29 Максимов Николай Иванович (1911—1993) — прозаик, публицист, член СП СССР. Жил и работал на Чукотке, в Порт-Артуре, Хабаровске, Южно-Сахалинске. В конце 60-х возглавлял Сахалинское отделение Дальневосточного книжного издательства. Заслуженный работник культуры РСФСР.
30 Савицкий Дмитрий Петрович (1944—2019) — прозаик и поэт. Мы подружились с ним в 1967 г. в Москве, куда я не раз прилетал с Сахалина, активно переписывались. Судьбу свою Дима предсказал сразу: или уеду, или сяду. В декабре 1978 г., находясь в поездке во Франции, в Париже, отправил свой загранпаспорт по почте в Кремль, на имя Л. И. Брежнева, с 1988 г. Д. П. Савицкий — гражданин Франции. Я писал о Диме в повести-эссе «Черные альпинисты, или Путешествие Михаила Тропинина на Курильские острова», публиковавшейся только в журнале «Проза Сибири» (Новосибирск, 1994, нулевой номер).
31 Имеется в виду Литературный институт им. А. М. Горького, в котором Дима тогда учился.
32 «Такое долгое возвращение» (Южно-Сахалинск, 1969).
33 К сожалению, мы уже никогда больше не встречались, а в 2019 году писатель и поэт Дмитрий Савицкий ушел из жизни — в Париже.
34 Корнилова читала рукопись. Впервые «Столярный цех» был опубликован в моей книге «Люди Огненного Кольца» (Магадан, 1977).
35 Сергей Иванович Ларин — муж Гали Корниловой. Литературный критик и переводчик. За свои переводы с польского был удостоен звания заслуженного работника культуры ПНР.
36 Повесть «Двое на острове» тоже вошла в состав моей магаданской книги.
37 Корнилова Галина Петровна (род. 1928) — прозаик, публицист, член СП СССР. В шестидесятые годы прошлого века работала в редакции журнала «Знамя» (пыталась — безуспешно, к сожалению, — напечатать там «Поэму без героя» Анны Ахматовой). Поддержка Корниловой много для меня значила. Да, ей не удалось напечатать «Столярный цех» в своем журнале, но она поддержала мою уверенность в правильности пути.
38 В сентябре 1972 г. состоялась большая поездка по Оби. Возглавлял московских, вологодских, томских и новосибирских писателей московский поэт Лев Иванович Ошанин, но душой компании, конечно, был Виктор Петрович Астафьев.
39 Отрывок из «Оды» Астафьева предполагалось дать в литературно-публицистическом сборнике для юношества «Собеседник», который мы в Зап.-Сиб. кн. изд-ве готовили с Л. В. Белявской.
40 Евгений Александрович Городецкий (1934—2005) — прозаик, работал в Зап.-Сиб. кн. изд-ве. Мне очень нравилась его повесть «Лето и часть сентября» — редкий случай, когда повесть действительно начиналась прямо с названия.
41 Николай Николаевич Яновский (1914—1990) — литературовед, литературный критик, историк литературы. В 1969 г. — составитель и главный редактор известного издания «Литературное наследство Сибири» (вышло 8 томов), в 1979—1990 гг. входил в редакционную коллегию книжной серии «Литературные памятники Сибири» (Вост.-Сиб. кн. изд-во, Иркутск).
42 Астафьев Виктор Петрович (1924—2001) — прозаик, эссеист и драматург, сценарист, член СП СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат двух Государственных премий СССР, Государственной премии РСФСР им. М. Горького, двух Государственных премий РФ, участник Великой Отечественной войны. Перегрузка всеми этими почетными регалиями не сделала его литературным чинушей, общение с Виктором Петровичем никогда не бывало скучным.
43 «Ошибка создателя» — сборник фантастических рассказов и повестей Виктора Колупаева, Давида Константиновского, Геннадия Прашкевича (Новосибирск, 1975).
44 Рецензент Госкомиздата РСФСР незадолго до этого подверг уничтожающей критике книгу моих фантастических повестей, предложенных Зап.-Сиб. кн. изд-ву.
45 Писатель-фантаст Александр Петрович Казанцев имел большой вес в официальных кругах. Кстати, к моим вещам он отнесся с интересом и пониманием.
46 Сергей Александрович Абрамов — писатель-фантаст, журналист и общественный деятель.
47 Евгений Львович Войскунский — писатель, впоследствии мой добрый, надежный друг.
48 Для очередного сборника «Собеседник», выходившего в Новосибирске.
49 Виталий Иванович Бугров (1938—1994) — критик, библиограф, историк фантастики, работал в редакции журнала «Уральский следопыт». Библиографические работы Бугрова «Советская фантастика: книги 1917—1975 годов» и «Погребенные в периодике (1945—1976)» были опубликованы в сборнике «Собеседник». Бугров, несомненно, был душой самой главной отечественной премии по фантастике — «Аэлита». При жизни Виталия Ивановича ее вручали: Аркадию и Борису Стругацким, а также Александру Казанцеву (1981, всем троим — сразу), Зиновию Юрьеву (1982), Владиславу Крапивину (1983), Сергею Снегову (1984), Сергею Павлову (1985), Ольге Ларионовой (1987), Виктору Колупаеву (1988), Северу Гансовскому (1989), Олегу Корабельникову (1990), Владимиру Михайлову (1991), Сергею Другалю (1992), Василию Звягинцеву (1993), Геннадию Прашкевичу (1994). Я последним получил этот приз из рук Виталия Ивановича. На моем портрете, помещенном в магаданской книге «Люди Огненного кольца», можно рассмотреть локоть слева (фотография была неудачно обрезана) — это локоть одного из самых близких, самых добрых моих друзей — Виталия Ивановича Бугрова.
50 «Разворованное чудо» (Новосибирск, 1978). Выход книги был непрост: многократное рецензирование, непонимание. Даже замечательный сибирский фантаст Михаил Петрович Михеев, очень дружески ко мне относившийся, решил, что сведения об Иностранном легионе в повести излишни. Впрочем, Михеева я смог убедить, он был человек опытный, пуганый. В тридцатые годы работал монтером в электроцехе в городе Бийске, пописывал (по его собственному выражению) стишки. «В фабкоме встретились шофер и комсомолка». А однажды на свадьбу друга написал настоящую песню: «Есть по Чуйскому тракту дорога». Ее запели. Имени автора сейчас никто не знает, но песню поют. А тогда, в тридцатые годы, бийская городская газета напечатала статью о плохом состоянии алтайских дорог, о частых авариях, о плохой дисциплине среди шоферов. Да и какой может быть дисциплина у шоферов, спрашивала газета, если они поют подобные песни? Утром на работе крикнули: «Михеев, в особый отдел!» Михаил Петрович шел, и ноги у него дрожали. Из особого отдела можно было загреметь куда угодно, хоть в Магадан. Вошел, снял кепку. Особист в форме долго смотрел на его оттопыренные уши и молчал. Ну и Михаил Петрович молчал. Он же видел: перед особистом лежит тетрадный листок с текстом его песни. «Твоя работа, Михеев?» — «Моя». Ждал чего угодно, даже самого плохого, а особист вдруг с силой хлопнул ладонью по столу: «Да ты у нас, оказывается, поэт! Мы учиться тебя отправим!» Вот и такое случалось. Удивительно чистым человеком был Михаил Петрович. Трогательные старые часики на руке, кепка, каких уже почти не носили, ездил на старенькой советской «Победе». И кредо соответствующее. «Хочу, чтобы моего главного героя было за что любить. Мое призвание — электрик, я очень этим горжусь, но самое нужное дело — литература».
51 Брандис Е., Дмитревский В. «Взято из действительности: заметки о научной фантастике». — «Правда», 1978, 3 сентября.
52 Это мне советовал и Аркадий Натанович Стругацкий. Я, наконец, прислушался. В 1983 г. фантастическая повесть «Великий краббен», написанная на материале моих курильских экспедиций, вышла в свет тиражом в 30 000 экземпляров, и тут же весь тираж ушел под нож цензуры. Впрочем, книжный магазин «Военторг» успел продать несколько сотен книг, до сих пор встречаю это (первое) издание у любителей фантастики. А криминал состоял в том, что главного героя повести, обаятельного и неунывающего, — бывшего алкоголика, бывшего бытового пьяницу, бывшего боцмана с балкера «Азия», бывшего матроса портового буксира «Жук», бывшего кладовщика магазина № 23, того, что в селе Бубенчиково, бывшего плотника «Горремстроя» (Южно-Сахалинск), бывшего конюха леспромхоза «Анива», бывшего ночного вахтера крупного научно-исследовательского института, наконец, бывшего интеллигента — в третьем колене, как уточнял сам герой, — звали Серп Иванович Сказкин. В кальдере Львиная Пасть (остров Итуруп) он первый наткнулся на явившегося из океанских глубин плезиозавра. Дикая доисторическая тварь активно гоняла Сказкина по узкой кромке каменистого берега. «Кто сказал, что Серп не молод?» Подобные шутки, как и само имя героя, были сочтены рецензентами Госкомиздата РСФСР непозволительным надругательством над священной символикой страны. Выгоняя из дому неверную жену, богодул Сказкин рубил китайские пуховики бельгийским топориком, крушил тайваньским ломиком чешскую мебель, возглашая: «Свободу узникам Гименея!» Это тоже не пошло в жилу. «В наши дни, когда в Египте, Уругвае, Чили, в Южной Корее томятся в мрачных застенках борцы за мир, истинные коммунисты, чистые люди, положившие жизнь за свободу угнетенных всего мира, чего и кому требует Г. Прашкевич?» Повесть, кстати, кончалась вполне пророческими словами: «Что касается профессора Иосинори Имаидзуми, профессор пока молчит. Но и тут я настроен оптимистично: почта будет». После чего следовали заключительные слова: «Лишь бы в это дело не вмешалась политика». Но именно политика и вмешалась.
53 В. А. Прокофьев — прозаик, литературный критик, член СП СССР, рецензент издательства «Молодая гвардия». В конце семидесятых в этом издательстве именно он решал судьбу моей повести «Каникулы 1971 года».
54 Владимир Маркович Санин (1928—1989) — прозаик, сценарист, драматург, полярник, путешественник. В 1987 г. рецензировал мою повесть «Война за погоду» (первое издание: Новосибирск, 1988).
55 В книгу «Люди Огненного кольца» (Магадан, 1977) вошли повести: «Столярный цех», «Ильев. Его возвращение», «Двое», «Люди Огненного кольца», «Мирис» и «Каникулы 1971 года».
56 Катаев Валентин Петрович (1897—1986) — прозаик, поэт, драматург, член СП СССР. Лауреат Сталинской премии (за повесть «Сын полка»), Герой Социалистического Труда. Основатель (1955) и главный редактор (до 1961 года) чрезвычайно популярного журнала «Юность». Оценку Катаевым моей прозы я очень ценю.
57 К письму была приложена рекомендация: «Книгу Геннадия Прашкевича “Люди Огненного кольца” я прочитал залпом. Книга эта — необычна, ибо при всей ее разности со страниц встает сам автор — нельзя его не понять и не почувствовать. Автор этот влюблен в жизнь, которая прекрасна — во всей ее многосложности и противоречивости. Автор этот — романтик, который ведет многотрудный поиск прекрасного; он умеет находить прекрасное и в столярном цеху, где пахнет стружкой и клеем, и где каждый человек — человек, то есть характер, и на Курильских островах, в людях “Огненного кольца”, — однако и там, в краю романтики, Прашкевич не ищет легкого, поверхностного, он копает вглубь, и копает отменно. Прашкевич раскован в своей прозе; эпитеты его порой дерзки, и это прямо-таки замечательно. Нашему учителю Горькому много досталось за “море смеялось”. Критики Горького забыты — Алексей же Максимович вечен. Можно соглашаться или не соглашаться с “дерзостями” Прашкевича, однако же нельзя не признать, что рождены они талантливостью его литературного дара, его добротою и ответственностью за наше молодое поколение, которое постоянно корректируется в наш стремительный век. Герои Прашкевича — рабочие люди. И замечательно, что он так пристально любит их, гордится ими, так открыто за них радуется.
Есть у Прашкевича и иные герои: недобитые гитлеровцы, шваль Иностранного легиона — бандитские наемники империалистов. И здесь Прашкевич на высоте: он не мажет их черным, он не делает их глупцами, он пишет врага, которого надо уничтожить, а когда враг силен, тогда шапкозакидательство преступно. Разносторонность таланта Прашкевича очевидна. А талантливому литератору следует быть в рядах Союза Писателей, чтобы работать еще активнее.
От всего сердца рекомендую Геннадия Прашкевича в члены СП СССР. Юлиан Семенов».
58 Рецензент Госкомиздата РСФСР.
59 Семенов Юлиан Семенович (1931—1993) — журналист, публицист, кинодраматург, прозаик и поэт, член СП СССР, основатель журнала «Детектив и политика» и газеты «Совершенно секретно». Лауреат Государственной премии РСФСР, заслуженный деятель искусств РСФСР. В тяжелое для меня время (в 1983 году цензурой была запрещена моя повесть «Великий краббен») активно и дружески помогал мне.
60 Хабаровский журнал «Дальний восток», 1977, № 4. В этом номере была напечатана повесть «Двое на острове».
61 Юрьев Зиновий Юрьевич (1925—2020) — писатель-фантаст, сценарист, сатирик, член СП СССР. Лауреат премии «Аэлита» (1982).
62 В почтовом отделении новосибирского Академгородка телеграмма вызвала переполох: «Вы правда снежного человека видели?»
63 Казанцев Александр Петрович (1906—2002) — писатель-фантаст, журналист, публицист, член СП СССР. В 1939 г. был главным инженером промышленного отдела советского павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке, участник Великой Отечественной войны. Роман «Пылающий остров» и рассказ «Взрыв» — важные вехи советской фантастики. Лауреат премии «Аэлита» (1981).
64 Планировалось выступление Юрьева в Доме ученых Академгородка.
65 После успешной первой стадии приема в СП СССР в Новосибирске, процесс затормозился — в Москве (по чисто идеологическим причинам), и вся эта история нудно тянулась вплоть до 1982 года.
66 «Понедельник начинается в субботу» (Москва, 1979). Кроме указанной, в книгу вошла повесть «Парень из преисподней».
67 Повесть Стругацких «Гадкие лебеди» должна была выйти в 1968 г. в изд-ве «Молодая гвардия», но не была разрешена цензурой. В 1972 г. «Гадких лебедей» опубликовало (без ведома авторов) изд-во «Посев» (ФРГ).
68 Стругацкий Борис Натанович (1933—2012) — писатель-фантаст, сценарист, переводчик, член СП СССР. Лауреат премии «Аэлита» (1981). Писал в соавторстве со своим старшим братом, после смерти Аркадия выпустил два самостоятельных романа. Одна из самых печальных книг, посвященных советской литературе 1970—80-х годов, — это, на мой взгляд, «Комментарии к пройденному» (Санкт-Петербург, 2003). Атмосфера, в которой мы жили, только сейчас, издали, кажется романтичной. В реальности она была густо напитана тяжелым дыханием бесчисленных идеологических работников, завистников, людей бездарных, но имеющих власть. Честь и слава братьям Стругацким, сумевшим сделать многое (к сожалению, далеко не все) из того, что они собирались сделать.
69 По сравнению со «Школой гениев» — научно-фантастической повестью, написанной в соавторстве с В. Свиньиным.
70 Не указываю фамилию ленинградского писателя-фантаста. Дела давние.
71 Не указываю фамилию по тем же причинам.
72 Повесть «Парадокс Каина», написана в 1979 г.
73 «Разворованное чудо» (Новосибирск, 1978).
74 Стругацкий Аркадий Натанович (1924—1991) — писатель-фантаст, сценарист, переводчик, член СП СССР. Лауреат премии «Аэлита» (1981). Писал в соавторстве с младшим братом Борисом, но выступал и под одним своим именем. После окончания Бердичевского пехотного училища был откомандирован в Военный институт иностранных языков. С 1949 по 1955 г. служил (как военный переводчик) в Советской армии — в Канске, на Камчатке, в Хабаровске. Встречаясь в Москве, мы особенно часто вспоминали Курилы, на которых я провел не один геологический сезон.
75 Это так. Я всегда работал в разных жанрах, мне это было интересно.
76 Брандис Евгений Павлович (1916—1985) — литературовед, критик, член СП СССР, кандидат филологических наук.
77 В 1982 г. я был, наконец, принят в Союз писателей СССР. Очень вовремя. Думаю, что годом позже, после истории с запретом моей книги «Великий краббен» (Новосибирск, 1983), вряд ли мое вступление в Союз состоялось бы.
78 Войскунский Евгений Львович (1922—2020) — прозаик, писатель-фантаст, член СП СССР, лауреат премии «Аэлита» (2011, совместно со своим многолетним соавтором Исаем Лукодьяновым). Участник Великой Отечественной войны. Долгие годы мы дружили с ним, и наши отношения никогда ничем не были омрачены. В некоторых своих книгах он с удовольствием (его собственные слова) писал и обо мне.
79 «Вокруг света».
80 «Среща с медуза» (София, 1983).
81 Биленкин Дмитрий Александрович (1933—1987) — писатель-фантаст, литературный критик, журналист, член СП СССР.
82 «Спасать человека». Под названием рассказа было указано: «Необходимое дополнение к трем законам Азимова — посвящается Геннадию Прашкевичу».
83 Одного из героев рассказа «Спасать человека» Штерн назвал Мартовичем. Ему, как и многим другим друзьям, очень нравилось мое отчество.
84 Штерн Борис Гедальевич (1947—1998) — прозаик, член СП СССР. Один из самых ярких фантастов России, мой близкий друг. Радикальная смена жизни нашей страны в 1990-е гг. катастрофически отразилась и на нем, что, несомненно, ускорило его уход из жизни.
85 Позже под названием «Игрушки детства» этот рассказ входил в разные сборники.
86 Кир Булычев (Игорь Всеволодович Можейко, 1934—2003) — писатель-фантаст, драматург, сценарист, литературовед, историк и востоковед, доктор исторических наук, лауреат Государственной премии СССР, лауреат премии «Аэлита» (1997). Светлый человек, мы дружили с ним до самой его смерти. Писал Игорь действительно много и быстро, перечень написанного им занимает десятки страниц. Он был легок на подъем и всегда благожелателен, и загорался сразу. «Что? У тебя денег нет? — участливо спрашивал он, встретив меня в Москве. — Это не проблема. Сейчас же идем в издательство такое-то, его директор — мой друг. Он тебя знает. Подпишешь договор на книжку и сегодня же получишь аванс». — «Какую книжку? У меня ничего свободного нет». — «Напишешь». — «О чем?» — «Ну, о народах сибирского Севера, зря, что ли, ты там годами таскаешься?» — «Я не настолько хорошо знаю быт и историю народов сибирского Севера». — «А я, думаешь, хорошо знаю быт и историю Атлантиды? А вот написал же о ней целую книжку».
87 Пастухов — какая-то неизвестная мне фамилия; видимо, Борис что-то напутал. О повести «Великий Краббен» и ее судьбе я рассказывал выше.
88 Опять этот загадочный Пастухов.
89 В киевском сборнике «Пригоди, подорожi, фантастика» в переводе на украинский печатались мои повести «Розграбоване диво» и «Я бачив снiгову людину».
90 Близким своим друзьям Виктор давал прозвища, тесно связанные с его философскими романами последних лет жизни.
91 Одно из названий, придуманных Виктором для Томска.
92 Имеется в виду Виталий Бугров — редактор из «Уральского следопыта».
93 Одна из книг Виктора, редактором которой я был.
94 Колупаев Виктор Дмитриевич (1936—2001) — писатель-фантаст, член СП СССР. Лауреат премии «Аэлита» (1988) за сборник «Весна света». Я был редактором «Весны», и вообще мы с Виктором дружили много-много лет, встречались в Томске, в Новосибирске, в Свердловске.
95 «Любовь к земле: о творчестве Виктора Колупаева». Предисловие к книге В. Колупаева «Весна света» (Томск, 1986).
96 Собака Виктора по имени Дисла.
97 Мой кот Гомбоджап Цыренджапович, известный всем нашим друзьям своими необыкновенными похождениями.
98 Борис Леонтьевич Горбатов (1908—1954) — писатель и сценарист, журналист, военный корреспондент, член СП СССР, лауреат двух Сталинских премий за повесть «Непокоренные» (1946) и сценарий фильма «Донецкие шахтеры» (1952).
(От Бориса Штерна)
Киев, 28 сентября 1986.
Мартович! Говорил с Либкиным. С твоим «Котом» все в порядке, жду в ноябрьском номере. Петрянов1 подписал на январь «Производственный рассказ № 1». Полный захват «Химии и жизни»! Надо прочитать в № 9 или в № 10 рассказ Биленкина — Либкин говорит, что исключительное дерьмо, но им пришлось взять из уважения к мэтру. Ну не будем злословить над больным человеком. Почитай эту заметочку в черкасской газете. Обрати внимание, что я продолжаю оставаться сибирским писателем2 — но теперь я уже живу в Красноярске. Почему — сам не понимаю.
Мой редактор наконец-то наткнулся на посвящение — я его замаскировал так (в заголовке рассказа): «СПАСТИ ЧЕЛОВЕКА» (необходимое дополнение к трем законам Азимова — посвящается Геннадию Прашкевичу).
Спрашивает по телефону: Что это такое?
Я отвечаю: Посвящение хорошему человеку.
Он: Никаких посвящений!
Я: начинаю долго и нудно объяснять и доказывать, напирая на личные, общественные и общечеловеческие духовные ценности.
Он: Ладно, ладно, пока оставляем, но не ручаюсь…
Жму руку! Всем привет! Твой Штерн.
(От Георгия Гуревича)
Москва, 15 мая 1987.
Дорогой Геннадий! Я долго откладывал это письмо, помня, что Вы просили отчет о юбилее. Но юбилей оказался растянутым на полтора месяца и все еще не кончился.
Во-первых, должен Вас предупредить, что в самом 70-летии нет ничего хорошего. В молодости не хватает денег и времени, в старости не хватает сил. Жизнь наполнена промежутками между кратковременными полезными часами. Какие-то пустяки требуют усилий, отдыха и раскачки. Тьфу! Но это так.
Что касается самого юбилея, самый главный день я провел по собственному вкусу. Загодя освободил этот день от обязанностей и провел его на кровати с книжкой. Выпали «Дети Арбата», их я и читал. Впрочем, без большого удовольствия. В этот день предпочел бы перечитывать Диккенса. А гости — только родня — были в предыдущую субботу. Племянников не звал, только ровесники. И надраться было некому.
Получил два примечательных подарка. Один из Свердловска — приз имени Ефремова — в форме кубка из серого мрамора с перечислением моих заслуг. Кажется, я первый лауреат этого приза, и есть опасение, что последний. Впрочем, возможно, Бугров расскажет Вам точнее. Вместимость кубка заметно больше четвертинки. Когда приедете, проверите.
Другой подарок — настольные электронные часы. Сейчас на них 18:12. В часах этих есть нечто давящее на психику. Они лезут в глаза настойчивее стрелочных. Они настырно напоминают: идет время, идет! Уже 18:15. Начался поход Наполеона, и вот он уже — на Елене. Кроме того, каждая секунда обозначена двоеточием. Две точки. Итак? Итак? Итак? 18:16! Нет душевного спокойствия.
Что еще юбилейного? Вчера в Доме ученых был юбилей Ефремова. У нас же роковая связь со стариком: я моложе на 10 лет и 2 дня. Говорил ученым об этом. А кроме того и о том, что Ефремову присуще было точное ощущение грядущего. Он всегда писал о том, что будут воспевать на следующем этапе развития. В конце войны писал о романтике мирной жизни, в эпоху ползучей заземленной фантастики задумывал «Туманность Андромеды». Некий дотошный юноша зачитывал с трибуны цитаты из «Часа Быка», они дословно совпадают с речами на XXVII съезде. О чем бы писал Ефремов сейчас? Не о перестройке, а о том, что будет волновать после. Я спрашивал Вас об этом, но Вы отшутились. Таков отчет.
Привет внуку, дамам и Гомбоджапу, конечно. Ваш — гуру3.
(От Георгия Гуревича)
Москва, 1987.
Дорогой Геннадий! Не сразу ответил на Ваше деловое письмо только потому, что надо было разобраться в своем собственном положении. Впрочем, и сейчас особенной ясности нет. Посланные Вам материалы держите. Задержка — рядовое дело в литературе. Когда сможете, публикуйте. Может быть, в другую редакцию попадет юбилейный отчет… но после Вас.
О «Книге обо всем»4. Она не совсем такая. В тексте всего 6—7 листов + 30 страниц + 30 страничек пояснений к таблицам. Вот так я решил написать ее — тезисно, поняв, что пять томов я буду писать пять лет, а за эти пять лет набегут новые материалы, которые надо будет отражать и переиначивать еще пять лет. А у меня не такие сроки в распоряжении. Итак, книгу я написал вкратце и послал в ноябре в N-ское нелитературное изд-во. А дальше произошло несусветное. В январе объявился рецензент, в феврале он написал рекомендацию, а на прошлой неделе мне сказали в редакции, что планируют книгу на следующий год. Лично я не верю. Но так сказали.
За год я написал одну, всего одну повесть листов на 5—6. И писал Вам: «Если сумею написать, как следует, молодец буду». Неля одобрила, кроме нее, никто пока не читал. Будете в Москве — дам почитать. Повесть не для уровня нашей н.-ф. смелости. Даже не знаю, куда понесу. Взрослым? Но кому? Вам даже не предлагаю.
Юбилейное5 письмо Вам показалось грустным. А сейчас пойдет абзац мрачноватый.
Вы знаете, что я болен. Все знают. Болею девятый месяц. Лечат меня слоновыми дозами, от которых рождаются новые болезни. Врачи разошлись. Вчера был на консультации, разговоры со мной идут о месяцах-немесяцах жизни, но о месяцах — до следующей больницы. И в этой связи напоминаю Вам мельком и легкомысленно высказанное Вам пожелание — разобраться в моем архиве. Если Вы, подумавши, откажетесь, претензий нет никаких… Не думаю, что мои черновики имеют художественное значение. Но кое-что есть набранное типографским шрифтом. Детское представляет интерес — документы эпохи. В общем, я вступлю в переговоры с Неличкой, с ЦГАЛИ и с Вами. Разговор это сугубо предварительный, теоретический. Пока еще время есть. Месяцы… или годы…
Ради бога, только не снисходите до утешений. Деловой разговор идет. Порядок хочу навести в «функции». На том желаю Вам вдохновения. А Гомбоджапу… воробья поймать.
Ему — воробья, нам — жар-птицу. Ваш Гуревич.
(От Бориса Стругацкого)
Ленинград, 8 декабря 1987.
Дорогой Гена! Извините меня, я задержался с ответом, так как уезжал и вернулся только что. Я очень рад, что предисловие к нашему сборнику будете писать именно Вы6. И рад буду оказаться Вам полезен.
Мы начали писать «Обитаемый остров» в середине 1967 года, и писался он легко, весело и с азартом. У нас только что оказались запрещены к опубликованию наши самые последние вещи: «Сказку о Тройке» отверг Детгиз, а потом и НФ (для которого был написан сокращенный вариант), «Гадкие лебеди» отвергла «Молодая гвардия», и настроение у нас было такое: ах, вы не хотите серьезных вещей? хрен с вами, тогда мы покажем вам, как пишутся боевики — даешь комсомольца-супермена!
Сначала было все хорошо. Детгиз принял ОО благосклонно, взял в работу. Удалось даже опубликовать повесть в толстом журнале — в «Неве». Пришлось, правда, при этом выбросить описание атомной войны и кое-какие эпизоды из жизни Неизвестных отцов, а так же Комиссию по Галактической Безопасности (так в первом варианте назывался КОМКОН-2) и энное количество «задниц», «чертей» и «закаканцев» — это нынешний Главный «Невы» позволяет у себя в журнале и «жопы», и «засранцев» и даже эпитет…7, а тогдашний главный — Попов А. Ф., лауреат Сталинской премии, автор бессмертного фильма «Далекое плавание» — даже слово «дьявол» переносил не без труда…
Короче, все было очень мило, но тут в газете, как сейчас помню, «Известия» грянула статья под названием «Листья и корни», в коей два деятеля из Пушкинского Дома (Ленинград) поносили современную литературу за отрыв от почвы русской и отеческих корней. В одном абзаце авторы крепко дали по «Обитаемому острову» — главным образом за засилье технологии и терминологии. (Если судить по этому абзацу, наш ОО — сочинение вроде «Семи цветов радуги» — про самоходные трактора и самонадевающиеся ботинки.)
Мы утерлись и думали, что на этом все кончится, ан нет. Вдруг — небывалое дело! — в издание ОО в Детгизе вмешалась цензура. Вообще говоря, цензура вмешивается крайне редко и требует, например, убрать номерные автомобильные знаки, упомянутые в тексте, или, скажем, планету Уран, или еще какой-нибудь бред вроде этого. Теперь же Главлит пошел на ОО стеной. Сначала заявлено было, что вообще не может быть речи об опубликовании. Потом позиция была смягчена, и был дан список более чем 300 (!) поправок — от отдельных слов до целых страниц, которые надлежало выбросить. Можно было только догадываться, что они хотели сделать Саракш как можно более непохожим на Землю, а поэтому надо было упразднять землеподобных животных, земные термины и т. д. А Детгиз — со своей стороны — внес предложение сделать Максима немцем. Так Ростиславский превратился в Каммерера. (Гораздо более жалко Неизвестных отцов, превратившихся по категорическому требованию Главлита в Огненосных Творцов.) В общем, мы учли тогда 240 замечаний, и повесть, хоть и с запозданием, но вышла.
С «Жуком» проблем почти не было. Правда, первое издание его в лениздатском сборнике редактировали два идиота, которым приходилось объяснять, что такое кроманьонец, и один из них вбил себе в голову, что стишки «стояли звери…» — это парафраз какой-то песенки гитлерюгенда; откуда эта идея взялась и кто ее породил, мне выяснить не удалось. Так что пришлось текст песенки слегка изменить, а эпиграф убрать совсем.
«Волны» вообще прошли в журнале без хлопот. Но, правда, они еще ни разу не издавались в книжке. Так что — посмотрим.
Для альманаха НФ (Вашего) всячески рекомендую Вам: В. Рыбакова, А. Столярова, А. Измайлова, С. Логинова, Н. Галкину, А. Щеголева. У всех у них найдутся хорошие вещи, способные сделать честь любому альманаху.
Желаю удачи, Ваш Б. Стругацкий.
(От Бориса Стругацкого)
Ленинград, 18 августа 1988.
Дорогой Гена! Только что вернулся в Ленинград и спешу ответить на Ваши вопросы.
1. Фотографии тех времен если и сохранились где-нибудь в семейных альбомах, то — совершенно любительские и в типографии их не вытянуть. Могу прислать только более или менее современные — пяти-, десятилетней давности.
2. «Спонтанный рефлекс» у меня не сохранился. Он был опубликован, помнится, в «Знание — сила», так вот, ни одного номера я у себя не нашел. А зачем он Вам? Единственное его достоинство — что был это, кажется, чуть ли не первый в СССР рассказ о разумном кибере, а в остальном — жуткая ведь бодяга: завязка — кульминация — развязка — объяснение. Возьмите уж лучше «Извне» (повесть, разумеется) — там хоть исходная идея красивая: первые пришельцы на Земле — автоматы. До этого тогда никто, даже американцы, по-моему, не додумался.
3. Теперь об атмосфере тех лет. Связно писать об этом — значит потратить не час времени, а гораздо больше. Поэтому я предпочел бы отвечать на конкретные вопросы. Некоторые Вы задали. Отвечаю:
— Писать фантастику мы начали потому, что любили (тогда) ее читать, а читать было нечего — сплошные «Семь цветов радуги»8. Мы любили без памяти Уэллса, А. Толстого, Чапека, Конан Дойла, и нам казалось, что мы знаем, КАК надо писать, чтобы это было интересно читать. Было (действительно) заключено пари с женою А[ркадия] Н[атановича], что мы сумеем написать повесть, точнее — сумеем начать ее и закончить, — так все и началось. «Страна багровых туч» после мыканий по редакциям оказалась в Детгизе, в Москве, где ее редактировал Исаак Маркович Кассель после одобрительных отзывов И. Ефремова (который уже тогда был Ефремовым) и Кирилла Андреева, который сейчас забыт, а тогда был среди знатоков и покровителей фантастики фигурой номер один.
— В Детгизе нам покровительствовал главным образов К. Андреев — именно он принял на ура «Возвращение» и вообще всячески нас продвигал. А среди журналов главную роль сыграл «Знание — сила», но об этом лучше расскажет А. Н. — он с ними тогда контактировал. Чуть позже (уже в 60-х) нас взяла под крыло тогдашняя «Молодая гвардия», т. е. Белочка Клюева и Сергей Жемайтис. А Иван Антоныч в те времена очень к нам хорошо относился и всегда был за нас. В Ленинграде нас поддерживали тогда Дмитревский, работавший в «Неве», и Брандис — в то время чуть ли не единственный спец по НФ. Правда, Дмитревский так и не опубликовал нас ни разу, а Брандис все время упрекал Стругацких, что у них «машины заслоняют людей», однако же оба они были к нам неизменно доброжелательны и никогда не забывали о нас в тогдашних статьях своих и обзорах.
— Сопротивления особенного я не припоминаю. Ситуация напоминала сегодняшнюю: журналы печатали фантастику охотно, хотя и не все журналы, а в издательства было не пробиться — от «Детгиза» до «Мол. гв.». Помнится, главное, что нас тогда раздражало, было абсолютное равнодушие литкритики. После большой кампании по поводу «Туманности Андромеды» литкритики, видимо, решили, что связываться с фантастикой — все равно, что живую свинью палить: вони и визгу много, а толку — никакого. Мы тогда написали несколько раздраженных статей по этому поводу — всё доказывали, что фантастика всячески достойна внимания литературоведов. Однако статьи эти напечатать не удалось — и слава богу! Сегодня их было бы стыдновато читать.
Если у Вас будут еще КОНКРЕТНЫЕ вопросы, рад буду ответить.
Желаю всего доброго, всегда Ваш Б. Стругацкий.
P. S. Да! Мне не очень понравилось Ваше сообщение, что наш «том в Томске выходит в начале года». Я же специально просил их выпустить нашу книгу во второй половине, а лучше — в последней четверти года! Они же нас под неприятности подведут: «Волны…» должны выйти в начале года в «Сов. писе», а там с этим строго. Один раз «Сов. пис.» уже расторгал с нами договор в аналогичной ситуации.
(От Бориса Стругацкого)
Ленинград, 12 сентября 1988.
Дорогой Гена!
1. Разумеется, я пришлю вам распечатку «Извне» (на расклейку у меня нет экземпляров) и перепечатку двух наших ранних (неопубликованных) статей об НФ и о критике НФ (это самый конец 50-х, а может быть, самое начало 60-х — даты на статьях, увы, нет). Однако все это я отдам в распечатку только после получения договора или гарантийного письма издательства. (Извините, но «таков наш примар», иначе мы тоже давно вылетели бы в трубу.) Тогда же пришлю и фото. Заодно.
2. Предисловие к сборнику ФАНТАСТИКИ Прашкевича я бы еще взялся, пожалуй, написать (хотя очень не люблю такого рода работу и делаю ее лишь в самом крайнем случае, когда другого выхода нет). Но предисловие к сборнику, где помимо фантастики есть еще и публицистика, и документалистика, и реалистическая проза — нет, увольте, за такое я не возьмусь ни за какие коврижки! Так что уж извините меня, Гена, великодушно.
3. Был тут у нас Пищенко9, змей лукавый. Перебаламутил всех наших цыплят, разозлил всех моих драбантов… Теперь будет у нас специальное собрание семинара на тему: вступать или не вступать в ВТО? Я намерен проводить идею, что вступать можно и нужно, но — с опаской, дабы Щербаковы и Медведевы не переродили начинающих, не изуродовали бы им вкус, не купили бы у них право первородства за чечевичную похлебку. Боюсь, однако, что все эти рассуждения — сотрясение воздуха. Молодые-опытные и сами это понимают, а молодые-зеленые ничего не соображают, им лишь бы напечататься, а там хоть трава не расти. Ах, как не хватает нам сейчас СВОЕГО издательства! И ведь не видно пока в волнах ничего, или почти ничего.
Желаю вам всего доброго, Б. Стругацкий.
(От Сергея Снегова)
Калининград, 13 марта 1988.
Дорогой Гена! Буду отвечать по порядку, чтобы не запутаться. Мысль писать фантастику томила меня еще до начала литературной работы. Она превратилась в потребность, когда я начал знакомиться с зарубежной послевоенной НФ. Писать ужасы — самый легкий литературный путь, он всего больше действует на читателя — почти вся НФ за рубежом пошла по этой утоптанной дорожке! Стремление покорить художественные высоты показывали только Д. Оруэлл, Г. Маркес и еще очень немногие. Мне захотелось испытать себя в НФ как в художественном творчестве.
Я решил написать такое будущее, в котором мне самому хотелось бы жить. В принципе, оно соответствует полному — классическому — коммунизму, но это не главное. Проблема разных общественных структур — проблема детского возраста человечества. Я писал взрослое человечество, а не его историческое отрочество.
Для художественной конкретности я взял нескольких людей, которых люблю и уважаю, — у некоторых даже сохранил фамилии — и перенес их на 500 лет вперед, чтобы художественно проанализировать, как они себя там поведут. За каждым героем — человеком — конечно, стоит реальный прототип.
Я сознательно взял название уэллсовского романа. Прием полемический. Но не для того, чтобы посоревноваться с Уэллсом художественно. Уэллс один из гениев литературы, дай бог только приблизиться к его литературной высоте! Спор шел не художественный, а философский. Я уверен, что в человеке заложено нечто высшее, он воистину феномен — в нем нечто божественное. Думаю, он венчает эксперимент природы — либо неведомых нам инженеров, — смысл которого в реальном воплощении не мифов, а божественности. Энгельс писал, что человек — выражение имманентной потребности самопознания самой природы и что если он погибнет, то в ином времени, в иной форме природа рано или поздно вновь породит столь нужный ей орган самопознания. Это ли не божественность? Энгельс глубже Уэллса — во всяком случае, тут. Помните Тютчева?
…И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих.
Люди будущего у Уэллса — прекрасные небожители. Но быть прекрасным — не главная акциденция божества. У меня человек бросает вызов всему мирозданию (особенно в третьей части) — он ратоборствует с самой природой, той силой спинозовской deus sive natura10. Схватка двух божеств — чисто божественное явление. Словом, Зевс против отца своего Хроноса в современном научном понимании. Это не мистика, не религия, а нечто более глубокое…
В первом варианте второй части я собирался послать людей в Гиады, проваливающиеся в другую вселенную, но потом выбрал Персей. В Гиадах было бы больше приключений, в Персее больше философии. Там главная идея — кроме утверждения высшей человеческой, то есть божественной морали — схватка человека с энтропией, представленной разрушителями. Разрушители — организация беспорядка, хаос; они — слепая воля природы. А люди — разум той же самой природы, вступившей в сознательную борьбу со своей же волей. Сознательную, ибо рамиры тоже борются со слепой стихией, но взять над ней верх не могут. Они во многом мощней людей, но лишены человеческой божественности.
Боюсь, изложение неясно. Уж очень трудна сама тема. После появления первой части читатели во многих письмах просили продолжения. Я, как всегда, нуждался в деньгах — все же один на всю семью зарабатывающий — и быстро написал «Вторжение в Персей». Снова требовали продолжения. Тут я поколебался, но все же написал. А чтобы не просили четвертой части, в третьей поубивал многих героев — уже не с кем продолжать. По примеру М. Шолохова, покончившего с главным героем «Поднятой целины», ибо стало ясно, что ввести его в светлый колхозный рай уже не удастся за отсутствием такого рая. Думаю, Шолохову было много труднее, чем мне, расправляться со своими литературными детьми — они ведь не успели выполнить то великое дело, которое он предназначал для них. А мои по Шиллеру: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти».
Судьба первой части «Люди как боги» была не сладостна. Ее последовательно отвергли «Знание», «Детская литература», «Молодая гвардия», Калининградское книжное издательство. Основание — космическая опера, подражание американцам. Писали резкие рецензии Кирилл Андреев, Аркадий Стругацкий (он теперь вроде бы переменил отношение), В. Гаков (перемена отношения ко мне, но не к роману) и др. В общем, я решил про себя, что бросаю НФ, здесь мне не светит. Но случайно критик З. Штейнман, написавший против моего первого романа «В полярной ночи» («Новый мир», 1957, № 4, 5, 6, 7) разгромную рецензию в «Лит. газете» и растроганный, что я не обиделся, не стал ему врагом, выпросил почитать отвергнутую рукопись и передал в Ленинград В. Дмитревскому, а тот ее напечатал в сборнике «Эллинский секрет» (1966). Отношение к роману у критиков, особенно московских, недружественное. В. Ревич при каждом удобном — и даже неудобном — случае мучает меня, и не один он. В 1986 году Роскомиздат запретил печатать роман в Калининграде и только после моей личной схватки со Свининниковым (Войскунский называл Комиздат Свиниздатом) снял запрет, а Свининникова перевели в «Наш современник». Отношение ко мне вы можете видеть и по тому, что в справочнике для библиотек «Мир глазами фантастов» (86 либо 87 г.) глаза Казанцева и Медведева меня в чаще НФ не увидели — более мощные деревья заслонили меня. В общем, в сотню советских фантастов я не гож. Не обижаюсь — констатирую.
За рубежом отношение ко мне вроде иное. В Польше вышли два издания, в Японии — пять (первой части, сколько второй и третьей — еще не знаю), в ГДР — три издания, в ФРГ одно, готовится издание в Венгрии. А когда на немецком появились в изд. «Das neue Berlin» две первые части, в Лейпцигском университете состоялся семинар на тему «Будущее в романе С. Снегова» — и участвовали в нем литераторы, философы и физики!
Надеюсь, рецензия Комиздата на Вашу книгу будет хорошей. Вы для них — как и я — не из их «кодлы», но все же времена меняются. А если будут осложнения, езжайте сами в Москву. Я два раза туда ездил — и два раза сумел отстоять себя.
Нежно, крепко обнимаю Вас. Ваш — С. А.11
(От Владимира Немцова)
Москва, 28 ноября 1988.
Уважаемый Геннадий Мартович! Прошу извинить меня за задержку с ответом. Перенесенные болезни и плюс возраст не дают возможности работать в полную силу, а иногда и совсем повергают в вынужденное безделье, санкционированное врачами. А я не привык к безделью, оно для меня хуже болезни. Я много работал и много ездил. Побывал во многих странах, а в своей — чуть ли не во всех областях европейской части. Ездил по путевкам Бюро пропаганды СП с выступлениями перед читателями. А вот в Томск попал по командировке Союза писателей для проведения семинара по научной фантастике. Из Томска мне захотелось проплыть по реке Томи и по Оби. Ведь Сибирь я совсем не знал. Новосибирск просто восхитил меня. У него какая-то особая стать. Широкие улицы, не сдавленные небоскребами, что видел я в разных странах. К сожалению, и у нас сейчас возникает такая тенденция. А в Новосибирске дышалось легко. На улицах продавались первые весенние цветы «жарки», похожие на раскаленные угли. Пришла тогда шутливая мысль, что в самолет с таким букетом не пустят по причине пожарной безопасности.
Ну а если без шуток, то Сибирь поразила меня своей необжитостью. И я представил себе в этом необычном краю большие просторные города, современную промышленность. Ведь тогда еще не было дороги — БАМ, современных поселков при новых подземных разработках. Под этим впечатлением я приступил к работе над романом. Первая книга «Когда приближаются дали» вышла в изд-ве «Советский писатель» в 1975 году, а над второй — я еще продолжаю работать.
Вот Вам и ответ, что меня привело именно в научную фантастику. Не устану повторять слова В. И. Ленина: «Надо мечтать!» Развивая эту мысль, он приводит высказывание Писарева: «Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать… если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками — тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставила бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни» (В. И. Ленин. «Что делать?» Полн. соб. соч., т. 6, стр. 172).
О теории «фантастики ближнего прицела» я никогда не слышал12, хотя некоторые из критиков — радетелей «чистой фантастики» — ругали меня за «приземленность», а однажды была даже статья в молодежной газете, которая называлась «Изменивший мечте». Да и теперь иные и критики, и редакторы торопятся объявить «техническую фантастику» устарелой. Мне же думается, могу даже утверждать, опираясь на свой жизненный опыт, как в технике, так и в литературе, что такая «теория» не имеет под собой основания. Дело ведь даже не в том, будет ли осуществлена в практической жизни та или иная техническая невидаль, придуманная автором книги, важно, как он об этом рассказал. Заставил ли читателей сочувствовать герою книги, маявшемуся в поиске решения технической задачи, и ненавидеть тех, кто мешает герою осуществить свой замысел на благо людям. А если в читателе (тем более юном) заложена изобретательская жилка или способность к конструированию, то такая книга как раз и поддержит его в таком деле, оно станет для него любимым, и тогда, как предрекал великий Горький, больные вопросы политехнизации школы будут решаться легче.
А сейчас, в период революционной стройки страны, технического перевооружения, такие книги для юношества просто необходимы, на мой взгляд. Вы затеяли благородное дело13. Ответить же на все Ваши вопросы затрудняюсь.
На развитие этого жанра в первую очередь, конечно, влияли классики. Когда-то в разговоре я услышал от первого космонавта Земли Юрия Гагарина: «А “Аэлиту”-то еще никто не написал». Работающих в этом жанре было много, а кто влиял на развитие — сказать трудно.
С Вадимом Охотниковым14 я действительно был знаком. Человеком он был добрым, и, как мне казалось, голова его была переполнена всякими техническими идеями. Я хорошо знал Л. Лагина. «Старик Хоттабыч» его стал классикой. А. П. Казанцев — мой друг. Человек разносторонне талантлив и неутомимый труженик. С C. Беляевым был знаком, но знал его мало.
Уважаемый Геннадий Мартович, посылаю Вам три рассказа («Шестое чувство», «Снегиревский эффект», «День и ночь») для Вашей Антологии (если не опоздал). Они взяты из сборничка «Шестое чувство», о котором Вы упоминаете. Книг моих действительно нет, хотя изданий насчитывается уже больше сорока, примерно столько же на языках республик наших и зарубежных стран. Посылаю Вам свою автобиографическую книгу (2-е издание, «Молодая гвардия», 1975).
Желаю Вам успехов. Вл. Немцов15.
(От Бориса Штерна)
Киев, 17 января 1990.
Гена! Славомир (который Кендзиерский16) прислал мне открытку. Пишет, что наша с тобой книжка должна появиться в Варшаве уже в январе. Возникает естественная мысль — а не съездить ли нам в Варшаву за гонораром?
Конкретно вот что получается: Людочка Козинец сейчас уехала на семинар ВТО в Ислочь. Как видно, Славомир там тоже будет (Пищенко его пригласил). Я попросил Людмилу поговорить со Славомиром насчет задержки нашего гонорара в Польше и насчет нашего приезда. Она это сделает, но — она в сентябре была в Польше, и говорит, что из-за инфляции все эти гонорары становятся настолько копеечными, что нет никакого смысла за ними ездить — на ресторан не хватит. А сейчас инфляция еще пуще.
В общем, пусть Славомир скажет свое весомое слово на этот счет.
Киевская газета «Великое кольцо», которая на все 100 % (по сентябрьским прогнозам) должна была выходить с Нового года, — выходить не собирается. Нет помещения, нет счета, нет бумаги, нет закона о печати, а есть суета и пустое место. М. б., к весне-лету все же газета появится.
«Игрушки»17 у меня. Кроме этой газеты, я хочу показать твои «Игрушки» Иванченко в симферопольском «Варианте» — опять же, херня в том состоит, что и сие колесо очень медленно и туго раскручивается.
С превеликими трудами ушли в печать две книжки (одна — Чейза, вторая — сборник НФ «Огонь в колыбели» (Иванченко, Астахова, Клугер, Козинец, Тибилова, Логинов и еще три-четыре автора… Забыл, Штерн тоже… Сборник этот очень неровный, но сильнее ВТОшных), третья книжка зависла между небом и землей (между издательством и типографией — бумаги нет), а четвертая и пятая (Шекли и что-то еще) вообще не могут выйти из состояния грязных машинописных экземпляров. Принята (ее сейчас сокращают!!!) повесть Шекли. Вот народ.
Гена, мы с тобой очень хорошие писатели! — это ужасно.
Гланц молчит. Она (из Вильнюса) молчит. Что-то будет с нашими туманами в ботинках?18 Зря трудились?
Обнимаю. Подождем польских новостей. Б. Штерн.
13 января 199119.
Дорогой Генка! Мы тебя любим.
А. Стругацкий.
Лена.
新年明けましてお目出度う!
С Новым годом!
(От Евгения Войскунского)
7 января 1991.
Дорогой Гена! Сегодня — Рождество Христово, праздник, снова входящий в нашу жизнь. На душе как-то печально и в то же время просветленно. Давно уже душа освободилась от осточертевших догматов, а ведь для ее наполнения заново нужна еще одна жизнь — где же ее взять? Надо что-то делать с той, что осталось дожить. После смерти моей Лиды я не надеялся выжить. Полвека любви — не шутка, не каждому человеку такое выпадает. И, конечно, правильнее было бы уйти вместе с ней (как когда-то вместе ушли Цвейги). Не хватило духу. Нам хотелось состариться вместе. Но с судьбой не поспоришь. Что же делать с остатком жизни, да еще в разваливающейся стране среди ожесточившихся людей? Не знаю.
Внешне — как-то наладилась жизнь. Я женился на женщине немолодой, любящей меня. Снова начал работать, то есть писать. Но душа постоянно полна печали. Год назад, когда я лежал на операционном столе и меня взрезали, как консервную банку, я отчетливо увидел в черной космической пустоте ярко освещенное пятно и поднялся к нему, там были люди, вернее, неясные фигуры в белом, и я знал, что там — моя Лида, и я не то чтобы услышал ее голос, а просто до меня дошло: нет, еще рано. И тут я услышал уже явственно: «Е. Л., проснитесь, операция давно закончена». И я проснулся. Был ли это просто сон? Или не просто? Не знаю.
Наверное, я пишу Вам все это потому, что Ваше письмо очень меня тронуло. Хорошее, искреннее письмо. И я от всей души благодарен Вам за него, хотя понимаю, конечно, что Вы несколько «пережимаете» в оценке моего романа20. Но в главном — в понимании треугольника главных событий (я их определяю как «трое в одной лодке») Вы совершено правы.
Да, Лида прочла всю рукопись. Успела. Ей нравился роман. Будет ли еще книга? Если Бог даст время и силы, то, возможно, будет. Сейчас у меня в работе повесть, которую надеюсь закончить к лету. А потом — потом надо приниматься за третью книгу. Полвека нашей любви взывают к ней. Чувствую необходимость для этой огромной работы наполнения души, но много, много еще надо обдумать — в частности, форму… Мне еще потому так дорого Ваше письмо о моей книге, что теперь почти никто книг не читает. Читают газеты, журналы, «горяченькое». А толстую книгу мало кто раскрывает. Такие времена.
А от Вас жду обещанную книгу. Мне запомнились люди Огненного Кольца, и Колька Зырянов очень запомнился. Вы равно хорошо и живо пишете и фантастику, и реальную прозу. И я от Вас многого жду. Еще раз спасибо за прекрасное письмо. Привет Вашей семье.
Обнимаю дружески — Е. Войскунский.
(От Евгения Войскунского)
Малеевка, 4 марта 1991.
Дорогой Гена! Получил Ваше письмо: на днях ездил домой и забрал накопившуюся почту. Мы с женой с 10 января в Малеевке. Вот кончается второй «срок», послезавтра вернемся домой, и после малеевской беззаботности я просто не знаю, как будем добывать пропитание в полуголодной Москве. Жутковато заканчивается 73-летний эксперимент. Мне, знающему, что значит настоящий голод, особенно жутко. Вдруг без войны, без чумы — разваливается огромная страна. И как быстро!
Мне кажется, я пережил несколько жизней. Первая — довоенная, так сказать, щенячья, бакинское детство, полудетская влюбленность (в Лиду!). Вторая — война, огонь, гибель, блокада, случайное выживание. Третья — большой и счастливый массив жизни вместе с моей любимой. (Сюда входят и послевоенная флотская служба, и демобилизация, и Баку — город, полный друзей, и переезд в Москву.) Затем — московский период, тоже счастливый — до кончины Лиды. Опять выживание, может быть, тоже случайное. Страшная катастрофа. И вот пошла последняя из моих жизней. Как-то наладилась она, я уже не погибаю от одиночества, но — рушится жизнь вокруг, все больше приобретая отчетливый апокалиптический рисунок.
А в Малеевке — хорошо! Лес, тишина, скрип снега под ногами. До неприличия хорошее питание (надо наесться впрок!). Ситуация «Декамерона»: во Флоренции чума, а мы сидим на загородной вилле и рассказываем друг другу байки. Мне тут хорошо работается. За полтора месяца написал больше 2-х листов. Для меня это очень много (я пишу медленно). Новая вещь понемногу подвигается. Как всегда, я полон сомнений…
Ваши письма я люблю, они очень живые. Дай Вам бог не терять интерес к жизни — и работать, работать. Жду Ваших книг.
Привет жене. Обнимаю сердечно — Е. Войскунский.
(От Евгения Войскунского)
Москва, 12 октября 1991.
Дорогой Гена! Уже неделю или больше ловлю себя на мысли: давно нет писем от Прашкевича, давно не видно милого динозаврика, коего Вы ставите в конце письма (вместо vale). И вдруг вспомнил, что, кажется, не ответил на Ваше письмо и не отозвался на присланные книги. Извините, Геночка. Такая жизнь крученая, со всякими неожиданностями, такое ощущение всеобщего развала… Конечно, это меня не оправдывает. Связи между спесивыми республиками — это одно, связи между людьми — совсем другое, и не дай бог разорвать их. Итак, возобновили переписку.
Спасибо за присланные журнал и книгу. «Кота на дереве» я прочел не сразу, а в два приема. У Вас хорошее, острое перо, нет неработающих фраз. А по значимости (социальной и художественной) лучшая вещь сборника, конечно, «Другой». У меня когда-то были мысли (не ставшие замыслами) о повести или романе (фантастическом), в основу которого надо положить страшные преступления красных кхмеров в «демократической Кампучии». Выстраивается такой ряд: нарастающая по мере движения на Восток коммунистическая ярость в истреблении людей. Мы. Потом Китай — времен «культурной революции». И как апогей — Камбоджа. В самой истории XX века выстроился этот ужасный, восходящий к апокалиптическим событиям ряд. И вот вопрос: не заверчивается ли этот ряд, эта прямая — в спираль и не придется ли новый виток эскалации опять на нашу несчастную страну?..
Так вот. Ваш «Другой» мне интересен не только потому, что хорошо написан, но и потому, что перекликается с моими мыслями. Очень точно — художественно точно — написан Кай — «новый человек», искусственно созданный в тоталитарном государстве, обрекающем свое население на массовую гибель. Ваши братья Кай и Тавель как бы поменялись своими библейскими местами — запоминающиеся персонажи человеческой трагедии XX века. Гена, а где обещанный исторический роман?21
Трудные времена. И поражает ускорение, с которым движется XX век к своему концу. В 70-е, 80-е годы время тянулось, тянулось, ничего не происходило — и вдруг лавинообразное ускорение. Ни дня передышки.
Вру, передышка у меня была. В конце июня я с группой ветеранов обороны Ханко был — по приглашению финского общества ветеранов Ханко — там, на Гангуте, где полвека назад девятнадцатилетним юнцом начинал войну. Четыре дня мы провели в этом благословенном, тихом, безмятежном уголке Финляндии. Господи, есть же такая жизнь — благополучная, без ненависти, без надрыва, то есть истинно человеческая… Ну, понятно, нахлынули воспоминания… Четыре дня в раю земном.
Ну ладно, Гена. Пишите. Привет Вашему семейству.
Дружески — Е. Войскунский.
(От Абрама Палея)
Москва, 21 мая 1992.
Дорогой Геннадий Мартович… зигзаги пространства и времени… и потому не скоро дошла до меня Ваша книга «Посвящения»22. Я знал, что она вышла, — из «Книжного обозрения», но и тогда огорчился, что тираж такой малый. Тем более — большое спасибо.
А стихотворцы всегда стесняются говорить о себе — «поэт», как советовал говорить Пристли. Мы с Вами разные; наверное, так и надо. В моих стихах (которые я уже закончил писать) преобладает настроение, в Ваших — непререкаемая афористичность. «Кожу сморщило время» — куда ни шло, на слуху. А вот что оно «валуны превратило в песок» — это уже говорит о гигантской способности представления о неисчерпаемости времени.
Стихи Ваши набраны в отдельные строки, а читаются слитно. В Справочнике СП сказано, что Вы прозаик. А вот Андрей Белый писал рифмованной прозой, он-то наверняка не «поэт». «Как говорил Заратустра» написана вроде бы обыкновенной прозой, но Ницше безусловно поэт. Вы, по-моему, ближе к нему, а не к Белому.
Был бы рад (если так и не придется увидеться) получить от Вас вести — как живется (трудно), как публикуется (сложно). В этих вопросах и мои тоже ответы.
С огромным уважением — А. Палей23.
(От Момы Димича)
Белград, 6 июня 1993.
Дорогой Геннадий! Вот минуло уже десять лет, как мы встретились в твоем незабвенном Академгородке. Многие изменились, и много изменилось, хотелось бы снова встретиться, тем более что в мире многое изменилось. Рассекли нас на две земли. Но я надеюсь, что мы остались такими, каким были. Не так давно, в феврале этого года, умерла наша великая Десанка Максимович24. Она всегда надеялась, что ты однажды приедешь из Сибири и посетишь ее родной город, где она теперь похоронена. Возле нее лежит и ее покойный супруг, он был русский — Сергей Калюжанин, детский поэт. И вот в этом году мы собираем международную встречу писателей в Белграде, а также в Браквиче, где пройдет традиционный фестиваль «Славянская поэзия Десанки».
Мы очень хотели бы, чтобы наконец в этом году ты был бы нашим дорогим гостем.
С Союзом писателей в Москве мы продолжаем поддерживать отношения и надеемся, что все будет, как и раньше. Боюсь, они не смогут, как прежде, сильно помочь тебе с этой поездкой и облегчить получение визы и прочих формальностей, мы сами будем пытаться, сколько можно, сделать это отсюда, от нас, тем более что есть в России несколько благожелательно настроенных фирм, например, «Брача Карич» и другие, которые помогут с билетами до границы, потому что до Белграда самолетом сейчас невозможно добраться из-за воздушной блокады; только поездом, автобусом или авто.
Ты должен увидеть, что такое блокада.
Напиши нам, сможешь ли ты к нам приехать?
Хорошо бы получить подробности о твоих новых книгах, чтобы заранее знать о них и объявить о них у нас здесь. Я сам издал несколько новых книг, в одной даже описал путешествие в Сибирь. Она осталась для меня настоящей большой любовью и великой тайной. Одна глава так и называется: «Неожиданное путешествие в Сибирь», там, кстати, рассказано и о тебе.
Есть ли у тебя проблемы в том, что пишу тебе на сербском? Или писать на английском? Мне пиши на мой домашний адрес или на адрес Союза сербских писателей. Очень надеюсь тебя увидеть.
Привет — Мома Димич25.
(От Виктора Астафьева)
Красноярск, 21 апреля 1994.
Дорогой Геннадий! В настоящее время я нахожусь в больнице, а рукопись романа «Прокляты и убиты» (вторая книга — «Плацдарм») в «Новом мире» читается, и что из этой читки получится — пока не знаю, но что будет еще работа — несомненно.
«Плацдарм» взял все мое здоровье и силы, более я ничего не писал и написать был не в состоянии, так что прислать вам нечего. А чего «Сибирские огни» достигли? А «Земля Сибирь» жива ли? Надо было бы сохранить старейший сибирский журнал с давней хорошей репутацией «Сибирские огни», а уж потом, наверное, в лучшие времена начинать новый журнал. Или я неправ? У нас в Красноярске выходит журнал для семейного чтения «День и ночь», но держится он на подачках богатых людей. Я не уверен, что долго продержится26. Доброго вам всем здоровья, успехов.
В. Астафьев.
(От Бориса Штерна)
Киев, 21 апреля 1994.
Гена, дорогой! Новость о твоем журнале27 очень об-на-де-жи-ва-ю-ща-я и во-о-ду-шев-ля-ю-ща-я! Я очень впечатлился (суммой предполагаемого гонорара тоже). Вот было бы здорово, если бы журнал состоялся! Готов отдаться журналу с потрохами — специально писать для тебя («специально» в том смысле, чтобы попадать в тональность журнала) и отдавать в первопечать все, что тебе подойдет.
Теперь — вопли. Не советы, а именно вопли. Не публикуй эту дурную фантастику. Ни малеевскую, ни текстовскую, ни молодогвардейскую, ни петербургскую! Никакую! Михайлов уже пытался сделать из «Даугавы» журнал фантастики — неудачно, и не только из-за политики. Не нужно это. Нормальная крепкая литература нужна — а если она будет со странностями, с уклоном в фантастику — вот и отлично. Хорошие писатели нужны — а если появятся рукописи вроде «Человека-невидимки» или «Пикника на обочине» — публиковать, не разбирая, «фантастика» это или «не фантастика».
И еще. За последние пятнадцать лет мы прекрасно увидели, кто чего стоит, кто писатель, кто не-писатель, кто издатель, кто делец, кто книгопродавец, кто вообще никто. Все расчудесно раскрылось, все очень понятно стало, хотя я и прежде не особенно заблуждался. Ну их всех в дупу! Недавно показали по РТР семинар Бориса. Стругацкий — он в порядке, он при исполнении, но вокруг него сидели все известные тебе семинаристы — всем далеко за сорок — и всерьез рассуждали о том: «Поэт в России больше, чем поэт, или меньше?» Стыдоба!
Отсылаю тебе три рукописи. О Чехове. Это фантастическая биография Чехова. Писал ее с удовольствием и считаю, что получилось удачно. Чехов — он Чехов, о нем всегда интересно и читать, и писать. У Моэма в статье «Искусство рассказа» есть изложение чеховской биографии. Я вначале прицепил свой вагон к паровозу Моэма, а потом сам поехал. Возможна хорошая литературная мистификация — неопубликованный текст Моэма, найденный под подушкой. Можно несколько строк от редакции: мол, неизвестный текст Моэма, но редакция ответственности не несет. Я бы сыграл в эту игру. Материал интересный, литературный, юбилейный — в этом году девяносто лет со дня смерти Чехова; может вызывать всякие забавные волны и разговоры. Но можно и не мистифицировать, публиковать под моим именем. На твое усмотрение. Но я бы поиграл. Чтобы жить стало веселее. Обрати внимание: Чехов о Ленине, Чехов о Владимире Сорокине…
Мишель Шлиман. Эта повестушка под вопросом. Тоже как бы биография двойника знаменитого Генриха Шлимана. Кажется, я перехулиганил Мишеля. Не знаю, посмотри. Там, кстати, есть твой анекдот о монахах в тайге и мои старые нижневартовские впечатления. Вообще, если будут конкретные деловые соображения насчет чего-то «добавить», «переделать», «сократить», «развить» — я никогда не против, могу повкалывать — но только не давай никому текст редактировать без меня. Хотя, конечно, я иногда перебираю со смефуёчками и недобираю в серьезе, меня надо немного «доворачивать», немного со мной «работать».
Моцарт и Сальери. Правда, эта «пиеса» уже издана в моей одесской книжке, но… Кто эту мою книжку видел и увидит? Даже у меня ее до сих пор нет. Если понравится — бери для журнала.
Да, еще о «Чехове» Эта рукопись сейчас находится в Москве. В газете «Литературные новости». Возможно, они решат опубликовать, но в июле, — хотя она для них большая, не газетная, на два листа. Потом, я месяц назад послал ее Стругацкому — он может предложить ее в ленинградскую (питерскую то бишь) «Звезду». Если возьмешь «Чехова» в свой журнал — ответь, и я зарублю все эти планы.
Как журнал называется? Откуда такие великолепные гонорары? Он кем-то спонсируется? Будет ли какое-то определенное («сформулированное») направление?
Поздравляю от всей души с «Аэлитой»28. Все правильно, им давно надо было это сделать. Я говорил когда-то в Свердловске (кажется, Сергею Казанцеву): почему дали «Аэлиту» Корабельникову, а не Прашкевичу? В ответ что-то невразумительное — мол, молодому надо дать. И вот дозрели. Я очень рад.
Насчет моего приезда на «Аэлиту» — наверно, не нужно говорить об этом с Бугровым. Дорога очень уж дорого стоит. Надо поездом пилить в Москву, потом в Екатеринбург — а один лишь билет из Киева в Москву стоит 20—25 долларов (у спекулянтов, в кассах нет). И потом, я уже почти год не пью, а на твоей «Аэлите», конечно же, сорвусь с крючка. Нельзя. Жаль, хочется повидаться… но что же делать?
Сейчас включаю принтер, перепечатываю тексты и иду на почту. Гена, пусть твои журнальные спонсоры купят компьютеры для журнала и всякие принтеры и ксероксы. Один компьютер забери домой и освой простой русский редактор «Лексикон» — это несложно, через неделю-вторую забудешь о машинке, уже не сможешь к ней вернуться. Очень уж удобная штука, особенно в саморедактуре — исчезают черновики, все тексты всегда на экране, очень облегчает, убыстряет, исчезает механическая работа.
Тьфу, черт, только что Сидорович звонил с Николаевым. Прямо-таки требует, чтобы я приехал в Питер. Ой. И отказывать неудобно… но и ехать нельзя. Что-то я стареть стал, боюсь поездов и пьянок. Все. Жму руку! Жду новостей. Очень нужны хорошие новости.
Твой Штерн.
(От Надежды Черновой)
Алма-Ата, 1995.
Геннадий Мартович, свет очей моих! О, как рыдал Барон29, когда я зачитала ему то место в письме, где Вы пишете о том, как написали бы обо мне — «о первом дуновении с моря, об этой давящей стене ветра» и т. д. Он с Вами совершенно согласен, особенно что касается «давящей стены ветра», ибо давление сие испытывает на себе довольно часто, спасаясь в своем кабинете, в кресле, которому была бы рада любая уважающая себя помойка, в клубах табачного дыма из вишневой трубки, привезенной из Парижа (но табак, увы, наш, натуральный самосад!), — стена ветра всюду его достает и в разгар самых сладостных медитаций требует к заветной жертве, например, пылесосить ужасный туркменский ковер, который нам подарила мама, и мы подыхаем от пыли. Правда, ковер исправно дерет наш кот Степан Бек-Софиев, но работы там еще много — ковер необъятен и кроваво-багров. Поскольку мой муж не только барон (есть в Германии, в Швабии, станция Кнорринген — оттуда и его предки родом), но еще и очень восточный человек (другие его предки носили очень длинную фамилию Кули Бек Софиевы оглы и служили у Шамиля (они, вероятно, лезгины), то как очень восточный человек он обожает всяческие трубки, ковры, жен, лень и т. д. Но на всякого ленивого восточного человека, склонного к бесплодной философии, всегда найдется «давящая стена ветра с моря», в данном случае в лице меня, т. е. столбовой внучки казачьего есаула, который когда-то участвовал в антисоветском мятеже и крепко уважал питие. Уф! Ну и фразу я закатила — вот как меня взволновали прекрасные Ваши слова и стихи о таинственной незнакомке, которую Вы ревновали «ко всему и ко всем». Это божественно! Вы прекрасны в каждой строке, и не дай бог нам однажды встретиться вживе. Что может быть лучше тумана (поэтического), воображения и т. д. Виртуальный мир уже назван реальностью, и потому с радостью сообщаю Вам электронный адрес журнала «Простор» (у меня лично такого адреса нет, да и компьютер сломан — я люблю пиш. машинку и никогда ей не изменю). Вы это должны прочитывать так: и никогда не изменю также Вам! <…> Нас читает даже Эфиопия! Дискеты с названными Вами вещами я не получала, ее не было в бандероли, клянусь нашим туркменским ковром! Книги были, фото были, а дискет — не было. Вероятно, Вы их забыли вложить, не могли же их вынуть на таможне? К нам спокойно приходят дискеты и из России, и из Киргизии, и т. д. Может, в самом деле, попробовать по электронной почте? Нам таким макаром присылали рукописи из Америки, из Иркутска, из Израиля. Боже мой, я бьюсь о Ваше письмо от отчаяния, что не получу ни роман «Русская мечта», ни повесть «Царь-Ужас», ни Ваши воспоминания!
Но ведь эта потеря не навсегда, и Вы все пришлете мне, да?
Говорила ли я Вам, что я тоже теперь бабушка? Моей внучке Алене уже три месяца (козерог и змея). Обожает стриптиз и гуляние, а также когда я ей пою всякую белиберду. Хоть я и бабушка, но внешне юна, как «ветер с моря» и «вспышка на фиолетовом небе», потому что молоды Ваши губы, выдыхающие эти слова! Барон снова рыдает. А я Вас обнимаю — N30.
(От Георгия Гуревича)
Москва, 12 июля 1994.
Дорогой Геннадий! Во-первых, поздравляю с «Аэлитой». Это приятно и почетно. Теперь навек Вы внесены в список лучших фантастов всех 12 разобщенных государств (12-кратный лауреат). «Аэлита» по-прежнему так же красива и основательна? И родонит есть, и черный мрамор?
Ужасно жалко Бугрова31. И почему это лучшие люди умирают раньше? Я глубоко уважал его. Бугров был Великим Работягой. Я уверен, что мир спасет не красота, а работяги.
«Приключения мысли»32 написаны, все 12 глав (русел). Проходит стадия подчистки. Надеюсь послать Вам числа 25—30 июля. Прошу простить мне некоторые незаконченные чистые страницы. На перепечатку нет сил, лишнего месяца и денег. Две ленты за перепечатку для меня слишком много.
Вам разрешается сокращать слова, абзацы и даты 1 и 2 главы, если покажутся лишними. Вписывать никакому редактору я никогда не разрешал ни глав, ни абзацев, ни слов. Сейчас живу в Переделкине, и, если верить Нелечке, буду жить до середины августа. Живу, как всегда, в корпусе и с каждым годом все меньше общаюсь. В столовую хожу раз в день на обед — трудно, ноги не желают. Сдаю, постепенно гасну. Вовремя успел написать отчет — «Приключения мысли». А за дверью — до балкона — великолепная пышная зелень, сияющая на солнце. Буйная жизнь идет своим чередом. Желаю Вам бурного (не буйного) успеха в создании подлинно литературного журнала.
Привет Лиде, Лене и Гомбоджапу. Есть ли у него сейчас какая-нибудь должность, например, Хранитель спокойствия и равновесия главного редактора?
С самыми лучшими пожеланиями всегда — Гуревич.
(От Георгия Гуревича)
Москва, 23 января 1995.
Дорогой Геннадий! «Прозу Сибири» я получил. Спасибо, и еще раз поздравляю. Это великое дело в наше время — не только затеять, но и выпустить журнал. Общее впечатление — добротно. Литература, ни одной халтурной вещи. Больше других понравились Другаль, Декельбаум и Момерсет33. «Дни по Фрейду»34 прочел просто с увлечением, а на «Мифологии детства»35 заскучал. Мастерски описано, литературно, но скучно. Скучны мне детские впечатления будущей домашней хозяйки. Может быть, она и стала писателем, но все равно круг интересов домашний.
Из этого перечня видите, что вкус у меня, как и был, — среднечитательский. Меня интересует действие и развитие. Я хочу знать, что мне хотел сказать автор и как он это говорит. С чего началось, к чему привело? «Что вы хотели сказать?» — ужасно мучил я своих семинаристов. Они не могли ответить и затаили на меня обиду.
О Прашкевиче36. Я перечитал дважды. Это здорово. Это красочно, картинно. И по-моему — это стихи в прозе, целая поэма жизни; такой язык, такая манера. И, как всякие стихи, можно толковать по-разному, потому что многое автор оставляет про себя. Как толковать долину черных альпинистов? Судьба? Призвание? Талант? Невыносимость одиночества? Или утомительность выбора катящихся по конвейеру апельсинов? Хороший образ. Вообще вы богаты образами.
Себя я спрашиваю, моя долина где? Боюсь, что в натурфилософии. И качусь в нее неудержимо. Так вот, о натурсоциофилософии, которую я обозвал омнеологией.
Вопрос у меня к Вам, биопалеонтологический. Сами меня натолкнули на стр. 174.
Дарвин со своим естественным отбором великолепно объяснил, как природа отбирает рациональные виды, но не смог объяснить, как возникают изменения. К тому же осталось недоумение: если изменения происходят понемножечку, тогда и выгода немножечная. У мириадов бактерий она скажется рано или поздно. А как у тысячи мастодонтов? Клык чуть подлиннее, и он всех победит?
Генетики ответили на вопрос, как возникают изменения, но с отбором у них получается еще хуже. У человека сотни тысяч генов, на сто тысяч поломок 99,9 % вредных. Как-то не видим мы такого количества уродов. И шевелится у меня в голове вредная мысль: «А может быть, все-таки изменения-то направленные?» Так я и написал в своей «Лоции». Представим себе две планеты: на одной мутации случайные, на другой направленные. Где жизнь будет развиваться лучше? А если лучше развивается на второй, неужели природа не выберет лучший вариант?
И последнее, главное, о промежуточных звеньях. Уверены ли мы, что виды возникают понемножечку? Вот существует закон Кювье: по одной косточке можно восстановить весь облик животного. Не означает ли это, что изменение одной косточки меняет весь скелет разом? Недавно я вычитал, что человек произошел от обезьяны, у которой появились прямые ноги. А полусогнутые, слегка выпрямленные, не давали бы никакого преимущества? Нужны сразу прямые? Не оттого ли и не нашли эпоху промежуточных форм? Вот на такие размышления трачу я немногочисленные оставшиеся мне годы.
Кстати, о годах. Палей умер 11-го. Ужасно мучился и замучил добросовестную свою, героически добросовестную жену. Эх. Кто бы сказал мне, что пришла пора помирать. Не скажут же. И врачам запрещена эвтаназия.
От этих мрачных мыслей вернемся к перспективам. Я очень болею за перспективы «Прозы Сибири». Разошелся ли нулевой номер? И не стоит ли Вам для привлечения покупателей и будущих подписчиков делать тематические номера? В свое время я посоветовал это изд-ву «Мир», они меня послушались и не проиграли. Выпускали сборники — фантастика планетная, фантастика изобретений и т. д. А у Вас диапазон шире: номер, посвященный фантастике, номер, посвященный Сибири, номер молодых… Извините, что даю советы, но это от эгоистического интереса.
Все. Желаю успеха. Ни пуха Вам, ни пера! Ангелиде37 привет и поклон нижайший.
Всегда Ваш — Гуревич.
(От Виктора Колупаева)
Томск, 23 августа 1995.
Здравствуй, Гена! Каждое мое письмо к тебе в последнее время — это вопль о помощи. Потому и не пишу. Но сил больше нет. Издательство «Флокс» в Нижнем Новгороде в феврале 95 г. прислало мне договор на издание двухтомника. С гл. редактором Людмилой Михайловной Мартьяновой мы договорились, что изд-во вышлет аванс через месяц. Затем начались телефонные переговоры, смысл которых заключался в том, что аванс, видимо, будет выслан через неделю. Теперь у меня уже нет денег на телефонные переговоры, а на мои письма ни Мартьянова, ни директор не отвечают. Просьба моя, может, не очень затруднит тебя. Что все это может означать? Может, издательство уже лопнуло?
А я еще отправил им и третий том («Фирменный поезд» и рассказы). Просил вернуть, не возвращают. Да и кому теперь этот том предложить?
Теперь о «Пространстве и времени»38. Тут тоже какая-то странность. Все, кто интересовался моей работой, получив ее, переставали звонить и заходить ко мне. Экземпляров 50 я разослал по различным популярным и научным журналам (даже на конференцию по проблемам пространства и времени в Ярославле — в июне этого года). В ответ — молчание. В итоге я пришел к печальному выводу — я идиот. Людям просто неудобно говорить это мне, потому что раньше они ошибочно принимали меня за нормального человека. Но тут уже ничего не поделаешь: я продолжаю работу, и она будет, видимо, еще идиотичней первой.
Вот кончу огородные работы39 и отпечатаю первую часть нашего с Марушкиным40 романа. А куда послать? У тебя, я слышал, портфель редакции лопается от предложений. Кстати, так ни одного номера твоего журнала я еще и не видел…
Надеюсь, что у тебя все хорошо: и со здоровьем, и в семье, и в литературе, и с журналом. Привет Лиде! Настроение у меня хорошее, как это ни удивительно. (Впрочем, разве может быть плохое настроение у идиота?)
Всего тебе доброго — В. Колупаев.
(От Бориса Штерна)
Киев, 20 декабря 1995.
Гена, дорогой! Я тут огляделся по сторонам, оказывается, Новый год скоро. Кажется, единственный праздник остался, который имеет какой-то смысл праздновать.
С Новым годом! 95-й вроде был неплохой, вроде попривыкли жить в бедламе.
ЧТОБ НОВЫЙ БЫЛ ЛУЧШЕ!
После Одессы я две недели приходил в себя. Наконец пришел. Совсем трудно стало на конах, пьянка забивает все. В поездах — пьянка, в нумерах — пьянка, в перерывах — все равно пьянка. Вроде держишься на этом горючем, а приезжаешь домой — ни черта не помнишь. Третий месяц держусь, пишу «Эфиопа»41, в нем уже страниц 500 (грязных), и никак не заканчивается. Для меня такой объем — кошмар, обвал. И тема (пушкинско-генетическая) сложная. И всякие сюжетные линии запутанны. И здорово надоело. Хочу зимой дописать, к апрелю. Как раз два года от начала будет. Пришлю тебе. Если допишу. Как дела с журналом? Появились ли 2-й и 3-й номера?
Так. Звонил я недавно Диме Громову в Харьков. Новости такие: пятитомник (Громов, Прашкевич, Штерн, Рыбаков, Лазарчук) нормально проходит очередную свою стадию, ожидается в феврале. Очень даже неплохо было бы.
А «Флокс» заплатил мне аванс и опять заткнулся. В апреле срок договора закончится, а там ничего не делается. Странно все это. Напоминает «Ренессанс» — авансы платят, книг не издают.
А в апреле хочу все-таки поднять задницу и съездить в Израиль, посмотреть на внучку. Дедом я стал, старшая дочь дочку родила. Такое вот.
С НОВЫМ ГОДОМ! С ПОСЛЕДНЕЙ ПЯТИЛЕТКОЙ В ЭТОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ! УСПЕХОВ НА НАШЕМ МНОГОТРУДНОМ ПОПРИЩЕ (чтоб его)!
Твой — Штерн.
(От Бориса Штерна)
Киев, 4 июня 1998.
Гена, дорогой, привет! Ох! Одним словом, ох. Я вчера роман закончил. «Вперед, конюшня!» называется. 17 листов. Ровно год писал, не разгибаясь. Задыхался. Изнервничался. Работал на Ютанова42, на срок. Должен был закинуть в марте, но взял еще два месяца, не успевал. Пару раз крепко запивал. Танька злилась. Вот закончил — удовольствия никакого. Нельзя работать «на срок». Спешишь, калечишь, идешь по верхам, нервничаешь. Кажется, роман получился не скучным, но я в этом не совсем уверен. «Футбольно-астро-физический» роман о Бел Аморе. Не знаю. Посмотрим.
Я в Питере не был в мае. Не успевал с романом, вот и не поехал. И в прошлом сентябре не был. Паспорт был сдан на прописку, а ехать без паспорта — в Белоруссии высадят из поезда и завернут обратно. В другом государстве живу. Иностранец.
Я не был в Питере, а мне Стругач за «Эфиопа» улитку дал. Я даже не знал, что «Эфиоп» был в номинации. Ни черта не знаю. У меня такое ощущение, что «Эфиопа» почти никто и не читал. Разбросали тираж 10 тысяч по городам и весям — как в бездонную бочку. Надо было рекламную компанию провести, как это многие делают, но у меня на это ни сил, ни желания, ни возможностей… Ладно. «Эфиоп» для тебя с зимы лежит, но выслать по почте нельзя — надо ехать в таможню за разрешением. Сил нет на такие подвиги. Хочу подарить Войскунскому, Берковой, ребятам — на таможню в очередь. Каждую книгу они проверят, я при них заверну, поставят печать, заплати пошлину, потом уж на почту.
Гена, как бы мне прочитать твой исторический роман, который в Москве вышел?43 Здесь, в Киеве, мне его не достать. Ничего тут нет. «Только Маринина с Корецким на каждом шагу валяются», — кто-то пошутил в местной газете. Раньше Брежнев с Лениным валялись, теперь Маринина с Корецким. Завидую тебе — будешь в Москве, с ребятами пообщаешься, свою новую книгу увидишь. Привет всем! И Мише Гуревичу, и Бабенке, и кого увидишь. Хоть и расстроили они нас в «Тексте» в начале 90-х годов, книг не издали, да и сами перессорились — ну да ладно, не держим зла. Пришли мне книгу — в России ведь нет этих таможенных зверств. Зашел на почту и выслал.
Теперь такие дела. Мой сосед Боря Сидюк нашел спонсора и начал издавать журнал «Империя фантастики». Первый нумер уже вышел, прилично выглядит, о содержании умолчу. (Есть несколько неплохих рассказов и статей, есть и чушь перумовская.) В общем, я в этом журнале «литературный консультант» (Борю на кухне консультирую, рассказываю ему, где там чушь, а где «ничего»). Сейчас он второй номер собирает. Нет ли у тебя неопубликованных рассказов или статей о фантастике? Размером плюс-минус один лист. Ну, полтора. Два листа многовато. Боря платит — 50 долларов за лист. Не так чтобы, но все же. Всем авторам заплатил сразу, не кобенясь. Если есть рассказы, если есть охота — пришли. Будет ли журнал жить — темна вода в облацех. Как к тебе гонорар попадет — придумаем что-нибудь.
Умолкаю. Запоздало: с днем рождения! Здоровья и удач! Лиде привет! Всем привет!
Твой Штерн.
(От Бориса Стругацкого)
19 февраля 1996.
Дорогой Гена! Получил Вашу посылку благополучно. Спасибо большое!
Действительно, «Проза Сибири» уверенно выходит в первые ряды, и можно только пожалеть, что «Улитка» не предусматривает такую номинацию — «Журналы», а то бы, конечно… всенепременнейше! Впрочем, совсем не исключено, что «Странник» обратит на вас свой благосклонный взор.
Павла Кузьменко и его роман44 я знаю давно, читал еще в рукописи, даже делал какие-то конвульсионные попытки пробить в печать, но — куда там! Очень рад, что Вам это удалось. Роман нетривиальный.
Желаю дальнейшего процветания, Ваш — Б. Стругацкий.
(От Валентины Синкевич)
Филадельфия, 28 июля 2001.
Дорогой Геннадий Мартович! С большим запозданием поздравляю с 60-летним юбилеем. У Вас это заслуженный праздник: в сложных условиях Вы успели сделать очень многое. Тому свидетельство Ваши проза и стихи, с последними я знакома лучше, чем с прозой. Пусть Вам все так же пишется! И да будут следующие десятки лет такими же плодотворными, как и предыдущие!
«Сибирские Афины»45 — спасибо, получила. Мне понравилась «душа» этого номера, хотя и в прошлых номерах я находила для себя что-нибудь интересное.
Благодарю за публикацию в журнале «День и ночь», мне прислала вырезку Женя Димер, не пометив, откуда она. Но на мой запрос сообщила, что это из «Дня и ночи». Если будет когда-нибудь новая подборка, хотелось бы получить весь номер журнала: я его никогда не видела.
Только что закончила статью о поэтессе Ольге Анстей, первой жене Ивана Елагина. Статья пойдет в декабрьском номере «Нового журнала» и войдет в мою книгу воспоминаний. Книгу я почти закончила: ее обещали издать в Москве. Но поживем — увидим. Самое главное — закончить.
«Встречи»46 с замечательным материалом о корейском поэте (Ким Цын Соне) должны выйти в октябре. Весь Ваш текст (предисловие, стихи, переводы) я считаю украшением нашего юбилейного выпуска. Большое спасибо! Теперь нужно только, чтобы не подкачали наши горе-печатники, они капризны и непредсказуемы.
От всей души благодарю за добрые слова о моих стихах: я не избалованна. Открыто меня не ругают, относясь лично ко мне доброжелательно, но почти все (явно или тайно) считают мои вирши «иностранными». И не совсем ошибаются. Было бы странно прожить на Западе добрых шестьдесят лет и не взять ничего от здешней литературы. Для этого нужно оглохнуть и ослепнуть, многим такое удавалось, но не мне. Вот и пишу «ино» и «странно».
Спасибо за новую подборку для будущих «Встреч». Она очень хороша! Возьму все, что поместится на четырех (наш максимум; юбилейный номер — исключение) страницах.
В октябре ко мне предполагает приехать гостья из Пушкинского Дома. Погостит в Филадельфии недельки две. Если буду жива-здорова, покажу ей наш город, поедем и в балаганное Монте-Карло — Атлантик-Сити47, пусть поглядит на Атлантический океан. Авось повезет с погодой. Будьте во всем благополучны и по-прежнему творчески плодотворны.
Сердечно Ваша — Валентина Синкевич48.
(От Евгения Любина)
East Hanover (USA), 18 июля 2001.
Дорогой Геннадио! Всегда рад твоим письмам. Извини, что пишу от руки, — ненавижу компьютер, хотя и приходится постоянно им пользоваться.
Хотелось бы прочитать «Человека “Ч”» и «Секретного дьяка»49. Как это можно сделать? Сам я пишу мало (для чего?), но закончил недавно сентиментальный рассказ «Второй концерт Шопена», его уже ждет Крейд50. У меня не чувство усталости, скорее — безразличия, а это еще страшнее.
Хотелось бы напечататься в «Вагриусе», там лежит мой роман — дневник русского шпиона, но пробить его можно, как я понимаю, только толкаясь там.
Прочитал две книжки Улицкой, изданные «Вагриусом». Она, конечно, талантлива, но читать скучно и почему-то раздражает.
Рад, что ты вскоре вселяешься в «человеческую» квартиру, но с приездом в гости не обещаю. Хотя побродить по тайге, побывать на Алтае было моей мечтой. Вот ты пишешь, что «быть привязанным к разным другим географическим точкам» — может быть, это и есть главное, а для меня все главное осталось в России, и все эти «географические точки» и райские острова мне осточертели. Не зря же я заработал здесь сенной насморк — довольно сильную весеннюю аллергию. Воздух-то не родной. Как ты пишешь: «жечь костры, бродить ночами, не вино, а воздух пить» — не для меня.
Стихи твои замечательные, и я непременно их опубликую в следующем альманахе Клуба русских писателей (Нью-Йорк). Насчет издания моей книги (не знаю, о какой ты пишешь, их у меня наберется 5 или 6), честно говоря, не верится. Я уже начал вести переговоры с изд-вом «Геликон» в Питере (его хозяин Ал-р Житинский), но это издание за свой счет, не хочется.
Рад, что тебе понравился альманах. Как ты думаешь, стоит ли опять делать его совместным с питерским Лито?
Я окучиваю картошку, как много это делал на Урале, но сейчас вожусь у себя на участке: поливаю, сажаю цветы и траву, ухаживаю за бассейном — это тоже для меня отдых.
Передал Соне твой привет. Она с 16 июля — на пенсии (не по возрасту, просто ее компания дала ей хорошую пенсию — и она ушла). Шлет тебе и Лидии наилучшие пожелания.
Недавно навестили дочь и внуков — они живут в Детройте (1000 км от нас). Юля работает врачом, внуки (четверо, младшему три года) — чудесные, но едва говорят по-русски. Вот уж у кого никогда не будет тоски по России, они и книжки-то мои едва могут прочесть.
Грустно все это, грустно. Что, для кого, зачем? Пиши (во всех смыслах).
Твой Женя Л.51
(От Евгения Войскунского)
Москва, 18 декабря 2003.
Дорогой Гена! Ваше письмо получил. Всегда приятно слышать Ваш голос. На последнем склоне своей жизни я потерял многих любимых людей — тем более дорожу теми, кто остался. Вы — среди них, оставшихся.
Отвечаю на новую серию Ваших вопросов52.
Из своих книг я ценю больше всех, пожалуй, «Мир тесен». Там больше всего меня самого. Хотя, может быть, еще ближе «Румянцевский сквер» — роман, который, увы, уже года три не могу издать.
«Ур, сын Шама» в конце 70-х попал на глаза неким писателям-антисемитам, они обвинили меня в том, что этот роман — сионистский (мол, некий Ур, семит по происхождению, учит советскую молодежь). По моим сведениям, один из них, некто Семанов, написал на меня донос. Госкомиздат РСФСР (я его называл «Госсвиниздат»: там работал подонок Свининников; еще там была зампред Куценко, подлейшая баба из ЦК комсомола) — устроил разнос Детгизу за издание «идейно-порочной книги». Эти гады постарались перекрыть мне дороги в издательства, делающие фантастику. Я написал письмо в ЦК КПСС — о группе антисемитов, сеющих рознь, препятствующих изданиям и т. п. Было разбирательство, меня вызывали в Госкомиздат СССР, там моей жалобой занималась И. Николаева, жена членкора Петра Ал. Николаева, — она, конечно, не нашла в «Уре» ничего «сионистского», но попеняла мне: дескать, как это Вы решились обвинить гос. учреждение в разжигании нац. розни? Разве можно, etc. С меня было достаточно. И я ушел из фантастики — засел за «Кронштадт».
«Ур» не переиздавался ни разу — до этого года. Он теперь вышел в АСТ в серии «Классика отечественной фантастики». АСТ переиздал почти все, что мы с Лукодьяновым написали, а также две повести, написанные мною после его смерти.
Разница между моей фантастикой и mainstream — не ощущаю. Всегда придерживался принципа полной достоверности.
Где мне нравится на этой Земле? Непростой вопрос. Очень люблю Прагу. Люблю Париж. Люблю очаровательный город в Германии Вернигероде. Испытал потрясение в Иерусалиме. Поразителен Гонконг — небоскребы на горе. Но больше всего мне нравится дома — с моей Лидой. Она была чистым ангелом моей жизни. Ну вот, милый мой Гена, ответил на Ваши вопросы.
Наступает Новый год, с каковым и поздравляю Вас и всю Вашу семью. Побольше здоровья, поменьше огорчений и — удачи с задуманной книгой о полусотне фантастов.
Обнимаю дружески — Е. Войскунский.
P. S. Почему бы Вам не прислать мне «Секретного дьяка», о котором я слышал и слышу только хорошие отзывы?
(От Александра Бирюкова)
Магадан, 2004.
Дорогой тов. Гена! В тот же день, что отправил тебе письмо, пришли и две твоих бандероли с книгами. Конечно, большое спасибо! Сразу кинулся читать твои. Начал со «Школы гениев»53. Очень красиво написана книга, но запутался в персонажах (одних гениев 15, да все с нерусскими именами) и в очень серьезных сведениях. Ну, глупый я, прости меня ради бога. А вот «Носорукий»54 мне гораздо ближе. И понятнее. Особенно вторая повесть. Ничего такого о Дежневе я не читал. И читал с упоением.
Знаешь, читал эти твои книги и вспоминал старого моего знакомца Сашу Кондратова. Удивительный был человек. После его смерти я прочитал в какой-то московской газете о нем: гений. Кажется, филолог по образованию, он писал книги обо всем на свете: о кибернетике, об истории, о географии. Популярные, очень умные книги. Когда я работал в издательстве, мы издали его книгу «Была земля Берингия», потом, уже без меня, вышли еще две — об Арктике и Охотии, древних землях, ушедших на дно. Хорошие, по-моему, книги. Я это к чему? А к тому. Что сегодня, как мне кажется, у читателей особенно велик интерес к истории, к краеведению. И, может быть, вам в вашей издательской политике следует это учитывать. Если книги Саши об этих «землях» тебя интересуют, могу прислать. Где-то они у меня были.
Жил Александр Михайлович (мой тезка) в Ленинграде. Там же и умер (кажется, покончил жизнь самоубийством). Был одинок, наследников, видимо, не осталось.
Гена, а я живу тихо и бездарно. Половину будущей книги (400 стр.) сдал в типографию, половину — еще собирает знакомая в Ленинграде. Зарылся в работу, в одиночество (Мила, жена, укатила в отпуск). Только Лаврик-Лаврецкий (собака) и спасает.
Всего доброго.
Твой Бирюков55.
(От Александра Бирюкова)
Магадан, 2004.
Дорогой тов. Гена! Просидел несколько дней над «Эхом в квадрате». Должен сказать, что эта грандиозная издательская затея56 все-таки безжалостна по отношению к читателю (или это — на мои старые, к тому же юридические мозги): такой здоровенный том, да и личности весьма разные…
Поэтому читал довольно выборочно. Но — тебя целиком, в остальных только заглядывал. И, боже мой, какое удовольствие я получал от твоих стихов (начиная с «Провинции»)! Одни узнавал57, другие читал впервые. Рано набрав высоту, ты уже нигде не опускался. Ты большой, настоящий поэт, поэт замечательный (о других говорить не буду, но то, что ты выше, гораздо выше их, для меня несомненно). И ты еще можешь писать (в своих письмах), что без меня ты бы не состоялся в литературе! Перестань так безжалостно шутить со старым больным человеком, иначе прекращу с тобой все отношения, в том числе и деловые. Хотя мне это будет очень и очень больно, потому что ты давно и прочно вошел в мою жизнь…
Книга Рытхэу называется (вспомнил, что такая была) «Когда киты уходят». В ней две «современные» легенды: «Когда киты уходят» и «Тэрыкы». Она издана в 70-е годы в «Сов. писе» и наверняка есть в новосибирских библиотеках. Это почище Маркеса.
Книгу Куваева пришлю на днях.
Дня три ломал голову над твоим новым предложением58 и решил, что маленькую книжку можно сложить из трех последних очерков. Один — об А. З. Добровольском, авторе сценария фильма «Трактористы», второй — о Г. М. Рубинштейн, невесте Л. Д. Троцкого, третий — о крупных исторических личностях, напрасно приписываемых к Колыме. В изданных вами «Колымских историях» этих очерков нет.
Очерки пришлю на дискете. Положение несколько осложняется тем, что в один очерк нужно сделать небольшую вставку, а другой никак не могу найти, но найду.
Прилагаю книгу Семена Лившица. На стр. 97 найдешь его замечательное изображение. Не падай в обморок. Меня эта падла-художница изобразила еще краше (стр. 56). Зачем нужно было перерисовывать с фотографий, ума не приложу. Провинция, ети ее мать. Хотели как интереснее. Лиде горячий привет.
Твой — Бирюков.
Примечания
1
Игорь Васильевич Петрянов-Соколов (1907—1996) — физико-химик, академик АН СССР, Герой Социалистического Труда. Долгое время был главным редактором журнала «Химия и жизнь».
2 Чтобы опубликовать в Новосибирске рассказ Штерна «Дом» (сборник «Дебют», 1980), мне пришлось (в биографической справке) представить его сибиряком. Впрочем, работал тогда Борис (вахтенным методом) в Нижневартовске.
3 Так иногда в шутку подписывался Г. И. Гуревич.
4 «Книга обо всем» — это «Лоция будущих открытий» (Москва, «Наука», 1990). Автограф на книге: «Дорогому Геннадию Прашкевичу — бывшему мальчику из Тайги — от бывшего гуру. Желаю взлета: все выше и выше».
5 В апреле 1987 г. Г. И. Гуревичу исполнилось семьдесят лет.
6 «Братья по разуму». Послесловие к книге братьев А. и Б. Стругацких «Волны гасят ветер». (Томск, 1989).
7 Пропущено по цензурным соображениям. — Ред.
8 Научно-фантастический роман В. И. Немцова.
9 Пищенко Виталий Иванович (род в 1952 г.) — писатель-фантаст, в 1988—1996 гг. — организатор и директор Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов (ВТО МПФ).
10 Бог, или природа (лат.).
11 Снегов Сергей Александрович (наст. фамилия Козерюк, позже (по паспорту) — Штейн, 1910—1994) — писатель-фантаст и популяризатор науки, член СП СССР. Лауреат премии «Аэлита» (1984). Окончил Одесский физико-химико-математический институт. В тридцатые годы работал инженером на ленинградском заводе «Пирометр», там был арестован — в июне 1936 года, осужден на десять лет ИТЛ. Срок отбывал на Соловках и в Норильлаге. Там (совместно с историком и географом Л. Н. Гумилевым) составил «Словарь наиболее употребляемых блатных слов и выражений». Создатель первой советской «космической оперы» — «Люди как боги».
12 Разумеется, Владимир Иванович тут несколько лукавил. Фантастику ближнего прицела он, собственно, возглавлял, но видно, что очень достали его литературные критики и недоброжелатели.
13 В самом конце 1980-х гг. с писателем и поэтом Николаем Константиновичем Гацунаевым мы подготовили «Антологию советской фантастики (1917—1957)» в двух томах. Выйти она должна была в изд-ве им. Гафура Гуляма (Ташкент), но этого не случилось из-за общего развала страны.
14 Охотников Вадим Дмитриевич (1905—1964) — писатель-фантаст, инженер, изобретатель, заслуженный деятель науки и техники, член Союза писателей СССР.
15 Немцов Владимир Иванович (1907—1994) — писатель-фантаст, изобретатель, популяризатор науки, публицист, член СП СССР. Увлекался радиоэлектроникой, в годы Великой Отечественно войны в блокадном Ленинграде налаживал выпуск радиоаппаратов для Ленинградского фронта, принимал участие в организации военного радиозавода в Баку, был его главным инженером. Получил более двух десятков авторских свидетельств как изобретатель. Один из видных представителей фантастики «ближнего прицела».
16 Польский прозаик и переводчик.
17 Рассказ «Игрушки детства».
18 На одном из фанконов, кажется в Николаеве (Украина), Боря Штерн, Толя Гланц и я, подстрекаемые литовской критикессой Оной (фамилии, к сожалению, не помню), договорились, что каждый из нас напишет фантастический рассказ под (одним для всех) названием «Туман в ботинке» («Ту ман патинки» — «Ты мне нравишься» по-литовски). Предполагалось, что Она издаст книжку в Вильнюсе, но этого не случилось, вскоре всем стало не до фантастических книжек. Написанные нами рассказы сходились под одной обложкой только однажды — в каком-то волгоградском сборнике; кроме этого, мой рассказ печатался еще в Нью-Йорке и в Москве, рассказ Бори Штерна — в Киеве и в Одессе, Гланца — в Израиле.
19 Новогоднее поздравление от Аркадия Натановича и его жены Елены Ильиничны.
20 Войскунский Е. Мир тесен. — Москва, 1990.
21 Роман «Секретный дьяк, или Язык для потерпевших кораблекрушение» вышел в свет гораздо позже (Москва, изд-во «Текст», 2001). Я работал над ним с начала семидесятых до самого конца восьмидесятых. В письме речь идет о рукописи, которая еще была в работе.
22 «Посвящения», книга стихов (Новосибирск, 1992).
23 Палей Абрам Рувимович (1893—1995) — писатель-фантаст, поэт, очеркист, член СП СССР. Очень живой сухонький человек, невероятно любопытный. Я переписывался с ним и даже был у него дома в Москве — в день его столетия.
24 Десанка Максимович (1898—1993) — сербская писательница и поэтесса, член Сербской академии наук и искусств. Мы встречались с нею, переписывались, Десанка переводила на сербский мои стихи, я не раз представлял ее стихи русским читателям. О Сербии Десанка умела писать как никто. Вот одно из ее стихотворений (в моем переводе).
В детстве
мы не видели
ни зверинца, ни ботанического сада,
никогда не любовались желтыми мимозами,
не слышали о попугаях, — козы и овцы окружали нас,
лилии цвели на озерах, на полях волновалась моря пшеницы.
Какие музеи?
Если мы что-то видели,
то всего лишь иконы святого Саввы
или любительскую мазню герцеговинских ребят,
что же до статуй, они не могли нам даже присниться,
потому что кладбища наши были простыми.
До самой юности,
до самого совершеннолетия
мы не бывали ни в каких столицах
и знали о мире только то, что мы в нем родились.
И все равно,
не зная языков, политики, книг,
не представляя, что там лежит за следующим поворотом дороги,
никому не известные, ни с кем не знакомые,
именно мы меняли судьбы империй,
потому что наша провинция
могла предложить миру
только нас самих!
25 Мома Димич — прозаик, один из руководителей Союза писателей Сербии. Мы встречались с ним в Новосибирске и много говорили о будущем. Кое о чем мы уже тогда догадывались, будущее нас пугало, но мы никакого представления не имели о том, каким оно окажется.
26 Продержался, благодаря энтузиазму красноярского прозаика и поэта (главного редактора журнала) Романа Солнцева (1939—2007), и до сих пор держится. Несколько лет я работал в редколлегии «Дня и ночи»; убежден, что у подобного рода изданий (литературный журнал для семейного чтения) есть будущее.
27 Литературно-художественный журнал «Проза Сибири» был задуман и издавался Аркадием Пасманом и Леонидом Шуваловым — моими новосибирскими друзьями, людьми талантливыми, пишущими, многое понимающими. Девяностые годы были как взрыв: обрушилось отечественное книгоиздание, хлынул на рынок (до этого сказали бы — к читателям) поток самой низкопробной литературы, а то ценное, человечное, что, конечно, еще продолжало появляться, далеко не всегда доходило до Сибири. Мы хотели давать читателям качественную литературу, потому и договаривались с каждым автором отдельно и, конечно, платили им гонорар. Делали журнал: главный редактор — Г. М. Прашкевич, редакторы — драматург Замира Ибрагимова и прозаик Владимир Клименко. Практически с каждым автором журнала я договаривался сам, в итоге «Проза Сибири» соединила на своих страницах творческих людей, казалось бы, совершенно непримиримых. В итоге дали согласие сотрудничать с нами (и сотрудничали): Виктор Астафьев (Москва), Александр Бирюков (Магадан), Кир Булычев (Москва), Владимир Войнович (Москва — Мюнхен), Евгений Войскунский (Москва), Георгий Гуревич (Москва), Сергей Другаль (Екатеринбург), Евгений Евтушенко (Москва), Василий Коньяков (Новосибирск), Виктор Колупаев (Томск), Владислав Крапивин (Екатеринбург), Юрий Магалиф (Новосибирск), Вильям Озолин (Барнаул), Валентин Распутин (Иркутск), Марк Сергеев (Иркутск), Роман Солнцев (Красноярск), Борис Стругацкий (Санкт-Петербург), Вадим Шефнер (Санкт-Петербург) и многие другие. К сожалению, поставить журнал на самоокупаемость нам не удалось. Главная причина — социальные потрясения.
28 В мае 1994 г. я стал лауреатом «Аэлиты» — всесоюзной, самой почетной на то время награды в отечественной фантастике.
29 Муж Н. М. Черновой.
30 Чернова Надежда Михайловна (род. 1947) — поэтесса, переводчица, литературный критик. Работала в редакции журнала «Простор» (Алма-Ата). Человек широкий, открытый. При ней в журнале были опубликованы мои повести и романы: «Приключение века» (1988, № 11), «Демон Сократа» (1991, № 10), «Возьми меня в Калькутте» (1993, № 4), «Тайный брат» (1994, № 8), «Бык» (1997, № 10—11), «Язык для потерпевших кораблекрушение» (третья часть романа «Секретный дьяк», 2000, № 10), «Подножье тьмы» (2011, № 6) и др.
31 Виталий Бугров, один из самых близких моих друзей, прозаик, историк фантастики, эссеист и литературный критик, умер в Екатеринбурге в ночь с 23 на 24 июня 1994 г.
32 Горжусь тем, что уговорил Георгия Иосифовича написать эти воспоминания. «Когда принято было сидеть — сидел, а когда пришлось воевать — был солдатом» — так он пишет. Все просто, все воспринимается. Даже о школьном литературном кружке написано со скрытым юмором (вовсе не обязательно считать его черным): «Побывал у нас Борис Пильняк (позже расстрелян), Сергей Третьяков (тоже расстрелян), Лев Кассиль (у Кассиля только родной брат расстрелян), Корней Чуковский, Николай Асеев. Считая себя будущим писателем, я записывал все эти встречи для себя, чтобы опыта набраться…» Больше всего из выступления Льва Кассиля, например, школьнику Гуревичу запомнилось, как «…Маяковский с утра уходил бродить по прибрежным скалам, шагал, шепотом повторял слова, а к вечеру приносил четыре новых строки, в удачный день — восемь строк для “Облака в штанах”, и за ужином читал всё сначала плюс новые строки. А пятилетняя дочка Чуковского запомнила всё наизусть и однажды потрясла родителей, декламируя: “И выбласывается как голая плоститутка из окна голясцего публичного дома…”». Не удержался, цитирую; все же «Приключения мысли» печатались только в журнале «Проза Сибири» (а его номера сейчас большая редкость).
33 Повесть Бориса Штерна «Второе июля четвертого года» (о Чехове) мы напечатали под псевдонимом — Момерсет Соэм.
34 «Дни по Фрейду» — повесть Надежды Синиченко (Новосибирск).
35 На мой взгляд, повесть-эссе Татьяны Янушевич «Мифология детства» — одна из лучших публикаций журнала.
36 «Черные альпинисты, или Путешествие Михаила Тропинина на Курильские острова». Печаталась только в журнале.
37 Прочитав мою фантастическую повесть «Только человек» («Уральский следопыт», 1978, № 11), Георгий Иосифович стал называть мою жену Ангелидой, связав ее имя (Лида) с именем героини повести (Анхела).
38 Свою работу «Пространство и время для фантаста» (1994) — уникальную, умную, нежную и глубокую работу — Виктор напечатал на рыхлой газетной бумаге (другой не было) в маленьком местном изд-ве «Образ» при финансовой помощи Томской областной администрации. Тираж — 500 экземпляров. В работе обильно цитируются те, кто, несомненно, повлиял на писателя и философа Виктора Колупаева: Лукиан, Ньютон, Лейбниц, Эйнштейн, Теофраст, Аристотель, Ленин, Эпикур, Блаженный Августин, Кант, Энгельс, Мах, Николай Кузанский, Хайдеггер, Декарт, Лосский и другие. На наших глазах возникало нечто совсем новое; к сожалению, закончить главные свои работы Виктору не хватило времени.
39 Из письма томского писателя Владимира Шкаликова (01.09.95): «Вот думаю (в аэропорту хорошо думается): до чего интересно легли пути четырех фантастов русских. Прашкевич трудится на ниве, Колупаев — на поле, Шкаликов — на огороде, а Рубан — витает в облаках».
40 Юрий Марушкин — соавтор Колупаева. Вручая на презентации в томском Доме ученых написанный совместно с Юрием фантастический роман «Безвременье» (2000), Виктор обронил мне печально: «Тираж — семьдесят пять экземпляров… Боюсь, скоро и такие тиражи мы будем считать гигантскими…»
41 Роман «Эфиоп» — самая крупная (что, конечно, не означает — лучшая) вещь Бориса Штерна. Вышел роман в 1997 году (АСТ, Москва, Terra Fantastica, Санкт-Петербург). Некий темнокожий шкипер из африканской страны Офир вывез из Одессы украинского хлопчика Сашка Гайдамаку, чтобы у себя на родине путем кропотливой «работы» получить в четвертом поколении великого поэта, настоящего африканского Пушкина. Боря любил такие сюжеты. История написания романа «Эфиоп» вся прошла перед моими глазами, поскольку с самого начала писалась Борей для журнала «Проза Сибири». В будущем Боря мечтал вернуться к роману, переписать, вычистить текст, вернуть ему энергию прежних вещей, но внезапная смерть (ушел из жизни во сне, как это ранее случилось с Виталием Бугровым) не позволила чуду свершиться.
42 Ютанов Николай Юрьевич (род. в 1959) — писатель-фантаст, издатель, организатор Конгресса фантастов России, на котором вручалась премия «Странник».
43 «Пес Господень» (Москва, «Вече», 1998).
44 «Катабазис» (Новосибирск, «Проза Сибири», 1995, № 4).
45 Тонкий иллюстрированный журнал, с 1990 г. выходил в Томске — усилиями местных прозаиков и поэтов.
46 Ежегодный поэтический альманах (Филадельфия).
47 С удовольствием похвалюсь: в 1999 г. в одном из казино Атлантик-Сити я удачно надрал будущего президента США Д. Трампа (владельца казино) — на 700 баксов.
48 Синкевич Валентина Алексеевна (1926—2018) — русская поэтесса, эссеист и переводчик, литературный критик. Родилась в Киеве, в 1942 была депортирована в Германию в качестве «остарбайтера». После окончания войны находилась в лагерях для перемещенных лиц во Фленсбурге и Гамбурге, с 1950 г. жила в США, занималась литературой и издательскими делами.
49 Оба романа вышли в Москве в 2001 году: «Человек “Ч”» (написан в соавторстве с моим другом — томским писателем Александром Богданом) — в изд-ве «Вагриус»; «Секретный дьяк, или Язык для потерпевших кораблекрушение» — в изд-ве «Текст».
50 Вадим Прокопьевич Крейд (родился в 1936 году в Нерчинске, в 1973 году эмигрировал в США) — поэт и литературовед, в 1995—2005 годах — главный редактор известного «Нового журнала» (Нью-Йорк).
51 Любин Евгений Михайлович (род. 1934) — прозаик, поэт, основал в 1979 г. (вместе с М. Поповским, Г. Скачинским и Г. Табачником) Клуб русских писателей Нью-Йорка. Мне приходилось выступать на заседаниях клуба в Нью-Йорке, с Еугенио (я так его называю в ответ на его дружеское обращение — Геннадио) мы дружим много лет, даже написали в соавторстве роман «Escape from paradise» (издан во Франкфурте-на-Майне в 2009 г.). Живет в городке East Hanover — чудесном тихом уголке штата Нью-Джерси.
52 Вопросы были связаны с моей работой над книгой «Красный сфинкс: история русской фантастики от В. Ф. Одоевского до Бориса Штерна» (несколько изданий в Новосибирске и Москве, журнальные публикации на Украине и в Болгарии).
53 Научно-фантастическая повесть, написанная в соавторстве с Владимиром Свиньиным. Первая публикация — в журнале «Байкал» (1979, № 2), отдельной книгой (2004) вышла в Новосибирске в изд-ве «Свиньин и сыновья».
54 «Носорукий» и «Тайна полярного князца» — исторические романы. Первая публикация «Носорукого» — «Сибирские огни», 1990, № 7; отдельной книгой оба романа вышли в 2004 году в Новосибирске (изд-во «Свиньин и сыновья»).
55 Бирюков Александр Михайлович (1938—2005) — журналист, публицист, прозаик, член СП СССР. Автор многих публицистических и чисто документальных книг, посвященных судьбам репрессированных (и оказавшихся в Магадане) советских писателей. После окончания МГУ жил в Магадане, редактировал газету «Магаданский комсомолец», возглавлял Магаданское книжное издательство. В самые тяжелые для меня годы (после запрета книги стихов «Звездопад») Бирюков щедро публиковал стихи мои и даже переводы с болгарского — в своей газете. В 1976 г., будучи главным редактором Магаданского книжного издательства, отказался посылать в Москву на обязательное контрольное рецензирование рукопись моей прозаической книги «Люди Огненного Кольца» — под свою личную ответственность. В итоге в 1977 г. «Люди Огненного Кольца» вышли в свет. Именно с этой книги я начинаю отсчет своей серьезной литературной жизни.
56 «Эхо в квадрате: антология лирики четверых, 1960—2000 гг.» Стихи В. Н. Бойкова, И. И. Воробьева, В. Е. Захарова, Г. М. Прашкевича. Москва, «Пробел-2000», 2004.
57 Узнавал, конечно; ведь когда-то сам отбирал многие и печатал их в своем «Магаданском комсомольце».
58 В изд-ве «Свиньин и сыновья» (Новосибирск) вышли (или были переизданы) почти все основные документальные книги Александра Бирюкова, среди них «Колымские истории» (2004), «Жизнь на краю судьбы. Писатели на Колыме» (2006), «Избранные произведения в двух томах» (2011); с подачи Бирюкова была переиздана знаменитая работа Д. П. Святополка-Мирского «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год». Мы часто обсуждали с ним (в письмах и по телефону) многие новые литературные проекты. Много что Саша собирался сделать, но не на все нам дается время. Там, наверху, Он лучше знает, что нам нужно. В сентябре 2005 года Саша позвонил мне из Магадана в какой-то совсем уж неурочный час. «Утра не мог дождаться?» В ответ он сказал: «Хочу с тобой попрощаться, Геночка». Жить Саше оставалось буквально какие-то недели… Так уходят друзья, так пустеет мир… Нет, конечно, он не становится пустым, в нем всегда есть замечательно интересные люди… Но не приходят письма, которых ты ждешь, не позвонишь тем, чьи голоса хочется слышать. Время наводит свои порядки. К счастью, и оно, столь беспристрастное, все же щадит письма.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги