Архетип Апокалипсиса

Я прогуливаюсь вдоль чего-то, напоминающего частокол, глядя на открывающуюся передо мной панораму Нью-Йорка… Нью-Йорк весь в развалинах — и мы понимаем, что весь мир разрушен. Город представляет собой бесконечную груду камней, повсюду полыхает пожар, тысячи обезумевших людей бегут в разные стороны, Гудзон вышел из берегов и затопил многие районы города, над которым клубится дым. Насколько хватало глаз, город буквально сравнялся с землей. Смеркалось; в небе виднелись огненные шары, напоминающие шаровые молнии, которые двигались по направлению к земле. Это был конец света, полное разрушение всего созданного человеком и человеческой цивилизацией.

Виновником этого чудовищного разрушения было племя огромных великанов, прибывших из космоса. Из своего укрытия я видел двоих великанов, сидящих посреди развалин; небрежным движением руки они хватали мечущихся людей целыми пригоршнями и пожирали их… приземлились на летающих тарелках (огненные шары тоже использовались для приземления). Фактически, жизнь на земле была задумана этим племенем гигантов, которые культивировали нашу цивилизацию таким же образом, как мы выращиваем овощи в теплице. Наша планета была для них чем-то вроде теплицы, и теперь они вернулись, чтобы собрать плоды, которые они некогда посеяли…[6]

Приведенный сон изобилует той же апокалиптической образностью, что и книга Еноха, – а все потому, что эти образы не увядают и сегодня так же актуальны, как в древности.

Какой психологический феномен стоит за поглощением людей гигантами? Инфляция. То, что стало эпидемией нашего времени. Говоря словами Иисуса из гностического евангелия от Фомы, «Блажен тот лев, которого съест человек, и лев станет человеком. И проклят тот человек, которого съест лев, и лев станет человеком» (Изречение 7)[7]. Итак, перед нами для возможности: либо человек съедает льва и лев возвышается до человека, либо лев съедает человека и подчиняет его себе. Тот же выбор стоит и пред сознанием в те периоды, когда активируется коллективное бессознательное. Если льву или гиганту удалось проглотить эго, человек перестает быть человеком, что прискорбно. Если же сознание смогло ассимилировать и понять содержание коллективного бессознательного, архетипы гуманизируются. Вот она, жатва. Вопрос всех вопросов, затрагивающий все формы бытия: кто поглотит кого? Оказывается, что такой элементарный принцип животного мира, как пищевая цепь, актуален и для психологии.

Семь язв в семи золотых чашах

Обратимся теперь к главам пятнадцатой и шестнадцатой, которые, помимо прочего, повествуют нам о язвах и чашах:

И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе. И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами. И одно из четырех животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков. И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю. (15: 5-8, 16:1) (См. рисунок 7.2)

Затем все семь чаш последовательно проливаются на землю. Примечательно, что ужасное содержимое хранится не где-нибудь, а в золотых чашах. В дальнейшем мы увидим, что золотую чашу держит блудница, та, что верхом на звере: еще один пример того, как высокая ценность сосуда контрастирует с ужасающим содержанием. Переходя на язык психологии, мы можем сказать, что золотая чаща символизирует Самость: речь явно идет о чем-то не простом, а золотом, о чем-то таком, что несет большую ценность. Широко известно, какое значение придавали золоту алхимики. Язвы в золотых чашах – парадокс, комбинация противоположностей.

Если абстрагироваться от того, сколь пугающим выглядит описание язв, и попытаться взглянуть на данный пассаж объективным взглядом исследователя, мы увидим то же, с чем уже сталкивались в книге Откровения: небеса решают избавиться от нечистот и выливают их на землю. Если перевести происходящее на язык психологии, можно сказать, что негативное содержание коллективного бессознательного (небес) изливается в эго (на землю), а все потому, что в бессознательном скопился переизбыток плохого и в итоге бессознательное просто-напросто прорвало. Мне ближе такой, механистический, подход к психологическим процессам: он позволяет избежать проекции, соблазна приписать бессознательному желание отмщения, чем подчас грешит книга Откровения. Бессознательное обычно и не думает о том, чтобы кого-либо наказать, оно просто реагирует на эго в соответствии с действиями последнего. И если эго, как это часто бывает, использует бессознательное как контейнер для сброса всего того, что считает нежелательным, в один прекрасный момент контейнер переполнится и его содержание полезет наружу. Такой механизирующий подход, позволяющий взглянуть на психологию как на закон гравитации, разумеется, не полон, – но он корректирует «наказующие» проекции.

Драконы изрыгающие жаб. 15ый век н.э. Миниатюра из книги Liber Floridus. Музей Конде, Шантийи, Франция.

Из сказанного выше можно сделать вывод, что психологическое затопление наступает в результате хронического пренебрежения бессознательным, ведь именно невнимательное отношение к этой области и приводит к тому, что в бессознательном накапливаются подавленные отходы либидо. Иудео-христианская мифология представляла описываемую ситуацию как наказание за отказ воздать Богу богово. Как по мне, такое поведение хуже греха: это серьезная психологическая ошибка. Давайте называть ошибку ошибкой, это сделает нас более объективными и избавит от ненужного чувства вины. Достаточно того, что человеку и без того сложно признать свои ошибки, особенно крупные, – не будем же усложнять ситуацию.

Что же касается язв, нещадно сбрасываемых на землю, вот вам для примера один сон, который попался мне на глаза:

Я нахожусь на высоте полета аэроплана, над плотной завесой облаков… над облаками простирается голубое небо. Кажется, что это кино, – нет, больше похоже на театр, ведь я здесь, на месте представления. Все же дело происходит не в театре, а прямо в воздушном пространстве. Напротив меня, в некотором отдалении, находится вашингтонский Капитолий. Я убежден, что это он, хотя впоследствии начинаю сомневаться, не розыгрыш ли это. Капитолий освещен гирляндами мелких огоньков, ни дать ни взять Рождественская елка… Вдруг перед Капитолием проходит некто, похожий на Ангела, и говорит: «Я порезал руку». Потоки крови текут на землю – ВИЧ-инфицированной крови. (Когда я проснулся, мне сразу вспомнились «пролог на небесах» из книги Иова и «Фауст». Я подумал, что мой сон говорит о массовых бедствиях, эпидемии или о чем-то в этом роде.)

Вам, может быть, известно, что некоторые официальные представители христианского фундаментализма предлагают смотреть на распространение СПИДа мифологически. Та эпидемия ВИЧ-инфекций, которую мы сейчас наблюдаем, является, по их мнению, следствием того, что Бог разгневался на царящий сексуальный разврат. Нам же с вами, помнящим, что ошибка и грех – разные понятия, лучше придерживаться установленного принципа и задаться вопросом: какая психологическая ошибка стоит за феноменом СПИДа?

У такого явления, как СПИД, имеется глубокий символический пласт. Думаю, что к инфицированию – прямому или символическому – ведет одна и та же ошибка: неумение отстоять свои границы. Вспомним, что СПИД вначале был заболеванием сексуально активных гомосексуалистов. Среди них немалая доля крайне неосторожна в своих сексуальных привычках: некоторые из таких пациентов рассказывали мне о том, что регулярно спят с незнакомцами, а значит, допускают их до своего имущества, тела и психики, не думая о защите своих личных границ. Речь идет о крайне опасных привычках, даже если закрыть глаза на возможность ограбления или убийства и говорить только о тех угрозах, что подстерегают психику. Как правило, такие люди переполнены одиночеством и им настолько тяжело оставаться одним, что они готовы заполнить пустоту любой доступной формой близости. Это одна из разновидностей так называемого компульсивного поведения; такие действие навязчивы и повторяются сами собой. Сексуальная развязанность, как правило, обнаруживает серьезные пробоины в личностных границах. Иногда этих границ нет совсем, иногда они просто шаткие, – но проблема налицо.

Давайте подумаем о том, как можно истолковать СПИД с символической точки зрения. Это тот вирус, который атакует иммунную систему. Представим тогда, что иммунитет – психологический защитник, он борется за то, чтобы организм оставался целым и невредимым. Когда что-либо попадает в кровь, он сразу начеку: «Я это или не я? Что это? Часть организма или инородное вещество?» Признав вещество своим, иммунная система пропускает его, в противном же случае – уничтожает. Вирус СПИДа вторгается в клетки иммунной системы, нашего защитника, и обманом заставляет их работать на размножение самого вируса, тем самым разрушая иммунитет изнутри. То же самое может происходить и на психологическом уровне – как результат описанной выше психологической ошибки. Не открывайте личные двери вирусам.

Вот еще один сон о СПИДе и конце света, на этот раз из уже упоминавшегося сборника Хилла «Сны о конце света»:

Я собираюсь во флорентийском госпитале навестить одного гея-священника, друга моего знакомого. Больной умирает от СПИДа. Знакомый предупреждает меня, что у его друга уже начали разлагаться рот и нос, чтобы я не показал при встрече своего ужаса. Я уверяю его в своей стойкости, ссылаясь на то, что я сам медбрат, однако в глубине души колеблюсь.

Священнику я рассказываю о том, что мне приснился сон об экологической катастрофе, пока я говорю, я смотрю в окно на Флоренцию и замечаю, что центральный собор рушится, затем начинает ломаться на островки и весь город; скучковавшиеся деревья носятся над водой.

Я карабкаюсь по склону скалы, где и нахожу прибежище. После я замечаю, что здесь расположился и мой двоюродный брат[8].

Хилл сообщает нам, что сновидец ранее был католиком, однако к тому времени, как ему приснился этот сон, разуверился, что, конечно же, и спровоцировало его психику на демонстрацию таких образов, как рушащийся собор. Когда мы анализируем сон, личный уровень – первое, с чего мы должны начинать; только разобрав личное, можно переходить к архетипическому пласту. Нечто архетипическое в образах этого сна явно присутствует, недаром Юнг неоднократно подчеркивал, приводя множество примеров, что такой образ, как церковь в руинах, означает, что мы имеем дело с коллективным уровнем психики: в таких случаях проявляет себя распад нашей прежней культуры, ее традиционалистских, конвенциональных устоев[9]. На Апокалипсис указывают зеркальные образы рухнувшей церкви и разлагающегося от СПИДа священника, равно как и упоминание сна об экологической катастрофе.

Возможно, это прямо и не касается нашей темы, но для меня проблематика СПИДа тесно связана с возможностью трансплантации. Я против трансплантирования органов, и иммунная система со мной согласна. Иммунитет не принимает пересаженных органов, его просто убивают. Я же стою горой за иммунитет, для меня он близок к бессознательному.

Жабы

А далее книга Откровения потчует нас жабами, которые появляются в шестнадцатой части, когда «семь чаш гнева Божия» оказываются излиты на землю:

Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного. И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам: это - бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. (Откр. 16:12-14) (См. рисунок 7.2)

В практике аналитической психологии не так уже редко приходится сталкиваться с упоминанием о жабах и лягушках. Даже Ницше был одержим идеей «проглотить лягушку», что ему регулярно снилось. Юнг в своих «Семинарах о Ницше» дает следующий комментарий: «Так проявляет себя неприглядная сторона жизни, низменная природа человека, того низкого существа внутри человека, чье место обитания – болото»[10]. В самом деле, Ницше пытался избежать встречи с этим существом, со своей тенью. Однако тот же Юнг считал, что жабы и лягушки символизируют «первую попытку природы приблизиться к человеку… Они – символы человеческой трансформации». И надо отдать этим земноводным должное: свою трансформацию, превращаясь из водяного головастика в амфибию, проходит каждый из них. Не забудем и о сказочном принце, превращенном в лягушку: принятый и возлюбленный, он трансформируется из низкого и жалкого создания в прекрасного принца.

Книга Откровения, однако, предлагает нам нечто противоположное тому, что грезилось Ницше. Никто не глотает жаб, напротив, они извергаются из уст, характер отношений с этим низменным началом здесь оказывается другим. Приведу вам в связи с этим любопытнейший апокалиптический сон из записанных Хиллом:

Я нахожусь в пустыне, недалеко от города Аламогордо [где проводились первые опыты атомных взрывов]. Я открываю дверь разбитого домика с жестяной крышей и вижу моего отца. Он сияет, полон достоинства и держится совсем не так, как он, заядлый алкоголик, ведет себя в реальной жизни. Он говорит мне, что время пришло и указывает на дверь. Я взволнован и озадачен, но причину своего волнения понять не могу.

Вскарабкавшись на видавший виды велосипед, я мчусь вниз по склону к лежащей у подножья пустыне. Горизонт открыт, и на темнеющем небе видно мерцание городских огней. Воздух ощутимо заряжен, кажется, что вот-вот ударит молния. Я вдруг понимаю, что сейчас упадет ядерная бомба и мчусь навстречу ей, на Уровень Ноль. В реальной жизни я вряд ли испытал бы в подобных обстоятельствах большую радость.

На Уровне Ноль молний нет, зато гремит гром. Вместо бомбы, паря на перепонках, легко, как перышко, на землю спускается лягушкоподобное существо около метра в длину.

Едва опустившись на землю, существо, однако, тут же подвергается атаке со стороны местных жильцов. Они избивают его, не ведая пощады. Я прихожу на помощь несчастному созданию в тот самый момент, когда они собираются полить его бензином и поджечь.

Я читаю ему детские книги и надеюсь, что оно выучит английский. Мой новый друг мудр, однако проявляется это по большой части в его играх. Он ловко шныряет от одной кроличьей норы к другой. Я не могу до конца понять его, но нутром чувствую, что, играя, он демонстрирует изрядный ум – как это делают дети[11].

Примечательный сон. Мы ничего не знаем о человеке, которому он приснился, однако мы не можем не заметить, что его поведение во сне по отношению к лягушке прямо противоположно той картине, которую рисует Откровение. Для христиан жаба или лягушка – сугубо негативный образ, неслучайно люди во сне доходят до того, что пытаются испепелить несчастное животное. Возможно, сон свидетельствует о том, что в душе сновидца назрел эмоциональный конфликт. Однако эго находит в себе силы поступить единственно верным в данном случае способом: принять слизкое болотное создание, этот источник чумы и демонического, и осознать, что оно несет в себе мудрость и может сослужить верную службу в процессе индивидуации.

Юнгианский комментарий к "Апокалипсису Иоанна Богослова".

Глава 9. Откровение: части 19, 20

Страшный суд

Итак, мы подошли к важнейшей теме – к описанию Страшного Суда. Попробуем разобрать ее. Иоанн сообщает нам следующее:

И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. (20:11-12)

Здесь мы сталкиваемся с теми образами, которые сформировали одно из важнейших христианских убеждений; впервые оно было сформулировано в четвертом веке в молитве, называемой Символом Веры. В ней кратко излагается суть христианского мифа. Вот православный вариант этой молитвы:

Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь[1].

Тема Последнего суда, конечно же, встречается не только в Символе веры; это один из архетипических образов, важных для любой религии. Религиозные учения, однако, стремятся отстрочить Судный день на как можно более неопределенный срок, например, перенести это событие на время после жизни. Христианство откладывает Страшный суд до конца эона. Цель всегда одна: избавить индивида от прижизненного переживания Суда[2]. Если хорошенько задуматься, можно понять, что стоит за таким подходом: всякому страшно вдруг подвергнуться одновременно объективной и окончательной оценке. Брэндон написал на эту тему превосходную книгу – «Суд мервых», где собрал материал разных мировых религий, но, как это часто у нас бывает, книга не переиздается[3]. Брендон пишет о религиях Египта, Месопотамии, об иудейских и греко-романских представлениях, о христианстве, исламе, религии Персии, об индуизме, буддизме, а также о верованиях Китая и Японии. Такой широкий охват позволяет увидеть, насколько универсальна рассматриваемая нами тема. Я коснусь трех ветвей религиозной мысли: Библии, греко-романской культуры и Египта, - но стоит помнить, что если тема Суда всплывает в анализе, поле для интерпретаций крайне широко.

Вполне очевидно, что появление Самости часто является для эго своеобразным вызовом на ковер, где проверяется: 1) как, собственно говоря, живет человек; 2) какова психологическая позиция эго. Вторым пунктом я внес некоторое уточнение, так как при проверке важны не только конкретные поступки человека, но и факты психологический жизни, а они не всегда очевидны. Сама мысль о том, что такой суд возможен, пугает человека, и его стараются отложить на как можно более неопределенный срок. Мы, глубинные психологи, должны понимать, что за образом страшного суда стоит вполне определенный психологический опыт, и он может быть пережит вполне осознанно. Здесь важно решительно вступить в контакт с Самостью и ассимилировать свою тень. Именно это требуется от нас на Суде, недаром эта тема идет нога в ногу с теневыми образами.

Потрясающее описание Страшного Суда встречаем в Ветхом Завете, в книге пророка Малахии, где Яхве говорит:

Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он - как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде. Тогда благоприятна будет Господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние. И приду к вам для суда и буду скорым обличителем чародеев и прелюбодеев и тех, которые клянутся ложно и удерживают плату у наемника, притесняют вдову и сироту, и отталкивают пришельца, и Меня не боятся, говорит Господь Саваоф. (Мал. 3:1-5)[4]

Страшный суд имеет в Новом Завете несколько названий: Судный день, Последний день, а также Пришествие (дословно – «присутствие», от греческого parousia). Как нам обещает Символ веры, Христос, который был после смерти вознесен на небо, в Судный день вернется на землю, чтобы судить. Тема Второго пришествия переплетается с темой наступления Царства небесного, или Божьего царства. Подробное описание Судного дня дает Евангелие от Матвея:

Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную. (Мф. 25:31-46)

Как мы видим, приведенный отрывок говорит о суровом и бескомпромиссном делении, что отражает дух средних веков. Представления этого времени о Страшном Суде были хорошо проиллюстрированы Микеланджело во фреске на задней стене Сикстинской капеллы. Здесь Христос выступает в роли дорожного полицейского, который управляет двумя людскими потоками: один идет вверх, другой вниз. Таково было тогдашнее восприятие Страшного Суда: между раем и адом была твердая граница, что отображается и в богословских текстах, и в живописи. Однако мы не находим разграничивающей черты на иконе, выполненной Микеланджело, - думаю, в этом сказалось влияние наступающего Ренессанса, представления которого оказались не столь суровы (см. рисунок 9.1).

Рисунок 9.1. Микеланджело. Страшный суд (фрагмент). 1534-1541. Сикстинская капелла, Рим.

То, о чем поведал нам Матвей, имеет крайне важное психологическое значение: он напоминает нам, что великое (Самость) присутствует и в ничтожнейших психологических явлениях. И именно в тех местах, которые отвергнуты и презираемы эго, мы находим Самость. Не забудем же: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». Мы, разумеется, имеем здесь дело с парадоксом; то, что трансперсональное и великое умещается в малом и презренном, парадоксально. Однако для психолога такое положение вещей имеет вполне определенный смысл, ведь принятие собственной целостности сопряжено с ассимиляцией многих теневых и презираемых ранее аспектов. Путь к Самости лежит через эти, казалось бы, ничтожнейшие стороны личности; отсылаю вас к случаю из своей практики, описанному в моей книге «Душа живая»[5].

Тема Суда в Греции и Риме

Я уже писал о том, что само понятие последнего суда ни в коей мере не является изобретением иудео-христианского мифа. Мы встречаем его и в других культурах. Так, например, суд после смерти описан в «Государстве» Платона. Рассуждая о справедливости, Сократ приводит историю некого воина по имени Эр, который был ранен в бою. Его сочли погибшим и внесли в дом, однако он неожиданно ожил и рассказал о том, что он видел в загробном мире:

Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым – идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели – позади – обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать. (10.614)[6]

Далее Эр продолжает свой рассказ, из которого я бы особенно выделил следующий отрывок об общении между душами, поделенными на две категории: «Они, вспоминая, рассказывали друг другу – одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище». Обратите внимание на то, что тема Суда здесь также переплетается с конкретным сроком в тысячелетие. Выходит, эту идею христиане позаимствовали у Платона.

А вот другая важная выдержка, на этот раз из платоновского «Горгия». И вот о чем вещает Сократ у Платона на этот раз:

Тогда внемли, как говорится, прекрасному повествованию, которое ты, вероятно, сочтешь сказкою, а я полагаю истиной, а потому и рассказывать буду так, как рассказывают про истинные события.

Гомер сообщает, что Зевс, Посейдон и Плутон поделили власть, которую приняли в наследство от отца. А при Кроне был закон, — он сохраняется у богов и , до сего дня, — чтобы тот из людей, кто проживет жизнь в справедливости и благочестии, удалялся после смерти на Острова блаженных и там обитал, неизменно счастливый, вдали от всех зол, а кто жил несправедливо и безбожно, чтобы уходил в место кары и возмездия, в темницу, которую называют Тартаром. Во времена Крона и в начале царства Зевса суд вершили живые над живыми, разбирая дело в тот самый день, когда подсудимому предстояло скончаться. Плохо выносились эти приговоры, и вот Плутон и правители с Островов блаженных пришли и пожаловались Зевсу, что и в Тартар, и на их Острова являются люди, которым там не место. А Зевс им отвечает: “Я прекращу это навечно! Сейчас, — говорит он, — приговоры выносят плохо, но отчего? Оттого, что подсудимых судят одетыми. Оттого, что их судят живыми. И вот многие скверны душой, но одеты в красивое тело, в благородство происхождения, в богатство, и, когда открывается суд, вокруг них толпятся многочисленные свидетели, заверяя, что они жили в согласии со справедливостью. Судей это приводит в смущение, да вдобавок и они одеты — душа их заслонена глазами, ушами и вообще телом от головы до пят. Все это для них помеха — и собственные одежды, и одежды тех, кого они судят. Первым делом, — продолжает Зевс, — люди не должны больше знать дня своей смерти наперед, как теперь. Это надо прекратить, и Прометею уже сказано, чтобы он лишил их дара предвидения. Затем надо, чтобы их судили совершенно нагими, а для этого пусть их судят после смерти. И судья пусть будет нагой и мертвый, и пусть одною лишь душою взирает на душу — только на душу! — умершего, который разом лишился всех родичей и оставил на земле все блестящее свое убранство, — лишь тогда суд будет справедлив.

Я знал это раньше вашего и потому уже назначил судьями собственных сыновей: двоих от Азии — Миноса и Радаманта, и одного от Европы — Эака. Когда они умрут, то будут вершить суд на лугу, у распутья, от которого уходят две дороги: одна — к Островам блаженных, другая — в Тартар. Умерших из Азии будет судить Радамант, из Европы — Эак, а Миносу я дам почетное право разрешать сомнения двух остальных, когда те не смогут решить сами, и приговор, каким путем следовать каждому из умерших, будет безупречно справедливым”. (523-524)[7]

Перед нами крайне интересная легенда, в которой кристаллизовались народная мудрость и поверья, связанные с архетипом Последнего Суда.

Примечательно, что Зевс отдал распоряжение судить людей только нагими и только после смерти. Думаю, что с психологический точки зрения эти состояния имеют нечто общее. Вспомним, что Юнг описывал свое околосмертное состояние как опыт мучительного раздевания, после которого не остается ничего, кроме самой сути человека[8]. Смерть в процессе символически похожа на раздевание, равно как и состояние наготы и мертвого тела. Не забудем и том, как описан процессconjunctio в «Rosarium Philosophorum»: вначале Король и Королева одеты, однако, по мере приближения к объединению освобождаются от одежд, пока не придут в то состояние, при котором видна их неподдельная суть[9]. «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1), - предупреждает нас Христос. Но судить приходится, это часть нашей психологической работы, и на стадии mortificatioмы судим обнаженное эго. Не случайно и то, что образы наготы и смерти вплетены в архетип Апокалипсиса, ведь он предполагает появления «глаза Господа», видящего нас насквозь. Так мы начинаем осознавать и ассимилировать свою тень.

Другой классический пример описания загробного Суда встречаем в Энеиде. Эней спускается в подземный мир и узнает следующее:

Всюду водила меня и возмездья богов показала.

Кносский судья Радамант суровой правит державой;

Всех он казнит, заставляет он всех в преступленьях сознаться,

Тайно содеянных там, наверху, где злодеи напрасно

Рады тому, что придет лишь по смерти срок искупленья.

Мстительным гневом полна, Тизифона с насмешкою злобной

Хлещет виновных бичом, и подносит левой рукою

Гнусных гадов к лицу, и свирепых сестер созывает. (6.565-573)[10]

Образ хлещущей бичом Тизифоны виден и у Микеланджело в сцене Последнего Суда.

Тема Суда в Древнем Египте

Если копнуть еще глубже, мы найдем более древнее – возможно, самое раннее – проявление рассматриваемого архетипа в культуре Древнего Египта, которой уже более пяти тысяч лет. Согласно «Мифологической энциклопедии» от издательства Ларусс, после смерти египтянин проходил через несколько испытаний, в том числе и через взвешивание души, - то, что греки называли psychostasia:

Когда умерший сумел – благодаря заботливо положенным на его мумию талисманам, а особенно благодаря тем словам пароля, которые он смог прочитать в Книге Мертвых, этом непременном спутнике покойника, – когда он сумел благополучно переправиться из царства живых в царство мертвых, он предстает перед одним из божественных судей, Анубисом или Хором. Он склоняется на пороге в почтительном поцелуе, после чего его ведут в Зал двойного Суда. В конце этой величественной комнаты восседает Анубис, который дожидался здесь возвращения своего сына с Земли. В центре зала располагаются весы; рядом стоит богиня справедливости Маат, она готова взвесить сердце усопшего. Тем временем пожирательница Амат, лев, бегемот и крокодил в одном лице, рыщет рядом, дожидаясь своего часа: сердца грешников достаются ей в пищу. Слева и справа от Озириса сидят сорок два судьи, по числу провинций Египта; каждый ответственен за суд над порученной ему в ведомство частью совести человека.

Суд начинает умерший. Он скоропалительно зачитывает то, что можно назвать негативным оправданием (список тех грехов, которые не совершила за жизнь его душа)[11]. (См. Рисунок 9.2)

Рисунок 9.2. Взвешивание души на весах Правосудия. Папирус Ани. Британский музей, Лондон.

Затем следует процедура взвешивания души. На одной из чаш покоится символическое воплощение самой богини справедливости Маат – перо, на другую кладется сердце покойника. Результат оценивается тщательно и записывается. Если весы пришли в равновесие, Озирис выносит оправдательный приговор и разрешает перешедшему в царство мертвых уйти победителем и свободно перемещаться в мире мертвых, духов и богов. Иными словами, такой счастливчик награжден жизнью в вечном блаженстве в царстве Озириса. Но если весы не уравновешены, сердце покойника – а значит, и его душа – скармливаются монстру, оказываются выброшены в утробу ада, что перекликается с теми образами, которые мы находит в книге Откровения[12].

Равновесие

Теперь разберем подробнее тему баланса и равновесия, для чего обратимся к ветхозаветной книге пророка Даниила. В пятой ее части мы узнаем о том, как во время пира, устроенного Вальтасаром, на стене дворца появилась надпись, и никто не мог ее прочитать. Тогда позвали Даниила, который, несмотря на то что был евреем в изгнании, пользовался уважением, поскольку «найдены были в нем свет, разум и мудрость, подобная мудрости богов». Вот что он прочитал:

И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене - исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел - ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес - разделено царство твое и дано Мидянам и Персам. (Дан. 5:25-28)

В эту же ночь Вальтасар был убит. Тайна трех слов - мене, текел, упарсин – разумеется, волновало не одно поколение толкователей и филологов. С высокой долей вероятности можно утверждать, что «мене» означает «измерять», «текел» - «взвешивать», упарсин – «разделять». Получается, что пророк Даниил, опираясь на фразу «измерено, взвешено, разделено», дал ей свою интерпретацию, заявив Вальтасару: «Срок царствования твоего был измерен, и был ему отмерен предел; ты был взвешен на весах равновесия, и страсти твои сбили равенство чаш; и разделена да будет земля твоя, и падет твое царство». Нам же важны эти три слова потому, что они входят в терминологический словарь архетипа Последнего Суда.

Не далее как в девятнадцатом веке Ральф Уолдо Эмерсон описал архетип равновесия в своем эссе «Возмещение». Наблюдения Эмерсона говорят о том, что данный архетип был им глубоко прочувствован. Вот отрывок из эссе:

Мудрый применяет уроки мудрости ко всему, что случается в жизни; он знает, что всего благоразумнее честно смотреть в глаза каждого заимодавца и на всякую справедливую просьбу отвечать своевременно, своим уменьем и своим сердцем. Платите за все; не то, рано или поздно, придется выплатить долг сполна: люди и события могут протесниться между вами и правосудием, но это только на время; вы все-таки будете принуждены расквитаться. Благотворение есть цель природы, однако пошлина взимается со всякого блага, выпавшего на вашу долю. Велик тот, кто оказывает наиболее благодеяний, но мерзок — и решительно, это единственная мерзость в целой вселенной — тот, кто, получая одолжения, не возвращает их никому. По существующему порядку вещей мы очень редко можем воздать благодеяниями тем, от кого мы их получали, тем не менее, благое дело должно быть выплачено ухо в ухо, копейка в копейку. Бойтесь набрать слишком много добра: оно скоро плесневеет и заводит порчу. Пускайте его в оборот, живо, проворно, тем или другим образом[13].

Все это объясняет главный принцип:

Страшен яркий полдень без туч, страшен перстень Поликрата, страшно счастие без тени. При такой обстановке всякая душа чувствует потребность возложить на себя добровольные лишения, или искус добродетельного подвига; это как бы колебание стрелки весов, ищущей восстановить равновесие в духе и в сердце человека[14].

Известная нам по многим изображениям богиня правосудия, у которой завязаны глаза, также держит в своих руках весы равновесия. Предполагается, что уравновешенные чаши весов символизируют справедливость, честность и правду. С психологической точки зрения речь идет о Самости и том суде, который она вершит над эго. Никому не дано избежать этого суда. Я считаю, что те, кто всю свою жизнь игнорируют закон компенсации, ощущают его действие во всей полноте в момент смерти, об этом же нас предупреждает и мифология.

Вы, должно быть, заметили, что все мифологические картины мира, о которых шла речь в этой главе, настаивают на более или менее однозначном разделении: в послесмертном мире зерна очищаются от плевел, проклятые души уже не чета благочестивым, и верхний класс не пересекается с нижним. Налицо расщепление в коллективной психике. Здесь нам может помочь глубинная психология, которая отыскала способы восстановления этого раскола, что ведет к принятию тотальности Самости, - хотя, возможно, массовое принятие случится не на нашем веку. Крайне важным мне представляется то, что глубинная психология перевела стрелки со строгой надписью «Суд» из области упований на посмертную жизнь – на пространство внутренней жизни человека. Отныне Суд предстает тем опытом, который доступен и может быть сознательно прожит при жизни: типичный пример того, как психологии следует относиться к христианской образности.

Юнг в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» рассказывает об опыте столкновения с Самостью, который был спровоцирован неразрешимым конфликтом лояльностей. Пока чувство долга сопутствует нам, мы знаем, как поступать в тех или иных обстоятельствах. Но что делать, если мы оказались зажаты между обязательствами, которые разрывают нас на части? Вот совет от Юнга:

Тот же, кто, оказавшись в подобной ситуации, на свой страх и риск в одиночку ищет решение и берет на себя всю ответственность за него, кто перед лицом Судьи отмаливает его денно и нощно, тот обрекает себя на полную изоляцию. Иногда он сам себе и упрямый защитник, и беспощадный обвинитель, никакой суд — ни мирской, ни духовный — не способен вернуть ему спокойный сон; в его жизнь входит настоящая тайна, тайна, которую он не разделит ни с кем. Когда б он не был сыт по горло всем этим, он, возможно, не оказался бы в подобной ситуации. Очевидно, для того, чтобы впутаться в нее, необходимо повышенное чувство ответственности. Именно оно не позволяет сбросить свой груз на чужие плечи и согласиться с чужим — коллективным — решением. И суд тогда свершается не «на миру», но в мире внутреннем, и приговор выносится за закрытыми дверями.

Эта перемена наделяет личность каким-то ранее незнакомым смыслом, с этого момента она уже не известное и социально определяемое эго, а внутренне противоречивое суждение о том, в чем же собственно ее ценность — для других и для себя самой. Ничто так не действует на активность самосознания, как эти внутренние конфликты. Здесь обвинение располагает неоспоримыми фактами и защита вынуждена отыскивать неожиданные и непредвиденные аргументы. И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу. Но главное состоит в том, что эго, когда-то четко определенное, отныне перестает быть только прокурором и теперь вынуждено защищаться. Оно становится двусмысленным и расплывчатым, оказываясь между молотом и наковальней, и эта внутренняя противоречивость несет в себе некую сверхупорядоченность[15].

Эта сверхупорядоченность и есть Самость. Я хотел бы, однако, особо выделить следующий фрагмент из приведенной выше цитаты: «И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу». Ровно этим мы и занимаемся, когда разбираем священные писания. До недавнего времени эти тексты являлись неприкосновенным догматом, т.е. принадлежали миру исключительно внешнему. Принимая психологическую точку зрения, мы избавляем эти тексты от бремени и тяжести (заметьте, что Юнг употребляет сразу оба слова), зато в результате набирает вес и обретает большую значимость сфера психического. Книга, которую вы читаете, надеюсь, внесет свою скромную лепту в это важное дело.

Юнгианские Комментарии к "Откровению Иоанна Богослова"

Глава 10.

Откровение: части 21, 22

Новый Иерусалим

Книгу Откровения венчает поистине грандиозный финал. Добравшись до конца, мы видим, как перед нами разворачивается символика coniunctio, а в центре картины - образ новообретенной мандалы, Нового Иерусалима. Иоанн удостоился чести лицезреть этот город, и вот что пишет он, восхищенный:

И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца. Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот -- двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города -- чистое золото, как прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель -- храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его -- Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов. И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцатьраз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева -- для исцеления народов. (Откр. 21:10-27; 22:1‑2)

Вот он, образ мандалы, потрясающий и возвышенный одновременно, вот он, город воплощенной четверичности, город-алмаз, город-жемчужина, город драгоценных камней. В описании города можно встретить немало отсылок к философскому камню, о чем писал еще Юнг. В самом деле, если вам, к примеру, снится сон, в котором мелькают драгоценности, скорее всего, ваше бессознательное намекает на Самость в ее вечном и прекрасном аспекте (см. рисунок 10.1).

Описание города также содержит в себе черты первозданного рая, на который нам намекают река жизни и деревья жизни, что растут по ее берегам. Это то место, где каждый обретает исцеление, ведь листва чудесных деревьев – «для исцеления народов». Развивая эту тему, хочу упомянуть сон, который трижды приснился Юнгу, упомянутый в его «Воспоминаниях, снах, размышлениях». Эта триада снов явилась Юнгу в начале лета 1914-го года, накануне Первой мировой войны. Однако третий сон несколько отличался от первых двух:

Гибельный вселенский холод я увидел и в моем третьем сне, но заканчивался этот сон неожиданным образом. Перед моими глазами возникло дерево, цветущее, но бесплодное. («Мое древо жизни», — подумал я.) И вот на морозе его листья вдруг превратились в сладкий виноград, исполненный целительного сока. Я нарвал ягод и отдал их каким-то людям, которые, похоже, ожидал и этого[i].

Здесь мы также видим упоминание «дерева жизни». Сходство настолько очевидно, что не нуждается в дополнительных комментариях.

Не меньше впечатляет и другое свидетельство того, что стадия coniunctio достигнута: мотив иерогамии, священного брака. Мы узнаем, что прекрасный город является «женой, невестой Агнца» (Откр. 21:9).

Рисунок 10.1

Гюстав Доре. Новый Иерусалим. Около 1866 года. Гравюра.

Вот как комментирует последнее видение Иоанна Юнг в «Ответе Иову»:

Это заключительное видение, которое, как известно, возвещает об отношении Церкви к Христу, имеет значение «объединяющего символа» и потому манифестирует совершенство и це­лостность; отсюда четверичность, в случае города выражающаяся в виде квадрата, в случае рая — четырех потоков… И то время как круг означает небесный окоем и всеобъемлющую природу (пневматического) божества, квадрат соотносится с землей. Небо представляет мужское, а земля — женское начало. Поэтому престол Бога — в небесах, а Мудрости — на земле, как она сама и говорит об этом в «Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова»: «Он дал мне также покой в возлюбленном городе, и в Иерусалиме — власть моя»… Этот город — София, которая до всякого времени была у Бога, а в конце времен вновь будет связана с ним священным браком. София как начало женское совпадает с землей, из которой, по словам одного отца церкви, произошел Христос[ii].

Постепенно мы также узнаем, что город не только представляет собой невесту и жену, но еще и является воплощением мудрости, в связи с чем встает следующая проблема: брак, оказывается, заключен в обители плеромы, в пространстве трансцендентности, далеком от земных реалий. Вот почему Юнг, разбирая этот, казалось бы, образ вселенского единения, вынужден добавить:

Такой исход, без сомнения, означает окончательное разрешение ужасающего конфликта бытия вообще. Однако это разрешение заключается не в примирении противоположностей, а в их окончательном разрыве, причем те люди, которым суждено, смогут спастись посредством самоотождествления со светлой, пневматической стороной Бога[iii].

Надо заметить, что здесь имеет место наложение двух разных уровней символизма. На протяжении данной книги я неоднократно отмечал, что книга Откровения – памятник separatio, глобального расщепления между раем и адом. Однако в конце мы сталкиваемся с грандиозной картинойconiunctio, в которую вписана четверичность, что недвусмысленно говорит о том, что все противоположности оказались примирены. Складывается впечатление, что последняя сцена была включена в книгу после ее написания кем-то из тех, кто ее переписывал, таким образом книга приобрела двойственность. Однако фактическая сторона вопроса не имеет для нас принципиального значения. Даже если что-то и было добавлено, это произошло не случайно, а потому, что коллективная психика произвела на свет образ нового Иерусалима, пусть даже и руками кого-то, кто не был Иоанном. Не может быть случайной и та окончательная редакция, которую, спустя столько веков, сохранил священный текст. Нам он дан таким, каким мы его имеем. Я бы описал двойственность Апокалипсиса следующим образом: на определенной стадии развития этап, обозначаемый separatio, кажется окончательным достижением на пути к целостности. Современные психологи, конечно, не согласились бы с таким представлением. Исчерпав потенциал своей эпохи и тесно связанный с ним потенциал своей личности, человек может прийти к чувству завершения, предельного воплощения возможного – и это и будет его Самость. Однако с высоты более поздних эпох те образы, что казались пределом Самости, могут показаться сомнительными и конфликтными. Возможно, я выражаюсь слишком туманно, но виной тому отчасти парадоксальная природа Откровения.

Банкет в честь Мессии

За свадьбой божьего Агнца и Иерусалима-невесты должен был бы, по традиции, грянуть пир горой. Однако если это и происходит, то в книге Откровения прямо об этом не говорится. Во всяком случае, не настолько прямо, как в иудейской легенде о «Мессианском банкете», которую я упоминал в предыдущих главах. Легенда недвусмысленно излагает, как праведники будут благословлены вкусить редкие сорта мяса, как-то: мясо Левиафана и Бегемота, - и запить их вином райского винограда. Однако тема еды проскальзывает и в книге Откровения:

И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих. И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его. (Откр. 19:17-18)

Итак, главным блюдом на пиру становится плоть многочисленных убиенных в пылу Апокалипсиса людей, - ничего не скажешь, хороша картинка свадебного пира. В своей практике я однажды столкнулся со сном (и я уже упоминал его в этой книге), повторяющим мотив кровавого пира. Полностью сон приведен в моей работе «Сотворение сознания». Напомню, сновидцу приснилось, что он стоял на берегу Гудзона и смотрел на разрушенный Нью-Йорк. Он увидел гигантов, спустившихся на землю и пожирающих людей: «Они культивировали нашу цивилизацию таким же образом, как мы выращиваем овощи в теплице. Наша планета была для них чем-то вроде теплицы, и теперь они вернулись, чтобы собрать плоды, которые они некогда посеяли». По мере того, как сон разворачивается, сновидец узнает, что он будет избавлен от страшной участи большинства, потому что у него слегка повышенное давление. Он не будет съеден; напротив, ему будет поручено ответственное задание:

Наша прогулка, во время которой мы стали свидетелями фантастических разрушений, длилась чрезвычайно долго. Неожиданно я увидел перед собой огромный золотой трон, от которого исходило ослепительное, как от солнца, сияние; я зажмурил глаза. На троне восседали король и королева этого племени великанов. Насколько я понимал, они знали, для чего должна быть разрушена наша планета…

Испытание или задача, поставленная передо мной — помимо того, что я должен был стать свидетелем гибели мира, —

заключалась в том, чтобы подняться по лестнице, стоящей перед троном, и оказаться лицом к лицу с королями великанов. Эта задача выполнялась мною в несколько приемов. Помню, как я начал медленно подниматься по ступенькам, подъем был бесконечно долгим и мучительным, сердце стучало в моей груди, как молот. Страх сковывал, но я знал, что необходимо исполнить эту задачу до конца, что на карту поставлена судьба мира и человечества. В этот момент я проснулся весь в поту.

Чуть позже я понял, что разрушение земли племенем гигантов являлось не чем иным, как брачным пиром для вновь соединяющихся короля и королевы, что в этом и заключалась особая причина случившегося и тайное обаяние, исходящее от короля и королевы…[iv]

Тема кровавого пиршества, представленная во сне, и вправду близка тому, что предлагает нам книга Откровения. Впору задаться вопросом: какую же психологическую интерпретацию этого чудовищного действа, связывающего столь древний текст со сном нашего современника, мы можем предложить? Вот моя версия. Сама суть Апокалипсиса – неважно, где и кода он проявился, – предполагает активизацию всех тех противоречий и противоположностей, что составляют образ Бога, что делает извечную проблему любви и войны, двух путей coniuncio, особенно актуальной. Противоположности либо соединяются в любовном союзе, либо скрещивают клинки войны. В любом случае, этот процесс, задевая личность и эго, активизирует все слои психики, индивидуальной и коллективной: процесс жаждет, так сказать, инкарнации, зримого воплощения, сознательного или нет. Стремясь к реализации, архетип вербует людей себе на службу. Люди оказываются проглоченными гигантами-архетипами – и лишенными своей индивидуальности. Они становятся актерами в драме, играемой архетипом. Причем в этом театре актеры – бессознательные пешки, подчас безвольно выполняющие свою роль. Возможен, конечно, и более осознанный подход, при котором индивид осознает происходящее и оказывается способен поглощать архетип с не меньшим аппетитом, чем тот его, превращая драму в процесс индивидуации.

В связи с вышесказанным я хочу привести цитату из «Ответа Иову» Юнга: «образ Божий пронизывает собой всю человеческую сферу и волей-неволей представлен в человечестве»[v]. Можно написать целый том в качестве комментария к одной этой строчке. Я, однако, уже касался этой важной цитаты в моей работе «Трансформация Богообраза», здесь же кратко упомяну, что и Юнг признавал Богообраз – особенно если он оказался активирован – способным поедать людей пачками, смаковать их эго, тем самым порабощая их[vi]. Это ужасно – и ужасен пир Апокалипсиса.

Восстановление мира

А вот что читаем до этого, в двадцать первой части Откровения:

И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. (21: 1-5)

Помимо темы инкарнации Бога, который «с ними будет», мы можем уловить здесь мотив восстановления, нового творения, перерождения неба и земли. И хотя само греческое слово «восстановление» (apocatastasis) не фигурирует в данном пассаже, его можно встретить, например, у апостола Петра (в русском переводе – «совершение»):

Итак покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши,

да придут времена отрады от лица Господа, и да пошлет Он предназначенного вам Иисуса Христа, Которого небо должно было принять до времен совершения всего, что говорил Бог устами всех святых Своих пророков от века. (Деяния 3:19-21)

Суть в том, что изначально мир был полон, совершенен и целостен. Однако после того, как Адам согрешил – то есть после появления эго, – целостность распалась на части. В назначенный час мир все же будет восстановлен, будет совершено новое творение, земля и небо воссоздадутся, предстанут обновленными, переродятся на новом уровне. Подобные представления старше иудео-христианской литературы, они пришли в нее из античности. Так, стоики считали, что вселенная проживает свои циклы, и каждый apocatastasis знаменует собой начало нового цикла и завершение старого. Эта тема получает широкое развитие у такого христианского писателя третьего века нашей эры, как Ориген. Посмертно обвиненный в ереси, при жизни он считался выдающимся теологом. Так как родным языком Оригена был греческий, упоминание apocatastasis («совершение») встречается у него неоднократно. В частности, он посвятил этому понятию целую главу в своем труде «О началах». Вот отрывок из книги:

Итак, конец или совершение мира наступит тогда, когда каждый за грехи свои по заслугам подвергнется наказаниям, причем это время, когда каждый получит должное по заслугам, знает один только Бог. Мы же думаем только, что благость Бо-жия, чрез Иисуса Христа, всю тварь призывает к одному концу, после покорения и подчинения всех врагов[vii].

Ориген приводит несметное количество цитат из священных писаний, чтобы доказать свою точку зрения: этот христианский теолог был убежден, что все и вся в итоге подчинится Богу и Христу. Даже Дьявол будет оправдан. Психолог не может не отметить в этом исключительную щедрость Оригена, редкую среди отцов Церкви, вот почему я питаю к этому мыслителю особенную симпатию. Увы, его не могли не заклеймить как еретика. Виной тому – его редкое чувство целостности мира, чувство, далеко превосходящее возможности мироощущения того эона, который принес с собой расщепление.

С психологической точки зрения apocatastasis может означать восстановление связи между эго и Самостью после долгого периода отчуждения. Процесс развития эго, длящийся от раннего детства до личностной зрелости, сопряжен с отделением от Самости, с разрывом той связи, которая (и в этом ее большой минус) была бессознательной. Заинтересованный читатель может обратиться к первой части моей книги «Эго и архетип», где я описываю, как эго, рожденное из лона Самости, проходит и через инфляцию, и через отчуждение, чтобы в конце концов развитое эго (у тех, у кого оно развито) восстановило утраченную некогда связь с Самостью, но теперь уже на новом, сознательном уровне. Такова моя психологическая интерпретация восстановления, apocatastasis, этого важного элемента архетипа Апокалипсиса.

Послесловие

В заключение я хочу сказать несколько обобщающих слов о нашем времени, времени, в котором апокалиптические мотивы особенно актуальны. Вдумчивым современникам вполне очевидно, что архетип Апокалипсиса развернулся не на шутку и отыгрывает себя в истории. Энергия этого архетипа живет в нас. Фундаменталистов пугает такое обилие апокалиптической образности, однако их подход, оперирующий представлениями двухтысячелетней давности, попахивает анахронизмом: они все еще склонны к конкретному прочтению метафизического и к проекциям. Они намерены в конце времен быть вознесенными в самом прямом смысле, болтая ногами по воздуху. Однако архетип Апокалипсиса разверзает свою пасть незаметно, на бессознательном уровне, приобретая поистине зловещий и разрушительный характер. Свидетельства тому можно встретить повсюду. Грядет сама Самость, а мы, вместо того, чтобы пережить ее осознанно и интегрировать пережитое в процессе индивидуации, позволяем процессу затоплять коллективное бессознательное. И это несмотря на то, что, согласно непреложным законам психики, активированное психическое содержание, не получив поддержки сознания, устремляется наружу, в мир вещей и фактов. Боюсь, нас ожидают трудные времена. Масштабы грядущих бедствий и катастроф предугадать сложно, все зависит от того, сколько людей достигнет индивидуации и сможет осознанно взглянуть на происходящее.

Важнейшей книгой в контексте вышесказанного предстает «Ответ Иову» Юнга. Второго апреля 1955-го года Юнг писал в письме о причинах, заставивших его написать эту книгу:

Так же, как Иов отважился возвысить свой голос, дабы быть слышанным, так же и я пришел к заключению, что лучше уж для меня будет рискнуть и потревожить бессознательное современников, чем уступить своим слабостям и спокойно смотреть, как мир движется к неминуемой катастрофе[viii].

Поразительное по своей искренности заявление. Юнг понимал, что, возможно, он один, из всех миллиардов живущих на Земле, сможет предотвратить или хотя бы несколько нивелировать мировую катастрофу одной своей книгой – вот почему он рискнул написать свой «Ответ Иову».

Я считаю, что «Ответ Иову» является единственным спасением и антидотом в условиях масштабного Апокалипсиса. Лаконично и в то же время страстно Юнг пишет о том, каков глубинный смысл коллективно переворота, происходящего на наших глазах: за событиями стоит встреча человечества с Самостью, с тем амбивалентным Богообразом, который вбирает в себя и добро и зло, о чем недвусмысленно заявляет Юнг в «Ответе», описывая ту драму, которая разворачивается в коллективном бессознательном, - драму божественного происхождения. Собственно, сама книга – одна из трех в трилогии работ Юнга на эту тему: первым идет «Aion»; «Ответ Иову» является сердцевиной и осевой книгой трилогии; завершает триаду «Нераскрытая Самость» (заглавие которой дали редакторы, в то время как Юнг планировал назвать книгу «Настоящее и будущее», что в большей степени намекало бы на Апокалипсис). Все три работы проповедуют одну истину: грядет Самость, воплощение нового Богообраза! Она низойдет на Землю, овладеет каждым, пропитает саму человеческую природу, - она жаждет развернуться и реализовать себя. Яхве снова возжелал побывать человеком, еще глубже срастись с человеческой природой. «Ответ Иову» - тот священный талисман, который будет хранить нас на этом пути.

Прислушаемся же к словам учителя:

Решение Яхве стать человеком символизирует тот процесс, который должен начаться, когда человек осознает, с каким образом Бога он оказался лицом к лицу. Понятие Бога как всеобъемлющей целостности включает в себя и бессознательное, а, стало быть, в противоположность сознанию, и объективную психику, столь часто перечеркивающую намерения и волю сознания. Молитва, например, усиливает потенциал бессознательного — отсюда ее нередко неожиданные результаты. Бог действует из бессознательного самого человека и побуждает его гармонизировать и сопрягать противоположные импульсы, постоянно входящие в его сознание со стороны бессознательного. Ведь бессознательное хочет того и другого зараз — и разделять, и сопрягать. Поэтому когда оно стремится к синтезу, человек может рассчитывать на помощь метафизического заступника,— это было ясно уже Иову. Бессознательное хочет влиться в сознание, чтобы попасть под свет, но в то же время и тормозит себя, потому что предпочитает оставаться бессознательным, а это означает: Бог хочет стать человеком, однако не безраздельно. Конфликт внутри его природы столь силен, что вочеловечение может быть добыто лишь ценой принесения им искупительной жертвы — самого себя — гневной, темной Божьей стороне[ix].

Эта «искупительная жертва» лежит на плечах современного человека, помощи которого ищет Богообраз – еще не трансформированный, но жаждущий трансформации.

Я уже неоднократно оговаривался, что, согласно законам психологии, активированное психическое содержание должно быть интегрировано сознанием, в противном случае оно будет воплощено в жизнь в своем прямом и грубом значении. Об этом же правиле писал, проявляя незаурядную интуицию, Эмерсон в своем первом из опубликованных эссе – «Природа»:

Условия, в которых протекает существование всякого человека, — это символический ответ на те вопросы, которыми он задается[x].

Получается, к слову, что для того, чтобы разобраться в тонкостях собственной психики, нам достаточно изучить те обстоятельства и среду, что нас окружают. Они расскажут нам о нас больше, чем мы думаем, ведь они и есть картина нашей непознанной психики.

Это правило работает и наоборот. Мы можем предотвратить или изменить неблагоприятные события, если осознаем их внутреннюю, глубинную первопричину. Если вы способны пережить опасность внутри вас, во многих случаях этого будет достаточно и психика не станет настаивать на внешних подвигах, что само по себе облегчает задачу. Скажем, если человеку снится машинные аварии, и тема аварии не будет осознанна, а останется погребена на задворках бессознательного, вполне возможно, что человек и в самом деле попадет в аварию. Здесь аналитик может честно предупредить клиента, что ему угрожает опасность. Бессознательное неразумно, и если ему не терпится проявиться, оно мало считается с последствиями, что может нести угрозу здоровью и жизни.

Все это имеет самое непосредственное отношение к нашей апокалиптической эпохе. Самость необратима, налицо изменения в сторону массового сдвига к индивидуации каждого человека. Мир идет к тому, чтобы в том или ином виде обрести целостность. Что же объединит нас – стремление к массовому уничтожению или подвиги на поле осознания? Найдется ли достаточно тех, кто, прожив опыт Самости внутри себя, отвратит человечество от катастроф Апокалипсиса? Ничего еще нельзя сказать с уверенностью, да и мои рассуждения – всего лишь гипотеза, хотя и выросшая из опыта долгих наблюдений за природой психического. Будем все же надеяться, что способы предотвратить Апокалипсис в его самом прямом и конкретном значении существуют.

Явление Самости с неизбежностью означает актуализацию противоположностей, которые неотделимы от нее. Однако пока Самость остается неосознанной, противоположности мирно покоятся рядышком, как лев и агнец: еще нет сознания, чтобы их разделить. Лишь когда противоположности вступают в область сознания, они расщепляются, становясь для эго двумя конфликтующими началами. Далее многое зависит от силы эго, а именно от того, сможет ли оно сознательно выдержать натиск этого конфликта. С этим не так-то просто справиться. Вот что пишет Юнг по этому поводу:

Любая противоположность — в Боге, а потому человек должен взваливать противоположности на себя. Если он так и поступает, то это значит, что Бог завладел им во всей своей противоречивости, т. е. воплотился. Человек преисполняется божественного конфликта[xi].

Обычно война противоположностей оказывается слишком тяжела, чтобы нести ее в душе, и тогда конфликт выливается наружу, отыгрываясь в проекциях. Так сеть проекций, покидая психику отдельно взятых индивидов, набрасывается на все общество. Мы можем наблюдать это и в наше время. Богообраз разряжает свои противоположности в острых спорах среди вооруженных кланов на Сомали; между тутси и хуту в Руанде; между сербами и боснийцами на территории Югославии; между Палестиной и Израилем на Ближнем Востоке; не говоря уже о нескончаемых дебатах между политическими группировками нашего правительства. Список можно продолжить бесконечно, конфликты то вспыхивают, то угасают. Однако и тот краткий перечень, что был приведен здесь, заставляет вспомнить, как Гераклит говорил, что «война - отец всего». Каждая из таких группировок – не более чем очередной «изм», как остроумно заметил однажды Юнг, - и все же каждая из них играет свою роль в реализации архетипа Апикалипсиса.

Что же остается предпринять нам? Давайте спросим Юнга. Вот что он пишет в «Ответе Иову»:

Теперь все зависит только от того, в состоянии ли человек взобраться на более высокий уровень нравственности, т. е. более высокий уровень сознания, чтобы дорасти до сверхчеловеческой силы, которую подкинули ему падшие ангелы. Однако сам собой он продвинуться дальше не сможет, если как следует не разберется в своей собственной природе. Увы, в этом отношении царит ужасающее невежество и не менее ужасающее нежелание копить знания о своей сущности. Но все же и сегодня люди, от которых этого ждешь менее всего, уже не могут игнорировать смутную интуицию: в психологическом отношении с человеком что-то должно произойти. К сожалению, словечко «должно» указывает на то, что никто не знает, что делать, и не ведает пути, веду­щего к цели. Правда, можно надеяться на незаслуженную милость Божию — уж Бог-то услышит наши молитвы. Но Бог, который наши молитвы не услышит, тоже хочет стать человеком, и с этой целью он — через Святого Духа — усмотрел для себя тварного человека с его темнотой — естественного человека, которого пятнает первородный грех и которого падшие ангелы обучили божественным наукам и искусствам. Подходит человек виновный, а потому он и избран родильным местом прогрессирующего воплощения,— а не человек безгрешный, уклоняющийся от мира и не приносящий дани жизни: в таком темный Бог не найдет себе места.

С тех пор как был создан «Апокалипсис», мы вновь знаем, что Бога нужно не только любить, но и бояться. Он преисполняет нас добром и злом, ведь в противном случае его не надо было бы бояться, а поскольку он хочет стать человеком, его антиномии должны разрешиться в человеке. Для человека это означает какую-то новую ответственность. Теперь он уже не смеет ссылаться на свою незначительность и свое ничтожество — ведь темный Бог вложил в его руки атомную бомбу и химические боевые вещества, тем дав ему власть изливать апо­калиптические чаши гнева на своих собратьев. И если уж ему дана, так сказать, божественная власть, он больше не может оставаться слепым и бессознательным. Он обязан знать о природе Бога и о том, что происходит в метафизической области, дабы понять себя и тем самым познать Бога[xii].

Эта апокалиптическая миссия – которая, между прочим, рано или поздно коснется каждого человека – перекликается и с духовными подвигами Иова, и, прежде всего, с миссией Христа. Христос был первой попыткой Бога воплотиться и через воплощение трансформироваться. Настало время, когда все человечество должно пройти через подобную трансформацию. Бог воплощается теперь в каждом, принося себя в жертву трансформации – прямо как в личной истории Христа. Юнг четко и прямо писал об этом в ставшем уже классикой письме к Элинид Кочниг в июне 1956-го:

Христос… не принимал того Бога, который творил беззакония и обладал непредсказуемым характером, Бога, распявшего собственного Сына. Принеся себя в жертву, Христос, с одной стороны, признал аморальность своего Отца, но он же проповедовал совсем иного Бога, любящего и светлого. Налицо противоречие, которое еще нуждается в объяснении. Христос был Сыном своего Отца, воплощение Бога в человеке. Через жертву аморальный Бог, принявший облик смертного, самоуничтожился[xiii].

Точно так же должен совершиться и акт вторичной инкарнации Яхве, который на этот раз явится в лице всего человечества сразу, и все человечество станет Божьим Сыном. Бог вновь стремится к трансформации и готов принести себя в жертву, воплотиться в смертном человечестве. Архетипическая схема воплощения должна пройти через те же этапы, что и в случае с отдельно взятым человеком, однако теперь уже в куда больших масштабах. Цель у новой богоинкарнации все та же – трансформация. Былые представления о всеблагом Божестве, печалящемся о происках злобного Сатаны, утратили свою актуальность. Новый Богообраз вступает в силу, природа его парадоксальна, и в этой парадоксальности – лекарство от того метафизического расщепления, которым так долго болел христианский эон.

Такова потенциальная картина. Однако трансформация Богоораза возможна только при осознанном подходе ее участников, ведь сознание и есть тот инструмент, которым преобразуется как Бог, так и человек. Конечно, если все закончится тем, что чудом выжившая горстка варваров будет созерцать руины нашей цивилизации, постепенно приступая к долгому и кропотливому строительству новой, тогда ни о какой трансформации говорить не приходится. Все же есть надежда, что преобразование Бога не будет сопряжено с тотальным разрушением, а для этого нам нужно повышать осознанность.

Я еще раз хочу подчеркнуть, что в самом факте грядущей трансформации сомневаться не приходится, что было понятно и Юнгу. Думаю, что осознание этого факта обеспечит благоприятный исход предприятия (хотя одному Богу известно, когда этот исход наступит). Насколько разрушительны будут последствия, определит то, сколь многие смогут достичь осознанности, равной осознанности Юнга. Сколько же таких индивидов необходимо, чтобы они составили критическую массу человечества? Книга Откровения намекает на цифру 140000, но мы не знаем, как перевести это символическое число на язык реального счета.

Давайте снова обратимся к «Ответу Иову». Как бы вы поняли следующие строки: «И если уж ему дана, так сказать, божественная власть, он больше не может оставаться слепым и бессознательным. Он обязан знать о природе Бога и о том, что происходит в метафизической области, дабы понять себя и тем самым познать Бога»[xiv]? Что значит – разбираться в метафизических процессах и познать Бога? Как понимать эти строки в контексте нашей каждодневной жизни? А также в случае по-настоящему глубинного психоанализа. Ведь каждый анализ, затрагивающий глубокие слои, представляет собой маленький апокалипсис, в течение которого человек так или иначе проходит через конфликт противоположностей, страдает от неразрешимости этого конфликта, впадает во фрустрацию, отчаяние, переживает упадок духа и чувство поражения, отчего поток либидо замедляется и ослабевает: создается впечатление, что его мир, та цивилизация, которую выстроило его сознание, рушится, и теперь ему придется строить все заново. Таковы частые симптомы, с которыми люди приходят на анализ; они же нередко возникают и в процессе анализа. В первую очередь необходимо разобраться в глубинной природе происходящего – только тогда жизнь может продолжаться, а клиент имеет шанс обрести исцеление. Необходимо, чтобы этот этап обрел для человека смысл, перестал быть бессмысленным страданием. Вот почему мы и задаемся простыми вопросами в ходе психотерапевтической работы: что же происходит? и почему именно со мной? кто во всем этом виноват? есть ли какой-нибудь смысл во всем этом?

Порой ответы – зачастую слишком поверхностные – можно отыскать в личной истории человека, в реестре его ранних травм. Что ж, хорошо, если осознание прошлого здесь поможет. Чаще, однако, оно не дает окончательного выхода из кризиса, и человек оказывается перед необходимостью копнуть глубже, обратиться к парадоксальной природе Самости, того Богообраза, о котором Юнг пишет в «Ответе Иову». Опыт такого контакта, новообретенные знания и есть познание Бога по Юнгу. Иногда только такой опыт и исцеляет от невроза.

Все вышесказанное относится и к человечеству в целом, особенно когда оно стоит на пороге Апокалипсиса. Все те же вопросы: что же происходит – кто виноват – есть ли в этом смысл? По мере того, как события накаляются, необходимость найти ответы становится все более насущной. В процессе индивидуации можно получить искренние, живые ответы и решения. Однако когда речь идет о массовом сознании, взаимодействие с этими проблемами зачастую приводит к регрессии: фундаменталисты возвращают себе часть былой власти и насаждают обществу свои до неприличия устаревшие взгляды; общество деградирует, упрощая сложные социальные структуры и возвращаясь к примитивным моделям социального устройства; тень вырывается наружу и проецируется на кого попало, порождая войны, вызывая вражду на всех уровнях – от семьи или квартала до целых народов и наций; самоубийства и все виды зависимостей, эти порождения отчаяния, входят в моду и становятся очередной массовой болезнью. Иными словами, мы наблюдаем в таком случае не что иное как разложение структур – общественных или внутрипсихических, и религия не способна это предотвратить. Такое разложение заразно, зачастую оно способно захватить даже людей с крепким сознанием, ведь колебания в обществе находят резонанс в каждом.

Я не случайно раз за разом повторяю, какие опасности ждут человечество. Мне хотелось бы, чтобы вы усвоили, насколько они глубоки, а также то, что есть (!) средство, которое поможет их нивелировать. Возможно, что даже при тех серьезных угрозах, что имеются, то послание, которое оставил нам Юнг, изложив его в своей книге «Ответ Иову», дойдет не только до скромной читательской аудитории Юнга, но и до общества в целом, и займет должное место повестки дня. Тогда люди начнут улавливать смысл в общественных колебаниях и потрясениях. Возможно даже, что творческие люди донесут до широкой аудитории идею трансформации Бога в процессе истории, а также идею личного соучастия и личной жертвы в этом процессе, прямо как об этом пишет Юнг в «Нераскрытой Самости»: «Мы живем во время, которое греки называли kairoz, "верное мгновение" для "метаморфозы богов", фундаментальных принципов и символов. Эта особенность нашего времени, которое мы себе не выбирали, является выражением меняющегося бессознательного человека внутри нас»[xv].

Напоследок я приведу пару снов. Они хорошо иллюстрируют все то, о чем было написано выше, представляя явление Апокалипсиса в символической форме. Вот первый сон, который приснился взрослому человеку и попался мне на глаза как раз в тот период, когда я читал лекции, легшие в основу этой книги:

Сновидец находился в знакомой комнате, только она была больше и светлей, чем в действительности, прямо-таки белоснежной. Вдруг изо всех щелей начала сыпаться белая пыль, хотя окна и двери были плотно закрыты. Кто-то заметил во сне, что на то, чтобы сделать комнату герметичной, было потрачено немало денег, а теперь все усилия пошли прахом. Сновидец знал, что эта пыль - продукт пробных атомных взрывов в Неваде; он глубоко недоумевал, зачем правительство пошло на такое, и переживал за судьбу всего живого: и за себя, и за каждую кошку, и за всех других. Совместными усилиями он и другие люди пытались вымести радиоактивную пыль, однако он боялся, что уже поздно и все уже заражено. (Проснулся сновидец в страхе от утраты чувства контроля.)

Второй сон я взял из неоднократно упомянутой коллекции Хилла. Он приснился десятилетней девочке. Этот сон развивает тему предыдущего. Давайте посмотрим, какие переклички вы сможете уловить.

Кричащие на всю громкость радио и телевизор начали плавиться. Змея выползла из телевизора и прошипела: «Ты видишь это потому, что началась ядерная война». Змея была за мир.

Я искала эту змею, и тут взорвалась бомба. В живых остались немногие, я и еще несколько ребят. Но никого из взрослых.

Нам оставалось только начать строить себе новые дома из обломков старых. Я искала подходящее бревно, и наткнулась на змею мира. Она была мертва. Мы похоронили змею, а над могилой построили дом.

Ночью воздух заполнился пеплом: черным, серебристым, красным. Сначала мы думали, что это хорошо, но оказалось, что это прилетела радиоактивная пыль, которая покрыла наш дом. Кое-кто из ребят умер, потом еще некоторые, так что у нас уже было свое маленькое кладбище.

В следующую ночь пришел пепел, белый, как снег. Мы боялись, что это снова страшная пыль, но напрасно. Пепел влетел в дом и собрался кучей возле той ямы, в которую мы похоронили змею. Мы услышали голос, говоривший из ямы: «положите немного белого пепла в яму, он вылечит меня. Он принес с собой мир». Мы так и сделали.

Змейка поправилась и выросла в большую красочную змею. Она ползала по дому и предупреждала нас, когда надвигался плохой ветер.

Однажды пришел хороший ветер. Змея еще подросла. Белый пепел покрыл землю, как снег. Мы обнаружили, что, если положить немного пепла на тарелки, он превратиться во фрукты и другую еду. Когда пепел таял, с ним уходили и радиоактивные осадки.

Когда добрый пепел растаял окончательно, на его месте оказался большой лес, и дома, и люди. Звери ходили между людей и не прятались. Многоэтажных зданий больше не было. И змея мира осталась жить с нами[xvi].

Можно было бы разобрать сны полностью, они весьма любопытны, но я ограничусь одним мотивом, а именно: темой белой пыли, или пепла. Белая пыль как продут атомного взрыва часто встречается в апокалиптических снах. Если брать на рассмотрение наши два сна, можно заметить, что в обоих случаях эго противится появлению этого вещества. Но, если взрослый так и остается враждебен по отношению к происходящему, в случае с ребенком все не так однозначно, и опасный материал оборачивается тем средством, которое несет с собой мир. Возраст является необходимым фактором, который мы учитываем при анализе снов. Например, если человек уже взрослый находится, допустим, в стадии интеграции тени, излишняя белизна может указывать на то, что процесс не протекает должным образом.

Если же отвлечься от конкретики, можно сказать, что пепел или пыль символизируют алхимическую стадию sublimatio. Пыль в таком случае является ни чем иным как истолченной в прах землей, измельченной до состояния невесомости, воздушности, газообразности. С психологической точки зрения можно сказать, что таким образом земляные материи (все то до отвращения земное, что символизирует в книге Откровения Вавилонская блудница) оказываются пристроены к земным делам, включены в земную миссию. Иногда очевидно речь идет не столько о пыли, сколько о пепле, что недвусмысленно намекает на другой, более взрывоопасный алхимический процесс - calcinatio. Но вернемся к снам. Белая пыль (пепел) со всей очевидностью делает все возможное, чтобы пробраться поближе к героям сна. И они бессильны перед ней, неспособны отгородится и защититься. Таким образом, пепел и пыль – белые и радиоактивные одновременно – репрезентируют что-то такое, что происходит за пределами эго. Они указывают на то, что теперь это содержание бессознательного подобралось близко к сознанию и требует его внимания, оно хочет, чтобы ему открыли, настаивает на том, чтобы быть принятым, и человеку оказывается жизненно необходимым уступить.

Не забывайте, что Апокалиптическая образность поворачивается к человеку своей страшной стороной в том случае, если эго настроено враждебно по отношению к Самости и отказывается впустить ее в сознание. Тогда архетип знаменует собой катастрофу. Если же эго открыто Самости и готово к сотрудничеству, все те же образы могут обозначать, по меткому выражению Юнга, «расширение человека до целого человека»[xvii].

Итак, Апокалипсис, обещанный Иоанном, грядет. В эти непростые времена мы сможем обрести мудрость и понимание происходящего в одной книге – «Ответ Иову» Юнга. Сам Юнг считал свою книгу знаковой и не пожалел сил на то, чтобы донести миру смысл тех событий, что разворачиваются на наших глазах, хотя и мог бы, по собственному признанию, «уступить своим слабостям и спокойно смотреть, как мир движется к неминуемой катастрофе»[xviii].

Архетип Апокалипсиса.

Приложение I

Пример одержимости архетипом Апокалипсиса: Дэвид Кореш

Боюсь, что придется ввести особый термин для обозначения тех людей, которые оказались захвачены архетипом Апокалипсиса. Зачастую такие индивиды ведут себя как типичные сумасшедшие или преступники, однако сила, которая ими владеет, та трансперсональная архетипическая динамика, которая смогла подчинить их себе, имеет глубоко религиозную природу. Назовем таких одержимых «зилотами»[1]. Дабы продемонстрировать на примере, что значит быть захваченным апокалиптическими силами, я решил обратиться к истории Вернона Хауэлла, известного под именем Дэвид Кореш. Возможно, читатель слышал о событиях весны 1993-го года, когда в небольшом техасском городе Уэйко разгорелся конфликт между сектой Кореша и ФБР. Конечно, непросто дать психологических комментарий к истории Кореша, ведь его случай не получил клинического освещения и о его психическом состоянии пишут мало[2]. Нет, однако, сомнений в том, что детство Дэвида Кореша было тяжелым. Матери Дэвида было четырнадцать лет, когда он родился; он не знал ее до пяти лет. Его воспитывала тетя, которую он и считал своей матерью, пока в один прекрасный день – и это было полным шоком для мальчика – не вернулась его мать, с порога заявив: «Я и есть твоя настоящая мать». Отец не участвовал в жизни ребенка. Не забывайте, что если ребенок не получил необходимой части отношений в детстве, он оказался лишен возможности воплотить или персонализировать определенный архетип. Если вместо одного из родителей в жизни ребенка образуется дыра, она становится отверстием, через которое в его психику могут поступать сырые, неопосредованные архетипические энергии, как это случится с выросшим Верноном. Позже ему придется познакомиться со склонным к насилию отчимом. В школе будущий Дэвид Кореш учился плохо, его повсеместно обзывали «тормозом». В его биографии можно также найти эпизод, когда он был изнасилован группой подростков.

Была у Вернона бабушка. Бабушка являлась членом секты адвентистов седьмого дня – фундаменталистской церковной организации, пропагандирующей веру в скорое пришествие Христа. Взгляды адвентистов в значительной степени апокалиптичны. С весьма раннего возраста, лет с шести, бабушка регулярно водила Вернона в свою церковь. Она-то и способствовала тому, что мальчик активно взялся за изучение Библии: с бабушкой у ребенка установились теплые отношения.

Поздний подростковый период в жизни Хауэлла можно охарактеризовать как время безграничного одиночества и потерянности. Его неудержимые позывы к маструбации неизменно сопровождались глубоким чувством вины – иными словами, юноша переживал типичную для христианина диссоциацию, оторванность от сексуальности, причем в особо тяжелой форме. Вернон работал там и сям, где придется. Внезапно – и мы никогда не узнаем, что же произошло, - Вернон перестал дистанцироваться от энергий власти и секса и взял их в свои руки. Он внедрился в секту под названием Ветвь Давида, которая откололась от Адвентистов и хитрыми уловками завоевал себе репутацию лидера[3]. Став первым в секте, Вернон нашел возможным удовлетворять не только свои властные амбиции, но и сексуальные потребности. Любая женщина, привлекшая его внимание, будь то несовершеннолетняя девица, свободная девушка или же замужняя женщина, объявлялась его женой, по велению Бога, разумеется. Разительный контраст по сравнению с тем прошлым, в котором этот человек, разбитый диссоциацией, и маструбировал-то с полным ощущением своей греховности. Что же должно было случиться, чтобы в психике Вернона неожиданно самоинтегрировались и властность, и сексуальность? Для этого этому полупсихотику достаточно было всего лишь отождествить себя, свое эго с Самостью.

В случае с Верноном Хауэллом, одержимость архетипом Апокалипсиса стала поистине беспримерной. Он был убежден, что Бог раскрыл ему подлинный смысл книги Откровения. Когда в его жилище ворвались агенты из Бюро по контролю за оборотом алкоголя, табака, оружия и взрывчатых веществ, Хауэлл был занят составлением комментария к «Семи печатям»; он попросил агентов подождать, пока он закончит. К тому времени его уже считали Агнцом Апокалипсиса. В 1985-ом году, путешествуя по Израилю, Вернон узрел, что он является никем иным, как очередным воплощением персидского царя Кира Великого, того самого, который освободил евреев от Вавилонского плена. В результате Хауэлл сменил имя, назвавшись Дэвидом Корешом; имя он позаимствовал у архетипического царя Израиля, в то время как новообретенная фамилия представляла собой иудейское написание имени «Кир». Двумя годами позже новоявленный Кир напишет:

У меня семь глаз, семь рогов у меня. Имя мне – Слово Божье, лошадь моя – белая. Я рожден на земле, дабы передать вам седьмое послание ангела. Спустился с востока я с печатью Бога Живого. Имя мне – Кир, и я низвергну Бабалон[4].

С этого времени, если не раньше, Дэвид Кореш стал насаждать своим последователям безоговорочный культ своей персоны. Он требовал беспрекословного послушания. Провинившихся даже в малом наказывали сурово. На осмелившегося перечить Дэвид яростно нападал, вразумляя глупца дикой смесью из теологических пассажей и обращений к личному. В голове Кореша личное и трансперсональное сплелись в комбинацию поистине невообразимую. Ему, однако, нельзя было отказать во владении богословием. Годы, проведенные за штудированием Библии (в чем, по-видимому, была для него в свое время и отдушина, и спасение), не прошли даром: теперь Кореш мог читать проповеди – длиннющие, ни с чем несообразные, но по-своему блистательные и захватывающие – всю ночь напролет. Одна мысль пульсировала в них рефреном: конец света близко, конец близится. Вот она, одержимость архетипом Апокалипсиса. Такая одержимость неизменно ведет к катастрофе, ведь идея катастрофы вплетена в этот архетип. В попытке транслировать захвативший его архетип, индивид с неизбежностью попытается вылить его в жизнь. Куда привело это Кореша-Хауэлла? Он сгорел вместе со своими последователями. Ему было тридцать четыре.

Я считаю, что подобные случаи отождествления с архетипом стоят внимания, поскольку они приоткрывают нам природу неосознанной Самости. В начале этой книги я обратил внимание читателя на то, что архетип Апокалипсиса означает явление Самости. Если Самость приходит в своей первичной, бессознательной форме, процесс знаменуется сочетанием самых противоположных позывов, и тогда мы видим перед собой одновременно и спасителя, и чудовище. Дэвид Кореш был и тем и другим одновременно, и этим объясняется то, как преданы были ему члены его группы. Его нельзя назвать ни типичным психотиком, ни типичным преступником, необычность его поведения в свое время наводило страх на спецслужбы. Наполовину безумец, наполовину отпетый негодяй, Кореш был просто-напросто одержимым. Он действовал в обход эго, без- или внечеловечно. И получал за это, между прочим, поистине сверхчеловеческую харизму от тех энергий, что одержали его. Подобный случай описан у Мэлвилла в «Моби Дике», где есть свой одержимый безумец – капитан Ахаб. Среди других примеров можно также вспомнить Гитлера, чья мания простерлась крайне далеко. Он, как и Дэвид Кореш, был и чудовищем (для врагов), и хранителем (для друзей), и он тоже мыслил о себе религиозными понятиями.

Архетип Апокалипсиса

Приложение II

Культ «Небесные врата»

[1]

.

История группы, культивировавшей Небесные врата, также является показательным примером того, насколько люди могут быть одержимы архетипом Апокалипсиса: в марте 1997-го года тридцать девять членов этого культа покончили жизнь самоубийством, чтобы вознестись на небеса (самовольно, не дожидаясь официального Вознесения) и тем самым избавить себя от ужасного конца, неминуемого для землян. Они были из тех, кто считает, что праведники должны быть вознесены на небо до того, как начнется Армагеддон. Возможно, осознавали это сами участники или нет, но именно поэтому в их случае не наблюдалось особых столкновений с властями, как это было в истории с Ветвью Давидовой, напротив, тридцать девять человек порешили свое дело тихо, мирно и без свидетелей. Недостаток внимания даже несколько задел самолюбие лидера группы: как-никак, Маршалл Эпплвайт ждал своего звездного часа целых двадцать четыре года, кроме того, он был уверен, что члены его группы – настоящие мученики, а их палач никто иной, как сам Зверь Апокалипсиса. Эпплвайт даже подумывал о том, чтобы спровоцировать полицию на уничтожение себя и своих приверженцев, однако остановился на кулуарном формате действа. Заметим, что такой подход мало напоминал библейский, да и с каких это пор христианство стало поощрять самоубийство?

Культ «Небесные врата» крайне своеобразно, и весьма непоследовательно, следовал новозаветной книги Откровения. Тем не менее, можно сказать, что они в полной мере шли за архетипом, подтверждая слова Юнга о том, что «архетипы определены не содержательно, а только лишь формально», чтобы впоследствии быть наполненными «материалом сознательного опыта»[2]. Когда в 1972-ом году Маршалл Эпплвайт и его подруга, тоже лидер культа, Бонни Неттлз оказались захвачены архетипом Апокалипсиса, они объявили себя двумя свидетелями, о которых сказано в одиннадцатой части Откровения:

И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище. Это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли. И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту. Они имеют власть затворить небо, чтобы не шел дождь на землю во дни пророчествования их, и имеют власть над водами, превращать их в кровь, и поражать землю всякою язвою, когда только захотят. И когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их, и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят. И многие из народов и колен, и языков и племен будут смотреть на трупы их три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы. И живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле. Но после трех дней с половиною вошел в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них. И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке; и смотрели на них враги их. (Откр. 11:3-12)

В 1973-ем после нескольких месяцев путешествия Эпплвайт напишет в письме:

Путешествие подходит к концу. За это время я постиг, что это такое – быть отлученным от всех, не иметь привязанностей ни к страстям, ни к вещам, ни к идеям, даже к самому себе. Наконец-то слова Христа и смысл того урока, что он преподал всем нам, дошли до меня, я перестрадал многое, и теперь «Большой Папа» открыл мне и Бонни то, что на нас возложена большая миссия. Мы суть две маслины и два светильника, две ветви оливы в руках Господа[3].

В этом месте отождествление с текстом Откровения полное, хотя заметим, что страшная, разрушительная сторона двух свидетелей, о которой так явно говорится в Писании, в письме остается за скобками; видимо, эта часть осталась для лидеров культа неосознанной, нельзя, однако, сказать, что ее не было, именно она заставила их требовать от участников беспрекословного подчинения, вплоть до самоубийства по приказу. Однажды эту двоицу арестовали за подделку кредитной карты и угон арендованной машины, на что пара не преминула напомнить стражам порядка, что сам Господь в Откровении приходит «словно тать в нощи». Руке Эпплвайта принадлежат и следующие строки, на этот раз из другого письма: «Придется, скрепя сердце, признать, что Наш Отец вовсе не так уж добр и мягок, как мы думали»[4]. В полном согласии с Откровением члены культа верили, что Второе Пришествие неминуемо; вычитали они оттуда также и то, что человечество – поле для Божьей жатвы, некий садоводческий эксперимент. В Newsweek оказалось напечатано их пространное мнение по этому поводу:

Когда-то давным-давно боги создали настоящее Царство Небесное, оно располагалось где-то на небесах, среди тех небесных тел, что поближе к нам. По приказу богов, представители этого Царства для пробы населили землю людьми, что твою бахчу арбузами. Время от времени послы из Царства будут собирать взносы человеческими душами, все для того, чтобы подготовить переселение на тот уровень, который До называет «надчеловеческим». Когда придет время жатвы, то есть в конце времен, главный Представитель Царства заберет тела, соберет избранных, проинструктирует их, что надо делать, а затем отправит на жительство в то самое межпланетное Царство[5].

Хотя данный пассаж и претендует на библейский стиль, его в равной степени можно назвать отрывком из научной фантастики, и то и другое, впрочем, имеет самое непосредственное отношение к архетипу Апокалипсиса. Очевидно, лидеры культа, отдавшие свои эго на съедение пресловутого архетипа, толковали Писание весьма вольно (Неттлз выросла в семье баптистов, отец Эпплвайта был представителем пресвитерианской общины), а себя именовали по-разному, от гордого «Двое» до более ироничных прозвищ в духе «Гвинея и свинка», «Бо и Пип» или, с намеком на ноты, «До и Ти». Старомодное облако из Апокалипсиса превратилось в мифологии этого культа в НЛО, космический корабль, управляемый инопланетянами, да-да, представителями той самой более развитой расы Царства Божьего, которое, однако, все же лучше называть просто «Уровнем над человеческим» - так, по мнению группы, было бы правильнее: излишняя патетика ни к чему.

Переводя факты на язык психологии, можно сказать, что члены культа ждали и надеялись, когда же на них нагрянет свора инопланетян из бессознательного и увлечет их за собой, на уровень новых достижений. Однако, будучи в полной мере одержимыми архетипом, они не понимали, какую цену им придется заплатить. Неттлз, Эпплвайт и их сорок (неслучайное число) последователей, мечтая о созидании, отыгрывали вполне конкретный сценарий саморазрушения. Ти внезапно умирает от рака в 1985-ом. Члены культа сочли крайне логичным то, что она непременно должна вернуться на космическом корабле, воспользовавшись всемирным интересом к комете Хэйла-Боппа, и забрать своих соратников во главе с Боппом к себе. Эпплвайт помнил, как две тысячи лет назад звезда явилась мудрецам и указала на чудо, он не мог пропустить свое знамение – комету; шестидесятишестилетний, он решил, что время пришло.

Возможно, стоит упомянуть, как мы это сделали в случае с Вернаном Хауэллом, о том, какие факты биографии стояли за всей этой архетипической деятельностью. Бонни Неттлз и Маршалл Эпплвайт оба родились в Техассе, в 1927-ом и 1932-ом годах соответственно, оба были детьми правоверных христиан. Каждый из них женился в двадцать с чем-то лет, у каждого были дети, каждый преуспел в карьере: Бонни была медсестрой, Маршалл Эпплвайт – музыкантом. Бонни, однако, быстро проявила свою несовместимость с баптистским воспитанием: она увлеклась предсказаниями и астрологией, а неспокойные семидесятые застали ее за сеансами телепатии, она, видите ли, общалась с жившим в девятнадцатом веке монахом, неким братом Франсиском. Примерно в то же время в жизни музыканта и преподавателя Эпплвайта также обозначились разногласия с общиной и вскормившей его церковью, которые не смогли смириться с его то ли гомосексуальностью, то ли бисексуальностью, а ведь дело дошло до того, что Эпплвайт даже был госпитализирован. В тот период у него было видение, которое он принял за награду за свои страдания: сам Господь теперь учил его жизни. По словам его друзей, Эпплвайт решил, что «приход Бога наделил его знанием касательно того, откуда взялась человеческая раса и куда она движется»[6]. Итак, в 1972-ом разведенная на днях Бонни Неттлз наконец-то встречает Маршалла Эпплвайта, который к тому времени уже давно развелся, а теперь еще и открыл для себя мир духовности. Двое путешествуют и становятся громогласной Двоицей Апокалипсиса.

Очевидно, что на мировоззрении обоих сказалось их разочарование в догматах традиционной (в данном случае протестантской) религии. Одежки старой религиозности оказались малы для Бонни Неттлз и Маршалла Эпплвайта, которые ощупью подбирались к новому эону; не то чтобы у них получилось туда войти, но несомненно то, что, то ли в результате обстоятельств, то ли здесь сказалась сама судьба, но энергии религиозного свойства вырвались-таки из этих двух душ, и потекли не в ту сторону. Правда, тот факт, что двоица идентифицировалась с этими энергиями, сделало пару весьма харизматичной в глазах их последователей. Так, дочь Неттлз дала следующий комментарий их совместному путешествию: «Эти двое были как два магнита… От них исходила невероятная сила. Я внезапно ощутила, как мне повезло быть рядом с ними»[7]. Один из членов культа, Дик Джослин, пишет о том же. Вот какова была его реакция, когда он встретил пару на собрании группы: «Вы двое точно не мошенники… Либо вы и правда те, за кого себя выдаете, либо тогда уж вы совсем того»[8]. В одном исследовании записи этих двух лидеров пропустили через анализатор речи (VSA, voice stress analysis) и обнаружили, что пара никого не обманывала, но сама верила в то, о чем говорила. Такое заключение только еще больше обнажает горькую правду: наше общество не знает, куда поместить случаи, подобные извращенному культу Небесных Врат. Может, стоит уже признать, что именно формулировка «охвачены архетипом Апокалипсиса» подходит здесь как нельзя лучше?