Архив графини Д.

3. От него же

(Получ. 15 апреля.)

Ура! милая, дорогая графиня, – я не в силах называть Вас только «многоуважаемой», – ура! я отгадал: Вы собираетесь навестить тетушку. Лучше этого Вы ничего не могли придумать. Если б я знал, что тетушку зовут Анной Ивановной Кречетовой, я давно мог бы дать Вам о ней самые точные сведения. Правда, я никогда ее не видал, но с раннего детства много о ней слышал, потому что она имела какой-то процесс с моим отцом. Она живет все в той же деревне, в которой протекла часть Вашего детства, т. е. в Красных Хрящах (какое ужасное название!). Эти Хрящи в тридцати верстах от Слободска, но в другую сторону от моей Гнездиловки. Впрочем, если, минуя город, ехать проселком, между нами будет не более тридцати двух или тридцати трех верст.

Вчера, получив Ваше письмо, я, конечно, сейчас поскакал в город исполнять Ваше поручение. Отыскать Вашу подругу детства мне было очень легко, так как я с Надеждой Васильевной хорошо знаком; ее муж управляет у нас палатой государственных имуществ. Надежда Васильевна была очень тронута Вашим воспоминанием; сегодня я снарядил ее в Хрящи, чтобы зондировать тетушку. О результатах этой поездки имею честь почтительнейше донести.

Тетушка, узнав, что вы собираетесь к ней приехать, выразила безумную радость. Она сказала, что Вы ее ближайшая родственница, что она любила Вас, как дочь, что ссора с Вами была самым сильным горем ее жизни, но что теперь, если Вы решились забыть прошлое, она примет Вас с распростертыми объятиями. Она сама напишет Вам об этом, если хватит силы. Она действительно очень стара и больна. У нее живут две ее двоюродные племянницы, княжны Пышецкие, на которых, по замечанию Надежды Васильевны, известие о Вашем приезде произвело не особенно приятное впечатление. Эти княжны, вероятно, боятся потерять тетушкино наследство, – очень оно Вам нужно! Кроме того, при тетушке живет давно, – Вы, может быть, видали ее в детстве, – какая-то Василиса Ивановна Медяшкина. Это простая приживалка, но забрала такую власть над тетушкой, что распоряжается решительно всем.

Мне остается ответить на два пункта Вашего письма. Поездка моя в Одессу была не бесплодна. Операция заключается в том, что Сапунопуло сразу уплачивает все мои долги и за это берет меня, т. е. все мое имущество, в кабалу на неопределенное число лет. Мы спорим о подробностях, но, вероятно, придем к соглашению. Ликвидация усложняется тем, что у него есть дочь Сонечка, которая очень со мною кокетничает. Мне кажется, что во мне ей нравится не столько наружность, сколько придворное звание. Эта девица немногим моложе меня, дурна, как смертный грех, и имеет всевозможные претензии: говорит на пяти языках, играет на фортепиано и на арфе; кроме того, поет и даже пишет стихи. В такую энциклопедическую кабалу я, конечно, не пойду.

Зачем Вы непременно хотите знать, от кого и что я слышал о Вашей дружбе с Кудряшиным? Клянусь же Вам, что я решительно ничего не слышал, а упомянул о Кудряшине потому, что раз действительно ему завидовал, видя, как Вы были с ним любезны. Да и что такое я мог слышать? Вы не только царица по красоте, – Вы и во всех других отношениях стоите на такой недосягаемой высоте, что никакая злая клевета не может дотянуть до Вас своего змеиного жала.

А теперь позвольте мне на время забыть и Кудряшина, и Сапунопуло с дочерью, и все остальное, чтобы предаться одному занятию: считать дни и часы до того счастливого мгновения, когда приезд Ваш окончательно сведет с ума и без того уже безумного, но искренно Вам преданного