Аристарх Бессмертный

Избушка была совершенно обычная. Как и положено избушкам, она едва не заваливалась на бок, крыша поросла мохом, так что не разобрать, чем некогда крыли древнее строение. Единственное окно вряд ли пропускало много света, и что в это окно вставлено: стекло или пластина слюды, не сказал бы никто. На цегловую трубу нахлобучен треснувший горшок. Одним словом, годная развалюха, всё, как полагается. А обычность заключалась в том, что не было у избушки куриных ног, и ступа с метлой наизготовку не ожидала у порога, и даже черепов, вздетых на колья, видно не было.

Так или иначе, в избушку предстояла ткнуться. Бродить по комарам уже не было сил.

Аристарх собрался с духом и постучал. Ответа не последовало.

А что хотел? Чтобы в неведомой глуши подобная развалюха была обитаемой? Никого там нет, можно сразу уходить. Как говорится, поцелуй пробой и ступай домой.

Отправиться домой Аристарх был готов сию минуту, но где тот дом? Это ж подумать только, двадцать первый век в разгаре, а он заблудился в лесу, словно поляк при Сусанине.

Дверь в избушке оказалась не щелястая, как у сарая, а плотная, сбитая из подогнанных плах. За такой дверью и зимой тепло, ветром её не вдруг продует.

Ручки не было, Аристарх ухватил за болтающуюся клямку, потянул на себя, сначала слегка, потом сильнее. Деревянная клямка беззвучно обломилась. Только теперь Аристарх понял, что дверь надо не тянуть, а толкать; она открывается внутрь. Если подумать, так и должно быть, а то зимой завалит дверь снегом, и выбирайся через крышу.

Внутрь дверь открылась с долгим противным скрипом.

Аристарх ожидал увидеть просевший потолок, провалившиеся половицы, деревянную труху, изображающую останки мебели, но избушка оказалась жилой, в ней царил относительный порядок, и было жарко натоплено.

— Есть кто живой? — неуверенно спросил Аристарх.

На печи зашевелилась груда тряпья и показалась личина обитательницы избы. Были бы у избушки курьи ноги, хозяйка бы точно сошла за бабу-Ягу.

— Чую-чую!.. — забормотала она.

— Что, русским духом пахнет? — спросил Аристарх, справившись с замешательством.

— Какой в тебе дух? — отпарировала ведьма. — Табачищем смердит!

— То-то у тебя в дома воняет, хоть топор вешай, — схамничал Аристарх, но, вспомнив о своём плачевном положении, сменил тон: — Вы не подскажете, где тут дорога, чтобы из лесу можно было выйти?

— Понятно!.. К людям, значит, захотелось. А хочется ли людям, чтобы ты к ним заявился? Ты сам-то как, дело пытаешь или от дела лытаешь?

Старушечьей зауми Аристарх на дух не переносил и подобные подходы обрывал беспощадно. И сейчас, когда недобрая судьба загнала его в чащобу, отвечал не слишком вежливо:

— Не пытаю я никого! Мне домой надо, а я в лесу заблудился. Выведете меня на дорогу, я заплачу сколько надо.

— Тоже понятно, — продолжала гнуть своё старуха. — Блудить вы все мастера. Потому и дома у тебя нет. Квартера имеется, а дома — нет. Опять же, службишка есть, а дела, чтобы душу грело, и в заводе не бывало.

— Ты, бабка, никак гадалка? Так я в эти штуки не верю, меня цыганщиной не проймёшь. Хочешь, чтобы ручку позолотил, выведи на дорогу.

— Всех вас на истинную дорогу выводить, — проскрипела старуха, — путеводный клубочек дать… Клубок — дело не хитрое, а вот нитку спрясть, да в правильный клубок смотать — попробуй. Опять же, с чего прясть, когда ни льна, ни овна? Из волчьей шерсти? Так волчий клубок тебя в такое дуролесье заведёт, устанешь проклинать.

Аристарх больше не возражал, слушая ворчание безумной молча. Бабка явно вообразила себя бабой-Ягой и отыгрывала взятую на себя роль. Неясно одно, чем она жива в этой глухомани? Наверное, ходит кто-то, ухаживает. Старуха среди сельчан наверняка слывёт колдуньей, вот и боится народ. А если вдуматься, не такая уж здесь глухомань, это он, человек городской, вообразил невесть что, а на самом деле пансионат, где собирался отдыхать Аристарх, находится совсем рядом.

Сойдя с тренкура, обозначенного, как маршрут номер два, Аристарх проплутал чуть больше часа, а за это время далеко не умотаешь.

«Умотаешь… это с клубком, что ли?»

Старуха тем временем полезла с печи, нащупывая босой ногой карзину. Вторая нога была надёжно упрятана в подшитый валенок.

Бодро проковыляв к двери, старуха распахнула её, впустив внутрь свет и комаров.

— Чем тебе не дорога? — корявый палец указал на сплётшуюся стену кустов. — Изнежен ты, молодец, и капризен. Небось, хочешь, чтобы тебя накормили, напоили и в баньке попарили. А дорогу указали торную, хоженую. Только угощениев на тебя в доме не запасено. Пить хочешь, это дело святое. Вон кипень позадь избы. Вода чистая, студёная, ключом бьёт. В кринице ковшик берестяной плавает — пей, сколько душа просит. А бани у меня нет, сама в печке моюсь. Хочешь — полезай в печь.

— Вот уж, спасибо, — открестился Аристарх. — Водички попью, а дорогу ты мне, всё-таки, покажи. Пансионат «Лесные дали» — не так далеко отсюда.

— Лесные дали тут повсюду, искать не надо.

Хромоногая доковыляла к кустам, раздвинула клюкой ветки.

— Тута тропка и начинается. Знаешь, как кусты эти называются?

— Ива, — ответил Аристарх.

— Это, по-вашему, по городскому — ива, а по-русски — брединник. Вот по нему и надо брести. По сторонам, глянь: берёзки, осинки — ровные, гладкие, но так плотно стоят — не протиснешься и без топора не пройдёшь. А через брединник, хотя и намучаешься, но пролезешь.

— Так ведь костюм изорвёшь в ивняке.

— А ты что хотел? По свету ходить и драным не быть? Как мальчишки говорят: «На ёлку влезть и жопу не ободрать. А, коли спинжака жалеешь, то садись на камычец и жди, когда за тобой ветролёт прилетит. Дождёшься ли — не знаю. Допрежь они сюда не залётывали.

— Куда тропка выводит? — спросил Аристарх.

— К людям, родимый. Бывают ещё звериные тропы, но по ним тебе не пройти, разве что на четверачках. Как выйдешь куда, спросишь дорогу. Там, поди, лучше объяснят, чем я бестолковая.

— Спасибо на добром слове, — сказал Аристарх и шагнул в заросли брединника. Ему до смерти надоел сказочный антураж.

Во всём виновато было имя. С каким-нибудь Николаем или Алексеем подобных приключений не случается. Зато на бедного Егорку все шишки валятся. А уж Аристарху достаются не шишки, а булыжники и кирпичи. Разве что метеоритов на него не падало, а так во всяком деле на его долю доставалась непруха. Вроде бы во всём Аристарх был неприметным середнячком, но неприятности замечали его издали. Школу он окончил на одни тройки. Зачем стараться, если всё равно случится что-то такое, что выше тройки он не получит. Институт юный абитуриент выбрал такой, где был самый низкий конкурс, и, к своему удивлению, поступил. Называлось это богоугодное заведение Академией Управления. На вступительной лекции им объявили: „Вы, будущие руководители государства“».

В результате, по окончании вуза Аристарх сумел устроиться в многофункциональный центр муниципальных услуг. Никакого высшего образования там не требовалось. Возможностей для карьеры тоже не было, во всяком случае, Аристарх их не видел.

Большинство учащихся академии были девушками, большинство операторов центра также относились к женскому полу. Казалось бы, в чудесном цветнике дела любовные должны обстоять — лучше не бывает. Но и тут у Аристарха получился сплошной облом. Его просто не считали за мужчину. И то сказать, какая может быть личная жизнь, если ютишься в одной комнате с матерью в многонаселённой коммуналке.

Начав зарабатывать в многофункциональном окошке, Аристарх поддался на уговоры навязчивой рекламы и, взяв в банке ипотечный кредит, приобрёл затруханную однушку в старом фонде. В результате, попал в многолетнюю финансовую кабалу. Как говорится, берёшь чужие и на время, отдаёшь свои и навсегда. К тому же, в отдельной квартире питаться приходилось отдельно от матери, к чему Аристарх не привык. Жалкие гроши, остающиеся от ипотеки, улетали с космической скоростью, а девушки требуют расходов: цветы, рестораны, то да сё, о чём Аристарх имел самое смутное представление.

С Виктором или Никитой подобных бед случиться бы не могло, они бы шли по жизни победителями, а Аристарху, что бы его имя не значило по-древнегречески, всякое лыко в строку.

Когда в учреждении объявили, что в профкоме имеются бесплатные путёвки в пансионат, Аристарх подал заявление, по большей части для того, чтобы лишний раз убедиться, что ему ничего не дадут, но неожиданно путёвку получил и отправился в «Лесные дали», оказавшиеся лесными далями в самом прямом смысле слова. В первый же день, выйдя прогуляться перед обедом. Аристарх сошёл с пронумерованной дорожки, заблудился и теперь брёл сквозь брединник, мечтая выйти хоть куда, лишь бы в места населённые.

Помалу непроходимое мелколесье сменилось лесом стройным, и тропка под ногами начинала появляться, хотя и капризная. Она то и дело намеревалась свернуть в сторону, а то и вовсе потеряться в зарослях вереска, но словно зажиленный ведьмой клубок выводил Аристарха на правильный путь, пока дорога не стала торной, а потом и вовсе разделилась натрое, как то непременно бывает в сказках. Даже камень при развилке был. Впрочем, кто-то, видать, пытая дурную силу, выворотил его из земли, да так и бросил. Надпись на камне, если и была, то оказалась лицом к земле, и прочесть её не удавалось.

Не нравилось это дело Аристарху, но если вдуматься, что ему вообще нравилось?

Поразмыслив, Аристарх пошёл по той тропе, что показалась пошире и поутоптанней.

Ушёл он недалеко. Дорога ощутимо заворачивала назад и ныряла в лес, к тому же, на самой опушке Аристарх увидал чьи-то кости. Массивные позвонки валялись на песке, наподобие гигантской змеи, толстенные рёбра, изгибаясь, торчали в небо. Черепа Аристарх не нашёл, да и не искал особо. Зато на конце одного из мослов увидал копыто. Оно было размером едва ли не с Аристархову голову, а может, то показалось от неожиданности и испуга. Отличить лошадиное копыто от лосиного, Аристарх, бывший городским жителем, не умел, зато сразу вспомнилось читанное в детстве: «Налево пойдёшь — коня потеряешь». Коня у Аристарха не было и не предвиделось, но немедленно подумалось, что зверь, сожравший этакого коня, наверняка проголодался и караулит поблизости. Еловый бор, черневший впереди, мрачно подтверждал догадку.

Аристарх вздрогнул и, пыля штиблетами, поспешил назад.

Куда теперь? Думал не долго, свернул на ту тропу, что уводила подальше от места страшного пиршества.

Дорога была приличная, сухая грунтовка, даже не очень пыльная. Следы Аристарха чётко отпечатывались на ней. Никаких других следов рядом не было.

Впереди показался дом, и это обрадовало Аристарха, тем более что дом был не деревенский, а трёхэтажный особнячок, какие строят провинциальные нувориши, не знающие, куда девать бесчестно нажитое.

Трёхметровый кирпичный забор, с ажурным стальным гребнем сверху, чтобы не заглянуть и не перелезть. Металлические ворота, наверняка запертые на хитрый электронный замок. Из-за забора выглядывали верхние этажи особняка. Над тремя жилыми этажами торчала обязательная башня ещё на три этажа высотой.

Аристарха всегда интересовало, какая семья должна быть у человека, выстроившего подобные хоромы. Интерес чисто теоретический, поскольку Аристарх понимал, что внутрь его не пустят даже на экскурсию. Но в данном случае отступать было некуда, Аристарх собрался с духом и, не найдя звонка, постучал. Не выгонят же погибающего человека, должны хотя бы дорогу указать.

Результат традиционно разочаровал: на стук просто никто не ответил. Лупить по воротам подходящим камнем Аристарх не осмелился; охранник, а у таких строений непременно есть охранник, разозлённый грохотом, может отоварить этим же камнем по башке.

Подумав малость, Аристарх решил отыскать дорогу, по которой приезжают хозяева, но и тут удачи не было. Обойдя особняк кругом, Аристарх не нашёл ничего, напоминающего автомобильный след. Можно сказать, взяли дом и поставили посреди пустого места. Как сказала бы давешняя бабка: «На ветролёте спустили».

Делать нечего, снова принялся стучать. Даже ногами пинал ворота, но безо всякого результата. Попытался выворотить камень, торчащий из земли и садануть им, уже не думая о последствиях, но не осилил, слабей оказался того, что орудовал на распутье. Умаявшись, уселся на валунок и хотел заплакать. Мужику не годится слёзы точить, но был у Аристарха в арсенале такой приёмчик: поплакать, когда недобрая судьба окончательно берёт за горло. В таких случаях, бывало, что и попустит в чём самую малость. На этот раз слёзы из глаз не выдавливались, зря Аристарх хлюпал носом и морщил лицо.

Отдохнув малость, ухватился за ручку, приваренную к воротам, и попытался встать. Лёгкого усилия оказалось достаточно, чтобы ворота открылись. Они были не заперты, но открывались наружу, и толкаться в них можно было до второго пришествия.

Между прочим, мог бы и догадаться: нувориши именно так и делают, хоть лишний вершок, но себе приверстать.

По ту сторону ворот тоже никого не было. Двор напоминал безжизненный лунный пейзаж. Он весь был засыпан гарью, ни единая травинка не пробивалась сквозь неё к солнцу.

Аристарх прохрустел к дому, безнадёжно поторкал в очередные двери. Наученный прошлым опытом подёргал и потолкал их, и довольно скоро обнаружил, что дверь отъезжает вбок, словно у вагона метро.

Внутри было темно и не пахло жильём.

— Есть кто? — отчаянно пискнул Аристарх.

— Кто?.. — откликнулась пустота.

Тут бы самое время заплакать от страха и безнадёжности, но слёзы даже у самых умелых плакальщиков выжимаются сами по себе, а не по желанию хозяина.

— Домой хочу, — прошептал Аристарх.

— Чу… — насторожилась тишина и вдруг завыла: — У-у!..

Аристарх кинулся к выходу, но двери как заклинило: ни тудой, ни сюдой, ни слева направо, ни справа налево.

— Выпустите!

— Ещё чего захотел, — возразило эхо.

После такого остаётся только бежать сломя голову, но куда? Назад — не пускают, вперёд — страшней страшного. Но и стоять, сломя голову… попробуйте, если есть лишняя, покуда не сломленная, голова.

— Я только спросить, и сразу уйду… — решился Аристарх.

— Уйду? Куда? — вступил в разговор голос.

— Домой!

— Мой!.. — кажется, это снова было эхо.

Ждать стало невмоготу. В таком состоянии люди сами идут на эшафот, не думая, что ведь ничего особенного не случилось.

Полумрак полупустого помещения, и кто-то пугающий невнятными словами. Или что-то, но всё равно — пугающий.

Аристарх обнаружил, что сидит на полу, и тело не желает вставать. Скорей уж, оно готово пасть ниц. Но до такого покуда не дошло, не привык современный человек, как он ни будь ничтожен, ползать на брюхе перед неясно кем. Аристарх с трудом поднялся, на ватных ногах шагнул в дальний, самый тёмный угол зала. Там обозначилась полоска света, и открылась дверь. Чего ожидал Аристарх, он потом сам не мог сказать, а появился из дверей старикан самого жалкого вида. Изморщиненное лицо, на подбородке пяток волосин, которые при всём желании не получалось назвать бородой, сгорбленная фигура, скрытая в складках халата, некогда роскошного, а ныне изветшавшего до невозможности. На ногах у старца красовались шлёпанцы, а на лысой голове — потемневшая от времени корона с огромным красным камнем во лбу.

Вид старика был столь нелепо карнавален, что страх у Аристарха испарился неведомо куда.

— И что тебе здесь надо? — проскрипел старикашка. — Я тебя звал? Нет, не звал, на кой ты мне сдался? И войной на твоё государство не ходил. Войска у меня вовсе не осталось, ни единого головореза. Слушай, может у тебя невесту похитили? Так это не я, право слово. Ты на меня посмотри, куда мне чужая невеста? Годы мои не те, с красными девицами баловать. Вообще, как ты сюда попал?

— Мне старуха путь указала, — извиняясь, произнёс Аристарх. — Я в лесу заблудился, хотел дорогу к дому спросить, а она сюда направила.

— А! Жива ещё старая! Так она ничего не умеет, как ко мне добрых молодцев направлять. Ужо дождётся, что я ей вторую ногу обломаю.

Аристарх слушал сказочный бред, не зная — верить или возмущаться.

— Куда же мне тебя пристроить? — рассуждал коронованный дед. — Биться с тобой не с руки: у тебя меча нет, у меня — здоровья. С невестами мы оба в пролёте. Слушай, может тебе денег надо: злата-серебра, казну несметную?

— Деньжонок было бы неплохо, — согласился Аристарх, — только кто же их даст? Беспроцентные займы бывают только в мышеловке.

— А я, пожалуй, дам, — оживился старец. — Давай устроим так: ты займёшь моё место со всею властью и богачеством, а я пойду на покое век доживать.

— Какое ещё место? Тебе по всему видать, не на службу ходить, а пенсию получать по инвалидности.

— Да ты, что, меня не признал? Кащей я. Бессмертный, али не слыхал обо мне?

— Слы-хал!.. — протянул Аристарх, уже готовый верить во что угодно. — Только как я твоё царское место займу? Ты бессмертный, а я — нет.

— Ничего, сделаем. Главное — захотеть, а там — сделаем!

Услышанное не лезло ни в какие ворота. Снились бы Аристарху дурные сны, он бы и происходящее за сон принял, а так приходилось катиться по течению, оставив всякое понимание на потом.

Вслед за венценосным хозяином он прошёл в богато убранное помещение, освещённое десятком несгораемых, да ещё и бездымных факелов.

— Тронный зал! — объявил Кащей, указав на резное кресло, стоящее на небольшом возвышении. — Жаль свиты у меня не осталось, попримёрли все. Заморских послов так и вовек не бывало — какие послы в царство Кащеево? Хочешь, сиди на троне в гордом одиночестве. Я тут бывать не люблю, надоело гордиться перед самими собой. Пошли дальше. Двери тут все заперты, но ты жезлом коснись, они откроются. Уходить буду, жезл тебе оставлю: владычествуй на здоровье, а мне он всё равно без надобности. Вот здесь у меня пиршественный зал…

Как и тронный, зал пиршественный освещался факелами, а окон не имел. Во всю его длину тянулся складной стол, персон, наверное, на сто. По телевизору Аристарх видел, что такой стол был в родовом замке Генриха Наваррского, будущего славного французского короля Генриха Четвёртого. По будним дням стол накрывался на шесть человек, а понадобится, можно его раздвинуть, сколько зал позволит.

— Гостей тут тоже вовек не бывало? — спросил Аристарх, уже отдышавшийся и прекративший вздрагивать от каждого слова.

— Отчего же, бывали гости. Богатыри забредали, иные так и с дружинами. Помню, принц Калистрат со всем двором заявился, чтобы меня повоевать и голову мне отсечь. Даже палача с собой притащил — меня казнить. Я их как гостей дорогих принял: сначала накормил, напоил и только потом по могилам сложил. Это ж невежей надо быть: убивать гостя не накормивши. Калистрату я последнему голову отрубил тем самым мечом, что палач принёс; вон он, на стене висит. Поставил голову на серебряное блюдо, так она целую неделю глазами лупала и губами шлёпала. Я спрашиваю: «Что тебе, Калистратушка?» — а она шепелявит: «Помилуй, отпусти…» — «Так кто тебя держит, болезный? Ты не связан, ступай, откуда пришёл!» — Кащей рассмеялся дребезжащим смехом, словно сухие кости перекатывались в чугунном котелке. Аристарха от этого смеха вновь озноб пробрал.

— Ты-то чего пугаешься? — удивился Кащей. — Ты ко мне с добром пришёл, так и я к тебе по-хорошему. Давай дальше хозяйство принимать, без описи, но и без обмана. Скатерть на столе не простая, а самобраная. Сядешь на хозяйское место, хлопнешь по скатёрке ладонью и желай, что душе угодно: хоть сиротский кусок, хоть банкет на весь мир. Сам-то я давно пиров не закатываю: желудок сладкое кушанье не принимает, и печень болит. А ты себя побалуй: скатерть у меня умная, она и медвежий окорок с хреном может приготовить, и ризотто под сепией подать; знай требуй. Что люди едали, то и тут видали.

Аристарх, которому названые угощения были равно незнакомы, судорожно кивнул.

— Ты, я вижу, ждёшь, когда я тебе сокровища вручу, — догадался Кащей. — Так это я мигом! Сейчас будет царская опочивальня, а за ней и сокровищница. Иначе нельзя, чтобы никто даже ночью к злату не пробрался.

По сравнению с парадными залами опочивальня была невелика и почти всю её занимала кровать под ветхим балдахином.

— Клопов нет, — сообщил Кащей. — Тараканов — тоже, и, вообще, никакой мелкой живности, кроме червей. Моё царство — царство мёртвых. Небось, заметил, как по моей тропе пошёл, так и комары кусать перестали.

Ничего такого Аристарх не заметил, но даже отсутствие гнуса и комаров радости не принесло.

— Чистое бельё, захочешь, сам перестелешь, — Кащей указал на пузатенький комод, — А царские наряды в армуаре висят. Всё понял? Теперь пошли сокровищами несметными любоваться.

Более всего сокровищница напоминала кладовку. Стояло в ней несколько сундуков, по стенам были развешены какие-то тряпицы.

— Воздуха и поволоки драгоценные. — с гордостью изрёк Кащей. — Золотым шитьём изукрашены, скатными жемчугами расшиты.

— Какой же это жемчуг? — попенял Аристарх. — Камушки серые.

— Потускнели со временем. Поновить, так засияют ярче прежнего. Их отпороть надо, перемешать с белоярым пшеном и дать склевать рыжему петуху. На другой день петуха зарезать, перлы промыть и нашить на старое место. Всего делов. Самому не управиться, Марью Искусницу призови, она такие вещи на раз делает.

— Как её призвать?

— Научу. Всё в своё время. Теперь сундуки смотри. Вот в этом — серебро, в этом — золото. Пудов по тринадцати, не меньше.

В сундуках, заполненных едва на четверть, грудой лежали тяжеловесные старинные монеты. С дурно отчеканенных кругляшей строго взирали грифоны, орлы и физиономии иноземных правителей. В нумизматике Аристарх ничего не понимал, но догадался, что стоит это старьё куда как побольше, чем драгметаллы в нём заключённые.

— Со златом осторожнее, — предупредил Кащей. — Часто сундук не отпирай, подолгу не возжайся, не пересчитывай — зачахнешь. Вредный металл, когда его много. Вот в этом ларце — камни самоцветные: яхонты и лалы. Все у лучших гранильщиков побывали: сияют — глазам больно. Кое-что в оправах, но большинство так лежит. С камушками играть можно, они силу сберегают. А в последнем сундуке самое ценное свалено: орденские цепи, царские венцы, герцогские короны. У меня так заведено: которого государя побью, коронные драгоценности себе забираю. Вот и скопилась немалая груда. Скипетры, вон, в углу поленицей сложены. Толку в них, почитай, нет, но берегу, не выбрасываю — память, как-никак.

Наскоро покончив с инвентаризацией несметной казны, Кащей и Аристарх вернулись в тронный зал, где позади царского места обнаружилась маленькая дверца, за которой оказалась винтовая лестница, идущая как вниз, так и наверх.

— В подвалах — тюрьма, — пояснил хозяин. — Казематы, пыточные камеры, допросные и прочее в том же духе. Сейчас там пусто, ничего нет, ржавые цепи, крючья, дыбы. Может, где скелет какой завалялся. В общем, ничего интересного. А вот наверх — сходим.

Весь второй этаж занимал один обширнейший зал. Стены в нём были задрапированы гобеленами, на которых развешано оружие.

— Клещей-пухоедов и моли у меня тоже не водится, — погордился Кащей, — а то бы все ковры давно истлели. Оружие трофейное, с ним народишко меня побивать приходил. Только как меня побьёшь, когда я бессмертный?

— Яйцо, в яйце — игла… — начал Аристарх.

— А этого — не надо, — строго остановил Кащей. — Не балуй с запретным.

На всякий случай Аристарх немедля сменил тему.

— А где тут окна?

— Ишь, чего захотел! Чтобы в царстве мёртвых окна были.

— Снаружи я окна видал, а на третьем этаже так даже балкончик.

— И что с того? Ты на кладбище приди: снаружи все могилки как на ладони, а из гроба глянешь — ничего на видать. Ни окошек, ни дверей, полны горницы людей. Отгадай загадку: что такое? Ответ: гробы на кладбище. Вот и дворец мой навроде гроба, только благоустроенный.

Кладбищенская тема очень не понравилась Аристарху, и он в очередной раз впал в уныние. Кащей, между тем, продолжал рассказ:

— Ты, главное, помни, что законы пишутся для чёрного люда, а для нас, царей, закон не писан. Так и пословица говорит. Или, вот, ещё… Говорят, в гробу карманов нет, а ты сам видел, сколько у меня всякого добра скоплено. То же и с окнами: нет-то их — нет, а как понужнобится, то появятся.

— Зал этот для чего?

— Не знаю… — Кащей пожал плечами. — Просто так. Не годится царскому дворцу одноэтажным быть. А раз есть второй этаж, то в нём надо что-то устроить, пусть и ненужное. Но ты можешь всё по-своему переделать. Только на башне перестраивать ничего не надо. Там у меня обсерватория, без неё царить затруднительно.

— А на третьем этаже?

— Нет никакого третьего этажа. Снаружи одна кажимость, головы дурить. И балкона никакого нет. Сейчас пойдём, сам увидишь.

Кащей потопал по винтовой лестнице. Аристарх последовал за ним. Через несколько поворотов они очутились в обсерватории, а точней, на верхнем этаже башенки. Окна здесь имелись, но на высоте двух человеческих ростов, так что выглянуть наружу не представлялось возможным. Ещё выше перекрещивались потемнелые деревянные балки, и видна была крыша из аспидно-чёрного природного шифера. Никакого оптического оборудования в обсерватории не имелось, да и мебели не было — ни единой табуретки или скамеечки, только голые стены обшитые вагонкой. Лишь на одной стене красовалось круглое зеркало полированного металла. А может быть, то было и не зеркало; когда Аристарх заглянул в него, отражения он не увидел.

— Вот оно, честное зерцало! — торжественно произнёс Кащей. Он провёл костлявыми пальцами по серебряной глади. — Светлое око видит далёко. Покажи нам, что делается во граде Багдаде!

По серебру пробежала лёгкая рябь, и словно включился экран телевизора: показалась какая-то улица, бегущие люди, послышались крики, вой полицейских сирен. Кто-то мёртво лежал на мостовой, кого-то на носилках тащили к карете скорой помощи.

— Опять террористы бомбу взорвали, — с удовлетворением произнёс Кащей. — А говорят, в Багдаде всё спокойно. Я так понимаю, что мир и без меня в пропасть катится.

— Оно что угодно может показать, — спросил Аристарх, — или только теленовости?

— Как есть — всё. Ты заклинание запомнил? «Светлое око видит далёко» — потом по зерцалу пальцами проведи и требуй, что тебе показать. Всё увидишь. Хочешь подглядеть, чем твоя жена без тебя развлекается?

— У меня нет жены.

— Да знаю. Это я так, шутя. Нет жены, испробуй что другое.

Аристарх произнёс заклинание, осторожно коснулся зеркала. Боялся, что ударит током, однако обошлось. Загадал:

— Что делается в пансионате «Лесные дали»? Как там, хватились, что я пропал?

Зерцало пошло рябью, затем в проясневшейся глубине появилось изображение знакомого ресепшена. Перед конторкой с ключами стоял полицейский и слушал, что говорит администраторша.

— Зарегистрировался, вещи занёс в номер, сказал, что хочет прогуляться перед обедом, и пропал. Телефон не отвечает, вторые сутки найти не можем.

— Найдём. — уверенно объявил полицейский. — Может, он ногу подвернул и лежит в кустах. А телефон зарядить забыл, вот он и не работает. Или забрёл ваш постоялец в соседний посёлок и запил там.

— Не… Мы звонили туда, в магазин. Никто из наших водкой вчера не затаривался.

— Всё равно найдём. Если сердце в порядке, то никуда он не денется.

Изображение заморгало и погасло.

— Найдут, как же. — проскрипел Кащей. — На Ягиной тропе никакая собака след не возьмёт.

— Погодите! — опомнился Аристарх. — Как же так, я только сегодня заблудился. Обед, конечно, пропустил, но ужина ещё наверняка не было. А этот говорит про вторые сутки. Ночь-то куда делась? Темноты не было!

— Ты уверен? В окно, что ли, глядел, которого нет? У меня время по-иному течёт. Два дня! Могло и два года промелькнуть. Тому, кто бессмертен, на выверты времени внимание обращать не с руки. Станешь сам бессмертным — поймёшь. А пока знакомься: единственный мой и самый верный слуга.

По кровельному шиферу заскребли когти, и в отверстие под потолком протиснулась чёрная птица. Наверное, то был ворон, хотя бывают ли такие громадные вороны? Окажись он рядом, то пришёлся бы Аристарху по грудь. Ворон устроился на балке, скосил на Аристарха блестящий, как маслина, глаз.

— Прошу любить и жаловать! — возгласил Кащей. — Это новый царь: Аристарх Бессмертный! Служи ему, как мне служил, а я на покой уйду. Помереть мне никак, так хоть отдохну по-человечески.

На представление ворон не отреагировал, сидел, нахохлившись с презрительным видом.

— А сей — чёрный ворон. Имя носит заморское: Неве-Мор, что по-русски значит: Навья Смерть. Но зови его по иностранному, иначе обидится. Птица чудесная, смерти не знает, гибели не ведает. Он постарше меня будет. От живых людей ему ничего не надо, разве что глаз выклевать. Но для бессмертного царя, буде хорошенько попросишь, что угодно сделает. Дворцов строить он не умеет, а украсть что — это запросто. Углядишь в зеркале какое диво, скажешь: «Неве-Мор, птичий вор, принеси!» — и всё тебе будет. Даже если человека загадаешь. Взрослого мужика, особенно оружного, ему не охомутать, а детишек или девку красивую — всегда, пожалуйста. Но детишки тебе зачем? Своих нет, а Ивашек ты не ешь. Вздумаешь людоедствовать — запаршивеешь очень быстро, никакое бессмертие не поможет.

— Мне и в голову не могло прийти, — открестился Аристарх.

— Правильно понимаешь. Но это я так, на всякий пожарный случай предупреждаю. Вот с девицами — дело иное. Простых девок тебе не захочется, ты, всё-таки, царь, а настоящие красавицы, что и бессмертного взволновать могут, товар штучный, встречается редко и бывает трёх сортов: Марья Искусница, Василиса Премудрая и Елена Прекрасная. Первую по нужде можешь похитить и потребовать службу, ну, хоть жемчуг тусклый поновить. За работу обещай свободу и награду. Как она службу исполнит, не вздумай обмануть, раскаешься. Марья искусна не только работать, но и ловушки мастерить. Будешь царить не здесь, а в гнилом болоте главным жабом. С Василисой Премудрой вовсе не связывайся. Хуже нет, когда девка тебя умнее. Вот с Еленой Прекрасной, если сила мужская не иссякла, можно порезвиться. Только учти, у Елены Прекрасной всегда жених есть, она без этого не может, а он свою кралю искать отправится. Так ты за этим мордоворотом присматривай, народ дошлый, может пробраться путём нехоженым, о каком ни ты, ни я, слыхом не слыхали. Меча-кладенца ему, конечно, не добыть, кладенец у меня в ковровом зале на стене висит, но в нынешнем веке много иной дряни придумано. Притащит гранатомёт, полдома разнесёт, прежде чем ты с ним управишься. На него бы Змея Горыныча напустить, но помер Горыныч бездетным, оставил меня без защитника. Ты, ежели налево от придорожного камня ходил, должно кости его видел.

— Видел кости, — признался Аристарх. — Только какой же это Змей-Горыныч? У него ноги с копытами, вот такими, с мою голову.

— И что с того? Змей-Горыныч непременно с копытами должен быть и с хоботами. Вот ты сказки или, там, былины, читал? Хоть в одной видел такое: «Объявился Горыныч Змей, трёхголовый, бескопытный»?

— Не видел. — согласился Аристарх, который если и читал былины, то в таком нежном возрасте, что не запомнил ничего.

— Эх, люди, — вздохнул Кащей. — Ни ступить, ни молвить не умеют. Ну да ничего, пройдёт тысчёнка-другая лет, обучишься. А пока давай делом заниматься. Проси зеркало, чтобы показало, где лежит яйцо доброе, к делу пригодное. Да ты сперва заклинание скажи, а яйцо требуй опосля. Вот так. Видишь, какое яичко ладненькое? Такому сноса не будет!

— Взять его как? — спросил Аристарх, безуспешно царапая непроницаемую поверхность ногтями.

— Слуга у тебя на что? Царь ты или бродяга безродный? Цари сами яйца из-под гусыни не крадут.

— Оно разве гусиное? Я думал, куриное надо.

— Лошадь пусть думает, у неё голова большая. Тебе сказано: яйцо, а там — хоть крокодилье. Тебе приходилось крокодильи яйца есть? Вот и мне — нет. Так что радуйся, что досталось гусиное. И время зря не теряй, ты покуда ещё не бессмертный.

— Что делать-то?

— Ну, беда с тобой! И ты ещё удивляешься, что всё у тебя сикось-накось выходит. Учись, давай! Уйду на покой, некому подсказывать будет. Повторяй за мной: «Неве-Мор, птичий вор, принеси мне это яичко!»

Ворон снялся с насеста и канул за окно. Через минуту зеркало показало, как он пикирует на перепуганную гусыню, а ещё через минуту тёплое яйцо уже лежало в ладонях Аристарха.

Кащей выдернул из отворота мантии толстую ржавую иглу, какой только подмётки у сапог прошивать, протянул Аристарху.

— Коли!

— Что? — не понял будущий царь.

— Яйцо коли, да смотри, не расколи. Так коли, чтобы яйцо было колотое, да не расколотое. Понимаешь? Яйцо должно быть коленное, но не калёное. Калёным оно само станет с течением времени. Понял?

— Нет, — честно признался окончательно запутавшийся Аристарх.

— Бери иглу и проделай в яйце две аккуратных дырочки: тут и тут. Теперь понял?

— Понял. А зачем его колоть?

— Как ты иначе яйцо выпьешь? Ты, что, никогда в детстве сырых яиц не пил?

— Нет… Мне мама не разрешала. В сырых яйцах сальмонеллёз.

— Ты, никак, разумом повредился. Бессмертия хочешь, а куриной хвори боишься.

Кащей споро проковырял на концах гусиного яйца две крохотные дырочки, протянул яйцо Аристарху:

— Пей! Этого я за тебя сделать не могу. Бессмертие ты должен сам получить. Чтоб всё высосал — и белок, и желток.

Слизистое содержимое яйца с непривычки показалось ужасно противным. Даже прожаренную глазунью Аристарх не любил, соглашаясь, в крайнем случае, на омлет, а тут — сырое яйцо, к тому же, гусиное, каковое Аристарх и вовсе полагал несъедобным. В общем, ассоциации были самые непищевые, так что с трудом удавалось удерживаться от тошноты. А другие, если верить рассказам, пьют свежие яички и похваливают. Им обретение бессмертия было бы не в тягость.

— Всё, всё высасывай, до конца! — понукивал Кащей. — Слегка бессмертным быть не получится.

Наконец, яйцо опустело, но на этом Аристарховы страдания не закончились. Кащей резко ткнул ржавой иглой ему в грудь, так что на рубахе расплылось кровавое пятно. Аристарх дёрнулся, но рука у дряхлого Кащея оказалась неожиданно твёрдой.

— Терпи! Али столбняка боишься? Так у меня столбняков не водится. А через минуту тебе и заражение крови угрожать не будет.

Кащей садистически медленно вытянул иглу из Аристархова тела и засунул её внутрь пустого яйца. Затем нашёл на стене местечко, где из небрежно обрезанной вагонки выступила капля смолы, соскоблил её и замазал в яйце оба отверстия. Подкинул колдовское изделие на ладони.

— Отлично получилось! Прямо жаль отдавать. А понимаешь ли ты, Аристаша, что сейчас смерть твоя у меня в руках? Ни черта ты не понимаешь. Ну да ладно, держи свою кончину, да смотри — не разбей. Мой тебе совет: разживись ларцом слоновой, а то — мамонтовой кости, положи яйцо туда, а уже ларчик прячь, где прилучится. В землю не закапывай, место ненадёжное. Впрочем, что я учу, сам догадаешься, не маленький.

Через сотню лет яйцо закалится, не вдруг раскокаешь. Счастливо тебе царствовать, Аристарх Бессмертный! А я пойду потихоньку. Присмотрено у меня местечко: сторожка при сельском кладбище. Там и буду век за веком коротать.

Кащей рассмеялся костяным смехом и громко крикнул:

— Неве-Мор, птичий вор, отнеси меня туда, где я себе покойное место приготовил, заветный дом престарелых!

Ворон пал с балки, на мгновение накрыв Кащея крыльями и, прежде, чем Аристарх сумел что-то рассмотреть, унёсся.

Остался Аристарх один, повелителем потустороннего царства, в котором кроме него проживал только Неве-Мор, не желавший произнести даже собственного имени. Воцарение Аристарха Бессмертного прошло совсем не торжественно.

Навья Смерть на смену династии не отреагировал никак, праздничный пир тоже не задался. Самобранка была на высоте, но фантазия Аристарха не пошла дальше солянки сборной и бифштекса с яйцом. Бифштекс Аристарх съел, а яичницу оставил на тарелке.

Царевать в одиночестве оказалось очень скучно. Единственное занятие, придуманное новоявленным самодержцем, — сидеть перед зеркалом, как в прежней жизни убивал время перед телевизором. Но тогда время отмерялось ограничено и его можно было убить, а в бессмертном состоянии бесконечное время не убьёшь. Сколько ни убивай, останется столько же, как было. К тому же, в телесериалах какие-никакие сюжеты обозначены, а в зеркале наблюдения больше всего напоминали подглядывание в замочную скважину. Кроме того, Аристарх стребовал с Навьей Смерти (самобранка такой заказ выполнять отказалась) блок «Кемела» и пару зажигалок, и скоро провонял табачищем тронный зал, где устраивался курить. С особым кайфом Аристарх читал на пачке надпись: «Курение убивает». Кого-то, может, и убивает, а ему всё на пользу.

Ещё можно было чахнуть над златом. Аристарх зашёл в сокровищницу, открыл сундук, поперебирал коронные драгоценности и ушёл недовольный. Неинтересное это дело, если не перед кем похвалиться.

Ночей во дворце не было. Что творится в окрестном лесу, Аристарх не знал, а факелы в помещениях горели постоянно либо гасли по желанию хозяина. Хочется спать, гаси свет и спи. Не хочется — сиди при свете.

Спать можно было либо по собачьи на полу, поскольку даже в ковровом зале полы были не застланы, либо на Кащеевой постели, чего Аристарх побаивался. Наконец, сон пересилил, Аристарх улёгся на мягкой перине.

Проснулся самым неприятным образом. Его грубо стащили с постели и, заломив руки, ткнули лицом в пол. Потом принялись бить. Били, кажется, ногами, поскольку Аристарх лежал на полу и ничего не видел. Натешившись, мучители подняли Аристарха и поставили перед главарём. Нехороший это был человек, в западных сериалах такие всегда оказывались законченными мерзавцами.

— Вот и встретились, — процедил главарь, приглаживая согнутым пальцем тонкие усики. — Ну, так, где?

— Что где? — пролепетал Аристарх.

— Ах, так тебе много есть чего скрывать! Всё показывай.

— Я не понимаю, о чём вы!..

— Сейчас поймёшь.

Через минуту Аристарх висел под потолком на заломленных руках, а подручные главного палача подвешивали к его ногам груз. Аристарх закричал, но вопль лишь прибавил мучителям усердия.

— Всё покажу! — кричал Аристарх, но его никто не слушал. Кажется, палачей интересовали не тайны, о которых подследственный не имел понятия, а приятная возможность помучить человека.

— Не хочешь говорить? — спрашивал главарь, — тогда сыграем в ксилофончик.

Молоток, дробя суставы, прошёлся по пальцам. Аристарх захлебнулся криком и упал с кровати. Долго елозил по полу, не в силах понять, что пытка кончилась, не начавшись, и все мучения лишь привиделись ему.

Прежде Аристарх не знал даже скучных бытовых снов, и то, что случилось с ним, повергло его в ужас. На следующую ночь видение повторилось в усиленном варианте. На этот раз у него ничего не пытались вызнать, а просто, не торопясь и со вкусом сдирали кожу, в подробностях обсуждая каждый надрез. Аристарха топили в выгребной яме, живьём закатывали в асфальт. Главное, всё делалось медленно, сладострастно, чтобы дать прочувствовать весь спектр страха и боли.

Боль во сне лишь снится, но как это объяснить тому, кто испытывает её? Аристарх был уверен, что его мучили и убивали на самом деле, и грешил на пышную перину. А то, что он доселе жив, то это из-за бессмертия. Убивать его убивали да не доубили. О том, чтобы зайти в опочивальню он и помыслить не мог, и, когда сон сморил в следующий раз, попытался уснуть сидя на троне. Результат получился ещё более удручающим. Мало того, что всю ночь снились пытки и издевательства, так и в реальности Аристарх отсидел всё, что мог, и с утра был неспособен разогнуться.

На следующую ночь страдалец устроился в ковровом зале. Спать на голом полу не хотелось, но, разглядывая на черноморском курорте купальщиц, Аристарх догадался, что надо делать и потребовал, чтобы Навья Смерть принёс ему надувной матрац. Ворон взмыл в небеса, и через мгновение Аристарх мог любоваться, как мудрая птица выдрала матрац из-под благодушного гражданина, дрейфовавшего по морской глади. Гражданин окунулся в воду и завопил. Впрочем, бравые спасатели не дали ему погибнуть. Утопавший был доставлен на берег, а Аристарх обзавёлся матрацем, сны на котором снились исключительно связанные с утоплением.

Только теперь Аристарх понял, почему с такой готовностью Кащей Бессмертный уступил ему своё царское место. Если бессмертному царю каждую ночь снятся подобные кошмары, то не надо ни царского венца, ни казны несметной, ни самого бессмертия.

«Что-нибудь успокаивающее, — мечтал измученный царь, — или снотворное, но такое, чтобы без сновидений. Что за жизнь окаянная, даже рецепта выписать некому. Проглотил бы, что доктор пропишет, и спи спокойно, словно налоги уплатил».

Спустя недолгое время, когда после обеда вновь начало клонить в сон, Аристарх додумался, откуда можно ждать помощи. Поднялся в обсерваторию и повелел:

— Светлое око, покажи того, кто в моей хвори может разобраться и помощь оказать!

Боялся, что увидит толстого усатого профессора, с которым неясно, как общаться сквозь волшебное окно, а увидал невысокую девушку в белом халате, сидящую за микроскопом. Белый халат сразу успокоил Аристарха. Доктор есть доктор, он лечить обязан, и никакой шкоды от него ожидать не приходится, даже если доктор не «он», а «она».

— Неве-Мор, птичий вор, — приказал Аристарх, — доставь мне эту красотку.

Появление пленницы Аристарх не отследил. Отошёл на минуту по малой потребности, а вернувшись, увидал, что девушка из зерцала стоит на этот раз перед зеркалом и старается заглянуть на него с исподу. Навья Смерть сидел на любимой балке с самым презрительным видом, словно он тут и вовсе не при чём.

— Здравствуйте, доктор, — произнёс Аристарх заранее подготовленную фразу. — Мне нужна ваша помощь.

— Вы, видимо, виновник происшествия. — в голосе девушки не было ни страха, ни удивления. — И как вы намереваетесь объяснить происходящее?

— Видите ли, мне нужна консультация врача и лекарство, а другого способа их получить, у меня нет.

— А у меня нет лекарств, во всяком случае, при себе.

— Это неважно, мне бы рецептик, и как таблетки принимать. А достать я самое дефицитное лекарство сумею.

— Тем же способом, что и меня сюда притащили?

— Так ведь я не со зла! И потом, я заплачу за беспокойство. Вы поймите, сил моих больше нет.

— Давайте, пройдём куда-нибудь, где можно присесть, и вы расскажете всё по порядку. Только полностью и честно. Иначе, сами понимаете, никакая консультация невозможна.

— Так ведь трудно поверить, — пожалился Аристарх.

— Ничего, я постараюсь. И, всё-таки, не будем стоять, как на вокзале, особенно на виду у вашей птицы.

Смущённый Аристарх проводил пленницу, которая вела себя словно хозяйка, в пиршественный зал — единственное место, где были расставлены скамьи и табуреты. Сам Аристарх хотел усесться в хозяйское кресло во главе стола, но постеснялся. Не привык ещё корчить из себя царя.

— Зовут вас как? — первый вопрос был вполне обычным для всех, кроме похитителя. Сказать ли просто: Аристарх, или произнести фамилию, которой Аристарх стыдился из-за её неблагозвучия. И наделила же судьба невезучего Аристарха скверным сочетанием Аристарх Семёшкин! Можно ещё гордо поименоваться: Царь Аристарх Бессмертный… — тогда и вовсе вместо консультации последует вызов санитаров.

Помявшись немного и вспомнив, что санитарам сюда вход заказан, Аристарх предпочёл ответить вопросом на вопрос:

— Вы поверите, если я скажу, что меня зовут Аристарх Бессмертный?

— Почему бы и не поверить? Ведь вам нет никакого резона обманывать. Иначе о правильной консультации речи не будет. Кстати, Бессмертный это фамилия или свойство, обозначение вашего статуса?

— Свойство. Я действительно бессмертный.

— Это уже интересно. Рассказывайте всё по порядку.

Начинать рассказ было неловко, и Аристарх снова задал вопрос:

— А вас как зовут?

— Фамилии мы оба оставили за скобками, — остро улыбнулась собеседница, — а звать меня можете по имени отчеству: Василиса Ярославна.

Аристарх вздрогнул. Живо вспомнилось, как Кащей предупреждал не связываться с Василисой Премудрой. Хотя, может, это не та Василиса, хоть и Ярославна, но не Премудрая. И, вообще, она уже здесь, так что коготок, в любом случае, увяз. И потом, даже если Василиса та, не станет же она мстить ему за несовершённые преступления. Злодействовал Кащей, а Аристарх всего лишь неудачно вышел погулять.

Запинаясь на каждом слове. Аристарх начал перечислять прискорбные события последних дней. Василиса слушала, не перебивая, лишь иногда кивала головой, отмечая для себя какие-то важные моменты.

Наконец, Аристарх иссяк и начал повторяться.

— Что же, — резюмировала Василиса. — Примем ваш рассказ за рабочую гипотезу. Хотя, копытный Горыныч внушает недоверие. Кювье был бы возмущён. Вы там случайно его черепа или нескольких черепов не заметили?

— Нет, — ответил Аристарх, уже не знающий, верить ли самому себе.

— Ладно, оставим. В конце концов, вопрос не принципиальный. А вы, вообще, знаете, на что подписались, согласившись подменить Кащея Бессмертного?

— Я ничего не подписывал.

— В данном случае, подписи и не требуется. Достаточно простого согласия. Кащей вам сказал, где и как вы будете царствовать? Что живых людей в Кащеевом царстве нет, сказал?

— В некотором роде — сказал, — неуверенно протянул Аристарх. — Мол, царство моё — царство мёртвых.

— То-то и оно, что в некотором роде. Согласно представлениям наших предков, Баба-Яга, которая вас сюда направила, живёт на границе миров, одной ногой — в царстве живых, а другой — костяной — в мире мёртвых. Вроде, всё складно получается, а на деле — полуправда хуже лжи. Кащеева власть не над мёртвыми, а над недожившими, да и властью это назвать не получается. Он их вьявь примучивает, а они его — во сне. Который человек жил честно, от дела не лытал, любовь свою нашёл, детей вырастил, внуков вынянчил, на правнуков порадовался, тому умирать не страшно и не больно, его злая смерть не берёт, он мирно засыпает, и не надо ему ни рая, ни ада, ни Кащеева царства. А которые помирают не доживши: от всяческой хвори, от пьянства или насильственной смерти, эти сюда идут. Вы за ворота носа не высовывали, что там делается, не знаете, а там, судя по всему, нехорошо, и всё по вашей воле.

— Как это, не высовывал? Я же пришёл оттуда. Ничего там нет особенного, только скелет Горыныча валяется.

— Это вы по Ягишиной тропе шли, а она анизотропна. В одну сторону пройти можно, а обратно пути нет. Ворота заперты, а сумеете их отворить, такое увидите, что ваши страшные сны нежной лаской покажутся.

— Вы-то откуда знаете?

— Что же мне только микробиологией заниматься? Древнюю космогонию тоже изучать надо. Людям всегда было интересно, куда они после внешней смерти деваются. Вы в Валгаллу хотите попасть, чтобы вас там каждый день в бою убивали? Думаете, очень приятно? Так и у славян ничего доброго в царстве мёртвых не ожидается.

— Погодите! — прервал Аристарх. — Но ведь сколько людей гибнет не по своей вине, а от несчастных случаев, катастроф, на войне, в конце концов, или от рук бандитов. Их — тоже сюда? Это несправедливо!

— И что? Вы хотите в царстве Кащеевом справедливости искать? За такими вещами милости прошу в церковь. Там батюшка всякого наврёт, только уши развешивать успевайте. Но помните, что Кащей и присные его, по мнению наших духовников, относятся к нераскаянной нечисти, прощения им не будет, а значит, и справедливости от них не дождётесь. Вы, уважаемый Аристарх, согласившись на бессмертие, сами себя отнесли к присным Кащея. Вот и получили, что хотели.

— Но я не хотел!

— И опять же, что с того? Когда голову в петлю сунул и с табурета прыгнул, поздно ногами дрыгать. Раньше надо было думать.

— Но ведь должен быть какой-то выход. В конце концов, я царь, а мне такие мучения каждую ночь.

— Полагаю, что если бы выход был, то ваш предшественник за тысячу лет его бы нашёл и не стал так просто своё место уступать. Вы можете поступить так же: найти какого-нибудь обормота, заманить его сюда соблазнить царской короной и несметной казной и передать власть вместе с проклятием ему. А самому пойти сторожем на кладбище. Этого добра у нас много.

— Где такого найдёшь? — уныло вопросил Аристарх. — Я один, был второго не предусмотрено.

— Тогда терпите. В конце концов, это всего лишь ночной кошмар.

— Но я знаю, что это не просто сон, что это на самом деле бандиты или террористы убивают людей, а я вынужден переживать их преступления заново. Ведь вы об этом говорили?

— А что вы из сказанного поняли? Наши уважаемые журналисты каждый день рассказывают вам о катастрофах, несчастных случаях, террористических актах и бытовых убийствах. И до сих пор спалось вам прекрасно. Так почему сейчас не спится?

— Но ведь это было где-то, с кем-то. Можно сказать — кино. Но сам я никого не убивал, так за что меня мучить?

— Вам опять захотелось справедливости в Кащеевом царстве? Нет уж, влипли, так терпите. И никакие лекарства здесь не помогут. Вы, кажется, пытались использовать алкоголь; тот же эффект будет и с таблетками, а быть может, и ещё более жёсткий.

— Но ведь из каждой ситуации должен быть выход! — взмолился Аристарх.

— Как не быть, есть выходы. Один я уже указала. Есть и второй, но он ещё безжалостней первого. Спрашивается, как Кащей, пока был в силе, обеспечивал себе спокойный сон? Отправлялся в живой мир, набирал орду головорезов и шёл бить да грабить, да всячески притеснять мирный народ. Пытки да смертоубийства ему по-прежнему снились, но даже во сне не его пытали, а он. Совести у Кащея и в заводе не бывало, вот он и жил припеваючи, если такое существование можно назвать жизнью. Всяко дело беспечально существовал, поскольку невинных мучить Кащею в радость. Войско его из мёртвого мира в живой в самых неожиданных местах вываливалось, так что его долго побить не могли. Но всё же, и на него управа нашлась.

— Как же он войско в живой мир и обратно перебрасывал? Навья Смерть столько не снесёт.

— Змей Горыныч парнокопытный, на что?

— Он разве парнокопытный?

— Не знаю. Вы же его копыто видели. Какое оно было?

— Не помню. А он получается, тоже из одного мира в другой летал?

— Разумеется. Летать между мирами имманентное свойство драконов. Вот Горыныч и шастал туда-обратно, пока не заездили Савраску. Армию вам теперь не собрать, а шайку отморозков — можно. Только учтите, то время, когда Кащей полки побивал и царства рушил, прошли безвозвратно. Больше ни ему, ни вам, скипетры в поленицы не складывать. А с вашей шайкой разговор и вовсе будет короткий. Бессмертный атаман, допускаю, сумеет скрыться у Навьей Смерти в когтях, а подельников ваших кого перестреляют, а кого приговорят к пожизненному заключению.

— Да что вы? — возопил опомнившийся Аристарх. — Я же не собираюсь никого убивать. Что я, Чикатило какой-нибудь!..

— Но самое прискорбное, — неумолимо продолжала Василиса, — что после такой передышки ночные мучения начнутся с утроенной силой. Всё, что успеете натворить, к вам вернётся многократно. И не думайте, никакого возмездия здесь нет. Есть лишь второй закон Ньютона. Применительно к психологии он тоже работает.

— А если очень постараться…

— Пожалуйста. Но не забывайте про принцип Ле-Шателье. Его обычно применяют в химии и физике, забывая, что принцип этот универсален. И утверждает он, что чем сильнее стараться, тем хуже получится результат.

— Что же делать? — голос Аристарха предательски задрожал.

— Могу посоветовать паллиативные средства: контрастный душ, физические упражнения и регулярные занятия сексом. Полностью избавиться от ночных кошмаров не удастся, но некоторое облегчение наступит.

— Где это взять?

— Что это?

— Всё, что вы сказали.

— Тут я не помощница, особенно в отношении секса. И не надо на меня поглядывать со значением. Читайте сказки: даже у Кащея, а он не чета вам был, в такой ситуации ничего не получалось.

— В сказках Кащея непременно убивают, — возразил Аристарх, — а он живёхонек, я сам видел.

— Так на то они и сказки, чтобы желаемое за действительное выдавать. Всякому охота с Кащеем справиться дистанционно, с какого-нибудь острова, минуя царство мёртвых. А Кащей не дурак, чтобы смерть свою без присмотра оставлять. Она у него где-то здесь припрятана, и не на верхушке дуба, всем на обозрение, а в местечке потаённом. Что касается физических нагрузок, никто вам не мешает устраивать пробежки во дворе или заняться фехтованием. В оружейном зале секиры есть весьма тяжёлые. Не надо тренироваться до изнеможения, довольно, чтобы появился обильный пот. Опять же, я не спускалась в казематы, вы, насколько я понимаю, тоже. Но Кащей сказал, что там хранится пыточный инвентарь. Большинство современных тренажёров устроено подобно орудиям пыток. Думаю, если усовершенствовать коллекцию Кащея, можно устроить неплохой тренажёрный зал.

Аристарха холодом продрало от одной мысли о таком тренажёре. С неусовершенствованными орудиями он успел познакомиться основательно, хотя и во сне.

Василиса, тем временем, поднялась, всем видом показывая, что разговор окончен. Аристарх окинул её тоскливым взглядом, тем, который Василиса назвала «значительным». Не верилось, что такая внешность может быть у серьёзного специалиста. Белый халатик не мог скрыть стройную фигуру, небольшая грудь угадывалась под тонкой тканью. Лицо, абсолютно правильное, какое лишь у старинных скульптур встретишь, могло бы показаться холодным, если бы не лёгкая гримаса презрения, которую Василиса не считала нужным скрывать. Почему-то именно это негативное чувство оживляло лицо, делая его невыразимо привлекательным. Остро захотелось прижать к себе гибкое тело, увидеть, как холодность сменяется удивлением, а затем страстью. Лишь доброе предостережение великого злодея — не связываться с Василисой — помогло Аристарху превозмочь любовный порыв.

— Что я вам должен за консультацию? — с трудом выдавил бессмертный царь.

— Отправить меня домой. А денег ваших мне не надо, — сказано было так, что Аристарх не посмел ослушаться.

Оставшись один, Аристарх попытался провести в жизнь хотя бы часть полученных рекомендаций. Контрастного душа в тереме не было, да и, вообще, водопровода не предполагалось. Принимая хозяйство, Аристарх спросил, как тут можно умываться, на что последовал ответ, что для бессмертного мытьё не обязательно. Медведь, мол, сроду не моется, так зато его люди боятся.

За отсутствием душа, проще всего показалось заняться физическими упражнениями. Отстрадав ночь. Аристарх поднялся в оружейный зал, помахал руками, сделал три или четыре неловких наклона. Снял со стены секиру, взвесил её на руке и поскорей вернул на место. В жизни не делал он утренней гимнастики, и сейчас приседать, размахивая руками и ногами, казалось стыдным, тем более, что ночь уже кончилась, а следующая наступит ещё не скоро.

Оставалось надеяться на тренажёры. Аристарх заказал у самобранки бутылку кагора, хлебнул для храбрости и отправился в подвал. Там было мрачно и неуютно. Факела, вспыхивающие, когда Аристарх приближался к ним, освещали пространство хуже, чем наверху и не могли очистить затхлый воздух. Казалось сию минуту раздастся вопль пытаемого человека, которого держат здесь от самого сотворения. На полу лежал тонкий ковёр пыли. Пахло чем-то неприятным. Обычно в подвалах пахнет кошками, а тут и кошки повывелись. Проход уводил вглубь земли, по сторонам тянулись камеры с распахнутыми решётками. Время от времени ход расширялся до размеров зала. Там с потолка свисали петли и ржавые крючья. Казалось, крючья покрыты не просто ржавчиной, а засохшей кровью.

Наконец Аристарху встретилось что-то напоминающее физкультурный снаряд, как их показывают по телевизору. Небольшая платформа, установленная на подвижном основании, и всё это приводится в движение системой блоков и противовесов. На подобном страшилище качают мышцу культуристы. Но именно здесь, на платформе был распялен человеческий скелет, и можно было только догадываться, как долго и сколь мучительно умирал несчастный, чьи кости даже не потрудились вынести вон.

Аристарх в ужасе бежал из подземелья. Физкультурой заниматься расхотелось.

Стараясь успокоиться, приговорил всю бутылку, и в результате получил столь яркие и болезненные сновидения, что навеки зарёкся пить сладкие вина. Предсказание Василисы Премудрой сбылось полностью.

В глубине души Аристарх был даже доволен, что ему не придётся заниматься ненавистной физкультурой. Теперь на первый план вышла необходимость разжиться контрастным душем. В сантехнике Аристарх понимал примерно столько же, как и в ядерной физике. Вызвать в царство мёртвых водопроводчика в спецовке и кирзовых сапогах, не представлялось возможным; грузоподъёмность Навьей смерти ограничивалась юными девушками и совсем иссохшим Кащеем. А из девушек водопроводчики примерно такие же, что и из Аристарха. За единственным, быть может, исключением. На это исключение и была вся надежда. Аристарх даже в зеркало смотреть не стал, приказал сходу:

— Неве-Мор, птичий вор, доставь мне Марью Искусницу.

Ворон взмахнул крыльями, и через минуту девушка стояла перед царём.

Вместо ожидаемой спецовки и тяжёлой кирзы на ней был комбинезончик из зелёной не пылящей материи, в каких ходят медсёстры хирургических отделений, и такая же шапочка на русых волосах.

Сам Аристарх подготовился к встрече серьёзно. Изгвазданный пиджачок оставил в опочивальне, а поверх рубахи накинул самую нарядную мантию, какую нашёл в армуаре, сиречь — шкафу. Мантия спускалась до пола, скрывая брюки и перемазанную обувь; лишь кончики ботинок торчали наружу. На шею Аристарх навесил массивную цепь, взятую в сундуке с чужими коронными драгоценностями. Кому прежде принадлежал этот орден, и каково его значение, Аристарх не знал, но сам орден, висящий на цепи, ему понравился. Корону, как мог, начистил и водрузил на голову. В кулаке зажал скипетр из поленицы. Вид, должно полагать, получился внушительный, жаль, что Светлое око Аристарха не отражало, а других зеркал в тереме не было.

— Интересно про волков… — протянула Марья, увидав похитителя. — Куда это ты так вырядился?

Была Марья Искусница невысокой и полненькой, но толстушкой её никто бы не назвал, иначе бы Неве-Мор не сволок её. Русые волосы заплетены в косу. Руки даже на взгляд мягкие; так и хочется, чтобы они тебя обняли, прижали к груди. Лицо постоянно сохраняло ласковое выражение. Разлётные брови, чуть вздёрнутый носик, губы с естественной припухлостью. Ни в лице, ни в фигуре намёка нет на мраморную холодность Василисы. Греческие образцы можно сразу отправлять в архив. Марья была хороша своеобычной красотой, какую раз увидев, уже нельзя позабыть.

Аристарх судорожно сглотнул слюни и, собрав остатки воли, пророкотал заранее приготовленную фразу.

— Повелеваю к завтрашнему дню провести в моём царском дворце водопровод, чтобы была в нём горячая и холодная вода, и можно было нашему царскому величеству принимать ванну и контрастный душ, как то рекомендовано лекарями. Исполнишь приказание в срок, будет тебе награда великая, и домой пойдёшь со всяким почётом. А если в срок не уложишься или вовсе дела не справишь… — тут у грозного царя была заготовлена стандартная фраза: — «мой меч — твоя голова с плеч!» — но язык не повернулся изречь такое. Нельзя казнить дивную красу, можно и нужно беречь её для себя, и тогда зверские ночи станут бесконечным праздником.

Аристарх запнулся и ляпнул глупую фразу, о которой только и можно сокрушаться задним числом:

— А не исполнишь, век тебе воли не видать!

Не из той оперы ария спелась, как есть не из той! Не полагается этак с красавицами разговаривать.

— Вообще-то я реставратор, а не сантехник, — поправила Искусница, — ну да ладно, погляжу, как тут дела с водоснабжением обстоят.

Марья направилась к винтовой лестнице, Аристарх хотел поддержать её под локоток, но девушка ловко уклонилась от попытки ухаживать.

Внизу Аристарх показал пиршественный и тронный залы. В опочивальню заходить не стал, хотя именно этого хотелось больше всего. Но вовремя вспомнил, какой разгром царит там после издевательской ночи: подушки и помятая перина валяются на полу, простыни скомканы. Нет, приводить женщину в такой бедлам нельзя, сначала надо прибраться, как следует.

Зато, показывая помещения, отворил дверь в тёмный зал, где не бывал со времени своего появления в тереме. В прошлый раз Аристарх перепугался здесь чуть не до икоты, а теперь — чего бояться? — государь явился! Впрочем, Кащей сказал, что дверь во двор не отпирается даже волшебным жезлом, а ворота так и вовсе заговорены, и захочешь — не выломаешь.

— Здесь живёт эхо! — громко объявил Аристарх.

— Хо-хо! — откликнулся голос.

— Забавная штука, — согласилась Марья Искусница. — Но сейчас важней осмотреть подвалы.

— Вали! — обиделось эхо.

— В самом деле, — сказал Аристарх, — что там смотреть? У прежнего хозяина. Кащея, там тюрьма была, а мне она без надобности.

— Туда как раз надо в первую очередь. Канализацию куда проводить? Или ты предлагаешь сточные воды сбрасывать в тронный зал?

Такое рассуждение не могло войти в царственную голову выпускника Академии Управления. Пришлось разворачиваться и идти в темницу, хотя этого Аристарху хотелось меньше всего. А Марья шла совершенно спокойно, словно такие экскурсии были для неё в порядке вещей. Она с интересом перебирала страшного вида железяки, иной раз вслух восхищалась чем-то, что у Аристарха вызывало исключительно чувство неприятия.

— Это ж куда ему столько? — восклицала Марья при виде кучи железных обручей со здоровенными винтами.

— Что это? — вяло поинтересовался Аристарх.

— Гаррота. Это такое орудие казни. Обруч накидывают на шею осуждённому, и винт закручивают, пока человек не задохнётся или у него не будет сломана шея. Вещь достаточно редкая, но тут их больше сотни штук. Зачем? Неужели Кащей собирался показательные массовые казни устраивать?

— Не знаю… — Аристарху стало дурно, он понимал, что в ближайшую ночь испытает гарроту на своей шее.

— Надо же, как нам повезло! Я такой удачи не ожидала.

— В чём повезло?

— Если вот эти части демонтировать, то из остального получатся замечательные хомутки, которые нужны для фиксации канализационных и водопроводных труб. Тут как раз их должно хватить. Правда, здорово?

— Очень… — выдавил Аристарх.

Марья взглянула на его позеленевшее лицо и поспешно исправилась.

— А ты бы царь-государь шёл почивать. Утро вечера мудренее.

Аристарх послушно отправился в опочивальню, но, разумеется, не спать. Как мог он приводил спальню в порядок, чтобы не стыдно было привести сюда женщину. Он даже балдахин думал сменить, но не нашёл нового. Ни на минуту его не оставляла мысль, чем занимается Марья Искусница в подвалах и залах дворца. Почему-то из немногих слышанных в детстве сказок запал в память колдовской призыв: «двое из ларца, одинаковых с лица!» Или даже трое? Чёрт с ним, с водопроводом, а вот ревность захлёстывала государя с головой. Он тут мучается, а она там с двумя из ларца развлекается. Или, даже с тремя.

В конце концов, Аристарх не выдержал и прокрался в обсерваторию к бессонному зеркалу.

— Светлое око видит далёко! — сейчас в неведомую даль видеть без надобности, собственный терем — не дальний свет, — покажи, что поделывает Марья Искусница!

Марью он обнаружил в подвале, в первой пыточной камере. Лишнее оборудование, прежде захламлявшее камеру, было вытащено вон, зато объявилось здоровенное металлическое корыто, годное заменить сидячую ванну. Как эта ёмкость использовалась изначально, оставалось только гадать. С потолка свисали трубы, надёжно схваченные ошейниками гарроты. Ошейники были великоваты, но с работой справлялись отлично. Водопроводная труба, что преступник: попался, так не вырвется. Откуда-то взялись массивные медные краны, когда они сделаны, не всякий историк скажет, но сноса им не будет вовек.

Марья Искусница стояла перед своим детищем, отряхивая перепачканные руки.

— Вроде неплохо получилось, — сказала она явно самой себе. — Испытаю, как всё это работает… заодно и помоюсь — добавила она с усмешкой.

Марья скинула комбинезон, бельё, ступила босой ногой в ванну. Аристарх, задохнувшись, приник к зеркалу.

Ещё в бытность гражданином Семёшкиным Аристарх завёл себе компьютер и пустыми вечерами облазал все доступные порносайты. Картинки там показывали супероткровенные, но ни одна так не ударяла по нервам, как зрелище девушки, принимающей душ. А может быть, дело в том, что была перед ним не компьютерная дива, а живая Марья Искусница, с которой Аристарх недавно вьявь разговаривал.

Забыв обо всём, теряя расшнурованные штиблеты, Аристарх ринулся вниз по винтовой лестнице. В подвал поспел, когда Марья уже покинула ванну и начала одеваться.

— Марьюшка, родная! — воскликнул Аристарх, пытаясь заключить мастерицу в объятия. — Будь царицей! Всё тебе отдам, ничего не пожалею, только будь моей на веки вечные!

— А вот этого не надо… — Мария мягко высвободилась из жадных Аристарховых рук, но за этой мягкостью чувствовалась сталь, что позволяла хрупкой девушке ворочать старое железо, обращая орудия пыток в нечто полезное. — Давай по честному, как договаривались.

Что мог ответить Аристарх? Он и не ответил ничего, только поник невезучей головой. А Марья, как ни в чём не бывало, принялась отчитываться в проделанной работе.

— Водопровода в тереме нет, запитываться пришлось от самобранки, это единственный в округе источник воды. На скатерти я поставила самовар. Трогать его нельзя, иначе воды не будет. Самовар трёхведёрный, так что кипяток придётся экономить. Но на одну персону хватит. Тут смеситель и душ. Система старомодная, но зато надёжная. Использованная вода уходит самотёком. У Кащея, там, где он головы рубил, желоба были устроены для стока крови. Их я и приспособила как канализационную систему. Сброс осуществляется на поля орошения. В наше время так никто не делает, но у тебя расход маленький, у Кащея крови больше текло, чем у тебя воды будет. Справится система. Гарантийный срок — три года, а там покупай современное оборудование.

Из сердца рвутся слова любви или, по меньшей мере, телесной страсти, а в ответ предлагается отчёт о выполнении технического задания. Как побитая собака Аристарх поплёлся наверх. Вот она, вечная непруха в чистом виде! А он раскатал губу, размечтался о красивой любви. Смеет ли кто отказывать самодержцу? Запросто, если самодержца зовут Аристархом!

Последняя надежда истаяла в сокровищнице, когда Аристарх распахнул сундуки и отчаянно выкрикнул:

— Всё забирай, только любовь свою мне подари!

Марья лишь головой покачала отрицательно и сняла со стены самую малую вышивку.

— Вот это возьму за работу и расстанемся по-хорошему.

— Почему бы не вот эту? — признавая поражение, спросил Аристарх. — Она и побольше и попригляднее.

— Малому покрову я жемчуг поновлю, золотое шитьё отреставрирую и подарю его краеведческому музею. Там ничего подобного нет, он будет людей радовать, ни один экскурсант мимо не пройдёт. А если взять большой воздух, то его в Москву заберут в один из центральных музеев. У них и без того коллекции громадные, кто среди множества сокровищ на такую вышивку внимание обратит? А то и вовсе, попадёт экспонат в запасники — и пропала вся красота. Я же реставратор, у меня за красоту душа болит. Так что возьму я невеликий воздух. А ты прощай и постарайся не серчать. Сказала бы, что ещё найдёшь ты своё счастье, да врать не обучена. Не найти тебе счастья. Сам ты, вроде, не злой, но место твоё злое. Бессмертный, вроде мёртвого — пожалеть его можно, а помочь ему — нельзя. Пошли, Аристарх, прикажешь чёрной птице меня домой отнести.

Легко было Марье Искуснице сказать «не серчай», а Аристарху каково? Подразнила красавица нежным телом, а там и хвостом вильнула.

Проводив Марью Аристарх неприкаянно бродил по дворцовым покоям, выл, рычал по-звериному. Только плакать не мог, пропал слёзный дар.

Ночью явились порнокрасавицы с развратного сайта и такое сотворили с Аристарховым естеством, что ему уже во сне мечталось о гарроте, которая, по словам Искусницы, убивает пусть неторопливо и мучительно, зато честно и навсегда, так что после неё никаких новых издевательств не будет.

Очнулся Аристарх злой и закостенелый. Долго не мог подняться: в узел свело мышцы внизу живота. С ненавистью хрипел проклятия в нависающий полог:

— Я вам всем покажу! Вы у меня попомните!

С трудом воздвигся с одра, проковылял в тёмный зал — единственное место, где не поговорить, так хоть ответ услышать можно.

— Я царь или не царь?! — возопил он от самого порога.

На такой вопрос эхо может дать двоякий ответ. Но тут случилось иное.

— Зачем спрашиваешь? — прозвучало из темноты. — Конечно, ты царь. Цари все такие.

Твёрдо ступая, Аристарх вернулся в опочивальню, перестелил набело постель, накинул мантию, нацепил иностранный орден. Долго не мог найти короны. Потом припомнил, что в подвал вчера бежал в короне, а выходил, кажется, с непокрытой головой. Бестрепетно спустился в пыточную: чего бояться, ежели ты царь? Корона валялась на полу. Аристарх поднял её, нахлобучил на макушку. Приоткрыл один из кранов. Раздалось шипение, потекла горячая вода.

Вот пусть Марья и моется в своей кровавой бане, а он не станет. Цари вовек не моются, зато их люди боятся.

Экипировавшись, Аристарх твёрдо промаршировал в обсерваторию. Деревянные ступени скрипели под ногами.

Он им покажет! Ведь эти сопливые девчонки, вздумали учить его, царя! И ещё смеют отказывать в его желаниях! А потом жалеют словно убогого… Не нужна мне ваша жалость и душ ржавый не нужен. Регулярный секс всё заменит! А я обойдусь без вас. Незаменимых нет, особенно когда речь о девках!

Встал перед зерцалом, повелительно произнёс:

— Светлое око видит далёко. А яви мне девицу, чтобы всех красившее была, да сексапильна, да мужиками не топтана, а характером такая, чтобы царю отказать не могла, разве самую малость для порядка покобенилась, а там и в постель легла!

Особо в выбранную девицу Аристарх не вглядывался, без того ясно, что зерцало не подведёт. Сразу приказал:

— Неве-Мор, птичий вор, притащи мне эту девку.

Ворон скосил на Аристарха блестящий глаз и, когда казалось, что он не тронется с места, расправил крылья и взлетел.

Третья пленница, как и следовало ожидать, оказалась блондинкой, причём не крашеной, а самой, что ни на есть, натуральной. Путешествие в птичьих лапах напугало её чрезвычайно, так что поначалу она слова не могла вымолвить.

— Идём, — коротко бросил Аристарх, и девушка, прижав кулачки к груди, поспешила за ним.

Спустились в тронный зал, Аристарх занял царское место и строго спросил:

— Знаешь ли, кто я?

— Н-нет…

— Я царь Аристарх Бессмертный.

— Кащей?

— Нет, Аристарх. Кащея больше нет, теперь вместо него — я. Тебя я взял в плен, и ты будешь моей любовницей.

До чего легко оказывается: произнёс незначащие слова, и всё сказано, никаких тебе: будь царицей, всё для тебя сделаю. Нечего женщинам что-то давать, их брать надо. Просто и понятно: я — царь, и ты будешь моей наложницей.

— Я так не согласна! — воскликнула блондинка. — У меня жених есть, он тебе башку свернёт.

— Давай, зови своего жениха! — Аристарх сухо рассмеялся, словно кости забренчали в чугунном котелке. — Ты хоть понимаешь, куда попала? Твоему хахалю сюда тысячу лет и тысячу вёрст добираться.

Пленница выхватили розовый телефончик, быстро набрала номер.

— Ваня? Ванечка, выручай! На меня маньяк напал. Затащил на какую-то съёмочную площадку, косит под Кащея Бессмертного и требует, чтобы я его любовницей стала. Да нет здесь никого, кричи — не кричи. Должно быть, выходной.

— Ленок, успокойся! — смутно донеслось к Аристарху. — Сеть есть, тебя я вижу и через пять минут буду. Ты покуда баки своему Кащею заливай, ври что-нибудь, а там разберёмся.

— Тебя что, Еленой зовут? — спросил Аристарх.

— Предположим… А тебе, что за дело?

— Просто подумал, что от судьбы не уйдёшь. Ты у меня третья, а это должна быть Елена Прекрасная. Её Кащей дозволил в полюбовницы взять. А Ивану своему, дураку несчастному, передай, что он сюда ни за пять минут, ни за пять лет не доберётся. Тропы заложены, дороги заговорены. Я у тебя и телефон забирать не стану. Всё равно, через пару дней аккумулятор сдохнет, а зарядки нет. Зато вечерком положим включённый телефончик возле постели, пусть Ванюша послушает твои стоны.

— Ну, ты тварюга! — воскликнула Елена Прекрасная.

— Это не я, это вы твари. Вы меня за человека не считали, мук моих не видели, к страданиям глухи были. Так чего ради мне вас жалеть?

— Я тут при чём? Я с тобой и вовсе незнакома. Меня-то за что?

Аристарх закурил сигарету, выпустил в сторону Елены струю дыма и назидательно промолвил:

— Ты ищешь справедливости в царстве Кащеевом? Его тут нет. Попала под раздачу, изволь ложиться в постель.

— Но я не хочу!

— Милочка, да кто ж тебя спрашивает? И потом, я тебя пытать не собираюсь, казнить не буду. Стерпится — слюбится. Станешь хорошей любовницей, и я к тебе буду по-хорошему.

Славно было Аристарху. Всё, что прежде оказывалось против него, теперь говорилось в его пользу. Всё получалось, как он хотел. С Еленой Прекрасной, созданной для любви, можно было не торопиться, предвкушая сладостный миг объятий, когда она сама сдастся ему.

Но недаром Аристарх, что бы это имя ни значило по-древнегречески, притягивает на владельца неудачи жизни и превратности бытия.

От сильного удара запертая дверь слетела с петель, и из тьмы зала, сопровождаемый жалобными стонами эха, шагнул здоровенный детина ростом за метр восемьдесят и со спортивным разворотом плеч. Тратить время на разговоры он не стал, и с ходу заехал пудовым кулаком в челюсть бессмертному государю. Что-то громко хрустнуло, свет в очах мигнул. Слетевшая корона забрякала по полу, позади трона. Обморок продолжался долю секунды, проклятое бессмертие вернуло Аристарха к жизни, и он почувствовал, как его сгребли за грудки, затем новый удар доломал челюсть. Обутыми в тяжёлые берцы ногами Иван (Дурак или Царевич, тут уже нет разницы) приложил Аристарху в колено, а следом в промежность, навсегда лишив возможности интересоваться женским полом.

— Ванечка, хватит! — закричала Елена Прекрасная. — Ты его убьёшь!

— Ничего ему не будет, гадине бессмертной! — новая серия ударов пришлась по рёбрам. — А убью, то так ему и надо! Не будет в следующий раз на девчонок нападать. Таких, как он расстреливать нужно. Я же слышал, что он тебе говорил.

— Ваня, уйдём отсюда!

Иван рывком поднял Аристарха, мёртво валяющегося на полу, швырнул на хрустнувший трон.

— Цари, падаль.

Двое, гордые собой, удалились по пути, указанном включённым гаджетом, оставив бесчувственное Аристархово тело, которому лишь бессмертие не позволяло скончаться сию же минуту.

Первое, что сумел почувствовать Аристарх, когда сознание вернулось в нему, была боль. По сравнению с этой болью ночные пытки показались детскими играми. Потом сквозь наплывы тошноты просочился какой-то звук. Негромкий голос напевал, довольно верно выводя мелодию:

— Там в степи глухой замерзал ямщик…

Аристарх с трудом разлепил один глаз.

По тронному залу, что-то поправляя, бродил Кащей. Заметив слабое движение, он повернулся к Аристарху и неласково спросил:

— Что, нацаревался?

— По-мо-ги… — с трудом выдавил Аристарх.

— Как я тебе помогу? Ты бессмертный, помоги себе сам.

Кащей поднял валяющуюся на полу корону, привычно надел, потом, спохватившись, напялил её на голову Аристарху. Острая боль пронзила Аристарха от макушки до копчика. Аристарх замычал сквозь расквашенные губы.

— Что, тяжёл царский венец? А ты заметил, что все короны, что в сундуке спрятаны, золотые, а эта — железная? Есть в том глубокий смысл, жаль тебе не понять. А что больно, так это у тебя трещина в черепе. Сотрясаться там нечему, а для боли, надо же, что-то нашлось. Кстати, мозги не болят, так что это нечто другое.

Дурнота наплывала на Аристарха, голос Кащея прорывался сквозь неё, усугубляя страдания.

— Я думал ты дольше продержишься, дашь отдохнуть хотя бы месячишко, отоспаться по человечески. А ты — неполную неделю подарил… Эх!.. И на чём ты прокололся? Я же тебе говорил: следи за мордоворотом, он может сюда найти путь неведомый. Я — что, старый человек, интернетов не знаю, а ты должен был понимать, что к чему. Испокон веку дорога сюда шла по Ягишиной тропе через мир живых в мир мёртвых, и других путей не было. А Иван сюда прошёл виртуальной тропой. Скажи спасибо, испугался он, что тебя убил, а в нынешнем веке даже злодеев убивать возбраняется, и адрес на гаджете изничтожил, а то начал бы сюда народ шастать, кто ни попадя, как во времена Калистрата. В общем, натворил ты делов, Аристаша, а пользы от тебя с гулькин нос. Вот, разве что, горячую ванну соорудил. Я прежде говорил, что мыться Кащею не обязательно, но коли ванна есть, то почему бы не сполоснуться?

Аристрах хотел что-то сказать, но не смог.

— Не дёргайся ты… У тебя хребет сломан, вот тебя и парализовало. Понимать должен был: бессмертный, не значит — неуязвимый. Поберечься бы не мешало. Раны у бессмертных не заживают, их мёртвой водой надо пользовать, а где её нынче достанешь? Последнюю Яга стравила, когда лечила сломанную ногу. Нога то срослась, а оживить её было нечем. Так и предшественник твой, царь Касьян Бессмертный, остался нелеченным. Что вздрагиваешь? Ты у меня не первый, я давно на пенсию хочу. Касьян похитрее тебя был, так он почти два месяца продержался. Суперкрасавицы ему не нужны были, он количеством брал. Хотел себе устроить гарем, чтобы он на троне сидел, а адалиски перед ним танцевали. Навью Смерть замучил, девчонок таскать молоденьких. Причём, назад ни одну не отпускал. А о том не подумал, что для сераля нужен сад, слуги, евнухи, а у него наложницы на втором этаже в ковровом зале скучены. Ну и дождался бунта, получил кистенём по затылку. Там он на стенке висел, кистень, и сейчас висит. Дюжина озверевших девчонок его в такой ростбиф превратили — любо-дорого смотреть. Мне потом от его гарема дворец зачищать пришлось. Я тогда меч-кладенец последний раз в руки брал. Девиц порубил, а что с самим Касьяном делать? — он же бессмертный. Целого места нет, а он дышит. Причём, сны мучительные, нет, чтобы ему видеть; ему то уже всё равно, так они ко мне вернулись. Вот мне и подумалось: в ту пору, когда я в живом мире злодействовал, то спал спокойно. А ну как стану я из Касьяна жилы тянуть, может и тут попустит, сон вернётся? Стащил бедолагу в подвал, растянул на лежачей дыбе. И уж как я над ним измывался: и тлеющим веником охаживал, и колесом кишки рвал, и на кобыле суставы выламывал — нет толку. Днём я его пытаю, ночью — сны меня. Отступился, дал ему помереть. Останки его и сейчас к лежачей дыбе привязаны, смотреть не хочу.

Аристарх замычал, прося не то избавления, не то пощады.

— Я ещё о таком думаю, — продолжал витийствовать Кащей. — Почему вас всех на баб тянет? Мало в прежней жизни от них неприятностей огребли? Нет, чтобы, скажем, книжку почитать хорошую. Птичий Вор по твоему приказу любую библиотеку бы разграбил. Ты бы сказки народные почитал да подумал над ними. Вот, скажем, Серый Волк — хищник страшенный и, к тому же, оборотень, а за добро стоит. Почему? А потому, что никакого добра и зла нет, есть лишь жизнь и смерть. Серый Волк — живчик, вот и считается добряком. А ты попадись ему в зубы, узнаешь, какое добро бывает. Ты, впрочем, и так это испытал. Приходило только что добро с кулаками… Скольки рёбер не досчитываешься — трёх? Или четырёх?

Кащей больно ткнул пальцем Аристарху в бок в то самое место, куда до этого приложилась тяжело обутая нога Ивана. Посмеялся негромко, любуясь корчами битого царя, снял с Аристарховой головы корону, водрузил на себя. Корона из чернёного железа с огромным рубином над бровями, удивительно гармонировала с неживым лицом.

— Что же мне с тобой делать, Аристаша? Легче тебе уже не будет, а только хуже. Мне от тебя больше никакой пользы не предвидится. Так что тебя напрасно мучить? Я же не злодей, я просто бессмертный. Думаю, надо тебя отпустить подобру-поздорову.

Кащей опустился на четвереньки, засунулся под трон и вытащил небольшой костяной ларчик, который Аристарх старательно засовывал туда.

— Эх, Аристаша, кто ж так смерть свою прячет? Ведь под троном в первую очередь искать станут. Думаешь. Марья Искусница, когда канализацию проектировала, под трон не заглянула? А Василисе Премудрой и заглядывать не надо было. Она и так догадалась. Видать, если человек дурак, то это надолго, особенно, если дурак бессмертный.

Кащей раскрыл ларец.

— Яйцо тебе какое досталось — на бессчетные века! И так бездарно расточил.

Кащей звонко ударил яйцом по многострадальному Аристархову лбу. Ржавая игла хрустнула в твёрдых пальцах.