Артур

Глава 1

Это пишу я, Бедивер, королевич Регеда. Мой отец — Вледдин ап Кинфал, правитель Каер Трифана, что на севере, родич Теодрига ап Тейтфаллта и властителей Диведа на юге.

Умирать буду — не забуду, как впервые увидел Артура. Это случилось в Каер Мирддине, в Диведе. Мирддин тайком доставил сюда Артура, спасая от врагов; тогда же отец привез меня, чтобы, согласно древнему обычаю, отдать на воспитание в дом Теодрига. Артур еще не вышел из пелен.

Мне и самому едва минуло пять, но я уже считал себя великим и прославленным воином. Я бродил по стенам крепости Теодрига, сжимая древко коротенького деревянного копья, что вырезал мне отец.

Покуда короли совещались о делах государства, я расхаживал по каеру, воображая себя повелителем здешних мест. Все мои мысли занимало одно: придет время, я стану воином, как отец, предводителем дружины, стану убивать саксов, и народ будет мною гордиться.

Стать воином! Единственная золотая мечта! Я даже спать ложился с игрушечным копьем. Жизнь воина манила меня несказанно — другой я попросту не знал. Но ведь я был еще совсем мал.

Летнее солнышко припекало, и Каер Мирддин — прежний Маридун — сверкал под его лучами. Повсюду кипела работа, вспыхивал на солнце металл, удары молота набатно звенели в дрожащем воздухе.

Каер был куда больше нашего родного в Пенлинне. Он говорил о богатстве и могуществе короля. И впрямь, у Теодрига в отличие от нас был свой кузнец. Да и палаты он выстроил просторнее: рубленые, крытые соломой, с полом из больших, окованных железом досок.

Над земляным валом поднимался высокий бревенчатый частокол. Я стоял на краю рва, воображая, что в одиночку защищаю ворота и от меня зависит исход сражения. Погруженный в мечты о будущей славе, я внезапно почувствовал, что кто-то тянет мое копье, и обернулся. Малыш Артур схватился рукой за древко и улыбался мне беззубой улыбкой.

Я сердито дернул копье, но он держал крепко. Я дернул сильнее, но Артур не выпускал. Ну и хватка! Разумеется, я должен был показать ему, кто тут старший, поэтому шагнул ближе и толкнул его копьем в грудь. Он не устоял на коротеньких ножках и плюхнулся спиной в пыль. Я смеялся над ним, радуясь своей силе.

Я думал, он поднимет рев, но он смотрел на меня все с той же улыбкой, без тени укоризны в больших синих глазах.

Во мне боролись злоба и стыд. Стыд победил. Оглядевшись — не видел ли нас кто, — я наклонился и, взяв за толстенькую ручонку, помог ему встать.

Думаю, в этот миг и началась наша дружба. Маленький Артур стал моей тенью, я — солнцем на его горизонте. Редкий день мы проводили врозь. Мы разламывали один ломоть, пили из одного кубка, дышали одним воздухом. А потом, когда перешли в мальчишеский дом, стали ближе, чем братья.

Теперь, когда говорят об Артуре, представляют себе императора, дворец и земли. Или вспоминают военачальника, за которым тянется драгоценная цепь блестящих побед. Воображают неуязвимого Пендрагона, который держит всю Британию крепкой, уверенной хваткой.

Господь свидетель, для них он пришелец из Иного Мира, выросший из земли или вызванный Мирддином Эмрисом из тумана на высотах Ир Виддфы, но никак не человек с детством и отрочеством, как у любого другого. Ведь барды о них не поют.

Слухами земля полнится, и легенды растут, как мох на упавшей ветке. В иных есть крупица правды, во многих нет и того. Наверное, любого рассказчика тянет присочинить, и всякая повесть при повторении становится более яркой.

Но в этом нет надобности. Истинное золото не нуждается в позолоте.

Учтите, речь идет о боевом вожде Артуре. Не был он Artorius Rex. За долгие годы войн прочие короли так его и не приняли. Вот псы! Они предводителем-то — смех сказать! — признавали его неохотно, тем не менее он с гордостью нес свой титул и сражался за них с врагами.

Войны... славные и ужасные, не похожие одна на другую, все они заканчивались одинаково.

Общим счетом двенадцать войн. Первая разразилась на следующее же лето после того, как Артур одолел Цердика в поединке и усмирил мятеж. Зиму он провел в Инис Аваллахе и вернулся по весне с новым мечом, окрыленный видением Летнего Царства.

Я как раз был в отъезде — решил проведать табун в укромных лощинах к востоку от Каер Мелина и посмотреть приплод. Как раз пришла пора жеребиться кобылам, и я задержался, чтобы помочь пастухам принимать молодняк.

Весна медлила, и я был рад ненадолго вырваться из каера. Не люблю сидеть в четырех стенах, то ли дело — холмы и небо. Ночами подмораживало, но я с удовольствием ночевал в лачуге пастухов, а днем вместе с ними ездил в табун.

Как-то холодным утром я вел трех жеребых кобыл в ложбинку у нашей лачуги, где им предстояло разрешиться от бремени. Ветер обдувал лицо, сердце во мне взыграло, и я запел — громко и от всей души, не то бы услышал окликавшего меня всадника.

Я не слышал его, пока он не заорал во все горло:

— Бедивер! Бедивер! Погоди!

Я обернулся и увидел, что ко мне во весь опор несется молодой воин. Я поздоровался; он, придержав коня, поехал рядом со мной.

— Привет тебе, друг, зачем ты здесь?

— Меня послал лорд Кай. Артур вернулся и хочет тебя видеть. Через три дня выступаем.

— Куда?

Я знать не знал ни о каких врагах.

— Кай не сказал. Едешь?

— Прежде отведу кобыл. Отдохни немного, поедем вместе.

Я спустился в лощину, передал кобыл пастухам, забрал в лачуге плащ и оружие и немедля поскакал в каер. Всю дорогу я ломал голову, что же могло случиться.

От Друза толку добиться не удалось, и я утешался тем, что летел по холмам во всю конскую прыть. Господь свидетель, не будь спешки, я бы торопился не меньше, так мне хотелось скорей увидеть Артура.

Когда я подъехал, он стоял посередине шумного двора и разговаривал с Каем. Я спрыгнул с коня и устремился ему навстречу.

— Хвала Иисусу! Вернулся, пропащий! — вскричал я.

— Здравствуй, Бедивер! — отвечал он, расплываясь в улыбке. — Есть ли у нас табун?

— Табун есть. Пятнадцать жеребят уже и еще двадцать на подходе. Видеть тебя — радость моим очам, Артур.

Я подошел ближе, и мы, как братья, взяли друг друга за локти, после чего он стиснул меня по-медвежьи, аж ребра хрустнули.

— Здоров, я погляжу. — Он звонко хлопнул меня по спине. — Ну что, как тебе зима?

— Длинновата немного, — признался я, — но не холодная.

— Кай говорит, ты совсем замучил Риса своими жалобами. Он всего лишь бард, где ему управлять погодой!

— Хватило б и новой сказки, чтоб скоротать время. Однако ты-то, Медведь, сдается, поладил с феями!

Артур загадочно улыбнулся, вынул из ножен меч и протянул мне — любуйся, мол.

— Это Каледвэлч, — сказал он, — мне дала его Владычица озера.

Я никогда не видел подобного клинка, в чем и признался.

— Таким мечом можно завоевать царство, — сказал я, пробуя рукоять, и тут же клинок словно сросся со мной, превратился в стальное продолжение руки.

— Славно сказано, — отвечал Артур, — и у царства этого есть имя.

И дальше продолжать не стал.

— Идем в мои покои. Я позову Мирддина. — С этими словами он пошел со двора.

Я взглянул на Кая. Тот пожал плечами, не меньше меня изумленный переменой в Артуре. Ибо наш друг и впрямь преобразился. Или, может быть, после долгой разлуки я увидел Артура с другой, неведомой прежде стороны? Но нет, мы же братья! Я видел его насквозь и понимал: что-то в Инис Аваллахе произошло. Я решил выпытать все из Мирддина.

— Слышал, мы через три дня трогаемся, — сказал я Каю, когда мы оба направились к дому. — Не знаешь, куда?

— На Саксонский берег.

Я остановился, взял его за плечи и развернул к себе.

— Опять твои дурацкие шуточки?

— Да не шучу я. — Зеленые глаза на краснощеком лице и впрямь были серьезны. — Именно это он мне сказал, и ни слова больше. Теперь ты знаешь не меньше моего.

— Ты заметил, как он улыбался? — продолжал я. — Дважды мне доводилось видеть такую улыбку: первый раз у деревенского придурка, который украл отцовскую свинью и был пойман на базаре при попытке ее продать, второй — у старого Геронтия, который умер во время молитвы.

Кай громко расхохотался.

— Не думаю, что Артур воровал свиней, хотя чем черт не шутит.

— Правду говорю, Кай, не нравится он мне. Попомни мои слова — ничего путного из этого не выйдет.

— Из чего?

— Из этого! Ты понял, о чем я.

Он снова рассмеялся и хлопнул меня по спине.

— Ты слишком много думаешь, Бедивер. Тебе бы друидом быть. Брось, все образуется.

Мы прошли через зал в покои Артура и сели ждать. Вошел Пел- леас и приветствовал нас ласково — на свой необычный манер.

Дивный Народ всегда меня поражал. Они ничуть на нас не похожи. Гордые и недоступные, они всегда словно немного в стороне от окружающей жизни. С виду писаные красавцы, они тем не менее замкнуты и никогда не показывают своих чувств. По мне, так это заносчивость.

У Мирддина этого меньше, но ведь он только наполовину их родич... Хотя кто он на другую половину — и вовсе неведомо.

— Есть новости от короля Аваллаха? — спросил я Пеллеаса. Сам я никогда не бывал у Короля-рыболова, но столько слышал о нем от Мирддина, что легко мог представить себе и дворец, и его обитателей.

— Мы прекрасно провели зиму, королевич Бедивер, — отвечал он. По-видимому, это были все подробности, которые он намеревался мне сообщить. Я знаю Пеллеаса сызмальства, и он всегда говорит со мной так.

— Правда, что на Стеклянном Острове никогда не идет снег? — Кай говорил будто бы всерьез, но я видел, как подрагивают кончики его губ.

— Эх ты, ума палата, ну конечно, там идет снег! — Это сказал Мирддин, входя в покой на полшага впереди Артура. — Привет вам, Кай и Бедивер.

— Мирддин! — Я повернулся и крепко обнял его.

— Оголодал за зиму, отощал к весне? — хохотнул он, сжимая меня за локти и заглядывая мне в глаза, будто хотел прочесть в них ответ. Он всегда так смотрит. Говорят, некоторых это пугает.

— Как Бог свят, отощал! — объявил я. — А вот ты, видать, всю зиму уписывал жареных уток да медовые пироги. Только посмотри на себя!

И впрямь, он выглядел таким же крепким и ладным, как и до отъезда, — впрочем, он вообще не меняется.

— Садитесь все, — сказал Артур, указывая на скамьи возле стола Совета. — Надо поговорить.

Он придвинул стул — походный стул Утера. Мне так и не удалось выяснить, откуда он у Артура, разве что Теодриг каким-то образом раздобыл.

Упершись ладонями в стол, Артур принялся разглядывать свои пальцы, будто решая, который из десяти ему более люб.

— Я намерен три дня спустя выехать к Саксонскому берегу.

Я обвел взглядом остальных. Никто и бровью не повел. Может быть, я ослышался, и Артур сказал: "Я намерен поужинать бараниной"?

Но поскольку никто никак не отозвался, то я спросил:

— Прости, брат, следует ли понимать, что мы через три дня идем войной на Саксонский берег?

Артур снова улыбнулся своей непонятной улыбочкой и мотнул подбородком.

— Не войной. Я хочу предложить им мир.

— Мир? — Я остолбенел. — Ну, Артур, теперь ясно, что у тебя вместо мозгов солома. Мало того, что это не тебе решать, с чего ты взял, что они не нарушат этот твой договор?

— Я — предводитель Британии, боевой вождь. Кто, если не я, вправе предлагать мир?

— Но это саксы! Ты забыл, какую бойню они учинили четыре года назад?

— Не забыл, но готов простить, если они будут жить с нами в мире.

— А если нет?

— Тогда мы исполним свой долг, — сказал он и в этот миг стал чуть больше похож на прежнего Артура. — Но мы не будем христианами, если не предложим мир, прежде чем поднять меч.

— Так. А что помешает им снести тебе голову с плеч еще до того, как твой язык перестанет болтать? Они же саксы!

— И все же они люди, как и мы. А я не буду объявлять войну человеку — будь то сакс или бритт, — не предложив прежде мира. — Он говорил с нерушимой убежденностью.

— И никак иначе?

— И никак иначе. — Легче было бы сдвинуть скалу, чем Артура. Уж если он что-то вбил в голову, его не переубедить, хоть кол на голове теши. Не зря он прозывался Медведем Британии.

— Я пошлю гонцов ко всем королям, приглашу их поехать с нами, — продолжал Артур. — Молю Бога, чтобы хоть кто-нибудь согласился. Но с ними или без них, мы выезжаем из Каер Мелина через три дня.

— И да хранит нас Бог, — сказал я.

Мы заговорили о том, как снарядить дружину, — двинуть в путь такое множество народа всегда непросто. О сумасбродном плане Артура больше не вспоминали. Когда закончили, Артур потребовал пива. Мы выпили и разошлись по своим делам.

Так что возможность поговорить с Мирддином появилась у меня только за ужином.

— Скажи мне, мудрый Эмрис, — воскликнул я, подсаживаясь к нему, — что стряслось с нашим обожаемым предводителем?

Он устремил на меня золотистые глаза.

— Он вошел в силу.

— Это не ответ. В какую силу? Откуда она взялась? Кто дал? И почему от нее случилось размягчение мозга?

— Изменился не мозг его, но сердце.

— Мозг, сердце — да я его не узнаю!

Мирддин понимающе улыбнулся.

— Дай срок, он снова станет собой.

— Рад твоей уверенности. Только к этому сроку мы все будем мертвы. Саксам не нужен мир, им нужны наши земли и скот.

— Артур познал более великую истину. Его царство будет строиться на справедливости и милосердии к каждому, кого приютил этот остров.

— Даже к саксам?

— Да, Бедивер, даже к саксам. Так должно быть.

— Это не истина, а безумие.

— Уж кому б, как не мне, ненавидеть саксов, — мягко промолвил Мерлин. — Знаешь, что говорил мой друг Хафган?

Я знал, что Хафганом звали друида, у которого Мерлин учился. Теперь его помнили как одного из Трех Истинных Бардов Острова Могущественного.

— Нет, Мудрый Эмрис, просвети меня. Что говорил тебе Хафган?

— Он говорил, что однажды люди копали колодец и уперлись в большой плоский камень. Оказалось, это краеугольный камень нашего мира. И вот они решили его поднять, чтоб посмотреть, что же лежит внизу. Подняли и, знаешь, что обнаружили?

— Не знаю. Что?

— Любовь, — просто отвечал Мирддин.

— Любовь? И все? — Я досадовал, что купился на детскую сказочку Мирддина.

— А ничего другого и нет, Бедивер. Все держится на любви. Артур это увидел. Его царство будет стоять на единственном прочном основании.

Я ушел, качая головой. Не то чтобы я не верил. Как Бог свят, если б сан давали за одну веру, я был бы Римским Папой! Но кое-что я про саксов знаю. И трудно проповедовать любовь Христову человеку, который всадил тебе в голову топор!

Удивительная доброта этого плана могла сравниться только с его несусветной глупостью!

Однако, коли уж Мирддин поддержал Артура, ничего не изменить. Борс, наверное, еще поспорил бы, но он в Бенвике и вернется не раньше, чем улягутся весенние ветры. Кая на свою сторону не перетянуть — он, прости его, Господи, ничего не желает слушать против Артура. Его преданность не знает границ, любовь не ведает удержу. Он отдал себя целиком, без остатка. Прав Артур или ошибается — для Кая это неважно.

Причина, полагаю, в каком-то давнем случае. Однажды я слышал этот рассказ от Пеллеаса — как они вместе лезли на какую-то гору. Колченогому Каю это было, наверное, нелегко. Так или иначе, после того случая Кай проникся к Артуру невероятной любовью — ревнивой, глубокой, самоотверженной, сильнее и крепче смерти.

Что ж, коли так, мне оставалось молиться и острить меч.

Глава 2

Саксонский стан — зрелище не из приятных. Варвары — они варвары и есть.

Однако после тринадцати дней в седле под проливным дождем я и нору в земле готов был считать дворцом.

Тринадцать дождливых дней! Тут поневоле завоешь волком!Думаю, саксы тоже впали в тоску и рады были любому разнообразию. А может, дождь их смягчил. Так пли иначе, мы нашли их в редком расположении духа — смиренном.

Это значит: они не убили нас, как только увидели. Мы выехали из Каер Мелина на третий день после того, как вернулся Артур, и медленно двинулись на восток к реке Уз — древней границе иценов, где и стали лагерем. Мы знали, что Элла, предводитель здешних саксонских войск, уже заметил наше передвижение. Мы давали ему понять, что не собираемся напасть сразу, поэтому разбили лагерь на прибрежной глине и стали ждать.

На второй день мы проснулись от звука барабанов и рогов: на противоположном берегу стояло саксонское воинство. Артур приказал оседлать трех лошадей: ему, мне и Каю. Мирддин непременно тоже хотел ехать, но предводитель и слышать об этом не пожелал.

— Если что-то случится со мной, — сказал он, — пусть хоть Душа Британии останется в живых. — Каю и мне он молвил: — Оставьте оружие в лагере. Если все пойдет хорошо, оно нам не понадобится.

— А если плохо? — спросил я.

— Тогда не поможет.

Мы нехотя повиновались, хотя это было чересчур даже для верного Кая.

— Поможет — не поможет, а с мечом в руке мне было бы спокойнее, — ворчал он, когда мы садились на коней.

— Могло быть и хуже, — заметил я. — Хоть дождь перестал.

Очень не хотелось бы погибать под дождем.

Долина Уз глубока, броды здесь — редкость. Мы разбили лагерь у одного из самых удобных — в древности тут разыгралась не одна битва — и теперь направились к нему, держа в руках зеленые ивовые ветви. Саксы и сами пользуются этим знаком и потому признают его, если считают нужным. Я молился, чтобы так вышло и в этот раз.

При нашем приближении саксы подняли оглушительный вой. Выли они долго, потом увидели, что к ним направляются всего лишь трое с ивовыми ветками, замолкли и стали ждать, что мы сделаем.

Артур выехал на середину брода и остановился. Мы с Каем остановились по бокам от него.

— Ну, — сказал Артур, — проверим, что они за люди.

Я бы и так ему сказал, что за люди саксы!

— Элла! — крикнул Артур. — Выходи, Элла! Я хочу с тобой говорить!

Я смотрел на войско перед нами: не сто, не двести — тысяча варваров, и ни одной приветливой хари. Все молчали. Через мгновение от толпы, стоящей под одним из жутких значков с черепами и конскими хвостами, отделился воин. Здоровенный детина с двумя длинными косами цвета свежей соломы и такой вызывающе дерзкой поступью, что я сразу понял — это и есть сам Элла.

Он подошел к кромке воды, сжимая в руке большой боевой топор.

— Я Элла, — произнес он, даже не стараясь спрятать презрение. — Что вам нужно?

О да, он говорил на нашем наречии. Напрасно удивляетесь: многие саксы жили на нашем берегу дольше, чем на своем собственном. Британия стала их единственной родиной.

— Мир, — сказал Артур. Прямо так и сказал.

Я чуть с коня не рухнул. И так глупо о чем-нибудь договариваться с саксами, но уж коли решился — будь хитер. Они уважают только острое лезвие меча да силу, которая за ним стоит, все остальное для них — позорная слабость. Мы пропали.

— Артур, думай, что делаешь! — зашипел я.

— Я знаю, что делаю! — отвечал он.

Элла стоял на берегу и моргал. И тут пошел дождь.

Саксонский вождь глянул на Артура одним глазом, на тучи — другим и решил, что это надолго. По крайней мере, поговорив с Артуром, он мог укрыться от туч. '

— Идем, — крикнул он. — Я желаю с тобой говорить.

Услышав эти слова, Артур тряхнул поводьями и пустил лошадь вперед. Мы с Каем двинулись следом.

На саксонском берегу нас сразу окружили телохранители Эллы — хускарлы, двадцать свирепых великанов, которых и отбирают за рост и храбрость. Их синие глаза не выражали ничего, кроме ненависти.

— Кто ты... Wealas? — брезгливо произнес Элла. Он собирался сказать что-то оскорбительное и, клянусь, получил бы за это башмаком в рожу, но ему достало ума сдержаться.

— Я Артур, боевой предводитель Британии. Приехал предложить мир тебе и твоему народу.

Элла задумался, разглядывая наш лагерь за рекой. Нас было меньше двух сотен — из британских королей один Меуриг соизволил поехать с нами. Элла, разумеется, видел нашу малочисленность, и она говорила не в пользу Артура.

— Ты настолько силен?

Странный вопрос. Внезапно до меня дошло: Элла и впрямь растерян. Он не знает, что думать об Артуре.

Я начал видеть дело его глазами. Британский вождь выезжает навстречу огромному воинству с небольшой дружиной, безоружный, и предлагает мир — чистой воды безумие. Или этот вождь на самом деле очень, очень силен — настолько силен, что не нуждается в большой дружине и поддержке остальных британских владык. Но кто обладает такой силой?

— Я такой, каким ты меня видишь, — отвечал Артур, еще больше смутив сакса. Что означает такой ответ?

Дождь не переставал, по нашим лицам текли струйки воды. Варвары словно не замечали их.

— Идем, посидим в сухом месте, поговорим.

Элла довольно долго смотрел на Артура, принимая решение. Потом, резко кивнув, он повернулся и что-то гаркнул на своем мерзком наречии. Хускарлы повернулись как один и быстро пошли назад. В тот же миг все войско двинулось прочь от реки.

— Мы пойдем в мой стан, — объявил Элла и зашагал вперед, показывая дорогу.

Саксы разбили лагерь неподалеку — через долину и холм к вое- току от Уз. По пути мы миновали сожженное поселение, и это было тяжело. Ни Кай, ни Артур не смотрели на обугленные остатки домов, но я видел, как оба они крепче стиснули поводья.

Я уже говорил, что саксонский стан — гнусное место. Варвары оскверняют все, к чему притронутся, даже землю, на которой сидят. Несколько шалашей из травы и веток да грубых шатров из звериных шкур стояли большим кругом, посреди которого горел костер. На земле рядом с обглоданными костями валялись разрубленные бараньи п коровы! туши. Пахло мусорной ямой и нужником.

Ближайший шатер принадлежал самому Элле — туда и направился предводитель варваров. Мы спешились у входа и последовали за ним. Это оказалась темная, сырая, вонючая нора, но от дождя она защищала. Мы сели на голую землю — Элла опустился на бычью шкуру — и стали ждать, покуда раб установит факелы по обе стороны от предводителя саксов. Я заметил, что раб — галл, но не сомневался, что в лагере есть и рабы-бритты.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Элла.

Так начались переговоры. Вождь саксов не счел нужным пригласить советников. Если не считать гадателей, которых они весьма почитают, варварские правители редко совещаются с подчиненными.

— Вот что я хочу тебе сказать, Элла, — легко и уверенно начал Артур. — Земли, которыми ты нынче владеешь, тебе не принадлежат. Это британские земли. Чтобы их заполучить, ты убил наших людей и сжег наши селения.

Элла грозно нахмурился и открыл было рот, но Артур поднял руку и продолжал:

— Я мог бы потребовать жизнь твою и твоих людей в уплату за причиненное зло. Я мог бы двинуть на тебя все воинство Британии и одержать верх. Ты был бы убит.

Элла нахмурился еще сильнее.

— Другие пытались. Меня не так-то легко убить. Может, я тебя убью.

— Может. Возможно, мы оба будем убиты, и все наши воины вместе с нами. И что потом? Против вас поднимутся другие вожди и правители. Война будет длиться, пока не полягут все.

— Мы готовы к войне, — упрямо пробормотал Элла.

— Но ее можно избежать, — промолвил Артур. — Можно заключить мир между нами, между нашими народами. Кровопролитию придет конец, а захваченные земли останутся в твоем владении.

— Как это может быть? — с опаской спросил сакс.

— Я дам вам землю, — ответил Артур, — в обмен на твою клятву.

— Какую клятву?

— Не воевать против моего народа. Это первое. — Артур пальцем провел по земле черту. — Оставаться по эту сторону Уз.

Он провел вторую черту. Элла внимательно следил за ним.

— Что еще?

Артур провел третью черту и сказал:

— И вернуть тех моих сородичей, кого вы обратили в рабство.

Элла с подозрением разглядывал черты на земляном полу, словно это уловка, которой Артур хочет его поймать.

— Если я не соглашусь? — сказал он наконец.

— Ты будешь мертв еще до Бельтана.

Сакс набычился.

— Я не боюсь.

— Я боевой вождь Британии, — напомнил ему Артур, — и усмирил всех, кто восстал против меня. Я добьюсь мира для этой земли, Элла. Сегодня я предлагаю мир по доброй воле... завтра я завоюю его мечом.

Это было сказано с такой убежденностью, что Элла нимало не усомнился в словах Артура. Несколько мгновений он смотрел на дождь, потом встал и вышел наружу.

— Скоро мы получим ответ, — сказал Артур.

Мы с Каем неуверенно переглянулись, не зная, что и сказать. Снаружи стучал дождь, заполняя водой следы. Наши лошади стояли мокрые и несчастные, опустив головы, с их грив бежали ручьи.

— Не тревожься, брат, — сказал Артур. Я повернулся и увидел, что он смотрит на меня. — Верь. Мы делаем Божье дело, и Он нас не оставит.

Я кивнул, попытался выдавить улыбку, но только пожал плечами.

— Интересно, так и будет сегодня лить весь день? — пробормотал Кай.

— С чего бы сегодняшнему дню быть лучше других? — отозвался я.

— Мужайтесь, — сказал Артур, — дождь нам только на руку. Никто не любит сражаться под дождем, тем паче саксы.

— Верно, — с сомнением выговорил Кай.

Мы сидели довольно долго, и я уже начал подумывать, что Элла про нас забыл. Однако, когда я уже собрался встать и размять ноги, снаружи послышался шум. Кто-то кричал, сбежалась изрядная толпа. В ответ на крик послышались шипящие угрозы на варварском наречии. Зазвенела сталь.

Я хотел встать, но Артур потянул меня обратно.

— Сиди. Нам встревать не след.

Он был прав, тем не менее мы, вытянув шеи, выглянули из-за полога. Я видел только спины столпившихся у костра варваров. Однако, судя по возгласам и бряцанию стали, там шел поединок.

Бой кончился так же быстро, как начался. С гудением — согласным или осуждающим, я не понял — толпа разошлась.

Через мгновение в шатре вновь появился Элла. Он был перепачкан глиной и тяжело дышал. Из глубокой царапины на груди капала кровь, но саксонский предводитель улыбался, опускаясь на бычью шкуру. Он взглянул на Артура, и на широком лице мелькнула слабая тень чувства. Не знаю, что это было. Гордость? Раскаяние? Благодарность?

— Будь по-твоему, — сказал наконец Элла.

— Ты не пожалеешь об этом, Элла, — промолвил Артур. — Верь мне, я прослежу, чтобы твоим людям не чинили обид.

Поднялся полог, вошел сакс с круглым щитом, на котором стояли два длинных рога — у варваров такие в большой цене. Щит поставили между Артуром и Эллой.

Элла поднял кубок и подал Артуру.

— Was Hael! — произнес он и, взяв другой кубок, одним глотком проглотил содержимое. Артур отпил и передал кубок мне. Я пригубил кисловатую бурду и протянул рог Каю, которому пришлось допить остальное.

Элла смотрел на нас и сопел, потом, схватив кинжал, набросился на бычью ляжку, отхватил кусок и протянул Артуру. Второй кусок он отрезал себе и принялся пожирать мясо, отрывая его зубами.

Артур несколько раз откусил и передал мясо мне, а я, в свою очередь, Каю.

Элла по-прежнему смотрел на нас и, когда мы закончили, одобрительно засопел. Я понял, что это какой-то ритуал. Теперь, когда он завершился, Элла смотрел на нас с неожиданным расположением. Он указал рукой на кубки, и слуга, собрав их, вышел вместе со щитом.

— Мы вместе пили пиво и ели мясо, — сказал Элла. — Теперь я принесу клятву, которую ты просишь.

Артур покачал головой.

— Не клянись, просто скажи мне, что будешь соблюдать мир, как мы с тобой порешили.

— Буду соблюдать, — отвечал Элла, — и люди мои тоже.

— Хорошо, — с улыбкой промолвил Артур. — Мир наступил. Да будет проклят тот, кто его нарушит.

Предводитель саксов смотрел недоуменно. Он медленно покачал головой.

— Какой залог ты возьмешь?

— Я не прошу залога, но верю, что ты будешь всеми силами хранить мир, заключенный сегодня нами.

Элла на мгновение задумался, потом тряхнул головой, встал и жестом велел нам следовать за ним. Мы вышли и увидели стоящую под дождем девушку. Ее тонкие плечи укрывала мокрая шкура. Элла объяснил, что это дочь его сестры, ближайшая родственница, которую он, по саксонским обычаям, призван беречь, как зеницу ока.

— Ее зовут Бехрта, — сказал Элла, подзывая племянницу. — Вручаю ее вам. Если я нарушу мир, убейте ее.

Артур медленно покачал головой.

— Я вижу всю искренность твоих намерений. В заложниках нет нужды.

Но предводитель саксов стоял на своем.

— Это не для меня, Wealas, это для них. — Он указал на застывших в ожидании воинов.

— Они должны знать, чем я поручился за этот мир.

Теперь и я понял, в чем дело. Девушка из знатного саксонского рода, со временем она может стать королевой у своих соплеменников. Отдавая ее Артуру, умный вождь, как мог, скреплял заключенный мир.

Артур повернулся к Каю.

— Она едет с нами. Посади ее на мою лошадь.

Кай подошел, ласково взял девушку за руку и повел к лошади.

— Поедешь со мной к Окте? — спросил Артур, вновь поворачиваясь к Элле. — Я хочу и с ним заключить мир на тех же условиях.

— Завтра поедем, — кивнул Элла.

Мы сели на коней и повернули к реке. Проезжая через лагерь, я увидел нагое тело сакса, которого Элла убил во время короткого спора возле палатки. Судя по зарукавному браслету на правой руке, это был один из воевод. Кровь еще бежала из раны в его груди.

Мирддин стоял на дальнем берегу, ожидая нашего возвращения. Когда мы показались на вершине холма, он бегом бросился в воду и встретил нас уже по ту сторону брода.

Артур с радостным воплем спрыгнул на землю и сгреб Мирддина в охапку.

— Я молился за вас до самого этого мига, — сказал Мирддин и, взглянув на девушку, добавил: — Не буду спрашивать, как дела, вижу, что хорошо.

— Так захотел Элла, — промолвил Артур. — Я не желал брать заложников, но он был непреклонен. Сказал, что его люди должны знать цену заключенного мира.

Мирддин покусал губы.

— Умно. Да, понимаю. А если с ней что случится, у него будет повод нарушить мир. Его решенье — обоюдоострый меч.

Они направились к броду и на середине реки вдруг разразились хохотом. Их смех, подхваченный эхом, звенел по всей долине. О, они все очень хорошо продумали, эти двое.

Я смотрел на Артура и Мирддина, которые, обнявшись за плечи и вздымая брызги, шли по воде, и меня разобрал такой же дурацкий гогот. Я рассмеялся вслух. Кай поглядел на меня — и тоже покатился от смеха!

Мы справились! Мы побывали в логове льва и вышли, держа в руке клок его бороды! Бывало ль такое прежде? А главное, удастся ли это во второй раз?

Элла со своими хускарлами прибыл в наш лагерь на заре следующего дня, и мы вместе тронулись на юг вдоль реки Уз. Ехать пришлось медленно, чтобы держаться вровень с пешими саксами. Они боятся и не любят коней. Так что путешествие с самого начала получилось скучным, тем более что Артур решил обойти Лондон стороной.

Зато хоть погода прояснилась. Как и прежде, мы разбили лагерь у брода через реку — на этот раз Стур — и стали ждать Окту. И он пришел, в точности как до того Элла.

Окта пожаловал вместе с родичем Кольгримом, и мы встретили его у брода — вместе с Эллой. Это вызвало некоторое смятение на том берегу, где стояли со своими дружинами Кольгрим и Окта. Я видел, как они соображают: что это значит? Элла перешел на сторону врага? Взят в плен? Но где тогда британское воинство?

Артур дал им время помучиться сомнениями, потом, как и прежде, выехал на середину реки и крикнул:

— Окта! Кольгрим! Я хочу говорить с вами!

Кольгрим посовещался с Октой, и тот ответил:

— Зачем ты приехал?

Он не сводил глаз с Эллы, который стоял среди нас с топором на бедре.

— Хочу заключить мир.

Кольгрим и Окта удивленно переглянулись. И вновь ответил Окта, указывая на Эллу:

— Пусть Элла подойдет, мы будем говорить с ним.

— Элла волен идти, куда пожелает. — Артур простер руку к предводителю саксов, и тот пошел по воде к сородичам.

Некоторое время все трое стояли и разговаривали, то и дело показывая на нас и сильно размахивая руками.

Потом Элла повернулся и сделал нам знак подъехать. Едва выехав на тот берег, Артур спешился и бросил поводья Каю. Саксы смотрели на него с подозрением — не кроется ли за всем этим западня, однако вид британского военачальника, который без оружия смело идет к ним, возбуждал невольное любопытство. Что делает этот безумец?

— Я Артур, — сказал он им, как раньше Элле, — боевой вождь Британии, пришел предложить мир вам и вашим людям.

Кольгрим и Окта уставились сперва на него, потом на Эллу. Они что-то сказали Элле на саксонском наречии. Элла ответил и с улыбкой положил руку Артуру на плечо.

Потом, прежде чем кто-нибудь из нас успел охнуть, он выхватил из-за пояса нож и приставил Артуру к горлу.

Западня! Артур беззащитен. Кольгрим ухватился за кинжал. Окта взмахнул топором и приготовился дать сигнал войску.

Но не успел Окта издать клич — не успели мы с Каем броситься Артуру на выручку, — как Элла опустил кинжал и протянул его Артуру рукояткой вперед. Потом поднял клинок, зажатый Артуром в руке, и приставил к своему сердцу.

Полное изумление было написано на лицах саксов. Кольгрим и Окта смотрели широко раскрытыми глазами, будто только что видели немыслимое чудо. Да, наверное, так оно и было.

В следующий миг все саксы уже говорили одновременно, трогали Артура и молотили его по спине. Своим простым, хоть и страшным жестом Элла достиг большего, чем дал бы целый день уговоров.

— Я думал, мы осиротели, — шепнул я Каю, вытирая лоб. Кай только хмыкнул и закатил глаза.

Глава 3

Итак, мы сели и начали переговоры. Как и Элла, Кольгрим с Октой приняли предложенный мир, после чего приказали нести еду и вино, и мы разделили трапезу — так саксы показывают мирные намерения.

Когда с этим покончили, Кольгрим встал и объявил — по большей части через Окту, который немного владел нашим наречием, — что устраивает пиршество в честь заключенного мира. Я был в ужасе. Пировать с саксами! Ни за что!

Однако пришлось. Артур настоял, Мирддин согласился.

— Надо уважить их доброе намерение, — сказал он. — Вы не умрете, если посидите рядом с саксами за пиршественным столом.

— И все равно, — зловеще проворчал Кай, — я возьму меч.

Артур разрешил нам взять кинжалы, но не мечи, не копья и не щиты.

— Не по-мирному это будет, — сказал он.

Ну так вот, все оказалось не так плохо, как я боялся... а много хуже!

Вообразите! Во-первых, для саксов пир — выложить на стол груды плохо прожаренного мяса и жрать до отвала, бочонками поглощая кислятину, которую они называют пивом. А когда все упьются, наминают мутузить друг дружку. Двое главных силачей выходят на середину, остальные встают кружком и принимаются их науськивать. Главная цель, как я понял, — чтобы один искалечил другого на всю жизнь. Вопли, крики, сопение — все для того, чтобы кинуть собрата в костер.

Когда представление заканчивается, все в изнеможении валятся на пол, и кто-нибудь из их бардов — или скальдов, как это у них зовется, — выходит и заводит преотвратительный вой. Саксы в упоении молотят кулаками по полу, так это им нравится. От воплей, которыми они сопровождают каждое слово, может оглохнуть пень.

Короче, саксонский пир омерзителен сверх всякой меры. Но что взять с варваров?

Я думал, мы вернемся в Каер Мелин. Добившись летней передышки от саксонских набегов — столько, прикинул я, продержится мир,

— было бы естественно уведомить об этом мелких королей и выслушать их ответ. Как Бог свят, я не сомневался: едва владыки Британии услышат о том, что совершил Артур, на наши головы посыплется град упреков.

Заключил мир с саксами? Его сделали предводителем для того, чтобы истребить их проклятый род. А он что? При первой же возможности дарит им захваченные земли.

Итак, я думал, мы вернемся в Каер Мелин и будем ждать, когда разразится буря. Но я ошибся. Мы отправились в Лондон и сели на корабль, держащий путь к северу, к Оркадским островам. Мы — это Артур, Мирддин и я. Пеллеас и Кай повели дружину в Каер Мелин, чтобы там дожидаться Борса.

Делать на корабле было нечего, и я сумел вытянуть из Артура, чего ради он вздумал предложить мир исконным врагам Британии.

— Вот уже более трехсот лет мы воюем с саксами, пиктами, ирландцами и скоттами. Подумай, Бедивер! Ни одно поколение на этом острове не видело мира, — сказал Артур, стоя на палубе и глядя, как вздымается и опадает линия берега.

— Господь с тобой, Артур, да на всей земле ни одно поколение не видело мира!

— Может, и так, — согласился он, — но это не значит, что так должно быть всегда. Я верю, мир возможен, просто кто-то должен начать.

— Ты начал, Медведь. Только не жди, что наши князьки осыплют тебя золотом. Скорее уж сталью.

— Бойню надо остановить. Если мне придется терпеть обиды, что ж, я буду терпеть их с радостью. Но войне пора положить конец. — Он улыбнулся. — Помни, что и наш Спаситель претерпел ради людей.

Я тряхнул головой и взглянул на серые волны, слушая протяжные крики летящих за нами чаек. В том, что говорил Артур, безусловно был смысл. Однако я-то знаю Артура — Господь свидетель! — и не могу поверить, что он так наивен, доверчив и безыскусен.

— Ты мне не веришь? — спросил Артур, чуть помолчав.

И тут-то я все высказал.

— Я верю тебе, Медведь, и, клянусь, молю Бога, чтоб ты оказался прав. Но это так на тебя не похоже. — Я повернулся и увидел, что его голубые глаза устремлены на меня, а в уголках рта притаилась улыбка. — Думаешь, это смешно? Я так не думаю. У меня от страха мурашки бегут по коже. Еще бы! Мы отдали земли нашим заклятым врагам — о чем Вортигерн в славе своей даже не помышлял. И все же мы это сделали, не прося взамен ничего, кроме посулов. Саксонских посулов! — выпалил я и замолк.

— Ты думаешь, я осел. — Голос Артура был тих.

— Бог с тобою, Артур, я знаю, что ты не осел. Вот что меня и тревожит. Ты сам не свой с тех пор, как съездил в Инис Аваллах.

Артур медлил с ответом, глядя вдаль, и лицо его было сурово, как береговые утесы.

— Что случилось с тобой в Инис Аваллахе? — спросил я, не знаю, ответит ли он. В первый миг показалось, что не ответит.

Однако он, постояв, простер руки к далекому берегу и сказал:

— Мне было видение, Бедивер. Я видел землю, напоенную светом. Я видел землю, благословенную Богом, где все люди живут, как братья и родичи. Я видел землю — эту землю, Британию — в мире под управлением Справедливости и Добра. Я видел это и многое другое. И я поклялся воплотить видение в явь, Бедивер. Жизнь моя — жертва Летнему Царству, ибо я — Повелитель Лета.

Что было на это сказать? Видение значит видение. Но так ли его надо воплощать?

Внезапно Артур рассмеялся.

— Так что, может, я и в самом деле осел?

— Видит Бог, Медведь, я не знаю, что мне и думать.

— Я еще кое-что расскажу тебе, ладно? — Он поднял голову к береговым обрывам. — Ты ведь знаешь, север очень далек от юга.

— Прекрасно знаю. Иначе мы не плыли бы на этой дырявой посудине.

Он кивнул и продолжил все тем же шутливым тоном:

— Никто еще не придумал, как сражаться с пиктами и англами на севере и отражать саксонские набеги на юге. Господь свидетель, я не могу быть в двух местах сразу.

— О чем ты?

— Победу надо одержать на севере. Там мы или завоюем, или утратим свою свободу. — Артур прочитал сомнение на моем лице. — Не веришь? Тогда подумай: нашествия всегда начинались на севере. Оттуда лежит кратчайший путь к сердцу Британии. Римляне это поняли, как и невозможность его защитить. — Он указал рукой на извилистый берег. — В этом море десять тысяч заливов и бухт, и в каждой легко укрыться Морским волкам. Им достаточно пристать к берегу, и пикты с радостью их примут.

— Кольгрим и Элла напали с юга, — возразил я.

— Вот как?

— Ты сам знаешь, что так.

— И ты, как все остальные? Думай, Бедивер! Как смогли они атаковать так быстро, так слаженно?

Я оторопело смотрел на Артура.

— Саксония так далеко! Путь по морю очень труден — а они сходят на берег и сразу в бой? Невозможно. Что же они сделали? Думай, Бедивер!

— Думаю, Артур! Что же они сделали?

— Все очень просто! Они высадились на севере и перезимовали, потому что там их дожидались друзья. Они объединились с теми, кто приплыл раньше, скопили за лето корабли, людей и оружие. А уж потом, подготовившись, напали на слабые южные укрепления. — Артур мрачно улыбнулся. — Как я и сказал, самый быстрый, самый верный путь на юг лежит через север.

Да, Артур сказал правду. Я раньше об этом не задумывался, но сразу понял его правоту. Более того, я узнал прежнего Артура, о чем ему и сообщил.

— Ты думаешь, я захотел мира, потому что разучился сражаться? — Он медленно покачал головой. — Я не изменился, мой друг, по крайней мере, настолько.

— Так что мы теперь делаем? Чего сможем добиться на севере мы трое?

— Будем держать совет с королем Лотом Оркадским. У него много кораблей и сильная дружина. Узнаем, захочет ли он меня поддержать.

— Корабли? Кони у тебя есть, теперь корабли понадобились?

— Мне нужно столько кораблей, сколько я смогу раздобыть, — все, что согласится дать Лот. Остальные я намерен построить. Мне нужен флот, как тот, с каким Цезарь приплыл на Остров Могущественного.

— Но мы не можем сражаться на море.

— Еще как можем. Чему надо, научимся. Даже если не придется сражаться на море, нужен способ доставлять людей и коней быстрее, чем сушей. Это слишком медленно, а...

— Знаю, знаю: север очень далек от юга, а ты не можешь быть в двух местах сразу.

Артур улыбнулся и хлопнул меня по спине.

— Молодец! А мне уж стало казаться, что ты тугодум. — Он расправил плечи и потянулся. — Что-то в горле пересохло от долгого разговора. Надо смочить.

Я смотрел, как он идет по палубе, и думал: "А действительно ли я знаю этого человека?". Он обернулся и спросил:

— Ну что, не хочешь?

Не в моих правилах отказываться от кубка, и я поспешил за ним вслед.

Оркады — нагромождение голых скал, торчащих из Северного моря, словно головы и плечи исполинских утопленников. Они покрыты редкой жесткой травой, так что тощим овцам есть что пощипать. Как-то не верится, чтобы тут обитал славный король. Россыпь деревушек язык не повернется назвать королевством. И все же владыки Инисоедд Эрх испокон веков относились к своей земле с неукротимой, но понятной гордостью.

Я гадал, как-то нас тут встретят. Конечно, Лота должно обрадовать предложение дружбы с югом. Его положение и в лучшие-то времена было не слишком завидным — от южных королей его отделяли пикты и англы. Правда, поговаривали, что живет он за счет торговли и дружбы с англами и саксами. Впрочем, не припомню, чтобы кто-нибудь сказал такое Лоту в глаза.

Когда наш корабль подходил к Ллискайту, где над каменистой бухтой высится крепость Лота, тучи набежали на солнце, свет потускнел. Над водой пронесся ветер, и меня передернуло, но, думаю, не только от холода.

От крутого берега навстречу нам отошла лодка. Кормчий окликнул нас и спросил, что нового. Кто-то из корабельщиков ответил, потом Мерлин попросил доставить нас к королю Лоту.

Кормчий охотно согласился, а вот нам пришлось без всякого достоинства переваливаться через борт в лодку. На берегу нас уже встречали.

— Привет вам и Божье благословение, государи мои, если вы пришли с миром, — произнес первый из встречающих.

Он говорил учтиво, но я видел за поясами у них длинные ножи и мечи.

— Храни вас Бог, — отвечал Мирддин, — лишь мира мы и хотим.

— Тогда добро пожаловать. Засвидетельствуете ли вы почтение королю?

— С превеликой охотой. Скажите королю Лоту, что военный предводитель Британии прибыл, чтобы держать с ним совет.

Советник Лота склонил голову набок.

— Значит ты — тот самый Артур, о котором мы слышали?

Мирддин покачал головой и указал на своего юного спутника.

— Вот Артур.

Осторожная заинтересованность на лице советника сменилась недоверчивым изумлением:

— Ты? Ты — Артур?

— Я, — отвечал предводитель.

— Мы проделали долгий путь и устали с дороги, — напомнил Мирддин.

Советник тут же повернулся к нему.

— Прости, Эмрис. Прости, я... — начал он, поскольку понял, кто в таком случае Мирддин.

— Не стоит извинений. Прошу, отведи нас к Лоту.

— Конечно, Эмрис.

Советник повернулся, и нас повели по длинному, вырубленному в скале проходу к каеру, обнесенному каменной стеной и окруженному

зарослями можжевельника. Ворота были открыты, и мы вошли в маленький, чисто убранный двор.

Лот стоял посреди двора, скрестив руки на груди, и смотрел на трех лошадей, привязанных у коновязи. Когда мы вошли, он повернулся к нам, и выражение его лица мгновенно переменилось — не скажу, чтобы в лучшую сторону.

Хотя он тут же раскинул руки и обнял Мирддина, я невольно подумал, что радушие это показное.

— Мирддин, ты хорошо выглядишь. Давно мы с тобой не виделись. Добро пожаловать в гости. — Лот улыбнулся, но глаза его оставались холодными.

— Спасибо, — отвечал Мирддин. — Вижу, Бог тебя не обидел. Ты процветаешь.

Лот кивнул, но не ответил и резко повернулся к Артуру.

— А это может быть только предводитель Артур, о котором все говорят. — Он так же холодно приветствовал Артура, потом взглянул на меня.

— Я Бедивер, — представился я. — Храни тебя господь, король Лот.

— А, Бедивер ап Вледдин из Регеда. Мы и о тебе наслышаны. — Лот испустил натужный смешок. — Не удивляйся. Мы не так отрезаны от мира, как кажется. Думаю, в торговле эти маленькие острова уступают одному Лондону. Мы много слышим и видим то, что ускользает от других.

— И впрямь вы многое знаете, — сказал я, — если слышали даже обо мне.

Покончив с любезностями, Лот вновь перенес внимание на лошадей, объяснив:

— Этих жеребцов прислал мне купец из Монота. Я не вижу в них никакого изъяна, и все же они мне не нравятся. — Король повернулся Артуру. — Может быть, ты покажешь, что я недоглядел.

— Помогу, если сумею, — сказал Артур. Он обошел жеребцов, поглаживая и ощупывая каждого. Я тоже разбираюсь в лошадях, поэтому стал смотреть вместе с ним.

— Эти по бокам — неплохи, хоть и жидковаты в крупе. Они быстроноги, но, впрочем, будут быстро утомляться на бездорожье. Я бы выбрал того, что посредине.

— Этого? По мне, так он хуже всех.

— Он еще молоденький, — ответил Артур, — подрастет, нагуляет силу.

— Посмотри, как он стоит — словно ноги болят, — возразил Лот, проявляя себя куда большим знатоком, чем объявил вначале.

— Дело в подковах, — объяснил Артур. — Думаю, его подковали наспех перед тем, как привезти сюда.

Лот подошел к жеребцу, нагнулся, поднял ему переднюю ногу и осмотрел копыто.

— Верно, — сказал он, отпуская ногу. — Подкова велика, гвозди забиты кое-как. Чудо, что он вообще стоит.

— Прикажи его перековать и увидишь другого жеребца.

— Молодец, предводитель Артур, в конях ты разбираешься, — сказал Лот, внимательно разглядывая Артура. — А как насчет кораблей?

— Я знаю, что на корабле быстрее, нежели верхом, можно домчаться до дальнего берега, где затаился враг. Знаю, что ирландцы и англы приплывают на кораблях, значит, чтобы их остановить, тоже нужны корабли. Знаю, что оркадские мастера строят самые быстрые корабли на Острове Могущественного. — Артур помолчал и пожал плечами., — Больше, признаюсь, я не знаю о них ничего. Вот почему я здесь.

Лот, сузив глаза, смотрел на Артура, словно пытаясь заглянуть в глубь сказанного. Видимо, удовлетворившись, король указал рукой на свои палаты.

— Идем, предводитель Артур. Думаю, нам надо поговорить.

Глава 4

С римских времен кораблей в Муир Гуидане не строят, — сказал Артур, — но верфи сохранились — я видел их на Фиортском заливе возле Каер Эдина. Рыбаки зимой держат там свои лодки и время от времени строят новые.

Лот в глубокой задумчивости кивнул.

— Если все так, как ты говоришь, можно справиться. — Он надолго замолчал. — Есть рядом хороший лес?

— Столько, что можно построить десять тысяч ладей, и еще останется.

— Моим мастерам надо будет вернуться к зиме, чтобы чинить мои собственные корабли.

— Охотно позабочусь об этом. Что ты сказал?

— Я сказал, начинай подыскивать кормчих, и у Британии скоро вновь будет флот.

Предводитель, сияя, испустил ликующий вопль, и обычно ледяной Лот оттаял в лучах Артуровой радости. Он протянул руку к Мирддину, словно прося того благословить их с Артуром союз. Мирддин в качестве одобрения похлопал Лота по спине и сказал:

— Единение сильных властителей будет к поражению врага. Хвала Щедрому Богу!

Лот велел кравчим нести вино и подавать трапезу, хотя небо на западе еще не погасло. Здесь, на севере, солнце заходит поздно, а в середине лета и вовсе не заходит всю ночь!

Мы выпили и заговорили о том, как и где можно с большим толком использовать корабли. Я заметил, что Мирддин отставил кубок, встал и удалился. Я немного подождал и вышел вслед за ним.

Он стоял посреди двора, глядя в огромное северное небо.

— Что не так, Мирддин? — спросил я, подойдя к нему.

Он отвечал, не спуская глаз с безоблачного янтарного свода.

— Артур получил свои корабли — или скоро получит, Лот — наш союзник, что может быть не так?

— Ты не доверяешь Лоту. Почему? — Я пустил стрелу наугад, но неожиданно попал в цель.

Мирддин перестал изучать небеса и перевел на меня все тот же пристальный взгляд.

— Я его не знаю. Трудно полностью доверять тому, кого не знаешь.

Ответ прозвучал убедительно, однако я хорошо изучил Мирддина. За этим крылось что-то еще.

— Он уже доставлял тебе неприятности, — снова наугад попробовал я.

— Неприятности? — Мирддин направился к воротам крепости — они стояли открытыми. Я пошел рядом. — Нет, но он часто меня озадачивал. Ты, наверное, слышал, что меня хотели провозгласить Верховным королем. Да, очень немногие, но среди них Лот. Однако если у остальных были на то какие-то причины, то у него — нет... Я тогда очень удивился и удивляюсь до сего дня.

— Ты подозреваешь измену?

— Подозреваю ли... — Мы прошли в ворота и направились к морю. На галечном берегу Мирддин остановился и стал смотреть в сумеречную даль. Волны плескались о камни, пахло солью и гниющими водорослями. Мы довольно долго стояли рядом, потом Мирддин перевел на меня свой золотистый взгляд.

— Ты малый толковый, — сказал он. — Что думаешь о Лоте? Доверяешь ли ему ты?

Теперь наступил мой черед медлить с ответом. Доверяю ли я Лоту? Что я о нем думаю? Я, стараясь быть честным, мысленно взвесил немногочисленные свидетельства за и против.

— Ну?

— Мне кажется, — медленно начал я, — король Лот не привык, чтобы людям с ним было хорошо. Вероятно, его терпят и наверняка слушаются — он как-никак король. Однако не любят. Возможно, у него совсем нет друзей.

Мирддин кивнул.

— И почему, как ты думаешь?

Ну, живя на дальних островах, отрезанных от остального мира морем и безлюдными северными пустошами, трудно поддерживать дружбу со знатными южными семействами. По этой-то, да и по другим причинам южные владыки к северянам всегда относились с предубеждением: они-де глупы, грубы и невежественны. Немногим лучше пиктов, а то, может быть, и хуже.

Судя по Лоту и его людям, это всего лишь пустые предрассудки, и здешние обитатели просто не похожи на других. Да, несмотря на все отличия, они не менее учтивы и образованны, чем любой южный владыка и его свита. Однако жизнь на голой, окруженной морем скале воспитывает суровость, редкие встречи с южными соседями — осторожность и резкость. Если во всем искать скрытое оскорбление, непременно его найдешь.

Все это я подумал и высказал Мирддину.

— У короля Лота нет друзей, — заключил я, — потому что он всех подозревает в злом умысле. Нет, им движет не коварство, а мнительность.

— Да, мнительность. И еще кое-что: гордость.

— Мнительность и гордость, — сказал я, — две собаки, которым плохо лежится рядом.

— Верно, — кивнул Мирддин. — И обеих лучше не злить.

Ну вот, подумал я, теперь ясно, что тревожило Мирддина.

— Однако беспокоит меня не это, — промолвил он.

— Не это? — Всегда он такой. Только думаешь, что расколол крепкий орешек, как он вытаскивает из кармана новый, еще крепче. — А что же?

— По правде сказать, Бедивер, это имеет малое касательство к Лоту и все же имеет самое прямое к нему касательство.

Вот это тоже его особенность: напускать таинственность. Мирддин обожает загадки и парадоксы.

— Мало, много, — кисло заметил я, — так мы и к утру не закончим.

— Это отец Лота — точнее, жена его отца.

— Мать Лота, ты хочешь сказать?

— Разве я так говорил? Нет, я сказал, жена отца Лота. Король Лот-старший был женат дважды. Первый раз — на матери Лота, и она умерла. Второй раз Лот женился на женщине по имени Моргана.

— Говори яснее, Мирддин. Кто и что для нас эта Моргана?

И впрямь, сколько мы знакомы, это имя не разу не соскользнуло с его уст. Впрочем, про Мирддина многое неведомо.

Вместо ответа Мирддин спросил:

— Знаешь, почему эти острова прозвали Инисоедд Эрх — Острова страха?

Я оглядел неприютные скалы и серую крепость над морем. Оркады — дикое и сиротливое место. Вполне понятная причина для такого названия. Об этом я и сказал Мирддину.

— Нет. Это из-за нее, Морганы, Царицы воздуха и мрака.

Меня вообще-то нелегко испугать, но я не люблю, когда поминают лукавого, даже в шутку. Когда Мирддин произнес это имя, по коже пробежал холодок. Дуло с моря, но волосы на моей голове зашевелились совсем по другой причине.

— Ты ее знаешь?

— Да, но лучше бы мне ее не знать!

Это было произнесено с таким жаром, что я опешил. И еще я услышал в голосе Мирддина то, чего не слышал раньше: страх. Великий Эмрис боится Морганы, уж кто там она есть.

— Мирддин, — спросил я тихо, — кто она тебе?

Он резко повернул голову и вперил взор в меня. Лицо его кривила гримаса, глаза излучали боль.

— Она — моя смерть!

На следующий день принялись решать, как проще переправить мастеров на Фиортский залив. Артур и Лот сидели бок о бок в королевских покоях или расхаживали по крепости, целиком поглощенные своими замыслами и стратегиями. Видно было, что они крепко сдружились; между тем Мирддин час от часу становился все мрачнее.

Мне, глядя на него, тоже сделалось не по себе. Я видел, как он бродит на ветру по голым холмам или в мрачной задумчивости сидит на скале над морем. Он редко говорил в нашем обществе, ограничиваясь короткими ответами.

Артур словно не замечал этого. Но замечал я.

Дни проходили в вынужденном безделье. Время тяжко давило на мои плечи, мне не терпелось вернуться в Каер Мелин. Там у меня уйма дел — надо учить воинов, объезжать коней, запасать провиант и, не забывайте, умиротворять разгневанных королей. Наверняка Пеллеас и Кай сбиваются с ног, пока я тут изнываю от скуки.

С каждым днем я все больше мечтал хоть о каком-нибудь занятии. Наконец мое желание исполнилось, и я тут же об этом пожалел.

Ничто не предвещало беды. Как-то утром на заре вдали показался корабль. Он направлялся в бухту. В королевских палатах засуетились, кто-то отправился на берег. Не успел корабль бросить якорь, как пришла весть: ирландцы высадились и продвигаются вглубь суши, чтобы соединиться с пиктами.

Услышав это, я бросился к Лоту — они с Артуром как раз заканчивали дела — и едва не наступил на пятки королевскому советнику, объявившему:

— Государь Лот, вернулся Гвальхмаи с тревожным известием: множество Морских волков высадились на берег и пробиваются дальше. Пикты на их стороне.

— Где они? — спросил Артур.

— В заливе Превин.

Я оторопел: это совсем близко от моего родного Регеда.

— На Каер Трифан напали? — спросил я, но никто мне не ответил.

— Что с Гвальхавадом? — спросил Лот.

В этот самый миг распахнулась дверь, и поспешно вошел молодой человек в развевающемся сине-зеленом плаще. Черные волосы и горящий взор говорили о родстве с Лотом. Серебряная гривна на шее свидетельствовала о благородном рождении.

— Гвальхмаи! — вскричал Лот. — Где Гвальхавад?

— Он вместе с нашим отрядом отправился вслед ирландцам — проследить, куда они двинутся. Не бойся, он обещал держаться на расстоянии.

На лице Лота проступило облегчение: так волноваться может только отец о любимом сыне. Через мгновение догадка подтвердилась. Лот повернулся к Артуру и сказал:

— Предводитель Артур, познакомься с моим сыном Гвальхмаи, он только что вернулся из Манау, с которым мы торгуем.

Юноша — мой или Артура однолетка — приветственно склонил голову.

— Предводитель Британии, — сказал он, — я давно стремился тебя увидеть, хотя и не ожидал, что могу встретить здесь.

— Привет тебе, принц Гвальхмаи. Что еще ты можешь рассказать нам об этом вторжении?

— Ирландцы вошли в залив Иревин и двинулись вверх по реке. Мы насчитали тридцать ладей. Похоже, они собирают силы. Думаю, кого- то поджидают.

— Род Тара начал войну, — сказал Мирддин, выступая из тени очага. — Они ждут, когда подтянутся другие племена.

— Они не нападут до летнего солнцеворота. У нас еще есть время, — молвил Артур.

— Не так много, — заметил я.

До середины лета оставалось менее месяца.

Артур повернулся к королю.

— Государь Лот, мне понадобятся твои корабли раньше, чем я думал.

— Они твои, — отвечал Лот, — как и моя дружина.

— Распоряжайся мной, предводитель Артур, — сказал Гвальхмаи.

— Мой корабль готов и ждет в гавани.

— Коли так, отплывем на заре.

Мы надеялись схватиться с ирландцами до того, как к ним подойдет подкрепление, да вышло не по-нашему. Из Каер Мелина Артур сразу разослал гонцов к британским королям, созывая их дружины. Его кимброги, ясное дело, собрались молниеносно, их Артур отправил вместе с большей частью коней под предводительством Кая, Пеллеаса и Меурига. Другие короли медлили.

Бог им судья, они сердились на Артура за мир с Эллой, Октой и Кольгрнмом и в отместку не торопились с помощью. К тому же им не хотелось защищать север силами своих воинов. Кому нужны эти вересковые пустоши да болотные кочки! Пусть достаются ирландцам и пиктам — так они думали.

В конце концов им все равно пришлось сдержать слово. Итак, через четыре дня после летнего солнцеворота мы собрались на заре на берегу Абертафф возле Каер Дидда — люди с конями, припасами и вооружением. С нами были три короля: Идрис, Бедегран и Маглос.

Старый епископ Гвителин и его прославленный ученик Тейло отслужили мессу. Из ближайшего монастыря пришел дать свое благословение чтимый подвижник Иллтид. Старец укрепил нас чтением Священного Писания и поручил защите Господа Иисуса. Потом мы все преклонили колени прямо на прибрежном песке, под плеск прибоя и звуки чаек. Мы стояли на коленях, все как один, и молились Всемогущему Богу о скором плаванье и еще более скорой победе.

Закончив молитву, все встали и запели хвалебную песнь Спасителю Богу. А я скажу вам, нет ничего красивей, чем пение кимров. Нас было три тысячи человек, и громкий же глас летел к Престолу Всевышнего!

И вот, когда солнце поднялось над холмами за Хабренским заливом и первые алые лучи протянулись над водой, мы погрузились на корабли и отплыли на север. Общим счетом сорок пять ладей — по большей части принадлежащих королю Лоту, но и Артур сумел раздобыть еще несколько. Такого флота Остров Могущественного не видел с римских времен! А ведь первый корабль самого Артура еще даже не заложили!

Сорок пять кораблей! Господи Иисусе, вот это было зрелище!

Глава 5

Под вечер мы вошли в Иревинский залив и разбили лагерь на берегу. Больших костров не разводили, по холмам вокруг бухты расставили дозорных на случай, если где-то поблизости затаились ирландцы. Однако ночь прошла спокойно.

На заре следующего дня двинулись вперед на соединение с Каем и кимброгами. Встречу назначили в месте, которое я хорошо знал: у брода, где сливаются, сбегая с гор на равнину, реки Иревин и Глейн.

Селений в этих краях нет — жители давным-давно перебрались отсюда, спасаясь от постоянных набегов. Мы выстроились в две колонны по римскому образцу: впереди ала — конница, за ней пехота, дальше обоз. Поскольку мы прибыли на корабле, то смогли взять лишь четыре воза и сто лошадей — много меньше, чем хотелось бы. Однако мы рассчитывали через день-два встретить Кая, а до тех пор продержаться.

Только подойдя к Глейну, мы осознали свою ошибку.

— Их, наверное, тысяч десять, — прошептал я.

Мы с Артуром выехали на гребень холма. Под нами в сгущающихся сумерках лежала долина Иревина. Мы отправились на разведку — и не зря! Вражеский стан расползался темным пятном в две стороны от брода. Дым от бесчисленных костров застилал небо.

— Ни разу не видел столько ирландцев сразу, — продолжал я. — Не думал, что их во всей Ирландии наберется так много.

— Здесь не одни ирландцы. — Артур, сощурясь, всматривался вдаль. — Смотри, видишь, два лагеря, здесь и здесь? — Он указал на скопление людей слева. — Костры там больше и расположены по кругу. А здесь, — он указал на другое пятно, — костры меньше и разбросаны в беспорядке; это ирландцы.

— А кто другие? Саксы?

Саксы часто ставят лагерь кольцом вокруг большого костра.

— Англы, — отвечал Артур.

— Англы, саксы, какая разница? Все одно, варвары.

— Да, — мрачно усмехнулся Артур, — все они варвары. Но, будь это саксы, я бы знал, что Элла и Кольгрим нарушили мир.

— Слабое утешение, — заметил я. — Что будем делать, Медведь? Они встали там, где нам завтра встречаться с Каем.

— Встретимся с ним южнее.

— Что они там делают внизу?

— Ждут.

— Сам вижу. Ответь мне, высокий предводитель, чего они, по-твоему, ждут?

Артур легонько тряхнул головой.

— Не знаю, и это меня тревожит.

— Предложишь им мир?

— Да. Зачем сражаться за мир, если можно достичь его без кровопролития?

— Может быть, ты прав, Артос, — согласился я. — Молюсь, чтоб это было так. Но не думаю, что они сложат оружие и отплывут с миром. Они здесь, чтобы сражаться, и вряд ли отступят от задуманного.

— Боюсь, ты прав. — Артур поднял поводья и развернул скакуна.

— Едем, расскажем Мирддину, что видели.

Наш лагерь был разбит всего в двух долинах от вражеского. Смеркалось, в ложбине было уже темно, хотя небо на западе еще догорало. Артур созвал королей в свой шатер и отдал приказ немедленно гасить костры.

Мирддин ждал подле палатки Артура и подержал поводья, когда мы спешивались.

— Ну, как вам понравилось?

— Ты не предупредил, что их будет так много, — беспечно отвечал Артур, словно говорил о встреченном по дороге стаде овец.

— Сколько их? — спросил Мирддин, склоняя голову набок.

— Десять тысяч, — отвечал Артур.

— Точно? — удивился Эмрис.

— Я сам их пересчитал, — заверил я. — Всех до одного.

Мирддин медленно покачал головой.

— Так не должно было начаться. Я видел иначе.

— Неважно, — ответил Артур. — Нам же лучше.

В этот самый миг неспешно подошел Идрис, за ним показался Маглос.

— Будем держать совет в моем шатре, — сказал Артур, — только подождем Бедеграна.

Двое королей вошли в палатку, и Артур повернулся к Рису, своему арфисту и кравчему.

— Пусть принесут еду и пиво.

В шатре уже зажгли лампы. Красноватые отблески падали на грубую доску, служащую столом совета. На ней же стояли кубки, пока пустые. Идрис и Маглос сели один напротив другого, опершись локтями о стол.

— Что-то увидели? — спросил Идрис, когда я опустился на скамью подле него.

— Я видел долину Превина, — отвечал я. — Занятное зрелище.

Король с сомнением взглянул на меня, потом пожал плечами. "Лучше камень спрашивать". Он отвернулся и вновь заговорил с Маглосом.

Я с симпатией отношусь к Идрису — во всяком случае, сумел преодолеть прежнюю неприязнь. Он хорошо обращается со своими воинами, те платят ему уважением. Жаль, что он поначалу встал на сторону Морканта и Цердика. Впрочем, он в этом раскаялся, поэтому и решил отправиться с нами. Он всячески стремился загладить свою вину и потому сражался за Артура с таким же пылом, как прежде против него.

Он был крепок, но худощав, волосы и усы носил длинные, по древнему кельтскому обычаю, и, хотя в жизни не переступал церковного порога, выучился читать у эборакских монахов.

Маглос, напротив, был почти такой же коренастый, как Кай, хотя далеко не такой рослый. На коне он сидел, как пень. Однако этот пень пустил глубокие корни. Маглос ап Морганог из древнего народа думнониев обладал спокойной уверенностью своих соплеменников, проистекающей от давней привычки к влиянию и богатству, но без их упрямой гордыни. К тому же он всегда был в добром расположении духа.

Нам впервые предстояло сражаться бок о бок, и я не знал, так ли легко они подчинятся Артуру, как вручили ему свои дружины. Что ж, увидим.

Приподнялся полог, вошли Артур, Гвальхмаи, Бедегран и Мирд- дин. Предводитель нес в руке кувшин с пивом. Он своею рукой налил кубки каждому из собравшихся и лишь после этого сел. Мирддин остался стоять за спиной Артура. Гвальхмаи опустился по левую руку от предводителя (по правую сидел я), Бедегран — напротив меня.

Артур поднял кубок и выпил одним махом, наполнил снова и оставил стоять.

— Мы не можем встретить Кая и Меурига у брода через Глейн, — сказал он. — Долина заполнена ирландцами и англами.

— Англами? — Гвальхмаи в изумлении поставил кубок на стол.

— Они здесь, — подтвердил я. — В великом множестве.

— Сколько их? — спросил Идрис.

— Десять тысяч.

Слова повисли в тишине. Короли силились представить такую тьму людей. Артур дал им переварить услышанное, прежде чем продолжил.

— Я предложу им мир. Будем молиться, чтобы они согласились.

— А если нет?

— Если они останутся глухи к словам мира, то, может быть, их убедит британская сталь.

Все замолчали, прикидывая наши шансы остаться в живых при таком численном превосходстве противника.

— Конечно, — продолжал Артур, — Кай не хотел бы пропустить такую славную битву.

Маглос рассмеялся.

— Думаю, не он один.

— Поэтому завтра вы поскачете на юг встречать кимброгов и Кая. Мы с Бедивером возьмем ивовые ветви и направимся в лагерь ирландцев и англов.

Я мысленно поблагодарил его за эту особую честь.

— А если они выйдут из долины? — спросил Бедегран.

— Мы их остановим.

— Мы не можем с ними биться, — настаивал Бедегран. — Нас; слишком мало.

— И все же их надо остановить, — спокойно ответил Артур.

Бедегран открыл рот, чтобы снова возразить, но передумал и молча отхлебнул пива.

Артур обвел глазами собравшихся — кто еще не согласен. Все молчали, и он продолжил:

— Кай должен подоспеть в ближайшие дни. Он едет по римской дороге через Каер Лиал, что у Стены. Мы поскачем на юг и восток, чтобы встретить его у конца дороги.

— Со всем уважением, предводитель Артур, — Идрис прочистил горло, — не следует ли нам подождать остальных? Десять тысяч — это больше, чем трое на одного нашего. Я буду сражаться спокойнее, зная, что за моей спиной больше воинов.

— Скоро подойдут брат и отец с оркадской дружиной, — вставил Гвальхмаи.

— Сколько у них воинов? Триста? — с надеждой спросил Идрис.

— Пятьдесят...

— Пятьдесят! И все? — задохнулся Идрис и негодующе обратился к Артуру: — Пятьдесят...

— Успокойся, Идрис, — произнес Маглос. — Считай себя счастливцем. Чем меньше королей, тем больше добычи каждому.

Идрис ожег его гневным взглядом.

— Так ли ты запоешь, когда во время сечи на твоей руке повиснет десяток варваров? Они изрубят нас на постромки.

— Где твоя доблесть? — Маглос поднял кубок и воскликнул: — Впереди у нас бой, так покроем себя славой! — Он залпом допил пиво и утер рукавом усы.

— Молите Бога, чтобы битвы удалось избежать, — промолвил, вставая, Артур. — Молитесь все о торжестве мира.

На следующий день, когда наши товарищи сворачивали лагерь, мы с Артуром сели на коней и поскакали во вражеский стан. На берегу реки остановились нарезать ивовых ветвей.

Я выбирал побольше и позаметнее, хотя не очень надеялся вернуться живым. Переехав реку, мы направились к неприятелю. Наше перемещение не осталось незамеченным, так что на въезде во вражеский стан нас встречали несколько предводителей ирландцев и англов. Они хохотали и глумились над нами, но сразу не убили. Спасибо и на том!

— Я Артур, военный вождь Британии, — сказал им Артур, — и хочу говорить с вашим бретвальдой.

Услышав слово, которым варвары называют военного предводителя, англы переглянулись, и один заговорил:

— Я Бальдульф, — начал он, сильно коверкая нашу речь. — Чего вам надо?

— Мира, — отвечал Артур, — который я обещаю вам с радостью.

Бальдульф что-то тихо сказал своему советнику, тот так же тихо ответил. Ирландцы из племени, которое зовется скотты, сильно нахмурились, но промолчали.

— Какие твои условия? — спросил Бальдульф.

— Ты должен покинуть эти земли. Поскольку ты не успел никому причинить вреда, я прослежу, чтобы тебе тоже не чинили обид. Но ты должен уйти немедленно.

И вновь Бальдульф посовещался со своими воеводами, потом повернулся к нам. Лицо его кривила усмешка.

— А если мы не уйдем?

— Тогда погибнете. Я обещал Богу мир в этой стране.

— Так убей нас, если сумеешь, — храбро отвечал Бальдульф. — Может, это ты погибнешь вместе со своим Богом.

— Ручаюсь тебе, словом или мечом, но мир воцарится в Британии. Сегодня я дарю тебе жизнь, завтра ее отниму. Выбирай сам. — С этими словами Артур поворотил коня, и мы поскакали назад в лагерь.

Все было готово, ждали только нашего возвращения. Артур выбрал дозорных — следить за вражеским лагерем, и мы двинулись на восток, навстречу Каю.

Солнце поднялось уже высоко, но ветер с моря нагнал облака, пошел дождь, и к полудню земля под ногами превратилась в мокрую грязь. Фуры застревали, их то и дело приходилось вытаскивать. Мы продвигались еле-еле.

Это должно было бы послужить нам предостережением.

Однако мы почуяли беду, лишь когда завидели одного из дозорных: он мчался во весь опор на взмыленном коне. Мы с Артуром ехали впереди, и он, обогнав колонну, устремился прямиком к нам.

— Они двинулись, — задыхаясь, выговорил он.

Артур остановил коня.

— В какую сторону?

— Вверх по долине — на восток...

На миг Артур замер, воскрешая в памяти облик долины. В следующее мгновение он уже весь был действие.

— Бедивер! — крикнул он, разворачивая коня. — За мной!

— Куда ты, Артур?

— Если они выйдут из долины, мы погибли!

Я кричал ему вслед, но он не слышал. Через мгновение я уже скакал вдоль колонн, разворачивая воинов обратно. Погонщикам в самом конце я закричал:

— К оружию! Бросайте фуры!

Появились Бедегран и Идрис.

— Варвары двинулись! Вооружайте своих людей.

— Мы не можем с ними биться! — Бедегран смотрел на меня, как на помешанного.

— Не понимаю, зачем... — начал Идрис.

— Вооружайте людей и за нами! — крикнул я и поскакал предупредить Маглоса и Гвальхмаи, прежде чем устремиться вдогонку Артуру, уже исчезнувшему за гребнем холма. Мирддин был с ним.

Когда я догнал их, они смотрели на долину Иревина — много восточнее того места, откуда мы смотрели вчера. Ирландцев и англов видно не было.

— Все как я и надеялся, — говорил Артур. — Они движутся медленнее нас. Мы успели.

Долина сужалась, переходя в узкую лощину, и я сразу понял, что задумал Артур. Если враг пойдет вдоль реки, ему предстоит вступить в ущелье, где будем поджидать мы. Тогда их численное превосходство окажется бесполезным, потому что нас нельзя будет взять в кольцо.

— Затаимся у реки или будем дожидаться в холмах? — спросил я.

— И там, и там, — отвечал Артур. — Пешие пусть станут здесь. Конных разместим там и вон там... — Он указал на крутые склоны по обе стороны реки, — и они бросятся в бой, если нам попытаются зайти в тыл.

Предводитель повернулся к Мирддину.

— Поддержишь нас?

Мирддин кивнул, его золотистые глаза были темны.

— Зачем спрашивать? Я поддержу вас силою Троицы. — Он обвел глазами небо на востоке и южные холмы. — Погода за нас, — отметил он. — Когда кончится дождь, поднимется туман. Если они будут идти медленно, дымка нас скроет.

Так и получилось. Дождь с запада прекратился, но на востоке, за нашими спинами, уже клубился над рекой густой влажный туман; с юга ползли тяжелые низкие тучи. Потянуло холодным ветром.

Подоспели первые всадники. Я поставил Идриса и Маглоса с пятьюдесятью конниками по дальнюю сторону долины, а сам с Гвальхмай и другими пятьюдесятью остался по эту. Артур и Бедегран расставляли пехотинцев в лощине.

Дымка, не дымка, но когда я чуть позже взглянул вниз, их уже не было видно. Девятьсот человек исчезли в мгновение ока. Наступила неестественная тишина, только клубами наплывало с востока марево.

Укрытый за гребнем холма, я закрыл глаза и стал молиться Спасителю Богу — как всегда перед сражением. Это помогает мне собраться и наполняет сердце отвагой.

Немного времени спустя кто-то тронул меня за плечо, и Гвальхмаи шепнул в самое ухо:

— Они идут.

Плашмя, прижимаясь лицом к земле, так что ноздри ощущали запах осоки, я подполз и заглянул за гребень. Передовые отряды противника входили с запада в лощину. Они шли беспечно, растянувшись толпой, то более плотной — видимо, возле вождей, то более редкой. Шли медленно, впереди ирландцы, за ними англы. Пиктов я не видел, и это меня удивило.

— Как же они неосторожны, — шепнул Гвальхмаи. В голосе его звучало презрение к вражеской глупости.

— Но их так много, — напомнил я.

Он улыбнулся, в тумане блеснули его белые зубы:

— Тем больше нам славы, друг Бедивер.

— Слушай!

По долине раскатился могучий гул — это Рис поднял охотничий рог Артура, подавая сигнал к атаке. А вот и сам Артур вынырнул из речного тумана и устремился на ошеломленных врагов. Вдоль всей реки вставали наши люди. Их крики неслись к холмам и эхом прокатывались по лощине.

Варварское войско пришло в смятение. Передовые обратились в бегство, задние продолжали напирать. Бритты ринулись вперед вслед за Артуром. Он был на белом коне, чтобы его было видно в тумане, и устремился на врага, как ястреб на добычу. Видя, как он бесстрашно врубился в сплошную стену врагов, Гвальхмаи аж задохнулся.

— Он всегда такой храбрый?

— Всегда.

— Впервые такое вижу. Есть ли ему равные?

Я рассмеялся.

— Нет. В бою он медведь, огромный дикий медведь. Никто не сравнится с ним отвагой и силой.

Гвальхмаи покачал головой.

— Мы слышали, что он доблестный воин, но это... — Он замолк, не находя слов.

— Учти, — предупредил я, — он ждет этого от всех, кто идет за ним.

— Я пойду за ним, куда угодно, — торжественно поклялся Гвальхмаи.

Я рукой в перчатке хлопнул королевича по спине.

— Что ж, Гвальхмаи ап Лот, сегодня тебе выпал счастливый случай показать свою доблесть.

С этими словами я встал, надел боевой шлем и обернулся. Мои люди уже сидели в седлах. Я вскочил на коня, сжал длинное копье и подал сигнал. Мы въехали на гребень холма и остановились, готовые устремиться вниз.

Ждать долго не пришлось. Передовые англы уже разгадали замысел Артура и бежали вверх по склону в надежде окружить кимров. Внизу продолжалась сеча. Пока никто из варваров не сумел перейти реку и напасть на Артура с фланга.

Я поднял копье к небесам. "За Бога и Британию!" — вскричал я, и сотня глоток подхватила мой крик. И вот я уже лечу с холма, плащ развевается за спиной, острие копья со свистом рассекает воздух.

Так неосторожны были англы, что не видели нас, пока мы не врезались в их ряды. Передовые варвары полегли, как спелые колосья под серпом. Мы с разгону оказались в самой гуще варваров, которая, впрочем, стремительно рассеивалась.

Мы снова выстроились в боевой порядок, во весь опор взлетели обратно на гребень, развернулись и опять понеслись на врага. Англы при виде этого бросились врассыпную — они бежали, падали, катились по склону, вскакивали и бежали снова. Мы гнали их перед собой, как овец на бойню. Они даже не отбивались.

Я натянул поводья и собрал вокруг себя своих конников.

— Пусть бегут! Пусть бегут! Скачем на подмогу Артуру!

Я указал копьем вниз по склону, где кипела сеча. Ирландцы только за счет численного перевеса сумели остановить наших. Мы могли налететь сбоку, рассечь ирландцев надвое и сдержать англов, лишив их возможности вступить в бой.

Да, Артур хорошо выбрал место для битвы. Земля помогала нам и мешала врагам; превосходящая численность не давала им ни малейшего преимущества.

Взяв копье наперевес, я развернул коня и рванул вперед. Рядом раздался пронзительный боевой клич, и мимо меня пронесся Гвальхмаи, его лицо светилось исступлением битвы. Я хлестнул коня, поровнялся с ним, и мы поскакали вместе. Земля тряслась от конского бега. Копыта выбивали барабанную дробь.

Вниз и вниз мы летели, словно орлы с высот, быстрее ветра. Ирландцы, заслышав грохот, выставили круглые щиты, но где им было заслониться от бури!

Шум нашей сшибки прокатился по долине, словно тысяча молотов разом обрушилась на тысячу наковален. Блеснула сталь. Раздались крики. Всколыхнулся воздух. Я вновь и вновь разил копьем, расчищая себе дорогу.

Гвальхмаи скакал по правую руку, разя без передышки. Вместе мы пробивались в самую гущу сечи, туда, где взлетал на дыбы белый конь Артура. Все, кто попадался нам на пути, падали под ударами копья или под страшными копытами обученных боевых лошадей.

Хотите, я расскажу вам, что значит сражаться верхом?

Ты ощущаешь под собой могучий сгусток энергии, конские бока ритмично вздымаются и опадают в такт бегу. Сила скакуна становится твоей силой, она поднимается в тебе и выплескивается в копье, которое ты сжимаешь в руке. Крепкое ясеневое древко становится несокрушимым, ярое стальное острие пронзает все на своем пути: дерево, кожу, кость.

Когда ты устремляешься в атаку, враг кажется сплошной безликой стеной. При твоем приближении она дробится и оседает назад. Потом ты видишь отдельные бревна — людей — в тот миг, когда они валятся на землю. В какое-то страшное мгновение тебе предстают их выкаченные глаза и разверстые в крике рты. Но вот они повержены, и ты свободен.

Сквозь тебя словно прокатывается морская волна. В ушах грохочет битва, глаза застилает туман. Ты видишь блеск стали. Ты видишь наконечник своего копья, словно светящуюся точку, словно головню в ночь Бельтана, — он разит и разит.

Ты ощущаешь густую, соленую сладость крови. Ты сильнее и больше, чем можешь вообразить. Ты наполняешь собой весь этот земной мир. Ты могуч. Ты неуязвим. Ты — Божий воин, тебя направляет Его десница. Мир Его изливается из твоего сердца, как из колодца.

Все это и еще многое другое ощутил я, когда метеором летел на помощь Артуру. Ирландцы падали передо мной и больше не поднимались.

— Артур! — вскричал я, раскидывая последних врагов, которые еще преграждали мне дорогу.

— Славно, Бедивер! — отвечал он.

Здесь, в самой свалке, с копьем было не развернуться. Артур рубил мечом, рука его вздымалась и падала. Я вставил копье в петлю под ногой, вытащил меч, одновременно снимая со спины щит, и ринулся в бой.

Повсюду Кимры теснили врагов. Да, неприятель отступал, но до чего же медленно! Мы напирали — было ощущение, что брели против течения. И вдруг в один миг прилив сменился отливом, увлекая нас за собой.

Я взглянул на противоположный склон лощины, пытаясь понять, отчего это, и увидел, что англы пытаются прорваться по другому берегу реки, но на них скачут с холма Идрис и Маглос. Атака была отбита, не успев толком начаться.

Видя, как гаснет последняя надежда, ирландцы обратились в бегство.

— Они бегут! — вскричал Артур. — За мной!

Он поднял меч, и его боевой возглас потонул в крике бегущих ирландцев. Белый конь взял с места в карьер, и мы устремились в погоню.

Мы преследовали их до самого брода через Глейн. Здесь, в широкой и гладкой долине, англы прекратили бегство, чтобы снова дать бой.

Мы остановились чуть поодаль — осмотреть диспозицию и перевести дух. Короли подъехали к Артуру посовещаться.

— Они думают здесь нас одолеть, — заметил Артур.

— И скорее всего одолеют, — ответил Идрис. — Глядите, насколько растянулись передовые ряды. Они легко возьмут нас в кольцо.

Кому как, а мне надоели эти малодушные сомнения.

— Если это смелость, Идрис, — сказал я, — ты показываешь ее весьма необычным способом.

Гвальхмаи хохотнул, Идрис стиснул зубы, но ничего не ответил.

— Мы ударим сюда, в центр, — сказал Артур, который все это время внимательно обозревал вражеские ряды. Он указал туда, где враги стояли плотнее всего. — Англы воюют, как саксы, но еще больше боятся лошадей. Так что ала оттеснит их за брод и рассечет надвое. Когда это произойдет, фланги начнут сходиться, чтобы заполнить брешь.

— И окружат нас. — На этот раз опасения высказал Маглос.

— Да, — спокойно отвечал Артур, — и наши пехотинцы нападут на них сзади.

— Но мы-то будем в ловушке, — настаивал Бедегран.

— В ловушке должна быть приманка, — вмешался Гвальхмаи, избавляя меня от необходимости отвечать, — иначе крыса в нее не полезет.

— Мне это не по душе, — засопел Идрис. — Слишком опрометчиво.

Я повернулся к нему.

— Они боятся коней! Разве ты не видел, как они дают стрекоча при одном виде лошади? К тому времени как они возьмут нас в кольцо, подоспеет пехота, и сам неприятель окажется окруженным!

Я повернулся и увидел, что Артур смотрит на меня во все глаза.

— Что? Думаешь, ты один в силах отличить острие от рукояти? — спросил я.

Артур повернулся к остальным.

— Ну? Слышали, что сказал Бедивер? Он ударит в центр, мы с Бе- деграном, как и прежде, возглавим пехотинцев. Да будет с нами Бог!

И он поскакал к пешим дружинникам, ожидавшим по ту сторону реки.

Идрис был прав — Артур задумал отчаянное дело. Однако именно этот план позволял наилучшим образом использовать наших немногочисленных лошадей. Если сразу нагнать на врага страху, то будет не так важно, что нас много меньше.

Пока мы медлили в нерешительности, англы перешли в нападение. С оглушительным ревом они бегом устремились на нас.

— Копья наизготовку! — крикнул я, убирая в ножны меч и вновь доставая копье, потом, взмахнув поводьями, пустил лошадь рысью. Ала выстроилась по обе стороны от меня.

С рыси мы перешли на бег, с бега — на галоп. Гвальхмаи закричал, перекрывая грохот копыт, в следующий миг мы все подхватили его боевой клич. Я почувствовал, как горячая кровь быстрей побежала в жилах, и боевое исступление ледяным спокойствием снизошло на меня.

Это уже не Бедивер скакал навстречу врагу. Я стал пламенем, летящей по ветру огненной головней. Сердце во мне звенело ликующей песней битвы. Движения мои были отточены, мысли — прозрачны, как хрусталь.

Глаза, уже не принадлежащие мне, взглянули и увидели взаимное расположение войск. Мы ближе... ближе... ближе...

Хрясь!

Я с разгону влетел во вражеские ряды. С десяток англов упали на землю; кто-то пытался подняться, другие были мертвы.

Один из противников тупо глядел на щит, словно приросший к груди. Он с усилием оторвал щит и увидел у себя в груди обломок копья. Странное дело — мое копье стало вполовину короче. Я бросил его на землю.

Выхватив меч, я развернул коня. Нам и впрямь удалось прорвать вражеские ряды; удивительно, скольких бойцов могут уложить всего пятьдесят конников. Более того, мы не потеряли ни одного товарища.

Однако атака увлекла нас дальше, чем я предполагал: мы были у брода, почти у самой воды. Англы спохватились, и в следующее мгновение нас окружили; но не успели они снова сплотить ряды, как высоко и чисто затрубил охотничий рог Артура.

Я выстроил алу вокруг себя и приготовился с боем пробиваться к Артуру. Сеча стала горячее. Нас теснили со всех сторон, но мы продолжали двигаться вперед, медленно, с трудом, ибо англы стояли насмерть.

И вот, когда все зависело от того, удастся ли наш план, случилось худшее. Пикты, которых никто до сих пор не видел, посыпались с холма у Артура за спиной. Вскоре в наших товарищей полетели их смертоносные маленькие стрелы.

Итак, мы были окружены вдвое превосходящим противником. Трудно вообразить худшее положение.

Артур сделал, что мог, — отправил против пиктов Идриса. Однако этим он ослабил свои силы. Видя это, ирландцы и англы набросились на него с новым остервенением.

С оглушительным воем хлынули они вперед, и вокруг Артура сомкнулось море орущих варваров. Он возвышался впереди всех на белом коне — ив следующее мгновение пропал из глаз.

— Артур! — вскричал я, но мой вопль утонул в шуме сражения. Бурлящие воды вражеского войска захлестнули место, где он стоял.

Глава 6

Ала врезалась в самую гущу врагов. Мы скакали по поверженным телам. Да простит меня Господь, но конские копыта почти не касались земли!

Мы достигли брода. Вода в реке покраснела; прибрежная пена сделалась алой. Трупы плыли по воде, раскинув руки и ноги, или, застряв на камнях, таращились незрячими глазами в вечерние небеса.

Когда мы достигли брода, двигаться стало легче, но только самую малость. Саксы бросались на нас с остервенением, как дикие звери. Они размахивали топорами, кололи длинными ножами, хватали, тянули, вопили.

Мы рубили их, как лес, и они падали. Но на место убитого вставали десять других.

Я вглядывался в самую гущу сражения, высматривая Артура, но не мог различить его в хаосе мелькающих рук и мечей.

Теперь стрелы долетали и до нас. Хотя Идрис сумел немного оттеснить низкорослых варваров, смертоносные жала все так же метко летели в цель. Воина слева от меня ранило в плечо; еще одна стрела засела в моем щите.

Мы упрямо продвигались вперед. Свинцовое небо потемнело, стало чугунным. Налетел порывистый ветер, неся вдоль реки туман.

Полил дождь. Конские копыта скользили. Кровь и вода потоком лились по земле. Бой продолжался.

Снова и снова кричал я:

— Артур! Артур!

В ответ слышался только грохот побоища, проклятья и крики боли. И за всем этим — топот ног и глухой рокот копыт...

Конских копыт... Я понимал, что такого не может быть, хотя знал этот звук, как биение своего сердца.

Я поднял глаза. Из тумана в долину скакал целый табун, серые призрачные тени едва различались в сумерках. Словно орел, камнем падающий с небес, он несся в самую гущу сражения.

Возможно ли это? Я посмотрел еще раз и понял, в чем корни чуда. Впереди мчащегося табуна скакали двое. Одного скрывали туман и дождь, но второго я узнал сразу — никто не сидит в седле так, как Кай.

Враги увидели коней одновременно со мной. В следующее мгновение они уже бежали через реку, бежали сотнями и тысячами, топча и топя друг друга.

Мы рубили их, бегущих, но они даже не отбивались. Отупев от ужаса, они, не думая, подставляли головы под наши мечи.

Лошади были все ближе. Гвальхмаи повел команду воинов развернуть табун. И над грохотом боя я различил хор сильных мужественных голосов: это наши товарищи, гоня перед собой коней, пели боевую песнь кимров.

Сражение закончилось.

Я остановился перевести дух и смотрел, как варвары волной выплескиваются через Глейн на дальние холмы. Часть кимброгов продолжала преследование, топча бегущих, но враги уходили десятками, о чем я жалел. Однако сил для погони уже не было.

Товарищи во мне не нуждались, поэтому я вновь принялся искать Артура. Дождь перестал так же внезапно, как и начался. Туман рассеялся, и передо мной предстал Артур.

Он был пешком — лошадь под ним убили в самом начале боя. Медведь Британии увидел меня и приветственно вскинул обагренный кровью меч.

— Здрав будь, Бедивер! — крикнул он и резко опустился на камень.

Я хотел ответить так же, но рука отказалась поднять меч. Я сполз с седла и привалился к коню.

— Славу Богу, — сказал я, утирая пот тыльной стороной рукавицы. — Я думал, тебя убили. Не подоспей Кай вовремя, мы пошли бы на корм воронам.

Артур оперся на меч, глотая ртом воздух.

— Да, зато теперь придется делиться добычей.

— Делиться! Пусть забирает всю! Умирать буду — не забуду, как он пригнал коней!

Тут появился Мирддин.

— Вот и вы, — он внимательно оглядел нас и, удостоверившись, что мы живы-здоровы, соскочил с лошади на землю. — Как вам туман?

— Отличный туман, — объявил Артур. — Прости, мне, наверное, следовало выразить больше чувств.

Он попытался встать, но не смог, снова опустился на камень и уперся локтями в колени.

Я тряхнул головой, глядя на Мирддина и не веря, что можно быть таким бессердечным.

— Ты знаешь, что нас чуть было не перебили? Еще немного, и проклятые пикты перестреляли бы все воинство Британии.

— Вот почему я и подумал о лошадях, — спокойно объяснил Мирддин. — Пикты верят, что в лошадей вселяются духи умерших, поэтому боятся их убивать.

— Послушай, наши товарищи лежат мертвыми, а ты болтаешь про туман и лошадей!

Мирддин повернулся ко мне.

— Оглядись, Бедивер Отважный. Мы не потеряли ни одного человека.

Ярость вскипела во мне.

— Ты что, рехнулся?

— Только погляди. — Мирддин обвел рукой поле боя.

Я перевел взгляд на убитых... и, о диво! Хвала Господу и Спасителю Иисусу Христу!

Мирддин не лгал.

Это было чудо!

На землю спустились сумерки. При свете факелов мы снимали с мертвецов золото, серебро и еще одно сокровище, в ценности которого сумели убедиться: англские боевые кольчуги.

Англы научились делать неведомые прежде доспехи. Рубаха, сплетенная из тысяч мелких стальных колец, защищала от удара, но не стесняла движений. Такие кольчуги у англов ценятся очень высоко, их носят лишь короли и знать.

Я шел по полю боя, переворачивая мертвых и осматривая их одежду. Иногда монеты или драгоценные камни оказывались у варваров во рту, и, чтобы достать их, приходилось ломать челюсти; или в кожаных мешочках, которые надо было вырывать из застывших рук. Мертвым все равно, напоминал я себе, срезая кольцо с распухшего пальца или сдирая кольчугу с окостеневшей спины.

Обирать трупы — дело подлое, но неизбежное. Нам до зарезу была нужна военная добыча и стальные кольчуги. Добыча — чтобы кормить и одевать дружину, а также для таких, как Идрис и Маглос. Кольчуги — для защиты от стрел и мечей.

Вернулись кимброги, которые преследовали врагов. Пеллеас и Меуриг приветствовали нас сообщением, что варвары снова объединились и уходят на север.

— Что делать с мертвыми? — спросил Маглос. — Этак мы утомимся копать могилы для всех.

В дрожащем свете факела Артур поднял глаза к небу. Облака разошлись, на востоке вставала полная луна.

— Скоро будет светло, — сказал он. — Если копать неглубоко, мы не очень сильно устанем.

Бедегран засопел, кроткий Маглос вздохнул, Идрис фыркнул. В кои-то веки я был с ними согласен.

— Может, ты в силах трудиться день и ночь, как Виланд-кузнец, а мы весь день сражались, завтра будем преследовать врага. Мы падаем от голода. Нам нужны пища и отдых.

Артуру не хотелось бросать мертвецов не погребенными, даже вражеских мертвецов. Но поделать ничего было нельзя.

— Оставь, Медведь, — сказал я, — в этом нет бесчестья.

Артур по-прежнему колебался. Мирддин вышел вперед и положил руку ему на плечо.

— Они правы, — сказал Эмрис. — Идем, оставим их Богу и Его слугам. Вышли кимброгов вперед, пусть ставят лагерь, чтобы к нашему приходу все было готово.

Артур сдался.

— Я последую твоему совету, — сказал он. — Отдай приказ, Меуриг.

И, повернувшись, пошел во тьму.

Когда мы прибыли в лагерь, чуть выше по течению реки, было совсем поздно, однако нас ждала горячая пища и сухое место, где можно было прилечь. В ту ночь мы спали сном Брана Благословенного, а утром двинулись на север вдогонку врагу.

Край этот мне хорошо известен, потому что граничит с Регедом, землею моих отцов. Теперь, когда с нами соединились Кай и кимброги, у нас хватало коней на четыреста воинов, и мы передвигались куда быстрее. Путь наш лежал вдоль Иревина, обратно в залив. Там нас ждали король Лот и Гвальхавад, которые подоспели как раз вовремя, чтобы увидеть отступающих к северу англов. Отец и сын остались стеречь корабли, чтобы англы, отступая, не сожгли их и не захватили.

— На ладьи они даже не взглянули, — сказал Лот, встречая нас на берегу, — но быстро направились к северу.

— Так мы и подумали, — заметил Кай, — однако из-за темноты не могли быть уверены.

— Они идут по Гарнохской лощине, — сообщил Гвальхавад. — Если мы поспешим, то, может быть, их нагоним.

Мне пришлось взглянуть на него дважды, чтобы убедиться, что это не по-другому одетый Гвальхмаи. Сыновья Лота — близнецы и похожи, как человек и его отражение. Гвальхавад — это имя означает Сокол Лета — казался чуть осмотрительнее брата, но других отличий мне заметить не удалось.

— Я попрошу тебя остаться у кораблей, — сказал Артур Лоту. — Враги попытаются достичь берега.

— Так отведем корабли, — предложил Гвальхавад.

— А вы сможете увести столько ладей? — удивился Артур, ибо теперь их было больше пятидесяти, не считая захваченных ирландских.

Лот рассмеялся.

— Тебе еще многое предстоит узнать про корабли, предводитель Артур. Да, я могу увести их все силами только своих людей.

— Так отведите их на корабельные верфи Каер Эдина, — распорядился Артур. — А мы прискачем туда, как только покончим с варварами.

И мы, не тратя больше слов, двинулись по Гарнохской лощине на север, куда ушел противник. Даже слепой не сбился бы с их следа. Всю дорогу я гадал, зачем они повернули на север, а не погрузились на корабли и не отправились восвояси.

Единственное объяснение, которое мне приходило в голову: враги вовсе не считают себя разбитыми наголову. И я был не очень далек от истины. Мы напали на них врасплох, когда они чего-то или кого-то ждали. Помню, мы еще говорили об этом с Артуром, и он сказал, что встревожен. Теперь тревожился я. Чего они все-таки ждали?

Двумя днями позже, когда мы вышли к великой реке Клайд, я взглянул через долину в направлении Каер Алклида и получил ответ.

Долина Клайда образует широкий проход, рассекающий северные пустоши с востока на запад от Каер Алклида в среднем течении до самого устья. Кроме того, она отсекает южные холмы от северных гор в самом узком месте острова. Всякий, кто хочет скорее попасть с одного берега Британии на другой, должен идти по долине Клайда.

Или иначе: захвати долину Клайда — и весь север твой. Все просто. Варвары знали это и ждали, пока сойдет весенний разлив, чтобы обложить Каер Алклид, древнюю крепость, стерегущую долину с востока, как Каер Эдин оберегает ее с западной стороны.

Мы просто спугнули варваров, заставив их действовать раньше срока. Они не оставили свой замысел и вовсе не собирались покидать наши пределы. Более того, глядя на воинство, расположившееся под стенами крепости, мы поняли, что оно еще увеличилось. Может быть, англы прятались по всем окрестным лощинам, чтобы сойтись вместе в намеченный день.

Впрочем, и нас стало больше: Лот и его пятьдесят дружинников, кимброги и... Я замер, пораженный внезапной мыслью.

— Артур, — сказал я, поворачиваясь к нему, — кто там в Каер Алклиде?

— А ты не узнаешь знамя над крепостной стеной?

Я, сощурясь, посмотрел на дальнюю скалу, увенчанную старинной крепостью. И впрямь, на стене была выставлена пика, с которой свисало длинное знамя. Оно раскачивалось и трепетало на ветру. На солнце вспыхивали золото и синева.

— Борс?

— Он самый.

— Борс! Как он здесь оказался?

Артур только пожал плечами.

— У него и спросишь. Однако, сдается мне, прежде придется очи- стать ворота от варваров.

Это было сказано так, словно речь шла о пустячной заминке. Видит Бог, в тот день началась работа, которая продолжалась целое лето.

Мы трижды сходились с врагом и трижды одерживали победу. Однако варвары твердо решили взять крепость, понимая, что с ней обретут власть над всей западной частью долины.

Первым же боем мы освободили Борса, запертого в Каер Алклиде. Он прибыл из Бенвика на второй или третий день после нашего отплытия и вместе с кораблями направился в устье Клайда, надеясь встретить нас здесь. Увидев на берегах воинство англов, он поспешил укрыться в крепости. Враг взял его в осаду, но тут появились мы.

И вот что увидели: в широкой долине, вокруг большой крепости, или дуна, как зовут их в здешних краях, раскинулся вражеский стан. Артур приказал закрыть вход в лощину и отправил быстрых гонцов на юг к Кустеннину в Калиддонский лес и к властителям Регеда, призывая их всех явиться. А мы стали ждать.

Вожди Регеда, включая моего отца, прибыли, как только узнали о боях. Из Каер Эдина пришел Эктор, отец Кая. Кустеннин Калиддонский привел двести бойцов.

Как только подоспели дружинники из дальних краев, Артур собрал кимброгов, и мы помолились о победе. Мирддин благословил нас, мы облачились в доспехи, сели на коней и выехали из лощины во главе объединенного войска.

Нападение было продумано мастерски. Не зря Артур подолгу разглядывал вражеский стан. Он знал, как выстроятся боевые порядки, знал задолго до самих варваров, как они поведут себя в бою. Такие вещи он чувствовал нутром.

Первый бой получился коротким и стремительным. Бальдульф был разбит раньше, чем успел призвать людей к обороне. Конница проносилась по вражеским телам, разворачивалась и снова неслась в атаку. Страшная то была резня, много пролилось крови.

Долина оказалась для саксов гибельной ловушкой. Осада была прорвана. Из ворот крепости выступил Борс со своей дружиной и погнал врагов к Клайду, где многие и утонули.

Видя, что нас не одолеть, Бальдульф приказал отступать к берегу, думая погрузиться на корабли и спастись морем. Однако Артур предусмотрел и это: на подступах к лощине тоже стояли наши. В отчаянии англы вместе со своими приспешниками бежали на север.

Они отступили в озерный край к северу от Клайда и затерялись среди лесистых холмов. Артур, видя это, призвал нас к себе.

— Кай, Бедивер, Пеллеас, Борс! Разделите дружины между собой — будем преследовать врага.

Как раз в это время подошел Идрис и с ним прочие короли.

— Эти леса опасны, враг легко может устроить засаду, — посетовал Идрис.

Бедегран его поддержал.

— Лошадям негде развернуться в такой чащобе. Мы только навредим себе.

Артур не мог скрыть презрения.

— Коли боитесь, никто и не отправит вас на такое опасное дело. Я собирался поручить вам другое.

Упрек им не понравился, но что делать — сами виноваты.

— Чего ты от нас хочешь? — спросил Маглос.

— Отправляйтесь с Эктором и Мирддином в Каер Эдин, защищать и восстанавливать верфи.

— Мы что же, должны теперь сделаться моряками? — фыркнул Идрис, почитавший такое занятие ниже своего достоинства.

— Пока остров не избавится от врагов, все мои военачальники будут моряками. Мы должны сражаться на море не хуже, чем на суше.

С этими словами Артур отпустил их сопровождать Мирддина и Эктора, а мы пустились вдогонку неприятелю.

Идрис и Бедегран не преувеличивали опасность. Мы тоже видели ее, однако понимали: каждый ушедший варвар вернется жечь и убивать. Англы отвергли предложенный мир и выбрали войну. Поэтому мы преследовали их без жалости, ни давая им ни отдыха, ни срока. Мы углублялись все дальше и дальше в холмы, гоня противника перед собой.

Холмы к северу от Клайда крутые, между ними зажаты длинные, узкие, глубокие озера с холодной черной водой. В эту вотчину орлов мы день за днем теснили противника.

И вот, много дней спустя, мы выехали на такое место, где между двумя озерами высится большой гребень. Одно из озер соединяется с морем и не имеет имени; второе называется Ломонд. Между ними, в глубоком ущелье, бежит речка Дубглас. У нее-то и собрались варвары.

Бальдульф поступил мудро. Узкое ложе, дававшее защиту от конницы, переходило в пологую возвышенность, где был необходимый простор для их войска: если нет брода, англам сгодится и холм. И здесь они остановились.

Мы напали снизу и встретили мощный отпор. Мы отступили, словно не выдержав вражеского натиска. Бальдульф, стремясь отомстить за прошлое поражение, устремился в погоню. И сейчас помню блеск оружия в ярком солнечном свете, когда варвары, победно вопя, неслись по каменистому ущелью. Нечеловеческий вой разбудил лес, деревья качались, словно от сильного ветра. Англы бежали под гору, одержимые одной мыслью: истребить нас всех.

И это была их ошибка.

Вторую часть войска Артур оставил в засаде. Как только Бальдульф устремился в погоню, загудел охотничий рог. Пеллеас, Кай и Борс заранее обогнули холм и теперь ударили на варваров с тыла.

Бальдульф оказался между двумя войсками, и более многочисленное располагалось выше него. О, как же быстро победные крики сменились воплями ярости!

Сперва они сражались из мести, теперь бились за свою жизнь. О, ярость сечи! Я ринулся с копьем в самую гущу противника. Щит за звенел под градом ударов. Рука заныла, но я рубил без устали, и с каждым ударом на землю валился враг.

Лощина гудела от звона, криков и стонов. Наши товарищи теснили варваров сверху, и мы отступили на травянистые берега озера.

Теперь Бальдульфа ничто не сдерживало, но бежать было некуда! Сзади и с обеих сторон наседали войска Артура, впереди сверкало серебром озеро Ломонд. Не знаю, что бы сделал я на его месте, но Бальдульф ринулся в озеро. В озеро!

Это было не так глупо, как может показаться. На Ломонде видимо-невидимо островов: есть голые камни, пригодные только для чаек, есть островки побольше, с рощицами, в которых можно укрыться. А перебегая с островка на островок, можно пересечь неширокое озеро и оказаться на другой стороне.

Появился раскрасневшийся на бегу Кай.

— Они уходят! Будем преследовать?

Мы стояли, глядя, как враг, барахтаясь, плывет от берега. Артур не отвечал.

— Пожалуйста, Артос, покончим с ними сейчас, не то эта война затянется до конца лета.

Кай был, разумеется, прав, но в своем волнении учел не все обстоятельства.

— Что ты предлагаешь? — спросил я. — Плыть за ними вдогонку?

— Они убегают! — сетовал Кай, тыча мечом в сторону озера.

Артур повернулся к нему.

— Бери кимброгов, скачи по южной дороге на ту сторону озера. Убивайте всех, кто не сдастся.

Кай отсалютовал и поспешил исполнять приказ. Предводитель повернулся ко мне:

— Командуй остальной дружине по коням, и за мной.

— Нет, Артур! — крикнул я вдогонку ему, потому что догадался, что у него на уме. — Это невозможно.

Он остановился и повернулся кругом.

— А кто-нибудь пробовал?

— Н-нет, не думаю. Но...

— Так откуда ты знаешь? Ангел сказал?

— Не надо мне об ангелах! Господь свидетель, я серьезно!

— И я серьезно, Бедивер. Я намерен без дальнейших потерь положить конец этой битве. Вот увидишь, никто даже не вымокнет.

Он снова повернулся и велел Рису трубить построение. Мы тут же вскочили на коней и поскакали на юг, вслед за Каем.

Через каждые сто шагов Артур ставил по одному всаднику и по одному пехотинцу между ними. Так он окружил всю южную половину озера Ломонд. На восточном берегу мы встретили Кая — он возвращался.

— Сумел кто-нибудь переплыть озеро? — спросил Артур.

— Только немногие. Большая часть утонула. Они не сдавались, пришлось их зарубить. Остальные укрылись на островах. Я поеду дальше на юг, чтобы никто не Проскользнул там.

— Нет надобности, — отвечал Артур.

— Но они могут переплыть на тот берег, пока мы болтаем. Выберутся в лес — и ищи-свищи.

— Надобности нет, — объяснил я, — потому что Артос окружил озеро.

— Окружил озеро! — вскричал рыжеволосый удалец. — Я не ослышался?

— Не ослышался, — кисло заверил я. Мне не казалась такой уж умной идея брать в осаду большие пространства воды.

Мгновение Кай хватал ртом воздух, но так и не придумал подходящий ответ. Под конец он вздохнул — словно на горячие уголья выплеснули полный рог пива.

— И что нам делать дальше?

— Ждать, — отвечал Артур. — Просто ждать.

— Этак можно прождать все лето! — взвился Кай. Вот у кого любое чувство сразу выплескивалось наружу. — На островах полно зверья и птиц. Воды — полное озеро. Они сумеют продержаться несколько месяцев!

— Значит, мы будем ждать несколько месяцев, — твердо ответил Артур. — Лучше я буду ждать, пока снег не засыплет нас до подбородка, чем потеряю хоть одного человека в сражении с Бальдульфом!

Когда на Артура находит, его не переубедить, я и пытаться не стал. Мы разбили лагерь на восточном берегу озера Ломонд и поставили шатры среди высоких сосен и кряжистых дубов.

Брать врага измором — утомительное занятие. Никому не советую.

Одного терпения требуется уйма — цена, которую стоит основательно взвесить заранее. Вот почему я никогда не любил осад. Лучше быстрый и яростный бой — копье под ребра, мгновенный удар мечом, — чем медленная и мучительная смерть.

Дважды в день всадники развозили еду дозорным, расставленным вокруг озера. Все это — приготовить еду, погрузить на телеги, доставить на посты — требовало немалых трудов. Через день усталых дозорных сменяли товарищи.

В остальное время мы всячески старались себя занять. Охотились по берегам озера, ловили рыбу, боролись или состязались в различных играх, испытывая силу и удачливость. И главное — не сводили глаз с озера.

То и дело на каком-нибудь островке удавалось заметить врагов, чаще всего в сумерках или ранним утром. По большей части они прятались от глаз, хотя как-то в конце долгого дождливого дня с островов донесся крик: варвары подошли к кромке воды и принялись всячески нас поносить, вызывая на бой.

Кай рвался в сражение, но Артур не соглашался ни в какую. Вечером варвары угомонились. Среди ночи снова послышались крики, на островах зажглись костры и замелькали факелы. Впрочем, огни со временем погасли, и вновь воцарилась тьма.

Однажды утром я увидел Пеллеаса — он сидел на камне у воды и смотрел на самый большой остров.

— Плохая смерть, — сказал он, когда я сел с ним рядом.

— Могли бы не умирать, — возразил я. — Сдались бы, поклялись больше не воевать, и Артур отпустил бы их с миром.

— Тому, кто не держит своего слова, страшно довериться чужому, — промолвил Пеллеас.

— Страшнее, чем умереть?

— Это мы увидим, Бедивер ап Вледдин, — задумчиво произнес он.

Прошло много дней. Я почувствовал скорую развязку, когда ночью, чуть позже полуночи, послышался плеск, а на следующее утро мы увидели возле берега трупы. От своей ли руки погибли эти варвары, или от руки соплеменников, или утонули, пытаясь выбраться вплавь, мы так и не узнали, но поняли, что ждать осталось недолго.

Артур приказал выловить тела из озера и похоронить в лесу, а сам сел в лодку и начал грести от берега. Встав в лодке, он крикнул Бальдульфу:

— Бретвальда! Слушай меня! Знаю, вы умираете с голоду. Знаю, у вас нет больше еды! Слушай! Вам незачем умирать. Поклянись больше не воевать с нами и ступай, куда хочешь. Мир, бретвальда!

На берегу ближайшего острова появился Бальдульф. Он вошел в воду и с ненавистью взглянул на Артура. Вслед за ним из леса вышли другие варвары.

— Ты хочешь убить нас! Мы умрем, но не сдадимся! — Он хорохорился, однако плечи его повисли, словно он не мог смотреть прямо перед собой. Это был сломленный человек.

— Зачем говорить о смерти, бретвальда, если ты можешь жить. Поклянись не воевать против нас и ступай восвояси.

Бальдульф еще стоял в воде, раздумывая, как поступить, когда несколько его людей прыгнули в воду и поплыли к Артуру. Другие поплыли прямо на берег, туда, где стояли мы. Ни у кого из них не было оружия.

У берега они в изнеможении падали на камни, не в силах даже вылезти из воды, не то что поднять меч.

Те, что стояли с Бальдульфом, увидели, как Артур вытаскивает их товарищей из воды и сажает в свою лодку. Они видели, что мы вынимаем их соратников из озера, а не добиваем копьями. Уже не колеблясь, они прыгнули в воду и поплыли вслед за родичами. Хотел того Бальдульф или нет, осада озера Ломонд окончилась.

Мы подбирали врагов до конца дня. За первой маленькой струйкой хлынул настоящий поток. Из пришедших с Бальдульфом осталось всего три тысячи, по большей части англы. Попадались ирландцы, но ни одного пикта. Полагаю, они сумели уйти в леса и не остались помогать англам.

Бальдульф последним ступил на берег, но прибыл он в лодке Артура. Бретвальда шел с гордо поднятой головой, словно это он был победителем. Артур своей рукой свел его с лодки.

Да, чудное то было зрелище. Кровные враги стояли рядом, и ни один не сказал другому резкого слова, будто не было ожесточенных боев и отважные друзья не спят в земляных домовинах, омытые собственной кровью, словно война — пустой звук.

Но Бальдульф стоял рядом с Артуром как ни в чем не бывало. И такова была милость Артура, что он пощадил противника, от которого сам бы никогда не дождался пощады. Бальдульф без колебаний пронзил бы мечом ему горло, и все это знали.

Артур явил истинное величие духа, когда заключил с язычником мир. Условия его были просты: покинуть Британию и никогда больше не грабить наших земель. Когда Бальдульф согласился, Артур приказал, чтобы варваров покормили и дали им отдохнуть.

Мы пробыли у озера Ломонд еще два дня и начали долгий переход к Клайду, а дальше — к Каер Эдину и верфям на Фиорте, где стояли англские корабли.

Переход был долгим и медленным, но мы в должное время достигли Каер Эдина и посадили англов на их ладьи, еще раз велев под угрозой смерти не возвращаться на Остров Могущественного. Мы стояли на берегу, провожая взглядами паруса, пока те не скрылись за морскими валами.

— Вот и все, — сказал я Артуру. Как же радостно было не видеть больше варварских кораблей!

— Молись, чтобы мир продержался, — отвечал Артур, потом повернулся к собравшимся воинам.

Он хотел заговорить, но кимброги разразились ликующими возгласами, и голос его потонул в них. Кимброги чествовали своего предводителя. Вскоре возгласы перешли в пение, Артура подняли на плечи и понесли.

Так мы вступили в крепость Эктора: наши голоса звенели, песня лилась, Артур плыл высоко над нашими головами, его белокурые волосы сияли на солнце, на шее горела золотом гривна, а меч Каледвэлч был устремлен в небо.

Глава 7

Мирддина мы в Каер Эдине не застали.

— Уехал семь дней назад, — объяснил Эктор. — Думаю, вернулся в Каер Мелин, но точно не знаю. Не захотел говорить, куда едет. Я предложил послать с ним воинов, но он отказался.

Артур удивился, но Мирддин — сам себе хозяин и никому не дает отчета о своих планах. Одно можно было сказать наверняка: планы эти самого таинственного и неожиданного свойства.

— Жаль, — не без огорчения промолвил Артур. — Хотелось бы, чтобы он вместе с нами отпраздновал победу.

Он думал, что это все, но Пеллеас рассудил иначе.

— Господин Артур, я должен за ним ехать.

— Для чего?

— Ему может понадобиться моя помощь.

Пеллеас больше ничего не стал объяснять, но я вспомнил странное поведение Мирддина при дворе короля Лота и тоже ощутил смутную тревогу.

— Конечно, — медленно сказал Артур, не сводя с Пеллеаса пристального взгляда, — если ты считаешь, что так нужно.

Обычно уступчивый Пеллеас говорил твердо.

— Да, я так считаю, господин мой.

— Тогда езжай, и да будет с тобой Господь, — отвечал Артур. — Только возьми с собой шестерых воинов. В холмах все еще скрываются враги. А лучше, возьми корабль, так быстрее.

Все семеро отправились в путь, как только удалось сыскать им свежих коней и погрузить провизию на корабль. Я проводил их, жалея воинов, которые не смогут разделить с нами заслуженное торжество. Впрочем, Артур проследил, чтобы все шесть спутников Пеллеаса получили свою долю военной добычи — кинжалы и золотые браслеты, так что они не очень и горевали.

Пир продолжался три дня, и Рис, бард Артура, пел героическую песнь о недавнем сражении. Я-то считаю, что ему больше пристал охотничий рог, в который он так славно трубил в бою, но должен признать — петь он тоже стал много лучше. Более того, я заметил, что его пение уже не режет мне слух. По крайней мере, я могу слушать его и не морщиться.

Да, но он — не Мирддин Эмрис.

Другие короли тоже привезли своих арфистов, и уж хвалы своим подвигам мы наслушались. Добрый Эктор не поскупился: темное пиво и золотистая медовая брага текли рекой. Полагаю, мы выпили весь его зимний запас. Однако и повод был достойный.

Я не меньше других люблю пировать, но через три дня мне прискучило празднество. Сам понимаю, как это странно, но я вновь и вновь отправлялся смотреть на корабли. Некоторые покачивались на якорях, другие были вытащены на берег для починки.

Под вечер четвертого дня меня вновь потянуло на верфь. Чистое, без единого облачка, небо отливало бронзой, с моря летел свежий ветер, выдувая из волос и одежды дым палат. Тишину нарушали лишь крики чаек, промышлявших рыбу на мелководье.

Артур нашел меня на пустой палубе ладьи, засевшей килем в прибрежной глине.

— Привет тебе, Бедивер! — воскликнул он, направляясь ко мне по чавкающей грязи. — Что ты тут делаешь, брат?

— Думаю, каково орудовать мечом и копьем на качающейся палубе, — сказал я, протягивая руку и помогая ему взобраться на борт. — И еще думаю, что мы приноровимся.

— Не хуже, чем с седла, — заметил он и вдруг рассмеялся. — Помнишь, как нехорошо мы подшутили над Куномором?

Я помнил. Мы, тогда еще совсем мелюзга, только начинали учиться приемам боя вместе со старшими мальчишками. Среди них был невыносимый хвастун тринадцати весен от роду — Куномор ап Кинир, сын одного из регедских вождей. Месяц мы смотрели, как этот осел задирает нос, а потом немного поколдовали с его оружием и подпругами, так что у всех его копий отлетели наконечники, а седло съехало набок, когда он мчался по кругу во весь опор. Смеху было! Он до конца лета не смел поднять глаза.

— Бедняга Куномор, — заметил я. Слова Артура вызвали в памяти образ красного от стыда и натуги юнца. — Боюсь, мы на кораблях будем выглядеть такими же болванами, как он на съезжающем седле!

— Хуже! — рассмеялся Артур.

Как приятно было снова видеть его веселым! Мирддин не ошибся в своем предсказании: Артур, похоже, впрямь стал самим собой. Удивительная серьезность осталась, но ушла вглубь. Думаю, он выстраивал себя заново, и святое видение Летнего Царства стало его прочным основанием.

Словно подтверждая мои наблюдения, он продолжил:

— Но мы выдюжим, Бедивер. Должны. Иначе Британия погибнет, и с ней — многое другое.

— Не сомневаюсь в этом, Медведь. — Я перевел взгляд с Артура на колеблемый валами простор Муир Гидан. Море под темнеющим небом было мирным и добрым.

— Скоро домой, — произнес Артур, вместе со мной обращая взор к горизонту. — После Лугназада.

До названного дня оставалось не так много времени.

— Вот как? Я думал, ты будешь восстанавливать верфи.

— Эктор справится без меня. Лот обещал остаться и проследить за постройкой первых судов. Я нужен в другом месте. До зимы необходимо собрать подать и объездить коней.

— Подать! — Я совсем про нее забыл. — Лучше сражаться с пиктами, чем собирать подать!

— Одно без другого не получится, — заметил Артур.

— Так ты не веришь, что мир с Бальдульфом надолго?

Предводитель медленно покачал головой.

— Нет, Бальдульф себя еще покажет. Что до скоттов и пиктов — когда они держали данное слово?

— Можно было перебить их всех — и дело с концом.

— Пришли бы другие. А эти, быть может, что-нибудь поняли. И потом, если сражаться снова, так уж с известным врагом. Впрочем, не горюй, Бедивер, на этот год с боями покончено.

— Ты уверен?

— Да. — Он ухмыльнулся и хлопнул меня по спине. — А мы завоевали славу и честь — не говоря уж о горе золота. Есть чему порадоваться.

Через несколько дней после осеннего праздника Лугназад мы с утренним отливом отплыли в Каер Мелин. Артур велел каждому из своих военачальников взять по три-четыре корабля, чтобы постеленно свыкаться с морским искусством. Святые угодники, эти корабли непослушнее китов! Все равно что вести дружину верхом на боровах!

Артур хотел показать, что берега Британии вновь под охраной, поэтому мы плыли не спеша, заходили во все порты и пользовались любым случаем покрасоваться. Нам и впрямь удалось немного освоиться с корабельным управлением и собрать подать с прибрежных королевств, так что время было потрачено не зря.

Тем не менее в Абертаффе я был рад сойти с морского чудища на твердую землю. Мы свели на берег лошадей и поскакали к каеру, усталые, предвкушающие возвращение домой, исполненные одной мыслью — как бы поскорее устроиться у очага с кувшином пива и свежим горячим хлебом.

Как только мы въехали во двор — о, как же нас встречали! — Артур забеспокоился.

— В чем дело, Артос? — спросил я. Приветственные крики еще звенели в моих ушах.

Он быстро огляделся, словно ожидал увидеть пылающую кровлю или разрушенный дом.

— Не вижу Мирддина.

— Уверен, он в доме, разливает пиво, — предположил я.

— Будь Мирддин здесь, он встречал бы нас у ворот. — Артур спрыгнул на землю и вбежал в дом. — Где Мирддин? — спросил он управителя двора, тощего старика Ульфина.

— Эмрис в отъезде, предводитель Артур, — ответил Ульфин.

— Куда он поехал?

— Он мне не сообщил.

— Сказал хоть, когда вернется?

— И этого не сказал, — сухо отвечал Ульфин. — Вы знаете, господин, каким он бывает скрытным.

— А где тогда Пеллеас? — Артур уже кричал.

— Господин Пеллеас заезжал сюда, но тут же уехал, полагаю, на поиски Эмриса.

По спине моей пробежал холодок.

— Когда он уехал? — спросил я, думая, что в любом случае кто- то из них должен был бы уже вернуться.

Ульфин склонил голову на бок, припоминая.

— Несколько дней спустя Лугназада, господин. И он поехал один.

Артур отпустил слугу и повернулся ко мне.

— Неспокойно мне, Бедивер. Что-то случилось. Я их разыщу.

— Позволь мне, Артос, — сказал я. — Ты нужен здесь. Короли захотят узнать про битвы на севере.

Предводитель помолчал, не желая соглашаться.

— Откуда ты начнешь?

— С Инис Аваллаха, — отвечал я. — Не тревожься, Медведь, я привезу их назад, оглянуться не успеешь.

— Возьми с собой Гвальхмаи, — произнес Артур, сдаваясь. — Или Борса. А хочешь, обоих.

— Хватит Гвальхмаи.

Одна ночь сна под прочной соломенной крышей — и я снова в седле, снова в дороге. Мы выехали на серой заре, когда солнце еле-еле угадывалось в утренней дымке, и направились на юг, в Инис Аваллах. Чтобы спрямить путь, мы пересекли Хабренский залив на корабле, правил я сам. Как ни мало хотелось вновь отправляться по морю, это было лучше, чем лишняя неделя в седле. А я оказался неплохим кормчим.

Сойдя на берег, мы поспешно поскакали вперед, не останавливаясь для отдыха, а только для еды, и в сумерках второго дня были у подножия Тора. От озера и окрестных болот поднимался туман, и вершина Тора плыла в белой дымке, словно воздушный замок в облачном море. Крутые зеленые склоны, увенчанные дивным дворцом, казались зачарованным королевством — вроде тех волшебных холмов, что, ко всеобщему изумлению, появляются и пропадают на глазах.

Я уже говорил как-то, что никогда прежде не видел Стеклянного Острова, хотя слышал о нем от Мирддина и Пеллеаса с тех пор, как научился понимать взрослую речь. Я чувствовал, что знаю его, и на меня накатило странное ощущение, будто я после долгой отлучки вернулся в дом, где никогда до этого не бывал. Кажется, у друидов есть для этого слово — не знаю, какое.

Когда мы в малиново-алом закатном зареве подъезжали по змеящейся дороге к дому Короля-рыболова, я ловил себя на том, что припоминаю подробности, как если бы вырос здесь, узнаю даже песню жаворонка, льющуюся с высоких небес над Тором. У Гвальхмаи глаза стали размером с бляху на щите, он в изумлении пожирал взором высокие стены и башни. Ворота — добрые старые ворота, в которые я входил тысячи раз и не входил ни разу, — стояли настежь. Нас встретили слуги короля Аваллаха.

— Они все, как Пеллеас! — громким шепотом произнес Гвальхмай. — Неужто все феи такие?

— За что бы иначе их прозвали Дивным Народом? — ответил я, хотя сам поражался не меньше. Конечно, мы привыкли к Пеллеасу, но при виде его соплеменников мне захотелось поверить во все досужие сплетни, что распускают о них невежды.

— Вон на того глянь! — Гвальхмаи только что не вопил в полный голос.

Он был вне себя от волнения — уроженец Оркад, что с него взять!

— Не тычь пальцем! Это Король-Рыбак, — прошипел я. — В конюшне хочешь ночевать?

Король Аваллах выступил вперед. Его алый атласный наряд подпоясывал серебряный кушак из подобных рыбьей чешуе пластин, черные кудри и борода блестели, смазанные маслом. Он с улыбкой раскрыл нам объятия. Я почувствовал, как он нам рад, хоть еще и не знает, кто мы такие.

— Храни вас Господь, друзья. — Голос его звучал из глубины широкой груди, словно из полого холма. — Будьте гостями, заходите и отдохните с дороги.

— Здрав будь, король Аваллах, приветствую тебя! — произнес я, прикладывая ко лбу тыльную сторону ладони.

— Ты меня знаешь? — спросил Король-Рыбак.

— Мы никогда прежде не встречались, я знаю тебя только по имени и по виду. Мирддин Эмрис рассказывал мне о тебе.

При упоминании Мирддина король кивнул.

— Я приехал по поручению Артура, предводителя Британии.

— Да, да, — отвечал Аваллах. — Так вы друзья Артура?

— Я — Бедивер ап Вледдин из Регеда, а это...

— Наконец-то я вижу прославленного Бедивера! — радостно воскликнул великий король. — Да благословит тебя Господь, Бедивер ап Вледдин. Артур много рассказывал мне о своем соратнике.

— ...Гвальхмаи ап Лот Оркадский, — закончил я, указывая на онемевшего северянина.

При этом имени Король-Рыбак напрягся, глаза его сузились. Он разглядывал Гвальхмаи как неведомую змею, которая вполне может оказаться ядовитой. Я сперва удивился, потом вспомнил, что говорил Мирддин: Моргана, Царица воздуха и мрака, — бабка Гвальхмаи. Его сродница!

Осел! Я внутренне застонал, на чем свет стоит ругая себя за тупость. Почему, ну почему я вспомнил про это только сейчас? Я не мог бы выбрать себе худшего спутника!

— Добро пожаловать, Гвальхмаи ап Лот, — хрипло выговорил Аваллах.

Не думаю, чтобы Гвальхмаи заметил этот холодный прием. Полагаю, он вообще ничего вокруг не замечал, кроме ослепительной красоты идущей к нам женщины. Она вошла вслед за Аваллахом и теперь решительно направилась к нам.

Я никогда не видел женщины прекрасней лицом или сложением. Да, то была несравненная Владычица озера. Я узнал ее, как узнал Аваллаха, — со слов Мирддина. Но ему удалось передать лишь десятую часть ее красоты и величия.

Длинные волосы струились золотом, словно солнечный свет на цветущем лугу, кожа белая, точно снежная шапка на поникшей ветви или самый дорогой алебастр, губы алые, как зимние розы на молочной белизне кожи. Глаза, смотревшие на нас, были подобны лесным озерам — столь же синие и безмятежные. Утонченный изгиб бровей говорил о благородстве и гордости.

На ней была длинная рубаха изумрудного шелка, покрытая тончайшим золотым шитьем, и алая накидка без рукавов, расшитая сверкающим серебром. На шее она носила тонкую гривну тянутого золота, какая пристала бы кимрской королеве. Ну разумеется, ведь она же и впрямь была королевой.

— Воистину, она богиня! — ошеломленно прошептал Гвальхмаи.

— Не забывай, что она — мать Мирддина, — напомнил я, как ни мало мне верилось в это самому.

Харита подошла и вместо приветствия поцеловала меня в щеку.

— Да будет с тобой мир Христов, Бедивер, — сказала она ласковым грудным голосом.

— Вы знаете меня, госпожа? — выговорил я.

Наверное, изумление было так ясно написано на моем лице, что дама мило рассмеялась и ответила:

— Почему же мне тебя не знать?

— Но мы никогда доселе не виделись, — ответил я, запинаясь.

— Во плоти — нет, — согласилась Харита, — но, когда Артур жил здесь прошлой зимой, ты невидимым духом стоял за его плечами.

— Он говорил обо мне?

— Уж будь уверен, — вмешался Аваллах. — Если он не говорил о чем-то другом, то расточал хвалы своему брату Бедиверу.

— Вот как я тебя узнала, — сказала Харита. — Так же, как и ты меня, — со слов моего сына.

Она обратила взор к Гвальхмаи, который смотрел на нее, будто зачарованный.

— А это — Гвальхмаи ап Лот Оркадский, — сказал я, локтем толкая его в бок. Бесполезно; он по-прежнему таращился на нее, как недоумок.

При звуке этого имени в Харите произошла перемена: хотя ни в выражении ее, ни в поведении это не проявилось, словно некая теплая волна прокатилась от нее к Гвальхмаи. Глядя прямо в глаза юноше, она взяла его за плечи и расцеловала в обе щеки.

— Мир Христов да будет с тобой, Гвальхмаи, — сказала она.

— Ис тобой, госпожа, — прошептал он, густо краснея, как маков цвет.

— Будь нашим гостем, — торжественно произнесла она и тут же, просияв, объявила: — Какое приятное завершение хорошего дня. Мы поужинаем вместе, и вы расскажете, как поживал мой сын с нашей последней встречи.

Из этих слов я понял, что ни Мирддин, ни Пеллеас не заворачивали на Стеклянный Остров, и нам вскоре предстоит вновь пуститься в дорогу.

Нас провели в небольшой покой, где вокруг длинного стола были расставлены стулья. Рядом с кувшином алого вина стояли серебряные кубки. Вино разлили, мы выпили и начали рассказывать, что произошло с прошлой зимы, когда Артур и Мирддин покинули Инис Аваллах. Рассказ получился долгим.

Гвальхмаи ковырял в тарелке ножом. Будь он птичкой, он бы и то, наверное, съел больше. Во все время беседы он сидел на стуле мешком и смотрел на Владычицу озера таким ненасытно-восторженным взглядом, что я дивился, как она не убежит из-за стола или не поднимет его на смех.

Меня радовало, что я не дама и не должен терпеть его дерзкие и томные взгляды. Впрочем, даже будь я дамой, разве мог бы я сравниться учтивостью с леди Харитой!

Несмотря на невежливое поведение Гвальхмаи, вечер прошел приятно, точнее будет сказать, пролетел, словно краткая соловьиная трель. Мы спали в ту ночь на свеженарезанном тростнике, застеленном тончайшим полотном, и я проснулся на следующее утро с мыслью, что еще никому в мире не случалось так выспаться.

Тем не менее самый сладкий сон когда-нибудь кончается. Сразу после завтрака я сбивчиво выразил сожаление, что мы должны немедленно продолжать путь. Не желая тревожить Хариту — упаси меня Бог причинить боль прекраснейшей из дам! — я ничего не сказал о поисках Мирддина, просто повторил, что мы выполняем поручение предводителя и очень спешим.

Мы неловко распрощались и вскоре уже спускались по склону Тора к дамбе. Новый день только-только позолотил восточный край неба.

— Мирддин сюда не заезжал, — сказал я спутнику. — Этого я и боялся.

Гвальхмаи вздрогнул, словно очнувшись от сна. Он глядел через плечо на величественную громаду Тора.

— Есть какие-нибудь догадки, куда он мог направиться?

— В Ллионесс, — отвечал я, ибо в сердце моем рос страх, и мне припомнилось, где и когда я впервые его испытал: на берегу моря, в тот день, когда Мирддин впервые упомянул Моргану.

Я чувствовал: где Моргана, там и Мирддин. Пеллеас тоже это угадал, вот почему он так сильно тревожился о Мирддине и с такой поспешностью бросился за ним вслед.

— Где это место, куда поехал Мирддин, этот Ллионесс? — удивился Гвальхмаи.

Вопрос заставил меня резко повернуться к нему.

— Неужто никогда не слышал? — спросил я.

— Если бы слышал, не стал бы спрашивать, — беспечно отвечал он. — А сам-то ты знаешь?

Я пристально вгляделся в него, решил, что он говорит правду, и вновь перевел взгляд на дорогу.

— Это где-то на юге; вот все, что я знаю.

Ллионесс — источник моего страха, средоточие моей глубочайшей боязни. Теперь я знал: Мирддин поехал, чтобы сразиться с Морганой. Путь мой был ясен: надо ехать в Ллионесс и отыскать его там.

Мы остановились в селении неподалеку от Тора, спросили путь и услышали от старосты (в то время как остальные за спиной складывали пальцы от зла), что если ехать на юг и запад, то попадешь туда... коли не передумаешь.

Я плохо помню дорогу. Дни и ночи смешались. Казалось, мы ехали через медленно умирающий мир. Впереди тянулись голые пустоши, бесприютно завывал ветер; по ночам он проносился с чуть слышным плачем. Каждый шаг давался с трудом, с каждым днем гасла вера в успех нашей затеи. А тяжесть! Тяжесть давила на сердце и угнетала душу.

Наконец мы подъехали к укреплению Дивного Народа; на мгновение во мне всколыхнулась надежда, что здесь мы увидим Мирддина

или хотя бы услышим о нем весть. Увы, крепость была покинута. Я не стал ничего искать, все было пусто, даже утесник высох и умирал.

Так или иначе, Мирддина здесь не было, и мы продолжили путь на юг вдоль побережья. Гвальхмаи бодрился, как мог, даже пытался петь, но красивые слова не шли с языка в этом страшном краю.

Мы ехали через опустошенные земли: голые каменистые холмы и мертвые лощины, зловонные топи и смрадные, похожие на гнойники, болота, из которых торчали кривые высохшие деревца. Там и сям зияли глубокие трещины; из некоторых шел ядовитый желтый туман, растекавшийся по дороге и кутавший землю, так что мы все время боялись угодить в одну из этих адских ловушек.

Нигде ни проблеска зелени, ни птичьего крика. Все твари, мелкие и крупные, покинули эти края. Повсюду смерть и запустение — королевство, загубленное творившимся здесь злом. Я даже вообразить не мог, что так опустошило эти края. Не знаю, кто уж такая эта Моргана, но ее злая мощь превосходит все мыслимое и немыслимое.

Страх змеею вползал в сердце, но я продолжал ехать вперед, не заботясь о том, что будет со мной. Я молился. Я просил Благого Бога о защите. Безмолвно распевал я хвалебные и победные псалмы. Я призывал милость Спасителя на эти разоренные земли.

Гвальхмаи ехал рядом, и мы были опорой друг другу. Шепотом я рассказывал ему о Христе, и сын Оркад уверовал. Что бы ни сталось с нашими телами, души наши в Крепкой Деснице. И в этом было утешение, пусть и слабое.

Тем не менее путь становился все труднее, конский шаг — все медленнее. И вот, когда я уже думал, что проще ехать совсем без дороги, впереди показался морской утес. Море непрестанно било в его скалистое подножье, сверху кружили морские птицы и, что меня удивило, вороны.

Воронье! Я понял, где искать Мирддина. Жив он или мертв, но поиски наши закончены.

— Побудь с конями, — сказал я Гвальхмаи.

Он молча спешился и привязал лошадей к обугленному пню, потом сам уселся на этот пень, положив на колени обнаженный меч.

С молитвой на устах я начал долгий подъем на скалу, время от времени останавливаясь, чтобы крикнуть. Впрочем, я не ждал ответа; его и не было...

Мирддин сидел на камне на самой вершине утеса, сгорбившись, закутавшись в драный плащ, хотя солнце палило нещадно. Кругом, словно развалины крепости, лежали груды треснувших от жара камней. Слава Богу, он был жив! И, когда я вскарабкался на скалу, обернулся на звук шагов.

Я увидел его лицо и чуть не упал в море. Его глаза — Господи Иисусе! Его глаза обратились в потухшие угли, некогда яркий блеск невиданных золотых очей стал белесой золой!

Его брови были опалены, губы потрескались, кожа слезала клочьями. В спутанных волосах запеклась кровь.

— Мирддин! — Я бросился к нему, рыдая от радости, что он наконец нашелся, и от того, что с ним сделали.

— Что с тобой? Что она с тобой сотворила? — Я прижал его к себе, словно мать умирающее дитя.

Он заговорил, но что это был за голос! Хриплый сбивчивый шепот, слова давались с большим трудом.

— Бедивер, ты наконец пришел. Я знал, кто-нибудь придет. Знал... думал, это будет Пеллеас.

Пеллеас! Что с Пеллеасом? Я взглянул на склоны утеса, но никого не увидел.

— Я ждал... ждал... Я знал, Артур... кого-нибудь... пришлет... Где Пеллеас?

Куда девался его дивный голос? От жалости у меня слезы навернулись на глаза.

— Не говори, Эмрис. Прошу, не утомляй себя. Я о тебе позабочусь.

— Все хорошо... ее нет...

— Морганы?

Мирддин кивнул и облизал растрескавшиеся губы, отчего из них побежала кровь. Он пытался найти слова.

— Пожалуйста, Эмрис, — молил я, рыдая без стеснения. — Не говори. Давай уйдем отсюда.

Мирддин сжал мой рукав, его мертвые белые глаза незряче шарили вокруг.

— Нет... — прохрипел он. — Все в порядке... она бежала...

В первый миг я не поверил.

— Со мной Гвальхмаи; у нас лошади. Давай мы унесем тебя из этого ужасного места. Она может вернуться.

— Она бежала... сила ее сломлена. Я сразился с ней... Моргана разбита... ее больше нет... — Он задрожал, закрыл глаза и тяжело привалился ко мне. — Я так устал... так устал...

Сон или обморок стал для него избавлением. Не без труда я взвалил его на плечо и понес вниз к тому месту, где дожидался с конями Гвальхмаи.

При виде Мирддина юноша содрогнулся.

— Что с ним? — испуганно прошептал он.

— Не знаю, — отвечал я, медля сообщать правду. Как сказать, что виной всему Моргана, его кровная родственница? — Может, расскажет, когда очнется.

— А где Пеллеас? — спросил Гвальхмаи, вновь поднимая глаза к утесу.

— Может быть, задержался где-то еще. Будем молиться, чтобы это и впрямь оказалось так.

Тьма стремительно спускалась на этот обугленный краешек земли. Мы устроились на ночь в лощине, Гвальхмаи наносил столько сухого дерева, что хватило до утра. Я отыскал воду, сварил отвар из сухих трав, бывших среди прочего провианта, и подал Мирддину в своей глиняной чашке.

Похоже, от сна ему полегчало: он выпил отвар и попросил сухарей. Ел он в молчании, потом откинулся на спину и снова заснул.

Всю ночь я сидел над ним, но он спал крепко. К рассвету меня сменил Гвальхмаи, и я немного вздремнул. Мирддин заворочался, когда мы уже готовились к отъезду.

— Ты должен помочь мне, Бедивер, — хрипло произнес он, и я заметил, что голос его немного окреп.

— Я сделаю что прикажешь, господин.

— Сделай брение и залепи мне глаза.

Я колебался, и он ткнул рукой в мою сторону:

— Делай, что сказано!

Я развел водой глину и залепил Мирддину глаза, как он попросил, потом, оторвав край от рубахи, замотал поверх глины полотном. Мирддин ощупал повязку и похвалил работу.

Так началось наше медленное возвращение в мир живых — слепой Мирддин, прямой и безмолвный, высился в седле, а мы с Гвальхмаи по очереди вели в поводу его лошадь.

Глава 8

Тремя днями позже, когда наш скудный провиант был на исходе, мы выехали из Ллионесса. Я не оглядывался. Этот скорбный край оставил черную отметину в моей душе.

Мирддин все это время ни с кем не разговаривал. Он сидел в седле, расправив плечи, с завязанными глазами, рот его вновь и вновь кривила гримаса боли — или омерзения.

Мы ехали день и ночь, а когда наконец остановились отдохнуть, между нами и горькой опустошенной землей лежали многие лиги. Я разбил лагерь у ручья, Гвальхмаи добыл на ужин двух жирных зайцев. Мы зажарили их и съели в молчании, не в силах говорить от усталости. Здесь была трава для коней и хорошая вода для всех нас. Хотя ночь была не холодная, я развел костерок — больше для света, чем для тепла. Мы сидели рядом, на высоком осеннем небе зажигались первые звездочки. Ночь медленно накрывала нас своим темным крылом. И вдруг Мирддин заговорил. Голосом сиплым, как зимняя стужа, он провозгласил нараспев:

— Мирддин я есть и буду. Отныне всяк назовет меня Талиесином. В дольнем мире рожден, но в горнем моя обитель, средь Летних Звезд.

Явился в краю Троицы, с Отцом облетел Вселенную, я здесь на земле останусь до Страшного Дня Господня, доколе Христос не приидет народы судить во славе.

Кто скажет, я зверь или рыба? Из форм девяти элементов я создан, из Плода Плодов, из первого плода Господня в начале времен. Создан я Магом из магов.

Из соли земной сотворен, обновленная кровь в моих жилах. Народы рождаются, гибнут и снова восстанут из праха. Я, лучший из бардов, любую речь обращаю в созвучия песен дивных.

Слушай мой смелый рассказ.

Вскричу — разбегаются трусы, как искры от брошенной ветки.

Я был драконом в недрах холма, гадюкой в реке, звездой был серебряной, древком, копьем в зазубринах алых.

Пятью сорок туманов будут идти за мною, пятью сорок рабынь мне будут служить искусных.

Конь мой соловый быстрее летящей чайки, быстрее, чем ловчий кречет.

Я был языком огня, бревном был в костре Бельтана, бревном, что горит, не сгорая.

Свечой был, церковной лампадой, огнем был в ночи путеводным.

Щитом был царям и клинком в руке Пендрагона Британии.

Подобно отцу, слагаю я сызмальства песни, и арфа — мой истинный голос.

Я плутал, я кружил, я воззвал к Разящей Деснице и ринулся в бой.

Оружье мое — справедливость, Спаситель — моя отвага. И ярость моя золотая славней исступления Ллеу.

Я ранил стоглавого зверя, разверзшего страшные пасти. На черном его языке умещалось целое войско. Трижды три сотни когтей эта тварь на меня направляла. Я змея сразил, в котором три сотни душ заключались.

Могу с семьюстами бойцами еще совладать в одиночку, Запятнан кровью врагов мой щит с золотою каймою.

Воином был я и буду.

Я спал в сотне царств, в сотне стен крепостных укрывался; сто раз по сто королей меня встретят приветом и лаской.

Мудрый друид, провещай Артуру!

Дни изреки Поборника, скажи, что было, что будет.

Господь соберет Свой народ, и получит тот имя Господне — народом Разящей Десницы его нарекут; и, подобно сверкающей молнии, пробудит он Воинство Вечности!

Я смотрел на него, ошеломленный. И это Мирддин, которого я знал с детства и, оказывается, не знал вовсе! На него снизошло бардовское вдохновение, лицо светилось — не знаю, отблесками костра или собственным загадочным светом. Он сидел, мерно кивая перевязанной головой и слушая отзвук своих слов в пустом пространстве ночи.

— Что дивитесь моим речам? — спросил он резко. — Вы же знаете, я говорил правду. Впрочем, остерегайтесь происков врага, друзья мои. Но не страшитесь. Не страшитесь! Слушай меня, Бедивер! Слушай меня, Гвальхмаи! Слушайте Мудрейшего из Мудрых и познайте силу Царя, Которому мы служим.

И он начал рассказ о том, что случилось в Ллионессе. Слепой, с перевязанными глазами, он возвысил хрипящий голос и заговорил, сперва медленно и сбивчиво, но вскоре слова полились уверенным сильным потоком. Вот что поведал Мирддин.

— Я отстоял вечерню в храме Спасителя, о чем долго мечтал. Мне было жаль проехать так близко от Инис Аваллаха, не повидав Аваллаха с Харитой, но им нельзя было открывать мой замысел.

Достигнув Ллионесса, я поскакал во дворец Белина и нашел его — как поселение Дивного Народа в Броселианде — покинутым. Но отчего? Вот этого я не мог взять в толк.

Что случилось с Дивным Народом? Какое бедствие их уничтожило? Чего ради их истребили? Да, это я понял: их истребили сознательно и безжалостно. Но зачем? Великий Свет, зачем?

Я не находил покоя. Чем больше я об этом думал, тем больше тревожился. Что за этим скрывается какой-то чудовищный замысел Морганы, сомнений у меня не было...

— Морганы! — ахнул Гвальхмаи.

— Прости, голубчик, — ласково сказал Мирддин. — Это правда. Но не стыдись, вся вина только на ней.

На Гвальхмаи жалко было смотреть. Он упал на колени перед Мирддином, склонил голову и покорно простер руки.

— Прости меня, Эмрис. Если бы я знал...

— Но ты чист. Я тебя не виню, не вини и ты себя. Ты ничего не знал.

— Так в чем состоял замысел Морганы? — спросил я, сгорая от любопытства узнать остальное.

Мирддин покачал перевязанной головой.

— Вот этого-то я никак понять и не мог. Во сне и наяву вопросы жалили меня, словно растревоженный осиный рой. Зачем? Зачем? Зачем?

Я молился Святому Духу о вразумлении. Я постился и молился. Постился и молился, что твой епископ, а сам все ехал и ехал вглубь Ллионесса.

И вот однажды утром я проснулся и подумал, что Морганой, Царицей воздуха и мрака, руководит страх. Все так просто! Почему после стольких лет она вдруг решилась действовать? Значит, что-то ее толкнуло, и это что-то — страх. Моргана боится.

Что могло вызвать такой страх? Думай! Чего бояться тьме, если не света, открывающего тайны пустого сердца? Чего бояться злу, если не блага?

Я спрашиваю тебя, Бедивер: кто стоит между Морганой и исполнением ее чудовищных желаний? Чье правление возвещает начало Летнего Царства? Кто Летний Владыка?

— Артур, — отвечал я. Мирддин сам много раз нам это говорил.

— Да, да. Артура она и боится. Сила его на этом свете растет, и ей это — нож в сердце. Когда сила Артура возрастает, ее идет на убыль, а для Морганы нет ничего горше.

Да, она боится Артура. Но еще больше она боится меня. Ибо это я поддерживаю Артура. Он силен моей силой. Без меня ему не устоять, он еще не настолько окреп. А значит, чтобы победить Артура, надо прежде уничтожить меня. И она вне себя от ненависти и страха.

Из-за этого страха, заключил я, она уничтожила селения Дивного Народа. Почему? Потому что погибель ее — в последних из детей Атлантиды. Да, это так. Это мне было явлено, но лишь самая суть. Я не знаю, что это за погибель.

Потому, чтобы спасти себя, она должна истребить весь Дивный Народ. Значит, скоро она попытается уничтожить Аваллаха и Хариту, как уничтожила Дивный Народ в Броселианде и Белина в Ллио- нессе. Она должна стереть с лица земли их всех, чтобы хоть немного унять неумолимый страх. И опять-таки она должна покончить со мной.

Отравленное питье и кинжал — но тут помешал Пеллеас. Да, это было бестолковое, детское покушение. На мой позор, оно едва не удалось: я ждал от Верховной блудницы чего угодно, но не этих ребяческих хитростей.

Это само по себе загадка, но ответ проще простого. Мы с Пеллеасом были в ее власти, но уцелели. Почему? Я скажу: у нее не было сил нас уничтожить. Все ложь! Все в ней — ложь! Она может околдовать и заморочить, но не может убить. Говорю тебе, не может, иначе бы непременно убила.

Мирддин словно позабыл, кто с ним, и воображал, что говорит с Пеллеасом. Неважно. Слова его меня зачаровали. Я видел в них скрытый свет правды, такой ослепительной, что ее и вымолвить страшно.

— Каким же я был ослом! Как и все остальное в Моргане, сила ее хваленого колдовства — ложь! Да, по большей части хватает и этой силы, к тому же она заметно выросла в последнее время. Броселианд был первым предвестием.

О да, Моргана не теряла времени даром. Собирала рассеянные нити подвластных ей сил, объединяла разрозненные пряди своей мощи, точила оружие — вот чем она занималась со времени неудавшегося покушения. И во многом преуспела.

Не сомневайся, она собиралась со мной покончить. И поскорее — до того как Артур укрепится в Свете, до того как расцвет Летнего Царства лишит ее силы творить зло.

Значит, ее цель — найти меня и уничтожить, тогда уже ничто не сможет ее остановить. Она будет все возрастать в силе, по мере того как брошенные ею зерна дадут всходы. И не исчислить бед, которые она причинит. Не буду тебе лгать, я впал в отчаяние.

Я все понял; я все видел ясно, но был бессилен предупредить. Душа моя скорбела. Быть может, уже поздно. Я рыдал от своей никчемности.

И все же Живой Свет дал мне силы заглянуть в самую тень отчаяния, в жуткую сердцевину того, что я ненавидел и чего страшился всю жизнь. И я увидел... вот что я увидел; хвала Спасителю, я увидел, что моя единственная надежда — в сражении с ней. Я — и никто иной — должен встать на ее пути.

Слабая надежда, подумаешь ты. Однако я рассудил, что это мое единственное оружие и никто не даст мне другого. Что ж, я принял его с раскрытым сердцем и просил Бога о мудрости, дабы правильно вое- пользоваться этим оружием.

Потом я стал ждать. Я постился и молился, а когда понял, что час наступил, то пришел на это место. (Я понял, что Мирддин говорит о скале, на которой я его отыскал.) Я не думал, погибну я или останусь в живых, — говорю тебе, это было уже неважно! Я охотно бы отдал жизнь, чтобы навсегда разделаться с Тьмой.

Удивительно, но едва я ступил на эту дорогу, как покой снизошел на меня в обличье разумения. Ибо я понял наконец, что Моргана скована страхом — страхом перед Артуром, передо мной, перед Царством Лета, как ни хотела бы это скрыть.

Господь и Спаситель, так и есть! Видишь? Спутник всякого великого зла — неодолимый страх. Та, что кажется Владычицей страха, на самом деле — его рабыня.

И это ее слабость! Великий Свет! Это ее уязвимое место. Царица воздуха и мрака не сознается в своем страхе, в своей невыносимой слабости даже самой себе. Она должна казаться бесстрашной и неуязвимой, исполненной той самой уверенности, которую утратила навсегда.

Да, но я-то страшился. Великий Свет, Ты ведаешь, что я познал ужас смерти и отчаянье слабости. Я пережил поражение и горе. Я испытал постыдную беспомощность, да, и жалкое бессилие плоти.

Все это я изведал и выдержал. Я осушил налитую мне чашу и не отвернулся от нее. Я понял, что в этом моя сила. Залог моей будущей победы.

Теперь видишь? Дивно, не правда ли? Замысел Господень тонок, но сколь же искусен и славен в своей тонкости! Аминь!

Скажу тебе, я ликовал. Я вложил обретенное разумение в свою боевую песнь, я сковал из него меч и щит. Я облекся им, как доспехами, и направил коня навстречу испытанию, которого так долго страшился.

Здесь Мирддин замолчал и протянул руку. Я поспешно вложил в нее кубок. Уже совсем стемнело. Холодало. Я подумал, что к утру выпадет сильная роса, но мы у костра останемся сухими.

Я плотнее закутал Мирддина в плащ, принял у него пустой кубок и подлил туда немного воды. Потом снова сел, кутаясь в плащ, и стал ждать, когда Мирддин продолжит рассказ. Неподалеку завел свою печальную и сладостную песнь соловей.

Мирддин, словно только и ждал этого сигнала, заговорил снова. Однако голос его изменился. Теперь в нем звучали страдание и боль. Глубокая мука и безграничное горе.

— Я не знал, где и когда ее встречу, однако полагал, что она ведает мои пути и нападет вскоре, не в силах больше переносить заключенный во мне свет. И не ошибся.

Я думал, это случится ночью, во тьме. Я полагал, что она придет под покровом своей стихии, и оказался прав.

Во время между времен, когда истончается завеса между тем и этим мирами, она явилась ко мне. Я встал на ночлег в засохшей дубовой роще и немного поспал, но через некоторое время проснулся в тревоге. Луна уже садилась, но света было еще довольно.

Моргана ехала на черном коне, одетая так же, как в первую нашу встречу при дворе Белина: черный плащ, высокие черные сапоги, длинные перчатки, лицо закрыто капюшоном. Она ехала одна, и это меня смутило — ведь она не могла не знать, зачем я здесь.

Она и впрямь знала, но ее самообман требовал смелых действий, а гордость убеждала в собственном превосходстве. Она приехала в одиночку, потому что так ей велело тщеславие.

Если она и тревожилась, то ловко это скрывала, как скрывала до поры до времени всю силу своей гложущей ненависти. Думаю, поначалу верх взяло любопытство. Она не могла понять, что мною движет, и не хотела нападать на врага, не разобравшись в его оружии.

Разумеется, мое оружие ей было неведомо — смелость, надежда, вера. Я показывал их прямо и без утайки, но Моргана не сумела их различить.

Я заговорил первым.

— Итак, Моргана, — промолвил я, вставая при ее приближении. — Я знал, что ты меня отыщешь, и молился, чтобы это случилось быстрее.

— Ты далеко от дома, Мирддин Дикий, — отвечала она, спрыгивая с седла.

Я ничего не мог прочесть в ее тоне.

— Быть может, — промолвил я. — Полагаю, мы оба здесь чужаки.

Она возмутилась.

— Ты себе льстишь, если думаешь, будто мы встретились на равных. Я настолько же выше тебя, насколько солнце выше бесплодной земли, по которой ты тащишься, насколько сокол выше блохи, что кусает твое жалкое тело. Так что нечего нас равнять.

— Когда-то ты предложила мне дружбу, — заметил я. Странные слова; не знаю, зачем я их сказал. Может быть, Господня милость столь безгранична, что могла бы распространиться и на Моргану? Итак, ради этой милости я попросил: — Еще не поздно, Моргана. Отвратись от прежнего, и я помогу тебе. Ты тоже можешь спастись.

Как я и ожидал, она отвечала насмешкой.

— Неужто ты думаешь растрогать меня этим, милый Мирддин? Неужто ты думаешь, что твой жалкий Бог хоть каплю меня занимает?

— Я предложил тебе мир, Моргана, и не отказываюсь от своего слова.

Он выпустила поводья и медленно приблизилась ко мне.

— За этим ты сюда и пришел?

Я чувствовал, как разгорается ледяной жар ее ненависти.

— За что ты так меня ненавидишь?

Моргана взмахнула рукой, и мой костер взвился в небеса. В тот же миг она откинула покрывало, чтобы сразить меня своей жуткой красой. О напрасное великолепие черт, о пустое изящество! Да, ее прелести изумляли, ослепляли, они были так же сильны, как ее ненависть, и почти столь же безграничны. И все же глядеть на нее значило познать тщету золоченого гроба.

Она нахмурилась, но даже это было обманом.

— С чего ты взял, будто я тебя ненавижу? Ты мне попросту безразличен. Ты для меня ничто — меньше, чем ничего.

Разумеется, это была ложь. Владычица лжи, Моргана не знает другого языка.

— Тогда чего ради ты со мной говоришь? — спросил я. — Чего ради затеяла эту встречу?

Моргана сверкнула глазами.

— Ради своего удовольствия. Мне забавно поговорить с тобой, вот и вся причина. — Она бочком зашла мне за спину — ладони сжаты, руки в перчатках касаются губ. — К тому же мы с тобой родственники. Что бы сказали обо мне люди, если бы я отказала родичу в гостеприимстве?

Моргана по-прежнему сомневалась. Она подозревала ловушку, не в силах поверить в чью-либо искренность.

— Ты уходишь от вопроса, но я за тебя отвечу. Ты ненавидишь меня, потому что боишься. Ты такая же, как все непросвещенные люди: глупцы ненавидят то, что внушает им страх.

— Ты сам, братец, глуп! — зашипела она. Слова ее были как уколы ножом. — Я не боюсь тебя! Я никого не боюсь!

Пламя взметнулось еще выше. В следующий мир Моргана, как ни в чем не бывало, улыбнулась и шагнула чуть ближе. — Уверяю, я ровным счетом ничего к тебе не испытываю.

— Вот как? Так зачем ты пришла меня убить?

— Убить? — Она изобразила смешок. Звук получился мерзкий и жалкий. — Дражайший Мирддин, ты что, воображаешь, будто твоя жизнь имеет для меня хоть малейшее значение? Мне совершенно все равно, есть ты или нет.

— Однажды ты пыталась убить меня, но тщетно, — напомнил я. — Это была детская хитрость, но и в ней ты не преуспела. Не трудись отпираться, Нинева.

Она снова рассмеялась; пламя зловеще затрещало. Я чувствовал, что она вот-вот нанесет удар, но не знал, каким этот удар будет.

— Восхищаюсь твоей проницательностью, Мирддин! Так ты все же догадался, что это была я? Что ж, Мудрый Мирддин, на этот раз ты так легко не отделаешься. На сей раз твой любезный Пеллеас не вмешается.

Я ждал нападения, и все же она застала меня врасплох. Сила ее ненависти ударила меня, как молот. Дыхание сперло, мне показалось, что я падаю под бременем всего мира, как если бы мне на грудь бросили Ир Виддфу. Я отшатнулся и с трудом устоял на ногах, ловя ртом воздух. В глазах помутилось. Неодолимая тяжесть швырнула меня на колени.

Моргана была довольна успехом.

— Вот видишь? Я могу раздавить тебя без единого слова... но не стану.

В тот же миг тяжесть ушла из моего тела. Я, хрипя, рухнул на четвереньки. Легкие разрывались.

Моргана склонилась надо мной.

— Смерть — это только начало, душа моя, — шепнула она. — Я давно замышляла твою погибель и хочу насладиться сполна. Слишком долго мне пришлось дожидаться.

И она медленно пошла вокруг меня, стягивая на ходу перчатки, потом, подняв руки к плечам, ладонями вперед, запела на Темном наречии. Я увидел глаза — шрамы в форме глаз, выжженные на ее ладонях и заполненные черной и серебряной краской. Когда она говорила, они вздрагивали и поблескивали, как живые.

А за спиной у нее вспучивалась тьма, окутывая ее, сопровождая каждый ее шаг. Говорю тебе, тьма была живая! Это нечто, эта живая тень начала извиваться. Еще миг — и она распалась, словно клубок змей.

Я вгляделся и увидел рядом с Морганой шесть исполинских демонов — она призвала их из неведомых бездн в свидетели своей скорой победы. Они стояли подле нее и смотрели, и хладные миазмы их злобы отравляли воздух.

Ужасны они были, но прекрасны обличьем. Мучительно прекрасны. Подобно Моргане, они были великолепны в своем совершенстве. Однако то было напрасное совершенство, бездушное и бесчувственное, губительное в своей полнейшей тщете.

При виде них — о, при виде них сердце едва не остановилось в моей груди. Мне стало холодно, по коже пробежал мороз. В воздухе повеяло трупным смрадом. Слезы заструились по моим щекам.

Моргана шагнула ближе. Она была в полном расцвете своей губительной славы. Она сверкала глазами, она источала яд. Выжженные на ладонях глаза излучали силу ее злобы, подобно волнам, расходящимся по воде от брошенного камня. Все это для того, чтобы привести меня в трепет.

Но я не трепетал и не страшился. Выдержав первую бурю ее ярости, я понял, что Моргана бессильна повредить моей душе. Она может убить меня — ха, то же самое может сделать любой варвар с помощью острой палки! — но не может погубить. Она не заставит меня отречься от Света или умереть, проклиная Господа.

Я обрел голос.

— Неистовствуй, сколько угодно, я не поддамся. Именем Иисуса, Сына Бога Живого, я обладаю силой, чтобы дать отпор.

Не успели эти слова сойти с моего языка, как я ощутил над собой крылья. Понимаю, это звучит странно, но иначе не скажешь. Крылья! Они окутывали меня, защищали, укрывали. Не знаю, чьи это были крылья — ангелов или Самого Господа, — но на меня снизошел мир. Мир в этом месте ужасов. Подумай только! Я твердо знал, что меня оберегает Господь мой и Царь. Десница Его поддерживает меня.

Моргана почувствовала, что в сражении произошел перелом. Она злилась, хотя и не понимала, откуда взялась моя смелость.

— Слова! Слова! Пророк-глупец! Твой жалкий Бог тебя не спасет. Никакая сила на земле не способна тебя уберечь!

Она вскинула руки, скрестила их над головой и начала призывать силы воздуха и тьмы.

Она пела свои мерзостные заклятья, и я слышал застывший вой зияющей черноты.

Чудное дело! В тот самый миг, когда сила ее достигла наивысшей точки, она проиграла. Я не поддался. Она меня ненавидела, а я ее — нет. Не пытался я и спрятаться либо бежать.

Великий Свет, как же хрупки силы врага! Дьявол использует лишь то оружие, которое даем ему мы. Не дай ему ничего — и сила его иссякнет, рухнет, как стрела на излете, как затупленный обломок клинка.

Моргана изрыгала брань и хулу. Она призвала себе на подмогу демонов ада. Видел бы ты ее! Жуткое зрелище. Однако крылья осеняли меня, и я не страшился.

Она призвала огненный ветр. Ну и ярость! Ярость и ненависть били из нее ядовитым и гнусным током. Заблистали черные молнии, высохшая дубрава занялась огнем. Возле меня падали горящие ветви; деревья обратились в факелы и рушились одно на другое. Однако я не ощущал жара, огонь не причинял мне вреда!

Осмелев, я крикнул:

— Наконец-то ты видишь истину, Моргана: сила Святого Истинного Бога защищает меня. Ты бессильна причинить мне вред. Тот, Кто во мне, больше того, кто в тебе. Ему слава, честь и поклонение. Аминь!

Этого Моргана не могла ни стерпеть, ни вынести. Так быстро расходовала она свою силу, что всю истратила, выдохлась и в изнеможении готова была опустить руки.

Я насмехался над ней.

— Ну же, Моргана! — кричал я. — Твои повелители смотрят. Покажи им, как их порожденье владеет своим оружием.

Она обезумела от ярости. Огонь взвился в самое небо. Деревья лопались от страшного жара. Однако трава под моими ногами даже не опалилась. Лицо овевал свежий ветерок.

Я возликовал и, открыв уста, запел. Я пел хвалу моему Господу. Я пел победную песнь моему Царю. И я плясал перед Ним. Демоны, столпившиеся за спиной у Морганы, задрожали в нагретом воздухе, померкли и пропали с глаз.

Лицо Морганы почернело от бурлящей в груди злобы; вся она затряслась от смертельной ярости. Она завопила; таким воплем можно было бы уложить войско!

Она прыгнула на меня, скрючив пальцы, как когти. Я закрыл руками лицо, но она в меня не вцепилась.

Я услышал голос, зовущий ее по имени. "Моргана!" Внезапный крик остановил ее. Я отнял руки от лица и посмотрел: сквозь пламя к ней мчался всадник на лошади...

Мирддин замолк. При упоминании всадника голос его осип от горя.

— Ты узнал его, — сказал я.

— Я узнал, — отвечал Мирддин. — Прости его, Господи, это был Лот.

— Лот! — хором повторили мы с Гвальхмаи.

Мирддин тяжело опустил голову.

— Да. Я узнал его, несмотря на пламя и дым.

Он окликнул ее. Моргана стояла, окаменев от злобы, но Лот подскакал к ней, нагнулся, подхватил ее и усадил впереди себя на седло. Лошадь вздыбилась, занеся надо мной копыта, и они ускакали прочь.

Я кричал ей:

— Вернись, Моргана! Давай довершим то, что ты начала!

Но они не возвращались. Гнев закипел во мне. И, прости меня, Господи, я бросился за ней. Я не хотел, чтобы она ушла.

На краю рощи они остановились и полуобернулись ко мне. Я думал, Моргана со мной схватится. Но у нее оставалось в запасе одно, последнее колдовство. Вскинув руки над головой, она выкрикнула заклятье. Жуткое, как последний вопль отчаяния.

Я замер. Лот развернул коня. В тот же самый миг молния пала с небес и выжгла меж нами расселину. Они унеслись прочь, а я долго лежал на земле, оглушенный, и голова моя гудела, как набат. Я открыл глаза — они не видели. Молния обожгла меня и ослепила.

Он поднес кончики пальцев к глазам.

— Зрение покинуло меня, как и дар провидения. Я уже не вижу разбросанных передо мной троп; моим ногам уже не ходить путями Иного Мира. Все в тумане, будущее — безвидно и пусто. Я дважды слепец. — Он помолчал и печально тряхнул головой. — Что ж, сам виноват. Я пренебрег Господним покровом, чтобы добиться ее смерти. И теперь я несу шрам своего безумия. Да, но как же мне не хотелось ее отпускать!

Гвальхмаи, серый даже в свете костра, обратил ко мне полные слез глаза.

— Я отомщу за это зло, — тихо поклялся он, мало понимая, что говорит.

— Как ты можешь себя корить? — спросил я Мирддина. — Одна Моргана всему виной, это она тебя ослепила.

Насмешливая улыбка тронула губы Мирддина.

— Разве ты еще не понял? Сражался не я! Сражались князь тьмы и Царь Света, враг рода человеческого и Спаситель. Я был ни при чем.

— Ни при чем?! Если б не ты, она бы восторжествовала давным- давно!

— Нет. — Мирддин медленно покачал головой. — Я тоже когда- то так думал. Долго я нес это бремя в душе и сердце, но это была ложь. Да, и это тоже была ложь.

— Не понимаю, — упорствовал я.

— Сражался не я, — мягко объяснил Эмрис. — Моя собственная гордыня, мое суетное тщеславие мешали мне это увидеть. — Мирддин горько хохотнул и поднял руку к глазам. — Прежде я был слеп, но теперь вижу ясно: Господь может Сам за Себя постоять. Он не нуждается в моей помощи. Это Он спасал и защищал, а не я, не Мирддин. — Он помолчал, словно раздумывая, потом добавил: — Скажу тебе, враг нарочно внушает нам другое. Но только когда я познал свою слабость, встал беззащитным против Морганы без всякого замысла или цели, только тогда Господь сокрушил ее.

— Но это же ты ее сокрушил!

— Я был ничто!

Молчание. Лишь потрескивание огня да журчание ручейка заполняли ночную тишину.

— Я был ничто, Пеллеас, — тихо повторил он.

— Господин, — сказал я, беря его за локоть, — Пеллеаса здесь нет. Это я, Бедивер, и со мной Гвальхмаи.

Мирддин Эмрис тронул рукой голову.

— Да, да, — сказал он, — конечно. А где Пеллеас?

— Не знаю, Эмрис. Он поехал тебя искать — еще до Лугназада.

Мирддин вскочил и проковылял несколько шагов вперед.

— Пеллеас! — крикнул он в ночное небо, потом с громким стоном повалился на колени. — О, Пеллеас, бесценный друг, что она натворила!

Я бросился к нему.

— Мирддин?

Боль в его голосе, словно ножом, полоснула меня по сердцу.

— Пеллеас мертв...

Все во мне оборвалось, и я услышал жуткое эхо Морганиных слов: "На сей раз твой любезный Пеллеас не вмешается".

Господи Иисусе, я молился, чтобы и это оказалось ложью.

Глава 9

Харита была счастлива, что сын вернулся живым. Она горевала о его слепоте, но тут же приступила к лечению. Увечье Мирддина нарушило обычно неторопливое течение жизни на вершине Тора; Владычица озера пыталась применить свой обширный опыт и совещалась с добрыми братьями из святилища.

Увы, в конце концов они вынуждены были признать, что если кто и вернет Мирддину зрение, то лишь Сам Щедрый Господь. Человеческие знания оказались бессильны, так что надо ждать и покорствовать Господней воле. А до тех пор Мирддину придется носить на глазах повязку слепца.

Моргана не погибла, но утратила свою силу. Она бежала, и нам больше не страшна. Мирддин полагал, что она не сможет вернуть себе свою мощь — израсходованная, объяснил он, колдовская сила возвращается редко. Может быть, он обольщался, хотя кому знать, как не ему.

По-прежнему было непонятно, что думать о Лоте. Он мог поспеть в Ллионесс, если отплыл из Каер Эдина сразу после нашего отъезда. Опередить нас ему не составило бы большого труда.

И все же я в это не верил. Гвальхмаи так страдал от стыда, что не высказывал своих мыслей. Он считал, что его доброе имя запятнано, их род опозорен. Униженный и раздавленный, он едва мог смотреть людям в глаза. Он бродил по Тору — прекраснейшей обители на этом свете! — являя собой подлинную картину отчаяния. Я всячески пытался его ободрить, но тщетно. Рана, нанесенная северной гордости, не заживала.

Я говорил об этом с Мирддином.

— Разумеется, Гвальхмаи не виноват. Я его не обвиняю. Но я видел, что видел, и не могу этого изменить, — настаивал он.

— Но не мог ты ошибиться? А если это был кто-то другой?

— Конечно, мог, — соглашался он. — Но тогда это кто-то с лицом Лота и его голосом, похожий на Лота, как брат-близнец.

Да, Мирддин признавал, что мог ошибиться, но что толку, ведь, насколько я знал, братьев у Лота не было.

Гвальхмаи тоже не помог.

— У моего отца нет братьев, — горько подтвердил он. — У деда был только один сын, я никогда не слышал о другом.

Итак, этих сомнений сейчас было не разрешить, поэтому я переложил их на Божье попечение, а сам занялся своими делами. Мирддин был уже почти готов отправляться в дорогу, а я торопился скорее вернуться в Каер Мелин. Налетели ветры с дождями, холодало день ото дня. Несмотря на всю любовь к Стеклянному Острову, мне не хотелось здесь зимовать. Надо было трогаться в ближайшие дни или дожидаться весны.

Харита, страшась за сына, всячески нас удерживала. Однако она понимала, что ехать нам надо, и показала мне, как менять повязку на глазах Мирддина и как разводить жидкую глину, унимавшую боль. В чаще к западу от Храмового холма я вырезал Эмрису длинный рябиновый посох, чтобы не спотыкаться; с этим посохом он стал похож на древнего друида, и многие, видевшие его, так и думали.

Аваллах предложил нам свою конюшню; мы выбрали коня для Мирддина и выехали первым же ясным днем. Корабль ждал там, где мы его оставили. Я заплатил рыбакам, которые его стерегли, мы погрузили лошадей и отплыли от берега.

День был погожий, дул свежий ветер, и все же, когда я взглянул на удаляющийся берег, боль пронзила меня стрелой. Ибо мы оставляли позади Пеллеаса, и я знал в душе, что нам больше не свидеться.

Если я ощущал горе всем телом, как свежую рану, насколько ж сильнее страдал Мирддин?

— Его нет, — сетовал Эмрис так жалобно, что сердце мое разрывалось. — Яркая звезда упала с небес, и мы ее больше не увидим.

— Как можешь ты быть уверен?

— Ах, Бедивер, — отвечал он. — Будь Пеллеас жив, стал бы я щадить себя, даже и на мгновение? Когда в помрачении рассудка я скрывался в лесах, ведь это Пеллеас меня отыскал. Он искал год за годом и не оставлял поисков. Как мог бы я сделать меньше?

Гвальхмаи все это слышал и, сойдя в Абертафф на берег, вместе с нами сел на коня, но вскоре свернул на южную дорогу.

Я крикнул ему вслед:

— Каер Мелин в другой стороне! Куда ты собрался?

Гвальхмаи обернулся.

— Искать Пеллеаса! — крикнул он. — Я не сяду за стол с Артуром, пока его не найду!

— Гвальхмаи!

Упрямец повернулся лицом к югу и прощально потряс копьем.

— Поприветствуйте от меня брата и скажите ему, что случилось!

— Сам расскажешь! Гвальхмаи, вернись!

— Пусть едет, — сказал Мирддин, — и пусть исполнит, что должен.

— Но ты сказал, что Пеллеас мертв.

— Да.

— Тогда искать бессмысленно.

— Нет, — отвечал Мирддин. — Его поиски — искупление. Он может не найти Пеллеаса, но найдет и вернет свою честь. Скажу тебе правду, если он останется, то исчахнет от стыда. Пусть едет, он вернется к нам победителем.

Мало кто из нас может спорить с Эмрисом. Я не могу. Я покорился и отпустил Гвальхмаи на все четыре стороны.

Артур смирился с этим решением. Как ни жаль ему было терять столь доблестного воина, случившееся не оставляло иного выхода. Он скорбел о слепоте Мирддина, но радовался, что тот вернулся живым. В Каер Мелине полным ходом шла подготовка к зиме, и нам некогда было раздумывать о загадочном предательстве Лота. Мы все лето не занимались крепостью, и многое предстояло сделать, пока с севера не задули ледяные ветры.

Зимой мы тоже не сидели сложа руки: чинили старое оружие, делали новое, поправляли сбрую, упряжь, возы. Звон и стук стояли такие, будто мы — тот самый Город кузнецов, в который попал Бран Благословенный в одном из своих странствий.

Однако Артур знал, что война предстоит тяжелая, и стремился все приготовить. Предводитель намеревался отплыть в Каер Эдин, как только Борс вернется из Бенвика. Он рассудил, что следующий удар будет нанесен по новой британской верфи.

И в этом Артур не ошибся.

Когда мы отплывали, в горах еще лежал снег. Ветер, раздувавший паруса, забирался под плащи, заставляя нас лязгать зубами. Впрочем, прибрежные воды оказались совсем не такими бурными, и если сначала у новоиспеченных моряков паруса нередко начинали хлопать или даже повисали совсем, то вскоре наш флот уже двигался достаточно быстро.

Эктор тоже времени не терял. Он встретил нас на берегу и рассказал, что пять новых кораблей ждут-дожидаются, когда Артур их осмотрит.

— Полюбуйтесь на наших красавцев, — квохтал Эктор. — Ну и чудо-мастера у Лота! Работают, только лес подавай. Ну так мы рубили лес, и они работали всю зиму — ни разу на холод не пожаловались!

— Но я же разрешил им вернуться на зиму к Лоту, — сказал Артур.

— А я что им говорил? — отвечал Эктор. — Лот посчитал за лучшее оставить их здесь. Вы оттеснили варваров и спасли его корабли, так что он смог обойтись без своих работников.

— Когда Лот покинул Каер Эдин? — спросил я, надеясь разрешить загадку его появления в Ллионессе.

— Ну... — Эктор потянул себя за рыжую бороду. — Поздно.

— Насколько поздно? — спросил Артур. Он понял, куда я гну.

— Ну, если подумать, не так и поздно. Еще до Рождества.

— Задолго до Рождества?

— Да не то чтобы задолго — за несколько дней.

— А до тех пор он оставался здесь?

— Где же еще ему было быть? — спросил Эктор с подозрением.

— Ты уверен? — спросил я. — Может быть, он отлучался, а позже вернулся?

— Он все время был здесь. Ты сам его видел. Он был здесь и уехал перед самым Рождеством.

— Точно? — спросил Артур.

— Как Бог свят, — промолвил Эктор. — А теперь объясните, к чему эти расспросы?

Артур колебался, и ответил я.

— Лота видели на юге — после Лугназада, но задолго до Рождества.

— Нет, — Эктор решительно потряс головой, — быть такого не может. Я знаю, кто сидит за моим столом. Лот был здесь, со мною.

Итак, вместо того чтоб разрешить загадку, я только сильнее запутался. Естественно, мы ни слова не сказали Гвальхаваду, который провел зиму у Эктора и встретил нас вместе с ним. Мы сообщили лишь, что брат его отправился искать Пеллеаса. Однако про себя мы продолжали гадать: кто этот второй Лот, который умчал от смерти Моргану?

Старые римские верфи лежат чуть восточнее крепости. Еще не видя их, мы услышали стук молотков и крики работников. Однако когда я увидел зрелище, представшее нам за мысом, то мог бы поклясться, что римляне возвратились.

Великое множество стволов, поваленных и очищенных от коры, лежали на берегу, где десятки людей пилили их и обтесывали. Пятьдесят домов были возведены поблизости и для рабочих, и для кораблей, чтобы не прекращать строительство даже в плохую погоду. На старые каменные столбы настелили новый деревянный причал, а проходы расчистили от ила, чтобы корабли могли заходить для починки в док или загружаться, не дожидаясь прилива.

Куда ни глянь — люди с разнообразными орудиями. А шум! Визг пилы, стук топора, крики — кто-то отдает указания, кто-то откликается, где-то раздается дружное "Ухнем!" Над головой пронзительно орут чайки, волны звучно плещут о каменные столбы. Пахнет смолой, потом, опилками и солью. Казалось, мир очнулся от зимней спячки и принялся строить корабли.

Эктор был горд своими свершениями, и Артур не поскупился на хвалу.

— Ты совершил чудо, — сказал он. — Я пришлю тебе четвертую часть собранной подати.

Эктор протестующе вскинул руки.

— Прошу, предводитель Артур, оставь ее своим людям, тебе нужнее.

— Нет. — Артур был непреклонен. — Тебе одному такое дело не поднять, да и несправедливо это. Отныне ты будешь получать долю от общей подати, но и тогда мне не отплатить за все твои труды.

— Что я сделал, — ответил Эктор, — я сделал для тебя, это правда. И для спасения Британии. Ты, Артур, наша единственная надежда.

Медведь Британии положил руку Эктору на плечо, и властитель Каер Эдина обнял давнишнего воспитанника.

— Будь у меня двенадцать таких, как ты, — сказал Артур, — я возродил бы империю.

— Мне не нужна империя, — тихо и торжественно отвечал Эктор, — но я хочу дожить до того дня, когда ты сплотишь под своею рукой Британию. Ради этого я живу.

— Так давай посмотрим корабли, которыми ты так горд, — весело промолвил Артур. — Может быть, они приблизят этот день.

Корабли покачивались на воде: пять новехоньких суденышек с четкими обводами, под парусами — хоть сейчас в море. Выстроены они были по саксонскому образцу, но с более короткими мачтами и острыми носами. Святые угодники, Эктор обил их острые носы желе- 30м! Я вообразил, как они разрезают волны, — словно мечом.

— Они выстроены для боя, — объяснил Эктор. — Груз или лошадей на них не повезешь, но попробуй их догнать — легче угнаться за ветром!

Артур взошел на причал и с него на борт ближайшего корабля. Он стоял на палубе, расставив ноги, уперев кулаки в бока.

— Мне это по нраву! — воскликнул он. — Молодцом, Эктор-корабел. Не дождусь, чтобы размахнуться мечом и ударить копьем с этой морской твердыни!

Наверное, морской ветер отнес слова предводителя через море, и варвары, посчитав их вызовом, тут же принялись собирать войско.

Не прошло и пяти дней, а наши ноги уже стучали по палубе, а руки отцепляли причальные тросы, спуская быстрые ладьи, словно свору гончих, готовых устремиться на вепря.

Мы никогда не сражались в море, а зрелище синеватых парусов и темных судов, несущихся нам навстречу, могло б испугать и смельчака. Однако Артур был на передовой ладье, а четыре других корабля — ими командовали Борс, Кай, Гвальхавад и я сам — собрал рядом, словно отряд кимброгов. Мы стали морской конницей!

Пять кораблей, выстроившись наконечником копья, словно чайки, неслись над волнами. Остальные — общим числом тридцать, по тридцать бойцов на каждом — шли за нами сплошной стеной.

У англов было пятьдесят кораблей. При нашем внезапном появлении они свернули на юг и заспешили к ближайшему берегу — лесистому мысу у входа в Фиорт, который зовется Басас из-за окружающих его мелей. Басас, занятное имя!.. Оно также означает смерть.

Пять передовых британских судов устремились прямо в незащищенный вражеский фланг. Знай англы, как быстры корабли Артура, они бы наверняка предпочли бегство. Но где им было знать!

Каждая из наших ладей ударила противника в середину корпуса. Хруст корабельных ребер! Крики людей! Палуба под ногами ходит ходуном! Наши обшитые сталью скакуны разнесли в щепы утлые скорлупки англов. Первые пять вражеских судов камнем пошли на дно.

Мы копьями отталкивали разбитые доски, за которые цеплялись тонущие варвары. Ближайшие корабли развернулись к нам, и мы укрылись за щитами: страшные топоры англов ударили в наши борта. Железные крюки засвистели в воздухе, зацепились, веревки напряглись: варвары взяли нас на абордаж — себе на погибель. Досками, копьями и мечами отбивались мы от англов. По их узким палубам заструилась кровь.

Колоть копьем и рубить мечом с качающейся палубы, оказалось, как и полагал Артур, не труднее, чем из седла. Англы, ошеломленные и нашим внезапным появлением, и нашей стремительной атакой — они считали, что на море им соперников нет, — дрогнули.

Передовые ладьи англов спешили укрыться за высокой скалой по соседству с мысом. Дин-и-бас она называлась: Твердыня смерти. И мы сразу поняли, за что ей дано это имя.

Ибо англы, не чуя опасности, правили на мели. Камни, таящиеся под самой поверхностью воды, не пощадили никого. Захрустели, ломаясь, доски, варвары посыпались в воду. О крик, о сумятица!

Проклятья одноглазому губителю Водену мешались с воплями отчаяния. Англы бросили разбитые корабли и вплавь устремились к берегу. Несколько британских кораблей развернулись к мысу, чтобы догнать беглецов. Остальные продолжали надвигаться на уцелевшие корабли англов, намереваясь взять их в кольцо.

Варвары, оказавшись между рифами Дин-и-бас и яростными бойцами Артура, спустили паруса и на веслах двинулись прочь от прибрежных камней, прямо к нам в руки. Будь нас побольше, врагу пришел бы конец.

Увы, только пять наших кораблей противостояли двум десяткам вражеских. И, пока мы сражались с первыми пятью — два потопили сразу, — остальные успели скрыться. Англы не пытались помочь товарищам, но сразу взяли курс в открытое море: то ли испугались идущих за нами кораблей, то ли совсем пали духом после неудачной атаки. Так или иначе, они бежали.

Двенадцать вражеских кораблей затонули, еще одиннадцать остались на камнях, и хотя двадцати семи удалось скрыться, мы посчитали это победой. Артур не стал преследовать англов: только пять новейших британских судов могли догнать их в море, а этого было слишком мало. Предводитель разумно решил удовольствоваться оборонительной победой и отпустил врага зализывать раны.

Эктор и Мирддин наблюдали за битвой с укреплений Каер Эдина.

Я сказал "наблюдали", потому что, хотя Мирддин не мог ничего видеть, Эктор описывал ему все с малейшими подробностями.

Оба они встретили нас на новой пристани.

— Молодцы! — крикнул Мирддин, ударяя рябиновым жезлом в дубовый настил. — Молодцы, гордость Придеина! Давно воители-бритты не правили водным краем, но сегодняшний день все изменил. Отныне и до скончания веков Британия будет повелевать светлым царством Манавиддана! Добро пожаловать, герои! Честь вам и хвала!

Приветствие Мирддина было искренним, но хвала — чрезмерной. Удар, который мы нанесли англам, оказался сильным, но не сокрушительным. Позже мы узнали, что они, скрывшись из глаз, просто повернули на юг и направились к восточному побережью, где всегда находили неохраняемые бухты и устья рек. Были здесь и небольшие варварские селения, готовые оказать им гостеприимство и помощь.

Итак, они вошли в устье Твида и укрылись в густом лесу на Кал ид- донских холмах. Отсюда они послали гонцов на родину за оружием и подмогой, а сами остались ждать.

Они ждали, залечивая раны, и месяц от месяца набирались сил. К летнему солнцестоянию от Кустеннина, владыки Калиддона, стали приходить известия о набегах и грабежах. Артур выслушал вестников и заключил, что англы медленно продвигаются вверх по долине Твида, чтобы обойти Каер Эдин.

Все лето Артур собирал и укреплял войско. Кустеннин из Годдеу, мой родич Эннион Регедский, Овейн из Поуиса и Эктор — все присоединились к нам. Как родичи, объединенные одной целью, мы стали называть себя "Люди Севера". С нами были и несколько южных королей: Кадор ап Оуэн Виндду из Корнубии, Огриван из Долгеллау и Кередиг Гвинеддский с сыном Мальгоном, а также Маглос, Меуриг и Идрис. Шли к нам и другие вожди, так что наши ряды росли, как пшеница в поле.

Когда последняя дружина пришла в Каер Эдин, мы препоясались острой сталью и надели шлемы для битвы. Кай, Эктор, Борс, Гвальхавад и Кадор погрузились на корабли — понадобились все до единого. Как только паруса растаяли в Муир Гуидане, мы сели на коней и повернулись к Эйлдонским холмам и темным лесам Калиддона. И мы поскакали, пятнадцать тысяч бриттов, навстречу шестидесятитысячному войску врага.

Послушать бардов, так наша победа была предрешена изначально. Что ж, я, Бедивер, рубился в каждой кровавой битве и спою вам другую песнь.

Глава 10

На нехоженых тропах глубоко в черном Калиддонском лесу укрылись варвары. Они не теряли времени даром. Господи Иисусе, они подготовились, да еще как! Бальдульф снова возглавил объединенные силы и заставил свою орду изрядно потрудиться в ожидании боя.

Они рассчитывали, что на их стороне будет черное коварство лесной чащи, и не ошиблись. Но на нашей стороне был Мирддин Эмрис.

Мирддин жил в Калиддоне много лет еще до рождения Артура. Он знал все тамошние обходные тропы и тайные пути. Каждый холмик и ручеек, каждая лощина и заросший овражек, каждый камень, дерево и тинистое озерцо были ему известны. И, несмотря на слепоту, он мог описать все их подробно, словно черты собственного лица.

Да и Артур хорошо знал великий лес. Он частенько охотился здесь и запомнил Эйлдонские холмы не хуже, чем горы родного Диведа. Развалины древнего Тримонтия, римской крепости на берегу Твида, и соседний монастырь в Майлросе были ему такими же родными, как Каер Эдин и Каер Мелин.

Итак, по дороге через Меггет Артур и Эмрис ехали во главе воинства, а мы распевали кимрские песни — древние песни о битвах и победах, о чести, доблести и отваге. И сердца наши взмывали ввысь, словно орлы, парящие в небесах над крутыми зелеными лощинами.

Переход занял три дня. За это время Кай успел оцепить восточное побережье, прежде чем двинуться на соединение с нами. На четвертый день перед боем мы раскинули лагерь на берегу серебристого озера.

Мы хорошо поели и поспали после обеда. Многие искупались и порезвились в чистой холодной воде. Кто-то ловил рыбу, остальные проверяли оружие и доспехи.

С высокого холма я смотрел на тысячи собратьев у длинного серповидного озера, и сердце мое наполняла гордость. Рядом Артур и Мирддин играли на траве в шахматы.

— Собиралась ли подобная рать на Острове Могущественного? — вслух спросил я. — Только гляньте! Южане и Люди Севера сражаются бок о бок, под началом одного вождя. Ангелы и архангелы, у меня аж дух захватывает!

— Была подобная рать, — отозвался Мирддин, поднимая незрячие глаза на звук моего голоса. — Аврелий объединил королей на борьбу с саксом Хенгистом и его племенем.

— И столько же было народу?

— Нет, — признался Эмрис, — но тогда и саксов было поменьше.

Артур поднял голову от доски и посмотрел вниз. Весь склон был усыпан шатрами, дальше паслись лошади. Обозные телеги стояли стеной на берегу озера, где горели костры и круглые сутки жарились на вертелах целые бычьи туши — кормить наших воинов. Да, зрелище было и впрямь великолепное.

— Что ты чувствуешь, Артос, глядя на все это? — спросил я, садясь рядом с ним на траву.

— Чувствую... — Он помолчал, вбирая синими глазами величественную картину. — Чувствую смирение и страх.

— Страх! — завопил я. — Почему страх? Здесь десять тысяч бриттов, и каждый из них охотно отдаст за тебя жизнь. Вот уж кому нечего бояться!

— Я боюсь не смерти, — сказал Артур. — Я боюсь утратить Божье расположение.

— О чем ты, Медведь?

— Кому много дано, с того многое спросится. Я боюсь отдать меньше, чем получил, — объяснил Артур, и я начал понимать, о чем он говорит. Он простер руку над озером. — Посмотри, Бедивер, брат мой, я получил больше, чем кто бы то ни было в Британии. Что спросится с меня, как ты думаешь?

— Когда человек так стремится угодить Богу, как ты, Медведь, конечно же, он угодит.

В ту ночь Эмрис пел на берегу озера, его голос отдавался в безлюдных холмах, над головой светила красавица-луна, у ног серебрились волны. Арфа, прислоненная к плечу, изливала несказанную песнь, и сердца наши взмывали в испещренное звездами небо. Мирддин пел о битвах горячих и яростных, об отваге, доблести и чести. Он пел о победах и славе. Он пел старинные песни, и некоторые я слышал впервые.

Он пел о Царстве Лета и его короле. Чистый, сильный голос сплетал воображение с явью. Песня обретала жизнь и росла, становясь реальнее, чем скучная земля под ногами. Слышать Эмриса значило увидеть, увидеть означало поверить.

Царство Лета жило среди нас; жар наших сердец придавал ему форму и содержание. Мы ощущали губами его сладость, в нас веяли его мелодичные ветерки. Свет его немеркнущего солнца наполнял наши глаза.

Думаю, ради этого мы были сотворены. Мы были созданы для Царства Лета, а Царство Лета — для нас. Господи Иисусе, да будет так!

Мы проснулись на кроваво-красной заре. Над озером стелился белый туман. Мы съели то, что готовилось всю ночь: свежий ячменный хлеб, толокно и доброе жареное мясо. Самая подходящая пища, чтоб наполнить живот и поднять боевой дух!

Артур ходил среди бойцов, разговаривал с ними и смеялся, пробуждал их пыл, восхвалял их храбрость, подбадривал их и поучал.

Прочие короли, видя его обращение с людьми и ответную любовь кимброгов, начали подражать предводителю. Когда пришло время надевать доспехи и садиться на коней, в сердцах наших уже разгорался боевой пыл.

Вряд ли Остров Могущественного видел более красивое войско, чем наше, когда мы сияющим солнечным утром ехали вдоль озера. Мы, словно великая тишь, скользили по пустынным холмам. Лес был прямо перед нами, на востоке. Мы быстро проехали вдоль реки Яроу до впадения ее в Этрик — широкий плес, окруженный с одной стороны зелеными холмами, с другой Калиддонским лесом.

Выехав из лощины, мы увидели нечто удивительное и редкое: на гребне показались жители Холмов. Трое из них выехали нам навстречу на маленьких косматых пони. Мы с Артуром и Мирддином свернули к ним, а войско продолжило путь.

Хотя я был там и слышал каждое слово, не буду притворяться, будто понял, о чем они говорили. Я разобрал только слова "кен-ти-герн" и "тырфа дрог гелын ффырниг" — они повторялись часто и с нажимом. И все же странное гульканье этих чудных человечков казалось мне полнейшей бессмыслицей.

— Чего они хотят? — спросил я Артура. — И кто они?

Артур повернулся к Мирддину, но тот не ответил, продолжая разговаривать со старшим из Подземных жителей. Это позволило мне их рассмотреть. А поглядеть стоило! Они были малы ростом, но прекрасно сложены: стройные, с красивыми чертами и вполне взрослые, хотя ниже двенадцатилетнего мальчишки. Одеты они были в шкуры и сплошь увешаны золотом: золотые серьги и шейные кольца, браслеты и зарукавники. У каждого на щеке красовалось по четыре крохотных синих шрама.

Когда они закончили говорить, Мирддин повернулся к Артуру.

— Они из Волчьего клана, — объяснил он. — Ищут вождя Медвежьего фейна, то есть тебя, Артур. Они хотят сражаться с людьми-зверями, которые разоряют их жилища и убивают их детей.

— Но откуда они про меня знают?

— Они слышали, что кен-ти-герн, мудрец людей-больших, то есть я, вырастил могучего сына, который загонит людей-зверей в море. Они пришли посмотреть на чудо и предложить свою помощь.

— Их помощь? — подивился я, глядя на тонкие луки и хрупкие с виду тростинки-стрелы. — Какой в них прок?

— Не отмахивайся от них, — предупредил Мирддин. — Кремневые наконечники смазаны ядом, так что малейшая царапина становится смертельной. А меткость их просто поразительна.

— Но могут ли они сражаться? — спросил Артур.

— Да, на свой лад. Их народ все делает не по-нашему, но очень толково. Они намерены присоединиться к битве независимо от того, что скажешь ты, но в смелости их можешь не сомневаться.

Артур рассмеялся.

— Коли так, пусть будут с нами.

Мирддин склонил голову, словно покоряясь решению предводителя, и выпустил длинную цепочку шипящих вздохов. Жители Холмов тут же развернули пони и поскакали прочь. Они пропали за гребнем холма вместе со своей карликовой дружиной, и больше мы их не видели.

Мы вновь выехали во главу колонны. Впереди ощетинилась черная громада Калиддонского леса. За лугом тускло поблескивал плес Этрика, а на том берегу стояло построенное клином варварское войско. Бальдульф с родичами Эбиссой, Боэрлом, Оэском и королем ирландцев Фергусом вышел из леса к броду.

Артур долгое мгновение смотрел на вражеское воинство, потом повернулся к нашим бойцам.

— Братья, перед нами враг! — вскричал он. — Впереди слава! За Христа и Британию!

Потрясая копьем, он сделал знак Рису, и тот, поднеся рог к губам, громко протрубил. Артур развернул коня и рысью поскакал к броду.

Дружина без слов знала, что делать дальше. Британская рать выстроилась в обычный боевой порядок: впереди двойной ряд конницы, сзади пехота — семь тысяч бойцов.

Земля дрожала от грохота копыт и поступи пехотинцев. В сине-белом мареве палило солнце. Впереди отливала сталью вода, за ней стояли неисчислимые вражьи полчища. До того дня я не видел сразу такого множества варваров.

Гром скачки померк перед ослепительным заревом нашей сшибки! Святые и ангелы, я не лгу! Варвары рассыпались, как овцы, обратились в бегство при первом же натиске!

Мы устремились за ними в лес и слишком поздно поняли причину столь неожиданной трусости.

Вся опушка леса была утыкана рядами кольев. Кони ранили о них ноги и вспарывали животы. Мы потеряли несколько десятков скакунов, прежде чем сумели остановить атаку. Страшная западня сняла с наших рядов кровавую жатву: там и сям люди и лошади корчились на проклятых пиках.

Счастливцы те, кто умер сразу! Ужасны были крики боли, еще ужаснее — зрелище товарищей, которые бились, тщетно пытаясь освободиться из страшной западни; кому-то кол пропорол бок, кому- то вошел в грудь, кому-то в живот — кровь храбрецов рекою лилась на землю.

Я уцелел чудом. При мысли об этом и сейчас мороз пробегает по коже. Я увидел впереди колья и что есть силы дернул поводья, задрав коню голову и передние ноги. Он прыгнул, ободрав кожу о ближайшую пику, но сумел, приземляясь, выбрать единственное безопасное место на двадцать шагов вокруг.

Подлое коварство варваров застигло нас врасплох. Они придумали это зверство, страшась нашей конницы. Видя, как ала прекратила свое наступление, как смешались стройные ряды бриттов, они торжествующе завопили и бросились на наших беспомощных бойцов. Они рубили безоружных топорами и швыряли в нас отсеченные головы.

Медленно, осторожно пробирались мы между кольями, попирая копытами тела своих же товарищей. Враг отступал, но медленно. Каждый шаг давался нам ценой тяжелых потерь.

Но вот колья позади, мы в лесу. И здесь варвары пустили в ход вторую часть своего подлого замысла. Ибо в тот миг, как мы миновали опушку, неприятель снова устремился в лес.

Нам оставалось лишь преследовать его, чтобы сохранить преимущество. И мы слепо устремились за врагом. Это было нашей второй ошибкой.

Как я сказал, варвары трудились с начала лета, и мы, углубившись в лес, вскоре столкнулись с результатом этих трудов. Все лето они рубили деревья и рыли землю, чтобы создать бесчисленные преграды на нашем пути.

Мы во весь опор летели через лес, прямо на рвы и валы. Варвары стояли на бревенчатом частоколе и бросали на нас камни и поваленные стволы. Очень скоро наша атака захлебнулась. Кони не давали преимущества, нам противостоял многократно превосходящий в числе противник.

И все же мы продолжали сражаться. Мы неслись на заграждения и бились о них, словно хотели сломать их силой своей воли. Мы валили врагов и падали сами, но не могли продвинуться ни на пядь. Мы пытались объехать преграды, пробиться с дальнего края, но мешала густая чаща. Мы вновь и вновь бросались на укрепления, но снова и снова нас отражали. Каждый раз мы оставляли во рвах больше мертвецов, чем в прошлое нападение. Действия наши становились отчаянными, беспорядочными.

Артуру ничего не оставалось, кроме как дать сигнал к отступлению. Рис протяжно затрубил в рог, и мимо меня из леса устремился поток всадников. В последних рядах ехал Артур.

— Здесь нам не пробиться, — севшим от усталости голосом выговорил он. — Надо искать другой путь.

Мы выехали из леса, когда наши товарищи уже переходили брод. Что за жалкое зрелище! Избитые и поцарапанные, они выбирались на тот берег и падали от изнеможения. Повара поспешно бежали к ним с едой и питьем.

Рис протрубил сбор, и начальники дружин подъехали к тому месту на берегу, где Артур воткнул в землю копье. Они спрыгивали на землю, мрачно утирали с лица кровь и пот и вставали кругом, Артур — в центре.

Общее отчаяние вылилось в проклятья, которые полетели в лицо Артуру. Ему пеняли за отступление, вернее, за то, что к этому отступлению привело, и понапрасну теряли время на укоры и сетования. Артур слушал, опустив голову, но Эмрис, нахмурившись, поднял посох.

— А вы считали себя неуязвимыми? — горько спросил Мирддин. — Нет? Что же корите Артура за свою слабость?

— Слабость?! — вскричал Идрис. — Слепой осел! Моей вины тут нет. Половина моей дружины полегла на этих проклятых кольях.

Кередиг согласно засопел, а Овейн тактично заметил:

— Наш военный предводитель мог бы это предвидеть.

— А вы предвидели? — с жаром спросил я. — Ты, Кередиг? Ты, Огриван? Не помню, чтобы кто-нибудь возразил, когда Артур излагал план сражения.

— Так, выходит, мы виноваты? — жалобно взвыл Маглос.

Да, они были расстроены и сами не понимали, что говорят, но меня бесило, что они хотят взвалить вину на одного Артура.

— Не понимаю, что толку нам обвинять друг друга... — начал Кустеннин, но его голос утонул в возмущенных криках.

Мирддин собрался снова заговорить, но Артур положил ему руку на плечо.

— Согласен с вами, государи мои, — громко объявил он, перекрывая шум. — Мне следовало раньше увидеть западню, следовало догадаться. Да, я виноват. Но сейчас надо решать, что делать дальше. Если мы передеремся между собой, то бой будет проигран здесь и сейчас.

— Правильно! — вскричали Кустеннин и еще несколько вождей, а Меуриг добавил:

— Побережем нашу ярость для врага.

Крики стихли, воцарилось подавленное молчание. Подошли кравчие с кубками ключевой воды.

— А теперь, — продолжал Артур, залпом опорожнив кубок, — что ты хотел сказать нам, мудрый Эмрис?

— Охотник роет яму на волка, но может угодить в нее сам. А в Калиддонском лесу множество волчьих ям, — сказал Мирддин.

— Избавь нас от твоих загадок, бард, — огрызнулся Идрис.

— Эмрис хочет сказать, — объяснил Артур, — что мы, возможно, сумеем обратить западню на пользу себе.

— Как? — угрюмо вопрошали короли. — Кони наши бесполезны в лесу. Тут и мечом не размахнешься — запутаешься рукою в ветвях.

— Вы правы, — спокойно отвечал Артур.

Я поднял глаза и увидел, как в свет зажегся в его глазах.

Артур продолжал:

— Послушайте, Бальдульф уверен, что лес на его стороне; что ж, возьмем себе оружие леса — тьму и личину, тайну и лисью повадку.

Не знаю, как Артур это делает. Может быть, замыслы подспудно живут в его голове, ожидая, когда в них возникнет нужда? Или являются уже готовые из Иного Мира, словно вдохновение барда? Или Артур сочиняет их, пока говорит? Всякий раз это происходило на моих глазах, а я так и не знаю ответа. Но каждый раз, как нам нужен был гениальный план, он появлялся.

Как только Артур начал подробно излагать свой замысел, всякое ворчание смолкло. Короли сбились в тесный кружок, чтобы лучше слышать, и их недовольство вскоре сменилось восторгом.

Хотя наши тени уже протянулись через весь луг, мы выстроили боевые порядки согласно замыслу Артура и снова поскакали в Калиддонский лес — все, кроме части дружины, оставшейся со мной. Как только передовые бойцы въехали в чащу, мы вскочили на коней, пересекли брод и во весь опор понеслись на юго-запад по долине Этрика.

Со мной была тысяча под началом самых молодых королей: Идриса, Мальгона и Маглоса. Мы долго скакали вдоль реки, пока не оказались у места, которое описал нам Мирддин, — ложбинки, где в Этрик впадает один из тысяч лесных ручьев. Это был наш вход в чащу.

Оставив коней, мы взяли копья и побежали по ручью, то плеща по воде, то ломясь через кустарник, с одной мыслью — быстрей добраться до места сражения. Однако ручей вел в противоположную сторону! Мы удалялись от боя.

— Чтоб он сдох, этот бард! — выкрикнул Идрис. — Проклятый слепец отправил нас не туда!

Я стремительно развернулся к нему.

— Молчи, Идрис! Мы доберемся, куда надо.

Нас догнали остальные.

— Надо возвращаться, — настаивал упрямый Идрис.

Маглос стоял в нерешительности, готовый скорее принять сторону Идриса, чем Мирддина. Но тут заговорил Мальгон:

— Никто не укажет дорогу вернее слепого барда. Ведь он видит яснее всех!

И упер в землю ясеневое древко копья, не намереваясь поворачивать назад.

Я в ярости посмотрел на Идриса, который задерживал нас и смущал бойцов своими сомнениями. Как же хотелось пронзить его копьем!

— Я сказал, доберемся. За мной!

Я повернулся и продолжил путь. Мальгон последовал без колебаний. Идрис и Маглос упрямо стояли на месте, но, когда бойцы начали их обгонять, нехотя затрусили следом.

Ручей по-прежнему уводил от места сражения. Я верил Эмрису больше, чем себе, но, по мере того как грохот боя становился тише, в сердце закрадывались сомнения. Может быть, Идрис прав, и Мирддин запамятовал дорогу? Калиддонский лес велик, в нем множество ручьев и лощин. А может быть, заблудились мы сами...

Нет, надо двигаться дальше. Другого пути нет. От нас зависит успех боя. Если мы не доберемся до места, все погибло. Я, стиснув зубы, бежал дальше.

И вот шум битвы совершенно стих. Я напряженно вслушивался, но различал только гул крови в ушах да хриплое дыхание. Боже, молился я, не дай нам подвести товарищей. Глядя под ноги, я бежал по мягкой земле, а сердце в груди бешено колотилось. Во рту пересохло, легкие разрывались, но я бежал дальше, опустив голову и превозмогая боль.

И вдруг в какой-то миг местность круто пошла вверх, днище ручья превратилось в ровную прямую тропу. Наверху сходились кроны деревьев, внизу стремительно бежала вода. Однако журчание струй не заглушало слабого рокота битвы.

Рокот нарастал. Мы приближались к месту сражения — но приближались к нему сзади. Хвала величайшему из бардов! Он помнил правильно!

Впереди было озерцо, из которого варвары брали воду, темное в вечерних сумерках. За озером начинался земляной вал и частокол, воздвигнутый Бальдульфом для отражения нашей конницы. Я видел за деревьями и сами стены, и кишащих на них варваров.

Вокруг насыпного кургана, словно кривые руки, протянулись бревенчатые частоколы. Устроены они были так, как и предположил Артур, — самая середина оставалась незащищенной. Варвары рассчитывали, что со спины их прикроет лес.

Передо мной царила сумятица боя. Бритты бросались на заграждения, захватывали их и снова теряли. Кимброги сражались, как львы. Земля дрожала от грохота битвы, удары щита о щит или меча о топор сливались в протяжный гул. Яростное было сражение, жуткое побоище.

Я с трудом удержался, чтобы не ударить в спину ничего не подозревающему врагу. Однако замысел состоял в ином.

Вот что мы сделали: опустились на колени на берегу озерца и разожгли принесенные с собой головни. Это отняло несколько драгоценных мгновений. Отец Света, распали гнев Твой на наших врагов, и пусть он пылает так же ярко, как факелы в наших руках!

Наконец, когда у каждого была в руках пылающая головня, я, выпрямившись, издал боевой клич. Тысячи глоток подхватили, тысячи бойцов вскочили, как один человек.

Ошеломленные варвары обернулись, и увидели, что на них несется сплошная стена огня. Пробегая через их лагерь, мы подожгли палатки. Пламя взметнулось в небо, заклубился густой дым.

Варвары дрогнули. Внезапность, мелькание факелов в сумеречном лесу — у страха, как говорится, глаза велики. Они вообразили, будто их окружили бесчисленные враги.

Однако замешательство было недолгим. Некоторые варвары, придя в себя, бросили свои укрепления и устремились против нас. Тщетно! Нас было не остановить. Мы неотвратимо надвигались на курган, с которого направлял сражение Бальдульф.

Подбежав к первому ряду укреплений, мы сорвали с поясов глиняные кувшины и разбили их о частокол. Масло хлынуло на древесину, мы поднесли факелы, масло зашипело и вспыхнуло. Заклубился черный дым, в небо взметнулись языки пламени. Дым валил все гуще. Вскоре частокол запылал.

Варвары оказались в западне, которую выстроили своими руками. Боевые возгласы сменились воплями ужаса. Воины пробивались сквозь огонь, мы встречали их копьями и мечами.

Мы хотели вызвать замешательство, а вызвали панику.

Господь свидетель, мы показали варварам, каково им придется в аду! Да, страшное было зрелище!

Ряды ирландцев и англов смешались и дрогнули. Ирландцы с воплями разбегались по лесу. Англы от ярости и безысходности принялись рубить друг друга. Варваров сгубила их собственная глупость — продержись они хоть чуть-чуть, стало бы ясно, как нас мало на самом деле.

Однако не зря говорят — ив тот день это подтвердилось еще раз, — что при всей своей хитрости и жестокости варвары легко падают духом. Нет в них решимости стоять до конца. Встретив неожиданный отпор, они легко поддаются отчаянию, обращаются в бегство, гибнут. Мирддин говорит, это оттого, что они не умеют надеяться, и я с ним согласен.

Довольно было с криками забросать их факелами, чтобы у них затряслись поджилки. Они оторопели от внезапного нападения и уступили не нашим мечам, но собственному страху. Это их и сгубило.

Они могли бы еще оправиться, но Артур не дал им на это времени. Едва лишь варвары обернулись на нашу атаку, бесстрашные кимброги бросились на укрепления. Здесь огонь, там Артур — не диво, что многие предпочли пламя.

Мы рубили их сноровисто, словно валили лес. Повсюду выли враги. Некоторые их воеводы сражались, как пристало мужчинам, но большая часть бежала без оглядки, бросив вождей и родичей. Тысячи искали спасения в темных глубинах леса.

— Бретвальда!

Я принялся озираться, ища, откуда раздался знакомый голос. В какой-то сотне шагов от меня, у подножия центрального кургана, стоял Артур. По клинку Каледвэлча стекала алая кровь. Я побежал к нему.

— Бретвальда! Вызываю тебя на бой! — смело восклицал наш предводитель.

С кургана донесся оглушительный вопль ярости. Сквозь завесу пламени и дыма мы смогли различить кучку воинов, сгрудившихся у надетых на палку черепов — знамени бретвальды. Окруженный хускарлами, Бальдульф взвыл, как раненый бык, и устремился бегом со склона. Отблески огня вспыхивали на его шлеме, жилистая рука, как и огромный топор, была обагрена кровью. Он бежал, наступая на убитых сородичей, чтобы ударить с разгона.

Артур бесстрашно ждал. Когда же бретвальда прыгнул через завесу пламени, занеся над головой свой страшный топор, юркий Артур отскочил в сторону, оставив на прежнем месте лишь острие меча.

Стальная рубаха спасла Бальдульфа от смерти. В боевом раже он промчался мимо Артура, попытался остановиться, поскользнулся на залитой кровью земле и рухнул навзничь. Артур был наготове.

Каледвэлч пропел в воздухе. Жадный клинок впился глубоко, и голова Бальдульфа скатилась с плеч.

Видя, что мощный бретвальда повержен, варвары припустили со всех ног, вопя от отчаяния и злобы. Бой превратился в бегство. Сотни, тысячи удирали, словно ошпаренные псы.

Артур шагнул к отрубленной голове врага и снял с нее шлем. На него уставились выпученные мертвые глаза Боерла, родича бретвальды.

— Наверное, они обменялись оружием и шлемами, — заметил я.

Артур кивнул.

— Неважно. Все равно Бальдульф обрек себя на смерть.

Предводитель подал знак Рису, тот поднял рог и протрубил. Бритты преследовали бегущих врагов по темным прогалинам и звериным тропам Калиддонского леса. Крики несчастных оглашали чащу.

То были звуки бесславного поражения. Не знаю воина, которому они пришлись бы по сердцу.

Однако среди деревьев темнеет рано. Мы не успели добить врагов.

Многие скрылись во мраке.

Глава 11

Мы встанем лагерем на лугу и продолжим погоню, как рассветет, — объявил Артур. — Я не отложу меча, покуда не увижу Бальдульфа в цепях или мертвым. Затем он приказал перевязать раненых и снять все ценное с убитых.

Мы обирали трупы при свете факелов. Мертвых врагов бросали в земляные рвы, павших бриттов заворачивали в их плащи и несли к курганам, где монахи из Майлроса с почетом предавали их огню.

Погребальный костер озарял небо, добрые братья молились за упокой наших товарищей. Тела наших родичей и соратников не достались на поругание хищным зверям и птицам.

Когда, пошатываясь, мы брели через реку к лугу, бледная луна сияла за клочьями облаков. Жарко пылали походные костры, ратников ждала горячая пища и холодное питье. Воинство Британии с благодарностью опустилось на холодную траву. Предводитель, прежде чем приступить к трапезе, убедился, что его бойцы ни в чем не имеют нужды.

Так же поступили и другие вожди. Я видел, как войско расползается вдоль реки и дальше по лугу. Боже Праведный, нас было куда меньше, чем вступило на этот берег сегодня утром, — а кажется, столетье назад. Я почувствовал себя старым и разбитым.

Мы с Артуром с трудом дотащились до его палатки. Мирддин ждал у огня и при нашем приближении поднялся.

— Садитесь, — велел он. — Я принесу поесть.

Без единого слова Артур рухнул в походное кресло Утера, да так и остался сидеть, не в силах двинуться от изнеможения. Мы умылись в реке, но кровавые пятна на одежде поблескивали при огне черным, а на коже остались капельки запекшейся крови.

— Грязное дело, — пробормотал Артур, глядя на свои руки.

Я кивнул.

— Да, Медведь, да.

Мирддин вернулся с двумя кравчими, которые внесли хлеб и мясо на деревянном подносе и огромный кувшин с пивом, и, велев им отправляться по делам, своими руками подал нам еду. Несмотря на слепоту, Эмрис двигался быстро и без колебаний. Когда я спросил, как же он нас находит, Мирддин рассмеялся и ответил:

— По запаху, благоуханнейший Бедивер! Как же еще?

Он хотел нас развеселить, но у меня не было сил не то что смеяться — улыбку выдавить. Я молча выпил пива и пожевал хлеба, заставляя себя работать челюстями. Ну и черствый же он был! В руках разламывался легко, а в горло никак не шел. То же и мясо.

Покуда мы ели, другие вожди, устроив своих людей, присоединялись к трапезе. Первыми пришли Мальгон и Маглос, за ними Овейн, Огриван, Идрис и Кередиг. Они торопили дележ, считая, что надо начать немедленно.

Артур не стал их разочаровывать, хотя я видел, что ему самому это не по душе.

— Несите сюда добычу, я ее разделю.

Это они и хотели услышать. Собственно, дело было только за Артуром, потому что, едва прозвучали его слова, появились воины с охапками сокровищ. Они подходили к предводителю и складывали ношу к его ногам. Несли мешки, полные добра, снятого с убитых варваров или захваченного в их стане: золота и серебра, меди, бронзы и олова, узорчатых с драгоценными камнями и эмалями кубков, чаш, подносов, гривен, запястных и зарукавных браслетов, пряжек, кувшинов, кинжалов, мечей, поясов, колец и серег, ожерелий, котлов, драгоценных мехов, гребней, украшений для волос, ошейников для собак и любимых рабов, монет, зеркал, изваяний Водена, Тора и Фрейи, дисков, ложек, обручей на голову, слитков больших и малых в форме топориков... и прочего, и прочего.

Сперва собравшиеся радостно завопили, видя богатую жатву. Мешок высыпали за мешком, куча росла все выше — вот она уже сровнялась с Артуром! Но чем больше она становилась, тем реже слышались выкрики и смех. Последнюю побрякушку водрузили наверх в полнейшем молчании.

С оторопью созерцали мы завоеванное богатство. И тут стыд охватил нас всех, и сладкий вкус победы сменился горечью.

Да, мы честно завоевали это сокровище, но оно было в крови — по большей части в крови бриттов, которых варвары грабили все лето. Мы лишь вернули свое, и нерадостным был этот дележ.

Прочесывать лес — дело небыстрое. Мы выступили со светом, как только начали различать в чащобе следы врага. Но мы так и не настигли никого из бежавших варваров, которые к этому часу должны были уже снова собраться в дружины. Однако мы продолжали путь и к полудню начали натыкаться на жуткие и неожиданные находки: обескровленные трупы варваров свисали с древесных ветвей.

Сперва один, потом несколько... потом десятки...

Я остановил погоню и велел кимброгам вернуться в долину Твида.

— Живых мы не настигнем, — сказал я. — Скачем к Майлросу.

Когда мы подскакали к нашему войску, только начинало вечереть. Артур подивился столь скорому возвращению.

— Что стряслось, Бедивер? Плохая охота?

— Да, — отвечал я, спрыгивая с коня. — Кто-то уже похозяйничал в твоих угодьях, о господин ловитвы.

Предводитель взглянул удивленно.

— Что случилось?

— Полагаю, Жители холмов взыскали кровью, что им причиталось. Мы наткнулись на трупы, пронзенные стрелами и повешенные истекать кровью, словно бычьи туши. Банши истребили сотни варваров, а мы, Медведь, их не видели и не слышали.

— Ты правильно сделал, что возвратился, — сказал Артур. — Пусть Жители холмов сражаются на свой лад.

О Бальдульфе по-прежнему не было ни слуха, ни духа. Несмотря на жуткие гроздья трупов, я и минуты не думал, что он мертв. Слишком многие бежали в темные глубины Калиддона — не одна тысяча варваров. По меньшей мере половина вражеского войска уцелела и готовилась к новым боям.

Вскоре лазутчики, которых предводитель отрядил еще до рассвета, доложили, что Бальдульф бежал на восток, к своим кораблям. В подтверждение этой вести они доставили ирландского короля Фергуса с остатками дружины — их захватили на пути к Абертвиду.

Воины и вожди бриттов поспешили к палатке Артура, чтобы увидеть, как тот поступит. Они сгрудились тесным кольцом. Многие кричали и насмехались над ирландцами, но большая часть молчала.

Фергуса со связанными за спиной руками вытолкнули вперед и бросили на колени перед Артуром. Предводитель лишь взглянул на это горестное зрелище, бросился к королю, поднял его на ноги и, вынув из-за пояса кинжал, разрезал на нем путы. Потом, глядя ему прямо в глаза, Артур сказал:

— Будь я на твоем месте, ты бы меня убил. Станешь ли отпираться?

Фергус знал северное наречие и ответил:

— Не стану отпираться, убил бы.

— Так почему ты позволил привести себя связанным?

Ирландский король вскинул голову и с глазами, полными смирения, ответил: ־

— Потому что я слышал, будто ты человек справедливый и милостивый, предводитель Артур.

— Ты зовешь меня справедливым и милостивым, о король, и все же пошел на меня войной. Как это может быть?

— Не солгу, я беден. Некогда имя Фергуса Мак Гиллормара звучало громко, но дань, которой обложил мой край бретвальда, вконец нас разорила. Ныне земли мои бедны, зерно не родится, среди скота падеж. Мы умираем с голоду, а дань не уменьшается ни на зернышко. Бальдульф обещал снизить дань, если я пойду с ним. Обещал богатую добычу. — Фергус повесил голову. — Прошу, господин, если не пощадишь меня, то пощади моих воинов, которые всего лишь следовали за своим королем.

Артур потер подбородок, потом сделал мне знак подойти ближе.

— Что скажешь, Бедивер?

— По мне, похоже на выдумку.

— Но может в ней быть какая-то доля правды?

Я на миг задумался.

— Ну, — медленно начал я, — ирландцев не надо долго уговаривать в набег. Они и в лучшие-то времена живут впроголодь.

— Да. Что еще?

— Насчет подати Бальдульфу — похоже на правду. Это многое объясняет.

— Согласен. А что делать с ним? — Артур указал подбородком на ждущего Фергуса.

— Спроси Мирддина. Он твой мудрый советчик.

— Я спрашиваю тебя. Что сделал бы ты, Бедивер?

— Не знаю, Артос. Наверное, убил бы. Пусть алчные язычники знают, что нельзя безнаказанно пойти войной на Британию. Сила — единственное, что они уважают.

Артур положил мне руку на плечо.

— Ответ твой — душа премудрости, брат. Лишь глупец поступит иначе. Но именно так я и сделаю.

— Ты хочешь отпустить его?

— Да.

— Тогда зачем спрашивать, что я думаю? Что это меняет?

— Мне нужно было это услышать, Бедивер, вот и все. Ты изрек суровый закон войны. Но мы применим высший закон.

— Какой это?

— Когда человек просит о жизни, ее надо даровать, даже если для тебя лучше, чтобы этот человек умер.

Он быстро повернулся и велел Фергусу встать на колени. Собравшиеся кимры загудели, гадая, что же решил Артур.

— Клянешься ли, о король, под страхом смерти никогда больше не ходить войной на Британию? Клянешься ли любой клятвой, какую сам изберешь, хранить мне верность и платить подать, доколе жив?

Фергус поднял лицо к Артуру, и я увидел зрелище, которое нечасто встречается в этом мире. Я увидел, как зажглась надежда в обреченном, утратившем право надеяться. Надежду это заронило милосердие. И я, глядя на ирландского короля, понял, что Артур получил верного друга на всю жизнь. Фергус принес клятвы, вручающие его жизнь Артуру, и встал с колен счастливым.

Вопреки всякому разуму Артур накормил пленных и отослал их домой без охраны. Ничто не мешало им вероломно повернуть назад в тот же миг, как мы потеряли их из виду. Многие в нашем лагере роптали на Артура за это решение, но когда Медведя Британии поколебали чужие упреки?

Мы некоторое время отдыхали на зеленом берегу Твида, набирались сил и врачевали раны. Погода стояла солнечная и теплая, долгие северные дни расстилались перед нами золотые и ласковые. Артур ел, пил и распевал песни с кимброгами. Он одарил их за доблесть серебряными кубками, золотыми кольцами и браслетами. Он щедро раздал свою долю, ничего не оставив себе.

И вот как-то раз, поужинав похлебкой из порея, жареным мясом, жестким походным хлебом и сыром, Мирддин Эмрис взял арфу. Весь лагерь собрался на берегу реки, сбившись в кучу так плотно, что нельзя было даже двинуться. Никто не замечал тесноты, так хотелось всем услышать песню Эмриса.

Мирддин возвышался перед нами на плоском валуне, под ним струился Твид. Прямой и высокий, он стоял перед воинством Британии, трогая струны, опустив незрячие глаза, и перебирал в памяти множество известных ему сказаний. Так бывало.всегда: Мирддин всякий раз выискивал такую песню, чтобы ее слова легли на сердце слушателям и запечатлелись в нем на веки вечные.

Его длинные пальцы летали по струнам, извлекая из певучего сердца арфы мелодию так легко, как девушка вызывает улыбку у возлюбленного. Потом, подняв голову к небу, он начал свою повесть. И вот что он спел:

— В первые дни людей, когда роса творения была еще свежа на земле, Бран Благословенный, сын Ллира, был королем Гвинедда, Ллогрии и всего Инис Придеина вдобавок. Он был справедлив и добр, как солнечный свет, льющийся с небес, и не видал еще Остров Могущественного лучшего короля, и вот как все это было...

Однажды Бран сидел на вершине Харддлех над морем с родичами и множеством знатных, как приличествует великому королю, и увидел тринадцать ирландских кораблей, идущих по морю к берегу, и они скользили с попутным ветром легко и красиво, как чайки.

Те, кто был с Браном, снарядились и пошли вниз поджидать ирландские корабли.

— Ллеу меня разрази, — воскликнул один из них, когда те подошли ближе, — если я когда-нибудь видел корабли прекраснее этих.

И все с ним согласились, что корабли и впрямь хороши.

И один корабль вышел вперед прочих, и на палубе его они заметили знак мира — лежащий щит. Корабли остановились недалеко от берега, и люди с кораблей спустили лодки и подошли к берегу.

— Ллеу да будет добр к вам, — приветствовал со скалы Бран, когда первый из них вышел на сушу, — и добро пожаловать, коли пришли с миром. Чьи эти корабли, и кто у вас главный?

— Наш господин, — отвечали они, — Сехлайнн, король Ибернии, ему принадлежат эти корабли и много других в придачу, коли уж ты спросил.

— Чего ему здесь нужно? — спросил Бран, который на собственном горьком опыте научился не доверять гостям из-за моря. — Сойдет ли он на берег?

— Нет, господин, — отвечал посланец, — у него к тебе просьба, и он не ступит на берег, покуда не получит ответа.

— И какова же его просьба? — спросил Бран.

— Великий властитель, — учтиво промолвил посланец, — король Сехлайнн хочет заключить с тобой союз и просит в знак дружбы отдать за него Бронвен, дочь Ллира, дабы связать ваши дома узами крови и чести. Так Иберния и Остров Могущественного станут еще сильнее.

— Тогда пусть твой господин придет в мою крепость, чтобы все как следует обсудить.

Король Сехлайнн услышал это и тут же сошел на берег вместе со своими слугами и советниками. И великое множество народу собралось в тот вечер в чертогах Брана.

И на другой день, чуть рассвело, люди Острова Могущественного собрались на совет и рассудили, что пора положить конец постоянным войнам с Ибернией и чем скорее, тем лучше. Однако горько им было отдавать Бронвен, одну из трех Величайших королев острова и прекраснейшую девушку в мире.

Тем не менее порешили отдать ее Сехлайнну для общего блага. И объявили, что будет пир в честь союза двух сильнейших родов на свете.

Король Сехлайнн, со своей стороны, подвел к берегу семь кораблей и начал их разгружать.

— Кто это плывет к нам? — дивились бритты. — Скажите, молим, потому что мы прежде не видели таких созданий.

— Эти животные зовутся лошадьми, — отвечали ирландцы. — Не зря вы на них дивитесь, ведь их подарил нам сам Луг Крепкой Руки, а происходят они прямиком из Иного Мира.

Бритты в изумлении глядели, как прекрасные звери выходят из воды и пены, блестя на солнце, словно в небесной позолоте. Лошадей и конюхов приняли с честью и тут же отправили в лучшие луга и лощины, которыми владел Бран.

А Бронвен, его сестра, в тот же день вышла за Сехлайнна, короля Ибернии, и ночь они провели вместе, и так породнились благородные королевства Иберния и Инис Придеин.

Праздничный пир продолжался столько дней, что люди утратили им счет. И вот в один из дней Эвниссиэн, брат Брана по матери, муж вздорный, вернулся из странствий и увидел коней.

— Кто эти уродливые твари? — вопросил он. — И кто привез их сюда топтать нашу землю?

— Это выкуп за Бронвен, которая стала женой Сехлайнна, короля Ибернии, — отвечали конюхи.

Злобный Эвниссиэн по обыкновению нахмурился и зарычал на конюха.

— Что? Такую замечательную девушку выдали замуж без моего согласия? Да захоти двоюродный брат нанести мне большее оскорбление, ему бы это не удалось. Наверняка он нарочно хотел причинить мне обиду.

И с этими словами Эвниссиэн, сеятель раздора, принялся молотить лошадей кулаками, сперва по бокам и спинам, потом по хвостам и холкам. И так он их измолотил, что совершенно обезобразил и лишил всякой красы.

Весть об обиде достигла короля Сехлайнна, который весьма подивился такой жестокости.

— Оскорбление моему дару — оскорбление мне самому. Боюсь, коли они не чтут мое величайшее сокровище, то и меня могут обидеть, — сказал он, качая головой. — А коли так, мне остается только подняться на корабль.

Король Сехлайнн взял жену и людей и поспешил за море в свое королевство. Корабли успели превратиться в пятнышки на горизонте, прежде чем Бран узнал об его отъезде. Узнавши, он воскликнул:

— Негоже, чтобы король ирландцев покинул наш остров со столь неприличной поспешностью. Посему мы его не отпустим.

И Бран отправил гонцов на самых быстрых судах, чтобы те умоляли Сехлайнна вернуться и почтить двор Брана своим присутствием.

— Не вернусь, — отвечал король Сехлайнн с палубы своего пригожего корабля, — пока не узнаю, кто нанес моему имени обиду, сгубив мой добрый дар.

И рассказал им о том, что сталось с лошадьми.

Когда Бран услышал рассказ посланца, он промолвил так:

— Чую, что это проделки злобного Эвниссиэна. Видит Ллеу, от него всегда были одни беды.

И вновь он отправил гонцов — а звали их Манавиддан ап Ллир, Хевейдд Высокий и Униг Крепкое Плечо — просить прощения за проступок родича и сказал:

— Передайте королю Ибернии, что в возмещение обиды, которую нанес ему Эвниссиэн, я дам ему серебряный посох с него ростом и золотое блюдо размером с его лицо. Если же Сехлайнн этого не примет, пусть приходит ко мне, назовет свое возмещение, и мы заключим мир на условиях, какие он сам предложит.

И быстрые гонцы тут же отплыли к Сехлайнну и дружелюбно передали слова Брана. Король выслушал, а его красавица жена стала просить вместе с гонцами:

— О супруг, брат мой — человек достойный. Позволь ему возместить обиду и не пожалеешь.

Ирландский король надул щеки и посмотрел на красавицу жену. И не мог он ей отказать, и молвил:

— Все это весьма чудно с самого начала, и мне угодно положить этому конец. Ладно, я вернусь к Брану и выслушаю его.

Ирландцы вернулись на Остров Могущественного, но уже с опаской, ожидая нового оскорбления. Бран заметил, что они мрачны и немногословны за трапезой.

— Друг мой, ты не так весел сегодня, как прежде. Если это из-за малости возмещения, я увеличу его по твоему хотению.

— Луг наградит тебя, господин, я верю в твою искренность.

— Чтобы ты не сомневался, я дам тебе главное мое сокровище. Это большой золотой котел, обладающий таким свойством: если сегодня погрузить в него убитого воина, назавтра он будет сражаться, как прежде. Только не сможет сказать ни слова.

Король Сехлайнн учтиво поблагодарил Брана и так обрадовался новому сокровищу, что совсем забыл про обиду. Пир продолжался еще много дней, и все веселились от души.

Когда же пришло им время расставаться, ирландский король обнял короля бриттов, словно родного брата, и сказал:

— Приезжай к моему двору, и я вдесятеро отплачу тебе за радушие. Приезжай непременно.

И после многих сердечных прощаний король Сехлайнн и Бронвен тронулись в путь. Тринадцать пригожих ирландских кораблей отплыли из Абер-Менеи и понеслись к Ибернии, где их с радостью встретили все жители страны.

Вскоре все королевство заговорило, что Сехлайнн привез себе жену поразительной красы. И каждый, кто приходил ко двору в первый день, получал из рук Бронвен золотое кольцо, или самоцветный камень, или узорчатую пряжку, или другую драгоценность. И какое же это было дивное зрелище, когда гости расходились со своими дарами!

Слава Бронвен как доброй и щедрой королевы росла, и не диво. Королевство Сехлайнна процветало, как никогда. А король был весьма доволен своей супругой.

В положенный срок Бронвен понесла и родила сына, которого нарек ли Гверн. По обычаю тех дней, мальчика отправили на воспитание в лучший дом королевства.

Брат Бронвен по матери, Эвниссиэн, исполненный злобы, все думал, как обернулось дело и как Бран загладил нанесенную им обиду. И стал он завидовать удаче Сехлайнна и его счастью.

— Гофаннон прибей меня своим молотом, если я не разберусь с этим раз и навсегда.

И, сев в маленький челн, немедля отплыл в Ибернию.

В Ибернии, как и повсюду, есть свои смутьяны. Эвниссиэн без труда отыскал их и распалил злобными словами и пустыми посулами.

Это было легко, ибо доброта и щедрость королевы Бронвен, как и рождение наследника, возбудили в мелких людишках зависть к счастью короля Сехлайнна. И скорее, чем сказка сказывается, смутьяны, подговариваемые хитрым Эвниссиэном, стали попрекать короля обидой, нанесенной ему при дворе Брана. Чем больше они об этом думали, тем сильнее негодовали.

Сдерживали они это негодование в себе? Нет, не сдерживали.

Очень скоро они уже болтали языками по всему королевству, порождая досужие толки. Яд расползался и со временем достиг ушей Сехлайнна. Тот опечалился и сперва не желал ничего слушать, помня о чудесном котле, который получил в возмещение обиды.

Но злые толки не умолкали. И — вода камень точит — случилось так, что Сехлайнн не мог смотреть на красавицу супругу, не вспоминая о причиненной обиде.

Но подстрекатели на этом не успокоились. Они постоянно требовали от бедного короля, чтобы тот отомстил за бесчестье и смыл позор как с себя, так и с них.

Короче, они подняли в Ибернии такое возмущение, что под конец несчастный Сехлайнн покорился. И вот какой была эта месть: Бронвен ударили по щеке и выгнали из королевских покоев. Ей отвели место на кухне и велели готовить для всего двора.

И этот удар, который нанесли Бронвен, известен как одна из Трех Несправедливых Пощечин Британии.

Однако, как все понимали, этим дело кончиться не могло.

— Государь, — сказали недовольные, — нельзя, чтобы весть о случившемся достигла Брана, не то он пойдет на нас войной, чтобы отомстить за сестру.

— Что вы предлагаете? — спросил опечаленный Сехлайнн. Он уже не заботился, что станется с ним и королевством, ибо жизнь сделалась ему не мила.

— Задерживай все корабли, идущие в Инис Придеин, а тех, что прибудут оттуда, сажай в темницу, и тогда мы наконец успокоимся.

— Вы-то успокоитесь, а я нет. Отныне зовите меня не Сехлайнн, а Маллолох, что значит Несчастнейший.

— Ты сам все решил, — сказали недоброжелатели. — Мы такого не хотели.

Хотя именно этого они и добивались.

Эвниссиэн, посеяв злое, тайно вернулся домой. Бедняжка Бронвен, заброшенная в своем собственном доме, стала убиваться и тосковать. "Ллеу ведает, что я ничем этого не заслужила. Награда за мою доброту — одиночество, за щедрость — нескончаемые труды. Это несправедливо".

Случилось так, что Ллеу, пролетавший по небу в своем обычном обличье — большого черного ворона, — услышал стенания Бронвен и, памятуя ее былое великолепие, спустился узнать, нельзя ли тут что-нибудь исправить.

Сев на квашню, в которой Бронвен месила тесто, он устремил на нее черный блестящий глаз. Она увидела ворона и предложила ему шматок мяса, который тот немедля проглотил и благодарственно закаркал. Она налила ворону молока, которое тот мигом выпил.

— Хоть кто-то оценил мои труды, — скорбно вздохнула Бронвен.

— Привет тебе, друг ворон.

Ворон спросил:

— Дочерь, кто ты, трудящаяся без отдыха? Без сомнения, ты рождена для другой доли.

— Я — Бронвен, дочь Ллира, и Бран Благословенный — мой брат. Ты, сам того не ведая, изрек правду, ибо некогда я была королевой этой земли и все меня почитали.

— Как же ты оказалась в такой немилости?

— Не подумай, что я сама заслужила свою беду. Истинно скажу, меня здесь не любят. Любили, да разлюбили, а все из-за злых наветов. — Она с подозрением взглянула на ворона. — А впрочем, не твоя это печаль.

— Напротив, сестрица, очень даже моя.

— Кто ты такой, чтобы печалиться о моей участи?

— Неважно, кто я, скажи лучше, чем тебе помочь?

— Не знаю, что тебе и ответить. Целыми днями я раздумываю над этим, да так ничего и не надумала. Ибо, мало того, что я здесь в рабстве, ни один корабль не может прийти из-за моря. Будь мои родичи в Ином Мире, мне не легче было бы до них докричаться.

— Довольно, — прокаркал ворон. — Можно задержать корабль, но никто не помешает птице лететь, куда ей вздумается.

— Так ты отнесешь весточку моему брату?

— Я разве не об этом толкую?

— Ладно, только объясняйся с ним понятнее, чем нынче со мной, — буркнула Бронвен.

— Говори, что ему передать, — сказал Ллеу в обличье ворона, — и жди, что будет.

И Бронвен поведала ворону о своей горькой участи, а после описала Брана и рассказала, где его сыскать. И огромная черная птица унеслась в прекраснейший край за морем.

Вещий ворон отыскал Брана в его крепости и поговорил с ним наедине. Бран, выслушав его, сильно опечалился и разгневался, узнав о сестрином бесчестии. Он поблагодарил ворона и, не переводя дыхания, потребовал к себе советников, и друидов, и всех, кто был поблизости, и поведал им, что приключилось с Бронвен у Сехлайнна.

— Не возьму в толк, как такое могло статься. Я высоко чтил ирландского короля, и вдруг такое. Нельзя было доверять этим подлым псам. Вещайте, мудрецы! Что скажете, советники? Что велите делать?

Все в ужасе переглянулись и отвечали в один голос:

— Путь наш ясен, король и повелитель. Надо тебе идти войной на Ибернию, выручать сестру и везти ее домой, дабы положить конец этому унижению.

Бран согласился. Он собрал дружину — а лучшей дружины еще не видел Остров Могущественного — и отплыл из Абер-Менеи в Ибернию. И воины его были один лучше другого.

И свинопасы Маллолоха пасли свое стадо на морском берегу и завидели флот Брана. Они побросали свои палки и, не заботясь о том, что свиньи разбегутся, побежали к королю, который в это время держал со своими приближенными совет.

— Луг вам в помощь, — приветствовал их ирландский король. — Какие у вас вести?

— Господин, мы видели удивительное зрелище. Такое, что удивительнее его трудно вообразить, — отвечали свинопасы.

— Говорите же скорее, что вы такое увидели.

Они отвечали напрямик:

— Не думай, что мы пьяны, господин, но мы видели лес в волнах, где прежде не росло ни единого дерева. Более того, лес этот движется на нас. Вообрази!

— Поистине удивительное зрелище, — отвечал Маллолох. — Видели вы что-нибудь еще?

— Мы видели гору посреди леса. Из вершины ее била молния, а в расселинах бушевал гром.

— Грозовая гора, окруженная лесом, — задумчиво повторил Маллолох. — Говорите, она надвигается на нас?

— Да, государь. Что бы, по-твоему, это могло значить?

— Жизнью клянусь, не знаю. Однако женщина, на которой я был женат, весьма разумна. Давайте спросим ее.

И король с советниками отправились к Бронвен и спросили ее:

— Госпожа, растолкуй нам это диво.

— Хоть я больше не госпожа, — отвечала она, — я прекрасно знаю, что это такое. Ллеу ведает, свет давно не видывал подобного зрелища.

— Так ответишь ты нам?

— Отвечу. Это все воинство Острова Могущественного плывет на бой. Полагаю, брат мой Бран Благословенный прослышал про мою горькую участь и явился за мной.

— Что же это за лес мы видели?

— Это мачты и весла кораблей и копья воинов, которые на них.

— А что это за гора?

— Это сам Бран в гневе.

Ирландцы услышали это и испугались.

— Господин, не дай им напасть, ибо они перебьют нас без всякой жалости.

Маллолох отвечал с горечью:

— Луг свидетель, вы сами навлекли на себя эти бедствия.

— Нечего нас укорять, — отвечали злодеи, — лучше защищай, как тебе положено.

— Из-за вас это нелегко будет сделать. Клянусь Тутатисом, все вы аспиды и ехидны! Век бы вас не знать. Однако я поступлю, как считаю лучшим: уступлю престол Гверну, родичу Брана. Он не станет воевать с сыном своей сестры.

И Маллолох отправил гонцов к Брану сообщить тому эту весть, когда он вступит на берег.

Гонцы повиновались и учтиво приветствовали Брана, когда тот вступил на берег с обнаженным мечом.

— Какой ответ передать нашему повелителю? — спросили они.

— Скажите своему господину, что не будет ему ответа, покуда он не предложит мне что-нибудь получше.

Ирландцы вернулись к своему господину, а звон обнаженной стали стоял в их ушах.

— Господин наш и защитник, — доложили они. — Бран сказал, что не будет тебе ответа, покуда не предложишь ему что-нибудь получше. Наш тебе совет — приготовь ему что-нибудь получше, ибо мы не лжем и он не желает слышать о том, что мы ему говорили.

Маллолох печально кивнул.

— Тогда скажите брату моему Брану, что я выстрою ему величайшую крепость, какую видывал свет, с таким залом, чтобы в одной половине помещались все его люди, а в другой — все мои. И пусть он владеет Ибернией и Островом Могущественного, а я буду при нем управителем двора.

И советники вернулись к Брану и передали ему это предложение, которое его удовлетворило, так что он сразу согласился. И они заключили мир и начали строить крепость с огромным домом.

И люди со всей Ибернии принялись рубить для него лес и разговаривали между собой, как все работники. Эвниссиэн, притворившись одним из них, стал сетовать на жестокость Брана и несправедливость его правления. Подстрекаемые Эвниссиэном, работники начали говорить:

— Негоже, чтобы наш господин и повелитель стал управителем двора в собственном королевстве. Для него это большое бесчестье, да и для нас тоже.

И работники устроили ловушку: прибили по крюку к каждому столбу, повесили на каждый крюк по кожаному мешку и посадили в каждый мешок по свирепому воину.

Когда дом был готов, Маллолох послал известить Брана. Эвниссиэн узнал про это и поспешил войти в дом вместе со всеми. Он кривился на богатый чертог, словно на самую жалкую пастушью лачугу. Обратив коварный взор на ближайший кожаный мешок, он спросил:

— Что это?

— Ячмень, — отвечал один из работников.

Словно желая пощупать зерно, Эвниссиэн запустил руку в мешок, нащупал голову воина и сдавил ее так, что его пальцы сквозь кости вошли в мозг.

И как он сделал с первым мешком, так поступил и со всеми остальными мешками по очереди, так что никого из двухсот воинов не осталось в живых.

— Ну вот, — радовался он про себя, — пусть ирландцы узнают и вознегодуют, что сотворил Бран с их родичами.

Тут подошли и все остальные. Люди Ибернии сели по одну сторону от большого очага, а люди Острова Могущественного по другую.

Заключили мир, и король Ибернии, сняв с себя гривну, протянул ее Брану.

Увидев это, Бран сменил гнев на милость и сказал:

— У меня есть гривна и вдоволь людей и земель. Пусть моя сестра вернется на прежнее место, а больше ничего мне не надобно.

Маллолох услышал это и зарыдал от радости.

— Воистину благословен ты, — вскричал он. — Ты обходишься со мной лучше, чем я заслуживаю.

— Зачем же мне плохо обходиться с родичем? — отвечал Бран.

— В залог чести, которую ты мне оказал, — промолвил ирландский король, — пусть мой любимый сын, а твой племянник, выйдет вперед. Его коронуют вместо меня, а я буду ему служить, как служил бы тебе.

Вывели маленького Гверна, и Маллолох надел гривну на него. И всем, кто его видел, полюбился мальчик, ибо не было еще отрока красивее и благороднее.

И тут заговорил Эвниссиэн, чья душа не могла снести согласия между двумя мужами.

— Почему мой юный родич не подходит ко мне за благословением? — воскликнул он, и мальчик, не чуя беды, с радостью к нему подошел.

"Ха! — сказал про себя коварный злодей (уж поверьте, в нем не было и крупицы добра), — сам Ллеу не помышляет, какое зло я сейчас сотворю". И он схватил мальчика, и, прежде чем кто-либо в доме сумел ему помешать, швырнул Гверна головой в огонь.

И когда Бронвен увидела свое дорогое дитя в огне, она закричала от ужаса и хотела кинуться следом. Но тому уже было не помочь. Огонь пылал горячо, и мальчик мигом сгорел.

Тут люди Инис Придеина вскочили с криком, и в то же время крик подняли ирландцы, которые, с помощью Эвниссиэна, обнаружили мертвых соратников. И не было еще на этом свете такого смятения, и каждый схватился за оружие.

Бой, битва, бойня в ту ночь были хуже — о, много, много хуже всех, которые случались с сотворения мира. Гром стоял по всему острову. Воины бились по пояс в крови, но продолжали сражаться без всякой жалости.

Тем временем Эвниссиэн не бездействовал. Покуда кипел бой, он затаился в тени и разил то одного, то другого отравленным кинжалом, и каждый удар уносил жизнь. Он увидел, что Бран прижал к себе Бронвен и закрывает ее щитом, и ударил обоих сзади, и смеялся, когда они рухнули на пол.

И много еще добрых мужей погибло, и больше добрых жен сделалось вдовами, чем ночью светится звезд. И когда падали мужи, их оружье хватали жены, так что жены, мужи и дети рубились не на жизнь, а на смерть.

Горькое то было сражение, и горькие потом пролились слезы. И долго-долго оплакивали павших.

Солнце взошло багровым, и рассвет был, как разверстая рана, когда последний враг навеки сложил оружие. Лишь семеро остались в живых, и они глядели налитыми кровью глазами, и руки их были в крови.

И тут злодей Эвниссиэн увидел, что Котел Оживления ставят на огонь и начинают бросать туда мертвые тела. Страшась, что все его усилия пойдут прахом, Эвниссиэн спрятался среди трупов и вместе с ними попал в котел.

Там Эвниссиэн распрямился во весь рост, уперся руками-ногами в стенки котла и надавил что было мочи. И дивный котел разлетелся на четыре куска, но при этом разбилось и злое сердце Эвниссиэна, и он умер позорной смертью.

И те, кто остались в живых — а все это были бритты, — подошли к Брану, который лежал при смерти подле прекрасной Бронвен, встали на колени и зарыдали.

— Король и повелитель, — выли они, — котел раскололся, и теперь мы не можем тебя спасти.

— Слушайте меня, братья, — сказал Бран, — и сделайте, как я велю. Когда я умру, отрежьте мою голову и отвезите ее с собой на Инис Придеин. Там похороните ее на Белом холме над Хабренским заливом, и она будет стеречь эти морские ворота от супостатов. Истинно говорю вам: доколе не выкопаете эту голову, никакой враг не причинит вам вреда. Вы будете пировать в краю отцов, птицы Рианнон будут петь вам, и восемьдесят лет пролетят, как один день. И будет вам с моей головой не хуже, чем было со мной, ибо она принесет вам радость и процветание. Но если кто-нибудь отроет эту голову, войны и мор обрушатся на Остров Могущественного. Потому, если выкопаете ее, быстрее похороните снова, чтобы никто не знал, где ее искать, а не то будет вам худо. А теперь пришло мне время умирать. Быстрее делайте, что я велел.

Со слезами бритты исполнили волю своего победителя, и отплыли морем на родину, и похоронили голову, как велел им Бран. А Бронвен погребли неподалеку от того места, где покоилась голова ее брата, чтобы после смерти им быть вместе.

И тут же из земли возник огромный дворец со стенами и полами из шлифованного камня, сиявшего на солнце, как самоцвет. Внутри они увидели огромный зал, в котором столы ломились от яств. Были здесь и вино, и пиво, и меды. И таких яств и напитков они в жизни не пробовали. И когда они сели пировать, на золотых жердочках появились три птицы и запели так дивно, что рядом с их пеньем все прочие звуки казались пустым молчанием.

И они позабыли убитых родичей и спутников и не помнили ни своего горя, ни того, что с ними случилось, ни прочих земных печалей.

И так они прожили восемьдесят лет в великой радости, и богатство, и род их увеличивались. И эти восемьдесят лет называют Гостеприимством Достопочтенной Головы.

И похороны головы Брана зовутся одним из Трех Счастливых Погребений. И, покуда ее не потревожили, ни враг, ни мор не приходили на берега Британии.

Так заканчивается эта ветвь Мабиногион.

Закончив петь, Мирддин среди полнейшего молчания опустил арфу. Короли и воины, словно заколдованные, онемели от слов истинного барда, глаза их сияли. Впрочем, может быть, так оно и было. Повесть проняла их, проникла в их души своими чарами.

И в мою тоже. Я чувствовал, что песнь — живая, как всякое истинное сказание. Тем страшнее! Ибо я понял ее потаенный смысл, догадался, о чем пел Эмрис.

А пел он о беспокойном царствовании Артура и о кознях врага.

Глава 12

Теперь спереди Бальдульфа теснили Кай с Ворсом, сзади — Артур, так что у спасшихся варваров практически не оставалось выбора. Они не могли добраться до кораблей, оставленных на восточном побережье, и потому свернули на север в надежде уйти по какой-нибудь из множества лощин и балок.

Это им удалось. Удача и дальше сопутствовала англам, ибо они вышли к развалинам римской крепости. В холмах сохранилось не меньше шести старых походных лагерей вдоль дороги к Тримонтию — самой большой крепости в этих краях. От самого Тримонтия остался только заросший травой бугор на берегу Твида, но укрепления поменьше устояли перед натиском времени. На один из них — Каер Гвиннион, или Белую крепость — и вышел Бальдульф. Деревянные ворота давно сгнили, но крепкие стены по-прежнему высились над долиной.

На второй день после битвы к нам присоединился Кай. На следующее же утро мы снялись с места и двинулись на север по долине Алоента к Каер Гвинниону. У всех было легко на душе: мы получили подкрепление, враг отступает, впереди — окончательная победа и скорое возвращение на родной юг. Мы ехали верхом по зеленым холмам и долам, над нами пел жаворонок. Чего еще надо?

Мы никогда прежде не брали римскую крепость. Мы хорошо знали, как ее надо оборонять, но совсем иное дело — идти на штурм. Не диво, что древние кельты не выигрывали войн. Даже полуразрушенные, эти крепости остаются практически неприступными.

А варвары освоили новую тактику. Мы больше не встречались с ними в открытом поле — они знали, что тут им не выиграть! После Калиддона они решили сражаться только из-за укрытия крепостных стен.

Англы лишились всех своих союзников. Пикты давно разбрелись по родным вересковым пустошам, уцелевшие ирландцы отплыли восвояси. С войском, насчитывавшим теперь менее тридцати тысяч человек, остались лишь Бальдульф и его родичи, Оэск и Эбисса.

Впрочем, поредели и ряды бриттов. Нас было чуть больше десяти тысяч: две тысячи конных, остальные пешие. Однако немалую часть составляло подкрепление, пришедшее с Каем и Ворсом. Эти люди еще не побывали в бою и рвались получить свою долю добычи.

Осада Каер Гвинниона началась холодным ветреным днем, какие не редкость на севере. Легкий дождик сеял в лицо. Ноги скользили в грязи. Лошадей и возы мы оставили в долине, где Артур отдал распоряжение поставить лагерь. Что может конница против каменных стен?

Мы не сделали глупости и не бросились на приступ — всякий знает, что это безумие и верное поражение. Итак, Артур обратился мыслью к тем самым римлянам, что построили эту крепость, и употребил тактику, которую те с неизменным успехом применяли против бревенчатых кельтских крепостей. Мы встали под стенами кольцом и принялись строить осадные машины.

Тут нам помогли познания Мирддина, ибо он ведал, как строить такие машины, и руководил их строительством. Мы воздвигли башню на колесах с дверью чуть выше крепостной стены. Еще мы сделали онагра, чтобы забрасывать камни во двор крепости.

Машины были из бревен, которые приходилось тянуть из долины лошадьми. Работа продвигалась медленно, однако через пять дней она завершилась. Теперь можно было идти в бой.

Когда варвары увидели башню, они подняли страшный вой, но, когда с небес метеорами полетели камни, завыли от ярости и отчаяния. Англы раздевались донага и бегали по стене, не прячась за парапетом, в надежде подманить нас на расстояние досягаемости топоров, молотов и камней.

Однако Артур не поддавался. Они велел, чтобы наши не подходили к стене, но держались поодаль, предоставляя работать осадным машинам. Онагр день и ночь метал камни, так что даже за стенами врагу негде было укрыться.

За три дня варвары вдоволь натерпелись от недостатка еды и постоянного града камней, за семь — ослабели и отупели от голода. Только тогда Артур приказал подкатить к стене башню. В нее посадили лучших воинов во главе с Каем, который вымолил себе привилегию повести бойцов на крепость.

Дай ему Бог крепкого здоровья, он упрашивал с таким жаром, что Артур передал ему Каледвэлч в знак того, что облекает его своей властью.

Воины выстроились черепахой — сдвинули над головой щиты — и медленно двинулись к стене, толкая перед собой огромную башню. Мы с Артуром наблюдали за битвой с каменной скалы неподалеку.

Я храбрец, первый в бою, но, признаюсь, не хотел бы впереди всех прыгать из башни на стену. Это сделал Кай, явив необычайную доблесть: он в одиночку сразил с десяток врагов, прежде чем подоспел первый из его товарищей. Не знаю, как его не убили, когда он запрыгнул на стену.

Следом в башню повели свои дружины Гвальхавад, Кадор и Овейн, за ними Мальгон, Борс и Кередиг. Как только первые бритты оказались на стене крепости, остальных стало не сдержать. Короли спорили за место в башне.

Поначалу, как я говорил, сражение разыгрывалось на стене, но вскоре переместилось во двор, и началось столпотворение. Здесь нельзя было размахнуться мечом, не попав разом в своего и чужого, поэтому кимброги орудовали копьями. Будь они молотильщиками, им бы не добыть большего урожая! Варвары надеялись отбить нападение числом и потому бросались голыми телами прямо на британские копья. Тела валились одно на другое — стена дергающихся рук и ног — перед Каем и кимброгами, и враги были вынуждены лезть по трупам собственных родичей.

Теперь бритты во множестве были на стене и метали копья в бурлящее смешение тел. Англов в каере было столько, что каждый удар попадал в цель.

— Нет нам в том чести, — заметил я. — Все равно что убивать бессмысленных скотов.

— Бальдульф так же упрям, как и горд, — ответил Артур. — Но скоро этому конец.

Словно подтверждая правоту его слов, ворота (засыпанные изнутри камнями и мусором) рухнули наружу, и в облаке белой пыли из крепости вырвался враг. Короли бриттов только этого и ждали. Кустеннин, Эннион, Огриван и Кередиг ринулись в бой. Грохот сшибки докатился до скалы, с которой смотрели мы.

— Спустимся туда? — Я указал на кипящий внизу бой.

Артур резко мотнул головой.

— Нет надобности. Пусть эта победа достанется Каю и королям.

— Он повернул коня. — Едем, подождем их в долине.

Упрямство Бальдульфа стоило ему победы. Гордость стоила ему жизни.

Предводитель варваров не пожелал сдаваться и, даже проиграв сражение, не запросил пощады. Кадор убил его и насадил голову брет- вальды на его же штандарт, который потом водрузил на груду трупов перед Каер Гвиннионом.

Артур встретил победоносное войско в долине. Кай, Кадор, Борс и Гвальхавад возвращались в лагерь впереди длинной колонны. Артур распорядился поставить походное кресло у брода и приветствовал воинов, как героев, наделяя их всех дарами.

Кай и прочие вожди были очень довольны, потому что добыча в крепости оказалась скудной. Не удалось добыть ни золотого колечка, ни даже медной пряжки. Артур восполнил недостачу из прежних запасов и предложил отпраздновать победу.

Однако пировать не хотелось. Утомленные боем, все думали только о возвращении домой. Близилось время жатвы, короли торопились в свои владения, слишком долго пребывавшие без присмотра. Война была выиграна по крайней мере на этот год. Пришла пора расходиться в свои пределы. Поэтому мы построились и через длинную, широкую долину Твида двинулись на восток, где покачивались на якорях корабли. И, подняв паруса, поплыли на юг.

Слава Богу на небесах! Наше возвращение в Каер Мелин было сплошь веселье и радость. Народ толпился в крепости и вдоль дороги от ворот до самого брода. Нас встречали криками и пением. По большей части это были люди Меурига, хотя многие пришли из соседних кантрефов и приветствовали нас столь же сердечно.

Артур, широкая душа, закатил пир для всех из своей собственной казны. Прочие короли радовались его щедрости, но никто не предложил выставить за свой счет козу или поросенка на общий стол.

Так-то они ценят свое доброе имя! Уж я бы не стал из-за цены нескольких свиней или бычков рисковать, что барды на весь белый свет ославят меня скупцом!

После пира короли разъехались по своим королевствам, а мы принялись запасать провиант — ибо в Каер Мелин уже стекалась подать от всех, кто клялся поддержать предводителя. Прослышав о победах Артура, вожди Британии внезапно расщедрились.

Зима выдалась темной, холодной и снежной, наверное, самой снежной на моей памяти: горы и холмы укутал чистейшей белизны плащ, долины оделись густым белым руном, но мы не печалились. В палатах Артура жарко пылал огонь, а Мирддин пел о доблести и подвигах. Сердца наши уносились ввысь.

На солнцеворот справили святой праздник Рождества. Обедню служил недавно поставленный епископ Тейло, помогали ему Иллтид и другие чтимые священники. Казалось, церковь с особой охотой изливает свою благодать на златое чело Артура: в нем видели защитника своих трудов от ярости проклятых идолопоклонников. И впрямь, добрые братья больше других претерпели от язычников; многие были убиты прямо у алтаря или сожжены в пламени.

Итак, клирики благословляли Артура и всечасно молились о его здравии и долгоденствии. Рождество в Каер Мелине дало нам ощутить, каким будет правление Артура. А более счастливого правления я не берусь вообразить, как не надеюсь отыскать в другом месте.

По мне, зима пролетела слишком быстро. Тепло возвращалось, небо становилось выше, солнце светило дольше. Реки вздулись от дождя, ветер уже не заставлял ежиться, все зеленело и распускалось.

Как только кончилась распутица, я поскакал в укрытые холмами лощины, где должны были жеребиться кобылы. Пастухи потрудились на славу: двести уже объезженных лошадей готовы были пополнить нашу алу. В этом году бойцам Артура не придется идти в бой пешими, да и в следующие годы, сдается, тоже.

Я не обольщался надеждой на конец войны. Да, бретвальда мертв, но англы от своего не отступятся. Они просто выберут другого вождя — и война начнется снова.

Обладай я прозорливостью Мирддина, я бы все равно не угадал, кто станет этим вождем и какова окажется его мощь.

Едва улеглись зимние ветры, наши корабли подняли паруса. От Муир Гидана до Уоша, вдоль всего Бернихского побережья несли они неусыпный дозор. Увы, сюда должен был прийтись следующий удар. Конец морским набегам, нападениям в чистом поле, сражениям у брода. Варвары по-настоящему оценили военный гений Артура. Теперь нам предстояло вести совсем другую войну.

Как-то утром после Бельтана в Каер Мелин въехал небольшой отряд всадников. Я сперва не узнал их в праздничных нарядах — ало-черных клетчатых плащах, ярких рубахах, синих и рыжих штанах. Смазанные жиром волосы были заплетены в косы, бороды коротко подстрижены. На руках, шее и в ушах блестело золото. Все они сидели очень прямо, с видом гордым и заносчивым на поджарых мохнатых пони, причем даже женщины ехали по-мужски. Всего их было человек тридцать, считая друида в сером одеянии, который возглавлял кавалькаду.

— Это еще кто такие? — подивился я, сидя подле Артура.

Артур сощурил на незнакомцев синие глаза, и на лице его забрезжило узнавание.

— Фергус!

Предводитель зашагал навстречу гостю, а я остался стоять, раскрыв рот. Фергус? Здесь? Я думал, мы никогда больше его не увидим.

— Здрав будь, предводитель Британии! Приветствую тебя, — воскликнул Фергус Мак Гилломар с заметным ирландским выговором. После чинного приветствия он соскочил с коня и обнял Артура запросто, как родича.

— Зачем ты здесь, ирландец? — кротко, но без обиняков осведомился Артур.

— Приехал со свитой заплатить тебе подать золотом и оставить заложников.

Артур улыбнулся, явно довольный.

— Верно, мне положена подать. Но я ничего у тебя не требовал.

— Что я, варвар, чтобы отплатить бесчестием за честь? — возмутился Фергус. Он быстро обернулся к свите, которая тоже сошла с коней, и велел одному из спутников приблизиться.

Вперед шагнул смуглый темноволосый юноша с длинным серьезным лицом. Из-под нависших бровей смотрели глубоко посаженные черные глаза. Длинное копье сверкало серебряным наконечником. На плечах лежал плащ из меха рыси. Серебряная гривна на шее свидетельствовала о знатном происхождении.

— Это Ллох Лленллеуг, — гордо промолвил Фергус. — Лучший воин моего народа. Кроме того, он сын моей сестры, мой воспитанник и родич. Отдаю его тебе в заложники. Пусть его служба будет тебе на пользу.

Артур в задумчивости смотрел на юношу, не желая оскорбить Фергуса решительным отказом. Однако, не успел он заговорить, ирландский король вновь сделал приглашающий жест, и на этот раз ему навстречу шагнула стройная девушка.

Я много видел красавиц, но такой — ни разу. Иссиня-черные волосы были зачесаны назад и тяжелыми косами ниспадали на тонкую шею и плечи: черный гагат на алебастровой коже. Она смотрела на Артура ясными глазами цвета голубиного крыла или утреннего тумана, и во взгляде этом читалось высокомерие. Губы ее были сжаты, подбородок выставлен вперед. Высокий, благородный изгиб бровей и прямой нос придавали ирландке царственный вид.

Длинные тонкие пальцы крепко сжимали древко копья. На одном бедре висел золотой кинжал, на другом — короткий меч, а через плечо был перекинут маленький, с бронзовой бляхой, щит на плетеном шнуре. Алый тончайшей шерсти плащ скрепляла на груди огромная золотая пряжка. Что самое удивительное, на девушке была англская кольчуга, но из серебряных, маленьких и изящных колец. При каждом движении кольчуга струилась, словно речная вода.

Девушка была ослепительна даже в этом бойцовском наряде. Она встала перед Фергусом, по-прежнему не сводя глаз с Артура. Мне подумалось, что таким взглядом можно рассечь сталь, но предводитель словно бы ничего не замечал.

— Это Гвенвифар, — сказал Фергус, — моя дочь.

Он подал знак друиду, который вышел вперед и на вытянутых руках подал Артуру сверток. Тот развернул полотно: на солнце блеснули четыре золотые гривны удивительной работы — одна краше другой.

Было ясно, что Фергус отдает Артуру самое дорогое — лучшего воина, дочь и древнее сокровище народа.

Артур онемел. Он посмотрел сперва на золото, потом — на девушку и воина, потом снова на Фергуса.

— Спасибо, — выговорил он наконец. — Мне стыдно, ибо я не заслужил такой благодарности.

— Я поручился жизнью, предводитель Артур, и отлично знаю, сколько она стоит, — гордо ответил Фергус.

— Я принимаю твою подать, о король.

"Что ты наделал, Артур? — думал я. — Теперь нам не распутаться".

Артур по-родственному обнял Фергуса за плечи.

— Идем, друг, — смело объявил он, — и вместе выпьем из гостевого кубка.

Фергус просиял от удовольствия, обращение Артура явно ему угодило. Я стоял во дворе, провожая их взглядом. Впрочем, такой поворот событий огорошил не меня одного, ибо, повернувшись, чтобы идти за всеми, я заметил в сторонке Мирддина.

— Слышал? — спросил я.

— Слышал.

— И что?

— Очень многое мне не понравилось.

— Да, — согласился я. — Клянусь всеми святыми, не к добру это — принимать дары от ирландцев.

Мирддин нахмурил брови и отмахнулся от моих слов.

— Все гораздо хуже, дорогой мой ревнивый друг.

Он повернул прочь, я ринулся вслед за ним.

— Я ревнивый? За что ты меня так назвал?

Но Мирддин не отвечал. Он шел в зал, к своему месту возле Артура. Кубки уже наполнили и передавали из рук в руки. Я нехотя присоединился к торжеству и выпил, когда подошел мой черед. Впрочем, я заметил, что Мирддин не пьет, а стоит за плечом у Артура, словно ангел-хранитель.

Только вечером Мирддин улучил момент поговорить с Артуром наедине.

— На одно слово, Артур, — попросил он и двинулся в покои предводителя, расположенные в дальнем конце зала. Артур встал. Поскольку он не велел мне остаться, я пошел с ним.

— Это ошибка, — с ходу выговорил Эмрис. Голос его был серьезен и тих. — Ты не можешь принять эту подать.

Артур беспомощно развел руками.

— Но я уже ее принял.

— Верни.

— Не могу, если б даже и захотел, а я не хочу.

— Можешь и должен.

— В чем дело, Мирддин? Что тебя тревожит?

Мирддин довольно долго молчал.

— Девушка, — отвечал он наконец.

— Что такое? — невинно осведомился Артур. — Что в ней внушает тебе такой страх?

— Она — королева...

— Она — дочь Фергуса.

— Для ирландцев это одно и то же. Разве ты не знал? Приняв ее, ты согласился на ней жениться. Иначе бы Фергус ее не отдал.

Артур оторопело вытаращил глаза на мудрого советника.

— Ну? Нечего ответить, могучий вождь? Тебе такое не приходило в голову?

— Жизнью клянусь, нет, — выговорил Артур.

— Но так оно и есть. Этот Лленллеуг — лучший воин Фергуса, но прежде всего он — защитник королевы. А золото — богатство ее народа, — продолжил Мирддин чуть мягче. — Артур, это ее приданое, богатейшее приданое в мире. Фергус чтит тебя высоко, может быть, выше, чем ты заслуживаешь.

— О чем ты? — с подозрением спросил Артур.

— У ирландцев корона передается через дочь мужу.

— Ха! — гоготнул я. — Ты станешь королем Ибернии, Медведь! Только подумай!

— Это не шутка! — рявкнул Мирддин, Артуру же сказал: — Подумай! У Верховного короля Британии должна быть жена бриттка.

Артур взглянул на меня и застыл.

— Уж это, конечно, решать мне. Никто не станет указывать, кого мне взять в жены.

— Твое упрямство будет стоить тебе верховного престола. Если ты женишься на ирландке, вожди Британии никогда не признают тебя королем. Избрав дочь Фергуса, ты предпочтешь ее всем знатным дамам Британии и возвысишь Фергуса над всеми британскими королями.

Предводитель сложил руки на груди.

— Значит, так тому и быть! Кто из королей-бриттов оказал мне хоть вполовину такой почет, как этот враг?

— Подумай, что ты делаешь, Артур. Верни ее Фергусу, — убеждал Мирддин.

— Мне не позволяет честь!

— Не честь, а гордыня, — прямо ответил ему Мирддин Эмрис. — Если ты примешь эту девушку, то безнадежно загубишь свою хваленую честь. Из-за нее ты лишишься королевства и кое-чего еще.

Предводитель жег нас глазами, но упорно молчал.

— Пожалуйста, сделай, как говорит мудрый советник, или хотя бы поразмысли об этом, — сказал я, — прежде чем совершить что- нибудь такое, о чем все мы потом будем жалеть.

На этом мы с Мирддином вышли, оставив Артура в одиночестве.

— Как по-твоему, послушает он тебя? — спросил я.

— По правде? Нет, не думаю, — отвечал Эмрис.

Что-то в его голосе удивило меня. Печаль? Отчаяние? Что он провидел в этот миг? Почему не сказал?

Что ж, он всегда такой. Где нам постичь его мысли!

Артур не вышел и не отклонил подать Фергуса Мак Гилломара, хотя это уберегло бы его от множества треволнений. Впрочем, тогда он не был бы Артуром.

Фергус привез еще один дар, по-своему не менее ценный: вести, которыми поделился за вечерней трапезой.

Пикты, сообщил он, собираются на северных пустошах и, судя по всему, готовятся напасть, как потеплеет. У западного побережья видели корабли, которые сразу исчезали за островами.

— Они мечтают отплатить за разгром, что ты учинил им в Калиддонском лесу, — предположил Фергус. — Не удивлюсь, если их в этом поддержат англы. Они не забыли поражения, и ненависть их только возросла за долгую зиму.

— Ты слышал, что англы намерены напасть? — спросил Артур.

Фергус помотал головой.

— Нет. Я и того не слышал, что солнце завтра взойдет на востоке, но не стал бы полагаться на иное.

Артур поблагодарил Фергуса за известия, и больше в тот день речи о войне не было. Три дня спустя, когда ирландцы собрались уезжать, Артур призвал к себе Гвальхавада.

— Готовь корабли, сегодня вечером с отливом мы отплываем на север.

Тем временем Кай и Борс собирали дружину, а мы с Мирддином сидели вместе с предводителем в его покоях.

— Дождись хоть остальных королей, — сказал я. — Как бы нам не угодить в западню.

— Ты не веришь Фергусу?

— Я верю Фергусу, но не доверяю пиктам. Ты прав, удар должен быть быстрым — но он должен быть и мощным.

— С каждым потерянным днем враг будет наглеть. Его надо сдержать до прихода остальных королей.

Мирддин оперся на посох.

— Еще не поздно, Артур. Отошли девушку и ее защитника с Фергусом. Хочешь, это сделаю я. Фергусу не на что будет обижаться.

Предводитель отвечал мягко:

— Я дал слово и не возьму его обратно.

Я думал, что больше говорить не о чем, но Мирддин продолжал:

— Коли ты так решил, Артур, пусть даму и ее сокровища доставят в Инис Аваллах. Там она будет в безопасности, да и мешать никому не станет. Матушка обрадуется обществу, а может, и обучит запальчивую ирландскую деву британскому обхождению.

Артур согласился весьма охотно.

— Да будет так, Мирддин. Принимаю твой совет.

А вот я ничуть не успокоился, потому что Артур, не переводя дыхания, объявил:

— Ты отвезешь Гвенвифар на Стеклянный Остров.

— Я? Артур, опомнись! Это ли дело для военачальника? Я должен быть с тобой. Пошли Кая, а еще лучше — Борса, он у нас с дамами удалец. Да отправь любого из воинов!

Артур мощной лапищей хлопнул меня по плечу.

— Придется, брат, поехать тебе. Если я не пошлю лучшего своего воина, Фергус или его дочь оскорбятся.

— По мне, ты слишком доверяешь этому ирландскому псу, — проворчал я. — Страшишься обидеть врагов и в то же время обижаешь друзей.

Лучше изливать сердце камню — мои укоры его не тронули. Артур принял решение и твердо стоял на своем. Я был вынужден отправиться в Инис Аваллах.

Если я огорчился, то Гвенвифар просто пришла в ярость. Она видела приготовления к бою и твердо рассчитывала сразиться с врагом. И вдруг ее отодвигают в сторону, словно мешок с мукой! Этого она снести не могла. Я впервые видел женщину в такой ярости.

Глаза ее метали искры, щеки багровели румянцем. При виде оседланной лошади ирландка словно вросла в землю, пальцы ее превратились в когти, язык — в острую плеть, которой она хлестала всех окружающих, особенно, полагаю, Артура, так как его имя звучало чаще всего. Увы, жалобы были по большей части на ирландском, так что я не уловил оттенков, хотя основной смысл был вполне ясен.

Я легонько тронул ее за локоть, направляя к лошади, и чуть не лишился кисти. Девица молниеносно выхватила кинжал и, шипя от ярости, развернулась ко мне. Тут бы вашему слуге пришел конец, не встань между нами Лленллеуг.

Он что-то резко сказал, и Гвенвифар успокоилась. Кинжал скользнул в ножны. Не глядя на меня, королева вспрыгнула на коня и привычно дернула поводья.

Ирландец повернулся ко мне.

— Это было некрасиво... Прости.

Я никак не ожидал от него извинений.

— Неважно. Главное, чтобы больше такого не было.

— Я твой слуга, лорд Бедивер.

— Ты меня знаешь?

— Кто не слыхал о тебе, Бедивер, Светлый Мститель, Быстрый Меч Артура? — И Лленллеуг пошел к своему коню. Я смотрел в спину высокому молодому ирландцу и думал, можно ли ему доверять. Все знают, что это коварный народ, истина у них не в чести. И все равно я задумался.

Мы тут же выехали из Каер Мелина. Я хотел доставить заложников в Инис Аваллах и вернуться как можно скорее, чтобы догнать Артура на севере. Поэтому я взял с собой только трех воинов. Мы поскакали в Абертафф и здесь погрузились на корабль, чтобы пересечь Хабренский залив.

На корабле Гвенвифар сразу пошла на нос и встала, скрестив руки на груди и решительно глядя прямо перед собой. Даже каменное изваяние не могло бы быть таким непреклонным.

Я взял Баринта, лучшего из кормчих Артура, потому что после Инис Аваллаха хотел быстрее отправиться на юг. Баринт высадил нас выше устья реки Бриу, недалеко от Стеклянного Острова. В ту ночь мы стали лагерем на берегу реки, а утром двинулись к Тору. Гвенвифар всю дорогу угрожающе молчала.

— Добро пожаловать, — любезно промолвила Харита. — Да будет с вами мир Христов.

В темно-зеленом платье и развевающемся золотом плаще она показалась мне царицей Иного Мира. Хозяйка Стеклянного Острова по очереди поцеловала каждого из нас и повела в сияющий зал. И тут же я ощутил, как на мою душу нисходит здешняя благодать.

Даже Гвенвифар присмирела, пораженная добротой и изяществом Хариты. Я молился, чтобы это настроение сохранилось, твердо уверенный, что так оно и будет: неведомое очарование Тора уже сказывалось на всех нас.

Хорошо было во дворце Аваллаха, да Баринт дожидался на корабле, чтоб доставить меня назад. Так что я оставил заложников на попечение Аваллаха и Владычицы озера и на заре следующего утра вернулся вместе со спутниками к кораблю.

Здесь я окликнул кормчего, и мои спутники стали заводить лошадей на корабль. Баринт уже собирался отвязать причальный канат, но вдруг остановился и указал на дорогу у меня за спиной. Я обернулся и увидел скачущего к нам Лленллеуга.

— Тебе велено оставаться в Инис Аваллахе! — крикнул я и ринулся вперед, словно желая преградить путь.

Он спокойно взглянул на меня с лошади.

— Я — защитник королевы. Она приказала мне быть с предводителем.

— А я приказал тебе оставаться!

Он пожал плечами и спешился.

— Моя жизнь — повиноваться королеве, — легко отвечал он, обходя меня, и вместе с конем направился к сходням.

Надо было отослать его назад, но я торопился и не хотел препираться на глазах у воинов.

— Артур с тобой разберется, — мрачно произнес я, откладывая решение на потом.

Я отдал приказ Баринту, и мы, оттолкнувшись от берега, с отливом направились в Хабренский залив. Вскоре мы повернули навстречу закату, подняли паруса и взяли курс в открытое море.

Глава 13

Пикты напали на Каер Алклид и захватили древнюю крепость с намерением укрепиться против нас. Как и англы, они теперь избегали сражений в открытом поле и рассчитывали обрести безопасность на высокой скале — попробуйте, мол, выкурить нас из-за каменных стен.

К тому времени, когда я добрался до равнины под скалой, войска уже подтянулись, и Артур обложил крепость. Он решил не идти на приступ, а вести долгую осаду. В этом была двоякая польза: предводитель берег бойцов и в то же время дожидался королей с подкреплением.

Когда мы входили в устье Клайда, на реке покачивались корабли, вокруг крепости кольцом стояли дружины. Артур раскинул стан к северу от каера, чтобы наблюдать и за рекой, и за скалой. Едва ступив на сушу, я отправился его искать. Вечерело. Я ехал в гору к палатке Артура, и на меня струился золотисто-медвяный северный свет.

Предводитель сидел на походном стуле перед шатром и говорил с Кадором, который пришел днем раньше и привел дружину в пятьсот человек. Когда я спрыгнул с седла, Артур встал.

— Здрав будь, Бедивер, брат мой! Приветствую тебя!

— Здрав будь, Медведь Британии! Как успехи, мой предводитель? Прохлаждаешься, покуда пикты показывают тебе нос?

— Лучше их нос, чем их стрелы. — Он сгреб меня в охапку и похлопал по спине, потом резко отстранил. — Я думал похвалить тебя, Бедивер, но, похоже, поторопился.

Я обернулся через плечо и проследил его взгляд. На холм рысью въезжал Лленллеуг. Он следовал за мной от самого корабля.

— А, ты про него, — сказал я. — Сейчас объясню.

— Можешь не объяснять, — промолвил Артур. — Я сам вижу, что к чему.

Он шагнул от меня и расправил плечи, готовясь к разговору с упрямым ирландцем. Лицо его посуровело.

Однако Лленллеуг, подъехав к предводителю, соскочил с лошади, вынул короткий меч, положил его к ногам Артура и простерся ниц. Артур повернулся ко мне, улыбаясь недоуменно. Я беспомощно развел руками.

Артур некоторое время смотрел на лежащего перед ним юношу.

— Встань, ирландец, — сказал он. — Я не требую твоей головы — по крайней мере сейчас.

Лленллеуг медленно встал, поднял меч и спрятал его под плащ. Его темные глаза были по-прежнему устремлены в землю.

— Что ты скажешь? — вопросил Артур уже не так сурово.

— Под страхом смерти мне приказали служить тебе, о высокий предводитель.

— Кто приказал?

Лленллеуг склонил голову набок, словно ответ очевиден.

— Мне приказала королева Гвенвифар.

— Ты мой заложник, — напомнил ему Артур.

— Свобода моя в руках предводителя, но жизнь — в руках королевы, — отвечал ирландец. — Мне велено тебе служить.

— Зачем мне слуга, который меня не слушает?

— Если я не угодил тебе, высокий предводитель, возьми мою жизнь. — Ирландец снова потянулся к мечу.

Артур остановил его.

— Убери свой меч, ирландский ты дурень. Еще затупишь, если будешь вытаскивать каждую минуту.

Лленллеуг снял руку с рукояти и рухнул перед Артуром на колени.

— Я — твой слуга, предводитель Артур. Я поклянусь тебе любой клятвой, которая у твоего народа почитается наиболее крепкой. Я буду служить тебе верой-правдой во всем, кроме одного: я не причиню и не дозволю причинить вред моей королеве.

— Тогда встань и служи мне всем сердцем, ирландец. Никто не причинит вреда твоей королеве, покуда она находится на моем попечении.

Кадор смотрел на Артура, как на помешанного.

— Не думай полагаться на его слово! — воскликнул я. — Может, они на тебя злоумышляют!

— А может, ты, Бедивер, — отвечал Артур. — Или Кадор. Идрис и Маглос уже злоумышляли! — Он протянул руку Лленллеугу. — Если хочешь присягнуть мне, поклянись мне вот чем: жизнью своей королевы.

Не вставая с колен, ирландец проговорил:

— Я, Лленллеуг ап Дермайд, клянусь тебе в верности жизнью своей и королевы, Гвенвифар уи Фергус. Да сгинуть нам обоим, если я тебе изменю.

— Ну, — обратился к нам Артур, — вы довольны? — Лленллеугу же сказал: — Отведи лошадь к коновязи, потом найди себе что-нибудь поесть. Как управишься, возвращайся.

Артур и Кадор вновь принялись обсуждать план осады, а я притащил себе походный табурет и сел слушать. Кадор прибыл той же дорогой, что и я, так что и вести мы привезли одинаковые.

— Мы не видели ни одного корабля, предводитель Артур, — сообщил он. — Впрочем, если враг и впрямь шныряет между западными островами, мы этого не узнаем.

— Что слышно с восточного побережья?

— Пока ничего. Но я отправил гонцов к Эктору в Каер Эдин сообщить ему о моих планах. Гонцы вернутся со дня на день, так что скоро мы все узнаем. — Артур замолчал, глядя на слуг, которые разводили костер. — Одно меня в этом тревожит...

— Что именно? — спросил я.

Предводитель долго смотрел в вечернее небо. С синих высот лилась песнь жаворонка. Если бы со скалы не поднимался зловещий дым, я решил бы, что в мире царят спокойствие и порядок.

— Зачем пиктам крепость? — промолвил Артур наконец. — Она им ни к чему.

— Захватив Каер Алклид, — ответил Кадор, — они станут хозяевами всей долины до самого Фиорта.

— Нет, пока не захватят Каер Эдин, — заметил Артур.

— Может быть, они собираются победить здесь и двинуться на Каер Эдин.

— Не слишком ли сложный замысел для пиктов?

Это была правда. Раскрашенный народ славится бесстрашием, но не умом. С диким воплем ударить дубиной по голове — вот их война. Одолеть в бою стражу и захватить крепость — совсем на них не похоже; то ли дело незаметно подползти, перерезать горло часовым и вновь ускользнуть в леса или вересковые пустоши.

— Что это означает, Медведь? — спросил я.

— Полагаю, это значит, что кто-то их направляет.

— Кто?

Артур пожал плечами.

— Это нам предстоит выяснить.

На следующий день на берегу Клайда начали собираться британские военачальники: Овейн, Идрис, Кередиг, Эннион, Мальгон и Маглос. Наши корабли заполнили устье реки, наши дружины взяли крепость в сплошное кольцо. Впрочем, пикты ничуть не пали духом. Они сидели за стенами и ждали. Причина стала понятна, когда вернулся первый из гонцов Артура.

— Каер Эдин в осаде, предводитель Артур, — доложил гонец. (Военачальники, собравшиеся на совет в палатке Артура, смолкли.) — Мне удалось добраться до лорда Эктора.

Кай, сидевший со мной рядом, вскочил на ноги.

— Эктор в осаде! Проклятие небесам! Кто его обложил?

Гонец перевел взгляд на Кая.

— Англы, насколько я мог разглядеть. И с ними пикты.

— Что в каере? — осведомился Артур. — Идут ли бои?

— Нет, господин, насколько я мог судить. Крепости, похоже, ничто пока не угрожает. Я повернул коня и тут же поскакал сюда. Дважды мне попадались навстречу дружины с юга. Я задержался, чтобы проследить, куда они идут.

— Куда же?

— Они направлялись к старой крепости в Трат Горид.

— Вот это да! — воскликнул Артур. — Так они все же научились воевать! Интересно, кто их надоумил?

— Это расчет не варварского ума, — заметил Мирддин. — Ими руководит кто-то, воевавший вместе с британскими королями.

Кто же это? Знатнейшие люди Британии либо воевали бок о бок с Артуром, либо поддерживали его. Только один вызывал подозрение своим отсутствием: Лот. Неужто Лот? Бессмыслица какая-то: Лот дал нам корабли и мастеров. Сыновья его — в воинстве предводителя. Я взглянул на Гвальхавада: он негодовал и тревожился, как мы все. Чего-чего, а подлости и вероломства в нем нет. Господи Иисусе Христе, я готов был поручиться за это жизнью!

Так что оставалось загадкой, кто с нами воюет.

— Они вскоре займут Трат Горид, — подытожил Артур, отпустив гонца поесть и отдохнуть, — а пока взяли Каер Алклид и осадили Каер Эдин. Все это тихо и незаметно. Они умно выбрали позицию: крепости вместо бродов. Здесь наша конница бесполезна. — Он помолчал, обводя собравшихся взглядом. — Если им это удастся, — продолжил он тихо, — все наши прежние труды пойдут прахом. Британия погибнет.

Ледяные глубины страха. И за ними — яркий огонь надежды.

— И все же они еще не победили. Битва лишь предстоит. То, что нас в этот раз перехитрили, не значит, что мы разбиты. Крепкая Десница поддержит нас, братья, ибо мы сражаемся за мир и свободу, которые всегда были Ему угодны. — Артур воздел руки, словно благословляющий священник, и промолвил: — Идите по шатрам, братья, и молитесь, ибо завтра мы выступаем. А выступив, мы не остановимся, доколе День Мира не забрезжит над землей Британии.

Все вышли, остались Кай, Гвальхавад, Борс, Мирддин и я, потому что предводитель хотел поговорить с нами отдельно.

— Выпьете со мной, друзья? — спросил Артур.

— Скорее свинья не хрюкнет, — ответил Борс, — чем Кай не выпьет!

— Скорее свинья полетит, — парировал Кай, — чем Борс отвернется от кубка!

Мы рассмеялись и придвинули стулья к столу. Слуга внес кувшины и кубки и поставил их по правую руку от предводителя.

Мы выпили и принялись обсуждать то, что нас больше всего занимало: предстоящую битву.

— Можно построить такие машины, которые соорудил нам прошлым летом Мирддин, — предложил Борс.

— Некогда, — отвечал Кай. Он думал об осажденном Каер Эдине, где остался его отец. — Нужно идти на приступ.

— Прямо под стрелы пиктов?

— Я не боюсь стрел.

— Так ты свою получишь, — вставил Гвальхавад. — На Оркадах говорят: пикту довольно увидеть птицу в небе, чтоб ее подстрелить.

— Но даже пикты стреляют, лишь когда видят, — молвил Артур.

— Так может, нам сражаться по ночам? — воскликнул я.

Артур улыбнулся и хлопнул себя по колену.

Каждому пришла в голову одна и та же мысль, и все глаза устремились на Мирддина.

— Сегодня луна встанет лишь после третьей стражи, — сообщил он.

— Мы пойдем на приступ нынче же ночью.

Ну и вызвездило в ту ночь! Хотя луна еще не взошла, все вокруг было светло, как днем. Мы все зачернили лица глиной и закутались в темные плащи. Прижимаясь к острым камням, мы ползли на четвереньках к неясной громаде крепости.

Господи, спаси и помилуй — со стены смотрели дозорные пикты! Впрочем, их внимание отвлекало зрелище, которое Артур нарочно распорядился устроить: в лагере воины устроили пляску с факелами и горланили разудалые песни. Их голоса долетали до крепости и подгоняли нас вперед.

Как ни противились вожди, Артур сам повел атаку по скалистому восточному склону, в стороне от узкой дороги. Один из нас должен был перелезть через стену, пробраться к воротам и распахнуть их.

Дело это доверили Лленллеугу. Он вызвался сам, едва слова о воротах слетели с Артуровых губ, и предводителю оставалось либо согласиться, либо оскорбить ирландца отказом. Причин для отказа не было (если исключить наши сомнения), и Артур согласился. Поэтому у Лленллеуга были под плащом прочная веревка и железный крюк.

Казалось, прошла вечность, прежде чем мы добрались до подножия стены и, укрывшись в ее тени, стали ждать.

Не знаю, как это случилось: в какой-то миг я смотрел вниз на освещенную факелами равнину, в следующий рядом засвистели пиктские стрелы. От ударов о камень разлетались кремневые наконечники. Я вжался в стену. Остальные прятались кто как мог.

И тут же раздался крик. Уголком глаза я видел, как кто-то поднялся в полный рост. Веревка взметнулась в воздух и натянулась. Одинокая фигурка начала подъем...

Лленллеуг! Полоумный ирландец не отступился! Под градом стрел он закрепил крюк и полез на стену... Господи, спаси и помилуй, его убьют в тот миг, когда он ступит наверх!

Я ждал, что сейчас его бездыханное тело рухнет на скалы, а значит, прощай надежда быстро овладеть крепостью!

Однако Лленллеуг неведомо как взобрался по отвесной стене и выбрался наверх. Кто-то упал — но не он. Даже в темноте я видел, что это пикт.

Каким-то немыслимым образов все это происходило бесшумно — хотя не дай мне Бог снова услышать такую наполненную тишину! Целая вечность пронеслась между двумя ускоренными ударами сердца.

Лленллеуг исчез за гребнем стены. И...

Ничего!

Кто-то поднялся в темноте рядом со мной. Голос Артура взволнованно зашептал: "К воротам! Быстрей!"

Я по возможности быстрее и тише двинулся вдоль неровной каменной стены. Оттуда не доносилось ни звука — лишь эхо выкриков внизу. Попасть в крепость можно было только с одной стороны — северной — через единственную узкую створку. Я осторожно выглянул из-за восточного угла — стражи вроде нет, добежал до ворот и прижался ухом к массивному дереву. Все было тихо.

Я пригнулся у двери и сделал остальным знак дожидаться поодаль. Прошла вечность, за ней другая... Я уже собирался вернуться к Артуру, когда с другой стороны донесся негромкий скрежет.

Я прижался к шершавому дереву. Скрежет стих. Кто-то тихонько стукнул по воротам раз, другой. Послышались приглушенные проклятья. Это был Лленллеуг — ворота заклинило.

Стараясь ему помочь, я налег что есть силы. Еще один воин подбежал, и мы вместе уперлись в ворота. Они не поддавались.

— Отойди! — послышалось с той стороны.

Тут же в воздухе засвистело, и в дощатую створку ударила стрела.

За ней другая.

Пикты обнаружили ирландца! Наша атака раскрыта.

— Отойдите! — в полный голос крикнул Лленллеуг (таиться уже не было смысла). — Не туда толкаете!

Я отскочил назад, и створка тут же распахнулась. Ворота открывались наружу! Откуда мне было знать?

Я нырнул в узкий проем, прокатился по мостовой и вскочил, держа в руке меч. Воины хлынули за мной. Стрелы жужжали над головами, как растревоженный рой. Одни впивались в дерево, другие попадали в камень и разлетались на жалящие осколки.

Мы всем скопом ворвались в город. Пикты проснулись и теперь оглашали воздух пронзительным боевым воплем, поднимая товарищей.

Внезапно замелькали факелы. Новые и новые пикты выбегали во двор. Их раскрашенные тела извивались в пляшущем свете. Они, вопя, бежали на нас с длинными ножами и двуглавыми топорами вне себя от ярости, что мы сумели проникнуть в крепость.

Я не успел опомниться, как натиск врага снова отбросил нас к воротам.

— Держись! — заорал я. — Держись, кимброги!

Однако мы забили ворота и закрывали путь остальным. Нас зажало между своими и чужими. И здесь бы нам всем конец, если б не...

Факел описал дугу над головой и упал у моих ног. Я нагнулся, но факел уже подхватили. Огненный хвост, стремительно вращаясь, врезался в толпу варваров.

Искры сыпались во все стороны, и тот, на кого обрушивался факел, уже не вставал. Огонь прыгал, как живой: размах, падение, удар, рывок — и вот он уже несется прочь, недосягаемый для ответного удара. Варвары с воплем бросались врассыпную перед страшным призраком-убийцей.

В мелькании света и теней я различил лицо нашего избавителя: то был Лленллеуг, ирландец. Этого лица я не забуду, покуда жив: жуткое в своей ярости, оно само пылало огнем, обезумевшие глаза лезли из орбит, рот кривился, зубы скалились, словно у дикой кошки! То был Лленллеуг в исступлении боя.

— Кимброги! — возопил я и ринулся в бурлящую толпу, еще не успевшую сомкнуться за ирландцем.

Я рубил и колол мечом, не разбирая цели, и узнавал успешный удар по тяжести, которая увлекала клинок вниз. Земля под ногами стала скользкой. В воздухе висел тяжелый запах крови и желчи.

Я не видел Артура.

Я пробивался вперед, не думая, поспевают ли за мной товарищи. Единственной моей мыслью было догнать неистового ирландца. Я рубился что есть мочи, но всякий раз, как поднимал глаза, видел его еще дальше — кружащийся факел, приплясывающий на ветру, словно перекати-поле. Я слышал голос Лленллеуга, перекрывающий шум битвы, призывный, гортанный, словно клекот орла, летящего на добычу: он пел.

— Кимброги! Вперед! — кричал я снова и снова, и на мой крик высоко и звучно отзывался охотничий рог Риса. Воины, ожидавшие под стенами крепости, увидели, что бой начался, и тоже полезли на гору. Сейчас они врывались в ворота, перелезали через стену по веревкам и заранее заготовленным шестам с поперечными перекладинами. Пикты, ополоумев от страха, бессмысленно метались по двору.

Я уже не видел ничего, кроме сплетения вражеских тел. Я рубил направо и налево, словно пробивался через бурелом, не обращая внимания на боль, разбегающуюся от плеча к запястью.

Бил щитом, колол мечом, рубил, яростно обрушиваясь на вопящего врага...

И вдруг все кончилось.

Мы стояли в озаренном багровыми отсветами дворе, кругом грудами лежали мертвые пикты. В воздухе и от наших рук пахло кровью и потрохами. Черная кровь поблескивала в свете встающей луны. Враги были мертвы. Все. Каер затих.

Я поднял глаза и увидел, что трое пытаются скрутить четвертого, и бросился на подмогу, полагая, что наши взяли в плен кого-то из пиктских вождей. Однако это был Лленллеуг. Он еще не вышел из боевого помешательства и не мог остановиться, хотя бой и закончился. Кай и Кадор застали его за тем, что он рубил головы мертвецам и бросал их через стену.

— Ирландец! — крикнул я ему в лицо. — Довольно! Все кончено! Стой!

Он не слышал меня. Думаю, он вообще ничего не слышал. Рассудок его покинул. Я бросился к ближайшей колоде, из которой поят коней, схватил кожаное ведерко и, набрав воды, плеснул Лленллеугу в лицо. Он зафыркал, вытаращил глаза, вскрикнул и рухнул наземь.

— Наверное, он ранен, — выговорил Кай, снимая с него шлем. — Ранен в голову.

— Не вижу крови, — отвечал Кадор, поднося ближе факел, который вырвал у ирландца.

— Не видишь крови? Да он в крови с головы до пят!

— Побудь с ним, пока он не очнется, — сказал я Кадору, — а потом пусть его несут в лагерь. — Каю же велел: — Найди еще факелы и начинай собирать раненых. Я поищу Артура.

Я мог не трудиться отдавать этот приказ: и без того десятки воинов уже несли на себе товарищей. Крепость была настолько мала, что не все наше войско смогло проникнуть во двор. Большая часть оставалась снаружи и лишь теперь вступала в ворота. Эти воины были с факелами; им досталось выносить павших соратников. Артур стоял на стене над городскими воротами и командовал, что кому делать.

Я взобрался к нему по крутым ступеням.

— Мы взяли крепость, о предводитель.

— Хвалю, Бедивер.

У него это прозвучало так, будто я овладел крепостью в одиночку.

Артур продолжал разглядывать озаренный факелами двор. Тени метались, так что казалось, что там все еще бесшумно кипит сражение. Однако растущая груда вражеских тел свидетельствовала об обратном.

— Лленллеуг жив? — спросил предводитель.

— Жив, — отвечал я, чувствуя, как руки и ноги медленно наливаются усталостью. — Жив, и я не различил на нем ни единой царапины. Как? Не знаю. Ты видел?

— Видел.

— Он сумасшедший, — сказал я. — Теперь мне понятно, почему он был первым воином Фергуса. Невозможно одолеть вихрь.

Позже, когда всех бриттов — раненых и мертвых — собрали, а раненых пиктов добили (такова суровая реальность войны, но мы прикончили раненых врагов, потому что уходили на следующий день и позаботиться о них было бы некому; лучше короткий удар, отправляющий через Западное море к Островам Блаженных или куда там они попадают, чем долгая мучительная смерть), мы сожгли тела товарищей в крепости, где те пали, а врагов перебросили в море через южную стену. Гофаннон накормит ими своих рыб.

Мы стояли на стенах Каер Алклида и смотрели, как пламя взвивается в небеса. Слепой Мирддин стоял, простирая руки над погребальным костром, и пел гимн посмертной победе. Кимры завели скорбную песнь, которая начинается вздохом, переходит в рыдания и завершается торжествующим возгласом. Так мы провожали души павших в объятия Господа Иисуса.

Потом мы спустились в лагерь и легли спать. Солнце вставало, превращая черный небесный свод в светящийся алебастр. Заря ласкала взор, мягкая трава так и звала прилечь; я устроился на земле подле палатки Артура. Несмотря на изнеможение, я не мог уснуть и просто лежал, глядя на гаснущие звезды. Через некоторое время ирландец, Лленллеуг, тихо подкрался к шатру. Он не видел, что я бодрствую, поэтому я стал смотреть, что он делает. Ирландец вытащил меч. Предательство?

Рука моя метнулась к кинжалу. Но нет, страх оказался напрасным. Лленллеуг положил меч в головах и вытянулся поперек входа, словно защищая спящего предводителя.

К полудню, поев, мы сняли лагерь и двинулись по заросшей дороге к Малой Стене, которая в этих краях зовется Гвауль, — самому северному из римских укреплений, ныне пребывающему в запустении. Это полуразрушенный, поросший травой земляной вал, дорога тоже еле видна. Однако восточнее начинается хорошая дорога, которая ведет с севера на юг. Дойдя до нее, мы повернули на север к старой крепости Трат Горид.

И вновь я мысленно обращался к насущной загадке: кто ведет против нас войну?

Глава 14

Крепость в Трат Гориде воздвигли в незапамятные времена. Подобно Каер Алклиду на западном побережье и Каер Эдину на восточном, она стояла на огромной скале, прямо над рекой, на пути у возможных захватчиков. Ее, как и Каер Алклид, пикты заняли, чтобы обороняться от нас.

На песке Горида, под стеной, мы закончили переход и, разбив лагерь, взяли крепость в осаду. Почти тут же начали возвращаться лазутчики с известиями о врагах под Каер Эдином: крепость по-прежнему в руках Эктора, в ближайшее время ей ничто не грозит.

Король Кустеннин Калиддонский привез более тревожные вести: в войну вступили новые противники. Юты, фризы и мерции из-за северного моря, скотты и аттакоты из Ирландии; круитни вместе с раскрашенными пиктами, короче, все заклятые враги Римской Британии.

Новый неведомый бретвальда разжег пожар на славу. Благодарение Богу, хоть саксов среди них не было. Каким-то чудом мир на юге держался, не то война была бы проиграна еще до ее начала.

Артур торопился на выручку Эктору в Каер Эдин и потому взял крепость таким же ночным приступом, как и Каер Алклид. Короткий ожесточенный бой закончился нашей победой. Разместив в крепости свой гарнизон, мы двинулись на восток, к Эктору.

Путь наш лежал через селения, где уже побывали варвары. Проходя, они оставляли за собой черный дымящийся след, мучительный струп, кровоточащую рану на земле: жгли посевы, угоняли скот, забирали добро, разрушали все, что не могли унести с собой.

Во рту у нас стоял едкий привкус гари, в глазах — слезы. В каждом селении среди развалин мы находили трупы мужчин, женщин, детей. Варварам мало было предать дома огню и перебить жителей: в каждой деревне оставляли они чудовищные свидетельства бесчеловечия и злобы: растерзанные и выпотрошенные тела, оскопленные, с внутренностями наружу.

Зрелище это повергало нас в ужас. Любой представлял на этом месте себя, или товарища, или родича — убитого и поруганного. Жуткие картины возбуждали смятение и стыд, которые, словно тлетворный запах, расползались среди дружины.

Однако везде, где мы находили такие следы глумления над мертвыми, Артур действовал решительно. Он приказывал завернуть тело в чистый плащ и достойно, с молитвой, похоронить.

Это помогало, но не способно было прогнать совсем наше отчаяние. Подавленные и угнетенные, мы вышли к Каер Эдину. Со слов Кустеннина, мы знали, что там увидим, но при виде полчищ, расположившихся на холмах у каера, в глазах у нас потемнело, сердца похолодели.

— Да, нам не лгали, когда говорили, что весь варварский мир собрался под Каер Эдином, — промолвил Кай. — Как они все сумели обойти наш морской дозор?

Лицо Артура стало твердым, как кремень, глаза потемнели, словно Ир Виддфа в бурю.

— Принюхайтесь, друзья, — произнес он. Мы вдохнули свежий, пропитанный солью воздух. — Не правда ли, пахнет победой?

В бледно-голубом небе клубился черный дым, под стенами крепости кишели неисчислимые орды, во рту стояла горечь.

— По мне, так скорее смертью, Артос, — отвечал я.

— Смерть или победа — одну из двух я вкушу еще до конца дня.

Словно дождавшись этих слов, варварское воинство подняло оглушительный вой.

— Сей звук, столь нам ненавистный, не должен долее оглашать Британию, — заметил Мирддин. Он сидел в седле, спокойно сложив руки на груди. Его золотистые глаза, как всегда, скрывала белая полотняная повязка. — Я видел лицо бретвальды: это лицо бритта, и черты его хорошо известны нам всем.

Эмрис произнес это так, словно обронил замечание о ячменных лепешках.

— И это все? Имя! Назови его нам, мудрец! — воскликнул я.

— Оно вам известно. Я не стану осквернять язык.

— Мудрый Эмрис, — взмолился Кай, — я хотел бы услышать имя того пса, который посмел напасть на моих родичей.

Без толку — Мирддин оставался нем.

Артур, не медля, начал отдавать приказания. Внизу, в узкой долине, враг уже выстраивался в боевые порядки. Я видел, что варвары и впрямь хорошо выбрали место. Пусть они не овладели крепостью, но каменная стена надежно защищала их с тыла, а глубокие расщелины создавали помеху нашим коням.

Тем не менее конница выехала на позицию и построилась в три полка по четыре ряда в каждом. Первый возглавлял я, второй — Кай, третий — Борс. У каждого из нас под началом было по два короля. Артур с Лленллеугом возглавили пехоту: мы знали, что после первой кавалерийской атаки бой придется вести на ногах.

По сигналу Риса мы взяли копья наперевес, выставили щиты и во весь опор понеслись вперед. Грохот копыт отдавался в жилах. Я летел, чувствуя, как вздымаются подо мной мощные конские бока. Рука, плечо, глаз — весь я обратился в острый наконечник копья, рассекающий воздух.

На всем скаку мы врезались в первый ряд и смяли его. На миг мелькнули перекошенные рты, вытаращенные от удивления и страха глаза. Как в других сражениях, я пробивался через плотное людское месиво, в ушах стоял грохот, багровый туман застилал взор. Я разил врагов, насаживая их на острие копья. Когда оно сломалось, в ход пошел меч.

Я рубил сплеча. Я трудился, как землепашец, чью созревшую ниву грозит погубить буря, но еще ни один жнец не собирал столь горького урожая, не срезал столь скверных колосьев.

Мы были львами! Атакующими медведями в бою! Первый же наш натиск, яростный и безжалостный, в четырех местах прорвал варварский строй. Он изогнулся, словно пытаясь втянуть нас в себя и раздавить о скалу Эдин — и, наверное, раздавил бы, ибо врагов было не счесть! — но из-за наших спин стремительно ударил Артур.

Ряды варваров смешались и дрогнули. Я развернул свой полк назад к Артуру, гоня впереди врагов. И тут я увидел его, прямо на пути у себя — череп и кости на палке, штандарт бретвальды. А под ним, в окружении тел охранителей-хускарлов самого бретвальду. И, Господи помилуй, я узнал лицо под стальным шлемом: лицо Цердика ап Морканта.

Цердик!

Желчь прихлынула к горлу, во рту сделалось горько. Свет перед глазами померк от ярости. Я хлестнул коня, надеясь ударить, пока он меня не видит, но телохранители сомкнулись вокруг изверга и увлекли его за собой раньше, чем я успел доскакать. Варвары в беспорядке бежали на юг и запад. Надо полагать, страх окончательно лишил их рассудка, если они бежали прочь от берега, где оставили свои корабли!

Я поскакал прямиком к Артуру.

— Я видел его, Медведь, — крикнул я. — Видел бретвальду!

Он рывком повернулся ко мне.

— Кто это?

— Цердик ап Моркант, — отвечал я. — Он был с англами.

Артур потемнел лицом.

— Этот трус проклянет день своего рождения, — пробормотал он. Потом добавил: — Что ж! Он не подчинился мне в жизни, пусть будет верен в смерти. Так или иначе, придется ему покориться.

— Прикажи трубить преследование! Мы его нагоним, — крикнул я, намереваясь пуститься за Цердиком.

К моему изумлению, Артур только мотнул головой.

— Нет, — сказал он. — Я не полезу в западню. Построй конницу, позаботься о раненых, потом собери вождей. Я подожду вас в каере. Будем держать совет в доме Эктора.

И он поскакал прочь, оставив меня оторопело ловить ртом воздух. В следующий миг Рис подал сигнал строиться, и погоня захлебнулась; всадники начали возвращаться. Как только всем раненым оказали помощь — по счастью, их оказалось немного, битва была короткой, — я собрал военачальников, и мы вместе поскакали в каер. Ворота стояли открытыми, Эктор во дворе беседовал с Артуром.

При нашем появлении они оборвали беседу, и Эктор торопливо вернулся в дом. Предводитель резко повернулся и что-то сказал Лленллеугу. Тот бросился к лошади, вскочил в седло и во весь опор поскакал прочь.

Я спешился и бросил поводья одному из слуг Эктора.

— Что случилось? — спросил я, торопливо подходя к Артуру.

— Здесь саксы.

— Саксы?!

— Так полагает Эктор. Больше он ничего сказать не мог. — Артур взглянул на ворота, в которые как раз въезжал первый из королей. — Зови их в дом. Будем держать совет.

Рассевшись в зале, мы схватили кубки и стали слушать Эктора. Наши худшие опасения сбылись.

— Еще до осады мне пришло известие, что в водах за Трапрайн Ло видели сакские боевые ладьи. Я на десяти кораблях двинулся туда, но никого не увидел.

— Известия были верные? — осведомился Овейн.

— Самые что ни на есть верные.

— И все же сегодня мы саксов не видели. Наверное, они повернули назад, испугавшись твоих кораблей, — предположил Кередиг.

— Мы не видели саксов, потому что они не хотели показываться, — объявил Мирддин Эмрис. — Битвы сегодня не было.

— Не было битвы? — подивился Мальгон. — А, по-моему, была, да еще какая! — Все рассмеялись, и он продолжил: — С кем же мы бились?

— С тенью, — ответствовал Мирддин.

Его странные слова дали мне толчок, и в то же мгновение я различил очертания расставленной нам западни. О да, Цердик все продумал на до мелочей. Давно он пестовал свою хитрость и упражнялся в коварстве. В то мгновение мне все стало ясно: осада Каер Эдина, как и захват Трат Горида с Каер Алклидом, имели единственную цель: отвлечь нас и вымотать, покуда он заманивает нас в ловушку. Настоящая битва приберегалась под конец.

Хитроумный Цердик, искушенный в обмане. Он не пожелал склониться перед Артуром, предал его и собственный народ. Дьявол его побери, он всегда был гнилым.

— С тенью? — Вожди Британии недоуменно переглянулись и разразились обидным смехом.

— Слушайте Премудрого, — вмешался Артур. — Разве вам не приходило в голову, что победы достаются нам слишком легко? Эти первые сражения были лишь для отвода глаз. Если б сегодня мы стали преследовать бегущих, то уже достались бы волкам и воронам.

Вожди громко зароптали, видя в словах Артура лишь слабость и нерешительность. Другие вслух говорили, что он выдумал невесть что. Мол, если здесь саксы, что ж они сами не показались? А мы, повернув назад, лишили себя уже одержанной победы.

Однако Медведь Британии был глух к укорам и обвинениям. Сложив руки на груди, он медленно оглядел недовольных, каждого по очереди. Когда шум стих, он повернулся ко мне.

— Бедивер, скажи им, кто бретвальдой у варваров. Скажи, кого ты видел сегодня под черепом и костями.

— Цердика ап Морканта, — громко произнес я.

Те, кто, подобно Идрису и Маглосу, прежде сражался на стороне Цердика, не желали верить.

— Невозможно! Ты наверняка обознался.

— Я знаю, кого видел. Это лицо я не раз зрел на поле боя.

— Он не стал бы истреблять своих, — упорствовал Идрис. Впрочем, голос его звучал неуверенно.

— Он с самого начала воевал против нас.

Забыли? — выкрикнул я. В душе закипал гнев. — Он не смог одержать верх и переметнулся к врагу. Меня это ничуть не удивляет.

Вот тут-то они призадумались. Господи, ну и тупоголовый же народ! И чего они достигли своими укорами — только осрамились, потому что показали, как низко ставят Артура. Это после всех его свершений!

В зал вошли Борс, Гвальхавад и Кадор, которые до того времени занимались устройством кимброгов. Кустеннин воспользовался передышкой, чтобы сдвинуть совет с мертвой точки.

— Сейчас неважно, Цердик это или кто другой, — объявил он. — Если саксы сидят в засаде, надо решать скорей, как тут быть. Артур — наш предводитель, ему и слово. — И, повернувшись к Артуру, промолвил: — Скажи, предводитель Артур, что нам делать?

Артур встал.

— Пошлем разведчиков узнать, куда делся враг, а узнав...

— Мы и без того знаем! — воскликнул Овейн. — Каждая минута промедления добавляет им сил.

Артур грохнул по столу ладонью, так что зазвенели кубки:

— Молчать!

Короли наконец замолкли. Артур оглядел их всех и продолжил:

— Я не ринусь в бой, покуда не узнаю, что это за местность и кто там нас ждет. Вы своими ушами слышали, что готовится какое-то коварство. Какое, мы не знаем, и потому я намерен проявить осторожность. — Он выпрямился и сложил руки на груди. — Спасибо за доверие, государи мои, я призову вас, когда буду готов.

Так битву не начинают. Обида и рознь в начальствующих способны разложить армию быстрее, чем страх. Впрочем, сейчас этого было не поправить.

Разведчиков выслали. Они вернулись до темноты с известиями о расположении противника. И вести эти пугали. Артур собрал вождей, и разведчики поведали, что видели: варвары прошли на запад вдоль Фиорта до места, где Гвауль упирается в устье реки, и здесь повернули от побережья на юг, в заросшие лесом холмы.

— Это не похоже на паническое бегство, — заметил Артур, выслушав разведчиков. Даже вожди вынуждены были признать, что варвары действовали с необычной предусмотрительностью. — И где они остановились?

— Остановились, — отвечал первый разведчик, — в озерном краю. Я видел два холма, на обоих — старинные укрепления. Сдается мне, кто-то их там давно поджидал.

— Видели вы тех, кто поджидал?

— Они похожи на саксов, предводитель Артур.

Ловушка! Да! Чутье Артура предотвратило роковую ошибку. Я бы, не задумываясь, поскакал в западню.

— Сколько их? — спросил Артур.

Разведчик замялся.

— Не знаю, государь мой.

— Больше десяти тысяч?

— Да, государь мой.

— Больше двадцати?

Снова разведчик ответил не сразу. Я хорошо понимал его затруднения.

— Да, предводитель Артур, больше двадцати тысяч. Полагаю, это Окта с Кольгримом.

Артур отпустил разведчика и повернулся к военачальникам.

— Их поджидали саксы, числом не менее двадцати тысяч, а то и поболее.

— Я знаю этот место, — сказал Эктор. — Два холма, вернее будет сказать, холм с двумя вершинами, и развалины старой крепости. Холм зовется Бадонским.

— Двадцать тысяч! — недоверчиво повторил Мальгон. — Если бы столько варваров сдвинулись с насиженных мест, мы бы услышали.

— Да, если бы наши глаза и уши не были заняты другим, — напомнил я.

Наконец-то вожди поняли всю опасность нашего положения.

— Что делать? — спросил Маглос.

— Собрать еще людей, — промолвил Овейн, и многие согласились. — Послать на юг за подкреплением.

Другие короли предлагали что-то свое.

Артур выслушал всех и вынес решение.

— Мы не можем ждать. Пусть враг не думает, что сумел нагнать на нас страху. Мы ударим быстро и дерзко. Отдайте приказы: завтра мы вступим в бой с Цердиком и его варварами.

Бадонский холм возвышается над лесами: большой, грубый, каменистый двугорбый бугор. Склоны у него крутые, вершина — плоская.

Для неприятеля главное преимущество заключалось в крутизне склонов и двух укреплениях, таких громадных, что в них поместились все тридцать тысяч. Стены этих крепостей, хоть и невысокие, были ело- жены из камня и окружены двойным рвом.

Я сразу понял, за что варвары выбрали это место. Глубокие рвы по окружности холма затрудняли подъем, а усеянные камнями склоны были опасны для конницы. Враг легко мог обрушиться на нас сверху, пока бы мы медленно ползли в гору.

Да, место для битвы было выбрано с умом. Цердик продумал все. При мысли, что все это затеял наш же сородич, в душе моей снова взметнулся огонь. Еще хуже было то, что он подстрекнул саксов нарушить мир.

— Двойная крепость, — сказал я. (Мы с Артуром выехали вперед, чтобы обозреть вражеские укрепления.) — Подобной не сыщешь во всей Британии. Нападем с одной стороны — по нам ударят с другой. Придется делить силы еще до битвы. Что будешь делать?

— Заставлю их мечтать о мире. Долго будут они жалеть, что затея ли войну против меня. — От холодной бесстрастности его голоса у меня мороз пробежал по коже, так непохоже это было на прежнего Артура. Однако чело предводителя было по-прежнему нахмурено, губы сурово сжаты. Он дернул поводья, разворачивая лошадь, и я понял, что решение принято.

— Едем, Бедивер, вернемся к войску.

— Что ты задумал?

— Увидишь! — крикнул через плечо Артур.

Я поспешил за ним, и мы вернулись туда, где в лесу у озера, чуть севернее Бадонского холма, стояла сводная дружина Британии.

Военачальники собрались и с нетерпением ждали, когда вернется Артур. Не успел Артур спешиться, как они бросились к нему и принялись выпытывать, как он намерен повести бой.

— Что ты решил? — спрашивали они. — Будем нападать сразу? Что ты видел? Что делать нам?

Но Артур не отвечал.

— Высокие господа, — сказал он, — пусть завтрашний день сам о себе позаботится. Сегодня мы будем петь и пировать, и пусть возвышенные слова наполнят наши сердца отвагой.

Ответ этот пришелся им не по душе, но другого они не дождались. Артур, словно не слыша ропота, удалился в свою палатку. Чуть позже вернулся Лленллеуг на взмыленном коне и прямиком направился к Артуру. Мирддин присоединился к ним, и все трое довольно долго беседовали.

В сумерках Артур вышел из палатки. Он вымылся и подвязал волосы. Еще он переоделся в новое: алые штаны и белую рубаху, перехваченную широким поясом из золоченой кожи, за спиной развевался алый плащ. На боку висел меч, Каледвэлч.

Костры ярко горели, подле возов готовились дичь и лук. Синий дым распластывался над лагерем, словно колеблемый ветром кров. Не слышалось обычной суеты и шума. Повсюду воины сбивались в кучки: кто-то разговаривал, кто-то чистил оружие, кто-то тихо пел — не боевые песни, но домашние, из тех, что поются у очага. Мысли бойцов уносились к тем, кого они, может быть, уже не увидят. Перед битвой каждый тяжело осознает свою смертность. Это естественно и в какой-то мере даже необходимо.

Артур расхаживал среди бойцов, разговаривал с ними, ободрял их, успокаивал, делясь своей отвагой, словно сокровищем, которым одаривал каждого. Видеть его означало лицезреть подлинное благородство, и все черпали в этом зрелище доблесть и силу духа.

Мы съели нашу простую пищу на берегу. Озеро лежало гладкое, как зеркало, и черное, как чугун. Темный лес подступал к самому берегу, но в воде еще поблескивали последние отблески света. Когда трапеза закончилась, Мирддин вышел вперед с арфой, и мы пели с ним под звездами, и пение было сладко для слуха.

Затем поднялся Артур и кликнул к себе кимброгов.

— Соотечественники! — вскричал он. — Сородичи мои, слушайте. Завтра мы сразимся с врагами, с теми, кто зовет себя детьми Водена. Тысяча лет пройдет, а барды не устанут воспевать эту битву. Наши имена огласят чертоги великих царей, наши свершения будут жить в сердцах еще не родившихся поколений. И вот я спрашиваю, братья мои, чем нас помянут?

Воины в удивлении переглянулись.

Артур заходил вдоль берега. Крохотные волны, поблескивая в свете звезд серебром, тихо плескались у его ног.

— Как и любой из вас, я жажду славы. Но какой славы? Подумайте.

Приглушенный говор пробежал по нашим рядам. Мол, мы никогда не слышали от предводителя таких слов. Что говорит Медведь Британии?

— И все же тысяча лет — большой срок, — продолжал Артур. — За долгое время многое может забыться: кто победил в бою или как потерпел поражение, название места и кто был нашим врагом. Если что-то и останется, то останется одно — какими мы были.

Некоторые одобрительно захлопали себя по ляжкам. Вот, несомненно, слова отважные и доблестные. Однако Артур говорил о другом.

— Прошу вас, братья, задумайтесь сейчас, кто мы такие? — Артур надолго замолчал, дожидаясь, чтобы каждый ответил про себя. Потом перестал ходить, остановился и раскинул руки. — Родичи мои, братья, кто мы такие?

— Бритты! — выкрикнул кто-то.

— Кимры! — вскричал другой.

— Кимброги! — послышалось еще. — Сотоварищи сердца!

— Да! Да! — грянуло отовсюду. — Кимброги!

Артур поднял руки, призывая к молчанию, и, когда оно наступило, молвил:

— О да, мы соотечественники. Но мы — не из этой страны. Подлинное наше отечество — Небесное Царствие, в котором Спаситель Бог ждет всех, кто исповедует Его своим Господом. Слушайте! Завтра мы вступим в бой с варварами. Они будут призывать своего гнусного идола Водена. Но я спрашиваю, братья, кого призовете вы? — Он обвел руками толпу. — Кто услышит ваш вопль в день скорби? Подумайте хорошенько. Ибо, истинно вам говорю, любая слава умрет, если впереди нас не будет идти Христос. Но, если мы призовем Его имя, слава Его покроет нас золотою ризой, и, пусть мы погибнем, дела наши будут помниться тысячу лет и тысячу тысяч после.

Лленллеуг выступил вперед, держа щит предводителя. Артур взял его, развернул к нам и поднял над головой. На белой свежевыкрашенной поверхности был нарисован большой алый крест, символ Христа.

— С этого дня я ношу на себе крест Иисусов, и Господь идет впереди меня в бой. Если Сам Небесный Царь за нас, кто нас одолеет?

Кимброги молчали. За ними толпились те, кто услышал голос Артура и потянулся на него, как на путеводный огонь. Они напирали, стараясь разобрать слова.

Артур водрузил перед собой щит, воздел руку к небу и указал на небо, в котором разгорались первые звездочки.

— Глядите! Пресвятой уже в пути. Он поведет нас, если мы за Ним последуем. Я спрашиваю, братья, кто пойдет за Ним?

Все поднялись, как один человек. Кимброги хлынули вперед, их напором Артура увлекло в озеро. Он стоял теперь по колено в воде, но словно не замечал этого.

— На колени, кимброги, клянитесь в вечной верности Царю Небесному, Который обещал спасти всех, кто исповедует Его своим Владыкой! Он будет вашей крепкой рукой и мудрым советчиком; щитом, что укроет вас, мечом, что вас защитит!

Воины сотнями вставали на колени прямо в мелкой воде. Среди нас было несколько монахов из Майлроса — они укрывались в Каер Эдине от варваров. Они пошли между воинами и, набирая воду в горсть, крестили новообращенных в Братство Веры. Я смотрел в священном восторге, сердце пылало в груди, ибо слова Артура пробудили во мне жажду достичь описанной им Божественной славы.

Я уже был крещеным и не нуждался в новом крещении, однако тоже вошел в воду, чтобы испросить прощение грехов и пойти на бой беспорочным. Многие христиане из числа наших товарищей поступили так же, многие запели хвалебную песнь Подателю щедрот, и сумеречные холмы огласил священный напев.

Глава 15

Мы встали затемно, поели, облачились в доспехи, надели шлемы и прицепили мечи. Мы закинули за спину тяжелые деревянные щиты, прочной кожей обмотали запястья и щиколотки. Мы оседлали коней, выстроились боевым порядком и тихо тронулись через лес к Бадонскому холму.

Еще до рассвета мы собрались под темной громадой Бадона. Над нами высились две крепости. Вражеские часовые заметили наше приближение и подняли тревогу. Через мгновение в уши ворвался пронзительный вой — это пикты, англы, ирландцы, саксы и их союзники разразились боевым кличем.

Артур медленно поднимался по склону. По левую сторону от него ехал Рис, по правую — Лленллеуг. На полпути к крепости начинался крутой подъем. Здесь Артур остановил войско, спешился и один пошел вверх. Отважно ступил он на борт первого рва.

— Цердик! — крикнул он. — Спускайся! Я буду с тобой говорить.

— Говори, бастард Британии! — раздался резкий ответ. — Я тебя слышу.

— Я протягиваю тебе руку с миром, Цердик, — молвил предводитель. — Я готов простить тебя и твоих товарищей, если вы поклянетесь мне в верности.

— Сучье отродье! — завопил Цердик. — Не нужно мне ни твоего прощения, ни помилования. Я клянусь только в твоей смерти. Поднимись сюда, коли не трусишь, и посмотрим, кто перед кем склонится.

— Я предложил мир, а слушаю поношения, — сказал Артур. — И все же я добьюсь мира.

С этим словами он повернулся и пошел назад к своему коню. Снова взобравшись в седло, он подал знак Рису, и тот, подняв рог, протяжным, звучным зовом подал сигнал к битве. Артур вытащил Каледвэлч и потряс им в воздухе. Первые лучи солнца вспыхнули на отточенном лезвии.

— За Бога и Британию! — воскликнул Артур, и клич его эхом прокатился по рядам.

Вновь протрубил рог, и Артур рысью двинулся вперед. Ала устремилась за ним, дальше шагал двойной строй пехотинцев. Кони, все убыстряя рысь, перешли в галоп.

Сводная дружина Британии стремительно взлетела по каменистому склону. Вот и первый ров. Очертя голову вниз, затем вверх, с трудом отыскивая опору для ног, мы бросились вперед. И вот мы уже на другой стороне, и снова крутой подъем. Воздух дрожал от рева саксонских боевых рогов — от такого и мертвый проснется! Грохот барабанов отдавался под ложечкой, холодный ветер бил прямо в лицо.

Но рука моя все так же крепко сжимала древко копья, щит не шелохнулся на спине. Я отпустил поводья, чтобы конь сам выбирал дорогу. Склон был так густо усеян камнями, что я не мог и сражаться, и направлять скакуна. Впереди уже показался борт второго рва. Взгляд направо, налево — со мной ли мои люди — и в ров.

Как и в прошлые битвы, Артур разделил алу на полки, которые поручил своим военачальникам: Каю, Борсу, Гвальхаваду и мне. У каждого из нас было под началом два короля. Артур и Кадор с оставшимися королями возглавили пехоту, которая теперь, как могла, поспешала за нами следом. Даже за грохотом лошадиных копыт ухо различало глухой топот ног.

Второй ров оказался глубже первого, откосы его — круче. Несколько коней споткнулись, роняя всадников, еще несколько не взяли подъем и съехали назад. Однако большая часть преодолела ров и понеслась дальше.

Видя, что рвы нас не задержали, варвары стали прыгать со стены и бежать нам навстречу. Они разбегались под уклон и с разгону врубались в наши ряды.

Многие наши товарищи полегли в этой первой атаке. Крутой каменистый склон и свирепость врага погубили немало добрых людей. Наш натиск был отбит.

На краю верхнего рва я заново выстроил свой полк. Беглый взгляд показал, что у остальных дела не лучше. Наши отступали по всему склону.

По моему сигналу конница вновь устремилась на штурм.

На этот раз мы дождались, когда враги побегут нам навстречу, и в последний миг, сдержав коней, выставили вперед копья, на которые те с размаху и налетели. Простой трюк, но сработал он отменно.

Варвары поняли, что нападать бесполезно, и отступили, оставив на склоне сотни убитых и раненых.

Мы пустились было вдогонку за ними, но лошади не могли взобраться на кручу, оступались и съезжали вниз. Мы вновь повернули назад. Враги преследовали нас, разя в спины. На краю верхнего рва мы встретились с наступающей пехотой.

Я поручил полк Овейну, а сам скорей поскакал к Артуру.

— Плохо дело, — сообщил я. — Мы не можем штурмовать здесь — слишком крутой склон и слишком много врагов.

Артур видел, что я прав.

— Этого я и боялся. Ладно, поберегите коней — они нам еще понадобятся. Будем атаковать пешими. — Он внимательно оглядел нависшую над нами стену и указал пальцем. — Вот это место... видишь?

— Где стена пониже? Да.

— Его и будем штурмовать. За мной!

Я поспешил к полку и передал приказ Артура. Рис протрубил сигнал спешиться, через мгновение мы уже бежали в гору, цепляясь за камни, падали, вскакивали и снова бежали.

Враг увидел, что мы оставили коней, и посчитал это хорошим предзнаменованием. Жуткие боевые вопли зазвучали с удвоенной силой. Варвары, обезумев от жажды крови, выплясывали на стене неистовый боевой танец.

Как только мы приблизились к стене, в нас полетели метательные топоры. Мы выставили вперед щиты и продолжили подъем. Кто-то хватал с земли ненавистные топоры и швырял их во врага. Не один варвар пал от собственного оружия.

Солнце поднималось все выше, спину уже припекало. Кровь жарко колотила в висках, и я жадно вбирал грудью прохладный утренний воздух. Славный денек для битвы, подумал я, и тут же вспомнил, что у Цердика преимущество и в количестве, и в позиции.

Место, которое указал Артур, оказалось единственным слабым с этой стороны. Наш предводитель решил штурмовать восточный склон, где подъем — самый легкий, но и враг, понимая это, заранее надстроил восточную стену. Артур нашел место, где положенная на скорую руку кладка оказалась непрочной и, когда враги начали прыгать со стены, посыпалась.

Мы всем скопом бежали к пролому, обратившись в наконечник копья — копья, нацеленного в самое сердце противника.

И чуть было не преуспели.

Однако варваров было слишком много, склон — чересчур крут. И хотя мы махали мечами, как лесорубы топорами, нам было не пробиться. Пикты, круитни, англы, скотты, саксы, фризы, юты... всех не перечесть. Мы не смогли подобраться к стене.

Мы пробивались на шаг — враг отбрасывал нас на два. На место убитого противника вставали трое других. Неудержимый натиск вражеских полчищ теснил нас со склона. Варвары бежали на нас, размахивая топорами: выкаченные глаза, перекошенные рты, руки болтаются, как плети.

Однако наши воины не впервые сражались с варварами, и их было не напугать. Мы пригнули головы и рубились, как каторжные.

День прошел в сплошном кровавом мареве. Когда солнце начало клониться к закату, я услышал, как Рис трубит отступление, и понял, что мы разбиты. Я собрал свой полк, и мы отошли, неся раненых. По всему склону наши воины бежали вниз, чтобы укрыться в лесу.

Поначалу варвары готовы были устремиться за нами. Ах, если бы они стали нас преследовать — мы бы смяли их конницей. Однако Цердику хватило ума остановить погоню у нижнего рва, и враги снова укрылись в крепости.

Покуда воины лежали под деревьями, приходя в себя, а раненых перевязывали, повара и кравчие принесли мяса, хлеба и разведенного эля для подкрепления сил. Руки и ноги у меня болели, в голове стоял шум. Одежда пропиталась кровью и потом.

На землю спустились тихие и зловещие сумерки. Вороны с громким карканьем покидали свое гнусное пиршество на склоне холма и рассаживались на деревьях вокруг нас. Но еще отвратительнее были доносящиеся из крепости победные вопли. На вершине холма праздновали победу, огни костров дрожали в темнеющем небе.

Все плохо спали в ту ночь, то и дело пробуждаясь от звуков варварского торжества. На заре мы проснулись, позавтракали, взяли оружие и вновь поднялись на холм. Варвары подпустили нас поближе и снова обрушились со склона на наши ряды, размахивая над головой топорами.

Мы кололи их мечами и копьями, били щитами, но многие наши воины пали: ни щит, ни шлем, ни кольчуга не спасали от страшных ударов. Зрелище бойни ужасало, от грохота закладывало уши.

И снова склоны Бадонского холма обагрились кровью отважных.

И вновь, когда солнце перевалило через зенит, Рис подал сигнал отступать, и мы вернулись в лес зализывать раны. Бойцы рухнули на траву и заснули. Кравчие ходили между ними с кувшинами и будили спящих, чтобы те утолили жажду. Лес затих, слышалось лишь гуденье мух да хлопанье птичьих крыльев над головой. Вражеская крепость тоже была тиха.

Подкрепившись и сняв доспехи, вожди Британии сошлись на военный совет.

— Надо взять холм в осаду и послать на юг за подкреплением. — Это предложил Маглос, и после сегодняшнего тяжелого боя многие с ним согласились.

— Если б только мы сумели взять крепость... — начал Кередиг, но другие прервали его насмешками.

— Взять крепость! — завопил Идрис. — А иначе зачем мы здесь? Это невозможно — их слишком много! Согласен с Маглосом: надо окружить крепость и ждать подкрепления.

— Нет, — промолвил Артур, — не получится.

— Почему? — вопросил Идрис. — В Каер Алклиде получилось, в Трат Гориде получилось...

— А здесь не получится, — отрезал Артур.

В голосе его прозвучал металл, но Идрис словно не слышал и продолжал гнуть свое:

— Почему? Потому что ты хочешь непременно показать себя выше Цердика?

— Если ты так думаешь, — рявкнул я, кивая на гору, — так и отправляйся к нему!

Мирддин, который стоял неподалеку, опершись на рябиновый посох, встряхнулся и подошел к нам.

— Холм этот проклят, — тихо проговорил он. (Мы замолчали, чтобы лучше слышать его.) — Здесь произошли великие бедствия. В склонах таится коварство, и всюду подстерегает несчастье.

Мы обернулись на громаду холма. Бегущие тени облаков и впрямь придавали ему пугающий вид, а разбросанные среди камней трупы свидетельствовали о несчастье. Мирддин и без глаз мог различить наши терзания — но что еще он увидел?

— В древние времена на этой горе сражались два войска. Подлое вероломство принесло победу одной из сторон, и земля помнит жуткую гибель добрых бойцов. Страшное преступление доселе тревожит горы. Предательство Цердика вновь пробудило злой дух этого места.

— Скажи нам, Эмрис, — молвил Кустеннин, — дай свой мудрый совет. Что нам делать?

Именно в таких выражениях обращается король к барду. Мирддин не замедлил с ответом:

— Эту битву не выиграть хитростью или силой. Не выиграть одним лишь кровопролитьем. Дух здешних мест победит лишь сила Господня.

Вожди беспомощно переглянулись.

— А нам-то что делать? — вопрошали они.

— Молиться, о вожди Британии. Мы должны воздвигнуть свою крепость, стены которой нельзя ни пробить, ни разрушить. Неприступный каер. Твердыню молитвы.

Многие вожди по маловерию или неразумению кривились, но Артур встал и промолвил:

— Мы сделаем, как ты велишь, Мудрый советник.

Мирддин положил руки ему на плечи.

— Я буду помогать вам по мере сил, — как помогал до сего дня.

Пусть иные фыркают, но отнюдь не пустяк — помощь Верховного барда и Эмриса Британии.

На следующее утро, когда мы облачались для битвы, я увидел, что Мирддин одиноко бредет в гору, медленно тыча перед собой посохом. Он кутался в плащ, потому— что день выдался серый и мглистый, с севера задул пронизывающий ветер.

— Мне пойти за ним? — спросил я, опасаясь, как бы с ним не приключилось беды.

— Погоди. Я пойду, — ответил Артур, направляясь вслед за спотыкающимся Эмрисом.

Я смотрел, как Артур широким шагом поднимается по склону холма. Кай и Борс, заметив его, выбежали ко мне на опушку леса.

— Что он выдумал? — спросил Борс. — Или он считает себя неуязвимым?

— Не знаю, — был мой ответ.

— Я его верну! — объявил Кай.

— Он велел дожидаться здесь. Впрочем, скажи Рису, чтобы готовился трубить наступление. Пусть кимброги будут наготове на случай, если варвары попытаются сделать вылазку.

Лленллеуг, слонявшийся неподалеку, подошел и встал со мной рядом. Он не произнес ни слова, и глаза его неотступно следили за холмом: тем он дал мне понять, что и его сердце тревожится об Артуре.

— Что они там делают? — вслух удивился Борс. — Такое впечатление, что собирают камни.

Истинная правда, так оно и было. Артур, коротко перемолвившись с Мирддином, наклонился и стал складывать горку из камней. Мирддин положил посох и, опустившись на колени, принялся ему помогать.

— Они строят тур. — У Кая от изумления глаза полезли на лоб.

— Нет, не тур, — возразил я. — Стену.

— Чепуха, — перебил Борс, не желая слушать наш спор. — Их обоих того гляди убьют.

Свинцовое небо уже немного просветлело. Солнце поднималось. Артур и Мирддин работали, не таясь. Наверняка враг их уже заметил. Наше войско собралось на опушке леса и смотрело на странное поведение своего предводителя.

— Это надо остановить, — взорвался Борс. — Негоже предводителю Британии громоздить камни.

— И что ты советуешь?

— Останови его!

— Вот ты и останавливай.

Борс втянул живот и выпятил грудь.

— Вот и остановлю.

И с этими словами он направился из леса.

К нам бежал Гвальхавад.

— Что случилось? Что они там делают?

— Строят стену, — отвечал Кай.

Гвальхавад открыл было рот, чтобы захохотать, потом изумленно вытаращил глаза.

— И впрямь строят! — воскликнул он. — Их же убьют!

— Может, и убьют, — произнес я.

— Почему никто их не остановит?

— Борс пошел останавливать, — сообщил Кай.

Гвальхавад смотрел на нас, как на помешанных, изумленно разинув рот. Борс медленно поднимался по склону, обходя поваленные камни.

— Что ж, ему потребуется помощь, — промолвил Гвальхавад и направился вдогонку Борсу, который как раз добрался до того места, где трудились Мирддин и Артур.

Правитель Бенвика указал рукой на вражескую крепость, потом на лес. Артур поднял голову, что-то сказал, и Борс перестал размахивать руками. Предводитель вернулся к работе, Борс остался стоять.

— Только поглядите, — фыркнул Кай. — Остановил один такой.

Гвальхавад добежал до троицы на склоне и тут же принялся укладывать камни.

И тут словно прорвало. По двое, по трое, а потом и целыми десятками наши воины бросились смотреть, что там происходит.

— Да уж, ничего не скажешь, Гвальхавад их переубедил, — заметил Кай. — Что будем делать? Наше войско наступает без нас.

Лленллеуг повернулся ко мне.

— Позор военачальнику отставать от своих воинов.

— Кай, неужто ирландец будет учить нас долгу?

— Ну уж нет! — вскричал Кай. — Будь я пикт! Да пусть лучше с меня сдерут кожу, чем кто-то скажет, будто я пренебрег долгом!

— Храбрец Кай, — сказал я. — Первый в бою и возведении стен!

Мы вместе вышли из леса. Лленллеуг шагал рядом. Признаюсь, я несколько помягче стал относиться к нему. Конечно, он ирландец, никуда не денешься, но все же не такой скот, как его сородичи. Душа у него возвышенная, сердце честное. Тем больше позора таким, как Цердик: варвар оказался благороднее, чем природный бритт!

Мы подошли туда, где трудились Артур и другие.

— Что ты тут делаешь, Медведь? — спросил я.

Артур выпрямился.

— Строю стену.

— Это мы видим, — сказал Кай. — А вот кто нам объяснит, ради чего этот холопский труд?

Предводитель ухватил и поднял над головой камень.

— Мужи Британии! — вскричал он. — Слушайте меня!

Воины сбились в кольцо, чтобы лучше слышать. Алый плащ предводителя хлопал на холодном ветру. На волосах поблескивали мелкие капельки тумана.

— Смотрите на мои руки и отвечайте, что видите?

— Камень! — закричали они. — Мы видим камень!

Артур потряс булыжником в воздухе.

— Нет, скажу я вам, это не камень. Это нечто крепче и долговечнее камня: это молитва! Я вам скажу, — продолжал Артур, — это молитва о спасении Британии. Оглянитесь, братья, ими усеян весь склон.

Мы оглядели неровные скалистые склоны Бадонского холма — они были покрыты камнями. Как будто мы не знали этого прежде!

— Вы спросили, что я делаю. Скажу вам: собираю молитвы и строю из них стену. Возвожу крепость, чтобы окружить врага. Мудрый Эмрис объявил, что нам надо воздвигнуть крепость со стенами, которые нельзя будет разрушить или пробить, — неприступный каер. Соотечественники, его я и возвожу. Когда я закончу, ни один варвар не скроется.

С этими словами Артур нагнулся и водрузил камень на груду. Воины смотрели на него, как на умалишенного. Ветер пробежал по толпе, нашептывая в ухо злые слова. В напряженной тишине угадывалась общая мысль: наш предводитель лишился рассудка!

И тут Кай перебросил через плечо плащ, нагнулся, поднатужившись, поднял огромную глыбу и, скалясь от напряжения, опустил в общую кучу.

— Вот! — громко объявил он. — Будь камни молитвами, я спел бы псалом!

Все расхохотались, и внезапно груда стала расти — это мы нагнулись и принялись громоздить новые камни на заложенное Артуром основание.

Вожди Британии поначалу брезгали марать руки, но, увидев, с каким жаром трудятся их воины и как рьяно взялись за дело кимброги, поснимали плащи и принялись направлять работу. Да, это была победа: смотреть, как они — Эннион и Кустеннин, Мальгон и Маглос, Овейн, Кередиг и Идрис — дружно выкрикивают приказы и подзадоривают своих людей.

Мы — народ певучий, с песней любое дело быстрее спорится. Как только закипела работа, зазвучали и песни. Поначалу — духовные, потом — простые, хорошо знакомые, домашние, в которых, я убежден, ничуть не меньше святости. Стена росла, и каждый ложившийся в нее камень становился теплой молитвой.

С вершины холма смотрели на наш странный труд варвары. Сперва они не знали, что и думать, когда же стена начала вытягиваться вдоль склона, разразились криками и насмешками. По мере того как стена росла, насмешки переходили в яростные вопли. В нас полетели стрелы и камни, но мы были далеко, и они падали на излете. Варвары бесились, но оставались под защитой стен.

Два человека, работая в полную силу, могут за день выстроить стену длиною в двадцать шагов и высотой по грудь. Насколько же больше выстроят шесть тысяч? Святые и ангелы, я скажу вам, стена словно росла сама собою — так быстро она поднималась!

Смотрите: руки, тысячи рук хватают, поднимают, укладывают камни один на другой. Спины сгибаются, мышцы напряжены, легкие вбирают воздух, щеки раздуваются от усилий, пот бежит по щекам. Колени и ладони в мозолях, пальцы сбиты в кровь. Ветер раздувает плащи, качает траву, гонит дождь и туман.

Сумерки упали резко, и сразу стемнело. Во мгле над нами клочьями неслись облака, на западе догорал золотистый свет. В его последних лучах мы водрузили на стену последний камень и отошли взглянуть на дело своих рук. А посмотреть стоило: высокий, по шею, вал вился по склону, обнимая кольцом весь холм.

При виде его враги взвыли. Из крепости неслись проклятия, брань, вопли. Варвары поняли, что заперты внутри стены, и воззвали о защите к одноглазому Водену, однако ветер подхватывал слова и бросал им обратно в лицо. Вал Артура охватил Бадонский холм и словно говорил врагу: вам отсюда не выбраться. Здесь вы все поляжете и ваши кости останутся навек никем не оплаканы.

У меня болели руки, плечи и спина. Содранные ладони саднило. Однако я смотрел на дивную стену и не замечал своих мелких страданий. То была не просто стена — то была явленная вера. Я глядел на нее и чувствовал себя неодолимым.

Варвары увидели стену и пали духом. Они поняли, что Артур отрезал себе путь к отступлению, а значит, вполне уверен в своей победе. Этой стеной Артур сказал им: ваша судьба предрешена, вы погибли. Протяжный вой, летящий в вечерний сумрак, стал их погребальной песней. И тут, хотя день был уже на исходе, они совершили вылазку.

Мне не узнать, чего они столько дожидались. Может, их сдержала Божья рука или устрашила наша Стена молитв. Так или иначе, внезапно они всем скопом высыпали из крепости и ринулись на нас с горы. Рис протрубил тревогу, мы схватили оружие, развернулись, составили строй и бегом устремились им навстречу. Грохот столкновения потряс гору до самых недр.

Ночью сражаться трудно, да и как-то чудно. Враг — безликое пятно с руками и ногами, но без отдельных черт. Ты словно бьешься с тенью или перенесся в Иной Мир и участвуешь в одной из тех сеч, о которых поют барды, когда невидимые полчища бесконечно рубятся на сумеречной равнине. Все кажется странным и неестественным.

Мы сражались, хотя изнеможение сырым плащом давило на плечи. Мы сражались, зная, что весь наш труд пойдет прахом, если мы не преодолеем усталость и допустим врага до стены. И впрямь, казалось, варварам важнее добраться до вала, чем сломить нас. Возможно, они стремились вырваться и убежать. А может, Стена Артура стала для них чем-то, что невозможно стерпеть, что пугало их больше поражения или смерти.

Сумрак окутал гору. Ветер выл, начался дождь. Варварское воинство теснило нас вниз. Не страшась ни опасности, ни смерти, все новые и новые враги валили тучей, возникая из бурной мглы с зажженными факелами в руках. Они напирали, прижимая нас к той самой стене, которую мы воздвигли.

Звучно и чисто протрубил охотничий рог Артура; это Рис подал сигнал к сбору. Я оглянулся на звук и увидел Артура: его щит луною белел в ночи, Каледвэлч блистал, описывая одну смертоносную дугу за другой, темно-алый плащ струился на ветру, жилистые плечи были напряжены, и весь он устремлен в самую круговерть... Артур!

Лица я различить не мог, но не сомневался, что это он. Не знаю никого, кто сражался бы, как Артур. Эта точно отмеренная ярость, это смертоносное изящество, эта страшная четкость движений, скупая и безупречная, и одно, перетекая в другое, сливается в ослепительный гимн создавшей его Руке.

Мне пришло в голову, что вот ради этого Артур родился, ради этого в него вдохнули жизнь. Чтобы он был здесь, сейчас, чтобы именно так возглавил вот эту битву. Артур сотворен и призван ради этой самой минуты. Он услышал свое призвание и покорился. Теперь ему нет преград.

Мне хотелось быть рядом с ним, вручить ему жизнь и меч как залог верности, но, когда я пробился к нему, он был уже в другом месте.

Видел я и Лленллеуга. Он схватил саксонский факел и снова превратился в стремительно летящую головню: с мечом в одной руке и светочем в другой он приплясывал, охваченный неистовством боя. Враги падали перед ним, справа и слева, рассыпаясь, словно искры, летящие от его факела.

Из мрака передо мной возникали лица: разрисованные пикты и круитни, рыжеволосые саксы и темноголовые англы, то бледные, то багровые от ярости, и все они кровожадно кривились и гримасничали.

Горячая кровь бежала по жилам, гудела в ушах, стучала в виски. В боку кололо, легкие разрывались. Но я разил и разил, снова, снова и снова, меч вздымался и падал в смертельном ритме, падал, словно праведный суд с ночных небес, словно рок на головы неразумных.

С каждым ударом у меня прибывало сил, как у древнего героя Гвина, становившегося сильнее к концу дня. Боль уходила из мышц, смывалась дождем, промочившим меня до нитки. Руки, сжимавшие щит и меч, уже не казались деревянными. В голове прояснилось. Зрение стало четче. Внутри закипала жизнь, сияние битвы, которое прогоняет прочь все остальное.

Мои люди не отставали: плечо к плечу мы рубили врагов. Что может быть лучше, чем чувствовать рядом с собой верных храбрецов! Сердце мое пело. Мы трудились в бою, как трудились на постройке стены, отвечая ударом на удар и выпадом на выпад. Дух бойцов крепнул вместе с моим. Нас уже не теснили. Мы как-то остановили натиск врага и продолжали его сдерживать.

В темноте слышался вой варваров, вопли берсерков и страшные раскаты саксонских боевых рогов, но мы не сдавались. Враги обратились в море, сердито бьющее о нас, как о подножие Лестницы Великана. Подобно морю, они набегали на камень и прокатывались по нему, захлестывая нас с головой, но стоило волне схлынуть, как становилось видно: камень стоит, как стоял.

Лютая ночь, лютая сеча! Оглушенные ветром и громом битвы, мы удерживали вражеское полчище, и с мечей наших струилась кровь. Я убивал каждым ударом, каждый взмах меча уносил жизнь. Рука моя взмывала и падала с молниеносной четкостью, и каждый раз чья-то душа отправлялась в черное царство смерти.

Враги падали, все вокруг стало на удивление отчетливым.

Я бушевал, но был холоден, как стальной клинок. Господи, помилуй! Я забивал врага, как скот!

Я отнимал жизнь, но не испытывал ненависти. Я убивал, но даже когда они падали наземь, во мне не было злобы. В душе не осталось ожесточения.

Заря сдернула покров тьмы, и мы увидели дело своих рук. Вовек не забуду этого зрелища: белые мертвецы в сером утреннем свете... тысячи, десятки тысяч... рассыпанные на склоне, словно камни... безжизненные, исковерканные тела, мертвые глаза смотрят на белое солнце, встающее в белом небе, и черные пятна кружащих, кружащих ворон...

Наверху — крики соколов. Внизу — обагренная земля. Вокруг — смрад смерти.

Мы победили. Мы взяли верх, но в то мрачное утро глаза почти не различали победителей и побежденных. Мы тяжело опирались на мечи или копья и не могли шевельнуться от усталости. •

Любой сторонний наблюдатель посчитал бы нас мертвыми. Мы были живы, но способны были лишь дышать и моргать опухшими красными глазами.

Я сидел спиной к камню, не в силах разжать пальцы и выпустить рукоять меча. Рядом лежал побитый, весь во вмятинах, щит.

— Бедивер! — позвал знакомый голос.

Я поднял глаза, увидел, что ко мне идет Артур, и попытался встать.

Серый от усталости, с иссеченными руками, в изодранном, залитом кровью плаще предводитель Британии поднял меня на ноги и еда- вил в медвежьих объятиях.

— Я искал тебя, — шепнул он. — Не чаял найти живым.

— Я сам сомневаюсь, что жив, — был мой ответ.

— Уж если все варвары мира не сумели тебя убить, так тебя теперь ничто не возьмет, — отвечал он.

— Что Кай? Борс? Кадор?

— Живы.

Я тряхнул головой, и взгляд мой снова упал на усеянное трупами поле. По мертвецам враскачку расхаживали вороны. Желудок свело, я согнулся пополам, меня стошнило желчью. Артур спокойно стоял рядом, держа руку на моей спине. Когда приступ прошел, он поднял меня и повел, придерживая за плечи.

— Сколько нас осталось? — спросил я, страшась услышать ответ. Но я должен был знать.

— Больше, чем ты думаешь.

— Сколько же?

— Два полка — почти.

— Короли?

— Маглос и Кередиг мертвы. Эннион смертельно ранен. Кустеннин мертв.

— Мирддин?

— Жив-здоров. Знаешь, когда началась битва, он поднялся на стену и всю ночь простоял, держа над нами поднятый посох. Все время сражения он молился о нашей победе.

— Что с Гвальхавадом? В начале боя он был рядом со мной, но в сумятице я потерял его из виду.

— Даже не ранен. Они с Лленллеугом ищут среди убитых.

В тот миг я не понял, что это значит.

Мы немного прошли под гору, и я увидел других: они тоже брели, медленно, тихо ступая среди убитых. Когда мы подходили к стене, сзади, чуть выше по склону, раздался крик: Гвальхавад и Лленллеуг нашли, что искали.

Мы повернулись и пошли к ним. Я увидел тело, лежащее поверх штандарта из черепов и костей. Так вот что они нашли!

Артур носком сапога перевернул тело. Цердик пустыми глазами уставился в пустое небо. На шее зияла черная рана, правая рука была отрублена выше локтя. Черты застыли в привычном выражении дерзкой усмешки, которую я так часто у него видел, будто сама смерть — оскорбление его достоинству, унижение его гордости.

Его окружали телохранители-саксы. Все они погибли почти разом, неизвестно, в начале или в конце битвы: никто не видел их смерти. Однако Цердик был мертв, и с ним — его вероломство.

— Что с ним делать? — спросил Гвальхавад.

— Оставить здесь, — отвечал Артур.

— Он бритт, — настаивал Гвальхавад.

— Он выбрал себе место для могилы, когда пошел на меня войной. Никто его не неволил, он сам все решил. Пусть же лежит со своими соплеменниками-варварами.

Наши люди уже уносили тела павших товарищей, чтобы предать их огню. Тела варваров в назидание будущим врагам оставили лежать без погребения. Так повелел Артур, так мы исполнили.

Солнце клонилось к закату, и наши тени протянулись по Бадонскому холму, когда пламя коснулось бревен, на которых лежали тела наших товарищей. Монахи из аббатства Майлрос с ивовыми ветвями в руках под пение псалмов медленно проходили вокруг погребального костра.

Мирддин шел с ними, держа перед собой колючую ветвь шиповника. Как объяснил Эмрис, шиповник иначе зовется лесным чародеем, в друидическом знании он символизирует честь, в христианском представлении — мир. Мир и честь. Павшие храбрецы заслужили и то и другое.

Угли слабо мерцали в золе, и сумерки уже окрасили небо, когда мы наконец спустились с Бадонского холма. Далеко мы не ушли, были слишком усталыми, да и телеги дотемна не успели проделать большой путь. Однако Артур не хотел оставаться еще на одну ночь рядом

с горой, поэтому мы вернулись через лес к озеру, где крестили товарищей и совершали омовение перед битвой.

У его безмятежных вод мы разбили лагерь и заснули под мирным небом в Области Летних Звезд.