Спектакль кончился поздно. Вернувшись в будку, Артемка достал с полки «Женитьбу» и до тех пор не отрывался от книги, пока желтый свет лампы не потонул в блеске утра.
Потом знакомый рыбак принес чинить сапог. Сапог был огромный, из тех, в которых рыбаки ходят по воде, когда тащат на берег невод, и Артемке пришлось долго повозиться, пока удалось зашить на этом сапоге-великане прореху.
Боясь опоздать, Артемка не зашел даже в харчевню, а купил по дороге бубликов да ими и закусил на ходу.
«Дадут или не дадут? — в сотый раз спрашивал он себя, шагая по заросшей бурьяном улице. — Ну, Подколесина будет представлять Алеша, Кочкарева-чудилу Коля, Яичницу — Петька толстый, а кто же Степана? На слугу-то не много охотников найдется. Значит, Степана дадут мне. Как это? «Эй, Степан, у портного был?» — «Был» — «Что ж он, шьет фрак?» — «Шьет». — «И много уже нашил?» — «Да уж довольно, начал уж петли метать». Чего ж тут не представить? Совсем просто. А вдруг опять Сене дадут? И очень может быть. Он у них всегда слуг представляет».
И Артемка то прибавлял шаг, то останавливался и готов был вернуться назад.
Когда он вошел во двор, там было всего лишь три человека: Коля, Алеша и толстый Петя. Петя рассказывал о каком-то надзирателе гимназии Брадотрясе, которому гимназисты насыпали в карманы шинели нюхательного табака. Копируя этого надзирателя, Петька уморительно чихал. Потом стал рассказывать Алеша, и тоже смешное. Учитель-француз после звонка приказал гимназистам разойтись по классам. Алеша остался стоять около рояля. Тогда француз сказал: «Вы плохой юноша: все разошлись, а вы не разошелся», Артемка тоже засмеялся. Но, когда, в свою очередь, стал рассказывать Коля, Артемка подумал: «Ну что ж вы тянете за душу: скажите же наконец, буду я играть Степана или нет?»
Гимназисты сходились медленно, и каждый обязательно что-нибудь рассказывал об учителях. Все смеялись, а Артемка слушал и томился. Наконец пришли девушки. Опять расселись все под акацией, и началось распределение ролей. Коля называл действующих лиц и исполнителей. Большей частью гимназисты соглашались сразу; если же кто и пробовал возражать, Коля говорил: «Ничего, сыграешь» — и подавал белую тетрадочку.
Артемка ждал, не подымая глаз; от волнения у него стучало в висках. Но вот Коля сказал:
— Роль Степана…
Артемка со страхом взглянул на Колю.
Чуточку подумав, Коля неуверенно спросил:
— Сеня, сыграешь?
У Артемки упало сердце. Мир стал тусклый, как запыленный сапог. Сеня протянул руку и взял тетрадочку.
— Вот и все, — сказал Коля. — Остается роль свахи. По ее у нас играть некому. Придется искать.
— А Надя? — спросила Нюра.
— Надя? — Коля с сожалением развел руками: — У Нади такие роли не выходят. Мы напрасно ей и роль Улиты давали. Правда ведь, Надя?
— Так вы ж мне дайте! — чуть не подскочил Артемка. — Накажи меня бог, я сыграю!
Все разом повернули к нему головы.
— Кого? — не понял Коля. Он подумал, что ослышался.
— Ну ту… как ее.. — Артемка коротко вздохнул и в отчаянии крикнул: — Сваху!
Тут будто кто уронил на каменный пол поднос с посудой — такой звонкий, дружный грянул смех.
Артемка мог вынести все: голод, холод, брань. Но смеха… нет, смеха над собой Артемка не терпел никогда. Руки его сжались. Он хотел крикнуть, выругаться, но проклятые слезы вдруг брызнули из глаз, и, всхлипнув, Артемка бросился вон со двора.