо гимнастической гири? Прошу прощения у читателей, но, право же, так и подмывает сказать такому отцу: “Лучше бы ты, дурак, почаще носил на руках свою жену!”

Самый простой способ сформировать

чувство базового доверия у ребенка —

доверять ему самому

Вернемся к тому, как неосознанные мотивы или ошибочные установки могут влиять на поведение женщины, ухаживающей за своим ребенком традиционными, принятыми среди вменяемых людей средствами. Например, кормить ребенка по часам можно тоже разными способами. Можно в определенное время просто предложить ему грудь, и если он от нее откажется, уважительно отнестись к его нежеланию есть. Есть и спать — единственные виды деятельности, вполне доступные организму человека в первые недели его жизни. Поэтому, если ребенок не болен, его отказ означает только одно: в данный момент он объективно не нуждается в пище, для того чтобы нормально расти и развиваться. В таком возрасте люди еще не умеют притворяться, лукавить и лгать. Они обучаются этому позже. Поэтому, не принимая грудь, малыш совершенно честно сообщает: “Мама, я сыт и сейчас не хочу есть”. Отчего бы ему не поверить?

К сожалению, многие мамы все-таки не верят. Они считают, что накормить надо во что бы то ни стало. В результате материнская грудь из источника пищи и удовольствия превращается в нечто огромное и страшное, забивающее рот и не дающее дышать.

Несколько слов о детском крике. Кормящей маме в любом случае, даже при самом заботливом и внимательном супруге, необходимо помимо ухода за младенцем делать еще какую-то работу по дому, и развлекаться, и, наконец, просто отдыхать. Если она лишится всего этого, то вряд ли сможет любить дитя духовной, зрячей любовью. Она может превратиться в верную рабыню привередливого господина и будет молить Бога, чтобы господин поскорее вырос. Рабы, даже самые преданные, по определению не способны любить своих повелителей той любовью, которой по-настоящему хорошая мать любит своих детей. А если в семье растет еще один ребенок…

В связи с этим возникает законный вопрос: должны ли родители немедленно реагировать на каждый крик грудного ребенка? И как именно реагировать? Крик и плач — это единственный способ заявить о себе миру, доступный человеку на первом году жизни. Послать сообщение о своих желаниях, потребностях, ощущениях, о том, что он жив, в конце концов. Да, младенцы, как правило, плачут, если они голодны, если у них болит животик, если их слишком туго спеленали и в других случаях, когда испытывают какой-то дискомфорт. Но часто они неистово кричат и для того, чтобы их взяли на руки и покачали или просто посидели рядом с их кроваткой.

Если вы помните, доктор Морено называл состояние первого года жизни человека матрицей его социального развития. Это проявляется, между прочим, и в том, что многие младенцы, по-видимому, рожденные экстравертами, с первых дней не терпят одиночества. Они настойчиво требуют постоянного присутствия рядом матери или другого человеческого существа, даже когда спят. Это не блажь, а реальная потребность таких детей. Это то, что им важно получать для того, чтобы воспринимать мир как заслуживающий доверия. Поэтому их потребность должна удовлетворяться настолько полно, насколько возможно в условиях конкретной семьи. Но это совершенно не означает, что жизнь семьи должна свестись к круглосуточной вахте возле трехмесячного любителя больших компаний.

Хороший выход из этой на первый взгляд неразрешимой дилеммы находят родители (я знаю таких), которые доверяют своим детям. Они не борются с потребностями своих детей, но и не приносят себя в жертву этим потребностям. Попросту говоря, не имея возможности на данном этапе своей семейной жизни часто бывать в гостях, они приглашают друзей к себе. И принимают ребенка, коль скоро он этого хочет, в компанию. Конечно, коллективное исполнение взрослыми рок-н-ролла “Lusting Hollywood” вокруг колыбели вряд ли понравится даже самому экстравертированному младенцу. А вот спокойная беседа взрослых ему не только не помешает заснуть, но, наоборот, поспособствует крепкому сну, особенно если ребенок сыт и действительно хочет спать.

Кстати, по мнению некоторых специалистов, дети кричат еще и потому, что это объективно необходимо в процессе развития для тренировки легких 7. Такой крик не только не является сигналом бедствия, требующим немедленной реакции со стороны родителей, но, наоборот, свидетельствует о том, что ребенок здоров и полон сил.

Короче говоря, дать малышу на первом году жизни максимум заботы, любви, внимания, необходимых для формирования у него базового доверия

к миру, не означает бросать все и вся и мчаться сломя голову на любой его писк.

Язык детского плача

Важно научиться понимать этот своеобразный язык плача и крика. Уже с самых первых дней плач ребенка, точно так же, как и речь взрослого человека, имеет различную эмоциональную окраску, в зависимости от того, о чем пытается поведать миру младенец. Женщине при обучении этому языку часто приходит на помощь материнский инстинкт. Но даже молодые мамы, родившие первенца, частенько испытывают затруднения. Еще сложнее папам. Для овладения этим искусством необходимо прежде всего подавить в себе естественный порыв немедленно бежать к дитяти при первых звуках его плача. Дайте ему возможность поплакать пусть совсем короткое время, внимательно вслушайтесь в тон его голоса. Постарайтесь понять, о чем этот плач. И потом действуйте. Один из специалистов по семейному воспитанию предлагал родителям, прежде чем подойти к плачущему ребенку, постоять и понаблюдать за ним минут пять, оставаясь вне поля его зрения, чтобы дождаться первой, пусть небольшой паузы в плаче. И постараться осмыслить не только причину слез, но и то, почему плач прервался.

Такой опыт кажется мне полезным еще и потому, что он позволяет соотнести тон и силу детского плача с мимикой младенца, которая уже с двухмесячного возраста достаточно выразительна, а иногда и раньше. Это существенно облегчает понимание состояния ребенка и того, что, собственно, он хочет сообщить.

Подобная работа, естественно, потребует определенных усилий. Однако, если ее проделать, то она не только облегчит жизнь родителей, но будет полезна и младенцу, позволяя ему получать именно то, в чем он на самом деле нуждается, и воспринимать мир как заслуживающий доверия.

Первая жизненная задача:

потреблять и присваивать.

Чему и как учатся при этом наши дети

Однако даже самым творческим и спонтанным родителям все равно придется считаться с тем, что на первом году своей жизни ребенок в основном продолжает играть ту роль, которую он усвоил в материнской утробе и которую некоторые психологи, быть может, несколько резко и неблагозвучно, но очень точно характеризуют как “роль паразита в теле матери”8. В первые месяцы после появления на свет малыш по-прежнему остается паразитом в том смысле, что он может только потреблять, не будучи пока в состоянии ничего дать взамен, кроме самого факта своего существования. В этом заложен глубокий нравственный смысл — “в принятии того, что ему дается, в обретении способности заставить кого-то сделать для него то, что он хочет, младенец также развивает необходимые основы, чтобы самому превратиться в дающего”9.

Вначале способ потребления практически исчерпывается процессом кормления и получения удовольствия от контакта с материнской грудью и сосания. Но уже скоро малыш обретает способность фокусировать свой взгляд на определенном предмете, выделяя его из окружающего, различать конкретные звуки. С этого момента он начинает “потреблять” все, что оказывается в поле его зрения, — с помощью глаз и ушей. То, что потребляется таким способом, не менее важно для формирования образа мира, заслуживающего доверия, чем ощущения, связанные с кормлением грудью. Иными словами, актуальным становится то, что младенец видит вокруг себя чаще всего. Открытые, улыбающиеся лица или мрачные, вечно чем-то озабоченные физиономии? Что он обычно слышит? Нормальную человеческую речь со всем присущим ей богатством оттенков и интонаций и здоровый жизнерадостный смех? Или неразборчивое двусмысленное бормотание и гневные крики? И это касается не только обращения непосредственно к ребенку, но и того, как взрослые, в первую очередь, естественно, родители общаются друг с другом.

Постепенно начиная двигаться и понемногу овладевая хватательными движениями, ребенок принимается “присваивать” различные предметы, пытаясь их брать и удерживать. Это всегда чревато неудачами. Таким образом формируется первый опыт проживания неудач. От реакции родителей на падение и слезы при первых самостоятельных попытках встать во многом зависит, как человек в дальнейшем будет воспринимать неудачи, неизбежные в жизни любого баловня судьбы. Как страшную катастрофу, ставшую закономерным итогом чрезмерно рискованной попытки сделать что-то? Как подтверждение собственной слабости, никчемности и неполноценности? Или же как возможность извлечь полезный опыт из провала и предпринять новый шаг?

С появлением первых молочных зубов ребенок начинает пытаться не только хватать, но и жевать, а следовательно, кусать все, до чего может дотянуться. В том числе и материнскую грудь. Это еще один важный момент первого года жизни. На стадии кусания специалисты рекомендуют продолжать кормление грудью. Однако мать должна без гнева и негодования, но ясно и настойчиво дать понять малышу, что он причиняет ей боль. Скажем, отнимая у него свою грудь всякий раз, когда это происходит. Способ этот известен всем женщинам мира. Однако очень многие мамы, жалея своего маленького, быстро сдаются и терпят боль, лишь бы тот не умер с голоду. По моему глубочайшему убеждению, жалость не просто плохой помощник в воспитании детей и вообще в человеческих отношениях, а опаснейший яд, убивающий подлинную любовь. Жалость унижает и жалеемого и жалеющего, превращая обоих из свободных творческих личностей, коими люди являются от рождения как вершина Божественного творения, в беспомощных калек.

Когда женщина начинает жалеть своего младенца и продолжает кормить его, терпя при этом довольно сильную боль, она тем самым оказывает ему очень плохую услугу.

Во-первых, она лишает ребенка возможности решить чрезвычайно интересную задачу: как, обладая зубами, научиться сосать мамину грудь таким образом, чтобы ее не отнимали. И дело тут не только в возможности для ребенка проявить свое творческое начало и свою спонтанность. (Спонтанность, по определению Морено, это способность находить адекватные способы реагирования на новые обстоятельства и новые способы реагирования на старые обстоятельства: “Индивид с высокой степенью спонтанности будет извлекать максимум из ресурсов, находящихся в его распоряжении, из интеллекта, памяти или навыков, и может оставить далеко позади обладателя лучших ресурсов, но наименьшим образом их использующего”10.) Решая эту задачу, маленький человек, в сущности, ищет ответ на куда более серьезный вопрос: как добиваться желаемого, считаясь при этом с интересами других. Как использовать по назначению имеющиеся силы и возможности, опять-таки не причиняя неоправданного ущерба другим людям. От ответа на эти вопросы, от решения, которое найдет ребенок, во многом зависит его поведение на протяжении последующей жизни.

Но даже это еще не все. В конце первого года жизни малышу предстоит пережить первый серьезный кризис — отрыв от материнской груди. Этот отрыв переживается как утрата. Утрата привычного способа получать материнскую любовь и ласку. Клиническая работа Э. Эриксона показывает, что уже на стадии кусания у ребенка возникает “некоторое чувство исходной утраты и предчувствие, что однажды его связь с матерью будет нарушена”11.

С этой точки зрения, отнятие груди у младенца, когда он причиняет боль, в определенном смысле является и подготовкой его к преодолению кризиса. Это опыт, дающий ребенку ощущение того, что он и мать не единое целое, но два самостоятельных человеческих существа. Это опыт, с одной стороны подтверждающий его смутные опасения, но в то же время демонстрирующий при спокойном и настойчивом поведении женщины, что, отнимая у него свою грудь, мать не только никуда не исчезает из его жизни, но и продолжает любить его, ласкать, прижимать к себе, согревать.

Если же такого опыта ребенок не получает, а весь предыдущий опыт его жизни свидетельствует о том, что мир, в котором он живет, не заслуживает доверия, то окончательное расставание с материнской грудью превращается в серьезную травму. Ее непосредственные последствия — состояние острой детской депрессии, а более отдаленные — депрессивная окраска всей последующей жизни человека. Происходит то, что в психоанализе принято называть “фиксацией на оральной стадии”. В поведенческом плане такая фиксация выражается в том, что, постоянно испытывая подсознательную тоску по утрате материнской груди, ребенок, а впоследствии и взрослый человек все время ищет ее замещение. По достижении определенного возраста фиксация может принимать форму различных зависимостей, в частности, наркотической и алкогольной.

Если же развитие личности в течение первого года жизни протекало в целом нормально, то отрыв от груди, вопреки неизбежным переживаниям ребенка, лишь подкрепляет уже сформировавшееся чувство базового доверия. Ребенок убеждается, что и лишенный маминой груди он продолжает оставаться сытым, принимаемым и любимым. Более того, доверие приобретает для малыша качественно новый оттенок. Получив первый серьезный опыт того, что мать и он сам — разные человеческие существа и мир от этого не рушится, что они могут жить и любить друг друга, оставаясь каждый самим собой, ребенок начинает доверять самому себе уже не как части мира, заслуживающего доверия в целом, но как индивидуальности.

“Доверие включает в себя не только то, что некто научается надеяться, полагаться на тех, кто извне обеспечивает его жизнь, но и доверие к самому себе, веру в способность собственных органов справляться с побуждениями. Такой человек способен чувствовать себя настолько полным доверия, что обеспечивающие его жизнь окружающие не должны постоянно стоять при нем на часах”12.

Завершая разговор о первом годе человеческой жизни, очень важном для ребенка и очень сложном для его родителей, я хочу привести слова доктора Дж. Добсона, обращенные к молодым мамам. С одним существенным, на мой взгляд, добавлением: я адресую их и молодым папам. От них тоже требуется немало заботы и терпения. “Будьте стойкими и выносливыми! Вы выполняете самую важную работу во всей Вселенной”.

Глава 5

ДО ТРЕХ И СТАРШЕ

Новая жизненная задача:

учимся не только присваивать,

но и отдавать

Итак, ребенок вступает в новый этап своей жизни. Он уже многое может и умеет. Он начал отделять себя от остального мира, различать “Я” и “Ты”, “мне” и “мое” и имеет сформировавшееся представление о том, каков этот внешний мир. Теперь ему предстоит осваивать непростую науку жить в этом мире уже в новом качестве — в качестве индивидуальности и самостоятельной личности. И первое, чему учится ребенок, уже умеющий присваивать, то есть хватать и удерживать, — это способности отпускать, то есть отдавать что-то личное миру.

В классическом психоанализе первичное формирование этого навыка соотносится с овладением ребенком процедурой очищения кишечника и мочевого пузыря и чувством удовольствия, связанным с этим процессом. Источником удовольствия служит как удовлетворение объективной потребности организма и, следовательно, избавление от напряжения и дискомфорта, так и похвала родителей, получивших своеобразный “подарок” за то, что ребенок хорошо и своевременно справился с важной задачей.

Я не являюсь сторонником ортодоксального фрейдизма и не хочу погружаться в глубины психоаналитических теорий, утягивая и вас за собой. Но вместе с тем, на мой взгляд, трудно не согласиться, что значение овладения контролем над процессами дефекации не исчерпывается формированием важной потребности “в принципе сохранять опрятность и по желанию выбрасывать то, что накопилось, — сменяющую произвольное задержание или освобождение от стула”1. В способности удерживать внутри или отпускать в зависимости от своего желания и внешних обстоятельств продукты жизнедеятельности организма впервые реализуется автономная или, точнее, свободная воля ребенка. То есть воля, предполагающая наличие возможности реального, осознанного выбора. Но возможность выбирать и принимать решение проявляется не только в том, что касается горшка.

“Нет!”, “Не хочу!”, “Не буду!”,

или Первые проявления

свободной воли и автономии

Едва ли не каждая мать замечала, насколько непредсказуемым, с ее точки зрения, становится поведение сына или дочери в этом возрасте. То он настойчиво прижимается к матери в тот самый момент, когда на кухне убегает молоко. То, наоборот, когда мать хочет приласкать своего младенца, тот вдруг начинает вырываться и отталкивать ее. Вот он с увлечением играет самыми обычными, сто раз побывавшими у него в руках кубиками, и уложить его в кровать — совершенно невыполнимая задача. А иной раз его внимание невозможно привлечь самой яркой, только что купленной игрушкой. Папа, потративший на ее покупку немало времени и денег, бывает удивлен и даже разочарован…

Очень многие дети в возрасте от 15 месяцев до двух лет почти на любое предложение взрослых практически неизменно отвечают “нет”. “Пойдем гулять!” — “Нет!”. “Идем в ванну купаться!” — “Нет!”. “Поиграй немного один!” — “Ни за что!”. Я уже не говорю о реакции на предложение съесть кашу или пойти спать.

К этому добавляется навязчивое, прямо-таки маниакальное желание развалить, разобрать, сломать, разбить все, что только возможно, в доме, включая собственный нос.

К середине третьего года жизни при нормальном развитии ребенок овладевает активной речью, а к концу этого года уже может использовать сложные предложения. Таким образом, он получает в свое распоряжение не только новый эффективный способ сообщать родителям о своих чувствах, ощущениях, желаниях и намерениях, но и мощное средство, дающее дополнительные возможности претендовать на их время, внимание, терпение и кошелек. Не случайно В. Сатир отмечала момент овладения ребенком речью как кризисный период в жизни семьи.

Разные родители, естественно, по-разному пытаются справиться с возникающими трудностями. Супруги, любящие друг друга и своего ребенка исходя из принципа “по хорошу мил”, ищут причины, порождающие такое поведение малыша, относятся к ним с пониманием и уважением. Для них вопрос о том, как, считаясь с потребностями и чувствами ребенка, не позволить ему превратить дом и жизнь семьи в пандемонимум, становится совместным поиском решения трудной и интересной задачи. Возможностью проявить спонтанность и творческий подход. Эта задача может быть сформулирована следующим образом: как научить маленького человека, не ущемляя его свободной воли при принятии решения, считаться с другими людьми, не пренебрегая при этом собственными интересами? Как заложить в формирующуюся личность азы понимания того факта, что любой по-настоящему самостоятельно сделанный выбор влечет за собой личную ответственность для того, кто этот выбор делает?

Я уже говорил, что для поиска эффективного решения необходимо понимать истинные мотивы, определяющие поведение ребенка в этом возрасте.

Давайте сразу договоримся: ни один малыш на свете в возрасте одного — трех лет, что бы он ни вытворял, не имеет сознательной цели расстроить маму, вывести из себя папу или довести до инфаркта бабушку. Не намерен он и умереть с голоду, когда отказывается от каши, не желает познакомиться с “прелестями” диатеза, когда требует конфет и не собирается свести счеты с жизнью, когда пытается засунуть пальцы в розетку.

Чего он действительно хочет, так это любым способом реализовать начавшую проявляться способность контролировать свой организм и происходящие в нем процессы. Способность и потребность не только присваивать что-то из внешнего мира, но и отдавать. Наконец, способность и потребность самому решать, что именно и когда присваивать и что именно и когда отдавать. Для обретения необходимого опыта и полноценного удовлетворения этих потребностей и реализации способностей необходимо изучить, исследовать мир. Теперь, когда выяснилось, что мир не идентичен ему самому, что это нечто другое и в большинстве случаев неизвестное, ребенку необходимо выяснить, как мир устроен. Ему также необходимо выработать способ взаимодействия с этим миром во всем его многообразии. Поскольку малыш еще не способен к восприятию абстрактных понятий, единственный доступный способ исследования — постижение всего и вся через чувственный эмпирический опыт, через личное действие.

Вот отсюда и берется категорическое “нет” в ответ на совершенно безобидное предложение пойти погулять. Ребенок ведет борьбу за свою автономию, за свое право выбора, являющееся совершенно необходимым условием для личных действий. Начинается эта борьба с отвержения чужого мнения, с отказа признавать внешний авторитет. Наталкиваясь на категоричное неприятие такого поведения со стороны родителей, ребенок не просто оказывается в условиях, неблагоприятных для обретения опыта, витально необходимого для формирования его личности. Если на данном этапе жизни “нет” маленького человека полностью игнорируется взрослыми, то мальчик или девочка могут извлечь для себя важный жизненный урок. Смысл этого урока сводится примерно к следующему: если хочешь быть хорошим, всегда нужно соглашаться с внешним мнением, особенно с мнением авторитетным. Приняв в раннем детстве такое решение, многие мальчики, радующие родителей и учителей послушанием, не могут сказать “нет”, когда “старшие товарищи” предлагают им принять участие в краже или изнасиловании, либо просто покурить анаши в школьном туалете. А многие девочки, умиляющие родителей и их знакомых скромностью и покорностью, не могут сказать “нет”, когда взрослые дяди на дорогой машине предлагают им прокатиться на ночь глядя до ближайшего парка…

Кроме того, чувство протеста, все равно сохраняющееся за внешним послушанием ребенка, рвется наружу и ищет выход в неадекватных действиях и поступках. Именно такие дети долгое время не желают, как часто считают взрослые, а на самом деле не могут правильно пользоваться горшком, используя свои экскременты в качестве средства выражения протеста и агрессии. В более зрелом возрасте протест может принимать форму асоциального и, более того, преступного поведения.

Наверное, уже понятно и то, откуда берутся разбитые чашки, вазы и носы. Беря в руки дорогую и хрупкую вещь, ребенок пытается, во-первых, выяснить, что же на самом деле она собой представляет. На что годится? Стоит ли ее присваивать? Во-вторых, выпуская из рук вазу из английского фарфора, разумеется, таким образом, чтобы она упала на паркет, а не на мягкую подушку, малыш не только продолжает исследовать ее свойства, но и наблюдает, что вообще произойдет в жизни, если перестать удерживать данный предмет, то есть отпустить, отдать его.

Если в этот момент в комнату ворвется бабушка с веником и вместо того, чтобы использовать веник по назначению, то есть убрать осколки, “приласкает” им любимую внучку, то весьма возможно, что урок, который извлечет девочка из полученного опыта, будет звучать примерно так: “Уж если что-то попало к тебе, то ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не следует выпускать это из рук!” Вы никогда не сталкивались с людьми, руководствующимися в жизни подобными принципами? И как впечатление?

А что произойдет, если, войдя в комнату сына и увидев подаренную полчаса назад дорогую машину, превратившуюся (в который раз!) в груду “запчастей”, папа потеряет терпение, топнет ногой и даст звучный шлепок? Чему он тем самым научит ребенка?

Бережному отношению к своим вещам? А может быть, тому, что ребенок не имеет права распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению, в том числе опять-таки отдавать ее или, скажем, дарить? Может быть, урок, который извлечет мальчик, прозвучит примерно так: “Все, к чему я прикасаюсь, неминуемо превращается в ни на что не годный хлам”. Не отсюда ли берутся впоследствии многие мужские проблемы — от неспособности забить гвоздь до импотенции?

Что со всем этим делать?

“Но что же делать?” — спросите вы. Потакать всем детским капризам? Самим перебить в доме все, что бьется? Просто ни на что не обращать внимания?

Ответ вполне очевиден: конечно же, нет. Разумеется, универсальных рецептов на все случаи жизни не даст никто. Но я твердо верю, что, зная истинные причины поведения ребенка, доверившись своей спонтанности и креативности (способности творить и создавать нечто новое), запасшись толикой терпения и вооружившись здравым смыслом, каждая семья, в которой люди по-настоящему любят друг друга такими, какие они есть на самом деле, способна найти оптимальное решение, отвечающее уникальности данной семьи и конкретным условиям, в которых она живет.

Вместе с тем, я хочу поделиться кое-какими соображениями и привести некоторые примеры эффективного и полезного для всей семьи поведения взрослых.

В каких случаях в ответ на категорический отказ ребенка от чего-то или не менее категоричное требование стоит пойти ему навстречу, а когда нужно проявить твердость и настоять на своем? Мы договорились исходить из того, что во всех своих притязаниях и отказах ребенок не руководствуется соображениями злой воли и желанием причинить вред себе или окружающим. Поэтому все его “нет”, как и все его “хочу”, заслуживают нашего внимания и по возможности беспристрастного рассмотрения.

Проделайте такую работу. Обязательно вдвоем: во-первых, тем самым вы добьетесь большей объективности. Во-вторых, что очень важно для всего процесса семейного воспитания, сможете выработать единую позицию.

В-третьих, вместе легче преодолевать возникающие “затыки”. В-четвертых, вы сможете поделить ответственность и время каждого из вас в соответствии с принятым решением.

Итак, начнем. Прежде всего целесообразно придерживаться стратегии, асимметричной стратегии ребенка. Если по изложенным выше причинам ребенок в этот период жизни строит свое взаимодействие с другими в логике “нет”, то взрослым имеет смысл исходить из логики “да”. Чтобы пояснить эту мысль, позволю себе небольшое отступление.

И как психотерапевту, и как социальному психологу, мне часто приходилось и приходится иметь дело с неспособностью людей по тем или иным причинам эффективно противостоять социальному давлению, проявлять твердость и жестко отстаивать свои интересы в ситуации манипулирования и т.п. То же самое часто приходилось слышать и от многих коллег. Не случайно неизменной популярностью пользуются тренинги самых разнообразных жанров, затрагивающие тему, которую условно можно обозначить “Как сказать “нет”. Одновременно бросается в глаза обстоятельство, на первый взгляд прямо противоречащее только что сказанному. Многие представители самых разных возрастных и профессиональных категорий — от студентов, изучающих психологию, до менеджеров и бизнесменов “кому за 30” — в ходе многих экспериментов (ролевых и организационных игр, тестов на спонтанность, опросов и т.д.) демонстрируют выраженную тенденцию к конкуренции и конфронтации в ситуациях социального взаимодействия, в ущерб сотрудничеству даже тогда, когда последнее не только возможно, но объективно является единственным средством удовлетворения собственных интересов. То есть предпочитают априорно, без внимательного изучения альтернатив действовать в логике “нет”. Весьма вероятно, что данный стереотип поведения является компенсацией психологических трудностей, возникающих при необходимости сказать “нет” в тех случаях, когда это объективно диктуется реальными обстоятельствами. Такое поведение само по себе с очевидностью может создавать проблемы. Не зря в последнее время наряду с упомянутыми тренингами, обучающими людей уверенно и твердо говорить “нет”, появились программы, не меньшее внимание уделяющие способности уверенно и ответственно говорить “да”. А теперь, имея все это в виду, вернемся к детским “нет”.

Выпишите на лист бумаги все наиболее типичные случаи, когда в ответ на свое требование вы получаете отказ. Прочитайте внимательно то, что у вас получилось. Прежде всего подумайте: а почему, собственно, в каждом конкретном случае вы хотите, чтобы ваш ребенок вел себя именно так, а не иначе? Чем вы на самом деле руководствуетесь, выдвигая то или иное требование? Заботой о безопасности малыша? О его здоровье? Может быть, мнением вашей матери или соседей? Просто своими желаниями (между прочим, вы имеете на них право)? Может быть, вы делаете это потому, что вам так удобно (а это тоже немаловажно)? Повторю то, к чему уже не раз призывал вас: будьте честны перед собой, отвечая на эти вопросы. От этого (поверьте, я не преувеличиваю!) зависит судьба ваших детей. Отдайте себе и друг другу отчет в том, что по каким-то причинам, быть может, кажется вам неприятным или некрасивым. Помните: вы не на заседании родительского комитета и даже не на приеме у психоаналитика. Вы у себя дома. В своей семье. Прочитайте список еще раз. Какие “нет” вашего ребенка вызывают у вас наиболее сильную эмоциональную реакцию: неприятие, страх, возмущение? Остановитесь на таких моментах особо. Похоже, что именно тут дело не в объективной ситуации, а в ваших личностных особенностях и, быть может, даже проблемах. Обсудите это друг с другом.

Теперь сделаем следующий шаг. Сейчас, более или менее выяснив причины поведения ребенка, проанализировав наши собственные мотивы и по возможности объективно оценив реальные обстоятельства каждой типичной ситуации, мы можем сделать реальный выбор и принять ответственное решение: когда следует пойти навстречу ребенку, а когда настоять на своем.

Осталось договориться о том, как конкретно, какими, так сказать, техническими средствами реализовывать принятые решения и кто из супругов возьмет на себя ту или иную конкретную часть этой работы. При этом полезно иметь в виду, что многие детские “нет” при гибком, спонтанном и творческом подходе взрослых как бы взаимно поглощают друг друга и позволяют родителям добиться своего, сохраняя полное уважение к мнению ребенка. Ну, например, до боли знакомая мамам проблема с едой. Во многих семьях она превращается в подлинный кошмар. С другой стороны, как я уже говорил, на рассматриваемом этапе жизни ребенка даже предложение погулять встречает протест по той единственной причине, что оно исходит извне. Теперь представим, что вы предложили сыну или дочери пойти на улицу, вместо того чтобы давиться ненавистной кашей. Как, на ваш взгляд, он или она отреагирует? Услышите ли вы в ответ набившее оскомину “нет”? Позвольте еще один вопрос. Будет ли каша столь же отвратительной после часа, проведенного на свежем воздухе? Особенно если ваш ребенок уже овладел способностью активно двигаться? При таком подходе вы вместе с вашим ребенком достигаете взаимного выигрыша. Вы добиваетесь своего без ненужной нервотрепки, экономя при этом время, которое другие родители тратят в аналогичных ситуациях на разговоры и уговоры, угрозы и умасливания. Ребенок тоже добивается своего, тем самым проявляя собственную автономию и получая от этого удовольствие!

Для того чтобы делать эти маленькие “фокусы”, здорово облегчающие жизнь, вам необходимы две вещи. Во-первых, способность и желание на какое-то время встать на точку зрения вашего малыша, чтобы понять, что, с его точки зрения, является наибольшим “злом”. Тогда вы сможете если не в любой ситуации, то достаточно часто предлагать ему выбор между “злом” крупным и “злом” минимальным, которое в такой ситуации перестает быть “злом” и выступает как желанное избавление. Во-вторых, вам придется отказаться от догм и правил, когда-то и почему-то вами усвоенных. Имейте в виду, что самые хорошие и проверенные правила были придуманы людьми. Другими людьми. Ваша же семья — это ваша семья, и ваши дети — это ваши дети. Не бойтесь экспериментов. Любой вменяемый врач-педиатр скажет вам, что с точки зрения здоровья и нормального физического развития ребенка абсолютно все равно, будет он завтракать в 8.00 или в 9.30. Будет он спать после обеда с двух до четырех или же с трех до пяти. От себя я бы даже добавил, что в этом смысле все равно, будет ли он вообще спать днем, но боюсь прослыть радикалом.

Все сказанное о работе над детским “нет” в равной степени относится и к тому, что делать с детским “хочу”.

Проделывая всю эту непростую работу, ни в коем случае не забывайте о себе. О своих привычках и потребностях. Как я уже сказал, вы имеете на них полное право. И, повторюсь, плюньте на авторитеты и мнение соседей. Доверьтесь собственному здравому смыслу.

В свое время одна женщина, прекрасная мать двоих замечательных детей, рассказала мне, как, живя в Западной Европе, она была шокирована тем, что родители там позволяют своим детям залезать на обеденный стол прямо в обуви. Всякий раз, принимая гостей, она испытывала затруднения, не зная, как поступить, когда начиналась детская возня на столе. Не знаю, как вы, а я, например, категорически не желаю обнаружить в своей тарелке с супом шнурки от кроссовок своего обожаемого чада, не говоря уже о носках его приятеля. И не имеет значения, где это происходит — в Москве, Берлине, Париже или Лондоне! Даже тот факт, что улицы “у них” убирают лучше и с экологией дело обстоит намного благополучнее, не убедит меня в обратном! Это тот самый случай, когда взрослые должны настоять на том, чтобы с их мнением в их доме безусловно считались, вне зависимости от того, что там принято у соседей, какими бы достойными и замечательными людьми они ни были. Это один момент. С другой стороны, с точки зрения свободного от предрассудков здравого смысла, мне совершенно очевидно, что если двухлетний ребенок на протяжении целого дня ни разу не изъявил желания залезть на стол, под стол или в шкаф, то скорее всего, у него температура или болит живот.

Я сказал, что взрослые должны настоять на том, чтобы с их мнением безусловно считались. Теперь несколько слов о возможных способах настоять на своем в тех случаях, когда это действительно необходимо.

Дело сильно облегчается тем, что после полутора лет малыш уже в состоянии понять смысл целых предложений о событиях и явлениях, часто повторяющихся в его жизни. К двум годам он может воспринимать несложный сюжет на картинке и отвечать на вопрос: “Кто здесь нарисован?” и “Что происходит?”.

Таким образом, взрослые получают возможность не просто на чем-то настаивать, но и объяснять, почему они это делают. Наберитесь терпения и будьте настойчивы. Разговаривая с ребенком, обязательно займите такое положение, чтобы его глаза были на одном уровне с вашими. Начав ходить и научившись прямо держать свое тело, ребенок, как ни парадоксально это выглядит на первый взгляд, начинает острее ощущать свою уязвимость и зависимость в силу того, что получает возможность реально сравнивать размер и пропорции своего тела с телом взрослого человека. Поэтому очень важно донести до ребенка, что в каких-то вопросах он должен подчиняться вам не потому, что вы больше и сильнее, а потому, что вы любите его и заботитесь о нем. Важно, чтобы он воспринял подчинение не как ущемление его свободной воли, а как возможность использовать для собственного блага ваш опыт, ваши знания, ваши возможности. В этом случае подчинение воле родителей не снижает самоуважения, а наоборот, подкрепляет его. Ребенок убеждается в том, что он может контролировать свое тело и свою жизнь не только через способность настоять на своем, но и через способность принять чужую точку зрения. Он может что-то отдавать миру, не только выпуская чашку из рук, но и отдавая родителям какую-то часть контроля над своей жизнью.

Разумеется, не все можно объяснить маленькому человеку исключительно словами. Тут на помощь придут рисунки. Например, запрещая ребенку играть на кухне с острыми предметами, можно нарисовать картинку, изображающую, что происходит с детьми, нарушающими такой запрет. В любом случае, настаивая на чем-то, будьте терпеливы, тверды и последовательны. И обязательно убедитесь, что вы услышаны и поняты.

Коротко о преступлении и наказании

Часто молодые мамы задают вопрос: нужно ли и можно ли наказывать детей в этом возрасте? И если да, то как именно? Вопрос о наказании детей чрезвычайно серьезен. В этой главе мы с вами еще обсудим его подробно. Здесь же замечу: я абсолютно убежден, что наказание играет конструктивную роль в том и только в том случае, когда у ребенка совершенно ясно и четко сформировано представление о той или иной норме или правиле поведения, которые он должен соблюдать, и о том, какие именно санкции последуют в случае их невыполнения. Более того, он должен знать, почему именно, исходя из каких соображений и резонов следует подчиняться означенным правилам. Если вы твердо уверены в том, что изложенные принципы применительно к двухгодовалому ребенку соблюдены, то наказание можно использовать. В случае же отсутствия такой уверенности, на мой взгляд, лучше отнестись к факту неповиновения как к сигналу о том, что вы были недостаточно понятны, а может быть, недостаточно тверды и настойчивы, объясняя свои требования сыну или дочери. Я не буду распространяться о том, что наказание, коль скоро оно применяется, не должно быть жестоким или ущемляющим чувство собственного достоинства вашего ребенка. Это вполне очевидно.

Еще раз о том, как адекватно и продуктивно

реагировать на “кризисные” ситуации

Теперь поговорим об исследовательской деятельности детей в возрасте до трех лет и о последствиях их научных изысканий для семейного покоя и бюджета. Начнем с уже знакомых нам английского фарфора и богемского стекла.

Вообще-то, уважаемые взрослые, это целиком и полностью ваша ответственность — держать ценные и хрупкие вещи подальше от юного натуралиста. Вы-то, в отличие от него, прекрасно осведомлены об их физических свойствах и рыночной стоимости. Поэтому супруги, выросшие в семьях, где жили кошки или собаки, оказываются гораздо лучше подготовлены к рождению первенца, чем молодые люди, никогда не сталкивавшиеся с проблемой ободранных обоев или изгрызенной обуви. Как видите, домашние животные приносят пользу и с такой неожиданной стороны. Но мы немного отвлеклись…

Как быть, если это все-таки свершилось? Вы вбегаете в комнату, привлеченные неожиданным грохотом, и вместо любимого сервиза видите на полу радужную гору осколков…

Прежде чем что-то сказать или сделать, глубоко вздохните. Подождите еще минуту. Дайте своему сознанию возможность освободиться от самой первой мысли: “Боже! Какой ужас! Я, наверное, сойду с ума, прежде чем он вырастет!”. Весьма возможно, на ее место придет несколько иная мысль: “Боже! Какое счастье, что телевизор был выключен, я услышала и успела вовремя!”. Возможно также, что место отчаяния и гнева займет радость от того, что вы действительно успели вовремя, прежде чем наш исследователь успел потоптаться на радужной куче босыми ногами или засунуть самый красивый осколок себе в рот.

Теперь вы способны воспринять ситуацию такой, как она есть на самом деле. А выглядеть она может примерно следующим образом. Вам пришлось пережить потерю. Быть может, даже трагедию. Не исключено, что вам придется оплакивать свою потерю. Говоря это, я не шучу и не ерничаю. Бывают по-настоящему дорогие вещи. Скажем, как память о ком-то или о чем-то. Это правда, правда жизни. Но это не вся правда. Другая ее часть заключается в том, что не произошло еще более страшного несчастья. А оно могло случиться, не приди вы вовремя. Это во-первых. Во-вторых, семейные сцены и детские слезы не вернут к жизни погибшую вещь. Не облегчат вашу боль. Они, в конечном счете, только усилят ее.

Приняв ситуацию такой, как она есть, вы обретаете способность выразить ребенку свое огорчение и недовольство адекватным способом, не пугая и не оскорбляя его. Кстати, то, что крики и шлепки — не самый лучший способ действий, вовсе не означает, что, отказываясь от них, вы должны одновременно отказаться и от своих чувств и под маской беспристрастности скрывать от сына или дочери, насколько вы огорчены, расстроены или разгневаны.

Уберите осколки. Между прочим, если физическое развитие и моторные навыки ребенка позволяют и нет риска получить серьезную травму, обязательно сделайте это вместе с ним. В противном случае пусть он просто присутствует при уборке. Чуть позже спокойно, но настойчиво и твердо дайте ему понять, что он не должен подходить к шкафу, в котором хранятся хрупкие вещи. Как предлагалось выше, используйте рисунки, чтобы объяснить, почему нельзя этого делать.

Дела посудные — по преимуществу женские. Они касаются в первую очередь мам. Теперь перейдем к делам мужским и посмотрим, как ведут себя папы. Мы уже видели, как детская жажда познания иной раз превращает дорогостоящие игрушки в металлический хлам и что из этого выходит.

Итак, я обращаюсь к мужчинам: вы входите в детскую и видите, что ваш роскошный подарок выглядит как бесформенное нагромождение проводов, колес и чего-то не поддающегося идентификации. В углу валяется пульт дистанционного управления. Похоже, его пытались вскрыть, швыряя о стену. В довершение всего трехлетний сын истошно орет, успев рассадить руку в процессе изучения устройства сложного аппарата. Вполне понимаю вашу возможную реакцию. Ведь дело в конце концов не в материальных затратах. Во всяком случае, не только в них. Вы старались, хотели удивить и доставить радость. Вместо этого такое вот отношение и головная боль после работы.

Но давайте попробуем подойти к ситуации по-мужски. Спокойно, без излишних эмоций и скоропалительных выводов.

Прежде всего, коль скоро вы как глава семейства и взрослый ответственный человек считаете возможным делать своему совсем еще крошечному сыну двухсотдолларовые подарки, то это ваше личное дело и ваша же личная ответственность. Я даже не предлагаю выяснять, чем вы руководствовались при этом — двигала ли вами беспредельная любовь к ребенку, или тяга к самоутверждению, намерение продемонстрировать родственникам и знакомым, насколько вы успешный профессионал и заботливый отец, или подсознательное желание самому развлечься на досуге с радиофицированной моделью. Повторяю, в данном случае все это не столь уж важно.

По-настоящему важно, на мой взгляд, другое. Приняв решение сделать такой подарок, вы, опять-таки как мужчина и зрелый человек, должны быть последовательны до конца. Я имею в виду, что, даря что-то кому-то, вы добровольно отказываетесь от всех прав на эту вещь, какой бы ценной она ни была, и целиком передаете их новому владельцу, как бы мал он ни был. Другое дело, как человек разумный, вы должны (а в том, что касается детей, и обязаны) прогнозировать последствия своих действий, в том числе отдаленные.

Я помню случай из моей практики, когда родители трехлетнему (!) мальчишке подарили на день рождения компьютер! Через десять лет они обратились к психологу с жалобой на то, что ребенок чрезмерно увлечен общением с машиной и проводит за ней все свободное время. Интересно, чего ожидал отец мальчика (компьютер, безусловно, мужской подарок): что малыш будет колоть им орехи или часами сидеть, уставившись в загадочную темноту экрана выключенного монитора?

Но, повторюсь, уж если решение принято, надо доводить его до логического конца. Следовательно, получив подарок, ребенок должен получить и право распоряжаться им по собственному усмотрению, не спрашивая вашего мнения и разрешения, если он сам этого не желает. Помните, я говорил о том, что семья должна дать ребенку здоровое чувство частной собственности? Оно начинается именно с предмета нашего теперешнего разговора. Кстати сказать, неуклонное соблюдение этого принципа позволит избежать многих конфликтов, если у вас растут двое или больше детей. Я думаю, значительная часть родителей, у которых в семье не один ребенок, могут засвидетельствовать, насколько часто братья и сестры поднимают тарарам в доме, затевая спор о том, кому возиться с той или иной игрушкой, почему кто-то взял книгу со стола, куда делись фломастеры. Это происходит, как правило, если родители, движимые исключительно благими побуждениями, покупая что-то для детей, говорят им и друг другу: пусть это будет общим. Дети же, не обремененные знанием социалистических учений, в подавляющем большинстве плохо понимают смысл слова “общее”. Для них “общее” чаще всего значит “ничье”. Отсюда взаимное стремление присвоить эту вещь, утвердить свои права на нее. Результат — неизбежное столкновение интересов и, как следствие, крик, слезы, драка, апелляции к родителям. Таким образом, покупая нечто “общее” с целью объединить, сплотить брата с сестрой, на самом деле мы сталкиваем их лбами. В семьях же, где каждую вещь, каждую игрушку покупают конкретно кому-то (при этом, естественно, необходимо соблюдать баланс интересов, чтобы ни один ребенок не чувствовал себя обделенным), такого, как правило, не происходит. Более того, поскольку у вещи есть владелец, естественно и нисколько не унизительно спросить у него разрешения, коль скоро возникло желание или необходимость данной вещью воспользоваться. Как правило, такое обращение одного ребенка к другому не встречает немотивированного, “из вредности” отказа. Именно так братья и сестры учатся взаимному уважению и получают опыт нормального делового взаимодействия между людьми.

Однако вернемся в нашу детскую. Начнем с уже известного простого приема: глубоко вдохнем и выдохнем. Дождемся (уверяю, ждать придется очень недолго), пока на место первой мысли: “О черт, какой бедлам!” придет другая, что-то вроде: “Боже мой, у него действительно сильно идет кровь! Что с ним?”. В этом случае первым и естественным нашим делом будет успокоить ребенка и осмотреть рану. Я призываю всех пап: не обращайтесь в такой ситуации к супруге. Сделайте все необходимое сами. Поверьте, вы справитесь лучше вашей замечательной жены. И это именно то, что нужно вашему сыну в данный момент.

После того как рана обработана и перевязана, слезы высохли и ребенок успокоился, вернитесь в детскую вместе с ним. Внимательно посмотрите на то, что осталось от вашего подарка. Возможно, у вас снова возникнет чувство досады. Не спешите его выплескивать. Сделайте еще один глубокий вдох и выдох. И быть может, вам в голову придет примерно такая мысль: “Какой все-таки любознательный и сообразительный растет у меня парнишка! Надо же, в три-то года умудриться раскрутить до винтика такую сложную вещь!”. Поделитесь этой мыслью со своим сыном. Посмотрите на его реакцию. Уверен, вы получите такое вознаграждение за все материальные и моральные потери, о каком и не мечтали, затевая всю эту историю! Может быть, вам захочется сказать что-то вроде: “Ты здорово потрудился над тем, чтобы разобрать машину на детали. Теперь давай посмотрим вместе, сможем ли мы ее восстановить?”.

Разумеется, все сказанное не является панацеей и рецептом на все случаи жизни. Вы и ваша семья уникальны. Творите и экспериментируйте. Главное — все время помнить, что стадия развития ребенка от года до трех лет “…становится решающей для установления соотношения между доброй волей и полным ненависти самоутверждением, между корпоративностью и своеволием, между самовыражением и компульсивным самоограничением или смиренной угодливостью”2.

“Как тебе не стыдно реветь?

Ты уже большая девочка!”,

или “Мужчины не плачут!”

К сожалению, многие взрослые люди не дают себе труда задуматься об этом. Более того, исповедуя принцип любви “по милу хорош” по отношению друг к другу и к детям, некоторые родители совершенно не желают видеть и, соответственно, считаться с тем, каков их ребенок на самом деле. Они игнорируют его потребности и прилагают массу усилий к тому, чтобы подогнать маленького человека под мерки, продиктованные идеальным образом, придуманным ими самими, их собственными родителями или другими людьми, мнение которых представляется авторитетным и важным. Очень часто такие семьи обращаются за помощью к психологам, декларируя, что “с ребенком много проблем, с ним что-то не в порядке”. В переводе на ясный человеческий язык подобный запрос выглядит примерно следующим образом: “Мне не нравится мой сын (дочь) таким, какой он есть! Будьте добры, переделайте его”. Между прочим, Вирджиния Сатир рассматривала подобные телодвижения родителей, столкнувшихся с проблемной ситуацией, как неосознанный поиск “слабого звена” в семейной системе. То есть “назначение” ребенка ответственным за дисфункции семейной жизни, причины которых могут лежать в области не детско-родительских, а супружеских отношений. Она ввела даже специальный термин для обозначения такого ребенка в семейной терапии — “идентифицированный пациент”. Естественно, такая тактика не только травматична для ребенка, но и разрушительна для семьи в целом, поскольку уводит ее членов в сторону от поиска решения подлинных проблем во взаимоотношениях. Вообще говоря, визит к семейному терапевту в подобной ситуации может оказаться наиболее продуктивным действием, поскольку умение отделять “мух от супа”, сиречь “идентифицированного пациента” от ребенка, у которого действительно есть личностные проблемы или проблемы развития, — непосредственная задача такого специалиста.

Но обращение к терапевту — это обычно следующий шаг. А сначала родители (чаще всего мамы) предпочитают действовать самостоятельно. И здесь кроется источник многих бед. Если бы люди не были столь самонадеянны и обращались за помощью, пока печень еще цела и “Боржоми” пить полезно! Однако оставим бесплодные сетования, лучше посмотрим, как действуют мамы и к чему это приводит.

С ростом в нашем обществе интереса к религии, психологической литературе и жизненному укладу цивилизованных стран большинство родителей отвергают физические наказания как систему воспитания. Поэтому для подавления попыток ребенка бороться за свою автономию и проявлять свободную волю сплошь и рядом используются “гуманные” методы, не связанные с рукоприкладством. Я бы выделил три наиболее распространенных способа “цивилизованного” подавления детской индивидуальности. Первый, в каком-то смысле наиболее опасный и, увы, едва ли не наиболее распространенный в нашей культуре — пристыдить и тем самым индуцировать чувство вины (“Как тебе не стыдно плакать, ты уже большая девочка!”; “Как тебе не стыдно! Ты мужчина, а настоящие мужчины не плачут!”). Второй способ — угрозы и запугивание (“Будешь себя плохо вести, отдам тебя вон тому незнакомому дяде!”). И, наконец, третий — подкуп или шантаж, два разных проявления одной и той же модели поведения (“Если скушаешь кашу, я дам тебе твою любимую конфету!”).

Начнем со стыда и следующего за ним чувства вины. Я не случайно отметил популярность такого способа воздействия на ребенка именно у нас, в России. На мой взгляд, это связано с упрощенным, точнее, совершенно неверным пониманием духовной традиции. Среди склонных к богоискательству представителей интеллигенции, а также некоторых людей, считающих себя церковными и православными, распространена убежденность, что стыд и вина есть проявление нравственного начала в человеческой душе, так сказать, “голос совести”. Не случайно Вл. Соловьев “счел возможным усмотреть в стыде эмпирическую основу моральной жизни”3.

В современной психологической науке весьма распространенным является взгляд на стыд как на

“инфантильную эмоцию, явно недостаточно изученную из-за того, что в нашей цивилизации она так рано и так легко поглощается виной. Стыд предполагает осознание того, что некто полностью разоблачен, раскрыт, что на него смотрят… Некто виден, но не готов к тому, чтобы быть видимым; вот почему в снах о стыде на нас смотрят тогда, когда мы не полностью одеты, в ночной рубашке, “со спущенными штанами”4.

Возможно, кто-то из уважаемых читателей в этом месте испытает прилив раздражения и скепсиса в адрес “бездуховного западничества” и “примитивного психоанализа”, во всем ищущего явные и неявные сексуальные мотивы. Но давайте не будем спешить с выводами и ярлыками и попробуем разобраться спокойно.

В этом смысле стереотипная формула “как тебе не стыдно делать то-то и то-то, ты уже большой (большая)” очень характерна. Ведь ребенку, согласно нашим культурным архетипам, до определенного возраста нечего стыдиться своего обнаженного тела. Вот если ты уже большой — то тогда… Хотя, если быть последовательным, и тогда стыдиться скорее следовало бы не тому, кого застали в комнате в момент переодевания, а тому, кто вошел без стука! Между прочим, многие родители именно так входят в комнаты своих уже взрослых детей. Одна молодая женщина как-то рассказала мне, как ее отец однажды вошел в комнату в момент, когда они с мужем занимались сексом! Дело происходило днем. А папа, которому что-то понадобилось, был, видите ли, убежден, что мужчину и женщину можно застать в постели исключительно на ночь глядя. Но я немного увлекся…

Как уже сказано, ребенку, которому только-только миновал год, не стыдно быть голым. Более того, ему вообще нечего стыдиться. Ведь он, повторюсь, еще не научился ни обманывать, ни лгать, ни лжесвидетельствовать. У него еще нет и не может быть сознательного намерения причинять кому-то вред. Следовательно, лукавят и лгут родители, когда стыдят свое дитя. Смысл этого действия на самом деле состоит в том, чтобы через стыд индуцировать чувство вины. Каждый из нас знает из собственного жизненного опыта, насколько это дискомфортное, гложущее душу чувство. В результате у ребенка на уровне “стимул — реакция” складывается четкий ассоциативный ряд: если я сделаю это или поступлю так, то мне будет очень плохо. Как видим, применительно к данной ситуации за рассуждениями о “духовности”, “нравственности” и бытовым морализаторством скрывается бихевиоральный (поведенческий) тренинг или, если хотите, дрессировка в самом примитивном, я бы сказал, даже патологическом варианте.

Патологическом постольку, поскольку чувство вины, по моему глубочайшему убеждению, представляет собой абсолютно деструктивную эмоцию и имеет такое же отношение к нравственному началу в человеческой душе и пресловутому “голосу совести”, как боль, причиняемая садистом, к необходимости удалить воспаленный аппендикс. Мне уже неоднократно приходилось отмечать, что совесть есть голос духа, Божественного начала в человеческой душе. Если мы и испытываем дискомфорт от ее проявлений, то это свидетельство борьбы духовно здоровой части нашей личности с поселившейся в душе своего рода инфекцией — грехом. Это боль, причиняемая врачом в процессе исцеления. Совесть толкает нас к раскаянию в неправедном поступке. А раскаяние — к тому, чтобы исправить причиненное зло, насколько это в наших силах, или, по крайней мере, покаяться в нем перед Богом и людьми. Чувство же вины — это бесконечное самокопание без покаяния. Это поиск в нашем прошлом новых и новых подтверждений того, что с нами что-то не так. Оно, как правило, толкает людей на новые проступки и преступления, поскольку вывод, к которому приходит человек в результате такого самокопания, можно сформулировать примерно следующим образом: “Я все равно не способен ни на что хорошее. Всю свою жизнь я делаю что-то не то”. Если, придя к такому умозаключению, индивид не решает избавить мир от своего присутствия, он начинает либо мстить, либо просто оставляет все как есть, иными словами, будет продолжать отравлять жизнь себе и другим. Это о чувстве вины вообще.

Применительно же к детям оно носит вдвойне патологический и деструктивный характер. Годовалому ребенку нечего стыдиться, и он не может быть ни в чем виноват! Ведь о вине индивида в объективном, юридическом, так сказать смысле, может идти речь только в том случае, если он сознательно нарушил какие-то взятые на себя обязательства или установленные правила. Вспомните мое замечание о наказании. Но ребенок в этом возрасте еще не принял на себя обязательств. Он не знаком с правилами. И все его действия, как мы уже видели, на этом этапе определяются объективными потребностями его развития. Получается, вина ребенка в том, что он такой, какой он есть, что он растет и формируется как личность!

Именно такой урок дают своим детям любители “пристыдить”. Малыш приходит к выводу, что с ним “не все в порядке”. Отсюда — низкая самооценка. Он быстро учится тому, что нельзя показывать окружающим не только определенные части тела, но и свои чувства, эмоции, желания. Это “стыдно”! Отсюда возникает проблема взрослых, которую очень точно сформулировал герой моего любимого телесериала, по-настоящему человечный и потому по-настоящему обаятельный инопланетянин Гордон Шамуи (Альф): “Похоже, на этой планете никто не говорит о том, что он думает на самом деле”. Мало того, ребенок учится, что стыдно не только показывать другим, но даже иметь внутри себя определенные чувства и эмоции. Так формируется тип личности, который принято называть истерическим.

Типичная реакция малыша, подвергшегося “воспитанию” стыдом, — спрятаться, убежать. Очень часто она проявляется в том, что дети закрывают лицо руками.

“Если ребенка слишком много стыдят, это приводит к возникновению у него не чувства пристойности, а тайного стремления постараться убраться вон со всем тем, что имеешь, пока тебя не видят, если, конечно, результатом не окажется нарочитое бесстыдство”5.

В подростковом возрасте это тайное стремление может реализовываться буквально — в виде побегов из дома или опосредованно — через участие в неформальных, зачастую асоциальных молодежных группировках. У более старших людей оно часто проявляется в форме бегства в наркотики или алкоголизм. При этом скрытым мотивом, стоящим за таким поведением, нередко выступает неосознанная тяга к самоубийству через саморазрушение. То есть человек подсознательно приговаривает себя за свои “несовершенства”, за то, что “стыдно” жить среди людей таким, какой он есть. Проще действовать в соответствии с принципом: “Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас”.

Известны и случаи, когда индуцирование родителями стыда и вины в возрасте 1—3 лет приводит к “нарочитому бесстыдству” в детях. Великолепный пример такого поведения приводит уже упоминавшийся доктор Добсон. Он рассказывает историю десятилетнего мальчика по имени Роберт, угрожавшего матери и другим взрослым (и осуществлявшего свои угрозы) раздеться догола в публичном месте, если не будет выполнено то или иное его требование или желание. Данный случай интересен еще и потому, что помимо нарочитого бесстыдства Роберт использовал и оба других упомянутых мною способа деструктивного поведения — угрозу и шантаж. Всему этому мальчик, безусловно, научился в более раннем возрасте у своих родителей. Не имея возможности достичь взаимодействия с родителями, Роберт усвоил у них науку завоевывать власть над другими людьми, используя те способы, которыми отец и мать демонстрировали собственную власть, подавляя его, когда он был совсем маленьким.

Здесь я хочу остановиться еще на одном глубинном источнике, порождающем столь деструктивное поведение многих взрослых по отношению к собственным детям. Причина эта — страх. Мы с вами уже рассмотрели типичную риторическую фигуру, характерную для стремления индуцировать чувство стыда и вины, и отметили присутствующее в ней искусственное завышение возраста ребенка как непременное условие генерирования упомянутых чувств. Но та же самая фраза, содержащая утрированное повышение возрастной планки, работает и в обратную сторону. Она обеспечивает псевдореалистическую подпитку архаичных страхов, живущих в бессознательном родителей и активизирующихся в такие моменты. Попросту говоря, маленькая девочка в реальной жизни может плакать по совершенно пустяковому поводу и вовсе без повода точно так же, как она может в какие-то моменты представать без одежды перед другими людьми без ущерба для общественной нравственности. И, следовательно, не давать взрослым легитимного повода для вмешательства и оценки происходящего. Однако архетип плачущего ребенка сам по себе, вне реального контекста ситуации, затрагивает крайне чувствительные струны в душе очень многих людей, активизирует архаичные страхи, связанные с личностной историей и историей человечества вообще. В этом смысле очень показательна, на мой взгляд, избитая фраза Ф.М. Достоевского о том, что все блага мира не стоят единой детской слезинки. Характерно, что, будучи глубоко религиозным человеком, Федор Михайлович в своем обобщении принял “слезинку” как непременный атрибут страдания, проигнорировав возможность появления этой самой “слезинки” в глазах ребенка, пребывающего, скажем, в состоянии умиления во время молитвы.

Активизация страхов в родительской душе порождает состояние дискомфорта и стимулирует действия, направленные на устранение внешнего источника такого дискомфорта — попросту говоря, на прекращение детского плача. Искусственное же повышение возраста ребенка на подсознательном уровне создает, так сказать, “правовое поле” для подобного рода вмешательства. Если маленькая девочка может плакать по пустякам, а то и вовсе без особого повода, то для слез “большой девочки” (читай: взрослого человека), согласно обыденным представлениям, должна быть веская причина. Должно произойти нечто действительно болезненное или даже страшное, оправдывающее родительскую активность.

В этом смысле еще более показательным является сакраментальное: “Настоящие мужчины не плачут!”, адресуемое мальчикам. Заметьте, что здесь отсутствует даже апелляция к искусственно завышенному возрасту. Мальчик по определению лишается права на выражение соответствующих чувств едва ли не с пеленок! При взгляде со стороны в глаза бросаются сразу два уровня абсурда, заключенных в этой идиоме. Во-первых, настоящие мужчины как раз плачут именно по причине того, что они настоящие (разумеется, речь идет не об истерике в мужском исполнении). Не плачет Терминатор — как раз в силу своей “ненастоящести”, искусственности в буквальном смысле слова. Во-вторых, маленький мальчик пока еще не является мужчиной по закону природы, и любая попытка искусственно сделать его таковым раньше времени с неизбежностью приводит к утрате настоящего мальчика и появлению ненастоящего, в смысле неполноценного, мужчины.

Такое положение вещей обусловлено тем, что мужчины объективно — и в силу природных особенностей, и в силу специфики социального научения — как правило, по сравнению с женщинами более толерантны к боли как физической, так и душевной. И, следовательно, чтобы довести мужчину до слез, требуются более веские причины. Как метко заметила известный психотерапевт Елена Лопухина: “Одна мужская слезинка стоит тысячи женских слез”. Естественно, что вид плачущего мальчика, как правило, действует на родителей сильнее, чем вид плачущей девочки, и толкает их к еще более деструктивным действиям в стремлении избавиться от собственного дискомфорта. За обращенной к ребенку фразой: “Как тебе не стыдно, настоящие мужчины не плачут!” скрывается подтекст, провоцирующий возникновение на бессознательном уровне не только чувства стыда, но и страха. Страха утраты мужской идентичности или, если использовать психоаналитические термины, страха кастрации*.

Эрик Эриксон выделяет еще одну устойчивую инфантильную эмоцию, формирующуюся у ребенка, не имеющего возможности проявлять свою автономию и исследовать мир. Речь идет о сомнении:

“Сомнение — родной брат стыда. Если стыд зависит от сознания своей прямоты и открытости, то сомнение имеет дело с сознанием того, что ты имеешь лицевую и оборотную стороны (перед и зад), и особенно того, как ты выглядишь со спины, то есть за пределами видимости”6.

В последующем такое тотальное сомнение, сформированное до трех лет, может не только проявляться в форме мнительности и нерешительности, но и привести к параноидальным страхам. Сомнение часто является результатом стремления взрослых к тому, чтобы ребенок “все делал правильно”. И урок, усваиваемый малышом в результате этих стараний, выглядит следующим образом: “Чтобы быть хорошим, я не должен ошибаться”. Такие дети впоследствии нередко становятся очень старательными, аккуратными и радуют мам и бабушек успехами в школе. Проблемы возникают позже. Например, многие девочки-отличницы в старших классах школы, а затем в институте приобретают сомнительную славу “синих чулок”. Хуже того, зачастую, имея вполне привлекательные внешние данные, они со временем превращаются в старых дев. Усвоив в раннем детстве запрет на ошибку, они всю жизнь выбирают из знакомых мужчин самого-самого. Этот процесс выбора, в действительности позволяющий избегать принятия на себя ответственности за решение, отношения и риск ошибиться под вполне благовидным предлогом, что “замужество и вообще отношения — дело серьезное”, может продолжаться год, два, десять и так до тех пор, пока поезд не уйдет.

Заканчивая разговор о развитии личности и роли семейного воспитания в возрасте от одного до трех лет, я бы хотел ненадолго вернуться к сказанному в предыдущей главе. Если вы помните, мы обратили внимание на одно обстоятельство: уже в очень раннем возрасте младенец начинает “потреблять” и “присваивать” не только материнское молоко, но и то, что происходит вокруг него, что он видит и слышит. Это касается как взаимодействия родителей непосредственно с ребенком, так и друг с другом. Еще большее значение обретает данный аспект в период формирования автономии личности. Ведь ребенок, овладевая речью и обретая все большую физическую подвижность, получает возможность глубже и глубже воспринимать отношения взрослых. Он становится все более активным членом семьи. К концу третьего года жизни человек начинает воспринимать правила и нормы, по которым живет его семья, ее стиль жизни.

“Как показывают последние сравнительные исследования, характер и степень чувства автономии, которые родители могут сформировать у своего малыша, зависят от их чувства собственного достоинства и личностной независимости. note 1 Для ребенка не столь важны наши отдельные поступки, его в первую очередь волнует наша жизненная позиция: живем ли мы как любящие, помогающие друг другу и твердые в своих убеждениях люди или что-то делает нас злыми, тревожными, внутренне раздвоенными”7.

Итак, главная проблема, которую необходимо решить ребенку в период жизни от одного до трех лет, — это формирование личностной автономии, антитезой которой являются сомнение и стыд. Полученный результат во многом определяет всю последующую судьбу человека. Если малыш с помощью родителей успешно справился с задачей, он получает поистине бесценный дар — “мужество быть независимым индивидом, который сам может выбирать и строить свое будущее”8.

“Штурм и натиск” — проявления детской инициативы и ее влияние на жизнь семьи

Как только формирование автономии завершено, ребенок начинает активно пользоваться ею, проявляя инициативу. Этому способствуют развившиеся моторные навыки, обретенная возможность свободно общаться с окружающими и пробудившееся воображение, позволяющее в играх и фантазиях быть тем, кем в реальности маленький человек быть пока не может. Такой опыт и завораживает и пугает одновременно.

Во внешней жизни и жизни семьи инициатива ребенка ярко проявляется в том, что в советской возрастной психологии было принято называть кризисом трех лет или кризисом “я сам”. “Я сам” становится фразой, во многом определяющей поведение, пришедшей на смену “хочу” и “нет”. Проблемой для родителей в этот период является не только то, что ребенок настойчиво пытается перепробовать решительно все, включая вещи, объективно ему недоступные или опасные, но и то, что его становится “чересчур много”, он стремится заполнить собой весь мир, пытаясь вторгаться даже в интимную жизнь взрослых.

Не случайно Э. Эриксон выделял так называемый “модус вторжения” как доминирующий в детском поведении на данной стадии развития. Означенный “модус” включает в себя: “(1) вторжение в пространство с помощью активных движений; (2) вхождение в неизвестное с помощью всепоглощающей любознательности; (3) “влезание” в уши и головы других людей своими криками и воплями; (4) физическую атаку в отношении других людей; (5) а также первые пугающие мысли о том, чтобы ввести фаллос в женское тело”9. Лично я, правда, не считаю, что последний пункт присутствует у ребенка данного возраста в ясном и оформленном виде. Но об этом чуть позже.

В любом случае бесспорно одно: неуемная детская инициатива, подкрепленная бешеной энергией, создает немало трудностей даже для самых любящих, внутренне свободных и творческих родителей. Надо как-то перестраивать жизнь таким образом, чтобы сын или дочь не сделали вывод, что “всякая инициатива наказуема”, и в то же время не позволить им экспериментировать с электрическими ножами и оккупировать все наше личное время и пространство.

Стоящая перед нами задача сильно облегчается тем, что в три года (а тем паче в более старшем возрасте) ребенок уже достаточно развит для того, чтобы с ним можно было разговаривать и договариваться. Помните, мы говорили о контракте между супругами? Пришла пора заключить первый контракт между родителями и детьми. Однако любые переговоры требуют предварительной подготовки.

Подготовка к переговорам.

К какому типу личности

принадлежит ваш ребенок?

Итак, с чего начать? Как и в случае, когда мы впервые столкнулись с борьбой ребенка за свою автономию, на мой взгляд, необходимо прежде всего понять истинные причины его поведения, особенно тех аспектов, которые вызывают ваше недовольство или беспокойство. Как уже сказано, ведущей потребностью, влияющей на действия ребенка в этом возрасте, является проявление инициативы. Но ее конкретные особенности очень сильно зависят от все больше оформляющейся индивидуальности. В частности, от того, к какому психологическому типу принадлежит ваш сын или дочь. И здесь я хочу сказать несколько слов именно о типологии личности и особенностях каждого типа.

Существует много способов классификации человеческой личности. Я предлагаю вам остановиться на типологии Майерс — Бриггс, базирующейся на учении К.Г. Юнга о психологических типах. На мой взгляд, это наиболее последовательная, простая и в то же время точная система, удобная для использования в повседневной жизни.

Типология Майерс — Бриггс рассматривает четыре пары альтернативных базовых параметров, определяющих личность. Каждый человек появляется на свет с врожденной предрасположенностью к тому или иному параметру. Согласно Юнгу, эти параметры отвечают как генетической заданности, так и тому, в каких условиях ребенок окажется в первые минуты жизни. Его окружение оказывает влияние на то, в каком направлении станут развиваться личностные предрасположенности. В любом случае для нас с вами важно, что к трем годам предрасположенность личности к тому или иному параметру становится достаточно выраженной и влияет на поведение и реакции человека. Кроме того, мы должны иметь в виду, что предрасположенность к какому-либо параметру существует всегда. Однако это не исключает наличия личностных качеств и ресурсов, связанных с альтернативным параметром. Это становится очень понятным на примере праворукости и леворукости. Человек всегда либо правша, либо левша. Вместе с тем, каждый правша в большей или меньшей степени владеет левой рукой. И наоборот. Встречаются люди, способные даже писать, фехтовать или играть в теннис своей “нерабочей” рукой. Точно так же обстоит дело и с альтернативными парами в типологии Майерс — Бриггс. Рассмотрим эти пары подробнее.

Итак, первая из них — экстраверсия (Е) — интроверсия (I). Нужно отметить, что, в отличие от наиболее популярной трактовки данных терминов, в интерпретации Майерс — Бриггс речь идет в первую очередь не о том, как человек предпочитает проводить свое время вообще — общаясь с другими или с собой, а как он предпочитает проводить свое свободное время. То есть откуда он пополняет свои душевные силы. Где он черпает энергию — во внешних источниках или внутри себя. Например, писатель или физик-теоретик на протяжении очень большой части своей жизни могут пребывать наедине со своими мыслями и быть при этом выраженными экстравертами, отдыхая от профессиональной деятельности и восстанавливая свои силы и психическую энергию в шумных компаниях.

Различия между экстравертами и интровертами начинают отчетливо проявляться раньше других различий. Помните, мы говорили о грудных младенцах, предпочитающих спать в обществе? Научившись свободно двигаться и общаться, эти дети врываются в личное пространство родителей подобно урагану, постоянно требуя внимания к собственной персоне. Своим бесцеремонным вторжением в родительскую спальню малолетний экстраверт (не путать с малолетним преступником!) способен вывести из себя отца, даже если тот сам выдающийся представитель этого шумного племени. Для матери-интроверта такой ребенок может превратиться просто в ночной кошмар. И не только в ночной. В своем неуемном стремлении вовлечь всех и каждого в совместную деятельность даже взрослые-экстраверты часто не задумываются о том, хотят ли этого окружающие. Что уж говорить о трехлетнем ребенке! Естественно, что в общении с другими детьми и большинством взрослых он столь же бесцеремонен, как и с родителями. Это может приводить и, как правило, приводит к непониманию и конфликтам. Мало того, дети-экстраверты очень чувствительны к похвале и остро в ней нуждаются. Даже если их уже похвалили, скажем, за то, что игрушки аккуратно сложены, они готовы выслушивать одобрение снова и снова. Далеко не у каждого родителя-экстраверта хватит терпения на это. Тем более у родителей-интровертов. Однако игнорирование потребности экстравертированных детей в постоянном одобрении приводит лишь к тому, что они удваивают, утраивают свою активность, становятся еще шумнее и настойчивее и не отстают от родителей до тех пор, пока не получат очередное признание своей значимости. Пусть даже не в виде похвалы, а в форме родительского гнева или неодобрения.

С другой стороны, ребенок-интроверт тоже может доставить немало беспокойства взрослым. Но уже, так сказать, тихой сапой. Объективная и естественная потребность таких детей к уединению, тишине, их немногословность и молчаливость сплошь и рядом внушают тревогу мамам и папам. Подозрения, что с сыном или дочерью что-то не так, что у них что-то болит, что они отстают в развитии от сверстников, и иные гипотезы в том же роде.

Эти апокалиптические мысли заставляют даже родителей-интровертов, которые сами не слишком общительны, развивать бурную деятельность. Без конца приставать к ребенку с вопросом: “Что у тебя болит?”, бесцеремонно вторгаться в его комнату, назойливо пытаться вовлечь его в игру или иную совместную деятельность, наконец, в крайних случаях — таскать по врачам и психологам. Между тем такое постоянное нарушение его границ со стороны взрослых заставляет ребенка-интроверта с удвоенной изобретательностью искать способы оградить себя от назойливых приставаний. Он еще больше замыкается в себе и все менее охотно идет на контакт. Есть прекрасный анекдот, иллюстрирующий проблему такого рода.

В английской королевской семье рождается наследник престола. Родители на седьмом небе. Ребенок растет красивым, крепким, но… не разговаривает. Врачи, светила детской психологии со всего света недоуменно разводят руками. Наступает седьмой день рождения принца. Он сидит во главе стола и неожиданно обращается к дворецкому: “А где же соль?”. Все замирают с открытым ртом. Опомнившись от первого потрясения, родители спрашивают: