Ассасины

Глава 2 Русы

Никто не умел так скрадывать зверя, как дед Вощата. Осторожный пугливый олень и ухом не вел, хотя старый охотник приблизился к нему на очень близкое расстояние. Ярилко лежал в наскоро сооруженной засидке, сделанной из свежего лапника, и внимательно наблюдал за действиями родного деда.

Вощата не принадлежал к племени русов. Ярилко был еще чересчур мал, чтобы интересоваться историей его появления в родных для мальчика краях, но тем не менее он всегда ощущал некий холодок в своих отношениях и со сверстниками, и с соплеменниками, и со старейшинами, а в особенности с вождем племени Рогволдом. Иногда создавалось впечатление, что Вощату просто побаиваются, хотя он не был ни колдуном, ни волхвом, как всегда мрачный Морав, который редко появлялся в селении русов. Он жил где-то в лесах, в святилище, куда путь был любопытным заказан, – никто из племени, даже самые смелые вои, не отваживались заявиться к Мораву без приглашения.

Впрочем, Вощату это мало заботило. Из родных у него остался только внук Ярилко, отец которого погиб, отражая набег данов, а мать умерла при вторых родах вместе с ребенком. Поэтому весь жар своего большого сердца и все знания, в том числе и охотничьи хитрости, он торопился передать Ярилке, единственной отраде, потому как хорошо знал, что век человеческий короток, а век руса еще короче – лишь третий год племя не воюет и не теряет мужей.

Раньше дружины русов каждый год ходили в дальние морские походы и возвращались с богатой добычей. Их даже известные разбойники – варяги побаивались, потому что страшнее в бою, нежели полубезумные берсерки[20], казалось, нельзя было представить, но и они не шли ни в какое сравнение с боевой яростью гридней[21] русов, владеющих оружием как боги. «Не оставляю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь ты этим мечом», – говорил отец сыну-младенцу и клал ему в колыбельку светлое оружие, выкованное искусными кузнецами вендов[22]. Как раз к племени вендов и принадлежал в свое время дед Вощата.

Стрела, казалось, вылетела из пустоты. Даже Ярилко, пристально следивший за дедом, на какое-то мгновение упустил Вощату из виду, и старик буквально растаял среди зеленой листвы. А уж как он сумел в густых зарослях натянуть тетиву лука так, чтобы не шелохнулась ни единая веточка, ни один листочек, про то было ведомо разве что Волху, богу охоты. Почувствовав сильную боль, олень высоко подпрыгнул, даже попытался пробежать немного, но стрела попала точно под лопатку, а ее жало – в сердце, и зверь рухнул на землю, кровеня молодую зеленую траву, которую только что щипал, наслаждаясь ее сочностью.

– Иди сюда! – позвал мальчика Вощата. – Принимайся за дело…

Сам сел на выворотень и начал подсказывать Ярилке, как свежевать столь крупную добычу. Это был не первый их олень, – Вощата не зря считался среди мужей племени знатным охотником, за что его скорее всего и привечали, – но каждый раз дед сообщал внуку новые тонкости в этом серьезном деле. Именно серьезном, потому что, во-первых, тушу надо свежевать быстро, дабы образовавшиеся внутри газы не испортили мясо, во-вторых, взрезать горло животного нужно было так, чтобы драгоценная кровь не пошла в землю, а красным ручейком сцедилась в большой рыбий пузырь, заменявший на охоте горшок, ну и в-третьих, мяса на костях не должно оставаться вообще.

В этом году рыбная ловля почему-то не задалась, – даже всеведущие волхвы не знали, по какой причине, – и теперь Вощате и всем свободным от других дел мужчинам племени приходилось много времени проводить в лесах, чтобы прокормить свои семьи и соплеменников, ведь охотничья добыча у русов считалась общим достоянием. И если раньше охотники могли себе позволить оставить малую толику мяса лесным божествам, то теперь там оставались только кости. Русы надеялись, что боги простят им такую вольность и возмещали мясную долю другими жертвоприношениями: молоком, медом, хлебом.

Ярилко работал быстро и сноровисто – залюбуешься. Он резал мясо на ленты, чтобы его можно было прокоптить или провялить. Даже кишки не считались отходами. Их промывали в ручье, соскребали изнутри все нечистое и набивали мелко порезанной требухой, перетертой с солью. Получались колбаски, которые потом долго коптили и подвяливали. Колбаски были добрым подспорьем воинам-дружинникам, отправлявшимся в походы. Они долго не портились, были вкусными и хорошо поддерживали силы.

Когда все было закончено и мясо сложено в заплечные корзины, сплетенные из ивовых ветвей, Вощата разжег небольшой костерок, а затем сказал, доставая из походной сумки плоскую чашу:

– Лей…

Ярилке не нужно было объяснять, что имел в виду дед. Он развязал пузырь с кровью и плеснул в чашу немного густой красной жидкости. Вощата с торжественным видом прочитал короткую молитву и медленно вылил кровь в огонь. Этим и закончилось обязательное на охоте жертвоприношение лесным духам, чтобы они совсем не обиделись и не отвернули удачу. После этого Ярилко наполнил чашу кровью почти до краев, и Вощата выпил ее, будто это было пиво. То же сделал и мальчик. Он уже знал, что свежая кровь дарит здоровье и добавляет сил.

В поселение они возвратились ближе к вечеру. Вернее, это уже было не просто селение, а городище – с валом, забором из поставленных стоймя бревен с заостренными концами, площадкой для стрелков из лука с внутренней стороны по всему периметру и крепкими дубовыми воротами. Избы у русов тоже несколько отличались от жилищ их соседей из других племен. Они были рубленными, с узкими окошками-бойницами, расширяющимися внутрь. Соседи-славяне большей частью жили в землянках с невысокими крышами, крытыми соломой, а чаще – просто землей, на которой росла трава.

Кровли у изб русов были двускатными, крытые лемехом – деревянной черепицей. Концы лемеха делались городчатыми, в виде ступенчатых прямоугольных уступов, что лишь добавляло избам красоты. В центре городища находился колодец с «журавлем», а возле ворот теснились сарайчики, где русы держали разную домашнюю живность.

Поселению минуло уже много лет. В свое время его построили на высоком речном берегу. С правой и левой сторон оно было защищено от внезапного нападения врагов болотистой низменностью, а позади городища высился дремучий лес, который заканчивался почти на самом морском берегу. Русы не занимались земледелием, поэтому у них не было ни полей, ни огородов. Хлеб они обычно покупали у соседей, выменивая на звериные шкуры, меха и дорогой алатырь-камень[23], за которым приходилось нырять в море. А все остальное – золото, серебро, красивую одежду, ткани, заморские вина, оружие и доспехи – добывали в набегах.

Разделив добычу должным образом (небольшую часть – себе, остальное – соплеменникам в лице вождя Рогволда, который распределял мясо по семьям в зависимости от количества ртов), дед и внук удалились в свою избу, которая носила отпечаток запущенности. Ни Вощате, ни Ярилке не удавалось долго засиживаться в городище, чтобы навести должный порядок в жилище. Впрочем, они и не стремились подолгу общаться с соплеменниками, потому что для Ярилки эти общения обычно заканчивались дракой, а молчаливый Вощата был скверным собеседником.

Поужинав поджаренной на костре олениной, они улеглись спать, чтобы на следующий день с утра пораньше отправиться в болота, где находилось тайное место Вощаты. Дорогу туда не знал никто, кроме Ярилки и старика. Надумай кто-нибудь за ними проследить, его ждала бы неминуемая гибель. С виду мирные, покрытые зеленью топи были очень коварными: поставил ногу не туда, куда нужно, – и все, считай, что ты уже в гостях у Мары[24].

Островок среди болот – небольшая скалистая возвышенность – порос у берега лозой и невысокими деревцами. Но вместо жилища Вощата соорудил здесь всего лишь навес, крытый камышом. А под навесом находились и вовсе странные предметы, не характерные для обихода русов. Чего стоила одна человеческая фигура в полный рост, которую можно было вращать с определенного расстояния при помощи хитрого устройства. Вощата сплел ее из хвороста и насадил на ось, как большую рыбину на кукан. Он даже старый, изрядно проржавевший шлем водрузил ей на голову. Фигура должна была представлять воина, а к его раскинутым в сторону рукам старик привязал на коротких ремнях тяжелые железные грузила.

Там же, на подставке, лежали длинные окоренные палки, изрядно отшлифованные ладонями, два небольших копья(их железные наконечники были завернуты в тряпку, промасленную барсучьим жиром), несколько порядком измочаленных дубин и пара добрых щитов, обтянутых бычьей кожей с медными заклепками. А еще под навесом лежали обычные камни разных размеров и веса; дед заставлял Ярилку поднимать их по многу раз, чтобы у него добавилось силы и выносливости.

– Ну-ка, бери, – показал Вощата на палки. – Посмотрим, не отяжелел ли ты после сытной еды.

Внук только вздохнул печально: опять дед смеется над ним. Да, он может за один присест слопать половину оленя! Ан, нельзя, не положено. Да и нет у них столько мяса.

Взяв палицу посредине, Ярилко приготовился держать бой с чучелом. Когда он был совсем маленьким, ему казалось, что сплетенная из лозы фигура живая. Не успеешь оглянуться, как тебе в голову уже летит подвешенный на ремне кожаный мешочек, набитый песком. Это теперь грузила стали железными. А тогда ему так часто приходилось нюхать землю, что будь в мешках на месте песка хотя бы камешки, его голова уже давно бы сплющилась.

– Держись! – воскликнул Вощата, и чучело пришло в движение.

Вскоре, если смотреть со стороны, под навесом начало происходить сплошное мельтешение. Временами казалось, что фигура мальчика расплывается, теряет привычные очертания, так быстро он перемещался, атакуя и защищаясь. Этот учебный бой настолько захватил, что Ярилко в какой-то момент решил, будто перед ним настоящий враг, а не его бездушная и безмозглая личина. Увлекся и Вощата. Следя горящими глазами за внуком, он приговаривал: «Добре! Добре, сынку…» и старался крутить фигуру из лозы как можно быстрее, часто меняя направление вращения.

Учебный бой с чучелом длился долго, солнце уже почти поднялось в зенит. Но Ярилко, казалось, не ощущал усталости, только его изрядно разрумянившееся лицо покрылось мелкими бисеринками пота. Первым сдался старик.

– Фух! – сказал он, вытирая пот со лба. – Ну и загонял ты меня сегодня! Как себя чувствуешь?

– Великолепно! – оскалился весело внук. – Продолжим?

– Ну, уж нет… Стар я стал, мой мальчик. Муж из меня уже никакой. Раньше мог биться с утра до вечера. А теперь вот и до обеда не продержался. Устал. Да и то, чем я занимался? Колесо вертел всего лишь. А вот ты молодчина!

– Значит, дубьем сражаться не будем?

– Не будем. Дубьем ты орудуешь правильно, вот только силенок пока маловато. Но это дело наживное. Сегодня мы займемся другим. Повторим удар Перуна[25].

Ярилко сразу посерьезнел. Этот удар был большой тайной Вощаты. В поселении им не владел никто, даже сам Рогволд, знатный воин. Дед обучал мальчика удару Перуна с младых ногтей. Иногда Ярилке даже казалось, что Вощата спешит по какой-то причине, так часто они отрабатывали очень сложную технику удара.

Они подошли к дальнему берегу островка. Там стояло старое дерево, единственное на всем острове. Но оно было мертвым – его поразила стрела Перуна. Поэтому остался лишь ствол и несколько толстых обогревших веток. На одной из них висел щит, сколоченный из тесаных досок. Он был разрисован сажей, замешанной на жиру. Рисунки представляли собой небольшие кружочки, которые должны были указывать точки на теле человека, по которым следовало бить.

– Сосредоточься, – сказал Вощата очень серьезно.

Когда дело доходило до удара Перуна, старый воин, казалось, начинал излучать невидимую энергию; она ощущалась даже на расстоянии.

Ярилко на мгновение прикрыл глаза, и перед его внутренним взором вдруг побежали тонкие огненные ручейки. И все они стекались в его правую руку. Конечно, это было неправильно. Опытный боец сосредотачивается мгновенно; нередко его действия опережают мысль, особенно в бою. Но островок был мирным, вокруг царила тишина, которую нарушало лишь кваканье лягушек и редкие птичьи голоса, поэтому Ярилко мог для начала действовать немного расслабленно, ведь удары Перуна для организма не проходят бесследно.

Дед учил, что они должны применяться только в крайнем случае, когда уже нет выхода. Хотя бы потому, что даже после тренировки человек становится на какое-то время вялым. Правда, это не относилось к самому Вощате. Несмотря на преклонные годы старик казался выкованным из железа. Конечно, после долгой ходьбы он уставал, но когда дело доходило до учебных боев, Ярилке приходилось туго. Вот и сегодня мальчик совершенно не сомневался, что Вощата притворялся, когда сказал, что умаялся. Видимо, дед решил пораньше сесть на своего любимого конька – отработку ударов Перуна.

Ярилко ударил. Его кулак даже не коснулся досок, а массивный щит качнулся.

– Слабо! – сказал негодующе Вощата. – Очень слабо! О чем ты думаешь?! Представь, что перед тобой враг, который готов тебя убить. Действуй на опережение! Собери всю силу! Бей!

На этот раз щит отлетел почти до ствола, даже доски жалобно заскрипели.

– Хорошо… но все равно плохо! – Вощата отодвинул внука в сторону. – Смотри!

Мальчик даже не понял, бил дед или нет. Кулак Вощаты двигался с немыслимой скоростью. Щит подлетел вверх, ударился о ветку и оборвался.

– Теперь понял? – спросил довольный Вощата.

– Понял, – с сомнением ответил Ярилко.

Они снова подвязали щит, и мальчик приготовился продолжить тренировку. Конечно, мальчиком его можно было назвать с большой натяжкой. Ярилке исполнилось четырнадцать лет и выглядел он как юный гридень: статная мускулистая фигура, широкие плечи, сильные ноги и пристальный немигающий взгляд голубых глаз, которые временами (когда Ярилку сильно сердили) становились похожими на лед. Но его пока не приняли в настоящие воины, поэтому место парню было среди малышни и женщин.

Хорошо, он все время бродит с дедом по лесам, иначе не избежать ему насмешек и подзатыльников со стороны не только взрослых мужей, но и женщин, – унижать гридней и делать им больно перед посвящением в вои было у русов древним обычаем. Будущий добытчик и защитник должен быть терпеливым и выносливым.

– Представь, что ты сам Перун, – сказал Вощата, глядя прямо в глаза внуку с жесткой требовательностью. – Представь! И бей! На этот раз – насмерть. Вот в эту точку. – Он показал.

Внутри у Ярилки словно все перевернулось. Или дед добавил ему энергии, или в него и впрямь вселился дух Перуна, но когда все свершилось, даже Вощата оторопел – щит раскололся и рассыпался на мелкие дощечки! И на это раз Ярилко совершенно не почувствовал слабости, будто не выплеснул из себя все, что только можно было. Мальчик перевел дух и с удивлением посмотрел на обломки щита.

– Да, теперь ты готов, – с какой-то тоской молвил старик. – Такой удар был только у твоего отца…

Долгожданный момент посвящения в вои наступил для Ярилки во время летнего солнцестояния – на праздник Купалы[26]. В этот день красавица Солнце выезжает на колеснице навстречу своему супругу Месяцу. В купальскую ночь никто в городище не спал; поднявшись на холмы, люди караулили встречу солнца с месяцем. Возле реки всю ночь водили хороводы, разжигали костры и прыгали через них, дабы священный огонь очистил человека от всякой порчи, жгли сорочки больных – уничтожали болезни, умывались росой, чтобы хворь не приставала. Было занятие и у детей. С крутого берега они катали колеса, что знаменовало поворот солнца на зиму. А еще на кострах сжигали чучела Ярилы[27], Купалы и Мары.

С наступлением рассвета, сбросив рубахи, русы бросились в воду, чтобы смыть с души и тела все плохое. По рассказам старших, Ярилко знал, что в ночь на Купалу совершаются разные чудеса, расцветают обычно скрытые от людских взоров растения – папоротники и разрыв-трава. А всякая нечистая сила на Купалу крадет с небес звезды, месяц и гуляет, что есть сил.

На этот раз праздничная ночь для Ярилки не задалась. Он с огромным нетерпением ждал следующего дня. Ему и нескольким его сверстникам предстояло нелегкое, но почетное испытание. Оно должно было проходить в святилище Мокоши[28]. Вместо того чтобы беззаботно веселиться, Ярилко терпеливо готовил себя к обряду под руководством деда. Они молча сидели друг против друга прямо на полу и, казалось, не дышали. Зачем это было нужно, Вощата не говорил. Он лишь объяснил, что Ярилко должен мысленно отправиться в чертоги Перуна и, если сильно повезет, испросить его о своей дальнейшей судьбе.

Но попасть в заоблачные выси посредством мысли мальчику не удалось, да и Перун, наверное, был сильно занят и не счел нужным даже показаться Ярилке. Поэтому парень считал, что ночь провел впустую. Конечно, ближе к утру Ярилко сходил на берег и несколько раз прыгнул через костер, а затем долго плавал в реке, но все его мысли находились в Священной роще, где жрицы Мокоши готовились к ежегодному ритуалу.

Их было семеро – все одетые в новые полотняные рубахи с вышивкой черными и красными нитками. Среди них находился и главный соперник Ярилки, сын вождя племени – Всегорд. Он был выше и крупнее сверстников. Силой они с Ярилкой мерялись уже не раз, в том числе и в драках, но Вощата сурово наказал внуку: ни в коем случае не показывай Всегорду все свое умение и всю мощь.

– В глазах врага лучше казаться слабосильным, – поучал дед. – Тем неожиданней для него будет твой ответ. Конечно, Всегорд тебе не враг, но он сын вождя, и Рогволд мыслит поставить его на свое место. Поэтому будет защищать сына всеми средствами.

– Даже если Всегорд неправ? – нахмурился Ярилко.

– Именно так, даже если он неправ, – сурово сказал Вощата. – Но ты не бойся, я всегда с тобой. И в обиду тебя никогда не дам, чего бы это мне не стоило…

Тот нечаянный разговор с дедом Ярилко запомнил накрепко. И после этого старался избегать стычек с Всегордом любыми путями, что не всегда удавалось. В последнее время они особенно участились. Казалось, что Всегорд видит в Ярилке соперника, хотя по положению в племени он никак не мог им быть. Когда дело доходило до драки, Ярилко больше отмахивался и старался просто сбежать, хотя после иногда плакал от бессильной ярости, спрятавшись где-нибудь в лесу. Он знал, что сильнее Всегорда и более ловок.

Дед научил его не только сражаться любым оружием, метко бросать копье и стрелять из лука, но также искусству борьбы и кулачного боя. Впрочем, это умели все вои русов. Однако Вощата знал такие приемы, о которых не имели понятия даже убеленные сединами старшие гридни из дружины Рогволда. А уж они-то повидали мир.

Священная роща встретила процессию тихим шорохом дубовых листьев. Впереди шагали волхвы, а за ними – Рогволд, старейшины и воины-ветераны, суровые темные лица которых были исполосованы шрамами. Вощаты среди них не было, – уж неизвестно, почему, – хотя он тоже не раз ходил в морские походы.

Семь мальчиков шли в окружении трех десятков молодых воинов, будущих боевых товарищей. Ярилко волновался, как никогда прежде. Собственно, как и остальные кандидаты в младшие гридни. Только Всегорд выглядел спокойным и уверенным. Он шел с таким видом, словно все уже закончилось и он получил наузу – плетеный шнур-гайтан на шею с металлическим изображением какой-нибудь птицы или животного, которое станет покровителем молодого воина. Наузу выбирала сама Мокошь. Как это выглядело, Ярилко не знал[29].

Святилище богини принадлежало нескольким племенам. Иногда в него захаживали даже дальние соседи из других племен, в том числе и венды. Оно находилось посреди дубовой рощи, на небольшой возвышенности и было огорожено валом, состоящим из крупных камней. Как они сюда попали, никто не знал – святилище (как и роща) было очень древним. Но в окрестностях городища таких валунов нигде не находили. Волхвы утверждали, что к святилищу их принесли сами боги.

Внутри святилища (в дальнем от ворот конце) стояло жилище жриц – древняя хижина, деревянные стены которой были испещрены резьбой; что она изображала, понять было трудно. Хижину сплошь покрывала паутина, да так, что из-под нее едва проглядывали двери и одно подслеповатое слюдяное окошко. Пауки считались слугами Мокоши.

А в нескольких шагах от хижины торчали вкопанные в землю три капи – идолы. Посередине стояла сама Мокошь, сделанная из темного мореного дуба. Она была огромна. Богиня держала в руках большой рог, отделанный костью морского зверя и украшенный кусочками алатырь-камня. Ее оплетали мудрые змеи, окованные бронзовой чешуей. Одна из них, как оказалось, была живой. Свернувшись в клубок, толстая большущая змеюка лежала возле каменного жертвенника Мокоши. Когда в святилище вошли люди, она недовольно зашипела и темной струйкой исчезла в расщелине между камней.

По бокам Мокоши стояли капи двух ее богинь-помощниц – Лады и Лели. Они были украшены венками, хлебными колосьями и разноцветными ленточками. Положив и поставив на широкий плоский камень жертвоприношения (хлебцы, горшки с медом, вяленое мясо, жбан с пивом и мешочек с лесными орехами), все застыли в ожидании жриц богини.

Спустя какое-то время из хижины вышла старшая жрица – статная женщина с властным лицом в темном одеянии, подвязанном поясом, сплетенным из козьей шерсти. За ней шли две младшие жрицы. Они вели за собой хорошо ухоженную белую козу с позолоченными рожками и несли в руках мотки священной пряжи. Русы верили, что Мокошь прядет нить жизни, и относились к ней с почитанием и страхом. Обидеть богиню значило навлечь на себя и свою семью неисчислимые беды.

Ярилке все дальнейшее действо виделось как во сне. Он мало что соображал. Главная жрица что-то говорила, читала молитвы (даже коза притихла и не пыталась щипать траву прямо возле жертвенника), а затем поклонилась всему люду и вернулась в хижину, передав бразды правления Мораву, старшему из волхвов. Наступил черед мужским испытаниям.

Они оказались очень нелегкими. Ярилко попытался полностью отключить сознание от происходящего, как его учил дед, но разве можно быть совершенно бесстрастным, если тебя бьют, щиплют, дергают за волосы и даже покалывают острием меча до крови? Но про то – ладно, воин должен все терпеть. Только не унижения. Ну как сдержаться, когда ему сначала положили на голову ком жидкой грязи, а затем вымазали лицо свежим конским навозом?!

Мальчик кипел внутри, но даже не моргнул глазом. Бывалые мужи переглядывались в удивлении: такой стойкости у испытуемых они еще не наблюдали. Хоть бы поморщился. Знали бы они, чем успокоился Ярилко!..

Рядом с ним стоял Всегорд. К сыну вождя было совсем другое отношение, нежели к Ярилке. Вместо грязи его просто осыпали пылью, били и толкали не сильно, а уж про то, чтобы навоз размазать по его красной упитанной физиономии, и речи не шло. Ярилке так стало от этого обидно, что он забыл и про боль, и про другие унижения. Стиснув зубы до скрежета, дал себе слово, что при первой же стычке с Всегордом он наконец покажет ему, где раки зимуют.

Сладкая мысль о неминуемом мщении настолько захватила мальчика, что он не заметил, как закончились побои и унижения, и наступил момент посадки будущих гридней «на коня». Прибрежные русы большей частью были мореплавателями, и воевали обычно в пешем строю, но на лошадях ездить умели, правда, гораздо хуже, чем степняки. Тем не менее древний обычай «посадки на коня» исполнялся неукоснительно.

Вощата готовил внука и к этому испытанию. Хотя бы потому, что коней юнцам подавали слабо объезженных. К сожалению, для учебы деду удалось достать лишь старую ленивую клячу, и пришлось Ярилке сесть на «кобылу» – деревянное подобие лошади без головы. Правда, усидеть на жесткой деревяшке было не легче, чем на добром жеребце. Дед, мастер на все руки, сделал так, чтобы «кобыла» брыкалась почти по-настоящему. И все равно Ярилко с трепетом ждал, когда ему подведут молодого сильного жеребца.

«Посадку на коня» проводили на длинной поляне невдалеке от святилища Мокоши. Она была предварительно расчищена от мелких кустиков, холмики срезаны, а все норы и ямки засыпаны. И не ради испытуемых – уж больно дороги были кони.

Как Ярилко и предполагал, Всегорду достался быстрый, но неноровистый конек. Сын вождя проскакал на нем до конца поляны, лихо развернулся и помчался обратно, да так, словно был прирожденным всадником. Видимо, Всегорд уже был знаком с этим конем, как определил наблюдательный Ярилко. Животное даже не всхрапнуло, как часто бывает у плохо объезженных лошадей при виде незнакомца, а потянулось к сыну вождя – наверное, за вкусной подачкой.

Очередь Ярилки подошла последней. Он совсем извелся, наблюдая, как его сверстники один за другим проходят это испытание. Наконец вождь посмотрел и в его сторону. Криво улыбнувшись, он что-то шепнул одному из старших гридней, тот махнул рукой, и к мальчику подвели такого коня-красавца, что у него внутри все сжалось. Двое конюхов едва сдерживали гнедого жеребца, который так и норовил кого-нибудь укусить или лягнуть.

Это был конь самого Рогволда. Ярилко слышал, что его купили за большие деньги у племени прусов. Говорили, будто жеребец едва не зашиб насмерть гридня, ведающего конюшней, когда тот решил объездить покупку. А ведь он понимал толк в этом деле. И на таком звере ему предлагают проехаться?!От одной только мысли Ярилку бросило в жар. Он беспомощно оглянулся, словно пытаясь увидеть за спиной деда Вощату, но того нигде не было видно, и мальчик, потупившись, направился к коню.

Наверное, и старшие гридни заподозрили неладное, потому что среди них раздался тихий ропот. Но Рогволд лишь глянул грозно, и вои притихли – вождь знает что делает. Все мальчики смотрели на Ярилку с сочувствием: они понимали, что новичку объездить такого зверя просто невозможно. А значит, Ярилко не пройдет испытание и по-прежнему будет околачиваться среди малышни и женщин, что мужчину, тем более будущего воина, совсем не красит. Лишь Всегорд нехорошо ухмылялся и блудливо отводил глаза в сторону.

Ярилко скрипнул зубами от внезапно обуявшей его ярости, одним махом запрыгнул на коня, который имел на спине лишь потник, крепко схватился за поводья и крикнул:

– Пускайте!

Гридни-конюхи отскочили в сторону, жеребец сначала поднялся на дыбы, пытаясь сбросить седока, а затем вихрем помчался вперед, да не просто помчался, а начал брыкаться и кидаться из стороны в сторону. Ухватившись одной рукой за пышную гриву коня, а другой с силой натягивая поводья, Ярилко вдруг запел. Мотив старинной песни-молитвы вендов, которую не раз напевал ему Вощата, пришел в голову внезапно, словно их навеял ветер, свистевший в ушах.

Конь по-прежнему мчал вперед, как сумасшедший, но в какой-то момент вдруг перестал прыгать, словно козел, и перешел на ровный галоп. Но не остановился и в конце поляны, хотя Ярилко изо всех сил пытался повернуть его обратно. Жеребец перемахнул высокий кустарник, служивший ограждением поля для «посадки на коня», и рванул дальше, уже среди редких деревьев. А мальчик продолжал петь. Мало того, он вообще бросил поводья, чтобы не терзать животное удилами, лег на шею коня и обхватил ее руками. Бег коня становился все тише и тише… и в конце концов взмыленное животное остановилось, словно решив дослушать песню мальчика без помех. Ярилко немного подождал, успокаивающе поглаживая и похлопывая жеребца ладонью, затем слегка потянул за повод, развернул его и не спеша поехал обратно…

Ярилку встретили одобрительными и даже восхищенными возгласами. Особенно радовалась молодежь. Только вождь племени смотрел на мальчика с каким-то странным выражением, а в его глазах плясали нехорошие искорки. Что касается Всегорда, то он едва скрывал огромное разочарование и злобу. Ярилко стойко встретил его взгляд, полный ненависти, и первый раз в жизни не отвел глаза в сторону. Наверное, заледеневший беспощадный взгляд соперника, в котором явственно читался вызов, задел сына вождя за живое, но он не смог его выдержать и потупился.

Затем начались завершающие обряды посвящения мальчиков в младшие гридни. Их головы остригли и обрили, оставив лишь густой и длинный клок волос. При этом юношам еще раз пришлось испытать сильную боль, потому что брили их не очень острыми – скорее тупыми – ножами. Волосы после стрижки аккуратно собрали и сожгли на костре. После из хижины снова вышла жрица Мокоши, которая несла в руках семь наузов – по числу новых гридней. Сыну вождя досталась науза в виде медведя, а Ярилке – оскаленная морда волка. Обереги были выполнены из какого-то темного, нержавеющего металла и серебра.

Наверное, кое-кто ему позавидовал, потому что эта науза олицетворяла независимость, выносливость и силу, а также удачу на охоте. Науза волка была предпочтительней наузы медведя – сильного, но склонного к лени и обжорству. Но все знали, что наузы даются не просто так, по желанию жрицы; она испрашивает у Мокоши, кому какой оберег должен принадлежать.

Но и это было еще не все. Теперь уже принялись за дело мужчины. Каждый из семи мальчиков подходил к Мораву, и стоявшие рядом с ним волхвы рангом пониже набрасывали ему на плечи волчью шкуру с головой, в пасти которой торчали немалые клыки. Морав читал молитву и давал выпить юнцу жбан пива. После этого шкуру снимали, и новый воин становился полноправным членом «волчьего» союза – молодым гриднем. При этом, насколько Ярилко знал от Вощаты, иногда происходило «наречение» новым именем, – уж непонятно по какой причине; про то знали только волхвы – но все шесть мальчиков остались при своих именах.

Наступил черед Ярилки. Он подошел к Мораву, встал на одно колено, и теплая мохнатая шкура оказалась у него на плечах. Волчий запах еще не выветрился как следует, – зверя убили этой зимой, – и острое обоняние мальчика мигом вызвало в его живом воображении серого матерого волчищу, который быстрым скоком уходил от облавы. Неожиданно волк обернулся, и Ярилко очень близко увидел его глаза – словно это было и впрямь наяву. Но самое главное – во взгляде волка он не увидел ярости загнанного зверя, а всего лишь мольбу о братской помощи. Что это?! Ярилко дернулся назад, поднял голову и увидел, что на него с какой-то странной пристальностью смотрят все волхвы.

– Встань, – сказал Морав. – Шкуру оставь, – упредил он вопрос мальчика, удивленного тем, что волхвы даже не сделали попытки помочь ему избавиться от волчьей машкары. – Снимешь, когда я скажу. А сейчас… – Голос главного волхва зазвенел, загремел громом, поднялся ввысь: – Я нарекаю тебя Вилком[30]!!! Сегодня Ярилко умер и родился Вилк!

Гридни загомонили, задвигались; многие из них отступили назад, словно чего-то испугались. Ярилко тревожно оглянулся по сторонам, но все избегали смотреть ему в глаза, отводили взгляды.

– Испей! – приказал Морав, подавая мальчику жбан пива.

Ярилко выпил его одним духом, потому что в груди у него вдруг забушевал пожар. Что же с ним творится?!

– Приглашаю всех на пир! – возвысил голос Рогволд. – Да славятся вечно живущие Род[31] и Мокошь!

Гридни и старейшины довольно загудели, послышался смех, завязались непринужденные разговоры, и русы гурьбой направились по широкой тропе в родной городище. Возле капи Мокоши остались лишь Морав и Ярилко – теперь Вилк.

– А ты пойдешь со мной, – строго сказал волхв.

– Зачем? – невольно вырвалось у Ярилки-Вилка.

– Скоро узнаешь, – ответил Морав, повернулся и, не оглядываясь, зашагал в сторону, противоположную той, куда ушли соплеменники.

Ярилко немного потоптался на месте, а затем ноги словно сами понесли его вслед Мораву. Ослушаться волхва было немыслимо.