Архив Андрея Ваджры

Власть победившего украинства обладает одной характерной особенностью: чем меньше её любят живые, тем больше она любит мёртвых. С точки зрения «свидомых» вождей, идеальные граждане - мёртвые граждане. Они не путаются под ногами, спокойно лежат в могилах, с гробовым молчанием слушают казенные речи, ничего не хотят, всем довольны и, соответственно, ничего не требуют, а значит, не доставляют украинской власти никаких хлопот.

Открой возведённый пантеон, сдёрни ткань с нового надгробия, расскажи вдохновенную речь на очередной могиле, облобызай мраморную плиту на шикарном мемориале и получи глубокое удовлетворение. Так вожди украинства приятно проводят время, отдыхают душой. Они очень сильно любят мёртвых и на дух не переносят живых. Для них, живые украинцы - это повод для раздражения. Живые несовершенны и недопустимо далеки от стандартов и идеалов сознательного украинца-патриота. Теперешние украинские граждане не хотят думать по-украински, у них нет никакого желания говорить исключительно на украинском, они живут явно не как истинные украинцы, очень часто игнорируют украинское, и при этом, что более всего возмущает власть, не желают приносить себя в жертву украинской нации и государству.

Для вождей украинства живые украинцы – неполноценны, так как неизлечимо больны жизнью, разрывающей мёртвые схемы идеологии их идеального мира. Они не подходят для этого мира. В нём себя чувствуют хорошо только мёртвые, чьи мемориалы, усыпальницы, надгробные кресты торжественно и пафосно поднимаются над украинской землей по всей стране, заменяя собой, роддомы, детские сады, школы, больницы, заводы, сёла и города. Чем лучше становится на Украине мёртвым, тем хуже чувствуют здесь себя живые. Поклонение усопшим превращается в государственный культ, их официально любят, казённо обожествляют, из них украинские чиновники делают некий эталон совершенства и образец для подражания живым.

Власть идейных некрофилов из политической секты «свидомых» некролатриев всё сильнее стискивает горло Украины.

1. «Тени забытых предков»

Тот, кто думает, что некрофилия это лишь вид экзотического сексуального извращения, очень сильно ошибается. На Украине некрофилия это не сексуальное извращение, распространенное среди работников кладбищ и моргов, а духовно-психологическое состояние правящей элиты. Некрофилия, с элементами садомазохизма, туго вплетена в политическую идеологию украинства, творцы которой мечтают создать и сплотить так называемую «украинскую нацию» на фундаменте государственного культа мёртвых и навязывании всему населению страны комплекса безропотной жертвы. «Готическое» действо украинского культа мёртвых разворачивается под официальным девизом: «Они умерли за Украину тихо и без скандала! Они – лучшие! Любите их! Мёртвые и живые – едины! С мёртвыми мы победим»! На великих идеалах голодомора, как наиболее ценного национального достояния, «свидоми» объединяют нацию, на примере умерших от голода они воспитывают и сплачивают новые поколения украинцев. За торжественными, пафосными, но тоскливыми речами вождей украинства чётко слышится главный лозунг нашей эпохи – «Хай жэвэ голодомор»! Не зря, вслед за президентом, все украинские телевизионные каналы (кроме «5») отметили «ричныцю», а не «роковыны» голодомора.

Что характерно, даже поверхностный анализ психологических особенностей современных вождей украинства свидетельствует о наличии у них, в той или иной степени, некрофилической психопатии, сопровождаемой склонностью к садомазохизму. И это закономерно. Ведь создать цельное мировоззрение и политическую идеологию, основанную на духовно-психологическом влечении ко всему мёртвому, умирающему и страдающему, могут только люди, у которых некрофилия встроена в структуру сознания.

Обратите внимание, вся история украинства это история разрушения, умирания и нечеловеческого страдания. Украинство с самого момента своего появления нечеловечески мучается и с садистским наслаждением разрушает то, что якобы приносит ему эти мучения, хотя основатели украинства видели своих мучителей лишь на картинках, а ощущали мучения только в собственных фантазиях. Их современные последователи – это жертвы садомазохистского бреда и хронических паранойяльных психозов нынешних «свидомых» вождей и активистов украинства, энергично борющихся с мрачными порождениями собственного сознания.

Коллективный архетип украинства синтезируется из жажды страдания, влечения к смерти и тяги к разрушению/саморазрушению. Духовно-психологическое пространство украинства это пространство Танатоса. В архетипе украинства нет жизнеутверждающей силы Эроса, нет той созидающей энергии, что направлена к Жизни. Наиболее ярко и выпукло это можно увидеть в творческом наследии «отца украинской нации» Тараса Шевченко. Вся его муза просто пронизана некрофилической психопатией и садомазохистским буйством.

Вот как отец украинства видит мир сквозь призму своего сумрачного сознания, несмотря на то, что за всю свою жизнь тяжелее мольберта ничего в руках не держал, а о народных страданиях знал лишь из рассказов молодого «свидомого» историка Кулиша, при этом постоянно прибывая в сыто-пьяном комфорте содержанца ненавидимого им панства:

И еще один "псалом":

В общем если подытожить, то, по мнению отца украинства, «і тут, і всюди - скрізь погано». Но неужели всё было так «погано» и «тут» и «всюду», а особенно на его Украине? Увы… Факты не подтверждают плач Тараса Григорьевича о нечеловеческих страданиях «окрадэных» и «замучэных» «лыцарськых сынив». Когда на Малой Руси становилось действительно плохо жить, народ брался за вилы и косы, чтобы энергично выправить ситуацию. А Российская империя, в отличие от Речи Посполитой, не знала малороссийских народных восстаний. Именно поэтому все садомазохистские фантастическо-поэтические ужасы Шевченко, так возбуждающие активистов украинства, рождались в его мрачном, безрадостном сознании нелюбящего жизнь некрофила. В своих стихах он находил психологическую разрядку и удовлетворение. Всё его творческое наследие просто переполнено кровью, трупами, экзекуциями и смертью. Вот в какие поэтические образы он облекал свой некрофильский невроз, терзавший его сумрачную психику:

Как ярко и с удовольствием он всё это описывает! Как смакует детали! Но обидно Тарасу Григорьевичу до слёз, что разошлись гайдамаки, что больше никого не режут, не палят, кожу с живых не сдирают, на крючья не подвешивают, в крови никого не топят, в землю не закапывают. Поэтому и пишет он:

Впрочем, зря Тарас слезливо причитал по поводу того, что перевелись на Вкраини милой ярко выраженные некрофилы-садисты. С 1941 аж по 50-е годы «войны» ОУН-УПА доказали не словом, а делом, что славные некрофильские традиции украинства живы. Среди них мало было поэтов, зато очень много социопатов, уверовавших в величие идей украинства. И разбрелись по прикарпатским и волынским лесам убийцы и садисты, прикрывающие красивыми лозунгами свою некрофилическую психопатию. Десять лет Восточная Галиция утопала в крови поляков, евреев, русских и самих галичан.

«Вічне араціональне право нації до життя ставляється… понад усе дочасне, феноменальне, «схопиме», раціональне: понад життя даної одиниці, понад кров і смерть тисячів, понад добробут даної генерації, понад абстрактно розумові калькуляції, понад «загальнолюдську» етику, понад викомбіновані відірвано поняття добра і зла», учил идеолог ОУН-УПА Дмитрий Донцов в своём «Национализме». «Для великих рас є щось вище за життя одиниць», повторял он, проникаясь любовью к могилам, как к наглядному примеру «великої самопосвяти для ідеї, що стоїть понад життя».

Донцов очень любил рассуждать о великих идеях, стоящих над людской жизнью. Он неистово мечтал о том, что когда-то наступит время, и эти великие идеи победят жизнь. Раз и навсегда! «Для кого рід або ідея, власна примха є все, для того навіть знищення одиниці є великою афірмацією, перемогою життя», утверждал он.

С сожалением Донцов констатировал, что идея для обывателя и «гричкосия» «є те, що приносить… «щось реальне», а не тягне за собою «руїну краю» і «тисячі невинних жертв»… По его мнению, для тех, кто не мечтал о горах трупов и реках крови, кто хотел простого человеческого счастья, кто любил жизнь «поезія зусилля лишалася чужою». «Перед морем хаосу, перед видом смерті, перед безоднею, що раптом відслонила їм завіса будуччини, -чулися вони мов дикуни, які побачили вперше блиск і лоскіт вогневої зброї: вони впали на коліна і зачали відмовляти молитви, їх обгортає «сум на вид руїни». Їх смутить те, що стає «з кожним днем все більше і більше крови». […] Їх разить вид страшної картини, коли «смерть шумить косою». Їм стає «страшно» від цього пекла життя. В стихії змагу й боротьби для них немає жодної краси».

Иначе говоря, тот, кто не способен получить наслаждение от хаоса, смерти, разрушения и гор мёртвых тел, тот существо низшего порядка, не способное воспринять истинную аристократическую красоту и услышать великую поэзию смерти, эпически возвышающуюся над жизнью.

Для идеолога ОУН-УПА единственная правда жизни, это когда «організми стало вдираються один у сферу існування другого». Он бредит экспансией, при которой происходит «не тільки самоутвердження власної волі до життя, але й заперечення її в інших». С восторгом он цитирует Ренана, для которого «романтический дух» это «раптова готовність дати себе забити для ідеї…». И при этом он задумчиво спрашивает себя, «але чи можливий поступ без жертв, і чи потрібний такий поступ без жертв»? Для его некрофильской натуры ответ очевиден! Украинство должно «вийти поза рамки себе самого, не прийняти дійсність «суверенним жестом смерті», або накинути їй свою волю». Воля, экспансия, кровь, миллионы жертв, смерть - это миссия любой здоровой нации! Донцов убеждён в этом. Если же народ не осознал эту миссию, если он не готов к экспансии, насилию и масштабным гекатомбам, он обязан уйти с исторической сцены! «Нарід senza fide (без віри) в свою місію, мусить згинути», с восторгом повторяет слова Парето идеолог ОУН-УПА из Восточной Галиции.

Читая идеолога украинских националистов Дмитрия Донцова, невольно вспоминаешь фрагмент из книги «Анатомия человеческой деструктивности», Эриха Фромма, в котором он писал:

«Выражение «некрофильский» было употреблено первоначально не для обозначения черты характера, а как характеристика извращенных действий... Слово это произнес впервые испанский философ Мигель де Унамуно в 1936 г. по поводу националистической речи генерала Миллана Астрая в Университете Саламанки, где Унамуно был ректором в тот момент, когда началась гражданская война в Испании.

Основной девиз генерала заключался в словах: Viva la muerte! (Да здравствует смерть!). И один из его сторонников выкрикнул этот лозунг из глубины зала. Когда генерал закончил свою речь, Унамуно поднялся и сказал следующее:

Только что я услышал бессмысленный некрофильский возглас: «Да здравствует смерть!» И я - человек, посвятивший свою жизнь формулированию парадоксов, которые нередко вызывали гнев непонимания, - я могу сказать вам как специалист, что этот иноземный парадокс мне претит. Генерал Миллан Астрай - калека, инвалид. Я говорю это без всякого оценочного подтекста. Он получил увечье на войне. Сервантес тоже был калекой. К сожалению, сейчас в Испании много инвалидов, а скоро будет еще больше, если только Бог не придет нам на помощь. Мне больно думать, что генерал Миллан Астрай будет диктовать нам свою волю и навязывать всем психологию толпы. Калека, лишенный духовного величия Сервантеса, обычно ищет утешения в том, чтобы увечить и калечить все вокруг себя.

Миллан Астрай не выдержал и воскликнул: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!» И фалангисты разразились восторженными аплодисментами. Но Унамуно продолжал:

Мы находимся в храме. Это храм разума - и я его верховный жрец. А вы осквернили эту священную обитель. Вы одержите победу, ибо на вашей стороне слишком много грубой силы и жестокости. Но вы никого не обратите в свою веру. Ибо, чтобы обратить человека, его необходимо убедить. А чтобы убедить, нужно иметь то, чего у вас нет: разум и право на борьбу. Я не стану призывать вас подумать об Испании, ибо считаю это бессмысленным. Больше мне нечего сказать».

Убивали «воины» УПА, как истинные украинские «сверхчеловеки», в основном мирное население, включая стариков и грудных детей. Причем нередко делали они это в самой изощрённой, садистской форме. С армейскими частями и подразделениями НКВД повстанцы предпочитали не связываться, принимая бой лишь тогда, когда избежать его было невозможно, либо, когда малая численность противника и внезапность нападения на него делали успех акции предопределённым. Некрофилу нужна не война, где смерть в одинаковой степени может прикоснуться к каждому, а безнаказанное убийство, когда есть лишь палачи-«сверхчеловеки» и их беспомощные жертвы. Если солдат убивает врага, исполняя свой долг, совершает неприятное, но необходимое и при этом рискует собственной жизнью, то некрофил-садист убивает невооруженного, убивает беспомощного, либо убивает из засады, а не в открытом бою. Он, прежде всего, убивает ради наслаждения разрушением, ради сладостного ощущения собственного могущества над чужими жизнями, рационализируя свою некрофилию философией сверхчеловека-волюнтариста и риторикой «великой нации».

УПА не воевала в общепринятом смысле этого слова, а убивала, то есть проводила карательные и диверсионные акции. Немцы натаскивали галичан в полицейских частях, зондеркомандах и диверсионно-террористических школах, а не готовили их в качестве неукротимых солдат, способных проламывать эшелонированную оборону противника и преодолевать его яростное сопротивление в лобовой атаке. Всё это немцы делали сами, а «украйинськи воякы» им были нужны в своём тылу, для карательных акций против гражданского населения и подавления партизанского движения. Это позволяло немецкому командованию сохранять психическое здоровье и моральный дух солдат Вермахта. Вся грязная «работа» по истреблению «неблагонадёжных» и «расово неполноценных», оказавшихся на новоприобретённых территориях III Рейха, возлагалась на зондеркоманды, ядро которых составляли сознательные украинские националисты Восточной Галиции. На примере «галициянтив» из УПА, можно понять, насколько тонкая и зыбкая грань проходит между «сверхчеловеком» и «недочеловеком» и как легко одно перепутать с другим.

В своей книге «Анатомия человеческой деструктивности», Э.Фромм дал следующее определение некрофилии: «некрофилию в характерологическом смысле можно определить как страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения…».

Некрофилия украинства, в форме «страстного желания превратить всё живое в неживое и страсти к разрушению ради разрушения», была ликвидирована на территории Восточной Галиции Красной Армией. «Злочынный режым Сталина» уничтожал некрофилов ОУН-УПА как бешеных собак, которыми те по своей сути и стали, окончательно утратив к концу войны человеческий облик и психическое здоровье.

Забавно слушать разглагольствования «свидомых» о том, что Украинская Повстанческая Армия сражалась за «волю». ОУНовские адепты Смерти, вывившие свою философию «сверхчеловека» и идеологию национальной исключительности из собственной некрофилической психопатии, могли сражаться в рядах УПА только за Смерть, и во имя Смерти. Преступления коммунистического режима мгновенно померкли бы перед «самоутвердженням власної волі до життя» и «запереченням її в інших» галицийскими вождями, если бы они смогли «освободить» всю Украину, «вийти поза рамки себе самого, не прийняти дійсність «суверенним жестом смерті», а потом «накинути їй свою волю». Можно только представить, во что бы превратилась действительность нашей страны, если бы галицийские некрофилические психопаты, во главе с «карликовым Гитлером» Бандерой, её не приняли «суверенным жестом смерти». А они бы её не приняли, так как Украина по своей сути была и остаётся русской, а не галицийской. На фоне их романтического каннибализма с его «великой» идеей Смерти, «що стоїть понад життя», Сталин показался бы безобидным семинаристом-лириком и страстным биофилом, неистово влюблённым в жизнь.

Все вопли «свидомых», осуждающие преступления коммунизма, будут вызывать улыбку до тех пор, пока эти истеричные обличители не осудят некрофильские преступления ОУН-УПА, искренне не покаются за страшный грех своих отцов и дедов, который лёг коллективным проклятием на всю Галицию, непрерывно потрясаемую катаклизмами. Нельзя одновременно сносить памятники коммунистам и возводить нацистам. Если Бандера ваш любимый герой, «шановнэ панство», тогда заткнитесь по поводу Сталина. Либо, Правда одна для всех, либо правда у каждого своя. Но если вы осуждаете лишь чужое зло, а своё холите, лелеете и обожествляете, то тогда справедливость здесь не причём, и должен победить сильнейший! Вот только…есть ли у Галиции шансы на победу?

2. Антиквар для «мэртвых, нэжывых и нэнароджэнных»

Впрочем, некрофилической психопатии нынешних «свидомых» в целом не присущи садистические наклонности. Сталинская метла чисто мела. Современные вожди украинства, как правило, представляют собой тихих некрофилов-мазохистов, проявляющих болезненный интерес к могилам, кладбищам, траурным церемониям и обожествлению покойников.

В этой связи личные увлечения Виктора Ющенко не могут не настораживать. Чем известен президент Украины? Во-первых, тем, что он пчеловод. Во-вторых, своей страстью к собиранию разнообразных этнографических артефактов и антиквариата. В-третьих, тем, что он постоянно открывает какие-то музеи, памятники и мемориалы. В-четвёртых, широкую известность он приобрёл в качестве главного популяризатора и пропагандиста голодомора 32-33 годов. И, наконец, в-пятых, он отличается от предыдущих лидеров Украины своим постоянным присутствием на разнообразных траурных церемониях и поминальных службах.

Когда СМИ рассказывают об очередном посещении Виктором Ющенко одной из «барахолок» Украины в поисках антиквариата для своего личного музея, невольно вспоминаются слова героя известной повести французской писательницы Габриэль Витткоп: «воистину, профессия антиквара есть почти идеальное состояние некрофила». И это действительно так, ведь человек, оказавшийся в коконе собственного нарциссизма, человек неспособный установить нормальные, дающие ему психологическое удовлетворение, отношения с окружающими его живыми людьми, будет тяготеть к неживому миру предметов, где нет задачи построения коммуникации, где всё, кроме него, выступает в качестве объекта, где надо просто манипулировать вещами. В некоторых источниках утверждается, что изначально слово «некрофилия» трактовалась как любовь к неодушевленным предметам.

Это не случайно, антиквар и некрофил, в большей степени проживают свою жизнь в мире предметов. Но первый – физически, а второй – психологически. Поэтому когда надо выбирать между общением с живыми людьми и походом на «барахолку», некрофил, безусловно, выберет «барахолку». Ему проще и комфортнее среди неодушевлённых предметов, чем среди людей. Именно там у него возникает состояние внутренней гармонии.

Страсть к прошлому, проявляющаяся в увлечении музеями, это страсть к тому чего уже нет, к тому, что выступает лишь отголоском чьей-то жизни, к неживым продуктам жизнедеятельности когда-то живших людей. Пространство музея, как и антикварной лавки, это пространство, находящееся вне времени и вне мира живых. Оно холодное и неподвижное. Строительством музеев и накоплением культурных артефактов прошлого увлекаются нации, утратившие волю к жизни, точно так же как свои фотографии любят часто просматривать пожилые люди, для которых всё уже в прошлом.

По этому поводу Фромм пишет следующее: «Некрофил воспринимает реально только прошлое, но не настоящее и не будущее. В его жизни господствует то, что было (т.е. то, чего уже нет, что умерло): учреждения, законы, собственность, традиции, владения. Короче говоря, вещи господствуют над человеком; «иметь» господствует над «быть», обладание - над бытием, мертвое - над живым.

В личностном, философском и политическом сознании некрофила сохраняется святое почтение к прошлому, ничто новое не имеет ценности, а резкие перемены воспринимаются как преступление против «естественного, природного» хода вещей».

Памятники по своей сути являются аналогом музеев и антикварных лавок. Они фиксируют в эстетически завершённой форме прошлое, то есть то, чего уже нет, что уже умерло. Памятники – это скопированная в камне или металле жизнь, правильная, холодная и почти вечная, как сама смерть.

Путь некрофила к «барахолке» или антикварному магазину обязательно пролегает мимо кладбищ, некрополей, монументов и мемориалов. Всё это делает его существование целенаправленным и наполняет смыслом.

Человек, в структуре сознания которого присутствует биофилия, будет неосознанно избегать похорон, кладбищ, больниц и пр. Некрофил же наоборот, сознательно или неосознанно стремиться в такие места, где его душа обретает покой и гармонию.

Точно так же, как памятник или мемориал - это символ умерших, так и любая траурная церемония - символический диалог с мёртвыми. Причем, по сути диалог, но по форме монолог. В этом общении говорит лишь живой, а мёртвые ему молча внемлют. Они самая благодарная аудитория. Особенно для косноязычных ораторов с амбициями вождя. Мёртвые всегда будут внимательны к говорящему, никогда его не перебьют, никогда не выскажут своего недовольства и никогда не покинут церемонию, ранив нарцисическое сердце оратора.

Что интересно, постоянно вялая, расслабленная натура украинского президента просто закипает, когда дело касается не живых, а мёртвых. Он моментально преображается, как будто мёртвые вдыхают в него энергию. Его любовь и почитание покойников доходят до абсурда. В этом он неутомим. Разъезжая по Украине, Ющенко открывает памятники, и устанавливает кресты умершим. Возникает такое ощущение, что своей бурной энергией он индуцирует активность некрофилов по всей стране. Поминальные кресты начинают устанавливать даже в тех областях, в которых голодомора и в помине не было. Но такие детали уже никого не волнуют.

Недавно открывая поминальный крест возле бориспольской трассы, украинский президент трогательно плакал по поводу мертвецов семидесятилетней давности. Его горе было совершенно искренним и безмерным. Но при этом к маленьким детям, очень часто ещё крохам, сгорающим от тяжёлых онкологических заболеваний, он остаётся безучастным. Почему? Потому что у них есть серьезный изъян – они живые. Пока живые. Многие из них – обречены, потому что на Украине нет необходимых условий для их лечения. Да что там лечения... Их просто нечем кормить. Для финансирования киевского детского онкологического центра у государства нет средств. Для его маленьких пациентов осенью 2008 года еду собрали по своим домашним погребам жители одного из сёл киевской области. Простые люди не смогли остаться безучастными к беде живых людей, к трагедии детей. А украинского президента живые не интересуют. Не нравятся они ему. Именно поэтому над Киевом вырос гигантский многомиллионный мемориал мёртвым – его личная гордость.

Зацикленность украинского президента на мёртвых вызывает у окружающих недоумение и смех. Его «залипание» на теме голодомора всё больше напоминает манию, приобретая вычурную и гротескную форму. Недавно на Форуме, посвященном программе усыновления сирот, Ющенко выступил с речью перед залом, в котором преобладали маленькие дети. В своей речи он увлечённо рассказал им о голодоморе. Один из украинских телевизионных каналов показал фрагмент президентского спича на этом светлом празднике спасённого детства, в котором Ющенко увлечённо «кошмарил» шестилетних крох и их родителей рассказами о том, что «дытынка помэрла, а йийи, выбачтэ, взялы та й кынулы у могылу…». Народ уже крутит пальцем у виска, наблюдая за пристрастиями украинского президента. Многим он кажется в своём влечении к мёртвым неадекватным, ведь для любого биофила некрофил - странное существо.

Неуёмная страсть Ющенко к возлаганию венков, тоскливым кладбищенским речам, скорбному молчанию на траурных церемониях и лобызанию мемориального мрамора невольно заставляет вспомнить то, как бессознательно воспринимало Гитлера его ближайшее окружение. Позволю себе длинную цитату из упомянутой выше книги Эриха Фромма:

«Этот сон приснился Альберту Шпееру 12 сентября 1962 г., когда он еще находился в тюрьме Шпандау. «Гитлер приезжает с инспекцией на завод. Я еще в должности рейхсминистра, но я беру в руки веник и помогаю вымести мусор из завода. После инспекторской проверки я вижу себя в его машине, где я пытаюсь надеть френч, который я снял перед тем, как подметать, но безуспешно: я не могу попасть в рукав, рука постоянно оказывается в кармане. Мы приезжаем на широкую площадь, окруженную правительственными зданиями. С одной стороны я вижу памятник воинам. Гитлер направляется к нему и кладет венок к подножию памятника. Мы входим в мраморный зал - это вестибюль какого-то официального учреждения. Гитлер спрашивает у адъютанта: «Где венки?» Адъютант говорит офицеру: «Вы же знаете, что он теперь повсюду возлагает венки». Офицер одет в светлую, почти белую форму из ткани, напоминающей тонкую перчаточную лайку. Поверх мундира на нем надета широкая накидка, украшенная вышивкой и кружевами. Приносят венок. Гитлер переходит на правую половину зала, где расположен еще один памятник воину, у подножия которого уже лежит много венков. Гитлер опускается на колени и запевает скорбную песнь в стиле грегорианского хорала, в котором постоянно повторяется распевная строчка «Maria». Стены огромного мраморного зала заполнены мемориальными досками. Гитлер один за другим кладет венки, которые ему подает ретивый адъютант... Ряд мемориальных досок кажется бесконечным, темп его движений ускоряется, а песня и плач звучат все более монотонно».

Этот сон интересен по многим соображениям. Он относится к тем снам, в которых человек выражает свои знания о другом человеке, а не свои собственные чувства и желания. И такой взгляд во сне бывает часто более точным, чем впечатление наяву. В данном случае Шпеер в стиле Чарли Чаплина находит выражение для своих представлений о некрофильском характере Гитлера. Шпеер видит в нем человека, который все свое время тратит на преклонение перед мертвыми, однако все его шаги до предела автоматизированы. Он действует как машина - для чувств здесь места нет. Возложение венков превращается в организованный ритуал, доходящий до абсурда. Но в то же самое время Гитлер возвращается в религиозную веру своего детства и оказывается полностью погруженным в скорбную мелодию песни-плача. Сон заканчивается указанием на монотонность и автоматизм траурного ритуала».

Интересно, какие сны об украинском президенте сняться людям из его ближайшего окружения, если за глаза его там называют «Витя-геноцид»? Хотя… отличительной чертой Ющенко является то, что люди, находящиеся рядом с ним, на самом деле находятся рядом с ДОЛЖНОСТЬЮ Президента Украины. Они не более чем челядь, которая очень энергично им «перетряхивается» и обновляется. А вот с Ющенко как ЧЕЛОВЕКОМ рядом никого нет. Это его своеобразная особенность. У него нет команды единомышленников, лишь временные попутчики, которых он, по его признанию, нашёл на помойке. У него нет друзей, лишь стоящие на удалении почитатели его высокой должности. Уже который год Виктор Ющенко просто монумент. До 2005 года он был монументом оппозиции, а теперь он монумент государственной власти и украинства. И семьи, в смысле человеческих отношений, у него тоже нет. Его семья – элемент его монументальности, строгой, холодной, безжизненной. Ющенко не просто одинок, он погружен в могильную пустоту своего нарциссизма. Даже его родные дети обращаются к нему на «вы». И это не просто игра в традиции патриархальной семьи, которым уже давно нет места в современно украинском обществе. Это эффективная форма дистанцирования от тех людей, которые волею судьбы стали твоими близкими. Это «вы» позволяет уйти от эмоционально насыщенного, индивидуального контакта, превратив такие глубоко экзистенциональные феномены как «мать», «отец», «сын», «дочь» в социальные роли, обусловленные некими правилами субординации. Здесь нет места любви и дружбе, здесь является излишней интимная близость душ, здесь лишь иерархия, выполнение установленных правил, приказ, повиновение. Таким образом семья превращается в антикварный магазин или личный музей, где каждый экспонат пронумерован и стоит на своём месте. В таких условиях исчезает разница между домом, Секретариатом президента Украины, личным музеем и мемориалом на склонах Днепра.

В этом контексте увлечение пчеловодством дополняет общую картину. Пчёлы не кошка и тем более не собака. С насекомыми не надо считаться, они не нуждаются в любви и внимании. Пчёлы это некое подобие механической жизни. Главное, вовремя смазывать их механизм. Совершил необходимые манипуляции и порядок. Больше от тебя ничего не требуется. Они просто жужжат и выполняют свою функцию. А ещё немаловажно то, что пасека, как правило, размещается в отдалённых местах. Пасечник должен изолировать себя от людей на целый сезон. Это главное. Если бы не досадные президентские обязанности, можно было бы спокойно жить между пасекой, антикварным магазином, личным музеем, очередными «роковынамы» и чьими-то похоронами. Ну что ещё нужно для счастья?

У Ющенко есть весьма специфическая особенность характера, о которой лучше всего знают те, кому довелось с ним общаться. Общение с другими людьми всегда плавно трансформируется в его непрерывный монолог. Он не взаимодействует с людьми, не обменивается с ними мыслями и эмоциями, а читает лекции и проповеди. Его действия односторонни, он как будто контактирует с неодушевлёнными предметами. Его интересует лишь то, что говорит он, его мысли, его чувства, его ощущения. Другие люди его не интересуют, они должны ему просто внимать. По этому поводу Фромм замечает, «о таком человеке можно сказать, что он просто не видит других людей, он смотрит как бы «сквозь» них, словно это неодушевленные предметы; к механическим игрушкам он проявляет даже больше интереса, чем к живым людям».

При этом его тягучие, нудные, часто бессодержательные монологи навеивают на людей печаль и сон. Ющенко одним только своим присутствием гасит у людей энергетику и понижет общий уровень настроения. Он как мощный излучатель тоски и депрессии, подавляет вокруг себя всё живое.

«Умный, образованный некрофил может говорить о вещах, которые сами по себе могли бы быть очень интересными, если бы не манера, в которой он преподносит свои идеи, - пишет Фромм. Он остается чопорным, холодным, безучастным. Он представляет свою тему педантично и безжизненно. Противоположный тип характера, биофил, напротив, может говорить о переживании, которое само по себе не очень интересно, но он подает их столь заинтересованно и живо, что заражает других своим хорошим настроением. Некрофил действует на группу, как холодный душ или «глушитель» всякой радости, как «ходячая тоска», от присутствия такого человека все вокруг испытывают тяжкое ощущение и быстро устают».

Часто ли можно увидеть, как смеётся Виктор Ющенко? Особенно после того, как он стал президентом? Всмотритесь, и вы увидите всё больше вымученные гримасы на застывшей маске. Лучше бы не смеялся. А его живого смеха после воцарения на президентской должности, вообще никогда не было. Его речь лишена энергетики, она всегда несколько заунывна, бесконечна и никогда не сопровождается улыбкой, а тем более смехом. Ющенко всегда говорит об очень серьезных или трагических вещах. Он всегда поучает. Даже его редкие шутки выглядят вымучено. Как что-то неприличное. Наверное, от них маленькие дети начинают плакать.

«И еще есть одна характерная черта мимики: некрофил практически не умеет смеяться, - констатирует Фромм. Его лицо как маска. Ему недоступен нормальный, свободный, облегчающий душу смех, его улыбка вымучена, безжизненна, она похожа скорее на брезгливую гримасу. Например, по телевидению мы иногда видим, что у выступающего совершенно неподвижное лицо; только в начале и в конце речи на его лице появляется подобие ухмылки - какая-то автоматическая гримаса, символизирующая американский обычай «лучезарного» общения. Такие люди не умеют одновременно говорить и улыбаться, ибо их внимание сосредоточено обычно на чем-то одном, их улыбка не органична, она появляется будто запланированное действие, как это бывает у плохого актера».

Перечислять очевидные симптомы некрофилии, проявляющиеся у этого человека, можно ещё долго. Но в данном случае более важное значение имеет механизм возникновения в структуре сознания некрофилии как составляющего элемента.

По мнению психологов, некрофилия является побочным результатом максимально развившегося у личности нарциссизма, сопровождаемого элементами аутизма.

Аутизм, как форма психологического отчуждения человека, порождающего стремление замкнуться, «уйти в себя», ограничить контакты с людьми, и нарциссизм, как крайняя степень самовлюблённости, являются форматирующей сознание реакцией на мощное психологическое давление, на хронический страх и слишком строгие/завышенные требования со стороны значимых людей. Как правило, аутизм и нарциссизм возникают в раннем детстве.

Не секрет, что о строгостях воспитания в семье директора Хоружевской школы Андрея Ющенко по селу ходили легенды. Очевидно, не случайно в СМИ постоянно муссируется тема его вероятной службы в надзирателях немецкого концентрационного лагеря. Деспотизм родителей и установка на безоговорочное подчинение младших старшим были в семье абсолютно непререкаемой нормой. И об этом односельчане прекрасно знали. Пока Виктор Ющенко не покинул отчий дом, всё за него решал отец. Для будущего президента Украины фигура отца была неким абсолютом, чем-то могущественным и непререкаемым.

А «папа с кайлом», нависающий с самого раннего детства всей своей авторитарной строгостью над мальчиком, это прямая дорога не только к разнообразным фобиям, но аутизму и нарциссизму, как патологическим формам психологической защиты. Постоянное нахождение в агрессивной среде, страх, отсутствие эмоциональной близости с родителями могут принудить ребёнка к отчуждённости, «уходу в себя», самоизоляции, бегству в мир грёз, защитной психологической компенсации в виде влюблённости в самого себя, такого нелюбимого и неоценённом по достоинству значимыми для него людьми.

При дальнейшем воздействии стрессов и фрустраций на сознание человека, его аутизм и нарциссизм способны породить некрофилическую психопатию. Как писал Фромм, «гнетущая, лишенная радости мрачная атмосфера в семье часто способствует возникновению элементов некрофилии (как и развитию шизофрении)». В данном случае, некрофилия позволяет человеку найти некую оптимальную для его психологического состояния, форму отношения к окружающим его людям и форму взаимодействия с ними. Жестокий, несправедливый, страшный мир людей (не по факту, а по аутически-нарцисическому восприятию) превращается в сознании человека, в мир неодушевлённых, а значит безопасных, предметов, которые можно игнорировать, и которыми можно манипулировать.

В этом смысле украинство оказало самому украинскому из всех украинских президентов неоценимую услугу, оно дало ему чёткие идеологические схемы, которые позволяют ему расставить все предметы по своим местам. Именно предметы, а не людей. Точнее в данном случае люди неотличимы в его сознании от предметов. Именно поэтому люди-предметы должны быть должным образом исправлены и правильно расположены. Так, как того требует идеология украинства. Вся деятельность Ющенко на посту президента направленная на то, чтобы подчинить живое мёртвому. Украинский президент хочет таким образом переделать живых людей (их ценности, идентичность, язык, культуру, поведение и т.д.) чтобы они полностью соответствовали мёртвым схемам его идеологической доктрины. Ющенко, как типичный «свидомый» не только по-религиозному, фанатично убеждён в абсолютной правильности своих идеологем, но и свято верит в то, что эти идеологемы должны быть аксиомами для всех тех, кто живёт на территории Украины. Некрофилу сложно понять, что Жизнь не может быть стандартной и симметричной, он не в состоянии увидеть в другом человеке живое, а значит свободное существо, которое руководствуется собственными аксиомами и самостоятельно определяет свою жизнь.

Виктор Ющенко сам по себе не интересен. Он - плоская, серая, безвольная, ограниченная как духовно, так и интеллектуально личность. Но он крайне интересен как персонификация всего украинства. То, что он стал президентом Украины не случайность, а очевидная закономерность. Нет ничего более естественного, чем его президентство. Именно такой человек должен был рано или поздно возглавить проект «Ukraina». В этом смысле он человек-судьба.

Некрофилические идеологии, пожирающие живых людей не меньшая редкость, чем люди-некрофилы. Политическое украинство, в форме так называемого украинского национализма, один из таких уцелевших реликтов. В контексте Европы начала прошлого века, на фоне итальянского фашизма и германского национал-социализма, украинский национализм выглядел естественно. Тогда была мода на такие идеи. Но в начале XXI века украинство больше напоминает даже не политическую девиацию, а духовную перверсию. Ведь когда общаешься со «свидомым», понимаешь, что их фанатизм это даже не особое состояние сознания, а судьба. В душах этих людей выведенная кем-то когда-то мифология и набор незамысловатых идей, заменили реальную действительность и стремятся подменить собой саму жизнь!

Вот она – «нэзалэжна та самостийна», только живи и радуйся жизни! Так ведь нет! В головах «свидомых» иная картина. Кругом враги, предатели, шпионы! И все они точат ножи, чтобы вонзить их в спину Украины. А почему? Да потому что не все идут строем. Точнее практически никто не хочет идти строем. Для человека с карцерным типом сознания это уже само по себе преступление. Не хотят идти строем, значит, не любят Украину.

Дело даже не в сути политических доктрин украинства. Дело в том, что оно пытается изменить людей и мир для того, чтобы эти люди и мир легко встраивались в придуманные кем-то идеологические схемы. Суть украинства вмещается в одной фразе – «ты должен…». Причем это «ты должен…» относится к сущности человека. Человек «должен» быть таким-то и таким-то, тем-то и тем-то. Но когда кто-то кричит о том, что все «должны быть…», то как правило, это «должны» относится не к «кому-то», а к «чему-то». «Они должны быть ЧЕМ-ТО». При таком подходе человек теряет свою субъектность и превращается в объект, нечто неодушевлённое, некое подобие предмета. Именно поэтому украинство это идеология некрофилов, предназначенная для людей-предметов, то есть для людей, лишенных возможности выбора (т.к. они «должны»), лишенных личной свободы, а поэтому и лишенных жизни. Это не уникальное явление. Любая тоталитарная идеология несет в себе некрофилию так как стремиться подавить человеческую свободу, превратить человека в вещь, в нечто неживое. В этом смысле, как было сказано ранее, украинство - это уцелевший рудимент прошлого.

Сейчас уже очевидно, что украинство второй раз потерпело поражение. Оно полностью отторгается обществом. Последние социологические исследования показывают, что рейтинг ВСЕХ украинских национальных сил во главе с президентом не превышает 1 %. (!) Это поражение ещё страшнее, чем военное поражение ОУН-УПА, потому что «свидоми», победив политически в 2004 году, сейчас полностью проиграли битву за умы и души людей. Их победа тогда, была главной предпосылкой их поражения сейчас. Получив всё, о чём они мечтали, они тем самым всё это потеряли. В этом парадокс украинства. Ему нельзя было побеждать, потому что победа для него равносильна смерти. Он может существовать, лишь что-то разрушая и против чего-то борясь. Украинство неспособно к созиданию. В этом его глубинная некрофилическая сущность. Победа для него равносильна поражению. И после такого поражения украинство уже не поднимется. Поэтому потеря «свидомыми» власти это всего лишь вопрос времени. Теперь речь уже не идет о легитимности отдельных политиков или политических сил из национально-патриотического лагеря, сейчас речь идет о том, что режим «свидомых» нелегитимен в целом, а их идеология вызывает у населения только отторжение.

Откуда вся эта гламурная любовь к мёртвым, охватившая всё украинство? Всё предельно просто. Поражение вызвало у них сильнейшую фрустрацию, а фрустрация обострила до предела некрофилию. Живые для них это всего лишь досадное раздражение. Живые совершенно неправильные. Они не хотят быть такими, какими они ДОЛЖНЫ быть. Живые недовольны. Живые сопротивляются.

А мёртвые хороши тем, что они мертвы. Они такие, какими их нарисует пропаганда. Они – герои! У нас мёртвые любят Украину сильнее, чем живые. Они совершенны в своей мёртвости и украинстве. Отсюда и официальный культ обожествления мёртвых. Для украинства жертвы голодомора – герои. Но как жертвы могут быть героями? Люди безропотно умирали голодной смертью. В чём их героизм? Чему можно научить на их примере мальчишек? Что это за мужчины, которые сидели и смотрели, как медленно от голода умирают их дети и жёны? Почему они не пошли на пулемёты, которыми их якобы окружили? Почему не умерли по-мужски, по-человечески, не дав свой последний, неравный бой?

Голодомор одна из самых трагических страниц в нашей истории. Но главный его трагизм не в смерти людей. Для живых, в данном случае, важно не то, от чего умер человек, а ради чего. А в 30-х умирали от голода. Эта смерть была позорной, это смерть была смертью рабов. В ней нет ничего героического, нет ничего поучительного, на её примере нельзя воспитывать детей! Голодомор это не наша гордость, а наш позор! Об этом надо молчать. Это надо как можно быстрее забыть. Мемориалы воздвигают не трупам, а тем, чья жизнь оказалась выше смерти, тем, кто сделал всё, чтобы победить Смерть, даже ценой своей личной жизни! А о трагически умерших родных и близких просто скорбят, но в душе, по велению своего сердца, а не на торжественных мероприятиях, где по команде зажигают, централизовано закупленные свечи.

Государственный культ голодомора, это духовно-психологическая агония украинства. «Свидоми» всё глубже проваливаются в виртуальную реальность своей идеологии. Все их действия с каждым днём становятся более абсурдными, так как направлены не на реально существующую Украину, а на её идеальный образ, в их сознании. Именно поэтому им проще иметь дело с мёртвыми. Но мы то живые!

Впервые опубликовано 01.12.2008. на сайте «Руська Правда» www.ruska-pravda.com

* * *