Аромат цитрусовых

Комментарий к Часть 1

Саундтрек:

Crowded House — Four seasons in one day.

Finding out wherever

there is comfort there is pain

Only one step away.

Первый раз он прикасается к ней совершенно случайно, спасая от падающей горгульи. Это происходит абсолютно инстинктивно — он видит ее обманчиво хрупкую фигурку во дворе школы, а мгновением позже, подняв глаза наверх, замечает пошатнувшуюся каменную статую. Ксавье не думает о мотивах своего поступка, не стремится выглядеть героем, в сущности, он вообще не успевает ни о чем подумать.

Мышечные рефлексы толкают его вперёд, а в следующую секунду он уже лежит на земле, вжимая в мокрую грязь хрупкое тело новенькой. Кажется, она без сознания — глаза прикрыты, а тонкие руки безжизненно распластались по земле. Вот черт. Ксавье не умеет оказывать первую помощь, но все же бережно отводит в сторону прядь иссиня-чёрных волос и машинально касается ее шеи одним пальцем в попытке нащупать пульс. Ее кожа оказывается холодна как лёд. Наверное, всему виной холодный осенний дождь. Ксавье несколько растерянно оглядывается по сторонам и, не найдя возможных помощников, принимает решение отнести девушку в больничное крыло. Осторожно поднимает на руки — как и ожидалось, она практически ничего не весит. Ее голова безжизненно запрокинута назад и в невольной попытке защитить лицо Аддамс от дождя парень склоняется чуть ближе, улавливая слабый аромат парфюма — тягучий, пряный, с нотками цитрусовых или чего-то похожего. Уже на подходе к больничному крылу он шепотом произносит ее имя, словно пробуя его на вкус. Уэнсдэй. Одни твёрдые согласные, звонкое уверенное окончание. Что ж, ей вполне подходит.

Той же ночью Уэнсдэй Аддамс впервые является ему во сне.

Спустя пару недель Ксавье Торп с уверенностью может утверждать, что сны с участием Уэнсдэй гораздо мучительнее кошмаров о монстре. Она приходит почти каждую ночь, неотвратимо и беспощадно — сначала он видит ее издалека, один лишь хрупкий силуэт с чёрными косами, которые невозможно не узнать. Через несколько ночей она оказывается ближе, на расстоянии вытянутой руки, и юноша уже может лицезреть детали: аккуратный пробор, тончайшие музыкальные руки с голубой сеткой вен, четко очерченные губы. Ещё несколько сновидений, и Уэнсдэй совсем рядом, настолько близко, что он слышит тонкий аромат цитрусовых, исходящий от ее волос, видит колкий немигающий взор темных глаз, почти физически ощущает прохладную бархатистость кожи… Но это лишь сны. Каждое утро он просыпается в холодном поту, с неистово бьющимся сердцем и острым желанием коснуться ее вновь. Спустя совсем короткое время это желание разгорается сильнее, превращаясь в похоть, от которой не спасает ни ледяной душ, ни изнурительные километры бега, ни попытки самоудовлетворения.

Но в жизни Уэнсдэй Аддамс рьяно бережёт свои личные границы. В жизни они с Ксавье лишь изредка обмениваются короткими саркастичными фразами на уроках. Она всегда говорит коротко и четко, бросая слова, словно острые кинжалы. Точно в цель. И непременно до крови, на меньшее она не разменивается. И ее глаза в жизни оказываются совсем иными — во снах он видит тёмный околдовывающий бархат, а наяву ее глаза словно обсидианы — одно неровное движение, и ты неизбежно порежешься о грубые грани.

— Ты выглядишь глупо, когда смотришь в одну точку, — безжалостно припечатывает она, даже не подняв головы в сторону Ксавье и оттого не замечая, насколько жадным взглядом он упирается в ее руки.

А он словно под гипнозом неотрывно следит за каждым движением тонких пальцев, сжимающих чёрную ручку. У неё красивый почерк. Маленькие аккуратные буквы без лишних завитушек. Похоже на каллиграфию — красиво, безукоризненно и так безжизненно. Он встряхивает головой, усилием воли заставляя отвлечься от изящного запястья.

— Не знал, что ты замечаешь кого-то, кроме себя, Аддамс, — парирует Ксавье.

— Раздражающий фактор трудно игнорировать.

Дежурный обмен любезностями завершён, Уэнсдэй снова погружается в конспект, а Ксавье… А Ксавье бросает в жар от мысли, как он хотел бы до боли сжать ее тонкие руки, оставив синяки, и остановить поток колкостей грубым поцелуем. Но вместо этого он тяжело вздыхает и начинает в десятый раз перечитывать написанное. Кажется, из-за чертовой Аддамс его успеваемость ощутимо ухудшается. Торнхилл говорит что-то про бал и про отсутствие домашнего задания, но все это воспринимается абсолютно побочно.

Сложившаяся ситуация непривычна для него, ведь раньше Ксавье никогда не испытывал проблем с девушками. Он мог бы позвать ее на бал. Да, наверное он мог бы это сделать. Но воображение слишком ярко рисовало недвусмысленные картины ее отказа: вот он, нервно сглатывая ком в горле, как бы между прочим спрашивает о ее планах на вечер субботы, а вот Уэнсдей смотрит на него исподлобья своим фирменным взглядом и обрывает поток слов одним решительным: «Нет, это не для меня». Или и вовсе молчит, не сочтя нужным отвечать на подобную глупость. А потом она может перестать его замечать, и одна только мысль о подобной перспективе оказывается неожиданно пугающей.

Она убирает тетради в рюкзак. Ксавье нарочно собирается медленно, чтобы иметь возможность украдкой наблюдать за ее движениями. Как художник, он привык подмечать детали, недоступные взгляду обывателя: например, лицо Аддамс только поначалу кажется застывшей маской, у неё определённо есть эмоции, но проявляются они очень слабо. Вряд ли она сама об этом знает, но когда Уэнсдэй увлечена темой урока, она едва заметно поджимает губы, а когда занятие оказывается скучным, она хмурит брови и левой рукой часто расправляет несуществующие складки на одежде.

Девушка проходит мимо, не удостоив его прощанием, а Ксавье прикрывает глаза, вдыхая уже такой привычный аромат. Дерево, специи и цитрус. Черт, это становится похоже на одержимость. Если он не предпримет никаких действий в ближайшее время, он точно свихнётся. По сути варианта всего два, нужно либо избегать искушения, либо поддаться ему. Та часть разума, что ещё способна здраво оценивать происходящее, подсказывает, что лучшим исходом для Ксавье будет первое: очевидно, что Уэнсдэй Аддамс в конце концов разобьёт ему сердце, она не способна отдавать, лишь только брать. Она словно природная аномалия, убивающая все живое в радиусе нескольких метров. Вполне возможно, ее эмоционального диапазона не хватит даже на то, чтобы захотеть его в ответ.

***

— Уэнсдэй? Что ты здесь делаешь?

Она останавливается как вкопанная и резко оборачивается, взмахнув тугими косами. Ксавье с удивлением отмечает ее легкую растерянность — с бледного лица схлынули последние краски, глаза чуть расширены. Что-то новенькое.

— Ничего, — Аддамс отвечает слишком поспешно, но мгновение спустя берет себя в руки и пускается в атаку. — Я видела, как ты вышел отсюда. Что это за место?

— Что-то вроде моей… художественной студии. Уимс дала на это добро, когда я навёл там порядок, — он озадачен ее внезапным интересом к собственной жизни, наверняка здесь есть скрытый мотив, ведь Уэнсдэй ничего не делает просто так. Но, черт возьми, как же приятно стоять с ней рядом и разговаривать о нормальных человеческих вещах. Это настолько… обычно и естественно, что в душе Ксавье зарождается хрупкая надежда.

— Весьма предприимчиво. Я бы на неё взглянула.

— Там бардак, — он выдает первое же оправдание, пришедшее на ум и тут же мысленно ругает себя, осознав, насколько глупо оно звучит. Но если она войдёт туда, пиши пропало. А Ксавье с отчаянием утопающего хватается за жалкую соломинку — мастерская стоит в отдалении от школы, здесь нет других тропинок, а значит, Уэнсдэй пришла сюда целенаправленно. Значит ли это, что у него есть шанс?

— Я проходила стажировку у фотографа-криминалиста, бардак переживу, — тут же парирует она, не сводя с него стального взора колючих глаз. Так смотрит анаконда на свою добычу перед смертельным броском.

— Давай не сейчас, — Ксавье хмурит брови и переводит тему. — Так зачем искала?

— Хотела пробежаться по домашке мисс Торнхилл.

Что ж, похоже не только он плохо импровизирует с ложью. Даже у непрошибаемой Аддамс случаются проколы. Это открытие неожиданно поднимает Ксавье настроение. Какой бы каменной она ни казалась, она все-таки человек, а значит у него есть шанс победить в этой игре, подобрать ключ к сложнейшему механизму ее души.

— Она же не задавала, забыла? Зачем пришла? — он наклоняется чуть вперёд, вглядываясь в лицо Уэнсдэй в ожидании реакции и не может сдержать ироничную усмешку. — А может, дело в бале, из-за которого тебе хочется выколоть себе глаза?

А вот и реакция — вишневые губы едва заметно приоткрываются, вновь выдавая ее растерянность. Прежде чем ответить, Уэнсдэй несколько раз опускает и поднимает взгляд, делает вдох глубже обычного и сжимает руки в кулаки, очевидно, собираясь с мыслями.

— Я весь внимание, — Ксавье почти физически наслаждается ее замешательством. Не каждый может похвастаться, что сумел сбить с толку мисс «я-сама-непоколебимость».

— Вынуждаешь пригласить тебя? — несмотря ни на что, ее саркастичный тон не меняется.

— Именно, — его губы расплываются в самодовольной улыбке.

— Не хотел бы… ты бы… Ты бы не хотел пойти… Ты бы не хотел пойти на бал с определенной… — Уэнсдэй делает слишком длинные паузы между словами, очевидно, втайне надеясь, что Ксавье избавит ее от необходимости озвучивать предложение. Но нет. Он категорически не намерен доставлять ей такого удовольствия. Судя по взгляду обсидиановых глаз, она представляет, как загоняет иголки ему под ногти. — Ты пойдёшь на бал со мной.

По логике вещей, эта фраза должна была прозвучать вопросительно, но Уэнсдэй явно нечасто доводилось кого-то спрашивать или тем более просить, она привыкла ставить перед фактом.

— Да. Я с радостью пойду на бал с тобой. Думал, не пригласишь, — мысленно Ксавье уже празднует свой триумф.

Она резко оборачивается, бросив через плечо колкое: «Аналогично» и быстрым шагом удаляется прочь, оставляя после себя неизменный шлейф пряного парфюма с ноткой цитрусовых. Он провожает ее долгим взглядом, ощущая приятное щекочущее чувство в животе и невероятный душевный подъем.

Часть разума, прежде кричавшая, что Уэнсдэй Аддамс — худшая партия из всех возможных, навсегда умолкает.

Комментарий к Часть 1

Публичная бета включена, отмечайте ошибки, если таковые найдутся.

========== Часть 2 ==========

Комментарий к Часть 2

Саундтрек:

Our Last Night — Drag me down (feat.Matty Mullins)

Приятного чтения!

I’ve got fire for a heart

I’m not scared of the dark

— Откуда ты знаешь, как монстр выглядит? Или это автопортреты?

Ее резкий требовательный тон приводит Ксавье в замешательство — он только что застукал ее в своей мастерской, это он должен быть резким, а не наоборот.

— По-твоему, это я? Я же тебя спас!

— Как и монстр.

Он инстинктивно начинает оправдываться, обстоятельно рассказывает о своих кошмарах с участием неведомого чудовища, о происхождении царапин на шее… Но пару минут спустя разум пронзает обжигающе-неприятная догадка. А ведь он почти поверил, что Уэнсдэй всерьёз им увлечена, какая же несусветная глупость… И худшие опасения подтверждаются, когда она разворачивает помятый лист бумаги с наброском логова монстра. Ксавье чувствует себя так, словно пропустил ступеньку, спускаясь с лестницы — из лёгких разом вышибает весь воздух. Он должен был догадаться, что ей что-то нужно, ведь Уэнсдэй Аддамс ничего не делает просто так.

Ей наплевать на него.

Она — чёрный ферзь в этой игре, а он лишь жалкая пешка, выброшенная с поля по пути к цели. Быстро и безжалостно.

Её стиль.

Горечь осознания отравляет мысли, и у Ксавье начинают дрожать руки. Какой позор. Он срывается и почти кричит на неё, обвиняя в безразличии и холодности, но быстро понимает бессмысленность этих излияний — разве можно винить лёд за то, что он холодный? Непроницаемое равнодушие Уэнсдэй — это аксиома, вряд ли она сейчас хоть на сотую долю понимает, что он чувствует.

— Выметайся! — запыхавшись от гнева и обиды, он тычет пальцем в сторону двери.

Аддамс медлит, глядя на него исподлобья. Прежде Ксавье решил бы, что она раздумывает над возможностью извиниться, объяснить… Сделать хоть что-нибудь. Но теперь он точно знает, что это не так. Ей просто наплевать. Ярость набатом стучит в висках, так сильно, что Ксавье сам пугается тех эмоций, которые вызывает Уэнсдэй — как можно испытывать столько противоречивых чувств к одному человеку? Проходит несколько мучительных мгновений, прежде чем она аккуратно обходит Ксавье и устремляется к двери. Сейчас она уйдёт. В его душе изнуряющая внутренняя борьба, с одной стороны — горечь обиды, злость на неё за манипуляцию и ещё больше на самого себя за то, что какая-то девчонка так легко поставила его на колени… С другой стороны — мучительное желание вновь прикоснуться к её мертвенно-бледной коже, вдохнуть полной грудью дурманящий аромат её волос, коснуться губами бьющейся жилки на шее. Черт. Это невыносимо.

В мастерской довольно холодно, но Ксавье бросает в жар. Чаша весов неумолимо склоняется в одну сторону. Чертова Аддамс, ты снова победила.

— Уэнсдэй, постой! — он резко оборачивается и выбегает за дверь мастерской.

Она не успела уйти далеко, тонкая фигурка виднеется всего в паре десятков метров, но, услышав его голос за спиной, Уэнсдэй ускоряет шаг. Ксавье почти переходит на бег, впившись взглядом в идеально ровный ученический пробор. Приходит шальная мысль — любопытно, как она выглядит с распущенными волосами? Желательно с разметавшимися по подушке в его постели… Невероятным усилием воли он заставляет себя не думать об этом.

— Уэнсдэй! Черт, ты можешь остановиться и послушать?! Подожди!

— Что ещё? — она внезапно и очень резко оборачивается. Ксавье по инерции делает ещё несколько широких шагов и врезается в неё. Чтобы удержать равновесие, он инстинктивно хватает Аддамс за плечи и дергает на себя.

Это первый раз, когда она оказывается настолько близко — Ксавье видит каждую ресничку цвета воронова крыла, каждый волосок в безукоризненной причёске. Аромат парфюма окутывает его дурманящим облаком, и Ксавье делает глубокий вдох, угадывая ноты кориандра, сандала, кожи… И конечно же, основной аккорд. Аромат цитрусовых.

Ее маленькая ладонь вклинивается между их телами и довольно ощутимо надавливает ему на грудь, принуждая отстраниться. Уэнсдэй смотрит снизу вверх с укором, на ее лице ни единого проблеска эмоций, но внимательный взгляд художника отмечает, что дыхание Аддамс слегка учащается. Логика робко намекает, что всему виной лишь быстрая ходьба, ведь он бежал за ней… А она вроде как считает его чокнутым монстром. Но Ксавье отчаянно хочется верить, что истинной причиной является его близость.

— Кхм. Ты мчался за мной, чтобы помолчать? — ее ровный голос так и сочится ядом.

— А ты все-таки живая, — он усмехается уголками губ.

— Что? — Уэнсдэй слабо хмурит брови, от чего между ними залегает крошечная складка, и поводит плечами, сбрасывая его руки. Отходит на шаг назад, ревностно оберегая такие важные для неё личные границы.

— Твоё сердце. Оно бьётся совсем как у обычного человека. Я только что почувствовал, — он внимательно следит за реакцией Уэнсдэй, склонив голову набок. Вместо ответа она закатывает глаза.

Налетает порыв холодного ветра, и Аддамс зябко ежится, обнимая себя руками. Переминается с ноги на ногу, снова едва уловимо хмурится, словно ей неуютно под его пристальным взглядом. Но уходить отчего-то не спешит. А Ксавье жалеет, что растерялся — целую минуту его ладони были на ее плечах, одно крохотное движение наверх, и он смог бы прикоснуться большим пальцем к ее шее, скользнуть вверх по щеке, обвести контур столь манящих губ. А затем наклониться ниже, прикрыв глаза и не опасаясь напороться на ее колючий взгляд, и наконец…

— Я ухожу, — безапелляционно констатирует Уэнсдэй.

— Подожди, — он протягивает к ней руку, но Аддамс быстро делает шаг назад. Пальцы Ксавье хватают воздух. Что же, он знал, что будет нелегко. — Извини. Я не хотел тебя напугать или вроде того…

Она уже открывает рот, чтобы произнести какую-нибудь острую фразу в стиле: «Тебе не по силам меня напугать», но он не даёт ей сказать.

— Слушай, я шёл за тобой, чтобы сказать. Раз уж ты пригласила меня на бал вынужденно, и теперь все карты раскрыты… В общем, я не в обиде.

— Я должна этому обрадоваться? — Аддамс держит несокрушимую оборону. Впрочем, иного он и не ждал.

— Можешь относиться к этому как угодно, мне в общем-то без разницы. Я просто хотел спросить, не хочешь ли ты повторить своё приглашение уже по-настоящему?

— Нет, — как всегда коротко и резко словно точный удар шпагой. Убийственный удар.

— Но… почему? Что не так? — вопросы срываются с губ против его воли, но Ксавье слишком отчаянно хочется знать, занимает ли он хоть немного места в ее мыслях.

— Ты застал меня врасплох, приглашение было вынужденным. Раз ты теперь в курсе, я снимаю с себя всякие обязательства и предпочту провести вечер с большей пользой, нежели слушать неинтересную музыку в окружении неинтересных людей, — к концу фразы ее тон становится ещё жёстче обычного, словно Уэнсдэй жутко раздражает необходимость объяснять столь очевидные вещи. Возражать Ксавье не решается, только поднимает руки перед собой в примирительном жесте.

— Хорошо, дело твоё. И чем планируешь заняться?

— Зачем мне рассказывать? Я все ещё не верю, что монстр является к тебе во снах.

О нет, Аддамс, ко мне во снах являются монстры и похуже. Например, ты.

Но Ксавье, конечно же, не расскажет ей об этом, ведь это значит открыто признать свою слабость, окончательно убедить ее в способности влиять на него. Все равно что вручить топор своему палачу.

— Ты ошибаешься, я не имею никакого отношения к монстрам и убийствам. Но я не жду, что ты поверишь мне на слово.

— Облегчу тебе задачу — я вообще никому не верю. Думаю, мы закончили, — она как обычно уходит резко и не прощаясь.

Ксавье провожает Уэнсдэй долгим взглядом, но чувствует себя значительно спокойнее, чем десять минут назад. Буря эмоций ненадолго улеглась от осознания, что раз он не будет прикасаться к ней во время танца на балу, не будет и никто другой. Что же, пожалуй, на данный момент это лучший исход из всех возможных.

Комментарий к Часть 2

Постаралась учесть замечания читателей)

Очень жду ваших отзывов, мне это крайне важно)

========== Часть 3 ==========

Это худший исход из всех возможных.

— Оу, зацените! — удивляется Аякс. Или восхищается, кто его разберёт.

Ксавье лениво прослеживает направление его взгляда и… Уже второй раз за день у него перехватывает дыхание. Она здесь. Единственное чёрное пятно в сиянии окружающей белизны, в роскошном платье готической принцессы, с короной из тугих кос на голове, с обнаженными, до боли изящными руками… И с этим ничтожеством Тайлером Галпином. Он выглядит как полный идиот, бестолково озираясь по сторонам и временами стреляя глазами в сторону Уэнсдэй. С такого расстояния Ксавье не может различить, что выражают эти взгляды, но взбудораженное воображение услужливо дорисовывает за него — конечно же, этот недоумок глядит на неё с желанием обладания и явно прикидывает, в какой укромный уголок утянуть ее для поцелуя.

— Ауч! — Бьянка выдёргивает свою руку из его ладони и потирает пальцы. Вероятно, шокированный увиденным Ксавье сжал ее руку слишком сильно, но он даже не замечает этого, впившись взглядом в своего соперника.

Нет, этот неотесанный болван не может ей нравиться, они смотрятся вместе абсолютно иррационально. Больше всего на свете Ксавье боится, что проклятый Галпин сейчас протянет руку и коснётся обнаженного запястья Уэнсдэй. Это будет невыносимо, одна только мысль об этом искажает лицо Ксавье гримасой боли. Нет, Тайлер не имеет никакого права быть рядом с ней, ведь его скудного ума даже не хватит, чтобы оценить ее по достоинству. Она подобна сокровищу, чёрному бриллианту, не предназначенному для касаний простых обывателей. Ксавье не уверен, что сумеет сдержаться, если продолжит смотреть, но и оторвать взгляд боится — вдруг, стоит ему отвести глаза, Тайлер попытается взять ее за руку?

Он недолюбливал Галпина ещё с прошлого года, когда тот со своими мерзкими дружками испортил роспись, над которой Ксавье работал несколько недель. Но прежде при виде Тайлера он ощущал лишь презрительную брезгливость, словно встретил неприятное насекомое. Теперь же сознание заполняет новое чувство, доселе ему незнакомое — чистая, незамутненная ненависть. Он кривит губы и сжимает ножку бокала с такой силой, что на руках выступают вены. Если бы Ксавье Торп и впрямь был монстром, каковым его считает Аддамс, он бы сиюминутно вонзил когти в глотку соперника.

Это пугает до дрожи.

Уэнсдэй очень опасна.

Она настолько сильно отравила его разум, что он готов наброситься на любого, кто посягнёт на неё.

Ксавье даже не знает, что именно он испытывает к чертовой Аддамс. Какой-то клубок из обжигающе-болезненных эмоций, разобрать который на отдельные составляющие не представляется возможным.

Физическое желание? О да, несомненно. Сколько раз он видел во снах, как с вишневых губ срываются стоны, как она выгибается навстречу ему и едва слышно шепчет: «Не останавливайся»… И когда на тренировках по фехтованию он украдкой следит за гибкими движениями Уэнсдэй, он не может не представлять ее в своей постели. На столе в своей мастерской. На подоконнике в темном коридоре школы. Что же, тут все очевидно.

Но вот остальные чувства не так однозначны. Несмотря на свой суровый вид, она совсем миниатюрная и порой кажется очень беззащитной. Конечно, Ксавье понимает, что внешний вид обманчив, и в случае опасности она с легкостью постоит за себя, но… Ему хочется защитить ее. Уберечь от кошмарного монстра, которого она с таким рвением разыскивает. Хочется, чтобы она могла ему доверять. Хочется бережно заправить за ухо выбившуюся чёрную прядь, провести тыльной стороной ладони по мертвецки белой щеке, прижать к себе, с упоением вдыхая аромат, ставший для него почти наркотическим.

Уэнсдэй и Тайлер разговаривают, стоя в дальнем углу зала.

Уже целых одиннадцать минут.

Ксавье не уверен, что у него самого когда-либо был столь продолжительный диалог с Уэнсдэй. Он залпом осушает третий бокал, не чувствуя вкуса алкоголя. Ревность терзает его, и эта боль похожа на зубную — от неё нельзя абстрагироваться, невозможно отвлечься, она уничтожает все прочие мысли. Стучит набатом в висках, и Ксавье обхватывает голову руками. Отчаянно хочется запустить пальцы внутрь мозга и вырвать оттуда ядовитый сорняк, заставляющий его страдать. Аддамс была права насчёт выкалывания глаз из-за бала, сейчас он бы с удовольствием сделал это, лишь бы не видеть ее с другим.

Когда Уэнсдэй и Тайлер вместе выходят на танцпол, боль становится невыносимой. Ксавье с жадностью следит за каждым ее движением, словно от этого зависит его жизнь. Она слишком красива, слишком совершенна. Галпин не достоин ее. Никто не достоин. Уэнсдэй Аддамс погубит всякого, кто отважится к ней приблизиться.

Решение приходит само собой, кажется, все это время оно было на поверхности.

— Сними амулет и заставь меня забыть о ней, — он оборачивается к Бьянке, цепляясь за эту мысль как за спасительную соломинку.

— Ты серьезно просишь меня об этом? — Бьянка смотрит на него таким взглядом, словно не может поверить в услышанное.

— Ты была не против, — возражает Ксавье.

— Ты расстался со мной, потому что решил, что я воздействую на тебя своей песнью, а теперь просишь помочь отвлечься от другой?

Ксавье не находит, что ответить, лишь вымученно вздыхает и принимается за новый бокал. Раздражённая сирена уходит, оставляя его наедине с бушующей огненной ревностью. Может, стоит попробовать залить огонь алкоголем?

Спустя всего час йети-тини делает своё дело. Не то чтобы Ксавье удаётся забыть о существовании Уэнсдэй Аддамс, но грызущая душу горечь немного притупляется. Да и катализатор боли куда-то исчезает из зала, краем глаза Ксавье видит, как Тайлер бестолково шатается туда-сюда в одиночестве. Она и его бросила. Это не может не вызывать злорадство.

Непрерывное мигание стробоскопов и громкая музыка очень скоро доводят до головной боли, и Ксавье решает немного проветриться. Оставив недопитый бокал на столе, он поднимается и нетвердой походкой устремляется в смежный зал. Неплотно прикрыв двустворчатые двери, он подходит к окну и распахивает его настежь — прохладный воздух пахнет дождем и прелыми листьями. Это несколько отрезвляет. И тут, помимо запаха осеннего вечера, его обоняние улавливает ещё один аромат. Кориандр. Сандал. Кожа. И проклятый цитрус.

Ксавье резко оборачивается. Неудивительно, что он не сразу заметил ее в окружающем полумраке, ведь она целиком состоит из черно-белой палитры. Уэнсдэй сидит на краю бархатного диванчика, потирая голень. Туфли из чёрной кожи на высоких массивных каблуках небрежно брошены рядом.

— Почему ты не сказала, что ты здесь? — говорит он просто лишь бы что-то сказать.

— Зачем? Очевидно, у тебя началось кислородное голодание. Мое вмешательство могло стать фатальным. Впрочем, неважно. Я уже ухожу, — она быстро надевает обувь, одновременно застёгивая ремешки на обеих ногах и устремляется прочь. Ксавье становится дурно от мысли, что она сейчас вернётся к недоумку Тайлеру.

— Нет, стой! Просто скажи одно, как ты могла?! — терпение лопается очень быстро, истонченное ревностью и алкоголем.

— Ты пьян, — Уэнсдэй оборачивается к нему, как обычно глядя исподлобья.

— А ты бессердечная стерва. Мы и дальше будем обмениваться очевидными фактами?! — он пытается скопировать ее спокойно-саркастичную манеру общения, но на последних словах голос срывается на крик.

— Избавь меня от своих истерик.

— Нет уж… — нетвердой походкой Ксавье приближается к ней, глядя прямо в глаза. На ум приходит вычитанная где-то фраза «Если долго всматриваться в бездну, бездна начнёт всматриваться в тебя». Кажется, только теперь он понял значение в полной мере. — Ты не сможешь просто так от меня отмахнуться, Уэнсдэй Аддамс. Только не теперь… Скажи, тебе нравится доводить меня, да? Ты испытываешь наслаждение, когда издеваешься надо мной?

Йети-тини развязывает ему язык, и хотя голос разума подсказывает, что наутро Ксавье может пожалеть о своих словах, он не в силах остановиться.

— Я не издеваюсь над тобой, — неожиданно тихо выдаёт Уэнсдэй в совершенно непривычной для себя манере. Пожалуй, впервые в ее интонациях не звучит сталь. Ксавье трясёт головой, силясь сбросить дурман опьянения, а она продолжает. — Я не обманывала, когда сказала, что у меня другие планы. Тайлера пригласила не я, а Вещь, я просто не смогла отказаться.

Черт побери, лучше бы она молчала.

Лучше бы она сказала, что испытывает удовольствие, глядя на его страдания.

Не смогла отказаться.

Она отказала в приглашении Ксавье с безжалостной легкостью, но при этом не смогла найти слов, чтобы отправить Галпина куда подальше.

У него снова начинают дрожать руки.

— Как ты можешь быть такой?! Как ты можешь спокойно спать ночами, зная, что разрушаешь все, к чему прикасаешься?! — чеканя слова, выплевывая всю накопившуюся внутри горечь, он шаг за шагом приближается к замершей Уэнсдэй. Та следит за его движениями пристальным немигающим взглядом, тонкие пальцы комкают кружевной подол платья, но по крайней мере сейчас Аддамс действительно его слушает. А Ксавье не может остановиться, слова льются нескончаемым потоком, словно кран с водой развернули на полную мощность. — Зачем ты здесь?! До твоего приезда здесь всегда было спокойно, а ты как стихийное бедствие! Ты… ты все испортила! Ты только и делаешь, что портишь всем жизнь! Лучше бы я никогда тебя не встречал!

— Так уйди, — Уэнсдэй скрещивает руки на груди, с явным раздражением поджимает губы. Ксавье не вполне уверен, но кажется, какая-то из его фраз разозлила ее. Ее грудь под полупрозрачной тканью платья начинает вздыматься чаще, и это зрелище заставляет его нервно сглотнуть.

— Я бы рад уйти, но не могу… Слишком поздно. Ты связала меня по рукам и ногам, — признание даётся ему на удивление легко, словно отрепетированный заранее текст. Оказывается, признать поражение не так уж сложно, он даже не чувствует себя проигравшим.

— Но я ничего не делала.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Уэнсдэй? Ты не понимаешь природы человеческих чувств и, хуже того, даже не пытаешься понять, — он продолжает надвигаться на неё, расстояние стремительно сокращается, и Аддамс невольно отступает назад.

— Это не для меня, — она едва заметно напрягается, сжимает руки в крохотные кулачки, обычно сосредоточенный взгляд начинает бегать по сторонам. Ах да, она ведь считает его монстром. Наверняка ждёт, что он начнёт превращаться у неё на глазах, а потом попытается разодрать когтями ее прелестное равнодушное личико.

— Ты хоть что-нибудь чувствуешь, ну хоть что-то? Ты когда-нибудь ощущала боль? Или сочувствие? Или… желание?

— И что тебе даст это знание?

— Всего лишь хочу понять, есть ли в тебе что-то живое.

Ещё один маленький шаг, и Уэнсдэй упирается спиной в стену. В другое время Ксавье не посмел бы приблизиться к ней, но алкоголь в крови придаёт решимости, поэтому он не останавливается. Сократив расстояние до минимального, он упирается правой рукой в стену позади неё, и она чуть заметно вздрагивает от этого движения. Но выражение лица остаётся по-прежнему непроницаемым, самообладание явно одно из самых сильных ее качеств. Но даже самая неприступная крепость имеет слабые места, надо только их нащупать.

Ксавье прикрывает глаза от удовольствия, глубоко вдыхая ее запах — сегодня он более концентрированный, очевидно, для так называемого выхода в свет она воспользовалась парфюмом неоднократно.

— У тебя выражение лица как у маньяка. Учти, тебе не удастся убить меня незаметно, в соседнем зале куча народу, — по привычке язвит Аддамс, но он игнорирует ее слова.

— Даже если бы я впрямь был монстром, я бы не стал убивать тебя при свидетелях, — Ксавье шепчет это едва слышно, склонившись к ее уху. Высокие каблуки немного скрадывают разницу в росте, но ему все равно приходится наклонить голову максимально низко.

Что же, кто не рискует…

Сделав глубокий вдох словно перед прыжком в ледяную воду, он приподнимает левую руку и невесомо проводит пальцами от ее запястья к сгибу локтя, а затем обратно. Ее кожа холодна как у покойника, но при этом нежна словно тончайший шёлк, и Ксавье бросает в жар — наяву все оказывается в разы приятнее, чем во снах. Уэнсдэй не реагирует, но и не сопротивляется, она неподвижно замирает на месте, гибкое тело напряжено как натянутая гитарная струна. Внутренне готовясь получить отпор, Ксавье берет на себя смелость продолжить. Следующим движением он касается пряди волос, пропуская меж пальцев гладкий смоляной локон. Аккуратно заправляет его за ухо и скользит ладонью по щеке — бережно, изучающе, едва касаясь. Даже эти невинные прикосновения заставляют его ощутить напряжение в паху.

Интересно, она сама хоть понимает, насколько крышесносно влияет на него?

Ее взгляд прямой и пронизывающий, глаза в глаза. Губы чуть приоткрыты, как всегда в минуты растерянности. Не прерывая зрительного контакта, Ксавье кладёт свободную руку ей на спину, Уэнсдэй инстинктивно выгибается вперёд, стремясь избежать прикосновения, и тем самым окончательно загоняет себя в ловушку — теперь между ними нет ни миллиметра расстояния. Осознав свою ошибку, она резко выдыхает и пытается освободиться, но Ксавье мягко, но уверенно предотвращает побег, сильнее сжав тонкую талию. Впрочем, так ли сильно она хочет сбежать? Он знает, что ей вполне по силам вырубить его всего несколькими точными ударами. Даже несмотря на высоченные каблуки.

На фоне гремит музыка, но Ксавье не слышит ничего, кроме участившегося дыхания Уэнсдэй. Он не знает, от чего она вдруг начинает дышать быстрее — то ли от волнения, то ли от злости… И не решается спросить. Она статична словно статуя, она не обнимает его в ответ, но одно только ощущение ее тела в собственных руках выбивает почву из-под ног. Давление в брюках усиливается, пульс давно зашкаливает за сотню, и ему стоит колоссальных усилий сдерживать себя. Отчаянно хочется впиться в столь манящие губы жадным поцелуем, но он понимает, что спешка может все испортить. И ему страшно продолжать. От волнения Ксавье ощутимо трезвеет, и уверенность в себе испаряется вместе с градусом в крови. Что, если она прямо сейчас оттолкнёт его и уйдёт к недоумку Галпину, который наверняка разыскивает ее по всему танцполу?

Может, стоит спросить разрешения поцеловать ее?

Нет. Плохая идея.

В случае с Аддамс спросить о чем-то значит автоматически получить отказ.

Она ведь все ещё здесь, верно?

А другого шанса может не представиться.

Разом решившись, он склоняется и целует ее. Чисто физически все это максимально неловко — Уэнсдэй не поднимает головы ему навстречу, и Ксавье приходится согнуться так, что шея мгновенно затекает. Губы Аддамс остаются сомкнутыми, он пытается приоткрыть их языком, но тщетно. Но ему достаточно и того, что она позволяет себя целовать и даже закрывает глаза, очевидно, концентрируясь на новых ощущениях. У Ксавье снова кружится голова, словно аромат ее кожи увеличивает градус в крови до максимально допустимого. Он прижимает Уэнсдэй к стене своим телом, движение выходит слишком резким, и она ударяется плечом о выступающий камень. Ксавье разрывает поцелуй и чуть отстраняется, внимательно наблюдая за малейшими изменениями ее мимики. Умело подведённые глаза слегка сужаются, глядя на него с… интересом? Впрочем, он не питает ложных надежд — это не интерес юной девушки, только что познавшей первый поцелуй, это скорее интерес патологоанатома, обнаружившего, что считавшееся мёртвым таковым не является.

— Извини, — на всякий случай произносит Ксавье, которому становится неуютно под ее тяжелым взором.

— Почему ты остановился?

Уже который раз за этот бесконечный день у него вышибает воздух из лёгких.

— Я… думал… Ну я решил, что тебе не очень понравилось.

— Это оказалось чуть лучше, чем я ожидала.

На этот раз склоняться в три погибели не приходится — они тянутся друг к другу одновременно, Уэнсдэй приподнимается на цыпочки, и их губы вновь встречаются. Она все также не целует Ксавье в ответ, но предоставляет относительную свободу действий, немного приоткрывая рот. Желание обладания накрывает его с головой, он больше не может быть нежным — прикусывает ее нижнюю губу, сильнее стискивает тонкую талию, опускается поцелуями на шею, оставляя дорожку из мелких укусов от ключиц до мочки уха. Вжимает в стену с таким рвением, что ей наверняка становится больно. Руки Ксавье скользят выше, но коснуться груди даже через ткань платья он не осмеливается, зато с удовольствием чувствует, как ускоряется ее сердцебиение. У неё обычное живое сердце, оно качает обычную теплую кровь, и оно остро реагирует на его близость, а значит и ей не чуждо ничто человеческое.

Ксавье почти готов рискнуть и двинуться дальше, но тут сквозь дурман возбуждения доносятся крики и топот. Титаническим усилием воли он заставляет себя отстраниться от Уэнсдэй и повернуть голову в сторону приоткрытых дверей.

Буйства белого цвета там больше не существует, лишь только кроваво-алая вакханалия.

— Что за чертовщина? — Ксавье прищуривается, искренне не понимая, что происходит.

— Небеса разверзнутся, грянет страшный гром, и кровавый град устелит землю, — мрачно цитирует Аддамс. Ксавье не знает, откуда это, но готов биться об заклад, что подобную жуть ей читали в детстве вместо сказок. Она высвобождается из объятий и быстрым шагом направляется в некогда белый зал. — Идём, я хочу взглянуть.

— Что? Тебе не кажется, что это не лучшее решение? — ему совсем не хочется пачкаться в свиной крови, но Уэнсдэй даже не оборачивается, и Ксавье ничего не остаётся, кроме как покорно последовать за ней.

Можно не сомневаться — однажды таким образом она затащит его прямиком в Ад.

Комментарий к Часть 3

Кстати, парфюм, о котором говорится в фике, существует на самом деле — Byredo Tobacco Mandarin. Если вдруг кому любопытно)

Как всегда с нетерпением жду вашего мнения!)

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

Писалось под Muse — Resistance, оттуда и эпиграф.

Прежние части описывали события канона, теперь настало время разбавить это так называемой пропущенной сценой. Приятного чтения!

I could be wrong, could be wrong

To let our hearts ignite

It could be wrong, could be wrong

Are we digging a hole?

©

Следующие несколько дней Ксавье терзается неизвестностью. Тогда, на балу, он теряет Уэнсдэй из виду почти сразу, как только они выходят в общий зал — перепуганная толпа изгоев подхватывает его и уносит за собой.

На следующее утро, проснувшись с мучительным похмельем, он узнаёт, что прошлой ночью монстр едва не убил Юджина Отингера. Вроде бы они с Аддамс были дружны, если к ней вообще применимо такое понятие. Весь день Ксавье думает о том, что неплохо бы выразить сочувствие, но сомневается, что ей это нужно. На самом деле он просто боится — придавший смелости алкоголь давно выветрился, оставив во рту сухость Сахары, а в висках саднящую боль, и теперь Ксавье уже не так уверен в правильности собственных действий. Вдруг он все испортил? Вдруг она теперь презирает его за слабость? Выяснить это можно лишь одним способом — спросить напрямую, но уместно ли сейчас лезть к ней с выяснением отношений? Ксавье плохо понимает мышление Уэнсдэй, и оттого машинально проецирует ситуацию на себя… И делает вывод, что если бы в коме был его друг, ему было бы не до любовных историй.

Затем наступают родительские выходные. Отец Ксавье как обычно не удостаивает сына своим визитом, но тому в общем-то совершенно плевать. Подступиться к Аддамс тоже не представляется возможным, почти все время она проводит в окружении своей семьи. Зато становится понятно, откуда у неё любовь к черно-белой гамме.

Во вторник они наконец вновь сидят рядом на уроке у мисс Торнхилл, но сосредоточиться на рассказе той о свойствах аконита Ксавье решительно не способен. Уже по неизменной традиции он украдкой наблюдает за Аддамс — она как всегда безупречна, ни единой погрешности в идеальном образе, ни единого признака, что она испытывает какие-либо переживания касаемо судьбы Юджина. Или касаемо недавнего поцелуя.

Их руки лежат на столе совсем рядом, всего лишь каких-то сантиметров десять, стоит только немного двинуть кистью вправо, и он сможет коснуться изящного пальца. Десять сантиметров. Так мало и так много одновременно. Что же, в случае чего он может соврать, что это вышло случайно. Очень медленно, по миллиметру в минуту он пододвигает свою ладонь к ее тонкой руке. До конца урока остаётся совсем немного, есть риск не успеть. Наконец их мизинцы соприкасаются. Лёд ее кожи обжигает, Уэнсдэй впервые за несколько дней обращает взгляд в его сторону, но ее глаза остаются непроницаемо холодными. Спустя тридцать секунд она отодвигает свою руку, перелистывая тетрадь, и снова погружается в конспект. Целых тридцать секунд. Возможно, ему все-таки удалось дотронуться до каких-то струн ее души.

— Мы можем поговорить после уроков? — шёпотом спрашивает Ксавье, испытывая небольшой душевный подъем.

— Зачем? — она бросает этот вопрос небрежно, не отрываясь от аккуратных строчек.

— Думаю, нам есть что обсудить.

— Ты думаешь неправильно.

— Я не согласен. Уэнсдэй… Пожалуйста, мне это важно, — в очередной раз она всего четырьмя словами принуждает его унизиться до мольбы. — Всего один разговор и после этого, если ты не захочешь, я больше не потревожу тебя.

Разумеется, он блефует.

Вряд ли в мире существует сила, способная заставить его оторваться от Уэнсдэй. Только не теперь, когда он так отчетливо помнит вкус ее губ.

Аддамс отвечает не сразу, очевидно, раздумывая о пользе открывшейся перспективы.

— Если после этого ты перестанешь смотреть на меня с надеждой… Хорошо. В склепе Крэкстоуна в половину девятого. Не вздумай опоздать, в девять у меня писательский час.

Назначить свидание в склепе.

Он даже не удивлён.

Впрочем, для неё это точно не свидание.

Вероятнее всего, она надеется, что после разговора Ксавье и впрямь прекратит неотрывно пялиться в ее сторону.

Как бы не так.

Минутная стрелка ползёт катастрофически медленно, всего лишь без четверти восемь. Ксавье меряет шагами комнату, то и дело бросая взгляд на часы — кажется, что прошло не менее сорока минут. На деле лишь семь. За это время он успевает сменить футболку на рубашку и обратно, собрать волосы в хвост и распустить их вновь. Всеми силами пытается придать себе небрежный вид — нельзя, чтобы Аддамс догадалась, как тщательно он готовился.

По всем классическим канонам отношений, девушке, которая тебе нравится, полагается что-то дарить, но Ксавье трудно вообразить, что может понравиться Уэнсдэй. В гугле есть ответ по запросу «Топ-10 лучших подарков». По запросу «Топ-10 жутких подарков, которые оценит Уэнсдэй Аддамс и снова позволит себя поцеловать» ответа нет нигде.

Не выдержав томительного ожидания, Ксавье приходит на пятнадцать минут раньше. На улице мягкие тёплые сумерки, ещё хранящие отголоски ушедшего лета, но в самом склепе значительно холоднее — словно стены из тёмного камня уничтожают тепло, не позволяя ему проникнуть под свои мрачные своды. Совсем как она.

Находиться здесь в одиночестве до дрожи неуютно, фонарику на телефоне не под силу рассеять окружающую тьму, в углах склепа клубится чернота. И хотя Ксавье не боится темноты, яркое воображение художника рисует жутких призраков, тянущих к нему свои когти. Когда позади с надрывным скрипом отворяется дверь, он невольно дергается и оборачивается слишком резко, выдавая своё волнение.

— Ты выглядишь так, словно я тебя испугала, — черт бы побрал ее внимательность.

— Что за глупости, конечно, нет, — Ксавье деланно-небрежно усмехается и меняет тему. — Я рад тебя видеть, но… слушай, почему ты выбрала именно это место?

— Ровно через тридцать минут я должна начать новую главу. Так что давай ты опустишь вступление и перейдём к делу. О чем ты хотел поговорить?

— А ты не догадываешься? — ее пренебрежительное равнодушие снова вызывает раздражение. Аддамс хранит непроницаемое молчание, лишь только смотрит своим фирменным взглядом змеи перед броском.

Интересно, когда-нибудь эти эмоциональные качели прекратятся?

Или ему придётся все время балансировать между желанием придушить ее на месте и желанием целовать до умопомрачения?

Кажется, он готов стерпеть что угодно, лишь бы это самое «все время» у них было.

— Ну мы вроде как недавно поцеловались, чем не тема для обсуждения? — ядовито выплевывает Ксавье, раздосадованный тем, что его самообладание вновь даёт трещину. — Или, может, у тебя такое десять раз на дню?

— Шантаж сегодня уже был, теперь оскорбление, — парирует Уэнсдэй. — Если ты решил прекратить общение со мной, мог просто начать игнорировать, это бы сэкономило время нам обоим.

— Общение? Ты серьезно? Да наш самый длинный разговор состоялся в прошлую субботу!

— Полагаю, в этом ты тоже винишь меня? Кажется, это становится твоим новым хобби.

А ему кажется, что целоваться у них получается куда лучше, чем разговаривать, но Ксавье всеми силами пытается взять себя в руки, чтобы не озвучить эту мысль. Он несколько раз вдыхает застоявшийся могильный воздух и потирает переносицу, подбирая нужные слова. Но на ум не идёт ничего, кроме воспоминаний, насколько волнующе было сжимать ее в объятиях… Вкус ее неожиданно мягких губ. Пряный аромат цитруса. Ксавье не может не любоваться ею, настолько органично Уэнсдэй вписывается в окружающую обстановку. Сегодня в ее образе чуть больше светлых цветов, чем обычно — футболка в черно-белую полоску, а поверх неё кардиган с широким белым воротником. Необычно.

Аддамс демонстративно стучит пальцем по внешней части запястья, недвусмысленно намекая, что времени у него осталось немного.

— Да… Извини. Это очень непросто. Уэнсдэй, пойми, я не могу прекратить думать о том, что между нами произошло, и…

— Тем хуже для тебя.

— Ты невыносима.

— Сочту за комплимент.

— Я не требую от тебя взаимности прямо сейчас… — Ксавье наконец удаётся нащупать подходящую мысль. — Я лишь хочу, чтобы ты знала правду…

— Все-таки хочешь признаться, что являешься монстром?

— Я не являюсь монстром и прекрати меня перебивать! — он огрызается, с большим усилием удерживая себя от ответной колкости. — Правда в том, что я не могу перестать думать о тебе. И о нашем поцелуе.

— И что я должна с этим сделать?

Равнодушные реплики Уэнсдэй режут его скальпелем без анестезии.

Говорят, она спустила пираний в бассейн обидчикам своего брата.

Зачем ей понадобились пираньи, если она способна причинять боль, будучи безоружной?

— Я не прошу от тебя взаимности. Только честности. Если тебе было со мной хоть немного приятно, может нам стоит попробовать…

— Не понимаю, зачем тебе это. Я не создана для отношений. Я сделаю больно.

Этим его не удивить.

Аддамс делает больно по несколько раз на дню.

Возможно, однажды у него даже выработается иммунитет.

— Я готов рискнуть.

— Что за рьяный мазохизм?

— Без тебя мне хуже, чем с тобой.

— Я не испытываю нужды в романтичных прогулках под луной и прочих глупостях, свойственных отношениям, — по крайней мере, ее слова можно расценивать как откровение.

— А что насчёт других нужд?

Ксавье словно стреляет из лука, целясь наугад.

Есть крошечная вероятность, что он попадёт в точку.

Он слишком хорошо помнит, как приоткрываются ее губы навстречу его языку.

Как учащается ее дыхание и ускоряется пульс.

И вот оно. Впервые за все время их разговора Уэнсдэй отводит глаза.

Туше, Аддамс.

— У меня осталось две минуты, чтобы добраться до печатной машинки, — резко бросает она, лишь бы только оставить последнее слово за собой и поспешно ретируется.

Но Ксавье и не думает ее останавливать.

Он мысленно празднует победу.

Склеп Крэкстоуна уже не выглядит таким кошмарным.

========== Часть 5 ==========

Уэнсдэй Аддамс ведёт свою хитроумную игру с целью разоблачить монстра.

Ксавье Торп начинает игру с целью заполучить Уэнсдэй Аддамс.

После разговора в склепе он упорно создаёт видимость, что в самом деле оставил ее в покое. Это стоит ему титанических усилий — привычка неотрывно наблюдать за каждым ее движением уже давно стала потребностью, если не жизненной необходимостью, но Ксавье кое-как удаётся собрать остатки самообладания в одно целое. Просевшая было успеваемость возвращается на прежний уровень, ведь теперь он не пропускает половину занятия, глядя на то, как ее изящные пальцы листают учебник. В его картинах появляются новые сюжеты и новые цвета. Чёрную краску Ксавье убирает на самую дальнюю полку и старательно игнорирует этот цвет в своих работах — слишком сильна ассоциация, есть риск сорваться. Один раз они с Аяксом даже выбираются в какой-то паб в Джерико, но Ксавье воздерживается от алкоголя, опасаясь, что после первого же стакана ноги сами понесут его к Уэнсдэй. Впрочем, вечер проходит относительно неплохо. Он потягивает колу со льдом, кажется, даже смеётся и весь вечер общается с девушкой, лицо которой забывает спустя минуту после ухода из бара.

Нормальная жизнь обычного подростка.

Ладно, не совсем обычного.

Но прежде Ксавье все полностью устраивало.

Теперь нет. Мир становится пресным.

Теперь его существование не имеет цвета, вкуса и смысла. Звучит парадоксально, но Уэнсдэй, в которой нет ни единого яркого акцента, наполняет его жизнь красками.

Нужно перетерпеть.

Он не станет давить на неё.

Он сделает свой ход, как только Аддамс ослабит бдительность.

Первый шанс выпадает 12 октября на уроке химии, когда Энид точным движением бросает ему на стол сложенный вчетверо тетрадный лист. Ксавье разворачивает записку. Витиеватые буквы сообщают: «Вещь рассказал мне, что завтра день рождения Уэнсдэй. Устроим сюрприз в полночь? Нужно придумать что-то крутое и жуткое! P.S. Передай другому»

В этом вся Синклер — то, что можно было уместить в одно предложение, она растянула на добрую треть листа.

День рождения Уэнсдэй. Разумеется, она родилась тринадцатого числа. Наверняка, это была ещё и пятница. Всерьёз заинтересовавшись этим вопросом, Ксавье ставит учебник на стол перед собой, чтобы незаметно достать телефон и отмотать календарь на 2006 год. Его догадки незамедлительно подтверждаются.

После уроков они скрываются в тупике одного из коридоров и совместными усилиями разрабатывают план, разделяя обязанности. Точнее, в большей степени план принадлежит Энид — она говорит без умолку и то и дело подпрыгивает, явно испытывая колоссальный восторг от своих идей. После каждой фразы она с обожанием смотрит на Аякса, а тот радостно кивает, соглашаясь с любым словом. Ксавье уныло ковыряет носком ботинка отколовшуюся плитку на полу, и его душу снова заполняет тоскливая горечь. Как много он готов отдать, лишь бы увидеть во взгляде Уэнсдэй такие же тепло и нежность, обращённые к нему.

— А Ксавье займётся… Ксавье! — звонкий голосок Энид выводит его из состояния мрачного оцепенения. — Боже, ты совсем меня не слушаешь! Как самый творческий человек среди нас, ты должен будешь разработать дизайн торта. Что-нибудь стильное, не слишком вычурное и обязательно мрачное, но не чтобы прямо жути наводило. И обязательно нужна надпись! Например… Милой Уэнсдэй от друзей!

Все присутствующие воззряются на Синклер со скептичными выражениями лиц.

— Что, перебор, да? — она расстроенно надувает губы, но тут же лучезарно улыбается. — Ну не беда, придумаем другую надпись.

— Да, лучше другую, а то я вообще-то планировал дожить до старости, — соглашается Аякс, а Энид заливисто смеётся, словно это лучшая шутка во всем мире, и склоняет голову ему на плечо.

— Черт, прекратите, вы как сахар с сиропом, — не выдерживает Ксавье, скривившись.

— Ты просто завидуешь, потому что наша готическая Барби снова тебя отшила, — беззлобно поддевает Аякс, и Синклер пихает его локтем в бок.

— Отстань. Пойду лучше займусь тортом, уже половина пятого, кто-то же должен наконец заняться делом.

Конечно же, он завидует.

Ксавье не строит воздушных замков в отношении Аддамс.

Даже если удастся дойти до конца игры, она все равно останется ферзем, а он пешкой.

На выбор дизайна уходит не менее двух часов — Ксавье перерисовывает набросок раз пятьдесят, но каждый раз рисунок кажется недостаточно совершенным для неё. Комкает листы, бросая их в мусорную корзину, не целясь. А затем вновь достаёт и бережно расправляет, опасаясь, что мог пропустить подходящий вариант. Перерывает весь интернет в поисках начинки, которая может прийтись ей по вкусу. Чертова Аддамс настолько усложняет его жизнь, что даже такое простое и обыденное дело как заказ праздничного торта превращается в настоящее испытание. Впрочем, он вообще не уверен, что Уэнсдэй ест сладкое.

Наверняка она питается душами людей.

Или их сердцами.

Или их надеждами.

В 23:50 они собираются в склепе Крэкстоуна. Умерший пилигрим явно вертится в гробу от постоянных визитов столь нелюбимых им изгоев. Ксавье бережно ставит на каменный выступ шоколадный торт, ради которого ему пришлось вынести двухминутный разговор с недоумком Тайлером — в городке с населением меньше двухсот человек слишком скудный выбор кондитерских, он был вынужден обратиться во «Флюгер». Шикая друг на друга и поминутно наступая на ноги, школьники умещаются позади каменного саркофага.

Наконец доносится лёгкое шуршание листьев под ногами, и темнота склепа расступается перед тёплым светом карманного фонарика. Пару раз яркий луч выхватывает из мрака угол саркофага, за которым прячется компания заговорщиков, и им приходится прижаться друг к другу ещё плотнее. Ксавье весь обращается в слух. Ему не нужно видеть ее лица, он и так знает каждую чёрточку — как она напряжённо озирается, готовая в любую секунду броситься в атаку, как напрягается каждая мышца ее гибкого тела, а цепкий взгляд исследует окружающее пространство с хирургической скрупулезностью.

— Кто бы ты ни был, покажись. Нападешь — и станешь калекой, — Уэнсдэй не угрожает. Просто констатирует факт.

— Сюрприиииз! — изгои с дружным воплем выскакивают из-за саркофага и нестройным хором затягивают традиционную песню, — С днём рождения, Уэнсдэй! С днём рождения тебя!

Сияющая от радости Энид выносит торт, а Вещь взбирается на парапет и дирижирует указательным пальцем. Кажется, даже у руки, существующей отдельно от тела, эмоций в разы больше, чем у Аддамс. Лицо Уэнсдэй ожидаемо остаётся непроницаемым, интерес в чёрных глазах загорается лишь тогда, когда, взглянув через плечо, она замечает латинские буквы на стене.

Свечи на торте гаснут.

Как и радость на лицах школьников.

Не удостоив никого вниманием и уж тем более благодарностью, Уэнсдэй склоняется к выбитым на камне словам.

— Здесь латынь. С неба хлынет огонь, когда я вернусь. Первая часть фразы зажглась на газоне Невермора. Это точно неспроста.

Бледные пальцы с чёрным маникюром скользят по буквам, а в следующую секунду она резко запрокидывает голову и падает навзничь. Ксавье сиюминутно бросается к ней, но поймать не успевает. Глаза Уэнсдэй открыты, но совершенно очевидно, что она сейчас видит совсем не потолок старого склепа.

— Это ещё что за чертовщина?! — испуганно восклицает Кент.

— Тише. У неё бывают видения, — сообщает Энид непривычно серьёзным голосом.

— В задницу такую вечеринку, я сваливаю.

— И я, похоже, торт нам не светит… — большинство изгоев поспешно удаляется. В склепе остаются лишь Ксавье, Энид и Аякс. И, разумеется, Вещь, который тут же спрыгивает с парапета и быстро семенит к Аддамс.

Она выглядит мертвой.

Впрочем, она всегда выглядит мертвой, но сейчас — особенно.

Присев рядом на корточки, Ксавье не может удержаться от мимолетного прикосновения к ее щеке.

Долгие дни, когда он заставлял себя не смотреть в ее сторону, были подобны наркотической ломке.

Теперь он наконец получает свою дозу.

— Эээ… И как долго она обычно так лежит? — озадаченно спрашивает Петрополус. Наверняка он чувствует себя не в своей тарелке и предпочёл бы удалиться вместе с друзьями, но пасовать перед подружкой совсем не хочется.

— Не знаю, вроде бы всегда по-разному… — шепотом отвечает притихшая Синклер, приблизившись к Уэнсдэй.

— А она нас… ну, она слышит, что мы говорим? — Аякс предпочитает оставаться на месте.

— Да откуда мне знать? Она почти ничем со мной не делится. Вещь, иди лучше сюда… — Энид наклоняется и поднимает Вещь, заботливо укутывая его своим шарфом.

Наконец Уэнсдэй делает судорожный вдох и резко садится, заставив всех присутствующих нервно дёрнуться. Ксавье осторожно кладёт ладонь ей на лопатки, будучи готовым удержать на случай нового видения. Сейчас она его оттолкнёт. Но Аддамс полностью погружена в свои мысли и не обращает внимания на происходящее — она неотрывно смотрит в стену, словно пытаясь зафиксировать в памяти увиденное.

А он неотрывно смотрит на неё.

За минувшие дни Ксавье успел позабыть, насколько она красива. Будто бриллиант в безупречной огранке.

Такая манящая.

Совершенная.

И не принадлежащая ему.

— Ну, раз все в порядке… Аякс, помнишь, ты обещал помочь с тем заданием по английскому? — к Энид возвращается ее неизменная безмятежность.

— Что, прямо сейчас?

— Ну конечно, глупенький, когда же ещё? Идём, — удобнее перехватив Вещь, блондинка обвивает локоть возлюбленного цепкими пальчиками и настойчиво тянет за собой.

Ксавье думает, что пока существуют такие люди, как Энид Синклер, мир не безнадёжен.

— Уэнсдэй? Как ты? — он позволяет себе опустить лежащую на ее спине ладонь на пять сантиметров ниже.

Реакции ноль. Аддамс не отвечает и совсем не двигается, продолжая сверлить стену немигающим взором. Что же, по крайней мере, его рука покоится на ее талии добрых десять минут. Это вдохновляет, несмотря на обстоятельства. Молчание затягивается, становясь гнетущим, и осмелевший Ксавье решается на авантюру. Плавно, словно в замедленной съемке наклоняется к лицу Уэнсдэй, обдавая щеку жарким дыханием. Не встретив сопротивления, он прикрывает глаза, готовясь коснуться губами бледной скулы…

— Какого. Черта. Ты. Делаешь. — маленькая ладонь с неожиданной силой толкает его в грудь. Ксавье едва не падает, но в последний момент успевает схватиться за выступающий кирпич.

— Я… Извини…

— Дай мне блокнот и карандаш.

— Что? Откуда ты…

— Живо дай мне чертов блокнот и карандаш. И прекрати мямлить, это раздражает.

Не решившись спорить, он покорно достаёт из нагрудного кармана маленький блокнот и огрызок карандаша и протягивает ей. Аддамс взбудоражена не на шутку, такой он прежде ее не видел — глаза бешено сверкают как у умалишенной, крылья тонкого носа трепещут. Она то и дело закусывает вишневые губы, торопливо набрасывая что-то в блокноте. Ксавье аккуратно заглядывает ей за плечо, сохраняя при этом приличную дистанцию — интуиция подсказывает, что в противном случае она вполне может воткнуть карандаш ему в глаз. Непонятные вертикальные линии, неровные завитушки… Да, над техникой рисования ей определённо стоит ещё поработать.

— Как ты узнала, что у меня есть блокнот и карандаш? — он надеется, что вполне безобидный вопрос не вызовет в Уэнсдэй желания убийства.

— Логика. Почувствовала что-то в кармане, когда отталкивала тебя. Ты художник. Что ещё там могло быть? — она снова разговаривает с ним таким тоном, будто обьясняет очевидные вещи умственно отсталому.

— Да, кстати. То, что я пытался сделать… Извини, это было лишним.

— Переживу. Никто ведь не умер. Пока что, — Аддамс заканчивает набросок и, перевернув блокнот, бесцеремонно тычет ему в лицо. — Ты знаешь это место?

Разумеется, он знает.

И не только потому, что пробегает мимо каждое утро.

Прошлой ночью в промежутках между ее глазами и клыками монстра он видел эти ворота во сне.

— Это старый особняк Гейтсов. Ума не приложу, почему ты его увидела. Там никто не живет по меньшей мере лет пятнадцать. Если нужно, я могу показать, где это, но предупреждаю — путь неблизкий.

— И на чем мы доберёмся? — она закатывает глаза. — Если только у тебя в кармане не завалялась машина, в чем я лично очень сомневаюсь.

— Не веди себя так. Я просто пытаюсь помочь.

— Ты уже помог. Дальше я справлюсь сама.

Уэнсдэй возвращает ему блокнот с карандашом и поднимается на ноги, игнорируя протянутую руку.

Она настолько холодна, что Ксавье уже начинает казаться, что он окончательно свихнулся, и жаркие поцелуи на Вороньем балу были плодом его воспалённого воображения.

Он уныло плетётся за ней к выходу из склепа, втайне надеясь, что на берегу осталось лишь одно каноэ.

Но судьба неблагосклонна — к причалу привязано две лодки.

Что же, первый раунд он проиграл.

1:0 в пользу Аддамс.

Впрочем, ядовитый голос разума, подозрительно похожий на голос Уэнсдэй, подсказывает, что проигрышей уже было в десятки раз больше.

«Просто ты только сейчас начал считать».

Комментарий к Часть 5

Автор умирал над этим текстом, как ни над каким еще. Описывать милашных героев вроде Энид оказалось в разы сложнее хд

P.S. Убеждена, что Уэнс по зз ну просто обязана быть Скорпионом, но если привязывать даты к сериалу, подходит только октябрь. Увы.

P.P.S. Поменяла размер на миди, чувствую, и до макси есть вероятность добраться. И рейтинг на нцу, патамушта ну будет же рано или поздно)

С нетерпением жду комментариев, мне очень важно ваше мнение)

========== Часть 6 ==========

Он не спит практически всю ночь, стоит только задремать, и беспощадный образ Уэнсдэй встаёт перед глазами вновь и вновь. Вот только это не обычные сны, в которых она пылко отвечает на его ласки — это мучительные кошмары, в которых она раз за разом отталкивает его хрупкой ладонью и режет без ножа жестокими словами.

«Я не создана для отношений»

«Я справлюсь сама»

«Я в тебе не нуждаюсь»

Ксавье просыпается в холодном поту, то и дело вскакивает, хватаясь за кисть в попытке отвлечься, но рука автоматически раз за разом рисует ее глаза. Он с остервенением рвёт наброски. В горле стоит ком.

Весь следующий день проходит как в тумане. Несколько раз на уроках он замечает на себе сочувствующий взгляд Энид, но той хватает такта не лезть с расспросами. Впрочем, возможно, дело не в такте — наверняка она уже выпытала все у Уэнсдэй. Ксавье почти интересно, как Аддамс изложила произошедшее. «Этот жалкий идиот вновь пытался меня поцеловать». Да, наверное, что-то в этом духе. Если не похуже.

Измучившись к вечеру окончательно, Ксавье решается на ещё одну отчаянную попытку разговора. Он ощущает себя наркоманом, готовым на любые унижения и ухищрения, лишь бы только получить столь желанную дозу. Пробравшись в Офелия-Холл, он медленно подходит к витражному окну, разделенному на две диаметрально разные половины и прислушивается. Доносится быстрый стук клавиш печатной машинки. Ах да, сейчас уже почти девять — начало писательского часа. Ксавье сверяется с телефоном. 20:53. Шанс успеть ещё есть.

— Уэнсдэй? Я знаю, ты наверняка злишься на меня, но нам нужно поговорить.

Аддамс не отзывается, но сдаваться просто так он не намерен — что же, придётся снова вторгнуться в тщательно оберегаемые личные границы. Осторожно приоткрыв створку окна, Ксавье проходит в комнату. Аромат ее парфюма слышится ярче всех прочих запахов. А может, его рецепторы просто разучились воспринимать что-то другое за ненадобностью.

Вот только самой Уэнсдэй в комнате нет. Как и ее соседки. Только Вещь с энтузиазмом барабанит по клавишам.

— Вещь, где она? — в его голове возникают худшие подозрения. Зная Аддамс, она могла покинуть комнату за считанные минуты перед писательским часом только в исключительно серьезных случаях. Вещь переминается с пальца на палец, явно не будучи уверенным, что стоит говорить правду, но Ксавье готов биться об заклад, что знает ответ. Его догадки тут же подтверждаются — наконец решившись, Вещь подскакивает к печатной машинке и быстро чеканит по кнопкам. Ксавье вытягивает из каретки плотный лист.

«Она отправилась в особняк Гейтсов вместе с Энид и Тайлером».

Последнее слово обжигает разум, и он отбрасывает листок словно мерзкое насекомое.

Нет, оправдались не просто худшие опасения. Худшие из худших. Словно его сегодняшние кошмары воплощаются наяву.

Он крутит педали велосипеда с такой скоростью, что уже через пятнадцать минут в столь бешеном ритме начинают болеть ноги. Но медлить нельзя. Пожалуй, Ксавье не знает, что пугает его сильнее — что Уэнсдэй, возможно, отправилась прямиком в логово монстра или что она сделала это в компании проклятого Галпина.

Осенний ветер нещадно бьет в лицо с такой силой, что перехватывает дыхание, костяшки пальцев белеют от холода и напряжения, но Ксавье отчаянно стремится вперёд. Он должен спасти ее. Вот только от чего — от когтей монстра или от прикосновений Тайлера? Наверное, им движет отнюдь не героизм, ведь он даже не продумал план на случай, если чудовище нападет. Крутить педали с максимально возможной скоростью его заставляет ревность.

Это ревность принуждает его забыть об инстинкте самосохранения и мчаться навстречу опасной неизвестности.

Это ревность услужливо подсовывает убийственные фантазии, что прямо сейчас Аддамс позволяет Тайлеру поцеловать себя. Или что похуже.

Это ревность уничтожает остатки здравого смысла, робко подсказывающего, что вряд ли у них сейчас есть время на поцелуи.

Возможно, они все уже мертвы.

Прежде Ксавье казалось, что особняк Гейтсов находится намного ближе, но последний километр тянется невыносимо долго. Наконец на горизонте появляются очертания мрачного дома, на пороге которого Ксавье замечает какое-то неясное движение.

Что-то произошло.

Он опоздал.

У него начинают дрожать руки.

Сердце пропускает удар.

Что, если с ней что-то случилось?

Это будет на его совести, ведь это он подсказал ей, как найти этот чертов дом.

К огромному облегчению, подъехав ближе, Ксавье различает силуэт Уэнсдэй. Она выглядит вполне живой и здоровой, и это успокаивает. Зато недоумок Галпин полулежит у стены, хватаясь за грудь. Плевать, этого не жалко. Ксавье почти стыдно за отсутствие даже малейшего сочувствия. Почти.

— Что случилось? — он бросает велосипед и подскакивает к крыльцу.

Энид взвизгивает и дергается от звука его голоса, Тайлер глухо стонет от боли, а Уэнсдэй удостаивает Ксавье лишь коротким, ничего не выражающим взглядом и вновь склоняется над Галпином, зажимая рану каким-то тонким лоскутом, насквозь пропитавшемся кровью. Не без внутренней борьбы Ксавье снимает шарф и протягивает его Аддамс.

— Господи, давайте уйдём отсюда! — Энид почти в истерике. — Монстр может вернуться в любую минуту!

— Мы не можем вернуться в школу. Это слишком далеко, а Тайлер истекает кровью, — возражает Уэнсдэй, и хотя в ее словах есть доля здравого смысла, Ксавье все равно чувствует себя уязвлённым. Стала бы она с таким рвением заботиться о нем? Торпу почти хочется быть на месте Галпина, несмотря на глубокие кровоточащие раны на его груди.

— Мы… можем поехать ко мне, — сдавленным голосом предлагает Тайлер.

— Я сяду за руль, — предлагает Ксавье, и спустя минуту размышлений Тайлер бросает ему ключи от машины.

Оказавшись в доме Галпинов, они, не сговариваясь, усаживаются за стол. Вся компания выглядит донельзя напуганной и потрепанной — Тайлер то и дело морщится от боли, Энид утирает молчаливые слёзы рукавом, Ксавье напряжен так, что сводит скулы. Одна лишь Уэнсдэй сохраняет относительное спокойствие. Приносит из ванной аптечку и аккуратно заклеивает пластырем царапины на груди недоумка Галпина. Ксавье отводит взгляд — ему до зубного скрежета больно смотреть, как изящные пальцы касаются груди его соперника. По его мнению, Тайлер переигрывает и нарочно дергается, явно желая продлить момент близости. Впрочем, ничего удивительного, что и он попал под чары Аддамс — она буквально сметает все на своём пути, к ней невозможно остаться равнодушным.

— Не хочу перетягивать внимание на себя, но у меня настоящая паническая атака. Нужно вернуться, пока Уимс не поняла, что нас нет, — Синклер едва не плачет, ее плечи трясутся как осиновый лист. Вероятно, в другое время Ксавье попытался бы ее успокоить, но в присутствии Уэнсдэй он мгновенно теряет способность замечать остальных. Даже в такой ситуации она выглядит безупречно совершенной, из прически не выбилось ни единого волоска, на одежде не осталось ни малейшего пятнышка, а на лице — ни тени страха.

— Что тут произошло? — на пороге комнаты появляется шериф. Обводит суровым взглядом всех присутствующих и останавливается на Аддамс. — Все из-за тебя, да?!

— Пап, постой! — Тайлер подскакивает слишком бодро для тяжело раненного. Чертов симулянт. — Я в порядке!

— Шериф, я понимаю, вы расстроены, но я должна вам кое-что показать, — с нажимом произносит Уэнсдэй.

Вот только по возвращении в особняк Гейтсов их поджидает разочарование — очевидно, монстр или его пособник успели убрать все улики, о которых Уэнсдэй рассказывала по дороге. Подвал выглядит совершенно обычным, и шериф впадает в ярость.

— Слушай-ка сюда, — Галпин-старший светит фонариком ей в лицо, но Аддамс не отводит глаз и даже не моргает. — С этих пор я запрещаю тебе видеться с Тайлером и запрещаю продолжать лезть в это дело. Ты меня поняла? А теперь быстро в машину, я отвезу вас в школу.

— Не стоит, — негромко, но твердо произносит Ксавье, становясь рядом с Уэнсдэй. Несмотря на то, что он испытывает относительную благодарность шерифу за запрет общения Тайлера и Уэнсдэй, он никому не позволит разговаривать с ней таким тоном. — Нам есть на чем добраться. Вам лучше уйти.

— Да. Ксавье прав, мы не нуждаемся в вашем содействии, — пожалуй, она впервые становится на его сторону. И она впервые говорит «мы». Галпин-старший бурчит что-то нецензурное себе под нос и удаляется.

***

— Ты действительно предлагаешь мне ехать на этом? — когда Аддамс видит брошенный им велосипед, ее лицо приобретает неописуемое выражение.

— Можешь отказаться и поехать с шерифом. Или позвонить Энид, возможно, она захочет вернуться за тобой после всего произошедшего. Вот только у тебя, кажется, нет телефона?

— Тогда я пойду пешком, — Уэнсдэй продолжает упрямиться и даже делает два шага в сторону. Ксавье ловит ее за руку, она бросает быстрый неодобрительный взгляд на переплетение их пальцев, но не отнимает своей руки. Похоже, непробиваемая Аддамс в растерянности.

— Не глупи. До школы далеко, на улице почти ночь, ты легко одета. Логично же, что лучше поехать со мной, — он применяет против Уэнсдэй ее собственное оружие, и побеждает.

Она коротко кивает.

Окончательно осмелев, Ксавье набрасывает ей на плечи своё пальто, и Уэнсдэй нехотя кутается в него.

— Спасибо, — очень тихо и медленно произносит она, словно пробуя на вкус новое слово.

— Не за что. Не хватало тебе поймать простуду, тогда все расследование пойдёт прахом, — он не может удержаться от улыбки. Подняв велосипед с земли и отрегулировав багажник для удобства, Ксавье жестом приглашает ее сесть. Втайне он надеется, что Аддамс будет держаться за него всю дорогу, прижавшись к спине, но она отклоняется назад и упирается руками в заднюю ось багажника. И лишь когда они уже трогаются с места, она также шепотом добавляет:

— Я благодарю не за пальто. Ты вступился за меня перед шерифом, хоть и не должен был. Никто прежде не делал подобного.

Ксавье улыбается, глядя на дорогу и вдыхая опьяняющий аромат цитрусовых.

Счёт становится 1:1.

========== Часть 7 ==========

Комментарий к Часть 7

Спасибо вам за 100 лайков!

Невероятно волнительно осознавать, что мое первое произведение прочитало и оценило столько людей. Обнимаю каждого!

В честь этого события закончила новую главу пораньше. Ещё немного романтики и страсти перед грядущим стеклом хд

Писалось под песню Joe Dassin — Et si tu n’existais pas, эпиграф, уже по традиции, оттуда.

Приятного чтения!

Et si tu n’existais pas,

J’essaierais d’inventer l’amour,

Comme un peintre qui voit sous ses doigts

Naître les couleurs du jour.

Он нарочно едет медленно, отчаянно желая продлить упоительный момент ее близости. Поначалу Уэнсдэй держится за багажник, но вскоре явно устаёт сидеть в одном положении — ее руки перемещаются вперёд, хватаясь за сиденье велосипеда. Ее грудь практически касается спины Ксавье, и тому становится ужасно трудно концентрироваться на дороге.

Крышесносный аромат ее парфюма окутывает густым облаком, а от осознания того, что его пальто теперь будет хранить ее запах, Ксавье бросает в жар. Они почти не разговаривают — от сильных порывов ветра перехватывает дыхание и возникает першение в горле, обещающее неприятный надсадный кашель. Несколько раз Ксавье бросает на неё взгляд из-за плеча. В рассеянном лунном свете Уэнсдэй кажется совсем призрачной, стоит лишь моргнуть, и она растворится в воздухе. Ей определённо идёт ночь — контраст чёрного и белого становится ещё ярче.

Внезапно раздаётся неприятный металлический лязг, и велосипед резко останавливается — Ксавье едва успевает выставить ногу, чтобы сохранить равновесие и не полететь на землю. Уэнсдэй инстинктивно обхватывает его за плечи, но тут же отпускает.

— Какого черта мы так резко остановились? — она явно недовольна.

Одной рукой удерживая руль, он достаёт телефон и включает фонарик.

Проблема выявляется мгновенно.

Позади на асфальте лежит порванная цепь.

— Почему ты не возишь с собой ни единого инструмента? Это абсолютно безответственно, — они отошли от так называемого места аварии уже более чем на километр, но Уэнсдэй продолжает ворчать. Кажется, пешие прогулки совсем не ее конёк.

— Да ладно тебе, не будь такой токсичной. Попробуй расслабиться и получать удовольствие. Тем более нам осталось совсем немного.

Сегодня Аддамс не под силу выбить его из колеи.

Она выглядит слишком забавно в его пальто, которое ей сильно велико.

Ксавье не способен воспринимать ее нападки всерьёз, пока она в таком виде.

— Вот скажи, как ты обычно расслабляешься? — он не оставляет попыток вывести ее на откровенность. — Ты вечно напряженная, с этой идеальной осанкой и всем прочим… Неужели не утомляет?

— Меня утомляет только твоя бессмысленная болтовня.

— Ещё я где-то читал, что за сарказмом люди часто прячут неуверенность в себе.

— Очевидно, тебе нужно пересмотреть свои литературные предпочтения.

— Так посоветуй мне что-нибудь. Какая твоя любимая книга? Или фильм? — ему не верится, что у них почти получается нормальный разговор без обсуждений видений и убийств.

— Почему тебе это интересно?

— Потому что я хочу узнать тебя. Это нормально, когда люди проявляют заинтересованность по отношению друг к другу.

Уэнсдэй неопределённо пожимает плечами и посильнее запахивает пальто.

Ксавье идёт чуть позади и не видит ее лица, но чувствует, что она погружена в размышления.

Ему очень хочется знать, какие мысли роятся в этой очаровательной голове. Не может же она все время думать об убийствах, монстрах и прочей жути? Или может?

— Книга «Франкенштейн» Мэри Шелли. Фильм «Психо» Альфреда Хичкока. Первый раз я посмотрела его в три года, — что же, предпочтения Аддамс вполне ей под стать. Ничего удивительного.

— Крутой фильм, я тоже его смотрел, — Ксавье с радостью подхватывает удачную тему и догоняет Уэнсдэй, подстраиваясь под ее шаг. — Сцена в душе просто кошмарная.

— Это моя любимая сцена, — она слабо улыбается уголками губ, — И сцена в подвале тоже.

— Да, точно, это просто вынос мозга!

Черт, они действительно разговаривают на обычные человеческие темы. И это оказывается невероятно увлекательно — Уэнсдэй на все имеет свою неповторимую точку зрения. Они рьяно спорят, перебивая друг друга. Ксавье замечает, каким огнём вспыхивают ее глаза каждый раз, когда Аддамс удаётся доказать свою правоту. Она ещё никогда не была такой прекрасной. Такой живой.

Ему отчаянно хочется, чтобы дорога до Невермора была бесконечной.

— …и совершенно очевидно, что Ремарк хотел показать, что война пагубно отражается не только на проигравших! — с жаром рассказывает Ксавье, — Именно поэтому его книги запрещали в…

— Тише, — Уэнсдэй останавливается как вкопанная и пристально озирается по сторонам. К ней мгновенно возвращается обычная собранность, она вся как-то неуловимо подбирается, словно хищник перед смертельным прыжком, — Ты слышишь?

— Что? Нет, я ничего не сл… — он осекается по полуслове. Из чащи леса на противоположной стороне дороги доносится хруст веток. И звук с каждой секундой приближается.

— Нужно выяснить, что там, — Аддамс уже собирается сделать шаг вперёд, но Ксавье ловит ее под локоть.

— С ума сошла? Надо сматываться и поскорее.

Неясный шум становится все ближе, и Ксавье почти насильно тащит ее прочь с дороги. Уэнсдэй то и дело оглядывается назад, но все же позволяет себя увести. Они переходят на бег, но треск веток и шорох листьев неуклонно приближаются — что бы это ни было, оно движется намного быстрее. Каким-то невероятным чудом им удаётся ни разу не споткнуться о выступающие корни. От неровного ритма бега у Ксавье начинает колоть в правом боку, кровь набатом стучит в висках.

Луна выходит из-за облаков, осветив вековые деревья, и Ксавье краем глаза замечает расщелину в стволе большой секвойи.

— Сюда! — он резко сворачивает налево, таща за собой запыхавшуюся Аддамс. С разбегу залетев в узкую расщелину, они оказываются вплотную прижаты друг к другу.

Он чувствует, как сильно бьется ее сердце.

Видит, как часто вздымается грудь.

Уэнсдэй делает судорожный вдох в попытке отдышаться и тыльной стороной ладони убирает с лица взмокшие волосы.

Ее губы приоткрыты, и на долю секунды Ксавье забывает, что за ними кто-то гонится.

Вспоминает, когда листья шуршат совсем рядом. Что же, если им суждено сегодня погибнуть, он с уверенностью может утверждать, что последняя ночь была лучшей в его жизни.

— Что? Кабан?! — с досадой восклицает Аддамс. Он поворачивает голову и видит, как мимо их убежища с визгом проносится что-то крупное и лохматое. Черт, это и в самом деле оказывается кабан. Ксавье разбирает смех, но Уэнсдэй явно не до веселья, ее лицо выражает крайнюю степень раздражения. — Ты тащил меня по лесу как умалишенный из-за кабана?

— Я ведь не видел, кто это был. Решил, вдруг это монстр. И вообще-то здесь водятся хищные животные. Могла бы и спасибо сказать, — он продолжает улыбаться. У Аддамс снова такой вид, будто она загоняет иголки ему под ногти.

— Спасибо за то, что мы теперь непонятно где? — ядовито бросает она.

— Да хотя бы за то, что я хотел тебя спасти, а не бросил посреди дороги.

— Если бы ты бросил меня посреди дороги, я бы уже добралась до Невермора.

— Хотя бы иногда пытайся проявлять благодарность.

— А ты попытайся прекратить меня спасать. Ты делаешь только хуже.

— О, ну конечно. Зато ты никогда не делаешь никому хуже. Вечно лезешь куда не нужно, подвергаешь опасности всех и себя в том числе.

Уэнсдэй пытается отпихнуть его локтем и выбраться из расщелины.

Ксавье перехватывает ее руку и удерживает на месте.

Прямой взгляд, глаза в глаза — серо-зелёные в обсидианово-чёрные.

А потом он наклоняется и впивается в ее губы жадным поцелуем.

И Аддамс отвечает ему. Черт возьми, она действительно целует его в ответ — вишневые губы приоткрываются, впуская его язык, ее руки скользят по его плечам вверх. Это совсем не похоже на их первый поцелуй, когда Ксавье старался быть нежным и осторожным, сейчас ему буквально срывает крышу. Слишком долго он ждал этого момента, слишком долго она мучила его в кошмарах. Ее кожа холодна как лёд, но от малейшего прикосновения его кидает в жар.

Уэнсдэй больно прикусывает его нижнюю губу, а ее рука взлетает выше и касается шеи Ксавье, грубо впиваясь в кожу острыми ногтями. У него невольно вырывается приглушённый стон. Она причиняет настолько изысканную боль, что хочется испытывать это снова и снова. Он стискивает руками тонкую талию, запоздало подумав, что у неё наверняка останутся синяки от его пальцев. Но Уэнсдэй словно специально провоцирует его проявлять грубость — стоит только ослабить хватку, она вонзает ногти ему в шею. Беспощадно, до кровавых царапин.

Разорвав поцелуй, он наматывает одну из ее кос на кулак и тянет вниз, принуждая Аддамс запрокинуть голову. Прикусывает мочку уха, впивается неистовым поцелуем в шею — его зубы оставляют на мертвенно-бледной коже маленький след, заметный даже в темноте. Уэнсдэй поводит плечами, сбрасывая пальто, явно сковывающее движения, и запускает ледяные пальчики ему в волосы. Ксавье, окончательно теряя самоконтроль, дергает в сторону ворот ее футболки, обнажая плечо. Проводит языком вдоль изящной ключицы, упиваясь ароматом ее бархатной кожи. Пряная смесь сандала, кориандра и цитруса. Перед глазами вспыхивают цветные пятна, отчаянно кружится голова.

Ксавье чуть замедляется и осторожно, словно спрашивая разрешения, запускает пальцы под ее футболку. Выступающие рёбра, напряженный пресс, бешено стучащее сердце. Двинуться выше он не решается, хотя Ксавье до умопомрачения жаждет изучить и запомнить каждый сантиметр ее совершенного тела. Уэнсдэй тяжело дышит, смотрит исподлобья своим коронным немигающим взглядом, но сейчас непроницаемо-чёрные глаза лихорадочно блестят.

— Тебе нравится? — хриплым голосом спрашивает Ксавье, чувствуя во рту металлический привкус от особенно сильного укуса.

Вместо ответа она проводит указательным пальцем по его нижней губе, стирая кровь.

А затем медленно облизывает палец.

Это безумное зрелище заставляет его судорожно выдохнуть.

— Уэнсдэй… Если мы продолжим, я уже не смогу остановиться, — он почти готов умолять.

— Нет. Мы должны вернуться в школу. Нас будут искать, — она произносит это абсолютно ровным голосом, поразительно контрастирующим с поистине дьявольским блеском глаз.

А потом Аддамс улыбается. Хищно. Триумфально.

Ксавье вдруг понимает, что она лишь сейчас в полной мере осознала степень своего влияния на него.

Черт.

Кажется, он добровольно вложил в руки Уэнсдэй оружие, способное его уничтожить.

Ведь она все ещё считает его монстром.

========== Часть 8 ==========

Комментарий к Часть 8

Сегодня источником вдохновения послужила песня grandson — Blood//Water. Как обычно, в эпиграфе строчка оттуда.

Приятного чтения!

P.S. Понемногу переходим к обещанному стеклу и начнём, пожалуй, с моих любимых эмоциональных качелей хд

What you gon’ do when there’s blood in the water?

Пробраться в школу незамеченными не удаётся — наверху лестницы их дожидается рассерженная Уимс. Ее грозный вид не предвещает ничего хорошего. Директриса пока молчит, но под ее суровым взором Ксавье становится жутко неуютно, и он всеми силами избегает прямого зрительного контакта. Уэнсдэй же, напротив, с вызовом поднимает голову, абсолютно уверенная в своей правоте, и он который раз восхищается ее стальной выдержкой.

— Вы нарушили мой прямой приказ и покинули кампус, хотя я закрыла школу, — с нажимом произносит Уимс, — Я уже молчу о том, что вы подвергли сверстников и себя опасности.

— Что ведёт к исключению, знаю, — совершенно спокойно отвечает Аддамс, — И у вас есть полное право это сделать. Но вы совершите смертельную ошибку.

От такой наглости директриса на секунду теряется — она явно не привыкла к тому, что кто-то из учеников ставит под сомнение ее правоту.

— Не надо, Уэнсдэй… — почти физически ощущая повисшее в воздухе напряжение, Ксавье пытается разрядить обстановку, но Уэнсдэй бросает на него предупреждающий взгляд. Тяжело вздохнув, он умолкает.

— Вам лучше бы проявить раскаяние, мисс Аддамс, а не показывать гонор, — чеканит Уимс, уже не стараясь скрыть крайнюю степень раздражения.

— Я не буду извиняться за то, что искала правду, — парирует Уэнсдэй и достаёт из кармана сложенный вчетверо листок. Поднявшись по лестнице, разворачивает его перед директрисой. — Это предупреждение от Роуэна.

Выражение лица Уимс сменяется с гневного на непонимающее.

— Поэтому он пытался вас убить?

Уэнсдэй коротко кивает.

Не зная, куда себя деть, Ксавье поднимается вверх, останавливаясь рядом с ней.

— Его мать нарисовала это перед смертью. Мне предсказали, что я уничтожу школу, но, думаю, я ее спасу. Теперь вы знаете, что на кону. Все, что вы поклялись защищать, не меньше. Я заслужила ещё один шанс, — впервые за все время разговора она отводит взгляд и, совершив явное усилие над собой, тихо добавляет. — Прошу вас.

После непродолжительных раздумий директриса возвращает ей листок.

— Ещё одно нарушение, ещё один шаг в сторону, и вы будете исключены. И никаких «но» или «если».

— Оставьте Энид и Ксавье тоже.

— И больше никаких поблажек. Доброй ночи! — Уимс резко разворачивается и быстро уходит.

— Легко отделались… — он с облегчением выдыхает, когда стук каблуков затихает вдали.

— Мы бы вообще не попались, если бы не твой велосипед и чертов кабан, — фыркает Аддамс и, быстро сдернув с плеч пальто Ксавье, швыряет ему в руки.

Он с наслаждением вдыхает неповторимый пряный аромат цитруса, исходящий от плотной шерстяной ткани и чувствует себя совершенно счастливым.

Спорить с Уэнсдэй совсем не хочется.

Хочется вновь ощутить близость ее тела, мягкость ее губ и тяжесть ее дыхания на своей коже.

Он протягивает к ней руку, но Аддамс не позволяет к себе притронуться, отшатнувшись в сторону.

Она снова выглядит абсолютно каменной и безэмоциональной, но теперь Ксавье это не пугает.

Теперь он точно знает, что под ее ледяной броней пылает жаркий огонь.

Впервые за много дней он ложится спать, не опасаясь проснуться от жутких кошмаров. Он все ещё чувствует пряный аромат ее парфюма на своей коже — этот опьяняющий запах напоминает Ксавье, что все случившееся происходило наяву. Она и вправду целовала его, жадно кусая губы и впиваясь ногтями в шею. Он осторожно прикасается к саднящим после душа царапинам. Уэнсдэй Аддамс оставляет глубокие следы. И на теле, и в сердце. Он ни за что не станет использовать заживляющие средства.

Но кошмары все-таки приходят.

Совершенно новые, какие ему не снились никогда прежде.

Они выглядят настолько реальными, словно он наблюдает за происходящим со стороны. Он видит, как доктор Валери Кинботт, его психолог, корчится от боли на полу своего кабинета, истошно кричит, царапая ногтями пол, залитый кровью. Кошмарный монстр нависает над ней, скаля огромные клыки и раздирая ее плоть острыми как кинжалы когтями. Ксавье пытается сдвинуться с места в попытке помочь ей, но его ноги словно приросли к полу, он совершенно не может пошевелиться. Может только наблюдать. Крик Кинботт срывается на фальцет, уродливое алое пятно растекается по светлому паркету все шире. Монстр словно упивается ее страданиями, нанося глубокие раны раз за разом. Яростно, но при этом безжалостно медленно. Ксавье откуда-то знает, что ни один из ударов не окажется смертельным, но она умрет от кровопотери раньше, чем успеет получить помощь.

Снова проснувшись в ледяном поту, он долго смотрит в потолок, в ушах до сих пор звенят надрывные крики и булькающие хрипы предсмертной агонии. Очевидно, сегодняшней ночью ему больше не сомкнуть глаз.

До самого рассвета Ксавье мучает бессонница, и как только небо на востоке окрашивается в розовый, он встаёт и отправляется в мастерскую. Как знать, быть может, если воплотить видение на бумаге, оно не сбудется наяву? Эта мысль кажется очень сомнительной, но он попросту больше не в состоянии лежать в постели.

Ксавье заканчивает портрет Кинботт уже ближе к вечеру и, немного подумав, вновь заносит кисть над холстом. С десяток резких мазков, и ее лицо пересекают глубокие уродливые порезы с подтеками крови. Совсем как во сне. Картина получается пугающе реальной, он накрывает ее плотной тканью и покидает мастерскую. Он обязан что-то предпринять. Поначалу Ксавье порывается позвонить Кинботт, но быстро отметает эту мысль — несмотря на то, что она работает с изгоями, она обычный человек. Нормисы редко верят в предсказания. В лучшем случае она не воспримет слова Ксавье всерьёз, в худшем — позвонит отцу и расскажет, что его сына посещают бредовые идеи. Может, стоит пойти по стопам Уэнсдэй и провести самостоятельное расследование? Раньше он счёл бы подобную затею абсурдной, но теперь… Монстр существует. И он убивает людей вновь и вновь. Завтра его жертвой может стать кто-то из близких Ксавье. Например, Уэнсдэй. От одной только мысли об этом ему становится до дрожи страшно.

Наверняка, в библиотеке Белладонны есть информация обо всех существующих в мире чудовищах. У любого монстра есть уязвимое место. Нужно лишь выяснить, какое именно. Ксавье знает, как выглядит монстр, надо только отыскать в книгах соответствующее изображение и описание. Поначалу задача кажется простой, но уже через час становится очевидно, что это совсем нелегко — перерыв с десяток самых разнообразных книг, Ксавье не находит ничего и близко похожего на чудовище из кошмаров.

Проходит ещё час.

Затем второй.

Строчки книг уже плывут перед глазами, но поиски по-прежнему не приносят своих плодов.

От монотонного перелистывания пожелтевших от времени листов его начинает клонить в сон. Ксавье уже собирается пойти вздремнуть и вернуться сюда завтра на рассвете с новыми силами, как вдруг…

— Дядя Фестер?

— Кто такой дядя Фестер? — он выходит из темноты арки с книгой в руках. Долю секунды Уэнсдэй выглядит растерянной, а затем, явно решив, что лучшая защита — это нападение, пускается в атаку.

— Что ты тут делаешь? — требовательно спрашивает она.

— Я член общества Белладонны и не обязан отчитываться, — парирует Ксавье. — А ты чего тут бродишь посреди ночи?

— Почитать пришла, — в ее голосе звучит сарказм.

Чертова Аддамс снова ведет себя так холодно, словно прошлой ночью между ними ничего не было. Ксавье не понимает, случайно или намеренно она выбирает такую линию поведения. Возможно, ей и вправду сложно понять нюансы взаимоотношений между людьми. А возможно, она просто издевается над ним, дергая за ниточки словно умелый кукловод и упиваясь своей властью. Шаг вперёд, два назад.

— Про монстра? Не теряй время, о таком существе здесь нет книг, — он подходит к ней ближе, но Аддамс тут же делает несколько шагов в сторону. Это простое движение задевает Ксавье сильнее, чем ее отстранённый вид и колкие фразы.

— Кто бы сомневался.

Эти слова окончательно его добивают.

Черт возьми, неужели после всего произошедшего она ему не верит?

Как? Почему?

Горечь обиды отравляет разум. У Ксавье начинают дрожать руки.

Каждый день чертова Аддамс нещадно растаптывает его достоинство, то отдаляя, то приближая к себе. Заставляет забыть про гордость и даже про инстинкт самосохранения. А он все равно готов отправиться за ней хоть к самому Дьяволу, лишь бы только постоянно видеть бездонную черноту глаз и ощущать проклятый аромат цитрусовых.

Очевидно, Уэнсдэй решает, что диалог окончен и безразлично отворачивается.

Последнее слово как всегда остается за ней.

Как бы не так. Ксавье не намерен доставлять ей такого удовольствия.

— Знаешь, в чем твоя беда? — зло выплевывает он. Уэнсдэй оборачивается, во взгляде вспыхивают недобрые огоньки.

— Ну давай, раскрой мне глаза, — ее голос буквально сочится ядом.

— Не отличаешь друзей от врагов, — Ксавье скрещивает руки на груди. Ему совсем не хочется демонстрировать свои эмоции, которые она примет за проявление слабости, но надменный вид Аддамс выводит из себя, и он срывается. — Я с самого первого дня был на твоей стороне! Я спас тебе жизнь! Я верил в твои теории, когда не верил больше никто! А в ответ получаю только подозрения! Как ты можешь так себя вести после всего этого?!

— Ладно. Давай откровенно, — Уэнсдэй наконец делает несколько шагов к нему. — Каждый раз, когда нападает монстр, ты где-то рядом. Начиная с Роуэна на фестивале урожая. И ты рисуешь, как одержимый.

О да, с этим он не может спорить.

Пожалуй, это самое подходящее слово для описания происходящего.

Вот только Аддамс не знает, что большинство его картин изображают отнюдь не монстра. А ее саму.

Это она тот самый демон, вселившийся в его душу и сделавший его одержимым.

И никакой обряд экзорцизма уже не спасёт.

— …и не будем забывать твоё появление у особняка Гейтсов, когда ранили Тайлера.

— Если я и есть монстр, почему я не убил тебя? — в несколько шагов Ксавье сокращает расстояние между ними до минимального.

Это невыносимо.

Какой бы горькой не была обида, сокрушительное желание прикоснуться к Аддамс всегда оказывается сильнее.

Как ей удаётся быть такой ледяной и такой притягательной одновременно?

Как ей удалось так легко поставить его на колени?

— Потому что по какой-то непостижимой причине я тебе нравлюсь.

Не в силах совладать с собой, Ксавье склоняется к ее губам. В самую последнюю секунду Уэнсдэй отворачивается.

— Нравишься. Очень сильно нравишься. Да вот только чем? — с горечью выплевывает он и, быстро обернувшись, покидает библиотеку.

***

Следующим утром Ксавье все-таки решается позвонить доктору Кинботт и попросить о встрече.

Она ожидаемо не воспринимает его слова всерьёз. Говорит что-то о нервном перенапряжении, о необходимости больше отдыхать, о возможности выписать рецепт на снотворное.

Ксавье ее почти не слушает.

Следующим вечером он узнаёт, что Валери Кинботт умерла в больнице от кровопотери после нападения монстра.

========== Часть 9 ==========

Комментарий к Часть 9

Писалось под песню Lara Fabian — Mademoiselle Hyde.

Приятного чтения!

And when you’ll have me

You’ll be cursed.

Когда Ксавье хочет отвлечься, он всегда идёт в мастерскую — для него это единственный оплот спокойствия в бушующем океане суровой реальности. Тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра на крыше, слабый теплый свет электрической лампочки, едва слышный характерный шорох, когда кисть в очередной раз касается плотного холста. Это только его место, недоступное больше никому. Почти никому.

Щёлкает выключатель.

Из дальнего угла комнаты на него взирает Уэнсдэй.

— Какого черта?! — Ксавье невольно вздрагивает. — Что ты здесь делаешь?

Она не отвечает, лишь смотрит исподлобья тяжелым пристальным взглядом, не мигая и не отворачиваясь. Тонкие бледные пальцы медленно прокручивают кинжал со следами кровоподтёков. Ксавье не удивлён наличию у нее холодного оружия, из всех ее интересов этот, пожалуй, является самым безобидным. Вот только зачем она пришла к нему с ножом?

— Тебе надоело ранить меня морально, решила перейти на физическое воздействие? — он приближается и аккуратно, без резких движений забирает у неё кинжал — удивительно, но Уэнсдэй отдаёт оружие без возражений. Их руки на секунду соприкасаются, и Ксавье замечает, что ее пальцы слегка дрожат. Что-то новенькое.

Он слегка наклоняет голову, вглядываясь в ее лицо в попытке различить хоть тень эмоций. Черные как ночь глаза распахнуты, и хотя Аддамс пытается сохранять самообладание, ее напряжённая поза выдаёт явное волнение. Это могло бы остаться незамеченным для всех остальных, но только не для него — слишком уж хорошо Ксавье успел изучить ее за те мучительные месяцы, когда она ежедневно отравляла его жизнь. И ежедневно наполняла ее смыслом.

Уэнсдэй сидит на стуле с неестественно прямой спиной, руки лежат на коленях, поминутно сжимаясь в кулачки. Странно, слишком странно.

— Уэнсдэй, ты в порядке? — он присаживается перед ней на корточки и осторожно, будучи готовым получить отпор, накрывает тонкие холодные пальчики своей ладонью. Ее глаза чуть прищуриваются, от чего взгляд становится ещё пристальней, но Аддамс не спешит сбрасывать его руку.

— Скажи мне, — очень тихо, на уровне едва различимого шепота, произносит она. — Зачем ты это делал?

— Что именно? — Ксавье напрягается, внутренне готовясь услышать новую порцию необоснованных обвинений. Сейчас она наверняка спросит, зачем он убил Кинботт. Или Роуэна. Или президента Кеннеди.

— Зачем ты везде ходишь за мной, зачем пытаешься спасать? — секундная пауза. — Почему продолжаешь это делать?

Столь неожиданный вопрос выбивает его из колеи — Ксавье хмурится, между бровей залегают складки. Он не знает, как облечь свои мысли в слова, чтобы объяснить ей мотивацию подобных поступков. Абсолютно понятных для всех людей и настолько непостижимых для неё. Все равно что рассказывать слепому, как выглядит зелёный цвет.

— Потому что я хочу быть рядом, — просто отвечает он.

Уэнсдэй смотрит на него так, будто никогда прежде не видела, и в душе Ксавье вновь зарождается робкая надежда на взаимность. Ему отчаянно хочется верить, что ее извечная каменная холодность не более, чем защитная реакция, и она отталкивает его не из-за безразличия, а лишь потому, что боится что-то почувствовать. Потому что простые человеческие взаимоотношения для неё будто тёмный лес, а Аддамс терпеть не может признавать, что в чем-то не разбирается.

Погруженный в свои мысли, он не сразу замечает, что расстояние между ними постепенно сокращается — Уэнсдэй медленно, но верно склоняется к нему.

Обсидиановые глаза горят маниакальным блеском, и Ксавье как заворожённый следит за каждым ее движением. Она протягивает тонкую изящную руку к его лицу, обводит большим пальцем контур его губ — невесомо, едва задевая кожу острым ногтем. Ксавье нервно сглатывает — сердце пропускает один удар, после чего заходится в бешеном ритме. Он никак не может отделаться от чувства нереальности, все так неожиданно, словно это происходит в одном из его самых прекрасных снов. Кажется, одно неверное движение, и упоительная иллюзия растает во тьме, оставив мучительную пустоту. Он буквально боится пошевелиться, может лишь наблюдать, как лихорадочно блестят бездонные глаза Уэнсдэй. Она закусывает губу, явно обдумывая дальнейшие действия. Ксавье почти уверен, что она сейчас вновь оттолкнёт его и уйдёт.

Аддамс вцепляется пальцами в его одежду и, притянув к себе, целует так, что у него вышибает почву из-под ног. Ее язычок напористо проникает в рот, а совершенное тело выгибается ему навстречу, прижимаясь так близко, что становится трудно дышать.

Ксавье растерян столь неожиданным поведением, но его тело мгновенно отзывается на ее близость, оказываясь под контролем безусловных рефлексов.

Одна рука сжимает ее талию, не давая ни малейшего шанса отстраниться, другая скользит вверх по бедру, задирая плотную ткань длинной школьной юбки.

Его губы перемещаются на шею Уэнсдэй, прикусывая белоснежную кожу и оставляя новые красноватые следы поверх ещё не сошедших предыдущих. Она шумно выдыхает, запрокинув голову назад и открывая полный доступ к острым тоненьким ключицам.

Хлипкий стул, на котором сидит Аддамс, начинает жалобно поскрипывать. Крепче сжав ее талию, Ксавье рывком поднимает Уэнсдэй и подталкивает к столу, не прекращая осыпать поцелуями-укусами ее шею. Отвлекается лишь на секунду, чтобы одним резким движением смести все, что стоит на столе. Баночки с красками летят на пол, забрызгав стены и часть набросков, но Ксавье совершенно нет до этого дела.

Он усаживает ее на стол, и, когда Аддамс вдруг начинает расстегивать свой пиджак, Ксавье понимает, что точка невозврата уже пройдена.

— Нет, постой… — севшим голосом произносит он. — Можно я сам?

Уэнсдэй слабо усмехается, но все же убирает руки с пуговиц, оперевшись на стол и чуть отклонившись назад. У Ксавье от волнения и возбуждения дрожат пальцы. Отчаянно кружится голова, как при сильном опьянении. Очень медленно, желая запечатлеть этот момент в памяти на всю жизнь, он начинает снимать с неё одежду.

Сначала на пол летит пиджак.

Затем рубашка.

Ксавье готов поклясться, что ничего прекраснее он прежде не видел. Он с нежностью проводит пальцами по впалому животу, выступающим рёбрам. Дрожь в руках усиливается, но он поднимается выше, прикоснувшись к груди через кружево белья. Затаив дыхание, обводит большим пальцем контур выступающего соска. Уэнсдэй слегка вздрагивает от новых ощущений и выгибается навстречу его прикосновениям. Ксавье тянет тонкую ткань лифа вниз, обнажая грудь, и снова склоняется губами к белоснежной коже. Сначала его поцелуи нежны и осторожны — ее тело слишком совершенно, оставлять отметины теперь кажется настоящим преступлением.

Но Аддамс явно не по вкусу нежность. Она запускает пальцы ему в волосы, с силой дёргает наверх, чтобы их лица оказались на одном уровне. Сама тянется навстречу с поцелуем и грубо прикусывает нижнюю губу. Ксавье снова чувствует во рту металлический вкус крови, вспышка боли обжигает, но эта боль оказывается неожиданно приятной. У него вырывается слабый стон, а давление в брюках становится все ощутимее.

А когда он чувствует, как ледяные руки Аддамс касаются его спины под одеждой, внутри будто что-то взрывается. Она медленно проводит тонкими пальчиками от поясницы до лопаток, а потом резко впивается острыми ногтями. Ксавье мстительно сильно сжимает ее грудь, прокладывая дорожку поцелуев от шеи, задевая бьющуюся жилку, и ниже к ключицам, касаясь языком ложбинки между ними.

Уэнсдэй тяжело дышит.

Но Ксавье этого мало.

Ему отчаянно хочется услышать ее стоны.

Одна рука ложится на ее бедро, медленно скользит выше, сминая юбку. Аддамс ерзает на столе, придвигаясь ближе. Ксавье мягко, но уверенно разводит ее ноги, и его прикосновения перемещаются на внутреннюю сторону бедра. Ее кожа подобна нежнейшему шёлку, и он буквально задыхается от ощущений. У него были девушки и прежде, но никогда раньше Ксавье не испытывал такого волнительного трепета. Дрожащими пальцами он отодвигает в сторону кружево ее белья и ощущает горячую влагу, так поразительно контрастирующую с холодом ее кожи. Стараясь быть предельно осторожным, он медленно вводит в неё один палец. Уэнсдэй вновь впивается ногтями в его спину, оставляя глубокие царапины, но пока ещё молчит — только взгляд становится непривычно затуманенным. Ксавье добавляет второй палец, аккуратно проникая глубже. С приоткрытых губ Аддамс срывается очень тихий стон.

Это становится последней каплей. Не в силах больше сдерживать себя, он поспешно расстегивает джинсы и, резким движением притянув Уэнсдэй к себе, входит в неё. Она шипит от боли, уткнувшись ему в шею и впивается зубами в разгоряченную кожу, оставляя глубокий след. Ксавье не спешит двигаться, давая ей время привыкнуть, но это промедление стоит ему больших усилий. Она настолько узкая и горячая, что перед глазами появляются цветные вспышки. Он подаётся вперёд, делая первый осторожный толчок, Аддамс слегка морщится. Продолжая медленно двигаться, он касается клитора большим пальцем, чуть надавливая и массируя круговыми движениями. Уэнсдэй немного расслабляется, и у неё вновь вырывается негромкий стон. Не прекращая ласкать ее, Ксавье немного ускоряет темп.

Он чувствует, что надолго его не хватит — слишком долго и отчаянно он ждал этого момента, но всеми силами пытается доставить ей ответное удовольствие. Но Аддамс провоцирует его быть грубее, до крови царапая спину и больно прикусывая нижнюю губу. И Ксавье принимает правила игры — наматывает на кулак косы цвета воронова крыла, с силой оттягивает назад. Впивается губами и зубами в ее шею, окончательно пьянея от пряного аромата цитрусовых, и увеличивает темп движений, погружаясь почти на всю длину. Стоны Уэнсдэй становятся громче, ей явно приходится по душе его жестокость. Впрочем, Ксавье бы сильно удивился, окажись это не так.

Затуманенным взором он обводит ее соблазнительные ключицы, аккуратную грудь, тончайшую талию и уже знает, каким будет сюжет следующей картины.

Удовольствие накрывает волнами и, чувствуя, что разрядка близко, Ксавье стискивает ее в объятиях, осыпая лицо и шею лихорадочными поцелуями. Уэнсдэй обнимает его в ответ, прижимаясь к его телу обнаженной грудью. Толкнувшись ещё раз особенно глубоко, он едва успевает выйти и с глухим стоном кончает ей на бёдра.

Отдышаться удаётся не сразу. Проходит несколько минут прежде чем неистовый сердечный ритм замедляется. Уэнсдэй приходит в норму гораздо быстрее — как только он разжимает объятия, она спрыгивает на пол и начинает невозмутимо собирать разбросанные вещи. Все ещё опьяненный ею, Ксавье с немым восхищением следит за каждым движением. Достав откуда-то из рюкзака влажные салфетки, Аддамс аккуратно стирает с кожи следы их близости, разглаживает помятую юбку, поправляет растрепавшиеся волосы. Всего несколько минут, и она вновь выглядит безукоризненно. Почти безукоризненно. Выдают лишь припухшие и раскрасневшиеся от поцелуев губы и лихорадочный, даже немного безумный блеск в глазах.

На улице уже совсем темно, Уэнсдэй то и дело поглядывает на старые настенные часы, но не торопится уходить, и Ксавье ощущает себя совершенно счастливым. Неужели она и правда стремится побыть с ним как можно дольше? Новое, невероятное сильное чувство заполняет все внутри.

Пожалуй, нужно что-то сказать.

— Это было невероятно. Ты… ты очень красивая. Безумно, — его голос все ещё звучит немного хрипло. Поразмыслив несколько секунд, Ксавье добавляет. — Я надеюсь, тебе было хотя бы наполовину также хорошо, как мне.

— Да, это оказалось лучше, чем я ожидала, — отвечает Аддамс совсем как тогда, на Вороньем балу. Как мало времени прошло с тех пор и как много одновременно. Мог ли он тогда вообразить, что за их единственным поцелуем последует что-то большее, мог ли надеяться, что неприступная Уэнсдэй Аддамс ответит на его чувства? Ксавье улыбается, ощущая абсолютный всепоглощающий восторг. Но ее следующая фраза стирает улыбку с его лица.

— Мне даже почти жаль.

— Что? — непонимающе переспрашивает он.

Где-то вдалеке слышен шум полицейских сирен.

Ксавье обводит растерянным взглядом мастерскую и замечает в дальнем углу стола новые предметы, которых не должно там быть. Ингалятор, очки, стопка фотографий и какой-то кулон на тонкой цепочке.

Страшная догадка пронзает его словно ударом тока.

— Это… Это ты сделала? — не в силах поверить в увиденное, он делает несколько шагов в ее сторону, и Уэнсдэй отступает к двери.

Нет. Нет. Нет.

Пожалуйста, пусть это будет ошибкой, пусть она скажет, что все это просто дурацкая шутка. Пусть она скажет хоть что-нибудь.

Но Аддамс молчит.

— Вот зачем ты пришла сегодня.

Недавняя эйфория покидает его, оставляя мучительно ноющую пустоту.

В горле встаёт ком, а руки вновь начинают дрожать, только уже не от крышесносного желания, а от горького осознания, что во всем произошедшем было не больше реальности, чем в его снах.

Она предала его.

Подставила.

Уничтожила.

Заставила поверить в возможность быть счастливым и тут же сбросила с небес на землю. Ксавье почти не думает о том, что его сейчас арестуют, ведь самое страшное уже произошло.

— Как ты могла?! — он бросается к Уэнсдэй, но успевает сделать лишь два шага. Дверь мастерской распахивается.

— Стоять! — приказывает шериф Галпин, направив на него пистолет. — На колени!

Врываются какие-то люди, Ксавье заковывают в наручники, но все это воспринимается совершенно побочно, словно происходит не с ним.

Он видит лишь бездонные чёрные глаза и наконец осознаёт самое главное.

Все это время он тщетно пытался достучаться до каких-то струн в ее душе, ослеплённый любовью и не осознававший главного — все это время он стучал не в закрытую дверь, а в пустоту.

Ведь души у Уэнсдэй Аддамс попросту нет.

Комментарий к Часть 9

Это мой первый опыт написания нцы, поэтому сегодня особенно жду ваших отзывов)

========== Часть 10 ==========

Комментарий к Часть 10

А сегодня у нас на повестке дня Сплин — прочь из моей головы.

И хорошая порция стекла.

Приятного чтения!

Прочь из моей головы!

Оборвав провода, спутав карты, фигуры сметая с доски,

Разбивая шлагбаумы на полном ходу,

Оставляя разрушенными города.

Кап-кап-кап.

Очевидно, в его камере протекает потолок — закованный в кандалы Ксавье не может добраться, чтобы это проверить. Весь диапазон движений ограничивается короткой цепью, закреплённой толстым кольцом к полу. Всего четыре шага, не больше. Ужасно чешется лопатка, но оковы настолько сильно ограничивают движения, что дотянуться не представляется возможным. Пытаясь отвлечься, он начинает считать падающие капли, но сбивается уже после четвёртой сотни. Он уже успел посчитать прутья решётки — их оказалось двадцать семь, и путём нехитрых математических вычислений установить, что на полу ровно двести двадцать пять плиточек.

Подобные размышления помогают хоть немного отвлечься от его персонального проклятия с бездонными чёрными глазами. Но очень скоро считать в камере больше нечего, и мысли об Аддамс снова начинают отравлять его разум. Проклятый аромат цитрусовых въелся в его одежду, проник под кожу — ощущать его невыносимо. Избавиться невозможно.

Когда-то он считал, что никакая в мире сила не способна оторвать его от Уэнсдэй.

Теперь он не питает иллюзий.

Такая сила существует, и это вовсе не тяжёлые кандалы. Это она сама.

Каким глупцом он был, поверив, что ему под силу разбудить в бездушной Аддамс хоть какие-то человеческие чувства. Она безжалостно сломала его и, ни на секунду не испытывая угрызений совести, двинулась дальше. И даже сейчас, когда ему стоило бы побеспокоиться о своей судьбе, Ксавье не может думать ни о чем, кроме предательства Уэнсдэй. Наркотическая зависимость рано или поздно приводит к гибели. Жаль, что он не задумался об этом раньше.

Ксавье ненавидит себя за это, но его разум до сих пор точит червячок сомнения. Она могла бы просто сдать его полиции, для того, чтобы подбросить улики, ей вовсе необязательно было заниматься с ним сексом. Что двигало ею, когда Аддамс сама потянулась к его губам? Желание отвлечь? Опасение, что он обнаружит улики и успеет от них избавиться? Или что-то другое? Она не притворялась, ей и вправду было хорошо в его объятиях — сыграть такое с ее скудным умением демонстрировать эмоции ей было бы не под силу. Возможно, Уэнсдэй привлекало его несуществующее альтер-эго монстра. Зная ее, Ксавье вовсе не считает эту мысль абсурдной.

Время тянется невыносимо медленно, в карцере нет окон, и он не знает, день сейчас или ночь. Жутко хочется есть, за долгие часы ему принесли лишь алюминиевую миску с грубой несоленой кашей, к которой Ксавье почти не притронулся. Теперь он об этом жалеет. Он усаживается на твёрдую тюремную койку и прислоняется спиной к стене, пытаясь найти более-менее удобную позу, чтобы задремать. Но стоит лишь прикрыть глаза, перед ними встаёт чертова Уэнсдэй. Он не вспоминает детали их страстного соития, лишь только безразличное выражение безупречно-красивого лица, когда его проволокли мимо в наручниках. Это перечеркивает все, это разделяет жизнь на «до» и «после».

Вряд ли он когда-нибудь увидит ее снова. Ксавье не знает, что бывает с изгоями, которые являются опасными для общества, но явно ничего хорошего. Серия убийств и одно покушение однозначно потянут на пожизненное заключение — в тюрьме или в психиатрической лечебнице, смотря как решит суд. На долю секунды Ксавье вспоминает об отце и не может сдержать усмешки. Сын-маньяк явно навредит безупречной репутации Торпа-старшего. Наверняка отец откажется от него. Наплевать.

Ксавье не испытывает нужды в нем.