Артек

- А может крыса пьет? Га-га-га", - гусь", кажется, считал шутку очень удачной. - Крыса, пьет, а? - повторил он глупость, как делают все недалекие умом люди.

Алина, схватила бутылку и сделала еще один внушительный глоток, тут же вовсю затянулась сигаретой и выпустила дым вверх, как какая-то иностранная киноактриса. Но внезапно, в долю секунды, маска гордой киноактрисы на ее лице сменилась каким-то жалким потешным выражением - как у кота, которому постучали ладошкой по голове. Перед ними во весь свой внушительный рост, прямо у холмика, стояла Наталья. И она была не одна. Из-за ее спины любопытно выглядывала атаманша Же.

- Немедленно вернитесь в лагерь, - прозвенело сталью.

Алина поставила бутылку на песок, выбросила сигарету и замельтешила, пытаясь быстренько собрать одежду. Лерочка в ужасе последовала ее примеру.

- Чего пылишь, длинная? - развязно заявил второй "гусь" Наталье. - "Девчонки культурно отдыхают!"

Не удостоив его ответом, Наталья вместо этого схватила Алину за руку и резко потянула.

- Быстро! - приказала она.

- А ну отпустила ее, дылда, - первый "гусь" вдруг подскочил к Наталье и схватил сзади за волосы, так, что голова ее запрокинулась назад. - "Сказано тебе русским языком - отдыхаем".

И тут произошло что-то невероятное.

- Ы-ы-ы! - закричала Алина и вцепилась мертвой хваткой в другую руку "гуся" - чтобы достать до той, которой он мучил Наталью, ей пришлось бы встать на цыпочки или подпрыгнуть. Алина будто сжалась в пружину, оскалилась - Лерочке на мгновение показалось, что она собирается впиться в обидчика зубами, но Алина просто сдавила его предплечье, и... "гусь" заорал так, что его, наверное, услышал весь "Артек". Лерочка зажмурилась - она никогда не слышала, чтобы человек так кричал - только Тарзан в кинофильме. И еще ее поразил вид Алины, она никогда не видела ее такой, никогда - даже на турнике, занимаясь, Алина выглядела маленькой, субтильной, тонкорукой, мягкой девочкой, сейчас же она была комком мышц, твердых как железо, в плечах ее обычно тонкие ручки налились маленькими круглыми ядрами бицепсов, жилы канатами выступили по всему телу - такое внезапное фантасмагорическое превращение обычной девчонки в стальную машину ошеломило Лерочку. А тут еще "гусь" орал как Тарзан.

Наталью он отпустил тут же - "гусь", казалось, обезумел от боли. Когда Алина наконец его отпустила, он вырвался, отскочил в сторону и схватился за больную руку, завыл, заскулил.

Девчонки, воспользовавшись моментом, подхватили с песка одежду и бросились наутек. Первой неслась как антилопа атаманша Же, а последним пулей летел Крыс.

- Она мне руку сломала! Руку! Сломала! - выл позади раненый "гусь", показывая руку товарищу. А к ним на крик уже спешили их друзья - даже очкастая.

Забежав в лагерь, девчонки остановились отдышаться, потом пошли по дорожке - ни слова не могли сказать. Наталья на ходу всхлипывала, шмыгала носом - не плакала, нет, просто не могла прийти в себя от шока, перенервничала. Алина обняла ее за талию, а Наталья ее за плечи - только так они могли обняться по своему росту. Лерочка даже немного Алину приревновала, хоть и понимала, что Наталье сейчас внимание нужнее. Атаманша Же семенила рядом, не сводя глаз с Алины - широко открытых в восхищении глаз. Не стоит и говорить, что рот ее тоже был открыт. На плече же у атаманши Же, как у себя дома, сидел Крыс и, вытянув шею, заглядывал ей в ухо.

- Вот ты, Натка, удивляюсь я тебе, - Алина первой смогла заговорить - она уже давно называла Наталью "Наткой"; первым это придумал Гога, который обращался к ней: "Нато". Наталье это не нравилось, но она терпела. Но потом это обращение услышала Алина и стала называть Наталью не иначе, чем "Ната" или "Натка", и Наталью это не на шутку бесило. - Я же видела, как ты на волейболе лупишь по мячику. Если так влупить по голове, то она же лопнет как каун!

- Ну и что? - Наталья нашла в себе силы улыбнуться.

- Как что? Да если бы ты дала ему по башке, гаду этому, как ты бьешь по мячику, он бы и умер там на месте.

- Для этого у меня есть ты. Боевая единица. Я думала, что ты его покусаешь.

- Ой, я тоже! - вставила Лерочка. - Ты когда его схватила, так рот открыла с зубами, что я думаю все - руку откусишь. Злая такая была, прям как камышовый кот!

- А что-что? Что это за кот камышовый? Порода такая? Он что, живет в камышах? - Алина обернулась к Лерочке, и в голосе ее был такой неподдельный интерес, как будто камышовый кот это именно то единственное, чего недостает в ее домашнем зверинце, и скажи ей, что этого кота можно найти вот прямо здесь недалеко, в камышах, она немедленно бросится на поиски, - что Лерочка тут же прекратила ревновать ее к Наталье.

- Он как рысь! - авторитетно сообщила атаманша Же. - Такая порода.

Действие 3. Великие тени

Несмотря на небывало жаркий полдень, оба мужчины были одеты строго: в белые костюмы-двойки с орденскими планками на лацканах пиджаков, шляпы-федоры с лентами и черные туфли - у одного, правда, вместо рубашки с галстуком под пиджаком виднелась украинская вышиванка. Впрочем, на террасе двое официантов тут же приняли у мужчин шляпы и пиджаки, и те уселись за сервированный к обеду стол у балюстрады. На столе уже стояли графины с водкой, коньяком, закуски, соленья, боржом.

- Что желаете на первое? Шурпу, борщик, соляночку? - предложил мужчинам официант.

- Ну, борщик мы и дома покушаем. Давай-ка нам, наверное, шурпички, - сказал первый мужчина - тот, что остался в белой рубашке с галстуком; жилистый, подтянутый, с военной выправкой, черные волосы с благородной проседью зачесаны назад, не старый - лет пятидесяти, но с заметными бороздами морщин на лице, придававшими ему вид человека строгого, волевого, закаленного жизнью. - Вы как, Степан Иваныч? Шурпички? Покушаем местного?

- Да, пожалуй, Николай Наумович, - ответил мужчина в вышиванке, названный Степаном Ивановичем. Он, в отличие от Николая Наумовича, военной выправкой не отличался - был слегка грузен, одутловат лицом, волосы тоже зачесывал назад, но опять же, такой шевелюрой, как у Николая Наумовича, похвалиться не мог - так, редкие соломенные пряди на лысине, и к тому же выглядел постарше - лет под шестьдесят. - Пожалуй, тоже шурпички.

- Водочки? Коньячку?

- Водочки, пожалуй.

Официант налил мужчинам по рюмке водки из графина, поклонился и ушел за "шурпичкой".

Мужчины выпили по первой, закусили огурчиками - а когда другой официант изъявил готовность обновить рюмки, отогнали его руками, как муху.

- Мы, пожалуй, сами, молодой человек, - ласково сказал ему Николай Наумович. - Вы можете быть свободны. И пусть нас не беспокоят лишний раз, добренько? - он решил наконец ослабить узел галстука.

Второй официант кивнул и исчез с террасы, а вместо него там появился... Михал Григорыч Полетыка. Вот только подмышкой он нес не привычные шахматы, а какой-то кожаный альбом или книжку.

- Садись, садись, Мазарини, - Николай Наумович выдвинул ему стул.

***

Лерочка решила сделать перерыв в работе и навестить Алину, которая дежурила на "теплом" местечке - в кабинете директора, выполняла его поручения, когда Петр Ильич был на месте, когда же отлучался - принимала звонки. Одним словом - "Адъютант его превосходительства".

На входе в административный корпус Лерочку встретили двое младших пионеров и попытались не пропустить.

- Стой, кто идет? - заявили они. - Пароль? - были бы у них алебарды, так, наверное, скрестили бы их у нее перед носом, как стражники в "Королевстве кривых зеркал". Но алебард у стражников не было, поэтому Лерочка обошлась с ними без церемоний.

- На горшке сидит король, - сообщила она им универсальный пароль для всех пионерских лагерей страны и, отодвинув смущенных стражников, прошла в корпус.

Кабинет директора был на втором этаже, и Лерочка, заходя, уже не была так смела, как внизу со стражниками - осторожно поскреблась в дверь, потом постучала.

- Войдите! - услышала он голос Алины и, уже без опаски, вошла, чтобы тут же застыть на месте от удивления.

- Садитесь! Присаживайтесь! - важно сказала Алина. - Вы по какому вопросу?

Она сидела в директорском кресле, задрав ноги на стол, и курила сигарету. Опять, видимо, изображая из себя киноактрису.

- Ты что?! - воскликнула Лерочка. - В своем уме? Директор же может зайти!

- Ай, ладно тебе. Что я, дурочка, что ли? - отмахнулась Алина. - Я же все вижу через окно. Вон у меня внизу охрана - муха не прошмыгнет, - она кивнула на стоящих на улице стражников.

- Я же прошмыгнула, - усмехнулась Лерочка.

- Ну, ты, - Алина тоже засмеялась. - Я дала команду тебя пропустить. А захотела бы, тебя бы немедленно задержали и доставили ко мне в кабинет под белы ручки, - она картинно затянулась сигаретой и выпустила дым к потолку. - А директора нету, он побежал к Полетыке, всыпать ему горячих...

- Но курить? Как можно курить? - Лерочка попыталась воспитать Алину. - Воняет же.

- Ай, да у него тут и так воняет, - Алина показала глазами на стол, где стояла пепельница, полная окурков. - Ильич курит, как паровоз. Это было правдой - директор лагеря курил по две пачки папирос "Беломор" в день, что с его стороны было крайне непедагогично. - Я вообще-то хотела, как в кино, - призналась она. - В кино часто есть такой кадр, где человек сидит в кресле за столом и курит...

- С ногами? - уточнила Лерочка.

- Вот ты прицепилась, колючка! С ногами сидят ковбойцы, "лимонадный Джо" там... еще в самолете мне нравится, я еще хочу в самолете покурить, когда вырасту. Я кино видела, где актриса такая красивая, с шиньончиком, летит в самолете, смотрит в иллюминатор и курит - я тоже так хочу... Вообще, хочу быть стюардессой, - заявила она вдруг. - Видела, какие у них костюмчики? Шиково вообще...

- Зачем же тебе быть стюардессой? Ты что перехотела быть гимнасткой и артисткой?

- Ну, нет! Это я никогда не перехочу. Давай тогда тебя сделаем стюардессой, - решила Алина Лерочкину судьбу. - А что? Внешность у тебя симпатичная, так что...

Она не успела сообщить Лерочке, что следует из ее симпатичной внешности, потому что на столе вдруг зазвонил телефон, и Алина поспешно схватила трубку.

- Дежурный слушает! - сказала она, потом вдруг стушевалась, машинально прикрыла трубку рукой, как будто не хотела, чтобы Лерочка услышала разговор, но потом сделала вид, что вовсе ничего не думала от нее скрывать и громко ответила: - улица Ленина! - кажется, ее собеседник продолжал что-то говорить, потому что Алина не отнимала трубку от уха. - Да не помню я дом! - в сердцах воскликнула она чуть погодя, - Хотя, подожди. Когда там у него день рожденья? 22 июня!.. - и бросила трубку.

Лерочка посмотрела на нее внимательно - Алина отвела глаза. Лерочка выждала еще минуту - Алина сделала вид, что разбирает какие-то бумажки на столе, смешно, ей-богу, Алина и бумажки на столе директора, что может быть между ними общего? Тоже мне, секретарша.

- День рождения Владимира Ильича Ленина - 22 апреля, - сказала Лерочка ледяным голосом.

- Ах, да! - воскликнула Алина. - Точно! А я-то думаю, - она упорно не хотела признаваться.

- Кому ты дала адрес братьев Збандутов? - выпалила Лерочка, решив наконец прижать ее к стенке.

- Ну что ты в самом деле! - Алина покраснела. - Не хотела я от тебя скрывать, честное слово! Думала сделать сюрприз...

- Кому? - нажала Лерочка.

- Ну, Штольц приедет... с этим, как его, твоим, Сережей... Просили квартиру им найти на берегу моря, я и вспомнила про эту бабушку Рыжего...

- Сережа приедет? И ты мне ничего не сказала?! - воскликнула Лерочка. - Как тебе не стыдно?! - Лерочка повернулась и вышла из директорского кабинета, хлопнув дверью.

- Вот так всегда! - Алина вскочила с кресла и уже стояла посреди комнаты, экспрессивно размахивая руками и, как будто обращаясь к стоящему у стены с географической картой воображаемому собеседнику. - Вечно так! Скажут - никому не говори, никому не говори, и вот что из этого получается! - Алина выкрикнула с надрывом, казалось, что она вот-вот расплачется.

- Да! - вдруг донеслось откуда-то из угла. - Всегда так! Вечно говорят - Же, сделай то, Же, сделай сё! А сами потом: а то же нельзя, а ящерок же нельзя, а крабов же нельзя! А ежа же тоже! Же-же-же! Одно и то же! - атаманша Же стояла в другом конце комнаты и тоже размахивала руками - правда, со стороны это выглядело так, будто она боксирует с невидимым противником. На плече Же привычно сидела Алинина крыса.

- Ты где пряталась? - спросила ее Алина, внезапно успокоившись.

- Под столом, - как по команде успокоилась и Же.

***

- Прохоренко, Наталья Георгиевна, 15 лет, Киев, - Степан Иванович листал небольшой альбом в палитурке из матовой кожи, похожий на фотографический. - Ничего такая.

- Здоровая девица, - сказал Полетыка, заглядывая в альбом. - Пятнадцать лет от роду, а с виду все двадцать пять. Баба уже в полном соку, фигуристая, готовая... да вон, кстати, она, в волейбол гуляет..., - он кивнул головой в сторону спортплощадки.

Николай Наумович перегнулся через перила балюстрады и показал что-то знаками двум парням, скучавшим без дела у входа - вначале, как дети дразнят очкариков, поднес к глазам скрученные бубликами пальцы, а затем пощелкал ими в воздухе, как при старом режиме звали гарсона в ресторане. Один из парней тут же метнулся к стоящей неподалеку черной "Волге", открыл багажник, а спустя минуту Николаю Наумовичу принесли на террасу цейсовский военный бинокль.

- Да, красавица на выданье, - сказал он, глядя в бинокль на спортплощадку. - Кто такова?

- Активистка, штабистка киевская, - Степан Иванович, отвечая, смотрел в альбом - видимо, озвученная информация была именно там. - Родители партийные, но ничего страшного - из культурных, украинствующих... не без диссидентщины.

- Актеры?

- Профессура...

- Хорошо. Эта подойдет... А вот эти две кто такие?.. На трибуне вон справа, на лавочке..., - Николай Наумович хотел передать бинокль Полетыке.

- Я вижу, вижу, - поспешно сказал Полетыка, отказываясь от бинокля. - Первая - Сорокина Валерия Павловна... бандеровка...

- Что значит?! - брови Николая Наумовича поднялись вверх.

- Ну, в смысле, львовская... да вот же она в альбоме, - Полетыка ткнул пальцем в альбом в руках Степана Ивановича.

- Папаша - обычный инженер, - уже читал Степан Иванович. - А вот дядя... дядя, кажись, из наших... киевских.

- Черт, - поморщился Николай Наумович. - Долбанный лагерь. Нормального ребенка не встретишь. То папа партийный, то дядя из наших. Хоть, ей-богу, делай его целиком детдомовским.

- Детдомовцы - контингент не тот, - мягко заметил Степан Иванович. - С медицинской точки зрения, - поправился он, - трудные... В детдомах мальчики хороший матерьял... для военных нужд, а девочки там все порченые... девочки вот лучше эти - из пионерок... из хороших семей... из партийных.

- Ладно, будем что-то решать, - Николай Наумович тоже заглянул в альбом. - Тоже ничего себе девуля, личико милое...

- Эта мала еще, - вставил Полетыка. - Умом мала - ребенок. Могут быть эксцессы.

- Знаток ты, Григорыч, женской психологии, - поцокал языком Николай Наумович. - Одна ему в пятнадцать лет - баба на выданье, другая в те же годы - мала еще. А насчет эксцессов - у тебя Зоя Рафаиловна есть и новейшие достижения мировой фармакологии... Ладно, - Николай Наумович показал пальцем в сторону стадиона. - Ты же понял, я не эту имел в виду, а другую - что рядом сидит. С красными волосами. Что ж ты про нее, хитрец, молчишь? И в альбоме я ее не видел, - Николай Наумович погрозил Полетыке пальцем.

- Так... так ведь, - завхоз замялся, зыркал испуганно то на Николая Наумовича, то на Степана Ивановича. - Так ведь я это... того... думал, она тоже из ваших... как это... того... Тольятти... из ваших, думал...

- Что значит?! - снова удивился бровями Николай Наумович.

- Из наших она, Наумович..., - вдруг сказал Степан Иванович, откладывая альбом. - Из наших..., - но объяснить дальше ему не дал Полетыка, перебил.

- А художник, художник тоже? - завхоз явно осмелел и воодушевился тем, что получил искомый ответ на давно мучивший его вопрос, и тут же попытался получить следующий. - Карандаш в тюбетейке?

- Кто таков? - спросил Николай Наумович.

- А что художник? - Степану Ивановичу, кажется, было известно "кто таков". - С этим-то что не так?

- Да все так, все так, - заюлил завхоз. - Олег Витальич Володин. "Карандашом" величают. Премилый человек, интеллигентный, шахматист. А только... как ни зайдешь к нему на веранду, так у него... всегда пиво есть. Казалось бы, сидит человек вечно в лагере, плакаты малюет, девочек тоже любит в альбомчик зарисовывать... голеньких на пляже... В городе я его ни разу не видел, а как ни зайдешь, так у него холодильник полный пива "жигулевского", и тушеночка, и консервы. Не то чтобы крабы какие дефицитные, а так - килечка в томате, сардинки, говядина армейская, но... всегда есть. Откуда берется, спрашивается? Вот я и подумал, что человек, наверное, нужный, при деле тут поставлен... с пайком.

- Ну ты, Григорыч, и сексот, - засмеялся Степан Иванович. - Глаз у тебя наметанный. Ладно, проверим художника...

***

Дождавшись разгара массовки в амфитеатре и всеобщего ею увлечения, атаманша Же незаметно просочилась в задний ряд, подальше от активистов, которые могут внезапно вытащить тебя на сцену, заставить читать стишки и петь песни, как в детском саду, или участвовать в дурацкой викторине; а потом, потихоньку пятясь, и вовсе удалилась с общественного мероприятия, растворилась в сумерках. Ловлю ежей она почитала куда более интересным и полезным занятием, чем пение или декламация.

Время было подходящее, сумерки - как раз для ежей, места она знала. Ежи были всюду - их и возле амфитеатра можно было поймать, но, с учетом необходимой конспирации, требовалось место уединенное и тихое. Поэтому Же отправилась подальше от людей - вглубь парка, где в самом конце аллеи стоял красивый дом с колоннами и верандой - резиденция художника Карандаша. Там место хорошее, никто в темноте не гуляет, а если гуляют, то влюбленные парочки, которые ее преследовать не будут - сами с усами.

И вот там-то, если уйти с асфальтовой дорожки в кусты за лавочкой - самое место. Возле лавочки атаманша Же в последний раз огляделась - не идет ли кто, и юркнула за куст. Там, на небольшой полянке, притаилась, осмотрелась - ежи должны быть где-то здесь, Же знала, Же была опытным охотником. Она встала на четвереньки и поползла по траве, заглядывая под кусты, поднимая рукой ветки, раздвигая высокую траву. "Їжак, жак, жачок", - ласково приговаривала она при этом. - "Їжак, жачок, ти де?" "Їжак, жак, жачок" не заставил себя долго ждать - бежал из зарослей прямо к лавочке. Же, как была на четвереньках, быстренько метнулась на перехват, отрезав ежу всякие пути к отступлению - загнала под куст. "О, такий, як треба", - сказала она довольно, неизвестно, что имея в виду. Наверное то, что еж был маленький и, свернувшись клубком, как раз помещался в ладошки Же - она брала его умело, не боясь, голыми руками, как делают все настоящие охотники за ежами, а большого ежа, она, пожалуй, не удержала бы.

Она уже взяла ежа в ладошки и поднялась на ноги, когда услышала какой-то шорох в зарослях. Же снова присела, спряталась за кустом, притаилась, прислушалась - по парку кто-то бежал, и не по дорожке, а в чаще - под ногами бегущего трещали ветки, все ближе и ближе. Же зажмурилась - вот-вот выскочит, но любопытно же - атаманша не удержалась, открыла один глаз и тут же увидела...

Из лесной чащи выскочил человек в комбинезоне и шлеме. Же не закричала от испуга только потому, что в руках у нее был еж - он кололся и отвлекал. А человек в комбинезоне оттолкнулся ногой от земли в метре от прячущейся под кустом Же, перепрыгнул через лавочку и побежал по аллее. Вернее, не побежал, а поскакал. Вот это Же сразу заметила - охотники ведь очень наблюдательны, заметила то, что странный человек, когда бежит, делает очень большие шаги - обычные люди так не бегают. Первое, что Же пришло в голову - пружины! И она тут же догадалась глянуть в то место, откуда отталкивался таинственный прыгун - там виднелась четкая круглая вмятина, спи-раль-на-я. "Пружины!" - в этот раз очень громко подумала Же, вскочила на ноги и бросилась следом за прыгуном. Не по аллее, не по асфальтовой дорожке, Же была слишком умна для этого - преследуя прыгуна, она скрывалась за лавочками, за кустами, как настоящий разведчик, пряталась за деревьями - и при этом ей приходилось бежать во всю прыть - попробуй успей за прыгуном, когда у него такие гигантские шаги, а у тебя в руках еж! Но ни в коем случае нельзя отстать, упустить прыгуна - ведь это же настоящее при-клю-че-ни-е!

А прыгун тем временем добежал до конца аллеи и... заскочил на крыльцо дома с колоннами, а там растворился в темноте, исчез.

Же не прыгнула за ним крыльцо - вдруг он где-то там притаился на веранде, а вместо этого тихо, крадучись, подбежала к ограде и, прячась за столбиками, заглядывая в щели, пошла на полусогнутых ногах к единственному светлому пятну - полуподвальному окну мастерской художника Карандаша. Возле окна осторожно, чтобы не уронить ежа, и стараясь не попасть в полоску света, перелезла через ограду веранды, подкралась к окну, присела, заглянула.

***

Лерочка засиделась в пионерской комнате допоздна - работала, в лагере скоро ожидали приезд высоких иностранных гостей, к чему был приурочен внеочередной торжественный выпуск газеты, посвященный интернациональной дружбе. Работа была нервной: выпуск пришлось переделывать по причине совершенно дурацкой...

Кто-то из членов редколлегии придумал вставить в газету песню Чиполлино, ту самую:

Я - весёлый Чиполлино,

Вырос я в Италии,

Там, где зреют апельсины,

И лимоны, и маслины,

Фиги, и так далее...

И не только придумал, а уже даже вставил - выписал каллиграфическим почерком. Лерочка прочитала, одобрила, не заметила ничего крамольного. И только ближе к вечеру, когда в пионерскую комнату начали заходить другие газетчики и зеваки, вдруг оказалось, что безобидное слово "фиги" вызывает у пионеров, и не только у малышей, но и, казалось бы, у взрослых, нездоровые приступы хохота. Они подходили к газете, читали и, дойдя до: "фиги, и так далее", просто валились на пол от смеха, держались за животы, заливались. "Ты что, дурак?" - сказала Лерочка первому. - "Про фиги никогда не слышал?" "Это же Маршака стихотворение", - попробовала она вразумить второго. Но когда приступы смеха приобрели признаки эпидемии, Лерочка задумалась. Посоветовалась с Гогой. "Да уж", - сказал Гога. - "Слабо у нас поставлен вопрос ботанического воспитания. Я с тобой полностью согласен", - поддержал он Лерочку, - "но, видимо, придется подвергнуть Маршака цензуре. Убери на фиг эти фиги". Пока она заклеивала "фиги" фотографией Поля Робсона, в лагере началась массовка - и там, наверное, были Наталья с Алиной. Впрочем, Лерочка не очень любила массовку - так же, как и дома, во Львове, она совсем не возражала остаться в одиночестве в редакции, а с подружками любила общаться вне массовки.

Из корпуса она вышла, когда уже сгустились сумерки - вдали шумела массовка, кто-то объявлял в микрофон вопросы викторины. Лерочка уже собралась было идти туда, ко всем, найти Алину и Наталью, ступила на дорожку парка, как вдруг услышала за спиной бойкий топот ног - кто-то бежал, гулко шлепая тапочками по асфальту. И не успела Лерочка обернуться, как этот кто-то влетел в нее пушечным ядром, сбил с ног. Она взмахнула в воздухе руками и упала спиной в кусты. Обидчик же грохнулся на Лерочку сверху, уронив ей на лицо какой-то мягкий колючий шар. Лерочка закричала от испуга, боли и обиды.

- А-а-а-а-а-а! - ее обидчик был, кажется, не меньше напуган, потому что заорал пронзительно-пискляво, задергал руками и ногами, пытаясь встать с Лерочки, но Лерочка схватила его за руку.

- Стій! - приказала она. - Заспокойся!

Она всегда говорила с атаманшей Же по-украински, на правах землячки.

- Їжак, - та узнала Лерочку и, в самом деле, начала успокаиваться - слезла с нее, позволив и Лерочке подняться с земли, - Їжа-а-ак, - повторила Же, заглядывая в куст. - Ага, ось ти де!

- Что ж ты летаешь, как угорелая? - Лерочка позволила Же отыскать ежа, дождалась когда та снова бережно возьмет его в руки - она уже догадалась, что это за шар исколол ей лицо.

- К Алине бежала, - ответила Же. - Хотела ей рассказать... - она вдруг осеклась, задумалась, потом лицо ее приняло заговорщицкий вид, и она потянулась к Лерочке, давая ей понять, что надо наклониться и выслушать на ухо страшную тайну. - Там шпион, - прошептала она (она сказала "шпигун"). - Парашютист.

- Что? - удивилась Лерочка. - Какой еще шпион?

- В доме Карандаша, художника, - сообщила Же. - Карандаш его у себя прячет.

- Почему ты так решила? - информация была слишком фантастической, чтобы Лерочка могла в нее сразу поверить.

- Он одет как парашютист, как летчик...

- Откуда ты знаешь, как одеваются парашютисты?

- Я не знаю?! - возмутилась Же. - Мне папа рассказывал. Он, знаешь, сколько поймал парашютистов... диверсантов в лесу? Я в книжках видела и на фотографиях... Что я, дурочка, парашютистов не знаю? Только без парашюта он - наверное, в лесу бросил... и на голове у него не такая... шапочка с ушками, а... большое такое... не знаю, как называется... ведро. Но это точно парашютист! Диверсант. Пойдем покажу! - она схватила Лерочку за руку.

***

Атаманша, а теперь уже - разведчица и борец с диверсантами, Же привела Лерочку к хорошо знакомому ей дому с колоннами. Там приказала, как давеча делала сама, спрятаться за оградой веранды, перелезла первой, прокралась к окну, поманила. Лерочка послушно следовала за ней - она не могла подозревать симпатичного ей Олега Витальевича в чем-то плохом и противозаконном, просто подыгрывала Же, ну и любопытничала тоже, не без этого. Кого-то ведь девчонка видела, в самом деле. Не придумала же она этого летчика? Репутация Же была сомнительной, но кем она точно не слыла - так это фантазеркой.

- Ложись сюда, - прошептала Же.

Чтобы заглянуть в окно полуподвала, действительно нужно было лечь на пол, еще и голову вниз опустить. Это было не очень удобно даже для Лерочки, а атаманше ведь еще приходилось следить, чтобы не удрал еж, которого она упорно не хотела бросать - таскала с собой. Повиновавшись приказу, Лерочка легла ничком на пол веранды и заглянула в окно.

В мастерской горел свет, и Лерочка увидела все, что ей было давно знакомо: портреты Гагарина всюду - развешенные и прислоненные к стенам, стоящие на стульях, бюсты Ленина, этажерку с книжками и альбомами для рисования, ящики с красками, стол, застеленный газетой, на столе - бутылку водки, кусок хлеба, огурец, чехонь и... шлем. Большой шлем, какие носят водолазы и... космонавты. Не летчики. Разведчица Же ошиблась. Шлем не был обязательным элементом натюрморта с чехонью, а значит... Лерочка не видела другого края стола, она подползла поближе к окну, вытянула шею.

За столом, к окну боком, сидел мужчина в оранжевом комбинезоне - обладатель шлема. Черные волосы его были всклокочены, как будто он этот шлем прямо только что с себя стянул и положил на стол.

- Видишь? - прошептала Же. Она лежала с другой стороны окна, и ей-то не нужно было выворачивать шею, как Лерочке, чтобы видеть мужчину за столом. - Ди-вер-сант!

А мужчина, тем временем, взял бутылку водки, неторопливо снял крышечку, налил водку в граненый стакан и залпом выпил. Закусил огурчиком. Потом потянулся за бутылкой "жигулевского", открыл ее об стол, налил пиво в тот же стакан, понюхал, но не выпил. Вместо этого взял вяленую чехонь и... изо всех сил трахнул ею по столу.

- Ах! - разведчица Же вскрикнула и уронила ежа.

Мужчина, услышав звук за окном, обернулся. Теперь уже ахнула Лерочка. Не с портрета, не с мозаичного панно, не из газеты, журнала или киноэкрана - а живой, сидящий за застеленным газетой столом, держа в руке вяленую чехонь, на них смотрел первый советский космонавт Юрий Алексеевич Гагарин.

Лерочка с Же переглянулись. Же открыла глаза нарочито широко - тем самым показывая Лерочке: "Я это видела!" и спрашивая: "А ты это видела?" "Я тоже это видела"! - так же, глазами, ответила ей Лерочка.

- Ну, заходите, раз пришли! - над ними стоял Олег Витальевич Карандаш, уперев руки в боки. На этот раз атаманша Же с испугу не роняла ежа - он и так валялся клубком внизу, в подоконной яме.

***

- На Пандоре схлестнулись с ракопауками! - Юрий Алексеевич раскраснелся, говорил громко, экспрессивно. - Как уйдешь от ракопаука на равнинной местности? Только на пружинах..., - он поднял ногу и показал притороченные к ботинкам массивные тугие спирали. - Это, правда, новая модель, не испытанная еще толком... Но! В условиях низкой гравитации - весьма действенная штука!

Же с Лерочкой слушали, открыв рты, а Олег Витальевич делал какие-то наброски в альбоме, изредка поглядывая на Гагарина.

- Вот возьмем вашего ежа, - Юрий Алексеевич действительно взял ежа в руки. - Маленький.

Же зачарованно кивнула - еж точно был маленьким.

- А на Пандоре еж может достигать просто таки гигантских размеров, просто таки гигантских...

- Как слон? - уточнила Же.

- Да, - кивнул Гагарин. - Пожалуй, как слон. Но скорее, как бегемот. Их там называют тахоргами. Очень агрессивное животное, очень...

- Кусается? - Же все время любопытничала, перебивая первого космонавта.

- Еще как! - подтвердил он. - Там же как все на Пандоре? Все, как у нас, только больше размером. Возьмем, гадюку, - Юрий Алексеевич сказал так убедительно, что Же с Лерочкой с опаской глянули на стол - нет ли там гадюки. - Ежи едят гадюк, мошек...

- Яблочки, - подсказала Же, - молочко.

- Да, - согласился Гагарин. - Но, преимущественно, гадюк и насекомых. А так как еж на Пандоре сам как бегемот, то и гадюки ему нужны большие. Поэтому гадюки там все огромные, как удавы, а насекомые - ракопауки...

- А что вы делали на Пандоре, Юрий Алексеевич? - спросила Лерочка.

- Преимущественно, занимался прогрессорством, - ответил Гагарин. - Знаете, что это такое?

Же с Лерочкой синхронно покачали головами.

- Ну, вот смотрите, - Юрий Алексеевич взял со стола чехонь и размахивал ею как указкой. - Имеется планета в далекой галактике, и на этой планете существует некое общественное устройство, скажем, феодализм. Как у нас когда-то...

- При капитализме? - снова перебила его Же.

- Не перебивай, - зашипела на нее Лерочка, но Юрий Алексеевич не обиделся.

- Ну, пускай будет при капитализме. Так вот, представьте себе, сколько нужно времени на то, чтобы люди на этой далекой планете построили социализм. Долгие годы и даже столетия. И вот для этого наши партия и правительство посылают на такие планеты прогрессоров, которые... скажем так, работают на местах, продвигают идеи, агитируют, формируют мировоззрение... Чтобы жители далеких планет построили у себя светлое будущее... такое, как у нас сейчас.

- Они как Ленин? - догадалась Лерочка. - Вы как Ленин? - поправилась.

- Правильно, - похвалил ее Юрий Алексеевич. - Ленин был в некотором роде прогрессором. Только он жил с нами, на нашей планете. А мы посылаем прогрессоров на другие... Ну, я, конечно, не Ленин, - добавил смущенно. - Вот только, девочки, - Юрий Алексеевич посмотрел на них серьезно, хоть и с привычным мальчишеским прищуром. - Все, что я вам сейчас говорю - это очень большой секрет, по сути, государственная тайна. Дело в том, что база по подготовке прогрессоров находится именно здесь в лагере. Прогрессоры здесь отдыхают после командировок на далекие планеты, проходят акклиматизацию, санаторно-профилактическое лечение... Ведь лагерь этот - не просто так. Думаете, почему сюда отбирают самых лучших, самых умных и талантливых пионеров? Правильно - мы к вам приглядываемся. Смотрим, кто на что способен, отбираем. А когда придет время - вызываем на тренировочные сборы в школу прогрессоров.

- У меня нет никаких талантов, - вздохнула Лерочка и посмотрела на Олега Витальевича, не будет ли он снова ее утешать, но Олег Витальевич был увлечен своими набросками.- Мне никогда не стать прогрессором.

- Кто знает, - улыбнулся Юрий Алексеевич. - Мы часто не знаем своих талантов. Для этого мы и собираем вас здесь, анализиру...

- А у меня есть таланты! - заявила Же. - Все-все таланты есть! Я учусь в школе хорошо по всем предметам, - тут Лерочка очень удивилась - не тому, что Же хорошо учится, в этом-то как раз не было ничего удивительного, а тому, что она упомянула про школу первым делом, а не, скажем, про ящериц. - Ящерок умею ловить! - Же моментально исправилась. - Одна единственная в этом лагере... Ни один пацан не умеет. Подумаешь, что маленьких. Могу и больших, как у вас там, на Пардоне, когда вырасту. Вы должны непременно взять меня в школу профессоров, непременно-непременно! - если считать наглость вторым счастьем, атаманша Же была куда счастливее Лерочки. А скромность Лерочку украшала, но не утешала.

- Ну вот и договорились, - Гагарин подарил им еще одну белозубую улыбку, - а покамест... молчок!

Надо сказать, что Юрий Алексеевич, пока с ними говорил, не выпил больше ни грамма водки и пива - даже спрятал початую бутылку под стол, а Олег Витальевич сделал всем чаю, и они дружно пили его с бубликами. И только вяленую чехонь сгрызла атаманша Же. "Люблю такую рыбку", - сказала.

На прощанье Лерочка хотела еще взглянуть в альбом - посмотреть наброски, которые делал Олег Витальевич - он же наверняка рисовал Гагарина, а может даже их вместе с ним. Но постеснялась, а Карандаш сам не предложил. Лерочка заметила лишь название, которое он написал на обложке: "Ялта-Кассиопея".

***

- Девочка-девочка, гроб на колесиках уже подъехал к твоему дому...

Малолетние пионерки сидели кругом на корточках, прижавшись друг к дружке плечами, голова к голове, чтобы было страшнее - казалось за три метра слышно, как бьются сердечка.

- Девочка-девочка, гроб на колесиках уже заехал в твой подъезд...

Несмотря на то, что девчонки были заняты важным делом, Алина не смогла пройти мимо них незамеченной - когда приблизилась, одна голова в стайке тут же вскинулась, блеснула глазами.

- Алина! - конечно, это была атаманша Же. Она тут же вскочила, покинула круг подружек и подбежала к Алине, взяла ее за руку. Другие малолетки, казалось, напрочь забыли о страшилках и смотрели на Же с завистью. Какая же она все-таки авторитетная, если вот так запросто окликает и берет за руку самую знаменитую в лагере взрослую пионерку.

А Же к тому же не просто шла с Алиной, а что-то ей принялась рассказывать, увлеченно, оглядываясь, порываясь говорить в ухо, совершенно секретно - для того Алине даже не слишком приходилось наклоняться, ростом она была не намного выше атаманши Же. Алина же, казалось, слушала с интересом, что-то переспрашивая, а иногда громко смеясь. Атаманша же, отведя Алину не безопасное расстояние, так, чтобы их разговора не слышали подружки, тем не менее, далеко удаляться не хотела - слышать их подружки не должны, но видеть вместе и завидовать их секретам просто обязаны. В конце концов, Алина отдала атаманше Же Крыса - пересадила с плеча на плечо, попрощалась, взъерошив той волосы на голове, и атаманша гордо вернулась к подружкам, молча уселась в кружок, не проронив ни слова - у них с Алиной свои дела, никого не касается, вот, играйте с крысой вместо того, чтобы рассказывать глупые страшилки.

А Алина, распрощавшись с атаманшей Же, пошла дальше по аллее - к гостевому корпусу. Там, возле корпуса, подождала минутку, пока на аллее никого не будет, и зашла в стеклянные двери. Внутри, на входе кивнула вахтеру, как старому знакомому, который, бросив на нее быстрый взгляд из-под очков, тоже кивнул в ответ и снова уткнулся в газету. Алина прошла к лестнице и молнией взлетела на третий этаж, там, точно так же, как внизу вахтеру, кивнула женщине-коридорной, получила такой же ответный кивок, и направилась к двери в середине коридора, поскреблась, постучала, нажала на ручку, вошла.

Посредине комнаты стоял Степан Иванович в семейных трусах и рубашке-вышиванке навыпуск, и что-то пил из бокала.

- Ох! - сказал Степан Иванович, завидев Алину, и поставил бокал на журнальный столик.

- Папочка! - воскликнула Алина и с разбегу бросилась Степану Ивановичу на шею, повисла на нем с ногами, обняла...

***

- Лерка! - услышала Лерочка.

Она была совсем недалеко от забора, от того преступного места, где они с Алиной совершали побеги из лагеря, и, конечно же, сразу поняла, что позвали ее оттуда, и даже догадывалась, кто ее мог позвать, но... решила сделать вид, что не ничего слышит и ничего не видит. Хватит. Хватит с нее этих нервов и нарушений режима... Но, почему-то, так решив, Лерочка пошла не в сторону от забора, а совсем наоборот - как-то ненароком к нему приблизилась.

- Лерка! - услышала она снова, а бросив быстрый взгляд на забор, никого там не увидела.

И только с третьего раза он попался - Лерочка уже не сводила с забора глаз, и как только там показалась рыжая голова, она поймала ее взглядом, не дала себя снова одурачить.

- Чего тебе надо? - опасливо оглядевшись, спросила она шепотом.

- А рыжая где? - брат Збандут ответил вопросом на вопрос, будто не замечая ее тревоги. - Айда к нам на халабуду! - добавил он что-то совсем уж несуразное.

- Иди ты знаешь куда! - ответила ему Лерочка совсем уж в Алинином стиле и даже отвернулась, чтобы уйти восвояси. Незачем поддаваться на провокации, решила она. Но не успела она сделать хоть шаг прочь, как...

- Письмо!

Рыжий Збандут держал в высоко поднятой руке белый бумажный квадратик - почтовый конверт.

- Тебе письмо! - добавил он, чтобы совсем уж все было понятно.

Лерочка остановилась. Потом, не торопясь, вернулась к забору.

- Так я тебе и поверила, - сказал она, хотя на самом деле она отчего-то сразу поверила, что конвертик в руках рыжего Збандута - это взаправдашнее письмо, адресованное именно ей, Лерочке. - Ну давай, - она протянула руку.

Но не тут-то было. Рыжий Збандут не отличался большим благородством в доставке чужой корреспонденции.

- Еще чего, - сказал он. - Танцуй.

- Щас как дам тебе! - пригрозила Лерочка.

- Ой-ой-ой, - Рыжий поднес письмо к глазам и, притворно щурясь, как будто не может разобрать написанное, прочитал с конверта, - Сергей Сорокин!

- Отдай сейчас же, - Лерочка попыталась сказать это со всей возможной строгостью, копируя Наталью, но рыжий Збандут ее даже не услышал - исчез за забором.

Делать нечего, пришлось Лерочке влезть на проклятый забор, чтобы посмотреть, где он там прячется. А он вовсе и не прятался - оба брата, Рыжий и Черный, стояли внизу и улыбались ехидно. Вернее, рыжий улыбался ехидно, а Черный помахал Лерочке рукой, здороваясь, и улыбался как-то неловко, будто извиняясь за поведение брата. "Не зря он мне сразу больше понравился", - подумала Лерочка.

- Отдавай письмо, - повторила она.

- Та отдай ей, - попросил и Черный, который просто обязан был быть на стороне Лерочки, раз уж назвался ее кавалером.

Но Рыжему было, судя по всему, плевать на их отношения.

- А фигушки, - заявил он и побежал прочь, вниз по бугру, к поселку, лишь иногда останавливаясь, чтобы издевательски помахать в воздухе конвертом и убедиться, что Лерочка бежит за ним. Конечно же, она бежала.

***

Бабушка братьев Збандутов жила на самом краю поселка, у камышовых зарослей, дом от бугра без всякого забора. Только деревянная лавочка. А на лавочке стояла трехлитровая банка молока.

- Заходи, не стесняйся, - сказал Лерочке Черный Збандут, который бежал рядом с ней всю дорогу до поселка, преследуя своего подлого брата, а сейчас взял с лавочки банку с молоком и пошел с ней во двор. Лерочка последовала за ним.

Но не успели они пройти и трех шагов, как откуда-то сверху в них полетели отвратительные снаряды - помидоры, которые шлепались о землю возле их ног и взрывались, противно чвакая. Один упал так близко, что забрызгал Лерочке ногу.

- Ты совсем что ли уже? - крикнул Черный Збандут. Он глядел на крышу, туда, где под дымоходом виднелась какая-то несуразная пристройка из досок, связанных между собой проволокой. - Она же в пионерской форме, дурак! - как оказалось, Черный Збандут был очень понятливым и интеллигентным мальчиком, даром что имел такого придурочного брата. - А я с молоком! - в качестве последнего довода Черный Збандут поднял вверх банку.

- А чего она? - рыжая голова высунулась из дырки в досках, которая, наверное, считалась окном. Лерочка догадалась, что это и была та самая пресловутая "халабуда". - Залезайте уже, - добавил Рыжий миролюбиво.

Возле дома стояла пристройка, летняя кухня, к которой была приставлена лестница. Черный Збандут пропустил Лерочку вперед, сам же, пыхтя, забрался следом - банку с молоком он зачем-то тащил с собой. Когда они оказались на крыше летней кухни, Лерочка увидела дверь на чердак. На эту дверь Черный Збандут и показал глазами. Лерочка открыла дверь, зашла на чердак и чуть сходу не задохнулась - на чердаке дышать было просто нечем, вместо воздуха там стоял сплошной рыбный дух. "Мы там сушим таранку", - вспомнила Лерочка, а теперь и увидела эту самую таранку - развешенную вязками по всему чердаку, сотни и тысячи благоухающих вязок.

- Туда проходи, - сказал Лерочке Черный Збандут, догадавшись о ее мучениях, и показал на небольшую дверцу, которая вела с чердака на крышу. - Там задухи поменьше.

Дверца была маленькая, узкая - в нее не проходить нужно было, а пролазить. Лерочка пролезла и оказалась в той самой халабуде на крыше, откуда их бомбил помидорами Рыжий Збандут. Ведро с помидорами стояло тут же на виду. И Рыжий Збандут был тут - сидел рядом с ведром, ухмылялся. А еще в халабуде, на чем-то туго набитом мешке, сидел верхом Юрий Алексеевич Гагарин.

- Ой, - сказала Лерочка вместо "здравствуйте".

***

- И вам "ой", милая девушка, - сказал на это Юрий Алексеевич.

На этот раз на нем был не оранжевый скафандр, а модная полосатая пижама, в каких ходят все отдыхающие а юге. "Еще бы", - подумала Лерочка, - "Здесь же задохнуться можно в скафандре-то". - В халабуде дышать было немного легче, но рыбный дух все же пер с чердака зловонной стеной.

- Товарищ Гагарин, ваше приказание выполнено! Нарушитель пойман и доставлен! - заявил вдруг Рыжий Збандут официальным голосом. - Попалась как мышь в капкан, - добавил он со всей возможной ехидностью и совсем неофициально, даже подхихикнул, радуясь своей хитрости.

Черный Збандут смущенно помалкивал - он тоже явно знал о плане заранее и оттого испытывал перед Лерочкой угрызения совести.

- Я вам молочко принес, - сказал он и протянул банку Гагарину.

- Спасибо, товарищ Збандут, - ответил ему Юрий Алексеевич, - Но я по пивку, - перед ним на деревянной полочке, прибитой к стенке халабуды, стояла привычная бутылка "жигулевского", а в руке он снова держал вяленую чехонь. "Ах вот где он ее берет", - догадалась Лерочка.

Тогда Черный Збандут открыл банку и приложился сам - чуть не литр выдул, а потом протянул банку Лерочке. Лерочка, хоть и не была уверена, что хочет молока, но от избытка эмоций взяла банку и отхлебнула. Молоко было вкусным, домашним.

- Вы уж извините, Валерия, что пришлось вас доставить таким странным образом, - сказал ей Юрий Алексеевич. - Но мне непременно нужно было с вами поговорить, а в лагере для этого не представляется никакой возможности - никак нельзя соблюсти гриф совершенной секретности. Вот поэтому я был вынужден попросить моих помощников, - Гагарин показал глазами на братьев Збандутов, - членов кружка юных прогрессоров, помочь мне в организации нашей встречи.

Лерочка молчала - все это было так неожиданно.

- Отдай же ей наконец письмо, - приказал Гагарин Рыжему, и тот послушно протянул Лерочке конверт.

Лерочка взяла письмо, мельком взглянула на обратный адрес, убедилась, что письмо действительно из Киева, от Сережи, и спрятала его в карман шортов.

- Прекрасный здесь наблюдательный пункт, - сказал вдруг Гагарин. - Весь берег видно, все подходы, - он глядел через окно халабуды, откуда и впрямь открывался прекрасный вид на побережье, только лагеря не было видно за деревьями. - Созерцание это лучшее, что нам дано, - продолжил он, отхлебнув пива из бутылки. - Сидишь вот так все время на одном месте... что там такое твердое, кстати? - он пощупал рукой мешок, на котором сидел.

- Это книжки, - подсказал Черный Збандут. - Бабушка их на чердак стаскивает, чтобы полки не захламляли, ставит заместо них сервизы, а мы назад в дом тащим, когда почитать хотим. Она сюда, а мы назад. А и то, хай лучше здесь в мешках лежат, чем она ими печку зимой палит.

- Да, - задумчиво сказал Юрий Алексеевич. - Нехорошо. Вот Олег Витальевич, художник, понимает в созерцании. Сидит все время, смотрит на людей и рисует. В движении. То, что называется мультфильмы. А если здесь сидеть и рисовать все время пейзаж из окна каждый день, то будет мультфильм местности - неоценимая картина.

Лерочка слушала Гагарина, не понимая. Она слишком уважала Юрия Алексеевича, чтобы думать, будто он говорит что-то не то, но все же недоумевала - неужели ее выманили из лагеря для того, чтобы рассказать о каких-то "мультфильмах местности"?

- Я вот что хотел вам сказать, Валерия, - наконец-то Гагарин перешел к сути. - По нашим сведениям, - он посмотрел на нее заговорщицки, видимо, это должно было означать, что источники сведений чрезвычайно секретны. - В лагере высадились инопланетные регрессоры. Вам известно, кто такие регрессоры?

- Это, наверное, те, кто против прогрессоров? - предположила Лерочка.

- Правильно, - подтвердил ее догадку Гагарин. - Вы очень умная девушка. Говоря шире, регрессор - это тот, кто противодействует гармоничному развитию человечества и даже наоборот - подталкивает его к стагнации и обратному развитию, деволюции, к смене формаций вспять - от коммунизма к социализму и дальше, вплоть до каннибализма...

- О, - только смогла вымолвить Лерочка.

- Регрессора просто так не вычислишь, - продолжал Гагарин. - На вид они все как обычные люди. Живут, правда, преимущественно в гостевых корпусах под видом делегаций. Попадаются, впрочем, и среди пионеров, и обслуживающего персонала. Разумеется, мы ведем с ними беспощадную борьбу на всех фронтах, но все не так просто..., - Юрий Алексеевич доверительно наклонился к Лерочке. - Нам нужна ваша помощь, - сказал он ей в ухо.

- Да, я, конечно, я..., - Лерочка была готова на все для Гагарина, но не могла выразить это словами.

- По нашим сведениям, к вам в гости собираются приехать товарищи Штольц и Сорокин, - сказал Юрий Алексеевич протокольным голосом.

Лерочка машинально коснулась кармана шортов.

- Мы не читали ваше письмо, - Гагарин заметил ее жест. Разумеется, Лерочка и думать не могла о том, что Юрий Алексеевич Гагарин может прочитать чужое письмо.

- Они бабушке звонили, - сказал Рыжий. - За квартиру договаривались.

- Я не знаком с товарищем Сорокиным, - продолжил Юрий Алексеевич, - Но я уверен, что это хороший надежный товарищ. Потому что он едет с товарищем Штольцем, которого мы знаем, как старого проверенного прогрессора. Он руководит нашим киевским подразделением - ОПГ "Ассоль". Не слышали?

Лерочка сначала кивнула головой, а потом покачала - Алина рассказывала ей про кружок Штольца, но называла его "литературным", поэтому Лерочка сразу не сообразила, что ответить. Гагарин понял ее по-своему.

- "Общество поклонников Грина" они себя называют, - пояснил он. - Для конспирации. Но на самом деле это, конечно же, общество прогрессоров... Так вот, о чем я вас хотел попросить, Валерия, - Юрий Алексеевич отхлебнул пива и снова уставился в окно на морские пейзажи, помолчал пару секунд. - Уезжайте отсюда немедленно со своим братом и Штольцем! - вдруг выпалил он. - Немедленно! Как только они приедут, сразу бегите из лагеря. Бегите к ним, все расскажите Штольцу, передайте, что это мои слова... Так и скажите - Гагарин приказал. А тем временем... пока они не приехали - не принимайте в лагере никаких пилюль, никаких таблеток, ни от кого - а особенно от Зои Рафаиловны! Ай, да что ж оно так колется, - последнюю фразу Юрий Алексеевич произнес как-то жалобно и снова потрогал мешок. Потом залез в мешок рукой и достал оттуда первую попавшуюся книжку. Книжка была без надписей на обложке - ни автора, ни названия, только рисунок: девушка с длинными каштановыми волосами сидит на берегу моря, на камне.

***

Здравствуй, милая кузина!

Пишет тебе твой милый киевский кузен, с которым ты провела много (надеюсь) приятных минут. Также надеюсь, что ты хорошо проводишь время в лагере, много купаешься (ха-ха) и загораешь. Хотя уверен, что ты все время сидишь в пионерской комнате над своими газетами. Такая уж ты у меня газетчица.

Прошу тебя, не обижайся на Алину за то, что она секретничала насчет нашего со Штольцем приезда. По правде говоря, я и сам узнал о поездке в последний момент - поначалу Штольц хотел ехать один, а потом взбунтовались родители (ну ты же знаешь свою тетю Полину и любимого дядю Колю), так что стоило мне трудов их уговорить. Алина же обо все том не знала и лишь выполняла указания Штольца, который помешан на конспирации.

Одним словом, мы едем. Не знаю, рассказывала ли тебе Алина, но мы со Штольцем хотели бы посетить Старый Крым, могилу писателя Грина, о котором мы так много с тобой говорили, ну и искупаться в море, конечно, по случаю. И, конечно же, я хотел бы встретиться с тобой, моя милая кузина (убедиться, что ты носишь панамку, не пьешь холодного и не ешь сладкого).

Я наслышан о ваших лагерных порядках - о том, что не так просто встретиться с вами, избранными, нам, презренным, даже родственникам, не говоря уже о том, чтобы вытащить тебя на прогулку на морском кораблике или в Ялту, но на этот случай у меня есть Штольц, который уверяет, что все будет "шито-крыто" (кстати, он мне сообщил, что некто неоднократно замечен в нарушениях режима, я уж и не догадываюсь, кто бы это мог быть). И он же, то есть Штольц, передает тебе пламенный пионерский привет.

Я же на этом прощаюсь and will humbly remain forever and ever любящим тебя кузеном Сергеем.

***

Наталья к вечеру совсем замоталась - подготовка к встрече иностранных гостей отнимала все ее силы. А тут еще Зоя Рафаиловна зачем-то велела зайти, намекала на серьезный разговор - не хватало еще этих проблем накануне праздника, неужто какая-то эпидемия? Алину нашла, как обычно, на спортплощадке - когда не с Леркой гуляет, она всегда там.

- Закругляйся, - крикнула, и Алина, сделав напоследок сальто, спрыгнула с турника, подбежала к Наталье. - Одевайся, - приказала ей та.

- А что-что? Куда-куда? Массовка, спать, кушать? - затарахтела Алина. - Мне еще в душик надо. Я потная.

- Зоя Рафаиловна зачем-то зовет, - сказала Наталья уже возле душевой кабинки, ожидая Алину. Та не ответила - из-за деревянной перегородки слышался только шум воды.

- Зоя Рафаиловна? - через минуту Алина приоткрыла дверь, высунула мокрую голову. Оказывается, она все прекрасно слышала. Смотрела настороженно.

- Да, - подтвердила Наталья. - Сама не знаю зачем. Сказала зайти и тебя с собой привести. Может быть, ты мне скажешь? Натворила чего? - и снова без ответа. Алина скрылась за дверью, вытиралась.

- Идем, - вышла с полотенцем на плече.

На полдороги в медчасть Алина вдруг ее обняла.

- Ты чего? - удивилась Наталья - со времени памятной стычки с "гусями", после которой они проявили друг к другу избыточную нежность, отношения их постепенно вернулись в строгую колею - не обнимались с тех пор.

- Ничего, - смутилась Алина. - Так просто. Захотелось.

Всю дорогу она выглядела какой-то смущенной, задумчивой - совсем на себя не похожей, отчего Наталья укрепилась в подозрении, что вызов в медчасть связан с какими-то Алиниными проделками, а ее, Наталью, опять зовут в роли цербера. Но в медкорпусе Алина внезапно повеселела, зайдя же в кабинет Зои Рафаиловны, и вовсе стала собой - ребячилась, ерничала.

- Вот, примите эти таблетки, - строго, без обиняков, заявила Зоя Рафаиловна, выложив им на ладошки по две продолговатые пилюли. - В профилактических целях. В лагере наличествует вирусная опасность.

- Боже мой, вирусная! - воскликнула Алина, явно дурачась, и одним махом проглотила пилюли, запила водой из стаканчика. - А вы нам выдайте, Зоя Рафаиловна, еще по парочке, а? А то я так боюсь вирусной опасности! В профилактических целях... две штучки... И Наталочке тоже. У нее организм, видите, какой... большой.

К удивлению Натальи, Зоя Рафаиловна не устроила Алине обструкцию за столь развязное поведение, напротив - посмотрела сквозь очки внимательно, серьезно, изучающее, как будто Алина вовсе не дурачилась, а говорила что-то дельное, и выдала им еще по две таблетки...

***

- Пойдем на массовку? - предложила Наталья, когда они вышли на улицу.

- Да, наверное, - согласилась Алина.

Они пошли по дорожке, наслаждаясь вечерней прохладой, запахом хвойного леса и близкого моря. Наталья почувствовала, что усталость ее куда-то ушла, испарилась, вместо этого она ощущала необычайный прилив сил - как утром, после зарядки и купания. А потом она услышала музыку.

- We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine..., - доносилась откуда то едва слышно.

- Опять, негодники, битлов по транзистору слушают, - сказала Наталья и почему-то засмеялась. - Вот сейчас я им..., - она обернулась, готовая зайти в корпус, чтобы устроить взбучку "негодникам"-меломанам, но почему-то никакого корпуса не увидела - они стояли посредине парка, никаких домов, корпусов, ничего вокруг, только деревья и кусты.

- We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine..., - услышала она снова.

- В парке прячутся, - вздохнула Наталья. - Ладно, пусть слушают. Не будем же мы их ловить в парке.

- Не будем, - ответила Алина.

И Наталья вспомнила, что она гуляет с Алиной. Потому что до этого она говорила с кем-то, кажется, про битлов, но совсем забыла, что это былаАлина. Да, вот она - Алина, идет рядом с ней, но... Наталья с удивлением заметила, что Алина идет, не касаясь ногами асфальта...

- Как ты это делаешь? - спросила Наталья.

- Что? - Алина улыбнулась.

- Ты не касаешься ногами земли. Ты летишь. Ты - бегущая по волнам. Фрези Грант.

- Фрезия. Дэйзи я, - Алина хихикнула, и смех ее рассыпался колокольчиками, тысячью маленьких веселых колокольчиков. Она прекратила наконец дурачиться и прикидываться, что не умеет летать, притворяться, что идет по земле - взлетела выше лавочки.

- Ах, вот в чем хитрость, - обрадовалась Наталья - она увидела за спиной Алины прозрачные хрустальные крылышки - точно, как у стрекозы, в темноте их не видно, а как только Алина взлетела над лавочкой, крылышки осветило фонарем, так они сразу и засверкали, засеребрились, забирюзились, залазурились, зазолотились, за....

- We all live in a yellow submarine, - пропела Алина, и Наталья вдруг поняла, что это означает: "Тоже хочешь полететь?" В школе нас учили совсем неправильно, обиделась Наталья - совсем другому английскому языку. Ну как можно не слышать, как можно не понимать? Они же поют: "То-же, то-же хочешь по-лететь, хочешь полететь, хочешь полететь?"

- Полететь желаете? - перед ними на асфальтовой дорожке стоял Михал Григорыч Полетыка, завхоз, почему-то одетый в полосатую санаторную пижаму и тапочки на босу ногу. И тут же Наталья увидела, что это не Михал Григорыч, завхоз, а - хряк. Вместо носа у Полетыки появился курьезный морщинистый пятачок; каракулевая прическа, превратившись в острую черную щетину, покрыла всю его спину и уши - длинные, свиные лопухи. Куда-то пропала санаторная пижама - хряк-завхоз стоял абсолютно голым, и только на его задних ногах-копытах все еще смешно болтались мягкие тапочки, передними же он потешно вертел перед собой, будто зазывая.

- А, черт с тобой, Полетыка, - залихватски крикнула Наталья, с разбега запрыгнула на хряка-завхоза, который нарочно для этого встал на четвереньки, и схватила его за щетинистые уши. - Полетели!

Хряк-завхоз с сидящей на нем верхом Натальей взмыл в воздух как фронтовой истребитель Миг-21, потеряв на взлете один тапочек, сделал несколько кругов над парком, корпусами, амфитеатром, после чего вдруг спикировал на здание крытого бассейна. Как ни странно, Алина от них не отставала - появлялась то тут, то там, то снизу, то сверху, то справа, то слева - вертолетиком, стрекозой, дюймовочкой, трепыхала серебристыми крылышками. Подлетев к бассейну, хряк на полном лету нацелился в окно, Наталья закрыла глаза, ожидая, что они вот-вот врежутся, но оконное стекло, будто сделанное из воздуха - пропустило их, не разбившись.

Залетев внутрь, хряк приземлился на кафельном бортике - так, что Наталья чуть было не слетела с его спины и не нырнула в бассейн. Разозлившись, она хлопнула хряка-завхоза по уху, и тот обиженно взвизгнул. Наталья спешилась и...

Она не узнала бассейна. Все было то же самое - плавательные дорожки с поплавками, бортики, тумбы, прыжковые вышки, но... как будто все это украсили к празднику Нептуна - на каждой тумбе стояла огромная ваза с цветами, на окнах развешены яркие ленты и серпантин, с потолка на веревочках спускались воздушные шарики и змеи, а самое удивительное - вода в бассейне подсвечивалась, переливалась всеми цветами радуги, всюду били ажурные фонтанчики, и играла приятная музыка - Наталья не очень разбиралась в джазе, но мелодию она узнала - оркестр как раз начал играть: "Pardon me, boy, is that the Chattanooga choo choo?" Невидимый оркестр, вначале подумала Наталья, но потом оказалось, что оркестр совсем не был невидимым - очень даже заметные музыканты стояли на дальней трибуне и воодушевленно жарили джаз.

- Королева доставлена! - вдруг провизжал завхоз, чем отвлек Наталью от музыки и оркестра. Сделав такое странное объявление, хряк попятился, поднялся в воздух, потеряв при этом второй тапок, и вылетел задом в окно, на этот раз высадив стекло спиной - стекло, однако, не раскололось, не упало со звоном, а превратилось в миллион мелких хрустальных мошек, которые тут же роем вылетели наружу, следом за хряком. И вот только сейчас Наталья огляделась по-настоящему, интересуясь, кому же хряк объявил о доставке какой-то королевы, и что это за королева такая?

Она сразу поняла, кому предназначалось объявление - здесь нельзя было ошибиться. У вышки для прыжков в воду, украшенной, как и все вокруг - лентами, цветами и серпантином, стояло большое кресло с фигурными железными ножками, похожее на трон, а в кресле сидел мужчина в бархатном синем халате с нашитым на груди золотым трилистником "Adidas". Из-под халата виднелись его голые ноги, безволосые, с поджарыми икрами, обутые в шлепанцы, через дырки шлепанцев торчали длинные узловатые пальцы - средние длиннее больших, заметила Наталья. Мужчина выглядел солидно, внушительно - густые брови, тонкий волевой рот, глубокие, как ножом вырезанные, морщины на лице, черные с проседью волосы, зачесанные назад. Мужчина в халате, несомненно, был здесь главным - кроме прочего, он держал в руке, как скипетр или жезл, тяжелую черную трость с золотым набалдашником в виде головы мертвого Ленина. На стеклянном столике перед троном стояла бутылка коньяка "Арарат" и шампанское "Абрау-Дюрсо".

Не менее живописными были трое из свиты: один худющий, как глист, вертлявый, с выпирающим острым кадыком, в клетчатом пиджаке и полосатой как херсонский арбуз тюбетейке, пальцем все время поправлял пенсне на носу, другой - квадратный, приземистый, лобастый и клыкастый кретин с космами рыжих волос и маленькими злыми глазками, а третий - вообще кот. Черный, пушистый, огромный - с человека, сидел на бордюрчике у ног главного на троне, с рюмкой водки в лапе. Улыбнулся Наталье, поднял рюмку в приветствии и немедленно выпил.

- Этих я знаю, - сказала Наталья порхавшей вокруг нее стрекозе Алине наставительным тоном, как учитель говорит ученику, объясняя смысл книжки или фильма. - Я их видела на иллюстрациях Нади Рушевой...

- Да, это я их рисовала, - чернявая девочка в белом платье с большими оранжевыми цветами, до этого незаметно сидевшая в первом ряду трибун, встала и подошла к Наталье. - Я вот и тебя нарисовала тоже, - она протянула Наталье открытый альбом...

- Красавица-красавица-красавица, - зазвенела над ухом стрекоза Алина - она подлетела сзади и заглядывала в альбом через плечо Натальи. Только сейчас Наталья заметила, что Алина и есть стрекоза, а не пионерка - потому что одета она в золотистый купальник, расшитый бусинами и бахромой. И тут же, прикоснувшись к себе рукой, Наталья ощутила под пальцами тонкую шелковую ткань вечернего платья - и я не пионерка! А на рисунке Нади Рушевой была изображена Венера Боттичелли, выходящая из ракушки, и Наталья поняла, что она и есть Венера Боттичелли, как это она раньше не замечала и не догадывалась, хотя постойте, один мальчик в школе когда-то говорил ей об этом, да-да, точно, говорил...

- Но почему я голая? - спросила Наталья.

- Потому что ты голая! - Алина взялась за бретельки, деликатно, даже не коснувшись плеч, и сбросила с нее платье.

Наталья прикрылась руками, выронив на пол альбом.

- Прекрасна-прекрасна-прекрасна! - закричала свита мужчины на троне, и все захлопали в ладоши, даже кот стучал лапами.

Мужчина встал с трона, взял со стола бутылку шампанского, подошел к Наталье и протянул ей руку - она послушно взялась. Они пошли вдоль бортика бассейна. Заиграл оркестр. Тут же у трибун появилась танцевальная группа - Наталья узнала всех мальчиков и девочек из своего отряда. Танцоры были одеты в желтые трико, тоже расшитые бусинами, шли, взявшись за руки, как маленькие лебеди, то вправо, то влево, и синхронно поднимали ноги, как в канкане, под музыку...

Оркестр играл: "We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine..."

***

Горн затрубил утреннюю побудку - вставай, вставай, постели заправляй! Лерочка вскочила, по привычке бросилась будить Алину - та никогда не торопилась просыпаться, плевала на горн. Так и сейчас - спала как сурок, уткнувшись лицом в подушку, не шевелилась. Когда Лерочка ее растормошила, та повернула голову, разлепила один глаз.

- А? Что? Та ну его, - сказала спросонья, потом вдруг открыла оба глаза, перевернулась на бок, глянула на Наташину кровать, подскочила.

- А где дылда? - спросила Лерочку.

- Встала уже, наверное, - удивилась Лерочка сразу всему: тому, что Алина назвала Наташу "дылдой" после того, как они уже, кажется, поладили и стали хорошими подругами, тому, что она так внезапно, только продрав глаза, заинтересовалась Наташей и так резко вскочила с кровати. - Умывается.

- Умывается? - недоверчиво переспросила Алина. - Ты ее видела?

- Нет, - Лерочка пожала плечами. Что за расспросы? Где же еще Наташа может быть с утра? Вчера вечером они где-то с Алиной пропали вдвоем, да - Гога сказал, их вызвали в медчасть. Лерочка сходила в медчасть, но застала там только Зою Рафаиловну, обиделась, сидела в одиночестве на массовке, потом, не дождавшись, ушла спать, но за полночь они пришли - Лерочка сквозь сон слышала, как копаются, укладываются, ворочаются. Вернее, Наташа ворочалась, а Алина - "брык и все". Лерочка решила оставить расспросы на утро - а утром одна, видите ли, вскакивает и спрашивает у нее, где вторая, при этом обзывает ту "дылдой". Секретики? Успели поссориться? Где были вечером без Лерочки? Подружки называется.

Алина, тем временем, ни слова больше не говоря, быстренько оделась, и галопом ускакала из палаты. Лерочка вздохнула. Подружки. И на линейку не явились... А ведь у Лерочки тоже были свои секретики. Столько ведь всего произошло - письмо от Сережи, Гагарин. Письмо, приезд Сережи и Штольца нужно обсудить с Алиной, а с кем обсудить приказ Гагарина? Очень ей нужны были сейчас подружки, а подружки от нее бегали...

***

Алина нашла Наташу в самой гуще парка - побегав по лагерю, расспросив всех, кого встретила, узнала все-таки - видели ее, заметили, как пошла в парк, показали куда. Продиралась через кусты, как охотник в джунглях - ну и спряталась Натка, ей-богу, нарочно - в медвежий угол. Увидела ее на полянке посреди леса.

Наташа стояла под деревом магнолией спиной к Алине и держала в руках пионерский галстук - вытянула руки вперед ладошками кверху, а на ладошки галстук положила, вот так и стояла, голову опустила, смотрела на тот галстук, как сомнамбула - Алина не подбежала сразу, наблюдала со стороны.

- Кабы на нем можно было повеситься, знаешь, сколько бы у нас было висячих пионеров? - сказала она наконец, не выдержав.

Наташа не отвечала.

- А я тебя всюду ищу, - продолжала Алина. - Нашлись добрые люди, подсказали. У нас же нигде не спрячешься. Бегаю-бегаю кругом, а ты вот здесь... на полянке...

- Иди к черту, - перебила ее Наташа.

Алина открыла рот, но промолчала, шмыгнула носом.

- Не уйду, - сказала потом упрямо. Подошла, встала рядом, хотела тронуть рукой, но остереглась - Наташа могла ударить. - Я уйду, а ты повесишься. Знаю я тебя - галстучек порвется, так ты на рубашке повесишься или на гетрах...

- Не повешусь, - ответила Наташа, все так же на нее не глядя.

- Побожись.

- Отвали.

- Скажи: "честное пионерское"!

- Оставь меня в покое.

- Тогда не уйду.

Наташа резко повернулась и толкнула Алину в грудь - хотела ударить, но не умела, поэтому просто толкнула, и тут же разревелась. Алина упала в кусты, выбралась, отряхнулась как ни в чем ни бывало, потерла локти.

- Поцарапалась, - сказала она извиняющимся тоном, как будто это не ее только что толкали в кусты. - Все равно не уйду, - добавила серьезно. - Если со мной пойдешь, тогда уйду. Мое слово закон. Сказала - как отрезала. Могила.

Наташа пошла прочь с поляны, Алина последовала за ней чуть позади.

- Умыться тебе надо, - сказала, когда они вышли из парка в лагерь.

Наташа остановилась и принялась тереть глаза пионерским галстуком.

- А ты... ты давно с ними? - спросила она вдруг.

- Давно, - Алина поняла, о чем она спрашивает. - С детства...

- Как... как это? - вскинула глаза Наташа. - П-почему?

- Ну, не знаю, - пожала плечами Алина. - Так получилось. У отчима были проблемы, левые концерты там какие-то, сборы, шапито, ну ты понимаешь, в тюрьму его хотели посадить. Это же не только отчим, это мы все, мы одна семья, мы же цирк, понимаешь? Мама, папа, отчим, мачеха, Штольц, звери... Зверей кормить надо. Папочка помог...

- Зверей кормить помог?

- Не только звери, - Алина вздохнула. - Гимнастка у нас еще разбилась. Полинка. Здоровая баба, шестнадцать лет, самая сильная из нас была, мне далеко. Упала без страховки и сломала себе хребет, лежит теперь, ее лечить надо. Тоже папочка помог... Зато теперь у нас все малина - ездим куда хотим, выступаем, денежки... никто не трогает, Полинке на операцию есть, Штольц "Волгу" купил...

- Башка от тебя болит, - сказала Наташа.

***

Николай Наумович стоял посреди комнаты и разминал суставы - делал повороты вправо-влево, щелкал позвоночником, поводил плечами, растягивался. Кажется, он был в неплохом настроении, хоть и не улыбался. Степан же Иванович сидел на балконе и курил папиросу, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу - Николая Наумовича он, впрочем, видел и слышал - дверь на балкон была открыта.

- Прекрасная фемина, прекрасная, - Николай Наумович заложил руки за голову и наклонился назад, потом повертел головой, хрустнул шеей. - Просто богиня. С виду такая дылда, если знать, сколько ей лет, а как глянешь сзади... сверху..., - он убрал руки из-за головы, а вместо этого выставил их вперед и погладил невидимый мяч, - то в самый раз... женщина... Полетыка был прав - сзади ей ровно двадцать пять, эх-х... Женился бы ей-богу... Иногда такие мысли дурные посещают, что... А ты как, Иваныч? Признайся, тебя посещают дурные мысли?

- Посещают, - Степан Иванович ответил спокойно, без улыбки. - Но я их отгоняю подальше. Я же не клоун какой... артист театров и кино... Так всю жизнь можно жениться... до гроба.

- Прав ты, Иваныч, - Николай Наумович тоже вышел на балкон. - Как всегда прав. А вот что я все время хотел у тебя спросить, да забывал... Этот наш серый кардинал... Полетыка. Что он там в прошлый раз блеял про ту рыжую из Тольятти?

Степан Иванович не ответил сразу, вначале затушил папиросу. Но не ответить вовсе не мог - Николай Наумович ждал.

- Она не из Тольятти..., - мягко произнес Степан Иванович, погодя.

- Ну, как же? Он в прошлый раз что-то такое говорил.

- Была история..., - ответил Степан Иванович снова после паузы. - Он не про город говорил... Отдыхал здесь когда-то Тольятти... Пальмиро, итальянский коммунист... не город - человек.

- Я в курсе, - кивнул Николай Наумович. - Был человек, пока мы его не сделали городом и пароходом. Вы курировали этот вопрос, я знаю.

- Вы знаете, как все было?

- Не интересовался. Он умер здесь. Пилюли? Зоя Рафаиловна? Инфаркт?

- Его задушила девушка. В постели. Ногами. Девушка с красными волосами. Наша..., - подчеркнул Степан Иванович, - ...девушка.

- Я не совсем понимаю...

- Это ее мама. Ева Штольц.

- Да-да, это имя я, кажется, слышал, - Николай Наумович задумался, вспоминая. - А Полетыка откуда знает? Его что, поставили в курс?

- Слышали вы, возможно, из афиш. Она в цирке выступает, - ответил Степан Иванович. - Сильная как Жаботинский - руки-ноги железные... А Полетыка в курсе случайно - дочка его тогда отдыхала в лагере...

Николай Наумович привычно поднял брови, задавая немой вопрос.

- И она приглянулась Тольятти. Дочка, в смысле...

- Надо же, - удивился Николай Наумович. - Полетыка даже свою дочку того...

- Не того, - деликатно перебил его Степан Иванович. - Ее не успели... Ева Штольц задушила Тольятти раньше... Полетыкина дочка только стала случайным свидетелем...

- И ее...?

- Оставили... Не было необходимости. Такой Полетыка нам нужнее - беспокоящийся о живой, знающей лишнее, дочке, чем скорбящий о мертвой... Она сейчас работает за границей...

- Ясно, - кивнул Николай Наумович понимающе. - Тоже из наших..., - он стоял, облокотившись локтями на перила балкона и смотрел вдаль - в лагерь. - Ну что ж, Степан Иваныч, сегодня у нас большие гости... важное мероприятие...

Степан Иванович понимающе кивнул.

- Давай, наверное, им на вечер "бандеровку" приготовим, и это... рыжую свою позови, фееричная она у тебя, завидую...

***

-- Натка! - воскликнула Алина, увидев Наташу в дальнем безлюдном конце корпуса. Та сидела с ногами на подоконнике, вполоборота к окну, и читала какую-то толстую книжку. - А я тебя везде ищу-ищу, а тебя нигде нет...

Наташа не ответила - перевернула страницу.

- Все корпуса обегала, столовку, на море даже была, попросила у спасателей бинокль, все вокруг обзырила.., - Алину, казалось, не смутило Наташино молчание. - А ты здесь сидишь... А что ты читаешь?

И снова Наташа не удостоила Алину ответом, даже глаз от книжки не оторвала.

- Можно я с тобой посижу? - Алина не могла не понять, что ее игнорируют, но просто так не сдавалась.

Наташа смилостивилась - кивнула, и Алина тут же взобралась на подоконник напротив нее. Сидела молча, изредка поглядывая на Наташу - не заговорит ли, но не трогала больше, только крутилась из стороны в сторону, выгибаясь в недоступные нормальному человеку фигуры и, по обыкновению, хрустела позвоночником. Это уже нарочно - знала, что раздражает, надеялась, что Наташа хоть злым взглядом удостоит, фыркнет - а там и до разговора недалеко.

- А что ты читаешь? - все-таки не выдержала - скрючившись, вытянув по-змеиному шею, поднырнула, пытаясь заглянуть под обложку. Итак почти четверть часа промолчала - подвиг.

- "Молодую гвардию", - Наташа ответила спустя минуту - как-то вдруг, неожиданно, когда Алина уже и не надеялась. - Читаю, как Сережа Тюленин увидел Валю Борц, когда она лежала на траве у себя в саду и читала книжку - а в это время немцы заходили в город... Помнишь это место?

- Да, - быстро сказала Алина, потом, правда, добавила неуверенно. - Помню, наверное...

- Она вначале читала на траве у себя в саду, а потом они с Сережей побежали в школу, чтобы забраться на крышу и посмотреть, как немецкие войска входят в город. Школа была пуста, потому что лето и война... Безлюдная школа, пустые классы - это ведь очень сильный образ войны, понимаешь? Я очень много читала книжек, где авторы пишут про последний звонок, про десятиклассников, которые заканчивают школу, выпускной вечер и бал... а потом уходят на войну. 22 июня ведь самая пора выпускных. Представляешь, по всей стране. Сначала последний звонок, радость, скоро каникулы и вдруг - война... страшно... И все, представляешь, все школьники того поколения это пережили - не только ведь выпускники, малышня тоже, тоже заканчивали, радовались, что наступили каникулы, и можно поехать к бабушке в деревню или в лагерь... такое внезапно оборванное счастье...

- Вот-вот, - Алина обрадовалась тому, что Наташа перестала ее игнорировать, - Я тоже люблю, когда школа кончается. В детстве, помню, вечно траву собирали на пустыре, не знаю, зачем - для коров, наверное. Гнали нас на пустырь возле школы, и мы там сидели на карачках, рвали траву и складывали в мешки. Я бы в жизни такое не делала, если бы не знала, что школа закончилась. Пару дней порвешь траву и на волю, в пампасы... Макулатуру еще собирали, бумажки разные, кардонки... Все радостные такие, потому что лето... Можно гулять себе по городу, в школу ходить не надо, в цирке можно с утра до вечера торчать, а еще гастроли... Это в этом году я к Штольцу в Киев махнула, чтобы на мостах повисеть, а потом сюда в лагерь... а раньше мы всегда летом на гастроли ездили, заграницу... ну, не всегда заграницу, но все равно хорошо - мы же всегда по хорошим городам ездим, которые у моря... у нас Бердянск у моря, так мы, когда с шапито ездим, то все время вдоль побережья, и в разных городах останавливаемся, аж до самой Грузии... Берем с собой тигров и львов, и лисиц, и енотов... у нас там номер один есть, где енот с вышки прыгает... Почти никогда, правда, сам не прыгает, так его пинком скидывают, ха-ха, - Алина засмеялась, вспомнив несчастного коллегу-енота. - Не всех тигров, конечно, берем - когда шапито по маленьким городам, там нет таких больших представлений, но все равно берем животных... когда маленькие концерты, только гимнасты или девочка на шаре - это я была девочка на шаре - мы зверей все равно возим и представляем их в клетках - зооцирк называется, номеров никаких, но люди ходят на зверей посмотреть за денежки... еще - шоу мотоциклиста... Это когда мотоциклист ездит внутри железного шара. Очень людям нравится. Денежки можно знаешь какие зашибать на одном мотоциклисте и тиграх? А, между прочим, ездить там по шару - ерунда ерундовая, даже я умею - меня Штольц научил. Только я еще не ездила перед зрителями - нельзя, несовершеннолетняя, отчима посадят. А Штольц в прошлом году весь сезон проездил в том шаре, денежек заработал мамочка сколько! Я, когда подросту, тоже буду на мотоцикле по шару ездить, не все же мне на нем кувыркаться. Хотя... я тебе скажу, за меня тоже денежки платят, не только за мотоциклиста... за тигров, за лис даже и енотов, и за меня. На афишах даже рисуют - сначала, конечно, мотоциклиста - большой его шар, и он внутри, а рядом, в уголке, я - на маленьком...

- А ты видела картину Пикассо? "Девочка на шаре"? - перебила ее Наташа. Она, казалось, не оскорбилась от того, что Алина так бесцеремонно прервала ее размышления о литературе и перевела все на цирк-шапито.

- Ай, да, знаю, - махнула рукой Алина. - Я когда выступаю, так все зрители сразу: "Пикассо, Пикассо, ах, Пикассо, девочка на шаре!" Все уши прожужжали своим Пикассо... я поинтересовалась, конечно, что за картина. Оказалось, что ее-то на афише и рисуют! Это вместо меня-то! Сравнили тоже - девочка там какая-то... кострубатая. Стоит так, будто вот-вот упадет - хилая гимнасточка. Ты бы видела меня на шаре! Как я выгибаюсь, прям как кошка! Перевороты делаю и сальто вперед-назад, даже с пируэтом!.. А ты чего это вдруг заговорила про эту... на шаре? - подозрительно спросила Алина.

- Да так просто, стихотворение одно вспомнила: "Мне снится -- я тебя уже любил. Мне снится -- я тебя уже убил",- с чувством продекламировала Наташа и вдруг рассмеялась.

- Ты! Ты смеешься! - Алина смотрела на нее во все глаза, не могла поверить. - Ты убей меня, Натка, ей-богу, убей. Лишь бы тебе всегда так смешно было. Если надо убить меня - я готова, только чтобы ты всегда так смеялась!

- А может оно и к лучшему, что так, - Наташа вдруг посерьезнела, слезла с подоконника, захлопнула книжку. Она обняла Алину за плечи и смотрела через окно в парк, где сквозь строй кипарисов, туй и магнолий пробивалась лазурная полоска моря.

- Что к лучшему? - Алина обняла Наташу как всегда, как могла - за талию.

- К лучшему, что меня так рано посвятили. Научили жизни. Теперь я настоящая пионерка, буду настоящей комсомолкой, без страха и упрека... Идти к поставленной цели, ни перед чем не останавливаясь. Легче ведь идти, когда точно знаешь путь. Все равно бы узнала потом, поняла бы... Люди ведь говорят, разные умные люди - диссиденты их называют, говорят, пишут правду, разоблачают, открывают глаза, а мы им не верим - наоборот, верим тому, что нам рассказывают в школе... про идеалы...

- А что в школе-то рассказывают? Я не очень слушала, честно говоря, - наморщила лоб Алина. - А-а-а, это, наверное, то, что Лерка мне чесала... про какого-то Павлика Матросова и его гадскую бабушку...

- Ах, Алька, чует мое сердце, - Наташа потрепала Алинины кудри на затылке, - надо мне тебя все-таки проработать на сборах, - она поправила на груди Алины значок - кораблик с алыми парусами, приколотый рядом с пионерским.

- Проработай меня, Натка, обязательно проработай, - Алина прижалась крепче к Наташе, обняв ее обеими руками.

***

Ничего не рассказали Лерочке подружки, ровным счетом ничего. И только когда она окончательно надулась и спряталась от них в редакции, Наташа пришла к ней, вызвала в коридор на разговор.

- Послушай, Лерка, не обижайся, - она крепко держала Лерочку за плечи и говорила, глядя ей прямо в глаза. - Не можем мы тебе рассказать, правда, не можем. И не нужно тебе это знать... Одно только... Об одном хочу тебя попросить... Чтобы ты пообещала. Пообещай, что пообещаешь?

- Обещаю, - сказала Лерочка, потому что ничего не поняла.

- Так вот, - так же серьезно продолжила Наташа. - Если тебя вдруг вызовут к Зое Рафаиловне - ни в коем случае не иди. Ты меня поняла? Если тебе дадут какие-то таблетки, кто угодно даст - не ешь. Поняла?

Лерочка помотала головой.

- Черт, - Наташа была раздосадована тем, что ничего не могла объяснить Лерочке. - Как же тебе объяснить? Хорошо, если Алина подтвердит, ты поверишь?

- Не знаю, - честно ответила Лерочка. - Я ничего не понимаю. Вы мне ничего не говорите. Какие таблетки? Я больна? Вы больны? В лагере эпидемия? Не хотят поднимать панику? Я никому не скажу, честное слово. - Лерочка говорила без обид и, как ей казалось, рассудительно. Вот и Наташа тоже говорит про какие-то таблетки, как и Гагарин. Дались им эти таблетки. Почему толком не объяснят?

Но Наташа все равно расстроилась.

- Пойду найду Алину, - сказала.

А как только Наташа ушла, в редакцию заглянул Михал Григорыч Полетыка. Это было происшествием если не чрезвычайным, то, по меньшей мере, странным - завхоз, конечно, мог зайти в редакцию по каким-то своим хозяйственным делам, да вот только раньше Лерочка его там ни разу не видела. А к тому же Полетыка не рыскал по углам, как обычно, вынюхивая недостачу казенного инвентаря, а напротив - заинтересовался делами творческими: оглядел газету, поцокал языком, похвалил Лерочку, "И талантливые же вы, черт возьми, дети", - сказал. А потом как-то совсем между прочим: "Тебя, Лерочка, кстати, Карандаш доискивался, Олег Витальич. Что-то у него там стряслось, просил зайти..."

- Что же вы? - укорила его Лерочка, имея в виду то, что мог бы и раньше сказать. Она вспомнила про Гагарина, клятву хранить "молчок", подумала - может быть, она зачем-то понадобилась Юрию Алексеевичу.

И, конечно, тут же пошла.

- Ну, так и я с тобой, - увязался за ней Полетыка. - Навещу старого друга.

- Вас же он не звал, - Лерочка попробовала отделаться от завхоза даже излишне грубо, не смогла скрыть досады. Она была посвящена в тайну прогрессоров, и завхоз Полетыка никак сюда не вписывался. При нем Олег Витальевич не будет передавать ей никаких весточек от Гагарина. "А ведь у меня тоже тайны от девочек", - призналась себе Лерочка, - "Но я же иначе не могу. Ведь меня об этом просил сам Гагарин. А они что от меня скрывают? Какие-то таблетки. Хотя... таблетки... болезни, эпидемии. Наверное, я несправедлива. Это тоже может быть что-то очень серьезное. Не должна я их обвинять, не должна. Наташа ведь пыталась мне объяснить".

А Полетыка уже тем временем довел ее до половины дороги - до самой медчасти, а оттуда им навстречу вышла Зоя Рафаиловна.

- Зайдите ко мне, - сказала.

Лерочка остановилась, как вкопанная. Никогда в жизни она не зайдет. Ни-ко-гда. Наташа ничего не успела ей объяснить, но сказала: "Ни в коем случае не ходи". И Гагарин сказал. Пусть Зоя Рафаиловна делает что хочет. Пусть ее, Лерочку, накажут, исключат из лагеря - ее предупредил сам Гагарин. Ее сама Наташа предупредила.

- Надо идти, - поддакнул завхоз. - Здоровье - прежде всего, - и даже взял Лерочку под локоть, подталкивая к медчасти, к Зое Рафаиловне.

Лерочка не умела спорить с взрослыми, перечить. И потому она решила бежать. Но не успела...

- Та-таратата-татата, - донеслось откуда-то от приемного корпуса, - та-таратата-татата, - песня горна и барабана слышалась все громче, приближалась - это был пионерский строевой марш, а значит, кто-то шел строем прямо к ним, по дорожке. Как же обрадовалась Лерочка - никогда раньше она так не радовалась звукам строевого марша. А вскоре они увидели тех, кто шел строем...

Строем шли только барабанщик и горнист, игравшие марш - по бокам процессии, остальные же... ну никак, даже с натяжкой нельзя было назвать это строем. Первым (или вторым?) шел (или бежал?) начальник лагеря Петр Ильич - иначе это и не опишешь, потому что начальник не возглавлял процессию, а скромно шел чуть позади высокого гостя, но то и дело забегал вперед, заглядывал гостю в рот и что-то говорил. Поэтому правильней будет сказать, что Петр Ильич маршировал боком. Первым же и главным в процессии - тоже не соблюдая никакого маршевого ритма и ноги, вальяжно, засунув в руки в карманы брюк, улыбаясь и снисходительно поглядывая сверху вниз на Петра Ильича, шел... огромный черный негр в светло-сером костюме в полоску.

Лерочка совсем забыла, что хотела спасаться бегством, вообще забыла про Зою Рафаиловну и Полетыку. О Гагарине, впрочем, не забыла. "Как хорошо", - подумала, - "что такой интересный негр здесь идет. Вот посмотрю на него и побегу к Юрию Алексеевичу... А это же, наверное, та самая делегация, которую мы ждали и к которой делали газету интернациональной дружбы".

Делегация тем временем приблизился к ним. Лерочка, Полетыка и Зоя Рафаиловна отошли на обочину, деликатно пропуская высоких гостей, но гости мимо не прошли - главный негр (а там было еще двое, такие же громадные - шли по бокам, и каждый нес по большому черному чемодану), повернул голову и уставился, понятное дело, не на Полетыку и даже не на Зою Рафаиловну - он улыбался и смотрел прямо на Лерочку. А потом даже встал посреди дорожки, задержав всю процессию - горнист с барабанщиком молодцы, не растерялись, не сбились с ритма, а продолжали играть, маршируя на месте, негр же сделал шаг к Лерочке и потрепал ее двумя пальцами по щеке.

- Сe qu'est une jolie fille, - сказал он, - Venir avec nous, ma fille.

Лерочка смущенно улыбнулась, а завхоз Полетыка сказал негру: "Bonjour".

Негр засмеялся и похлопал завхоза по щеке, а потом взял Лерочку под локоть, увлекая с собой, как давеча пытался Полетыка.

- Идем-идем-идем, - залопотал Петр Ильич. - Это наша лучшая пионерка! - сказал он одному из негров с чемоданом, который оказался переводчиком.

- Что, Зоя Рафаиловна? - сказал Полетыка главврачу, когда процессия удалилась вместе с Лерочкой, хотя Зоя Рафаиловна к нему не обращалась и никаких вопросов не задавала. Не удостоив завхоза ответом, она ушла назад в медкорпус.

Полетыка посмотрел вслед Зое Рафаиловне, потом снова туда, где вдали скрылся строй негров с Лерочкой.

- Чорніше чорно землі блукають люди на селі, - сказал он и смачно плюнул на асфальт.

***

А потом к Лерочке прибежал Гога и сказал, что ее срочно вызывают в пионерскую комнату по важнейшему делу. Там ее уже ждал Петр Ильич, вожатые, начальники дружин - целая официальная компания.

- Быстренько-быстренько-быстренько, - как обычно, залопотал Петр Ильич. - Изучаешь пионерскую клятву, процедуру - вожатые тебе расскажут. Сегодня вечером ты выступаешь на мероприятии...

- Я знаю пионерскую клятву, - удивленно сказала Лерочка. - Но я ведь уже пионерка. Ее же говорят, когда вступают, в детстве, - объяснила она Петру Ильичу, как маленькому.

- Принимать будешь! - нетерпеливо воскликнул Петр Ильич. - Иностранного гостя.

И тут Лерочке все дружно объяснили, что того самого негра, с которым она сегодня гуляла под ручку, будут вечером принимать в пионеры - повязывать ему галстук. Якобы эту почетную обязанность вначале возложили на опытного Гогу, но негр уперся - требует через переводчика, чтобы его принимала в пионеры та девчонка, которую он встретил днем в парке.

- А как же газета? - спросила Лерочка. Она ведь, как главред, отвечала за газету. А ее должны быть вот-вот вешать, представлять. Лерочка была ответственной девочкой. Кому же представлять, как не ей?

- Нет-нет-нет, - замахал руками Петр Ильич. - Оставь газету. Без тебя повесят.

Потом Лерочку оставили в покое - готовиться, подсадив ей в наставники Гогу, который тут же достал из кармана пионерскую книжечку-памятку и принялся в ней что-то чиркать карандашом.

- Вот тут, - говорил он, - где пионер называет себя и клянется, вместо этого ты его назовешь - вставишь имя, он же ни черта по-русски не понимает, - Гога зачеркнул строчку "имя-фамилия" и вписал сверху: "Жан-Бедель Бокасса". - Потом читаешь ему пионерские законы, говоришь: "Будь готов", он отвечает: "Всегда готов" и все... повязываешь галстук. То есть, наоборот - сначала повязываешь, потом говоришь...

- А он ответит? - засомневалась Лерочка.

- Куда он денется, - уверил ее Гога. - Учи. А я пошел стенгазету твою вешать.

Не успела Лерочка расстроиться от того, что без нее будут вешать ее же стенгазету, на которую она потратила столько времени и сил, как в комнату ворвалась Наташа и, увидев Лерочку, обрадовалась.

- Ты здесь! - выдохнула. - Алька пропала где-то, - сообщила. - Не могу найти. Говорят, ушла в камеру хранения за каким-то костюмом... И канула.

Лерочка рассказала Наташе о своих приключениях: Полетыке, Зое Рафаиловне, встрече с негром, о том, что ей поручили вязать негру галстук, и...

- Х-ха-га-га! - хохотнула Наташа как-то уж совсем вульгарно и, Лерочке показалось, безумно - прямо как те "гуси" на пляже. Лерочка даже подозрительно на нее покосилась - может и правда в лагере эпидемия... психическая. Наташа в последнее время совсем на себя не похожа.

***

- Я, - громко говорила Лерочка в микрофон, - Жан-Бедель Бокасса, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской организации, перед лицом своих товарищей, торжественно клянусь: горячо любить свою Родину; жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия; всегда выполнять законы пионеров Советского Союза....

Негр был в том же сером костюме в полоску, что и днем - стоял возле Лерочки, слушал и довольно улыбался, а иногда делал странные движения бедрами и руками - как стиляги танцуют буги-вуги. Судя по его выражению лица и этим неподобающим моменту "буги-вуги" он, как и предупреждал Гога: "ни черта по-русски не понимал".

Пионер предан Родине, партии, коммунизму.

Пионер готовится стать комсомольцем.

Пионер равняется на героев борьбы и труда.

Пионер чтит память погибших борцов и готовится стать защитником Отечества.

Пионер лучший в учебе, труде и спорте.

Пионер - честный и верный товарищ, всегда смело стоящий за правду.

Пионер - товарищ и вожатый октябрят.

Пионер - друг пионерам и детям трудящихся всех стран. -

Лерочка без запинки прочитала пионерские законы, взяла из рук Гоги красный галстук и повязала его на шею негру - тот предусмотрительно наклонился и уколол ей руку щетиной.

- К борьбе за дело Ленина и Коммунистической партии будь готов! - звонко крикнула Лерочка и отдала негру салют.

И вот здесь Гога ошибся, утверждая: "Куда он денется". Вместо того, чтобы, как подобает пионеру, ответить: "Всегда готов!" и отсалютовать, негр засмеялся, как лошадь, притянул к себе Лерочку и расцеловал в обе щеки, на этот раз исколов ее всю, как еж.

А потом был концерт и спортивное представление - выступала Алина, в блестящем золотистом купальнике, который Лерочка, конечно же, сразу узнала. Она сидела на центральной трибуне рядом с новым пионером - Жаном-Беделем Бокассой, а по другую руку от нее сидела Наташа - смотрела на Алину, хлопала в ладоши, улыбалась. И Лерочка была счастлива...

***

Степан Иванович ходил по комнате - он был в приподнятом настроении, даже каком-то волнительном, как будто предвкушал что-то хорошее и приятное. На нем был привычный светлый летний костюм - в этот раз без исподней вышиванки, а с рубашкой и галстуком. В руке Степан Иванович держал стакан.

- Все будет хорошо, - говорил он. - Деликатно, чинно, благородно. Посидим, выпьем, повеселимся. Никаких эксцессов, я тебя уверяю. Люди-то все приличные - высокие, международные... Возможно, даже обойдется без всяких фривольностей... Ты, главное, ее приведи, ну и... как обычно, проследи за ней, введи в курс... объясни все помягче - не мне тебя учить. Про Зою Рафаиловну ее предупредили, так ты уж сама... как-нибудь.

- Я попытаюсь, папочка, - Алина, как была на концерте - в золотистом цирковом костюме, сидела на диване, поджав под себя одну ногу, пила через трубочку мартини, смешанный с яблочным соком. На журнальном столике перед ней стояла тарелка с нарезанным кусочками сыром камамбер, ваза с розовым виноградом и открытая пачка вафельного печенья. Время от времени Алина ставила стакан с коктейлем на стол, а вместо этого брала плитку печенья, на печенье укладывала кусочек сыра, на сыр - виноградную бубку. Соорудив такую башенку, она с трудом запихивала ее в рот и жевала, морщась и мыча от удовольствия. - Вкуснятина какая... Пообещай только, что ты ее не обидишь.

- Алинка! - Степан Иванович прижал ладонь к сердцу. - Тебя я обижал?

Ответить Алина не успела - послышался громкий стук в дверь. Степан Иванович задергал лицом, подморгнул и показал глазами в сторону балконной двери. Алина вскочила с дивана, схватила со стола пачку вафлей и метнулась на балкон. Степан Иванович подбежал к столу, взял Алинин стакан и, упав на корточки, спрятал его под диван. Встал, поправил узел на галстуке и пошел к двери, открыл. На пороге стоял Николай Наумович. Степан Иванович посторонился, пропуская его в номер. Николай Наумович зашел, встал посередине комнаты - там, где минуту назад стоял Степан Иванович со стаканом, оглядел стол с яствами, почесал подбородок.

- Насчет художника я хотел поговорить, - Николай Наумович смотрел в сторону, выглядел задумчивым и отрешенным. - Прикажите ребятам прибрать из лагеря его полоумного братца... Я слышал, вы ему протежировали? - он украдкой взглянул на Степана Ивановича.

- Дальний родственник, - Степан Иванович кивнул. - Я разрешил ему забрать брата из дурдома и держать при себе...

- Это ваше дело, - перебил Николай Наумович. - Этот дурдомовец вконец обнаглел - бегает в округе по продмагам, скупает тушенку и пиво под видом Гагарина... для тайного полета за пределы Галактики. Нездоровые слухи по побережью ходят... Приберите.

- Вы же не за этим пришли, верно? - догадался Степан Иванович по странному поведению Николая Наумовича - дело о родственнике не было таким уж чрезвычайным: давно собирался отправить "Гагарина" назад в дурдом, в Бахчисарай, и забыть...

- Не за этим, - подтвердил Николай Наумович. Выглядел он в самом деле препаршиво, так что Степан Иванович не на шутку испугался.

- Что? Что случилось?

- Негр этот... Лумумба сраный...

- Бокасса.

- Да.

- Что с ним?

- Он хочет девку сожрать.

- Что?! - Степан Иванович выглядел оглушенным. - Ка... какую девку?

- Какую-какую... Эту, бандеровку, маленькую, ту, что галстук ему вязала..., - зло произнес Николай Наумович. - Какая тебе разница, какую? Почему ты не удивлен, что ее вообще хотят сожрать? За рыжую свою испугался?

- Как это? - Степан Иванович в себя не приходил.

- Очень просто, - Николай Наумович схватил со стола чужие папиросы, вытащил одну и закурил. - Агент "Чайковский" пришел к нему, к обезьяне этой, объяснил, что все будет по процедуре, как обычно - девочек ему сервируют... черт, - он поморщился. - В хорошем смысле "сервируют", - пояснил Николай Наумович. - Малую эту, само собой, приведут, что галстук вязала. А это шимпанзе заявляет, через переводчика - другого шимпанзе, ты видел, с мордой головореза, что, мол, эту девочку желаю в виде жареного блюда...

- Но это же...

- Что, это же? - вскинулся Николай Наумович. - Что мы можем сделать? Получены четкие указания - обезьяну обхаживать. Форпост в Центральной Африке, политическая целесообразность, алмазы в конце концов...

- А как же мы это...? - Степан Иванович опять не договорил, но Николай Наумович снова его понял.

- Я мараться не стану. Полетыка наотрез отказывается - говорит: "Стреляйте меня". Пусть "Чайковский" делает, - добавил он мрачно. - А то сидит на чистеньком - начальником лагеря, педераст, скотина. Пусть... "сервирует" - это ему не детдомовцев в кабинете портить. Обезьяну-переводчика пусть себе берет в помощники... И повара... Он повара с собой привез! - крикнул Николай Наумович истерично, чего за ним никогда не замечалось. Одна обезьяна - переводчик, другая - повар, третья - сама Лумумба.... Форпост. С кем приходится работать. В общем, я вас проинформировал, Степан Иванович, а дальше занимайтесь своим делом, подчищайте - экскурсия на море, пропала без вести, сбежала в самоволку, утонула, тело съели акулы... не мне вас учить, - Николай Наумович затушил папиросу в пепельнице, кажется, хотел еще что-то сказать, но передумал - пошел к двери, и там напоследок обернулся, - Сегодня ночью, - сказал он и вышел.

Степан Иванович взял со стола пачку папирос и вышел на балкон - посмотрел вниз, вверх, заглянул за балясины, карнизы, подкурил. Зеленые лапы финиковой пальмы раскинулись прямо перед его лицом, чуть не доставая до балкона, ласково шелестели на ветру. Степан Иванович курил "герцеговину", уставившись на пальму - он отчего-то вспомнил свою последнюю африканскую командировку: джунгли, полчища диких обезьян.

***

Атаманша Же проснулась от щекотки в носу. А открыв глаза, чуть не закричала от испуга - она увидела перед собой открытую крысиную пасть. Белый Крыс стоял задними лапами у нее на груди, а передними влез на подбородок - заглядывал в лицо, щекоча усами, и, судя по всему, прямо вот только что решил вцепиться зубами ей в нос.

- Ты чего? - спросила его Же.

Вместо ответа Крыс соскочил на кровать, юркнул под простыню, но тут же вылез назад - на этот раз он держал в зубах какую-то белую бумажку. Запрыгнув обратно на грудь Же, он сунул бумажку ей под нос.

Бумажка была свернута конвертиком. Же забрала конвертик у Крыса и поднесла его к глазам, прочитала: "Совершенно секретно. Не вскрывая, срочно доставить Карандашу!" И подпись - А.

Еще чего, не вскрывая. Же тут же развернула бумажку и прочитала то, что было внутри: "Они идут за Гагариным. А."

Младшие отряды из-за жары спали в открытом корпусе - на веранде с брезентовой крышей, а кровать атаманши Же стояла на самом краю - у фигурных балясин веранды, и поэтому ей не составило никакого труда незаметно удрать из корпуса - она быстренько надела тапочки, перелезла через перила, рванула бегом по дорожке и скрылась в темноте парка.

***

- Сколько уже можно хрустеть над головой? - зло прошептала Наташа. - Ты дашь мне сегодня заснуть или нет?

Алина не ответила - достала из пачки следующее печенье и откусила, она сидела на кровати, уставившись прямо перед собой и будто не замечая Наташиного недовольства. В том же золотистом костюме.

- Они хотят Лерку негру скормить, - сказала, чуть погодя, хрустнула вафлей.

Наташа перевернулась на спину. С минуту лежала, молча глядя в потолок, о чем-то думала.

- Почему-то когда меня хотели скормить, ты мне об этом не сообщила, - наконец сказала она.

- Ты не поняла.

- Что?

- Тебя, меня - другое. Если бы только это, я бы сама ее первая уговаривала, чтобы не брыкалась. Попыталась бы, пошла бы с ней... Она же совсем дитя, еще умом тронется... Ты вон какая сильная, и то - сколько я тебя по кустам искала? Но тут, Натка, дела совсем плохи..., - Алина оглянулась на кровать, где спала Лерочка. - Спит? - снова повернулась к Наташе, - Ее хотят сожрать. По-настоящему, понимаешь? Зажарить как поросенка и съесть.

Наташа все же не поняла.

- Не веришь? - Алина снова куснула печенье. - А если бы я тебе рассказала о том, что будет с тобой... заранее, ты бы поверила?

- Ты говоришь серьезно?

- Абсолютно. Своими ушами слышала. Вначале думали ее как тебя... как нас. А потом, говорят, негр захотел ее съесть. У него даже повар специальный есть - один из тех двух страшил.

- Что будем делать? - неясно было, поверила Наташа до конца или нет, но одно поняла: нужно что-то делать, действовать.

- Бежать надо, - просто ответила Алина.

- А если все-таки рассказать?

- Кому? - посмотрела на нее Алина. - Петру Ильичу?

- Военным, пограничникам.

- Я тебе не советую, - серьезно сказала Алина. - Поверь мне, Натка. Я, может быть, перед тобой виновата, но знаю, что говорю. И ты мне верь. С этими..., - она не нашла слово, - пограничники ничего не сделают. Нас объявят идиотками и вернут в лагерь..., а Лерку сожрут.

- Тогда бежим.

- Поможешь мне? - спросила Алина, положила на тумбочку пачку с печеньем.

Наташа кивнула головой.

Алина мельком оглядела палату - все ли спят, перескочила на Лерочкину кровать и уселась верхом на спящую сладким сном подружку. Лерочка проснулась, от неожиданности открыла рот, готовая закричать, но Алина зажала ей рот ладошкой.

- Тихо! - прошептала Алина. - Слышишь меня? Кивни.

Перепуганная Лерочка еле смогла выполнить приказание, едва заметно кивнув - Алинина рука сжимала ее голову как тиски.

- Слушай меня внимательно, - продолжала Алина, наклонившись к Лерочке. - Нам нужно немедленно бежать из лагеря. Прямо сейчас, слышишь?

Лерочка не могла пошевелиться, широко открыв глаза, она смотрела на Алину, спросонья не очень понимая, что происходит. Она лишь заметила, что Наташа тоже села на край ее кровати и наблюдает за происходящим. Не останавливает Алину, сидит и смотрит - значит, Наташа в курсе, значит, Алина не делает ничего противоправного, значит, Алину надо послушать. Лерочка проснулась окончательно и услышала Алину.

- Убрать руку? - спросила та.

Лерочка кивнула, и Алина сняла мертвый зажим с ее рта.

- Нам надо бежать из лагеря, чтобы спасти Штольца и Сережу, - сказала она.

- Что с ними? - прошептала Лерочка.

- Прибегал Рыжий из поселка, - Алина покосилась на Наталью. - Сказал - они... они хотят ограбить могилу неизвестного матроса! - выпалила она.

- Что? Как же? - изумилась Лерочка. Она посмотрела на Наташу. Наташа кивнула - она была необычайно серьезна. - Почему ограбить? Зачем?

- Не знаю..., - Алина замешкалась. - Какие-то там золотые коронки, ордена, медали, портсигары, ги-и-ильзы, - она вдруг пискнула фальцетом.

Девочка на соседней кровати проснулась и глядела на Алину, прислушивалась.

- А ну сховалась под одеяло быстро! - приказала ей Алина. - Чтобы я твою морду больше не видела.

Девочка мгновенно укрылась простыней с головой.

- Только мы их можем остановить, - Алина снова повернулась к Лерочке. - Они прямо сейчас идут на дело. Нужно их уговорить, убедить. Иначе их арестуют, посадят в тюрьму, расстреляют при попытке к бегству...

Лерочка посмотрела на Наташу, и та опять кивнула.

- Крыс ко мне! - позвала Алина, и белый Крыс взобрался ей на плечо, готовый ко всему, Алина же подхватила с пола заранее заготовленную холщовую сумочку...

***

Они незаметно выбрались из корпуса и побежали напрямик через парк к старому знакомому забору - к тому месту, где они сбегали раньше на свидания к братьям Збандутам. Алина с Крысом на плече бежала первой, ведущей, прокладывая дорогу по кустам, следом за ней - Лерочка, последней - Наталья. Чуть не добежав до забора, Алина остановилась - девочки отстали, не могущие поспевать за молнией.

- Что же вы, догоняйте, - крикнула им Алина.

- Да здесь мы, здесь, - Наташа с Лерочкой наконец появились из-за кустов. Но вдруг остановились, глядели за спину Алины испуганно. Алина обернулась посмотреть, что же так напугало подружек.

К ним от забора, раскинув руки в приветствии, шел завхоз Михал Григорыч Полетыка.

- А я вот вас здесь жду, - сказал он с широкой улыбкой. - Бежим, значится? Не соблюдаем трудовую дисциплину? Это как же называется? А еще пионерки, и даже имеются некоторые вполне себе заслуженные, из актива, так сказать... подают пример...

Лерочка не успела осознать ужаса происходящего - она только начала думать о том, что если завхоз им помешает, то они не успеют остановить Штольца с Сережей, предотвратить преступление - подружки повели себя так, что все мысли тут же вылетели у нее из головы.

- Заткнись, Полетыка, - зло сказала Наташа. - Заткнись и убирайся вон с дороги, - она сжала правую руку в кулак так, что Лерочка тут же вспомнила давешние наставления Алины насчет того, что если Наташиной рукой дать кому-нибудь по голове, то она треснет "как каун".

- Пусти, Григорыч, - Алина же наклонила голову и пошла на завхоза, как бык на тореадора. - Ей-богу, пусти, - казалось, еще секунда, и она на него прыгнет, вцепится зубами в шею - уже вся сжалась в пружину.

- А я что? - Михал Григорыч неожиданно сник, не выдержав взгляда Алины - опустил глаза. - Разве я что говорю? Идите, раз надо, - он посторонился, пропуская девочек к забору. - Раз надо, идите. Я что? Я ничего..., - бормотал он.

Как обычно, первой на ветку влезла Алина, оттуда - на забор, подала руку Лерочке, втащила...

- Натка, - позвала.

Наташа на забор не лезла, стояла внизу, рядом с Полетыкой.

- Я остаюсь, - сказала.

- Ну, На-а-а-атка, - просительно протянула Алина.

- Бегите, - твердо сказала Наташа. - Я остаюсь, потому что так надо. Быстро, чтобы через секунду я вас здесь не видела.

- Я тебя люблю, - сказала Алина.

- Я вас тоже люблю, валите... - голос Наташи дрогнул. - Ну, давайте же..., - совсем задрожал.

Когда Алина с Лерочкой исчезли за забором, Наташа с Полетыкой еще с минуту стояли молча, потом, все так же, не говоря друг другу ни слова, пошли по дорожке в лагерь. Завхоз достал из кармана пачку "Беломора" и закурил папиросу.

- Вы же не курите, - сказала ему Наташа, а даже не ему - так, в сторону, просто так, мертво, без выражения.

- Не курю, - Полетыка ответил в тон, будто не Наташе, а дереву, но пачку протянул Наташе, предлагая, и она взяла папиросу.

Полетыка зажег спичку, и Наташа наклонилась к его рукам, подкуривая - огонь спички осветил ее лицо.

- А вот если спросят, где, мол, подружки, что ответишь? - начал Михал Григорыч, когда они пошли дальше по дорожке, - Спросят ведь с утра-то.

- Спросят - отвечу, - отрезала Наташа.

- Так ведь что ответишь тут важно, - Полетыка говорил вкрадчиво, мягко. - Ведь спросят, куда, мол, подались... И надо же отвечать, - картинно вздохнул завхоз. - Ведь не за горами комсомол... Карьера блестящая. Морем, скажем, или сушей подались? Обязательно ведь спросят, знаешь ведь, что за люди будут спрашивать. Умные, хитрые люди. Врать нельзя.

- Надо - отвечу, - повторила Наташа. - Врать не буду.

- Так, а куда? - Полетыка заглянул ей в глаза. - Куда подались?

- Морем, - Наташа выпустила папиросный дым ему в лицо.

- Ну и молодец, - Полетыка не обиделся на дым, напротив - усмехнулся одобрительно. - А я тогда им сам скажу! Спросят - скажу. Опросил, мол, подругу ихнюю, говорит: "Подались морем". Честная, будущая комсомолка, ручаюсь, мол, за нее, тягать ее лишний раз не надо - если говорит морем, значит - морем. Лады?

- Говорите, что хотите, - разрешила Наташа.

Полетыка только закивал головой, больше не приставал с болтовней, не вынюхивал, зубы не заговаривал.

- Лет двадцать пройдет, директором ведь сюда приедешь, - сказал он вдруг серьезно. - Или еще чем похуже.

- И расстреляю вас всех к чертовой матери, - если не расслышать фразы, по Наташиному тону можно было подумать, что она обращается к старому доброму другу, обещая ему чудесный новогодний подарок.

***

Алина бежала первой - она, казалось, точно знает дорогу, по склону от лагеря, не к морю, а в сторону - потом через горку, между деревьями, кустами. Точно к поселку бежит, отметила Лерочка. Она едва поспевала за Алиной, поэтому та раз по разу останавливалась, ждала, подгоняла. А потом вдруг, когда Алина вот так снова оторвалась вперед, Лерочке показалось, что за ними еще кто-то бежит - ей послышался звук шагов и треск веток позади. Наташа? Погоня?

- Бежит кто-то! - впопыхах проговорила Лерочка, нагнав Алину, которая ждала ее на полянке, подскакивая на месте от нетерпения. - За нами бежит, догоняет.

И тут же кусты затрещали, раздвинулись, и на полянку выскочил... космонавт в скафандре.

- Юрий Алексеевич! - воскликнула Лерочка.

Космонавт снял с себя шлем и широко улыбнулся.

- Да, это я, - сказал.

- Черт, его еще не хватало, - выпалила Алина.

- Алина, это же Га-га-рин! - попыталась вразумить ее Лерочка.

- Ай, да знаю я! - Алина махнула рукой без всякого пиетета к первому космонавту. - Ладно уж, черт с вами, побежали.

- Вы крысу потеряли, - смущенно сказал Юрий Алексеевич и протянул Крыса Алине.

- Вот сами его и несите, раз увязались! - Алина рванула прочь с поляны, и Лерочка с Гагариным побежали за ней следом - Юрий Алексеевич даже шлем не успел надеть.

***

Сережу и Штольца они увидели еще с бугра - Лерочка, хоть и в темноте, узнала знакомый двор, а во дворе лавочку, только на этот раз без банки с молоком. Возле лавочки стояла белая "Волга", а рядом с "Волгой" - Сережа и Штольц. Они как будто собирались на ночную рыбалку - Штольц укладывал что-то длинное, завернутое в брезент, в багажник. Точно как удочки рыбаки носят, а потом Лерочка поняла - лопаты! Могила неизвестного матроса! Тут же, возле машины, несмотря на глубокую ночь, почему-то крутились оба брата Збандута. Братья их первыми и заметили - показали пальцами, потом обернулся Сережа, а последним - Штольц, так и застыл с лопатами у багажника, открыл рот. Потому что к ним с бугра, вопя и размахивая руками, бежала Алина в золотистом купальнике, а за Алиной - Лерочка... и космонавт в скафандре.

- Всем стоять! - закричала Алина, сбежав с бугра к машине. - Все сейчас же заткнитесь! Я сейчас всем все объясню!

***

Инспектор ГАИ Василий Деревянко сводку о сбежавших девочках получил, поэтому по сторонам поглядывал, машины останавливал, и даже просил водителей открывать багажники. Белую же "Волгу" остановил и вовсе законно - та превысила скорость на опасном повороте.

- Нарушаем? - козырнул. - Предъявите удостоверение! - сказал он в окно водителю и вдруг остолбенел...

За рулем машины сидел... первый космонавт - Юрий Алексеевич Гагарин.

- Пожалуйста, - Гагарин улыбнулся инспектору и протянул красную книжечку. - Вы уж извините. Нарушил. Опаздываем в космопорт.

Василий, не сводя глаз с Гагарина, машинально взял в руки книжечку, открыл, прочитал: "Удостоверение межгалактического прогрессора N1. Выдано Юрию Алексеевичу Гагарину в городе Бахчисарае ... дня... года... Фото, печать". На фото тоже был он, настоящий Гагарин.

- П-проезжайте, Юрий Алексеевич - инспектор вернул первому космонавту красную книжечку и отдал честь.

Белая "Волга" рванула с места и через мгновение скрылась в темноте. Василий долго-долго глядел ей вслед.

***

- Что? Кого ограбить? Что ты такое говоришь? - Петр Ильич не кричал, но очень раздраженно говорил худенькой девушке, сидевшей перед ним на стуле. Глаза у девушки были заплаканы.

- Могилу неизвестного матро-о-о-о-са! - девушка не выдержала и совсем разрыдалась.

В этот момент в кабинете раздался звонок, и Петр Ильич схватил трубку.

- Нашли? Ну, слава богу! - он облегченно вздохнул. - Нет-нет, не надо, я сам сейчас прибегу. Встречу на берегу, - он поспешно бросил трубку на телефон. - Свободна! - крикнул он заплаканной девушке, выбегая из кабинета.

***

Петр Ильич заметил катер издалека и нетерпеливо пританцовывал на причале, ожидая пока пограничники пришвартуются. Все в порядке, девочки были в лодке.

- Спасибо, спасибо, Геннадий Петрович, уж не знаю, как вас благодарить, - Петр Ильич подбежал к катеру, протягивая руку офицеру береговой охраны, - Вечно вы нас выручаете, не знаю, чтобы я без вас... О боже, кто это? - Петр Ильич круглыми глазами смотрел вглубь катера.

- Ваши девчонки, кто же еще? - удивился Геннадий Петрович. - Пойманы в трех километрах от берега, под Ялтой уже почти... Дрейфовали на самодельном плоту, - он показал на большую автомобильную камеру, которая лежала тут же, на дне катера.

- Вы думаете, я не могу отличить девчонок от мальчишек, даже если эти мальчишки переодеты в платья? - воскликнул Петр Ильич и вдруг покраснел.

- Что значит мальчишек? - насупил брови офицер и внимательно посмотрел на беглецов.

В катере, смущенно потупившись, сидели братья Збандуты: Рыжий - в модельном платье, сшитом из мешка, и Черный - в голубом, батистовом, в горошек.

***

Пока Штольц с Сережей рыли могилу, Лерочка с Алиной сидели на капоте "Волги". Гагарин стоял рядом - шлем положил на капот и туда же посадил Крыса, курил одну за другой папиросы. Крыс тут же юркнул в шлем, принялся его любопытно вынюхивать, высовывая иногда голову наружу, проверяя - никто ли никуда не бежит?

- Жена Грина умерла в прошлом году, - Алина говорила шепотом, хоть на кладбище кроме них никого не было. Наверное, она считала, что ночью на кладбище полагается говорить шепотом. - Завещала похоронить ее рядом с мужем, с Грином, а власти не разрешили. Вот Штольц и решил выполнить ее волю. Они были знакомы с Ниной Николаевной, общались там в своем кружке...

- Но это же нельзя, - так же шепотом отвечала ей Лерочка. - Это же, наверное, запрещено!

- Запрещено-о-о, - передразнила ее Алина. - Такая ты вся правильная, аж противно. Надо было тебя оставить в лагере, чтобы тебя негр сожрал, дуру эдакую.

Земля была твердой, каменистой и Сережа со Штольцем мучились долго - разбивали камни штыками лопат, откидывали землю в сторону, вытирали со лба пот, отдыхали по очереди. Когда начал моросить дождь, копать стало еще труднее - земля липла к лопатам, ноги скользили на мокрой глине, пот и дождь заливали глаза, но они не сдавались - только Сережа быстрей уставал и отдыхал чаще, Штольц же кидал землю, как заведенный - Лерочка любовалась, как на его теле играют мускулы, когда он орудует лопатой.

Еще раньше они разрыли первую могилу, в дальнем конце кладбища, там, где была похоронена Нина Николаевна, раскопали быстро - земля там еще не успела схватиться, закаменеть. Достали гроб, перенесли к Грину за ограду. Он тут и стоял сейчас, пока они рыли вторую могилу, свежую...

Когда закончили копать, опускали гроб веревками. Тогда подошли и девочки. Гагарин помогал парням опускать гроб в яму. Опустив, бросили сверху на крышку по грудке земли, начали засыпать. Когда засыпали и подровняли могилу, Штольц сходил к "Волге", принес патефон, поставил его на скамейку у могилы.