Армадэль, или Проклятие имени

Глава I Предвещание беды

От Озайяза Мидуинтера к мистеру Броку

Торп-Эмброз

15 июня 1851

Любезный мистер Брок, только час тому назад приехали мы сюда, когда слуги уже запирали дом на ночь. Аллан лег в постель, устав от продолжительного путешествия, и оставил меня в комнате, называемой библиотекой, рассказать вам историю нашего путешествия в Норфолк. Привыкнув более его к усталости всякого рода, я могу, не смыкая глаз от дремоты, написать письмо, хотя часы на камине показывают полночь и мы ехали с десяти часов утра.

Последние известия о нас вы получили от Аллана с острова Мэн. Если я не ошибаюсь, он писал вам о той ночи, которую мы провели на разбитом корабле. Простите меня, любезный мистер Брок, если я ничего не скажу об этом предмете, пока время не поможет мне думать об этом несколько спокойнее. Я должен выдержать опять жестокую борьбу с самим собой, но с помощью божьей я снова одержу победу, непременно одержу.

Нет никакой необходимости надоедать вам подробностями о нашем путешествии по северным и западным округам острова или о небольшой поездке по морю, которую мы предприняли, когда были окончены поправки на яхте. Я лучше тотчас перейду к вчерашнему утру – четырнадцатого числа. Мы с вечерним приливом вошли в дугласскую пристань, и, как только почтовая контора была отперта, Аллан по моему совету послал на берег за письмами. Посланный воротился только с одним письмом от прежней владетельницы Торп-Эмброза – миссис Блэнчард.

Я думаю, вас следует уведомить о содержании этого письма, потому что оно имело серьезное влияние на планы Аллана. Он все затеряет рано или поздно и уже потерял это письмо. Стало быть, я должен сообщить вам сущность того, что написала ему миссис Блэнчард, так ясно, как только я могу.

Первая страница содержала в себе известие об отъезде этих дам из Торп-Эмброза. Они уехали третьего дня, тринадцатого числа. После больших колебаний наконец решились уехать за границу, к каким-то старым друзьям, поселившимся в Италии, в окрестностях Флоренции. Может быть, миссис Блэнчард с племянницей также там поселятся, если найдут удобный для них дом. Они обе любят и Италию, и итальянцев и имеют достаточное состояние для того, чтобы исполнять все свои прихоти. Старшая дама пользуется содержанием, назначенным ей по ее брачному контракту, а младшей досталось все состояние ее отца.

Вторую страницу в письме, по мнению Аллана, было весьма приятно читать. Отозвавшись в самых признательных выражениях о доброте, с какой Аллан позволил ее племяннице и ей самой оставаться в их прежнем доме, сколько они пожелают, миссис Блэнчард прибавила, что внимание Аллана к ним произвело такое благоприятное впечатление на их друзей и прислугу, что они желали сделать ему публичный прием по приезде. Встреча фермеров в поместье, а главных особ в городе приготовлялась уже, и надо было вскоре ожидать письма от пастора, который спросит мистера Армадэля, когда он намерен вступить во владение своим Норфолкским поместьем.

Вы можете угадать теперь причину нашего внезапного отъезда с острова Мэн. Первой и преобладающей идеей в голове вашего бывшего ученика, как только он прочел письмо миссис Блэнчард, было желание избавиться от публичного приема, и единственный способ, по которому он мог избегнуть этого, состоял в том, чтобы отправиться в Торп-Эмброз прежде, чем он получит письмо пастора. Я старался заставить его подумать, прежде чем он решится действовать по этому первому побуждению, но он начал укладывать свой чемодан со своей обыкновенной непобедимой веселостью. В десять минут он уложился, через пять отдал приказание своему экипажу отправляться с яхтой в Сомерсетшир. Ливерпульский пароход стоял в гавани, и мне не оставалось ничего более, как отправляться вместе с Алланом или отпустить его одного. Избавляю вас от подробностей нашего бурного переезда, от задержки в Ливерпуле, о том, как мы опоздали к поезду. Вам известно, что мы приехали сюда благополучно, и этого довольно. Что думают слуги о внезапном появлении между ними нового сквайра – дело не важное. Что подумает комитет, устраивавший публичный прием, когда известие о приезде Аллана разгласится завтра, – вот это, я боюсь, несколько поважнее.

Упомянув о слугах, я могу, кстати, сообщить вам, что последняя часть письма миссис Блэнчард была посвящена, собственно, чтобы сообщить Аллану о домашней прислуге, которую она оставляла в замке. Все слуги, за исключением трех, ждали, не оставит ли их Аллан на прежнем месте. Два исключения объяснить легко: горничные миссис и мисс Блэнчард едут за границу со своими госпожами. Третье исключение представляет служанка, которой было отказано вдруг за то, что миссис Блэнчард таинственно называет «легкомысленным поведением с посторонним».

Я боюсь, что вы будете смеяться надо мной, но я должен сказать вам правду. Я сделался так недоверчив после того, что случилось с нами на острове Мэн, к самым пустячным неудачам, относящимся каким бы то ни было образом к вступлению Аллана в его новую жизнь, что я уже расспрашивал одного из здешних слуг об этой служанке, которой было отказано. Я мог узнать только, что какой-то незнакомец подозрительно шатался около дома, что служанка была так безобразна, что нечего было сомневаться в том, что он ухаживал за ней с каким-нибудь скрытным намерением и что после того, как ей отказали, его уже не видели в окрестностях. Я могу только надеяться, что Аллану не угрожают никакие неприятности с этой стороны. Что касается других остающихся слуг, то миссис Блэнчард описывает их, и мужчин, и женщин, как вполне заслуживающих доверия, и я не сомневаюсь, что они останутся на своих местах.

Покончив с письмом миссис Блэнчард, я считаю обязанностью просить вас от имени Аллана приехать к нему и при первой представившейся возможности оставить Сомерсетшир. Хотя я не могу позволить себе думать, что мои желания могут иметь особенное влияние на ваше намерение принять это приглашение, я тем не менее должен признаться, что имею особенные причины с нетерпением желать видеть вас здесь. Аллан бессознательно возбудил во мне новое беспокойство относительно моих будущих отношений с ним, и мне очень нужен ваш совет, как уничтожить это беспокойство.

Затруднение, приводящее меня в недоумение, относится к должности торп-эмброзского управителя. До сегодняшнего дня я знал только, что Аллан составил какой-то план касательно этого и между прочим принял странное намерение отдать внаймы тот коттедж, в котором жил старый управитель. Вследствие того, что новый управитель должен жить в его доме, одно слово, случайно вырвавшееся в разговоре во время нашего путешествия сюда, заставило Аллана яснее выразиться, чем он выражался до тех пор, и я понял, к моему невыразимому удивлению, что место нового управителя назначалось мне!

Бесполезно говорить вам, как я чувствую этот новый пример доброты Аллана. Первое удовольствие, когда я услышал от него, что я заслужил самое сильное доказательство его доверия ко мне, скоро омрачилось огорчением, которое примешивается ко всякому удовольствию, по крайней мере, к такому, которое до сих пор было известно мне. Никогда моя прошлая жизнь не казалась мне таким унылым воспоминанием, как она кажется мне теперь, когда я чувствую, как я неспособен занять место, которое предпочтительно перед всем другим на свете хотелось бы мне занимать в службе моего друга. Я собрался с мужеством и сказал ему, что я не имею никаких познаний и никакой опытности, какие следует иметь управителю. Он великодушно возразил мне, что я могу научиться, и обещал послать в Лондон за тем, кто пока занимал место управителя и, следовательно, мог научить меня. Как вы думаете, могу я научиться? Если вы это думаете, я буду трудиться день и ночь; но если – как я боюсь – обязанности управителя так серьезны, что им не может вдруг научиться такой неопытный и молодой человек, как я, тогда, пожалуйста, поспешите приехать в Торп-Эмброз и употребите ваше личное влияние над Алланом. Ничто другое не заставит его помимо меня взять управителя, который будет подходить для этого места. Пожалуйста, пожалуйста, действуйте так, как вы сочтете лучшим для пользы Аллана. Как ни был бы я огорчен, он этого не увидит.

Остаюсь, любезный мистер Брок, искренно вам признательный Озайяз Мидуинтер.

P.S. Опять распечатываю письмо, чтобы прибавить еще несколько слов. Если вы видели по возвращении в Сомерсетшир женщину в черном платье и красной шали или слышали о ней, я надеюсь, вы не забудете сообщить мне об этом.

О. М.

От миссис Ольдершо к мисс Гуилт

Дамский косметический магазин, улица Диана, Пимлико

Среда

Любезная Лидия, чтобы не пропустить почты, я пишу к вам после утомительного дня за моим делом на простой бумаге, так как я узнала новые известия после нашей последней встречи, которые считаю нужным сообщить вам как можно скорее.

Начну с начала. Старательно обдумав это дело, я совершенно убедилась, что вы сделаете благоразумно, если ничего не скажете молодому Армадэлю о Мадейре и обо всем, что случилось там. Вы, конечно, занимали очень важное положение относительно его матери, вы тайно помогали ей обмануть ее родного отца. Вас отослали самым неблагодарным образом в самом нежном возрасте, как только вы помогли ей достигнуть ее цели, а когда вы вдруг явились к ней после двадцатилетней разлуки, вы нашли ее в расстроенном здоровье с взрослым сыном, которого она держала в совершенном неведении насчет истории ее замужества. Имеете ли вы такие преимущества с молодым джентльменом, пережившим ее? Если он не идиот, он не захочет верить вашим обвинениям, оскорбительным для памяти его матери. И так как у вас нет никаких доказательств после того продолжительного времени, чтобы убедить его, вам не удастся выкопать денег из золотых армадэльских руд. Заметьте! Я не оспариваю, что тяжелый долг признательности миссис Армадэль, после того что вы сделали для нее на Мадейре, еще не заплачен и что сын ее должен расплатиться с вами, так как его мать ускользнула от вас. Только приступите к нему надлежащим образом, моя милая. Вот что я осмелюсь вам посоветовать – приступите к нему надлежащим образом.

Но как это сделать? Этот вопрос приводит меня к моим новостям. Думали ли вы опять о вашем намерении очаровать этого счастливого молодого джентльмена вашей красотой и вашим замечательным остроумием? Эта мысль так неотступно преследовала меня после вашего отъезда, что я наконец послала записку моему нотариусу с поручением посмотреть завещание, по которому молодой Армадэль получил свое состояние. Результат оказался гораздо ободрительнее, чем мы с вами надеялись. После того что сообщил мне нотариус, не может быть ни малейшего сомнения относительно того, что вам следует сделать. В двух словах, Лидия: схватите быка за рога и выходите за него замуж!!!

Я говорю совершенно серьезно. Только убедите его сделать вас миссис Армадэль, а потом пусть уже узнает все. Пока он жив, вы можете сделать с ним такой уговор, какой хотите, а если он умрет, завещание дает вам право вопреки его воле – с детьми или без детей – получать доход с его поместья – тысячу двести фунтов в год пожизненно. В этом нет никакого сомнения: сам нотариус видел завещание. Разумеется, когда мистер Блэнчард писал это завещание, он имел в виду своего сына и его вдову, но так как наследник не поименован, то это относится теперь и к молодому Армадэлю, как при других обстоятельствах относилось бы к сыну мистера Блэнчарда. Какая возможность для вас после всех бедствий и опасностей, перенесенных вами, сделаться владетельницей Торп-Эмброза, пока он жив, и иметь пожизненный доход, если он умрет! Подцепите его, моя бедная милочка, подцепите его во что бы то ни стало!

Наверное, вы приведете то же самое возражение, когда будете это читать, которое привели, когда мы говорили об этом намедни, то есть о ваших летах. Выслушайте меня. Вопрос состоит не в том, что вам минуло тридцать пять лет – признаемся в этой неприятной истине, – но в том, показывает ли ваша наружность ваши настоящие лета. Мое мнение в этом отношении должно быть самым лучшим в Лондоне. Я пользуюсь двадцатилетней опытностью между нашим прелестным полом, подновляя истертые старые лица, и положительно скажу, что вы не кажетесь ни одним днем старее тридцати, если еще не моложе. Если вы последуете моему совету и секретно употребите два секретных средства, я ручаюсь, что вы будете казаться еще тремя годами моложе. Я готова прозакладывать все деньги, какими я буду помогать вам в этом деле, если, когда я перемелю вас сызнова в моей чудной мельнице, вы будете казаться не старее чем двадцати семи лет какому бы то ни было мужчине на свете, кроме, разумеется, когда вы просыпаетесь в беспокойстве утром, и тогда, душа моя, вы будете старообразны и безобразны в вашей уединенной спальне, а это не значит ничего.

Но вы можете сказать: «При всем том я шестнадцатью годами старее его, и это будет против меня с самого начала». Так ли? Подумайте опять. Конечно, ваша собственная опытность могла показать вам, что самая обыкновенная из всех обыкновенных слабостей в молодых людях в возрасте этого Армадэля – слабость влюбляться в женщин старее их. Какие мужчины ценят нас в цвете нашей молодости (я имею основательные причины говорить о цветущей молодости: я получила сегодня пятьдесят гиней, сделав молодой женщину, которая по летам годится вам в матери), какие мужчины, говорю я, готовы обожать семнадцатилетних малюток? Веселые юные джентльмены? Нет! Лукавые, старые негодяи, перешедшие за сорокалетний возраст.

Какая же тут мораль, как говорится в сказках? Мораль состоит в том, что все возможности на успех с такой головой, как ваша, в вашу пользу. Если вам тяжело, как мне кажется, ваше одинокое положение, если вы знаете, какой очаровательной женщиной (в глазах мужчин) вы еще можете быть, когда захотите; если вся ваша прежняя решимость вернулась к вам после того припадка отчаяния на пароходе (признаюсь, довольно естественного при страшных неприятностях, которым вы подвергались), мне не нужно будет вас уговаривать, чтобы сделать эту попытку. Только подумайте, какой переворот! Если бы тот молокосос не бросился в реку за вами, этот молокосос не получил бы имения. Точно будто сама судьба определила, чтобы вы были миссис Армадэль Торп-Эмброзская! А кто может совладать со своей судьбой, как говорит поэт?

Напишите мне «да» или «нет» и верьте привязанности вашего старого друга Марии Ольдершо.

От мисс Гуилт к миссис Ольдершо

Ричмонд

Четверг

Негодная старуха! Я не скажу ни «да», ни «нет», пока не посмотрюсь хорошенько в зеркало. Если бы вы истинно заботились о ком-нибудь, кроме вашей собственной негодной и старой персоны, вы знали бы, что от одной мысли опять выйти замуж – после того, что я перенесла, – меня мороз продирает по коже.

Но вы можете сообщить мне несколько более подробных сведений, пока я обдумываю, решиться мне или нет. У вас осталось моих денег двадцать фунтов от проданных вами моих вещей, пришлите мне десять фунтов на издержки, а другие десять употребите на секретные расспросы в Торп-Эмброзе. Я хочу знать, когда уедут Блэнчарды и приедет молодой Армадэль. Уверены ли вы, что с ним так легко будет справиться, как вы думаете? Если он похож на свою лицемерную матушку, я скажу вам, что Иуда Искариот воскрес.

Мне очень удобно в этой квартире. В саду прекрасные цветы, а по утрам птицы будят меня восхитительным пением. Я взяла напрокат порядочное фортепьяно. Единственный человек, которым я хоть сколько-нибудь дорожу – не пугайтесь, он давно уже лежит в могиле под именем Бетховена, – служит мне собеседником в уединенные часы. И хозяйка тоже беседует со мной, если я позволяю ей. Я ненавижу женщин. Новый пастор сделал визит вчера другому жильцу и прошел мимо меня по лугу. Глаза мои еще ничего не потеряли, по крайней мере, хотя мне минуло тридцать пять лет; бедняжка просто покраснел, когда я взглянула на него. Как вы думаете, какой цвет приняло бы его лицо, если бы одна из птичек в саду шепнула ему на ухо истинную историю очаровательной мисс Гуилт?

Прощайте, матушка Ольдершо. Я сомневаюсь, могу ли я быть преданной вам или кому бы то ни было, но мы все пишем ложь в конце наших писем, не правда ли? Если вы любящий меня старый друг, я, разумеется, преданная вам Лидия Гуилт.

P. S. Сохраните ваши противные притирания для ваших веснушчатых покупщиц, а до моей кожи не коснется ни одно из них, обещаю вам. Если вы действительно желаете быть полезной, постарайтесь отыскать успокоительное питье, которое помешало бы мне скрежетать зубами во сне. Я скоро переломаю их, и тогда что станется с моею красотою, желала бы я знать?

От миссис Ольдершо к мисс Гуилт

Дамский косметический магазин

Вторник

Любезная Лидия, как жаль, что ваше письмо адресовано не к мистеру Армадэлю! Ваша грациозная смелость очаровала бы его. Меня она не растрогала: я, знаете, уже привыкла к ней. Зачем вы тратите ваше блестящее остроумие, душа моя, на вашу непроницаемую Ольдершо? Оно только выдыхается и портится. Постарайтесь быть серьезнее на этот раз, я имею для вас известия из Торп-Эмброза, с которыми шутить нельзя.

Через час после того, как я получила ваше письмо, я принялась разузнавать. Не зная, к каким последствиям это может привести, я думала, что безопаснее будет начать секретно. Вместо того чтобы употребить тех людей, которые находятся в моем распоряжении, которые знают вас и меня, я отправилась в контору Частных Справок на Шэдисайдской площади и передала это дело в руки инспектора, как совершенно посторонняя и не упоминая вовсе о вас. Признаюсь, это был не дешевый способ начинать дело, но это самый надежный, что всего важнее.

Мы с инспектором поняли друг друга в десять минут, и самый пригодный человек для этой цели – по наружности преневинный молодой человек – немедленно был призван. Он поехал в Торп-Эмброз через час после того, как я видела его. Я условилась, что приду в контору в субботу, в понедельник и сегодня за известиями. До сегодняшнего дня известий не было, но сегодня я нашла нашего агента, только что воротившегося в Лондон и приготовившегося сообщить мне подробный рассказ о своей поездке в Норфолк.

Прежде всего позвольте мне успокоить вас насчет ваших двух вопросов, я имею ответы на тот и на другой. Блэнчарды уезжают за границу тринадцатого числа, а Армадэль теперь крейсирует где-то с яхтой. В Торп-Эмброзе поговаривают сделать ему публичный прием и созвать митинг из местных знаменитостей для устройства этого. Речи и хлопоты в этих случаях обыкновенно берут много времени, и думают, что публичный прием встретит нового сквайра не прежде, как в конце этого месяца.

Если бы ваш посланный сделал для нас только это, я думаю, что он все-таки заработал бы свои деньги. Но невинный молодой человек – настоящий иезуит с тем великим преимуществом перед всеми папистами, виденными мною, что на лице его не написана хитрость. Собрав эти сведения от служанок, он обратился с удивительной находчивостью к самой безобразной женщине во всем доме.

«Когда они хороши собой и могут выбирать, – объяснил он мне, – они теряют много драгоценного времени, выбирая возлюбленного. Когда они безобразны и не имеют возможности выбирать, они кидаются на обожателя, если он им попадется, как голодная собака на кость». Действуя по этим превосходным правилам, наш агент успел после неизбежного замедления обратиться к главной служанке в Торп-Эмброзе и овладел ее полным доверием при первом свидании. Старательно придерживаясь данных ему инструкций, он поощрял женщину к болтовне и, разумеется, выслушал все сплетни из людской. Большая часть, повторенная мне, не имела никакой важности, но, слушая терпеливо, я была наконец вознаграждена драгоценным открытием. Вот оно:

В Торп-Эмброзском парке есть коттедж. По каким-то неизвестным причинам молодой Армадэль захотел отдать его внаймы, и уже нашелся жилец – бедный отставной майор на половинном жалованье по имени Мильрой, человек кроткий, по рассказам, пристрастный к механическим занятиям, имеющий домашнюю неприятность в виде больной жены, которую не видел никто. «Ну что ж из этого?» – спросите вы с тем порывистым нетерпением, которое так к вам идет. Милая Лидия, не порывайтесь! Семейные дела этого человека серьезно касаются нас обеих, потому что, к несчастью, у этого человека есть дочь!

Вы можете вообразить, как я расспрашивала нашего агента и как наш агент рылся в своей памяти, когда я наткнулась на это открытие. Как не восхвалить женские болтливые языки! От мисс Блэнчард до ее горничной, от горничной мисс Блэнчард до горничной ее тетки, от горничной тетки мисс Блэнчард до безобразной служанки, от безобразной служанки до молодого человека с невинной наружностью источник болтовни влился наконец в настоящий резервуар, и страдавшая жаждой миссис Ольдершо напилась из него. Сказать попросту, моя милая, вот в каком положении дело. Дочь майора – шестнадцатилетняя девочка, живая и хорошенькая (негодная девчонка!), дурно одевается (слава богу!) и не отличается манерами (опять слава богу!). Она была воспитана дома. Гувернантка, воспитывавшая ее, вышла замуж перед отъездом их отца в Торп-Эмброз. Воспитание ее требует окончания, и майор не знает, что ему делать. Никто из его друзей не может рекомендовать ему новую гувернантку, а ему хочется отдать дочь в школу. На том дело и остается пока, по собственным словам майора, как он объяснил во время утреннего визита, который отец и дочь сделали дамам в замке.

Вы получили мои обещанные новости и, я думаю, без труда согласитесь со мной, что армадэльское дело должно быть решено сейчас таким или другим образом. Если при вашей безнадежной будущности и при ваших фамильных правах на этого молодого человека вы решитесь отказаться от него, я буду иметь удовольствие прислать к вам ваши деньги (двадцать семь шиллингов оставшиеся) и посвящу себя совершенно моим собственным делам. Если, напротив, вы решитесь попробовать счастья в Торп-Эмброзе, тогда (нечего сомневаться, что майорская девчонка будет завлекать молодого сквайра) я буду рада слышать, как вы намерены победить двойное затруднение воспламенить мистера Армадэля и затмить мисс Мильрой. Любящая вас,

Мария Ольдершо.

От мисс Гуилт к миссис Ольдершо

(Первый ответ)

Ричмонд

Среда, утро

Миссис Ольдершо, пришлите мне двадцать семь шиллингов и займитесь вашими собственными делами. Ваша Л. Г.

От мисс Гуилт к миссис Ольдершо

(Второй ответ)

Ричмонд

Среда, вечер

Душа моя, оставьте у себя двадцать семь шиллингов и сожгите мое первое письмо. Я передумала.

Я написала первый раз после ужасной ночи, теперь я пишу после прогулки верхом, стакана бордоского и крылышка цыпленка. Достаточно этого объяснения? Пожалуйста, скажите: «Да», потому что мне хочется вернуться к своему фортепьяно.

Нет, я не могу еще вернуться, я прежде должна ответить на ваш вопрос. Но неужели вы имеете глупость предполагать, что я не вижу насквозь вас и цели вашего письма? Вы знаете так же хорошо, как и я, что затруднение, в котором находится майор, доставляет нам удобный случай, но вы хотите возложить на меня ответственность сделать первое предложение, не так ли? Что, если я поступлю так же, как и вы, и скажу вам обиняками: «Пожалуйста, не спрашивайте меня, как я намереваюсь воспламенить мистера Армадэля и затмить мисс Мильрой; вопрос так крут, что я, право, не могу на него отвечать». Вместо того спросите меня, не составляет ли скромное честолюбие моей жизни возможность сделаться гувернанткой мисс Мильрой? Да, если вы поможете мне достать аттестаты, миссис Ольдершо.

Вот вам! Если случится какое-нибудь серьезное несчастье (что весьма возможно), как будет приятно вспомнить, что виновата я сама!

Теперь, когда я сделала это для вас, сделаете ли вы что-нибудь для меня? Я хочу провести то короткое время, которое осталось у меня, по своему собственному желанию. Будьте сострадательны, миссис Ольдершо, и избавьте меня от скуки обдумывать все шансы за и против в этой новой моей попытке – словом, думайте за меня, пока я не буду принуждена думать сама.

Лучше мне больше не писать, а то я скажу что-нибудь свирепое, что вам не понравится. Я сегодня не в духе. Мне хотелось бы рассердить мужа, прибить ребенка или сделать что-нибудь в этом роде. Любите вы смотреть, как летние насекомые сгорают на свече? Я люблю иногда. Прощайте, миссис Иезевель. Чем дольше вы оставите меня здесь, тем лучше. Воздух мне полезен, и я имею очаровательный вид.

Л. Г.

От миссис Ольдершо к мисс Гуилт

Четверг

Любезная Лидия, другие в моем положении могли бы несколько обидеться тоном вашего последнего письма, но я так нежно привязана к вам! А когда я люблю кого-нибудь, этой особе очень трудно оскорбить меня. Не ездите верхом так далеко и пейте только полстакана бордоского. В следующий раз я не скажу ничего больше.

Не оставить ли нам нашу дуэль и не перейти ли тотчас к серьезным предметам? Как необыкновенно трудно женщинам понять друг друга, особенно когда они держат перо в руках. Но мы попробуем.

Начнем с того, что я поняла из вашего письма, что вы благоразумно решились на торп-эмброзскую попытку и хотите занять, если можете, превосходную позицию с самого начала, сделавшись членом семейства майора Мильроя. Если обстоятельства обратятся против вас и какая-нибудь другая женщина займет место гувернантки (об этом я скажу вам потом подробнее), вам не останется тогда ничего другого, как познакомиться с мистером Армадэлем в какой-нибудь другой роли. Во всяком случае вам будет нужна моя помощь, и, следовательно, первый вопрос, который нам остается решить, состоит в том, что я хочу и могу сделать для того, чтобы вам помочь.

Женщина с вашей наружностью, милая Лидия, с вашим обращением, с вашими способностями и с вашим воспитанием может явиться в обществе, когда только захочет, если только у нее есть деньги в кармане и возможность сослаться на рекомендацию порядочных людей в крайнем случае. Во-первых, поговорим о деньгах. Я обязуюсь найти их с условием, что вы прилично вознаградите меня, если одержите победу над Армадэлем. Ваше обещание вспомнить об этом вознаграждении должно быть обозначено цифрами и написано на бумаге моим нотариусом, и мы решим и подпишем, как только я увижу вас в Лондоне.

Теперь перейдем к рекомендациям. Тут опять я в вашем распоряжении – с другим условием. Вот оно: вы должны явиться в Торп-Эмброз под именем, которое вы приняли опять после вашего ужасного замужества, я говорю о вашем девическом имени Гуилт. Я имею только одну причину настаивать на этом, я не желаю подвергаться бесполезному риску. Моя опытность, как секретной советницы моих клиентов в разных затруднительных романтических обстоятельствах, подсказала мне, что чужое имя девять раз из десяти бесполезный и очень опасный обман. Вас ничто не могло бы оправдать в желании назваться чужим именем, кроме опасения, что молодой Армадэль узнает вас – от этого опасения, по счастью, избавил нас поступок его матери, скрывшей в глубокой тайне от своего сына и от всех ее отношение к вам.

Следующее и последнее недоумение, которое остается решить, относится, душа моя, к возможности поступить гувернанткой в дом майора Мильроя. Попав туда, при вашем знании музыки и языков, если вы обуздаете ваш характер, вы можете удержаться на вашем месте. Единственное остающееся сомнение относится к тому, можете ли вы получить это место.

Так как майор находится теперь в затруднении насчет воспитания своей дочери, он, я думаю, напечатает объявление о гувернантке, и в таком случае по какому адресу назначит он писать к нему? В этом-то вся и штука. Если он даст адрес в Лондон – проститесь со всеми шансами в вашу пользу по той простой причине, что нам нельзя будет отличить его объявления от объявлений других людей, которым нужны гувернантки. Если, с другой стороны, счастье поможет нам и он назначит своим корреспондентам писать в лавку, в почтовую контору или куда бы то ни было в Торп-Эмброз, тогда мы очень ясно отличим его объявление от других. В этом последнем случае я не сомневаюсь – при рекомендациях, которые я доставлю вам, – что вы попадете в семейный круг майора. Мы имеем одно большое преимущество перед другими женщинами, которые будут отвечать на это объявление. Благодаря справкам, собранным на месте, я знаю, что майор Мильрой беден, и мы назначим ваше жалованье такой умеренной суммой, что она наверно прельстит его. Что касается слога письма, если мы с вами не можем сочинить скромной и интересной просьбы занять вакантное место, желала бы я знать, кто может?

Все это, впрочем, еще впереди. Пока мой совет: оставайтесь там, где вы, и мечтайте, сколько душе угодно, пока получите от меня известие. Я получаю «Таймс», и можете положиться, что мои опытные глаза не пропустят объявления. К счастью, мы можем ждать, не вредя нашим интересам. Теперь нечего бояться, что эта девочка опередит вас. Публичный прием, как нам известно, будет готов не прежде как в конце этого месяца, а мы можем безусловно положиться, что тщеславие Армадэля не допустит его явиться в его новый дом, пока льстецы не соберутся его встретить. Подождем еще дней десять, по крайней мере, прежде чем откажемся от мысли о месте гувернантки и придумаем какой-нибудь другой план.

Странно, не правда ли, что так много зависит от решения этого бедного офицера? Я со своей стороны буду просыпаться каждое утро с одним и тем же вопросом в голове – если явится объявление майора, что назначит майор: Торп-Эмброз или Лондон?

Всегда, любезная Лидия, любящая вас Мария Ольдершо.

Глава II Аллан-помещик

Рано утром на другой день после своего первого ночлега в Торп-Эмброзе Аллан встал и посмотрел на вид из окна спальни, чувствуя себя чужим в своем собственном доме.

Окно спальни находилось над большой парадной дверью с портиком, террасой и ступенями, а еще далее замыкали вид широкие аллеи парка. Утренний туман застилал верхушки деревьев, а коровы мирно паслись у железной ограды, отделявшей парк от дороги перед фасадом дома.

«Все это мое! – подумал Аллан, со смутным изумлением смотря на собственные владения. – Пусть меня повесят, если я еще могу вбить это в мою голову. Все мое!»

Он оделся, вышел из комнаты и отправился по коридору, который вел к лестнице и к передней, отворяя двери, мимо которых проходил. Комнаты в этой части дома были спальные и туалетные, светлые, обширные, прекрасно меблированные и все пустые, кроме спальни, расположенной возле спальни Аллана, которая была отведена Мидуинтеру. Тот еще спал, когда его друг заглянул к нему, видимо оттого, что просидел поздно над письмом к мистеру Броку. Аллан дошел до конца первого коридора, повернул во второй и дошел до большой лестницы.