Произошло это в одном большом славянском городе, принадлежащем австрийской империи, когда я молодым офицером служил там в местном гарнизоне.
Директор городского театра с необычайно пестрым составом артистов всякого рода, расклеил однажды по городу колоссальные кричащие афиши, в которых объявлялось о выступлении молодой атлетки Асмы Рогановой. Она была главной приманкой обещанного афишами представления. О ее красоте директор, распивавший иногда с нами бутылку венгерского, рассказывал настоящие чудеса.
Была ли она действительно русская?
Одно время в мире артистов и наездников господствовали исключительно французские и итальянские имена, потом наступил период англомании.
Когда затем на первый план выступили славяне – поляки и русские – и их писатели, художники и певцы повергли в изумление весь мир, – в моду вошли русские имена. Немецкие писатели стали называть себя Самаровыми или Шубиными, и их примеру последовали цирковые артисты, героини трапеции.
Я познакомился с Асмой Рогановой еще до того, как она вышла на арену. Этим я был обязан любезной предупредительности директора, который привел к нам легендарную артистку в первый же вечер ее прибытия.
Первое впечатление было похоже на сильное разочарование. Асма оказалась высокой, крепко сложенной женщиной – действительно, красивой, но грубой и неуклюжей. По типу она могла быть и русской, и немкой из северной Германии, потому что и на восточном германском побережье встречается этот тип здоровой женщины с круглым светлым лицом, с небольшим своенравным носом и с копной великолепных волос женщины-Самсона.
Меня лично больше всего поразили ее чудесные зубы, рот хищного зверя, и затем – ее серые глаза, не особенно большие и без блеска, но совершенно необыкновенные, благодаря выраженной в них непреклонной, несокрушимой воле, – глаза укротительницы зверей или гипнотизера.
Муж ее, носивший французское имя, был маленького роста, худощавый южанин с очень живой речью, с драматической жестикуляцией, недурной рассказчик, умевший держать в напряжении большое общество.
Вечером следующего дня состоялось первое представление. Оно заставило нас до того уверовать в необычайное искусство Асмы Рогановой – что широковещательные афиши показались нам бледными и скромными перед этим изумительным феноменом. Прежде всего, она оказалась на подмостках необычайно интересной женщиной. В один миг бесформенная куколка превратилась в очаровательную бабочку! Когда муж снял с нее темный меховой плащ, и она предстала перед нами в своем блестящем рабочем костюме, мы увидели женщину идеальной красоты, способной посрамить все мраморные статуи богинь.
Вскоре мы должны были преклониться и перед ее искусством. Продемонстрировав нам в нескольких номерах свою силу, она приступила к главному номеру программы. С помощью веревки Асма вскарабкалась на трапецию, колыхавшуюся высоко под потолком здания, – в то же самое время муж ее показался в противоположном конце зала на галерее и занял свой пост на трамплине.
Асма Роганова отвязала трапецию и вцепилась зубами в узел веревки, которой была привязана эта трапеция. В зрительном зале наступила могильная тишина – все замерли, затаив дыхание. Музыканты играли марш. Асма с улыбкой на устах кивнула головой своему мужу – и тот вмиг перелетел через весь зал и повис, уцепившись своими сухощавыми нервными руками за трапецию, которую крепко держала в зубах его жена.
Громом аплодисментов было встречено это необыкновенное по смелости упражнение, и восторг публики еще усилился, когда француз исполнил несколько трюков, раскачиваясь на трапеции между небом и землей, в полной зависимости от произвола своей красивой, улыбающейся жены или, вернее, ее крепких зубов.
Следующим номером было зрелище, правда, менее опасное, но не менее волнующее: борьба, на которую атлетка вызывала желающих посредством афиш и газетных объявлений. Нашелся, однако, только один храбрец, решившийся на этот опыт. Это был известный своей силой и ловкостью преподаватель гимнастики.
Словно легкая лихорадочная дрожь пробежала по залу, когда на арене, где уже ждал противник, появилась прелестная женщина в трико. Вместо обычной короткой юбки, вышитой золотыми блестками, вокруг ее бедер была обернута шкура пантеры. Так представала, вероятно, Брунгильда, королева Исландии, перед своими подданными.
Вопрос был только в том, кто на этот раз был ее противником – Зигфрид или Гюнтер.
Заиграла музыка, известный спортсмен, исполнявший роль судьи, дал знак начинать – и борцы стали медленно сходиться.
Асма Роганова, не сводившая со своего противника пристального взгляда, производила впечатление красивого хищного зверя, подкрадывающегося к своей жертве. Вот она обхватила его и, как всегда, исход борьбы решил первый наскок. Несколько секунд – и Гюнтер падает, побежденный наголову Брунгильдой.
Та же картина повторяется в другой и в третий раз – зрители неистовствуют от восторга.
Как не похожа была эта сильная, горячая, страстная Асма, какой она являлась перед публикой, на ту спокойную, холодную, безучастную женщину, какой она бывала всегда за нашим столом! Большой круг видных поклонников домогался ее благосклонности, но она неизменно держалась со всеми одинаково, была горда и неприступна.
В первый раз я увидел ее оживившейся, когда однажды вечером директор явился с хорошенькой опереточной певицей своего театра, и муж Асмы принялся открыто ухаживать за миниатюрной кокеткой. Ни крупное и сильное тело Асмы, ни ее воинственное лицо ничем не выдали ее волнения – но каждый раз, когда она устремляла свои серые глаза на мужа, у меня по спине пробегала дрожь, словно в предчувствии чего-то рокового, зловещего.
Однажды вечером, когда не было спектакля и артисты были свободны, я неожиданно встретил Асму Роганову неподалеку от театра. В своем темном плаще, под густым вуалем, похожая на ангела мести, она прошла мимо, не заметив меня. Я невольно остановился и посмотрел ей вслед. Она зашла за дерево и стала пристально вглядываться в глубь аллеи.
Я, не спеша, отправился дальше и встретил ее мужа с маленькой опереточной певицей; он вел ее под руку и шутливо болтал с нею. Они прошли мимо, также не заметив меня. Я посмотрел им вслед и увидел, как они продолжают свой путь, ничего дурного не подозревая.
Тогда Асма Роганова медленно вышла из своей засады и в некотором отдалении последовала за ними. Меня снова пронизало жуткое чувство, которое я испытал в тот вечер, когда атлетка останавливала спокойный взгляд серых глаз на своем ловком и беспечном муже.
На следующий вечер спектакль был дан с необычайно насыщенной и эффектной программой. Для первого отделения объявлена была борьба, для второго – гигантский прыжок. На этот раз Асме предстоял поединок с профессиональным атлетом, специально приехавшим из Триеста.
Как всегда спокойная, с улыбкой на губах, вышла она на арену. Но в ту минуту, когда она обхватила своего противника, в ее серых глазах вспыхнул зловещий огонь. И каждый раз, когда она бросала его наземь, она делала это с такой страшной яростью, с такой стихийной необузданностью, которые были в ней необычны и новы, и оттого она казалась еще привлекательнее.
В последний раз она даже презрительно уперлась ногой в грудь побежденного противника, губы ее исказились ядовитой усмешкой и обнажили блестящие зубы.
Спокойная, как всегда, она вышла на арену и во втором отделении. Сбросила с плеч свой меховой плащ – муж любезно его подхватил, затем вскарабкалась на трапецию и, уже усевшись на ней, поклонилась публике со своей обычной очаровательной улыбкой.
Вот на трамплине, в противоположном конце зала, появился ее муж, заиграла музыка.
Асма снова улыбнулась, но на этот раз – улыбкой тигрицы.
Потом она кивнула мужу, и он прыгнул.
Гробовая тишина – ни звука... И вдруг крик ужаса из сотен уст.
Спокойно, не шевелясь, смотрела Асма Роганова на тело своего мужа, лежавшее внизу... распластанное, бездыханное... Медленно она спустилась по проволоке вниз и невозмутимо, как всегда, набросила плащ, поданный по ее знаку театральным служащим.
В эту минуту директор подошел к ней, чтоб сообщить, что муж ее разбился насмерть...
Она пожала плечами и холодно сказала:
– Я знала, что это когда-нибудь случиться – он слишком много пил. Сегодня вечером он не владел собой, я ему это предсказывала.